Тень моей матери

Генри Лу. Тень моей матери

Рука матери крепко сжимает мою ладонь, мои шаги кажутся робкими и неуклюжими рядом с её уверенной поступью. Хотя я ростом почти до её плеча.

– Каролина, держи голову выше, – напоминает мне мать.

Толстяк перед гастрономом плюет в нашу сторону, чтобы показать своё презрение. Когда мы проходим мимо, я спиной чувствую его полный ненависти взгляд.

Наши ноги с тревожным шорохом давят осенние листья. Время от времени заходящее солнце пробивается сквозь облака, пытаясь согреть наши озябшие плечи. Как всегда в такие моменты, мой взгляд прикован к тени моей матери, движущейся вместе с нами по мощёной булыжником улице: неровная по краям, стройная, элегантная.

Я горжусь тенью моей матери.

Несколько молодых парней курят перед баром. Одинаковые короткие спортивные стрижки, значки с изображением Тени Распятия. Их сливающиеся тени на тротуаре похожи на грозного хищника. Они с похотливыми ухмылками оглядывают мою мать.

– Вот идёт мать Тереза, – плотоядно хихикает один из них, – я могу купить тебе выпить?

Мать не замедляет шаг. Даже не взглянув на него, она говорит:

– Можешь, если купишь гамбургер для моего ребёнка.

Я съёживаюсь, удостоившись беглого взгляда. Таким смотрят на сбитую машиной собаку.

– Сука! Шлюха! – кричат они ​​в спину моей матери. Солнце мгновенно прячется за облаками, как будто смущенное витающей в воздухе бранью. Ветер внезапно усиливается, он подбирает с мостовой мелкий сор и швыряет в сторону сквернословящих мужчин.

Я повисаю на руке матери, и ускоряю шаг, чтобы не отставать. Её губы решительно сжаты, а взгляд устремлён вперёд, на ворота тюрьмы.

Однажды, когда мне было четыре года, я пришла домой после игры с соседскими детьми, убитая горем и рыдающая. Это был яркий летний день, и солнце горело высоко в небе.

– Что случилось, дорогая? – Мать опустилась на корточки, чтобы вытереть слёзы с моего лица. Но слёзы не останавливались, лились как из фонтана.

– Мамочка, почему у меня нет тени? – спросила я её. Я обнаружила это, когда мы стали играть в театр теней. Когда подошла моя очередь, я ничего не сумела сделать.

– Посмотри! – я приоткрыла переднюю дверь и высунула руку в залитый солнцем дверной проём. На полу не появилось ни единого пятнышка.

– Вытяни руку, мамочка.

И когда она это сделала, тёмный силуэт её руки отобразился на полу.

– Видишь? – я вновь залилась слезами.

Мама взяла меня на руки и крепко обняла. Я поняла, что она давно знает, что я родилась Обестененной.

Она поцелуями осушила мои слёзы и сказала, что никогда не оставит меня. Пообещала всегда быть рядом.

– Смотри, – она указала на свою тень, – моя тень и твоя тоже. Наша общая.

Тогда в дверях появился мой отец. Не отпуская меня, свободной рукой мама обняла отца. Продолжая крепко принимать нас к себе, мать указала на тонкую тень на полу. – А ещё моя тень и твоего отца тоже.

Я посмотрела на нашу общую тень и впервые поняла, что у моего отца тоже нет тени.

Ситуация изменилась во второй половине моего первого учебного года. Мне больше не разрешалось ходить в школу по месту жительства. Вместо этого приходилось совершать долгую поездку на автобусе, чтобы посещать временно созданную школу, устроенную для Обестененных детей в трейлерном парке. Нам с отцом больше не позволялось общаться с имеющими тени людьми. В супермаркетах, ресторанах, общественных банях и на общественном транспорте мы должны были находиться в специально отведённых зонах. Мы должны были носить выданные правительством нарукавные повязки, идентифицирующие нас как Обестененных.

Из нашего учебника мы узнали, что мы были Обестененными потому, что наши предки предали Бога. Они были неверными, поэтому Бог забрал у них тени, чтобы их самих и их потомков было легко отличить.

Мой отец потерял работу во французском ресторане, когда владелец решил, что работа Обестененного повара может нанести ущерб репутации заведения. Вскоре после этого он был арестован за то, что отказался носить повязку, об этом донесли незнакомые люди, заметившие его на улице.

Из нашего учебника мы также узнали, что нам повезло жить в добрейшем для Обестененных людей государстве на земле. В других странах нас просто сожгли бы до смерти. Но здесь нас всего лишь просили покаяться. Сегрегация была предназначена для того, чтобы ничто не мешало нам покаяться в одиночестве.

Религиозные проповедники каждый день твердили по телевизору: «Что вы видите на земле, когда шагаете в свете Божьей славы? Вы видите собственные ничтожные тени. Ваша тень – ваш контракт с Богом. Если у вас нет тени, вы предали Бога. Поэтому вы прокляты и должны покаяться».

И я прочитала немало сказок о детях, которые были рождены Обестененными, но в конечном счете получили Божий Дар Тени, раскаявшись в своих грехах, добросовестно соблюдая закон о сегрегации.

Но моя мама решила остаться женой Обестененного человека и матерью Обестененного ребёнка и, следовательно, утрачивала все привилегии, дарованные законом людям с тенью.

Мой отец оказался неисправимым бунтарём. Он снова был арестован вскоре после того, как отсидел пару лет за отказ носить повязку. На этот раз, по обвинению в сговоре по подготовке убийства Верховного Судьи. Верховный Судья – тот парень, который придумал известную фразу: «Мы считаем самоочевидной истиной, что все люди созданы равными, при условии, что у них есть свои тени на земле».

Возле ворот тюрьмы стоит в ожидании дюжина женщин и детей. На женщинах поношенные фартуки или комбинезоны, а дети в грязных лохмотьях, их лица болезненные и измождённые, тела искорёжены лишениями, а глаза безжизненны как побитые фрукты.

Они сразу замечают тень моей матери, единственную в толпе. Их взгляды на мгновение останавливаются на мне, прежде чем скользнуть вниз по моим ногам в поисках тени. Когда они её не находят, то больше не смотрят на меня. Снова и снова они недоверчиво глядят на тень моей матери. Мать неопределенно улыбается в ответ.

Когда ворота наконец открываются и из них выходит шатающийся Обестененный человек, нас поражает его слабая походка и чувствующийся издалека запах гниения. Женщины и дети склоняют головы в отчаянии и расходятся. Очевидно, что он не похож на тех, кого они ждут.

Моя мать остаётся на месте, обменявшись долгим взглядом с приближающимся человеком.

– Он не мой отец, – говорю я.

– Знаю, – отвечает мать. – Но он твой дядя.

Это ложь. У отца не могло быть так много братьев. В первый день каждого месяца мы приходим сюда, чтобы увидеть, нет ли среди освобожденных узников нашего отца. Но мы больше так его никогда и не увидели. Но всякий раз, когда из тюремных ворот выходит человек, которого никто не встречает, моя мама говорит мне, что он мой дядя, и берёт его к нам домой. К счастью, эти люди долго не живут. На самом деле, они, как правило, умирают в течение месяца. В противном случае, мы не смогли бы выжить при том скудном количестве еды, что удаётся раздобыть и принести домой матери.

Так или иначе, я привыкла пожимать руку очередному Обестененному незнакомцу и называть его дядей. Когда мы идем домой – новый дядя между нами, его тощие руки на талии моей матери и моих плечах – я всегда указываю на тень моей матери и говорю:

– Смотри, это наша общая тень!

Но я всё равно немного обижена на этих дядей. Это из-за них мы всегда голодаем. Это они причина того, что мужчины на улице называют мою маму шлюхой.

Я боюсь, что расту слишком быстро. Я хочу прятаться в тени матери так долго, как только смогу.