Тени прошлого. Восставшие

Глава 2

Утро понедельника, 22 июня, выдалось для летунов тяжким.

Старший лейтенант Истомин проснулся первым в шесть часов. Соскользнув с кровати и удерживая рот ладонью, метнулся к санузлу.

Его рвотные позывы разбудили и Фролова, и Боброва.

В отличие от штурмана, командир экипажа похмельем никогда не болел. Напротив, после хорошей попойки с утра его тянуло на жратву. Вполне мог съесть половину большой кастрюли борща. Особо не страдал и Бобров. Только вид имел совсем не респектабельный, опухший, и физиономию цвета фиолета. Отличительная особенность, которая постоянно выдавала прапорщика, так это до неприличия пунцовый нос.

– Рыгает, – резюмировал Бобров, потянувшись за пачкой сигарет.

– Не кури здесь, – сказал Фролов, – иди в курилку на улицу.

– А чего? До этого же курили спокойно в отсеке.

– Не врубаешься?

– Нет!

– Илье и так хреново, слышал, как выворачивает, а от дыма хуже станет.

Техник вздохнул:

– Ну раз так, то конечно, ладно, потом покурим.

Из санитарного узла вышел бледный Истомин.

Бобров усмехнулся:

– Илюша, ты, в натуре, как поганка бледная.

– Помолчи. Хотя нет, скажи лучше, у нас есть чем похмелиться?

Фролов воскликнул:

– Какое опохмеление, Илья? Через полтора часа завтрак, затем общегарнизонное построение.

Бобров потер лоб.

– А разве вчера комэск обещал нам кросс?

При слове «кросс», Истомин вновь метнулся в туалет, и оттуда донеслись звериные рыки.

– Говорил что-то, – ответил Фролов, – но станет ли проводить, вопрос. Все же Елагин в общем-то мужик нормальный, должен вникнуть в ситуацию.

– Должен не значит обязан.

– Посмотрим.

– А Илюхе реально хреново.

– Только что заметил?

– Удивляюсь, на хрена пить, если так болеешь?

– Это ты у него спроси.

Вернулся Истомин бледнее прежнего. Сел на кровать, протер мокрое лицо полотенцем:

– Не, мужики, не похмелюсь – сдохну.

– Не сдохнешь, – проговорил, подымаясь, Фролов.

В разговор вступил Бобров:

– Илюх?! Все хотел спросить, вот тебя постоянно по утрам полоскает, если вечером выжрешь. Спрашивается: на хрена тогда пьешь?

Истомин взглянул на борттехника каким-то сожалеющим взглядом:

– Сам-то понял, что спросил?

– Я-то понял, и я не болею, ну если так, чуть-чуть, командиру вообще все до фени, свежий, как огурец, только жрать хочет. Но тебя же всего выворачивает.

– И чего теперь? Завязывать?

– Конечно. Не бухал, сейчас встал бы, побрился, умылся, пробежку сделал, на турнике повисел – и в строй с прекрасным настроением.

– Да? А может быть, с ума дернулся бы по трезваку со службой нашей?

– Но летаешь-то трезвый?

– Это когда как, и ты знаешь об этом. Даже сейчас у меня пульс и давление, как у космонавта. А перегар… Это хрень. Так есть у нас похмелиться?

– Вывернет, – ответил Фролов, направившись в туалет и душ.

Истомин взглянул на техника:

– Юра?

– Ну что, Юра? Вчера комэск заходил, к соседям, все забрал, свой пузырь мы допили, хотя… надо посмотреть. Ты глянь в холодильник?

– Вряд ли, если бы и тут бухали, то водка стояла бы на столе.

– Но и пустых бутылок никто не выносил.

– Да?

– Не до того было.

– Это понятно, здесь пустой тары нет, значит.

Он подошел к холодильнику, открыл дверку:

– Ну слава богу, граммов двести есть.

– Там пузырь?

– Угу, и на дне водка. Маловато только.

– Вспомнил, Павлов заходил, он ополовинил. Ты давай, пока Фрол не вернулся, а то и это отнимет.

– Да что он, изверг? Не-е, Вова нормальный мужик.

Однако схватил бутылку, влил в себя остатки, примерно около двухсот граммов, закрыл рот рукой, вернулся к кровати, сел, нагнувшись.

– Ну что, легчает?

Истомин отмахнулся свободной рукой, отстань, мол.

Так просидел с минуту. Вышел из санузла командир экипажа.

Взглянул на Истомина, на Боброва:

– Что с ним? – указал на штурмана.

– Борьба.

– В смысле? – удивился Фролов.

– В холодильнике оставалось немного, Илюха и глотнул. А сейчас водка, видно, туда-сюда по организму гуляет. Проглотит, легче станет, нет…

Техник не договорил.

Истомин вскочил и рванулся в туалет, едва не сбив командира.

Вскоре вернулся с таким обиженным лицом, будто у него отняли счастливое детство.

– Ну не твою мать? – воскликнул он. – Ведь почти прошла и вдруг назад.

Фролов сказал:

– Под душ встань!

– Не говори ничего, командир. Короче, нет у тебя сегодня штурмана. Ложусь и жду смерти.

Командир экипажа кивнул Боброву:

– Сходи к соседям, может, у них что осталось, не все выгреб Елагин.

– Ты разрешаешь похмелку?

– А что мне, по-вашему, делать? Таким Илюху в столовую тащить? Чтобы он там всем аппетит попортил? Или в таком виде на построение выводить?

– Понял, я мигом.

Бобров обернулся быстро. Принес бутылку водки.

Истомин тут же схватил ее.

– В кухонный отсек! – приказал Фролов. – Нам здесь твои мучения лицезреть ни к чему.

Штурман скрылся в кухонном отсеке.

Командир спросил:

– Как там соседи?

– Это нечто.

– Что?

– На них страшно смотреть. Но в отличие от Илюши, не похмеляются, пытаются привести себя в порядок. Да и отсек тоже. Там такой срач!

– Да, погуляли на славу.

Неожиданно и без стука вошел командир эскадрильи.

Истомину удалось проглотить водку, и он пришел в себя, хотя и выглядел, как раньше.

Фролов и Бобров поднялись.

– Ну, здравствуйте, товарищи офицеры и прапорщики.

– Здравия желаем, – ответил за всех командир экипажа.

Елагин окликнул штурмана:

– Истомин? А ты чего на кухне? Иди сюда, бледнолицый ты наш.

– Грех, товарищ подполковник, над чужим несчастьем смеяться.

– Так на нет и не будет никакого несчастья.

– Ага?! Не будет. Еще хуже будет.

Старший лейтенант зашел в спальный отсек, встал рядом с боевыми товарищами.

Елагин же присел на табурет.

– Ну что, парни, кросс?

Истомин взмолился:

– Товарищ подполковник, давайте без этого? Или хотя бы не сегодня.

– На жалость давишь, Илья?

– Командир обязан заботиться о своих подчиненных.

– Ну ты поучи еще меня.

– Виноват.

– Соседи как?

Фролов пожал плечами:

– Откуда нам знать?

– А разве Бобров не бегал к ним за бутылкой водки?

Офицеры переглянулись.

Бобров был крайне удивлен.

– Откуда вы знаете, товарищ подполковник?

Командир эскадрильи усмехнулся:

– Плох тот начальник, который не знает своих подчиненных.

– Но вас не было в модуле?!

– Не было. Но догадаться о ваших действиях не сложно. Истомин после пьянки блюет, надо подлечить, иначе в строй не выгнать. У самих водки нет, а где могла остаться? У соседей, там, где вчера обмывали рождение сына Ловеса. Кого командир экипажа пошлет за «лекарством» для штурмана? Естественно, борттехника, так как сам штурман не в состоянии пройти даже в соседний отсек. Логика.

Фролов кивнул:

– Причем железная.

– Ладно, пойду посмотрю на «орлов» Короленко.

Истомин проговорил:

– Товарищ подполковник, прошу, обойдемся без физических нагрузок?

– Посмотрим.

К появлению комэска второй экипаж успел навести поверхностный порядок, а вот себя не все. Ловес и Кирсанов были похожи на пугала.

Экипаж поприветствовал командира эскадрильи.

– Хорошо посидели? – вкрадчиво спросил Елагин.

Короленко вздохнул:

– Вы же сами вчера все видели.

– Хорошо. Даже слишком. А за удовольствие что? Надо платить.

Кирсанов сказал:

– По-моему, мы не в борделе, товарищ подполковник.

– Даже в борделе таких физиономий не увидишь, ты на себя в зеркало смотрел?

– Смотрел. И что? У нас еще есть время привести себя в порядок.

Елагин посмотрел на часы:

– Двадцать минут!

– Этого достаточно.

– Ладно. Погляжу на вас в столовой! И предупреждаю, еще раз такая пьянка, выговором не отделаетесь.

Елагин ушел.

В отсек экипажа «34-го» заглянул Истомин. Ему значительно полегчало.

– Привет, мужики!

– Привет, Илья. Поправил здоровье?

– Да, спасибо, выручили. Елагин заходил?

– Только что ушел.

– Насчет кросса что?

– Чего? – переспросил Ловес. – Какого кросса?

– Комэск вчера обещал устроить, чтобы дурь из наших голов выбить.

– Не помню! Но ничего не сказал, только то, что посмотрит на нас в столовой.

– Ну и хорошо, – облегченно выдохнул штурман «33-го». – Еще раз спасибо, я к себе.

– Погоди, – задержал его Короленко, – подполковник у вас тоже был?

– Перед вами.

– Ругался?

– Да нет. Подкалывал.

– Значит, обошлось. Выговоры – это все хрень. Сегодня наложили, завтра снимут.

– Нашел о чем беспокоиться, у меня этих выговоров не меньше десятка. И что? Капитана все равно не получать в ближайшей перспективе. Орден тоже не светит. Так что хрень все это. Пошел, мужики. За мной должок.

– Вот это правильные слова, Илюха, – сказал Кирсанов.

Истомин вернулся в отсек.

В 8:30 все были в летном блоке офицерской столовой. Для летного состава полагался иной, нежели у сухопутных офицеров и прапорщиков, рацион. Поэтому столовая и была поделена на блоки.

Позавтракав раньше, командир эскадрильи прогуливался между столами, наблюдая за личным составом. Особенно за экипажами, устроившими пьянку. Но ничего, привели себя в порядок, пищу принимают без аппетита, но все, что положено. От этого занятия его оторвал посыльный штаба десантно-штурмового полка. Солдат с повязкой подошел к комэску:

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться, помощник дежурного…

Елагин прервал рядового:

– Что такое?

– Дежурный просил передать, что вас вызывает командир полка.

– Вот так и вызывает?

Эскадрилья была придана полку, и командир полка являлся пусть и временно, но начальником летчиков.

– Так дежурный по части передал.

– И как срочно вызывает?

Солдат пожал плечами:

– Виноват, не знаю.

– Ладно, иди скажи дежурному, сейчас буду!

– Есть.

Посыльный ушел. Офицеры эскадрильи смотрели на командира.

– Я в штаб.

Он кивнул заместителю по политической части капитану Уткину:

– Андрей Владимирович, после завтрака офицеров и прапорщиков на плац. Если не поступит иной команды.

– Да, товарищ подполковник.

Елагин прошел в штаб полка. Вошел в кабинет командира, подполковника Кротова:

– Приветствую тебя, Александр Сергеевич, вызывал?

– Здравствуй, Семен Андреевич.

Командиры полка и эскадрильи были одного возраста, в одном звании, должности разные, но это не так важно, поэтому в неформальной обстановке обращались друг к другу на «ты», когда по имени-отчеству, когда только по имени.

– Проходи, присаживайся, сейчас замполит подойдет, обсудим одно дело.

– Серьезное дело?

– Да как сказать?! Точно сказать не могу. Замполит объяснит, это он полностью в теме.

– Хорошо, значит построение откладывается?

– Нет, начальник штаба проведет. У меня так, а по своим решай сам.

– Я позвоню?

– Конечно? Что за вопрос?

Командир эскадрильи воспользовался телефоном внутренней связи, вызвав дежурного:

– Костылев? Елагин.

– Да, товарищ подполковник.

– Передай начальнику штаба, чтобы провел развод, я задержусь у командира полка. Распорядок по расписанию!

– Понял!

– Выполняй!

– Есть!

Елагин положил трубку, и тут же в кабинете появился заместитель командира полка по политической части, майор Харламов:

– Разрешите, Александр Сергеевич, – обратился он к Кротову.

Тот кивнул:

– Проходи, Олег Михайлович, докладывай, что у тебя?

– Минуту.

Замполит присел за стол рядом с командиром, напротив Елагина.

– Тут такое дело, Александр Сергеевич. На нас вышли афганцы.

– В смысле?

– Как-то дозвонились до дежурного.

– Интересно. Хотя у глав поселений телефоны имеются. Что за афганцы?

– Из кишлака Тахарак, что в шестидесяти километрах от базы.

– Что хотят?

– Помощи просят.

– Помощи? – Кротов взглянул на замполита.

– Да, у них малец восьми лет тяжело заболел, своих медиков, понятно, нет, пытались обратиться в госпиталь Кабула, не смогли, до нас кое-как дозвонились. Старший их объяснил, что умирает пацан.

Кротов вздохнул:

– Этого нам еще не хватало.

Он раскрыл карту:

– Так, и где этот Тахарак?

В разговор вступил комэск:

– В Уджерском ущелье.

– Да?

Кротов все же посмотрел в карту.

– Точно. Что будем делать?

Замполит сказал:

– Надо бы помочь. Думаю, подполковник Елагин не откажет выслать к кишлаку вертолет, чтобы забрать пацана?

Комэск проговорил:

– Район стремный. Если помните, на прошлой неделе там обстреляли нашу пару «Ми-8». Хорошо, что били с автоматов и машины находились на приличной высоте.

– Они, значит, нас обстреливают, а мы им помогай? – командир полка посмотрел на замполита.

– Но, Александр Сергеевич, не все же афганцы воюют. И мирные дехкане или чабаны не стали бы стрелять по вертолетам. Да и мальчишка в чем виноват?

– Ну не знаю. Что решил, Семен Андреевич? – спросил Кротов у Елагина.

– Надо лететь. Пацан действительно не виноват, что идет война.

– Отлично, – сказал замполит, – но тогда вам надо поторопиться. Судя по докладу дежурного, состояние мальчика тяжелое.

– Машину я выделю, на подготовку уйдет не больше получаса. Но надо и врача с сестрой или медбрата брать. Возможно, придется помощь на месте оказывать.

– Это не проблема, я решу этот вопрос, – заверил замполит.

– Решай. А с афганцами связи обратной нет?

– Это вряд ли, – проговорил командир полка и спросил: – А что?

– Так кишлак в ущелье, место там довольно широкое, снизиться можно, а вот дно какое? Нужна площадка, чтобы посадить вертолет.

– Здесь я тебе ничем помочь не смогу.

– Ладно, пошлю Фролова, он пилот опытный, найдет, где посадить машину. Давайте в эскадрилью медперсонал. Я буду там, начмед пусть подсуетится.

Замполит проговорил:

– Одних врача и сестры мало будет, надо еще пару бойцов да носилки. Но и это я возьму на себя.

– Хорошо! Тогда работаем, – подвел итог совещания командир полка.

Командир эскадрильи прошел до учебного модуля, где собрались экипажи.

Вызвал Фролова.

Тот вышел к командиру.

– Да, товарищ подполковник?

– Истомин в порядке?

– Так точно. Вылет?

– Да.

– Куда?

– Ты задаешь вопрос, на который напрашивается один ответ.

– Далеко лететь?

– Нет, в Тахарак.

– Вы хотели сказать к Тахараку?

– Я сказал, в Тахарак.

Подполковник объяснил обстановку.

– Теперь ясно?

– Так точно! Но мы вроде провинились и не в лучшем состоянии. Есть и другие экипажи.

– Не пройдете медосмотр, отправлю другой. На тебе остановился потому, что ты, не хочется хвалить после вчерашнего, но… самый опытный в подобных делах. Ты уже сажал вертолет в ущельях, выбрасывая десант. У других командиров опыта меньше. А я не хочу потерять машину и людей. Вылет в 9:30.

– Тогда, может, обойдемся без медосмотра?

– Нет! Все, как положено. Сейчас всех своих в медпункт. Далее сразу на площадку. Пока будете в медпункте, я переговорю с дежурным метеорологом и связистом, уточню прогноз погоды, хотя какие могут быть изменения, если только нет на подходе «афганца», рабочие частоты, в общем, подготовка в экстренном режиме.

– Что, так плох пацан?

– Афганцы говорили, что плох. Да, еще с вами полетят врач с медсестрой и бойцы с носилками. Хрен его знает, что и как предстоит им делать. Понял?

– Так точно. Один вопрос: руководитель полета будет, или обойдемся?

– Все экстренно, но как положено. Будет руководитель полетов. Но давай, вперед.

– Есть!

Через пять минут экипаж вошел в полевой медицинский пункт, где находилось помещение медперсонала и вертолетной эскадрильи.

В кабинет Петровской ввалились гурьбой.

Фролов, улыбаясь, поприветствовал врача:

– Доброе утро, Рита!

Женщина в белом, безупречно отглаженном халате взглянула на командира экипажа:

– Не Рита, Фролов, а капитан медицинской службы Петровская.

– О, как серьезно.

– Да и только так. Я в курсе вашего вылета. Вас, Фролов, прошу остаться, остальным ждать в коридоре.

– Товарищ капитан, – не без юмора сказал Фролов, – вы не можете не знать, зачем мы летим. В кишлаке умирает пацан, и каждая минута на счету. А нам еще машину готовить, так что давайте…

На что Петровская ответила:

– Давайте, капитан Фролов, не тратить попусту время.

Командир кивнул подчиненным:

– В коридор и в очередь.

– Как достала эта бюрократия. А говорят, она только на гражданке, – пробурчал Бобров.

Истомин вытолкал прапорщика в коридор.

– Не зли эту мегеру, Юра, от меня такой перегар.

– Орех мускатный пожуй.

– Эта врачиха учует, хоть литр мочи выпей.

– А что, неплохая идея.

Бобров усмехнулся и присел на стул.

Истомин не успел. Дверь блока открылась, и появилась медсестра эскадрильи, Людмила Румянцева.

– Оп-па! – воскликнула она. – Кого я вижу?

– Привет, Люд.

– Привет.

– Давай отойдем?

– А чего вы здесь, проблемы?

– Вылет.

– Ну тогда ты, Истомин, попал.

– Перегар?

– Угу! И где же так нажрался?

– Отойдем!

Они отошли к торцевому окну, под кондиционер.

Истомин рассказал о вечеринке.

Людмила посмотрела на него:

– И когда ты узнал, что у вас намечаются посиделки?

– Где-то в обед.

– Меня предупредить трудно было?

– Извини, не получилось.

– Не получилось? А я девочек попросила оставить отсек, ждала тебя, как дура. А ты в это время бухал. Нет, я ничего не имею против мужских компаний, и ты мне, в конце концов, не муж и даже не жених. Но предупредить-то мог?

– Прости, дорогая. Честное пионерское, больше не повторится. А сегодня буду непременно.

– Сегодня я заступаю на дежурство.

– Ну и прекрасно. Здесь удобств больше, чем в секторах модуля.

– Сюда придешь?

– Почему нет? И отмазка всегда найдется. Живот заболел, вот и явился ночью в медпункт, куда же еще!

– Ладно. Но Петровская вряд ли допустит тебя до полетов.

– Так помоги, родная.

– Ты не знаешь капитана?

– Знаю, но знаю и то, что ты можешь помочь.

– Ты понимаешь, что предлагаешь?

– Ну придумай что-нибудь, Люд, мне обязательно лететь надо, иначе комэск может заменить экипаж. Я и так нарисовался, не сотрешь, а тут еще отстранение от полета.

– Ладно. Жди! Но будешь должен мне!

– Господи, и кому я только не должен в этом гарнизоне?!

– Мне особо!

– Базара нет, дорогуша.

Сестра зашла в кабинет и тут же вызвала Истомина:

– Заходите, товарищ старший лейтенант.

С ним вошел и Бобров, так как командир прошел медосмотр.

Техник попал к Петровской, Истомина же усадила напротив себя медсестра. Врач недовольно посмотрела на Румянцеву, ей было известно, что она крутит любовь со штурманом и вообще медсестра в присутствии врача не могла проводить осмотр, однако Петровской пришлось закрыть на это глаза. Как знала она об увлечении Румянцевой, так и медсестра была в курсе, что Петровская иногда спит с начальником штаба полка. Афишировать эту связь майор, естественно, не хотел, да и Петровской ни к чему.

Румянцева допустила Истомина до полетов.

И он довольный вместе с техником вышел из кабинета.

Экипаж направился на летное поле. Там Бобров тут же приступил к своей штатной работе, расчехлил «пепелац», открыв капот, осмотрел все системы и агрегаты, проверил уровень масла в главном редукторе, в промежуточном, в хвостовом, в каждом двигателе, заправку топливом, целостность контровочной проволоки на каждом узле автомата перекоса. Заполнил технический журнал, расписался. В докладе командиру необходимости не было. Капитан Фролов и старший лейтенант Истомин провели собственный осмотр. Командир расписался в журнале.

Подъехала санитарная машина. Тут же появился и командир эскадрильи.

Фролов доложил о готовности к вылету. Из санитарного «УАЗа» двое десантников в легкой экипировке вытащили носилки, перенесли их в грузовую кабину, туда же прошли врач полкового медицинского пункта старший лейтенант Василько и медсестра с увесистым санитарным пакетом.

Командир эскадрильи пожелал Фролову удачи, и экипаж поднялся в кабину. Каждый отрегулировал под себя кресло, устроился удобнее на подвесной парашютной системе, осмотрел приборы. Истомин доложил о напряжении в сетях.

Подогнали АПА – аэродромный источник питания, борттехник со специалистами подключил его к бортовой шине. Штурман зачитал карту:

– Напряжение сети – норма, топливный насос включен, пожарные краны открыты…

Борттехник занял свое место на отдельном кресле позади командира и штурмана.

Фролов включил радиостанцию, запросил руководителя полетов:

– Береста, Тридцать Третий!

– На связи!

Владимир узнал голос капитана Волгина.

Фролов продолжил:

– Береста, Тридцать Третьему запуск.

– Тридцать Третий, ветер сто десять градусов, четыре метра в секунду, запуск разрешаю.

– Разрешили.

Фролов запустил двигатели. Включились все приборы систем вертолета. Командир и штурман проверили их показания. Порядок.

Штурман доложил:

– Давление в тормозной системе – норма, рулежная полоса свободна.

Фролов вызвал Волгина:

– Береста, Тридцать Третьему предварительный.

Руководитель полетов ответил:

– Тридцать Третьему предварительный разрешаю!

– Разрешили.

Командир экипажа растормозил колеса, отдал ручку от себя и плавно увеличил шаг-газ, потянув вверх ручку слева от кресла.

Вертолет тронулся с места, пошел по рулежной полосе. Через несколько метров Фролов затормозил, проверил тормоза. Порядок. Проехал дальше по магистральной рулежке к черте, обозначающей предварительный старт. Примерно в пятидесяти метрах от выезда на взлетно-посадочную полосу.

У черты «Ми-8» остановился.

Истомин вновь доложил, хотя Фролов прекрасно все видел:

– Полоса свободна, на глиссаде нет заходящих на посадку бортов.

Командир кивнул, вызвал руководителя полетов:

– Береста! Тридцать Третьему исполнительный (разрешение вырулить на исполнительный старт).

– Тридцать Третьему исполнительный разрешаю.

– Разрешили.

Вертолет вырулил на взлетно-посадочную полосу и встал на курсе взлета.

Штурман читал карту:

– Курс взлета шестьдесят, авиагоризонты – разарретированы, обогрев ПВД (приемник воздушного давления) включен, триммеры во взлетном положении.

Фролов вызвал Волгина:

– Береста, Тридцать Третий карту выполнил, к взлету готов.

– Тридцать Третий, – ответил руководитель полетов, – взлет разрешаю.

– Принял, взлетаю!

Истомин включил на часах кнопку отсчета времени. Фролов плавно увеличил «шаг-газ», одновременно потянув на себя и вправо ручку управления, чуть толкнув правую педаль, компенсируя увеличивающийся реактивный момент несущего винта.

Первой, как и положено, от бетонки оторвалась передняя стойка шасси, затем левое колесо основных шасси, последним – правое колесо.

Вертолет оторвался.

Фролов перевел режим связи на переговорное устройство.

Поднявшись на сто метров, Фролов выполнил разворот на нужный курс.

Штурман доложил:

– Курс шестьдесят, исправленный курс шестьдесят четыре, ветер усиливается!

– Принял!

Вертолет пошел над плато на высоте в тысячу метров, выдерживая скорость в сто пятьдесят километров в час.

Спустя десять минут он опустил машину до высоты шестьсот метров, снизив скорость до ста километров в час. Развернул в ущелье. Оно было широким, безопасным с точки зрения обстрела с плато. Миновали брошенное селение Астар, подошли к нужному кишлаку Тахарак.

Командир взглянул на Истомина:

– Что с площадкой?

– Есть и с запада, и с востока. Чистые, видно, местные подсуетились. Направление ветра попутное, так что придется развернуться.

– Делаем.

«Ми-8» прошел над кишлаком, на улице которого собралась приличная толпа. Люди махали пилотам, видно, что-то кричали. Выйдя из ущелья и развернувшись, Фролов сбросив скорость и высоту, тихо, как говорится, нежно, подвел «Ми-8» к селению и плавно посадил машину на восточной, дальней от кишлака, площадке. Закрепив шасси, он убрал «шаг-газ».

Лопасти еще вращались, когда борттехник открыл дверку грузовой кабины и выбросил трап.

По нему спустились медики, бойцы с носилками.

К ним бежали мужчины, размахивая руками.

Вскоре толпа налетела на медиков и бойцов. Двинулись в селение.

Истомин, видя все это, проговорил:

– Видать, действительно хреново дело у местного пацана, раз весь кишлак на улицу выскочил.

– Да они все тут родня.

– А что будет, если парень умрет до того, как мы заберем его?

– Хрен его знает. Все может быть, но местные нашим ничего не сделают, грубить, угрожать могут, а вот причинить вред вряд ли. Знают, у нас связь с базой и если что, то максимум через полчаса тут появятся «полосатые». И разнесут на хрен весь этот кишлак.

– Но нам-то от этого не легче? Ведь ты не поднимешь машину без медиков и солдат?

– Подняться поднимемся, отойти не отойдем. Но у нас есть крупнокалиберная пулеметная установка. Откроем предупредительный огонь.

– А они по нам!

– Илья?! У тебя опять депрессуха?

– Честно говоря, состояние не ахти, но в общем…

– Ну и помолчи. Смотри за приборами и будь готов к действиям, я отслеживаю обстановку, Бобров у машины смотрит.

Медики в кишлаке не задержались.

Вскоре толпа двинулась обратно. Мужчины несли носилки, бежали бегом, рядом врач, солдаты, за ними еле успевала медицинская сестра, кто-то из местных забрал у нее большой санитарный пакет.

Больного загрузили на борт, вместе с парнем остался афганец. Поднялся медперсонал и охрана. Борттехник поднял трап, закрыл дверь, прошел в кабину:

– Домой, командир, быстрее!

Толпа отбежала от вертолета.

Фролов поднял вверх ручку слева от сиденья, увеличивая мощность двигателя.

Машина медленно оторвалась от грунта, начала подъем.

Набрав высоту в двести метров, Фролов запросил курс, хотя знал, куда лететь. Но положено. Штурман доложил. Увеличивая скорость и высоту, «Ми-8» пошел над ущельем.

Борттехник зашел в кабину:

– Командир!

Фролов оглянулся:

– Что такое?

– Врач старлей требует связи с базой.

– А больше ему ничего не надо?

– Требуется подготовить операционную, чтобы начать операцию сразу по прилету.

– А что у пацана?

– Хрен его знает, но состояние тяжелое.

– Ладно, давай сюда медика.

При появлении врача штурман передал ему наушники с переговорным устройством, переключая кнопку на ручке управления в режим радиостанции.

– Позывной базы – Береста. Знаешь, как пользоваться связью?

Старший лейтенант, медик, держа гарнитуру, отрицательно мотнул головой.

– И чему вас только учат?

Истомин вызвал Волгина:

– Береста, Тридцать Третий!

– Да?! Береста на связи!

– Медик на борту хочет поговорить с полком.

– Понял, переключаю.

– Буян на связи, – ответил начмед.

Вообще-то Буян – позывной командира полка, но своего у медика не было.

Показав, как работать, Истомин вернулся к своим обязанностям.

– Буян! Василько!

Фролов с Истоминым переглянулись, усмехнувшись. Врач совершенно не имел понятия, как работать с радиостанцией. Вернее, как вести переговоры.

– Что у тебя?

Истомин слышал переговоры.

– Больного взяли на борт. У него перитонит. Готовьте срочно операционную, бригаду.

– Сколько у нас есть времени?

– На подготовку операционной?

– На то, чтобы спасти парня?

– Думаю, если в течение часа сделаем операцию, то выживет.

– Передай гарнитуру пилотам.

Ответил штурман:

– Буян! Тридцать Третий!

– Это начмед! Когда ожидать вас?

– Минут через десять будем на летном поле.

– Понял, хорошо!

– До связи, начмед! – не удержался Истомин.

– Что? – не понял начальник медицинской службы полка.

– Отбой!

Штурман отжал кнопку, включив самолетное переговорное устройство. Фролов вывел вертолет из ущелья, начал подъем.

Медик продолжал оставаться в кабине, завороженно глядя вперед. Такого он еще не видел. Полет из кабины.

– Старлей, – привел его в себя штурман.

– Да?!

– А что это за хрень, перитонит? Заразная?

– Не заразная. Перитонит – это, если попроще, воспаление брюшины, попадание в брюшную полость инфекционных и химических раздражителей.

– Ну спасибо, объяснил. А еще проще нельзя?

– У вас был аппендицит?

– Был, вырезали.

– Ну вот, у афганского мальчика тоже аппендицит, но началось осложнение, произошел разрыв червеобразного отростка, аппендикса. Гной попал в брюшную полость. Это, если не прооперировать срочно, приведет к смерти.

– Но вы успеете вытащить пацана с того света?

– Должны успеть. Забрали вовремя. Еще час – и мы бессильны были бы что-либо сделать.

– Мы всегда появляемся вовремя. А что за «дух» летит с нами? Я имею в виду мужика!

– Это отец ребенка.

Фролов спросил:

– Почему без моего разрешения?

– Извините, я думал, вы будете не против!

Фролов покачал головой:

– Ну медики, иди к больному, тут тебе не смотровая площадка.

– Да, да, извините.

Вертолет вернулся на базу в 11:00.

К нему подкатила санитарная машина, носилки с больным перенесли в «УАЗ», тот с медиками, больным и его отцом пошел к полковому медицинскому пункту. Бойцы пошли пешком в свое подразделение. Экипаж же отключил все системы, заглушил двигатели, вышел из машины. Борттехник остался в кабине. Ему еще предстояло провести ряд мероприятий.

Фролов направился на доклад к командиру эскадрильи.

Истомин развернул было к модулю, но капитан поправил его:

– Илюха?! Успеешь! Сейчас со мной!

– Но мне-то чего делать в штабе?

– Это приказ.

– Да брось, Володь.

– Я бутылку, в которой еще половина осталась, выброшу.

– Эх, бьешь прямо в душу. В штаб так в штаб.

Комэск принял доклад, поблагодарил летчиков.

Взглянул на штурмана:

– В порядке, Илья?

– Почти.

– Ничего, пообедаешь, все пройдет, а нет, так сходишь к своей сестричке, она даст какую-нибудь пилюлю. Это через нее получил допуск?

– Какая разница, товарищ подполковник? Выполнили задачу? Выполнили. Надеюсь, обратно больного парня в Тахарак сегодня тащить не заставите?

– Нет. Ему придется полежать.

– А отец его будет по гарнизону болтаться?

– Это не твоя забота, а особистов.

– Ясно!

– Отдыхайте.

Командир и штурман вышли из штабного модуля.

Фролов улыбнулся:

– К Людмиле за пилюлей?

– В отсек! Сейчас-то ты не запретишь мне подлечиться?

– Перетерпишь, к вечеру станет лучше, а встретишься с сестричкой, так она в постели вылечит тебя окончательно.

– Ага?! Если до постели я не загнусь.

– Ладно, пошли в отсек, добьешь свой пузырь.

– Вот это другой разговор, командир.

В отсеке Истомин допил бутылку, граммов сто двадцать, и этого хватило полностью поправить здоровье. Наконец-то он чувствовал себя здоровым, полным сил человеком.

Пришел борттехник, доложил о том, что проверил вертолет после полета, заправил, зачехлил.

Упал на койку, заложив руки за затылок. Взглянул на штурмана:

– Как дела, Илюша?

– Лучше всех!

– Ну слава богу, отошел.

Фролов усмехнулся:

– Надолго ли?

Истомин ответил философски:

– Это как получится. Как покойная бабка одной из моих училищных подружек говорила, все мы в руках Божьих. Я в Бога не верю, но с другой стороны, кто-то создал Землю, звезды, вообще все, что нас окружает, да и само человечество. Не могло же это появиться из ничего?

Бобров посоветовал:

– Читай, Илюха, теорию Дарвина, это насчет людей.

– Хрень полная, с моей личной точки зрения. Объясняю для прапорщика почему. Раньше, значит, люди могли происходить от обезьян, а сейчас нет? Я что-то не слышал, что где-то в Африке обнаружили племя уже не обезьян, но еще не людей, однако с признаками разума.

– Раньше и динозавры по земле бегали.

– Сказал, хрень все эти учения. А придумывается по трем причинам. Либо крышу срывает так, что в башке кавардак начинается. Либо ученые желают на этой хрени звания получать, профессоров, академиков, заполучить хату в Москве, рядом дачку, известность, несмотря на то, какую бы ерунду ни придумали. Либо тупо хотят бобло сбить. И лучше не в Союзе, а где-нибудь в Канаде, выставив себя диссидентом. Там нужны люди ученые или хотя бы такие, которые идеально косят под них. Вот тебе и Нобелевская премия, все условия, а главное бобло. Взамен же мелочь: поливай грязью Союз, если не можешь проявить себя в науке.

Техник с удивлением посмотрел на штурмана:

– Ну ты, Илюха, задвинул. Тебе в замполиты переходить надо. Любому запудрил бы мозги.

– Пошел ты, Юра!

– И куда? Я у себя.

– Не знаешь куда?

– Догадываюсь, но не пойду. А вот тебе придется.

– С чего бы?

– А кто договаривался с Румянцевой провести романтическую ночь в медпункте?

Истомин оторопел. Их разговора с Людмилой борттехник слышать не мог.

– Ты чего несешь, Юра?

– Хорош, Илья, ломать дурачка. Мне лично до одного места, что за отношения у тебя с Людкой. Но не надо было при мне такое говорить. Могли по крайней мере выйти из ПМП.

– Значит, слышал?

– Конечно. Ладно, все это ерунда. Что-то в последнее время десантура на месте сидит. То минуты спокойно не было, приходилось бросать взводы то на восток, то на юг, а то затишье. Затишье же, как известно, часто бывает перед бурей. Вопрос, что дальше будет.

Истомин взялся за эспандер.

– Да какая тебе разница? День прошел и черт с ним. Ближе к замене.

– Это так! Но ты сплюнь, а то сглазишь. И придется нам опять по три вылета в сутки делать.

Штурман ответил:

– Плюй не плюй, без толку, все это предрассудки.

Незаметно пролетел день. После ужина экипаж вернулся в модуль.

Истомин принял душ, оделся в спортивные штаны, майку, натянул новые кроссовки.

Наблюдая за ним, техник усмехнулся:

– Илюха, ты лучше тапки надень или сланцы.

– Зачем?

– Сваливать из медпункта проще будет. А кроссовки пока наденешь…

– Это не твоя забота, дай-ка лучше свой французский одеколон.

– У тебя же есть.

– Он с каким-то табачным привкусом, твой же помягче, послаще.

– Говорил, бери этот, нет, дороже ему подавай.

– Юра?! Я попросил одеколон. Зажал, так и скажи, обойдемся.

– Да бери, вон на тумбочке.

Фролов, лежа на кровати, вставил:

– Ты его, как «Шипр», на себя не лей. Иначе твое присутствие в полковом медицинском пункте будет слышно в штабе и в командирском модуле.

– Знаю!

Побрызгавшись одеколоном, взглянув на себя в зеркало, Истомин поднял руку:

– Адью, господа, я удаляюсь.

Фролов спросил:

– Ты уходишь из экипажа?

– С чего? Сам знаешь, куда иду. На рассвете буду на месте.

– Но ты же попрощался с нами.

– Не понял?

– Адью, Илюха, по-французски – прощай. Навсегда, понимаешь?

– Да какая разница?

– Если уходишь на время, говори «до свидания». Можно даже по-французски.

– Я изучал английский. Читаю и перевожу со словарем. Причем хреново, в училище еле на тройку вытянул.

– «До свидания» по-французски, раз ты так любишь этот язык и желаешь уходить, – «аревуар».

– А ты откуда знаешь?

– А я учил французский, в школе, на «отлично».

– Ну тогда всем аревуар.

– Давай, Казанова.

– Не скучайте, я вернусь.

Истомин вышел на территорию. Стемнело. Вообще в Афганистане темнеет, по нашим меркам, рано и быстро. Казалось бы, конец июня, самые длинные дни и короткие ночи, но в восемь часов здесь уже темно. Освещение есть, но слабое, там, где это необходимо. Периметр гарнизона под охраной усиленного караула. Выйти за пределы невозможно, да и не надо штурману за пределы. Ему надо в полковой медицинский пункт.

Он прошел, как говорится, окольными путями. Подошел к светящемуся окну с торца здания. Заглянул.

Румянцева сидела за столом, заполняла какой-то журнал.

Он постучал.

Она вздрогнула, посмотрела на окно.

Там вовсю улыбался штурман «33-го».

Она покачала головой, улыбнулась, кивнула в сторону входа.

Истомин подошел к входу, осмотрелся. Вот здесь свет был ни к чему, все крыльцо как на ладони. Взялся за ручку, но дверь открыла медсестра.

– Ты чего так рано?

– В смысле рано? Девятый час!

– Отойдем в курилку.

Они прошли под навес из арматуры, по которой разросся виноград. Там их не было видно.

– У меня в стационаре больные еще не спят.

– А что, есть больные?

– Да, Илюшенька, люди иногда болеют. Да еще афганский мальчик. Мне необходимо круглосуточно смотреть за ним.

– Надеюсь, отца его в санчасти нет?

– Нет, тот у особистов.

– Так что получается, даже и после отбоя мы не сможем с тобой расслабиться как следует?

– Сможем. Но недолго, часик.

Истомин вздохнул:

– Что такое часик, Люда, я так соскучился?!

– Правда?

– Честное слово.

– Ну полтора.

– Это уже кое-что.

– Но сейчас иди, погуляй, приходи после десяти, все!

– Слушай, а начмед наведаться может? Из-за афганского пацана?

– Вряд ли, операцию провели успешно, жизни ничего не угрожает, надо только давать антибиотики строго по часам. Да смотреть на показания аппаратуры. Существует вероятность криза, малая, но существует.

– Ты мне этими терминами голову не забивай. Все равно не пойму. После десяти, значит после десяти.

– И еще, Илья, смой, пожалуйста, с себя одеколон. От тебя за версту им тянет. Французский, что ли?

– Заметно?

– Сказала же за версту. А в кабинете и до завтрашнего вечера не выветрится.

– Я же только слегка мазанул.

– Мог бы и без этого, знаешь же, что не в отсек идешь.

– Ладно.

– Ступай, мне пора на место.

– Давай, перекурю, прогуляюсь, мне один хрен делать нечего.

Румянцева ушла.

Истомин присел на скамейку курилки, достал пачку «Ростова», выбил сигарету, прикурил. Курил не спеша, некуда спешить.

Возвращаться в модуль не хотелось, прошел в клуб. Там офицеры играли в бильярд. За стойкой бара – вольнонаемный бармен, который откровенно скучал. До того как началась антиалкогольная кампания, это место было золотым, сейчас же спиртные напитки запрещены. Только в магазине и в ограниченном количестве.

Посмотрев за бильярдистами, Истомин подошел к бармену:

– Тоскливо, Толик?

– Не говори, Илья. Вот хочу в Кабул перевестись. Там веселее.

– В Кабуле есть кому работать.

– Тоже верно. Будешь чего?

– А что у тебя есть? Томатный сок?

– Ну почему? – Бармен хитрыми глазками осмотрел зал клуба. – Для своих людей найдем и кое-что покрепче.

– Да? Водка?

– Угу! Из магазина, не самоделка, хотя думаю, неплохо пошел бы и разбавленный спирт.

– Водка – это хорошо, – проговорил Истомин, – давай сто граммов.

– Момент!

Бармен заработал руками под стойкой, потом выставил бокал с красной жидкостью.

– Чего это? – удивился Истомин.

– Водка, подкрашенная томатным соком. Не могу же я тебе рюмку выставить?

– Ну не так уж и плохи дела у тебя.

– Да это мелочь.

Истомин выпил коктейль.

Поставил бокал, закурил. Курить в кафе тогда еще можно было.

Подрулил командир разведвзвода Павлов:

– Привет, Илюша!

– Привет, Боря!

Он кивнул бармену:

– Толик, как обычно!

– Момент.

Разведчик повернулся к штурману:

– Слышал, вы летали в Тахарак?

– Было дело. Пацана местного больного на базу доставили.

– В курсе. Как там в Тахараке?

Истомин пожал плечами:

– Да вроде ничего. Бородачей в кишлаке много, я бы сказал слишком много. Селение-то небольшое, а народу вывалило, как появились, масса. Но может, из других селений к родственникам приехали? Это у них в порядке вещей. А почему ты спросил об этом?

– Это профессиональное. Но говоришь, мужиков в кишлаке много?

– Много! Хотя сколько их должно быть, я не знаю.

– Ладно.

Разведчик принял такой же бокал. Выпил.

Спросил у штурмана:

– В модуль?

– Нет, дела есть.

Старший лейтенант Павлов улыбнулся:

– Вот и у меня дела. Давай, удачи!

– Взаимно!