Тень единорога

Глава 8

Вечером следующего дня Соня, крепко удерживая за запястье угрюмо молчащую Мхаири, стучится в ворота дома Раззака. Слуга, который выходит, чтобы им открыть, не может сдержать изумления при виде этой поразительной пары: рослой рыжеволосой женщины и хрупкой девчушки, с волосами белыми, словно свежевыпавший снег… которого впрочем, в южном Офире никто и никогда не видывал.

Соня вырывает его из зачарованного созерцания, довольно грубо напомнив, что она желает немедленно видеть купца, и слуга с испуганным низким поклоном тут же устремляется прочь.

Он возвращается спустя несколько мгновений и, не переставая кланяться, препровождает Соню в уже до тошноты знакомую ей гостиную на втором этаже дома Раззака. Сам торговец встречает их в дверях и застывает при виде Мхаири… как и все те, кто видит девочку впервые, пораженный ее неземной красотой и странно обреченным, обращенным внутрь себя взглядом. Затем суетливо принимается усаживать обеих на низкий диван, кличет слуг с угощениями и напитками.

Соня отказывается от всего: ей неприятно вкушать любую пищу в доме Раззака. Девочка же, вообще, ни на что не обращает внимания, словно ничего не видит и не слышит вокруг себя. Точно так же она провела весь этот день, покорно трясясь в седле перед Соней, так же покорно спешиваясь на редких привалах не обращаясь к своей спутнице ни взглядом, ни словом. Сама Соня, впрочем, даже не пыталась вызвать ее на разговор. Все, что нужно, они сказали друг дружке вчера…

Но теперь в разговоре наступает неловкая заминка. Соня требовательно смотрит на купца, не понимая, чего тот еще медлит, — ведь она исполнила свою часть сделки, доставила сюда Мхаири… Пора бы уже и ему принести обещанное! И в этот момент девочка устремляет на воительницу взгляд своих сапфировых глаз.

— Я хоть увижу то, за что ты меня продала?

На лице торговца смятение: как видно, он не привык, чтобы живой товар высказывал свое мнение по поводу сделки или обсуждал цену. Однако Соня, ожидавшая чего-то подобного, остается невозмутимой. Она, впрочем, и не полагала, что Мхаири поймет, что именно ею движет, и потому не пытается ни оправдываться, ни объяснять, что бы то ни было.

— А тебе это так интересно?

— Ну… — Мхаири пожимает плечами. — Почему бы и нет. Впрочем, могу заранее пообещать, что радости от своего приобретения ты не испытаешь.

Соня чуть заметно морщится. Еще бы…

— А радости в этом мире нам, вообще, никто не обещал. Даже боги, когда мы только появились на свет, и они дали нам имена…

Раззак тем временем укладывает на низкий столик тяжеленный фолиант, завернутый в промасленную кожу. Отогнув краешек, Соня убеждается, что перед ней и впрямь «Магические арканы», и потому, подхватив книгу, тут же поднимается с места, чтобы не длить и без того отвратительную сцену. Больше всего, пожалуй, ей жаль сейчас метательных кинжалов, но ей кажется унизительным торговаться здесь, в присутствии Мхаири. Как ни странно купец, словно чувствуя ее замешательство, лукаво косится на воительницу.

— Может быть, госпоже приглянулось что-то еще из вендийских сокровищ? Мы могли бы поговорить об этом… И цена будет назначена в обычных золотых монетах, не сомневайтесь.

Искушение велико… Но Соня презрительно качает головой. Рыжие кудри вспыхивают огнем в свете многочисленных светильников.

— Мне ничего не нужно от твоего хозяина, Раззак. Любая вещь, к которой он прикасался, проклята! Я не хочу навлекать на себя гнев Небес.

Купец и не думает обижаться. Ему, впрочем, за свою жизнь доводилось выслушивать кое-что и похуже. Слова он ценит дешевле дорожной пыли.

— Как будет угодно госпоже.

На этом Соня покидает дом Раззака. Тот предлагает ей своего факельщика, чтобы осветить путь до постоялого двора, но воительница отказывается с пренебрежением. Настроение у нее мрачнее мрачного, и прогулка в кромешной тьме будет вполне отвечать такому состоянию духа.

Наскоро поужинав, Соня поднимается к себе в комнату и первым делом разворачивает сверток, в который завернута книга о магических арканах.

Разумеется, в ее планы не входит читать сие творения древних мудрецов. Она не питает ни малейшего интереса к колдовским и философским изысканиям, да и язык, на котором написан этот труд, ей незнаком. Более того, она не знает даже, какому народу принадлежат эти странные, похожие на отвратительных насекомых закорючки, которые словно наползают одна на другую на неровных бегущих строчках. Неохотно перелистнув несколько страниц, Соня торопится закрыть книгу. Переплет падает с глухим похоронным стуком… и внезапно сердце воительницы екает.

Может, она ничего и не смыслит в книгах и книжной учености, но зато прекрасно разбирается в товарах, в покупке и продаже, — а книга, в конце концов, это тот же товар. Соня всегда, еще с ранней юности, отличалась почти сверхъестественным чутьем на обманщиков, ухитряясь в любых, даже в самых невероятных обстоятельствах, невзирая ни на какие усилия купца, определить, не пытается ли тот ее надуть, всучив что-либо негодное…

Вот и сейчас, просто гляди на эту книгу, что лежит у нее на коленях, Соня явственно чует обман.

В чем он заключается, ей неведомо, и хуже того, она ломает голову, каким же образом это проверить, и не находит ответа. Но обман кроется где-то здесь, столь же явный, как единственная туча посреди чистого горизонта…

Потерев тонкими пальцами виски, Соня взвешивает фолиант на ладонях, словно на вес возможно определить неладное, затем принимается вертеть книгу в руках. На вид ничего не обычного… Толстый переплет из грубой черной кожи, на котором золотым тиснением изображены некие неведомые значки. По углам переплета золотые треугольнички, чтобы кожа не трепалась, а в них самоцветы, причем, судя по всему, не поддельные… Да и, собственно, ее дурные предчувствия к этим самоцветам не относятся, ведь, наверняка, отнюдь не ради богато изукрашенного переплета жрецы Волчицы прислали ее за этой книгой.

Подняв тяжеленный том на уровень глаз, Соня принимается вертеть его так и этак, и наконец терпение ее вознаграждается.

Ровно в середине книге страницы расходятся как-то странно, они не прилегают друг к дружке плотно, а, кажется, чуть изогнуты, словно в толстенный фолиант было вложено что-то еще. Снова положив книгу на колени, она дает ей раскрыться, — и разумеется, страницы расходятся на этом самом месте… На вид ничего подозрительного, но стоит воительнице прикрыть глаза и чувствительными подушечками пальцев легонько пробежаться по пергаменту, как она тут же нащупывает продолговатую вмятину ближе к корешку.

Да, здесь совершенно определенно было вложено что-то еще. Либо какие-то листы, либо, возможно, тонкая дощечка… Ничего подобного Соня не помнит, когда видела книгу в первый раз у купца Раззака, но, во-первых, у нее не было особых причин приглядываться к этому фолианту, а во-вторых, недостающая часть рукописи могла быть изъята уже тогда.

Но как узнать, что это было, и насколько ценна пропажа?

Разумеется, можно плюнуть на все это и просто привезти книгу в Логово. Пусть уже там Фарима разбирается со своими жрецами, что к чему. Это, в конце концов, их дело, а не Сонино. Мысль сия кажется тем более соблазнительной, что оставаться в Келадисе дольше необходимого девушке просто отвратительно. Этот город навсегда будет связан для нее с самыми дурными воспоминаниями…

Но есть два соображения, которые мешают поступить таким образом. Во-первых, она не привыкла бросать дело на половине, не доведя его до конца, — это противно самой природе воительницы. Если уж за что-то берешься, то делай это хорошо, — так всегда говорила она сама себе, повторяя слова, которые все время твердил ей отец, еще с самого раннего детства:

Маленькой, Соня этого не понимала, и все пыталась с детской горячностью доказать хмурому гирканцу, что это сущая глупость. Как это так, не может быть сделано наполовину?! Если человек, к примеру, копает яму, то он может выкопать ее по пояс, а может — по грудь… Не бывает так, чтобы мгновение назад ямы не было вовсе, а потом она появилась целиком…

Отец тогда не спорил с ней и лишь, доводя дочь буквально до исступления, повторял эту фразу, словно надеялся навсегда вбить ее в память непокорной маленькой упрямице. И надо сказать, добился своего, ибо спустя многие годы Соня осознала всю его правоту.

Более того, много позже она и сама точно так же стала учить молодых волчат в Логове, только примеры были иными… Она могла позволить себе сказать им то, что, разумеется, никогда не осмелился бы сказать своей малышке-дочери суровый гирканец.

— Если вас наняли, чтобы убить человека — объясняла Соня новобранцам, — то вы должны прикончить его и убедиться в том, что он мертв. Если вы просто раните его, то есть сделаете дело наполовину, это значит, что вы, вообще, не выполнили задачу. И хуже того, в таком случае, лучше бы вы за нее не брались вовсе, потому что раненый поправится и воспылает жаждой мести, и вы получите столько неприятностей на свою голову, сколько не сможете унести…

Конечно, книга это не недобитый мертвец, но какая разница? Все равно, перед ней некое дело, которое необходимо довести до конца.

Так что это одна из причин, почему она не может уехать из Келадиса прямо сейчас, но есть и вторая. Обещание, данное Мерцилию.

И кстати…