Теневой каганат

Интермедия

Ночь была кромешной, если не пользоваться фонарями и факелами, то разглядеть что-то дальше своего носа было непросто. Ветер теребил стены юрты [шатер, служивший временным домом кочевым народам], то и дело норовясь снести ее вместе со всем содержимым. Но несмотря на хлипкую с виду конструкцию, прибита к земле она была надежно, поэтому обитателям совершенно не страшны проказы погоды.

Впрочем, стихия лишь передавала настроение кагана. Это был крупный седовласый мужчина, в каждом движении, каждом изгибе тела, каждой морщине на лице которого читалась усталость. Сейчас он был в ярости, и был настолько страшен, что подойти к нему решился только юноша, так похожий на него самого. Единственное их отличие заключалось в том, что юноша был похож на написанный со старика портрет много лет назад.

Они оба обладали темными волосами, аккуратно постриженной бородой, у юноши она была короче и в ней отсутствовали седые волоски. Глаза парня были карие, словно сухая почва в майский день, у старца же настолько черные, что зрачков совершенно не было видно.

– Этот разговор окончен, я не стану прятаться, как трусливый щенок! – Сплюнул старик.

Происходящее его явно раздражало то ли от того, что его просят опуститься до унизительного положения, то ли от осознания, что на самом деле они правы.

– Отец, – начал юноша, включив всю мягкость в голосе, на какую только был способен.

На самом деле он был очень напряжен, но всеми силами старался держать себя в руках. Обычно такое чувство возникает, когда ты пытаешься повлиять на ситуацию, хотя точно знаешь, что от тебя тут ничего не зависит. Однако он не унимался, в глубине души верил, что путь даже из самой глубокой безнадеги можно проложить правильными словами.

– Кайту, – огрызнулся старик.

– Но, отец…– хотел было ответить сын, но Алаул не позволил ему вставить ни слова.

– Походу быть и я его возглавлю, – отрезал старик и поднялся со своего места, направляясь к выходу.

Кайту понимал, что если сейчас отец покинет юрту, обратного пути не будет, поэтому он решился на последний отчаянный шаг.

– Твоя смерть не вернет ее к жизни. Она мертва, – выкрикнул он.

Внезапно стало тихо. Так тихо, что казалось, будто сам ветер замер в ожидании грядущего. Алаул медленно повернулся, в его глазах бушевала тьма эмоций, но на злость там не было ни намека. Он посмотрел на сына так, будто впервые увидел его, будто они не стояли тут рядом все это время, а он недавно вернулся из очень долго путешествия.

Каган пересек помещение и оказался прямо напротив сына. Несколько мгновений вглядываясь ему в глаза, коротко кивнул. Этим жестом он дал позволение говорить. Кайту незаметно втянул побольше воздуха и продолжил.

– Ты всю жизнь нес правду битвами и мечом, может пора попробовать другой способ? Может пора сменить злость на милость, отпустить былое и наладить отношения? – Он внимательно следил за выражением лица стоящего напротив него отца, который крепко что-то обдумывал.

В голове Алаула проносилась туча мыслей и ощущалось, что он совсем не здесь, а где-то посреди безудержной реки собственного сознания. Наконец он тихо спросил.

– Что именно ты предлагаешь? – Голос его был низкий и хриплый, а говорил он медленно, как бы, прожевывая каждое слово.

– Дружеский визит. Мы возьмем подарки и угощенья и поедем налаживать отношения, – произнес тот, стараясь сделать свою речь холодной, отстраненной, в то же время уверенной настолько это возможно. – Мы покажем им свою силу не в бою, но как друзьям.

– Сын мой, – голос Алаула дрогнул. – Знай ты все, то никогда бы не стал произносить этих слов.

– Я знаю, что она моя сестра, отец. И что мы не можем жить местью. Этого мне достаточно, – отрезал Кайту и взгляд его стал суровее.

Ишек [дверь] неожиданно со скрипом открылась. Образовавшийся сквозняк потревожил пламя, ютившееся на бревнах в самом центре юрты. Внутрь резво вошел мужчина, на вид того же возраста, что и Кайту, на нем был шерстяной кафтан, а на голове как и полагалось расположилась бурек [национальная шапка]. Она была сделана из шерсти, расшитой серебром незатейливыми завитушками, а по диаметру обрамлялась мехом куницы. Сзади от головного убора свисали два хвоста, длиной примерно до лопаток. Это говорило о том, что он еще не заслужил высокого чина, но уже имел честь обращаться к предводителю.

– Великий Хан! – Обратился он голосом военного: громко и без эмоционально.

Вошедший отвесил поклон на тридцать градусов и тут же выпрямился, вперив взгляд перед собой, избегая смотреть на Алаула и Кайту.

– Не сейчас, Изгиль, – рявкнул старик. – Все потом.

– Прости, Великий хан, в моих руках срочное донесение от ашинов [шпионов], – он протянул тоненькую золотую трубу. В таких обычно доставляли короткие послания от шпионов.

Алаул бросил неодобрительный взгляд, но ничего не ответил. Вместо него к служивцу подошел Кайту и аккуратно взял из его рук письмо.

– Спасибо, Изгиль. Ты можешь идти, – сказал Кайту, не глядя на него.

– Досточтимый, – поклонился Изгиль и поспешил удалиться.

Пламя в костре снова недовольно дернулось, словно кошка, потревоженная назойливой мухой. Все внимание Кайту было приковано к тоненькой золотой трубочке в его руках. Казалось будто в этом письме что-то настолько важное, что изменит его жизнь, а возможно и всколыхнет весь мир.

– Отец, ты позволишь? – Обратился он к Алаулу. Тот лишь раздраженно махнул рукой, давая свое согласие. – «Старый пес болен, скоро отдаст душу УлЕукам [ангелы смерти]. Выводок не пережил зимовки», – прочитал Кайту вслух. – Что это значит? – Спросил он, подняв взгляд на отца, тот лишь стоял задумчиво, изучая точку на тирма, сделанную плотной войлочной ткани.

– Я даю тебе добро, – сказал Алаул, проигнорировав вопрос. Повернувшись к сыну, он вновь сократил расстояние между ними. – Но учти, – старик поднял палец, готовясь особенно подчеркнуть то, что он собирался сказать. – Если у тебя не получится, я сожгу все их дома и убью столько людей, сколько смогу найти, – продолжил он, переходя на угрожающий шепот.

Алаул помедлил, вглядываясь в глаза сына, а в его собственных, казалось, пылал огонь, способный испепелить любого. Он ткнул сына в грудь и по старчески втянув побольше воздуха в легкие, продолжил.

– А ты навсегда останешься во дворце узником и трона тебе не видать, как своих ушей, – несколько мгновений он изучал сына, ожидая, что на его лице отобразится все, что тот чувствует, но Кайту лишь коротко кивнул. – Бери все, что нужно и отправляйся как будешь готов, но не позднее следующей новой луны.

На этих словах он наконец покинул юрту, оставив Кайту наедине со своими мыслями.