Тёмное сердце ректора Гордеева

Глава 1

– И куда мне его целовать?

– В губы, дорогая, куда ж еще? В самые его распрекрасные, охренительно-мужественные, плотно сжатые губы. Чтобы даже сомнения у Горыныча не возникло, что именно ты делаешь!

Девчонки прыснули со смеху, Лилька весело заржала собственному остроумию, я же запыхтела от злости. Это ж надо было так продуться! Черт меня подбил играть без денег! Черт меня вообще подбил играть!

И ведь в какой-то момент всё выглядело так, будто мне попёрло – пошла карта! А оказалось, всё это время меня водили за нос, пользуясь тем, что в покер я играю во второй раз в жизни.

Ну Буркова! Ну дрянь!

Хотя, конечно, лучше быть дрянью, чем дурой. А богатой дрянью – быть еще лучше!

Однозначно, решила я, резко вставая из-за стола, выходя и хлопая за собой дверью. Если бы меня сейчас спросили – кем ты, Елена Аркадьевна, предпочитаешь прожить всю свою дальнейшую жизнь – богатой стервой или бедной дурой – я бы выбрала стерву и глазом не моргнув.

Но увы – меня никто не спрашивал, богатств не предлагал, и придется сегодня одной никчемной, провинциальной дурехе, купившейся на банальный карточный блеф, искать где-то проигранные за десять минут двадцать тысяч рубликов.

А где их взять, спрашивается, эти двадцать тысяч, когда стипуха – пять с хвостиком, со всеми наворотами и прибавками для «гостей столицы»?

Я вздохнула и побрела по коридору в свою комнату, бросаться в ноги к соседке, закадычной подруге и землячке, Эллочке Белозерской. Авось выручит – ей родители засылают каждый месяц приличную сумму, в отличие от моих.

Неудобно, конечно, а что делать? Не целовать же Горыныча, в самом деле… Мне еще пожить охота, пусть и дурой.

***

– Как нету? – я физически почувствовала, как бледнею, медленно опускаясь на стул.

Элька с беспомощным видом развела руками.

– Так нету. Могу счет показать. Маман сказала, в этом месяце у них с деньгами туго – придется перебиться тем, что осталось с прошлого. А осталось нам с тобой, Никитина, на пожрать и на ту тусовку в пятницу у «Вивальди». Ну, помнишь, где «Меренги» выступать будут…

– Да фиг с ними, с «Меренгами»! – горячо зашептала я. – А на еду я заработаю, клянусь, я ж на новое место устроилась, с понедельника начинаю…

На самом деле, клясться было рано. На новое место – в модный бар-ресторан «Асторию» – меня брали на испытательный срок в целую неделю, за которую, скорее всего вообще не заплатят, и дай бог, чтоб потом не уволили.

Вернуться на старое место – тоже не вариант. Еле ноги унесла, когда одному из виайпишников приглянулась настолько, что он уже деньги хозяину в карманы совал, лишь бы убедил меня «присоединиться» к его столику в закрытом кабинете. А убеждать хозяин умел!

«Присоединяйся или увольняйся!» – радостно срифмовал, совершенно уверенный в том, что нет у бедной студентки другого выбора.

А у студентки выбор был – потому что лучше поголодать с месяц, чем тот же месяц потом от грязи отмываться…

Но это было вчера. Сегодня же… сегодня я даже не знаю, что бы я предприняла. Не уверена в том, что поцеловать в губы нашего ректора, Демьяна Олеговича Гордеева, которого за глаза почему-то все называли исключительно «Горынычем» – более безопасный вариант, нежели позажиматься в закрытым кабинете с каким-то там подвыпившим виайпишником.

Ведь не стали бы меня там же в кабинете… того? А потом по дороге сбежала бы себе спокойненько, сохранив таким образом и невинность, и хлебное место…        

– Ох, Ленусь, где же были твои мозги… – перебила мои крамольные мысли Элька, сокрушенно качая головой. – А Буркова ничего тебе не назначила взамен денег? Она ж любит всякие пакости и пранки… Может, предложить ей что-нибудь типа пройтись в одних трусах и лифчике по общежитию? Или даже без лифчика?

Я всерьез задумалась. Если я голышом пробегусь по нашему общежитию, где большинство жителей – девушки, надо мной в крайнем случае посмеются, а в самом плохом случае сально посмеются. Ну и потом еще пару дней пообмывают мне кости.

А вот если я и самом деле решусь на такой отчаянный поступок, как нарушить личное пространство одного из самых опасных, самых недружелюбных и недоступных мужчин нашего университета, к тому же обладающего на кампусе неограниченной властью, скорее всего кончится если не членовредительством, то моей карьерной смертью и инфарктом от ужаса точно.

Чего только не рассказывали про нашего ректора! Каких только сплетен не сочиняли и не смаковали! – особенно вечерком, на общей кухне, под чаек с ликером.

И что он – тайный глава мафии, под личиной ректора заправляющий всем районом.

И что сидел в тюрьме за убийство любимой жены, которая посмела ему перечить.

И что, наоборот, не сидел, а отмазался благодаря связям и деньгами, а жену по его приказу прикопали в лесопосадке за городом, под старой раскидистой липой. Его даже видели пару раз прогуливающимся вдоль этой самой лесопосадки, сразу же предположив, что он навещал секретную могилу.

Но самой распространенной была история его родословной. Поговаривали, что Гордеев – из старой дворянской семьи, сбежавшей после революции аж в саму Бразилию. Рассказывали, что сам Демьян Олегович рос в ужасных условиях, что отец его был извергом и домашним тираном, отчего мать Горыныча повесилась, а сам он получил тяжелейшую душевную травму. И теперь, в качестве некоей извращенной терапии, любит всячески издеваться над людьми, унижать и запугивать.

Одевался господин ректор всегда во всё черное – словно считал необходимым поддерживать созданный вокруг себя имидж страха и народного трепета. Говорил низким, довольно спокойным голосом, но на таких особенных тембрах, что леденело сразу же всё сердце и шевелились маленькие волоски на затылке.

Язык при виде Горыныча начинал позорно заплетаться и нести всякую бессмысленную чушь.    

Нет-нет и еще раз нет! – мотнула я головой в ответ на собственные мысли. Целовать такого жуткого типа – себе дороже!

Глава 2

После короткого и довольно резкого разговора с богатой сучкой, в комнате которой я оставила весь свой заработок на ближайшие три месяца, мы с Элькей спустились в кафетерий – прийти в себя за стаканом дешевого кофе и столь же дешевого кусочка яблочного пирога на двоих.   

– Может, обойдется? – подруга с надеждой подняла на меня глаза. – Скажешь, что перепутала…

– Мужика перепутала? – усмехнулась я, представляя себе, как нелепо все это будет выглядеть.

По уговору с Бурковой, для того, чтобы она простила мне долг, я должна буду поцеловать ректора уже после завтрашней первой пары, под конец которой он придет в класс разъяснить про новый закон о льготах для студентов.

Слава богу, никто не настаивал на том, чтобы я сделала это при всей аудитории – достаточно было подойти к ректору, когда в зале останутся лишь несколько человек, в том числе и подружка Бурковой, согласившаяся засвидетельствовать акт поцелуя.

Дело в том, что ректор после своих выступлений всегда задерживался, отпустив основную массу студентов и оставив лишь нескольких несчастных, с которыми хотел «поговорить». Обычно ничего хорошего это не предвещало – вуз у нас небольшой, и ректор сам занимался дисциплинарными нарушениями и назначением наказаний, за них полагающихся. И занимался он этими нарушениями хорошо. Основательно. С чувством и расстановкой.  

С другой стороны, если и существовало время и место, когда можно было поцеловать Горыныча без особых потер – это явно было не оно. Настроение у него во время таких разборок было преотвратительнейшее – как в принципе и всегда, когда ему приходилось общаться один на один со студентами.

Меня всегда удивляло, почему он никогда не зовет к себе в кабинет на подобные «разговоры» – почему всегда и со всеми разбирается вот так, при всем народе, даже если речь шла о нарушениях… интимного характера.

Вполне возможно, что дело было в банальном желании унизить. А, возможно, в кабинете он хранил плетки, наручники и прочие пыточные инструменты, которые без надобности демонстрировать не хотел. В любом случае, ни один студент не мог похвастать тем, что побывал у Гордеева кабинете.

– Давай продумаем план, чтобы ты смогла потом оправдаться, – решительно заявила Элька.

– Ты это серьезно? – удивилась я. – Что тут еще можно придумать?

– Ну, например, попросим кого-нибудь встать за спиной у Горыныча – кого-то из парней. Ты его поцелуешь, а потом сделаешь вид, что у тебя закружилась голова и ты просто промахнулась…

– Погоди, погоди, я запуталась. Поцелую парня и сделаю вид, что промахнулась? А хотела Горыныча?

– Да нет же! – Элька нетерпеливо хлопнула себя по колену. – Поцелуешь Горыныча, а сделаешь вид, что хотела поцеловать того парня – другого. И промахнулась, потому что у тебя закружилась голова! Факта поцелуя это не отменит, но, быть может, он тебя простит.

Я даже рот открыла, когда поняла ее «хитрый» план.

– Какая удивительная чушь... Кто в такое поверит? Да и зачем мне целовать кого-то в присутствии самого ректора, да еще и в то время, когда он отчитывает студентов?

– Ну… может вы давно не виделись... Или придумать другой повод…

Я нахмурилась, размышляя.

– Повод… повод… Какой тут может быть повод…

И тут вдруг до меня дошло – я действительно собираюсь это сделать! Действительно собираюсь поцеловать ректора – самого жуткого человека в университете, а возможно и во всем городе!

– Тихо-тихо, не падай! – увидев, вероятно, как я побледнела, Элька схватила меня за плечо и заставила прислониться к спинке стула. – Ничего страшного, выкрутимся… В конце концов, там еще люди будут… Не в кабинет же к нему идешь…

Это меня немного утешило.

Предоставив подруге придумать за меня отмазку за столь непростительную наглость, я угрюмо хлебала кофе и ковырялась в пироге вилкой.

Нет мне никакого спасения, все отчетливее и отчетливее понимала. Ничем я не смогу оправдать свое поведение – в любом случае это будет выглядеть либо как пранк, либо как попытка соблазнить. И то, и другое наказуемо вплоть до исключения.

Чтобы хоть как-то подбодриться, я попыталась вспомнить, чем заканчивались истории студенческих конфликтов с Горынычем… Лучше бы я этого не делала! Одного товарища – с пятого курса – даже с полицией забрали накануне выпуска в прошлом году! Якобы за нападение на ректора, а на самом деле за то, что в порыве злости вырвал из его рук бумагу с отказом отпустить в академический отпуск. И порвал ее у него на глазах.

Уж не знаю, что там было написано, в этой бумаге, и по каким причинам Горыныч отказался подписывать вполне себе оправданный отпуск по семейным причинам, но лучше бы Алексеев проглотил отказ молча. Потому что мало того, что пришлось переводится в другой вуз, еще и дело уголовное в полиции завели.

Я судорожно вздохнула.

Интересно бы узнать, как он поступает с обычными пранкстерами…

Хотя нет, лучше не знать.

– Придумала! – взвизгнула вдруг Элька. – Ты сделаешь вид, что за что-то ему благодарна и бросишься его обнимать. Быстро поцелуешь и извинишься – скажешь, что тебя просто унесло от счастья.

– Эммм… – промычала я, не совсем зная, что сказать. Предложение звучало глупо, конечно, но всё же лучше, чем падать в обморок или делать вид, что хотела поцеловать кого-то другого. – А за что я могу быть ему благодарна?

За что вообще можно быть благодарной этому типу? За то, что знаю его уже больше года, а еще ни разу ко мне не прицепился? Спасибо, конечно, но вряд ли он оценит, если я брошусь в благодарность к нему в объятия. Не говоря уже о том, что то счастливое время, когда ректор меня не замечал, безвозвратно закончится в этот самый момент.

Элька, сосредоточенно нахмурила лоб, тоже пытаясь вспомнить, за что можно быть благодарной нашему местном монстру.  

– Батареи! – наконец, провозгласила она.

Я тут же кивнула, вспомнив о том, что да – по его приказу к нам в общежитие провели, наконец, новые, современные, качественные батареи, которые не будут так отчаянно течь, трескаться и сушить воздух. И отключаться для технических работ каждые две недели во время двадцатиградусного мороза тоже не будут.

Глава 3

Все лекцию меня трясло, и головой я была до такой степени не в теме, что, если останусь после сегодняшнего опасного предприятия жива, то придется переписывать у Эльки конспект.

Хорошо, что Буркова еще не всем успела растрепать о том, на что я подписалась чтобы не платить ей проигранные двадцать тысяч – кроме пары приближенных к нашей «королеве», никто на меня не смотрел и моего взвинченного состояния не замечал.

Посреди урока Элька тихо встала, вышла и вернулась с какой-то таблеткой.

– На выпей – это валерьянка из аптеки, – прошипела, передавая мне. – А то ты его укусишь, так зубы стучат.

– Может, все-таки деньги найдем? – простонала я.

– Не найдем, – отрезала Элька. – К тому же, Буркова уже счетчик включила – помнишь, она сказала, что каждый день проценты будут капать? Так что ты уже не двадцатку должна, а почти двадцать пять, если откажешься.

– О боже… – я разжевала таблетку, которую должна была проглотить, поморщилась от горечи и запила, обливая грудь водой. Потом закрыла глаза и еще минут пять так сидела, пока не перестали трястись руки.

В качестве авто-тренинга принялась думать о том, какие могут быть в этой истории плюсы. Точнее, что пошло лучше, чем могло бы теоретически пойти.

Ну, например – Буркова могла бы заставить меня соблазнить и переспать с Горынычем, и это было бы гораздо хуже, чем просто поцеловать его «плотно сжатые, охренительно-мужественные губы». Хотя бы потому что это было бы невозможным – в сердце у него, наверняка, камень, а в штанах – всё залито цементом.

Во-вторых, несмотря на подавленное настроение, я всё же сообразила, что в такой день одеваться так, как я обычно одеваюсь, не стоит, и вместо одного из миленьких, коротких платьишек, которые я обычно ношу, и своих обычных колготок с туфельками, надела самую простую, пусть и тонкую футболку и синие джинсы. Обулась в белые кроссовки для бега. Мою гордость – пышные, почти до пояса волосы цвета спелого пшена завязала в тугой хвост и уже оттуда заплела в косу, из косметики же позволила себе одну лишь тушь.

Перед выходом проверила себя в зеркале – обыкновенная, серая мышка-заучка, которой и в голову не могло прийти кого-нибудь соблазнить!  

Эх, надо было и ресницы не красить…

– Благодарю за внимание, на этом все, – объявил вдруг Анатолий Андреич, собирая со стола бумаги и складывая лэптоп.

Я испуганно дернулась. Неужели так быстро кончилась лекция?

– Успокойся, – подбодрила меня Элька, беря за руку. – Самое страшное – это если над тобой смеяться будут. А Горыныч… да он даже не поймет, что произошло! Вот увидишь!

Ага, не поймет он, как же… догонит, и еще раз не поймет.

С передних рядов на меня обернулась, ехидно ухмыляясь, Оксанка Зуева, закадычная подружка Бурковой. Я было стрельнула в нее глазами, но тут же мне стало не до игр в гляделки.

Как всегда в черном, мрачный и кривящий недовольно губы, за кафедру взошел ректор.

Откуда он появился? Да бог знает! Он вечно появлялся, словно неоткуда и куда не звали.     

– Добрый день… – процедил, окидывая всех тяжелым, темным, ненавидящим взглядом. Ясно давая понять, что нихрена день не добрый – особенно у нас, несчастных, оказавшихся на его пути бедолаг.

При звуке его голоса мне совсем поплохело и стало казаться, что легче кому-нибудь продаться в рабство недели на две.   

– Как вам, наверняка, уже известно… – продолжил ректор, опуская глаза в папку, которую медленными, гипнотизирующими движениями разложил перед собой. – А кому неизвестно, советую в следующий раз такие важные моменты из своего внимания не пропускать… с первого октября этого года следующие поправки были внесены Министерством образования в существующее положение о стипендиях и льготах очным студентам…

С этого момента я перестала его слушать и понимать, погрузившись в странное, почти медитативное состояние – которое, наверняка, было результатом переживаемого мной сильнейшего стресса. Страх и безысходность сковали меня настолько, что трудно было даже языком пошевелить, не то, что встать на ноги.

Все что я могла делать – это смотреть на ректора, следить за каждым его движением – все глубже и глубже погружаясь в какой-то липкий, тягучий и безвозвратный омут, словно он опутывал меня, затягивая всё дальше этими своими медленными, и вместе с тем удивительно точными и просчитанными движениями рук, сковывая мою волю к сопротивлению и лишая самых базовых инстинктов – таких как самосохранение, например…

Наверняка, именно так чувствует себя отравленная паучьим ядом жертва – постепенно закручиваемая в паутину и погружаясь в последний в своей жизни сон…

Как я его поцелую? – вдруг подумалось. Такого страшного, всесильного и величественного во всем – даже в своем человеконенавистничестве? Кто я вообще такая, чтобы его целовать?!

Неожиданно во рту стало совсем сухо, я попыталась набрать слюну, чтобы глотнуть...

И в этот момент ректор вдруг замолчал, поднял голову… и посмотрел на меня.

Прямо, черт бы его побрал, на меня!

Чуть склонил голову, прищурился… И этого оказалось достаточным, чтобы мое сердце выскочило из сковавшего его оцепенения и понеслось куда-то яростным, неистовым галопом. Боже мой, неужели он меня заподозрил?!

Вот я дура, что пялилась на него! Теперь точно не подпустит к себе!     

А может оно и к лучшему? Если я физически не смогу к нему подобраться, потому что он, допустим, руку вперед выставит – разве это не будет означать, что я сделала все возможное, чтобы выполнить условия договора? Ведь не должна же я буду силой пробиваться к его царственным губам?

А они ведь именно такие, остолбенело поняла вдруг – царственные.

Величественные, как и весь он, этот чертов мизантроп. Благородные, чувственные и почти совершенной формы, создающие с одной стороны контраст с его резким и хищным лицом, а с другой – идеально подходящие к прямому, с небольшой горбинкой, породистому носу…

Глава 4

Меня словно прибило сверху огромным, увесистым мешком. Адреналин зашкалил, кровь мгновенно вскипела…

«Никита, останься, Никитина, останься, Никитина…» – без конца крутилось в голове – все быстрее и быстрее, сливаясь в одно целое, цепляя конец с началом, с каждым оборотом все больше превращая вполне понятную и обыденную фразу в какую-то бессмысленную белиберду…

– Ты в порядке? – прошептала Элька, вероятно заметив, что я качнулась – от словесной карусели начала сильно кружиться голова.   

– Нет… – прошептала в ответ деревенеющими губами. – Мне плохо… Все отменяется, Эль, я не смогу… Я… Зачем он меня зовет?!

Мой телефон рядом брякнул сообщением. Видя, что я не в состоянии, подруга подняла его и глянула. Стараясь успокоить бушующий в ушах пульс, я тоже скосила глаза.

С незнакомого и нераспознаваемого номера пришло сообщение.

«Помни про процент, Никитина. Уже тридцать тысяч должна».

– Сука… – выругалась Элька. – Может, и в самом деле все отменим? Найдешь работу, возьмешь аванс…

Я слабо кивнула, потом помотала головой…

– Кто мне аванс даст, Эль? Еще скажи ссуду в банке взять…

– А если положить на нее? На Буркову? С большим таким, толстым прибором…

– И прятаться год по подъездам от ее дружков?   

– Тогда кончай тут заваливаться, сопли подобрала и вперед! – зарычала, вдруг разозлившись, Элька. – То же мне, тургеневская барышня нашлась! Играть не надо было, когда денег нет, картежница хренова!

Как ни странно, ее ругань придала мне решимости и поставила на ноги – в буквальном смысле этого слова, потому что я вдруг нашла в себе силы встать и побрести по пологим  ступенькам вниз, к сцене – туда, где оставленные для «разговора» студенты столпились вокруг Гордеева, который стоял, прислонившись и чуть присев на стол рядом с кафедрой.

А экзекуция уже началась.

Вот ректор выслушал и назначил штраф одному человеку – Сене Мартынову, имевшему несчастью уронить под своим большим весом библиотечную полку – отменил уже запланированную пересдачу второму, подготовил к отчислению третьего (точнее, третью – Оксанку Смирнову, которую заподозрили в списывании)…

Толпа перед ректором редела катастрофически быстро, пока он одинаково безжалостно расправлялся со своими подопечными – провинившимися кто в серьезных грехах, кто в совсем уж незначительных…

Он не простит мне, поняла вдруг я. Не простит, не спустит на поводу, не примет никаких объяснений… И никакие мои фальшивые восторги по поводу новых батарей не прокатят.

Во-первых, потому что Гордеев совсем не дурак. А во-вторых, потому что у него реально нет сердца.

И с каждым шагом вперед, с каждым отпущенным и покидающим аудиторию студентом, я все яснее и яснее это ощущала. Чувствовала, как отрезаю себе путь назад, к нормальной жизни, к продолжению учебы, к хорошей и устроенной столичной жизни.

Как?! Как я могла во всё это дерьмо влезть? И ради чего? Ради несчастных тридцати тысяч? Да лучше бы я в проститутки пошла и отработала, чем сейчас угроблю себе оставшиеся три года учебы. Куда я в начале учебного года переведусь, если он меня выгонит? И куда поеду, если нужно будет ждать до начала следующего? Домой, поджав хвост?

Последний студент угрюмо утопал прочь, освобождая мне путь, и я почувствовала себя так, словно должна сейчас зайти в клетку с тигром. Нет, вовсе не с диким тигром – на вид усмиренным, выращенным в неволе, от которого никогда не знаешь, чего ожидать – то ли хорошего поведения, то ли броска, не оставляющего от вас и мокрого места.

Подчеркивая это сравнение, ректор весь напрягся, поджался, словно готовясь к прыжку…

Я громко сглотнула. Он прочистил горло.

– Слушаю тебя, Никитина.  

– М-меня? – пролепетала я, неизвестно откуда найдя в себе силы говорить. – Это же вы меня п-позвали…

Отлично, я теперь еще заикаюсь!

Просто поцелуй его и беги отсюда! – кричало всё внутри шальными, истерическими голосами, мешая сосредоточиться и заглушая все остальные мысли.

– Я позвал тебя, потому что ты смотрела на меня так, будто хотела что-то сказать, – судя по сухому, резкому тону, ректор снова стал собой – собранным, безжалостным и угрюмым одновременно.

Идеальный кандидат для поцелуя, просто идеальный!

– Я подумал, возможно, у тебя есть информация, которую полагается знать мне. Это так, Никитина? Я прав?

Я вдруг почувствовала, как у меня немеют ноги, и на секунду поразмыслила над тем, что было бы неплохо сейчас свалиться с каким-нибудь мини-инфарктом. Вот уж точно не посмеет Буркова ничего мне предъявить, если меня увезут на скорой.

– Н-нет… я просто… просто…

Ректор издал нетерпеливый звук.

– Просто что, Никитина?

– П-просто так…

– Просто так не пялятся на человека, словно у него на лбу рога выросли. Говори, что скрываешь?

Меня вдруг снова заворожили его губы – настолько идеальные и контрастирующие с суровым и угрюмым лицом, словно тот, кто создавал этого мужчину, осмотрел под конец свое творение и решил – нет, так не пойдет. Хоть что-нибудь дам ему, что не будет народ отпугивать.

И они не отпугивали, эти губы. О нет! До такой степени не отпугивали, что я решила, что отныне буду смотреть только на них – так мне будет легче выполнить то, зачем я пришла сюда.

– Никитина! – рявкнул Гордеев, и я поняла, что снова не ответила на его вопрос. – Что. Ты. Хотела. От меня, – отчеканил, проговаривая каждое слово.

– Батареи… – почти беззвучно ответила, непроизвольно облизываясь.

– Что… батареи? – чуть хрипло спросил он и явно попытался сделать шаг назад.

– Текут… – я сделала шаг вперед. – Текли…

– И? – его взгляд вдруг замкнулся, так же сконцентрировавшись на моем рте, как и мой на его, и от этого темного, бессовестного взгляда меня словно в спину толкнули. Хлестанули вдоль позвоночника, заставляя сделать последний, роковой шаг вперед – к нему, к этим губам.

Глава 5

– Никитина… Елена… Дай-ка еще нашатыря… это просто обморок… переволновалась девушка…

– А если сотрясение? Вон как грохнулась…

Голоса – женский и мужской – упорно пробивались сквозь плотную ватную пелену, окутывающую меня, и в конце концов вырвали меня из спасительного кокона.  

Слегка кружась и покачиваясь, надо мной нависали два незнакомых лица, и сбоку, на периферии зрения – еще одно, знакомое. Элька… – тяжело и лениво вспомнилось.

А эти кто? Женщина и мужчина были одеты в одинаковые, белые халаты и общими усилиями пихали мне в лицо пузырек с чем-то резко вонючим.

Всё это было обрамлено красивыми, желтоватыми кругами, похожими на… на…

На то, что я увидела, перед тем, как грохнулась в обморок.

Я подскочила, отталкивая пузырек.

– Ты это видела, Эль?! Видела?! Ректор… он… Где он?!

– Чего видела? – Элька сначала шарахнулась, а потом опомнилась и бросилась ко мне. – Ты в порядке?

– Тшш… Ее сейчас лучше не волновать, – заслоняя ее, женщина в халате надавила мне на плечо, заставляя лечь обратно на носилки – о да, меня каким-то образом, не приведя в чувство, успели уложить на носилки.

Находились мы всё там же, в аудитории, почти там же, где я и стояла – на сцене, рядом с кафедрой. Я закрутила головой – куда делся ужасный монстр, в которого вдруг превратился ректор Гордеев?!

А может всё же галлюцинация? 

Я должна была знать! Снова попыталась подняться, но носилки встряхнулись, поднимая меня в воздух.

– Эй! Куда вы меня? – засопротивлялась я, пытаясь встать. – Мне надо поговорить… Элька, не отдавай меня им!

Отчего-то меня охватила паника, словно не в машину скорой понесли, а похищали неизвестно куда и неизвестно зачем… От волнения я начала задыхаться, воздух снова сгустился, меня принялись успокаивать все разом, а потом в мое плечо, пониже рукава футболки, вонзилось что-то острое и болезненное…

Укол! – поняла я, внезапно слабея и чувствуя, как мышцы превращаются в бесполезное, растекающееся желе. Мне вкололи успокоительное! Но зачем?! Зачем меня вообще куда-то везут, если я просто упала в обморок и уже пришла в себя?!

Вокруг потемнело, потолок лекционного зала сменился потолком коридора, потом холла, потом – широким и почти безоблачным небом… и снова потемнело, когда меня внесли в машину, заставленную и завешенную медицинским оборудованием.

– Элька… – прошептала немеющими губами, уже ни на что не надеясь… и вздрогнула от счастья, чувствуя, как руку мне сжимает другая, щекоча знакомыми фенечками вокруг запястья.

– Я тут, Лен, тут… – успокоила меня подруга, усаживаясь рядом, зажатая между стеной и носилками.

– Сидите тихо, раз вам позволили ехать вдвоем, – сухо приказала врачиха, пролезая и усаживаясь с другой стороны.

Мы с Элькой послушно замолчали, держась за руки, словно первоклашки, и какое-то время я еще пыталась отвлекаться, прислушивалась к бубнёжу врачихи и медбрата, обсуждавших, имеет ли смысл нацепить на меня кислородную маску, раз уж я успокоилась…

Но всё это меркло по сравнению с воспоминаниями о том, что я видела – Гордеев, его лицо, его рука и… глаза, вспыхнувшие вдруг ярким золотом.

Может, каким-то образом он успел надеть контактные линзы, чтобы еще больше напугать меня?

Когда успел?! – истерически фыркнула я. Когда ты его целовала? Да еще и кожу успел раскрасить боевым узором! И все это, пока я его целовала…

Боже, я целовала ректора! В губы! На виду у как минимум трех-четырех человек! И, если я еще не окончательно сошла с ума и мне не изменяет память… похоже, что на какое-то мгновение он увлекся и целовал меня в ответ!

Я настолько отчетливо вспомнила ощущение, когда он прихватил мою нижнюю губу зубами и скользнул по ней языком, что ахнула, резко втягивая воздух.

– Задыхается, – констатировала факт врачиха. – Маску, быстро!

– Не-не-не, всё в порядке! – я замотала головой, но под действием успокоительного получилось нечто совсем уж вялое и слабое, и через секунду в нос мне с шипением ударил кислород.

Голова снова закружилась, глаза стали закрываться… Из последних сил я подняла голову, чтобы увидеть Эльку, спросить, наплевав не запрет разговаривать – видела ли она то, что видела я…

Но оказалось вдруг, что не только Эльки уже нет – самой машины скорой помощи уже нет, потому что меня уже вынесли из нее и везут куда-то по пустому, крашеному в белый коридору.

Зачем? Куда? Что это за больница?

Носилки проплыли мимо широкого прохода в другой кабинет, я повернула голову рассмотреть хоть что-нибудь… и обмерла.

Прислонившись к стене и провожая меня внимательным взглядом, стоял человек. Мужчина. Обыкновенный такой мужчина в накинутом на плечи белом халате… и с неестественными, ярко-фиолетовыми глазами!

При виде меня мужчина моргнул – причем мне показалось, что его веко дернулось снизу вверх, а не сверху-вниз, как моргают люди, склонил голову и медленным движением, словно раздумывал о чем-то, надел на лицо непроницаемые солнечные очки.

И в этот самый момент, старательно фокусируя зрение, расплывающееся от успокоительного и переизбытка кислорода, я увидела еще одну невероятную вещь – узоры на его кисти, подносящей очки к лицу. Точно такие же, как я видела сегодня на коже у ректора!

Паника захлестнула меня с новой силой. Задергавшись всем своим ослабленным телом, я попыталась сорваться с носилок вниз, убежать от этого кошмара, из всей этой гребаной больницы, в которую я не просила меня везти…

И куда снова подевалась Элька, черт бы ее побрал!

Носилки остановились, ко мне снова подбежала врачиха.

– У нее конвульсии! Их ректор говорил, что у нее, скорее всего, легкая форма эпилепсии… Давай еще четыре кубика… давай же, у нее сейчас пена изо рта пойдет!  

Ректор? Эпилепсия? Чего?! Так это он меня сюда…

Несмотря на мое сопротивление, в руку мне снова впилась игла, и на этот раз она меня не пожалела, усыпив уже наверняка.

Глава 6

– Чего? Что в-вы сейчас сказали?

Ничего более умного ответить на столь идиотское заявление не получилось.

Ректор ждал, не сводя с меня глаз – слава богу, своих обычных, темно-карих. Непонятно чего ждал, потому что, кроме смысла отдельных слов, я не поняла из его речи абсолютно ничего. Не получалось даже нити логической обнаружить. Лишь пустым и гулким эхом в голове прокатывалось – «Видящая», «Аспиды», какая-то «устойчивость»…

Что за бред он несет?!

Ректор всё молчал, и я прокашлялась, чтобы не звучать так хрипло.

– Для начала немедленно отцепите меня от этой кровати! Где я вообще?

– В моей квартире, – спокойно ответил он. – Одной из них. И если ты не хочешь, чтобы эта кровать превратилась в дыбу, на которой я сначала оттрахаю тебя в своё удовольствие, а потом заставлю поорать от боли, ты сделаешь то, о чем я тебя вежливо попросил. Можешь начинать прямо сейчас.

 – Да я вообще не понимаю, о чем вы говорите! – голос сорвался на истерические нотки, и я снова забилась, пытаясь выдернуть руку из наручника. – Выпустите меня отсюда! На помощь!! ПОМОГИТЕ!!

Ректор оскалился в некоем подобие улыбки.

– Неужели ты думала, что я не предусмотрел такую банальщину? Тебя никто не услышит – ни одна живая душа. Можешь хоть обораться.

Так я и думала! Грёбаный маньяк! Маньяк и чудовище! Какими, однако, правдивыми оказываются слухи!

Неожиданно маньяк встал и обошел кровать, подходя ко мне с другой стороны.

– Да что я с тобой вожусь… – решительно произнес и схватил меня за обе ноги. Встряхнул, подцепил пальцами кромку штанин и, не расстегивая, потянул вниз. – Учти, если я найду метку раньше, чем ты сама признаешься во всём, будет только хуже.

Я настолько остолбенела, что поняла, что именно он делает, только когда джинсы оказались на уровне моих колен – слава богу, не зацепив и стащив в процессе трусики.

А выдавить из себя жалкое и беспомощное «что вы делаете», я смогла только, когда джинсы оказались выброшенными на близстоящее кресло.

Совершенно бесцеремонно Гордеев перевернул меня на спину и задрал на спине футболку до самых лопаток.

– Хмм… – прокомментировал, проводя по моему позвоночнику костяшками пальцев, заставляя меня вздрогнуть и поджать ноги. – Обычно метку ставят на спину… или…

Задумчиво он постучал по моему копчику и… о боже! одним легким движением стянул мои трусики на уровень бедер. Я зажмурилась, готовясь к худшему…  

Но ничего прям такого ужасного не произошло.

– Странно. И тут нет… – пробормотал ректор, похлопывая меня по ягодице. – Давай-ка осмотрим тебя полностью. И чего только не придет в голову этим Аспидам… кретины плоскоголовые… – продолжая недовольно ворчать что-то совершенно непонятное, бесстрастными и деловитыми движениями ректор стянул с меня футболку.

Еще раз. Ректор Гордеев. Стянул с меня… футболку! Пусть и оставил ее висеть на той руке, что была прикована к кровати.

Опомнившись, я дернулась, взметнулась вверх по кровати, встискиваясь в изголовье и поджимая колени к груди.

– Пожалуйста… Не надо… – всхлипнула, вся дрожа. – Не трогайте меня…

– Тогда говори. И покажи мне уже метку – я не понимаю, куда тебе её поставили, – лицо его вдруг озарилось идеей. – Ну конечно! Она у тебя там! На лобке! Или еще ниже, у самой… Я слышал, что сейчас так делают – чтобы сразу не нашли… Но я найду, можешь быть уверена…

Меня снова схватили за ноги и потянули вниз.

Тут я уже не выдержала – заорала, извернулась как могла, выдернула одну ногу из цепких объятий и изо всех сил лягнула господина ректора в грудь.

Не устояв на ногах, с глухими матерными ругательствами он обрушился на кресло рядом с кроватью и перевернулся вместе с ним на пол, явно ударившись головой.

Я совсем съежилась, желая превратиться в муравья, в букашку, в ничто, провалиться сквозь пространство и вывалиться в каком-нибудь другом мире, где нет пытающихся стащить с вас трусы ректоров, которые к тому же еще и жуткими узорами покрываются.

И тут до меня дошло, что напомнил мне узор, который я имела несчастье лицезреть на коже ректора Гордеева и у того типа в больнице.

Чешуя! Это была пятнистая змеиная чешуя!

Вдруг всё стало на свои места. Змеиная кожа, желтые, моргающие снизу вверх глаза… скрывающиеся под личиной человека ящерообразные монстры…

– Рептилоиды… – прошептала, только от этой мысли вся холодея от ужаса. – Вы… рептилоиды! – и набрав в легкие побольше воздуха снова заорала, застучав в стенку. – ПОМОГИТЕ! МЕНЯ ПОХИТИЛИ РЕПТИЛОИДЫ!

– Какие рептилоиды, дура? – ректор вдруг оказался рядом, успев не понятно каким образом выкарабкаться из-под кресла. – Каких бабок у подъездов ты наслушалась?

– А я ведь не верила… Дядь Саня мне сто раз говорил… – всхлипывала, отползая от него как можно дальше. – Фотографии показывал зародышей… Он в группе состоит в ВК, и там всё про вас знают… А я думала, он псих…

– Шапочку из фольги принести?

Я насторожилась.

– Зачем? Это вроде… от другого…   

– Ну, не знаю. Защитим тебя от всего сразу. Чего мелочиться? – ректор отошел, поставил на ножки перевернутое кресло и уселся в него с крайне усталым видом. – Если уж ты в рептилоидов уверовала, назад дороги нет – тут тебе и плоская земля, и вышки 5G, и инопланетяне с анальными пробами. Или пробками? Я что-то подзабыл, какой там канон…

Я молча переваривала. Долго переваривала – минуты две.

– То есть вы… не рептилоид? – наконец, выдала.

Откинувшись на спинку, он так же молча наблюдал за мной из-под полуприкрытых глаз.

– Нет, Никитина, я не рептилоид. Хотя Аспиды… вот у них есть некоторое сходство с этой идиотской человеческой легендой. Крайне поверхностное, надо сказать.

– И… кто же вы? Что за хрень у вас на коже? И почему глаза становятся желтыми?

Он сузил глаза.

– Попридержи язык, Никитина. То, что ты, судя по твоей реакции, не шпионка, еще не даёт тебе права наглеть в моем присутствии.

Глава 7

Нет, в обморок я не упала, искусно притворившись, что теряю от ужаса сознание – просто для того, чтобы Гордеев меня не убил. Потому, что вдруг почувствовала, что еще немного и меня порвет – истерическим, совершенно ненормальным и неконтролируемым хохотом.  

Змей. Он, черт бы его побрал, змей! И потомок драконов! А учитывая прилепившуюся к нему за долгие годы кличку, он у нас, получается… Змей Горыныч?!

Всё это вдруг оказалось выше моих сил. Зажмурившись и отчаянно стараясь ровно дышать, я пыталась успокоить себя, пока он куда-то ходил и возвращался с тем же самым пузырьком нашатыря, которым мне давали понюхать в больнице. За это время у меня худо-бедно получилось успокоиться.

– Как эта хрень открывается… – повозившись пару секунд с пузырьком, ректор ругнулся, сдаваясь… и хлопнул меня по щеке. Довольно чувствительно, между прочим.

– Что за?.. – я подскочила.

Он в подозрении сузил глаза.       

– А вот теперь я чувствую вокруг тебя эманации лжи. Давай-ка продолжим сканировать твое тело – возможно метка глубже, чем я думал.

И без всяких церемоний потащил мои трусики вниз. Я вцепилась в них свободной рукой.

– «Сканировать?» – прошипела, отбрыкиваясь, как могла. – Так это сегодня называется? Отпустите! Ай!

С жалобным треском трусики порвались, больно щелкнув меня резинкой по бедру, и пришлось стискивать зубы уже для того, чтобы не расплакаться, а не рассмеяться.

Меня еще никто и никогда так не унижал! Не говоря уже о том, что никто и никогда не заглядывал ко мне в трусы! Идиотская мысль промелькнула, что надо было воском, а не просто побриться… Но кто ж знал, что сегодня ректор будет пялиться в моё самое интимное место!   

Воспользовавшись его замешательством – он явно не собирался рвать на мне трусы – я поджала ноги и отползла как можно дальше. Потом схватила одну из подушек за головой и накрыла ей нижнюю часть тела.

– Нету у меня никакой метки! – выдавила, давя подступающие слезы. – Ни от аспидов, ни от удавов, ни от каких других звероящеров!

– Тогда почему ты лжешь мне? – Он отбросил оставшиеся в его руках трусики и подался вперед, нависая надо мной и упираясь на собственные кулаки.

– Я не лгу!

– Лжешь. Сейчас притворялась, изображая обморок. И раньше лгала, когда попыталась поцеловать меня в аудитории.

Я замолчала. Врать я не умела и не любила.      

– Зачем ты это сделала, Никитина, если не шпионка? Ко мне подойти боятся, не то, что целоваться лезть. Пусть ты и устойчива к моим эманациям, но ведь не настолько же…  

По идее, я должна была сейчас поинтересоваться, почему это я должна быть «устойчива», и какое вообще имею отношение к его «роду». Но ректор был так близко, что мозг отказывался воспринимать что-либо, кроме слов «целоваться» и «эманации».

И не удивительно, потому что целоваться хотелось снова и снова, а «эманации» висели в воздухе так густо и тяжело – хоть топор вешай.       

– Я всего лишь хотела… поблагодарить вас за… батареи… – прошептала, судорожно сжимая подушку.

– Я это уже слышал. Придумай что-нибудь получше.

И я пыталась. Честно пыталась сообразить хоть что-нибудь. Придумать, как оправдать свое поведение, не рассказывая о том, что это был просто пранк.

И вариант у меня был только один – наврать, что он мне просто… нравится.

Набраться смелости, выдохнуть и насочинять, как я долго-предолго мечтала о нем, поедая его взглядом на выступлениях и при случайных встречах в холле университета. Для правдоподобности можно даже приплести сюда, что идею с батареей мне подсказали подруги – чтобы совсем уж дурой не выглядеть.

Проблема в том, что если я «признаюсь» ему в любви… то фактически дам зеленый свет продолжать то, чего ему явно сильно хочется. И без отмазок вроде «поиска меток».

Рука рядом с моей головой слегка шевельнулась, я вздрогнула и даже слегка подпрыгнула от неожиданности, отчего мимолетно коснулась бедрами его паха.

Краска залила мои щеки, когда поняла, что он… он…

Боже, какой адский у него стояк! И как мне ему признаваться, такому?

Я со страхом посмотрела Гордееву в лицо – глаза его горели золотисто-фиолетовым цветом, скулы потемнели и как-то странно заострились, а с правой стороны снова проступил узор, напоминающий змеиную кожу.

И тут только до меня дошло. Он ведь действительно не человек! Это не ложь, не бред, ни я, ни он не сошли с ума! И смеяться случайному совпадению между университетской кличкой и тем, что ректор – существо, имеющее родство с мифологической крылатой змеей – несусветная глупость!

Нечему тут смеяться – хотя бы потому, что, по всей видимости, он действительно может причинить мне вред этими своими ужасными глазами!

И еще я поняла, что из двух зол мне придется выбрать меньшее. А «меньшее», если его можно так назвать, упирается сейчас мне в бедро, ожидая того самого зеленого света.

Я шумно сглотнула.

– Понимаете… Вы мне… нравитесь, Демьян Олегович… очень… И я просто… просто… не удержалась сегодня…

Не веря, что вообще это всё говорю, я медленно подняла руку и поднесла к его лицу, неожиданно страстно желая дотронуться до этой гладкой блестящей чешуи, понять, настоящая ли она или иллюзия, как и эмоции, которые он навевает.

– Никитина… – предупреждающий тон останавливал меня, но больше ничего.

И я дотронулась – провела подушечками пальцев вдоль странного золотисто-пятнистого узора – от скулы к губам, поражаясь, насколько эта часть кожи не похожа на всё, что я когда-либо осязала под своими пальцами…     

И только когда я осмелела и спустилась вдоль его щеки к губам – таким же восхитительно-красивым, как и всегда, я вдруг поняла, какую ошибку только что совершила. Ведь если он чувствует правду, то догадается, что я лгу! Прямо сейчас догадается, пока я тут распинаюсь и играю влюбленную по уши!

Я замерла, словно мышь перед удавом, готовясь к худшему и боясь отвести взгляд от его глаз… которые уже снова начали менять цвет, темнея с каждой секундой!

Глава 8

– Немедленно, прямо сейчас, расскажите мне всё, что я должна знать о вас и обо мне, – потребовала я, как только странный «Грег» покинул помещение, еще раз почтительно поклонившись и рассыпаясь в извинениях.

Не знаю, что придало мне смелости – стыд за то, как быстро я расплавилась от одного умелого поцелуя или страх из-за последней фразы охранника. Что значит – «разобраться со свидетелями встречи»? Они что, собираются убить всех, кто видел, как я поцеловала ректора?

Как бы то ни было, мне вдруг стало совершенно необходимо узнать хоть что-нибудь, хоть как-то сбалансировать сегодняшний день какими-нибудь… сведениями, знаниями… Чем угодно, что можно упорядочить и разложить по полочкам.

И вообще, немного нормальности сейчас в принципе не помешало бы. Нормальной такой, человеческой нормальности, где я – простая студентка, а ректор – какой-никакой преподаватель. А не похотливый Змей-Горыныч, без всякого зазрения совести пытающийся меня трахнуть.

Гордеев выгнул бровь, наливая себе в бокал коньяка из толстой бутыли.

– «Прямо сейчас»?

– Прямо сейчас! – бесцеремонно заявила я, плюхаясь в единственное свободное кресло.

Он подошел, оценивающе меня разглядывая, я же старалась не спускать взгляд на его ширинку, внезапно оказавшуюся прямо перед моим носом.

– Хочешь основательный и долгий рассказ?

– Хочу, – я кивнула, краснея.

Его лицо, смотри на его лицо!

– Тогда брысь отсюда! – рявкнул он неожиданно сердитым тоном, словно вымещал на мне злость за то, что не получилось довести дело до конца.     

Меня сдуло. Хорошо, хоть успела натянуть обратно джинсы, а то бы сверкнула перед ним голой задницей.

Забравшись снова на кровать и обняв подушку, я слушала и старалась не мешать – хоть в голове порой вскипало так, что в пору было пощады просить.

– Неужели ты думала, что этот мир населяют только люди, Никитина? – усмехался он, с удовольствием прикладываясь к бокалу. – Какая удивительная наивность… Впрочем, все люди наивны – в этом ваша изюминка. Сколько уже тысячелетий на Земле существует разумная жизнь? Пятьдесят? Сто? А вы всё думаете, что одни на белом свете…

– Вы бы лучше рассказывали, чем пугать… – пробурчала я, с завистью поглядывая на его бокал. Уж если и был когда-нибудь повод выпить, так это сейчас.

Словно угадав мои мысли, ректор встал и снял с подноса второй бокал, наливая и мне из пузатой бутылки.

– Надеюсь, ты совершеннолетняя? – мрачно пошутил, протягивая мне выпивку.

– Только сейчас надеетесь? – парировала я, в первый раз с момента нашего первого поцелуя чувствуя себя на высоте.

Хмыкнув, он снова опустился в кресло.

– На третьем курсе вроде недорослей уже нет…

Обещанный мне долгий рассказ на самом деле длился минут пять – галопом по Европам мне была изложена краткая история существования всех (или большинства) разумных существ на земле, умеющих искусно скрываться благодаря зельям, ядам, иллюзиям и самой откровенной магии, расширяющей пространство.

Существ оказалось до жути много – оборотни, вампиры, демоны, наги, которые так же как и василиски, не любили присвоенное им имя и называли себя «аспидами»…

Скрываясь даже от собратьев нелюдей, прятались в подземельях драконы – древние существа, породившие когда-то василисков и нагов, но ненавидящие их не меньше, чем сами они ненавидели друг друга.

Качества и способности у нелюдей были более-менее в ладу с приписанными им мифами и легендами – всё же не всегда Сокрытому миру удавалось спрятаться от обыденного. Слухи просачивались,  жертвы хищных родов не всегда убивались быстро и эффективно, к тому же периодически Сокрытым приходилось сотрудничать с людьми, нанимать их на всевозможные работы, а иногда и вовсе входить в настолько тесный контакт, что от него происходило потомство, которому приходилось лавировать между двумя мирами.

Всё это звучало настолько невероятно, настолько увлекательно, что я даже не заметила, как при очередном рассказе Гордеев поднял руку, проделал ей какие-то странные пассы, и в воздухе начали возникать целые картины – подобно миражам Фата Моргана.  

Вот спускаются с гор огромные люди-вороны, умеющие выглядеть обычными птицами, но при желании становясь огромными как драконы. Нападая на деревню, они уносят на своих спинах всех молодых женщин, чтобы воспроизвести потомство и освежить кровь племени…

Вот римский император, только что поджегший столицу, выходит на далекую террасу, снимает праздничный венок, передает ее верному слуге… и расправляет за спиной огромные крылья демона…

Дева с ледяными волосами грустно наблюдает с трона за бесконечной вереницей рыцарей, ради нее рубящих друг друга и падающих на землю замертво – любовь не для нее, ее сердце проклято и замерзло на веки вечные…

Неужели все это происходило на нашей земле? Не в сказке, не в чьей-то больной фантазии, не во сне? Полчища оборотней – живых и разумных существ, живущих под личиной обычных людей или животных – все они ходят вокруг нас, замаскированные мороком, а мы и в ус не дуем!           

Я действительно нужна Гордееву, поняла вдруг, с трудом оторвав взгляд от завораживающих картин древности. Иначе бы он так не распинался перед какой-то людишкой, пусть и «видящей». Не красовался бы своими способностями, рисуя для меня в воздухе сказочные картины и сцены сражений.

Будто угадав, о чем я подумала, ректор заговорил обо мне.

– Ты, Никитина, рождена особенной – не работает на тебя магия. Хоть оборотень укусит, хоть морок наведут или попытаются скрыть свою истинную сущность от тебя – все бесполезно. Ты в самую суть смотришь, и отнюдь не человеческими глазами. А всё потому, что в жилах у тебя – кровь нежити.

Холодные мурашки взорвались, рассыпались и побежали вниз по моему позвоночнику.

– К-кого?

– Призрачных существ потустороннего мира, которые иногда выходят из теней и обретают плоть – никто не знает, зачем и что им в нашем мире нужно... И никто не знает, как с ними бороться, потому что магические средства на этих существ не действуют. Время от времени нежить оставляет потомство, которое поколения спустя всё еще имеет устойчивость к магии. В том числе, к иллюзорной и ментальной – к тем видам, что умею создавать, к примеру, я. И эту устойчивость, Никитина, можно развить. Хорошо развить.

Глава 9

– Зачем нужно что-то решать со свидетелями, если кроме меня, вас никто не видел? Ну, в смысле вашего… второго облика? – немного подуспокоившись, я снова начала волноваться за подругу.

– Затем, чтобы не пошли слухи. Опасна любая выбивающаяся из обыденного интеракция со мной – для тебя в куда большей степени, чем для меня. Многие не церемонятся с Видящими – легко могут похитить тебя и посадить на цепь. В буквальном смысле.     

Возвращались мы уже под вечер, в его машине, причем возвращались в больницу. Как я и думала, Гордеев специально устроил всю эту катавасию со скорой помощью, сочинив про возможный приступ эпилепсии. Забрать меня из больницы без лишних глаз было гораздо проще, чем из университета. И туда же легко можно было вернуть – через задний ход, договорившись с медперсоналом за небольшое вознаграждение.

А забирал меня ректор, как оказалось, в одну из своих секретных квартир. Да, именно так – секретных квартир. Во множественном числе. Потому что квартир, как и домов, у Гордеева было МНОГО – и не только в России.

Про семью его я пока не расспрашивала, как и про слухи, которые о нем ходят. Тем более, что я пока не знала, насколько он в курсе всех этих слухов. Не хотелось бы становится посланником, которого убили из-за плохой вести.

Кстати, об убийствах… 

Я повернулась к ректору. 

– Вы сказали, что можете убить меня взглядом. Если я устойчива к магии, как это в принципе возможно?

Он мельком глянул на меня, сверкнув зеленым переливом глаз в свете фонарей. Рука, лежащая на руле, сжалась, снова покрываясь гладкими чешуйками.

– Я смогу убить тебя, если ты слабая Видящая. А если сильная, то… не смогу. Но я уже говорил, чем это может быть чревато.

– Да, говорили…

Я тяжело вздохнула. Сильная – значит… не смогу родить.  

Тихо ругнулась себе под нос – почему я вообще заморачиваюсь на эту тему в восемнадцать с копейками лет?! Что мне до каких-то там будущих детей?

Отвернувшись и провожая взглядом убегающие фонари, я постаралась вспомнить о плюсах своего нынешнего положения.

Во-первых, у меня новая, высокооплачиваемая работа. Пусть меня взяли на нее насильно, но всё же это лучше и интереснее, чем бегать с подносами под окрики клиентов и хамство менеджера с поварами.

После заявления о том, что он берет меня себе, ректор рассказал, почему услуги Видящей так высоко ценятся в Сокрытом мире.

– Все шпионят за всеми, у каждого вида и рода есть свои «естественные враги». Возможности маскировки создаются самостоятельно, либо покупаются в виде амулетов и артефактов.

Во-вторых… если уж на чистоту… мой новый работодатель – мрачный и опасный красавец со сверхспособностями, который к тому же еще и не равнодушен к моим прелестям. Не о таком ли мечтает каждая девушка и даже женщина, отворачиваясь в ночи от своего скучного и совершенно обыкновенного парня или мужа? Я бросила на ректора быстрый взгляд, невольно любуясь хищным, резким в неясном уличном освещении профилем. Да, именно о таком.

Уловив мой взгляд, Гордеев чуть повернул ко мне голову.

– Кстати, Никитина, если я узнаю, что ты поцеловала меня на спор или на слабо, у тебя появится отличная возможность проверить, могу ли я убить тебя взглядом. Для Дарагхи нет ничего хуже, чем быть вот таким образом… опозоренным. Мы не прощаем подобных шуток над собой, имей в виду.

У меня в этот момент появилась еще и отличная возможность потренироваться скрывать собственные эмоции – что я немедленно и сделала.

Спокойно, спокойно, девочка… – повторяла про себя, усмиряя сошедший с ума пульс. Мерно и ровно вдыхая, чтобы он не почувствовал никаких «эманаций» страха и волнения.

– Неужели окажется, что я разбила вам сердце? – попробовала отшутиться, когда поняла, что снова могу говорить.

Но шуток на эту тему он, похоже, не понимал. Резко вильнув и взвизгнув тормозами, машина остановилась у бордюра.

– У меня нет сердца, Никитина, – сказал, повернувшись ко мне, прожигая меня темно-красными, почти бордовыми глазами. – И разбивать тебе нечего. Запомни этого.

Я, наверное, все-таки сильно приложилась сегодня головой, потому что неожиданно для себя отстегнула ремень, привстала на сиденье и, обмирая от страха, протянула дрожащую руку вперед.

– А здесь… что тогда здесь? – рука отодвинула лацкан черного пиджака и коснулась его груди под рубашкой.

Не сводя с меня похожих на раскаленные уголья глаз, он поднял свою руку – на удивление прохладную – и накрыл ей мою.   

– Здесь – тьма, Елена. Бездна – какая тебе и не снилась. Не заглядывай туда… Не стоит.

Я сглотнула, чувствуя неожиданную дрожь, расходящуюся от его ладони по всему телу.

– В любой тьме есть свет... Даже в самой кромешной.

В наступившей гулкой тишине отчетливо слышно было тиканье золотых часов на его запястье. Три секунды затишья отмерены были ударами сердца, которые я явственно чувствовала под тонкой черной тканью. Как же редко оно бьется – сердце василиска… Ужасно медленно…

Так медленно, что чувствовала, как у самой в такт этим размеренным ударам замедляются жизненные ритмы, словно он синхронизировал мое сердце с его, отдавал мне часть своей силы... И часть своей тьмы.     

На четвертом или пятом ударе Гордеева моргнул и сменил цвет глаз на обычный – темно-карий.

– Не заговаривай мне зубы, Никитина, – усмехнулся. – Узнаю, что солгала мне – убью. А взглядом или нет – это уже детали.  

***

– Ленка!

Не успела я зайти в палату, пройдя по притихшему, ночному коридору больницы, Элька бросилась ко мне в объятья.

– Куда ты пропала? Я всю больницу обыскала – никто не знал где ты! Безобразие!

– Все в порядке… – успокоила я ее, сжимая в кармане маленькую таблетку, которую должна буду растворить для нее в каком-нибудь напитке. Мне было страшно это делать, но другого варианта не было – либо я даю ей средство, с помощью которого она напрочь забудет о том, что происходило в последние несколько часов, либо… о втором варианте даже думать не хотелось. Тот, что с таблеткой для Эльки явно был предпочтительнее.

Глава 10

– Ночевать отныне будешь у меня, – безапелляционно сообщил мне ректор, посвятив, вероятно решению этого вопроса большую часть дороги.

– С какой это стати?

Мое лицо вытянулась, пока я наблюдала, как его машина разворачивается вместо того, чтобы припарковаться возле входа в здание общежития.  

– Ты – неопытная, слабая и пока еще беззащитная. И я слишком долго искал свою Видящую, чтобы рисковать потерять тебя.

Я невольно покраснела и почувствовала, как внутри разливается приятное тепло – фраза прозвучала до жути двусмысленно.

– Но как же так? Как это возможно – ночевать у вас? Вы же… вы же – ректор!

Я имела в виду многое – и как я буду ездить из его дома в университет, и как объясню свое отсутствие в общаге и подругам. И как это в принципе будет выглядеть для окружающих – кем я буду для его соседей, к примеру. Разница в возрасте-то у нас даже визуально разительная.

Гордеев поморщился, отмахиваясь от вопроса.

– Морок и порталы решат этот вопрос за один день. Одну арку установят в твоей комнате в общежитии, вторая уже есть в моем офисе, и ты получишь от нее код. Будешь под моей защитой с девяти вечера до семи утра. А в течение дня, когда большинство существ неактивны, тебя будут охранять они, – он мотнул головой, указывая на следующую за нами машину в зеркало заднего видения.

– Но зачем меня вообще так строго охранять? – все еще не понимала я. – Если никто не знает про поцелуй… и про всё остальное, если мы закрыли рты всем свидетелям… – я постаралась не волноваться, произнося ложь. – Почему вы думаете, что я буду кому-нибудь интересна из… ваших?

– Потому что если кто-нибудь «из наших» подберется к тебе слишком близко в своей истинной форме, он тебя почует. 

Я нахмурилась.

– Но ведь я должна буду увидеть этого «кого-нибудь» в его истинной форме? А значит, смогу опередить его и вовремя сбежать.

– Ты слишком самоуверенна, девочка. Пока что ты можешь видеть сквозь поверхностный слой морока, который создают автоматически, почти не стараясь, уверенные в том, что вокруг нет никого с такими способностями, как у тебя. Агенты же умеют скрывать свою вторую форму под такой глубокой маскировкой, что сквозь него может увидеть только опытная Видящая. И в таком виде они путешествуют, принюхиваясь к потенциально способным…

– Агенты? – фыркнула я, сразу представив себе агента Смита из «Матрицы».

– Когда увидишь такого в его истинной форме, поверь – тебе не захочется смеяться.

Ректор вдруг потянулся рукой через консоль управления и сжал мое колено.

– Не волнуйся, вопрос с твоим клеймлением решится в самое ближайшее время – мне просто нужно кое-что приобрести для ритуала. Метка моего клана значит очень многое, и с ней ты будешь в безопасности.   

Сказать, что я остолбенела – значило ничего не сказать.

– Клеймлением?! Вы что, спятили? – я взвилась над сиденьем, сбрасывая ремень безопасности. – Я не желаю становиться вашей собственностью!

– Все Видящие чья-нибудь собственность, – спокойно отреагировал он. – И либо я ставлю на тебя свою метку, либо завтра тебя уведут из-под моего носа. Поверь, я – далеко не худший вариант, на который ты можешь рассчитывать.

Я замолчала, не зная, что и сказать. Логически всё было правильно, и после того, как я увидела тех женщин-ворон из кафетерия, в правдивости слов ректора я больше не сомневалась. Да, действительно, мир оказался гораздо сложнее и многолюднее, чем принято считать.

И кто я такая, чтобы оспаривать все эти существовавшие в нем испокон веков законы?  

Я – человек, у которого есть собственные мозги, внезапно осознала. А не какая-нибудь клуша, готовая с открытым ртом внимать кому бы то ни было, будь он хоть трижды потомок драконов. И я не обязана принимать на веру всё, о чем говорит мне первый и единственный представитель Сокрытого мира.

Надо раздобыть больше информации, решила я. Выиграть время, изучить все факты, установить контакт с кем-нибудь еще из… этих, и уж потом решать, согласна ли я стать фактической собственностью господина ректора, или же у меня есть… альтернативы.

А уж убежать, пока он не поставил на меня эту гребаную метку, я всегда успею. Особенно, если научусь поднимать вокруг себя морок, сквозь который умеют смотреть только Видящие.

– Мне нужно подумать, – заявила, стараясь не обращать внимание на то, что Гордеев всё еще не убрал с моего колена руку.

Я была уверена, что он разозлится, начнет психовать, но он лишь равнодушно пожал плечом.

– Думай, конечно. Я всё равно не достану нужные для клеймления ингредиенты раньше субботы. Без них метка получится слабой, а я, как уже говорил, не хочу тобой рисковать. Уверен, к тому времени ты поймешь, что я – твое спасение, а не проклятье. И возблагодаришь судьбу за то, что вышел на тебя первым.

Ага, и ноги помою за то, что соизволил взять меня в рабство!

Скривившись от этой мысли, я отвернулась, тут же за заметив, что мы успели доехали до центра, и несемся по самой фешенебельной улице города, пусть и пустынной по ночному времени.     

– Вы здесь живете? – я пригнулась и вытянула шею, чтобы получше рассмотреть высящиеся вокруг высотки. Все как один – офисные здания.

Гордеев кивнул.

– Здесь – моя основная городская резиденция. В этой области есть еще пару квартир и загородный дом – там я живу летом, когда занят делами клана, а не основной работой.

Я всё еще смотрела в окно, пытаясь понять, где в этом районе можно жить, среди сплошных офисных небоскребов. Однако при последних словах ректора вздрогнула и резко обернулась.

– Делами клана? Только не говорите, что вы еще и принц какой-нибудь наследный…  

Ректор хмыкнул.

– Не принц, но определенно не последний человек в своем роду…

– Что, серьезно? – я подняла брови. – Прям важная персона? Зачем же вам тогда должность ректора?

– А чем плохо быть ректором? – удивился уже он.

Глава 11

– Вы любите ретро, – констатировала я, когда загадочный лифт поднял нас на высоту седьмого этажа и старомодный лакей раздвинул решетку и створки.

– Мы все любим ретро, – поправил меня ректор, жестом приглашая выйти. – Возможно дело в том, что мы слишком долго живем и не успеваем за человеческой модой.  

– Насколько долго? – встрепенулась я. Мысль о том, что теоретически ректору может быть сколько угодно лет отчего-то была крайне неприятна.

Так вот как может «складываться» непонятная до сих пор хронология его жизни! Вот откуда эти десять лет, проведенные в монастыре!

– Я хотел бы, чтобы ты всмотрелась в мою персону и угадала сама, сколько мне лет… – ответил ректор и запнулся на последнем слове. – Немного позже.

Я уловила недовольство в его тоне и проследила за его взглядом – он смотрел налево от нас, в сторону коридорной арки, подпертой с двух сторон роскошными, мраморными колоннами.

Ровно посередине между колоннами, придерживая в руках массивную папку, стояла грациозная брюнетка с высокой прической и в высокой же юбке-карандаш.  

– Что ты здесь делаешь, Ольга? – резко спросил ректор. – Твой рабочий день закончился два часа назад.

Женщина переступила с ножки на ножку, эффектно выпятила крутое бедро и надула губки.

– Я думала, усердие ценится в вашем офисе, Демьян Олегович. Я заработалась – бухгалтерия отбирает много сил.

– Разрешаю тебе в следующий раз взять работу на дом. Или вовсе перенести ее на завтра. Иначе мне придется напомнить тебе, что это еще и мои личные апартаменты. А не только офис. 

– Я поняла, Демьян Олегович, – женщина склонила голову – прям покорность во плоти! Однако я отчетливо увидела, какой обидой сверкнули ее глаза из-под длинной челки.  

– Проходи, Елена, – не заметив того, чего мужчины чаще всего не замечают, Гордеев показал мне жестом вперед – туда, откуда Ольга только что вышла.

Стараясь не поднимать взгляд, я прошла мимо помощницы ректора, явственно ощутив захлестнувшую меня волну ненависти. И оказалась в нечто вроде приемной – просторной комнате, богато и со вкусом обставленной в том же стиле ретро. Прошитый ромбами кожаный диван для посетителей, огромный камин у стены, и повсюду, куда только глаз достигал – старинные, явно оригинальные картины в тяжелых рамах.  

Я сразу же забыла про соперницу… тьфу-ты, помощницу ректора, озираясь в полнейшем изумлении. Искусствоведение не было моим коньком, и тем не менее, определить, что такая коллекция может стоить очень и очень дорого, смог бы даже полный профан.

Если, конечно, картины не подделки…

– Это же… – не договорив я чуть склонилась, впериваясь взглядом в подпись под портретом молодой девушки в восточном тюрбане. – Не может этого быть… Это же…

– Рембрандт, – подтвердил Гордеев. – Полностью уничтоженная в семнадцатом веке «Галатея Стамбульская». Не морщи лоб – ты о ней даже не слышала. Мой исследовательский центр восстановил ее из небытия при помощи рубиновой кислоты – жидкости, которую в ваших сказках условно окрестили «живой водой».

Я выпрямилась, переводя взгляд с ректора на картину и обратно, не зная, с чего начать расспрашивать – с Галатеи, исследовательского центра или живой воды?

– Всё расскажу потом, – обрубил он готовый излиться фонтан вопросов. – Не до этого сейчас. Идем.

Махнув мне рукой, он направился к двери над пустой стойкой для секретарши, над которой вилась живая, похожая на переливающуюся змею вывеска – «Директор Гордеев».

Не касаясь ручки, толкнул перед дверью воздух и удивительным образом отворил дверь перед собой – обе широкие створки из красного дерева.

С опаской, боясь, что дверь точно так же, без чьего-либо касания, закроется, я проскользнула за ним. И ахнула в голос, по ощущениям поняв, что узнаю этот интерьер – одинаковый во всех административных помещениях нашего университета!

Это же его ректорский офис! Тот самый, в котором никто и никогда из студентов так и не удосужился побывать.

Гордеев кивнул.

– Я вижу, что догадалась. Для удобства я использую один кабинет для обеих моих должностей – как ректор университета и как директор Сокрытого научно-исследовательского центра по восстановлению ценностей старины и прочих… артефактов. С одной стороны дверь в мои покои и кабинет директора, с другой – выход в университет. Ну, и пара порталов для гостей, в данный момент закрытых…

– Поэтому вы сюда никого не пускаете… – пробормотала я, снова озираясь.

Старинных картин тут не было, но все пустые стены были заставлены полками с древними фолиантами и артефактами явно магического назначения.        

Ректор снова кивнул.

– Прослыть садистом, пытающим в своем кабинете студентов – гораздо легче, нежели «раздваиваться» на два кабинета в двух разных местах.

– Но… зачем? – я в недоумении развела руками. – Зачем вам вообще все это нужно? Вы ведь реально можете прийти в банк и приказать, чтобы вам отдали все деньги!

Я не могла понять, зачем ему одна работа, но две?! Это было что-то запредельное.

– Затем, что одна должность дополняет другую – с помощью корочки ректора я могу проникнуть в любой институт, в любой тайный архив и на любые раскопки, какие только пожелаю. Можно, конечно открывать все двери магией, но применение магических средств убеждения всегда привлекает внимание других нелюдей. Что крайне нежелательно, когда пытаешься завладеть какой-нибудь редкой ловушкой для призраков минус пятнадцатого века. А зачем в принципе работать – я тебе уже объяснил… Елена?

Я услышала свое имя только со второго раз – настолько была заворожена портретом, висящим над креслом господина ректора.

***

Изображена была женщина – немолодая, но и не очень старая, со светлыми волосами, убранными под странный убор, похожий на перья. Мягкое лицо ее словно светилось изнутри, руки придерживали покрывало, которое обвивалось вокруг ее тела, бедер, и, расширяясь за ее спиной, превращалось в нечто похожее на тропинку, потом дорогу... Та, в свою очередь, удалялась в перспективе и превращалась в туманный, горный серпантин.

Глава 12

– Предлагаю назначить границы невозможного… – усевшись напротив меня, Гордеев лениво водил пальцем по краю бокала, уже наполовину опустошенного.

Его чары уже начали действовать, оплетая меня, чувственно сжимая и поглаживая во всех нужных местах…

– З-зачем? – тряханув головой, я попыталась сбросить путы, вырваться из сладкого, затягивающего куда-то глубоко омута. Увы, получилось лишь немного ослабить напряжение…

Какая же я, однако, была дура, думая, что смогу тягаться с ним. 

– Я назову то, до чего думаю, что смогу довести тебя. Ты же назови свое «невозможное». То, что ты не сделаешь ни при каких условиях.

Моя рука, словно сама по себе дернулась к молнии на джинсах, и сама же по себе надавила на промежность, потянув замочек вниз. Ахнув, я отдернула ее, сжимая ноги и ругаясь себе под нос – казалось, любое прикосновение к телу способно заставить меня стонать. А стонать было ни в коем случае нельзя.

Нельзя, нельзя, хватит, успокойся уже! Черт! Никогда!

– Никогда… не разденусь перед вами! – выдохнула, снова дергая молнию вверх.

Он бархатно рассмеялся.

– Глупышка… Если я того пожелаю, ты не просто разденешься, ты скинешь все, до самой последней бретелечки, а потом еще и минет мне под столом сделаешь. Причем, раньше, чем мы закончим сегодняшний ужин… А точнее, вместо него…

Я задохнулась от негодования. И от жаркой, совершенно необъяснимой волны возбуждения, взорвавшейся между бедер и окатившей меня при этих словах.

Яснее ясного встала перед глазами картина – здоровенный мужской орган, готовый к бою и напряженный до предела – ровный, гладкий… с аккуратными, темными прожилками… и мое лицо над ним – раскрасневшееся, с приоткрытым припухлым ртом.

– Боже… – прошептала, до боли сжимая ноги с ладошкой между ними.

Стало совсем жарко, кожа ныла и пульсировала, требуя прикосновений…

Хорошо, девочка моя… а теперь возьми меня губками… вот так…

Картина в моем воображении изменилась – к лицу добавилась мужская рука, вплетающаяся в мои волосы, приподнимающая меня над членом… и опускающая открытым ртом обратно, на крупную головку…

О да, малыш… глубже…

С другой стороны стола раздался странный звук, похожий на хруст стекла…

Облизывая губы и уже готовая и в самом деле полезть под стол, я замерла, вбирая в себя удивительную картину – откинувшись на спинку стула, ректор Гордеев сидел с закрытыми глазами и сжимал в кулаке остатки лопнувшего и разлетевшегося по скатерти хрустального бокала.

Я моргнула. Возбуждение спало на несколько градусов, позволяя думать. И задать себе резонный вопрос – а с какого это перепугу я плыву от картины собственного лица над чьим-то членом? Вроде не было у меня никогда фантазий отсосать кому-нибудь на досуге…  

А ведь это не я возбудилась! – вдруг стало понятно, как день. Это он! Это ректор представил себе меня, медленно заглатывающую его член! Вдохновился от этой картины и передает мне то, что представляет и чувствует сам!

Так вот как это работает! И ведь если бы не лопнувший и отвлекший меня бокал, я бы так и не поняла, в чем дело! И все действительно могло закончиться «минетом под столом»!

Судя по тому, что на бокал ректор до сих пор не обратил внимание, он всё еще пребывал в своих сексуальных фантазиях. Интересно, что я там уже делаю? И смогу ли снова «подключиться» к его потоку сознания?

И стоит ли?

Чуть не зарычав на себя – слишком много вопросов! – я нетерпеливо закрыла глаза и позволила мягким, кружащим вокруг стола «эманациям» подхватить себя…

Ох, не зря ли?

В фантазии господина ректора я уже вовсю работала над его эрекцией, погружая ее в горло так глубоко, как в реальной жизни никогда не смогла бы.  

И снова внизу живота загорелось огнем – стянулось все в остром, горячем предвкушении… будто это он мне, а не я ему… Будто это его губы и язык скользят по самым моим чувствительным местам, и его пальцы сжимают и массируют вдоль клитора, осторожно проникая внутрь…

Тягучим удовольствием выгнуло спину. Воображение расшалилось, заставляя господина ректора содрать с меня футболку и лифчик и атаковать никем еще не целованную грудь... Всасывать напряженные, сверхчувствительные соски – резко, сильно, почти больно… и отпускать, мягко водя вокруг языком…

– Еще… там, там, ниже… – заныла умоляюще, хватая его за руку и направляя ее вниз – в снова расстегнутую ширинку джинсов. Вцепляясь пальцами ему в волосы…

И вдруг понимая, что они не такие густые и мягкие, какими я их себе представляла…

Они, на самом деле, довольно жесткие – напоминающие… ткань? Подушку? Чашки от лифчика?!

Что за хрень?!

Тяжело дыша, я заморгала, приходя в себя и фокусируя расплывшееся зрение…

И увидела ректора, сидящего там же, где и сидел раньше – по ту сторону стола, все так же сжимая в пальцах ножку от лопнувшего бокала.

Не мигая, ярко-золотыми глазами, Гордеев смотрел на меня так, словно это была не я перед ним, а изысканный, экзотический деликатес – какое-нибудь парфе в винном соусе, с расплавленным шоколадом внутри…

Я даже испугалась на мгновение – а вдруг эти Василиски еще и людоеды?! Сожрет еще, а я тут боюсь, что соблазнит, наивная...     

– Продолжай, – шумно сглотнув, приказал он. – Закрой глаза и продолжай…