Тень машины войны

— Мне кажется интересным, что ты отыскала именно эту могилу при всех прочих обстоятельствах, — она глянула в окно, когда мимо пролетела чёрная птица. — Твой дед был очень тесно связан с мужчиной, похороненным в этой могиле. Он был практически частью семьи, — сказала пожилая женщина, передвигая пешку. — Это было неизбежно.

Я подалась вперёд, чувствуя, что я уже стою на пороге чего-то, что мне необходимо знать. Я передвинула своего коня, чтобы срубить пешку.

— Что именно?

— Что дочь мужчины, которого ты ищешь, влюбится в него, — пожилая женщина встретилась со мной взглядом. — Они старались сохранить это втайне. Они были очень осторожны, но некоторые вещи нельзя скрывать вечно.

Я позволила руке упасть от фигуры, которую я собиралась передвинуть. Мое сердце заколотилось быстрее. Я так близка к ответам, которые искала. Я это чувствовала.

— Я слышала, что её отослали, чтобы защитить от скандала с её отцом.

Мадам Буше срубила моего коня своей пешкой.

— Это лишь частично правда. Существовали и другие обстоятельства, которые требовали сокрытия.

Другие обстоятельства? Какие другие обстоятельства потребовали бы отослать девушку так далеко от дома? В дверь под нами постучали, и пожилая женщина поднялась.

— Прошу прощения. Мне нужно позаботиться об одном вопросе.

Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Я не понимала, на что она намекала, если только… Боже милостивый. Не могла же она иметь в виду, что девушка носила в себе ребёнка. Несомненно, кто-то услышал бы о рождении дитя. Я не верила, что скандал таких масштабов укрылся бы от чуткого уха бабушки Оливера.

Я внимательно посмотрела на шахматную доску.

— Чёрт, — прошептала я. Мой король оказался под шахом.

Ощущая нервное волнение, я встала и обошла комнату по кругу, занимая себя разнообразными портретами и картинами, висевшими на стенах. Особенно очаровательное изображение вазы цветов и чаши с апельсинами привлекло моё внимание. Рядом с ним висел портрет молодой женщины.

С восторгом и удивлением я осознала, что это, должно быть, портрет мадам Буше. Женщина на портрете обладала таким же округлым лицом, хотя её черты были более мягкими, с розовыми щеками, полными губами и волосами, которым наверняка завидовали все вокруг.

Она была поистине прекрасной женщиной, и на шее у неё висел тёмный кулон. На портрете подвеска была изображена маленькой и не совсем отчётливой, но…

Я подошла к своей сумочке и покопалась на самом дне. Наконец я поймала цепочку кулона. Я вытащила его из сумки, чтобы сравнить с портретом, и тут дверь отворилась.

Вошла молодая горничная с подносом еды для нашей трапезы. Она была одета в подобающую униформу, волосы были аккуратно убраны под белый чепец с оборкой, но она смотрела прямо на меня, ставя поднос и приближаясь ко мне.

Я сделала шаг назад. Это очень странное поведение для горничной. Я бы никогда так не приблизилась к гостю, когда работала горничной… если бы у нас бывали гости. А их у нас не было. Но смысл не в этом.

— Тебя здесь быть не должно, — сказала она весьма прямо, выпрямившись передо мной.

Если не считать её оливкового цвета кожи, мы обладали на удивление схожей внешностью — примерно одинаковый рост, телосложение, даже одинаковая форма подбородка и изгиб бровей. Из-за её униформы горничной мне казалось, что я смотрю на отражение себя самой всего год назад.

— Что всё это значит?

— Ты должна немедленно уйти, — она схватила меня за руку и потащила к двери. Возмутившись её хамством, я выдернула руку и затем стянула чепец с её головы. Короткие чёрные кудри тут же рассыпались в разные стороны.

— Ты тот мальчишка, который правил экипажем! — я уронила чепец на пол. — Что здесь происходит?

Выражение её лица сделалось отчаянным.

— Нет времени объяснять. Ты в опасности.

Я почувствовала, как моя кровь быстрее понеслась по жилам. Уши защипало. Голос в глубине моего сознания подсказывал мне бежать, и я его послушалась. Что-то здесь не так.

Мне надо выбираться.

Я побежала к двери.

Та отворилась, и я едва не врезалась в мадам Буше.

Попятившись, я изо всех сил постаралась изобразить спокойную и приятную улыбку. Горничная быстро отступила в угол и потупила взгляд. Её чепец всё ещё валялся на полу, ничем не сдерживаемые короткие волосы дико вились за ушами.

— О боже. Я так сожалею. Я собиралась сообщить вам, что нашу трапезу принесли, — сказала я, пытаясь повернуться боком, чтобы мадам Буше сошла с порога. Как только там появится свободное пространство, я намеревалась бежать. Пожилая женщина меня не поймает.

Я чувствовала, как на лбу выступает пот. В горле внезапно пересохло.

— Разве вы не присядете? — спросила я.

Вместо этого она посмотрела на мою руку, всё ещё сжимавшую подвеску.

Она склонила голову набок так, как это делает кошка, завидевшая мышку. Затем она улыбнулась точно так же, как когда передвинула последнюю шахматную фигуру.

— Я смотрю, ты нашла мою подвеску, — сказала она, делая шаг вперёд. Я не знала, как такое возможно, но она выпрямилась, превратившись из сгорбленной старухи во внушительную стену.

Она забрала подвеску из моей руки, и от шока я выпустила украшение. Затем она уверенными руками триумфально повесила её себе на шею.

— Я и не ожидала вновь её увидеть. Понимаешь ли, я послала её Генри, чтобы заманить его сюда. Как мило с твоей стороны вернуть её.

Она накрыла кулон ладонью, прижимая украшение к своему обнажённому горлу. Буше закрыла глаза и сделала глубокий вдох, точно только что отыскала давно утерянное сокровище. Когда она убрала ладонь, тёмный камень ожил. Мерцая от жара её кожи, скрученный спиралью рог светился ярко-красным и оранжевым цветом.

Это была метка Хэддока.

— Вы дочь Хэддока, — я вцепилась в спинку дивана для опоры.

Всё милое и материнское, что было на лице пожилой женщины, испарилось в одно мгновение, точно она сняла маску. Глаза, встретившиеся с моими, были жёсткими как сталь.

— Я знала, что ты умненькая девочка, — проворковала она. — Я бы хотела, чтобы ты познакомилась с моим сыном, — огромный силуэт заполнил дверной проем. Его чёрный плащ зашуршал, скользя по белоснежной обшивке стен, когда он поднял взгляд.

Я подавила панику, уставившись в механический глаз мужчины в заводной маске.

Мадам Буше одарила меня жестокой улыбкой.

— Не будь грубой. Поздоровайся со своим дядей, Оноре.

Глава 23

— Взять её, — скомандовала Буше.

Мне не представилось возможности закричать. Я бросилась назад, врезавшись в столик и опрокинув шахматные фигуры, рассыпавшиеся по полу.

Мужчина в маске, сын бастарда моего деда, ринулся вперёд. Он врезался в меня, и моё тело налетело на стену. Я звала на помощь, но спасать меня было некому. Горничная, которая пыталась меня предостеречь, выскользнула за дверь.

Мужчина в маске заломил мне руки за спину. Он сжал рану на моём предплечье, и мои ноги подкосились от боли. Он связал мои запястья, а мадам Буше спокойно вышла вперёд и надела мне мешок на голову.

Весь мой мир мгновенно сузился до того небольшого количества света, который мог просочиться сквозь переплетение нитей. Я видела складки ткани перед глазами, но ничего не могла поделать. С каждым лихорадочным вздохом в мешке становилось всё жарче. Я попыталась сбросить его, но безрезультатно. Я не могла пошевелиться. Я не могла видеть. Моё сердце бешено колотилось, и я пыталась задержать дыхание, пока грубая ткань саднила щёку. Выхода не было.

Я боролась и противилась, билась в хватке своего похитителя и упиралась пятками в пол. Ублюдок был слишком силен и огромен, а платье стесняло мои движения. Он силой поволок меня вперёд, и я никак не могла этому помешать. Я пыталась ухватиться за него, щипая и царапая, когда это удавалось, но не смогла зацепить ничего более существенного, чем его плотная одежда. Мешок вонял прогорклым дымом и луком, и у меня заслезились глаза, когда я закашлялась.

— Ну правда, дорогая моя. Не подобает устраивать такую суматоху. Платье себе испортишь, — сказала мадам Буше.

Это была ловушка. Всё это. Они работали сообща, чтобы обманом увести от меня моих друзей, а затем послали ту, которую я бы ни в чём не заподозрила, заманить меня сюда как крысолов с дудочкой. И я повелась.

Увлажнившийся от моего дыхания мешок шлёпнул по лицу, когда мой сводный дядя шарахнул меня о стену.

Он стаскивал меня вниз по лестнице. Пол исчез из-под моих ног. Я попыталась вновь найти опору, но дядя прижимал меня к своему боку. Лишь самые носки моей обуви задевали ступени, пока он волок меня вниз. Каждый шаг я ощущала так, будто вот-вот упаду.

У этой идеи имелись свои преимущества. Я попыталась навалиться вперёд, чтобы лишить нас обоих равновесия и заставить свалиться с лестницы. Я не преуспела, а потом мой дядя вообще поднял меня в воздух. Я утратила осязаемую опору под ногами и ощутила головокружение, когда бастард зажал меня под рукой и потащил вниз, как мокрый мешок. Я попыталась укусить его вопреки плотной ткани, покрывавшей мою голову. С каждым рывком, с каждым шагом какая-то часть его тела сталкивалась с моей.

Я боролась так сильно, как только могла, потому что знала — если не сбегу сейчас, то не сбегу никогда. Мне нужно сделать всё возможное, но тело моего дяди ощущалось как машина — холодное, жёсткое и неподатливое. Я не могла вырваться из его хватки или даже лишить его равновесия. Мы опускались всё глубже и глубже в тот ад, который приготовила для меня старуха.

Я слабела, не имея возможности дышать. Желчь подступила к моему горлу, но я не могла поддаться этому порыву. Я должна быть сильной.

Он бросил меня на землю. Краем головы я сильно ударилась о камень, прежде чем он безжалостно схватил меня за предплечье и рывком поднял в стоячее положение.

— Генри, дорогой мой. Мы привели к тебе посетительницу, — позвала старая женщина, и её голос эхом отдавался от стен. Затем она содрала мешок с моей головы.

Я очутилась в сыром подвале. Я всё видела отчётливо. Моё зрение уже адаптировалось к сумраку в мешке. Комната разделялась на две части самой ужасной стеной тюремных решёток, которую я когда-либо видела. Шестеренки, похожие на вращающиеся лезвия пилы, двигались по рельсам, встроенным в решётки на этом устройстве, похожим на клетку. Нет, это не шестерёнки. Это действительно были лезвия пилы. Они двигались вверх и вниз по решёткам на двери тюрьмы. Моё сердце подскочило к горлу, и меня охватил огонь чистой паники. Все мышцы разом напряглись, движимые инстинктом как можно быстрее убежать от этого чудовища.

Мой бастард-дядя быстро ухватил меня, низко расхохотавшись мне в ухо, когда я стала сопротивляться.

Из тьмы проступил тёмный силуэт.

Его лицо выглядело худым и тусклым, но гладкая лысая голова оставалась гордо поднятой, когда он вышел на свет. Резкие линии его лба делали глаза похожими на сощуренные злые щёлки, и хотя в остальном лицо было спокойным, невозможно было не заметить ярость в стиснутых челюстях или расправленных плечах.

— Papa! — закричала я.

Он утратил самообладание. Серые глаза широко раскрылись, когда он ринулся к смертоносной стене. Он остановился прямо перед вращающимися лезвиями.

— Маргарет? — воскликнул он. — Как это возможно?

Я ощутила острое лезвие холодного ножа, прижавшегося к моему горлу.

— Отойди от двери. Если ты сделаешь один шаг вперёд, она умрёт, — сказала Буше. Её рука оставалась твёрдой, и я не сомневалась, что она говорила серьёзно. Я не осмеливалась дышать из страха, что воздух, проходящий по моему горлу, подтолкнёт мою кожу к лезвию и порежет её. Одна слезинка скатилась из уголка глаза.

Я никогда прежде не видела столь испуганного выражения на лице моего деда. Он попятился, поднимая руки в знак поражения.

— Я сделаю всё, что ты пожелаешь, Крессида. Только не вреди ей.

Пожилая женщина протянула Оноре нож. Он ещё сильнее вжал его в мою кожу. Я ощутила, как капелька чего-то поползла вниз по моей шее сбоку, и молилась, чтобы это был всего лишь пот.

— Ты дашь мне всё, чего я пожелаю? — она коварно улыбнулась моему деду. — Тебе не стоит давать такие заманчивые обещания, любовь моя.

Она скользнула к панели в стене и открыла её. Я увидела набор вращающихся дисков. Она повернула их по какой-то схеме, но краем глаза я не сумела рассмотреть комбинацию поворотов.

Вращающиеся лезвия на решётках сдвинулись с двери, затем замедлились и остановились.

— Если ты хоть слегка сдвинешься с места, Оноре не станет церемониться. Он уже убил твоего сына. Не думай, что он побоится убить и её тоже.

Оноре погнал меня вперёд. Прежде чем мы добрались до смертоносных решёток, Буше схватила заводной ключ.

— Это тебе больше не понадобится.

Она дёрнула цепочку, и я ощутила резкое жжение на шее. Затем она тут же открыла дверь тюрьмы, а мой бастард-дядя швырнул меня в руки моего деда, отчего мы оба повалились на пол.

Дверь захлопнулась с тяжёлым грохотом, затем лязгнула и задребезжала, когда лезвия вновь заработали, возобновляя своё движение по решёткам тюремной камеры. Мой дедушка крепко стискивал меня в объятиях. Затем он сел и торопливо развязал мои запястья.

— Ты пострадала? Они тебе навредили?

Как только мои руки оказались свободны, я обвила ими его шею и обняла его так крепко, что мои плечи заныли от силы этого объятия. Я уткнулась лицом в его грудь и тряслась, пока он гладил меня по волосам и прижимался ко мне так же крепко.

Затем он отстранил меня и осмотрел шею, но даже такое маленькое расстояние между нами было излишним.

— Я цела, — сказала я, давясь слезами, которые быстро подступали к горлу. Он жив. Слава Богу, он жив.

Он обхватил меня обеими руками и обнял, прижимаясь шершавой щекой к моей макушке.

— Они сказали мне, что ты мертва. А Джордж? Он тоже жив?

Мои слёзы наконец-то покатились по щекам. Я не думала, что во мне найдётся сила произнести эти слова, но они всё равно слетели с губ.

— Они убили его. И отца, и маму. Они убили их.

Сказав это, я разразилась рыданиями, трясясь от слёз, которые словно раздирали мою душу, пока я плакала в объятиях дедушки. Он дрожал. Я чувствовала его слёзы на своей макушке, пока он держал меня, но не издавал ни звука. И наконец я поддалась всему ужасному горю, которое я носила в глубине своего сердца.

Моя мать погибла, её отняли эти злые люди. Она никогда не поможет мне сшить свадебное платье, не возьмёт на руки моего ребёнка. Сколько бы детей у меня ни родилось, у них не будет бабушки и дедушки, которые баловали бы их и нянчили. Мой отец всегда был центром нашей семьи, защищал меня и дразнил, когда я бывала слишком серьёзной или преисполнялась гордостью.

Я нуждалась в его наставлениях. Я нуждалась в его любви. Я хотела, чтобы он узнал Уилла. Я хотела, чтобы он узнал, что все причины, по которым я любила Уилла, происходили из причин, по которым я любила его. Мой отец был надёжным и незыблемым, но и он тоже ушёл навсегда.

Пока я была одна, моё горе было ужасным, но в то же время мне казалось, будто это я потеряна, а не моя семья. Теперь, когда Papa обнимал меня, дыра в моей груди словно сделалась больше. Мои родители не вернутся. Я больше не могла делить с ними свою жизнь. Я так их любила. Я нуждалась в них. Я скучала по ним. Они умерли.

Умерли.

И я ничего не могла сделать, чтобы вернуть их. И Papa тоже ничего не сможет сделать. Друг у друга остались только мы. Наконец, мои слёзы превратились с прерывистые вздохи, и я больше не могла плакать.

— Прости, — пробормотала я во влажную рубашку моего деда. Чистый запах лимона и розмарина, который всегда был ему свойственен, исчез. Его одежда пахла плесенью и пылью, или же могилой. — Я пыталась тебя найти.

— Моя дорогая девочка, — сказал он, и в его голосе я слышала всю его любовь ко мне. — Ты добилась успеха, — он улыбнулся мне, затем встал и помог мне тоже подняться.

Он жив. Я нашла его живым. Я вытерла нос рукавом и посмотрела по сторонам. В темноте мало что было видно. Единственным источником света служила одна-единственная лампа, горевшая возле лестницы. Комната, в которой мы находились, была скудно обставлена одной кроватью и стулом в углу. Больше почти ничего не было. Мы ничего не могли использовать для побега. Стены состояли из толстого камня, а удерживающая нас клетка ужасала меня.

— Было бы лучше, если бы я не очутилась здесь с тобой.

— Изначально тут было комфортабельнее, — объяснил мой дедушка, — но я использовал большую часть декора для своих попыток сбежать.

Я взяла его за руки и заметила испещрявшие их шрамы.

— Чего хочет эта ужасная женщина?

Papa отвёл меня к кровати и помог сесть, затем занял своё место на стуле.

— Я бы сказал, что мести, — ответил он, — но боюсь, ситуация куда более серьёзна.

— Расскажи мне.

Губы Papa поджались в мрачную линию.

— Она считает, что человечество больше никогда не развяжет ни одной войны, если она даст миру оружие столь ужасающее, что ни один мужчина не осмелится сражаться против него.

— Это безумие, — я потёрла свою ноющую руку и силилась справиться с неверием. — Она хочет использовать изобретение своего отца, не так ли? Что это?

Он встал и походил туда-сюда буквально в шаге передо мной, затем развернулся.

— Джаггернаут.

Я ощутила мощь этого слова в глубине груди, словно только что приняла на себя ужасающий удар.

— Что это такое? — спросила я, чувствуя, как волоски на шее встали дыбом.

— Это транспортное средство, — Papa провёл ладонью по нижней части лица, затем снова принялся ходить по тесному кругу. — По крайней мере, должно быть им. Хэддок исказил изначальный чертёж. Изначально машина предназначалась для расчистки земли. Она могла сшибать и срезать деревья, переворачивать после себя землю, оставляя чистый холст для возведения здания.

— Ты помог разработать это устройство? — я пристально всматривалась в лицо Papa. Уголки его тонких губ оставались опущенными, как и глаза. После столкновения с волками я увидела тёмную сторону гениальности своего деда. Всегда ли он доводил вещи до безжалостного максимума?

Я ненавидела тот факт, что мне известен ответ на этот вопрос. Он бросил свою молодую любовницу на произвол судьбы, обернулся против своего наставника, а затем позволил своей семье считать его мёртвым, пока сам прятался в Париже. Крах моей семьи был делом его рук, и я это ненавидела. Мне ненавистно было не иметь возможности смотреть на него так же, как и всегда — как на героя.

Я не хотела разбираться со своей утратой иллюзий. Пока что нет. Он жив, и несмотря на все его изъяны, я любила его.

— Ты знал, на что способен джаггернаут?

— Да, — признался он с ноткой раздражения в голосе. — Я ещё обучался, и в то время ученики обычно образовывали пары со старшими членами Ордена для особого преподавания. В тот период было довольно сложно собираться в Академии, так что мы подобно настоящим ученикам жили под одной крышей со своим господином. Хэддок был мне как отец — даже роднее моего кровного отца, — он посмотрел на вращающиеся лезвия клетки, удерживающие нас в заточении. — Я был молод, своеволен, и даже не представлял, что всё дойдёт до такого.

— Что случилось? — я готова была узнать всю правду. Я слишком долго танцевала по самому её краю.

Papa вздохнул и скрестил руки на груди. Он задумчиво потирал локоть ладонью другой руки.

— Тогда в разгаре были Наполеоновские войны. Ричард боялся, что Наполеон добьётся успеха в своём желании вторгнуться в Англию, а потом началась война 1812 года. Он позволил себе самоуправство с проектом. Нарушив самые фундаментальные законы Ордена, он взял схему расчищающего землю устройства и превратил его в оружие ради Короны, хотя подобное строжайшим образом запрещалось.

— Это ужасно, — я и сама повидала результаты самоуправства с Развлечениями. Ничем хорошим это не заканчивалось.

Papa нахмурил лоб, глядя на вращающиеся лезвия, которые двигались вдоль поверхности решётки.

— Я подслушал его намерение продать модифицированные планы устройства своему знакомому в армии. Если бы он преуспел, это выдало бы наше существование и вовлекло нас в войны. Я помешал его планам, заперев чертежи во внутреннем механизме машины, чтобы он не сумел их продать. Боясь, что он может взломать мой запирающий механизм и получить доступ к планам, я сознался главе Ордена во всём, что мне было известно, — Papa повернул кольцо на руке. Печать Развлекателей сверкнула между кончиков его пальцев. — Я лишь намеревался предупредить остальных о тёмной натуре Ричарда, чтобы они поговорили с ним. Его можно было спасти, если бы ему дали шанс.

— Ты не можешь знать этого наверняка, — пробормотала я. Papa взглянул на меня и одарил усталой улыбкой. Неудивительно, что он так старался спасти Рэтфорда.

— На суде не было никаких доказательств того, что он сделал. Когда я попытался привести остальных к джаггернауту, помещение оказалось пустым. Орден не нашёл ничего, кроме одного расплывчатого послания к его незаконному контакту в армии. Мои показания в суде и привели к его каре. Это разрушило и его жизнь, и жизнь Крессиды, чего я никогда не желал, — он провёл рукой по лицу и опустился обратно на стул. Я оставила кровать, чтобы сесть у его ног, затем положила ладонь ему на колено.

— Ты сказал Ордену правду, — произнесла я, пока он гладил меня по волосам. — Именно правда должна иметь значение.

— Правда — это скользкая тварь. Я не знал, что Крессида носит ребёнка. Если бы я знал, возможно, я поступил бы иначе, — он стиснул свою переносицу, прижал пальцы к глазам, затем быстро вдохнул и вновь придал своему лицу стальное выражение. — Когда-то я любил её. Теперь она забрала всё.

— Что она собирается делать с джаггернаутом? — я должна отвлечь его от темы всего того, что мы потеряли. Мы наконец-то вместе, и вместе мы вновь найдём выход.

— Ей нужна не машина. А модифицированные чертежи, — Papa встал со стула и подошёл к смертоносной клетке. — Как я и сказал, она намеревается использовать машину, чтобы попытаться предотвратить войну.

«Медуза» отплывала в Соединённые Штаты под Новый год.

— Она собирается вмешаться в войну между Севером и Югом? Что от этого толку? Ни Англия, ни Франция не образовывали тесных союзов в этой войне.

— Нет, но благополучие её бизнеса зависит от стабильных поставок хлопка. У неё имеются очень прибыльные контракты с определёнными владельцами плантаций. Если Юг потерпит поражение в гражданской войне, Крессида потеряет огромные деньги, а она такого не потерпит. Она намеревается продать чертежи джаггернаута армии Конфедерации и убеждённо верит, что служит всеобщему благу.

Всеобщему благу? Пожалуй, она самая хладнокровная и безжалостная женщина из всех, кого я встречала. Ради своих целей она убила мою мать и отца, и чего ради?

— Всё это время она хотела заполучить ключ, чтобы добраться до планов?

— Не только ключ, — заявил Papa, скрещивая руки на груди. — Ей также нужен тот, кто умеет им пользоваться.

Глава 24

Если мадам Буше нуждалась в том, кто мог использовать ключ, это подвергало нас обоих огромной опасности.

— И теперь у неё есть мы, — сказала я, проглотив ком в горле.

Глаза Papa загорелись так, будто он увидел воплощение тщательно продуманного плана.

— То есть, ты разобралась, как пользоваться моим ключом. Я не сомневался. Ты всегда была умницей. Как ты догадалась?

Я вовсе не чувствовала себя умницей, когда мы сидели бок о бок на тонком перьевом матрасе в сырой камере. Мы уже не находились дома, в гостиной, обсуждая ребяческие вещи вроде того, как у меня успехи с уроками музыки. Мир сделался очень мрачным. Моё детство в сравнении с этим казалось грёзами. Я подумала о песне и вспомнила, как Papa пел её мне в более беззаботные времена.

— Я нашла ключ, когда Рэтфорд попытался использовать меня, чтобы отпереть его машину времени, — сказала я.

— Рэтфорд? То есть, это он виноват в убийствах? — спросил Papa, разочарованно нахмурившись. — Я надеялся, что это неправда.

— Это действительно неправда, — на мгновение я позабыла о том, что он не знал ничего из случившегося за последние годы. Я рассказала ему, что Рэтфорд взял меня горничной после пожара в надежде на то, что я обнаружу ключ. Я рассказала ему о Люсинде, о встрече с Оливером, о полете на крыльях Икара и сражении с Минотавром. Временами он веселился, временами изумлялся, особенно когда я рассказала ему о сражении с механическим озёрным монстром.

Я поведала ему о том, как Стромптон использовал безумие Рэтфорда как средство вызвать подозрение, тогда как сам совершал убийства из-за политических амбиций и гордости. Я даже созналась в ужасном выборе, который мне пришлось сделать в сердце машины Рэтфорда и оставить смерти моих родителей в прошлом.

Всё это время я не упоминала в истории Уилла. Я пока не была готова впустить деда в эту часть своей жизни. Если Papa не примет его, я не знаю, что тогда буду делать.

— Я так горжусь тобой, моя девочка, — Papa погладил меня по волосам, и я видела любовь, сиявшую в его глазах. — Ты сделала намного больше, чем я от тебя ожидал.

Его слова проникли в меня и наполнили глубинным удовлетворением, будто я объелась рождественскими ужинами на всю жизнь.

— Это не меняет нашей фундаментальной проблемы. Поскольку Буше знает, что мы оба можем воспользоваться ключом, это означает, что от одного из нас можно избавиться.

— Верно, — Papa нахмурил лоб, отчего его чётко очерченный нос стал ещё заметнее. Он поднёс руку к губам и задумчиво постукивал по ним костяшкой пальца. — Мы должны готовиться к худшему и искать любые средства бежать при представившейся возможности, — Papa опустил ладонь и посмотрел на меня, затем приобнял одной рукой за плечи. — Теперь мы вместе, и мы найдём выход.

— Наши надежды выглядят такими тщетными, — на деле нашей единственной надеждой был Уилл. Я молилась, чтобы он нашёл мою записку и сумел как-то добраться до нас здесь.

Papa покрепче прижал меня к своему боку.

— Теперь уже ничто и никогда не покажется мне тщетным. Ты жива. Они сказали мне, что ты погибла в пожаре, и это уничтожило меня. После этого я сообщил Крессиде, что с готовностью умру, но не помогу ей воспользоваться ключом.

— Это было летом? — спросила я.

Papa тяжело вздохнул.

— Точно не знаю. Я годами не видел неба, но тогда было теплее, чем сейчас, — ответил он.

Я встала. Вот оно. Теперь всё обретало смысл. Я поражалась, что же послужило причиной столь внезапной смены тактики, когда я стала ученицей Академии. До того момента Оноре готов был убить меня, чтобы заполучить ключ. А потом он захотел не просто ключ. Он захотел меня. Раз они не могли вынудить моего деда воспользоваться ключом, им понадобился рычаг давления.

Я была той самой пешкой, которая помогла объявить шах королю.

— Чёрт возьми, — прошептала я.

— Маргарет, я не так тебя воспитывал, — пожурил Papa. Затем потёр лицо ладонью и обречённо вздохнул. — Хотя не могу не признать, что в данной ситуации это звучит подобающе.

Я расхаживала туда-сюда, не в силах сдержать беспокойство, гложущее мою душу. Такое тяжёлое бремя лежало на наших плечах. Но лишь одно я знала наверняка.

— Что бы ни произошло, нам нельзя отпирать джаггернаут. Неважно, что они сделают с нами. Эти чертежи никогда не должны увидеть свет дня.

Война сама по себе достаточно плоха, но та кровавая бойня, которую затеет джаггернаут, запятнает мир на многие поколения. Это может повернуть войну к тому, чтобы люди вроде Джона и Габриэллы остались в рабстве. На кону стояли тысячи, если не миллионы жизней.

Papa поджал губы. Он едва заметно кивнул, хотя беспокойство в его глазах ни с чем не спутаешь. Он положил ладонь на колено и приготовился встать. На тыльной стороне его руки выступали косточки, на бледной коже виднелись тёмные синяки и обесцветившиеся порезы.

Его рука задрожала, когда он рывком поднялся. Он выпрямился в полный рост, затем его голова покачнулась вперёд. Он пошатнулся, врезался в кровать и упал.

— Papa! — я подбежала к нему.

Он поморгал, силясь встать.

— Я в порядке. Я в полном порядке.

Он выглядел отнюдь не хорошо. Он был слабым и бледным. Такая худоба не могла пойти на пользу его здоровью.

Он уже не был тем возвышающимся и несокрушимым Papa, которого я помнила из своего детства. Стоявший передо мной мужчина напоминал тень того, кем он был когда-то.

— Ты измождён, — я поддержала его под руку, помогая подняться и лечь на кровать. — Тебе нужен отдых. Надо беречь силы.

— Не могу я отдыхать, — сказал он, когда я уложила его на подушку. — Мне нужно сторожить, — его голос звучал слабо.

Я взяла его руку в свою.

— Давай сейчас будет моя очередь сторожить, — сказала я. — А пока поспи. Я разбужу тебя, если понадобится.

Papa понадобилось много времени, чтобы улечься. Он как будто не хотел переставать смотреть на меня. Он боролся с утомлением, пока его подбородок упорно опускался к груди. Я продолжала держать его за руку, не желая разрывать нашу связь, пока он наконец-то не сдался. Его дыхание сделалось ровным, и я была уверена, что он погрузился в глубокий сон — возможно, впервые за долгие годы.

— Я присмотрю за тобой, — сказала я, нежно поцеловав в лоб. Внезапно я осознала, что именно такие слова говорила мне моя мать, когда я слишком беспокоилась и не могла уснуть. Я не готова стать той, что понесёт на себе всё бремя, но глядя на Papa, я понимала, что он уже не в состоянии. Я должна найти силу где-то в себе. Он — моя семья. Я буду сильной для него.

Я сидела в изножье кровати, но не могла успокоить свой разум. Я гадала, сколько же бесконечных дней и ночей Papa смотрел на клетку, удерживавшую его в плену. Если в ней имелась уязвимость, он бы её уже нашёл. Papa был гением механики, и я не сомневалась в его отчаянном желании сбежать. Я слишком остро это ощущала. Время утекало, отсчитываемое дребезжанием лезвий.

Лезвия вращались по решёткам клетки в каком-то бесконечном смертоносном балете движущихся частей. Остальные стены состояли из прочных каменных блоков. Пытаться продолбить в них туннель — столь же бесполезно, как биться о них головой. Выйти отсюда можно только через дверь в тюремных решётках, и всё же эти неизменно движущиеся лезвия держали меня на расстоянии. Когда дверь была закрыта, направляющие рельсы выстраивались таким образом, чтобы лезвия свободно двигались по решёткам двери. Я никак не могла прикоснуться к решёткам или осмотреть их так, чтобы не потерять руку.

Мне надо остановить лезвия. Papa угасал, и наши похитители скоро вернутся. Должен же иметься какой-то способ разобрать клетку. Это невероятно сложная конструкция, состоявшая из решёток и направляющих рельсов для крутящихся лезвий. Сложные конструкции всегда имели слабые места. Мне нужно лишь время, чтобы найти это слабое место и воспользоваться им. Я должна попытаться, даже если это казалось невозможным.

Я пошла прямиком к своему оппоненту. Лезвия заблестели в ответ. Свет лампы подрагивал. Лезвия обладали странной красотой, несмотря на их чудовищную природу. Двигаясь по рельсам, они выглядели почти как падающие снежинки.

Если я сумею остановить лезвия, это даст мне время разобраться, как открыть дверь. И мне нужно использовать что-то. Лишь один раз я чувствовала себя настолько загнанной в ловушку. Я была заперта в сундуке, и то сумела сбежать, сломав петли крышки с помощью инструментов, которые припрятала в карманах.

На сей раз у меня не было инструментов, поскольку не было и карманов. Все ресурсы сводились ко мне самой, и даже одежда была не моей. Всё принадлежало Марии Маргарите и было слишком тесным на мой вкус.

Это не моя одежда.

Я посмотрела на свои юбки. Я носила кринолин на кольцах! Слава Господу за непрактичную моду. Надежда была скромной, но сгодится. Хоть и пришлось выгнуться невообразимым способом, я сумела избавиться от каркаса из колец, который поддерживал мои юбки в приподнятом положении. Работая быстро, я рвала и раздирала кринолин, пока не освободила одно из стальных колец, проходивших через юбку. Вместе с покрывавшей его тканью оно создаст достаточную помеху, если застрянет в лезвиях.

По крайней мере, я на это надеялась. Стальные кольца в кринолине должны быть гибкими и лёгкими, а не прочными. Я не знала, выдержит ли кольцо, но это лучшая идея из всех, что у меня имелись.

Я согнула часть кольца от юбки в небольшую петельку и поднесла его к самому крупному лезвию, которое двигалось вправо. Я чувствовала, как сердце трепещет прямо у моего горла. Если я не буду осторожна, то останусь без пальцев. Петелька едва задела лезвие, и тут зубцы поймали его и дёрнули мою руку к пиле. Я отпустила, отпрянув назад, когда металлическая полоска кольца бешено закрутилась в воздухе. Я пригнулась, и она едва не ударила меня по лицу.

Скрежещущий звук наполнил нашу небольшую комнатушку, шестерёнки и лезвия пил натужно застонали. Тем не менее, машина забирала в себя больше и больше металла, поглощая кольцо, и из-под зубьев пилы полетели куски металла и ткани. Я прикрыла голову, пока скрежещущий визг не превратился в размеренный высокий вой, а громкий треск и стук стали по металлическим решёткам прекратился.

Подняв голову, я осторожно посмотрела сквозь пальцы. Огромное лезвие пилы дрожало, силясь разрушить путы, которые я ему создала. Оттолкнувшись от пола, я задержала дыхание и ждала, когда всё лопнет, и лезвия вновь начнут вращаться. Остальные пилы тоже вибрировали. Некоторые прокручивались, словно пытаясь оборвать узы, которые механически связывали все лезвия воедино. Они замедлились и полностью остановились.

Сработало.

Я поверить не могла, что это сработало.

Теперь мне нужно справиться с замком, и мы будем свободны. К счастью, шум, который я подняла, похоже, остался незамеченным наверху. Я обернулась, покосившись на Papa. Он заворочался и пробормотал что-то неразборчивое. Я поспешила к нему и успокоила, усыпив обратно. Он снова устроился на постели, явно измождённый. Облегчённо выдохнув, я провела рукой по своей голове, приглаживая выбившиеся волосы. К счастью, больше никто не проснулся.

Что-то громко щёлкнуло, и потом я услышала, как позади что-то брякнуло. Шестеренка со стуком запрыгала по полу, сопровождаемая зловещим царапаньем.

Я отчаянно молилась, чтобы это были последние предсмертные муки клетки. Инстинкт подсказывал мне, что это не так.

Каким-то образом моё сердце умудрилось забиться ещё быстрее, когда я обернулась через плечо.

Стена сдвинулась!

Я отпрыгнула назад, пока стена из решётки с зазубренными лезвиями продолжала размеренно двигаться вперёд, скользя по каменному полу.

Милостивый Боже, она движется в мою сторону.

— Papa! — завопила я, споткнувшись о свои юбки, которые теперь сделались длиннее, и приземлившись на моего деда. Он проснулся, напрягшись всем телом.

— Стена, — огромное лезвие пилы застонало, силясь разорвать намотавшийся на него металл. Дважды оно соскальзывало и вибрировало, как рассерженная оса. Всё это время стена постепенно подвигалась ближе. Каждый раз, когда кольцо соскальзывало, лезвия проворачивались короткими вспышками движения. И стена не останавливалась. Видит Господь, она сокрушит нас, если не остановится.

Papa резко вскочил.

— Что случилось?

— Я попыталась остановить лезвия, — огромное лезвие вновь скользнуло по разодранному кольцу, отчего кусочек металла просвистел над нашими головами. Мы оба отпрянули друг от друга, и он впился в стену прямо между нами. Решётка достигла середины комнаты. Этими вращающимися лезвиями стена разорвёт нас на куски. Я схватила кольцо обтянутой тканью стали, застрявшее в шестерёнках, и потянула.

Papa тоже схватился за него и стал как можно быстрее разматывать, освобождая ось лезвия. Широко раскрыв глаза и стиснув зубы, он потянул, затем отдёрнул ладонь, чтобы не порезаться.

Я намотала стальной ободок себе на руку, как смогла, и потянула, но это нелегко было сделать, поскольку решётки постоянно двигались в мою сторону. Я отпрянула назад, и лезвия закрутились свободнее, замедляя давление клетки.

— Нам нужно застопорить решётки, — сказал Papa. Он потянулся назад и опрокинул стул, затем толкнул кровать так, чтобы изножье встало перед решёткой и дало нам как можно больше пространства.

Стена клетки упёрлась в изножье и продолжала давить, пока деревянный корпус кровати не затрещал и не застонал под давлением.

— Сейчас сломается, — предупредила я, но опоздала. Боковая доска кровати треснула. Древесные щепки полетели в нашу сторону. Одна из них ударила меня по предплечью с такой силой, что для моей уже раненой руки это ощущалось как удар кнута.

Решётка ринулась вперёд.

— У нас мало времени. Тянем вместе на счёт три, — скомандовал Papa, сумев хорошенько ухватиться за гибкую сталь. — Раз, два…

Мои пятки задели противоположную стену, и я запаниковала. Решётка смяла остатки кровати и стула в бесформенную кучу. Когда лезвия добрались до матраса и его наполнителя, всюду полетели перья. Я едва не лишилась опоры. Мне нужно было пространство, чтобы дёрнуть, но свободы для манёвра уже не оставалось… через несколько секунд решётка вдавит меня в камень. Лезвия вибрировали слишком близко к моему лицу. За ухом стекала струйка пота.

— Тяни! — закричал Papa.

Мы дёрнули, и намотавшийся металл соскочил. Лезвия пилы завизжали, ожив и превращаясь в гладкий светлый диск, режущие зубцы которого скрывались его скоростью, но решётки по-прежнему двигались в нашу сторону. Я отпрянула назад, прильнув к каменной стене.

Остальные лезвия тоже закрутились на полной скорости. Одно из них при вращении пронеслось так близко к моему лицу, что я почувствовала, как оно задело выбившиеся пряди моих волос.

Вот оно. Мы умрём, и это моя вина.

— Прости, Papa, — я схватила его руку у каменной стены и крепко сжала. — Я так тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, девочка моя.

Я закрыла глаза, дыша часто и отрывисто и ожидая, когда жгучая боль лезвий заденет мою плоть. Прежде я уже смотрела в лицо смерти, но никогда это не было вот так. Меня вот-вот разорвёт на части. Я крепче сжала руку Papa, страшась того первого ужасного укуса металла на коже.

Я услышала очередной громкий стук. Я открыла глаза и увидела, что наступление стены со скрипом прекратилось, а лезвия всё ещё вращались возле моего уха.

Я не осмеливалась дышать. Я готова была упасть в обморок. И если это случится, я повалюсь прямо на лезвия.

Краем глаза я увидела, что лезвие замедлилось. Я осмелилась сделать вдох, но потом лезвие закрутилось в противоположную сторону. Во имя Господа! От этого не будет никакого толка. Что в одну сторону вертится, что в другую, оно всё так же смертоносно. Вновь раздался скрежет, и я вздрогнула, ожидая, что сейчас нас располосует. Но внезапно боковым зрением я сумела рассмотреть большую часть лезвия. Я опять моргнула, не веря глазам, поскольку теперь у меня появилось пространство, чтобы повернуть голову.

Стена отступала.

Из моего пересохшего горла вырвался пискливый звук.

Слава небесам. Стена отодвигалась обратно.

Как только у меня появилось достаточно места, я плюхнулась на пол, жадно втягивая воздух и пытаясь успокоить внутренности. Меня вот-вот стошнит.

Грудь Papa вздымалась, он упёрся ладонями в колени и низко опустил голову, точно только что пробежал половину Англии.

В горле слишком пересохло, и я не могла говорить. Я поднесла руку к груди, где должен был висеть мой ключ.

— Ты ранена? — наконец, спросил Papa. Я покачала головой, будучи не в состоянии формулировать слова, хотя я видела, как через рукав просачивается красное пятно. Должно быть, одна из моих ран заново открылась. Я ничего не могла с этим поделать, только позволить себе истекать кровью. Я посмотрела по сторонам, на переломанные доски, ткань и перья. Мы будем спать на полу, если мне когда-нибудь вновь удастся сомкнуть глаза.

Papa положил руку мне на плечо. Затем тяжело вздохнул.

— Джаггернаут не здесь, не во Франции. Если они желают, чтобы мы воспользовались ключом, им придётся отвезти нас туда. И в этот момент, когда они будут наиболее уязвимы, мы должны нанести удар, — Papa крепко хлопнул меня по плечу.

Решётки выглядели чёрными на фоне света от лампы, и лезвия пил пронзительно завывали и стонали, пока стена отступала в изначальное положение.

Я услышала шаги на лестнице.

— О нет. Оноре и Буше, должно быть, услышали шум. Что они сделают? — спросила я, повернувшись к Papa.

— Ну, новую кровать они нам точно не дадут, — сказал Papa.

Я держала Papa за руку совсем как в детстве. Мы смотрели на лестницу, вынужденные беспомощно ожидать своей судьбы. Я дрожала, но мне нужно было оставаться храброй. Я не хотела, чтобы Papa чувствовал себя обязанным защищать меня от страха.

— Мег, ты там? — прошептал тихий голос.

В свете фонаря стоял осунувшийся и до невозможности обеспокоенный Уилл.

Глава 25

— Уилл! — ахнула я, не в силах сдержать свой шок и душевный подъём.

Он бросился к нам.

— Слава Богу, ты жива, — Уилл резко остановился. — Что, во имя святого, это такое?

Я побежала к лезвиям, которые несколько мгновений назад едва не оборвали мою жизнь.

— Это то, с чем шутить не стоит, поверь мне.

Мы стояли лицом друг к другу на расстоянии какого-то полуметра, но разделённые ужасной клеткой.

Я томительно желала потянуться к нему, позволить ему обнять меня. Я едва не умерла. Я бы никогда больше его не увидела. А теперь он здесь, но мы никак не могли обойти это чудовище между нами.

— Как ты меня нашёл?

— Ты же оставила мне записку, помнишь? — он не улыбнулся, осматривая клетку.

— Там говорилось лишь о том, что я буду на острове. Но как же ты нашёл нужный дом? — я думала, что надежды нет, но Уилл каким-то образом отыскал способ. Он всегда находил выход из ситуации.

— Я пробирался в каждую конюшню на острове, пока не нашёл лошадь и карету, которые следовали за нами.

— С конюха станется, — я бы никогда и не додумалась до такого.

— Мег, — сказал Papa. — Кто этот молодой человек?

Я сделала маленький шаг назад и опустила подбородок. Внезапно я ощутила сильное волнение.

— Papa, это Уильям МакДональд. Он был конюхом у Рэтфорда, когда я служила горничной в его доме, а теперь он работает на Литейном заводе. Я бы никогда не нашла тебя без его помощи. Уилл, я бы хотела представить тебе моего деда.

Уилл уважительно поклонился Papa.

— Я бы пожал вам руку, сэр, но боюсь, что при таких обстоятельствах нам придётся повременить с хорошими манерами, — Уилл шагнул в сторону и привстал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть угол клетки. — Если удастся остановить лезвия, мы сумеем вас вытащить.

— Нет! — тут же воскликнули мы с Papa. Уилл уставился на нас так, будто мы выжили из ума.

— Я уже пыталась, — объяснила я. — Если ты сделаешь что-то с лезвиями, решётка пригвоздит нас к дальней стене, — способа сбежать не существовало. По крайней мере, пока мы не победим Буше и её сына. — Выхода нет. Собери Развлекателей и приведи их сюда. Нужно остановить мадам Буше.

— Кто такая мадам Буше? — Уилл посмотрел в центр клетки, затем переключил внимание на нижний левый угол.

Papa шагнул вперёд.

— Буше — дочь Ричарда Хэддока. Мужчина в заводной маске — её сын, — он помедлил, затем повесил голову. — Он мой сын.

Это привлекло внимание Уилла, и он настороженно посмотрел на Papa. Они ничего не сказали друг другу, и я почувствовала себя неловко в этом молчании.

— Чего Буше хочет от вас? — наконец, спросил Уилл.

— Она ищет набор чертежей, которые Papa запер в джаггернауте её отца. Она надеется продать их повстанческой армии в Америке, — сказала я, и слова хлынули из меня неожиданным потоком. — Она безжалостна и готова убивать. Ты должен уйти, пока тебя не поймали. Надо остановить Буше прежде, чем она сможет отправиться обратно в Лондон.

Я не хотела, чтобы он уходил, но ему нельзя оставаться. Мы подняли ужасный шум. Буше в любой момент могла спуститься по лестнице, и у них не будет никаких причин запирать Уилла. Он для них бесполезен. Он лишь представлял угрозу. Они его убьют.

— Я не уйду без тебя, — он сделал шаг назад, и его взгляд метался туда-сюда, пока он следил за механизмом из лезвий, движущихся по решётке.

— Пожалуйста, Уилл. Здесь ты ничего не можешь для нас сделать. Ты должен бежать, — я посмотрела ему в глаза. — Спаси себя, чтобы иметь возможность вернуться.

Уилл достал нож из ботинка.

Я думала, что он засадит клинок между шестерёнок, и ринулась вперёд… но остановилась как вкопанная, когда лезвие едва не прочертило диагональную рану на моём лице.

— Уилл, не надо, — сказала я, но он как можно ближе подошёл к решёткам и встал на колени. Затем одним быстрым движением просунул руку внутрь.

— Возьми, — настоял он. — Воспользуйся им, если придётся.

Я сжала руками его ладонь, забрала нож и положила его на землю, сама упав на колени перед ним. Лезвия проходили в опасной близости к его запястью, но Уилл даже не вздрагивал. Он нашёл единственный промежуток в работе механизма.

— Уилл, — у меня кружилась голова, и перехватывало дыхание, пока тепло и надежда боролись с холодным страхом, который словно лёд струился по моим венам. Я прижалась лицом к его ладони, отчаянно пытаясь ощутить близость к тому теплу, которое помогало мне оставаться целой и храброй. Его пальцы зарылись в мои волосы за ухом. Я поцеловала его ладонь, ничуть не заботясь о том, что это увидит мой дед. Лезвия вновь прошли опасно близко, полоснув по рукаву пальто Уилла под его рукой. Он опять даже не дрогнул. — Я люблю тебя, — прошептала я. Я столкнулась лицом к лицу со смертью, и если мне не удастся выбраться, я хотела, чтобы он это знал. Он должен знать это без единой капли сомнений.

— Я приду за тобой, — сказал он, и его тёмные глаза оставались непоколебимыми. — Обещаю. Я приду за тобой.

— Я знаю, — я выпустила его ладонь. Уилл убрал руку из клетки за доли секунды до того, как новое лезвие пронеслось передо мной.

Я подняла его нож, а Уилл схватил лампу и побежал к ступеням. Он обернулся через плечо и кивнул мне, а затем взбежал вверх по лестнице так же быстро и бесшумно, как пришёл.

Я не шевелилась. Кожаные ножны по-прежнему оставались тёплыми от контакта с его телом. Я крепко прижимала их к сердцу, слушая и выжидая. Каждой унцией своей души я молилась за его безопасность, чтобы он сумел найти Гюстава и остальных.

Помощь скоро придёт. Нам лишь нужно подождать.

Наконец, Papa нарушил молчание.

— Итак, в твоей жизни есть молодой человек.

Я чувствовала себя уязвимой и выставленной напоказ, когда повернулась лицом к своему дедушке.

— Да.

— И полагаю, ты хочешь выйти за него замуж? — Papa приподнял бровь, скрестив руки на груди.

— Не сейчас, но возможно, однажды, если он по-прежнему пожелает жениться на мне, — я нагнулась и убрала нож Уилла в свой ботинок. Он неприятно давил на лодыжку, но это ощущение по-своему успокаивало.

— Прошу прощения? — Papa шагнул ближе ко мне и взял за локоть, вынуждая меня подняться. — У тебя явно есть чувства к этому парню. Он тебя скомпрометировал?

— Что? — я в неверии уставилась на него.

Papa склонил голову набок, и его брови хмуро сошлись над глазами. Это выражение делало его и без того ястребиные черты лица ещё более устрашающими.

— Потому что в таком случае я буду настаивать на вашем браке сразу же, как только мы освободимся. Итак, он скомпрометировал твою репутацию?

Я выдернула локоть из хватки Papa. Моё лицо внезапно залилось жаром. Я слишком многое пережила, чтобы сейчас участвовать в подобном споре.

— Какой отличный вопрос из уст мужчины, который зачал бастарда, будучи ещё учеником.

Papa выглядел так, будто перед ним только что вздыбилась змея.

— Маргарет Энн Уитлок! Ты не посмеешь говорить со мной в таком тоне. Я задал тебе вопрос, и я ожидаю получить на него ответ.

Для него неважно, что мы с Уиллом совершили очень мало неподобающих поступков. Важно лишь то, что другие скажут о нас. Я перенесла столько всего и уже не беспокоилась о том, что подумают другие.

— Что ж, тогда тебя ждёт разочарование, потому что я не в настроении отвечать, — и неважно, что я скажу. Он уже пришёл к своим выводам.

Я отвернулась от него, встав перед смятой и разлетевшейся на щепки кроватью, и начала складывать наиболее крупные куски дерева у стены. Смысла в этом не было, но мне нужно было чем-то заняться. Я с грохотом бросила кусок дерева на пол и повернулась к нему.

— Ты можешь попытаться принудить меня, но замуж я не выйду.

— Я твой дед и опекун. Ты должна подчиняться мне во всём, и я требую твоего уважения, — он напрягся, выпрямляясь в полный рост, и я тоже расправила плечи.

— Тогда тебе надо было заслужить это уважение, а не зарабатывать такую репутацию, что у меня чуть все уши не сгорели от стыда. Обвинять меня в каком-то моральном падении сейчас — это величайшее двуличие, — мои руки дрожали, и я не могла это остановить. Всё напряжение последнего дня брало своё, и я чувствовала себя сосудом под огромным давлением, в корпусе которого уже проклюнулась трещина.

— Я мужчина, — мой дед пальцем указал себе под ноги, точно его пол давал ему право на весь мир, в котором он жил. — А ты — юная леди. Последствия аморальности для тебя куда более суровы.

Я развела руки в стороны, указывая на клетку, в которой мы находились.

— Разве? Потому что я не могу представить последствий более суровых, чем это.

— А ты обзавелась острым язычком, — Papa хмуро посмотрел на меня, и в тот момент я действительно увидела сходство наших черт. Я поистине Уитлок до мозга костей.

— И не только, — пробормотала я. За последний год я столько всего обрела. Мне пришлось, потому что последний год я провела в одиночестве, сталкивалась с немыслимыми угрозами, и всё потому, что он решил оставить семью и инсценировать свою смерть.

Да. Я знала, что у него имелись на то причины, и довольно весомые. Но какая-то маленькая часть меня не могла смириться с тем, что он обрёк меня на одинокую жизнь в этом безумном мире, изобретённом им, а потом ожидал, что я останусь хрупкой и незапятнанной, как фарфоровая куколка на полке. Я резко расстегнула пуговки на манжете и задрала плотный рукав, чтобы осмотреть раны на предплечье. Прижжённые раны сочились кровью, и тёмное пятно становилось всё больше по мере того, как кровь пропитывала ткань простыней. Я покрепче затянула повязку.

К счастью, Papa оставил этот спор на несколько секунд, и я сумела остыть. Когда он заговорил вновь, его голос звучал мягче.

— Я не понимаю. Тебе не безразличен этот парень. Так почему ты отказываешься выйти за него замуж? Это потому что он работает на Литейном заводе? — спросил он примирительным тоном. — Потому что, признаюсь, я рассчитывал на партию получше для тебя, но если ты хочешь этого, я готов рассмотреть его кандидатуру.

Я тяжело вздохнула и повернулась лицом к своему деду. Он знал про Уилла, и я с таким же успехом могла признаться в остальном бремени, покоившемся на моих плечах. Однако если мы сбежим, он окажется вполне в силах забрать у меня то, что я любила.

— Нет, Papa, — сказала я, и мой голос надломился. — Это потому что я стала ученицей в Ордене.

Papa сделал шаг назад, точно комната под его ногами резко накренилась.

— Ты что?!

Я никогда не видела такого неверия на чьём-либо лице.

В этот самый момент мы услышали шум на лестнице.

Я выпрямилась и инстинктивно подвинулась ближе к моему деду. Какой бы шок ни перенёс мой дед, он мгновенно отбросил свои переживания и встал передо мной, словно щитом заслоняя от лестницы.

Я смотрела, как свет озарил подол бледных юбок мадам Буше. Она вошла в комнату, сын следовал за ней по пятам. Я тяжело сглотнула и напомнила себе, что спасение уже в пути. Уже совсем скоро Уилл приведёт других, и те помогут. А потом всё это закончится.

Губы мадам Буше поджались в знак лёгкого неодобрения, когда она посмотрела на разрушенную кровать. Она цокнула языком, но потом в её глазах заблестело злобное веселье.

— Я смотрю, вы не тратили время впустую и попытались сбежать, — она шагнула к панели, которой раньше пользовалась, чтобы отпереть клетку. Она повернула рукоятки, и лезвия наконец-то остановили своё бесконечное движение — на сей раз по-настоящему. Затем она вытащила пистолет и прицелилась мне прямо в сердце. — Если бы ты только была терпеливее, дорогуша. Мы и не собирались оставлять вас здесь. Мы отправимся в небольшое путешествие. Разве это не изумительно?

Я плюнула в неё.

Она взвела курок.

Мне было всё равно. Каждое прошедшее мгновение приближало возвращение Уилла ко мне. Моё сердце бешено стучало, но не из-за наведённого на меня пистолета. Если они перевезут нас в другое место, Уилл не сумеет привести помощь. Мы вновь окажемся сами по себе, потеряны для всех остальных. Я не могла этого допустить.

— Мег. Пожалуйста. Делай так, как они скажут, — попросил Papa, когда Оноре открыл дверь. Я хотела побежать, взлететь вверх по лестнице и унестись прочь от всего этого ужаса. Papa тоже уставился на открытую дверь.

Буше переключила внимание на него.

— Я понятия не имела, что ты вырастил такую грубую соплячку с дурными манерами, — сказала она, пока Оноре защёлкивал тяжёлые кандалы, сковывая ими запястья Papa за его спиной. — Если что я и не могу терпеть, так это невоспитанных девушек. Приструни её, пока у меня палец не дёрнулся.

Я сердито смотрела на пожилую женщину, пока мой дядя защёлкивал второй комплект кандалов на моих запястьях. Мне хотелось сопротивляться, но я не готова была умирать. Пока что нет. Мне нужно найти способ потянуть время.

— Выводи их, — рявкнула мадам Буше.

— Нет! — я воспротивилась, когда Оноре потащил меня за локоть. Тогда он схватил меня за волосы и зажал рот тряпкой. Теперь уже знакомый вкус хлороформа заполнил рот и нос. Я пыталась бороться, пока ужасный химикат оказывал своё действие. Моя голова поплыла, и я рухнула, уже не имея возможности сопротивляться.

Последняя мысль, которая пришла мне в голову — я потерпела неудачу.

Я потеряна, и Уилл уже никогда меня не найдёт.

Глава 26

Я проснулась, кашляя и ощущая себя так, точно мир подо мной кружился и постоянно смещался. Внезапно почувствовав тошноту, я стала делать неглубокие вдохи через нос. К счастью, здесь было немного света. Я вытянула ноги, и они скользнули по гладкому полу. Что ж, хотя бы я не в сундуке.

Мои внутренности взбунтовались. Я не знала, где находилась, и Уилл теперь тоже меня не найдёт. Мы были так близки к спасению, но нас утащили прочь.

— Papa? — я поморгала, чтобы прояснить зрение. Я попыталась вытянуть руку, чтобы опереться на что-нибудь и сесть, но мои запястья сковывали массивные кандалы. Приподнявшись на локте, я всё же сумела принять сидячее положение. Процесс был медленным, поскольку цепь между моими запястьями была обмотана вокруг трубы. Посредством огромных усилий я сумела привалиться спиной к стене.

Слева от меня Papa обмяк в углу, и его голова безжизненно свесилась на грудь.

— Papa! — я стала пинаться, пытаясь от чего-нибудь оттолкнуться. В горле пересохло, плечи заныли от попыток избавиться от кандалов.

— Тише. Он жив.

Я немедленно повернулась на голос, доносившийся из угла. Горничная с короткими тёмными волосами вновь была одета как мальчишка, в простые штаны и плотную куртку. Выцветшая серая фуражка прикрывала большую часть её небрежно обкромсанных волос. Пламя тусклой лампы подрагивало у её бедра.

— Кто ты? — спросила я, одновременно насторожившись и испытывая любопытство. В доме эта девушка пыталась предупредить меня. Если бы только я быстрее вняла её словам. Никак нельзя определить, друг она или враг, но в любом случае, неплохо будет узнать её получше.

— Я должна следить, чтобы вы проспали до нашего прибытия, — сказала она, показав тёмную бутылочку с хлороформом. — Сделай одолжение нам обоим и говори тише, иначе мне придётся этим воспользоваться.

— Ты позволила мне проснуться? — я никогда не видела, чтобы девушка сидела так неподвижно. Она бесстыже задрала колени в штанах и беспечно уложила локти на них, как это сделал бы мальчишка. Даже её взгляд был ровным и наблюдательным. — Зачем?

— Я не очень хорошо следую приказам, — она по-прежнему не шевелилась и вообще ничего не выдавала лицом. Из неё получился бы невероятно сложный противник в карточной игре.

— Как тебя зовут? — спросила я. Чем больше она говорила, тем больше времени у меня будет до тех пор, как она опять пустит в ход хлороформ.

— Джозефина, — ответила она.

— Я Мег Уитлок. Это…

— Я знаю, кто ты, — её большой палец двинулся вперёд-назад в задумчивом движении, которое ничего не выдавало.

Разговор с ней напоминал беседу с собственной тенью.

— Полагаю, ты хочешь что-то мне сказать, или желаешь получить от меня какую-то информацию, иначе ты бы не позволила мне проснуться, — пол снова накренился, и я осознала, что это не имеет никакого отношения к хлороформу. — Мы на корабле, верно?

Она кивнула — просто один раз опустила подбородок.

— Что ж, полагаю, твоя хозяйка везёт нас обратно в Лондон, — похоже, если я хотела получить какие-то сведения, придётся выведывать из неё уловками.

— Она не моя хозяйка. Она моя бабушка, — и вновь её лицо оставалось неподвижным, но теперь её взгляд метнулся к Papa, спящему в углу.

— Ты Хэддок, — я ощутила, как пол снова опустился и взметнулся вверх. Моё сердце воспарило и рухнуло вместе с ним. Она дочь мужчины в маске. Моего сводного дяди. Это делало нас… — Мы кузины.

Впервые её лицо ожило эмоциями — вспышка злости, затем глубинный страх и печаль. Её тёмные глаза блеснули в свете лампы, а челюсти сжались, когда она, похоже, взяла эту злость под контроль.

— Между нами нет семейных уз. Я не обязана верностью ни тебе, ни кому-то из Уитлоков, — она нахмурилась и крепче обхватила руками колени, скрестив предплечья.

— Тогда почему ты пыталась предупредить меня? — здесь было что-то ещё. Она хорошо это скрывала, но в ней жило отчаяние. Я не столько видела это, сколько чувствовала, даже через всё небольшое и сырое место, в котором мы находились.

Она впервые отвела взгляд.

— Они обращаются с тобой как со служанкой, — я должна как-то достучаться до неё.

— Как только мадам поймала его, — она кивнула в сторону Papa, — она распустила всех слуг. Она не могла рисковать, чтобы пошли слухи.

Так что последние два года девушке пришлось выполнять все роли, начиная с горничной на кухне и заканчивая кучером. Я думала, что мой опыт работы горничной граничил с безумием. Положение Джозефины оказалось ещё хуже, чем моё.

— Но…

— Тише, — Джозефина вскочила на ноги с проворством, которое позволяли ей брюки. — Она идёт. Притворись, что спишь.

Я немедленно бухнулась на пол и закрыла глаза. Заставив лицо расслабиться и приоткрыв рот, я притворилась спящей, хотя моё сердце трепетало, как крылышки паникующей птички.

Обувь мадам Буше застучала по металлическим ступеням.

— Ты где была? — рявкнула она. Я оставалась неподвижной.

— Я делала, как вы велели, следила, чтобы они спали, — голос Джозефины звучал совершенно иначе, сделавшись тоненьким и смиренным.

— Если они спят, то тебе нет необходимости оставаться здесь. Поговори со своим отцом. Он найдёт тебе работу, — голос мадам Буше пронизывал до костей. Между ними не было любви, это очевидно, и я могла использовать этот кусочек информации.

— Он перестал быть моим отцом с тех пор, как вы сделали эту ужасную вещь с его лицом. Он больше не имеет своих мыслей, только подчиняется вам, — сказала Джозефина.

Громкий шлепок расколол тишину. Я быстро вдохнула через нос, затем принялась молиться, чтобы Буше не заметила, как я вздрогнула. Удар был сильным, и я ужасно сочувствовала Джозефине, хотя и радовалась, что Буше не ударила меня.

— Из тебя бы вышел толк, будь ты послушнее, — сказала Буше. — И если бы ты меньше походила на ту турецкую шлюху, которую ты звала матерью. Если бы не она, мой сын никогда бы не отправился на войну. Его бы никогда не ранили. Мне пришлось его отремонтировать. Он должен был с самого начала послушаться меня. Я всегда знаю, как лучше.

Джозефина не сказала ни слова. Я задавалась вопросом, думает ли она о том, какое слово выбрала её бабка. «Отремонтировать его».

Обувь Буше застучала по полу, и я ощущала его вибрацию щекой.

— Теперь Оноре стал идеальным сыном. Он верный, не задаёт вопросов и беспрекословно подчиняется. Не беспокойся, дорогая моя. Вскоре ни одной матери не придётся терять сына из-за войны. Я об этом позабочусь, — её шаги вновь застучали по лестнице, которая вела наружу. — Пошевеливайся!

Убедившись, что она точно ушла, я открыла глаза и завозилась с цепями.

— Джозефина, ты ранена?

Она повернулась ко мне, и одна сторона её лица покраснела, что было видно даже с её смуглой кожей. Я видела в её глазах ярость.

— Пожалуйста, — взмолилась я. — Ты должна нам помочь. Я знаю, что ты хочешь поступить правильно. Мы можем её остановить. Мы можем остановить их обоих.

Она сделала шаг в мою сторону, пока я силилась сесть. Она опустилась на корточки, балансируя на носках и глядя мне в глаза.

— Ничего я не должна, — она вновь встала, и моё сердце ухнуло в пятки. Она пересекла комнату, направляясь к бутылочке с хлороформом, и на мгновение я испугалась, что она ею воспользуется. Я никак не смогла бы её остановить.

Вместо этого она поставила ногу на нижнюю ступеньку. Затем повернулась и посмотрела на меня через плечо.

— Мой отец когда-то был хорошим человеком. Он лишь хотел обеспечить нормальную жизнь для меня и моей матери. Твой дед гордился бы им, если бы когда-либо потрудился его узнать, — она подняла подбородок, затем повернулась и пошла вверх по лестнице, забирая с собой лампу. — Теперь уже слишком поздно, — сказала она, когда свет исчез. Моя надежда потеряна.

Каждый день последних двух лет, должно быть, превратился в психологическую пытку для Papa. Такое чувство, будто нас захватил в заложники Каин. Травмированный Каин, которого собрали по кускам таким образом, которого Бог никогда не задумывал. Меня нервировало столь поразительное сходство Оноре с моим отцом. Для Papa, наверное, всё было в десять раз хуже.

Я повалилась на пол, чувствуя, как корабль покачивается на волнах. В темноте эти колебания казались более сильными и вызывали у меня тошноту. Papa застонал.

— Papa, лежи и не поднимай шума. Мы на корабле. Они не знают, что мы очнулись, — и вновь я попыталась оттолкнуться пятками, но не нашла на скользком полу никакой опоры, так что сдалась и осталась лежать неподвижно. — С тобой всё хорошо? — прошептала я.

— Я в норме, — сказал Papa, но его голос звучал слабо. — Ты знаешь, как долго мы находимся на этом корабле?

— Нет, — мы целиком и полностью находились во власти наших похитителей, даже если в броне мадам Буше и имелась трещинка. Сделать Джозефину нашим союзником будет непросто.

И теперь она находилась вне нашей досягаемости.

— Мег? — прошептал Papa в чернильной темноте. Мне хотелось бы потянуться к нему. Несмотря на нашу ссору, мне не нравилось ощущение разлуки.

— Что такое, Papa? — я закрыла глаза и позволила себе опустить голову на холодный металлический пол.

— Я так сильно сожалею обо всём, что случилось, — прошептал он, и его голос надломился. В моём горле встал ком. — Ты была права, осуждая меня. Я сам спровоцировал всё это и заслуживаю страданий. Но ты — нет.

— Ох, Papa, — мой голос сорвался, когда я произнесла его имя. — Ты же не знал.

— Но должен был знать. Чего я ожидал? Каждый день последних двух лет я думал о мальчике, очень похожем на Джорджи, но выросшем без отца. Теперь я вижу себя в Оноре, но эта ужасная маска искажает его. Теперь он монстр, в котором не осталось ничего человечного. Что это за жизнь? Это моя вина. Мне надо было жениться на Крессиде, даже если бы это погубило меня. Я хотел оставаться в неведении, потому что в то время ответственность за это не казалась моим бременем. Я не спрашивал. Я не хотел знать, и пока я не искал ответа, я мог притворяться, что на мне не лежит никакой ответственности. Тогда я не желал быть обременённым. Но теперь это моё бремя.

— У всех у нас есть своё бремя. Если бы ты женился на Буше, я бы никогда не появилась на свет, — сказала я, желая отвлечь его ум от страданий.

Он тяжело вздохнул.

— Действительно, и это была бы трагедия, моя изумительная девочка. Прошу, прости меня, — сказал он. — Даже если я сам себя никогда не прощу.

— Прощаю, — ответила я. — Конечно, я тебя прощаю.

— Спасибо, — прошептал он. — Мне было бы ненавистно думать, что я лишился любви своей единственной внучки.

— Но я не единственная внучка, которая у тебя есть, — я всматривалась в его лицо в темноте. Должно быть, он не знал о дочери Оноре.

— Прошу прощения? — его цепи загремели, а голос странно изменил тон.

— Девочка-служанка, Джозефина. Она тоже твоя внучка.

Papa тяжело задышал через нос. Ему потребовалось немало времени, чтобы заговорить.

— Что? Никакая девочка-служанка передо мной не показывалась.

Мне хотелось бы обнять Papa и утешить его. Должно быть, узнать об Оноре было ужасным ударом, но это во многих отношениях хуже.

— Не волнуйся, Papa. Мы вместе. Мы найдём выход. Давай пока не будем думать о вещах, которые мы не можем изменить.

Мы замолчали. Прошли часы. Перекатывание волн под нами сделалось размеренным и ритмичным. Я позволила своему разуму блуждать в темноте и вспомнить семью, которая была у меня когда-то, затем обдумать извращённую семью, в которой я очутилась сейчас.

Наконец, Papa прошептал:

— Какому выскочке хватило наглости выдвинуть мою внучку в качестве ученицы?

Этот вопрос выдернул меня из раздумий, но я нуждалась в нём как в воздухе. Я усмехнулась, усиленно стараясь не засмеяться и не сообщить Буше, что мы очнулись. Но сдерживать смех было поистине больно.

— Эта честь принадлежит Оливеру.

— Я должен был догадаться. Даже когда он был мальчишкой, ему всегда нравилось устраивать шумиху, — я слышала в голосе Papa веселье, что в данной ситуации казалось таким странным, но полагаю, мы уже прочувствовали всё остальное, и оставалось лишь смеяться в лицо неизбежно надвигающейся судьбе. Здесь, в темноте и тишине, это казалось безопасным. Papa вздохнул. — Я горжусь тобой. Надеюсь, ты это знаешь. Должно быть, непросто было выживать в Академии в одиночку.

Я ничего не могла сказать в ответ. Я отчаянно надеялась, что Papa не заставит меня покинуть Академию. Даже если я не вернусь к клятве, даже если мне придётся оставить всё это позади и выйти замуж за Уилла, мои тяготы того стоили, если я заставила своего дедушку гордиться.

— Итак, расскажи мне всё, что ты делала, — сказал он.

И я рассказала. Я шёпотом изложила историю про бомбу и своё выдвижение, про предательство директора Лоренса, и про то, как мы с Дэвидом спасли Литейный завод.

Papa задавал вопросы и охотно советовал что-то, опираясь на свой опыт, когда я рассказывала ему о проблемах с роботами. В тихой темноте, со скованными руками, не имея возможности видеть и прикасаться, я впервые по-настоящему воссоединилась со своим дедом и почувствовала, что у меня вновь есть семья.

Что-то стукнуло по корпусу судна, и корабль задрожал.

Я приподнялась на локте, чтобы всмотреться во тьму.

— Притворись, будто спишь, — прошептал Papa, и я опустилась обратно на пол. — Выжди подходящий момент, а потом беги. Твои ноги свободны.

Я кивнула, хотя он и не мог меня видеть.

«Беги».

Я ощутила резкий прилив волнения, когда щёлочка света у люка расширилась.

Глава 27

Этот маленький участок света дразнил меня. В то же время он меня ужасал. Я видела возможность сбежать, но знала, что наши похитители в любой момент спустятся по ступеням.

Каждая секунда того времени, что они не спускались, ощущалась одновременно как облегчение и пытка. Я как можно неподвижнее лежала на полу, считая вдохи и надеясь, чтобы они не оказались последними в моей жизни.

Затем, когда мне уже показалось, что я больше не смогу притворяться спящей, крепкие каблуки ботинок мадам Буше застучали по металлическому полу возле моей головы.

— Вставай, — рявкнула она, но я не пошевелилась и не дрогнула.

Она сильно пнула меня в живот.

— Я сказала, вставай! — белый свет полыхнул перед моими глазами. Удар вышиб воздух из моих лёгких, затем превратился в глубинную ноющую боль, от которой мне захотелось достать из себя все внутренности — просто чтобы боль ушла.

Я закашлялась и как можно крепче свернулась калачиком, насколько мне позволяли руки, которые по-прежнему были привязаны к трубе за спиной. Оноре встал на колени возле меня и отпёр цепь. Я попыталась отпрянуть от него, но мне не хватило ни времени, ни сил. Он резко дёрнул мои руки назад, и в плечах расцвела новая боль.

Он пристегнул цепь к металлическому кольцу, которое крепилось к его поясному ремню. Papa он тоже пристегнул к своему поясу, затем толкнул нас обоих перед собой. Позади себя я услышала зловещий звук взведённого курка.

— Если они попытаются бежать, стреляй в них. Желательно в какое-нибудь болезненное место, но постарайся оставить в живых хотя бы одного из них, — сказала Буше. Я повернулась и смотрела, как на лице Оноре вращаются шестерёнки. Его голова дрожала, он морщился и содрогался. Он выглядел так, будто пытался бороться. Механический глаз засветился красным, но потом он замер и кивнул. Долгое время мужчина в маске ужасал меня, но я никогда не испытывала такого страха, как сейчас. Я только что видела, как человека лишили свободы воли.

Буше склонила голову набок, обращаясь к нам с явным удовлетворением.

— Оноре без особого труда сбросит ваши мёртвые тела в реку. Предлагаю не испытывать моё терпение. А теперь шагайте.

Мы с Papa, спотыкаясь, побрели за Буше, поднимаясь по лестнице на скромную палубу небольшого, механически модифицированного парохода. Я как можно незаметнее осмотрелась по сторонам, остро осознавая, что мне в спину целятся из ружья. Мы находились в Лондонских доках. Время было позднее, перед глазами у меня до сих пор мутилось из-за остаточного действия хлороформа.

Мы прошли по узким сходням. Затем Оноре поднял крышку люка и толкнул нас вниз по винтовой лестнице. Я поскользнулась и удержалась на ногах лишь потому, что цепи натянулись, удерживая меня возле Оноре. Я путалась в своих тяжёлых юбках, вечно попадавших под ноги. Теперь они оказались слишком длинными, потому что уже не поддерживались кольцами и бесполезно болтались вокруг лодыжек.

Прогнившие деревянные ступени поскрипывали и стонали под нами, пока Джозефина, одетая как мальчик, шагала впереди. Увидев её, Papa застыл, и из-за него мы едва не упали. Он глянул на меня с вопросом в глазах, но я покачала головой. Надежда в его глазах умерла. Мне было ненавистно обманывать его, но сейчас не время. У Буше и так имелся рычаг давления, и пусть она не желала убивать меня просто так, я не сомневалась, что она убьёт Джозефину, если Papa выкажет какую-то привязанность к ней… просто чтобы насолить им обоим.

Свет лампы Джозефины покачивался, отражаясь от изогнутых стен вокруг узкой винтовой лестницы. Спустившись до конца, мы очутились на небольшой площадке перед массивной деревянной дверью. Оноре достал связку ключей и отпёр её. Он толкнул нас внутрь, и внезапно я оказалась в очень знакомом месте.

Это тот самый туннель, по которому мы с Уиллом и Джоном Франком шли к поезду. Перед нами стояла огромная запертая дверь, а за ней находился проход к каналу, который вёл в катакомбы и Академию. Мы спустились по тем лестницам, которые использовались, чтобы тайком проводить иностранных членов Ордена в Академию.

Мы находились так близко к безопасному месту, и тем не менее пребывали в западне. Я ещё не могла сбежать, но теперь ощущала, что у меня имеется некое преимущество. В какой-то момент они должны допустить ошибку, и когда это случится, я буду знать дорогу домой.

Я наблюдала, как Оноре отпирает большую дверь, передвигая её элементы в правильной последовательности. Неудивительно, что он имел возможность пробираться в катакомбы Академии, когда ему вздумается. У него имелись ключи от царства, и никто ни о чём не догадывался.

Иногда невыносимое высокомерие Развлекателей действительно становилось их ахиллесовой пятой. Они люди, а не боги, и они тоже допускали ошибки.

Дверь захлопнулась позади нас, запирая в темноте. Джозефина подняла лампу, но небольшой огонёк не мог осветить длинный туннель. Однако он открыл нашему взору хвосты нескольких крыс, которые бросились врассыпную.

Я задрожала. Мы начали своё долгое шествие по коридору, который вёл в помещения под Королевской Обсерваторией. Наши шаги эхом разносились по коридору, а мадам Буше вышагивала возле меня пружинистой походкой, точно внезапно омолодилась.

— Только подумай, больше никакой войны. Никаких смертей. Скоро мир станет идеальным, — Буше мечтательно улыбнулась Papa.

Он сердито посмотрел на неё.

— Твои действия породят кровавую бойню таких масштабов, каких мир ещё никогда не видывал, — его лицо смягчилось. — Прекрати это безумие. Ты не настолько жестока, Крессида. Когда-то у тебя было прекрасное сердце.

— А ты его разбил! — рявкнула она. — Ты разбил его, когда убил моего отца. Ты разбил его, когда бросил меня. И ты разбил его, когда я увидела тело своего сына, изувеченное войной. Но я использовала то, чему ты меня научил. Я отремонтировала его. Без меня он бы умер. Ты никогда не был ему нужен. И подумать только, теперь он твой единственный наследник.

Лицо Papa напряглось от ярости.

— У меня есть наследник, — он подвинулся ближе ко мне. Светильник Джозефины качнулся, когда она обернулась, глянув на меня. В её глазах сверкнула горечь, затем она вновь повернулась и стала смотреть перед собой.

Я отстранилась от своего деда. Если он слишком подчеркнёт мою ценность, Буше ещё сильнее захочет убить меня. Ситуация была непростой. Она знала, что Papa переживает только за меня. Именно поэтому она меня и похитила.

Буше широко улыбнулась, глядя на меня так, как паук смотрит на муху, дожидаясь, когда та выбьется из сил. Она погладила меня по волосам, и я отпрянула от неё.

— Да, и какая же очаровательная наследница у тебя пока что имеется.

Несколько секунд мы шли в тишине, но она явно ещё не закончила мучить нас.

— У нас с тобой много общего, Мег. Я тоже много часов посвятила чтению записей наставника и изучению того, что мне удавалось скопировать из архивов. Это был мирный способ обучиться. Конечно, самые полезные сведения, поступающие через эти туннели, никогда не записываются. Можно узнать довольно многое, если внимательно слушать. Можно даже замаскировать причастность к убийству, если пожелаешь. Такая трагедия случилась с твоими родителями.

Это стало последней каплей. Я бросилась на неё, натянув свои цепи.

— Я знаю, что ты приказала Оноре убить их, — сказала я, дёрнув цепь, которая связывала меня с моим бастардом-дядей.

— Да, но ведь больше никто в Ордене не догадался, так? В ночь смерти герцога Чэдвикского они легко предположили, что существовал лишь один убийца. Отравление их отвлекло, и никто не стал расследовать причины пожара, — она подняла голову. — Более того, они до сих пор тебе не верят. И мы вольны делать всё, что только вздумается, прямо под их ногами.

— Ах ты злобная ведьма! — я натянула цепи до предела, но Оноре отдёрнул меня назад. Я повалилась на Papa.

Ответственность лежала на ней. Это все она, с самого начала.

— Тише. Не давай ей повода выстрелить, — прошептал Papa, но пылавшую во мне ярость ничем нельзя было усмирить.

Мадам Буше протянула руку и любовно погладила меня по лицу.

— Делай, как он сказал, дорогая моя. Ты в моём распоряжении, — она предостерегающе похлопала меня по щеке, позволив ногтям царапнуть кожу. — А теперь будь хорошей девочкой. Шагай дальше.

Я подстроилась под шаг моего деда. Я ничего не сказала. Мы с Papa переглянулись. В его глазах я видела ту же решимость, которую ощущала сама. Мы победим её. Мы обязаны.

Мы наконец-то дошли до конца коридора, где он переходил в слоновье кладбище. И вновь механические глаза смотрели на меня из тьмы. Вместо того чтобы направиться к поезду, мы свернули и вошли в темноту.

Свет от лампы Джозефины тянулся вперёд, слабея и пытаясь бороться с мраком огромного помещения. Он освещал пыльный металл машин вокруг нас, затем находил просветы в суставах и шестерёнках, отбрасывая колоссальные движущиеся тени на арочный потолок.

Я с трепетом смотрела на машины, нависавшие над нами. Те, что спереди, были механическими копиями нескольких животных, в том числе двух огромных медведей. В их металлических грудях имелось пустое место с пультом управления, куда как раз поместился бы человек.

Над ними возвышался боевой слон с сочленённым хоботом. Он был прекрасным и пугающим, украшенным замысловатыми индийскими дизайнами. Паланкин на его спине мерцал золотом. Я никогда не видела чего-либо одновременно столь красивого и ужасного.

По мере того, как мы продвигались вперёд, машины становились фантастическими. Китайский дракон спал у ног мантикоры, закрыв свои глаза-сферы. В лапах дракона лежало огромное позолоченное яйцо.

Здесь имелись и другие вещи — огромные и маленькие животные, различные двигатели и механизмы, навеки чахнущие в тени.

В дальнем конце помещения мы подошли к третьей двери, которая была ещё крупнее той, что располагалась в конце коридора.

Оноре отпёр и её, но сделал это быстро, словно выполнял эти действия уже тысячу раз. Возможно, так оно и было. Эта крыса достаточно долго жила в канализациях. Я глянула на Джозефину. Она следила за руками своего отца.

Она запоминала, как обращаться с замками.

Возможно, она уже это знала. Наши взгляды встретились на кратчайшее мгновение, и мне так хотелось бы знать, о чём она думает.

Дверь отворилась. Если данное помещение было местом, где Развлечения обретали вечный покой, то куда же мы проходили теперь?

Оноре толкнул меня вперёд, и мы вошли во вторую комнату, оказавшуюся намного глубже и темнее предыдущей.

Войдя в помещение, мадам Буше, похоже, забыла о нашем присутствии. Но там оказалось пусто. В дальней стороне имелась огромная приподнятая платформа, очень похожая на сцену из камня, но там ничего не было, кроме нескольких колонн.

Джозефина зажгла факел от лампы, затем обошла комнату, зажигая остальные. Свет вовсе не раскрыл секретов комнаты. Здесь ничего не было.

К платформе вёл наклонный помост, и Буше подошла к нему. Она убрала расшатанный камень из боковой части этого склона, затем потянулась внутрь. Под платформой что-то зарокотало.

Я ахнула, когда то, что казалось пустым пространством, изогнулось и сверкнуло. Зеркала, огромные зеркала образовывали волшебную завесу, которая отражала стену позади нас и создавала иллюзию, будто за платформой находилась стена. Я никогда не видела столь огромного и убедительного обмана зрения. То, что казалось пустотой, превратилось в движущуюся стеклянную завесу, которая отъезжала в сторону, чтобы открыть нашему взору чудовищную конструкцию.

Машина, спрятанная за завесой зеркал, была размером с дом — гладкое металлическое здание с округлой бронированной орудийной башней наверху. Огромные лезвия торчали спереди. Каждое было четыре-шесть метров в диаметре. Все они крепились к конструкциям, похожим на шестерёнки, и это напомнило мне лезвия решётки в нашей клетке. Находясь в движении, они будут вращаться как клешни гигантского механического краба, затягивавшего всё в свои лезвия.

Вся машина стояла на гигантских колёсах, и её гусеницы были утыканы острыми металлическими шипами.

Этот механизм выглядел способным раздавить и порубить на куски целую армию. И его никак не остановить. Ни мушкет, ни пушка не пробьют броню. Это сама смерть в механическом обличье.

— Очаровательно, не так ли? — сказала Буше, поднявшись по склону и похлопав одно из ужасных колёс так, словно машина была её любимой лошадкой.

— Нет, — сказала я. — Весьма посредственно, вообще-то. Кустарный дизайн, которому недостаёт изящества. Если это лучшее, что смог создать Хэддок, то неудивительно, что влияние вашей семьи ослабело.

Буше промаршировала обратно ко мне и схватила меня за горло. Papa вскрикнул и попытался пихнуть её плечом, но Оноре ему не позволил.

Я смотрела Буше в глаза, не моргая, хоть и не могла дышать.

— Отпусти её, — потребовал Papa.

— Дерзости тебе не занимать, — сказала Буше. — Брось их в лабиринт, пока я не подготовлю бойлер.

Оноре потащил нас в сторону. Спотыкаясь, мы прошли через дверной проём обратно в первое помещение, заполненное механическими монстрами. Оноре завёл нас в огромный альков главного помещения. Альков был заполнен зеркальными панелями, очень похожими на те, что скрывали джаггернаут. Зеркала были внушительными, метра три в высоту или даже больше.

Оноре завёл нас в коридор, где зеркала были идеально выстроены в ряд, чтобы образовывать длинный проход с крепко запечатанной многоугольной комнатой в конце.

Зеркала отражали наш небольшой отряд, пока мы проходили мимо них. Наши силуэты казались дымчатыми из-за пыли, которая осела на стекле. Оноре снял кандалы с наших рук и толкнул в комнату в конце длинного коридора.

Я больно упала на металлический пол, изборождённый глубокими каналами и впадинами. Край такой впадинки впился в мою ладонь, когда я упёрлась ею в пол, чтобы подняться на ноги.

— Идите в центр, не то выстрелю, — предупредил он, грозя пистолетом.

Papa взял меня за руку и повёл в небольшую комнатку зеркал. Оноре отступил обратно в коридор, не переставая целиться из пистолета. Отойдя от зеркал, он дёрнул рычаг, торчавший из пола.

Я бросилась вперёд, решительно настроившись побежать обратно по зеркальному коридору. Пол подо мной задрожал. Стекло вокруг завибрировало. Дребезжащий звук лязгом перекрыл резкий скрежет старых шестерёнок, которые начали вращаться, и внезапно все стены сдвинулись.

— Мег, отойди назад, — предостерёг меня Papa, когда две панели сомкнулись прямо передо мной. Уйди я хоть на полметра вперёд, меня бы раздавило двумя массивными зеркалами.

Я отпрянула обратно в маленькую многоугольную комнату, споткнулась о подол и очутилась лицом к лицу с собственным отражением в пыльном стекле. Длинные ряды моих отражений тянулись до бесконечности, пока углы зеркал продолжали раз за разом отражать мой силуэт.

Papa встал и взял меня за руку.

— Стой в центре и по возможности смотри вниз. Тут зеркала не движутся.

— Что? — к моему ужасу панели зеркал, образовывавших углы и повороты этого ужасающего лабиринта, сместились, двигаясь по бороздкам в полу, чтобы перестроиться новым образом. Там, где я созерцала одну сторону себя, я внезапно увидела своё тело уже с другого угла. Тысячи моих отражений то появлялись, то пропадали, танцуя как балерины, синхронизируясь и гипнотизируя.

— Мы здесь в ловушке, пока они не решат нас выпустить. Нельзя проскочить между панелями так, чтобы тебя не раздавило, — сказал Papa.

— Как отсюда выбраться? — спросила я, изо всех сил стараясь сосредоточиться только на нём. Так странно было видеть, как мои собственные отражения появляются и исчезают по мере вращения зеркал вокруг нас. Они создавали узоры, затем снова рушили их, смещаясь в очередной раз.

— Боюсь, это невозможно. Отсюда нет выхода, пока зеркала движутся. И пробыв в лабиринте зеркал совсем недолго, можно совершенно сойти с ума, — ответил он.

Глава 28

— Я вижу выход, — сказала я, показывая на место слева от себя. Через каждые несколько секунд тьма за пределами этого ужасного лабиринта дразнила меня, когда между вращающимися и движущимися панелями появлялись просветы. — Нам просто нужно пробраться в пространстве между зеркалами, пока они движутся.

Papa покачал головой.

— Это не сработает. Этот лабиринт очень хорошо продуман. Если ты уйдёшь с центра и пойдёшь между вращающихся стёкол, то пути, которые перед тобой откроются, всегда в итоге приведут тебя обратно сюда. Отсюда никак не выбраться, если кто-нибудь не активирует основной коридор.

— Кто создал эту ужасную штуковину? — спросила я, пока Papa смотрел на зеркала.

Он ответил печальной улыбкой.

— Это не лучшая из моих идей.

— Ты изобрёл это? — я развернулась, чувствуя, что моя голова начинает кружиться. — Ты совсем с ума сошёл?

Он покачал головой.

— Возможно, — он переключил внимание обратно на меня. — Но я выиграл пари.

— Милостивый Боже, что это было за пари?

Papa вскинул руки так, как делает человек, который не знает, что ещё сделать.

— Мне бросили вызов — создать лабиринт, из которого невозможно сбежать. И я это сделал. Оглядываясь назад, дразнить пленника проблесками свободы — немного жестоко, но поверь мне, это всё иллюзия. Ни один мужчина не может протиснуться сквозь эти просветы, — он сделал шаг вперёд и выглянул наружу, но панель внезапно сместилась и повернулась, заставив его посмотреть в лицо своему отражению. — Больше половины Ордена пыталась сбежать из этого лабиринта. На кону стояли солидные ставки. И ни одному это не удалось. Мы в ловушке до тех пор, пока Буше нас не выпустит.

Я наблюдала за зеркалами; некоторые из них двигались с поразительной быстротой. Если мужчина окажется между ними, его раздавит.

С другой стороны, я-то не мужчина.

— Я маленькая, — прошептала я. Мне придётся быть осторожной и двигаться быстро.

— Что-что? — переспросил Papa, не расслышавший из-за лязга движущейся машины. Я не вняла его словам. Вместо этого я последовала примеру Уилла. Он нашёл одно-единственное место, позволившее ему просунуть руку сквозь лезвия нашей клетки. Если я буду наблюдать достаточно внимательно, то возможно, сумею выбрать идеальный момент и нужный просвет, чтобы протиснуться на свободу.

Я медленно пошла по кругу, наблюдая и считая. Панели пыльного стекла и металла двигались передо мной, дразня меня моим же отражением. Выглядела я плачевно. Мои волосы совершенно растрепались и торчали как попало, едва удерживаемые шпильками. Платье бедной Мари Маргариты превратилось в лохмотья. И всё же я выглядела далеко не так плохо, как Papa. Я боялась, что он снова упадёт. В горле у меня пересохло. Целую вечность у нас во рту не побывало и капли воды. Это сказывалось на Papa.

У нас мало времени. Буше вернётся за нами сразу же, как только бойлер начнёт кипеть. Я сделала глубокий вдох. Я не могла допустить, чтобы спешка повлияла на меня. Мне надо сохранять ясную голову.

Я выдохнула и остановила взгляд на одном месте в лабиринте, когда там показался наиболее широкий просвет. Я видела факел, мерцавший на колонне за ним. Я не отводила взгляда, наблюдая, как зеркала отрезали его из поля зрения, затем снова показали. Поддерживая ритм, я притопывала ногой в ритме машины.

Как поток нот на странице, механический ритм открылся передо мной. Теперь я двигала рукой, похлопывая по воздуху и отсчитывая периоды передышки, те паузы в движении, когда мой путь был свободен.

— Что ты делаешь? — спросил Papa.

Есть. Я могу это сделать. Я повернулась к Papa.

— Я пойду через зеркала.

— Мег, тебя раздавит, — он взял меня за обе руки и отвёл от просвета. — Я не могу позволить тебе сделать это.

— Придётся, иначе они убьют нас обоих ещё до того, как закончат своё дело. Это наш единственный шанс. Я справлюсь, — я повернулась обратно лицом к просвету. Носок моего башмака наступил на подол. Нет, так я не могла идти.

Я нагнулась и вытащила нож Уилла из ботинка, затем с его помощью отрезала чрезмерно длинные юбки и тяжёлые рукава платья.

— Мег, что во имя всех святых ты творишь? — воскликнул Papa, явно шокированный видом кружева моих панталон, которые доходили до колен. Я сбрасывала с себя ткань так, как бабочка избавляется от кокона. Вскоре всё лишнее оказалось у моих ног.

— Я не могу рисковать, потому что моё платье может застрять, или я сама споткнусь о подол, — я отодрала последние лишние клочки рукава, затем отрезала от ткани тонкую полоску и крепко перевязала ею волосы. Внезапно я почувствовала себя… вновь собой.

— У меня не хватит сил последовать за тобой, — Papa взял меня за руку. В его глазах ярко горела тревога.

— Я опущу рычаг сразу же, как выберусь отсюда. Не волнуйся, Papa. Я справлюсь, — я мысленно прокручивала ритм, повернувшись обратно к тому примеченному факелу. Я напрягла ноги, ощущая их силу и пружиня на пятках в ритме движущегося стекла.

— Будь осторожна, — сказал Papa, но прежде чем он успел произнести что-либо ещё, я ринулась в просвет.

Зеркальная панель передо мной сместилась. Я повернулась вполоборота и скользнула вперёд, сделав своё тело как можно более плоским, пока вторая панель проходила за моей спиной. Я едва успела поднять руку прежде, чем панели сомкнулись, едва не стиснув мою ладонь в тесном шве.

У меня не было времени паниковать. Очередной просвет. Очередной поворот. Я чуть не потеряла равновесие, прыгнув вбок, затем метнулась вперёд. Мне нужно было держать факел в поле зрения, помнить ритм.

Зеркало прошло передо мной. «Вперёд! Нет, выждать!» Ещё одна панель прокрутилась и остановилась передо мной. Я едва не врезалась в неё. Вот теперь вперёд. Я снова прыгнула и резко замерла. «Вперёд. Выждать. Раз, два, пауза, прыжок!»

Зеркала выстроились, образуя длинный коридор, и я перешла на бег. Мои ботинки громко стучали по металлическому полу, пока я неслась к закрывающемуся просвету. Края зеркал сдвигались всё ближе и ближе к факелу, угрожая отрезать мой единственный путь к свободе.

Я почувствовала, как нож начинает выскальзывать из ботинка, затем услышала звон, с которым он покатился по полу. Я дрогнула буквально на мгновение, но это лишило меня инерции. Я не хотела терять своё единственное оружие. В этот самый момент передо мной неожиданно пронеслось зеркало. Я оглянулась назад, надеясь схватить нож прежде, чем панель вновь повернётся, но другое зеркало двинулось вперёд и сокрушило нож в шве между панелями.

Нет.

Мне показалось, будто моя последняя связь с Уиллом разлетелась на куски.

Панель передо мной сдвинулась, и я тоже не стояла на месте.

Сделав вдох, я побежала. Мои расчёты ритма сбились, но я должна была преодолеть последний просвет. Он сокращался, делаясь опасно узким. Я вытянула руку, затем прижалась спиной к зеркалу и проскользнула за доли секунды до того, как шов захлопнулся, стиснув мою юбку и быстро потащив за собой, не желая отпускать.

Я схватилась за уже истрепавшуюся ткань и рванула её, образовав длинный разрез по боку юбки.

Повалившись на пол, я хватала ртом воздух, и мне казалось, что мои лёгкие горят.

«Я справилась».

— Мег? — голос Papa звучал таким отдалённым. Мне нужно спешить.

Я побежала к рычагу, которым Оноре открыл коридор в лабиринт, но тут же остановилась.

— О нет, — он обмотал нашими цепями и кандалами весь рычаг. Тяжёлый замок удерживал рычаг на месте. Я потрясла его. Он не поддавался, потому что цепь была продета через шестерёнки в его основании. Papa в ловушке. — Papa? — крикнула я, приходя в ужас от мысли, что сообщу Хэддокам о своём освобождении. — Papa, на рычаге цепи и замок. Я не могу тебя выпустить.

Я не знала, слышал ли он меня. Я не хотела кричать ещё громче. Я выглядела ещё один сдвигающийся просвет и посмотрела на него. На его лице отражался шок и облегчение. Затем он улыбнулся, и я увидела его гордость. Он покачал головой, словно от изумления или неверия, и что-то сказал. Я не расслышала его слов, но прежде чем просвет закрылся, я прочитала по губам одно слово.

— Иди.

Я должна найти помощь. Я повернулась спиной к кружащему лабиринту и внезапно оказалась лицом к лицу с Джозефиной. Она выглядела такой же удивлённой, как и я, и расставила руки в разные стороны, точно я застала её врасплох.

Мы смотрели друг на друга, не шевелясь, и казалось, что за эти доли секунд миновали целых три столетия.

В моей голове пронёсся миллион мыслей. Самая громкая из них твердила мне броситься вперёд, схватить её, швырнуть на землю и как-нибудь заткнуть прежде, чем она успеет предупредить остальных. Этот инстинкт атаковать кричал на меня. Я оставалась застывшей, неспособной пошевелиться, как олень перед гончими.

Уголок её губ приподнялся самую чуточку. Даже Мона Лиза лыбилась как идиотка в сравнении с этой небольшой переменой в каменной наружности Джозефины.

— Ты сбежала, — с придыханием произнесла Джозефина.

У меня ещё был шанс. Мы были практически равны, и в изодранном платье я могла двигаться также свободно, как она.

— Я собираюсь позвать на помощь. И не позволю тебе остановить меня.

Она едва заметно сдвинула ботинок по каменному полу, шире расставляя ноги.

Джозефина покосилась в сторону входа на слоновье кладбище.

— Ты не сумеешь пробраться по туннелям, — сказала она.

Я не была уверена, предупреждение это или угроза. Терять мне было нечего. Приподняв руки в примирительном жесте, я взмолилась к ней.

— Помоги мне. Если мне удастся добраться до Академии, я сумею остановить это, но если Буше добьётся успеха, никто не спасётся. Погибнут тысячи. Сколько ещё дочерей будут обречены остаться без отцов?

Карие глаза Джозефины широко раскрылись, и этот проблеск эмоций мало что выражал, но это уже что-то. Там что-то жило. Боль, и я готова была поклясться, что видела злость. Если она не чувствовала эту злость, тогда в ней осталось ещё меньше человечного, чем в её отце, потому что я ощущала это вместо неё. С ней ужасно обращались, и это несправедливо.

— Ты знаешь, каково это — терять близкого человека, — настаивала я, давя на рану.

Она медленно вдохнула.

— И я тоже, — добавила я, ощутив боль этого признания в груди. Её отец убил моего, и тем не менее, мне нужен союзник, а не ещё один враг.

Из другой комнаты раздался пронзительный свист. Джозефина резко вскинула голову, и я тоже. Бойлер готов. Время истекло. Я чуть сдвинулась вперёд. Если она не на моей стороне, то мне надо как-то помешать ей предупредить остальных. Я не могла больше задерживаться.

Наши взгляды встретились.

Я переступила с ноги на ногу, готовясь схватить её.

Когда я бросилась на неё, она развернулась с поразительным проворством и рванула как лиса, за которой гнались гончие. Она опередила меня, стремительно несясь к туннелям.

— Проклятье, — выругалась я себе под нос, ринувшись за ней, но споткнулась и попыталась вновь обрести равновесие на ходу. Мне не стоило доверять ей, не стоило даже задумываться над этим. Моё колебание стало моей погибелью. Она скажет остальным. Мне нужно выбираться как можно быстрее. На кону стояло так много, а помощь так близка.

Если я снова её поймаю, то уже не буду медлить.

Я гналась за Джозефиной через кладбище Развлечений, остановившись ровно настолько, чтобы дёрнуть за узорный хребет дракона. Хребет завершался острым шипом и крючком, типичным для восточных дизайнов, а мне это послужит отличной пикой.

Я побежала вперёд через арочный проем, но уже нигде не видела Джозефину. Замедлившись, я прислушалась.

Вместо торопливых шагов бегущей девушки я услышала скрипящий звук, за которым последовали тяжёлые шаги.

Я обернулась на туннель, который вёл в комнату с заводным поездом, затем тут же отстранилась и спряталась в тени.

Оноре толкал тележку с топливом прямо в мою сторону.

Я притаилась за одним из огромных механических медведей. Оноре, похоже, не спешил. Видимо, он не поговорил с Джозефиной. Она как будто растворилась в воздухе. Но она не нашла и не предупредила Оноре. Это уже что-то. Буше находилась позади меня в комнате с джаггернаутом.

Никто из них не знал, что я на свободе.

Это моё единственное преимущество.

Если я сумею проскочить мимо Оноре, то по длинному туннелю доберусь до Академии и приведу помощь.

Но Papa по-прежнему заточён в зеркалах, а бойлер джаггернаута уже пребывал в рабочей готовности. Они сотворят с ним неслыханные зверства, и он этого не переживёт. Буше ждала возможности сделать это. Я видела по её глазам. Она хотела мести.

Буше, какими бы злобными ни были её махинации, не в состоянии сделать что-либо без своей марионетки.

Я смотрела, как мой дядя проходит мимо меня, совершенно ничего не подозревая. Я не могла допустить, чтобы он и дальше вредил моему Papa.

Мои руки крепче сжали шип. Его вес казался внушительным, солидным. Этот мужчина убил мою семью. Он не заслуживал милосердия.

Я с криком метнулась вперёд, замахнувшись шипом и обрушив его на затылок дяди проворным ударом, который угодил на его плечо сзади.

Я ожидала услышать хруст кости. Вместо этого шип громко звякнул, и ударная сила отдачи едва не выбила оружие из моих рук.

Монстр резко повернул голову, и его механический глаз полыхнул красным, пока он смотрел, как я отшатываюсь назад. Шип зацепился за его рубашку и повис, раздирая ткань, а затем и вовсе свалился на пол.

Половина его спины оказалась покрыта пластинами гладкого металла, которые охватывали его плечо и спускались по груди, заслоняя сердце. Это выглядело как комплект брони, но более искусно облегающий. Он повернулся, и сдвигающиеся пластины металла выглядели почти живыми, растягиваясь и открывая заводные механизмы под ними.

Милостивый Боже, он уже не человек.

Он рассмеялся холодным, железным смехом с какими-то скрежещущими отголосками. Затем ринулся вперёд и схватил меня за горло.

Глава 29

Безжалостная хватка Оноре душила меня. Я не могла сглатывать или дышать. Он подтащил меня к себе. Всё это время шестерёнки вокруг красного глаза крутились и вращались, пока его взгляд скользил по моему лицу.

— Мне стоит убить тебя сейчас? — спросил он, сжимая крепче. Перед моими глазами заплясали чёрные точки. Я царапала его ладонь и как можно сильнее пинала по ногам. Я чувствовала себя такой слабой, и мои ботинки тщетно отскакивали от его лодыжек. — Мне отдали приказ.

— Тебе приказали поместить меня в лабиринт, — прохрипела я. Я не знала, до какой степени механические части мужчины взяли верх над его рассудком. Последние отданные ему приказы подразумевали оставить меня в живых.

Он отпустил меня, и я рухнула на землю, закашлявшись. Мне казалось, что я до сих пор не могу сглотнуть. Мои челюсти ныли, голова пульсировала, но перед глазами начало проясняться.

— Толкай тележку, — рявкнул он мне. Ему не было необходимости говорить что-то ещё. «Иначе умрёшь» достаточно явно прозвучало в его словах. Он осмотрел кончик шипа и поднял его с земли.

Он пока не будет меня убивать. Я нужна им живой. Если он убьёт меня, Papa скорее умрёт, но не подчинится какой-либо угрозе. Они продержали его несколько лет, и до сих пор не сумели его сломать. Но сейчас он слаб, на грани краха. Если они будут пытать его, он погибнет.

Пока мои лёгкие дышали, мне нужно сохранять голову на плечах. Только так я смогу найти способ сбежать.

Но «живая» и «невредимая» — это две совершенно разные вещи.

Я опёрлась на ручку тележки, чтобы встать, затем постаралась толкнуть её вперёд. Ржавый металл впивался в мои ладони, раздражал нежную плоть и вызывал жжение. Я навалилась всем весом вперёд, но тележка весила больше, чем я, и пришлось с силой толкнуть её бедром, чтобы она хоть немного продвинулась по неровному каменному полу.

Кончик шипа впивался в мою спину, как пчела, жалившая меня прямо под лопаткой. Пусть это был всего лишь кончик, но одно неверное движение, и металл вопьётся в мою плоть. Это всё равно что стоять на виселице, уже с петлёй на шее. Стиснув зубы, я старалась сохранять инерцию нагруженной топливом тележки, толкая её по слоновьему кладбищу.

Моя спина ныла, мышцы рук горели и дрожали. Боль пронизывала мои ноги на каждом шагу. Огромные механические создания смотрели на меня, и я ощущала тяжёлое осуждение в их безжизненных взглядах, словно я должна была бороться. Рукоятка тележки и шип у спины заперли меня в ловушку.

Я не знала, могла ли я продолжать бороться. Я не знала, достаточно ли я сильна. Я противилась своему плену, но Буше опережала меня на каждом повороте.

Надо было подождать, пока Оноре пройдёт, а потом прокрасться по туннелю. Не стоило играть в героя.

Но это могло стоить Papa его жизни.

Я не знала, что делать. Я оказалась в ловушке, без друзей, достаточно близко к дому, чтобы вонь Темзы окрашивала воздух, но всё же я не видела выхода.

Колесо тележки налетело на неровный камень и остановилось так резко, что собственная инерция швырнула меня на рукоятку, выбив весь воздух из лёгких. Я упала грудью на уголь.

Шип ткнул меня в спину, пронзая мою плоть, и я закричала.

Оноре отдёрнул шип, но боль продолжалась, и моё тело затряслось. Холодный воздух тёмного помещения ощущался как лёд на моей потной коже. Я чувствовала, как липкая кровь просачивается в корсет. Каждая моя мышца дрожала, пока я силилась подняться. Ногу пронзило судорогой, и я упала на одно колено.

— Довольно! — рявкнула Буше на Оноре. — Возьми тележку и займись топкой. Потом приведи ко мне старика.

Я не потрудилась поднять взгляд, когда подол роскошного платья Буше очутился передо мной. Она протянула руку в холодной перчатке и приподняла мою голову. Стиснув подбородок, она заставила меня посмотреть на её морщинистое лицо и свирепые холодные глаза.

— Ты скользкая как угорь. Вставай, — она оттолкнула мою голову в сторону. Я не пошевелилась. — Я сказала, вставай.

Я позволила всей своей ненависти вылиться наружу, пока она не окружила меня подобно ауре пламени. В ней я черпала силу. Всё моё тело болело, но я знала причину боли, и потому могла позволить этому ощущению струиться по мне, но при этом не поддаваться ему. Пока я чувствую боль, я знаю, что жива. Я встала.

— Боже, что случилось с твоим платьем? — спросила Буше, обходя меня по кругу.

— Я его усовершенствовала, — я не могла бежать. Оноре поймает меня слишком быстро, и я не могла заполучить ещё одну рану в спине.

Буше неодобрительно цокнула языком.

— Честно говоря, дорогая моя, это надругательство над всеми правилами приличия, — её голос отражался от стен. — Жаль, что мы с тобой оказались врагами, — сказала она. — Я была бы рада иметь внучку вроде тебя — умную, находчивую, сильную.

— У вас есть внучка, — сказала я, когда она встала передо мной.

Она отвесила мне жёсткую пощёчину. В моём ухе зазвенело, зубы стукнули друг о друга, кожа как будто загорелась пламенем. Я подняла голову, держа спину прямой и глядя снизу вверх на женщину, которая была ниже меня ростом.

Она выглядела так, будто играла в карты за чаепитием. Ни единая прядка её седых волос не выбивалась из причёски, тогда как мои влажные локоны липли ко лбу, лезли в глаза, щекотали нос.

— Как и говорила, жаль, что ты так верна своему дорогому деду. Девушку с таким потенциалом должен наставлять тот, кто её достоин, — Буше склонила голову набок.

— Кто-то вроде вас? Спекулянтка и убийца?

Она снова подняла свою костлявую руку, но я не дрогнула. Вместо этого я пригвоздила её взглядом. Она поджала губы, затем вновь улыбнулась, и холодное выражение растворилось в её расчётливых глазах.

— Я совершила выдающиеся поступки, — сказала она. — Я вернула своего сына, когда он находился на грани смерти. Я сама сколотила своё состояние. Я выжила, а теперь я спасу мир от войны. Если это принесёт мне прибыль, так тому и быть, — она снова обошла меня по кругу. — Несправедливо было возлагать бремя позора моего отца на меня. Я не была виновата в этом.

В какой-то момент я могла бы посочувствовать ей, одинокой и ждущей ребёнка.

— Вы правы. Вы не должны были платить за грехи своего отца. Вы давным-давно наделали своих грехов.

В этот самый момент пришёл Оноре, подталкивавший моего деда вперёд шипом. Papa увидел меня и задёргался в своих цепях.

— Что они с тобой сделали?

— Шевелись, иначе я опять её пырну, — прорычал Оноре.

Буше толкнула меня обратно к задней комнате, и я пошла, ощущая родство с теми, кто шёл на гильотину. Papa сдвинулся, занимая место между мной и острым концом шипа.

— Где это твоё никудышное отродье? — пожаловалась Буше. Оноре не ответил, но Papa напрягся при упоминании Джозефины.

Мы прошли под лезвиями в пасти ужасной машины. Я видела своё отражение в лезвиях, смягчавшееся слоем пыли и ржавчиной, которая испещряла заострённые края. Между вращающимися острыми косами свисали клочья паутины. Они зловеще покачивались, когда мы проходили мимо.

Я забралась по зубцам массивной шестерёнки, затем продолжила подниматься по приставной лестнице на вершину. Перекладины были холодными и грубыми под моими руками, моя хватка и ноги всё ещё казались слабыми. Я заставляла себя сосредоточиться на вершине башенки. Я никогда не видела столь плотной металлической обшивки. Она покрывала внутренности машины, за исключением нескольких небольших дырок, расположенных через промежутки — отверстия для ещё большего количества оружия. Казалось, что каждая заклёпка в этой машине источает смерть.

И мы находились здесь, не имея возможности сбежать.

Наверху мы выбрались на широкую платформу.

Я как можно быстрее осмотрелась по сторонам. Платформу окружали невысокие перила, которые становились выше впереди, где за защитным щитом находилась панель управления. В задней части джаггернаута какое-то злобное с виду устройство крепилось к краю перил и поднималось так же высоко, как и вентиляционные трубы бойлера. Две огромные шестерёнки были встроены в башню с обеих сторон основания устройства. Это немного напоминало мне огромную птицу — что-то вроде огромного аиста или журавля, свернувшегося и спящего в задней части джаггернаута.

— Прикуй девчонку к перилам. Она причинила достаточно проблем, — Буше повернула колесо, пока мой бастард-дядя застёгивал массивные кандалы на моём запястье, а другой конец крепил к трубам перил, позволяя длинной цепи собраться витками у моих ног. — А Генри посади на цепь там, — она показала на платформу у перил на другой стороне.

Буше взяла ключ Papa, висевший у неё на шее, и подошла к панели возле пульта управления. Она убрала пластину, и под ней я мельком увидела менее искусно выполненную версию запирающего механизма, который изобрёл Papa.

— Ну а теперь, — начала Буше. — Кто пожелает отпереть эту машину для меня? — она повернулась ко мне. — Как насчёт тебя?

— Никогда, — я наградила её гневным взглядом.

Оноре забрался на птицевидную конструкцию в задней части джаггернаута и взялся за пульт управления. Гигантский аист ожил, поднявшись и изогнувшись в сторону. Шестеренки в его основании закрутились и нацелились прямиком на Papa. Голова ужасного, похожего на аиста устройства начала светиться горячим белым светом. Papa выпрямился в полный рост и спокойно смотрел на эту штуку.

— Никогда — это очень долгий период, — сказала Буше, стоя спереди, возле пульта управления джаггернаутом. — Особенно когда ты смотришь, как твой дорогой дед умирает медленной и болезненной смертью, и плоть сползает с его костей, — она провела рукой по спине Papa, и он резко дёрнул плечом, вырываясь из её хватки.

— Какой демон в тебя вселился, Крессида? — потребовал Papa. — Раньше в тебе было хоть немного человечного.

— И что мне это дало? Я была наивной и глупой девчонкой. Теперь я знаю, как устроен мир. Он движим страхом. Контролируй страх, и будешь контролировать людей, — она любящим движением погладила пульт управления джаггернаутом. Вся невинность и милость по-прежнему присутствовали в каждой морщинке и мягком завитке седых волос на её голове. — А теперь скажи мне, дорогой мой и любимый. Ты боишься?

Я не могла помыслить, как кто-то, обладающий столь безобидной внешностью, может быть таким извращённым внутри. Она повернулась ко мне, и тогда я поистине увидела глубины тьмы, которая её поглотила. Она улыбнулась, и на морщинистых щеках проступили ямочки.

— Что насчёт вас, мисс Уитлок? Вы боитесь? Не сомневайтесь в силе луча смерти. Он сосредотачивает жар и свет подобно божеству. С такого расстояния ваш дед может погибнуть за несколько мучительных секунд. Но это бы испортило удовольствие наблюдения за тем, как он умирает медленно, когда интенсивность луча настроена на медленный, мучительный жар. Я отдала приказ сжечь ваших отца и мать. Не думайте, что я стану колебаться.

Волна ужаса заставила моё сердце взметнуться к горлу и скрутила мои внутренности такими узлами, что мне отчаянно захотелось опуститься на пол и корчиться до тех пор, пока я не смогу дышать.

Я не смогу смотреть, как умирает мой Papa. Не сейчас, не после всего, что мы сделали. Мы так близки к свободе. Но весь мир лежал на наших плечах. Если эта ужасная машина когда-либо окажется на свободе, война станет ещё более невыносимым кошмаром, чем сейчас — солдат будут сжигать, рассекать на куски, расстреливать. Кровь потечёт реками, и всё это будет на моей совести.

Я встретилась взглядом с Papa. Его лицо оставалось стоическим, но я увидела едва заметный кивок. Его глаза выражали умиротворение. Он был готов отойти в мир иной.

Само собой, я вскоре последую за ним.

По моей щеке скатилась слеза. Я больше никогда не увижу Уилла. Я никогда не проживу жизнь, ради которой я стольким пожертвовала. Я не хотела умирать. Вопреки всему, во что я верила, я боялась, что всё закончится прямо сейчас, и для меня больше ничего не останется.

Я никогда не возьму на руки ребёнка Оливера и Люсинды.

Я никогда не увижу Питера или остальных моих друзей, и даже Дэвида, которого я по-прежнему считала другом. Они даже не узнают, что со мной случилось. Я останусь горсткой высохших костей в тёмной дыре, где прекрасные вещи брошены во тьму и забыты.