Тени у порога

Глава 4. Звездный человек

Было тихо и светло. Трайнис разлепил веки и уставился в сводчатый каменный потолок. Вот копоть, осевшая за ночь. Если провести пальцем, останется след. Можно нарисовать звездолет. Можно знаменитую формулу. Он повернул голову. Чистая сочная зелень и голубое небо в створе пещеры резали глаза. Все снаружи было промыто, мир был создан только что, причем для каких-то высоких целей. Упругий влажный воздух накатывал в пещеру, звал наружу под глубокое яркое небо, к громадным красивым деревьям. К этой мертвой чаще, где нет ни паучка, ни мыши, ни жухлого листика, ни дуновения ветра. Вадковский спал в той же позе. Забормотал тихо, повернулся на другой бок. Трайнис сел, обнял колени. Плечо и бедро одеревенели. Было сыро и зябко. Не хотелось ни двигаться, ни думать. Впрочем, выспался. Он сделал над собой усилие — и рывком вылез из пещеры. Все-таки свежий воздух не зря звал наружу — под лучами солнца оказалось неожиданно очень тепло. Жарко. Сразу стало гораздо веселее.

Дождь кончился недавно. Парило. Сколько они проспали — неизвестно. Он прикинул по солнечной тени. Примерно полдня. И крепко спали. Лично он ничего не слышал. Кстати. Трайнис огляделся. Лядова нигде не было. Где часовой? Гин-тас сдвинул брови, прислушиваясь. Звать Лядова он не решился. Отошел по важному делу, не иначе.

Мир сверкал. По деревьям, траве и камням сбегали капли. Земля с неясными звуками поглощала влагу. Весь склон был размыт небольшими оврагами. У подножия склона овраги были глубже, некоторые — по колено, за ближними деревьями широкими полумесяцами светлели намывы песка. Песчаные языки далеко заползали чащу.

Трайнис с удовольствием прищурился на горячее солнце и начал разоблачаться. На кожу кинули невидимые горячие полотенца. Трайнис с наслаждением передернул плечами, потянулся. Он положил полностью расстегнутый, будто вспоротый, комбинезон на плоский раскаленный камень, уселся в позе лотоса в изголовье. На отдельном камне загорали ботинки. Он хотел сесть лицом к солнцу, но тогда лес остался бы за спиной. Положив ладони на колени, Трайнис скупо водил глазами по чаще, спину сильно и приятно припекало. После нескольких часов, проведенных на сыром песке, тело благодарно оттаивало.

Позади завозились, скрипнули камешки. Трайнис лишь повернул голову. У него уже появилась привычка оглядываться периферийным зрением, не шаря попусту глазами. Вадковский, как новорожденный котенок сонно выполз из темного треугольника в каменной стене и поднял к небу невидящее лицо. Трайнис прикрыл веки, поворачиваясь лицом к лесу.

— Доброе утро. Ух ты! — Вадковский сразу проснулся. Быстро разделся, разложил комбинезон, скинул ботинки. — Славка где?

— За хворостом пошел, наверное.

Вадковский, подняв руки, крутился под лучами солнца, подставляя бока. Волосы, лицо и руки они волей-неволей вымыли под дождем, так что вид сейчас имели почти цивилизованный. Только подсохшие волосы немного всклокочены.

— Давно ушел?

— Кто? — Трайниса совершенно разморило. Он заставил себя задуматься. — А... Видимо, пока спали.

Вадковский опустил руки с затылка на пояс, огляделся и позвал:

— Слава.

Лес молчал.

— Славка!

Они поглядели друг на друга. Позвали хором. Лес молчал.

В два прыжка по горячим каменным плитам Вадковский оказался у пещеры, заглянул в полутьму. Пистолет лежал на месте. А тесак? Они же его потеряли. Еда и все фляги с водой — здесь.

— Этого еще не хватало, — пробормотал Вадковский, ринулся обратно мимо обеспокоенного Трайниса, вознамерился было босиком сбежать вниз к лесу, но размывы почвы, груды острых камней остановили его. Вадковский торопливо надел ботинки.

— Гинтас, тревога. Я вниз, а ты...

— Понял.

Вадковский с топотом мчался мимо, назад к пещере. Трайнис протянул руку к соседнему камню. Ботинки были влажные и горячие.

— Держи. — Вадковский уже стоял перед ним, протягивая пистолет. — По следу, если найдешь, не иди. Сразу возвращайся сюда и зови меня. Пойдем вместе.

Трайнис кивнул, но руку с пистолетом отстранил:

— Оставь себе. У тебя ловчее выходит.

Вадковский, казалось, не слушал — сразу повернулся и побежал вниз.

Трайнис наискосок начал подниматься по склону, обернулся.

Сбежав с каменистого участка склона, Вадковский запрыгал по горбылям между овражинами. Вид у Романа был необычный — плавки, большие туристические ботинки, пистолет в руке. Пробежав по песчаному языку, на котором до этого — Трайнис хорошо видел сверху — не было ни следа, Вадковский скрылся в лесу. Мелькнула среди деревьев голая спина.

Трайнис поднялся к краю каменной стены, обогнул травяное озерко, в котором еще стояла прозрачная вода и плавали травинки, и полез по зеленому склону к пику Отчаяния.

Держась рукой за нагретый камень, он огляделся. В прозрачном мареве раскинулся бескрайний океан зелени, единая крона, жадно укрывшая землю — редкий вид на чащу сверху. Где здесь искать человека? Трайнис обогнул скальный зуб и вышел на вал. Земляные проплешины — следы утренней бури — пятнали вал, как узор спину анаконды. На другом конце вала за деревьями — одно, кстати, валялось, сломанное под корень, — зеленел холм. Зеленел. Даже намека не осталось на фиолетовый цвет. Трайнису не понравилось, что подумал он об этом без эмоций. Он не ощущал упадка сил или разочарования, просто не хотелось ничего делать. Наверное, потому, что сделать ничего уже было нельзя, ну и незачем трепыхаться. Или все-таки надо попытаться? Конечно, Роман прав. Да, они не станут сидеть сложа руки, они будут искать корабль, и найдут его спустя уйму времени и сотни километров леса. Трайнису захотелось отхлестать себя по щекам, чтобы очнуться. Это, наверное, особая такая усталость — шок от новой реальности, где ты один против дикой природы. На Камее проснулся инстинкт, у которого всегда близкие цели, короткая память. В данный момент опасность не угрожает, вот и нет стимула что-либо делать. Психолог. Трайнис засунул руки в карманы, с подозрением всмотрелся в редкие облачка над темно-зеленым горизонтом. Облака были белые, кучевые — на вид совсем не опасные.

Мы могли ткнуть пальцем в любую планетку в каталоге, в результате побродить по абсолютно безопасному природному заповеднику и вскоре улететь, разочаровавшись. Но вот не ткнули. И не разочаровались. И не улетели. А ведь и правда не разочаровались. Хорошее получилось приключение, настоящее. Приключение. Какие сейчас симуляторы популярны на Земле? Сверхреалистичные. Те, в которых все резко, ярко, реальнее, чем в жизни. Можешь разглядеть муравья за сто километров, а вблизи — отдельные молекулы. Конечно, все это игры, но реальный мир потом действительно кажется тусклым и простым. После одного дня на Камее даже год на Земле — это какой-то тихий санаторий, где почти ничего не происходит. Стоп. Я сейчас говорю о своей жизни. Это моя жизнь была слишком спокойной. Высший пилотаж на глайдере? Смешно. На Земле техника не отказывает, и я это помнил в самом опасном пике. Я не могу говорить за человечество хотя бы потому, что существуют по-настоящему опасные профессии. Я даже не могу говорить за Славку. Ему не хватило реальности симулятора? Захотелось настоящих смертельных опасностей? Не верю, что Лядову нужно это. Старый добрый друг Славка тихо сидел в архивах, что-то изучал, и вдруг в результате мы вынуждены жечь костры, чтобы не замерзнуть ночью, драться врукопашную с дикими зверями, быть готовыми убить, чтобы спастись самим. Не верю. Все происходящее здесь с нами просто и жестоко реалистично без всякого «сверх». Здесь можно просто погибнуть, если зазеваешься. За желанием выжить давно забыта первопричина полета. Что он там говорил — побег? Примерить на себе прошлый опыт? Детский сад какой-то. Он сам знал, чего хотел?

«Что же я стою?» — спохватился Трайнис. Он хмуро побродил взад-вперед, и вдруг сообразил, что совсем безоружен. Ладонь была пустой без тесака. Ну и пусть. Он сжал кулак. Ничего не случится. Хуже не может быть. Неожиданно для себя он в два приема быстро огляделся. Залитые солнцем огромные деревья по бокам вала насмешливо молчали. Он подумал, чуть стыдясь: все же дубину надо выломать. Как-никак оружие. Кстати, на потолке пещеры действительно замечательная копоть — можно рисовать. Он почувствовал неопределенный интерес. К ситуации? К увесистой дубине в руке? К наскальным росписям? Дурак. Что-то здесь вокруг не то, что-то не в порядке, и ты это чувствуешь. Ты не в прошлом, в него нельзя вернуться. Ты в современности, в своем мире, только в редко посещаемом уголке. Думай.

Трайнис всмотрелся в бывший фиолетовый холм, вспоминая относительное расположение следующего ориентира. И понял, что забыл даже цвет следующей опорной точки, нацарапанной ножом на крышке контейнера. Как же так, ведь еще вчера весь путь знал наизусть! Он опустился на корточках, сжал ладонями голову, вспоминая, — без толку. Что-то со мной происходит. Что-то не очень хорошее. Он сидел, не шевелясь. Сколько мы смогли бы прожить на Камее, ведя нехитрое натуральное хозяйство, зная, что где-то среди звезд ночного неба затерялась Земля со всей ее цивилизацией? Если бы нашли способ добывать пищу, воду, построили бы жилье? Да, пожалуй, здесь вполне можно жить. Но чем заниматься? Просто жить — поить себя и кормить? Основать собственную цивилизацию? Женщин нет. Добывать огонь трением и мастерить луки, зная, что где-то звездолеты пронзают пространство? Бред. Ах да, тут же затаились коварные псевдоноогенные феномены... Нет, цивилизацию не успеем построить. Санкционирует СКАД очередную экспедицию, и заберут нас, тепленьких, или псевдоноогенные феномены подсуетятся.

Выстрел вяло и глухо донесся из-под полога леса из невообразимого далека. Трайнис вздрогнул, вскочил, повертел головой и ринулся обратно — вниз. Кубарем скатился с травяного склона. Запутавшись в колтунах травы, грохнулся в мелеющее озерко, опять промокнув с головы до ног, разбрасывая брызги выбежал на склон перед пещерой. Заметался. Вокруг ничего не изменилось, ничто не подсказывало, куда бежать. Он заставил себя успокоиться и обратился в слух. Проклятая тишина полузапрещенной планеты с готовностью напомнила о себе. Кажется, за эти два дня можно было научиться различать несколько типов тишины. Просто тишина. Сонная дневная тишина. Внимательная ночная тишина. Иррациональная тишина какого-нибудь странного места. Два дня? Да мы здесь неделю! Спокойно. Ромка либо защищается, либо дает сигнал Лядову, либо зовет меня. Но меня он звать не должен — договорились при нахождении следов Лядова встретиться под скалой, чтобы отправиться искать вдвоем. А если Ромка нашел Славу, а тот, допустим, подвернул ногу, и выстрел действительно сигнал идти на помощь? На нападение не похоже — стрельба была бы беспорядочной. А если Ромка успел сделать только один выстрел? Трайнис неуверенно замер, огляделся. Чего тогда стоят все эти тренажеры и симуляторы? Эх ты, десантник, псевдоподия цивилизации.

В задумчивости он прошелся взад-вперед. В ботинках чавкало — Трайнис не замечал. Он решил ждать здесь. Если в течение, скажем, получаса... нет, пятнадцати минут никто не появится, он пойдет в лес искать Лядова. И Вадковского. Обоих. Черт, я действительно остался один. Пожалуй, дубину надо выломать.

Он набрал грудь воздуха и крикнул:

— Слава! Роман!

Получилось неожиданно громко и, кажется, отчаянно. Наверное, поэтому громко. Даже некое подобие эха толкнулось между лесом и каменным пригорком. Дневная тишина заволновалась и очень быстро восстановила свои владения — никто не отозвался.

Трайнис уселся на камень рядом с сохнущим комбинезоном и стал ждать.

Спину жгло.

На исходе отмерянных пятнадцати минут — Трайнис механически считал про себя, шевеля губами, не вдумываясь в цифры, — растерянный Вадковский медленно вышел из леса. На нем лица не было. Трайнис не пошевелился, просто смотрел на него. Остановившись под деревом, Вадковский издали молча покачал головой.

Приблизившись, Роман осторожно положил пистолет на камни и безучастно сел на свой комбинезон.

Трайнис смотрел на его голые исцарапанные ноги. Бегал напролом по траве. А она здесь хлеще нашей осоки.

— Ни следа, — сказал Вадковский. — Вообще пусто.

— Может быть, ушел по зарубкам назад? — сказал Трайнис, чтобы хоть что-то сказать.

— Тогда почему не предупредил? — вяло отозвался Вадковский. — Если ушел в новом направлении, должен был сделать ориентиры для нас. Наверху что? — Вадковский посмотрел пустыми глазами.

Трайнис подумал и сказал:

— Ничего.

Оба поняли, что каждый имеет ввиду и поляну-ориентир тоже.

— Есть хочешь? — проронил Вадковский.

— Нет.

— Пошли искать.

Молча натянули недосохшие комбинезоны. Надевать их было трудно и неприятно — материал лип к телу. Дискомфорт на Камее стал уже привычным. Говорят, от привычки до счастья рукой подать.

На плотном влажном песке в пещере нацарапали сообщение Лядову, чтобы ждал их до заката. Рассовали пищевые концентраты и фляги по карманам. Закопали одну «воду» и одно «мясо» в дальнем углу пещеры, поставили сверху пустой контейнер.

Искать решили «маятником», с каждым периодом углубляясь в лес шагов на тридцать — предел прямой видимости в чаще.

Обогнули холм по границе леса — никаких следов. Зелень была девственно непотревоженной, ни сломанной ветки, ни зарубок. Отошли на тридцать шагов в чащу и пошли по обратной дуге, держась в виду вершины, мелькавшей среди верхушек деревьев. Внимательно смотрели по сторонам, под ноги, звали Лядова, останавливались каждые несколько минут и напряженно вслушивались. Сейчас они были благодарны ненормальной тишине Камеи — слабый звук мог долететь издалека. Но зеленые сумерки молчали абсолютно.

Вторая дуга была длиннее и заняла больше времени. Солнце стояло над чащобой, прожигая болотистый сумрак горячими желтыми лучами, густо-зеленые — в черноту — тени змеями уползли в низины, залегли меж корней. Воздух сгущался, сверху покрывалом медленно опускалась жара. Лица блестели от пота. Дышалось тяжело, как в парилке.

Коротко посовещались, и Вадковский выстрелил в воздух. Эха не было. Звук схлопнулся, захлебнувшись среди шершавых колонн. После выстрела долго прислушивались, боясь шевельнуться.

Тихо, никого.

Углубились в чащу еще на тридцать шагов.

Третью дугу начали с беспокойством — вершина скалы скрылась. Без ориентиров заблудиться можно было запросто.

Плыли навстречу надоевшие стволы. Почему-то воспринимались они не деревьями, а бутафорскими колоннами, покрытыми корой.

— Слушай, Рома, — нарушил сдвоенный волнообразный шорох шагов Трайнис.

— М-м? — Вадковский не обернулся. Голова его мерно поворачивалась слева направо, справа налево. Он шел как заведенный.

— Может, быть у Славки... ну, затмение, что ли. Видел, какой он бывает иногда?

— Я не врач, — ответил Вадковский, помолчав. — Это могут быть обезьяны.

— Да, конечно. Я хочу сказать, что он может повести себя неадекватно. Не обязательно уйти куда-то. Может спрятаться рядом. А эти зверюги не могли не оставить следов.

— Стой. — Вадковский замер, растопыренной ладонью тормозя Трайниса. Обернулся, посмотрел отчаянно. — Не шурши!

Медленно повернул голову в сторону невидимого холма с каменным зубцом на макушке.

Не разобрав ни слов, ни кому принадлежит голос — слышно было на пределе, — они поняли: их зовут. Голос смолк, раздались слабые пустотелые удары. Кто-то бил чем-то тяжелым в дно раскрытого контейнера. Причем условным кодом — «иди сюда».

Вадковский облегченно уронил руки, будто все это время нес тяжелую ношу.

— Уши надеру, — с изуверской улыбкой ласково сказал он. Достал пистолет и выстрелил вверх. В далеком переплетении ветвей коротко треснуло, посыпалась кора.

Они бросились обратно напролом. Бежали напрямую, на звук. В контейнер продолжали стучать. Бег под звуки тамтама среди мелькающих стволов, теней и столбов света создавал неповторимое ощущение чего-то африканского. Стук становился все слышнее и внезапно прекратился, и голос Лядова явственно позвал:

— Рома! Гинтас!

Трайнису показалось, что голос Лядова бодр и даже весел.

Вновь забухали удары.

Задыхаясь, они вылетели к подножию осыпи. Остановились, ослепленные сиянием солнечного света на серых и белых, совершенно просохших камнях. Под стеной перед пещерой стоял Лядов и самозабвенно колотил булыжником в дно контейнера.

Трайнис с Вадковским переглянулись. Лядов на самом деле был весел. И на вид совершенно здоров. Даже тень усталости исчезла.

Заметив ребят, Лядов небрежно отбросил загрохотавшие на камнях обе детали средства связи — Трайпис и Вадковский с недоумением проводили взглядами закувыркавшийся под уклон контейнер — и побежал навстречу, лихо прыгая по валунам и через овраги.

— Куда ты пропал, чудило? — Трайнис никогда раньше не использовал таких слов.

— Славка, что за игры? — Вадковский был сумрачен. — А если бы мы сами заблудились, тебя разыскивая?

Вадковский бегло осматривал Лядова на предмет новых переломов, кровоподтеков, укусов, бог знает чего еще, но перед ними стоял жизнерадостный, вполне здоровый парень, облаченный в донельзя заношенный комбинезон.

Лядов невпопад кивал, отмахивался. Глаза его сияли.

— Погоди ты, Рома. Я опять виноват, знаю. Ребята, вы не поверите, кажется, я нашел то, что искал. Я понял, наконец, что искал.

Вадковский смягчился, посмотрел Лядову в лицо.

— По тебе заметно. Но выговор я тебе объявляю, вот такого размера.

— Валяй. Согласен даже на карцер. Пойдемте. — Лядов приглашающе махнул рукой и, не дожидаясь, начал подниматься по склону. Обернулся — ребята стояли. — Пойдем.

Трайнис скорчил озадаченную физиономию и двинулся следом. Он уже боялся оставлять Лядова одного.

— Слава, ты ушел в дождь? — спросил Трайнис.

— Что? Так получилось. Я мог не успеть. Надо было как можно скорее оказаться на верхней точке вала.

— Прости, не понял.

— Гинтас, я не могу объяснить. Сам не понимаю. Я увидел... Подожди, думаю, сейчас все станет ясно. Или... или ничего.

— Ты уже не уверен? — бросил ему в спину Вадковский. Секунду постоял, глядя на пружинистую уверенную походку вчерашнего смурного доходяги, внимательно огляделся, заново вслушиваясь в молчание планеты. На секунду ему показалось, что он проснулся. Разгадка начала стремительно складываться из кусочков рассеянной по поверхности планеты мозаики, из всего увиденного здесь за эти бесконечные два дня. И опять что-то помешало. Наметившийся рисунок исчез под порывом ветра. Снова только камни, деревья, кусочек неба. Чистенько, пусто. Опасно. Где может быть такое сочетание? Тень задумчивости легла ему на лицо.

Вадковский поспешил за друзьями. Трайнис и Лядов уже подходили к правому краю каменной стены, туда, где начинался крутой подъем на холм, а оттуда на вал.

Лядов нетерпеливо обернулся и полез по склону, хватаясь за пучки травы.

— Слава, как рука? — Трайнис едва поспевал за ним.

— Порядок. Через неделю смогу сделать стойку, — пыхтел Лядов.

Вадковский молча лез следом. Он вдруг сообразил, что Лядов ведет их взглянуть не на следующую поляну с цветами, точнее с бабочками. Иначе почему они не взяли всю еду и, самое главное, контейнер с картой? Значит речь о возвращении не идет.

Трайнис обернулся. Вадковский рывками поднимался, догоняя. Лицо его было неожиданно мрачным. Пожалуй, и я испугался бы сюрпризов от Лядова. После всего.

Лядов ловко скользнул мимо пика Отчаяния и вышел на вал.

Толкаясь, Вадковский и Трайнис встали рядом, покосились на Лядова — тот смотрел вдоль вала вдаль.

Вал как вал. Потрепанный после бури. На середине выжженное угольное пятно, во все стороны разметан дерн. Ого! Вовремя вчера ушли. Может быть, Славка последнюю фиолетовую бабочку разглядел с такого расстояния? Лицо Лядова было снова таким, будто он слышал и видел что-то свое — глаза сейчас пронзят невидимую преграду, губы приоткрыты.

— Не на меня смотрите, — прошептал он. — Неужели не видите?

То ли яркий солнечный свет, то ли влажное марево помешало в первый раз. Но теперь они увидели — по валу кто-то двигался. Было далеко, и одежда идущего странно сливалась с солнечными бликами. Некто на мгновение растворялся в солнечном свете — то низ фигуры размывался, сливаясь с ярко освященной травой или стволом, то верх. Почему-то было трудно всматриваться.

Трайнис зажмурился, потер глаза.

Вадковский сквозь подступившие слезы стремился разглядеть. Спохватившись, он потянулся к пистолету.

— Нет, что ты. — Лядов оглянулся удивленно.

Вадковский, сам не зная почему, послушался. Хотя все в нем протестовало — кто-то неизвестный приближается, а они покорно ждут.

Было уже ясно, что это человек. На стерильной Камее встреча с себе подобным выглядела необычнее, чем нахождение под кустом изумрудных скрижалей или пиратского сундука с самоцветами.

— Ну вот и люди, — нерадостно произнес Вадковский. Он оглянулся, на предмет внезапного отступления. Он больше не верил Камее.

Человек приближался.

Молодой мужчина, парень постарше их, с выражением недоступной значительности на лице — словно на ходу обдумывает судьбы мира. Или только в глазах? Вадковский удивился — какая еще значительность? На самом деле — просветленное лицо романтика. Именно так выглядит оседлавший пегаса. «Стоп. Я что, не выспался?» Трагичное все-понимание и смирение — вот что несли эти черты... Самое странное, что в общем лицо было спокойным и даже простым, только очень, очень открытым. Длинные, почти до плеч, темные волосы без затей зачесанные — кажется, даже не расческой, а просто рукой — назад, упали по сторонам лица. Открытый лоб. Если смотреть долго — особенно на лицо, — в глазах начинало резать, как от ветра, стремительно наливалась тяжесть в висках.

Шагал человек легко, не глядя под ноги. Так идут по садовой дорожке в ажурную тень беседки, чтобы в тишине почитать томик избранных стихов. Или чтобы написать свои. Пройдет, наверное, он сейчас между нами, вежливо растолкает плечом, и уйдет дальше по своим непонятным делам.

Человек остановился в трех шагах. А им показалось, что это планета стронулась с места и их качнуло всех троих.

Незнакомец смотрел в их сторону, но конкретно — непонятно куда: то ли на ужасные комбинезоны, то ли на прически — точнее, их отсутствие. Словно занят был важной мыслью.

Роману пришло в голову, что незнакомец живет в непостижимых неспокойных глубинах, где властвуют скрытые течения и водовороты, приливы и отливы, именно они постоянно колышут зеркало души. Летящее лицо. Театральный режиссер не раздумывая отдал бы такому роль Гамлета. Почему подумалось насчет глубин, Вадковский не понял, но показалось — похоже.

Незнакомец, на миг став азартным — до детскости — исследователем, наконец обратил на них внимание, сользнул заинтересованным взглядом. Шевельнув губами, сделал незначительное движение рукой.

Вадковский увидел, как сморщился и схватился за виски Трайнис. Славка досадливо дернул щекой, словно его кольнули булавкой. Сам же Вадковский испытал расслоение мира на множество полупрозрачных копий, которые сразу загромоздили пространство, пытаясь каждая на своем языке тихо, громко, шершаво, хрустально донести что-то до него. Роман опрокинулся под этой грудой, не поняв ничего в мешанине чужого глубокого понимания неведомых сложных вещей, и через мгновение, как и Трайнис, тер ноющие виски.

Лицо незнакомца приняло недоступное выражение, перешедшее в глубокую задумчивость. Он потянулся куда-то всем существом, оставаясь на месте.

...Ватные затычки пропали из ушей. Экипаж «Артемиды» вывалился из кокона абсолютной тишины, в котором, оказывается, находился несколько минут и по сравнению с которой пресловутая тишина Камеи была на самом деле постоянным фоном слабых звуков: дыхание атмосферы, шорох растущей зелени, шуршание одежды, скрип шагов. Или вот, например, ровный, едва заметный сыпучий шелест, ползущий со всех сторон. Как раньше не замечали?

Молодой человек стоял перед ними, теперь на него можно было спокойно смотреть, тяжесть не сдавливала голову. Обычный парень, постарше их. Ну, разве что некая дистанция чувствовалась безусловно. Панибратство с ним было немыслимо. Одет легко — лишь сейчас заметили, — словно вышел прогуляться в собственном саду перед сном. Прогуляться к той самой беседке.

— Стеллармен, — выдохнул Вадковский, пожирая взглядом незнакомца.

Тот коротко улыбнулся. Не снисходительно, но слишком летяще. Чем-то он был сейчас занят. Чем-то очень приятным — думал о чем-то или вспоминал. Но общению с ними то не мешало.

Лядов уважительно посмотрел на Романа. На всей Земле прижилось вульгарное прозвище «аутогенер» — человек, ступивший на путь аутоэволюции, самосотворения. Герметический термин знали немногие.

— Кто это? — тихо переспросил Трайнис, наклонившись к Роману.

— Я потом объясню.

— Угу. — Трайнис с угрюмым видом отстал.

Незнакомец вложил в секундное изучение Вадковского небольшое столетие и с сожалением ослабил взгляд, так как Роман побледнел и схватился за виски.

— Долго здесь оставаться нельзя, — сказал незнакомец. Голос у него был мягким, непринужденным и словно бы знакомым. Взгляд свой стеллармен притушил опущенными ресницами, и лицо уже не менялось так стремительно — застыло. Теперь он напоминал человека, держащего огромную тяжесть.

Вадковский провел рукой по лбу, переводя дыхание.

— Здравствуйте. Меня зовут Роман. Это Станислав, это Гинтас.

Незнакомец помедлил. Ему явно хотелось быть осторожным.

— Ангрем. Наши имена не звучат.

— Понимаю, — учтиво сказал Вадковский. — Почему здесь нельзя долго оставаться?

Человек заговорил — снова после паузы. Казалось, что он про себя многократно переводит с одного языка на другой фразу, прежде чем произнести ее. Или упрощает сложную мысль до элементарной фразы.

— Система защиты выходит на расчетный режим. Здесь скоро будет опасно.

Ребята переглянулись.

— Какая система? Система защиты чего?

Глаза стеллармена сверкнули из-под ресниц; снова скользнула неуловимая, как рыбки на мелководье, улыбка:

— Не переспрашивай. Думай.

— Я, кажется, понял, — медленно проговорил Вадковский. — Невероятно! Как просто. Но кто...

Стеллармен неожиданно повернулся к Лядову:

— Говори ты.

— Почему мы здесь? — быстро спросил Лядов, будто давно заготовил вопрос. Забывшись, он жадно подался к стеллармену.

Ангрем вскинул веки и посмотрел на Лядова в упор, удивленный вопросом. Но Лядов почему-то не заметил властного проникающего взора.

— Вы должны были оказаться здесь, — сказал стеллармен как о само собой разумеющемся.

Лядов смотрел на него зачарованно.

В глазах стеллармена мелькнуло любопытство, взгляд его застыл, стремительно набирая глубину.

Лядов моргнул, отшатнулся, хотел спросить что-то еще, но замолчал растерянно.

Ангрем с сожалением «погасил» взгляд, опустив ресницы.

Спросил Вадковский:

— Вы считаете, что у нас достаточно информации для ответа на вопросы?

— На ваши — да.

— Здесь надо задавать другие вопросы?

Стеллармен на миг окаменел совершенно, затем обмяк. С ним снова произошла перемена: лицо ожило, но теперь это была обычная человеческая живость. Без недосягаемых оттенков сверхвосприятия.

Он откинул со лба волосы, огляделся, ловко уселся на траву, жестом пригласил присоединиться. Экипаж «Артемиды» с готовностью попадал на теплую сочную зелень.

— Так всем нам будет проще. Ребята, на Камее опасно долго оставаться на одном месте. Думаю, это вы заметили. С каждым часом время безопасной стоянки уменьшается. Как вам вообще удалось сесть на планету? Экспедиции уже год не решаются сюда заходить. Сейчас я не могу вас видеть, поэтому рассказывайте сами. Только, прошу, покороче.

Взгляд его, спокойный — чуть ли не домашний — и внимательный, скользил по лицам.

— Мы не знаем, — пожал плечами Лядов. — Подлетели, сели. Ничего особенного.

— Ты забыл? — удивился Вадковский. И он рассказал про метеорит на подлете. Про отключенный автопилот. Про зонд. Потом, увлекшись, про то как выбрали целью полета Камею. Дальше, не соблюдая хронологию, вывалил все события безумных двух дней. Отдышался, заново пережив.

Трайнис недоверчиво смотрел на Романа. Ангрем неторопливо присвистнул и просто сказал:

— Вам повезло.

От этих слов всю троицу пробрал озноб, несмотря на палящее солнце.

Ангрем встал. Легко, будто на невидимом тросе подтянули за шиворот. Повертел головой.

— Хотите кое-что увидеть?

Экипаж «Артемиды» покорно поднялся.

Ангрем приблизился к пику Отчаяния, заглянул вниз, не оборачиваясь поманил пальцем.

Все выглянули за травянистый край.

Вокруг подножия холма был песок. Только песок. Ни травы, ни камней — склон перед пещерой скрылся весь. Обступившие холм деревья стали заметно ниже. Иногда песок гнусно шевелился. По его поверхности, как по студенистой туше, пробегали судороги. Это песок издавал идущее со всех сторон шуршание.

— Что это? — с отвращением спросил Вадковский, рефлекторно упираясь ногой попрочнее.

— Зыбучие пески.

Последовала пауза.

— А мы ночевали там, внизу, — ужаснулся Лядов.

— Откуда они взялись? — в тихом обалдении спросил Вадковский.

Ангрем молча смотрел на застывшие пологие песчаные волны.

— Как вы нас нашли? — обратился к стеллармену Вадковский.

— Считайте, что это он нашел. — Ангрем посмотрел на Лядова. — Планета очень сложная. Большие трудности с проникновением. Полный квази-коллапс. И я пока не знаю, как ты услышал нас.

— Я видел какие-то обрывки. Слишком краткие, чтобы их истолковать, — забормотал Лядов. — Но видения были связаны. Пожалуй, меня что-то вело. Прямо с Земли.

Стеллармен быстро повернулся к Лядову. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Прямо сюда? — спросил стеллармен.

Лядову было неуютно под его взглядом.

— Н-нет. Не знаю. Некуда было вести. Этого места нет.

— Поясни.

— Не смогу.

— И ты молчал? — вскричал Вадковский. — Разыграл жалкую интермедию с побегом.

— Я тогда сам ничего не понимал, — замедленно произнес Лядов. — Думал, с ума схожу.

— Нам тоже это однажды показалось. Кстати, тебе не снился человек в черном без лица?

Лядов опасливо посмотрел на Вадковского:

— Нет. Я же говорю, это не сны. Уж скорее — чужие ассоциации, непонятно как родившиеся в мозгу. А тебе не грезился этот вал с распахнутыми воротами на том конце?

— Погодите, — вмешался Трайнис. — Вы о чем? Мне опять ничего не сказали. Чем вы там на Земле занимались? Славка, что за книги ты читал?

— Обычные книги, ничего особенного, — с досадой пробормотал Лядов. — Дайте подумать.

Под ногами возник низкий гул, даже не звук — затряслась земля. Вал содрогнулся. Наверное, так чувствуешь себя на крупе гигантской взбрыкнувшей лошади. Экипаж «Артемиды» деловито огляделся и по уже сложившейся привычке стал искать варианты отхода.

Ангрем быстро произнес:

— Уходим. Потерпите.

Он закрыл глаза. Лицо его изменилось, ожило, словно Ангрем внутри себя начал говорить с множеством людей одновременно. Вернувшись в свое естественное ментально психическое состояние — сопровождалось это ощутимо болезненным толчком по всем органам чувств и странным ощущением непонятно где, словно орган для этого чувства располагался вне тела, — Ангрем поднял лицо к небу. На миг он чем-то стал похож на Лядова, когда тот видел что-то свое. Но в отличие от Лядова Ангрем видел приятные вещи.

Подул незримый сквозняк, угнетая сознание. Мысли становились плоскими, вялыми. Вадковский, с трудом преодолевая какой-то барьер в мозгу, вспомнил, что этот эффект объясняется невозможностью полностью или правильно интерпретировать сверхцельную картину мира и бесконечность ассоциаций звездных людей мышлением людей обычных.

Вдалеке быстрая тень скользнула по залитой солнцем единой кроне, пронеслась по дуге, прыгая по вершинам высоких деревьев. Резко свернула над дальним концом вала и, снизившись, помчалась навстречу. Только сейчас экипаж «Артемиды» заметил источник тени — нечто размером с их собственный корабль, но не зеркально-черное, а матово-светлое, сливающееся с белесым небом на горизонте. Форма летающего «нечто» была неожиданной — летел каменный островок, нагромождение гладких светлых валунов. Или облако кучевое, плотное до твердости — с плоским донцем и вспухшим верхом.

Экипаж «Артемиды» попятился. Тормозя, громадина наползла на них. Остановилась, зависнув в двух метрах над валом. До тускло полупрозрачной — а вовсе, оказалось, не белой — ваты днища можно было дотянуться рукой. Если с большого расстояния это нечто еще можно было назвать пародией на облако, то вблизи оно больше напоминало гигантскую волосатую несуразицу.

Ангрем мельком посмотрел на корабль — мысли его явно были заняты другим. Днище с краю прорезала прямоугольная черная щель и на траву под углом выпала простая сходня, открыв черный провал, в глубине которого смутно угадывались неясные формы. Совсем вскользь Ангрем посмотрел на Лядова. Тот сморщился, подтолкнул к трапу Вадковского и Трайниса:

— Заходим.

Трое с «Артемиды» взбежали в слабо освещенное нутро корабля.

Ангрем остался снаружи.

Помещение не было похоже на внутренность звездолета — низкий круглый зал, казавшийся в полумраке загроможденным.

Вадковский упал на ладони и выглянул в прямоугольный вырез в полу. Стеллармен стоял неподвижно, закрыв глаза. Он медленно развел руки в стороны, словно ловил ветер или хотел обнять планету. Вид у него был сосредоточенный. Постояв так с минуту, он резко повернулся и быстро зашагал к трапу.

Вадковский вскочил.

Стоя на закрывающейся сходне, неподвижной статуей Ангрем вплыл внутрь. Ярко светящаяся солнечным светом щель в полу исчезла. В зале посветлело.

Ангрем стремительно прошел мимо, толкнув порывом неощутимого ветра, пересек центр зала и улегся на большой, массивный выступ в полу, коих лепестками вокруг центра располагалось около дюжины.

— Занимаем места, — шепнул Лядов.

Спотыкаясь о какие-то небольшие оплавленно-бесфор-менные выступы, с любопытством и опаской улеглись на мощные лежаки — предназначение оплывших форм теперь стало понятным. Инстинктивно заняли места поближе друг к другу, и подальше от стеллармена, который, казалось, улегшись, сразу заснул.

Лежаки тут же зашевелились, подстраиваясь под новых владельцев. Стало не просто удобно, а невесомо — тело всплыло, почти не касаясь ложа. Балансировка у этой умной мебели была идеальной.

Экипаж «Артемиды» жадно осматривался. Стеллармены были одной из легенд столетия. Мало кто мог похвастать знакомством с ними. Но ничего экстраординарного — подсознательно ожидаемого — не нашлось. В центре вогнутого слабосферического потолка тускло блестел метровый диск. Не покидало ощущение неуловимой несимметричности спартанского интерьера. Никаких привычных признаков земных кораблей не наблюдалось. Что за планировка? Где пульт, где экраны? Вообще, где все?

Трайнис недоумевал. Он был убежден, что знает о современных кораблях достаточно. Может быть, этот корабль очень старый? Вот от старости и оброс мхом. Говорят же, что стеллармены живут долго.

Вадковский посмотрел на Славу. Тот намеревался заснуть с видом человека, доползшего из последних сил до постели.

Незримое давление со стороны неподвижно лежащего Ангрема исчезло. Лежак под ним коротко двинулся, усаживая хозяина. Качнулись по сторонам лица темные волосы. Стеллармен открыл глаза. Снова этот изменчивый поток в глазах, приспущенные ресницы.

— Пришлось спешно переделать интерфейс под вас.

— Управление? — спросил Лядов, озираясь. Похоже, он тоже вспомнил о пультах и экранах.

— Спектр восприятия, — пояснил стеллармен. — С сегодняшнего дня на Камее необходимо перемещаться каждые несколько часов, чтобы избежать фокусировки активности защитной системы планеты. Это время постоянно сокращается. Я думаю, пешком вы смогли бы двигаться не более двух суток. Через два дня спать, даже просто стоять на одном месте будет уже нельзя.

Трайниса на долю секунды сковало. Это был не страх, более сложное чувство. Вроде ясно осознаваемого абсолютного бессилия. Он только представил, как бы они шли, постепенно теряя силы, зная, что останавливаться нельзя. Бросали бы тяжелеющие с каждым шагом вещи... Знали бы, что не спастись, но продолжали бы идти — день, два, три... До последнего.

— И что потом? — спросил Вадковский. Судя по лицу, его посетила та же мысль.

— Результативное срабатывание системы защиты, — просто сказал Ангрем. — Для Камеи все чужие.

— Даже вы? — удивился Лядов.

— Все, кого мы знаем.

— Что охраняет система? — спросил Трайнис.

— Неизвестно.

— Никаких версий?

— Точно знаем, что Камея пуста.

— Какой смысл охранять пустую планету? — пробормотал Вадковский.

— А какой был смысл стирать следы цивилизации на Катарсисе? — напомнил Лядов.

— Что тут общего?

— Я просто размышляю, — эхом отозвался Лядов.

— Ангрем, вам не трудно будет забросить нас к «Артемиде»? — попросил Вадковский.

— Исключено.

— Нам пора возвращаться на Землю. Кажется, мы здесь подзадержались.

— Нас здесь не ждали, — шепнул Трайнис.

— Уйти с планеты можно только на этом корабле, — сказал стеллармен. — Надо закончить программу наблюдений, уж очень трудно было сюда добраться. Следующего раза не будет.

— Здорово! — просиял Вадковский. — Не-ет, Славка, ты точно знал, куда лететь. Так вы и есть та самая экспедиция КОНК под эгидой СКАД?

— Комиссия по нелинейным контактам? Нет. СКАД давно обращалась к нам за помощью. Просьбы участились после того, как год назад на орбите Камеи все их наблюдающие спутники были разрушены, а корабль с десантом сильно поврежден при выхода из броска. Все, что сейчас может СКАД — вести пассивное наблюдение с громадной дистанции на пределе разрешающей способности приборов. Научная база расположена на окраине местной системы. Но просыпающийся сторож рано или поздно ее обнаружит. Камея хочет остаться в одиночестве.

— Разве возможно воздействие на таком громадном расстоянии?

— Да. Не столь радикальное, как на поверхности Камеи или возле нее, но постоянное. Однажды базе не повезет. Например, она пройдет сквозь облако распавшейся головы кометы.

— Представляю, — подал голос Трайнис. — Что случилось с кораблем десанта?

Ангрем через весь зал всмотрелся в Трайниса. Показалось, сочувственно.

— Погас реактор. Отключилось все, даже то, что в принципе не могло отключиться. Они не могли маневрировать и проскочили мимо планеты.

Трайнис завороженно смотрел на стеллармена. Оказывается, звездолеты не только бывают волосатыми, но и могут ломаться как какие-нибудь... фанерные самолеты. Нет, как глайдеры. Которые, кстати, не могут планировать, в отличие от фанерного самолета.

— Посланный через несколько недель беспилотный корабль смог подойти ближе — он шел с огромными ускорениями, но сгорел в облаке пыли, неожиданно оказавшемся на орбите. Для конденсации облака такой плотности и протяженности нужно невероятное стечение обстоятельств.

В ушах Вадковского ожило эхо его собственного крика, когда «Артемида» чудом увернулась от шального метеорита. Он ведь тогда толком даже не понял, что случилось, — за него все сделала техника. Вадковский пробормотал:

— Нам везет.

— Как вам удалось сесть? — спросил Ангрем. Похоже было, что для каждого у него был припасен особый взгляд. На Лядова стеллармен смотрел с долгим вниманием, которое не прерывалось, даже когда он отводил взгляд — словно звездный человек постоянно и молчаливо ждал чего-то.

— Мы нарушили правила, — мрачно сказал Лядов, опустив глаза. — Я нарушил. Шел на ручном. Финишировали глубоко в аварийной зоне. Очень глубоко. — Переживая заново, он зябко поежился. — Около пятидесяти тысяч километров до поверхности.

Стеллармен оживился, глаза его сверкнули:

— Вы случайно обманули систему защиты Камеи. Но тогда она еще не вполне проснулась. Сегодня уже нельзя проделать подобное. Что-то разбудило систему защиты год назад. Постоянной базе ученых пришлось уйти с орбиты. Вообще уйти из этой системы — риск оказался велик. А два дня назад вы, упав как снег на голову, окончательно запустили неизвестный механизм. Мы далеко услышали всплеск активности. Чуть позже станция наблюдения на периферии системы зафиксировала два взрыва, по спектру похожих...

— Это был наш глайдер, — глухо сказал Лядов. — И генератор.

Стеллармен кивнул:

— Да. Стало ясно, что это люди. Сразу было решено попытаться проникнуть на планету, пока еще возможно. О том же нас последние месяцы просил СКАД.

— Почему вы не шли на планету раньше? — Вадковский медленно формулировал вопрос. — Вас заинтересовал спектр взрывов?

— Мы поняли, что кто-то рискнул прорваться на Камею.

— Неужели это вам показалось интереснее, чем ноогенные феномены? — удивился Вадковский.

Стеллармен несколько секунд смотрел на Вадковского ничего не выражающим взглядом.

— Да.

— Вы ждали, что кто-то решится на такое?

Стеллармен снова помолчал, прежде чем ответить:

— Мы ничего не ждали. Ваше появление здесь — начало разгадки.

— Но что нового произошло с нашим появлением здесь?

— Раз это начинают чувствовать люди, значит, ситуация кардинально меняется.

— Как кошки перед землетрясением, — сказал Лядов.

Вадковский с сомнением пригляделся к стеллармену:

— Ангрем, что происходит на Камее?

— Единой картины нет, а версий мы не строим.

— Вы хоть намекните.

— Не спрашивай, — ухмыльнулся Трайнис. — Думай.

— Ты два дня на планете, — сказал стеллармен. — Ты сделал вывод?

Вадковский подумал и медленно покачал головой:

— Нет, к сожалению. Не смог.

— Но вы очень многое видели здесь, единственные из землян. Жаль, с вами не шел стеллармен.

— Он сразу бы все понял?

— Понимание — это цельная картина явления. Либо это теория, которая может предсказать. Пока недостаточно информации ни для того, ни для другого.

— Ангрем, что с «Артемидой»? — спросил Трайнис.

— Не знаю.

— Вы ее видели? — взволнованно спросил Вадковский.

— Да. Я не знаю, что происходит на вашем корабле. Почти все каналы проникновения в пределах Камеи перекрыты квази-коллапсом, который очень осложняет исследования.

Физический механизм такого коллапса неизвестен. Он закрывает Сверхмир и делает нас обычными людьми.

— Какой-то новый закон природы?

— Нет. Просто не работают приборы.

— Корабль не отзывался на командирский пульт, — пробормотал Трайнис. — Но раз вы видели «Артемиду», значит она цела.

— Возможно, в каком-то смысле корабль ждет вас, — сказал Ангрем. — Защитная система умнеет с каждым часом.

От слов стеллармена повеяло холодом.

— Гинтас, — Вадковский приподнялся на локте, — после посадки у нас отказала вся техника. Почему «Артемида» должна быть исключением? Глайдер тоже сначала просто отказал, а потом... Вадковский замолчал.

Трайнис шумно вздохнул.

— Мне тоже очень жалко корабль, — сказал Роман.

Трайнис нервно усмехнулся:

— Только сейчас дошло, как нам повезло.

— До меня тоже.

— Не спешите, — строго сказал Лядов. — На Земле скажете.

— Ты прав, — спохватился Трайнис.

Над головами широко замелькали сполохи, по гладким изгибам лежаков поползли разноцветные пятна.

— Обратите внимание, — сказал Ангрем.

Потолок исчез. Взгляды провалились в открывшуюся под невероятным углом перспективу Камеи с высоты птичьего полета, словно их толкнули к краю открытой диафрагмы грузового люка транспортника. Руки вцепились в нежно-податливый материал лежаков.

Густая пена леса ползла необъятным зеленым панцирем невообразимо гигантского существа, чудовищной зеленой лавиной от горизонта до горизонта, и движение это было не остановить. Глядя сверху, с большим трудом можно было представить пеший поход по дну этих зарослей Вадковский ощутил смутную гордость за себя и друзей.

— Надо посетить несколько интересных районов планеты, — сказал Ангрем. На потолок он не смотрел. — Это не просто корабль, а большая серьезная лаборатория. Первый район — побережье океана.

— Отлично, — сказал Вадковский. — Надоели эти деревья.

— Долго идти до берега? — спросил Трайнис.

— Нет, — ответил стеллармен.

— Наш зонд был уничтожен, идя на максимальном ускорении, через несколько минут.

— Этот корабль умеет быть невидимым для Камеи, но для этого мне надо вернуться. Я знаю, что вы испытываете при этом неприятные ощущения, но здесь я бессилен. Симбиоз с машиной существует только в мире сверхвосприятия. Нам надо очень многое успеть сделать.

— Ангрем, — растерянно сказал Вадковский, — простите. Чтобы не отвлекать вас потом. Где нам можно помыться, поесть?

Только сейчас экипаж «Артемиды» вспомнил о грязнущих рваных комбинезонах. Покрытая разноцветной грязью, соком раздавленной зелени, пылью одежда их дико смотрелась на опалово-молочных вздутиях кресел-диванов, точнее, все же, лежаков — слишком они были громоздки. А так же вспомнили об ушибах, царапинах, незнакомой раньше глубокой усталости, замешанной на столь же незнакомом чувстве постоянной загнанности в угол.

— Раздевайтесь. Грязное бросайте на пол. Ложитесь на... — стеллармен недоуменно замолчал, не найдя общее название предмета, и показал на лежак рукой. В представлении звездных людей сей предмет никак нельзя было назвать «креслом», а других аналогий в привычных понятиях он не вызывал.

— А если нам надо будет... — начал Вадковский.

— Давай, Ромка, — сказал Лядов, потянув застежку на комбинезоне. — Все правильно.

— Извините за причиняемые неудобства, — сказал стеллармен. — Корабль не был рассчитан на встречу.

— Ясно, — сказал Трайнис. — Никто не верил, что здесь могут оказаться живые люди.

Ангрем смежил веки. По троим беглецам ударил невидимый шквал. Все невольно-привычно поморщились, кто-то схватился за виски. По лицу стеллармена стремительно побежали волны мимики, затрепетали пальцы, даже тело его мелко задрожало. Наконец все успокоилось — лишь лицо подрагивало в области напряженной внимательности. Значит, то, что он сейчас видел своим особым зрением, было не таким уж безоблачным.

Поглядывая на экран и на звездного человека, все зашуршали, задвигались.

Плавно ползущая чаша над головой повернула и поползла в другую сторону, потом слилась в мутно-зеленый поток — корабль стеллармена взял курс на океан. Трайнис цокнул языком, с завистью смотря вверх.

— Есть-то как? — шепнул Вадковский, немилосердно дергая намертво заевшую застежку на груди.

— Лучше спроси, как быть после еды, — в полголоса отозвался Трайнис. Он аккуратно поставил на пол в ногах лежака заметно разбитые ботинки. В трещинах подошвы застряли мелкие камешки и травинки.

Вадковский с сожалением осмотрел комбинезон. Достал нож и надрезал ворот. С усилием разорвал ткань до пояса. На чистый пол посыпалась высохшая грязь. Вадковский скинул вконец изуродованный комбинезон, оглядел себя и вздохнул. Пожалуй, впервые в жизни на его теле сразу и в таком количестве присутствовала въевшаяся обширной татуировкой черная грязь, синие и желтые ссадины, темно-красные, едва затянувшиеся царапины. Он поднял глаза.

Лядов и Трайнис выглядели не лучше. А с левого бока Слава производил впечатление чудом выжившего в планетарной катастрофе.

Раздеваясь, с сомнением смотрели на лежаки. Этот звездный человек вообще понял, что имелось в виду? Всем известно, что стеллармены вмешались даже в метаболизм.

Лядов, пятнистый от грязи, поймал взгляд Вадковского и покосился на свое забинтованное плечо. Бинт был лохматым и черно-бурым.

Все трое улеглись. На этот раз тело не повисло в невесомости, а провалилось в шелковистую глубину. От мгновенного страха подвело в животе. Снаружи осталась только голова. Но тесное облако тугих пузырьков обняло, подхватило, стало выталкивать на поверхность. Щекотное мельтешение по коже напоминало прохладное кипение. Затем из далеких недр поднялось что-то горячее, обволакивающее. Оно убаюкало, успокоило. Тело стянули эластичные ленты, потом по нему побежали горные реки, пробарабанили маленькие камнепады, легко ступая, прошлись поющие феи — и все растворилось в блаженстве бесконечности. Глаза закрылись. Потом все трое погрузились в сон. В легкие вошли запахи волшебных трав и свежесть снежных горных вершин.

Проснувшись, они обнаружили себя чистыми и невероятно легкими, как после бани. То есть сначала было ощущение некоей бесформенной чистоты, даже воздух показался другим, Скосили едва открывающиеся глаза: кожа действительно стала чистой, только слабые следы темнели на месте самых страшных синяков, да у Лядова на левом предплечье коротким нотным станом тянулись четыре розовые полоски. А еще все чувствовали себя сытыми. И это было странно, так как сытость не связывалась с привычным неторопливым сидением за столом и вообще с какой-либо трапезой. Говорить не хотелось, чтобы не нарушить блаженного состояния новорожденного. Вадковский расслабленно поднес к лицу ладонь. Подушечки пальцев были розовыми, как у младенца. Он уронил руку.

Вместо грязных комбинезонов в ногах лежали мягкие ворохи неярких оттенков. Одежда оказалась похожей на ту, что была на стеллармене. Вадковский потрогал ее большим пальцем ноги. Двигаться было лень.

Одежда легко скользнула по коже, ни за что не цепляясь. Кое-как облачившись, Лядов с Трайнисом, разморенные, упали навзничь. Лядов сразу заснул. Трайнис сквозь ресницы героически пытался смотреть на экран. Вадковский сел по-турецки. Борясь со сладким гудением в теле, тоже поднял глаза к потолку.

Над головами с неотвратимостью стаи голодной саранчи ползла зеленая губка сельвы. Ничего не изменилось. Казалось, они кружат над одним и тем же крохотным клочком чащи.

Ангрем лежал с закрытыми глазами, но почему-то было ясно, что он не спит.

Трайнис вдруг засопел — сморило.

Вадковский ладонями помассировал лицо, изо всех сил прогоняя сон.

Далекий край леса изогнулся — что-то его продавливало из дымки горизонта. Скоро в сплошную зелень вторгся темно-синий полумесяц. Полумесяц рос, покрываясь искорками стального мерцания, теснил лес навстречу кораблю. Мелькнул и оборвался последними деревьями лес. Посветлело — корабль скользнул над прибрежной полосой песка и замер метрах в двадцати над ленивым прибоем. Каждая набегающая волна неторопливо, до последнего мгновения размышляла — плеснуть ей или тихо уйти в песок? Вдаль, насколько хватало глаз, убегала поверхность океана, иногда нарушаемая хаотично-редкими волнами. Их вздымающиеся маслянистые темно-синие спины, словно важные киты, нехотя отбрасывали солнечные зайчики. Океан тоже спал.

Корабль снизился. На песок и пенную пленку прибоя наползла большая тень с размытыми краями.

— У нас один час, — раздался голос Ангрема. Он стоял рядом, скрестив руки на груди, и разглядывал отмытый экипаж «Артемиды».

Вадковский выглянул за край лежака. Раздолбанные ботинки исчезли. Вместо них обнаружилось нечто легкое, под-стать одежде, вроде тапочек Меркурия, только без крыльев. Рука Вадковского дернулась к бедру.

— Где мой пистолет?

— Оружие больше не понадобится. Здесь не с кем воевать.

— Ну как же не с кем.

Роман понял, что на протяжении этих двух дней тяжесть пистолета в руке придавала уверенности. Нет, сложнее, — с оружием он чувствовал себя при деле.

— Может, Славу не будить? — предложил Трайнис. Лядов спал, разметавшись, по диагонали — как присел на край лежака, так и повалился. С одной стороны торчит пятка, с другой рука свесилась.

— Прогуляемся все вместе, — сказал Ангрем. — Вдруг человек заметит то, что пропустит машина.

— Стеллармен заметит гораздо больше человека, — сказал Вадковский.

— На планете полным полно аномалий, — сказал стеллармен. — А вдруг.

Трайнис осторожно разбудил Лядова. Тот встал сразу, но двигался замедленно, продолжая спать на ходу.

Корабль открылся не так, как в прошлый раз.

Подчиняясь молчаливому жесту стеллармена, все встали рядом, соприкасаясь локтями. В полу вокруг них засветились четыре дуги, и круглая площадка на четырех растущих столбах ушла вниз.

Ударил яркий свет — сощурились. Окатило морским ветром, легкая одежда затрепетала. Под площадкой хрустнул песок.

— У нас один час, — повторил Ангрем.

— Пока не прицелится защитная система? — деловито спросил Вадковский.

Пока площадка опускалась, он успел осмотреться вокруг. Все было спокойно. Пустой дикий пляж, идеально отутюженный до горизонта океан. За спиной в ста шагах напирала, крепостной стеной нависая над полосой песка, темная кайма леса на мощном, выше человеческого роста, основании подмытого и пронизанного корнями слоистого дерна. Похоже, иногда штормы здесь все же случаются. Наверное, они здесь тоже сонные. Медленные стеклянные волны, упругая пленка воды, задумчивые брызги, повисающие в воздухе...

Туманно-белесый холм корабля непоколебимо висел над головой. Он весь вспух и даже вблизи напоминал кучевое облако.

Стеллармен первым сошел на песок, сделал несколько шагов. Его следы быстро наполнились водой. Он подобрал камешек, запустил им по поверхности.

— Ангрем, не боитесь, что опять что-нибудь проснется? — спросил Трайнис, глядя на расходящиеся круги.

— Все уже проснулось, — Ангрем повернулся к экипажу «Артемиды», мнущемуся на площадке. — Больше ни от кого ничего не зависит. Красивый океан. Наслаждайтесь.

— Наверное, это легкое ощущение — ждать чего-то, когда ничего от тебя не зависит, — предположил Вадковский.

— Счастье знать, — сказал стеллармен, словно возразил.

Лядов сошел с площадки, торопливо загребая песок.

Прошлепал по воде, забрался по щиколотку. Жадно втянул соленый воздух. Глядел вдаль, словно Робинзон ждущий па-I русника. Снова он был сам не свой.

Толкнуло незримым. Отошедшие в разные стороны от корабля Трайнис и Вадковский обернулись. Стеллармен стоял с закрытыми глазами, но им показалось, что он смотрит на Лядова. Причем в такую глубину, где от Лядова мало что осталось.

Лядов заморгал, оглянулся удивленно.

— Ты что-нибудь увидел? — спросил Ангрем, не открывая глаз.

— Ничего конкретного. Опять аллегория сновидений. Но впервые это днем.

Давление со стороны стеллармена стало постоянным — потяжелела голова, заломило в висках.

Трайнис упал на одно колено, зашипев, сжал голову локтями. Вадковский корчил рожи, тер висок и терпел. Лядов ничего не замечал. Он лишь чуть склонил ухо, словно колокольчик услышал.

— Я же говорю, ничего, — удивленно повторил Лядов.

Поток невидимого ветра пропал. Стеллармен сжался, убрав с неба, океана и берега гигантскую невидимую проекцию самого себя. Голос его подтвердил:

— Ничего.

Он посмотрел на Лядова.

— А ты в такие моменты словно уходишь отсюда — я ничего не вижу.

— Способностей стеллармена не хватает? — потирая висок, спросил Вадковский.

— На Камее полный коллапс в некоторых диапазонах и планах. Здесь мы со многими вещами столкнулись впервые. Возможно, видимое Станиславом невообразимо далеко, глубоко чуждо. Он просто не в состоянии воспринять это.

— Что за коллапс? — спросил Вадковский.

— Сложное нарушение причинности. На Камее разбросано множестве «черных ящиков», замкнутых физико-статистических систем, не связанных между собой.

— Славка, что же ты видишь? Может быть, это надо расшифровывать, как сложный иероглиф? Давай соединим усилия, но ты нам ничего не говоришь.

— Да ничего я не вижу, в том-то и дело, — сказал Лядов. — Это похоже на переотраженное эхо в горах. — Было видно, что ему очень хочется объяснить — хотя бы самому себе. — Не разобрать, какой звук его породил, в каком направлении. Это не голос — нет слов, но есть тембр — настроение. Оно очень сильное, но непонятное. Захватывает целиком. Ты следуешь куда-то за невнятным зовом... — Он задумался. — Не простое эхо, обратное — как волна от дальнего всплеска... — Насупился, закусил губу. — Нет, не так.

— Говори сразу, — сказал стеллармен. Взгляд его, направленный на Лядова, стал пристальней.

Лицо Лядова расслабилось. Он, скучая, пробежал взглядом вдаль по пляжу.

— Так бывает во сне. Утром вспоминаешь сон и удивляешься — ведь он уже не раз снился. Этакое дежавю сна. Ты думаешь, думаешь целый день... Не может сон повторяться с такой точностью, что-то здесь не так. Сейчас я понимаю: где-то перехлестывается петля, и этой ночью ты снова видел именно тот единственный сон — просто ты вернулся в прошлое, в свой спящий мозг, как в кинотеатр.

— Ты не станешь стелларменом, — сказал Ангрем. — Но ты говоришь интересные вещи.

— Да, — серьезно сказал Лядов, — я не хочу быть стелларменом.

— Почему? — тут же спросил Вадковский.

— Я еще не вычерпал себя.

— Ты возвращаешься во сне в прошлое? И что ты видишь? — не унимался Вадковский.

— В прошлое? — Лядов задумчиво покачал головой. — Нет. Не я, а что-то возвращается в прошлое, и я оказываюсь на его пути.

Всплеск удивления стеллармена был ощутим физически:

— Твои слова стоят целой экспедиции на Камею!

— Чье это прошлое? Куда именно возвращается это что-то? — спросил Вадковский.

Стеллармен бросил на Романа благосклонный взгляд.

— Не знаю, — сказал Лядов. — Оно тоже интересуется XX веком, но как-то странно, словно походя.

— Говори, говори, — прошелестел стеллармен.

— Оно мне непонятно. Двумя пальцами держу на весу скалу... Над пустыней разносится звук прибоя... Я много передумал на эту тему. Наверное, мне осталось сложить два и два, чтобы понять, но я не могу. Это несочетаемые вещи.

Лядов порывисто вздохнул и кулем уселся на песок, заморгал:

— Уф... Все. Что-то я устал.

Вадковский пристроился рядом, обнял Лядова за плечи. Тот зачерпывал и бессмысленно просеивал сквозь пальцы песок.

— Слава, что такое кинотеатр?

Лядов недоверчиво покосился:

— Тебе стыдно не знать. Забыл, что ли?

— Э-э... — протянул Вадковский. Он и вправду забыл.

Лядов обнял колени, сжался в комок.

— Рома, это не глаз видит. Вообще все — метафора. Тень события. Какой формы могла быть тень события у первого космического полета, например? Не в форме же ракетоносителя. Все наши слова — это какие-то тени, не имеющие смысла. И я вижу тени. Пытаюсь тенями объяснить тени. Нет мне никакого дела до XX века. Он лишь понятная мне тень чего-то необъяснимого.

— Как одно из важнейших столетий нашей цивилизации может быть лишь тенью? — изумился Вадковский.

— Ты не понимаешь, — сказал Лядов. — Я тоже. Это не что больше нас.

— Откуда тянуться тени?

Лядов застыл.

— Из...

— Космоса? — подсказал Вадковский.

Лядов молчал, замерев.

— Из будущего? — предложил Вадковский. — Впрочем, про будущее ты говорил. Тогда, может быть, из прошлого? Из скрытых миров? Из мира идей?

— Мне не хватает слов, — угрюмо произнес Лядов. — Наверное, тут нужно шестое-седьмое чувство и язык звездных людей.

Вадковский обернулся:

— Ангрем, что все это значит? Я чувствую, что система в Славкиных словах есть.

Стеллармен промолчал и, прищурясь, посмотрел вдаль.

— Ясно, — пробормотал Вадковский. — Попробуем сами.

— Это наше будущее, — медленно сказал Лядов. Фразы он строил неуверенно, как мозаику из выцветших кусочков. — Но это уже настоящее. Но не наше... Не могу, голова болит. Ангрем, можно здесь искупаться?

— Нет, ребята. Уходим. — Стеллармен оторвал взгляд от горизонта.

Вадковский обернулся:

— Час еще не прошел.

Стеллармен снова посмотрел в темно-синюю даль.

Вадковский и Лядов поднялись, всматриваясь в ту же сторону. Сзади приблизился Трайнис. Светясь изнутри розовым, в его руке плыла коническая спираль огромной раковины.

— Смотрите, что я нашел. Наверняка морские звери тоже спят где-нибудь в тихих заводях.

Никто, кроме Вадковского, не обернулся.

На поверхности океана больше не было ни одной волны. Ровное темно-синее зеркало. Чего-то не хватало. Исчезли шипение и плеск прибоя. Стало тихо, как в лесной глуши. У природы вдруг кончился завод — и все замерло. Неподвижный воздух над песком начал быстро накаляться. На горизонте темнела тонкая полоска. Настолько тонкая, что неясно было отмель это или дальний берег, или поле дрейфующих водорослей.

— Пятьдесят метров в высоту, — сказал Ангрем, отвернувшись от океана. — Девятьсот километров в час. Шестьдесят миллионов тонн воды. Ты это видел?

— Нет, — равнодушно сказал Лядов. — Оно больше. И дальше, гораздо дальше.

Пляж уже дрожал в мареве. Под одеждой побежали капли пота. Сквозь подошвы жгло. Ребята переглянулись с откровенным страхом.

— Быстро на корабль, — сказал Ангрем.

Они медленно побежали сквозь горячий вязкий воздух по горячему, очень вязкому песку. Показалось, над головой зажглось десяток лишних солнц — слепящие блики отовсюду ударили по глазам. Трайнис, не глядя, отбросил розовую раковину в сторону. Та исчезла без звука падения, словно растворилась в воздухе. Ватная тишина падала с неба.

— Не оглядывайся, — сказал Лядов, дергая Вадковского за рукав.

— А здесь весело! — серьезно воскликнул Вадковский, с трудом выдергивая глубоко провалившуюся ступню. Потеряв одну туфлю, он последним прыгнул на круглую платформу лифта. Упав на четвереньки, оглянулся на океан. Темная полоска стала выше, и уже напоминала далекую стену. Верх стены был неровным и белым.

Площадка рванулась вверх так быстро, что в конце всех подбросило на полметра. Пол сомкнулся. Тут же их разбросало ментальным ударом вернувшегося в свое естественное состояние стеллармена.

Ангрем стремительно пересек зал и улегся на свое место.

Экран на потолке погас. Последней картинкой на нем была быстро удаляющаяся, нестерпимо сверкающая полоса пляжа и широкий черный язык с каймой белой пены, влетающий в голубую бухту.

Экипаж «Артемиды» с трудом добрался до своих мест, и все попадали в полузабытьи. Ментальная активность стеллармена превзошла порог переносимости обычного человека.

— Отдохнули? Я приготовил поесть. Надеюсь, понравится, — сказал стеллармен.

Все открыли глаза. Самочувствие было нормальным, голова свежей. Последствий немилосердных атак на мозг не осталось. Спать не хотелось.

Стеллармен снова обосновался на самом дальнем лежаке и легкомысленно, словно виньетку в девичий альбом сочинял, смотрел над собой. Не похож он был на человека, которому доверили сложную и опасную экспедицию. Даже на туриста он не был похож. Лежать бы ему на зеленом пригорке с травинкой в зубах и считать облака.

С потолка лился яркий густо-синий свет, с одного края уходящий в глубокое — в черноту — индиго.

— Где мы? — Трайнис приподнял голову, подпер щеку ладонью.

— Двадцать тысяч метров над уровнем моря. Скорость пять «эм». На такой высоте вообще нельзя останавливаться — могут сработать обе части системы защиты — планетарная и космическая.

— Ударит молнией и шарахнет метеоритом?

— Может случится и так. Однако именно на этой высоте при данной скорости обе системы наиболее медлительны.

— Облако, летящее со сверхзвуковой скоростью? — усомнился Трайнис.

— У системы много глаз. Для какой-то ее части мы — действительно обычное облако. Систему в целом обмануть уже нельзя. Она учится, и очень быстро.

— Ангрем, посещение побережья что-нибудь дало? — Вадковский разглядывал столик между лежаками, на котором стояли привычные чашки и тарелки. Он почувствовал просыпающийся аппетит. Протянул руку за яблоком. Это был его любимый сорт: «янтарный». На секунду замерев с куском яблока во рту, захрустел снова. Подумаешь. Почему-то было все равно, копался ли кто-то в его памяти, и как глубоко копался. Сервис-система корабля это сделала или сам звездный человек. О стелларменах Вадковский; как и большинство, знал немного — сдержанные официальные данные, но почему-то всегда испытывал к ним безусловный интерес. Да и что, собственно, скрывать? Постыдные промахи, поступки, совершенные в эмоциях, неуправляемые мысли, питающиеся архетипами? Все эти страхи — атавизмы самолюбия. Гораздо интереснее мчаться с пятикратной звуковой скоростью в небе запрещенной планеты и думать над загадкой. Он откусил желтую сладкую плоть яблока и захрустел с аппетитом.

— Каждая секунда на Камее — открытие, — сказал стеллармен. Обвел рукой зал. — Лаборатория работает постоянно.

— Почему вы не снарядили масштабную экспедицию? — спросил Трайнис.

— Это достаточная экспедиция. К тому же у нас много других дел.

— Каких? — сразу загорелся Вадковский.

— Вселенная большая.

— Хоть два слова, — взмолился Роман.

— Я бы рассказал — это очень интересно, но ты должен быть в состоянии сознания стеллармена, иначе все сведется к банальности, либо к заумности.

— Так называемое «постоянное сатори»?

— Весьма приблизительно, но похоже.

— Вы изучаете время, Ангрем?

— Да.

— Жаль, я не стеллармен, — сказал Вадковский.

Больше всего повезло Лядову. Его лежак располагался между лежаками Вадковского и Трайниса, и поэтому дотянуться он мог до двух столиков сразу. Лядов уже соорудил перед собой небольшую горку и деловито жевал. Было видно, что он знает, как можно вести себя в гостях у звездных людей. А может быть, Камея научила ценить любой момент, чтобы наесться впрок, невзирая на этикет.

Роману вспомнился мальчик из книги про детский дом. Казалось бы, никаких аналогий. Но вот ведь вспомнился.

— Такой способ нам привычнее, — сказал Лядов, жуя.

— Так вкуснее, — подтвердил Вадковский. — Иначе вообще зачем зубы?

— Для красоты, — усмехнулся стеллармен.

Трайнис задумчиво вертел перед носом кусок пирога со сложной начинкой, явно домашней выпечки. Ничего не спрашивая, откусил.

— Наша следующая цель, — сообщил стеллармен.

Синева над головами посветлела, перестала быть космической — они снижались.

Оказавшись в поле зрения, выросли бурые, черные, занесенные снегом бесконечные горные цепи. Горная страна ползла под ними. Корабль резко провалился, спикировал, не снижая скорости — детали картинки скачком выросли, словно включили двадцатикратное увеличение. Громадные горы, перевалы, ущелья, плато неправдоподобно быстро помчались под самым днищем корабля — хотелось поджать ноги. Трай-нис смотрел на все это, открыв рот. На Земле не разрешалось летать на кратном сверхзвуке на столь малых высотах. Он даже представить себе не смог, какой силы ударная волна обрушится на стоящего внизу.

Неожиданно появился, промчался и исчез край горной страны. Ухнуло вниз необъятное туманное пространство. Они нырнули за рваный гребень скалы и резко снизили скорость — почти неразличимые в мелькании черно-зеленые пятна распались на черные предгорья и зеленые долины. Кто-то вскрикнул — продолжая прерванную траекторию, в небе быстро уменьшалось кучевое облако, похожее на пухлый комок поднявшегося теста, несильно шлепнутый об стол. Вот оно влетело в настоящее облако, разорвав его пополам, и исчезло в синеве.

Корабль, как перышко, следуя затейливому рельефу, плавно и наверняка бесшумно, в точности повторяя контур поверхности, преодолел несколько невысоких перевалов, скользнул к краю крошечного плато и быстро совершил посадку.

— Лихо, — только и сказал Трайнис. Он часто дышал, как будто только что вел корабль вручную.

— Спасибо, — стеллармен улыбнулся.

Вадковский ткнул пальцем вверх:

— Это фантом или что-то вроде зонда?

— И то и другое. Главное, выиграем немного времени.

Вадковский взял с тарелки золотисто поджаренный кусочек мяса, шлепнул его на ломоть мягчайшего белого хлеба и жадно впился зубами. Прожевал, жмурясь, глотнул сока:

— Это тебе не мясной концентрат. — Деловито вытер салфеткой руки. — Выходим?

— К сожалению, нет. Вне корабля находиться опасно, — сказал Ангрем.

В стене прорезалась горизонтальная амбразура, потом она расширилась вверх, заходя на покатый потолок, раздалась на несколько метров вширь — получилась огромная открытая сверху лоджия с видом на изломанные предгорья и укрытые лесом далекие, подернутые дымкой, хребты.

Все четверо столпились у бортика.

Горячее солнце подпаливало зависшие высоко в небе редкие облака. Крошечное плато справа и слева теснили отвесные скалы. За спиной полого уходило ввысь рассеченное гигантскими вертикальными трещинами подножие горы.

Вадковский перегнулся через бортик — и оторопел. Бок корабля не был горой белой ваты — что показалось в первый раз уже достаточно необычным. То, что он увидел сейчас, повергло в ступор с уклоном в идиотское хихиканье: борт корабля представлял собой изогнутую плиту из потрескавшегося очень древнего на вид камня. Камень в точности соответствовал поверхности плато. Одна трещина, так просто начавшись у обрыва, продолжала ветвистый бег по борту и исчезала где-то на макушке корабля. Каменный звездолет — смешно. Интересно, додумались до этого древние фантасты? Если бы фантастику писали люди каменного века, в космосе орудовали бы звездолеты, покрытые особо прочными шкурами, а стреляли бы они особо большими дротиками, а летали бы такие монстры, только если в главной пещере звездолета принести жертву духу звезд. Хм, почти сюжет.

— Роман, — имя в устах стеллармена прозвучало неожиданно, и Вадковский вздрогнул. — О чем думаешь?

— Так, ерунда какая-то в голову пришла, — отмахнулся Вадковский. — Ангрем, вы лучше скажите — сами-то вы сейчас что видите? Я — только красивый пейзаж. Что видит ваша аппаратура? Я уверен, что от нее пользы больше, чем от нас, и что вы давно взяли химические пробы всего, чего только можно.

— На Камее я вижу немногим больше твоего, так как вокруг искажена сущность. Корабль постоянно собирает и обрабатывает данные. Выводы будем делать потом. Ситуация сложная. Теперь подумай вот над чем: вы трое оказались на Камее раньше экспедиции СКАД, даже раньше нас, — стеллармен замолчал выжидательно.

— Ну? — осторожно сказал Вадковский.

— Мы знали о Камее давно, вы не знали ничего. Мы до последнего момента не решались на посадку, спланированную еще год назад — уже тогда это было опасно. У вас же дерзкое вторжение получилось случайно и с первого раза. Но, как известно, нет ни случайности, ни предназначения. Есть только единое, и оно нераздельно навеки.

Вадковский понял, что начинаются бесплодные попытки перевести поток смыслов метасознания в маленький ручеек. Или, как было сказано в книге «Аутогенеры — надежда или приговор цивилизации», трехмерное звездное небо в плоский снимок карманного формата.

— Короче, не случайно мы здесь, — не поворачивая головы сказал Лядов, честно созерцавший ландшафт. Взгляд у него был недоверчивый и скучающий.

— Вы считаете, что... — изумился Вадковский. — Хорошо. Слава, допустим, предчувствует что-то. Но я-то пошел сним просто так, за компанию. Как друг. Причина полета была забыта уже через час после посадки. Мы просто старались выжить. Уверяю вас, Камея выбрана совершенно случайно. Два человека просто произнесли первые пришедшие на ум цифры.

— Не с того конца подходишь, — возразил стеллармен. — Впрочем, вопрос о носителе неких способностей интересен. Почему один дар не может распределяться на нескольких человек? А сейчас расскажи, какая тебе ерунда в голову пришла.

Вадковский сбивчиво рассказал о каменных звездолетах в фантастике.

— Или на гораздо большее количество людей, — сказал стеллармен и задумался очень по-человечески — опустил голову и прикусил костяшку пальца.

— Подождите, — помотал головой Вадковский, — не успеваю. Мысли путаются. Мы за два дня такое здесь увидели... Ведь самое интересное — здесь, на планете. В каталоге еще лет тридцать назад было записано — ноогенные феномены...

— Псевдо, — вставил Лядов.

— Их и надо изучать. Тем более, что они сейчас активизируются. Мы это на своей шкуре испытали. Какая разница, кто и как здесь оказался? Вон в истории сколько было судьбоносных случайностей. О чем же сейчас надо спрашивать, как не о феноменах?

— Не запутывай себя, — сказал стеллармен. — Спрашивать надо о причинности ваших действий. Это самый уместный вопрос. Не пытайся объяснить случившееся с вами только событиями на Камее, если оно начиналось событиями на Земле. Старайся увидеть пересечения противоречий.

— Кажется, я вас понял, — помедлив, сказал Вадковский. — Мне надо подумать.

Он перебрался к краю окна и затих там, навалившись локтями на бортик.

Стеллармен проводил его внимательным взглядом и посмотрел на небо:

— А что за причина полета была у вас?

— Повторить кое-что из XX века, — нехотя сказал Лядов. Вид у него был смурной — как всегда перед тем, как на него накатывало. Скучно, как будто в тысячный раз, он скомканно повторил всю эпопею.

Секунду стеллармен молчал, потом неожиданно спросил:

— Кто из вас изучал фантастику XX века?

— Никто, — не поворачиваясь, ответил Лядов. — Зачем? Втом-то и суть была — повторить реальное прошлое. Я изучал архивы. Ромка, кажется, что-то такое читал.

Вадковский отлепился от края окна, неловко заговорил:

— Ангрем, есть одна бредовая мысль. — Он помедлил. — Картина получается более стройной, если предположить наличие одной причины, которая изменила биосферу Камеи и позвала Славу в этот полет.

— Молодец.

Роман несмело улыбнулся:

— Но это не моя мысль, вы подвели меня к ней.

— Я только показал тебе невидимые беглому взгляду связи. — Стеллармен показал рукой вдаль. — Птицы.

Над далекими хребтами двигалось дрожащее пятно. Стая пернатых неизвестной породы, покинув место странной летаргии, усердно молотя крыльями, осваивала воздушные просторы родной планеты.

— Камея просыпается, — сказал стеллармен.

В этот момент мир беззвучно качнулся.

Экипаж «Артемиды» тут же притих и стал осторожно озираться в поисках новой напасти. Оглядывались по сторонам очень осторожно, словно резкое движение зрачков могло нарушить некое неустойчивое равновесие. За широким окном ничего не изменилось. Стайка птиц, вытянувшись в линию, повернула на запад и деловито исчезала между хребтами.

— Все, — сказал стеллармен. — Конец. Только что погиб зонд.

— Экипаж, внимание, — прошептал Трайнис.

Лядов поразился бледности, разлившейся по лицу друга. Как всегда профессионал яснее других понимал опасность. Но тут и до Лядова дошло — зонд звездных людей. Наверняка он совершеннее стандартного зонда стандартного корабля, да и, наверное, самого корабля.

— Двадцать тысяч? — спросил Трайнис. — Пять «эм»?

Стеллармен кивнул. Вид у него был отрешенный:

— Я пустил зонд к «Артемиде». Жаль, мы не успели посетить пустыню и полярную шапку, дно океана и систему гигантских пещер. В одном незаметном узком каньончике, сплошь заросшим колючками, с орбиты были замечены упорядоченные структуры — что-то вроде нулевого цикла, фундамента. Единственное подобное на всю планету.

— Все-таки здесь есть следы чужого присутствия? — спросил Вадковский.

— Один каньон на всю планету? Маловато. Скорее всего это разрушенный временем наклонный выход геологических слоев. Но кто знает. Посмотрим, что видел зонд.

Все повернулись к залу. Показа трансляции с борта зонда ждали как приговора. Экран на потолке так и не вспыхнул, а стеллармен вдруг непонятно сказал:

— Уже двадцать минут, — и с невероятной прытью бросился к своему лежаку.

Последовал удар по сознанию и крик:

— Поднимаю корабль. Всем от окна!

Окно было слишком широким, чтобы сомкнуться сразу. Экипаж «Артемиды» пятился, не понимая причин такой поспешности — снаружи спокойно голубел солнечный полдень. Ментальный удар, как всегда, немного оглушил, но они все-таки услышали приближающийся тяжелый хоровой свист рассекаемого воздуха.

Камея кое-чему научила — не размышлять в секунды опасности. Все трое прыгнули в мягкий свет зала, подальше от окна.

Они не успели убежать далеко. В спину ударило воздушной волной. Трайниса с Лядовым бросило за ближайший лежак, Вадковского, бежавшего последним, подняло и швырнуло им на головы. А потом начался грохот.

Прямоугольник окна погас. Вместо голубого неба в проеме возникла темная каменная масса, огромные ноздреватые валуны костяшками кулака каменного великана грубо вперлись внутрь. Кустами брызнули в зал секущие осколки, рванулись серые клубы пыли, с дробным стуком запрыгали, отскакивая от потолка и стен, разнокалиберные темные куски. Они лежали, вжимаясь в пол, закрывая головы руками. Грохот не прекращался. Сверху все время что-то падало, иногда довольно чувствительно.

Раздался скрежет и невыносимо громкий скрип, будто локомотив экстренно тормозил над ухом лилипута, — это корабль продолжал закрывать окно, чудовищным давлением краев рамы кроша камень. Окно снова заголубело — уже уменьшившееся вдвое. Глыба, рассыпаясь на лету, с грохотом сорвалась на плато. На полу под окном остались груды камня. Вокруг висела серая мгла, пыль скрипела на зубах. Зал было не узнать — хаос в мастерской скульптора после объемного взрыва.

Когда все стихло, они осторожно подняли головы. Заслонивший их лежак был усыпан щебнем, а в самой середине, глубоко продавив ложе, уютно разлегся обломок килограммов на двести. Переглянулись. Никого вроде не задело.

Лядов вскочил:

— Ангрем!

Лежак стеллармена располагался далеко от окна, но камни шрапнелью полоснули и по противоположной стене. Стеллармен как ни в чем не бывало полулежал с закрытыми глазами. Вокруг него на лежаке темнели обломки. Прядь темных волос откинулась назад, голова так и осталась повернута вбок под воздействием удара. На лбу, у виска, чернела очень неприятная рана с рваными краями. Левая сторона лица была залита кровью.

Экипаж «Артемиды» чувствовал не постоянное давление ветра, а неровные порывы, пульс загнанного, раненого существа.

Лядов и Вадковский вскочили. Трайнис железными руками неожиданно задержал их:

— Не мешайте. Дайте взлететь.

Корабль неровно дрожал.

Окно почти закрылось. Корабль качнуло. Со всех сторон раздался шорох, глухой стук — сдвинулись, поползли по полу, упали с возвышений каменные обломки. Корабль накренился в другую сторону. У Трайниса глаза на лоб полезли — не работало зануление гравитационного поля. В этом невероятном корабле — и вдруг что-то не работает!

Корабль начал раскачиваться. В узкой щели, оставшейся от окна, мелькнуло небо, освещенное солнцем плато, снова небо. Темная масса с тяжелым шорохом сорвалась с макушки корабля, на несколько секунд затмив горизонтальную голубую амбразуру. Похоже, корабль накрыло целой скалой. Пол дернулся, снаружи донесся грохот и стих — стена сомкнулась.

Ангрем, не открывая глаз, медленно повел головой, мучительно рвя невидимые путы. Корабль дрогнул. Неожиданным толчком всех усадило на пол. Ангрем дернул головой назад. Мощная перегрузка уложила всех — кого ничком, кого на лопатки.

Трайнис, не говоря ни слова, вдруг проворно пополз по усыпанному камнями полу к лежаку стеллармена.

— Ты куда? — крикнул Вадковский.

Лядов попробовал встать, и тут же упал, распластавшись как лягушка, больно врезавшись всем телом в разбросанные камни. Они переглянулись с Вадковским и, даже не будучи звездными людьми, поняли друг друга без слов: защитная система Камеи почти одолела совершенный корабль совершенных людей. Корабль, могущий общаться со звездным человеком в потоке метасознания, становиться одним большим глазом, ухом, рукой, крылом, мозгом, шестым чувством. И вот, оставленный хозяином на короткое время, не предупредил об опасности. Ослеп, не включил защитное поле, превратился в обыкновенный летающий агрегат, требующий твердой руки пилота, сам более не соображающий.

По лицу стеллармена пробежала гримаса боли. Он наклонил голову — кровь со лба дробно капанула на светлую одежду. Ближайший лежак зашевелился. Поперек него сформировался прямоугольный выступ того же цвета, но явно твердый. Прямоугольная плита отделилась от ложа, поднялась на боковых стойках и повернулась плоскостью к приподнявшейся спинке лежака. На плите что-то проступило, словно белые выпуклые диски, овалы и дуги всплыли в молоке.

Перегрузка не спадала.

Трайнис дополз до стеллармена, ободрав о разбросанные камни локти, колени и живот. С трудом оторвавшись от пола, забросил на ближайший лежак многопудовые руки. Треща мышцами от напряжения, кулем взвалил себя на мягкую поверхность, упал грудью, тут же утонув лицом в пыльной мякине. Стало трудно дышать. Отфыркиваясь, Трайнис повернул голову и увидел над собой стандартную панель пульта управления.

— Помоги вести корабль, — донесся голос стеллармена.

Трайнис, мокрый он напряжения, наконец забрался на лежак, смахнул на пол несколько камней, откинулся на широкую спинку. Не дав себе отдышаться, положил руки на пульт. Пальцы сами пробежали по знакомым траекториям сенсоров. Приходилось тянуть руки — пульт располагался далеко. Он инстинктивно потянул панель к себе — та легко приблизилась; из нижних углов панели вытянулись удобные опоры для локтей.

— Готов. — Трайнис качнулся телом вперед. Спинка лежака послушно двинулась следом — стало совсем удобно.

— Сразу после меня, — сказал стеллармен.

В носу свербело от пыли. Трайнис неожиданно чихнул. Прямо перед ним на противоположном широком сегменте вогнутого потолка засветился экран. Он был расчерчен диаграммами состояния и трехмерными трасс-ориенти-рами хода. Ничего сложного Трайнис там не увидел. Он мгновенно оценил динамику ситуации, не задумываясь отдал несколько команд кораблю, готовясь перехватить управление. Стеллармен был занят уходом с планеты на форсаже хитрым низкоорбитальным маневром, смысла которого Трайнис не понимал. На экране эта область была представлена большим квадратом, где с сумасшедшей скоростью менялись какие-то параметры, представленные непонятными символами.

— Надо уйти из системы, — сказал стеллармен и открыл глаза. Бьющее неровным ветром ментальное давление исчезло.

Трайнис невольно оторвался от экрана — в глазах звездного человека не было ни боли, ни какой-либо суровости, соответствующей моменту. Было спокойное, романтическое, если так можно выразиться, сожаление. Так проигравший эстет получает определенное наслаждение, вдумчиво разбирая действия победителя.

— Вы ранены, — сказал Трайнис.

— Не отвлекайся.

— Я на подхвате, если что, — усмехнулся Трайнис, вспомнив начало их полета на Земле.

— Бортовой вычислитель вышел из строя. Через сто двадцать секунд уводи машину. Я занимаюсь своим делом. Отсчет.

Стеллармен закрыл глаза. Невидимый удар. Трайнис поморщился. Вот в чем дело. Без «мозга» корабль способен достичь только планет системы. Никаких соседних звезд. Человек не в состоянии управлять гипер-броском. Значит, и звездные люди не могут тоже. Как много мы узнали.

Они продолжали виток по верхней границе атмосферы.

— Картинку Камеи на экран, — сказал Трайнис. Правее вспыхнул второй сегмент.

Красивый шарик, почти Земля. Обычная пустая планета с очень высокой степенью пригодности жизни на ней. И с очень большими странностями, сводящими на нет всю эту пригодность. Очень опасными странностями, которые никто пока не объяснил.

При постоянном ускорении корабль давно набрал вторую космическую, но не сходил с низкой орбиты. Камея быстро поворачивалась.

Можно было различить береговую линию материков, поля солнечного блеска на поверхности океанов, пряди и грядки облаков с тенями под ними, плотную бело-синюю улитку небывало большого циклона, рельефно освещенную солнцем и быстро уползавшую на обратную сторону. Неужели еще кого-то там поливает дождем, заваливает снегом, сметает ветром? Но если забыть про все опасности и странности — красивый мир, нетронутый, свежий.

Трайнис обежал взглядом экран — девяносто секунд до смены курса. Подкорректировал ход корабля. По большому счету делать ему было нечего. В режиме подобной сложности стажеры возвращаются на базу после тренировки, болтая с инструктором на посторонние темы. Пока все просто, если не считать утроенной тяжести тела. Он посмотрел на квадратик экрана, которым занимался Ангрем — все та же бешеная пульсация непонятных символов. Стеллармен на своем метау-ровне продолжал делать что-то таинственное, полностью оставив скорую смену курса и разгон на Трайниса.

Гинтас перевел взгляд на знакомую часть экрана. Ускорение пять «же». С учетом частичной компенсации внутри корабля сейчас примерно три. Даже тренированному человеку не выдержать долго. Траектория ухода, на которую требовалось выйти, была прямой как палка. Он совершенно не видел необходимости в таком значительном ускорении при частично работающем гравитационном компенсаторе. Систему гиперброска не заменить полетом с постоянным ускорением. Глаза сами собой переползли с информационного экрана на обычный. Шишка гигантского циклона сместилась, и уже выглядела ярко освещенным белоснежным горбом на лимбе, но что-то продолжало висеть в кадре не удаляясь, как пятно грязи на заднем стекле глайдера. Трайнис моргнул, чуть сдвинулся в сторону. Пятно не сместилось. Оно было там, возле планеты. Значит, оно было гигантского размера.

— Увеличить планету, — сказал Трайнис.

Диск планеты прыгнул навстречу, коснувшись границ экрана.

— Верхняя половина.

Северное полушарие приблизилось. Наклон оси Камеи был меньше земного.

— Адаптировать картинку, выделить объект, — прошептал Трайнис. Он невольно оторвал голову от спинки лежака. Впервые в жизни он почувствовал, как сама собой отпадает нижняя челюсть.

Угольно-черный небосвод посерел. Начинаясь где-то на обратной стороне планеты, мутно проглядывая сквозь плотные слои атмосферы, в их сторону протянулось что-то похожее на плотный дымный жгут или даже на черного морского угря. Медленно поворачивалась Камея, утоньшалась, исчезая за выпуклостью планеты, пуповина. Облако-жгут продолжало висеть, как приклеенное. Оно мчалось по орбите вслед за кораблем с ускорением пять «же» и было похоже на чудовищную по своим размерам, яростную, слепую мурену в замедленном броске.

Трайнис не отдал приказ просканировать летящее следом нечто на материал и структуру, ограничившись пассивным наблюдением. Он только максимально увеличил объект. Коническая, изрытая кратерами и бороздами морда мурены слепо смотрела с экрана. Трайнис всмотрелся. То ли пыль, то ли невероятно плотный дым. По серо-черной зыбкой поверхности, как бы постоянно текущей, пробегали стремительные волны, кое-где возникали области ряби и помутнения.

Трайнису показалось, что на него пристально смотрят в упор. В суеверном ужасе он резко отменил увеличение. Кошмарная «морда» пропала. Чужой ментальный всплеск долетел снаружи. Трайнису почудилось, что он различил жестокость, чуждость и невероятную мощь. Но мощь эта только задела, словно промахнулась и промчалась над удирающим кораблем.

— Уводи корабль к... — сказал стеллармен. Голова его безвольно упала к плечу. Незримый пульсирующий поток пропал.

Трайниса сковал металлический ужас, и это спасло экипаж — он едва не дал максимальное ускорение, чем мгновенно убил бы всех на борту. Опомнившись, плавно довел до десяти «же» при внутреннем пять — много, очень много! — и бросил взгляд на друзей. Покрытые испариной, бледные, Лядов и Вадковский распластались, утонув в лежаках, тяжело дышали.

Трайнис вцепился в края пульта. Взгляд его прыгал с одного экрана на другой. Без стеллармена он не мог ничего на этом корабле, кроме обычного пилотирования. Наверняка ведь можно перевести лежаки в антиперегрузочный режим, подать ребятам кислород. Или нельзя? Корабль ранен. Теперь это просто извозчик на ближние дистанции. Отказала система ги-пер-перехода, охранная система проморгала немаленький кусок скалы, барахлит компенсатор гравитации, внутренняя очистка не работает — по всему залу осколки камня, пыль. Трайнис едва держался — в глазах то и дело темнело. Потерпите, ребята.

«Уводи корабль к...» Куда? Из системы. Куда?! За последние годы Камея вымела любое присутствие человека вплоть до... Научная лаборатория на периферии системы.

— Схема планетарной системы. Координаты лаборатории.

На черном поле появились четыре эллипса с нанизанными шариками планет, косматая звезда в центре. Почему в каталоге ни слова об остальных трех планетах системы Камеи? Плевать. Трайнис чуть расслабился — корректировки траектории почти не понадобится. Ангрем все учел — сход с орбиты по касательной выводил корабль в сектор неба, где дрейфовала лаборатория.

Далеко за последней орбитой красная точка со столбиком текста.

— Подробности.

Красный силуэт прыжком занял четверть экрана, превратившись в просвечивающий контурами этажей и помещений чертеж. Двухэтажная подкова, поделенная на разновеликие сегменты. На изгибе подковы большой зал с примыкающим узким серпиком — кают-компания с галереей. Пояснительного текста — целая летопись.

Трайнис нетерпеливо выхватил из каши букв и цифр лишь необходимое для связи, пеленга и стыковки. Его даже не интересовало, есть ли на борту лаборатории люди. Если даже станция давно брошена или законсервирована, потребуется пара минут для оживления автоматики.

Несколько раз, протянув и отдернув руку, подать направленный сигнал не решился. Изотропный — тем более. Камея научила их убегать, не оставляя следов. Трайнис посмотрел на главный экран. Слепая мурена не отставала.

Взгляд Трайниса метался с цифр дальности до объекта на экран с картинкой и обратно. Чудовищное облако двигалось, изгибаясь не по силовым линиям, магнитного поля, а следуя каким-то своим законам, удерживаясь на орбите на второй космической скорости, не разрушаясь от немыслимых перегрузок. Оно уже оторвалось от планеты и теперь неотступно стремилось за кораблем, который пытался укрыться за планетой. Трайнису почудилось, что он стоит под падающей скалой.

Наконец обратный стодвадцатисекундный отсчет закончился и корабль сорвавшимся с пращи камнем лег на курс ухода из системы. Камея, дрогнув, стала медленно удаляться. Темное облако, не известно из чего состоящее, но в любом случае имеющее при таких размерах невероятную массу, легко повторило маневр.

Трайнис никогда не испытывал личных чувств к объектам Вселенной, в какие бы передряги ни попадал, но сейчас Камея вызывала у него ненависть. Держать такое ускорение дальше было нельзя. Самое время тормозить, чтобы спасти друзей. Но тормозить было нельзя. Сидеть в бездействии он не мог. Сдвоенное хриплое дыхание справа. У кого-то из ребят дыхание уже дает сбои. Трайнис смотрел не на облако, наползавшее на бело-синий диск планеты уродливым черным пятном, а на цифры сближения. Объект по-черепашьи упорно догонял их, съедая сотни метров в секунду.

Он ничего не мог сделать.

Метры и сантиметры дальности сливались в восьмерки, Трайнис смотрел на эти воспрявшие символы бесконечности, превратившиеся в символы краткости существования и тщетности. В голове некоей простой конструкцией прочно висел отчаянный маневр схода с траектории с резким торможением и сменой курса, что, правда, было отнюдь не безопаснее дальнейшего ускорения... как вдруг краем глаза заметил, что диск Камеи посветлел. Трайнис метнулся взглядом. Было облако, и вот его уже нет. Дальномер, сбившись, судорожно выдал не-сколько нелепых цифр в пределах двухсот тысяч километров. Остатки облака расползались клочьями серого тумана и таяли на всем протяжении проделанного пути. Наконец дальномер показал нули, знак вопроса и отключился. Чистый диск планеты медленно сжимался в центре черного, усеянного звездами поля.

Трайнис, не снимая пальцы с сенсоров управления, не шевелясь смотрел в экран.

Камея удалялась. Последние остатки облака исчезли. Рука сама собой снизила ускорение. Перегрузка быстро спала, но тяжесть иного рода навалилась на тело: Трайнис не мог пошевелить пальцем, просто лежал и смотрел на удаляющуюся планету, и чувствовал — отпускает. Чем бы ни был источник псевдоноогенных феноменов на Камее, похоже, он потерял интерес к незваным гостям, выполнив свою задачу — выгнав с планеты. Трайнис понял, что это «отпускает» относится не только к последним сумасшедшим минутам, а ко всем дням, проведенным на Камее.

Он повернул тяжелую, как ядро, голову направо. Вадков-ский с трудом подмигнул ему, перекосив щеку. Лядов был в отключке, но дышал ровно, без надрывных хрипов. Слева также приходил в себя стеллармен — зевал. Очень неприятная рана на его лбу как будто затягивалась.

— Порядок, капитан, — Гинтас с трудом разлепил губы.

— В бросок уйти не сможем, — спокойно сказал стеллармен, будто сладко проспал самые драматичные мгновения. — Попробуем доползти в режиме мерцания.

Трайнис благоговейно убрал руки с панели управления. При отказавшем бортовом вычислителе невозможно точно выйти на цель после броска. Теоретически можно использовать привод вручную на прямых отрезках в пределах видимости. Но это даже не высший пилотаж, это что-то запредельное. При ошибке в пару миллисекунд ты промахиваешься на пару миллиардов километров. Но иначе придется лететь до научной базы несколько месяцев.