Тени забытой шестой

ГЛАВА 21. Кысей Тиффано?

Отец Георг удивленно смотрел на меня.

— Мальчик мой… Но ты же хотел…

— Передумал. Я собираюсь возглавить Орден Шестой.

Старик потрясенно рухнул в кресло. Я стоял напротив него и неотрывно смотрел в окно, где моросил дождь. В море мне больше никогда не выйти. Все кончено.

— А как же Хриз?

Я неохотно перевел взгляд на старика. Он сильно осунулся и похудел, как и все мы, за те безумные сутки, когда прорывали блокаду Льема. Морской бой с княжеским фрегатом… крики и стоны раненых… кровавая каша после прямого попадания ядра в кубрик… густой пороховой дым… Но то, что я сделал потом… назвать это чудом язык не поворачивался. Кошмары с синим пламенем до сих пор мучили меня по ночам.

— Хриз отправится в Дальний свет.

— Одна?

— Одна.

Наставник поежился.

— Кысей! — его голос приобрел неожиданную твердость и даже резкость. — Изволь объясниться! Если ты хочешь, чтоб я поддержал тебя на выборах в отцы Ордена, то расскажешь мне все.

— Нечего рассказывать.

— Так, — угрожающе протянул старик. — Во-первых, сядь, не стой столбом. Хотя нет, перед тем, как сядешь, подкинь поленьев в камин. Мне тяжело вставать. А во-вторых, мальчик мой, ты объяснишь мне, как вызвал шторм и взорвал княжеский фрегат. Это ведь ты сделал, я прав?

— Там, в Источнике, я забрал у Шестой не только память, но и безумие, — завершил я свой невеселый рассказ и отвел взгляд от Джеймса Рыбальски, который ворошил прогоревшие поленья в камине. — Я схожу с ума и становлюсь колдуном. Синим пятикнижником. Хриз нельзя находиться рядом со мной.

Отец Георг молчал, глядя в огонь. Мару Рыбальски он не видел. Ее никто не видел. Хриз тоже не видела. Утонуть она больше не боялась, приступы во время грозы ее не терзали, даже морская болезнь и та прошла… Зато меня тошнило при одном воспоминании о качке.

— Почему? — наконец обронил наставник.

— Что «почему»? — не понял я, погруженный в свои невеселые мысли.

— Почему ей нельзя находиться рядом с тобой?

— Потому что… она может вспомнить. Я по глазам тогда увидел, что она… Она назвала меня Цветочком. Что-то вспомнила.

— И что?

— Отец Георг, — раздражился я. — Вам прекрасно известно, что безумие заразно! Я не хочу, чтобы Хриз опять…

— Не сойдет она с ума, если ты об этом. Ты же любишь ее… А сейчас готов отказаться?

— Люблю, — я сжал кулаки, до крови впиваясь ногтями в кожу ладоней. — А она меня ненавидит и боится. А я… я же становлюсь… Я превращаюсь в ее подобие, понимаете? Она добивалась меня, преследовала, пыталась снасильничать. Но она женщина, и у нее не получалось, а я… если я… Я так отчаянно ее хочу, что тогда на корабле не удержался и… взял ее. Силой. Заставлял ее клясться мне в любви, а сам… Господи… Я становлюсь чудовищем.

Джеймс Рыбальски подошел ко мне и сочувственно положил руку на плечо. Его мара появилась в тот день, когда очнулась Хриз. Джеймс часами изводил меня, рассказывая, как дела у его дочурки Лу, и просил найти его сына Луку. А я смотрел на белоснежную гриву Хриз, когда она обедала в кают-компании или гуляла по палубе, такая родная и такая бесконечно далекая, и не знал, что ответить несчастной маре…

— Видишь ли, Кысей, — тихо сказал отец Георг, — разница между настоящим чудовищем и тобой в том, что ты понимаешь, где проходит грань. Твоя Хриз не терзалась угрызениями совести, когда шантажировала тебя или пыталась, как ты выразился, снасильничать. Она просто брала и делала то, что считала нужным, шла к цели, невзирая на обстоятельства.

— Отец Георг, — устало ответил я, сбрасывая руку мары с плеча. — Мы опять возвращаемся к давешнему спору. Зло, совершенное из лучших побуждений, все равно останется злом. А злой человек даже из корыстных побуждений может совершить невольное добро, и оно все равно будет благом. Что толку от того, что я понимаю, что превращаюсь в чудовище? Я не могу это остановить. Я хочу бросить все силы на то, чтобы предотвратить войну между княжеством и Орденом, отстроить вместе с вами новый собор на том острове, а еще…

Я замолчал ненадолго. У Эмиля и Софи родился сын. Глаза у него были серые. Пугающе светлые, почти прозрачные. В письме из Кльечи Мартен поделился радостью. У них с Пионой тоже родился сын. С бесцветно серыми глазами. Я не сомневался, кого родит Юля, и какого оттенка серого будут глаза у мальчика.

— Я должен присмотреть за Шестыми.

— Ты о чем?

— Вы никогда не задумывались, насколько ненадежно передавать какие-то знания, полагаясь на кровное наследование? Ведь род легко может прерваться.

— Ну… Род Шестой и прервется, если ты не женишься на Хриз и…

— Она больше не Шестая! — резко ответил я. — Она начала перерождаться еще до Источника. В детях. Ее безумие заразило… их родителей.

— Кысей, по-моему, ты бредишь.

— Ну да… я же схожу с ума. Зачем слушать мои безумные бредни? Так обычно Хриз говорила и оказывалась права, а я ей не верил… Но вы сами подумайте. Если бы вы были на месте той первой Шестой и знали, в какую пучину безумия погружается весь мир, положились бы на то, что знания сохранит один-единственный род? Или, имея ту мощь, какой владели предки, не придумали бы механизм, как передать и усилить проклятие в других? В тех, кто общается, живет рядом, любит Шестую? Почему двести лет, а? Почему Источник должен очищать знания раз в двести лет? Что за это время происходит? А я вам скажу, что! Проклятие не просто накапливает грехи в Шестой, оно копит знания! Не просто передает то, что было заложено, нет! Хриз притягивала к себе все безумие, все колдовство! Где бы она ни появилась, тут же обнаруживались колдуны! Словно грибы после дождя вылезали на свет божий! И она впитывала их, как губка! Почему? Потому что та первая Шестая наверняка хотела не только сохранить знания, но и найти новые! Понять, почему с их миром такое случилось! Почему он стал безумным! Эта ваша Искра! Зачем она, а? Источник хранил, но очищала-то Искра! Анализировала, копила, а может и создавала… что-то новое. Новый мир…

Я выдохся и замолчал, невидяще уставившись в огонь. За окном дождь уже не моросил, а лил сплошной стеной. Потемнело. Ныла голова в предчувствии еще одной грозы.

— Знаешь, Кысей, ты прав относительно Искры, возможно, правильно догадался и про перерождение. Но ты не прав в другом.

— В чем?

— В том, что собираешься принести себя в жертву.

Громкий требовательный стук в парадную дверь не дал мне возможности возразить. Старик второй день маялся болями в суставах, поэтому я вместо него встал и направился к двери. Обитель ордена когниматов вынужденно приютила нас, но вскоре братья из хозяев превратились в бесправных постояльцев. Орден Шестой в моем лице доказал свое право на власть посредством страшных чудес на море, о которых уже пошла молва. А еще одно предупреждение, тоже сделанное мною, спасло нашу флотилию от ловушки в Окорчемском проливе. Джеймс Рыбальски, пусть и давно мертвый, выбалтывал мне ценные сведения, а я прикрывался чудесами и творил синее колдовство. Чудовище…

Бывшее чудовище стояло на пороге, промокшее до нитки. И взгляд ее серых ледяных глаз не предвещал ничего хорошего.

— Ну здравствуй, женишок. Сбежать надумал?

Хотелось закрыть глаза, даже зажмуриться, чтобы она исчезла, растворилась в пелене дождя вместе с наваждением. Ей нельзя находиться рядом со мной. Словно почуяв мое малодушное желание захлопнуть дверь у нее перед носом, она ловко всунула ногу в дверной проем и толкнула меня в грудь.

— Учти, я хочу пышную свадьбу!

— Я не… — промямлил я.

Хриз уже отодвинула меня в сторону и, задев бедром, прошла вглубь дома, безошибочно направляясь в гостиную к теплу камина и оставляя после себя мокрые следы. Я запоздало зажмурился и помотал головой. Рыбальски все зудел над ухом:

— Где же мой сыночек? Лука, малыш, ты где?..

Не выдержав, я огрызнулся на мару:

— Вон твой сыночек, в гостиную потопал! В доченьку превратился и теперь замуж за меня рвется!..

Рыбальски запнулся на полуслове, вытаращив глаза и открыв рот, потом ринулся за Хриз. Я захлопнул дверь с такой силой, что с потолка посыпалась побелка.

— Как мило, что вы заглянули на огонек, — отец Георг невозмутимо завел светскую беседу.

— Как мило, что вам мило, — раздраженно передразнила старика Хриз, подвигая кресло поближе к камину и распуская волосы, чтобы подсушить их. — Когда свадьбу играть будем?

Я смотрел на ее белоснежные гриву, хрупкие плечи, открытые в платье по местной моде, пульсирующую голубую жилку на шее, нежную кожу… Хриз еще что-то говорила, но я не слышал, оглушенный стуком собственного сердца, только смотрел, как шевелятся эти полные чувственные губы, и думал о срамном… О том, как намотаю ее локоны на кулак, как сорву это мокрое платье с ее тела, как отымею ее самым непотребным образом… каким горячим будет ее рот…

— Ау! — ее голос донесся до меня сквозь пелену безумия.

— Кысей, я сказал, — улыбнулся мне отец Георг, — что готов обвенчать вас хоть сейчас…

— Что? — ужаснулся я, словно меня окатили холодной водой. — Нет. Я не могу…

— То есть как это «нет»? — угрожающе привстала Хриз с кресла. — Ты обещал!

— Не смей отказывать моему мальчику! — взвизгнул Рыбальски. — Женись!

— Я…

— Что ты мямлишь! Быстро женись!

— Иначе вызову на дуэль! — хорохорился Рыбальски, хватаясь за кочергу.

— Кстати, в кабинете… в моем столе лежат… — наставник махнул, указывая направление. — Обручальные кольца твоих родителей… Все это время их хранил, а вот сейчас… пригодятся.

У меня горло перехватило от такой подлости. Как он мог!..

— Я схожу за ними, — тут же вызвалась Хриз.

— Ключ в моем… — старик не успел договорить, как она уже скрылась за дверью.

Очевидно, ей ключ не требовался, и так взломает. Рыбальски смахнул слезу умиления и поспешил вслед за великовозрастным дитятком.

— Что вы делаете?!? — взорвался я.

После ее ухода в голове как-то прояснилось, я почти пришел в себя.

— Это ты что делаешь со своей жизнью? — рассердился старик. — Ты о Хриз подумал? Ты же вытащил ее из небытия! У нее ничего и никого нет, а теперь ты бросаешь ее на произвол судьбы.

— Ой, вот только не надо мне тут на жалость давить! Нашли кого жалеть! Уж такая, как Хриз, нигде не пропадет.

— Она-то не пропадет. А вот о других ты подумал? Ты учти, память она может и потеряла, но характер остался прежним. Душонка все та же, паскудная, пакостная. Отправлять ее одну в Дальний свет, к бедным простодушным аборигенам — это все ж все равно что лису в курятник запустить. Кысей, нельзя быть таким эгоистом.

Я онемел от возмущения. Это было настолько не похоже на наставника, что мне на мгновение показалось, что я сошел с ума… Хотя, о чем я? Я же и так уже… Так может мне это все кажется, а?

Тем временем вернулась раздосадованная Хриз.

— Я все перерыла, — заявила она. — Колец не нашла.

— Ах да… я запамятовал, старый дурак, — фальшиво покаялся отец Георг. — Должно быть, оставил их в Виндене.

Она недобро прищурилась.

— Сговорились? Я никуда не уйду. Вы от меня так просто не избавитесь.

— Я найду тебе экипаж и отправлю домой, — отмер я.

— Нет у меня дома!

— Тебя ждет брат.

— Он выгнал меня!

— Что? Зачем ты врешь?..

— И вообще!.. Обещал жениться, а теперь в кусты?

— Я не могу, — твердо заявил я. — Я безумен и опасен.

— Пфф!.. А я беременна!

— И поэтому тебе лучше… Что-о?

Рыбальски схватился за сердце и рухнул в кресло. Отец Георг невозмутимо потягивал остывший чай, скрывая усмешку.

— Что ты несешь? Три дня прошло с момента предполагаемого зачатия, а ты уже знаешь, что беременна?

— Женщины всегда знают о таких вещах, — невозмутимо стояла она на своем. — Учти. Откажешься или попытаешься сбежать — ославлю на весь мир! Обокрал, обесчестил, обрюхатил и бросил!

Я прикрыл глаза и мысленно сосчитал до десяти. Раньше мне это помогало. Сейчас — не очень.

— Уже поздно, да и погода плохая, — раздался голос отца Георга. — Поэтому никто никуда не идет. Утро вечера мудренее. Предлагаю отправиться спать, а завтра на свежую голову мы поговорим и все решим.

— Хорошо, — покладисто согласилась Хриз. — Пошли спать.

И взяла меня под руку.

Я должен был выставить ее вон, пусть под дождь, но промокнуть для нее было лучше, чем быть со мной… Но ее платье так и не просохло. Оно облепило хрупкую фигуру, очертило пышную грудь и дерзко торчащие соски, которые так и просили, чтобы их… Я загляделся на них и споткнулся, тогда Хриз недовольно дернула меня за руку, взяла под локоть и прижалась бедром. Демон! Жар ее кожи опалил меня через все слои одежды. Я уже не мог думать ни о чем, кроме того, как устроюсь у нее между ног и буду брать и брать!.. Но Рыбальски… Эта клятая мара! Или благословенная небесами мара?.. Он преградил дорогу в спальню и набычился:

— Только посмей сотворить с моим мальчиком ту гадость, что у тебя на уме!..

Похотливый дурман немного рассеялся, и я успел затормозить возле двери. Мара бесплотна, но врезаться в нее все равно не хотелось.

— Нет!

— Ну что ты как маленький… — проворковала Хриз, запуская руку под ремень моих брюк и подталкивая меня к двери. — Не надо стесняться… все равно же женишься.

Легко ей!.. А этот клятый Рыбальски…

— Он смотрит… — вырвалось у меня.

— Кто? — с придыханием спросила она, обвиваясь вокруг меня и ерзая так, что кровь закипала в венах. — Отец Георг решил попроказничать и подглядеть?

— Ты его не видишь… не помнишь… — под гневным взглядом мары я отцепил от себя Хриз. — Рыбальски! Он умер!

— Мертвые не могут нас видеть, — рассудительно возразила она и опять прижала меня к стене, скользнув на колени и ухитрившись одним движением стянуть с меня брюки.

Когда ее горячие влажные губы проложили дорожку из поцелуев еще ниже, до причинного места, я зажмурился и замотал головой.

— Нет! Скажи ему! Пусть не смотрит!

Она что-то невразумительно промычала, слишком увлеченная занятием, которое уносило меня все дальше от реальности… Но я нашел в себе силы и перехватил ее за косы. Отчаянно хотелось прижать ее голову и погрузиться еще глубже, но малахольная мара вопила, словно курица недорезанная, закатывала глаза и потрясала кулаками. Поэтому я рывком развернул Хриз к Рыбальски:

— Говори! — прорычал я. — Скажи ему!

— Слушай, ты что, псих?

— Да, я псих! — сорвался я на крик. — Я сумасшедший колдун! Я вижу мар! Мертвых!

— Тише, тише… — испугалась она. — Не надо так нервничать, у всех свои недостатки. Кому там что говорить?

Я все еще держал ее за волосы, но заставить себя отпустить так и не мог. Словно те ужасы в Источнике намертво вбили в меня эту привычку — не отпускать. Что бы ни произошло, не отпускать. Вот и сейчас… Я должен был ее отпустить, обидеть, прогнать. Должен был — и не мог. Потом… Я избавлюсь от нее потом. Но сейчас… этой ночью она будет моей.

— Скажи своему папочке, чтобы он не подглядывал. Говори!

— Мда… Я сразу поняла, что ты извращенец, — вздохнула она, и ее горячее дыхание обожгло мне кожу. — Но куда деваться бедной обесчещенной девушке, которую брат выгнал из дома и отдал в лапы похотливого…

— Говори! — взвыл я, чувствуя, что еще немного, и позорно кончу в пустоту.

— Папочка! Не волнуйся, со мной все хорошо, — нарочито детским голоском пропищала она. — Это мой жених. Он обещал жениться на мне, поэтому сегодня уходи… Не подглядывай, это некрасиво!

И помотала пальчиком в воздухе, аккурат перед лицом отшатнувшейся мары. На секунду я даже заподозрил, что Хриз меня разыгрывает и прекрасно видит Рыбальски, но… Думать трезво уже больше не было сил. Я рывком вздернул ее с колен, затащил в спальню и захлопнул дверь перед носом растерянной мары.

Дальше все было словно в похотливом угаре. Я сорвался с цепи, отбросил весь стыд, превратился в животное. Хриз стала для меня всем миром, который я завоевывал, грабил, насиловал, чтобы завтра великодушно отдать… Но это будет завтра. Завтра.

Я терялся в блаженстве ее горячего рта, ее жадного лона, ее хрупкого тела, которое истязал и наполнял собой без остатка. Двигаясь в раскаленном мареве желания от одного пика наслаждения к другому, когда одно только прикосновение к ее коже заставляет рычать и сходить с ума, я ненавидел себя за то, что делаю. И то, что сделаю потом. Завтра.

Но сейчас мы сливались в Единого, становились чем-то большим, чем были порознь. Едины и Всемогущи. Я любил ее с самозабвением умирающего, пытающего вырвать жалкие крупицы жизни. Потому что когда она уйдет, исчезнет вместе с кораблем за линией горизонта, я умру. Зато она будет жить, свободная от тяжелой памяти прошлого и от меня. Я ее очищаю, взрываясь и распространяясь за пределы мироздания, побеждая и время, и смерть. Она — мой храм, где я святотатствую и священнодействую одновременно, и где каждая ласка и поцелуй становятся молитвой. И который я сожгу. Завтра.

Я ее переиграл. В первый… и в последний раз. Залюбил так, что она вырубилась сразу же, как только я с нее слез. Правда, напоследок ухитрилась уколоть, прошептав сонное:

— Я готовила тебе шоколад, да?..

Вспомнила… В ответ и моя память вспыхнула тягучей горечью этого напитка на губах, чтобы остаться там навсегда. Мне никогда не избавиться от шоколадного наваждения. В этот миг я возненавидел шоколад всей душой. Больше нельзя рисковать. Никакой близости.

За окном занимался рассвет, а меня пошатывало от нечеловеческой усталости. Шоколад. Если добавить туда сладкую наливку покрепче, вырубит ли он Хриз? Или от этой слабости она тоже излечилась в Источнике? Можно было проверить. Если бокал вина не свалит меня, то обязательно свалит ее.

Отец Георг всегда был ранней пташкой, поэтому я ничуть не удивился, обнаружив его в столовой. Велька заварил и принес ему крепкий чай, а еще наготовил целое блюдо кособоких и не очень пышных, но все равно аппетитных плюшек. В животе заурчало. Лучше б яичницу поджарил.

— Как Хриз? — спросил меня старик, понимающе улыбаясь.

Я устало потер царапины на шее и сел за стол.

— Спит, — коротко ответил я, жадно впиваясь в булочку. — Отец Георг, я своего решения не изменил. Но мне нужна ваша помощь.

Он удивленно вскинул бровь.

— Хм, я думал, ты…

— Нет.

— Но если…

— Нет.

— И все-таки…

— Нет! Никаких «если»! Я все решил. Когда братья когниматы смогут снарядить корабль в Дальний свет?

— Кысей, почему ты так упрямо хочешь принести себя в жертву? Я же видел, как ты смотрел на Хризоколу. Ты не сможешь без нее…

— А почему вы так усиленно пытаетесь от меня избавиться? — дерзко парировал я. — Или устраняете конкурента? Спите и видите себя в роли главы Ордена?

Он посмотрел на меня так, что мгновенно сделалось стыдно.

— Дурак ты… — вздохнул старик. — Упрямый дурак.

— Пусть так! — не отступал я. — Но я…

— Искра, — вдруг заговорил отец Георг совершенно другим тоном. — Она осталась в Соляном замке. Я намерен привезти ее на остров. Ну или остров к ней. Еще понадобится экспедиция в Холодный край, где есть синий лед, чтобы восстановить Источник.

— Это все хорошо, но…

— Ты готов отправиться в Холодный край? В кругосветное путешествие? За три океана, вокруг всей земли, на полюс холода, морским путем, ибо не изобрели мы еще другой?

При мысли о морском путешествии меня затошнило, и булочка попросилась обратно.

— Я…

— Не готов, — удовлетворенно констатировал отец Георг, любуясь нежным оттенком зелени на моем лице. — Хорошо. Тогда, быть может, ты знаешь, как извлечь Искру из Соляного замка?

Я смотрел на него. Он издевался. Откровенно издевался надо мной.

— Ну что ты молчишь? Не знаешь?

Я медленно покачал головой.

— Не слышу.

— Нет, не знаю.

— Хорошо. Тогда ты наверняка знаешь, как отстроить Нежский собор, да?

— Да! Я его видел.

— У тебя есть чертежи? Ты разбираешься в архитектуре или строительстве?

— Отец Георг, это уже не смешно!..

— Не смешно, — покладисто согласился старик. — Не смешно будет, если человек, абсолютно не разбирающийся в строительстве, возьмется за постройку храма. Совсем не смешно.

— Вы передергиваете!

— Нисколько.

— Но…

— Кысей, а что ты скажешь великому князю? Как собираешься его убеждать? Война на носу. Ты дипломат?

— Нет! Но я придумаю!..

— Ты сделаешь только хуже, потому что слишком прямолинеен и неуступчив.

— У меня есть!.. — я осекся.

Мары Рыбальски с ценными пророчествами у меня тоже не было. Джеймс куда-то исчез, возможно, до сих пор дуется за то, что я сделал с его «сыночком».

— Вы хотите сказать, что я бесполезен?

— Я хочу сказать, что ты больше нужен Хризоколе, чем здесь. И особенно ты нужен туземцам Дальнего света, которые…

— Да не съест она их!..

— … которые верят в других богов, Кысей. Ты сможешь привести их к свету и обратить в нашу веру, построить храм во славу Единого там, в Дальнем свете. Избежать религиозных войн, которыми переболели наши предки на заре своего взросления. А может, потом ты решишь построить еще лечебницу-приют для сирых умом. Вот тогда и пригодятся твои знания по душеведению.

— Я просто хочу, чтобы Хриз жила. А я… я собой больше не владею. Синий пятикнижник, тот, что украл Искру, его безумие… тоже стало моим. Как и безумие Хриз. Я вижу мар. Мертвых людей. Однажды я могу… просто убить… придушить ее… или задеть колдовством… или просто случайно вернуть ей все… И тогда она опять станет безумной. Нет, ей лучше быть подальше от меня.

Наставник долго молчал, а я ел. Съел все булочки, а потом с ужасом подумал, что надо бы взвеситься. Вдруг я теперь тоже теряю тень и худею?

— Забавно, как изменилось проклятие… — пробормотал старик. — Неужели равновесие недостижимо?..

Открыв глаза, я увидел над собой лицо Хриз и застонал. Дылда пробасил зычным голосом:

— Дык, никогда ж за ним такого не водилось, выпивохой не был. А тут в кабаке валялся под лавкой и храпел…

— Так ты не только колдун, а еще и пьянь подзаборная?.. — умилилась Хриз и нежно, словно крокодилица ягненку, улыбнулась мне.

— Я не пью!.. — попытался я отодвинуть ее от себя.

— Еще и врун. Ох, спасибо, Дылда, дальше я сама, — делано вздохнула она и твердой рукой пресекла мои попытки. — Тяжка моя ноша… будущей жены вечно пьяного мужа… но куда деваться бедной девушке?..

Вопрос был явно риторическим, потому не раз говорилось, куда ей пойти и с какой скоростью! Двадцать узлов при попутном ветре ей в зад! Я попытался сесть, но Хриз толкнула меня обратно на постель.

— Иди, Дылда, иди, — проворковала она, глядя на меня так, что немедленно захотелось забиться под кровать.

— Не уходи! — простонал я головорезу. — Позови отца Георга, мне надо…

— Не надо, — отрезала Хриз.

— Меня тошнит!..

Я вывернулся из ее объятий и исторг из себя завтрак. Но Хриз мой конфуз нисколько не смутил. Она крикнула Дылде вдогонку:

— И приготовь нам ванну! Погорячее!

Нам?!?

Похмелье после всего одного глотка рома оказалось жутким, но куда ужасней было то, что Хриз вознамерилась принять ванну вместе со мной. Я слабо протестовал, но она легко подхватила меня под руку и потащила. Я еле переставлял ногами.

— Ты же должна готовиться к свадьбе! — в отчаянии напомнил я.

— Успею… Память важнее. Ты мне все вернешь… до капельки… — пыхтела она, отцепляя мои пальцы от дверного косяка и наподдавая коленом ниже спины. — Колдунишка-пьяньчужка!..

Я чувствовал себя паршиво и настолько выжатым досуха, что не смог бы вернуть ей и полкапельки. Где эта клятая мара, когда она так нужна?!?

— Рыбальски! — осипшим голосом позвал я без всякой надежды.

— Нет здесь никого… Никого! Только ты и я!

Она запихнула меня в ванную комнату. На краю исходящей паром ванны сидел мрачный Рыбальски. Вид у него был примерно такой же помятый, как и у моего отражения в настенном зеркале. Хриз победно закрыла за собой дверь и начала медленно раздеваться. Рыбальски начал также медленно багроветь.

— Это не я! — быстро сказал я. — Она все сама!.. Сама пришла!.. Сама притащила!..

Рыбальски стукнул кулаком по зеркалу. Раздался треск, и осколки с грохотом посыпались на пол. Хриз вздрогнула и застряла в платье, высунув нос из горловины.

— Это ты что, колдовать мне тут удумал? — спросила она, яростно выпутываясь из ловушки платья. — А ну не смей!..

Я попятился подальше от обоих. Забился в угол. Меня тошнило. Вид колыхающейся воды вызывал неясную тревогу. А если я утону?.. Рыбальски тем временем набычился и схватился за край ванны, силясь оторвать ее от пола и перевернуть. Хриз наконец сорвала с себя платье и в одной сорочке, слишком прозрачной, чтобы что-то скрывать, ринулась к шатающейся ванне.

— Не смей! — рявкнула она.

— До свадьбы… — мой осипший голос звучал твердо… по крайней мере, я надеялся на это. — До свадьбы — ни-ни.

Рыбальски остановился. Хриз торжествующе уселась на край ванны и стала снимать сорочку. Я закрыл глаза и еще более твердо сказал:

— Если не хочешь, чтобы твой папочка разгромил полгорода, уймись. Оденься и сохрани остатки достоинства.

Ответом мне было насмешливое фырканье. Я стал медленно пятиться по стеночке к выходу. Вздрогнул от ойканья и грохота перевернувшейся ванны, но не остановился. Наоборот, ускорился. Голые ступни обожгло горячей водой. Вот и дверь! Свобода! Открыл глаза. Вдребезги разбился кувшин для поливания, по комнате кружились расчески, мыло, полотенца и одежда. Рыбальски гонялся за своим непутевым «сыночком» в тщетных попытках его одеть. Хриз визжала и отбивалась.

Мы сидели за обеденным столом. Чинно, важно. Хриз с подбитым глазом недобро зыркала на меня, но я делал вид, что ничего не замечаю, уткнувшись носом в тарелку. Отец Георг был рассеян и отвечал что-то невпопад, зато подскарбий ордена говорил за всех.

— Корабль недавно спущен на воду, еще даже имени не получил. Светлый вояг великодушно разрешил вам… эмм… госпожа Тиффано? — он метнул быстрый взгляд на меня. — Разрешил назвать корабль по собственному усмотрению. Он вам подарил этот фрегат.

Хриз фыркнула.

— Как корыто не назови, быстрей оно не поплывет. Только я еще пока, — она сделала ударение, — пока еще не госпожа Тиффано.

— Да-да, госпожа Ланстикун. Просто вы отреклись от титула, и я не уверен, как вас величать…

Она хмуро кивнула.

— Пусть будет госпожа Ланстикун. Вот чего только не сделаешь по пьяни, даже от титула отречешься… — с этими словами она отпила вино из бокала и посмаковала. — Кстати, а у господина Тиффано никакого титула не имеется? Хоть самого завалящего?

Я не отрывал взгляда от тарелки. Сидящий рядом Рыбальски горестно причмокнул и погладил Хриз по плечу:

— Бедный мой мальчик…

— Увы, нет, насколько мне известно, — ответил после неловкого молчания Вислоухий.

— Жаль, — уронила Хриз и дернула плечом. — А вино неплохое. Откуда оно?

— Из виноградников Жаунеску. Господин Бурже привез пару бутылок.

Трусливый негодяй. Я так и не осмелился сказать Хриз, что никакой свадьбы не будет, и что в Дальний свет на «Бубновой Шестерке» она поплывет одна. Венчание готовилось по всем правилам. Антон разошелся не на шутку. Во время блокады с поставками продовольствия были перебои, но жителям Льема обещали пир на весь мир. И меня это начинало тревожить. Антон же знал, что никакой свадьбы не будет, зачем же так тратится?

— Послушайте, а почему бы вам не жениться сейчас? Пусть в Дальний свет она отправится без вас, но уже замужней? — возразил он мне. — А вы потом за ней, когда все уладите…

— Нет! Сворачивай все немедленно! Или ты хочешь, чтоб твоя сестра опозорилась у алтаря?

— А вы готовы ее бросить у алтаря? — ужаснулся Антон. — Обождите! Или вы и не собирались на ней жениться? Вообще?

— Вообще, — подтвердил я. — Я… я сошел с ума. Заразился от нее безумием. Вижу мар. Стал колдуном.

Он ошеломленно сел.

— А она? Хриз?

— Она… ничего не видит. Излечилась. Воды она больше не боится, морская болезнь ей нипочем, зато меня… ох. А вчера за ужином она наслаждалась «Жаунеску».

— И?.. — напряженно спросил Антон.

— Ей понравилось. Выдудлила почти всю бутылку. А меня срубил один глоток рома. Антон, поверь, для твоей сестры будет лучше… уехать и забыть меня. Она сможет начать новую жизнь на новом континенте, быть счастливой…

— А вы?..

— А что я? Мне надо присмотреть за Шестыми. Дел много и…

— А вы? Вы ее любите? — голос его дрогнул. — Вы же не могли разлюбить мою Хриз?

Я молчал, отведя взгляд. В соседней комнате надрывался маленький вояжич в колыбельке. У него были такие серые пронзительные глаза, что Юля до сих пор лежала в горячке.

— Люблю, — тихо сказал я. — Поэтому и отпускаю. Иногда надо отпустить того, кого любишь. Переступить через себя.

Но отпустить было так сложно… Она спускалась ко мне в подвенечном платье. Нечто белоснежное, воздушное, кружевное, с таким длинным шлейфом, что его за ней несли две девушки. Хриз выплыла ко мне, словно белый парус из тумана, правда, синяк под глазом слегка портил образ нежной невесты. Она остановилась на ступеньках обители, провела ладонью по высокому лифу, удовлетворенно кивнула, видя мое ошеломление и жадное сглатывание, потом повернулась и пошла обратно, покачивая пышной юбкой-колоколом. Осанка императрицы. Модистки отпустили шлейф, и он плавно тек за ней по ступенькам. Осиная талия, копна сияющих на солнце светлых волос, недавно подкрашенных в привычный золотистый оттенок, оголенные плечи. Я зачарованно сделал шаг вперед.

— Только посмей, — угрожающе процедил Рыбальски и схватил меня за рукав. — Мой мальчик заслуживает большего!

Я остановился и закрыл глаза. Все должно случиться этим вечером. Хриз отправится на судно, и уже ночью «Бубновая Шестерка» покинет бухту и возьмет курс на Дальний свет. Я наконец избавлюсь от наваждения, вместе с которым умрет мое сердце. И моя душа.

Это ужин был прощальным, хоть Хриз об этом и не знала, поэтому пригласили почти всех. Их светлости, вояг и воягиня Ланстикуны, хотя Юля еще и не совсем оправилась после родов и выглядела ужасно бледной, чета Бурже с верной служанкой Эжени, капитан Кинтаро, который этой ночью увезет Хриз в Дальний свет, отец Васуарий и верховный подскарбий, которые содрали с меня за снаряжение «Бубновой Шестерки» столько, что можно было построить два новых фрегата, задумчивый отец Георг, не к месту ухмыляющийся Дылда. Ну и Хриз, конечно. Она восседала во главе стола, важная, самодовольная, не сводящая с меня плотоядного взгляда. На завтра была назначена свадьба, и Хриз уже торжествовала победу. Только чего над чем? Безумия над трусостью? Или трусости над любовью и надеждой?

Вошел запыхавшийся Велька и едва заметным кивком подтвердил, что все готово. Ее вещи уже перенесены на корабль, тот готов к отплытию. Сердце отчаянно забилось. Я откашлялся и отложил вилку с ножом.

— Сегодня такой приятный вечер… — начал я издалека. — Хриз, почему бы после ужина нам не прогуляться по набережной?

Хриз поперхнулась и прыснула вином.

— Что? Серьезно? А как же до свадьбы — ни-ни и все такое?

Щеки обжег румянец. Ну какого демона она так себя ведет за столом? При всех?

— Я просто хочу прогуляться со своей невестой по набережной, — процедил я. — Ничего такого. Ни-ни.

Отец Георг грустно улыбнулся мне и покачал головой. Велька уселся и стал на нервной почве уплетать остывшее жаркое. Силы ему еще пригодятся. Едва ли Хриз безропотно даст себя усадить на корабль.

— Нас за столом тринадцать, — вдруг сказал отец Георг. — Шестая и двенадцать ее… друзей.

— Она больше не Шестая! — возразил я.

— Просто удивительно, насколько история имеет обыкновение повторяться, — пробормотал старик. — Тайная вечеря… двенадцать апостолов и среди них один… Иуда.

— Почему тайная? — заинтересовалась Хриз. — Какой еще Иуда?

Мне не нравилось настроение наставника. Еще не дай бог, проболтается, а тогда Хриз придется с боем запихивать на корабль.

— Впрочем, все в этой истории пошло сикось-накось, — вымученно улыбнулся старик. — Так что… еще неизвестно, кто же окажется настоящим Иудой. Возможно, остальные одиннадцать?

— Так, — насторожилась Хриз. — Мне завтра замуж выходить. Не пойду я с тобой гулять, Тиффано. А то еще утопишь меня и скажешь, что так и было. И вообще… Надо выспаться перед таким ответственным событием.

Я скрипнул зубами и метнул на отца Георга убийственный взгляд. Велька перестал жевать и вопросительно смотрел на меня.

— Как хочешь, — делано равнодушно пожал я плечами. — Ну что, Велька, тогда устроим мне мальчишник, да? Эмиль, ты как? Антон?

— Какой еще мальчишник? — забеспокоилась Хриз.

— Самый разгульный и разнузданный, чтоб надолго запомнилось, — заверил я ее. — А то у меня завтра тоже, знаешь ли, ответственное событие. Не каждый день замуж… тьфу ты, жениться приходится.

Она мучительно долго смотрела на меня. Антон молчал, только глядел на сестру и грустно улыбался. Мысленно прощался. Юлия о чем-то шепталась с Софи, молодые женщины успели сдружиться между собой, а теперь между ними стало еще больше общего. Эмиль решительно кивнул. Он знал о моем плане.

— Конечно, Кысей. В портовом кабаке такие славные цыпочки…

— Какие еще цыпочки?!? — подскочила Хриз на стуле.

— Жареные, — невинно ответил я. — Жареные цыпочки.

И ухмыльнулся. Хриз побагровела от бешенства и воткнула вилку в подрумяненную грудку гуся, запеченного в яблоках.

— Ладно, — сказала она. — Ладно. Будет тебе ночная прогулка под звездами.

Эх, знала бы она, какой незабываемой будет эта прогулка…

Рыбальски взял с меня слово, что я не позволю себе никаких вольностей с его «сыночком», и тактично удалился, чтобы не мешать нашему прощанию. Мы медленно шли по набережной. Погода и в самом деле была чудесной, теплая летняя ночь щедро усыпала небо равнодушными звездами. Я молчал. Надо было сказать что-то важное, значительное на прощание, но в горле застрял ком. Я больше не увижу Хриз.

— Я тут подумала и решила, чем мы будем заниматься в Дальнем свете, — воодушевленно рассуждала она. — Построим торговую империю. Шоколад. Какао бобы. С какой стати они просто так везутся на континент? Надо обложить все пошлиной. Нечего тут. И сахар. Тростниковый сахар наивысшего качества. Это ж белое золото! Заведем плантации. Кстати, порох! Я тут узнала, что селитра… Эй, ты меня слушаешь?.. От тебя вообще будет какая-то польза, или ты только колдовать умеешь? Опять все самой да самой?..

Она требовательно толкнула меня в бок острым локтем, и я наконец очнулся от грустных мыслей. Остановился и взял ее за плечи, развернув к себе.

— Хм… я не против покувыркаться, но не тут же…

— Хриз, — начал я. — Я люблю тебя.

— Угу. Можно и тут, конечно, но…

— Просто послушай и не перебивай меня, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты поняла. Мое безумие опасно, и я боюсь… Я должен…

— Ну что ты опять мямлишь?..

Она прильнула ко мне, и я не оттолкнул ее. Поцеловал. В последний раз. Горечь на губах, ее тонкий цветочный аромат на коже, хрупкость плеч. Как же больно!.. Крепко сжал Хриз в объятиях, не давая ей возможности перевести все в пошлую выходку и просто наслаждаясь теплом ее тела.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — прошептал я ей в губы, наконец найдя правильные слова.

— Угу. Давай уже, делай меня счастливой…

— И ты будешь счастлива. Обязательно будешь. Встретишь нормального мужчину, выйдешь замуж, родишь детей. Они даже не будут Шестыми. Я верю в это и буду молиться.

— Че?..

— И прости меня.

С этими словами я подхватил ее на плечо и понес к пристани. Велька бесшумной тенью скользил рядом. Она сначала не поняла, а потом… От ее ругани покраснели бы завсегдатаи босяцких притонов самого низкого пошиба. Хриз визжала, звала на помощь, лупила меня кулаком по спине, царапалась, кусалась, изворачивалась, словно вошь на гребешке, но Велька был начеку. Вместе мы связали ее и затащили под покровом ночи на фрегат, сдав капитану Кинтаро из рук в руки.

Захлопнув дверь ее каюты, я какое-то время стоял, в изнеможении привалившись к стене. Душераздирающие вопли сотрясали корабль. В них слышалось злобное отчаяние дикого зверя, загнанного в ловушку. Я с трудом отлепился от стены и пошел к лестнице. И тут Хриз завыла. Мгновенный порыв — вернуться, наплевать на все, открыть клетку… то есть каюту, забрать ее оттуда, прижать к себе, расцеловать. Не отпускать. Ни за что не отпускать. А если с кораблем что-нибудь случится? Дорога в Дальний свет неблизкая и опасная. Пираты. Шторма. Вернуться!

— Фрон, пойдемте… — дернул меня за рукав Велька. — Пора уже. Им отплывать пора.

Я стоял на пристани. Вой Хриз до сих пор эхом отдавался у меня в ушах, и я знал, что буду слышать его до скончания жизни. «Бубновая Шестерка» подняла паруса. Ветер был попутным, поэтому следовало торопиться. Фрегат бодро устремился к выходу из бухты, ловко лавируя между коварных рифов. Алые полотнища парусов надувались ветром и уносили прочь мою любовь. Я слепо смотрел в ночную тьму, едва различая крошечный силуэт фрегата. Велька давно ушел, великодушно оставив меня наедине с самим собой. Я никогда ее больше не увижу… Никогда. Как страшно и невыносимо это осознавать. Она свободна… здорова… и будет счастливой, обязательно будет. Аборигенов, правда, жаль, но что поделать… Вымученная улыбка. Я потер глаза тыльной стороной ладони, должно быть, что-то попало, вот и слезятся, а потом пошел прочь. Интересно, что имел в виду отец Георг за ужином? Кто такой Иуда?

Слишком погруженный в свои невеселые мысли, я услышал шаги позади себя слишком поздно. Хотел обернуться, но сильный удар по голове разом оборвал мои страдания. Тьма великодушно раскрыла объятия.