— Возвращайся побыстрее.
Сироманец поцеловал ее, взъерошил сыновья и еще раз поклонился Земледухам, которые просили не беспокоиться за хозяйство, потому что они здесь все устроят и поддержат. Засидел Упыря и помчался к ближайшему дубу. Брат Крайка согласился на расследование и добавил личную просьбу переломить обидчикам все пальцы.
В гайке характерник наткнулся на свежие следы подков.
— Вот вам и крючок, сукины дети!
Он кое-как растолкал сумками сброшенную наспех одежду, пристроил оружие и приказал Упырю бежать на расстоянии. Лошадь фыркнула и стукнула копытом.
– Я – волк.
Запах расцвет рисунком: трое всадников держали курс на север, их кони, учитывая темень, бежали по лесу осторожно, а на рассвете помчались по дороге увереннее и быстрее. Запах закручивался, словно бесконечный указатель, будоражил воображение, выписывал картины: как он пытает подонков, заставляет их рыдать, как они молят о помиловании... Ненависть и жажда мести разжигали кровь, и серый волк мчался так быстро, что Упырю приходилось на себя.
Характерник знал этот старый гостинец, путешествовал по нему несколько раз. Неподалеку стояла заброшенная корчма, пришедшая в упадок вместе с дорогой. Запах сгущался. Похоже, злодеи решили отдохнуть в забытом месте, думали, здесь никто их не найдет.
Теперь Игнат похищался медленно, вслушиваясь и принюхиваясь. Неподалеку стояли кони — не трое, а четверо. Волк остановился и тщательно обследовал стены корчмы. Двое на втором этаже, еще двое внизу. Знакомый запах.
Хищник осторожно приблизился к двери. Главное — неожиданно наскочить и не перебить их в первый же миг, иначе...
— Ни трогай!
Из окон обоих этажей выдвинулись ружья.
– Старый волк, старые трюки, – послышался знакомый голос. — Говорил же, ребята, он скоро нас разыщет! Не придется снова беспорядок разводить. Вот проворный парень!
Мармуляд вышел из корчмы, держа его на прицеле.
— Они, Игнат, не верили, а я говорю: он когда-то кур у варягов таскал! Славное было время, — кривая улыбка исчезла с его лица. - Перекидывайся на человека. Разговор есть.
Волк зарычал, прижал уши и припал к земле.
- А ну цить! — Мармуляд повел ружьем. – Не рыпайся! Здесь серебро, понял? Не дури и немедленно опрокидывайся, пока мне терпение не лопнуло.
Через несколько секунд из волка вышел Гнат, сбрасывая с себя остатки меха.
- Мерзкое зрелище, - Мармуляд сплюнул. — Черт! И все это вместо того, чтобы выпивать где-нибудь вместе на Покров!
— У меня были другие планы, гнида.
– Ты у нас теперь семьянин, знаю. Мы немного присматривали за твоей семьей, – давний знакомый подмигнул. — Вот наведались, оставили приглашение на встречу.
– Вы, сукины дети, за это заплатите, – Игнат перевел взгляд с Мармуляда на трех стрелков в окнах. – Слышите, уроды? Я буду убивать вас медленно, а потом буду жрать ваши лица...
– Понимаю, ты немного расстроен, – угроза не поразила Мармуляда. — Но мне приказано убедительно пригласить тебя в Шевалье, поговорить об одном деле.
— У меня больше нет общих дел с Шевалье.
- В самом деле? Ты это серьезно? – Мармуляд хохотнул. - Иметь дела с Шевалье - это как твоя сраная сделка, дорога в один конец. У него на тебя планы, и я пришел сопровождать тебя в Киев. Одевайся, не стоит пиструном размахивать.
— Никуда с тобой не пойду, суки потрох, — его ярость была острой и ледяной, как сабля на морозе. - Сгибу, но вас загрызу. Слышите, сволочь? Вы все обречены!
Игнат почувствовал их страх: он изменял запах их вонючего пота. Характерник приготовился обернуться на волка. Пусть они вооружены серебром, и четырех он одолеет!
- Не советую, - рука Мармуляда нырнула за пазуху. — Если мы погибнем, твоя жена получит печальное известие...
Он достал небольшой клочок бумаги и ребром метнул его характернику.
– Как думаешь, ты ей здесь понравишься?
Дагеротип. Игнат и Арина… в постели. Во всех подробностях, которые можно поймать камерой.
— У Шевалье таких интересов немало, — подмигнул Мармуляд. — И не только с этой прекрасной кралей, но и с ночными малками!
Игнат сжал дагеротип так сильно, что края резали ладонь.
— Откуда... Как вы это сделали?!
– Пусть славятся новейшие изобретения, – ответил Мармуляд. — Показать другие фотографии? Прости, привез только одну. Остальные держат в нескольких очень надежных тайниках, чтобы тебе не наскучило найти их и уничтожить.
Игнат посмотрел на дагеротип и понял, что проиграл. Шевалье знал, куда бить.
— Расхотелось грызть нам глотки? Вот и хорошо, потому что мне уже опостылело торчать в этом заднице. Айда в Киев!
– А гимна мерзлого не хочешь?
— Нет, спасибо спасибо. Одевайся.
— Я отомщу, Борис.
– За то, что я добросовестно выполняю свою работу? - удивился Мармуляд. – Но рад, что ты не забыл моего имени. Теперь будь вежливым мальчиком, одевайся и садись верхом. Столица ждет!
Характерник подчинился.
Какой наивный он был, когда думал, что соскочил с золотого крючка. Болото никогда не отпускает так просто. Шевалье обманул его, как мальчишку, позволил поверить, что отпускает, а потом дернул за удочку. И некого винить кроме себя.
Конвоиры были опытными: держали наготове ружья, не спускали с него глаз, но Игнат и не планировал убегать. Всю дорогу он лихорадочно придумывал, как обмануть Шевалье.
Вечерняя столица была отвратительной, холодной и неприветливой. «Ночная Мавка» встретила привычным весельем: Тарасик едва успевал наполнять рюмки, девушки смеялись на коленях нетрезвых мужчин — все, как Гнат когда-то любил. Он поймал странный взгляд Лилии, потом отряд покинул зал и спустился в казино, которое сегодня не работало.
– Мон ами! – Шевалье раскинул руки, словно для широких объятий. — Кто мог бы подумать, что компромат, собираемый на дипломата, вдруг понадобится для характерника!
Он указал на игральный стол, где веером лежали многочисленные изображения Игната с женщинами, преимущественно с Орисей. Характерник хрустнул пальцами, узнав на одной из фотографий Лилию с той ночи, которую считал прощальной. Снимали вблизи... А он тогда был накачан алкоголем и ничего не заметил.
– Если хочешь порвать их – прошу, не сдерживайся, – пригласил бандит. — У меня много других.
– Твой шантаж кизяка не стоит, – ответил Игнат с улыбкой.
- В самом деле? Не боишься, что жена узнает о твоих похождениях? Лилия думает иначе... - Шевалье постучал фишкой по дагеротипу.
Вероятно, в тот последний вечер он растолкал ей все, что имел в виду. И опять некого обвинять кроме себя.
— Она и так знает о моих похождениях.
Это было единственное, что ему удалось придумать. Вероятно, Варган или Щезник придумали бы что-нибудь лучшее... Но они бы никогда не оказались в такой жопе.
- Жаль, - Шевалье подкинул игровую фишку. — Тогда придется пристрелить тебя, а твоих драгоценных жену и сына сжечь заживо. Это задело бы нежные струны твоего сердца?
— Отброс! Я оторву тебе голову!
На него поднялось более десятка пистолов. Бандиты расхохотались: так смеются взрослые над наивными детскими угрозами. Шевалье тоже улыбнулся, подождал, пока хохот уляжется, и продолжил:
— Теперь, когда эмоции нашли выход, я скажу следующее: ты останешься здесь, мон-ами, в комнате для особых гостей, и будешь ждать приказа. Затем послушно проделаешь все, что я скажу. Таким образом, твоя семья останется целой. Разумеется?
– Я считал тебя человеком слова, Шевалье. А ты оказался сраным лжецом. Сейчас ты победил... Но настанет ночь, и у твоего дома появятся глаза волка.
Шевалье захлопал в ладоши. Мармуляд захохотал.
– Прекрасная речь! Можешь считать себя волком, но сейчас ты — моя собачка на поводке. И будешь делать все, что я прикажу.
— Где гарантии, что на этот раз сдержишь слово?
– Никаких гарантий, – Шевалье бросил фишку на стол. Собой Игнат мог рисковать как угодно. Но не семьей.
— Орден узнает, — это был его последний отчаянный аргумент.
– Орден уже узнал, но это небольшие хлопоты, – Шевалье махнул рукой. — Несите того рысака!
Несколько ворчаков исчезли за дверью и через минуту приволокли мужчину, который уже не мог ходить через перебитые колени. Искаженное побоями лицо напоминало кровавую мясную маску. Игнат с ужасом узнал в той маске брата Качура.
– Твой знакомый?
Качур поднял лицо. Его глаза, красные от потрескавшихся капилляров, едва проглядывали сквозь распухшие черно-синие синяки. Он долго всматривался в Гната, потом дернулся и зашептал сквозь выбитые зубы, боль и ненависть:
- Предатель. Ненавижу. Проклинаю...
Шевалье поправил бабочку, протянул руку и Мармуляд услужливо вложил в нее пистолет. Выстрел прервал последние слова брата Качура. Шевалье повернул оружие и вздохнул.
– Напомните мне в следующий раз не стрелять в голову. Выглядит драматично, но смывать с пола мозги... Ну, чего вставали? – прикрикнул он. — Сейчас ухи натечет! Здесь каждая паркетина дороже жизни этого хлама! Выбросьте его туда, где ни один дуб не прорастет.
Изуродованное тело быстро поволокли. Шевалье перевел взгляд на Игната.
– Видишь? Мы сохраним твою тайну от Ордена.
Бойко закрыл глаза. Смерть брата Качура – на его совести.
— Сделаете со мной то же самое, — обреченно сказал характерник.
— Если будешь послушной собачкой, то нет. Вообще я питаю глубокую симпатию к тебе, мон-ами, — Шевалье провел пальцем по своим усикам. — Поэтому у тебя достаточно высокие шансы на жизнь. Так как, понял условия нашего сотрудничества?
Пепел под ногами, фигура над черной пустотой; ожесточенная решимость сделать что угодно, чтобы вернуться в семью. Драгоценный паркет под ногами, фигура над зеленым бархатом игровых столов; если он никогда не вернется в семью, то, по крайней мере, должен ее уберечь.
– Да.
– Шарман! Сопровождать любого рыцаря в апартаменты для особых гостей.
Гната заперли в небольшой комнате без окон и мебели. Мармуляд лично сопровождал его, чтобы бросить напоследок с масной улыбкой:
— А жена у тебя ничего. Как вдруг овдовеет, то приеду ее развлечь!
Характерник ответил взглядом, от которого Мармуляд перестал улыбаться и хлопнул дверью. Игнат остался наедине со своим отчаянием.
***
На всех известных ему языках, которых насчитывалось восемь, Зиновий Чарнецкий проклинал все, что привело его сюда: светские приемы, где слишком щедро наливают, так легко пьющееся местное вино, проклятые плавни с чертовыми турками, ненавистное море с вечной тряпкой. в крохотном челноке без якоря у двух вражеских кораблей! Если об этом сумасшедшем вояже узнают в Киеве, то плакала долго и тщательно выстроенная карьера, плакали следующие назначения, уже никогда ему не видеть вожделенной перевязи чрезвычайного и полномочного посла Украинского Гетманата...
Между тем коварный характерник с обольстительной кралей живо обсуждали план нападения. Безумцы! Какое нападение? Зиновий в отчаянии взглянул на захваченное судно. Там шастает несколько десятков турок! Даже со всеми галдовническими выкрутасами у них нет шансов против стольких! Надо сдаваться в плен или плыть бог знает куда без всяких припасов. Оба варианта не нравились Чарнецкому, но они, по крайней мере, были рациональными. Да разве эта парочка прислушивается к голосу ума? Сероманец приказал довериться и не мешать. Да, он спокойно погибнет в битве, а Чарнецкому потом за все отвечать...
Наконец-то кончили. Ярема сел за весла и челнок не спеша подвинул к кораблям.
– Нас же заметят, – зашипел Чарнецкий.
От испуга занемела спина. То ли сиденье на неудобной скамье дало о себе знать? Да какая разница, когда сейчас их пристрелят!
— Будешь говорить — заметят, — отрезал Яровой.
Он управлял изящно и тихо, как научился в северных фьордах. Несколькими движениями Ярема сократил расстояние до кораблей, положил весла и начал раздеваться. Не успел Чарнецкий вставить свой комментарий, как к его великому удивлению то же самое начала делать панна Ракоци. Зрелище было прекрасным, потому что характерник остался в штанах, а разведчица не останавливалась, пока не сняла с себя все. Всё.
— О-о-о... — ценитель женской красоты Зиновий на мгновение забыл о смертельных опасностях.
Ярема тоже таращился на нее, хотя и чувствовал себя от этого виноватым. Сильвия же, несмотря на ночной холод и мужские взгляды, отвернулась, закинула волосы на спину, поднялась на цыпочках, подняла руки кверху. Зиновий прикипел взглядом к изящным ягодицам — хоть что-то хорошее за эту проклятую ночь! — как случилось непостижимое.
Женщина задрожала, бледно-бледной кожей расползлись пятна тьмы, волосы разбежались спиной и плечами, покрывая тело черными поростями. Зиновий протер глаза: стройные ноги, обернувшиеся мохнатыми лапами, соединила сплошная перепонка. Пальцы превратились в загнутые когти, похожие на костяные кинжалы. Чарнецкий перекрестился, но не помогло: Сильвия, вернее, почвара, которой она сделалась, раскинула руки в бока. Эти руки на глазах выросли, ужасно истончились, превратились в причудливые лапы, между ними и туловищем напряглись черные паруса перепончатых крыльев.
А потом существо вернулось к нему.
Зиновий запомнил это мгновение до кончины: вместо привлекательного женского личика выпирало ужасающе вытянутое рыло с длинными клыками; огромные черные очиски таращились на него хищно, как на ужин; настороженные треугольные уши, покрытые мехом, непрестанно подергивались. Ужас то ли улыбнулся, то ли что-то сказал — и огромный нетопырь сорвался с лодки, коснулся волн когтями, взмахнул крыльями раз, второй и поднялся в ночное небо.
Чарнецкий снова перекрестился, а потом вернулся к Яреме, что именно проверял, надежно ли сидит сабля на ремне.
— Что... что это было? — пролепетал едва слышно Чарнецкий.
Он считал себя опытным знатоком женщин, которого тяжело поразить, а сейчас его сердце едва через рот не выскакивало.
- Босорканя, - ответил характерник ровно, словно каждый день такое видел. — Смотри, пожалуйста, моего ныряльщика и лодки, чтобы его не отнесло в открытое море.
— Ты меня бросишь? — Зиновий перевел ужасный взгляд с Яремы на ныряльщик, который тот вложил ему в руки.
Вместо ответа Яровой зажал нож между зубами и указал рукой на ближайший корабль. Мол, трогаюсь к нему.
- Я не умею грести! Ярим! — зашептал испуганно Зиновий. – А если та ночница вернется и голову мне отгрызет?
Сероманец бултыхнулся в воду. От мощного толчка лодку начала дрейфовать в сторону открытого моря и Чарнецкий, ругаясь на всех известных ему языках, бросил ныряльщика под ноги, схватился за весла и начал бороться за выживание.
Ярема плыл, вражеские корабли приближались; холодная вода окутала тело; он снова был на войне. Ни разу Яровой не брал кораблей на абордаж, поэтому упустил несколько минут в поисках зацепа, чтобы взобраться на палубу. Пока характерник плыл, на другом корабле поднялся шум и послышались выстрелы — Сильвия уже начала. Сабля на ремне билась о ноги, мокрые пальцы скользили влажным деревом, и вдруг он вспомнил о ноже между зубов. Псякрев!
Когда Яровой перевалился на палубу турецкого судна, никто его не заметил: все солдаты стояли на противоположном борту, высматривая, что творится у соседей. Турок было немало, но теперь количественное преимущество не имело значения.
Сероманец разрезал пучку большого пальца, провел саблей, рисуя ломкий узор по лезвию от заставы до пера.
– Пылай.
Оружие расцвело багровым огнем, озарило палубу потусторонними хищными бликами. Османы обернулись и несколько секунд остолбенело таращились на бородатого великана, который водил ладонью над колдовским пламенем — как сумасшедший джин с волшебным ятаганом вырвался из лампы.
Самые смелые построили ружья.
– Не занимай!
Выкрикнув лозунг Ордена, он толчком плеча опрокинул одного через борт, второго стукнул головой эфесу между глаз, третьего обезоружения, выдернув ружье из рук. Несколько выстрелов царапнули торс, а самый отчаянный осман бросился наперерез с обнаженным клинком. Ярема ударил в ответ: лезвие черкнуло у самого переносицы отчаяния, ослепило багровым огнем. Турок отшатнулся, тут вверху засвистело, завизжало, и огромная летучая мышь, на миг зависнув в воздухе между парусов, упала на несчастного. Не успел тот понять, что творится, как его подняли вверх, пронесли над палубой и швырнули в море. Летучая мышь завыла и вцепилась в другого солдата, вгрызаясь клыками в шею. Жизнь выпорхнула из разорванной артерии и нетопырь с окровавленной мордой исчез за бортом.
- Шайтон! Шайтон!
Поднялась паника. Кто-то бросал оружие и падал на колени, ворча молитвы, кто-то сам прыгал в воду, ужасные солдаты мешали небольшой купке смельчаков, пытавшейся сопротивляться несмотря на очевидную бесполезность борьбы: пули и лезвия не наносили вред сумасшедшему джину с огненным клинком. Один за другим турки падали, и первый корабль был захвачен.
Тем временем команда второго судна, очевидно, под руководством опытного офицера сформировала слаженный строй и приготовилась к встрече. Когда Яровой перескочил на другой борт, его встретили плотным и бесперебойным огнем, и пришлось прятаться. Он мог бы разбить этот отряд в волчьем облике, но не избежал бы многочисленных ран. Куда девалась Ракоци?
Эффект внезапного приступа миновал, турки не давали поднять голову, медленно приближаясь к его укрытию. Характерник провел кровью по губам. Если через минуту она не появится, он двинется в атаку... Тут раздался новый залп: стреляли с другой стороны. Так вступила в бой освобожденная команда Княжества. Вот куда скрылась Сильвия!
Османы отвлеклись на нового врага, и Ярема воспользовался этим, чтобы ворваться в турецкий тыл. Беспорядок сопровождал его горящую саблю. Он упивался боем и наслаждался каждым ударом, нанесенным и полученным, счастливо улыбался, потому что именно в битве его жизнь имела смысл.
С невыносимым визгом сверху налетел летучий мышь, слепил когтями, терзал горло, швырял за борт, и вскоре бой кончился: зажатые пулями с одной стороны, огненным джином с другой и гигантским крылатым чудовищем сверху, турки сложили оружие на мы. Победа! Команда Сильвии после многоголосого вивата принялась скручивать их, еще несколько османов выловили из моря.
Рассвет разбежался по волнам золотистым одеялом. Характерник отошел к обезлюдившемуся борту, коснулся рукой новых синяков, осторожно растер: наверное, прибавится несколько шрамов в коллекцию. Дул на саблю — забыл про волшебство — и багровое пламя исчезло.
– Интересный прием. Может, себе этому научиться?
Панна Ракоци накинула трофейный османский мундир, едва прикрывавший верх ее бедер. Бледущую кожу пятнали остатки черного меха, похожего на потрескавшуюся чешую, и разводы засохшей крови, более густые на подбородке и шее, несмотря на это, она была невыносимо привлекательной. В лучах нового дня Ярема любовался ее красотой и впервые не чувствовал угрызений совести.
— Вы и без меня знаете немало интересных приемов, панна Ракоци. Как оно летать?
— Лучшее ощущение в мире. Похоже на оргазм.
Она усмехнулась. Ее клыки до сих пор были длинными.
— Я путешествовал по цепелинам... Думаю, это совсем не то.
– Совсем не то, – согласилась Сильвия. — Наш дерзкий план удался, однако вы почему-то не радуетесь.
– Это просто усталость. На самом деле я невероятно рад, ведь попадание в плен не входило в мои планы.
– Вас не удивила моя природа, – прищурилась Сильвия.
– Я заподозрил это после вашего признания о разведке. Женщина из рода Ракоци, древний трансильванский род... И ночью вы видите слишком хорошо, как на человека. Все сложилось вместе, — Ярема провел ладонью по бороде, которую после боя стоило переплести заново. — Ваши сестры сотрудничали с Орденом и вдруг оборвали все контакты. Это послужило поводом для подозрения в измене.
— Это было не наше решение, рыцарь. Мы должны прекратить сотрудничество, но османы здесь ни при чем... Таков был Ее приказ.
– Кого вы имеете в виду?
— Вы, волки, служите Багряноглазому, — она коснулась его груди длинным острым когтем. - Наша госпожа - Другая.
В Объединенном Княжестве существовал круг босорканий, о чьих способностях знали немного: самым распространенным был слух об обращении на летучих мышей и высасывании человеческой крови. Некоторые босоркани работали на государственную безопасность, как Серый Орден, некоторые занимались собственными делами, как Ковен ведьм. Когда-то в разговоре брат Щезник отметил, что босорки немногочисленны и раздроблены, но, тем не менее, крайне опасны, потому что имеют собственное соглашение с мощным потусторонним существом, которое он предпочитал не называть вслух — Ярема это хорошо запомнил.
Босоркань в Княжестве уважали. Моряки почтительно смотрели в сторону Сильвии, но никогда не решались заговорить к ней первыми. Ярема поймал себя на очередном заглядании на ее ноги.
— Жалеете, что не пришли в ту ночь ко мне?
Характерник надеялся, что эта улыбка тоже была частью ее потусторонних сил.
– Кажется, – он уклонился от ответа, – мы забыли кое-что важное.
Чарнецкого успели спасти, пока волны не отнесли лодку к неизвестным берегам. Дипломат долго не отдавал никому единственное весло (второе он потерял), цокая зубами, смотрел на всех яростно и обиженно и еще несколько часов не разговаривал.
Один корабль османов они утопили, другой взяли с собой. Несмотря на потери, команда Ракоци оставалась способной вести оба судна. Скрученных пленников распихали между трюмами, и когда Чарнецкий вернул способность разговаривать — не без помощи бутылки рома, подаренной сострадательными моряками, — Яровой приобщил его к переводу разговоров с пленными офицерами. Подавленные турки не пытались ничего скрыть. Слова Сильвии подтвердились: Османская империя планировала завоевание Крыма и Тавриды.
– Дьявол! Это очень важные сведения!
— Значит, не зря уплыли.
– Да, но никогда больше я такого в жизни не сделаю.
Сильвия закрылась в отдельной каюте и попросила не беспокоить – видимо, восстанавливала силы. В порту Константы она вернулась, как всегда, прекрасная и обаятельная. Зиновий произнес протокольные торжества на прощание, поклонился и помчался к карете большими прыжками.
– Ему уже лучше?
— Пройдет несколько дней и Чарнецкий будет кичиться этим происшествием перед каждой юбкой.
– Значит, оно того стоило, – подмигнула Сильвия.
- Бесспорно. Ваши слова подтвердились, а это очень тревожные новости моей страны. Надеюсь, что после этого в Варшаве Княжество получит поддержку от Гетманата.
— Да, сбор Двухморского Союза по вопросу вступления Княжества скоро... Хотя я уверена, что османы будут атаковать до рассмотрения дела, чтобы уничтожить наши шансы. Но вы видели нашу мощь. Мы продержимся!
Они смущенно замолчали — вдруг все темы для разговора иссякли.
— Значит, пора прощаться?
— Пора прощаться, — неохотно согласился Ярема.
Подарок Галины прожигал карман.
Он должен что-то сказать. Должен что-то сделать...
— Будьте счастливы, пан Яровой, — она улыбнулась, но ее глаза не смеялись. — Была искренне рада нашей встрече. Вы хороший человек.
– Меня называют хорошим, но я не такой, – возразил Ярема. – Я убил немало людей. Утратил веру в Бога. Не люблю будущую жену. Да я в шаге от супружеской измены всякий раз, когда вы рядом!
На этот раз ее глаза улыбнулись.
— Мне безразлично много вещей, которые должны беспокоить хорошего человека... Единственное утешение я нахожу в битве... Несмотря на то, что ужасы войны до сих пор мучают меня. На этих руках кровь и чужие жизни. Я недобрый человек, Сильвия.
– Не убедили, – отмахнулась она. — Жаль, что мы встретились в таких обстоятельствах. Будет война... И ваша свадьба. Мне приятно представлять, что мы встретимся снова. Пожалуй, наивно – но приятно.
Сильвия. Прекрасная, опасная, загадочная. Она единственная разглядела его воспоминания.
«Если шанс представится, не будь болваном и не упусти его. Посылай все планы ко всем чертям и иди по зову!»
Подчинившись моментальному зову, Ярема шагнул и без раздумий поцеловал ее. Сильвия ответила, будто только и ждала этого. И тогда он понял, что поступил правильно.
Характерник вспоминал вкус поцелуя и запах волос, когда карета ехала к границе. Чарнецкий храпел напротив — это было хорошо, ведь он точно воспользовался бы возможностью обсудить пикантные детали.
Что дальше? Мамуньо говорила, что готова разорвать помолвку. Итак, к черту те помолвки! Пани Яровой должна понравиться Сильвия: известный трансильванский род, настоящая аристократка, совершенность согласно всем требованиям маменьки — если, конечно, не рассказывать о работе пани Ракоци.
И если не помешает война.
Война, ребенок захватнических мечтаний. С Княжеством турки справятся, но выступить против Двухморского Союза? При всей мощи Османской Империи она кончит так же, как и варяги.
Яровой развернул атлас на карте Восточной Европы. Окинул взглядом стремившийся к реваншу Северный Альянс Изумрудную Орду, когда-то пытавшуюся захватить молодой еще Гетманат, Османскую Империю, мечтавшую о южных землях... Альянс, Орда, Империя — три силы, против которых Союз выстоял в разное время. Но если они переступят через вековые оскорбления, временно объединятся и ударят вместе?
С севера.
С юга.
С востока.
Всеми силами, каждый за свой кусок...
Картинка щелкнула и сложилась вместе. Нет. Невозможно! Это слишком дерзко. О таком давно должны были узнать разведчики, должны были увидеть заранее в войске Сечевом и союзных государствах, этот слон так огромен, что не заметить его невозможно.
Но в Союзе не знали османских планов. А выборы гетмана состоятся через несколько дней! Ярема стукнул в стену над ухом Зиновия и крикнул:
- Жены побыстрее, слышишь? Жены!
Извозчик без лишних вопросов понесся каретой, будто за ним черти гнались. Чарнецкий проснулся и испуганно схватился за пистолета, выдавшего ему в плавнях Ярема.
– Что? Засада? Нас изменили?
– Чем можно победить Союз? — спросил его Ярема и сам ответил: — Только более могущественным союзом!
Зиновий протер глаза и мрачно спросил:
— Что ты несешь?
— Наибольшее вторжение за последний век, такое большое, что никто его не предсказал, — пальцем нарисовал на карте три стрелки, которые вгрызались в земли Двухморского Союза: — Мы на пороге грандиозной войны!
***
Иван Чернововк дал разрешение на дерзкую авантюру, а также сообщил, что Судный день прошел должным образом: все предатели одновременно уничтожены — большая победа для Ордена, который в последние месяцы пропускал удар за ударом.
Шаркань, отдохнув в киевской конюшне, бодрым клусом нес на восток. Северин переночевал в Батурине и на следующую ночь достался ставропигиального мужского монастыря Рождества Богородицы, более известного как Глинская пустынь (название это произошло от древнего рода князей Глинских, на чьих землях возвели монастырь). Среди православных верующих Гетманата мудрость глинских старцев славилась так же, как их затворничество – тем удивительнее было приглашение характерника в сакральную обитель.
Монастырь окружала стены, достойные крепости — высокие, как для праведников, уповающих на защиту Божию. Северин не понимал людей, которые добровольно шли за эти стены: не ему судить причудливые жизненные выборы, но осесть на клочке земли в тесном кругу, исполненном интриг не меньше, чем любое село, казалось странным выбором для бегства от светских забот. Впрочем, каждый выбирает свою тропу.
Северин постучал в массивные ворота, подождал минуту, постучал громче. В сторожевом окошечке нарисовалось неприветливое лицо и дернуло бородой: чего надо? Характерник показал пропуск. Монах поднял светочь, внимательно осмотрел печать и без всякого слова отворил ворота.
Монастырь напоминал городок - так много здесь было построек. В сумраке не горел ни один фонарь, даже окна зияли тьмой, и посторонний человек легко заблудился бы здесь, если бы не имел волчьего зрения. Северин спешился и показательно перекрестился. Другой часовой подошел к огромному фонарю.
– Слава Ису. Прошу за мной, – сказал проводник.
Попасть внутрь Глинской пустыни оказалось гораздо легче, чем надеялся Чернововк. Чтобы выбраться отсюда, было так же просто.
- Все уже покоятся, - сообщил монах, поворачивая за угол. – Поэтому встреча состоится завтра.
— Могу ли я навестить молитву? – поинтересовался Северин на всякий случай.
Бозная, какие в этом монастыре порядки для заезжих.
— Ни в коем случае, — монах удивленно посмотрел на него. — Даже не стыкайтесь из комнаты, пока за вами не придут.
- Как прикажете.
– Вы – чужестранец на святой земле. Многие братья пылают верой, безудержной и упорной. Они не рады видеть такого гостя у себя дома, – объяснил проводник.
— Серой пахну, разумеется. А как насчет вас?
— Я тоже не радуюсь, однако выполняю приказы мудрых старцев, которым известно больше меня.
Монах помог отнести саквы в комнату в небольшом здании вблизи скотовода. Он долго гремел ключами, подбирая нужный, а Северин оглядывался: ни души. Только сверчки сверчат.
– Прошу.
Комната напоминала келью отшельника или каземат заключенного. Соломеник на полу, распятие на стене, небольшая свеча и старая Библия в углу – вот и все роскоши.
— Коня вашего в конюшню отведу, — сообщил проводник. — Уборная справа за углом. Рядом с ней найдете бочку с водой. Если хотите исповедаться или увидеть чудотворную Глинскую икону, попросите архимандрита во время встречи, но сами никуда не уходите. Это строго воспрещено.
– Я уже понял.
— Мы не принимали чужестранцев до этого года, — монах извинялся. – Завтрак вам принесут. Спокойной ночи.
Он забрал фонарь, но любезно оставил ключи в дверях. Итак, пока Чернововк имеет статус гостя. Начало замысла сложилось успешно, но бог знает, с кем и на каких условиях Михаил договаривался об измене. Надо играть роль благоразумно.
Северин достал из сумки хлеб с салом и поужинал. Два дня подряд верхом истощили его, а чутье подсказывало не надеяться на покой в монастыре. Надо узнать, каким ветром предателей Ордена занесло в здешний архимандрит. Возможно, они только разменная монета, к этому тоже стоит быть готовым... Недаром место вокруг зовут Пустынью: всего несколько сел, огромный лес и граница с Изумрудной Ордой. Идеальное место, чтобы заставить кого-нибудь исчезнуть.
Казалось, он не проспал и десяти минут, как в дверь застучали. Монах — уже другой — поставил поднос с едой на пол и ушел, не проронив ни слова. Северин принюхался: блюда были постными, но безопасными. После завтрака снова лег отдохнуть.
На этот раз очнулся от выстрелов. Штурм монастыря? Изумрудная Орда пересекла границу? Сероманец насторожил уши: новый залп, однако звуков битвы не слышно. Так повторилось несколько раз, словно кто-то упражнялся в стрельбе. С тех пор как монахи начали учиться стрелять? Что вообще происходит в этом монастыре на окраине Гетманата?
Хотелось пить. Северин решил наведаться к бочке с водой и оглядеться: может, удастся увидеть стрелков. Но дальше порога выйти не суждено, потому что здесь уже стоял ночной знакомый.
– Вас ждут, – сообщил он бесстрастно. – Прошу за мной.
Чернововк запер дверь на ключ и последовал, зарисовывая в памяти путь и количество шагов — привычка на случай отступления через Потустороннее. В дневном свете монастырь еще больше походил на пограничный городок: на стенах не хватало разве что пушек. Наверное, здесь проживало не менее нескольких сот человек. И все одного пола, с ужасом подумал Северин. Как они не сходят с ума без женского общества?
Его внимание привлекли вооруженные отряды, не походившие на монахов, — они занимали свободные площадки между зданиями и состояли исключительно из крепких мужчин. На одном поле тренировались стрелять, на втором, разбившись парами, бились на булавах и ножах, на третьем учились верхом бросать аркан. Северин присмотрелся: на всех бревнах-мишенях мелом и углем была нарисована лохматая голова, поодаль напоминавшая волчью.
- Оборотень!
Они останавливались, увидев фигуру Чернововки. Сжимали оружие, раздирали характерника на куски полными ненависти взглядами, крестились, бормотали то ли молитвы, то ли проклятия.
Северин не впервые видел божьих воинов, и знал, что каждая стычка с ними начинается именно так, но эти только пялились. Такое отношение не затрагивало: больше тревожило то, что до сих пор он не видел так много божьих воинов в одном месте. Все готовились к битве – несложно понять, против кого.
В доме у собора характерника передали другому монаху. Здесь был дом архимандрита, принявшего Северина в своем кабинете. Кабинет поражал роскошью, архимандрит — размерами: он весил не менее десяти пудов и держал в правой платке, которым постоянно вытирал пот со лба, подбородка, правой и левой щеки, всегда именно в таком порядке, словно мелко крестил лицо.
– Садись, – приказал хозяин вяло. — Обойдемся без имен и чинов, потому что из уст твоих это будет звучать кощунством.
– Ваша воля, – Северин изложил документы, найденные на дирижабле. — Мне приказано прибыть сюда в ожидании следующих приказов.
– Странно, что прибыл только один, – хозяин даже не взглянул на бумаги.
Дородный высокомерный дурак. Итак, сюда должны прибыть другие предатели... которых назначенные убили.
— Так нас должно быть много? – удивился Северин. — Я думал, что единственный избранный...
Покрасневшее лицо архимандрита свидетельствовало, что тот хлопнул лишнего.
– Я перепутал, – неловко оправдался толстяк, вытирая лицо. — Имел в виду, что сейчас вернется Отто и расскажет, что будет дальше. Мне это все неизвестно: я только придаю убежище.
В первый раз слышу это имя, подумал Чернововк. Отто? Похоже, иностранец. Он должен его знать? Михаил уже виделся с этим Отто? Если да, нужно быть готовым к бегству.
Архимандрит оперся на свое берло, как на костыль, и прозвенел колокольчиком. Прибежал монах, помог святому отцу подняться и покинуть кабинет. Видимо, хозяин не хотел находиться в одном помещении с характерным ни одной лишней минуты. Северин воспользовался этим, чтобы изучить план монастыря, висевшего на стене за столом под янтарной иконой Богородицы. Церковь, бани, опочивальни, дом архимандрита, свинарня, мастерские, временный дом Чернововка, склады, конюшни...
В коридоре послышались бодрые шаги. Северин вернулся на стул, когда в кабинет влетел новый гость: высокий, худой, в огромной широкополой шляпе, которая придавала ему сходство с грибом на тоненькой ножке. Гость имел черный костюм, светлые, почти прозрачные глаза, лицо украшали редкая светлая бородка и такие же усики. Хорошо, что Катя посоветовала мне побриться, некстати подумал Северин.
- Отто Шварц, - представился гость.
Руки Отто не подал. Его упор выразил уроженца австрийских земель.
– Михаил, – ответил Северин.
Характерник приготовился к бегству. Знакомы или нет? Битва или мир?
Шварц измерил его взглядом, задумчиво пригладил бородку... и кивнул.
- Молодой. Хорошо! Правильный выбор, Михель, Отто уселся в кресло архимандрита, как в собственном кабинете. - Все проходить хорошо?
Видимо, подразумевает задачу.
— Прошло без всяких хлопот.
— Значит, новость должна быть сегодня вечером.
Но совсем не та новость, на которую они рассчитывают.
- Ты искать спасения, Михель? – Отто коснулся пальцами огромного золотого креста на своей шее.
В ответ Северин трижды перекрестился.
– Хорошо, – Отто перекрестился на католический манер. – Сюда ехать те, кто искать спасение. Для тебя есть луч искупления. Когда ты ошибаешься. Все совершать ошибки! Я тоже делать ошибки. Но теперь ты на верную сторону истории. И Господь Бог над тобой, несмотря на неизлечимую ликантропию.
По-украински он разговаривал уверенно, с незначительными недостатками, иногда умолкая на несколько секунд в поисках того или иного слова.
- Времена меняются, - ответил Чернововк. – Но каждый грешник может раскаяться.
– Да! — Отто ударил кулаком по столу и крикнул: — Раскаяние! Все добрые христиане этой страны раскаиваются! В просвещенной Европе, откуда прибывать я, издавна отказать от услуг антихристов. Ведьмы сжигать, нечисть уничтожать, никогда не брать на службу! Я являюсь потомком древнего рода охотников на дрянь. Мой отец, мой дед, мой прадед, мы все охотимся. Никогда не понимать, почему вы принять спасителя Христа, но жить как языческие дикари! Почему терпеть под боком дьявольскую нечисть, разрешать существование, лелеять бесовские семена! Святая Инквизиция миновать вас – и теперь вы звать на помощь.
До сих пор у Северина было подозрение, что на самом деле Отто видел Михаила и просто решил поиграть с ним, но после этой речи его подозрения исчезли. Фанатик был искренним.
– Будет исправлять, – Отто провел руками по усам и слегка понизил голос. — Я готов протянуть руку помощи братьям во Христе. Даже тем, что восемьсот лет в Большой схизме. Я помогать не ради жалованья, нет! Ради веры!
Он перекрестился и поцеловал свой крест. Северин решил не отставать и тоже перекрестился.
– Ты продать душу, но крестное знамение не убивать тебя. И я не убивать тебя. Так странно, - Отто глубоко почесал усы. — Я никогда не разговариваю с теми, кого нужно убивать. Ликантроп!
– Итак, вера спасает меня, – осторожно ответил Северин.
– Да! Вера спасает. Вера лечит. Вера – это огонь. Когда я прибывать сюда, то видеть людей с огнем в сердцах. Они ждут знака. Тогда я убираю зерна от другого. Выбирать лучших! — вероятно, у Отто была слабость к громким речам. — Путешествовать по монастырям, учить неофитов... Они не знают, как убивать нечисть — я научить. Они не верят в победу — я вдохновить. Они не видят командующих – я найти. Магнум опус моей жизни. Божье предназначение!
Отто снова поцеловал креста и сжал его в ладоши.
— Мой род оставлять... Хорти теперь готовы. Огнем и серебром они уничтожают оборотней... Всех, кроме тебя, Михелю.
– Поэтому я и прибыл сюда.
— Не имей сострадания к бывшим братьям! Слуги дьявола заслужили такую судьбу, – Отто поправил шляпу и ткнул в сторону Северина пальцем. — Вашему роду нельзя находиться в одном месте долго, но две или три недели ты проведешь здесь. Потом получить золото, билет куда угодно – все как договаривать с Стражей. Честное слово, что за тобой не пойти охота.
— Теперь я пленник?
– Гость! - в ярости исправил Отто. — Несмотря на то, что ты противен мне и всем верующим... Никто не трогать. Вера спасать.
- От...
— От борзого Святого Георгия! — Отто улыбнулся и указал рукой на улицу, где раздавались выстрелы. — Не слушать ли ты? Хорта имеют быстрые ноги, острое зрение, хорошее обоняние и серебряные клыки! Борзые готовы мчаться за волками. Только приказ – и борзые мчатся!
Северин почувствовал, как кровь отливает от лица, но спокойно продолжил:
– Вы говорите об уничтожении Ордена. Но по какому праву? Разве для этого не нужна отмена грамоты Хмельницкого?
– Я не понимаю ваших имен и грамот, – отмахнулся Отто. — Знаю, что скоро борзые очистить эту величественную землю от проклятого рода! И тогда земля цвести, и ангелы улыбаться, и дело мое закончить.
— Значит, все решено.
– Такая воля боже! С ней я ковать этот меч своими руками! – Отто улыбнулся. — Ты вовремя покидать стаю оборотней, Михель. Спасибо за это Бога, спасибо хорошо, молить долго, потому что воля его уберечь тебя от смерти. Ходить. Молить. Молить непрерывно!
Северин истолковал эту фразу как конец разговора и встал.
– Не испытывать судьбу, – Отто посмотрел на черес и скривился. - Не дразнить пояском. Тем более если не иметь больше права его носить.
По дороге к келье его вторично пытались расчленить взглядами, но на этот раз Северин не обращал внимания. Следовательно, Стража и Церковь сговорились много месяцев назад, отсекли все возможные истоки и отвлекли внимание, чтобы заговор не разоблачили раньше времени. Волна дерьма против сероманцев и вотумы недоверия в Красном и Черном советах не только приблизили Серый Орден к уничтожению на бумаге, но и отвлекли глаза от скрытых в монастырях божьих воинов, готовившихся к уничтожению настоящего. Они не просто верили, что грамоту Хмельницкого отменят, они были этого уверены! И ждали дня, когда их позовут резать сероманцев.
Кто знает, сколько таких монастырей разбросано полками Гетманата? Сколько борзых, обученных фанатическим охотником нечисти Отто Шварцом, ждут охоты? Северин не знал. Орден не знал. Они не разоблачили угрозу. Чернововк стремился узнать больше — о других монастырях, количестве отрядов, планах действий — все это должно было скрываться в документах архимандрита или проклятого Шварца, но времени было нет. Что бы ни должен сделать Михаил, его тело уже наверняка нашли, и скоро это известие прилетит сюда.
Характерник мерил комнату шагами, не коснувшись обеда и ужина, соврал, что постится в честь своего спасения. С темнотой к закрытой двери подошел знакомый монах — Северин узнал его запах. Тот стал рядом и замер: вероятно, Отто приказал следить за гостем.
За ним пришли еще два запаха.
— Здесь живет оборотень? – спросил один.
– Здесь, – ответил монах. – К нему запрещено.
Наверное, не столько его следить, как стеречь от новых знакомых.
– А мы только поздороваться, – отозвался второй голос. – На минутку. Это наш давний приятель.
– Нельзя, – отрубил часовой. – Прямой приказ Шварца.
Лучший человек в этой жопе, подумал Северин.
— Ну, когда на утреннюю пойдешь, мы к нему наведаемся. .. Господин Отто позволит, - оба ушли.
Характерник подождал час, зажег свечу, подхватил саквы и ускользнул в Потойбич. Через несколько десятков шагов он прыгнул назад и под укрытием темноты направился к конюшням продуманным маршрутом бегства. Монастырь отдыхал, конюшни не охранялись, а умный Шаркань хорошо толковал приподнятый к губам пальец и стоял без звука, пока его седлали.
Ворота достались незамеченными. Часовые не успели удивиться его появлению, как потеряли сознание от пары точных ударов. Чернововк вырвался из Глинской пустыни и помчался в ближайший дуб — предупредить Семерых о многочисленных отрядах, которые готовились убивать рыцарей Серого Ордена.
Наконец, враг показал лицо. Наконец-то они начнут битву! Дела скверные, силы неравные, но Северин был уверен: они выстоят и победят.
И пусть Мамай им помогает.
Глава десятая
– Вы предлагаете спрятаться под столом? - переспросил Филипп. - В самом деле?
- Агась, - радостно кивнул Саша. - Лучшее место для подслушаний, вот вам крест!
Парень размашисто перекрестился.
– Под столом? - третий раз переспросил характерник.
Чем не место для рыцаря Серого Ордена?
- Господин, вам нужен Шевалье, - молодой человек вздохнул, словно разговаривал с неразумным ребенком. — Он всегда садится за стол, который в углу между стеной и французским окном, выходящим в сад, при Шевалье оно всегда закрыто. Стол большой, рассчитанный на десять персон, но Шевалье постоянно торчит либо сам, либо с одним-единственным гостем. Стол всегда отграничивают от остальной ресторации ширмой, во дворе пасется несколько охранников. Поэтому под столом – единственное надежное место для подслушаний.
— Неужели охранники не проверяют все перед началом трапезы? - удивился Филипп.
– А зачем? — удивился Саша. — Господина Шевалье в ресторане хорошо знают, он наш давний постоянный гость, никаких неприятностей с ним здесь никогда не случалось. Приехал, выпил-поел на несколько золотых, расплатился и уехал.
Малыш предаст тебя.
— Блюда на яд тоже никто не проверяет, — добавил Саша весело. — Поверьте, нигде его не подслушаете! Но спрятаться надо с самого утра, до открытия, чтобы вас никто не увидел. До ветра сходите раньше времени, а еду я вам оставлю.
– Шевалье прибудет к вечеру?
Саша неопределенно покрутил рукой.
— Обычно да, но бывают исключения. Поэтому на день посещения стол для господина Шевалье забронирован с самого утра. Вам остается только дождаться, а потом сдуться.
Или перегрызть Шевалье глотку.
— Почему при всей абсурдности этого плана он кажется действенным, — Филипп задумчиво потер переносицей, проверяя, ничего ли не забыл. — Доверяюсь твоему совету.
– И правильно сделаете! — сверкнул широкой улыбкой Саша. – Но хорошая услуга хорошо стоит. Прошу оплату заранее.
Характерник издал дукача. Молодой человек лихо проверил монету на зуб, кивнул и спрятал ее за пазухой.
Ты что, действительно отдал золотой незнакомому фертику?
- Завтра в шесть. Ждите во внутреннем саду в самых густых кустах, — Саша принял деловой вид. — Наши охранники в этот час дают храп, поэтому это будет легко. Когда открою окно и свистну, скорее бегите и прыгайте под стол, потому что если нас заметят, то дело провалится, а мне будет не поздоровиться. В ресторане очень гордятся частностью вельможных клиентов, так что ни золото, ни грамота вам не помогут. Надо все сделать незаметно.
– Сделаю незаметно.
Саша распрощался, как вдруг вспомнил еще одну вещь.
- В село тоже не заходите от греха подальше, - добавил уже без улыбки. — Все начитались «Летописи» и теперь сироманцев очень не любят.
– Все, кроме тебя.
- Характерник, который прислал вас, - мой дядя. Я способен отличить правду от выдуманной дураки, но убедить в том других невозможно.
Но не может увидеть Зверя.
Саша пошагал в село Вишневое, край которого простирался престижный ресторан-имение «Pryhovanyj skarb», известный уютной атмосферой и заоблачными ценами: здесь зажиточные киевляне и столичные гости любили провести вечер в изысканной компании без давки и лишней шумихи.
Филипп направил сообщение Качуру о договоренности и сообщил Джинджику о планах на завтра. Тот вскоре ответил, что столкнул мертвецов на казначейских и уже несется в Киев. Сироманцы решили встретиться под этим же дубом завтра вечером и двинуться в Качур вместе.
Освобожденный от доспехов Буран развлекался, качаясь спиной в увядшей траве, а Филипп листал газету, которую приобрел еще утром. На первой странице, где речь шла о выборах нового гетмана, которые вот-вот должны были состояться в Черном совете, выделялось небольшое сообщение о невероятном небесном явлении, которое появится завтра на ночном небе — явление называлось красным месяцем и случалось раз в восемнадцать лет, увидеть его можно невооружённым. Остальное сообщение занимало туманное толкование кровавого месяца известным черниговским астрологом Иерофантом и влияния неординарного события на судьбу выборов и всего Гетманата. Филипп скептически покачал головой и перешел к статье на первой полосе, посвященной не менее туманному прогнозу шансов кандидатов на победу. Согласно кулуарным показаниям из обоих советов, Яков Яровой и Борислав Ничога, будто породистые скакуны на ипподроме, шли ноздря в ноздрю. Интрига держалась славная: Яровой обещал начать реформы образования и медицины, но не трогать налогообложение и привилегии благородных родов и магнатов; Ничего выступал за модернизацию войска Сечевого и стремился к расширению гражданских прав и свобод. Оба кандидата имели по сотне сторонников, поэтому дело было за третьей сотней делегатов Черного совета: именно их голоса должны были решить судьбу Гетманата на ближайшие двадцать лет.
«Католик и православный, шляхтич и военный, семьянин и одиночка, левый берег и правый берег, голубая кровь и бывший простолюдин — все противоположности, которые можно придумать, воплотились в двух ярких амбициозных кандидатах! Кого из этих двух удивительно достойных соперников выберет Черная Рада?»
И плевать.
«Поставлю таляр на победу Борислава», несколько пристрастно добавил в постскриптуме автор.
Характерник без любопытства пролистывал «Вестник», своих портретов не обнаружил, после разжег газетой костер. Собранные из характерного дуба ветки, известные тем, что горит втрое дольше, чем обычный хворост, полыхало ярко — лучшая пища для длительного костра. Однако немногие, кроме сироманцев, рисковали собирать эти ветви.
Когда-нибудь и ты станешь таким дубом.
- Заткнись, - Филипп весь день сдерживался, но тут не стерпел.
Он поужинал, достал варган и заиграл ясным октябрьским звездам. Музыка утешала: вместе с удивительными чистыми звуками сероманец забывал о Звере и мятеж против Ордена, о запахе крови и маленьком пистоле с серебряным шаром; всей душой отдавался мелодии, нырял в нее, забывался в ней. Стал бы он музыкой в другой жизни?
Мнения слабодушных. Откинь и забудь.
Перед рассветом Филипп ждал в саду «Скрытого сокровища», и вдруг послышался тихий свист. Прыжок в открытое окно – тонкое стекло, легко бьется – и вот он внутри, залезает под огромный стол с длинными скатертями к полу.
— Выпущу в полночь. Не усните!
Саша не обманул: под столом ожидала небольшая корзина съестных остатков вчерашних блюд. Заведение упорно готовилось к открытию: перекликались уборщики и кельнеры, шаркали стульями, в вазах меняли воду и свежие цветы. Впереди был длинный день.
А ты просидишь его под столом... Как жалко.
Филипп решил не отвечать ни на какие насмешки.
Время шло медленно, но характерник умел ждать. Лежал поочередно на каждой стороне, на спине, на животе. Он позволил себе поспать, потом поел, снова покунев. Первые гости стали приходить в обед. Садились вдали от его стола, а Филипп развлекался подслушиванием их разговоров. Майя, наверное, смеялась бы над таким приключением — она любила веселые байки из характерного быта.
К черту Орден. К чертям людей. Мы заслужили право быть свободными. Прочь отсюда, Филипп! Нас никто не найдет.
Лишь бы этот надоедливый голос не помешал ему слушать разговор!
К вечеру людей стало больше. Музыканты играли классические европейские композиции, песни смешивались с многочисленными разговорами, сливались с легкими шагами кельнеров, звоном приборов и цоканьем фужеров.
— Поздравляем, мессер! Рады видеть! Ваш стол ждет!
К столу приблизились дорогие лакированные ботинки, судя по подошвам, новенькие. Стул шаркнул, гость уселся. Брюки, отметил Филипп, тоже были недешевыми.
— Ваша пищевода, мессер.
Шевалье заказал кровяных блинов с олениной и вино по выбору сомелье.
– Французское?
– Да. Настроение... Вероятно, север Кот дю Рон... Или бургундский гран крю. Год безразлично, по вашему вкусу.
- Разумеется, мессер. Принесу лучшее!
Саша был прав: места под столом действительно хватало. Бандит мог протянуть ноги и помахать ими и все равно не задел бы характерника.
Сомелье вернулся с пробой, Шевалье продегустировал вино и согласовал заказ. Медленно капали минуты. Было слышно, как мужчина нетерпеливо стучит пальцами по столу и прикладывается к бокалам.
Его убийство только облегчит всем жизнь.
— Прошу прощения за опоздание.
Наконец-то! Стул отодвинулся, Шевалье поднялся и громко приветствовал другого гостя - к блеску начищены высокие сапоги.
- Давно ждешь?
– Только заказал, – в тоне Шевалье исчезла степенная властность, с которой он общался с челядью. – Присоединитесь?
Мерзкий подхалим.
– Нет. Есть много дел. Докладывай.
А этот его презирает.
Официант принес блины, разговор на мгновение прервался.
Протезы с перегрызенными глотками оба станут одинаковыми.
- Все сделали по вашему приказу, - рапортовал Шевалье, как только кельнер ушел. – Пес уже в пути с моими людьми.
– Долго упирался?
– Ваши дагеротипы быстро убедили его сотрудничать.
– Я опасался, что он упрется, – в монотонном голосе второго гостя послышалось удовольствие. – Хорошая работа.
— Спасибо, месье Кривденко.
Председатель Тайной стражи собственной персоной.
– Этот человек может догадаться, за чем его послали? Может испортить все в последний момент? Говори прямо, мне не нужны очередные сюрпризы.
– Исключено, – решительно сказал Шевалье. — Он тупой как баран, умеет только саблями крутить и прыгать в гречку.
Кого-то это напоминает, не правда ли, Филипп?
— Как ни странно, именно таким везет, — заметил Кривденко. — Все мои умники покосили назначенцы. За один, холера, день.
- Смешали карты?
– им это не поможет, – второй гость встал. — Что с этим рыской?
– Пристрелил лично, – Шевалье поднялся следом. — Может, на коня, месье Кривденко? Вино чудесное. Коллекционное!
— Завтра к вечеру жди новых приказов, — проигнорировал предложение Кривденко. - Хорошего вечера.
Сапоги быстро промаршировали прочь, а Филипп ошеломленно переваривал услышанное. Предупреждение Басюги. Подозрения Качура. Слова Шевалье.
Твой друг – предатель Ордена. Что непонятно?
Именно сейчас, пока он здесь сидит, брат Эней готовится втянуть новую ерунду... Подвох, спланированный Тайной Стражей. Его нужно остановить, пока не поздно!
Поздно, Филипп. Поздно.
- Комплимент от шеф-повара, мессер. Приятного аппетита!
А тот застреленный рыска? Это о ком? Неужели о Качуре? Он говорил, что его слежку могли заметить...
— О, надо бьян!
Полакомиться комплиментом Шевалье не суждено. Неизвестная сила дернула его за ноги и он шлепнулся под стол. Через мгновение бандита протащило по полу, и не успел Шевалье понять, что за чертовщина творится, как потерял сознание от удара в подбородок.
Убей его!
Филипп выскочил из-под стола. Телохранители Шевалье как один выхватили оружие. Выстрелы оборвали концерт, пули разорвали окно и характерник перекатился во двор. Завыла напуганная дама, прозвучало еще несколько выстрелов, а Филипп уже убегал по саду, через забор, к деревьям, где ждал верный Буран.
Мы могли убить их всех, трус.
Гонка не заставила себя ждать: охранники имели быстрых коней и через минуту пара всадников уже догоняли его. Буран был быстрее, однако у Филиппа не было времени на гонку. Надо поскорее избавиться от этих двоих и передать известие о безголовом оболтусе Энея дальше! Свиснули пули, ударили в спину, однако, к счастью, это было не серебро. В ответ характерник выхватил лук, поднялся в стременах, прицелился: хватило трех стрел, чтобы преследователи прекратили погоню навсегда.
Видишь? Не я заставил тебя убивать их. Ты сам это сделал.
На горизонте появился дуб, красные листья виднелись даже в сумерках. Буран захрипел.
Кого можно убить и простым шаром, не забыл?
Конь промчался безумным чвалом еще десяток шагов, перецепился раз, второй раз, заржал, умываясь кровавой пеной, сделал еще несколько шагов, верный до последнего, и повалился - Филипп только успел спрыгнуть.
Он жил задолго, как на лошади сероманца.
По небу плыла кровавая луна, Буран стонал, в его глазах стояла боль. Филипп видел такие глаза на войне – во взгляде стоял смертельный приговор. Сероманец провел рукой между глазами старого друга и одним ударом ножа прекратил его страдания. Траур будет потом.
Он побежал дальше - есть время, еще можно успеть! — когда увидел возле дуба другую фигуру. Вороной.
Это тот подонок. Он готовится убить нас.
- Заткнись, - не удержался Филипп. - Заткнись.
Его запах. Ушибы его сердца. Он знает все. Он пришел за нами.
– Измена! Предательство! — вскричал Филипп отчаянно.
Олекса пошел ему навстречу.
Ты убил тех, кого считал опасными.
Мышцы вдруг сковало и он упал навзничь, замер в чужом теле на холодной траве. На небе стекала кровью луна, удивительное явление, встречающееся раз в восемнадцать лет.
Теперь мой черед.
- Эней работает на Стражу! Останови Энея! - закричал Филипп последним усилием.
Замолчи.
Кровь из луны полилась прямо в лицо, жгучая, яркая, соленая кровь, лилась, пока он не захлебнулся.
А потом вспыхнула тьма.
***
Грубые металлические стены, замок на дверях, зарешеченное окошко под самой крышей, стальные кольца в полу для цепи между наручниками – сердюки пользуются такими каретами для перевозки пленников. Игнат наручник не имел, однако сидел без оружия, без череса, без обуви. Без воли.
Молчаливое путешествие длилось несколько часов при тусклом свете пары фонарей. Судя по звукам наружу, они выехали из Киева, долго катились по тракту, свернули на гостинец, который впоследствии отразился битой дорогой, где каждый колодец ощущался скрипом оси, прыжками фонарей на крюках и беспощадными ударами лавки по пассажирским задам.
Когда карета остановилась, один из конвоиров, потирая ягодицы, приказал Игнату:
— Лахи оставь здесь.
Слова он взвесил взмахом пистоля. Оружие не поразило: всю дорогу характерник изучал три заряженных серебром дула перед собой.
– Знаешь, что делать? — спросил конвоир, когда нижнее Гната упало на кучку сброшенной одежды.
По столетнему закону, который должен был кое-как уберечь Черный совет от давления и подкупа, за три дня до выборов оба кандидата вместе со свитой выезжали из столицы на десяток-другой миль и разбивали лагеря на природе или неподалеку от села или города. Шевалье решил воспользоваться удобным случаем, чтобы наладить отношения с ближайшим окружением Якова Ярового, где у него не было ни одного знакомого, и приказал сероманцев своровать из палатки кандидата несколько документов.
— Если подкуп, учитывая определенные обстоятельства, невозможен, нужно действовать другими методами. Шантаж – незаменимая вещь. Чем-то похож на отравление... Ради антидота человек сделает что-нибудь, — добавил Шевалье с улыбкой. — Кому это знать, как не тебе, мон-ами?
За похищенные бумаги бандит обещал увольнение и уничтожение нескольких дагеротипов.
— Но не всех, мон-ами, не всех. Ты опытный игрок, поэтому должен понимать, что все козыри не выбрасывают за один раунд. Возможно, когда-нибудь мне снова понадобится верная собака... Или услуга мадам Чарнецкой.
Игнат подавил желание броситься на Шевалье и выжать ему глазные яблоки. Характерник провели к карете у входа «Ночной мавки», где ждало трое молчаливых бурмил — тех, что сопровождали его в столицу вместе с Мармулядом. Самого Мармуляда не наблюдалось.
- Эй, глушь! Где палатка стоит – помнишь?
– Да.
Карета застыла среди соснового прилеска. Именно такой он мечтал иметь вокруг своего хутора...
Небом плыла кровавая луна, облака сияли дождем. Ступни обжег сырой холод. Игнат с наслаждением глубоко вдохнул свежий воздух, которого так не хватало после часов удушья и зловонного дыхания мугиров с конвоем.
– Делай все осторожно. Не приведи погоню, – добавил бандит.
– Мне нужна кровь.
– Что?!
Трое осторожно переглянулась.
— Серебряный нож дайте, пчелы обхезаны, — Игнат сплюнул под ноги. - Порез надо.
– Ага, порез, – конвоир выхватил присвоенный серебряный нож. — Будет тебе порез, пораж сын.
Он схватил характерника за руку и напомашку полоснул по локтю, пока другие двое держали его на прицеле. Игнат молча посмотрел на длинную рану, похожую на иссеченный ожог, медленно обмакнул пальцы в кровь и так же медленно провел им по губам.
– Это я тебе еще вспомню, – сказал конвоиру, наслаждаясь его удлиненным лицом. – Я – волк.
Ночь обернулась хищной стороной. Волчьи глаза замерли на остолбеневших бандитах. Клыки щелкнули, холка нахмурилась, из пасти вырвалось рычание, похожее на далекий гром, предвещающий бурю.
— Застрелим тебя, Богом клянусь, — прошипел бандит, шагнув назад. – убьешь нас – и Шевалье твою семью в землю закопает!
Серый волк изучал конвоиров несколько секунд, которых хватило, чтобы их пальцы на пусковых крючках промокли от пота, а потом скрылся в зарослях. Они подождали минуту и облегченно опустили оружие.
- Чтобы он сдох, оборотень проклятый.
— Видели, как опрокинулся? Под красным месяцем... Аж сироты по коже.
— Мой папа всегда говорил, что их всех нужно на тех дубах развешивать.
Лагерь Ярового стоял неподалеку: многочисленные экипажи, плотно расположенные палатки, куча часовых — здесь и опытному диверсанту пришлось бы сложно. Кроме Щезника, конечно, хоть в гетманский дворец залезть, будто в баню сходить...
Может, плевать на Шевалье и мчаться домой? Забрать семью, снять деньги со счета, бежать за границу, через страны, за океан, на другой континент! Там они начнут новую жизнь, без проклятых соседей, бандитов, назначенцев, построят новую мечту...
Но домой слишком далеко. Если конвоиры не дождутся его до рассвета, то уедут, а из-за голодных бессонных часов плена Игнат не способен таскаться с ними в скорости даже в волчьем теле. Подвергать семью опасности он не имеет права. Лучше похитить проклятые документы, отдать Шевалье, затем вывезти семью — Ульяна будет сердиться, протестовать, но согласится, она же умница — а потом вернуться, когда его не ждут...
Конечно, после такого Орден откроет охоту на ногу. Возможно, отправят самого Щезника – он теперь назначенец. Но после свадьбы они не просто названы братьями, не только давние друзья: они стали родственниками, а родная кровь не водица. Катя не простит ему этого убийства. Да чертовски Орден! Семья важнее. Варган и Малыш поймут... Должны понять.
Красная луна исчезла под тяжелыми облаками, морось превратилась в ливень. В лагере тлели многочисленные костры, не слышно было ни разговоров, ни песен — часовые, напяв капюшоны под самые носы, по очереди грелись и стояли на чатах. Еще несколько замерло вокруг лагеря, всматриваясь в разлиняющуюся наискось темноту: сто лет назад, когда кандидаты впервые разъехались по новому закону, на лагерь фаворита гонки было совершено ночное нападение. Десять шляхтичей, среди которых было трое делегатов Красного совета, изрубили, а самого кандидата тяжело ранили. Он умер через несколько дней, получив известие, что Черный совет избрал его гетманом. Несколько контрразведчиков вместе с Тайной Стражей нашли тех нападающих, однако суд не смог доказать их связь со вторым кандидатом. Несмотря на это запятнанного скандалом оппонента оставило немало сторонников, а за булавой выдвинулся третий кандидат, ставший новым гетманом (и потом его подозревали в заказе нападения). С того времени каждый лагерь плотно напихался охраной из проверенных наемников.
Ливень прятал запахи и звуки. Волк серой тенью пробрался между чатовых и добрался до пышной красной палатки. Именно там, по словам Шевалье, держали небольшой сундук, обшитый белой кожей. Внутри сундука были многочисленные соглашения с печатями Изумрудной Орды — полагавшийся похитить компромат. Сундук защищал цифровой замок, но комбинацию Шевалье также дал: 5481. Игнат надеялся, что эти данные правильны, потому что тянуть в пасти целый сундук было бы неудобно.
Часовой на входе в красную палатку по кругу бормотал «ой, под вишней, под черешней», не продолжая песню дальше ни словом. Второй стоял молча, топча ногами. Игнат отбежал, оглянулся, а затем принялся выдергивать колья, державшие тент неподалеку. На шестом коле тяжелая от ливня палатка провалилась внутрь, оттуда прозвучала приглушенная брань и женский визг. Охранники переглянулись, сделали несколько шагов в дождливую стену посмотреть, что произошло, а волк тем временем проскользнул внутрь.
Здесь было сухо, тепло и роскошно, как во дворце: кровать с балдахином и резные стулья, которые стоили не меньше дукача за штуку, золотые подсвечники и покрытые невиданными мехами сундуки, плечики с разнообразными убранствами на всю длину стены... И это все для одного пока для одного! Сколько же хуторов можно приобрести за такое состояние?
Волк двинулся вперед, с удовольствием оставляя отпечатки грязных лап на драгоценном ковре. Следует обойтись без следов, но он не мог удержаться от этой мелкой пакости. Мокрый мех умолял встряхнуть холкой, но он должен помнить об осторожности — надо найти в этой кутерьме проклятый ящик, не разбудив шляхтича, который упорно давал храпа под балдахином.
Пахло дорогими духами и порохом. Игнат сделал шаг, прислушался, остановился: что-то подсознательно тревожило. Звериное чутье никогда не ошибалось: что не так ли? Не та палатка? Слишком много вещей? Другой запах? Нет. Что-то в дыхании спящего... Он только притворялся спящим. Игнат отступил и пригнул голову. Пуля, которая должна была попасть ему в череп, пробила стену.
- Убийца! — запричитали с постели.
Игнат молнией выскочил из палатки и сбил с ног охранников, потрясших дуплетом ему вдогонку.
– Тревога!
- Вурдалака! Вурдалака!
- Убегает, подлец, убегает в лес!
- Фонари! По коням!
Лагерь проснулся и закричал взбудораженным ульем. Еще несколько шаров свистнули мимо. Волк вырвался в чащу, лапы скользили размытой землей.
Ловушка. Это была ловушка. Игнат утолял яростное рычание.
Неверная грязь оставляет нить следов. За спиной ржут кони, копыта вязнут в тине. Ливень поможет. Не догонят! Он уже почти на месте.
Экипажа не было. Волк на мгновение застыл. Испугались погони?
– Где он? Видите?
– В сторону дороги побежал, у него там конь!
В последний раз Игнат мчался так на войне — во весь дух, натощак, за свою жизнь. Мысли исчезли, все внимание сосредоточилось на дороге и дыхании. Лес хватал мокрыми щурками, звери убирались прочь, и даже когда голоса всадников остались позади, волк все не останавливался и мчался дальше, пока не кончился дождь, мчался, пока лучи рассвета пили влагу из серого меха.
Убежал. Спасся. Выжил.
Шевалье послал его насмерть. Задача была ловушкой. Зачем этот спектакль? Почему просто не убить, как Качура? Чертзна. Он отомстит... Но сначала надо защитить семью.
Под высоким солнцем обессиленный Игнат упал возле ручья и жадно захлебывал воду. Утолив жажду и отдохнув, вернул ясность мыслей.
Упырь и все его вещи остались в Киеве. Искать вещи и лошади... Трата времени. Бозная, что грозит Ульяна и Остапу! Сероманец продолжил путь на четырех. Волки способны преодолевать восемь-десять миль за один перегон, но голодный плен истощил его, превращение и погоня уничтожили последние силы. Страсти хватило на час: после очередного родничка Игнат не смог выпрямиться, попытался побежать, но лапы отказали и тревожный сон окутал его забвением.
Калейдоскоп лиц. Женщины, многие женщины. Он не напоминал их имен, узнал только Орисю и Лилию. Калейдоскоп завертелся, раздался выстрел, обломки лиц вместе с игральными фишками и монетами разлетелись по сторонам. Пахнет пылью. Шевалье подбрасывает дукача. Кочур с разбитым лицом сплевывает зубы. Выстрел, голова разражается красно-серым месивом. Пахнет свежайшим хлебом. Течет кровь, кровь из перерезанной шеи Ожинки. Ульяна и Остап на коленях. Он отчаянно кричит, но они не слышат; он пытается коснуться их, но руки проходят сквозь них. Образы сына и жены проглатывает тьма. Смех, убитый Павел. Багровые глаза. Вспышка.
Он проснулся. Ульяна! Остап...
Игнат подстрелил гладкого кролика, сожрал до последнего кусочка плоти, почувствовал, как жизненная сила исполняет тело, и помчался без остановок, держась в стороне от человеческих дорог. Под сердцем стучало предчувствие беды. Пусть с семьей все будет хорошо, молил Игнат, он готов хоть Гаада убить, пусть только с ними все будет хорошо!
Волчье чувство безошибочно вело домой. На одном перекрестке он увидел десяток божьих воинов - всадники двигались в сторону Киева. Не пеший сброд в пыльной одежде, а конный отряд в форме с белыми крестами. С тех пор как они так прихорашивались? Неважно.
Игнат бежал весь день и весь вечер, добрался до дома в полночь. Несмотря на глубокую ночь в хате мерцал свет. Тин восстановили, стену побелили, окна вымыли... Надо будет хорошо отблагодарить Земледухов за помощь.
Сероманец прислушался вокруг, понюхал воздух — нет, только свои, без засады — опрокинулся человеком и постучался в дверь.
– Это я, – отозвался Игнат. – Все хорошо?
Увидев его, Ульяна побледнела. Глаза были такими, как будто проплакала целый день.
– Ты ранен? Это твоя кровь?
– Моя, но не волнуйся. Так всегда после превращения, – ответил характерник. – Остап спит?
— Этого должно хватить, чтобы ты умылся, — она наполнила корыта из небольшой кадки и уже другим тоном продолжила: — Остап у родителей. После нападения они вспомнили о моем существовании. Просили прощения.
– А ты? — спросил удивленный Игнат, погрузив усталое тело в воду.
После свадьбы Ульяны ее родители даже по воскресеньям в церкви делали вид, что они незнакомцы.
– Я простила, – ответила жена. — В конце концов, они мои родители... Хотя не лучшие, но единственные. И очень соскучились по внуку. Я позволила Остапу побыть немного у них, он обрадовался.
– Ты – воплощение милосердия.
В ответ она только сверкнула глазами. Характерник смыл мех и кровь, размышляя, что неожиданное примирение с ее родителями усложнит переезд.
– Если он рад, то я тоже рад… – сказал Игнат. — Заметил, что Земледухи все починили. Итак, всё хорошо?
— Нет, Игнат. Нехорошо, – ответила Ульяна странным голосом.
– Переживаешь за нападающих? — Игнат растерся полотенцем. — Я нашел их и сам готовлюсь отомстить. Но прежде нам нужно решить одно...
– Сегодня утром приезжал неприятный мужчина, – прервала его Ульяна. – Назвался Борисом, твоим давним другом.
Игнат проглотил ломоть свежего хлеба, вкуснейшего на свете хлеба, и почувствовал, как кусок стал в горле.
– Он говорил странные вещи, – продолжала Ульяна. — Говорил, что больше я не увижу тебя, что готов мне помочь со всем. Говорил, чтобы за тобой не тосковала, потому что ты был еще говнюком. Успел всучить мне это, пока я вытолкала его.
Она бросила на стол несколько дагеротипов. У Гната потемнело в глазах. Он пошатнулся и сел на табурет.
— Это правда, Игнат? - прошептала Ульяна. - Это все - правда? Эти женщины вместе с тобой – не рисунки? Так было действительно?
Через мгновение все потеряло смысл. Никакой мечты, ни одного переезда, только острые обломки. Он не решался ответить, не мог подобрать слова, но это было лишним — Ульяна прочла ответ на его лице.
– Я подозревала, но не верила. Не хотела верить, - она обхватила себя руками и продолжила с невероятной болью в голосе: - Я ведь была здесь, вся твоя... Преданная и верная! Разврата и в уме не было. Зачем эти хвойды сдались тебе? Скажи, чего не хватало, Игнат?
Предчувствие беды не изменяло. Зря, что приходило поздно.
— Я… Прости, всем святым прошу. Сделаю что угодно, любимая...
— Нет, Игнат, — прошептала Ульяна дрожащим голосом. – Ты не представляешь, что я пережила. Это было хуже убийства Ожинки и Землянки... Я весь день за этими фотографиями просидела, все слезы выплакала... И не зови меня больше любимой!
Она бросилась к сундуку с его вещами.
— Я думала, что мы нашли общий язык. Ты заставил меня в это поверить! А на самом деле изменял. Все эти годы, все построенное вместе... Просто уничтожил, — она с отвращением указала на дагеротипы. – Надеюсь, они того стоили!
- Ульяна, послушай, молю! — Игнат говорил все, что приходило в голову, потому что ничего другого ему не оставалось. – Я действительно пытался. Знаю, что недостоин иметь такую как ты... Но эти девки — пыль, это только... На самом деле я люблю только тебя. И буду любить, даже если прогонишь меня. Честное слово! Я откладывал деньги… На мечту. Почти насобирал! Перевезти тебя с Остапом на большой живописный хутор, где не придется тяжело работать и жить рядом с соседями, что вас ненавидят только за то, что вы моя семья... Мы назвали бы этот хутор Мечтой или иначе, если тебе такое название не нравится... Я не успел, Ульяна. Извини, это моя вина, меньше нужно было в карты играть, но мне всегда казалось, что вот-вот и я выиграю сколько нужно, а потом остановился и снова начал сочинять. Я даже присмотрелся такой хутор... Извини! Клянусь, это в прошлом, это пыль...
Его речь не поразила ее.
— Не желаю, чтобы ты здесь жил. Чтобы возвращался сюда, Ульяна говорила спокойно, с каждым словом швыряя его вещи на пол. – Потому что смотрю на тебя – и вижу их.
- Я люблю только тебя...
— Заткнись, заткнись ради всего святого! Ты не исправишь все словами, Игнат. Если меня действительно любишь, если уважаешь... — она указала на вещи. – Я не хочу, чтобы ты был здесь. Возьми и уходи.
— Так в прошлом, Ульяна, поверь, я больше не...
- Убирайся! – она сорвалась на крик. — Что тебе еще нужно? Убирай! Подарки? Деньги? Иконы? Бери! Все, что угодно, бери! Убирай и убирайся!
Отвращение и обида на ее гордом лице. Никакие оправдания не помогут, ни слова не изменят этого выражения. Вчера у Игната была семья — сегодня он ее потерял.
Характерник молча оделся. Снова чувство ужасного сна. Гонка под лагерем казалась неприятной безделушкой. Он обвел дом глазами: стол, за которым ел лучшие блюда в мире, любимую кровать с лоскутным одеялом, вышитые подушки, пахнущие волосами жены и сына. Его дом. Место, куда он всегда возвращался; дом, отличавший его от бродяг; дом, где всегда ждали. Затерты два слова: родной дом.
Дом, который он лишился.
Игнат не удержался, шагнул к Ульяне, она отшатнулась.
– Я все равно буду любить только тебя, – его голос сорвался. – Только тебя.
Ульяна не ответила.
Игнат с пустыми руками вышел на крыльцо. Дверь захлопнулась за ним. С бряцанием замка пришло осознание: это случилось. Это произошло. На самом деле.
Пять лет, разбитых наголову. И некого винить...
Е. Ульяна никогда бы этого не узнала без чужого вмешательства. Мраморный! Это все его вина! Решил, что Игнат уже червей кормит, думал, что приехал к молоденькой вдове, считал, что она купится на его богатую одежду... Но Ульяна его гнилое нутро за милю разглядела! А Игнат это нутро собственноручно потрогает.
Тесты жили на другом краю села и не привыкли к гостям в поздний час.
— Что нужно? — спросил потревоженный тесть в щель приоткрытой двери. - А, это ты...
— Коня у вас одолжу, — сообщил Игнат. - Позовите Остапа. Должен с ним попрощаться.
— Война случилась что ли? – испугался тесть.
– Да, война.
— Ой, беда...
Прицепил заспанный Остап и мгновенно взбодрился, увидев отца.
– Папа! Ты нашел бандитов, которые Ожинку и Землянку убили?
– Нашел, – Игнат улыбнулся. – Поеду рубить им головы.
Один взгляд на этого парня сдерживал боль в сердце, набитом толченым стеклом.
- А где близнецы? – Остап заглянул ему за спину. - И черед...
— Спрятал в тайном месте. Сын, слушай внимательно, – Игнат смотрел ему в глаза. – Может, меня долго не будет… Но мы увидимся. Обязательно увидимся. Пока я буду далеко, опекайся мамой. Охраняй ее. Хорошо?
– Я уже ее охраняю! – торжественно ответил парень.
Этот малыш был лучше его. Значительно лучше. Во всем.
- Уроки учишь?
— Когда наедине занимаешься, то всегда надо учить, потому что отец Никифор сразу понимает, когда я не подготовился, — кисло ответил Остап.
– Учись старательно.
— Если многое выучу, то смогу стать волчьим есаулой?
– Непременно. Теперь иди спать и набирайся сил.
Он крепко обнял сына, вгляделся в черты его лица, запоминая навсегда, пожал руку ошарашенного тестя и засидел лучшего коня в конюшне.
- Как его зовут?
Тесть всей осанкой демонстрировал недовольство этой услугой, но молчал, опасаясь зятя с самого дня знакомства.
- Рожок.
- Всратое имя, - буркнул характерник и подмигнул сыну: - Помнишь наш лозунг?
– Не занимай!
Остап махал рукой, и Игнат мчался в столицу — резать на куски Шевалье, Мармуляда и всю треклятую банду, планировавшую его убийство и разрушившую его брак.
***
Мало кто в Гетманате не слышал легенды об устрашающих киевских катакомбах, куда упрятали самых опасных преступников страны. Поговаривали, что в подземных казематах собрана самая большая коллекция устройств для пыток человеческого тела, ржавых от выжатой крови. Там, где были самые заветные курганы древних, ныне вопили от нестерпимой боли злодеи — но никто не мог услышать их криков сквозь тяжелую толщу чернозема. Рассудительные люди в жуткие сказочки не верили, баснями о катакомбах родители пугали непослушаний... Но подземная тюрьма действительно существовала под Правительственным кварталом в глубинах столичных холмов, а место ее расположения держалось в тайне избранного круга.
Казематы построили на совесть: стены из грубых камней, мощные решетки, отделявшие комнату пленника от припечка для посетителей, тяжелые кованые двери на нескольких замках. Ни один пленник еще не убежал отсюда. Заключенные здесь до своих последних дней отхаркивали плесень, поросшую их легкими, а немногочисленные счастливцы, которым удавалось выйти отсюда живыми, оставляли катакомбы слепыми и не в своем уме.
Даже характерные глаза плохо видели в здешней темноте. Ярема разглядел выкопанные на стене риски, перечеркнутые наискось — глубокие, чтобы найти на ощупь, поросшие белым грибком. Десять, двадцать, тридцать... Кто-то пробыл здесь много дней. Это был отсчет месяцев? Сильвия в этой темноте видела бы лучше, вернее, слышала бы лучше. Несмотря на отчаяние, характерник улыбнулся от воспоминания о ней. Если тепло на сердце по упоминанию человека зовут любовью, то он наверняка влюблен...
Проклятый Иаков! Сироманец подошел к решетке, ухватился, напряг мышцы, потянул — решетку не дрогнули. Он пытался расшатать их, выбить ногой, взорвать плечом с разбега, но даже его силы здесь не хватало. Ярема дернулся и сел на кровать. Прогнившееся дерево затрещало. Волшебством крови он мог заставить эту решетку вспыхнуть, но волшебный огонь не обжигал и не уничтожал, лишь сиял раздражавшим зрение багровым светом. Взрывчатка с щепоткой нитроглицерина здесь бы не помешала...
Сыро и глухо, как в могиле. От ближайших соседей, если они были, разделяли локти из камней, стали и почвы. По крайней мере, клоповами здесь не воняло, в отличие от множества гостеприимных домов... Проклятый Яков! Ярема совершил огромную ошибку, когда согласился на его ультиматум.
Сразу после пересечения границы сероманец распрощался с Чарнецким и через ближайшего дуба известил деда о своих догадках. Николай Яровой приказал немедленно ехать в Белую Церковь, куда отправился Иаков со своей свитой. По сведениям Совета Симох, именно он должен был стать новым гетманом, поэтому ему предстояло узнать об опасности первым. Тем временем Николай и другие есаулы должны были известить кандидата Ничогу, действующего гетмана и продумать дальнейшие действия.
Поезд привез шляхтича перед рассветом. Возле вокзала слонялось несколько скучающих извозчиков, едва не подравшихся из-за перспективного клиента. Победителю выкрикивали проклятия в спину и, похоже, они подействовали — в очередной калабане передняя ось треснула, телега крепко уселась в грязи, не доехав до лагеря. Пока извозчик извергал брань, Ярема заплатил ему на таляр больше, чем договаривались, и двинулся дальше пешком. Но далеко не вошел.
Через несколько минут его заметили и окружили вооруженные всадники, и Яровой не успел ничего сказать, как облаченный в офицерскую форму сердюк провозгласил:
– Стойте на месте! Господин рыцарь, вас арестовали в подозрении в покушении.
— Какое покушение? Я только что прибыл из-за границы, — характерника раздражало, что болваны задерживали его, когда речь шла о судьбе государства. — Меня зовут Ярема Яровой! Я ищу своего брата Иакова!
Охранники переглянулись, растерянный сердюк глотнул слюну.
— Я прибыл с очень важными новостями. Проведите меня к его палатке немедленно!
Всадники неохотно подчинились. В лагере, который уже сворачивали в путь, Иаков, не здороваясь, окинул характерника задумчивым взглядом, выслушал краткий доклад сердюка и сказал:
– Тебе лучше подчиниться им, Ярим.
Характерник ждал несколько секунд: может, брат рассмеется и признается в неудачной шутке, но Яков только сжимал руку на золотом ныряльщике.
- Что за грязные? — грянул сероманец. — Я мчался сюда от самого Княжества с новостями, которые ты должен выслушать прямо сейчас!
- Грязные? — Иаков окинул взглядом людей вокруг. — На меня несколько часов назад было совершено покушение. Посланник Серого Ордена в волчьем теле — это не грязные, брат.
— Ты действительно считаешь, что я пытался убить тебя несколько часов назад, потом убежал, вдруг вернулся и теперь делаю вид, будто стою здесь впервые? — вскричал Ярема.
– Возможно, это был твой приспешник, который не вернулся, и ты лично пришел проверить его работу, – Яков пожал плечами. — Орден известен своими происки и лживостью.
— Я прибыл сюда не выслушивать клевету, Яков! Гетманат на пороге Великой войны! Слышите ли вы все? — Ярема обвел толпу болванов яростными глазами. — Османская Империя готовит нападение на Княжество, а после его покорения двинется на нас! Ударит вместе с Альянсом и Ордой!
Ему удалось поразить их – на несколько секунд. Но Иаков покачал головой и махнул пальцами в сторону Яремы. Снова поднялись ружья.
– Здесь серебро, – сердюк после жеста Якова взбодрился. — Сдавайтесь без боя, господин рыцарь, не заставляйте стрелять.
– Я отвергаю эти абсурдные обвинения! – Ярема смотрел только на Якова. - У меня есть алиби и свидетели.
— Тогда вам нечего бояться, — сказал сердюк.
- Братик! Прекрати эту комедию и поговорим как следует.
– Мы поговорим. Обещаю, — Яков похлопал ладонью по брошке с семейным гербом. — Особенно если ты действительно не виноват.
— Поговорить надо немедленно, потом будет поздно! — Ярема подошел к брату вплотную. Стрельцы положили пальцы на крючки и прицелились. — Почему ты такой упрямец?
— Я не уверен, что могу тебе доверять. Если будешь сопротивляться, только подтвердишь мои подозрения, Ярема... И погибнешь.
С этими словами старший брат бесцеремонно отобрал его ныряльщик, а сердюк забрал саблю и пистолет. Впервые в жизни Ярема увидел на руках наручники. Дальше была дорога, повязка на глаза, длинный винтовой спуск в подземелье, множество поворотов лабиринтом, камера, куда свет заглядывает только с охранником, и ожидание, ожидание, ожидание... Без неба и часов, изъятых вместе с чересом и остальными вещами, Ярема потерял счет времени. Сколько прошло? Может война началась, а о нем забыли? Истекло ли не больше суток, а он просто сходит с ума в темноте и тишине?
Оглушительно загремели засовы, проквилили несмазанные петли двери, в глаза хлопнуло светом фонаря. Он заморгал. Принесли воду? Нет, это был не охранник — перед решеткой стоял Яков.
- Привет, брат. Извини за спектакль, но так было нужно.
– Выпусти меня.
- Обязательно выпущу. Кстати, поздравляю с помолвкой! – Яков улыбнулся. — Можешь поздравить меня: сегодня я был избран новым гетманом сто шестьдесят семь голосами. Завтра торжественно принимаю булаву.
– А послезавтра можешь ее потерять! — скрипнул зубами характерник. У него было достаточно времени обдумать свое предположение. — Когда враги придут с севера, юга и востока одновременно, Союз не защитит нас, гетман Яровой. Каждое государство окажется само по себе. Как считаешь, сколько дней войско Сечево сможет противостоять нашествию Изумрудной Орды?
— Дед уже рассказал эту басню, — поморщился Яков. - Характерные сказки. Ни военная разведка, ни Тайная Стража не разделяют эту паранойю. Похоже на выдумку, которая должна набить цену Серого Ордена, чтобы я не поддержал вотум недоверия.
- Единственная выдумка в этой истории - это причина моего ареста! Вот где выдумка, псякрев! - крикнул Ярема. — Я согласился на плен только из-за твоего слова, братец! Немедленно выпусти меня. Если ты не готовишься к войне, позволь делать это другим!
– Ты не по ту сторону решетки, чтобы приказывать, – сказал Яков. — Я выпущу тебя, если у меня будет возможность. Сейчас его нет. Ты оказался не в то время и не в том месте, Ярема... Жаль, но такое случается. Понимаю, условия здесь не самые лучшие, но я прикажу кормить тебя как следует.
— Какое великодушие, братец... Мамуньо уже
знает ли, что ее младшего сына бросили в казематы по приказу старшего?
— Не прикрывайся юбкой мамочки! - взорвался старший брат. — За несколько часов до твоего появления в шатер проскользнул оборотень, которого я чуть не подстрелил! И потом прибегаешь ты! Никто не верит в такие совпадения, брат, никто! Будешь ли снова кормить меня мерзостью о том, что Орден вне политики?
— Если бы за твою душу действительно пришел сероманец, ты бы уже в гробу почил.
– Не спорю, – охотно согласился Яков. — Меня успели предупредить о возможном покушении. Знаю, что это был не ты, но нападение окончательно доказал, что грамота Хмельницкого была ошибкой. Я исправлю его.
— Что ты несешь, Яков?
– Я поддержу вотум недоверия, – сказал новый гетман. — Это то, что я должен сделать. То, чего ждут оба совета. То, к чему стремятся простые люди. Своим первым гетманским приказом я не разочарую их.
– Господи Боже! Что за бред? — Ярема не верил, что перед ним стоит родной брат, отпрыск характерника. — Тебе хорошо известно, что Орден никогда не устраивал покушений на гетманов или кандидатов!
– Раньше не устраивал, – исправил Яков. — А сейчас, когда Орден в отчаянии из-за утраты силы и влияния... Понятно, что на уме у проклятых безумцев.
— Не говори так, будто ты веришь в это! Твой дед — сероманец из Совета Семь есаул. Твой отец был сироманцем. И я ношу три скобы.
— Верю ли я? – переспросил Яков. — Неважно, во что я верю, брат. Важно, во что верит мое государство.
- Оставь патетику для речей! Я знаю тебя, как ты перед зеркалом прыщи давил.
Иаков улыбнулся.
— Хорошие были времена. Жаль, я этого не понимал, но стремился быстрее повзрослеть.
— Яков, — собрался с мыслями характерник. – Ты знаешь, что Орден здесь не виноват. У тебя есть право вето. Воспользуйся им! Не потому, что я прошу, а потому, что страна на пороге войны, настоящей войны! Я своими глазами видел отряды османов. Я лично допрашивал их офицеров. Я слушал их планы на Тавриде. Добавь одновременное вторжение с Востока, и Гетманат терпит поражение! Позволь нам защищать страну.
— Ты еще упрекаешь меня в патетике? Ха! — Яков приблизился к решетке. – Когда-то я просил тебя о помощи. Где-то полгода назад, если память не изменяет. Помнишь свой ответ?
Так вот в чем причина.
- Вот оно что! Мелкая месть, Ярема отступил и окинул брата новым взглядом. — Впервые в жизни кто посмел оскорбить Иакова отказом!
— Значит, помнишь.
– Не верю. Ты мудрее этого. Ты выше этого. Зачем...
– Большая власть требует больших жертв, – перебил Яков. — Видишь, Ярема, нашлись другие люди. Те, кто помог мне одержать победу. Они сделали это при условии, что я не буду препятствовать уничтожению Ордена. Иронически, не правда ли? Вы могли помочь вместо них, когда я просил... И тогда Орден расцвел бы. Но вы сами привели его к гибели, и я не собираюсь вас спасать.
— Не спасай нас, а страну, оболтус! – Ярема схватился за голову. И этому высокомерному дураку завтра дадут булаву верховного гетмана! – Позволь нам помочь!
— А что мешало раньше, Ярема? Надменность? Гордость? Вот куда она тебя привела, – Яков махнул фонарем у стен. – Думаешь, мне приятно? Нет! Но ты сам виноват. Ты всегда завидовал мне. Я старше, умнее, успешнее... Все внимание и уважение всегда были у меня. Когда же я впервые обращаюсь с просьбой – важнейшей просьбой в жизни, Ярема – ты решаешь самоутвердиться. Было приятно отказать тому, кому завидовал всю жизнь. Не так ли?
— Ты взбесился... Мне и в голову не приходило завидовать тебе! — характерник в отчаянии ударил по решетке, Яков отшатнулся.
– Я думаю иначе.
- Братик! — Ярема спешно искал слова, чтобы достучаться до чужого человека, который приходился ему родственником. – Булова твоя. Так думай, как гетман! Тебя предупреждают о войне, а ты сводишь личные счета.
– Да, булава моя, – согласился старший брат. — Поэтому буду делать, что я считаю нужным. Отблагодарю тех, кто мне помог... Я держу свое слово.
Он развернулся и добавил:
— Прикажу, чтобы в рацион добавили приличное вино. Тебе придется здесь немного пожить. Но не бойся! С тобой все будет хорошо. Я не забываю о родных... Даже если они изменили мне.
Заскрежетали засовы.
— К черту вино, Яков! Прошу, остановись! Слушай! Низкий потолок проглатывал крик.
- Не делай этого! Не уничтожай Орден!
Господи Боже, знаю, я грешен. Я утратил веру. Прости! Единственная моя просьба — позволь достучаться до сердца брата. Прошу. Помоги.
– Хоть раз в жизни послушай меня! Не уничтожай нас! Не уничтожай!
Дверь захлопнулась и наступила глухая тишина.
***
– Они готовятся убивать нас.
Его слушали без всякого замечания; к величайшему удивлению Северина, после рассказа есаулы сохраняли покой.
— Итак, есть целая сеть обученных вигилантов, которые рассчитывают на гетманскую поддержку, — резюмировал Данилишин — как всегда, в капюшоне. – Я говорил и повторяю снова: наши доказательства всем до жопы. Бумажку Тимиша разорвут, а нас бросят в катакомбы.
— Не согласен, — возразил есаула казначейских Панько. — Мы приведем неопровержимые факты заговора Тайной Стражи и Православной церкви против Ордена. Есть несколько документов от Кривденко лично. Все собрано, все упорядочено – любой суд признает нашу правду. Никто не переступит из-за таких доказательств! Ефим и Симеон зашли слишком далеко, и мой доклад раскроет глаза всем присутствующим!
– Если не заставит их заснуть, – буркнул Данилишин.
— Развернутая грязная кампания, целенаправленно уничтожающая нашу репутацию! – не обратил внимания Панько. — Гетман ветирует решение, ведь общеизвестно, что единственное условие грамоты Хмельницкого — государственная измена! Это условие не выполнено. Они не смогут нас безосновательно обвинить!
Данилишин пренебрежительно покрутил рукой и закурил свой зловонный табак.
— Да еще и Яков, мой старший внук, — сказал Яровой с улыбкой. - Башковитый парень! Он не нанесет нам вреда.
– Я слышала совсем другие слова из его уст, – заметила Забила. – Мне он кажется искренним врагом.
— Не обращайте внимание на то, что он несет для газетчиков, я своего внука знаю, — отмахнулся Николай.
— Ему уже известно о возможной войне? – спросил Басюга.
– Да.
- Какую еще войну? – вмешался Северин.
— Потом узнаешь, — старый Чернововк гневно посмотрел на него. - Тихо будь!
Северину захотелось уцедить старому есаулу по роже. Он уже давно не зеленый джура, с которым позволено так разговаривать!
— Кто бы ни стал гетманом, он должен понять, что рубить ветку, на которой устроился, — очень плохая мысль, — вступил в разговор председатель стражей Колодий. — Даже дурак не будет этого делать, когда внизу ждет стая голодных хищников.
— Вы не понимаете, или не хотите понимать, что Стража и Церковь наши заклятые враги, которые приложили много времени, усилий и денег, чтобы просто отступиться, — сказал Иван Чернововк. – Они пойдут до конца. В желании победить улики вы ослепли! Никаких аргументов не услышат, наоборот — нас обвинят в клевете. Государственного предательства не хватает? Да они придумают ее! Вы не видите, куда ветер дует?
- Иван, ты всегда смотрел на вещи мрачно.
– Такая у меня служба, Николай. Мы распознали угрозу слишком поздно. Если отряды фанатиков ждут приказа, чтобы убивать нас, то вопрос только когда он прозвучит.
- Соглашаюсь, - добавил Данилишин. — Если мы пойдем на инаугурацию, мы обречены.
— Какие же альтернативы? – Панько поправил очки.
– Немедленно отправляться в Буду. Созвать общий Волчий совет, — не замедлил ответить Иван. — Мы не можем решить этот вопрос всем. Орден на грани уничтожения, страна на грани войны...
— Последняя Волчья рада закончилась Рокошем.
— Наше бегство воспримут как признание, — добавил Басюга.
— Между смертью завтра и смертью потом я выбираю потом, — из-под капюшона Данилишина выплыло табачное кольцо.
— Они не посмеют нас коснуться, — отрубил Панько. — Они всегда болтали за глаза, чтобы потом молча нам поклониться. Так всегда было. Те монастырские борзые ничего не решают!
— Вотумы недоверия от обоих Советов тоже ничего не меняют? Мы в шаге от пропасти, а ты предлагаешь хвататься за бумажки!
— Все правосудие мира держится на этих бумажках!
- Полно! Мы так можем спорить до самой инаугурации, — раздраженно прервал Яровой. — Братья и сестра, я задаю единственный вопрос: учитывая все произнесенные сведения, идет ли Совет Симох на церемонию избрания нового гетмана?
Яровой, Панько и Колодий подняли руки.
- Кто за отступление в Буду?
Чернововк, Басюга, Данилишин.
– Сестро, твой голос решающий.
Вера кивнула и замерла; ее взгляд расплылся, губы неслышно зашептали, есаула замерла в трансе, потом улыбнулась и сказала:
– Мы идем.
Данилишин молча покинул комнату, оставив шлейф зловонного дыма. Басюга вздохнул и потер уголки глаз. Чернововк буркнул:
– Приветствую! Толкаемся насмерть.
После того разговора Северин места себе не находил. Как есаулы могли принять такое опрометчивое решение? Он тоже проголосовал бы за отход в Буду, но Вера... Что она увидела? Победу улик? Раньше она не ошибалась...
Окончательно Северин избавился от покоя, когда Иван Чернововк пересказал догадки брата Малыша.
– Это не может быть совпадением, – горячился Северин. — Орден, веками защищающий государство, откровенно уничтожают именно перед войной! Стражи и Церковь продались Орде!
- Нет, - старый Чернововк вздохнул. – Мне тоже хотелось бы в это верить. Было бы легче увидеть большой мятеж, элегантно продуманную интригу... Но нет. Кривденко чист и полон решительной ненависти к нам, как и старый поп. Соседи просто воспользуются этим.
— Неужели ты действительно считаешь, что обошлось без внешнего вмешательства?
— Щезник... Я прожил достаточно лет, чтобы понять: да, иногда случаются досадные совпадения. Совпадения ненависти и глупости, жажды и беспринципности, слабости и безразличия. Совпадения, которые разрушают жизнь и государства, разрушают хуже любых мятежей, — ответил Иван. — На церемонию отправишься вместе с нами. Когда начнется что-либо подозрительное, немедленно беги по ту сторону. Должен остаться в живых! Это приказ.
Северин накручивал круги по старому городу, разъяренный, что Орден прозевал мятеж под самым носом, что Семеро сознательно идут черту в зубы, что бевзи из Стражи и церкви злорадствуют, что снова густеет призрак войны, что Искра и Малыш не отвечают на письма... Все катилось дедь! Славный сероманец, волшебник и воин бессилен и беспомощен. Все, на что он способен, это убивать людей в кроватях.
Недалеко от Золотых Ворот его окликнул Корний Колодий, торчавший за пустым столом в обществе трех кружек пива.
— Не люблю ждать, когда принесут очередную тормозу, — объяснил есаула и пригласил сесть напротив. - Бери одну. Что, не понимаешь тебе?
— Я не пойму, как можно так спокойно...
- Ты выпей, выпей, - Корней придвинул к нему кружку.
Северин подчинился, но пиво не смаковало.
– Ты без череса? Ха! И я без череса. Что это, если не поражение? – Колодий посмотрел на свой ремень. — Когда-то нас боялись… Уважали. Теперь ненавидят и презирают.
Чернововк выпил еще.
— Знаешь, когда случился излом? Другие есаулы считают, что это был Рокош. А я считаю, это была битва под Стокгольмом, — продолжал Корний. — Орден — это нож, которым режут глотки. Но если бить им в доспех, то лезвие сломается. Победа, которую приписывают Бориславу, оказалась на крови сероманцев! Мы потеряли на том поле столько людей, что чудо помогло бы нам возродиться.
- Чуда не произошло.
— На то-то и чудо.
Есаула одним длинным глотком допил бокал и принялся за следующий. Стальной перстень звякнул о стекло.
– Если вдруг Орден переживет следующий месяц, мой шалаш будет расформирован, – Колодий успел набраться, поэтому говорил откровенно. — Рыцарей мало, люди не доверяют нам, многие соблазняются посторонними заработками. В шалаше больше нет смысла, поэтому он уйдет в прошлое.
- Что будет с часовыми? — Северин сразу вспомнил Игната.
- На колбасу пустят, - ответил Корней мрачно. - Тряска, что за вопрос? Распихают между разведчиками, казначеями и военными.
- А как быть с новичками?
– Ты о джуре? Нет у нас джур. Двухвостых, кстати, тоже не станет — личная инициатива Забилы.
- Овва...
По-видимому, она знала еще тогда, когда говорила с ним о возможном возвращении к шалашу. Знала, что шалаша больше не будет.
— Совет Семь станет Радой Пятерых... Если выживет, конечно, — Корней махнул рукой, заказывая еще пива.
– Ты не выглядишь расстроенным.
— Да надоело все. Холера! Мы получили то, чего заслуживаем, — хмельной Корней ударил бокалом по столу так, что сосуд подпрыгнул. — Надо было менять что-то сразу после войны, а не ждать, пока петух в сра-ку клюнет! Я предлагал идеи. Я видел, что иначе Орден умрет! Но они продолжали делать все так, как делали всегда, потому что не умели иначе, шли в пропасть... А я? Что я? Разве меня слушали? Самый молодой есаул, что он там знает! Я предлагал брать необращенных. Да, без серебряной скобы, да, после закалки и проверки! Пусть без проклятия, пусть без дубов, можно было бы что-нибудь придумать... Мы получили бы немало желающих, уверен! Но нет, они уперлись рогом в традиции. И вот — все упустили, а теперь жалуются. Тьфу!
– Необращенные, – повторил задумчиво Северин.
– Да! Мы всегда принимали добровольно обращенных. А теперь никто не хочет принимать проклятие. Но и здесь мы могли что-нибудь придумать в собственную пользу! Например, нельзя инфильтрировать длительного агента через лунное иго, а с необращенным – пожалуйста! Крота можно ссылать куда угодно на долгие годы, как это делает Варта, — Корней махнул рукой, допил еще тормоза и добавил устало: — Но все равно. Мы вымрем, как древние хищники. Туда нам и дорогая!
Северин всегда считал Совет Семерых союзом мудрейших рыцарей Ордена, никогда не сомневался в их авторитете, даже кровавая бойня под Стокгольмом не нарушила его веры в есаул. После признаний Колодия и осознания глубины той ямы, где оказался Орден, его незыблемая вера в исключительность верховных авторитетов растаяла. Сначала он идеализировал отца, потом Совет Семей... Видимо, никогда не стоит верить в других слепо и несомненно — болезненным станет разочарование.
Киев тем временем готовился к празднику: избрание нового гетмана случалось редко, поэтому отмечалось гуляниями по всему Гетманату, особенно в столице, и даже ноябрьское ненастье не могло помешать. Улицы тщательно убирались, между домами натягивали гирлянды, всюду развевались желто-синие флаги, фонарные столбы украшали черные и красные ленты — цвета герба Равич, кобзари играли на площадях, с многочисленных плакатов на стенах размахивал булавой. В день инаугурации Правительственный квартал оцепили многочисленные сердюки; в зал Черного совета прибывали представители из Приднепровья, Подолья, Волыни, Галиции, Закарпатья, Причерноморья, Таврии, Запорожья, Слобожанщины, Буковины и Северщины, послы союзных и дружественных государств, многочисленные высокие саны греко-католической, римско-католической и православной. воеводы полков и вожди цехов, военные, газетчики и многие другие — все без исключения подвергались строгой проверке гвардейцев в белом.
Приглашать верхушку Серого Ордена на присягу нового гетмана было давней традицией со времен Хмельницких, и неприятная огласка последних месяцев не могла нарушить ее. Совет Симох в старомодной форме напоминал группу прокаженных, которая случайно вместо лепрозория попала на свадьбу, — все держались в стороне от очередей с тремя клямрами. Северин, впрочем, этим не волновался, потому что к их компании неожиданно присоединился Савка Деригора. Брат Павлин также имел на себе рыцарскую форму, хвостиком ходил за Верой, беспрестанно дергал приклеенное за ухом перо и радостно улыбался, не отвечая ни на один вопрос Чернововка.
— Сестра... А Павлин тоже имеет дар? — не удержался Северин, пока делегация сероманцев стояла в очереди у входа в зал.
– Да, – ответила Вера. – Я пыталась понять этот дар… Но не смогла. Пытки сменили Павла, и его дар также изменился. Сам знаешь, он не говорит об этом.
— Говорит, что это секрет.
Впереди гвардиец перед дверью требовал от Данилишина убрать капюшон, но получил фигу под нос.
— Думаю, Павлин сам не понимает природу собственной силы и не знает, как объяснить это посторонним. Как бы там ни было... Он смог это овладеть, — Вера задумчиво посмотрела на Савку, который торчал рядом с задраной головой. – Мне кажется, что он видит все иначе. Может быть, смесь нашего мира и Потустороннего мира? Кто знает. Наше воображение мало, чтобы понять его силу.
Очередь сдвинулась и делегация Ордена наконец-то попала внутрь. В зале Черного совета было тесно, шумно и душно.
- Идите с Савкой на балкон, - вдруг Вера обалдела на несколько секунд. - И хорошо запомни следующее...
Она прошептала адрес. Северин повторил.
- А зачем...
– Я не знаю. Ты потом поймешь. Иди, Щезник. Пусть Мамай помогает.
- Приказываю выжить, - добавил Иван Чернововк.
Колодий махнул ему рукой, а Яровой ободряюще кивнул. Северин поднялся на второй этаж, где скопились гости второго эшелона, и стал рядом с Савкой, который держался у самых перил.
— Черный волк, — усмехнулся Павлин, словно впервые его увидел.
– У тебя перо немного облезло, – заметил Северин.
- Подарить новое?
– Облако скопилось. Перекрестные тропы! Полечу вместе с коршунами, — Савка испуганно оглянулся.
— Буду считать это согласием.
С балкона зал виднелся как на ладони: Совет Симох расселся недалеко от трибун, гвардейцы выстроились под стенами, поток гостей высыхал, пока не осталось свободного места ни внизу, ни на балконах... Через несколько минут церемония началась.
Оркестр заиграл государственный гимн, хор спел, собравшиеся поднялись и положили руки на сердца. Ладонь Северина коснулась тусклого золота нитей, которыми на кунтуше было вышито очертание Мамая. Глаза бежали рядами людей. Возможно, Панько был прав — если привести доказательства заговора перед всем панством, есть шанс быть услышанными...
Хор умолк вместе с оркестром. Последние звуки прокатились под куполом и зал зашуршал, усаживаясь поудобнее. На трибуну взошел католический архиепископ Марьян Дубровский — по традиции каждого гетмана рукополагал глава его конфессии. Архиепископ пространно, с длинными цитатами на латыни, говорил о святости Бога и власти, о самоотверженности и служении, о подлостях и преступлениях, о мудрости и справедливости, и так еще много тягучих минут, пока на трибуне его не сменил невысокий человек в белом — Иаков Яровой. Его появление было встречено овациями, не в последний раз благодаря тому, что речь архиепископа наконец кончилась.
Северин аплодировал и рассматривал Иакова, не похожего ни на Николая, ни на Ярему Яровых. Тот почтительно стал на колено; архиепископ благословил и положил на плечи золотую цепь гетмана. Под новую волну оваций Яровой поднялся и положил правую руку на Библию. Зачитал клятву хорошо поставленным голосом, который был слышен во всем зале — удивительно для такого небольшого мужчины. Видимо, мощный бас является родственной чертой Яровых, решил Северин.
После присяги к Якову приблизились маршалки Советов. Торжественно объявили уважаемому панству о результатах голосования и несомненной победе Ярового, после чего маршалок Красного совета, мамуловатый и потный, с поклоном передал Якову гетманскую печать; маршалок Черной, хромой и седой, протянул гетманскую булаву. Зал бушевал аплодисментами, когда новый гетман поднял булаву над головой, загорелись камеры репортеров. Овации продолжались минуту, потом стихли: началась речь.
— Моя мечта сбылась, — сказал Яков Яровой. — Теперь я могу осуществить мечты украинцев и уверяю уважаемых присутствующих, что сделаю это. Даю слово! Многие изменения ждут нас впереди. Своим первым приказом я докажу, что ожидание не было напрасным, а голоса, отданные за меня, стали правильным решением.
Гетман поднял печать над головой.
— Эта печать принадлежала самому Богдану! Ею Хмельницкий скрепил важнейшие документы нашего государства, один из которых – провозглашение Украинского Гетманата. Печать, изменившая историю! Историю не только нашей страны, но и всей Европы, Яков сделал паузу, пока аплодисменты не утихли. — Но она также подтвердила документы, которым лучше не существовать. Их было немало, позорных и досадных, но сейчас, дамы и господа, я имею в виду один из приказов Тимиша Хмельницкого. Он был достойным сыном отца своего! Мы благодарны ему за развитие страны и многие свершения, а особенно достойное настоящего государственника отречение булавы перед лицом смерти и приказ выбирать нового гетмана среди достойных. Но самая известная его грамота приобрела печально известность...
Иаков сделал паузу, чтобы все поняли, о чем сейчас пойдет речь.
— Больной вопрос Серого Ордена смущает всех. Это уже не первый раз — напомню, что вотумы недоверия против характерщиков пытались выдвинуть трижды: в тысяча семьсот тридцатом, тысячу семьсот восемьдесят шестом и тысячу восемьсот двадцать девятом. Ни одна из этих попыток не собрала кворума. Но времена меняются. Впервые в истории Красный совет и Черный совет успешно проголосовали за недоверие к Серому Ордену! Как ни печально мне признавать, они имели на то немало резонов. За последние месяцы нам открылась горькая правда, и несмотря на нежелание разрушать привычную картину мира пора принять ее: волчьи рыцари опозорили себя. Люди больше не верят сироманцам. Наверное, каждый из вас страдал вопросом — нужны ли они сегодня государству? У меня есть ответ.
В зале воцарилась мертвая тишина. Никто даже кликнуть не решался. Многие смотрели не на гетмана, а на волчьих есаул. Северин замер, сверля глазами фигуру в белом.
– Вы знаете, что я сам из сироманского рода. Мой дед - один из Совета Семих. Мой отец был характерником, – голос Якова вздрогнул. — Теперь вы ждете, что я вспомню своего брата... Но недавно я больше не имею брата. Из-за моей твердой позиции по вопросу характерщиков он пытался убить меня.
Охота прокатилась по рядам.
— Серый Орден перешагнул последнюю черту! – продолжил гетман громче. — Ведь покушение на кандидата государственная измена!
— Что ты несешь? — закричал Николай Яровой, спрыгнув с места. — Что ты, говно малыш, несешь?
Зал возмущенно заговорил. Совет Семь мигом окружили гвардейцы.
— Мне трудно говорить это, — продолжал Яков, несмотря на дедов демарш. — Но родной брат, который хотел убить меня, теперь ожидает приговор в тюрьме.
Забелая оглянулась и посмотрела на него. Северин понял, какой адрес она назвала.
– Уважаемые господа, слушайте мой первый приказ, – Яков поднял булаву вверх. — Я, гетманской волей, поддерживаю вотумы недоверия Красному и Черному советам! За государственную измену я отзываю грамоту, дарованную Тимишем Хмельницким Серому Ордену, отменяю и запрещаю его службу государству, забираю все права и привилегии волчьих рыцарей и объявляю их деятельность вне закона!
Северин почувствовал, что его сейчас истощает.
– Стойте! Так нельзя, – вскочил Панько. – Дайте нам слово защиты! Мы имеем право!
— Слово защиты вы получите в суде. Каждый сероманец ответит перед законом за свои деяния. Стоит! Приказываю арестовать волчьих есаул, - закончил гетман.
Гвардейцы подняли ружья; в ответ Данилишин, Басюга, Яровой и Колодий выхватили сабли. Через мгновение двое гвардейцев перешли на сторону Совета Семерых — это были назначенцы, чьи ружья теперь смотрели на других гвардейцев.
– Не занимай!
Загудело от криков. Соседи есаула бежали со своих мест, загорались камеры газетчиков. Проходы заполнили десятки вооруженных мужчин в черных униформах с белыми крестами — рекой они стекались к характерникам и становились вокруг гвардейцев с ружьями наготове.
— Сложите оружие!
– А вы еще кто такие? — проревел Николай Яровой.
— Это новый отряд Тайной Стражи, борзые Святого Юрия. - ответил из зала незнакомый Северину человек. — Они имеют право арестовать вас и вооружены серебряными шарами. Поэтому подчинитесь, господа, не усугубляйте положения.
— Да черта с два мы подчинимся твоим вылупкам, Кривденко, — даже в это время Данилишин оставался верен себе и капюшон не сбросил.
– Выслушайте наши доказательства! — закричал Панько, размахивая бумажками, как флаг. — Тайная Стража и Православная Церковь умышленно провели кампанию по дискредитации Ордена! Нас оболгали!
— Вас арестовали! — прервали его воины с белыми крестами. — Немедленно сложите оружие!
- Спокойно, - Корний спрятал саблю и шагнул вперед с пустыми руками. - Спокойно, господа! Не нужно кровопролитие. Опустите ваши ружья и дайте нам слово.
– Последнее предупреждение! Иначе мы откроем огонь!
– Не занимай!
Первый выстрел пробил голову Колодия, вслед за ним пал Панько, и многочисленные доказательства заговора покрыли его бумажным саваном. Яровой и другие назначенцы бросились в бой. их сабли прокосили гвардейцев и божьих воинов, но ряды черных мундиров с белыми крестами были гораздо многочисленнее. Под выстрелы, звон стали и крики умирающих в зале началась паника.
Савка в отчаянии взвыл, но Северин даже не взглянул на него, его взгляд прикипел к трагедии у трибуны.
Бой длился недолго. Упавший заколотый в сердце Басюга, Данилишина пронзило несколько серебряных шаров. Яровой сражался с медвежьим ревом; Иван перекинулся на волка, неуловимого и смертоносного; Вера взмахнула руками, и нападающие завизжали, а из их тел выпятились кровяные копья. Хорти умирали, но их было многовато.
Северин остолбенел от ужаса, словно это было первое побоище на его глазах.
Яровой, как горный великан, упал на землю под нашествием черных мундиров; гвардейцы-назначенцы лежали, их белые одежды запятнали красным; черный волк замер посреди прохода, его бока судорожно содрогались; Вера бросила последний взгляд — прямо в глаза Северину — через мгновение ее грудь прошила пули.
Он должен быть там, среди них!
Длинные волосы Забелы рассыпались по полу и проникали кровью, словно разлитое на снегу красное вино. Старый Чернововк упал рядом с ней, сомкнул глаза и умер. Его тело начало последнее превращение.
Люди вопили навалом у выходов, забыв о своих санах и титулах, взбешенно бились, давились и кусались за право вырваться наружу. Трибуна пустовала. На месте Совета остались мертвые тела, оружие и потёки крови. Северин оглянулся: Савка исчез, а к нему неслись несколько божьих воинов.
Прыгнув в Потустороннее, Чернововк шлепнулся с высоты третьего этажа на пошрамованную ногу. Одежда пылила пеплом, кунтуш, памятный подарок Захара, репнул на спине, а от боли перед глазами вспыхнули огоньки. Однако боль не затмила зрелища, которое он мог представить разве в худшем ужасе: как только на его глазах уничтожили Совет Семь есаул.
Глава одиннадцатая
Майя смеется, бежит босиком вдоль берега, ноги разбрызгивают капли воды. Черные волосы развеваются шелковыми лентами. Он кричит ей вдогонку, но Майя не оглядывается, не останавливается, пока не исчезает. Майя...
Темнота.
Летняя степь. Буйствует напоенное солнцем зелье. Густой пряный воздух дышит полынью, мятой и тимьяном. Под стрекотание незримого букашка ветер играет рябью на безбрежном травяном море — плыви куда угодно, черпай силы отовсюду, плыви до самого горизонта, плыви, пока хватит сил.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги