Часть первая УДАР В СПИНУ

I

На это надо было решиться. Белов уже не помнил, когда такое простое и очевидное решение требовало от него стольких сил. Странное чувство, чем-то отдаленно похожее на зависть, шевельнулось в груди. Он был вынужден признаться себе в том, немного завидует. Самым обычным, простым людям, которые, приходя с работы, могут себе позволить расслабиться и ни о чем не думать. Тем самым простым русским мужикам, которых ждет тарелка горячего борща и ласковая жена, вытирающая руки о передник.

Он знал, что это так. За примером далеко ходить не надо. Дела на комбинате шли в гору. Нервозность, терзавшая всех — начиная от водителя погрузчика и заканчивая менеджерами высшего звена — постепенно куда-то исчезла. Рентабельность производства только за последний год выросла на четыре с половиной процента. Рабочие получали зарплату — весьма высокую даже по столичным меркам — в срок и без задержек.

Белов сразу определил, какая сумма из дохода пойдет на социальные нужды. «Незачем изобретать велосипед, — рассуждал он. — Все это уже было. Почему у Путилова или Саввы Морозова была такая высокая производительность труда? Потому что они в первую очередь думали не о высоких прибылях, а о тех людях, которые эту прибыль обеспечивают. Вот и все. Это проще, чем дважды два — четыре».

Самое главное — люди. Эту простую истину Белов усвоил уже давно. Наверное, он всегда это знал, но вот так четко сформулировать смог только сейчас, когда на его директорские плечи легла ответственность за судьбы многотысячного коллектива. Он помог странноприимному дому Нила Сорского, выделил деньги на реконструкцию заводского детского сада, открыл для рабочих два современных спортзала и бассейн.

Белова раздражало, когда о русских говорили как о самой пьющей нации. Люди пьют от безделья и безысходности. Не все могут увидеть перед собой четкие цели — такие, к которым стоило бы стремиться. Сам-то он эту цель видел; значит, и другим мог показать. В. ближайших планах было открытие многопрофильной спортивной школы, чтобы привлечь туда ребятишек из проблемных семей, а то и вовсе сирот-беспризорников, что во множестве скитаются по городам и весям России.

Федор Лукин загорелся этой идеей и теперь целыми днями бродил по Красносибирску, отлавливая чумазых бомжат.

— Ты вот кошелек у тетки украл, — ласково гудел он, наставляя на путь истинный очередного хулигана, грозу окрестностей, — а братья-то Кличко, поди, кошельки не воруют. Им. это без надобности. Хочешь быть таким, как они? Приходи в Дом Сорского, поговорим. А потом я тебя в школу определю. В спортивную!

Белов и сам не забывал о спорте. «В здоровом теле — здоровый дух», — гласит латинская пословица. Саша соглашался с ней. только наполовину. «Если дух — здоровый, то он обязательно заставит тело соответствовать». Поэтому он два-три раза в неделю изнурял себя долгими занятиями на тренажерах и всегда по пятницам проплывал в бассейне пару километров.

Иногда, увлекшись, он мог погонять в футбол с рабочими. На время игры он превращался просто в Сашу и ничуть не удивлялся, когда слышал: «Санек, пас! Вперед играй! Ну, куда ты лепишь, мазила?!»

Такое тесное общение позволяло ему всегда быть в курсе заводских дел; видеть жизнь комбината изнутри. И ведь, что самое интересное: никто из его товарищей по команде или соперников не пытался придти запросто к нему в кабинет и попросить что-нибудь для себя. Похлопать, так сказать, по плечу: «Саш, помоги!» И Белов считал это очень важным. Хорошим признаком — люди стали обретать чувство собственного достоинства; гордость за свою работу и общее дело. Значит, все шло как надо.

Белов сидел за стоком в своем директорском кабинете и пытался расправиться с одной проблемой. Только эту проблему ему все никак не удавалось решить. Оттого-то и закралось в душу это гадкое, скользкое чувство, напоминающее зависть. Он не мог отпустить в отпуск одного-единственного человека; того самого, который, быть может, заслужил это больше всех. И поделать ничего с этим человеком он не мог, настолько тот был честолюбив и упрям. Ну, как ему можно что-либо приказать? Да никак. Пошлет ведь. Скажет: «Отстань, работы полно. Забот полон рот, а ты о каком-то отпуске».

Конечно, можно было действовать административными мерами. Написать приказ и завизировать его. Поставить круглую печать и сверху написать: принять к исполнению немедленно. Или — быть по сему, как писали российские самодержцы. Только это смотрелось бы по меньшей мере смешно. Наверняка Любочка, его секретарша, тихонько бы прыскала в ладошку, печатая такой приказ. Потому что написать пришлось бы примерно следующее: «Я, директор Красносибирского алюминиевого комбината, отправляю в очередной отпуск… директора комбината, Александра Белова». И размашистая подпись: все тот же Александр Белов…

Ситуация наметилась тупиковая, и Саша не знал, как из нее выбраться. Он понимал, что надо, что он созрел. Надо остановиться, оглянуться, на время прервать эту бесконечную гонку, позволить себе расслабиться, вспомнить о простых и доступных, радостях жизни. И в то же время он чувствовал, что без посторонней помощи ему не справиться. И помощь пришла. В виде обыкновенного телефонного звонка. Серии электрических импульсов, пробежавших через Атлантический океан и пол-Европы…

Белов снял трубку.

— Да, слушаю!

— Саша?

Этот голос был не просто узнаваемым. Его нельзя было забыть.

— Лайза? Ты! Как я… — у него чуть было не вырвалось «как я по тебё соскучился». Саша помолчал и добавил: — Как я давно тебя не слышал. Что у тебя нового?

— Ничего… У тебя так, подозреваю, новостей еще меньше?

— Ну почему же? Я! Мы… — Лайза на том конце провода, за много тысяч миль от Красносибирска, тяжело вздохнула: — Можешь не объяснять. Все твои новости связаны только с работой.

В общем-то крыть Белову было нечем. Оставалось только согласиться.

— Да, ты права. Знаешь, на прошлой неделе…

Лайза перебила его.

— Саша, не хочу тебя обижать… Мне, конечно, очень интересно узнать, какого цвета дым валит из труб Красносибирского алюминиевого завода, но, поверь, я позвонила не за этим. У нас ночь, три часа ночи…

Лайза замолчала, и Белов, опасаясь, что разговор сейчас оборвется, поспешил спросить:

— Ночь? Ты не спишь? Что ты видишь за окном?

В трубке послышался шорох, затем приглушенный звук шагов. «Наверное, она подходит к окну», — подумал Саша.

— Фонари… — ответила Лайза. — Уличные фонари. Знаешь, я им завидую. У них все просто. Они знают, зачем существуют. Чтобы светить. Разгонять мрак.

«Ты тоже…» — хотел было вставить Белов, но Лайза продолжала.

— Чуть выше — небо, фиолетово-черное. Бездна звезд… И они время от времени падают на землю. Такие сверкающие и чистые, что хочется их подобрать и унести с собой. Вот что я вижу, — сказала она печально. — Почему-то у меня такое чувство, словно мне постоянно чего-то не хватает. Понимаешь? Мне казалось, что я нашла; нашла что-то такое, что может наполнить мою жизнь смыслом. А теперь я это упускаю. Точнее… Мне кажется, что мы оба это упускаем…

— Лайза, все в наших руках! — с укором сказал Саша.

— Я тебя очень… очень… — она повторяла это слово на все лады, будто не решалась двинуться дальше, освободить речь и произнести.

— Лайза, я тебя тоже! — воскликнул Белов. — Я приеду! Слышишь?

— Слышу, — сказала Лайза: в ее голосе звучала грусть. — Я это слышала от тебя и раньше…

— Нет, милая, я точно приеду Скоро буду. Что ты скажешь о небольшом отпуске? Ну скажем, две недели? Мне очень хочется увидеть Большой Каньон Колорадо. И гейзеры в Иеллоустонском заповеднике. И Голливуд, и Диснейленд в Орландо, и еще много-много всего. Но только я хочу, чтобы ты была вместе со мной.

— Ты серьезно? — недоверчиво спросила Лайза.

— Абсолютно. Всегда!

— Ты… Приедешь?

— Как только утрясу с визой. Что скажешь?

— Скажу, что это было бы прекрасно.

— Ну вот и чудесно; Я позвоню тебе из Москвы, перед самым вылетом. Ты встретишь меня в Нью-Йорке?

— Где угодно, Саша. Хоть на краю земли.

Белов рассмеялся.

— А разве Нью-Йорк — это не край земли?

— Нет. Вот Красносибирск — это да. Самый край. Дальше только Камчатка.

— Лучик мой, все в мире относительно, — возразил Белов. — Это зависит, откуда смотреть.

— Я хочу, чтобы мы смотрели на все вместе.

— Так и будет! А пока — ложись спать. Очень жаль, что не имею возможности укрыть тебя одеялом и поцеловать перед сном, но поверь мне, очень скоро я это сделаю..

— Тогда мы не будем тратить время на сон, — сказала Лайза, и Белов мгновенно представил ее в этот момент: лукавая улыбка тронула пухлые губы, у наружных уголков глаз появились сеточки таких милых морщинок…

— Согласен. Спи, родная, — нежно сказал он.

— Сплю, — ответила Лайза и положила трубку.

Саша встрепенулся и рывком поднялся с удобного

вращающегося стула. Одна мысль преследовала его постоянно. Но раньше она была где-то позади, на задворках сознания, а теперь, когда Лайза произнесла это вслух… «Мне кажется, мы что-то упускаем…»

— Мне тоже так кажется, — тихо сказал Белов и позвал Любочку.

Люба почему-то не среагировала. Он вышел из кабинета в приемную. Миниатюрная секретарша стояла у окна и поливала цветы. Услышав голос шефа, она поставила лейку на подоконник и смешно вытянула тонкую и очень длинную шею. На языке жестов и поз это означало высшую степень готовности к исполнению обязанностей.

— Садись за компьютер, пиши приказ, — сказал Белов.

Любочка заняла свое место за клавиатурой и размяла пальцы рук, словно пианистка перёд концертом.

— Слушаю, Александр Николаевич, — сказала она, преданно глядя на Белова.

— Пиши. Настоящим приказываю…. Написала? Считать директора Красносибирского алюминиевого завода в отпуске сроком на две недели… На время его отсутствия обязанность директора возложить… — он додиктовал текст до конца. — Причина? Он очень соскучился и хочет немедленно видеть любимую женщину!

— Это писать обязательно? — совершенно серьезно спросила Любочка.

Белов пожал плечами.

— В общем-то нет. Главное, не забывать об этом.

— Хорошо. Я распечатаю и положу вам на стол, — сказала секретарша.

Ее хрупкие тонкие пальчики мелькали над клавиатурой, выбивая веселую дробь. Он вернулся в кабинет.

Едва дверь за Беловым закрылась, Любочка поджала губки:

— Чудит шеф! Так бы сразу и сказал, что на переговоры едет. Любимая женщина! — передразнила она его вполголоса. — Сам женат на своей работе, какая еще женщина, да еще и любимая? Откуда ей взяться?

Дверь кабинета снова приоткрылась, и Белов, наполовину из нее высунувшись, сказал:

— И кстати, Любочка! Закажи мне билет до Москвы. Я улетаю.

— Конечно, Александр Николаевич! Каким классом полетите?

— Любым! Лишь бы поскорее!

Белову улыбнулся своим мыслям и снова исчез за дверью. Секретарша достала из принтера распечатанный приказ (естественно, она использовала стандартную форму), поставила круглую печать и завизировала документ в списке входящих. Дело оставалось за подписью Белова, и она не сомневалась, что он ее поставит. С радостью.

— А может, и впрямь решил отдохнуть? — сказала Любочка вслух. — В конце концов сколько можно работать? Ведь он не железный! — Помолчала и добавила про себя: — И даже не алюминиевый.

II

Борт до Москвы улетал из Красносибирска поздно вечером. Белов приехал в аэропорт один: не хотелось, чтобы его кто-то провожал. Мужчина едет к любимой женщине — это дело интимное, глубоко личное. Багажа у него было немного — стильный вишневый (под цвет ботинок) саквояж из свиной кожи от «Гуччи», вот и все. В саквояже — смена чистого белья, несколько рубашек, носки, платки и дорожный несессер. Все остальное он рассчитывал купить на месте. Пройтись с любимой по магазинам — занятие для него скучноватое, но как ни крути приятное. Конечно, Лайза — дитя своей страны и эпохи, но у какой женщины не загораются глаза при слове шопинг? Разве что у статуи колхозницы, что стоит перед ВВЦ в Москве, да и то, наверное, она была бы рада новому серпу.

Белов прошел регистрацию и стал дожидаться посадки на самолет. Через полчаса автобус отвез пассажиров к лайнеру, Белов занял свое место и приготовился хорошенько выспаться. В Москву они должны были прилететь рано утром. Это хорошо — у него будет время наведаться в американское посольство, и,

если с визой не заладится, останется пара часов для маневра. Надавить на кое-какие рычаги, простому смертному недоступные.

«Простому смертному…». Он задумался и опять ощутил двойственность своего положения. Сила, власть, деньги… Всего этого он добился сам. Причем — дважды. После рокового выстрела в аэропорту он нашел в себе силы, упрямо сжав зубы, снова ползти наверх. На самый верх. И у него получилось. Наверное, потому, что он никогда не оставлял себе путей к отступлению. Действовал прямо и решительно, почти не задумываясь о последствиях. Он исповедовал Наполеоновский принцип: главное — ввязаться в бой, а там видно будет».

Сейчас у него появился повод посмотреть, что же из всего этого получилось. И не только повод, но и время, чтобы осмотреться и попытаться понять, что происходит. Не потому ли он с головой ушел в работу, что опасался остановиться и взглянуть на себя со стороны? Впереди у него было шесть часов полёта: время, более, чем достаточное для размышлений и трезвых оценок.

По салону прошла стюардесса, толкая перед собой тележку с напитками.

— Желаете что-нибудь: есть минералка, пепси, «Байкал»? — спросила она.

Но Белов от всего отказался. Сосед, грузный мужчина с черными кудрявыми волосами, зачесанными поперек головы, чтобы скрыть лысину, с надеждой посмотрел на него. Видимо, он жаждал общения.

— Может, водочки, у меня есть аварийный запас, — спросил он Белова, доставая из нагрудного кармана плоскую металлическую фляжку.

— Нет, спасибо, — ответил тот. — В случае жесткой посадки предпочитаю умереть трезвым.

Стюардесса улыбнулась ему — не как улыбаются пассажирам, а как улыбаются молодому красивому

мужчине, и пошла дальше. Саша отвернулся к окну и принялся наблюдать, как мелкой дрожью подрагивает крыло — двигатели с ревом наращивали тягу, стремясь поднять в небо металлическую птицу.

— Так вы не боитесь летать? — спросил его с завистью сосед.

— Летать? — переспросил Белов… — Нет, летать не боюсь. Падать вот боюсь. Хотя не так страшно падение, как резкое его прекращение.

— Я это и имел в виду, — подхватил сосед.

— Да будет вам, все самолеты в конце концов возвращаются на землю, успокоил его Белов и довольно невежливо отвернулся к иллюминатору.

Меньше всего ему сейчас хотелось бы обсуждать, насколько опасно летать самолетом. Он ушел в свои мысли. «Как я понимаю Лайзу! — думал Саша. — У меня тоже такое чувство, будто я что-то упускаю… Что-то такое, очень ценное. Ну ничего. По крайней мере, ее я не упущу».

Он откинулся на подголовник и прикрыл глаза, сделав вид, что задремал. Лайнер пробежался по взлетной полосе. Белова ощутимо вдавило в кресло. Самолет развил достаточную для отрыва от земли скорость, поднялся в воздух и взмыл к небу. Было в этом что-то символическое: самолет набирал высоту, он не хотел оставаться на земле, потому что его дело — носить людей на крыльях. Летать! Бороздить атмосферу!

Белов был уверен, что это и его предназначение. Он с радостью отдался ни с чем не сравнимому чувству полета. Вроде бы все ничего, но что-то портило ему настроение: Белов прислушался к себе и понял, что это за обстоятельство.

Москва… Он летел в Москву, и миновать ее было никак невозможно. Этот город, с которым у него слишком многое было связано, теперь представлялся Белову недружелюбной, враждебной территорией.

И было понятно, почему. Москва ассоциировалась у него с Бригадой, с Ольгой, с гибелью Коса, Фила и Пчелы. А Красносибирск уже успел стать родным. В нем все было близко, знакомо и… любимо. А вот Москва… Мысли, независимо от воли, свернули на дорогу, которую Саша давным-давно перекрыл запрещающими знаками. Да, все это было. Было и прошло. С тех пор утекло много воды, но след в душе остался навсегда. Даже не след — шрам. Бороздчатый и грубый.

Парадокс! Белов летел из Красносибирска в Нью-Йорк через Москву; по сути, совершал прыжок из своей новой жизни в другую, еще более новую жизнь, и надо же было такому случиться, что пересадка — именно в Москве, где прошлое оказывается сильнее настоящего. Где воспоминания ярче, чем живые люди. Саша вздохнул и закрыл глаза… Он и сам не заметил, как заснул.

В который раз за последнее время ему приснился Фил, Почему, он понял почти две недели спустя, а тогда ему приснился Фил во всей своей красе. В.боксерских трусах, по пояс голый, на широкой груди — струйки честного бойцовского пота. На руках у Фила были боксерские перчатки алого цвета. Левая бровь рассечена и тщательно замазана вазелином. Губы распухли, под носом — мелкие капельки крови, но он улыбался.

— Белый! — сказал Фил. — Побеждает тот, кто не сдается. Запомни! Ты можешь упасть… Раз или два… Не имеет значения, сколько раз. Главное — ты должен столько же раз подняться, понимаешь?

— Разве я так не делал? По-моему, я всегда так и поступал, сказал Белов.

Он не решился напомнить Филу о том, что его больше нет. Что единственное место, где они могут встречаться — это его собственные беспокойные сны. Поэтому он мягко повторил:

— Фил, ты можешь не бояться за меня. Я поднимусь, сколько бы раз ни упал.

Но Фил, казалось, нё слушал его. Упрямо гнул свое, как делал это в жизни:

— Побеждает только тот, кто не сдается. Тот, кто готов идти до конца.

Прозвучал гонг. Фил оглянулся. Он виновато пожал плечами: мол, пора.

— Пора, Саша, меня ждут. Тебе привет от ребят.—

— Да, конечно, — виновато сказал Белов, — И от меня передавай.

Подсознательно он понимал, что дело происходит во сне, и что над снами он не властен, но все равно испытывал чувство вины. Вот он жив, здоров, благополучен, а Фил, Кос и Пчела существуют неизвестно где. Если, конечно, существуют помимо и вне его снов.

Фил подтянул боксерские трусы и вразвалку пошел на ринг. Вдруг, словно вспомнив что-то, обернулся и сказал:

— Помоги ему, Сань.

— Кому? — недоумевал Белов. — О ком ты говоришь?

— Он — нашей крови, Сань. Он тоже пойдет до конца.

— Кто?

Ответа не последовало. Снова прозвучал гонг, и Фил исчез из поля зрения. Затем раздался механический, усиленный микрофоном, голос.

— Внимание! Бой за звание чемпиона мира по версии…

«Чемпиона мира? — удивился Белов. — Фил бьется за звание чемпиона мира?»

В его дремлющее сознание ворвался голос стюардессы:

— Наш воздушный лайнер готовится совершить посадку в столице Российской Федерации городе

Москве. Пристегните, пожалуйста, ремни и оставайтесь на своих местах до полной остановки самолета.

Саша окончательно проснулся. Самолет раздвигал серебристым брюхом корпусом белую пену облака, готовясь к заходу на посадочную глиссаду. Белов потянулся. Он чувствовал себя бодрым и посвежевшим. Даже толстяк, боявшийся летать, больше не раздражал. И только последняя фраза Фила крутилась у него в голове, не давая забыть о сне: «Помоги ему, Саша, он — нашей крови…»

Самолет пошел на снижение. Толстяк побелел от страха и съежился в кресле, поджав ноги. Белов ободряюще потрепал его по пухлой руке:

— Все будет в порядке!

Вряд ли это его успокоило. Он судорожно вцепился в подлокотники кресла и расслабился, только когда шасси лайнера мягко коснулись бетонной полосы. Двигатели захлопали, переходя на реверсивное движение и тормозя бег многотонной машины.

— Слава богу, прилетели! Теперь все позади. В следующий раз — только поездом, — словно уговаривая себя, сказал толстяк с натянутой улыбкой.

— А я сегодня опять улетаю. В крайнем случае, — завтра, — сказал ему весело Белов. — Только в полете живет самолет!

Сосед посмотрел на него одновременно и с завистью, и как на сумасшедшего.

III

В американском посольстве, куда Белов отправился прямо из аэропорта, его встретили тепло и радушно: все-таки предприниматель с мировым именем. Что бы ни пели американцы о свободе и демократии — бизнес у них всегда на первом месте.

Клерк, сидевший за перегородкой из толстого стекла, наклонился и что-то сказал в микрофон. Через пару минут к Белову вышел похожий на манекен из супермаркета вице-консул и пригласил в отдельную комнату, куда секретарь принесла им по чашечке кофе. Повинуясь пригласительному жесту американца, Белов сел на кресло у маленького столика.

— С визой нет проблем, — сказал по-русски американец, старательно выговаривая звуки, — но получить ее вы сможете только завтра. Сегодня мы уже не успеем. Приходите завтра, к открытию, сразу и получите. Рейс до Нью-Йорка — в шесть часов вечера. Вы обязательно успеете.

Он аккуратно опустился в кресло по другую сторону от столика и, сменив тон на неофициальный, спросил:

— С какой целью вы собираетесь посетить Соединенные Штаты? -

Перед мысленным взором Белова возникло лицо Лайзы — такое милое и родное.

— По делам, — не вдаваясь в подробности, ответил он.

«Ну естественно, — подумал дипломат, — у бизнесмена такого уровня не остается времени на личную жизнь».

— Можете смело заказывать билет, Александр Николаевич, — вице-консул произнес отчество как Николаевишч. — Завтра виза будет готова.

Белов поблагодарил, поднялся и вышел на улицу. Стоял жаркий московский июль. Если точнее, самый его конец. Асфальт побелел от солнца и потрескался, листья на деревьях покрылись слоем сухой пыли. Ничего нового. Ничего такого, чего бы он раньше не видел.

Сначала Саша хотел отправиться на квартиру родителей, но передумал. Ни к чему ворошить прошлое, бередить старые раны. В его душе все сильнее и сильнее разгоралось чувство к Лайзе. Она ждала его в Нью-Йорке, городе, где возможно все…

Из посольства Белов прямиком отправился в гостиницу «Mariott». Снял номер, получил у портье ключ с массивной цилиндрической грушей и шагнул в кстати пришедший лифт. Внутренне улыбаясь, он прислушивался к шепоту двух ярконакрашенных девиц у себя за спиной:

— Смотри, какой красавчик! Сколько с него можно выбить за ночь?

— Остынь, подруга! С ним ничего не получится.

— Это почему?

— Да у него на лбу все написано. Влюблен мужик.

— А-а-а… Ну, тогда пусть живет.

— Пусть. Сейчас это большая редкость — увидеть по-настоящему влюбленного мужика. Да еще в такие-то годы! Ему же не восемнадцать.

Лифт остановился на четвертом этаже, первым вышел Белов, следом за ним девицы. Он продолжали обмениваться репликами:

— Это точно. Повывелись принцы. Ну да ладно, зато все остальные — наши. Не зевай, подруга!

И они переключились на пожилого кавказца, разгонявшего полумрак холла сиянием золотых зубных протезов. Уж этот-то точно ни в кого не был влюблен…

Вечером Белов сидел в номере и смотрел телевизор. Он терпеть не мог долгих ожиданий, а эти часы, оставшиеся до встречи с Лайзой, растянулись в годы, Есть не хотелось, но он все же заказал ужин в номер. Выбрал цыпленка по-шотландски — нежный цыпленок без косточек, запеченный на вертеле — и фруктовый салат, заправленный обезжиренным йогуртом. В мини-баре стояла целая батарея напитков: коньяк, водка, виски, джин, — но Белов к ним даже не притронулся. Он достал из холодильника бутылочку «Перье» без газа, налил воду в стакан и бросил туда ломтик лимона и листок мяты.

Так было легче переносить сгустившуюся к вечеру жару. Кондиционер исправно работал, но удушливый тягучий зной, поднимавшийся от раскаленного асфальта, казалось, проникал сквозь стены отеля. Белов поел, поставил посуду на сервировочный столик и выкатил его в коридор, не забыв оставить чаевые официанту. Стоимость ужина и так включена в счет, но людям надо помогать зарабатывать на жизнь.

Затем Белов устроился в глубоком кожаном кресле и включил телевизор. Он давно уже относился к теленовостям, как к чему-то неестественному, почти мультипликационному Жизнь, текущая за окном, никак не соответствовала картинкам, мелькающим за стеклом кинескопа. Он стал переключать каналы, надеясь найти какой-нибудь достойный фильм. В очередной раз нажав кнопку, он увидел на экране ринг… Ринг с красным настилом, в углу — фигурка боксера в красных перчатках…

Это странным образом напоминало утренний сон в самолете, словно он смотрел его продолжение, но в другом ракурсе. Камера дала наезд, и Белов оцепенел. Что он ожидал увидеть, когда оператор даст крупный план? Лицо Фила? Но… это даже не смешно. «Я пока еще не сумасшедший». И все же…

У Саши появилось ощущение, что сейчас он увидит нечто такое, что должен увидеть. То, что естественным образом продолжает цепочку последних событий. И даже не последних — просто событий его жизни. Камера взяла крупным планом лицо боксера. Он разминал хрящи носа и ушей, поэтому лица как такового пока не было видно. Но верхняя часть: лоб, линия роста волос и даже сами волосы — темно-русые и прямые, — удивительно напоминала Фила.

Белов замер, ожидая, что будет дальше. Боксер энергично потер нос и убрал перчатки от лица. Саша с облегчением перевел дыхание. Да, в какой-то мере парень смахивал на Фила — в той, в которой все боксеры похожи друг на друга, но не более. Даже нос, если приглядеться, у этого свернут на другую сторону. Белов машинально потянулся к стакану с минеральной водой. Мелкие капельки испарины, выступившие на хрустале, смешались с каплями горячего пота, струившегося по ладони. Саша взял стакан и прижал его ко лбу. Что же имел в виду Фил?

— …российский боксер Сергей Степанцов, выступающий в полутяжелом весе, — сказал диктор за кадром. — Через две недели ему предстоит встретиться в Лас-Вегасе с американцем Норманом Хьюиттом. Я хочу напомнить нашим зрителям, что победитель получит звание претендента и осенью сразится за титул чемпиона мира по версии IBF с действующим чемпионом Харрисом Бердом, известным также как Бомбер-Харрис.

Белов всмотрелся в лицо Степанцова. Молодой, лет двадцати пяти. Для профессионального бокса это, можно сказать, самое начало серьезной карьеры. Широкие скулы, светло-серые глаза. Левая бровь рассечена шрамом надвое, в месте рассечения волосы не растут. Крепкий подбородок…

«Чугунная челюсть, — сказал однажды Фил. — У хорошего боксера должна быть чугунная челюсть и ребра из арматуры».

Похоже, с этим парнем все было в полном порядке. Плоские грудные мышцы, но зато — широченная грудная клетка, увеличивающая размах и без того немаленьких рук. Никаких рельефных бицепсов — боксеру это ни к чему; зато четко прочерченные широчайшие мышцы спины и литые плечи. А это главное. «Настоящий мастер наносит удар рукой, а бьет всем телом», — еще одна из заповедей Фила.

Далее картинки стали быстро сменяться. Несколько кадров из самых известных боев этого боксера, и финальный — рефери поднимает над головой руку победителя в красной перчатке. Короткий материал сменился следующим сюжетом, о синхронном плавании. Но русалки с прищепками на носу интересовали Белова куда меньше. Перед глазами стоял последний кадр: воздетые руки и улыбка на помятом лице — измученная и немного… виноватая, что ли?

Саше было знакомо это чувство: чувство глупой вины за то, что у тебя все получилось. В момент триумфа забываются все тяготы и лишения, что пришлось вынести, и остается только это легкое недоумение: почему я? Ведь на моем месте мог оказаться кто угодно?

«Кто угодно? — задумался Белов. — Нет, это не так. Только тот, кто сам в состоянии пройти этот путь. Пройти до конца».

Был ли незнакомый боксер тем самым парнем, который готов пойти до конца? Кто знает, вполне может быть и он.

IV

На следующее утро бодрый и подтянутый Белов, благоухающий новым ароматом «Блэк» от Армани, остановился перед стойкой портье. Он протянул ключ и сказал:

— Я съезжаю. Приготовьте счет; пожалуйста.

Портье любезно улыбнулся:

— Надеюсь, вам понравилось у нас?

— Да, спасибо, — рассеянно ответил Белов.

Портье склонился над журналом регистрации постояльцев. Нашел нужную строчку, вписал время выезда.

— Кстати, — сказал, вспомнив что-то. — Вам пакет.

— Пакет? — насторожился Белов. — От кого?

— Не знаю. Его принес курьер «ФедЭкса».

Портье достал и положил на стойку пакет. В нем

что-то звякнуло, Белов разорвал бумагу. На полированную поверхность упали автомобильные ключи с брелоком, на котором был изображен черный, как смоль, жеребец, поднявшийся на дыбы. Грива его развевалась.

— Интересно…

Белов пошарил в пакете и нашел небольшую, карточку из плотной бумаги. На лицевой стороне была его фотография, сделанная во время пребывания в Красносибирском СИЗО для внутреннего, так сказать, потребления. На обратной стороне — несколько слов, набранных на компьютере: «Сыграем в рулетку? Оставь машину в аэропорту, если доедешь. Удачи!» И больше — ничего. Белов рассмеялся. Кто этот неизвестный благодетель? А может, ангел смерти? Судя по брелоку сигнализации, машина была дорогая — «Феррари».

Белов расплатился, подхватил саквояж и вышел на улицу У бордюрного камня стояли в ряд иномарки всех мастей. Взгляд сразу нашел то, что нужно: антрацитово-черный «Феррари». Белов для пробы нажал на кнопку сигнализации, и роскошный автомобиль отозвался подмигиваньем габаритных огней и приветливым пиканьем. На мгновение Саша задумался: стоит ли садиться в эту машину? О представил, как поворачивает ключ в замке зажигания и — бум! Но разум подсказывал другое.

Времена нынче изменились. Государство окрепло и уже не допускает к переделу собственности крепких бритоголовых парней в кожаных куртках. Парадоксально, но именно эти самые поднявшиеся с самого низа пареньки, сменившие кожаные куртки на дорогие итальянские костюмы, пересевшие с гнилых «девяток» на черные бумеры и мерсы, помогли удержаться новой политической элите у власти. Потому что теперь им всем было, что терять.

Сейчас Белов, по сути, никому не мешал, никому не переходил дорогу, потому что владел своим. Тем, что сумел заработать и отстоять. Но ведь найти и положить эту фотографию в конверт мог только близкий знакомый или очень умный враг. Да и надпись была не случайно набрана компьютерным шрифтом: вздумай этот человек позвонить по мобильному, его наверняка можно было бы узнать по голосу.

«Значит, он знает меня слишком хорошо, если предлагает такую игру? — подумал Белов. — Так что это, подарок судьбы? Или приговор к смерти? В любом случае отступать стыдно и неинтересно».

Он подошел к машине, кинул саквояж назад и, согнувшись в три погибели, протиснулся за руль. Кем бы ни был этот человек, он знал, как ему угодить. В ожидании рейса, который унесет его через океан к любимой, покататься по "Москве на «Феррари» — это здорово. Или полетать над Москвой? Сердце забилось в груди, как пойманная птица. Вот это игра!

Саша закрыл глаза и повернул ключ: двенадцатицилиндровый двигатель утробно зарокотал. Правая рука нащупала рукоять рычага переключения передач. Полированный алюминий ласкал ладонь. Для более уверенного включения передач в полу тоннеля были сделаны специальные прорези; короткий рычаг перемещался по ним с четкостью ружейного затвора. Белов разомкнул веки и с трудом подавил ё в себе желание «отжечь», оставив на асфальте черные следы паленых покрышек. Он выжал тугую педаль сцепления и, слегка качнув чуткий руль, тронулся с места.

«Сначала в посольство, за визой — решил он. — Потом, перед аэропортом, по родным прокатимся местам на Воробьевых горах. Посмотрим, на что способна эта лошадка».

Визу он получил, как и обещал вице-консул, без задержек. Белов вышел из посольства, стремясь поскорее нырнуть в кондиционированную прохладу «Феррари». Машина была выше всяких похвал. Разумеется, для повседневной городской езды она совершенно не подходила — жесткая подвеска рождала ощущение, что сидишь на табуретке, но на поворотах вела себя превосходно, даже не намекая водителю о возможности пробуксовки или отклонения от заданной траектории.

Белов покатил по Садовому кольцу в сторону Крымского моста. На Зубовском бульваре начиналась пробка. Саша пристроился в левый ряд и медленно тащился, буквально физически ощущая, как негодует «Феррари», рожденный для скорости. И вдруг…

Он бросил случайный взгляд на левый ряд потока, двигавшегося навстречу, и увидел знакомое лицо. Сомнений нет, это было то самое лицо. Потоки замерли. Белов, пользуясь случаем, торопясь и боясь не успеть, опустил стекло водительской двери.

— Здравствуй! — сказал он. — Это ты? — и поднял руки к лицу, обозначая классическую боксерскую стойку.

— Да, — ответил парень, сидевший за рулем недорогой корейской иномарки. Он внимательно посмотрел на Белова, и Саша понял, что парень узнал его.

— Скоро в Вегас? — спросил Белов.

Машина, стоявшая перед ним, двинулась с места и проехала вперед несколько метров.

— Скоро, — ответил боксер.

Сзади раздались возмущенные гудки клаксонов. Белов бы не обратил на них внимания, но и встречный поток в это время тронулся— Удачного боя, брат! — успел крикнуть Белов.

Неизвестно почему, но настроение у него вдруг улучшилось. На душе стало спокойно и легко. До рейса оставалось около шести часов. Три из них Саша по-

святил тому, что гонял по Воробьевым горам и их окрестностям, выжимая из машины лошадиные силы, а из себя — адреналин. Все это время он раздумывал, прокручивал в голове, кто же его облагодетельствовал и зачем. Это ведь знак, намек, вот только на что?

Так и не ответив на этот вопрос, он добрался до «Шереметьево-2» и, как написал неизвестный, оставил «Феррари» на стоянке. Солнце, сменив ослепительно-желтый цвет на нежно-оранжевый, клонилось к западу. Там ждала Белова Лайза.

V

Ресторан «Гамбринус» считался самым респектабельным русским заведением на Брайтоне. Его посетители были людьми далеко не бедными; по крайней мере, если судить об их доходах по ежегодным декларациям, которые они подавали в налоговые органы. Кухня «Гамбринуса» баловала разносолами, а его владельцы гарантировали, что блюда, стоявшие в меню, готовятся из свежайших продуктов и на совесть. Кроме того, завсегдатаи заведения могли заказывать все, что душе угодно; при. условии, что шеф-повар — веселый одессит Вайнштейн по прозвищу Дядя Ваня умел это готовить.

Близилось время ланча. Ресторан был полон. Солнечные лучи, проникавшие через стекла витража, окрашивали интерьер в зеленовато-голубые тона. От этого у посетителей складывалось впечатление, будто они находятся на дне моря. Вдоль стен и в середине зала стояли большие аквариумы. Половина из них была заполнена декоративными рыбками, а в прочих лениво пошевеливали плавниками будущие филе и стейки.

Древние напольные часы в углу поднатужились, захрипели и через силу отвесили два глухих удара.

Циферблат раритета выглядел так, словно пролежал под водой не одно десятилетие; деревянный корпус оброс ракушками, между ними свисали засохшие веточки водорослей, надпись на потемневшей бронзовом табличке, которую, видимо, нарочно не чистили, гласила: «Titanic».

Едва часы перестали бить, как перед заведением остановился роскошный лимузин — «Кадиллак» черного цвета. Из него выскочили трое мужчин, один из них услужливо открыл заднюю дверцу. Через секунду оттуда явил себя миру высокий черноволосый красавец, одетый во все белое: белый костюм, белые ботинки.

Даже широкополая шляпа, которую он держал в холеной руке, и та была белая. Вместо галстука на нем был сиреневый шейный платок из тончайшего шелка, в платке красовалась бриллиантовая заколка. Неслышно ступая по брусчатке тротуара, красавец прошествовал к двери ресторана. Изображавший полового официант в голубой косоворотке, с перекинутым через руку белым полотенцем, встретил его на входе подобострастной улыбкой:

— Здравствуйте, Роман Остапович? Как всегда?

— Да, рюмку водки! — кивнул мачо в белом и прошел вглубь зала, за именной столик, стоявший в противоположном от входа углу.

Там он, не глядя, бросил шляпу на стул. Затем повернулся к зеркалу на стене и аккуратно пригладил черные и блестящие, словно набриолиненные, волосы. Достал из нагрудного кармана пиджака специальную расческу и тщательно расчесал тонкие сицилийские усики.

Официант принес водку в запотевшей, сработанной под старину, граненой рюмке. Рядом, на серебряном блюдечке, лежала черная икра. Мужчина в белом одним махом опрокинул рюмку в рот, провел большим и указательным пальцами по усикам — от носа к углам рта — и подцепил ложкой икру. Красавец закусил, расстегнул длинный пиджак, манерным жестом откинул полы и опустился на предусмотрительно пододвинутый официантом стул.

— Что будем заказывать, Роман Остапович? — спросил официант.

— Принеси-ка мне, братец, стерляжьей ухи и поросенка с кашей. Да шефу скажи, чтобы поросенок непременно был с корочкой, подрумяненный!

— Сей момейт, — официант согнулся в поклоне и исчез.

Следом за Романом Остаповичем за стол сели трое мужчин, приехавшие вместе с ним в лимузине. Красавец с тонкими усиками некоторое время молчал, а потом, энергично хлопнув по столу обеими ладонями, воскликнул:

— Сколько это может продолжаться? Ведь мы перетерли с ними все вопросы!

Присутствующее молчали, тупо глядя на посверкивающий на руке босса претенциозный перстень с крупным аметистом. Видимо, они понимали, что это риторический вопрос и на самом деле хозяин не ждет от них ответа.

— Почему я опять вижу на наших улицах этих ниггеров с наркотой? А, кто мне может ответить?

Красавец обвел собравшихся взглядом Юпитера. Пауза затягивалась. Первым решился прервать молчание заросший густой черной щетиной громила в потертых джинсах и яркой гавайской рубахе.

— Вы правы, босс, — сказал он с сильным кавказским акцентом, — черные так и прут. Сажают русских на иглу. Скоро от них совсем прохода не станет. Надо принимать решительные меры.

— Ноги в таз с цементом — и в Гудзон! — сказал, как отрезал, брюнет в белом.

Второй из его собеседников, тощий коротышка с носом, похожим на румпель, хлопнул себя по лысине, будто убил комара.

— За последние два года, — сообщил он тоном телевизионного комментатора, — уровень воды в Гудзоне поднялся на полметра. Благодаря нашим тазам с цементом, босс.

— И что ты предлагаешь?

— Мне кажется, надо делать упор на воспитательную работу с населением, босс.

— Ха! — мужчина в белом достал из золотого портсигара «Житан» без фильтра и прикурил. — Мне бы еще одного такого советника, как ты, Реваз, и никаких врагов не нужно.

Тощий коротышка вздохнул и пожал плечами,

— Надо, как в Саудовской Аравии, слушай, — подал голос третий из подручных, восточного вида человек. — Отрубать руку к чертовой матери. Ржавым ятаганом. Или — топором.

Роман Остапович поморщился.

— Это все замечательно, Хасан. Есть только две небольшие проблемы. Во-первых, мы не в Саудовской Аравии, а в Америке. Отрубать здесь ниггерам руки — все равно, что мочиться на Кремлевскую стену в Москве. Здесь носятся с чернозадыми, как с национальной святыней. Чуть что — все встанут на дыбы и обвинят нас в расизме. И, во-вторых, мы же не арабы. Мы все-таки — русские.

В этом он был прав. На Брайтон-Бич всех эмигрантов из бывшего СССР называли русскими. Исключая, пожалуй, евреев. Они так и оставались евреями, хотя и страшно обижались, если кто-нибудь говорил им это в глаза. В отличие от евреев американских, которые этим гордились.

— Об чем заключается предмет вашего ученого спора, господин Буцаев? — раздался где-то рядом старческий надтреснутый голос.

Роман Остапович оглянулся на звук: за соседним столиком в углу зала сидел древний, как Ветхий Завет, Храбинович, и ел копченую скумбрию с жидкой овсянкой.

— Мы обсуждаем, как выдавить с нашей земли черномазых барыг, Соломон Маркович, — ответил красавец.

— Боюсь, ваш поезд, Роман Остапович, уже ушел и светит вам фонарями заднего вида. А в этом деле надо бежать немножечко впереди паровоза. — Старик жестом показал Буцаеву на стул рядом с собой, приглашая за свой столик.

Храбинович был местной достопримечательностью Брайтона. Он знал всех, и все знали его. Причем в большинстве своем те, кто его знал, уже давно лежали на дне собственной прямоугольной ямы и нюхали дерн с нижней стороны. А Храбинович все так же снимал с пока еще живых клиентов свои законные проценты. Только профаны задавались вопросом, зачем ему деньги, потому что, судя по его виду, он не умел их тратить. Но на деле все было как раз наоборот: он умел деньги вкладывать и заставлял их работать на себя, а это умение дорогого стоит. Поэтому мачо в белом встал и пошел к столику Храбиновича — именно на запах денег.

— Что-вы имеете в виду, Соломон Маркович? — спросил он с деланным почтением, присаживаясь на край стула.

— Всю дурь, которую продают в нашем районе, поставляет дилер по имени Экс-Пи. Мужчины, которые носят в ушах серьги, а на головах косынки, любят странные имена.

Храбинович поддел вилкой кусочек нежнейшей, тающей во рту копченой скумбрии и ловко отправил его в беззубый рот.

— И что из того? Я это знаю. Это все знают.

— Я слышал, что этот Экс-Пи по воскресеньям ходит в протестантскую церковь, что у шестнадцатого причала, и распевает там госпелы, но только без музыки. Говорят, это называется рэп.

— Не пойму, к чему вы клоните…

Храбинович всем своим видом показал, как больно

его ранит недогадливость Романа Остаповича.

Могу привести вам в качестве гешефта еще два неоспоримых научных факта. Факт первый — с башенного крана в Старом порту открывается прекрасный вид на шестнадцатый причал. А по воскресеньям Старый порт не работает. Можете сами проверить и убедиться. И факт второй — винтовочный патрон стоит дешевле, чем пистолетная обойма. Почитайте каталоги оружейных магазинов.

— Кажется, я вас понял, Соломон Маркович, спасибо за консультацию, — Буцаев погрозил старику, пальцем. — А вы; что называется, малый не промах!

— Если бы старый Соломон давал осечки, таки давно бы уже построил для товарища Сталина социализм на отдельно взятой Колыме. Но мы с ним оказались людьми разного пошиба; поэтому я здесь, а он — сами знаете где. Заклинаю вас здоровьем ваших будущих деток; не повторяйте его ошибок. Старый Храбинович борозды не испортит и плохому не научит, проверено на практике.

— Ладно, я буду иметь в виду. — Буцаев поднялся и уже хотел вернуться к своей команде, но в этот момент на его руку легла сухая сморщенная ладошка.

— Из Совдепии приезжает боксер, — сказал Соломон Маркович доверительным тоном. — Через две недели в Вегасе бой. Не хотите ли вы, в порядке ответной любезности, сделать ставочку? Дать старику заработать на овсянку?

— Ставочку? — Буцаев освободил руку и вытер ее бумажной салфеткой.

Храбинович сделал вид, что не заметил этого: когда дело касается больших денег, личные обиды отходят на задний план.

— Маленькую, — кивнул старик с лукавой улыбкой.

— И как вы принимаете? — спросил Буцаев.

— Букмекеры ставят три к двум в пользу советского. Я — человек небогатый. Все Восточное побережье хорошо об этом знает. Но я принимаю два к одному.

— Соломон Маркович! Ай-яй-яй, — Буцаев усмехнулся. — Хотите меня прокатить?

— Ну что вы, Роман Остапович! Куда уж мне до вас? Я только знаю, что советский боксер очень неплох, хотя кушает явно не кошерную пищу. Два к одному. Что скажете? f

Мужчина в белом обернулся к своим товарищам, будто искал у них поддержки. Но его шестерки были настолько отучены от самостоятельного мышления, что только хлопали глазами. «С этой стороны помощь не светит», — понял Буцаев.

— А если я поставлю против русского? — снова обратился он к старику.

— Получите двойную выдачу. Для делового человека слово дороже денег.

В этом можно было не сомневаться. За годы своей полулегальной деятельности Храбинович еще никого не обманул. Он всегда честно отдавал выигрыши, даже самые баснословные. От официальных букмекерских контор его отличало одно очень важное обстоятельство: Храбинович принимал ставки без ограничений; проще говоря, без потолка.

— Тогда я поставлю против русского, — сказал Буцаев.

Храбинович с осуждением покачал головой: ох, уж эта молодежь, вечно спешит куда-то, того не зная, что торопливость такой же грех, как прелюбодеяние или богохульство.

— Ой-ой-ой! — запричитал он. — Вы ступаете по трясине, и она дрожит у вас под ногами.

Его морщинистое и необычайно бледное лицо было улыбчивым и подвижным, но глаза при этом оставались серьезными и проницательными.

— Скорее возвращайтесь на твердый грунт, Роман Остапович. Или вы знаете чего-то такого, чего не знаю я?

— Да, Соломон Маркович. На этот раз — да.

Храбинович ненадолго задумался. У Буцаева был репутация жесткого и даже жестокого делового человека, с ним можно было иметь дело: с оговорками, конечно.

— Могу я взглянуть на деньги? — вежливо спросил старик.

— Я привезу их вечером, — ответил Буцаев.

— Это будет смешная сумма?

— Думаю, вам будет весело.

Храбинович схватился за сердце, изображая приступ.

— Хотите разорить старика?

— Не прибедняйтесь. Я бы даже Ротшильду не советовал это делать.

— Хорошо, — улыбка исчезла с лица Храбиновича. — Я буду ждать вас здесь с восьми до без пятнадцати десять. Не обессудьте — в десять я обычно ложусь спать.

Буцаев тоже стал серьезным.

— Ровно в девять я привезу деньги.

Они кивнули друг другу, и Буцаев вернулся к Гоге, Ревазу и Хасану.

Роман Остапович сел за столик и аккуратно выправил накрахмаленные манжеты из рукава пиджака. Золотые запонки с бриллиантами от «Chopard» (такие же, как и заколка в шейном платке) царапнули полированную столешницу из мореного дуба.

— У нас есть на примете грамотный киллерок? — спросил он, обращаясь сразу ко всем троим.

— А-а-а, — оживился тощий коротышка, Реваз. — Есть. Бывший мент из Киева, Задерецкий.

Буцаев наклонился к Ревазу и вкратце передал ему разговор с Храбиновичем.

— У меня есть для этого дела подходящий ствол, — сказал Реваз. — Он как раз висит на одном из братьев Фаринетти, который покинул нас навсегда в прошлом году.

— Отлично, когда Задерецкий сделает работу, поможешь ему искупаться в Гудзоне.

— Ох, босс, — притворно расстроился Реваз, — а как же уровень воды?

— Не переживай за экологию, мы не Гринпис, — посоветовал Буцаев. — Лучше о себе подумай.

Официант принес большую фаянсовую супницу, полную дымящейся ухи. Роман Остапович взял две накрахмаленные салфетки со значком «Гамбринуса» в углу. Одну заправил за воротник, вторую положил на колени.

— Гога, — спросил он небритого кавказца. — Что ты знаешь о русском боксере, который будет драться в Вегасе?

— Почти ничего, только то, что он будет драться в Вегасе, — успел сориентироваться Гога, до сего дня не ведавший о существовании претендента на титул.

— Он должен лечь, — заявил Буцаев. — Храбинович обещал выдачу два к одному.

— А если он не захочет лечь? — почесал затылок Гога.

Буцаев поднес ко рту руку, дыхнул на аметистовый перстень и тщательно протер его салфеткой.

— Надо найти достойные аргументы. Послезавтра едем в Вегас. Ты, — он ткнул пальцем в Реваза, — присоединишься к нам, как только замочишь негроида. Заодно обеспечим себе алиби, а на тебя все равно никто не подумает.

— Вах, слушай, — Хасан всем своим видом показал, что далее последует замечательная шутка. — Если копы потом спросят, где был Реваз? Я спрошу, какой-

такой Реваз? А? Наверное, где-то в чемодане лежал, а мы не видели, да? — и он первым засмеялся над собственной шуткой.

— Очень остроумно, — желчно заметил Реваз. — Ты и так ничего не видишь, если мимо проходит белая баба. Хорошо, что здесь нет ишаков, а то бы ты бегал за ними по всему Нью-Йорку, как за блондинкой.

Хасан побагровел. Дыхание его участилось, ноздри раздулись от гнева.

— Слушай, я тебе про ишака ничего не говорил, да?

— Хватит болтать! — оборвал его Буцаев. — Лучше прикиньте, кто в Вегасе сможет вывести нас на боксера?

— Эдик Маципуло, — оживился Реваз. — Но только он ничего не скажет. Он полез в драку с каким-то земляком: тот сломал ему челюсть в двух местах, теперь Эдик кушает через трубочку, и молчит, как бифштекс.

— Ну, ладно, хоть написать-то он сможет? Пальцы целы? И на том спасибо, — получив утвердительный ответ, Буцаев открыл крышку супницы, зачерпнул. уху половником, выбирая куски рыбы посолиднее, налил золотистый бульон в фарфоровую тарелку Упоительный запах ухи вызвал у присутствующих обильное слюновыделение.

— Итак, — сказал босс, потирая руки, — послезавтра мы едем в Вегас. А сегодня вечером я сделаю ставку.

Шестерки насторожились: Буцаев имел склонность к рискованным операциям, которые не всегда приносили ожидаемый успех. Он был игрок, каких поискать.

— Большую? — поинтересовался Реваз, скрывая беспокойство под напускным равнодушием.

— Немаленькую, — ответил Буцаев, занося над тарелкой серебряную ложку.

— Может, не стоит, так рисковать?

— Это не риск! — возмутился Роман Остапович. Он разогнал ложкой золотистые капельки жира на поверхности ухи, и ему не терпелось поскорее приступить к трапезе. — Это бизнес! Храбинович обещает двойную выдачу. Мы знаем, что Соломон надежнее всех швейцарских банков, вместе взятых. Все очень просто: мы заставим боксера лечь, когда надо, и получим у Храбиновича честно заработанные деньги. Если ты думаешь иначе, вали горбатиться в «Макдональдс».

— Меня тошнит от «Биг-Маков», — признался Реваз.

— Тогда ешь уху, пока даю.

Вечером того же дня, ровно в девять, Буцаев привез в «Гамбринус» дорогой кейс. Храбинович сидел на своем месте, в углу. Он размачивал в чае простые сухари, давил их на блюдечке чайной ложкой и потом отправлял полученную кашицу в рот. На лице его застыла загадочная библейская улыбка, но глаза, как всегда, были серьезными и не упускали ни одной детали.

Роман Остапович успел переодеться. На нем по-прежнему был белый костюм, но уже другого покроя и сшитый у Сен-Лорана. Вместо сиреневого шейного платка он повязал малиновый. Аметистовый перстень сменил на украшенный крупным рубином.

Буцаев поставил чемоданчик на стол перед стариком, развернул к нему и открыл крышку. На какую-то долю секунды уголки рта Храбиновича дрогнули, лицо подобрело.

— Здесь у вас… — он написал на салфетке шестизначную цифру.

— Соломон Маркович!. — Буцаев расплылся в довольной улыбке. — Если бы все считали как вы, производители калькуляторов давно бы разорились. Вы можете выступать с этим номером в цирке. Нет, вам место в книге Гиннеса.

— Роман Остапович! Это же — деньги, — с нежностью в голосе сказал Храбинович. — Я их вижу по-другому, чем счетная машинка. И по-другому, чем вы. Для меня деньги — образ, если вы понимаете, о чем я говорю. Впрочем, не будем размазывать манную кашу по столу. Перейдем к нашему интересу.

— Двойная выдача! — напомнил Буцаев.

— Вы пугаете меня моей собственной добротой. — Храбинович покачал головой. — Но… Слово вылетело, и его уже не посадишь. Двойная, как и договаривались.

Буцаев счел свою миссию выполненной и поспешил откланяться, но старый лис окликнул его.

— Роман Остапович! Если уж вы знаете такого, чего не знаю я, то, может быть, скажете, в каком раунде он ляжет? — Это была откровенная покупка. Храбинович, желая обезопасить себя на случай возможного проигрыша, хотел вернуть хотя бы часть денег. — Я бы мог предложить восьмикратную выдачу.

— Восьмикратную? — вздрогнул Буцаев: все это выглядело более чем заманчиво. Он принялся в уме подсчитывать выигрыш.

Храбинович горестно усмехнулся: мол, вот что вы со мной, стариком, делаете, пользуетесь моей добротой.

— Значит, если при таком раскладе, — растягивая слова, сказал Роман Остапович, — я разделю ставку пополам: половина — против русского, половина — на конкретный раунд, то…

— То получите два миллиона грязненьких, замусоленных бумажек, никак не учтенных в Департаменте финансов США.

— Ого! — Буцаев потер руки, как муха лапки. — Миллион шестьсот баксов чистой прибыли?

Храбинович всем своим видом изобразил одобрение: растет, растет смена. Идут молодые, хваткие, с длинными загребистыми руками. Не факт, однако, что им удастся дожить до старости, для этого нужна в придачу к рукам еще и голова, которая, вопреки распространенному мнению, есть далеко не у каждого.

Все люди делятся на три категории: на тех, у кого есть голова, тех, кто думает, что она у них есть, и на тех, у кого ее нет. Буцаев относится к… Впрочем, это покажет время… Время, а вовсе не опыт, как самоуверенно утверждал ребе, коммунистов Маркс критерий истины. Деньги гораздо легче получить, чем удержать.

— Умеют же зарабатывать люди! — вздохнул Храбинович с неприкрытой завистью. — За один вечер — миллион шестьсот баков! Правда, два процента я возьму себе в любом случае. Таков порядок — за коммерческое посредничество.

— Я подписываюсь, — сказал Буцаев. — Значит так: половина — против русского, половина — на… — он задумался, потом растопырил пятерню, — пятый раунд!

— Принято, Роман Остапович, — согласился Храбинович. -

Он жадным взмахом руки подтянул к себе по столу кейс, а другой медленно закрыл его крышку. Сделал он это с видимым сожалением: все-таки деньги сделаны не только для того, чтобы делать деньги. Сам вид их в большом-количестве может доставлять наслаждение, сравнимое с оргазмом. И сие особенно важно в преклонном возрасте, когда женщины уже не могут доставить того удовольствия, что раньше. Ах, аденома, аденома, ведь какое красивое слово! Как женское имя, будь она неладна. Жаль, что из баксов нельзя склеить новую, молодую простату. Храбинович проводил уходившего Буцаева печальным взглядом.

— Совсем зарвался мальчуган, — сказал Соломон без всякого осуждения. По-моему, он уже не может отличить деньги от дерьма, которое на них налипает. Ну, ничего, сказано в Книге Пророка: покуда есть на свете бараны, народ божий обязан их стричь — нежно и ласково, — старик взял с блюдца очередной сухарик и макнул его в чай.

Чай Храбинович пил без сахара.

VII

Самолет Белова прилетал в международный аэропорт имени Кеннеди около четырех дня. Саша весь извелся за долгие часы полета. Долгожданная встреча с Лайзой радовала и пугала одновременно. С одной стороны — она ждала его, и он ждал встречи с ней, но с другой стороны… А что, если в реальности все окажется немного не так, как это представляется по телефону? Что, если он заметит какие-то жесты, взгляды, мимические движения, отличающиеся от интонации и смысла услышанных слов?

Белов переживал, как мальчишками думал о том, что сам не ожидал от себя ничего подобного. «Боинг» разрезал густую пелену облаков и стал снижаться. Саша буквально всем телом и сердцем чувствовал, как с каждым метром приближается к земле.

Посадка прошла быстро и почти незаметно. Лайнер коснулся бетонной полосы, замедлил бег, остановился, а потом тягач отбуксировал его к самому терминалу. Белов, едва дождавшись разрешения отстегнуть ремни, бросился к выходу. Он одним из первых ступил в герметичный рукав, связывавший самолет с терминалом для прибывших.

Он сам не знал, зачем торопится. Боится, что Лайза не дождется и уйдет? Нет, вряд ли. Скорее всего,

ему не хотелось сливаться с толпой. Белов ничего не сдавал в багаж; саквояж висел на плече. Саша вышел из посадочного рукава и ступил в длинный, ярко освещенный коридор. Звуки шагов гулким эхом отдавались где-то там, вдали. И где-то там, вдали, ему казалось, он видит Лайзу.

Коридор привел Белова в просторный зал с высоким потолком. Позади, за глухой стеной, было взлетное поле; впереди, за перегородкой из толстого стекла — здание аэропорта. Перегородка изгибалась в виде дуги; на ее левой оконечности размещался пункт паспортного и таможенного контроля. Саша ринулся было туда, рассчитывая поскорее покончить со всеми этими скучными формальностями, но что-то, наверное, шестое чувство, заставило его повернуться. Он просто не поверил своим глазам…

За перегородкой, прямо напротив него, стояла Лайза. Он почувствовал что-то вроде ступора. Самым логичным и естественным было бы броситься к в зону таможенного контроля, швырнуть на стойку паспорт, начать лихорадочно заполнять декларацию… Но вместо этого Белов шагнул к перегородке. Точнее, они сделали этот шаг одновременно — каждый со своей стороны.

— Лайза… — сказал Белов, прекрасно понимая, что толстое стекло скрадывает все звуки.

Губы Лайзы дрогнули.

— Саша… — произнесла она.

Конечно, Белов не мог это слышать, но он знал наверняка, что Лайза произнесла его имя.

— Лайза… — повторил он и положил руку на стекло.

Лайза сделала то же самое. Их ладони, разделенные прочной перегородкой, почувствовали друг друга. Белов готов был поклясться, что какие-то невидимые импульсы, пренебрегая законами физики, текут между их руками, не обращая внимания на пустяковую преграду. Он преодолел три четверти Евразии и Атлантический океан, чтобы увидеть любимую… Что по сравнению с этим два сантиметра прозрачного пластика?

— Лайза… Я приехал. Я тебя люблю, — прошептал Белов.

Два нежных взгляда растворились друг в друге; тепло родной плоти согрело безразличный холод стекла. Два сердца понеслись куда-то вскачь… Он не помнил, сколько это продолжалось. В их воображении, конечно. Торопливое избавление от одежды; быстрые, жадные, ненасытные поцелуи… Они стояли, не в силах отвести глаз друг от друга. И тягостное чувство, что они что-то упускают в своей жизни — вдруг испарилось, исчезло без следа…

Когда Белов покончил со всеми формальностями, Лайза взяла его под руку и повела на огромную, как летное поле, автостоянку. Они вышли из здания аэропортами Саша в который раз был поражен фантастическим пейзажем Нью-Йорка. Ему показалось, что он чудом перенесся из двадцатого в двадцать второе столетие. Вдалеке толпились, опережая друг друга, громадины небоскребов, в их чешуйчатых зеркальных стеклах крошились на мелкие осколки спицы солнечных лучей. От мириадов квантовых зайчиков слепило глаза.

Прозрачно-серая дымка смога зацепилась за верхушки самых высоких башен, она дрожала, вызывая ощущение постоянного напряжения. Город жил, дышал, он не был ни застывшим, ни холодным. Даже за столько километров от него, Саша ощущал Нью-Йорк как огромное существо с собственным неповторимым жизненным ритмом. Ритмом настолько мощным, что противиться ему было бы по меньшей мере глупо — уж слишком неравны силы.

Саша одновременно любил и ненавидел Нью-Йорк. Он не мог не подчиниться его обаянию, но и долго выносить навязанный темп тоже не был в состоянии. К счастью, он не собирался оставаться здесь надолго. Завтра утром они сядут в машину и поедут, куда глаза глядят, останавливаясь в маленьких мотелях и придорожных закусочных…

Лайза искала машину среди сотен других заполонивших стоянку. Саша попробовал угадать, что это будет за модель. «Это должно быть что-то практичное. Надежное. Не очень дорогое и не очень броское. Наверное…» — он не успел додумать.

Лайза подошла к серебристой «Тойоте-Камри» и открыла дверь.

— Вот мое ландо, — сказала она. — Хочешь за руль?

— Нет, спасибо, — улыбнулся Белов. — Говорят, что три четверти нью-йоркских таксистов — русские. Представляю, что они творят на оккупированной территории!

Лайза рассмеялась.

— Почему на оккупированной? Теперь это их страна. Они стали американцами.

— Я сильно сомневаюсь, что русский может стать кем-то еще, кроме как русским.

Лайза с осуждением покачала головой.

— Саша… Я многое вижу по-другому в Америке благодаря тебе. Но твой шовинизм мне не нравится.

— Это не шовинизм. Я просто люблю свою страну и свой народ. Точно так же, как и ты — свою.

— Мы в неравном положении, — назидательно сказала Лайза. — Одно дело — любить Америку, и совсем другое — Россию.

— В чем же разница? — удивился Белов.

— Америку любить проще. Здесь легче жить. А в России… Тяжело.

Белов пожал плечами.

— Ну и что? Разве любят за что-то? Видишь мой нос? Может быть, он далек от совершенства, но я его люблю. Потому, что он — мой. Руки у меня тоже не как у Арнольда Шварценеггера, но мне они нравятся. Потому, что они — мои. Так же и с Россией. Какая бы она ни была, она — моя; Вот и все. Для настоящей любви этого вполне достаточно.

— Пытаешься подменить патриотизм мужским собственническим инстинктом?

— Скорее, не вижу между этими вещами большой разницы. Что мое, то и есть самое лучшее. И как я могу это не любить?

Он кинул саквояж на заднее сиденье, подошел к Лайзе и обнял ее за талию. Девушка вздрогнула.

— И ты ведь — тоже моя? Правда? И я тебя…

Лайза не дала договорить: прильнула к нему всем

телом и обвила шею руками.

— Да. Я тоже, — сказала она.

Их губы едва, касались. Они пили дыхание друг друга и никак не могли остановиться. Наконец Лайза уперлась локтями Белову в грудь и попыталась отстраниться;

— У меня квартира в Манхэттене, — прерывающимся шепотом сказала она. — Полчаса езды…

Белов нежился в белой пене джакузи. Упругие струи воды массировали мышцы; по усталому телу разливалось приятное тепло. Лайза, затягивая вокруг бедер мокрое полотенце, наклонилась над ним. Саша успел выхватить взглядом струйку семени на внутренней стороне ее бедра. Отличной формы груди соблазнительно качнулись в паре сантиметров от его лица.

— Господин русский олигарх желает капельку виски с содовой? — изображая невольницу, спросила она Сашу.

— И сигару — тоже! — с видом арабского шейха кивнул Белов.

— И сигару? Я должна подумать, заработал ли ты на сигару? — с сомнением в голосе спросила девушка.

Она подбоченилась и тряхнула густыми волосами. Две стены в ванной сплошь состояли из зеркал, но Белов заметил, что Лайза почти не, смотрит на свое отражение. Он знал, что любая полуобнаженная женщина, проходя мимо зеркала, обязательно остановится и будет долго и придирчиво себя рассматривать; но на Лайзу это почему-то не распространялось. Видимо, она была уверена в себе на все сто процентов.

— Пожалуй, да, — сказала Лайза. — Заработал. И знаешь, что я тебе скажу? Это было неплохо.

— Это было чудесно, — подтвердил Белов.

Первый «огневой контакт» выдался скоротечным. Вдоволь насладившись томительным ожиданием, они в самый последний момент не выдержали и набросились друг на друга, едва закрылись двери лифта. Потом Саша, придерживая Лайзу за талию, нес ее к двери. Она, не глядя, искала в сумочке ключи, а он — расстегивал на ней блузку. Они ввалились в квартиру и, беспорядочно разбрасывая одежду, с трудом добрались до кровати. Если бы путь в спальню занял на десять секунд дольше, то, наверное, и не добрались бы.

Лайза хотела его и ждала: Белов понял это по ее влагалищу. Девушка дрожала от возбуждения и с радостью приняла его. Она согнула ноги и, обхватив его за пояс, заставляла Белова проникать все глубже и глубже в себя, наполнять каждый укромный уголок своего тела. Левой рукой Саша обнял Лайзу и прижал ее — такую стройную и загорелую — к себе. Правую руку он просунул снизу и положил на ягодицы. Теперь, лишив ее возможности двигаться, он чувствовал

Лайзу так же хорошо, как и она его, и действовал медленно… в два раза медленнее, чем дышал… время от времени выходя из нее и после паузы возвращаясь обратно.

Ему нравилось поочередно ощущать колючий ежик коротких волос снаружи и атласную нежность внутри. Разительная смена впечатлений усиливала возбуждение, и он чувствовал, как его естество набухает, становится больше, и дело стремительно движется к развязке. Лайза тоже чувствовала это. Ее дыхание участилось. Глаза под полуприкрытыми веками двигались. Она закусила нижнюю губу и выгнулась дугой, пытаясь освободиться.

Но Белов лишь сильнее сжал ее в руках, не давая вырваться. Он почувствовал, как наступает пик наслаждения; Лайза напрягла мышцы и обхватила его: там, внутри себя; нежно сдавила со всех сторон, и он, больше не сдерживаясь, стал пульсировать и извергаться, стараясь отдать этому прекрасному телу все, до последней капли. Лайза надрывно закричала. Белов изо всех сил прижался к ней, словно хотел пронзить насквозь.

Она повернула голову набок, а он впился жадными губами в ямку между ключицей и нежной, ароматной шеей, покрытой мелкими капельками соленого пота. Потом они лежали долго, без движения. Лайза медленно гладила его по груди, а он целовал ее всюду, куда только мог дотянуться. Наконец она открыла глаза. и сказала:

— Пойдем в ванную.

Лайза включила воду в джакузи, добавила пену, пахнущую то ли персиком, то ли клубникой — Белов не мог разобрать. Он полностью отдался во власть щекочущих струй.

— Это было чудесно, — повторил он.

— Не сомневаюсь! — Лайза сбросила полотенце, поставила ножку на край ванны — как бы невзначай; словно ничего не имела в виду, а на самом деле — предоставляя ему возможность еще раз полюбоваться всеми своими нежными местечками.

— Так я заработал сигару?

Лайза расхохоталась. Она нагнулась и звонко поцеловала Белова в губы.

— Сейчас принесу.

Пока она ходила за щеки и сигарой, Белов осматривал ванную. На стене висел спасательный круг; это его позабавило, и он решил обязательно спросить у Лайзы, приходилось ли ей когда-нибудь использовать его по назначению. Лайза вернулась с подносом, на котором стояли два больших стакана «олд-фэшн». Все очень по-американски: капелька виски, много содовой и колотого льда, напоминавшего арктические торосы. Лайза поставила поднос на столик, рядом положила сигару в алюминиевой гильзе, гильотинку и коробку длинных кедровых спичек. Затем залезла в ванну и села напротив Белова.

— Какие у нас планы? — спросила она.

Ее маленькая ножка с красивыми аккуратными пальчиками скользнула под водой к бедру Саши.

— Ты имеешь в виду на завтра или на ближайшее будущее?

— О! — ножка, наконец, уперлась в то, что искала. — Кажется, планы на ближайшее будущее становятся все более осязаемыми. Нет, я имею в виду — на завтра.

Белов достал сигару из футляра, срезал кончик, затем зажег спичку и прозрачным пахучим пламенем прогрел всю сигару. Потом зажег вторую спичку и прикурил, тщательно подкручивая сигару.

— Сибирские олигархи знают толк в маленьких удовольствиях, — язвительно сказала Лайза. — В джакузи с сигарой, или верхом на снегоходе, они везде выглядят одинаково органично.

— Ты все вспоминаешь наше первое путешествие по льду Обской Губы? — спросил Белов.

— Если быть точной, я не могу его забыть.

— Обещаю, что в этот раз все будет по-другому. Честно говоря, я не хотел бы задерживаться в Нью-Йорке. Дорога, простор, ветер в лицо… Что может быть лучше?

— Мы поедем на машине?

— Да. Но только не на твоей. Она для романтического путешествия не годится.

— Это почему?

Саша выпустил плотное белое колечко. Сигара хорошо разгорелась, в воздухе стоял тонкий пряный аромат.

— Она слишком скучная, — заявил Белов.

— У тебя есть на примете что-нибудь повеселее?

— Представь себе, есть.

— Что, если не секрет? — Лайза даже подалась вперед; ей не терпелось узнать, что придумал Белов,

— Не секрет. Сюрприз. Завтра утром все узнаешь.

— Это нечестно — интриговать женщину, — сказала Лайза и надула губки. — До завтра я могу умереть от любопытства.

— Я тебе не позволю, — покачал головой Белов. — Буду делать искусственное дыхание и тайский массаж. Это ставит на ноги даже умирающего…

Лайза погрузила руки в пену.

— Что ты делаешь? — воскликнул Белов.

— Проверяю исправность массажера. Может, ты просто набиваешь себе цену.

Они беззаботно рассмеялись..

— Ладно. Если ты такой вредный, то и я могу немного повредничать. У меня тоже есть для тебя сюрприз. Но какой — не скажу. Узнаешь через две недели.

— Это нечестно! — запротестовал Белов. — Тебе ждать всего лишь до завтрашнего утра, а мне целых две недели. Дай хоть подсказку!

Лайза окинула его оценивающим взглядом.

— Подсказку? Хорошо! Это — зрелище, представление, спектакль! И ты это любишь.

— И все? — Белов раздосадованно пожал плечами. — Невелика подсказка.

— Хорошо. Даю еще одну. Последнюю. Это будет происходить в одном из самых фантастических мест в мире. Город, выросший посреди безжизненной пустыни! И, кстати, у нас билеты в первом ряду. Если бы ты знал, чего мне это стоило… — она внезапно осеклась, увидев, как изменилось выражение его лица.

Белов рывком сел. Пена выплеснулась через край ванны. При этом он случайно задел сигарой поверхность воды, и она погасла, Саша поискал, куда бы ее деть, и после недолгих раздумий положил на столик, рядом со стаканом.

— Лайза! Ты взяла билеты на боксерский матч? Да? Отвечай! — он схватил ее за плечи и встряхнул, как куклу, и отпустил.

Лайзу напугала неожиданная реакция Белова: она просто хотела сделать сюрприз, ни больше и ни меньше. Ведь она всегда проявлял интерес к единоборствам и силовым видам спорта.

— Да, а что? Я думала, тебе понравится эта идея…

— Расскажи мне все, — потребовал Белов.

— Да что такого? Я просто позвонила Теду, и он… Саша, у нас с ним давно уже все закончилось. Это совсем не то, что ты думаешь…

— Лайза! — отмахнулся Белов. — Меньше всего меня интересует этот Тед. Если ты заметила, в ванне места хватает только для двоих. Мы с тобой, при чем здесь Тед? Нет, я имею в виду другое. Почему ты взяла билеты именно на этот бой?

— Не знаю, — искренне ответила Лайза. — Я просто хотела сделать тебе приятное. Мне казалось, тебе понравится. А в чем дело?

Белов смотрел куда-то сквозь нее. Он вспоминал свои странные сны. Может быть, это были подсказки? Чьи и зачем? Нет, чьи — это понятно: Фила! Независимо от того, существует ли он где-то в другом измерении или это порождение его подсознания — не важно! В любом случае, это знаки судьбы, к которым стоит прислушаться. Нет, а Лайза-то какова? Как она проинтуичила! Значит, все не случайно: их встреча в Красносибирске, и гонка на снегоходе, и его приезд в Штаты, и то, что она взяла билеты именно на этот матч! От этой мысли ему стало легче на душе, и он ободряюще подмигнул Лайзе.

Наверное, этот твой Тед — отличный парень. При оказии поблагодари его от моего имени. И, наверное, сейчас он мне завидует. Должен завидовать. И будет завидовать всегда, потому что лучше тебя нет девушки на свете.

— Саша… — Лайза бросилась на него сверху рыбкой, выплеснув из ванны на пол море воды и пены..

«Персик или клубника? — подумал Саша. — Что за разница?» Больше он об этом не вспоминал. Было не до того…

Гараж в Нью-Джерси, куда они приехали следующим утром, произвел на Лайзу неприятное впечатление. Это запущенное сооружение больше напоминало примитивный ангар. Высокие покосившиеся ворота, крыша из ржавого рифленого железа. Перед входом — огромная лужа воды, поблескивавшая радужными разводами. Белов с Лайзой вышли из такси. Саша достал саквояж, расплатился с водителем и отпустил такси.

— По-твоему, в таком месте может быть подходящая машина для романтического путешествия? — недоверчиво спросила Лайза.

— Именно в таком. Интернет — великая вещь. Я все узнал заранее.

Лайза покачала головой;

— Ну что же? Тебе виднее.

Из гаража вышел невысокий толстый человечек в синем замасленном комбинезоне., К уголку рта прилипла дымящаяся сигарета без фильтра.

— Мистер Робертсон? — спросил Белов.

Человечек вытер руки ветошью и ловко перебросил сигарету языком в другую сторону рта.

— Да. Кто меня спрашивает?

— Я по поводу машины. Я отправлял заявку по Интернету…

— О-о-о! — воскликнул человечек и всплеснул руками. Затем повторил. — О-о-о! Так вы приехали, чтобы забрать мою крошку?

— Э-э-э… Насколько я понимаю, вы сами выставили ее на продажу… — сказал Белов,

— Это трагедия, — человечек задрожал, словно готов был вот-вот расплакаться. — Моя крошка… Идемте, — он махнул рукой и скрылся за воротами.

Белов и Лайза переглянулись и пошли в гараж за мистером Робертсоном. Внутри было темно и грязно, в бетонный пол намертво въелось отработанное машинное масло. Напротив входа лежала груда старых деталей; слева — куча разномастных покрышек. Человечек подошел к раздвижным дверям в дальнем углу гаража и с грохотом откатил створку.

— Проходите сюда! — сказал он.

Хозяин зажег свет, и Белов с Лайзой увидели небольшое чистое помещение. Посередине стоял автомобиль, накрытый огромным белоснежным полотнищем.

— Ох, моя любовь! — запричитал мистер Робертсон. — Смотрите! — Он убрал руки за спину, словно боялся, что они сами, помимо его воли, схватят белую материю и оставят на ней множество грязных отпечатков.

Белов подошел ближе, приподнял край полотнища.

— Это она? — спросил он хозяина.

— Классика! — гордо сказал он. — Модель шестьдесят пятого года выпуска, V-образный восьмицилиндровый двигатель, триста шестьдесят лошадиных сил… Карбюратор и клапана я отрегулировал. Масло залил новое, все резинки и сальники поменял… Эх! — Мистер Робертсон в сердцах махнул рукой и отошел от машины на два шага, поедая ее глазами.

— Шестьдесят пятый год выпуска, — повторил Белов. — А что, этот музейный экспонат еще и ездит?

— Ездит? — хозяина гаража затрясло от обиды; Белов подумал, что его вот-вот хватит удар. — Она не умеет ездить! Она летает!

— Посмотрим.

Белов стянул полотнище, и Лайза увидела стремительный силуэт спортивного двухместного автомобиля, припавшего к земле перед прыжком. На фоне серебристого кузова хрустальные чаши фар и рубиновые фонари стоп-сигналов смотрелись великолепно. Широкие покрышки напоминали мощные мягкие лапы хищника.

— «Шевроле-Корвет Стингрей», — сказал Белов и повернулся к Лайзе. — Тебе нравится?

Девушка стояла, не зная, что и ответить. Нравится ли ей? Конечно! Чертовски нравится! Этот образ был для нее родным и узнаваемым. Фотографии «Стингрея» не сходили с календарей и обложек; самые шикарные парни в кино ездили на этой машинке, и даже один телевизионный сериал был целиком посвящен легендарному автомобилю.

— У вас в России есть поговорка о принце на белом коне, — сказала она, ласково поглаживая белый бок машины. — Так вот, у нас это парень на серебристом «Стингрее».

— Отлично! — Белов повернулся к хозяину. — Мистер Робертсон! Пойдемте, решим кое-какие вопросы.

Они ненадолго удалились, оставив Лайзу одну. Девушка, как завороженная, ходила вокруг спортивного автомобиля. Она думала о том, что эта машина как нельзя лучше подходит для романтического путешествия.

Белов вернулся — с ключами в одной руке и множеством документов в другой.

— Мы готовы! — сказал он и открыл перед Лайзой дверь.

Ей пришлось согнуться в три погибели, чтобы протиснуться в салон. Посадка в спорткар занятие не из легких, но зато очень приятное. Кабина была тесной и больше смахивала на кокпит самолета. Саша откинул вперед водительское сиденье; открылся люк в небольшое багажное отделение. Белов сунул туда саквояж и документы, сел за руль. После поворота ключа двигатель мгновенно ожил и басовито загудел.

— Лайза! — сказал Белов. — У нас с тобой впереди — две недели! Две сумасшедшие, незабываемые недели!

Он осторожно вывел машину во двор, миновал непросыхающую лужу и, выехав на дорогу, утопил педаль акселератора. «Стингрей» рванул вперед, как пришпоренный. Седоков вдавило в спинки кресел, и Лайза воскликнула от испуга и удовольствия.

— Хочешь быть моим штурманом? — спросил Белов, переключая скорость.

— Боюсь, тогда мы приедем не туда, куда надо!

— Этого не может быть! Потому что мы сами пока не знаем, куда едем!

Ворвавшийся в салон ветер растрепал каштановые волосы Лайзы. Но ей показалось, что это не ветер, а само счастье упругой волной ворвалось наконец-то в ее спокойный уютный мирок и закружило в непредсказуемом вихре приключений.

VIII

Сергей Степанцов поставил стакан с соком рядом с телефоном на столе гостиничного номера. Рука у~не-го дрогнула, хотя он и пытался всячески скрыть свое волнение: несколько капель попали на столешницу. Ситуация и впрямь складывалась идиотская. До боя оставалось всего два дня. Считанные часы, каждый из которых — на вес золота и в прямом и в переносном смысле. И все эти часы Сергей был вынужден переживать и волноваться из-за тренера, который ушел позавчера из номера и больше не вернулся. Это было на него не похоже.

— Где он? Где он может быть? — в который раз расстроенно повторял Сергей.

Альберт Назимов, его личный врач и секундант, лишь недоуменно развел руками.

— Черт его знает…

Вадим Анатольевич Савин тренировал Степанцова уже двенадцать лет. Он был первым, кто сумел разглядеть задатки чемпиона в долговязом пареньке. Надо открыто признать, если бы не мудрое наставничество Савина, то Сергей так и ходил бы в перворазрядниках. Или как максимум стал бы кандидатом в мастера.

Однако он сразу взялся за парня и заставил его работать на пределе своих возможностей; Савин показал ему, где находится этот предел. Гораздо выше, чем Сергей мог себе вообразить. Это была честная, долгая и очень тяжелая работа; а перед чемпионатами и кубками — работа на износ. Но тренер, как умелый жокей, знал, когда надо пришпорить, а когда достаточно и просто потрепать по шее. И Сергей работал, удивляясь, откуда у него берутся силы. Савин сразу стал ориентировать его на профессиональный бокс.

— Любители — это фуфло! — говорил он. — У них даже раунды — всего по две минуты. Запомни, мой мальчик: настоящий бокс начинается после третьей минуты.

Савин заставил пройти Сергея через многое. В любительском боксе он даже не подозревал, что могут существовать такие нагрузки; а то, что человек способен их переносить и при этом оставаться в живых, вообще казалось невероятным. К такому ответственному событию, как бой за звание претендента на мировую корону, требовалась особая подготовка, Не столько физическая, форму Сергей _стал набирать еще три месяца назад, сколько, психологическая.

На этот бой нужно было настроиться и выйти на ринг, пребывая на пике нервного возбуждения. Ни часом раньше, ни часом позже — именно в момент, когда нога коснется настила ринга. Довести себя до состояния бойцового пса, который не видит ничего вокруг, кроме соперника, но при этом — оставить разум холодным и незамутненным. По крайней мере, на какое-то время, поскольку, по утверждению великого Тайсона — Железного Майка: все тщательно продуманные и проработанные планы рушатся после первого сильного удара.

Сергей это знал. И тем более длительное отсутствие тренера казалось ему странным. Сергей вздрогнул, и лишь спустя долю секунды понял отчего. На столе в гостиничном номере громко зазвонил телефон. Степанцов снял трубку.

— Да…

— Привет! — голос Савина почему-то звучал гулко, как будто он говорил в стеклянную банку. — Я в порядке, скоро вернусь…»

— Вадим Анатольевич, где вы? — Сергей не выдержал и закричал, но в трубке раздались короткие гудки.

Тренер уже повесил трубку Степанцов закрыл глаза и досчитал до десяти. Если бы он этого не сделал, то наверняка расколотил бы ни в чем не повинный аппарат к чертовой матери, а лучше — выбросил бы его в окно, прямо с шестнадцатого этажа вниз, в бассейн.

Они жили в апартаментах гостиницы «Тадж-Махал» при одноименном казино. В зале «Тадж-Махала» и должен был состояться бой. Но сейчас ни высокие потолки, ни яркие ковры с абстрактным узором, ни суперсовременные кресла, ни роскошный вид из окна, — ничто из этого не радовало глаз. Потому что Сергей не мог думать ни о чем другом, кроме как о тренере.

— Что он говорит? — заволновался Назимов.

— То же самое. «Со мной все в порядке. Скоро буду», — Степанцов медленно положил- телефонную трубку на рычаги. — Попробуй, позвони ему еще раз на мобилу.

Альберт нервными движениями набрал номер, долго вслушивался в длинные гудки, затем нажал на кнопку отбоя.

— Выключен… Он это сделал специально, чтобы связь была односторонней.

Сергей несколько раз обошел вокруг стола. Затем он бросился в глубокое мягкое кресло и обхватил голову руками.

— Послушай, Алик, ты понимаешь, что вообще происходит?

— Не имею ни малейшего понятия, — честно ответил Назимов.

— Может, все-таки позвонить в полицию?

— Он же сказал, что не надо. И потом — нам лишняя шумиха ни к чему. Бой окажется под угрозой срыва.

— Он и так уже под угрозой срыва! — в отчаянии воскликнул Степанцов.

Назимов взял со стола недопитый стакан сока, подошел к Сергею и протянул ему стакан.

— Подожди, выпей и не паникуй. Анатольич сказал, что вернется? Значит, вернется.

Степанцов залпом допил сок, не почувствовав вкуса.

— Ты кого сейчас успокаиваешь? Себя или меня?

— Нас обоих, — примирительно сказал Альберт. — Давай так. Если завтра утром не объявится — заявляем в полицию. А пока — постарайся успокоиться.

Степанцов машинально кивнул.

— Сегодня больше ничего тяжелого не ешь, — продолжал врач. — Фрукты и соки — без ограничений. Я бы тебе советовал посмотреть какое-нибудь кино. Легкий боевик, что-тов этом духе… — он вышел из комнаты.

Сергей взял пульт и стал нажимать на кнопки, переключая каналы кабельного телевидения. На одном из них он увидел кадры своего любимого фильма — «Криминальное чтиво». Там как раз герой Брюса Виллиса, тоже, кстати, боксер. А что если… Сергей выключил телевизор и отшвырнул пульт — настолько поразило его это совпадение.

— Альберт! — окликнул он.

Врач появился на пороге гостиной.

— А что, если это те самые… Как их? Помнишь, приходили?

Назимов пожал плечами. Он хорошо помнил тот визит…

IX

Это было ровно неделю назад… Около восьми часов вечера в их номере раздался звонок от портье.

— К вам господин Буцаев. Он говорит, что хочет выразить свое восхищение и познакомиться с земляком.

Савин и Степанцов переглянулись. Принимать никого не хотелось, но и отказывать землякам было нехорошо. Все-таки. профессиональный бокс — это

спорт и шоу одновременно; боксер обязан быть звездой и общаться со своими поклонниками.

— Попросите господина Буцаева подняться к нам, — сказал в трубку тренер.

Через несколько минут в дверь деликатно постучали. Савин открыл: на пороге стоял высокий красавец-брюнет в белом костюме и того же цвета широкополой шляпе. Рядом с ним — тощий лысый коротышка, совершенно терявшийся на фоне шикарного спутника.

— Позвольте отрекомендоваться: Буцаев Роман Остапович! — сказал мужчина в белом и посмотрел на коротышку.

Затем, видимо, решил, что тот не заслуживает отдельного представления, и вальяжно, даже торжественно проследовал в апартаменты. Они расселись в креслах. Буцаев с величайшей осторожностью, как будто это было живое существо, снял шляпу и обеими руками положил ее себе на колени. Четверть часа подряд итальянистый красавец в белом костюме с идеально наглаженными брюками сыпал комплиментами и сверкал бриллиантами на длинных холеных пальцах. Почти весь разговор Степанцов пропустила мимо ушей. Он только поддакивал и кивал, когда интонация гостя становилась утвердительной.

И только когда Савин, утомленный бессодержательной речью гостя, стал демонстративно поглядывать на часы, Буцаев вдруг резко изменил тон беседы.

— Поразительно, как порой несправедливо устроен этот мир! — изрек он и сокрушенно покачал головой. — Я навел о вас кое-какие справки… Вы знаете, что на вас делают очень высокие ставки?

Тренер расплылся в довольной улыбке и сказал, что те, кто так делает, поступают совершенно правильно. Потому что Сергей обязательно побьет Хьюитта.

— Очень на это надеюсь, — подхватил Буцаев. — Но ведь ваш гонорар в случае победы постыдно мал, не так ли?

— Что поделаешь? — развел руками Савин. — Бой пока еще не титульный, только зазвание претендента. Как бы то ни было, гонорар в случае поражения будет еще меньше. Мы настроены на победу, — боксер и тренер переглянулись. — Мы всегда на нее настроены.

— Весьма похвально, — сказал Буцаев. — Но, знаете, вы могли бы неплохо заработать, если бы… мы сумели договориться.

Сергей не сразу понял, в чем суть предложения красавца, но, судя по тому, как напрягся Савин, Буцаев говорил что-то не то. Нечто такое, что очень не понравилось тренеру.

— Мы не идем ни на какие договоренности перед боем, — жестко сказал Савин. — И вообще, Роман Остапович, я думаю, что не стоит даже обсуждать эту тему. Простите, у нас режим. Вам пора идти.

Буцаев вздрогнул: кровь бросилась ему в лицо, но он сумел взять себя в руки. Эти простаки, пока не знают, с кем имеют дело..

— Это просто бизнес, — сказал он мягким, вкрадчивым голосом. — То, что я предлагаю, в ваших, поверьте, интересах.

Тренер встал, подошел к двери, открыл ее и показал Буцаеву на выход.

— Спасибо за предложение, но мы не готовы его рассматривать.

Буцаев снял с колен белую шляпу, смахнул с нее воображаемую пылинку и водрузил на голову. На пороге он остановился.

— Очень жаль, что вы не готовы. Причем это в большей степени относится к вам, чем ко мне. Просто вы пока этого не понимаете.

— До свидания, — пробурчал тренер и бесцеремонно захлопнул дверь перед самым его носом.

До Сергея не сразу дошла суть происходящего. Он в это время был в другом месте: мысленно прокручивал последние бои своего противника. Хьюитт был

неудобным соперником — левшой, да к тому же очень длинноруким и с блестящей реакцией.

— Так зачем он приходил? — спросил Сергей тренера.

— Этот подлец хотел, чтобы ты лег, — ответил Савин.

— А-а-а… — сказал тогда Степанцов и тут же выбросил эту чушь из головы.

Но теперь, в свете исчезновения Савина, давешний разговор приобретал совсем другое значение и вес. Тот пижон в белой шляпе оказался человеком дела. Альберт медленно прошелся по комнате, постукивая кулаком о ладонь. Остановился перед сидевшим в кресле Сергеем.

— Ты думаешь, это Буцаев? — спросил он боксера. — Вполне может быть. Меня смущает только одно: что он больше не объявлялся. Отметился и пропал. Если Анатольич у него, то почему он не выдвигает никаких требований? Почему он на него давит, а не на тебя. Он ведь давно уже мог продиктовать тебе свои условия. В чем суть игры?

— Не знаю, — растерянно произнес Степанцов.

— То-то и оно. Ты давай не гони волну. Подождем до утра, ладно?

— Окей. Похоже, ничего другого нам не остается, — согласился расстроенный Степанцов. — Но я все-таки не понимаю, что происходит?

Сергей никак не мог разобраться в своих чувствах и был совершенно сбит с толку. На ринге он привык встречаться с противником лицом к лицу. Но то, что творилось сейчас, никак не напоминало единоборство. Скорее, бои без правил.

Раньше тренеру удавалось ограждать его от закулисных интриг: в профессиональном боксе, как и в любом другом виде спорта, их всегда хватает. А теперь — Савин пропал сам. И поэтому Степанцов пребывал в глупой растерянности. Между тем до боя оставалось всего два дня. И Сергей понимал, что он — не готов.

X

Первая неделя отпуска прошла, как сон. Из Нью-Йорка они поехали на запад, в Йеллоустонский национальный парк. Огромный парк занимал территорию, принадлежавшую сразу трем соседним штатам: Вайоминг, Айдахо и Монтана. Лайза рассказала Белову, что все это — исконные территории индейских племен, по именам которых и названы сами штаты. Лайза знала о Йеллоустоне не так уж и много. Она была здесь только один раз — в раннем детстве; с тех пор прошло почти двадцать лет.

В свою очередь, Белов продемонстрировал незаурядную эрудицию; он сходу прочитал ей лекцию о достопримечательностях Йеллоустона, особенно о здешних всемирно известных гейзерах. Естественно, трепетное отношение Белова к гейзерам ее не удивило. Ведь он уже давно с упорством одержимого коллекционировал все, что связано с вулканической деятельностью.

Но, как ни странно, Лайзе очень нравилась эта черта его характера стремление во всем пойти до конца, докопаться до самой сути. Было в этом что-то очень мужское и очень русское. Иной раз Лайза ловила себя на мысли, что она сильно изменилась под влиянием Саши. Он позволил ей посмотреть на себя и на Америку со стороны. Бывали даже случаи, когда она, прежде чем ответить на простой и, казалось бы, очевидный вопрос, сначала задумывалась, а что сказал бы на это Белов?

Лайза злилась на себя; ей казалось, что она теряет свою самость, свою индивидуальность. Но потом при-шла к выводу, что перемены, происходящие в ней, — совершенно естественны и обусловлены самой природой. Разве женщина не подобна жидкости, принимающей форму сосуда? Она тут же поймала себя на мысли, что если бы эта крамола стала достоянием гласности, американские феминистки подстерегли бы ее темным вечером и разорвали на части.

Бог с ними. Главное, что Белов ей дает ощущение надежности и постоянства. А это, пожалуй, главное, что нужно женщине, — плечо, на которое всегда можно опереться. Лайза успокоилась, когда поняла, что чувствовать себя любимой женщиной Александра Белова ей нравится ничуть не меньше, чем быть Лайзой Донахью. А иногда даже больше.

Они пересекли континент менее чем за два дня. Белов, казалось, был сделан из железа. Он буквально сливался с рулем, не чувствуя усталости. Иногда Лайза думала, что ее «Тойота» значительно выигрывает по части комфорта… Но у «Стингрея» было другое преимущество — репутация грозного пожирателя километров, которая полностью соответствовала действительности!

Прав был мистер Робертсон: эта машина не умела ездить. Она, как птица, была создана для полета. «Стингрей» со свистом вспарывал тугой встречный воздух, распугивая конкурентов на своей полосе густым утробным басом многолитрового движка, тогда как встречные машины шарахались от одного его вида. И Белов радовался как ребенок. Его захлестывал адреналин от сознания, что под ногой — табун в триста шестьдесят лошадей, и одного легкого нажатия на педаль достаточно, чтобы они вырвались на волю и понесли.

Они остановились на короткую ночевку в придорожном мотеле. Но, как и предсказывала Лайза, по-

тратили ночь не на сон, а на занятия любовью — такие яростные и ожесточенные, что под утро они больше смахивали на военные действия. Едва рассвело, Белов посадил шатавшуюся от усталости Лайзу в машину. Он налил в термос отвратительный по виду и запаху, но зато очень крепкий кофе из автомата, и сел за руль. «Стингрей», как и его новый хозяин, изнывал от нетерпения продолжить эту сумасшедшую гонку.

Снова замелькали Дорожные указатели, белые штрихи разметки и живописные пейзажи. Саша, как одержимый, мчался вперед, выжимая из двигателя если не все триста шестьдесят лошадиных сил, то уж двести восемьдесят — это точно. К вечеру они приехали в Йеллоустон. Переночевали в местном мотеле, оставили «Стингрей» на стоянке, и утром, взяв лишь рюкзаки, отправились вглубь парка.

Молодой сотрудник парка сказал, что есть свободные хижины и, если они не хотят спать под открытым небом, что тоже неплохо, можно снять хижину Белов спросил, какая из свободных хижин расположена ближе всего к пику Друидов. Служитель развернул перед ним карту и пометил ближнюю хижину красным маркером. Саша оплатил аренду домика, страховку и стоимость входа в парк. Сотрудник строго-настрого предупредил, что в национальном парке запрещается наносить какой бы то ни было урон живой природе.

— А если я встречу медведя? Ведь они у вас тут водятся? — спросил Белов.

— Да, медведи — наша гордость, — ответил тот. — Они у нас двух видов: гризли и барибалы. Но охотиться на них строжайше запрещено.

— А что делать, если они захотят меня съесть? — поинтересовался в шутку Белов.

— В этом случае пожелайте им приятного аппетита, — сострил туземец. — И постарайтесь, чтобы на вашей одежде было как можно меньше пуговиц; от пуговиц у медведей портится пищеварение.

Белов с Лайзой рассмеялись, поблагодарили молодого человека и пошли вперед, придерживаясь тропы, указанной в карте. К счастью, в парке все было организовано на славу; через каждые сто-двести метров стоял указатель, через каждый километр — будка экстренной связи. За шесть часов ходьбы им дважды попался конный смотритель парка и один раз — пеший. Во всех трех случаях смотрители приподнимали смешную форменную шляпу и вежливо интересовались, не могут ли они чем-нибудь помочь.

В полдень Белов с Лайзой устроили привал. Сначала они подкрепились сэндвичами с тунцом, полчаса отдохнули и снова двинулись к хижине. Солнце стремительно катилось к горизонту, задевая верхушки могучих деревьев, синевших вдали. Немного севернее к небу поднимался выпуклый горб, поросший странной растительностью, имевшей коричневато-рыжий оттенок.

— Это и есть пик Друидов, — пояснил Белов. — Пик Друидов — более позднее американское название, но суть оно передает верно. Для индейцев это место было священным. Посещать его разрешалось только вождям и шаманам, посторонним вход был воспрещен. Там, разложив огромные костры, чей дым, подобно столбам, подпирал высокое небо, они беседовали с духами Великих Воинов, ушедших в иной мир. Спрашивали у них совета и просили поделиться силой. Вот так.

Лайза догадывалась, что в отношении Саши к древним жрецам есть что-то очень личное. Она судила об этом по татуировке на плече: у него был выколот кельтский крест, но допытываться не стала, только поинтересовалась, пойдут ли они туда.

— Конечно, — ответил Белов, — мы же друиды. Раньше я был воином, а теперь — посредник между нижним и верхним миром.

Лайза ничего не поняла из того, что он сказал, но уточнять не хотелось. Усталость не располагает к откровенным беседам. Поэтому она просто спросила:

— А я? Тоже — посредник?

— Ты — моя женщина, — не задумываясь, ответил Белов. — Разве этого не достаточно?

— Мне вполне достаточно, — сказала Лайза.

— Думаю, что и обоим мирам — тоже…

Белов замер, вглядываясь в даль. Над пиком курилась легкая дымка, и от этого казалось, будто он — живой. Не застывшая каменная глыба, а спина гигантского, невиданного медведя, изготовившегося к прыжку

На следующее утро, почти с рассветом, Белов, как и обещал, поднял Лайзу и, не обращая внимания на ее вялые протесты, потащил к пику Друидов. Первое, что произвело неизгладимое впечатление на Лайзу, — это совершенно особая тишина. Абсолютная, космическая…. Ее страшно было нарушать, и они шли молча несколько часов подряд. Казалось, даже сухие ветки не хрустели у них под ногами — просто беззвучно разламывались, и все. Саша ушел вперед, а девушка замешкалась, разглядывая неимоверно красивый ландшафт.

Толстые корявые стволы низких деревьев напоминали причудливые фигурки карликов, застывших в позах страдания. Здесь не было зелени; вся хвоя на деревьях имела коричневато-рыжий оттенок. Кроме того, Лайзе показалось, что земля под ногами какая-то подозрительно горячая. Она остановилась, потрогала почву рукой и вскрикнула. Белов тут же среагировал на ее голос и бегом вернулся к ней.

— Что случилось?

— Саша! Она… горячая, — испуганно пожаловалась Лайза, указывая себе под ноги.

На Белова это открытие не произвело никакого впечатления. Он принялся ей втолковывать, что так и должно быть. Иеллоустон — место повышенной вулканической активности. Точнее, все действующие вулканы давно потухли, но магма все еще подступает к коре достаточно близко, Магма — это многие тысячи градусов. Оттого и земля нагревается. Оттого и гейзеры бьют. Это как чайник со свистком. Огонь — магма — нагревает воду, вода закипает, превращается в пар и ищет выхода. Потом — мощным потоком извергается наружу. Затем подземные пустоты постепенно наполняются новой водой, и все повторяется заново. Поэтому гейзеры извергаются циклично. По ним можно часы проверять.

— У тебя, кстати, голова не кружится? — заботливо спросил он.

Лайза прислушалась к своим ощущениям и сказала, что пока нет, все в порядке.

— Если почувствуешь что-то не то, сразу скажи. Из трещин в земле могут выходить вулканические газы.

— Саша… — встревожилась Лайза. — Может, не пойдем на пик?

Белов, к ее удивлению, не стал спорить, наоборот, сразу предложил вернуться в хижину.

А потом я поднимусь сюда один, хорошо? — он вопросительно посмотрел на нее.

Его упрямство вызвало в Лайзе раздражение и что-то вроде ревности. Значит, он может обойтись без нее? Она ему уже не нужна? Она почувствовала, что сама потихоньку превращается в гейзер. «Как он сказал? Чайник со свистком? Похоже, я сейчас начну свистеть!»

— Саша! Это обязательно? Ну, вот это все. Доказывать кому-то, что тебе наплевать на риск и опасность… Лезть на какой-то пик… Тебе не кажется, что в этом — чересчур много мальчишеского?

Белов задумался — на этот раз надолго. Они стояли и смотрели на фантастический, словно перенесенный сюда с другой планеты, пейзаж: залитые ярким светом желто-серые, с вкраплениями коричневого и оранжевого, скалы самых причудливых форм на фоне интенсивно голубого неба.

— Видишь ли, лучик мой, — наконец сказал он. — Жизнь, конечно, сложная штука. Но она, как ни крути, состоит из очень простых ответов на сложные вопросы. И, в конечном счете, все сводится к простому выбору: да или нет? Любишь или не любишь? Боишься или не боишься? Можешь или не можешь? Все очень конкретно, если ты, вместо того, чтобы философствовать и распускать нюни, умеешь принимать решения и действовать. Ты согласна?

— Мне наоборот кажется, что это на грани безрассудства, — не унималась Лайза. — Ради чего мы сейчас так рискуем?

Саша начала доставать эта ситуация. Может, спеть ей «Скалолазку» Высоцкого: «Я спросил тебя, зачем идете в горы вы?» Затем что горы — это преодоление своей слабости, это реперные точки, с которых видна вся мелочность и приземленность нашей повседневной жизни. Потому что это гормоны удовольствия, которые ты вырабатываешь сам, а не получаешь в виде наркоты или алкоголя. Он расстроился: если Лайзе надо что-то объяснять, значит, она от этого не ловит кайфа. Тогда не о чем говорить, есть другие темы для беседы, общие, где им есть что обсуждать.

— Мы сейчас решаем простой вопрос: можем ли мы подняться вдвоем на пик или нет? Ты права, я не могу рисковать тобой. Поэтому давай вернемся.

— А завтра ты пойдешь сюда один?

Белов в ответ только кивнул. Лайза тоже замолчала и ушла в себя. Это длилось около минуты. Все это время они не двигались с места. Саша вдруг подумал, что они достигли точки возврата. Если Лайза сейчас решит вернуться, у них ничего не получится и придется расстаться. Не сегодня, так завтра, но навсегда. А ведь не хотелось бы. Почему же она молчит? Наконец он не выдержал и спросил:

— Ну? О чем ты думаешь?

— Я решаю простой вопрос, — в тон ему ответила Лайза.

— Какой?

— Отпустить тебя одного или идти вместе.

— И что ты решила?

— Попробуй догадаться. — Лайза повернулась и зашагала вверх по узкой извилистой тропинке, с трудом умещавшейся на самом краю пропасти.

Белов почувствовал такое облегчение, будто внезапно перешел в состояние невесомости: в несколько прыжков он догнал Лайзу и положил ей руки на пояс. Она остановилась.

— Я рад, что ты поступила именно так, — сказал Саша, разворачивая ее к себе.

— Я твоя скво, — без всякой позы ответила Лайза, — а ты мой вождь — Белый Медведь. Разве это не прекрасно?

Этот тяжелый для обоих разговор завершился поцелуем примирения. Они сделали очередной шаг друг к другу и стали еще ближе…

Лайза не пожалела, что поднялась на пик: вид отсюда открывался ни с чем не сравнимый. Она испытала одно из самых сильных потрясений в своей жизни. Это было состояние эйфории и благодарности Саше зато, что он настоял на своем и поднял ее над землей. Наверное, нечто подобное испытал Иисус, когда дьявол в пустыне открыл перед ним все дали и царства земные. Только здесь, в горах, было одно царство — дикой природы, а Саша не искушал, а делился, с ней радостью единения..

Лайзе показалось, что у нее выросли крылья, захотелось подойти к краю пропасти, броситься вниз. Это было ощущение, что они одни во всей вселенной. И вся мощь космоса проходит через них, питая планету и заставляя ее крутиться быстрее. Все тело наполнилось легкостью и силой. Лайза едва сдерживала себя, чтобы не закричать от радости и счастья, а потом решила, что стесняться некого. И она запела первую пришедшую в голову песню — негритянскую, в стиле спиритчуел, но, взглянув на Сашу, увидела, что он хмурится.

— В чем дело, Белый Медведь? — спросила она, прекратив петь. — Я слишком громко кричу? Или не попадаю в тональность?

Белов покачал головой.

— Нет, ты тут ни при чем.

— А что случилось?

Не знаю. Я чувствую, что что-то идет не так. От-куда-то исходит угроза. Что-то очень плохое надвигается. Именно сейчас, в этот момент, но я не могу понять, где и что…

— Надеюсь, это не связано с нами? — перестала улыбаться Лайза.

— Нет, за ас можешь не беспокоиться. Между нами существует что-то очень прочное, и с каждым часом оно становится только прочнее. Веда надвигается оттуда, — Белов повернулся к югу и, приставив ладонь ко лбу, стал всматриваться в даль, словно и впрямь мог что-то разглядеть. — Давай спускаться, — после паузы сказал он. — Вечереет. Через час будет совсем темно. — Он взял ее за руку и до самого подножия горы больше не отпускал…

В то последнее их утро в Йеллоустоне Лайзу разбудил горячий солнечный луч. Она села на кровати, тряхнула густыми каштановыми волосами. И только

после этого открыла глаза и огляделась. Белова нигде не было.

— Саша! — позвала она и сказала сама себе: — Молчанье было ей ответом.

Лайза спустила ноги с кровати, нащупала тапочки и пошла к двери. На ней была любимая пижама с Микки-Маусом. Почесываясь и протирая глаза, Лайза вышла на галерею, окружавшую хижину по периметру.

— Саша! — позвала она и вдруг увидела…

Белов, в белой футболке и голубых джинсах, стоял к ней спиной, сунув руки в карманы. В его позе было что-то от удали хулигана. Лайза заметила, что он стоит босиком на зеленой траве, сплошь усыпанной капельками утренней росы. Все это, до мельчайших деталей, навсегда запечатлелось в ее памяти.

В пяти метрах от Саши, опустив к земле большую лобастую голову с маленькими круглыми ушами, стоял большой, как бегемот, медведь. Цвет его шкуры очень напоминал рыжую растительность на пике Друидов. Медведь стоял неподвижно. Саша тоже не двигался. Это было похоже на стоп-кадр, только не плоский, как в кино, а объемный и очень правдоподобный. До того правдоподобный, что ей стало неимоверно страшно.

— Саша! — закричала Лайза во всю силу своих легких.

Этот крик подействовал, как нажатие кнопки «плей» на пульте видеомагнитофона. Все пришло в движение. Медведь поднялся на задние лапы и заревел. Он обнажил огромные, длиной в палец, клыки и замотал головой. Во все стороны полетели брызги слюны. Тогда Белов раскинул руки и тоже закричал; страшно, грозно, наверное, когда-то так кричали, уходя во время битвы в иной мир, воины айдахо или древние кельты. Он не дрогнул и не побежал.

И медведь не побежал. Но кто-то из них должен был уступить или умереть. Медведь, первым не выдержал взгляда человека. Он медленно встал на четыре лапы, повернулся и побрел с обиженным видом прочь. Лайза, не чуя под собой ног, подбежала к Белову.

— Саша! С тобой все в порядке? Ты цел?

Белов словно очнулся. По лицу его тек пот, как после тяжелой работы. В гладах от напряжения лопнули сосудики и появились красные прожилки.

— Я в порядке. Со мной и не могло ничего случиться.

Лайза разозлилась. Она забарабанила в грудь Белова маленькими крепкими кулачками.

— Ну почему? Почему ты всегда в себе уверен? Рано или поздно это закончится плохо!

Белов нежно обнял ее, поцеловал в шею, ушко и лоб. Ее волосы пахли утренней свежестью. Девушка все еще дрожала от пережитого страха. Да и у него ноги подгибались от напряжения.

— Фил опять приходил, — совсем непонятно объяснил он, прижимая ее к себе. — Кто-то нуждается в моей, помощи. Если это так, со мной не могло ничего случиться.

— Фил? — Лайза окинула взглядом окрестности, словно надеялась встретить незнакомого человека. — Кто это?

— Это мой друг, но ты не сможешь его увидеть. Никогда, — он погладил Лайзу по спине и добавил. — Собирайся. Нам надо ехать.

Лайза не решилась ничего возразить. Теперь, после встречи с медведем, она и сама хотела уехать из Йеллоустона. Обнявшись, они вместе пошли к хижине.

— Куда мы едем, Саша? — спросила Лайза.

— На юг. Так сказал Фил.

— Но ведь мы и так собирались в Лас-Вегас.

Белов улыбнулся.

— Вот видишь, лучик. Все срастается. Значит, мы на верном пути. Я чувствовал, что не случайно меня тянет на Пик Друидов. Это знак, который надо было прочитать, и прочитать правильно. Больше нам здесь делать нечего.

Через час они сели в «Стингрей» и помчались на юг. Их путь лежал в Лас-Вегас.

Лас-Вегас — это город, который никогда не спит. Средоточие мирового азарта. Незыблемая скала, о которую разбиваются мечты о мгновенном обогащении. Город, где люди живут надеждой и дышат не простым воздухом, а смесью веселящего газа, и азарта. Здесь нет времени. Здесь часы под запретом. Когда на раскаленную пустыню опускается ночь, Лас-Вегас зажигает свои великолепные огни, не давая темноте ни единого шанса. Луч мощного прожектора, установленного в казино «Кристалл», вонзается в черное небо на много километров вверх. Его видно даже из космоса.

Улицы Лас-Вегаса заливает абсолютно неестественный-слепящий свет. По тротуарам ходят Элвисы под руку с Мерилин Монро. И еще — в Вегасе неповторимый запах. Нигде в мире больше нет ничего подобного. Это пахнут легкие, шальные деньги. Деньги, ради которых многие готовы на все.

XI

Ближе к полуночи к казино «Тадж-Махал» подъехал черный лимузин «Кадиллак». Он остановился метрах в ста от входа в отель. Водитель не глушил двигатель; легкий парок вырывался сзади из никелированных труб. В салоне, на заднем диване, восседал набриолиненный красавец в белом; роскошная шляпа лежала рядом. Буцаев нежно гладил ее кончиками тонких пальцев, словно шляпа была живым существом.

Напротив него сидел немолодой лысоватый человек с квадратной челюстью. Седые волосы над ушами были аккуратно подстрижены; в них серебрились капельки пота. По одну руку от мужчины сидел Гога, по другую — Хасан. Они крепко держали его за локти, не давая пошевелиться. Роман Остапович посмотрел сквозь затемненное стекло на улицу. Все было спокойно.

— Вот так, Вадим Анатольевич, — сказал Буцаев. — Понимаете, мы все хотим, чтобы было по-нашему. И я, и вы. И даже они, — он показал на своих подручных. — Все верно. Каждый из нас хочет немного изменить мир в свою пользу. С этим как раз все ясно. Проблема заключается в другом: у нас — разные возможности. Вы ведь это уже поняли, не так ли?

Он дождался утвердительного кивка Савина и продолжал.

— Признаться, вы уязвили меня в самое сердце своей несговорчивостью. Я надеялся, что мы сможем уладить все полюбовно. Без этих никому не нужных грубостей и насилия. Но вы не захотели… — Буцаев сделал паузу.

Хасан, усмотрев в этом некий сигнал, сильно ткнул тренера локтем в бок. Несмотря на давнюю привычку к боли, Савин сморщился; из глаз, помимо воли, брызнули слезы; лицо потемнело и покрылось испариной. Он задержал дыхание… Из груди вырвался короткий сток.

— Вы не захотели, — повторил Буцаев, — и мне пришлось пойти на крайние меры. Согласитесь, теперь они вам кажутся эффективными?

Савин молча кивнул.

— Вот видите! Хасан — с виду немногословен, а все же обладает даром убеждения. Правда?

Хасан осклабился. Гога рассмеялся в голос.

— Я вас прекрасно понимаю, — голос Буцаева стал вкрадчивым и даже нежным. — Вы желаете своему подопечному добра, счастья и здоровья. Это вызывает во мне уважение. Вы просто не совсем верно оценили ситуацию и не поняли, в чем же оно заключается, это добро. Но теперь-то, надеюсь, вы видите, как надо поступить? Сделайте, что я вам говорил, и все от этого только выиграют. Я пытаюсь донести до вас одну простую истину: либо будет так, как я хочу, либо вам будет очень плохо. Вам обоим, я имею в виду и вашего воспитанника. Это вам ясно, уважаемый господин Савин? Ясно или нет?

Тренер снова кивнул. Он не мог расцепить плотно сжатых губ, чтобы не застонать.-

— Ну, вот и хорошо. Сейчас вы вернетесь в номер и больше не будете совершать фатальных ошибок. Если же, не дай бог, вам захочется выкинуть какой-нибудь фокус или кунштюк… Учтите, я узнаю об этом первым. И не стройте ненужных иллюзий: ваша жизнь здесь не стоит ничего. Лично я не поставил бы на нее ни цента. Поэтому ведите себя разумно.

Буцаев открыл дверь лимузина. Хасан и Гога подтолкнули Савина к выходу.

Тренер стиснул зубы и, согнувшись от боли> вышел из машины. Дверь за ним захлопнулась. Савина повело в сторону, чтобы не упасть, он оперся обеими руками на «Кадиллак». Лицо Буцаева оказалось прямо у него перед его глазами, буквально в тридцати сантиметрах. Роман Остапович, не отрываясь, смотрел на него поверх опущенного стекла. Затем еле заметно улыбнулся и протянул руку к кнопке стеклоподъемника. Зеркальное стекло медленно поползло вверх. Лимузин плавно тронулся и, набирая скорость, зашуршал широкими шинами по асфальту. Савина развернуло, он чуть было не упал под колеса лимузина.

Через несколько мгновений «Кадиллак» растворился в потоке машин.

— Сука! — прошептал Савин и поковылял к входу в отель.

Степанцов, следуя совету доктора, лег спать. Но сон никак не шел. Он ворочался на широкой кровати с боку на бок. Из соседней комнаты доносилось приглушенное шарканье ног: у Назимова был свой номер, но после исчезновения Савина он переселился к Степанцову. Видимо, и врач тоже не мог уснуть.

В гостиной раздался телефонный звонок. Сергей рывком вскочил с кровати и опрометью бросился туда. В огромной гостиной было темно, и он чуть не столкнулся с Назимовым, уже стоявшим у столика. Телефон продолжал настойчиво звонить. Сергей снял трубку.

Это был ночной портье. Скудных знаний английского Сергею хватило, чтобы понять основную мысль, которую пытался донести до него портье: перед стойкой стоит человек, и его внешний вид не внушает никакого доверия. Но человек утверждает, что является Вадимом Анатольевичем Савиным, тренером Степанцова.

— Передайте ему трубку! — рявкнул Сергей.

— Привет, Серега! — услышал он знакомый голос после некоторой паузы. — Я же обещал вернуться, вот и вернулся. Но меня не пускают. Ты бы не мог спуститься?

Степанцов не дослушал. Он запахнулся в атласный халат, в котором всегда выходил перед боем на ринг, и помчался в коридор. Ему показалось, что лифта пришлось ждать катастрофически долго. Наконец двери кабины открылись, и он забежал внутрь, заставив дамочку в длинном вечернем платье с глубоким декольте взвизгнуть от испуга. Ее спутник, невозмутимый седой джентльмен в смокинге, сказал по-английски:

— Успокойся, дорогая! Чего ты от него хочешь? Это же русский боксер,

Степанцову было не до бонтона. Он повернулся к ним спиной и с силой надавил на кнопку с цифрой «1». Он не замечал, что пританцовывает на месте от нетерпения, исполняя боксерский танец. Вот только противника перед ним не было. В холле первого этажа Сергей сразу увидел Савина. Он бросился к нему, не обращая внимания, что полы халата развевались, обнажая мускулистые ноги и торс. Сухопарая старушка в сиреневом парике и бриллиантовом колье, скрывавшем дряблую шею, остановилась и принялась с наивным удивлением рассматривать Сергея.

Степанцов подбежал к тренеру. Тот выглядел неважно. Цвет лица стал землистым, под глазами залегли темно-синие круги; Савин был напряжен, словно ему приходилось терпеть сильную боль, но, по крайней мере, никаких внешних повреждений Степанцов не заметил. Сергей бережно обхватил тренера за талию, и Савин вскрикнул от его прикосновения.

— Анатольич, что с тобой? — сочувственно спросил Степанцов.

— Ничего, ничего… Все в порядке. Немного ушибся, — ответил Савин.

Сергей деликатно взял его под руку и повел к лифтам.

— Может быть, вызвать врача? — вежливо поинтересовался портье. _

Савин резко обернулся.

— Ничего не надо! — сказал он раздраженно. — У нас есть свой врач. К тому же ничего страшного не произошло.

Но его тон не оставлял никаких сомнений в обратном: теперь Сергей знал наверняка, что все-таки кое-что произошло.

В номере Назимов хотел осмотреть Савина, но тот лишь отмахнулся.

— Отстань! Не до тебя!

— Анатольич, — Сергей тщетно пытался поймать взгляд тренера. Савин все время отводил глаза. — Анатольич, в чем дело? Расскажи, что случилось? Мы тут два дня…

— Я все сказал по телефону. Встретил земляков, ну и… засиделись.

— Ты же сам понимаешь, что несешь чушь! — взорвался Сергей. — Почему ты не хочешь ничего рассказать?

— Потому, что мне нечего рассказывать. Тебе — нечего!

Савин подошел к окну и стал смотреть вниз, на лазурную гладь бассейна, подсвеченного изнутри разноцветными огнями. Сергей подошел и встал рядом.

— Анатольич… — сказал он. — Это тот самый? Буцаев?

Савин молчал.

— Что, он тебя?.. — Степанцов, не найдя нужного слова, имитировал правой рукой удар в челюсть.

— Я не хочу об этом говорить! — отрезал тренер. Он провел рукой по отросшей за два дня щетине, — Сейчас мне надо привести себя в порядок и отдохнуть. — Он развернулся и направился в ванную комнату.

— Анатольич! — остановил его Сергей. — Что-то… изменилось?

Савин вздрогнул. Степанцову даже показалось, что он втянул голову в плечи.

— Ничего не изменилось, — не оборачиваясь, ответил тренер. — Все осталось по-прежнему. Будем действовать по намеченному плану. Завтра последняя тренировка перед боем, и я хочу, чтобы ты провел ее как следует. Поэтому ложись спать!

Он зашел в ванную и захлопнул за собой дверь. Щелкнул замок. Сергею показалось, что он слышит сдавленные стоны. Он подошел к двери, но шум льющейся воды скрывал все прочие звуки. Однако теперь он немного успокоился. Мысли о предстоящем бое снова вышли на первый план. Сергей вернулся в спальню и без сил повалился на кровать. Напряжение последних двух дней постепенно отпускало. Несколько минут он смотрел в темноту, а потом и сам не заметил, как заснул.

На следующий день они провели тренировку. Как и положено перед боем, работали в щадящем режиме, особое внимание уделяя технике и тактическим тонкостям. Соперник Степанцова, Норман Хьюитт, был высоким чернокожим атлетом с непомерно длинными руками. Кроме того, он был еще и левшой.

Строить тактику боя в таких условиях приходилось следующим образом: уходить от ударов влево, закручивая движение по часовой стрелке, ни в коем случае не отходить назад по прямой и почаще бить в туловище. Коронный удар левши — в печень. Именно этого и надо было опасаться больше всего. Удар в печень — самый болезненный в боксе; акцентированный удар это стопроцентный нокаут.

— Он будет все время наседать на тебя, — говорил Савин. — Физика у него неплохая, в скорости он тебя превосходит, но по выносливости ты первый. Если сумеешь измотать его до шестого раунда, победа, считай, у тебя в кармане.

Всю тренировку тренер простоял за канатами ринга. Он даже не надел «лапы», попросил Назимова заменить его. Доктору с непривычки было нелегко принимать удары Сергея, пусть и смягченные двойным слоем поролона. Все-таки когда бьет полутяж, уже не до смеха.

— Помни, на дистанции тебе ничего не светит, — втолковывал Савин. — Сближайся, но только под удар. Все атаки начинай с правой. Троечку — правой в голову, левой по корпусу, правой в голову, нырок и отход вправо. Если проведешь несколько хороших ударов по туловищу, он волей-неволей остановится. Вот тогда уже сможешь выцелить его и поймать. Скорее всего, завершать будем в голову. Хотя может и нет. По ходу сориентируемся, я тебе подскажу.

Степанцов соглашался. За годы совместной работы с Савиным он научился безоговорочно доверять тренеру, потому что знал — любая установка Анатольича, какой бы спорной она ни казалась в пылу борьбы, непременно срабатывала.

Затем Назимов поставил бойца на весы и обнаружил, что его вес находится у самой верхней границы. Сергей натянул несколько маек, сверху — плотную толстовку с капюшоном и начал прыгать со скакалкой и отжиматься. Пот лил с него ручьями, впитываясь в одежду. Необходимо было создать небольшой запас, чтобы на утреннем взвешивании не возникло ненужных осложнений. Сергей устал и, чтобы немного отдохнуть, ходил по рингу. Улучив момент, когда рядом с Савиным никого не было, он подошел и спросил:

— Анатольич! Скажи, что все-таки с тобой случилось?

Тренер посмотрел куда-то вдаль, поверх его головы.

— Завтра, Сергей. Хорошо? После боя. А сейчас лучше не задавай никаких вопросов. Работай.

Степанцов пожал плечами, взялся за скакалку и приступил к упражнению…

XII

Белов с Лайзой приехали в Вегас поздно вечером накануне боя. Они остановились в отеле «Кристалл». Белов хотел снять апартаменты, но оказалось, что все дорогие номера забронированы; слишком много приехало желающих полюбоваться интересным поединком. Пришлось довольствоваться самым дешевым номером.

— Зато у нас будут лучшие места, — сказала Лайза Белову.

Саша спросил у портье, где остановился русский боксер и можно ли его навестить.

— Одну минутку, — сказал портье и набрал номер коллеги в «Тадж-Махале». — К сожалению, нет. Они с тренером закрылись в номере и просили не беспокоить.

— Ну что ж, — Белов повернулся к Лайзе, — значит, увидим его завтра вечером, во время боя.

В лифте они были одни. Лайза прильнула к нему и прошептала на ухо:

— Ты не хочешь поступить, как этот боксер?

— То есть?

— Запереться в номере?

— Это отличная мысль, — ответил Белов. — Устроим спарринг?

Лайза многозначительно кивнула. В глазах ее вспыхивали веселые искорки.

— Лайза Донахью, — начал Белов официальным тоном. — Позвольте мне выразить вам свою глубокую признательность за весомый вклад в дело укрепления дружбы и сотрудничества между российским и американским народами.

— Господин Белов! — тонкие пальчики Лайзы скользнули в щель между пуговицами его рубашки. — Со своей стороны, я нахожу это сотрудничество весьма конструктивным. А может быть, — будущее покажет — и плодотворным.

Саша крепко обнял Лайзу.

— Знаешь, что я сделаю в первую очередь, когда мы войдем в номер?

— Догадываюсь, — ответила Лайза, целуя его в подбородок.

Белов покачал головой.

— Нет. Это — во вторую. А в первую — найду табличку «Не беспокоить», пририсую двадцать восемь восклицательных знаков и повешу на дверь!

— Господин Белов! — усмехнулась Лайза. — Вынуждена признать: у вас сугубо аналитический склад ума. Когда дело касается стратегии, вам просто нет равных.

— Госпожа Донахью! Не стоит себя недооценивать. У вас тоже есть сильные стороны! — и он по-хулигански ущипнул ее чуть ниже спины.

Лайза широко открыла глаза, воскликнула: «Ах, вот вы как?» и, обвив его шею, запрыгнула на Белова; ему ничего не оставалось, кроме как подхватить ее свободной рукой.

Смеясь и дурачась, они вывалились из лифта и пошли (точнее, Белов понес Лайзу) в номер. Им было легко и свободно. Они вели себя, как влюбленные подростки в семнадцать лет, ничуть не смущаясь тем, что им уже далеко не семнадцать. Сейчас это не имело никакого значения. На следующий день все изменилось…

«Тадж-Махал» готовился к бою. Поединок был назначен на семь часов вечера. Техники проверяли исправность мощных софитов, укрепленных под высоким потолком. Служители обходили ряды, пробуя, не-шатаются ли где пластиковые стулья. Конечно, «Тадж-Махал» не стадион, а боксерский поединок не бейсбольный матч, но вероятность того, что болельщики, не придя к единому мнению, начнут мутузить друг друга отломанными сиденьями, была довольна велика. Огромные, похожие на матерых самцов гризли, секыорити обходили зал, заглядывая в каждый укромный уголок.

Наверху, в комментаторской кабине, звукорежиссеры колдовали над пультами. Ожидалось, что бой будут транслировать несколько общенациональных каналов и как минимум четыре сети кабельного телевидения. В половину шестого в зал спустился владелец казино и отеля Майк Боумен — импозантный мужчина средних лет. Он лично обошел ринг, пока еще накрытый огромным квадратным флагом с логотипом «Тадж-Махала», проверил места для боковых судей, телеоператоров и почетных гостей. В пустом зале стояла гулкая тишина.

Несмотря на то, что билеты в первых рядах стоили гораздо дороже, и купить их можно было только по специальному разрешению, стулья здесь были точно такие же, как и на галерке. Боумен считал, что, во-первых, бокс — очень демократичное зрелище, а, во-вторых, эмоции и азарт бьют здесь через край, и людям по большому счету наплевать, насколько удобно при этом их задницам.

На утреннем взвешивании и последовавшей за ним короткой пресс-конференции русский боксер показался Боумену подавленным или чем-то расстроенным. Но, скорее всего, утешал себя Боумен, он просто сосредоточен. Майку очень не хотелось думать, что русский выйдет на этот бой морально не готовым. Ставки были высоки; сеть букмекерских контор, принадлежавшая «Тадж-Махалу», принимала на него три к двум.

После взвешивания Степанцов с командой опять удалились в номер, попросив никого к ним не пускать. Боумен распорядился, чтобы у входа постоянно дежурили два охранника. Огромный маховик шоу-бизнеса закрутился, набирая обороты.

В шесть часов вечера во всем зале вспыхнули огни. Публика, пока еще немногочисленная, стала заполнять ряды. Мужчины оживленно беседовали, обсуждая шансы бойцов. Женщины, которых высокое искусство кулачного боя интересовало в гораздо меньшей степени, рассматривали наряды и украшения подруг-соперниц. Тогда же, в шесть вечера, бойцы спустились в свои раздевалки…

Лайза стояла спиной к Белову у зеркала в их номере. Она была чудо как хороша: серебристое платье, расшитое блесками, заканчивалось чуть выше колен. На спине — глубокий вырез, подчеркивающий тонкость талии. На белой точеной шее — изящное бриллиантовое колье.

— Помоги мне, пожалуйста. Застегни замок, — попросила она.

— Разумеется. Но должен сказать, что без одежды ты выглядишь куда лучше, — Белов выполнил ее просьбу и нежно поцеловал Лайзу меж лопаток.

— Мы опаздываем, дорогая! — напомнил он ненавязчиво.

— Сейчас, сейчас, — отозвалась Лайза. — Ты ведь не хочешь, чтобы твоя-Женщина выглядела, как какая-нибудь простушка из Бронкса?

— У тебя при всем желании это не получится. В тебе манхэттенская стать, ее не скроешь. А на лице — Гарвард с отличием.

Лайза кокетливо повела плечом.

— Спасибо, милый. Но об этом знаешь только ты, не так ли? А остальные- пусть догадываются.

— И завидуют, — добавил Белов.

Лайза обворожительно улыбнулась. Белов потянулся было к ней, но она удержала его выставленной ладонью.

— Если ты испортишь мой макияж, то нам придется Задержаться еще минут на пятнадцать.

Сажа нагнулся и поцеловал ее обнаженный локоть,

— Не могу удержаться и не. повторить. Ты великолепно выглядишь. Божественно!

Лайза промолчала. Именно это и отличает истинную леди от простушки из Бронкса — умение с достоинством выслушивать комплименты,

Лайза взяла маленькую сумочку и повесила её на руку.

— Теперь я готова. Пойдем.

Они вышли из номера и направились к лифтам.

Сергей Степанцов поел один раз после взвешивания. Пища была не слишком обильной, зато давала необходимый запас энергии. В раздевалке он немного попрыгал и сделал комплекс упражнений, помогающих растянуть и согреть мышцы. Сергей несколько десятков раз отжался на кулаках, и запястья приобрели необходимую твердость. За всю профессиональную карьеру у него не было ни одного перелома, что, в общем-то, большая редкость для бокса. Бойцы часто ломают фаланги пальцев, пястные кости или запястья, — рука не выдерживает силу собственного удара.

Затем он накрылся халатом, чтобы не дать мышцам остыть, и стал прогуливаться по раздевалке. Большие круглые часы на стене показывали четверть седьмого.

— Анатольич! Пора бинтоваться? — спросил Сер-гей.

Савин болезненно сморщился и положил ладонь на поясницу.

— Да, сейчас. Подожди минутку.

Сколько себя помнил Степанцов, тренер всегда бинтовал ему руки сам. Раздался стук в дверь. Вошел высокий мужчина в голубом форменном костюме — судья, обязанный проследить, чтобы руки были забинтованы по всем правилам.

Сейчас, сейчас… — сказал Савин и, прихрамывая, быстро пошел в туалет.

Судья удивленно посмотрел на него и пожал плечами.

— Один момент, — сказал ему Назимов и виновато улыбнулся.

Судья скрестил руки на груди, привалился к стене, выложенной голубым кафелем. Он никак не выразил своего недовольства. Ждать пришлось немного дольше, чем рассчитывал Сергей: тренера не было минут пять. Он уже начал волноваться, и Назимов, почувствовав его тревогу, направился к туалету, но в этот момент из дверей показался Савин.

— Сори, — бросил он на ходу.

Достал из спортивной сумки эластичные бинты и дал судье убедиться, что с ними все в порядке. Тот кивнул и стал смотреть, как длинная белая полоса совершает тур за туром, охватывая пальцы и запястье. Когда с этим было покончено, судья еще раз ощупал руки Сергея и показал, что можно для прочности закрепить повязку лейкопластырем. Савин наложил несколько полосок, пропустив их между пальцами. После этого судья взял черный маркер и поставил подпись на каждой руке Сергея. Часы показывали половину седьмого.

Альберт подошел к Степанцову и показал на топчан.

— Ложись! — сказал он.

Сергей послушно лег на живот, и Назимов стал разминать его. Сильные руки уверенно массировали каждую мышечную порцию; кровеносные сосуды раскрывались, и мышца наполнялась кровью, готовясь к тяжелой изматывающей работе. Сергей по привычке закрыл глаза, пытаясь расслабиться и ни о чем не думать; затем приоткрыл и украдкой взглянул на тренера

Подбородок Савина дрожал, словно тренер чем-то давился. Савин хотел было скрестить руки на груди, но тут же убрал их и снова положил на поясницу. Затем он тяжело привалился к стене и так стоял, не отводя глаз от двери. Все шло не так, как надо, и Сергей это чувствовал. В конце концов он решил, что вряд ли может что-нибудь исправить. Самое лучшее — закрыть глаза, отключиться, освободив мозг от мрачных мыслей, а сердце — от Лишних переживаний.

Назимов работал, стараясь изо всех сил, но его так и подмывало подойти к Савину и потребовать, чтобы он выложил все как есть. Его останавливали только два обстоятельства. Первое — немедленный разговор внес бы в последние минуты перед боем ненужную нервозность, а это ни к чему. Главная роль в предстоящем спектакле отводилась Сергею; он был тем самым ведущим инструментом, который необходимо правильно настроить. А правильный настрой боксера перед поединком — во многом заслуга его команды. И второе — Назимов знал, был уверен на сто процентов, что Савин все равно ничего не скажет. В лучшем случае — промолчит.

Тем не менее, увиденное сильно пугало Альберта, давило на психику и лишало спокойствия. Но он заставил себя полностью сосредоточиться на массаже и забыть обо всем остальном. В том числе о том, что он увидел в туалете. О розовой воде в унитазе и сгустках крови, прилипших к стенкам. Он, как врач, прекрасно понимал, что это означает, где провел Савин эти двое суток, и что ему пришлось пережить. Но сейчас его беспокоило другое: какие это может иметь последствия и как это отразится на бое?

В половину седьмого тонкие тросы, привязанные к четырем углам и серединам- сторон флага, покрывавшего ринг, медленно подняли его к потолку. Публика отреагировала громким свистом и редкими хлопками. Заиграла энергичная музыка. Разноцветные лучи прожекторов и лазеров забегали по стенам.

Служители в униформе в последний раз тщательно протерли настил ринга и проверили натяжение канатов. Из двери служебного помещения показался судья. В одной руке он нес гонг, в другой — молоточек.

Боковые арбитры заняли свои места и разложили на столах карточки. В последние годы учет нанесенных и пропущенных ударов велся с помощью компьютера, но арбитры по старинке дублировали их вручную. Музыка стала громче и напряженнее. В ней добавилось басовых нот. Лучи прожекторов тоже стали более насыщенными. Яркие бледные цвета исчезли вовсе. Организаторы действа умело манипулировали зрителями, подогревая темные инстинкты толпы. Наверное, так же чувствовали и вели себя римляне, ожидая выхода Гладиаторов на арену.

Затем музыка на мгновение умолкла. Стало совсем тихо. Потом «Dire Straits», лучшая концертная группа ушедшего столетия, грянули свою знаменитую «Sultans of Swing». Четкий ритм бас-гитары, выверенная барабанная дробь и неповторимое гитарное соло Марка Нопфлера, — все это заряжало зал сумасшедшей энергией. Огни замелькали в бешеном ритме. Публика свистела и кричала. И только накачанные секьюрити стояли неподвижно в проходах и вокруг ринга, словно последние островки спокойствия в море неконтролируемых страстей.

Без четверти семь на ринг вышли организаторы и распорядители. Сверху на тонком шнуре спустился поблескивавший металлом микрофон. Ведущий приветствовал публику и стал представлять участников предстоящего боя. Первым объявили Степанцова.

Ведущий перечислял, титулы Степанцова и количество одержанных побед. Согласно жребию, ему достался синий угол. Сергей услышал это по громкой связи, проведенной в раздевалку. Два чернокожих охранника, оба сильно смахивавшие на горилл, открыли дверь и замерли в ожидании на пороге.

Им предстояло провести боксера и его команду сквозь толпу а это не всегда бывает простым делом. Болельщики, заведенные громкой музыкой и горячительными напитками, зачастую выкрикивают в адрес бойца весьма нелестные замечания, стремясь сбить его с боевого настроя и таким образом помочь своему любимчику

Сергей был уже готов. Он надел красные двенадцатиунциевые перчатки; тренер залепил их у запястий скотчем. Назимов принес халат, помог продеть руки в рукава и завязал пояс. Савин, вопреки обыкновению, молчал. И в этом молчании таилось что-то зловещее. Он будто обдумывал какую-то мысль, и было видно, что эта мысль тяжела для него, но он предпочитал ни с кем не делиться своими соображениями.

И Назимов — тоже молчал. Они в последний раз обнялись все трое, в раздевалке. Затем доктор подхватил «боевой» чемоданчик. В термосе лежали лед и бутылки с водой. В соседнем отделении — флакон коллодия, чтобы заклеивать рассечения, и банка с вазелином, помогающим этих рассечений избежать. Перекись водорода — останавливать кровь, и ватные тампоны, накрученные на длинные палочки — для той же цели.

Тренер взял большое белое полотенце и повесил на плечо. В перерывах между раундами он будет обтирать Сергея, удаляя лишний пот, и обмахивать его, давая легким хорошенько подышать, а разгоряченному телу — немного остыть. Все. Они были готовы. Из них троих только один человек знал, как пойдет бой на самом деле.

Белов с Лайзой шли по длинному узкому проходу. Белов держал билеты; он предъявлял их очередным секьюрити. Те расступались, освобождая дорогу, и по-

том сразу же смыкались снова, оттесняя наседавшую толпу. По мере того, как Саша с Лайзой приближались к рингу, охранников становилось все больше и больше; все-таки безопасность VIP-персон прежде всего.

Играла громкая музыка. Саша, не отрываясь, смотрел на выход, откуда должен был появиться Сергей Степанцов. Но его пока не было. Белов и Лайза добрались до своих мест в тот самый момент, когда распорядители и организаторы, раздвинув канаты, дружно, гурьбой повалили на ринг. Фотокорреспонденты обступили его периметр плотным кольцом; охранники сосредоточились и напряглись. И тут Белов увидел, что их с Лайзой ожидает неприятный сюрприз…

Буцаев не сомневался в исходе боя. Или точнее — почти не сомневался. Он отводил несколько ничтожных процентов на то, что дело повернется совсем не так, как ему надо. Роман Остапович считал, что избрал правильную тактику: давить не на бойца, а на его наставника. «Он не станет поднимать лишний шум, — думал Буцаев. — Это у боксера все еще впереди; он молод и полон сил. А для тренера воспитать второго такого чемпиона — проблема. Годы поджимают. Он — старый, поэтому упорнее цепляется за жизнь. А жизнь — сочится у него меж пальцев. Уходит и уходит, как песок из горсти. Молодому никогда не поздно начать сначала. Поставить на карту все, и… Выиграть или проиграть. Когда бьешься, об этом не задумываешься, главное — упрямо гнуть свою линию».

Им удалось заманить Савина в ловушку — с помощью одной из танцовщиц местного варьете, бывшей соотечественницы. Девушку содержал все тот же Эдик Маципуло, поэтому не составило особого труда убедить ее сделать то, что требовалось. Танцовщица наплела Савину целую историю: оказывается, ее мама неоднократно о нем вспоминала, и, вполне возможно, сам Савин хорошо ее знает. Вадим Анатольевич, совершенно сбитый с толку, некоторое время отнекивался. Но, видимо, расчет оказался верным: тренер в годы бурной молодости был тот еще ходок.

Он согласился сходить с девушкой на ее съемную квартиру и посмотреть альбом с семейными фотографиями.

— Это совсем недалеко. Много времени не займет, — щебетала длинноногая блондинка, и Савин купился, как последний идиот.

А когда он вошел в квартиру и обо всем догадался, было уже поздно. Хасан не дал ему времени опомниться и провести серию разящих ударов; выскочил из-за спины и двинул битой по почкам. Потом на Савина надели наручники и в багажнике лимузина вывезли в пустыню, в какое-то заброшенный дом.

— Мои ребята следят за твоим парнем. Если он вдруг вздумает дернуться, ему конец, — внушал Буцаев.

Это было чистейшей воды блефом, но, как часто бывает, примитивная ложь сработала. Тренер и впрямь подумал, что Сергей подвергается еще большей опасности, нежели он сам. Поэтому в коротких телефонных разговорах он убеждал Степанцова ничего не делать и просто ждать его возвращения.

Эти два дня, проведенные в полуразрушенном домике в пустыне, были ужасными. Гога и Хасан свирепствовали вовсю. Вся поясница Савина превратилась в один огромный синяк. Но самым, страшным было другое. Буцаев нащупал правильный психологический ход. Нашел убедительную мотивацию и самое слабое звено в отношениях «учитель-ученик».

В перерывах между побоями он втолковывал эту мысль тренеру и, похоже, сумел сломить крепкого мужика. Объяснить ему, что к чему. Теперь он сидел в первом ряду и внимательно-наблюдал за происходящим. Эдик Маципуло смог достать только один билет; подручным пришлось занять места на галерке. Но Буцаев считал, что и одного его присутствия будет достаточно. Его место было неподалеку от синего угла, А в синем углу будет сидеть русский. И в синем углу будет Савин.

Два стула в первом ряду были не заняты. Точнее, не совсем два. Один стул был свободен, а на втором — лежала широкополая белая шляпа. Слева от нее, ближе к синему углу ринга, небрежно развалившись, сидел набриолиненный черноволосый красавец. Он крутил на безымянном пальце массивный перстень с сапфиром — как показалось Белову, несколько нервно. Впрочем, это можно было списать на общую атмосферу ожидания, царившую в зале.

— Я так понимаю, это наши места? — спросила Белова Лайза.

— Да, — ответила он.

Мужчина в белом костюме, услышав русскую речь, насторожился. Он подался вперед, и лицо его стало еще более напряженным. В этот момент раздались приветственные крики, свист и шум.

Из выхода, ведущего к раздевалкам, показался Сергей Степанцов. Он шел с открытым лицом, гордо подняв голову. Капюшон болтался на спине. Рядом с ним шел тренер, позади, в некотором отдалении — врач с чемоданчиком в руке.

— Похож, — сказал Белов. — Он действительно очень похож…

— Что? — не поняла Лайза.

— Да нет, ничего, это я так, — Саша провел рукой по лицу, словно смахивал с глаз невидимую паутину.

Он пока не собирался садиться, иначе из-за людских спин ему было не разглядеть боксера. Черноволосый красавец в белом, напротив, даже не шевельнулся. Видимо, русский боксер его не сильно интересовал. Лайза пыталась привстать на носочки и вытянуть шею, но, как ни старалась, не могла ничего увидеть. Она потянула Белова за рукав легкого летнего костюма.

— Саша, давай сядем!

— Конечно, — Белов развернулся к мужчине в белом и обратился к нему на английском. — Простите, это наши места.

Прилизанный брюнет смерил его презрительным взглядом.

— Здесь лежит моя шляпа, — ответил он по-русски.

Лайза замерла в ожидании чего-то нехорошего. Зная характер Белова, ничего другого ожидать и не приходилось. Да и лицо черноволосого мужчины показалось ей знакомым. Где-то она его определенно видела. По телевизору? А может, он просто похож на опереточного итальянца — этакий «дон Корлеоне». В любом случае этот человек не внушал никакого доверия.

«А этот шелковый шейный платок кричащей канареечной расцветки — он просто отвратителен!». — подумала Лайза.

Но то, что произошло дальше, удивило ее еще больше. Белов не стал возражать или спорить. Он пожал плечами и посадил ее на свободный стул. Лайза не ожидала от него такой покладистости, это было не в его духе. Но Саша тут же развеял ее сомнения;

— Пускай лежит! — весело и даже как-то беззаботно продолжал Белов. — Надеюсь, мы с ней друг другу не помешаем? — и сел прямо на шляпу.

Буцаев взвизгнул и вскочил со стула, намереваясь задать обидчику хорошую трепку. Но нахал, поднявший… скажем так, — руку на его любимый головной убор, оказался куда более проворным. В тот момент, когда Роман Остапович только собирался нанести удар, этот наглец коротким тычком в грудь отбросил его метра на два назад.

Буцаев очень пожалел о том, что рядом нет ни Гоги, ни Хасана. Он снова бросился на противника, но вдруг почувствовал, что его кто-то крепко схватил сзади за плечи и легко приподнял над полом и аккуратно опустил. И теперь этот кто-то придерживал его за предплечье. Буцаев с усилием повернул голову. Позади стоял чернокожий гигант-охранник. Рука Романа Остаповича в его широкой ладони выглядела, как карандаш в руке ребенка. Охранник покачал головой и показал на выход.

— Сегодня здесь другой бой. Если вы придерживаетесь иной точки зрения, мне придется вывести вас из зала, — сказал он и отпустил Буцаева.

— Хорошо! — Роман Остапович нервно одернул пиджак и с ненавистью посмотрел на русского соседа, потом также внимательно изучил его спутницу.

Белов хорошо знал этот взгляд. Обычно так смотрели братки среднего пошиба; это должно было означать — я тебя запомнил. Но на него подобные вещи давно уже не действовали. Он достал из-под себя пострадавшую шляпу, с вежливой улыбкой протянул хозяину:

— Держи свой поджопник… И учти, дешевые понты дорого обходятся.

— Мы еще поговорим… Не-сейчас, потом, — пообещал Буцаев, снова садясь на свое место.

Он взял головной убор, попытался придать ему первоначальную форму. Получилось не очень убедительно.

— Сомневаюсь, что этот разговор будет для меня интересен. Так что даже не думай, — ответил Белов и потерял всякий интерес к соседу.

Он никак не реагировал на гневное пофыркивание Романа Остаповича, и это злило Буцаева больше всего. Злило и заставляло чувствовать себя не в своей тарелке. К счастью, в это время боксер и его команда подошли к своему углу, и Буцаев переключился на них.

Он привстал и нарочито громко кашлянул, чтобы привлечь внимание тренера. Савин перехватил многозначительный взгляд мафиозо. И тут же отвернулся.

«Все будет, как надо, — решил Роман Остапович. — А с этим… уродом… Тоже разберемся».

Он, как никто другой, хорошо знал, что американская полиция весьма неохотно вмешивается в разборки между членами этнических группировок. Особенно если это касается русских.

XIII

Свет на мгновение погас и снова вспыхнул. Лучи софитов, как острые клинки, вонзились в крутившийся под потолком шар, усыпанный зеркальными осколками. По стенам и потолку рассыпались мириады серебристых искр. Громко застучали тамтамы; этот грохот, похожий на усиленный в миллион раз стук сердца, проникал повсюду. Из раздевалки показалась длинная процессия. Первой шла группа чернокожих танцоров в набедренных повязках, напоминающих мочало. Они прыгали и извивались в такт барабанному бою.

Следом за ними шел афроамериканец в широченных штанах и таком же широченном балахоне. Длинные волосы были заплетены во множество косичек. В руке он держал микрофон. Барабаны стали постепенно стихать, на первый план вышел быстрый речитатив, исполняемый парнем в одежде не по росту. Белов поморщился — он никогда не был поклонником рэпа.

Потом в огромной белой капитанской фуражке и кителе, увешанном аксельбантами, показался тренер американца, а за ним и сам Хыоитт. Он был расслаблен и уверен в себе; он пританцовывал, его длинные ноги выписывали такие кренделя, которые могли бы сделать честь любому пьяному завсегдатаю деревенских дискотек в российской глубинке. Бой еще не начался, а шоу уже было в самом разгаре.

Норман Хьюитт, хоть никогда и не считался фаворитом, тем не менее имел стойкую репутацию боксера, от которого можно ожидать чего угодно. Его бойцовский стиль отличался отсутствием всякого стиля. Хьюитт был непредсказуем; наверное, именно это и позволило ему преодолеть длинную череду квалификационных поединков.

Против него очень трудно было выстраивать какую-то определенную тактическую линию; а когда бой превращался из бокса в бессмысленную рубку, Хьюитт чувствовал себя в своей стихии. Быстрый и подвижный, он не подпускал соперника на ближнюю дистанцию, зато в средней рубил наповал. Хьюитта можно было только переиграть. Степанцов понимал это и очень надеялся на помощь тренера.

Савин отдавал последние указания. Он похлопывал Сергея по плечу и ловил себя на мысли, что не может не думать о том человеке, который сидит в первом ряду, прямо за его спиной. Степанцов слушал наставника и машинально кивал. Альберт достал каучуковую капу, обмыл ее водой и вставил боксеру в рот.

Ведущий, завывая, как трагический актер, еще раз объявил имена соперников; Степанцова — в первую очередь, Хьюитта — во вторую, что считалось более почетным, хотя американский боксер ничем не заслужил такой чести. Посторонние люди ушли с ринга. Многие из них присели на низкие складные стульчики между первым рядом и помостом. Рефери вызвал бойцов на середину и заставил их поприветствовать друг друга. Затем — еще раз напомнил, что он на ринге — главный, и боксеры должны во всем его слушаться. Бойцы кивнули, ударили друг друга по перчаткам и разошлись.

Прозвучал гонг, и бой начался! Самое первое столкновение боксеров происходит не тогда, когда звучит гонг, а несколькими мгновениями раньше — когда рефери вызывает их на центр ринга для взаимного приветствия. Этот момент имеет большое психологическое значение, поскольку два бойца скрещивают взгляды, и от того, чей окажется тверже, очень многое зависит. Здесь главное — дать противнику почувствовать свою волю и энергетику. Показать боевой дух и настрой на победу.

Каким-то древним инстинктом воина Степанцов понял, что в этой скоротечной психологической дуэли он победил. Он смотрел Хьюитту прямо в глаза, контролируя его зрачки. А у того дрогнули веки, он отвел взгляд и как-то размяк. Внешне это никак не проявилось, но Сергей почувствовал, что невидимый стержень внутри Хьюитта треснул. Он несколько раз моргнул и отвернулся в сторону.

Никто не мог этого видеть, даже рефери. Главное — что Сергей это видел. Поэтому он чуть жестче, чем следовало, хлопнул Хьюитта по перчаткам, ощутив податливость его рук. Потом они отступили назад и после гонга стали быстро сходиться. Сергей не стал ждать, когда Хьюитт снова выйдет на середину. Он сделал на три шага больше и тем самым отвоевал центр.

Хьюитт, пользуясь преимуществом в длине рук, выкинул правую. Это читалось. Сергей видел все по работе его ног. Он знал, что удар будет несильным, поэтому даже не пытался его парировать или далеко уклоняться. Он слегка качнул головой влево, пропустив перчатку по касательной и затем, резко подсев, быстро сместился вперед и тоже ударил правой.

Реакция у чернокожего была отменной. Хорошего удара не получилось — Степанцов лишь коснулся его ребер. Зато он с первых же секунд стал воплощать тренерскую установку: закручивал движение по часовой стрелке и работал в корпус. Ничего особенного в первом раунде не произошло. Взрыва, ожидаемого публикой, не случилось.

Дважды Хьюитт пытался навязать примитивный размен ударами, и оба раза Сергей четко его останавливал; начинал движение, вызывая соперника на себя, и потом резко замирал, обозначая встречные удары. Хьюитт не решался подойти ближе и уходил на дальнюю дистанцию. Прозвенел гонг. Бойцы разошлись по своим углам.

Сергей сидел и, не отрываясь, смотрел на Хьюитта. Судя по всему, тот даже не устал, как, впрочем и сам Степанцов. Они только-только начали входить в азарт. Савин что-то говорил, и Сергей автоматически строил зрительные образы в голове, вычерчивая тактический рисунок второго раунда.

Но и второй раунд ничего не решил. Он очень напоминал первый, с той лишь разницей, что под конец Сергею удалось достать противника левым хуком и основательно встряхнуть. Он попытался развить успех и дожать Хьюитта, но тот ответил серией таких жестких прямых, что Степанцов счел благоразумным отступить. Он знал, что в перерыве Хьюитт восстановится, и небольшое преимущество пропадет, Значит, все придется начинать сначала. Но как раз это было не страшно. Терпения у Сергея хватало.

В третьем раунде все стало постепенно меняться — так, как и задумывали Сергей с тренером. Хьюитту никак не удавалось навязать Степанцову откровенную рубку, а в боксировании технически он явно уступал. Сказывалось превосходство российской классической школы:

Понемножку, шаг за шагом, Сергей сокращал дистанцию, уходил от тревожащего джеба Хьюитта, проводил короткую тройку, и один из его правых неизменно достигал цели. Быстрый темп, навязанный Хьюиттом, с каждой секундой ослабевал.

Публика, не слишком искушенная в тонкостях бокса, всего этого не замечала. Она хотела драки, но пока ее не видела. Свист, начавшийся где-то в задних рядах, становился все громче и громче. Немногие смогли разглядеть главное: с начала третьего раунда бой пошел полностью под диктовку Степанцова. Хьюитт уже не решался лезть напролом, опасаясь точных встречных ударов.

Он кружился вокруг Сергея, делая ложные выпады, но Степанцов оставался спокоен и невозмутим. Наступал он, а не его противник, и это было самым важным. На перерыв Сергей ушел, чувствуя свое превосходство по очкам. Теперь надо было удержать и закрепить успех.

В четвертом раунде все так и случилось. Степанцов, внимательно наблюдая за соперником, осторожно наседал, выгадывая расстояние, необходимое для точной атаки. Едва он замечал, что Хьюитт расслабился или потерял чувство дистанции, Степанцов взрывался. Простая, но очень эффективная тройка: правой, левой, правой! Правой, левой, правой!

На третьей минуте, незадолго до гонга, он скорее ощутил, нежели понял, что у противника провисли кулаки. Хьюитт, привыкнув к ударам в нижний этаж, крепко прижимал локти к корпусу, забыв о защите головы, за что и был немедленно наказан.

Последовала моментальная атака на двух уровнях: правой — в корпус, левой — короткий, ничего не значащий замах, который Хьюитт без труда парировал правой перчаткой, и завершающий — мощный правый хук в голову! Удар пришелся через перчатку, но он был настолько силен, что Хьюитт покачнулся.

Теперь самое главное было — не отпустить противника. Насесть на него, прилипнуть-, разорвать, но при этом — не забывать о том, что, увлекшись,

можно и самому пропустить здоровенную плюху, которая в одну секунду может поменять весь ход поединка.

Сергей стал осторожно наступать, выцеливая челюсть или висок Хьюитта. Тот уже поплыл. Его глазные яблоки двигались замедленно, но идеально

координированное тело чернокожего бойца продолжало работать на автомате. Он был по-прежнему непредсказуем и опасен.

Сергей зашел слева. Провел тройку. Хьюитт закрылся и ушел к канатам. Сергей изменил направление атаки. Сделал ложный выпад, сместился вправо и дал мощную двойку, после чего быстро присел, и вовремя. Перчатка Хьюитта просвистела в сантиметре над головой. Если бы Степанцов увлекся атакой и пропустил этот удар, можно было бы открывать счет. К счастью, он не увлекся. Отступил назад, еще один ложный выпад… В этот момент прозвучал гонг. Сергей вернулся в свой угол.

Для него наступал хорошо знакомый каждому боксеру момент, когда контуры действительности начинают дрожать и расплываться. Многоголосый рев толпы уже не слышен, глаза не видят ничего, кроме соперника. Мысли больше не приходят в голову, потому что они не нужны. Они слишком медленны; мышцы работают быстрее мысли. Для того и требуются долгие годы тренировок, чтобы научить свое тело думать самостоятельно. Развить органы чувств до такого предела, чтобы они улавливали малейшие колебания эфира, точно передавая, откуда следует ждать угрозы.

Альберт Назимов дал ему воды. Сергей прополоскал рот и выплюнул воду в подставленное ведерко. Врач нагнул ему голову и стал поливать холодной водой шею, чтобы немного остудить кровь. Во время боя температура тела боксера повышается до сорока градусов. Естественно, работа в предельном режиме не проходит для организма бесследно. Наиболее уязвимым местом оказывается мозг. Поэтому секунданты всегда так тщательно поливают шею, где проходят крупные кровеносные сосуды.

Тренер обмахивал Степанцова полотенцем. Липкий горячечный туман, окружавший Сергея, стал потихоньку рассеиваться. И тут случилось странное.

Точнее, Сергей это понял уже потом. Тогда он не был готов задумываться над происходящим. Савин нагнулся и зашептал ему в ухо.

— Он уже твой! Нагнетай! Хватит боксировать! Лезь напролом, ты его добьешь!

Сергей кивал. Слова тренера приходили к нему будто откуда-то издалека. Он не очень вникал в смысл, зато правильно ухватил главное. С боксом пора заканчивать. Надо переходить к драке. С этой установкой он и вышел на пятый раунд.

С первых же секунд Сергей бросился вперед, отбросив всякую осторожность; Он наносил удары, не заботясь об обороне; бил, словно заколачивал кулаки в неподвижную грушу, но Хыоитт был начеку. За время перерыва он успел отдохнуть и восстановиться, а теперь, когда Степанцов стал бездумно растрачивать свои силы, он окончательно воспрял духом.

Сергей вкладывал в удары всю мощь, удивляясь, почему они не достигают цели. В последний момент Хьюитт успевал сделать незаметное глазу движение и ускользнуть. Удар размазывался по воздуху и Сергей стал быстро уставать. В запале боя он не заметил коварный апперкот, хотя на самом деле догадаться, что он последует, было нетрудно.

Сергей прорвался в клинч и положил плечо на ребра Хыоитта, пытаясь достать его левой. Он хорошо видел ноги соперника в щегольских боксерках с разноцветной бахромой. Казалось, что противник не хочет разрывать клинч и позволяет Сергею маленько повисеть на нем. В таком положении невозможно нанести сильный удар, и боксеры часто этим пользуются, чтобы отдохнуть, перевести дух.

Степанцов уже ждал команды рефери «брек», но произошло нечто противоположное. Хьюитт резко ушел назад и на отходе сильно пробил в разрез, снизу вверх. Боли не было. К пятому раунду бойцы перестают чувствовать боль. Но ощущение было такое, словно кто-то выключил свет. Сергею показалось, что это длилось одно короткое мгновение. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой красный настил ринга. Откуда-то сверху доносился гулкий голос, отсчитывающий секунды. «Три, четыре…»

Сергей повернул голову и увидел, что стоит на одном колене. Справа, в двух шагах, он заметил белые брюки рефери. Это был нокдаун.

— Что он делает? Что он делает? — как заведенный, безотчетно восклицал Белов, толкая локтем Лайзу и с трудом сдерживаясь, чтобы не повторять за Степанцовым его движения.

Но девушка при всем желании не смогла бы ему по-мочь: она ничего не понимала в боксе… Через секунду все повторялось, хотя Белов и сам знал, что свой вопрос в пустоту, но все равно ничего не мог с собой поделать. Этот парень губил все прямо на глазах. В третьем раунде он утвердил свое преимущество над соперником, а в четвертом — смог его увеличить.

Но в пятом… В пятом его словно подменили. После перерыва на ринг вышел не боксер, а уличный драчун, не соображающий толком, что к чему. И развязка была закономерной. Она попросту не могла быть другой. Увидев, что Сергей опустился на одно колено, Белов вскочил с места. Вскочил и его сосед — прилизанный мачо в белом.

— Вставай! Продержись полминуты, и перерыв! Вставай! — причал Белов.

Обладатель помятой шляпы орал прямо противоположное.

— Лежи! — надрывался он. — Не вздумай подниматься!

Белов незаметно ткнул красавца локтем в бок так, что тот мгновенно поперхнулся, и наклонился к уху брюнета.

— Ты что же такое орешь, падаль? — сказал он громким шепотом. — Ладно бы еще по-английски… Но ты ведь по-нашему, по-русски, желаешь поражения! Вот гнида!

Лайза почувствовала, что напряженность снова начинает нарастать и вспыхнувшая искра может стать причиной взрыва. Она деликатно взяла Белова за руку.

— Саша, о чем ты говоришь с этим человеком?

— Я… интересовался, где он купил такой красивый шейный платок.

Лайза страшно возмутилась:

— Тебе нравится этот платок?

— Конечно, нет, — нашелся Белов, — Платок совершенная дрянь, но ему он очень идет, согласись?

— Не знаю, — Лайза отвернулась и перевела взгляд на боксера. — Боже, как мне его жалко! Ведь это так больно! Пусть все скорее закончится!

— Он встанет, — сказал Белов. — Вот увидишь, он встанет.

Вокруг бушевала толпа. Саше приходилось повышать голос, чтобы Лайза его услышала. Слышал его и брюнет в белом костюме. Он не стал ничего говорить, только усмехнулся. Этак презрительно и самодовольно.

«Шесть, семь…» — отсчитывал рефери.

Степанцов уперся рукой в колено, собрался с силами и…

— Лежи! Не вздумай подниматься! — услышал Сергей чей-то противный голос.

Сергей оперся рукой на канаты. Теперь он видел лицо кричавшего человека. В нем было что-то фальшиво итальянское. И рядом — другое лицо, узнаваемое. Тот человек, о котором Сергей много слышал из газет и телевизионных передач… «Как его зовут? Белов!» — вспыхнуло в мозгу.

Точно. Это был Белов, и он что-то шептал на ухо человеку в белом. Шестеренки памяти вновь сцепились своими острыми зубчиками и совершили еще один оборот. «Это он приходил незадолго перед боем. Это он хотел, чтобы я лег. Но при чем здесь Белов? Они что, заодно?».

Все эти мысли промелькнули в его голове за считанные доли секунды. Осталось самое главное: прочная ассоциативная связь. Белов — белый костюм недоброжелателя — крик «Лежи! Не вздумай подниматься!». Цепочка замкнулась. «Они все против меня!» — подумал Сергей. Рефери подошел и спросил, все ли с ним в порядке. Может ли он продолжать бой? Сергей кивнул.

Рефери произнес стандартную формулировку: «Можете ли вы себя защищать?» Степанцов вытянул вперед обе руки. Рефери ощутимо надавил на сверху. Сергей напряг мышцы, показывая, что силы у него еще есть.

— Окей! — сказал рефери и дал знак сходиться: — Бокс!

Этого короткого слова было достаточно, чтобы к Сергею вернулось чувство времени. Внутренние часы, заведенные ударом гонга, отсчитывали последние секунды раунда. Ему надо было только выстоять. Дождаться перерыва…

Пятый раунд подходил к концу, и Буцаева это не устраивало. Парень пропустил удар. Пропустил красиво, не придерешься. Никто и не вздумал бы обвинять его в нечестной игре. Значит, все шло по плану. Но какого черта он делает? Почему он встает? Ведь сказано было: «Все должно случиться именно в пятом раунде»? Дьявол! Огромный куш уплывал прямо из-под носа!

Буцаев размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание Савина. Он должен был напомнить этому зарвавшемуся старику, чего от него хочет Роман Остапович. Но Савин, как назло, не оборачивался. И в этот момент прозвучал гонг!

Пару мгновений Сергей не мог сориентироваться, в какой угол ему идти. Последние секунды раунда он убегал от Хьюитта, пытаясь хоть как- закрыться. А у того словно открылось второе дыхание. Хьюитт бил на выбор, размашисто, почти не контролируя свою защиту. Тут бы и выбросить акцентированный прямой в разрез между перчатками, наобум, на ощупь, вслепую…

У Сергея это всегда хорошо получалось: он мог вытащить соперника на себя, заставить его поверить в свое неоспоримое превосходство и, уйдя в глухую защиту, точно выстрелить по цели. В такие моменты цель не видишь, но ее чувствуешь — по ударам противника, по его хриплому дыханию, по расположению ног… Но даже на это не было сил. Апперкот сильно потряс Степанцова, и ему была необходима передышка.

— Сергей!

Голос Альберта. Сергей повернулся на голос и увидел синий угол.

— Сюда!

Он пошел в угол, изо всех сил-пытаясь не покачнуться. Савин уже выдвинул стул, слева стояло ведро. Назимов вытащил капу, дал Степанцову воды.

— Ты как?

— Нормально, — ответил Сергей, стараясь говорить разборчиво.

Альберт намочил холодной водой губку и прижал ее к затылку боксера. На спину потекли струйки. Врач еще раз намочил губку.

— Как голова? — спросил Назимов.

— Вроде на месте. Но тебе виднее.

Альберт улыбнулся. Если у парня еще остались силы шутить, значит, все не так уж плохо.

— Соберись! — говорил врач. — Соберись и боксируй!

Савин обмахивал Сергея полотенцем, но почему-то он не произнес ни слова. Степанцов посмотрел на него.

— Анатольич! Как?

Тренер еще сильнее замахал полотенцем. Он по-прежнему молчал. Перерыв подходил к концу. Сергей попытался заглянуть тренеру в глаза.

— Анатольич?

Савин убрал полотенце и повесил его на плечо. Степанцов испугался. В глазах у тренера стояла такая безысходная тоска, что становилось страшно.

Савин что-то сказал: беззвучно, одними только губами.

— Что? — переспросил боксер..

Ему показалось, или это и впрямь было? Но если так, то почему? и за что? Шли последние секунды перерыва. Назимов убрал чемоданчик и ведерко, сунул Сергею в рот капу. Савин шагнул обратно за канаты. Прозвучал гонг, и Сергей решительно поднялся со стула. В последний момент он обернулся и взглянул на Савина. На этот раз он был уверен, что ему не показалось. Тренер действительно сказал — тихо, так, что только он мог это расслышать.

— Прости…

Времени раздумывать над всем этим не было. Сергей вышел на середину ринга…

Этот псевдоитальянец уже откровенно надоел Белову. Он вел себя, как экзальтированная институтка, впервые посмевшая публично употребить вслух матерное словечко. Причем началось это именно в пятом раунде. Мужчина ругался и размахивал руками. Он словно забыл обо всем на свете. И почему-то. Белов это заметил — брюнета не столько интересовало то, что происходило на ринге, сколько поведение тренера Степанцова. Он почему-то все время обращался именно к нему.

В любом случае, это не могло, быть простой случайностью. Что-что, а грязную игру Белов чувствовал сразу. В его жизни было столько всего, что он давно научился разбираться в людях и отличать черное от белого. «Черное от белого…» — Саша усмехнулся. Это звучало нелепым каламбуром. Белый костюм, белая шляпа, черные волосы, — с одной стороны, и он сам — с другой. Александр Белов. Саша Белый.

Вот уж действительно головоломка. Мозаика. Разрозненные кусочки, не желавшие пока складываться в цельную картинку. Но где-то в глубине души у Белова зрело предчувствие, что этим кусочкам еще суждено собраться вместе…

Положение на ринге постепенно выправлялось. Обидный нокдаун не только не сломил Степанцова, а напротив, остудил его; заставил действовать спокойнее и расчетливее. Словом, вернуться к тому рисунку боя, что был разработан изначально. Хьюитт пытался наседать, но Сергей был уже не тот, что в предыдущем раунде. Он будто вспомнил все, чему учат мальчишек в секциях: «Бокс — это прежде всего искусство защиты. Лучше нанести один удар и не получить взамен ни одного, чем нанести десять ударов и в ответ получить девять».

Сергей кружил по рингу, уворачивался, приседал и подавлял противника отточенной техникой, простотой замысла и педантичностью реализации. Он перестал делать лишние движения и затрачиваться на ненужные удары. Такая строгая и скупая манера ведения боя совсем не радовала публику, жаждавшую

зрелища, зато она была единственно правильной. Выигрышной! Ход поединка снова стал меняться: чаша весов клонилась в русскую сторону. До второй минуты, когда…

— Грязная игра! — не выдержал и закричал Белов.

Более всего удивила Лайза. Сначала она схватила Белова за руку и прижалась к его плечу, а потом, словно опомнившись, сунула два пальца в рот и оглушительно свистнула. Белов был вынужден признать, что диапазон знаний и умений истинной манхэттенской леди гораздо шире, чем он мог себе это представить.

— Holy shit! — завопила Лайза, и Саша подумал, что надо будет спросить у нее смысл этого выражения; в академических словарях вряд ли он это найдет.

А на ринге произошло следующее. Норман Хьюитт, потеряв надежду добить Степанцова и встретив грамотное и продуманное сопротивление, внаглую пошел вперед. Он словно забыл, что участвует не в боях без правил, а в боксерском поединке. Негр пригнул голову и начал быстрое сближение. Сергей ответил очередью увесистых хуков; с обеих рук, от души.

Хьюитт покачивался, но, видимо, решил, что другого такого шанса может и не быть. Закрывая перчатками и предплечьями голову, он продолжал переть с настойчивостью асфальтового катка. Он даже не пробовал наносить удары — несся по прямой, как игрок в американском футболе. Подобная тактика срабатывает в боксе крайне редко. И сейчас дело шло к тому, что очередной удар остановит его и посадит на пятую точку. Степанцов умело маневрировал, закручивал противника, а тот не успевал реагировать и открывался все больше и больше. Оставались считанные секунды. Перчатка Сергея вот-вот найдет брешь в примитивной защите соперника, прилетит прямо в висок, и тогда…

Но Хьюитт в последний момент распрямился и попытался провести удар на скачке — технически очень сложный прием, редко у кого получающийся идеально.

Не получился он и у Хьюитта. По инерции чернокожий пролетел вперед и что было сил; впечатался лбом в левую бровь Степанцова.

Сергей отступил на шаг. Рефери набросился на уже неважно соображавшего Хьюитта и повис у него на руках. Степанцов стоял, прижимая перчатки к лицу.

На грудь капали крупные темные капли крови. Они смешивались со струйками пота и стекали по животу, останавливаясь где-то на поясе, фиксирующем паховую защиту. Назимов подбежал к канатам.

— Сергей! — позвал он.

Степанцов подошел. К. нему уже спешил доктор матча, обязанный контролировать физическое состояние бойцов.

— Что там? Покажи! — говорил Назимов.

Сергей убрал перчатки. Кровь, ничем не сдерживаемая, хлынула на лицо. Назимов прижал к рассечению тампон с перекисью.

— Ничего, ничего. Продержись, в Перерыве заклею. Все будет нормально.

Конечно, все понимали, что- ничего нормально не будет. Даже если врачу удастся заклеить рассечение, то левая половина лица все равно распухнет, веко наполовину закроется, и боксер лишится стопроцентного обзора. Кроме того, достаточно будет одного, пусть не сильного, но точного попадания, и рассечение откроется снова. А ведь левый глаз Степанцова приходился как раз напротив передней, правой руки Хьюитта; он же — левша.

Официальный врач матча встал рядом с Назимовым и потребовал убрать тампон, чтобы он мог хорошенько осмотреть рану. Рефери внимательно наблюдал за происходящим. Как бы то ни было, на ринге он — единственный хозяин, и последнее слово всегда остается за ним. Ему нужно было принять правильное решение, чтобы не подвергать здоровье боксера необоснованной опасности. И тут случилось то, чего никто не ожидал…

Теперь Белов понял, какого элемента не хватало в мозаике. Белая шляпа, белый костюм, черные волосы… Это же его антипод! Он прикрыл от досады глаза.

— Вот черт! — Белов ожидал чего угодно, но только не этого.

Савин снял с плеча белое полотенце, бросил его на ринг и тут же полез под канаты. По правилам бокса это означало, что он снимает своего бойца с поединка. Попросту говоря, капитулирует. Формально осудить его было трудно. Но в торопливости движений и какой-то извиняющейся походке безошибочно прочитывалось, что тренер действует не по своей воле.

Все прочие звуки потонули в реве толпы. Степанцов не сразу понял, что происходит. Он взглянул на Альберта. У доктора был остановившийся взгляд; он, не отрываясь, смотрел куда-то за спину Сергея. Официальный врач матча сложил большой и указательный пальцы в колечко — «окей!» — кивнул и почему-то ушел.

Степанцов почувствовал, как рефери хлопает его по плечу. Он через силу обернулся. Рефери указал ему на синий угол. Сергей перевел глаза ниже… На красном настиле ринга белело позорное пятно. Нерастраченная в бою ярость подступила к горлу. Степанцов дернул плечом, скидывая руку рефери. Он побежал вдоль канатов, отыскивая еще одно белое пятно. И он его увидел.

— Ублюдки! — орал Степанцов, переводя взгляд с Буцаева на Белова. — Довольны? Сговорились, да? А только — хрен вам! Я все равно не лег!

Насмешливая улыбка тронула губы Буцаева. Тонкие черные усики дрогнули и, как часовые стрелки, показали без десяти два. Роман Остапович поднялся.

Он был доволен исходом поединка, но все же — не до конца. Догадайся старик выбросить полотенце чуть пораньше… Тогда Храбинович подавился бы своей овсянкой. Подавился, но деньги все равно бы выплатил.

А теперь… Никому не позволено обманывать Буцаева! Он обещал, и он приведет свою угрозу в исполнение. Красавец взял помятую шляпу (воспоминание о ее бесславной гибели болью отозвалось в его сердце) и пошел по проходу. Ему еще надо было найти Tory, Хасана и Реваза. Придется поговорить кое с кем в раздевалке и пригласить прокатиться за город. То есть — в пустыню.

Белов и Лайза с растерянным видом смотрели на боксера.

— Саша, почему он ругается на тебя? — спросила Лайза. — Ты разве в чем-то перед ним виноват?

Белов не знал, что ей ответить. Это был один из тех редких случаев, когда он не мог найти подходящие слова. Что-то здесь не срастается… Боксер обращался явно к нему, но что он говорил — нельзя было понять за ревом трибун…

— Удачного боя, брат! — передразнил Белова Степанцов, напомнив фразу, услышанную от Белова в Москве. — Надеюсь, для тебя он был удачным?

Брат… — процедил он сквозь зубы и сплюнул.

Подошедший Савин пробовал его успокоить, но Сергей его оттолкнул.

— Сними с меня перчатки и больше не трогай!

— Сережа, — пробовал объясниться тренер. — Ты… многого не знаешь…

— Я знаю только то, что вижу, — отрезал Степанцов. — И подними, наконец, это дурацкое полотенце!

Савин помог ему снять перчатки. Сергей подошел и обнял нетвердо стоявшего на ногах Хьюитта. Честь и достоинство — прежде всего. Они должны показать публике, что отношения на ринге и за его пределами — совершенно разные вещи. Между ними нет никакой вражды. Просто бокс.

— Техническим нокаутом… победу одержал… Норман Хьюитт! — объявил ведущий.

Рефери поднял вверх руку чернокожего бойца. Хьюитт выглядел ошарашенным; казалось, он до сих пор не понял, что произошло. Альберт взял халат и набросил на плечи Степанцову. Тот пролез под канатами и, не оглядываясь, пошел в раздевалку. За спиной остался красный настил ринга. На него не

стыдно было пролить свою кровь; красное на красном почти незаметно. Но белое на красном, это…

Сергей старался ни о чем не думать, но одна мысль неотступно преследовала его. «Да лучше бы я там умер. А так… Позор!» Он шел и не смотрел себе под ноги, ему казалось, что всюду на полу разбросаны белые полотенца.

XIV

Хасан все пять раундов и четыре перерыва был занят пристальным созерцанием ножек одной блондинки, сидевшей неподалеку. Посмотреть и впрямь было на что. Гладкие, блестящие и упругие, как кегли, ножки были несказанно хороши. Ну а длина платья была подобрана таким образом, что оно, скорее, не скрывало, а напротив — открывало прелести хозяйки, выставляя их для всеобщего обозрения.

Видимо, той частью мозга, которая не была поражена перекисью водорода, блондинка подозревала, что ее ногам придется вступить в трудный бой с боксерским матчем, и решила подстраховаться. Время от времени она перекладывала ноги; одну на другую, потом обратно. Этого оказалось достаточно, чтобы все мужчины, сидевшие на ее ряду и четырьмя рядами ниже, как по команде, оборачивались и внимательно следили за рокировкой, стараясь не

упустить ни одной детали.

— Эй! — Гога толкнул Хасана в бок, — Смотри! Босс!

Что до Хасана, то он был парализован, поэтому не сразу отреагировал на возглас Гоги. Пришлось подкрепить слова побудительным толчком.

— Эй! Смотри! Босс! Он нас ждет!

— Иду, иду, — отозвался Хасан, не сводя глаз с блондинки.

Она собиралась вставать, и Хасан боялся пропустить самое интересное. Восемь раз подряд он сумел разглядеть белое кружевное белье, сквозь которое просвечивал темно-рыжий стриженый кустик, и теперь замирал в ожидании чуда: а ну, как на девятый оно окажется голубым, или розовым, или черным? Сам он больше всего любил леопардовую расцветку, но на такую щедрую милость судьбы не приходилось даже надеяться.

— Послушай, с ним что-то не то! — сказал Гога.

— А-а-а! — отмахнулся Хасан.

— Он без шляпы, — сказал Гога.

— Вах! — Хасан моментально вскочил, забыв о блондинке; ее белье и нежном кустике. — Чего же ты сидишь, ишак? Пошли скорее!

Расталкивая зрителей, они бросились вниз по проходу.

Когда они подбежали к Буцаеву, рядом с ним уже стоял «серый кардинал» — Реваз.

— Я хочу забрать его прямо из раздевалки, — втолковывал ему Роман Остапович.

— Везде охрана, босс, ничего не получится, — рассудительно возразил Реваз.

— Черт! Я же сказал — «хочу», а как это сделать, придумай сам!

— Хорошо, босс. Я постараюсь.

— Вы, два остолопа! — накинулся Буцаев на подоспевших Гогу и Хасана. — Надо будет затолкать его в багажник и вывезти за город! Я все понятно объясняю?

Гога развел руками.

— Как это сделать, босс? Кругом полно народу!

— Как, как! — вскричал Буцаев. — Спроси вон у него! — и ткнул пальцем в Реваза.

Тот кивнул: мол, успокойся. Что-нибудь придумаем.

— И, кстати, — продолжал Буцаев, обращаясь к Ревазу. — Ты видел человека, который сидел рядом со мной?

— Который сидел на вашей шляпе, босс? — уточнил Реваз.

Буцаев стал пунцовым.

— Да, он самый. Узнай, кто это.

— Я и так знаю. Это Белов, босс, — сказал Реваз и саркастически улыбнулся.

— Белов? — Роману Остаповичу это имя было смутно знакомо: — Что, тот самый Белов?

— Тот самый, — подтвердил Реваз, и выражение его лица недвусмысленно намекало на то, что взыскать с обидчика стоимость шляпы вряд ли удастся.

— Хорошо, — повелительно сказал Буцаев. — С Беловым мы разберемся потом. А пока я хочу заняться боксером.

Голос ведущего, льющийся из мощных колонок, возвестил, что победу одержал Норман Хьюитт.

Через несколько минут показался Степанцов. Он возвращался в раздевалку.

— Ну что стоишь? — набросился Буцаев на Рева-за. — Пора действовать!

— Окей, босс! Я только прикидываю, где здесь… — Реваз внимательно огляделся. Он что-то искал.

— Что?

— Да так, ничего. Сейчас увидите.

Он достал из кармана табличку сотрудника казино «Тадж-Махал» и повесил ее на лацкан пиджака. Подобные штучки имелись у него на все случаи жизни, и поэтому Реваз был незаменим.

— Ждите меня здесь, босс, и что бы ни случилось, никуда не уходите. Я скоро вернусь.

Лысый коротышка юркнул в толпу…

Возгласы ликования постепенно сходили на нет. Все понимали, что от такой неубедительной победы у обеих сторон осталось очень дурное послевкусие.

Даже болельщики Хьюитта выглядели разочарованными, а уж немногочисленные поклонники Степанцова и вовсе чувствовали себя обманутыми. Лайза взяла Белова под руку, и они медленно пошли в плотном людском потоке, направлявшемся к выходу из зала.

— По-моему, что-то здесь не так, — сказал Саша.

— Ну что же может быть не так? — удивилась Лайза. — Мне кажется, все правильно. Ведь ему разбили лицо, дальше могло быть только хуже! Нет, я полностью согласна с тренером! Он поступил правильно! А если бы этот Хьюитт его убил?

Белову стало смешно и грустно одновременно. Лайза замечательная женщина, но она ничего, совершенно ничего не понимает в боксе. Она видит только внешнюю сторону событий и не замечает подводных течений, скрытых камней, словом, всех тех тонкостей, которые понятны только специалисту или фанату этого вида спорта. Его, например, в свое время просветил Фил, с которым они не раз обсуждали видеозаписи боев, знаменитых боксеров. Как ей втолковать, что бокс не просто драка, а интеллектуальный и психологический поединок вроде покера или шахмат? Здесь тоже важны и умение просчитывать ходы, и сила духа, и уверенность в себе. Разница в том, что бокс ничьих не признает!

А Лайза… Что Лайза? Объясняй не объясняй, все равно она ничего не поймет.

— Да, наверное, ты права, — примирительным тоном сказал он. — Тренер поступил разумно…

Только сам он, конечно, так не думал! Все крутилось, как карусель, но крутилось вокруг одной и той же оси. Полотенце, тренер, белошляпый.

Белошляпый, тренер, полотенце… Но больше всего Белова задевало то, что Степанцов решил, будто он с Буцаевым заодно.

«Конечно, завелся парень. Проиграл. Я бы на его месте…» — здесь в рассуждениях Белова наступала остановка. Он анализировал ситуацию и приходил к выводу, что он бы на месте боксера прежде всего попробовал бы разобраться.

Белов оглянулся на двери ведущие в служебные коридоры. Где-то там должна быть раздевалка Сергея. На пятачке перед дверью он увидел своего помешанного на белом цвете знакомца и рядом с ним — двух небритых чернявых молодцев, недобро посматривающих по сторонам.

— Пойдем в номер, дорогая! — Белов подхватил Лайзу под локоть и ускорил шаг.

— Куда ты так торопишься? Мы не заглянем в казино?

— Милая, ты же знаешь: я не люблю азартные игры, — ответил Белов.

— Ни за что бы не поверила, — усмехнулась Лайза. — Я не встречала человека, более азартного, чем ты. Одни твои вулканы чего стоят…

— Ну, как ты можешь сравнивать, лучик? — с мягким укором сказал Белов. — Вулканы — это одно. Там экстрим настоящий, а здесь дурацкий.

Подумаешь, шарик прыгает, и фишки на столе лежат. В чем азарт? Отдать деньги за то, чтобы посмотреть, Как прыгает шарик?.

— Конечно, тебя этим не проймешь, — подхватила Лайза. — Тебе надо, чтобы все вокруг горело, извергалось и взрывалось. И чем опаснее — тем лучше.

— Точно! — охотно согласился Белов. — На том стоим…

Они вышли из «Тадж-Махала». До «Кристалла» было совсем недалеко. Они прошли два квартала по ярко освещенной улице и оказались на пороге своего отеля.

— Вот растяпа! — воскликнул Белов. — Я же совсем забыл спросить у него…

— Что забыл? — насторожилась Лайза.

— Да так, ничего существенного, — Саша пожал плечами, будто речь шла о каком-то пустяке. — Ничего особенного, но спросить надо. Поднимайся в номер, я скоро приду. Ладно?

Лайза пробовала возразить, но Белов запечатал ее рот нежным поцелуем. А потом попросил:

— Закажи в номер ужин и, пожалуйста, побольше шампанского.

— Шампанского? Что ты собрался отмечать?

Белов обезоруживающе улыбнулся.

— Еще один день, прожитый вместе, моя прелесть!

Этот маленький бар размещался неподалеку от зала игровых автоматов, и публика здесь была соответствующая. Не миллионеры, просаживающие за рулеткой и блэк-джеком целые состояния, а мелкие чиновники, школьные учителя и водители, выбиравшиеся в Лас-Вегас два-три раза в жизни, — в основном для того, чтобы сделать фотографии на память и проиграть пару сотен баксов на «одноруких бандитах».

— Шампанского? — переспросил бармен. -

— Да-да, мне нужна бутылка шампанского, — нетерпеливо ответил лысый коротышка.

На груди у него красовалась табличка сотрудника казино. Бармен согнулся под стойкой, долго там копался, потом извлек на свет Божий бутылку дешевого шампанского.

— Только оно не очень холодное, — нерешительно начал бармен.

На человеческом языке это означало, что шампанское попросту теплое. Холодильник был забит более ходовыми напитками; теми, что разбирали в первую очередь — джин, недорогой виски, ром, «Кока-кола» и тоник. Другое дело — в центральном зале. Вот там шампанское лилось рекой, соседствуя с коньяком и виски как минимум двенадцатилетней выдержки.

— Это хорошо, — ответил коротышка, протягивая деньги. — От холодного у меня болит горло.

Бармен стал отсчитывать сдачу, но коротышка остановил его.

— Не надо, — и поспешил прочь от стойки.

— Эй, мистер! — крикнул ему вдогонку повеселевший бармен. — Будьте осторожны, когда начнете открывать! Оно ведь…

Коротышка не дослушал. Он криво улыбнулся, и в следующее мгновение его уже не было. Исчез, словно испарился.

Сергей Степанцов, мрачный и подавленный, вошел в раздевалку. На входе по-прежнему стояли те же самые «гориллы». Один из охранников сочувственно улыбнулся боксеру, но Сергей не обратил на это внимания. Все! Карьера рухнула. Одному богу известно, скольких трудов ему стоило пробиться на

американский профессиональный ринг. И какие надежды он возлагал на этот поединок. Скоро — титульный бой: Если бы он победил, то через два месяца встречался бы с Робином Куком, чемпионом мира в полутяжелом весе. А это уже другой уровень.

О деньгах он почти не думал. Сейчас они беспокоили его меньше всего. Главное — пробиться. Профессиональный бокс — то же самое шоу. Здесь как в Голливуде. Важно не то, как ты бьешься, а то, на кого люди приходят посмотреть. Сотни, а то и тысячи превосходных бойцов по всему миру остаются невостребованными — только потому, что публике в них что-то не нравится. Сергей наконец-то получил заветную путевку, и вдруг… Такая обидная осечка! Но самое обидное было то, что другого такого случая больше не представится. Судьба не дает второго шанса, если ты прозевал первый..

Степанцов расшнуровал боксерки, скинул трусы и пошел в душевую. Там он включил сразу два соседних душа: один сделал горячим, а второй — холодным, и так по очереди переходил от одного к другому, постепенно приходя в себя.

Хлопнула дверь. В раздевалку вернулись Савин с Альбертом. Они вполголоса переругивались, но Сергей не прислушивался к их разговору. Ему еще предстоял серьезный разговор с тренером, а пока он хотел одного — обо всем забыть. Смыть с себя горечь поражения, сбросить тяжесть позора. Вода шумела так успокаивающе… Он встал посередине между обоими душами и уперся руками в- стену, чувствуя, как левой половине тела становится горячо, а правую — пробирает приятный холодок…

— Что это у тебя в руках? — спросил Буцаев, показывая на коричневый бумажный пакет.

— Бомба, босс. Сначала я подумал о пожарной сигнализации, но потом решил, что это слишком банально, — пояснил Реваз.

Буцаев понял едва ли половину из того, что он сказал.

— Банально? — переспросил он.

— Ну конечно. Это уже было как минимум в шестидесяти голливудских боевиках. Вспомните: «Крепкий орешек»… — коротышка начал загибать пальцы.

— Достаточно, — отмахнулся Роман Остапович. — Я все равно не понимаю, как ты ухитрился протащить сюда бомбу. Здесь такая охрана… И такие металлоискатели, что они реагируют даже на железные зубы Хасана.

— Золотые, босс, — оскалился Хасан, демонстрируя блестящие клыки.

— Значит, у них хреновые металлоискатели, — отрезал Буцаев. — Что дальше?

— Очень просто, босс, — ответил Реваз, — предоставьте это дело мне… — он взял Хасана под руку. — Пойдем со мной, джигит!

— Куда? — насторожился Хасан..

— Пойдем, пойдем. Вот увидишь, тебе понравится. Ты давно уже хотел туда попасть. А ты, — обратился Реваз к Fore, — следи за охранниками у двери раздевалки. Как только они уйдут, путь свободен.

— Я понял, — хохотнул Гога, — тут мы заходим и берем его тепленьким.

— И везем в пустыню, — заключил Буцаев…

Реваз с Хасаном прошли по коридору мимо раздевалки русского боксера, повернули за угол и остановились перед белой пластиковой дверью. Реваз отдал ему сверток.

— Как только я уйду, — сказал он, — зайдешь внутрь, досчитаешь до пяти и дернешь вот за это колечко, — Реваз приоткрыл пакет и показал на проволочное кольцо.

В это время дверь открылась, и на пороге появилась женщина в вечернем платье. Она неодобрительно покосилась на странную парочку, надменно поджала губы и пошла по коридору в сторону главного зала казино. Хасан зачарованно смотрел ей вслед.

— Эй! Приди в себя, я здесь! — Реваз пощелкал перед его носом пальцами.

— А? — Хасан попытался сконцентрировать внимание, но в этот момент мимо них прошла еще одна роскошно одетая — точнее, раздетая — женщина. На сей раз — шатенка. Взгляд ее был еще более презрительным, чем у предыдущей. Она фыркнула, открыла дверь и вошла внутрь.

— Ты все понял? — спросил Реваз.

— Да, слушай! Сколько можно говорить?

— Заходишь, считаешь до пяти и дергаешь за колечко. Потом — сразу же выбегаешь и — в раздевалку.

— Понял я, понял, — сказал Хасан. — Иди уже, слушай, да?

— Хорошо, — коротышка похлопал его по плечу, завернул за угол и стал ждать.

«Предчувствие. У меня опять — нехорошее предчувствие, — подумал Белов. — Что поделать? Предчувствия обычно одолевают тех, у кого была насыщенная событиями жизнь. Причем — опасными событиями».

В этом он не заблуждался, Саша вошел в «Тадж-Махал» через главный вход. Прямо — высокие двери вели в главный игровой зал, направо — в ресторан и гостиничный комплекс. Белов свернул налево, в сторону игральных автоматов и служебных помещений.

Охранники в красных пиджаках окинули его внимательным взглядом и решили, что от респектабельного господина в темно-синем итальянском костюме, бледно-голубой рубашке и коричневых ботинках «Barker» ожидать неприятностей не приходится. В общем-то, они были правы. Саша никому не собирался доставлять хлопот; он пришел сюда с противоположной целью.

Белов миновал длинные ряды «одноруких бандитов» и оказался в маленьком уютном баре. Здесь он остановился и задумался.

— Нехорошо идти в гости с пустыми руками. Взять, что ли, вина? — тихо сказал он сам себе и подошел к стойке. — У вас есть шампанское? — обратился он к бармену

Тот достал бокал, собираясь его наполнить, но странный клиент остановил его жестом и попросил целую бутылку. Бармен поставил ее перед ним на стойку. Белов прочитал этикетку, взвесил бутылку в руке, что-то прикидывая.

— Нет, пожалуй, я передумал. Скажите, а водка у вас есть?

— Конечно. Какую желаете? — бармен убрал шампанское обратно под стойку.

— Какую? У вас есть «Столичная»? Только не латвийская, а настоящая, русская.

— Разумеется, — бармен обиженно нахмурил брови. Вам двойную порцию?

— Нет, мне всю бутылку, — ответил Белов.

— О-о-о! — бармен достал с полки большую бутылку «Столичной» и положил в коричневый бумажный пакет. — Будьте осторожны! Водка — опасная штука. Она может так ударить в голову…

— Спасибо, я знаю, — перебил его Белов. — Я, собственно, для этой цели ее и беру, — он расплатился и ушел, оставив бармена в легком недоумении.

Увидев, что Реваз скрылся за углом, Хасан взялся за ручку непонятной двери. Коротышка сулил, что это место окажется интересным. Что ж, посмотрим!

Хасан крепче сдавил бумажный пакет, нащупывая горлышко бутылки. Проволочное кольцо торчало наружу, как чека гранаты. Хасан вошел внутрь и огляделся. Пол, стены, потолок, — все было белым. По левую руку стояли зеркала; высокие, в человеческий рост. Из зеркал на него смотрели шестьдесят четыре Хасана. Затем начинался длинный ряд умывальников, а над ними — зеркала поменьше. Справа, за стенкой, он увидел длинные ряды кабинок,

— Вах, шакал! — беззлобно выругался Хасан. — Здесь правда интересно.

Он обхватил горлышко и нащупал проволочное кольцо. В этот момент раздался шум воды, дверь одной из кабинок открылась, и оттуда появилась женщина в коротком голубом платье. Увидев Хасана, она медленно подняла руки. Как только ладони оказались на уровне глаз, женщина принялась истошно вопить.

Протяжно, на одной высокой ноте. Хасан засуетился.

— Подожди, слушай! Чего ты так кричишь, дорогая! Я еще до пяти не досчитал!

Он сунул бутылку под мышку и принялся загибать толстые волосатые пальцы.

— Раз… Два… Три…

Из другой кабинки вышла еще одна женщина. Она увидела, что здесь творится, и тоже закричала, сразу же попав в унисон с первой солисткой.

— Четыре… Пять… Вах! Успеть бы!

На этот раз появились сразу две женщины — из двух противоположных кабинок. Они не стали долго разбираться что к чему — присоединились к голосистому дуэту мигом превратив его в квартет.

— Шайтанки вы, а не женщины! — Хасан трясущимися руками сорвал кольцо.

Шампанское оглушительно хлопнуло. Пробка ударила в потолок. Пенная струя описала замысловатую кривую и плеснуло на кафельный пол.

И тут… Произошло немыслимое. Казалось, теоретически это невозможно. Но жизнь в который раз посрамила скучную теорию, доказав, что на практике может случиться всякое. Женщины, не сговариваясь, взяли на октаву выше и заверещали в два раза громче. Хасан, опасаясь, что у него сейчас лопнут барабанные перепонки, бросился прочь из женского туалета.

— Ты слышал это? — один из «горилл», стоявших перед раздевалкой русского боксера, повернул голову.

— Крик, — ответил второй.

— А этот хлопок? Похожий на…

— Что вы здесь стоите?раздался грубый окрик.

«Гориллам» пришлось опустить головы, чтобы увидеть, кто говорит.

— Какой-то маньяк открыл стрельбу в женском туалете! — размахивая руками, кричал лысый коротышка с табличкой сотрудника казино на лацкане пиджака. — Есть жертвы! Скорее! Все туда!

— У нас распоряжение Майка Боумена… — начал один из громил.

— Я все знаю! — перебил его коротышка. — А я, по вашему, на что? Я покараулю этого боксера. Ну, если разобраться, кто к нему сунется, а? Я спрашиваю, кто сунется к здоровенному боксеру? Это все равно, что охранять от посетителей тигра в зоопарке. А там… — он ткнул пальцем себе через плечо, и голос его задрожал от жалости и возмущения. — Там… Несчастные женщины! Они ждут помощи! А маньяк, это свирепое чудовище, насилует их одну за другой, одну за другой. И время от времени стреляет, не забывайте!

Громилы переглянулись. Они запустили здоровенные ручищи под мышки и достали такие же здоровенные пистолеты.

— Я первый, Вес! — сказал один. — Выломаем дверь. Ты меня прикроешь!

Крадучись, на цыпочках, они двинулись в сторону женского туалета. Из-за поворота вылетел Хасан и с размаху угодил одному из охранников головой в живот. Охранник положил руку ему на плечо:

— Что там?

Хасан страдальчески поморщился.

— Лучше не спрашивай, дорогой! Не приведи Аллах иметь такой гарем…

Охранник отпустил его, переглянулся с напарником и приложил палец к губам.

«Действуем, как договорились», — показал он на пальцах.

«Понял», — так же, жестом, ответил напарник.

Движения их стали еще более медленными и осторожными. Теперь они напоминали двух танцоров, вальсирующих под водой. Подождав, пока они скроются за углом, Буцаев, Хасан, Гога и Реваз ворвались в раздевалку…

XV

Альберт со злости зашвырнул чемоданчик в самый дальний от себя угол.

— Ты мог бы предупредить! — кричал он Савину. — Столько лет, столько сил — и все псу под хвост!

— Я не уверен, что от этого стало бы кому-нибудь лучше, — пытался оправдываться тренер. Бесполезные боксерские перчатки он по-прежнему держал в руках, словно не знал, куда их девать.

Они уже и не помнили, когда оставались после боя втроем. Только боксер и его команда — и больше никого. Раздевалка победителя всегда полна. Там толкутся репортеры, импресарио, менеджеры, рекламщики, — словом, всякая шушера, желающая заработать на спортсмене. А что можно заработать на неудачнике? Ничего.

В душе шумела вода. Савин прислушался.

— Если бы ты… — начал Альберт.

— Да пошел ты… — беззлобно махнул тренер.

Альберт нахмурился. Он внимательно посмотрел на Савина, подом подошел ближе и положил руку ему на плечо.

— И давно ты мочишься розовым бульоном?

— С тех самых пор, как вернулся. Им чем-то не понравились мои почки.

Альберт в задумчивости почесал затылок.

— Теперь они мне тоже не нравятся.

— Вот видишь? Но других у меня нет, — тренер развернулся и пошел в душевую.

От порога он сделал несколько шагов и остановился. Большое помещение было перегорожено тонкой кирпичной стенкой, выложенной кафелем.

Савин прошелся вдоль ряда душевых кабинок. В одной из них кран был закрыт неплотно, и вода капала. Он прикрыл кран и вернулся обратно.

— Сергей! Ты меня слышишь?

Боксер, стоявший по другую сторону тонкой перегородки, молчал.

— Я… Наверное, я должен объяснить… — слова давались Савину с трудом. Горло перехватывало, и тренер боялся, что в самый ответственный момент вместо нужной фразы вырвется жалкий всхлип. — Ты имеешь полное право винить меня. Да, я струсил. Признаю. Но я испугался не за себя. Поверь. Я очень боялся за тебя. Я видел этих людей. Они готовы на все. Они хотели, чтобы ты лег в пятом раунде…

— Поэтому ты дал мне неправильную установку? — шум воды затих, затем раздалось шлепанье босых ног по мокрому полу.

Из-за перегородки вышел Степанцов. Савин старался на него не смотреть.

— Сергей! Я понимаю, как это звучит, но поверь, я сделал это ради тебя.

Степанцов сжал кулак и что было сил хлопнул им по раскрытой ладони. Этого выброса энергии ему хватило, чтобы выпустить пар и взять себя в руки.

— Теперь я знаю, — сказал он. — Всегда, когда люди хотят тебя предать, они говорят, что делают это ради твоего же блага. Точно! Это выглядит именно так! — он прошлепал мимо Савина, взял с вешалки большое махровое полотенце и отправился в раздевалку.

Савин подошел к ближнему душу, включил холодную воду, сунул седую голову под жесткие, как спицы, струи и некоторое время так стоял. Затем выключил воду и, мокрый и жалкий, поплелся за боксером.

— Сергей! — снова начал он. — Ну, дай же мне шанс…

В это время дверь раздевалки распахнулась и на пороге появились четверо мужчин. Всех их Савин знал в лицо. Сергей и Альберт до этого видели только двоих: Буцаева и Реваза. Двое незнакомых угрюмых кавказцев производили устрашающее впечатление. Гога и Хасан сразу шагнули в стороны и заблокировали фланги. Руки они держали за пазухой, под левой мышкой. Не нужно было обладать аналитическим складом ума, чтобы догадаться, что именно можно искать в том месте, где обычно висит подплечная кобура. Буцаев вышел вперед и ехидно улыбнулся.

— Это снова я, друзья мои! — он поискал глазами Савина. — Ну что, старик? Ты нарушил наш уговор. А это нехорошо. Я очень не люблю, когда меня обманывают.

Тренер выглядел испуганным, но он не стал прятаться. Напротив, Савин выступил вперед, оттесняя Степанцова на второй план.

— Что тебе надо? Ты получил, что хотел. Все. Иди с миром и оставь нас в покое.

Буцаев рассмеялся — так звонко и заливисто, словно услышал самую веселую шутку на свете.

— Вот как? Получил? — он снова стал серьезным. — Уговор был на пятый раунд, старик. Ты свое слово не сдержал. А я сдержу. Пошел вон! — Он пренебрежительно махнул рукой, словно хотел прогнать тренера с дороги.

— Послушай, не трогай парня. Оставь его в покое, я тебя прошу, — сказал Савин.

— Тебя никто не спрашивает, — ответил Буцаев и обратился к Сергею. — Эй, юное дарование! Собирайся! Прокатимся за город!

Он уловил угрозу во взгляде боксера и поднял руки в предупредительном жесте.

— Только не надо делать глупостей! Ведите себя правильно. Чуть что — и мои люди проделают в вас несколько лишних дырок. Для вентиляции. Вас не удивляет, что мы так легко вошли? Охраны нет. Делайте то, что я скажу, и у нас останутся самые приятные впечатления друг о друге.

Ситуация была безвыходной. Сергей это прекрасно понимал. Одно неосторожное движение, и эти отморозки откроют огонь, стреляя во всех без разбора.

Если он пойдет сам, добровольно, то у Альберта и Савина появится шанс. В конце концов эти четверо пришли за ним. И эти четверо — всему виной.

Значит, надо с ними разобраться…

— Успокойтесь, ребята! Я иду с вами. Не надо стрельбы, — он убрал полотенце с бедер и стал одеваться.

Буцаев удовлетворенно кивнул. Фортуна снова повернулась к нему лицом. Все опять получалось так, как он хотел.

Степанцов натянул трусы и футболку. Затем надел спортивные штаны.

— Слушай, ты, белый и пушистый! — обратился он к Буцаеву. — Тебе нужно было сразу говорить со мной. Зачем понадобилось запугивать старика?

Это как-то не по-мужски, ты не находишь?

Буцаев залился краской стыда, сжал от злости кулаки; наманикюренные ногти впились в мякоть ладони, оставив красные полумесяцы.

— Ты такой смелый, потому что боксер? — с издевкой, спросил он Степанцова,

— Нет, я боксер, потому что смелый, — без тени иронии ответил Сергей.

— Это мы сейчас посмотрим. И помни, — Буцаев наставительно поднял палец, — ты на мушке…

Выйдя из бара, Белов двинулся вперед по коридору. По его расчетам, раздевалка Степанцова должна была быть где-то неподалеку. Коридор все время

поворачивал, и он. чуть не заблудился. Белов прошел мимо двух здоровенных негров, замерших в смешных позах перед какой-то белой дверью. Каждый из них сжимал в руке «Desert Eagle» — машинку, способную проделать дырку в железобетонной плите. Из-за двери доносились отчаянные женские крики, а негры, прижимая пальцы к губам, шикали друг на друга и о чем-то тихо спорили.

— Извините, — сказал Белов и протиснулся между ними.

Коридор еще раз повернул, и Саша увидел дверь, которую искал. На ней висела табличка: «Sergey Stepantsov».

— Значит, мне сюда, — пробормотал Белов и потянулся к ручке, но что-то его остановило.

Он нагнулся и приложил ухо к замочной скважине. Голос, который он услышал, показался ему знакомым. Очень скоро стало понятно, что происходит в раздевалке. Белов решил, что самое время разрядить обстановку — уж больно драматичная складывалась ситуация. Он неслышно открыл дверь изошел в раздевалку.

— И помни, — говорил в этот момент Буцаев Сергею. — Ты на мушке.

— А где мушка? Под мышкой? — весело спросил Белов, помахивая бутылкой, которую держал за горлышко.

Этой немой сцене позавидовал бы сам Станиславский. Семь пар глаз впились в Белова. Буцаев побледнел и сделал «шаг назад. Гога и Хасан развернулись на сто восемьдесят градусов. Руки они по-прежнему держали за пазухой.

— Что случилось, ребята? — участливо спросил Белов, переводя взгляд с одного мафиозо на другого. — Чешется? Надо чаще мыться. И главное, не забывайте про дезодорант. А то от вас козлами несет за версту!

— Ты — покойник! — замогильным голосом сказал Буцаев. — У нас оружие.

— Ах, оружие? — притворно удивился Белов. — Вот это, — он потряс увесистой бутылкой водки, — оружие. Она валит с ног любого богатыря. Хоть внутрь принимай, хоть снаружи. А где ваше?

Гога и Хасан переглянулись. Пауза слишком затянулась. Стоять, засунув руку под мышку, было глупо. А вытащить и показать, что она пуста — еще глупее.

— Мы — в «Тадж-Махале», ребята, — сказал Белов, обращаясь к Степанцову. — Сюда невозможно пронести даже перочинный ножик. Может, у кого-нибудь из них есть деревянный пугач, но лично я в этом сильно сомневаюсь.

Степанцов, кажется, начал понимать, куда тот клонит. По крайней мере, он стал неторопливо разминать кулаки. Савин хмыкнул, лицо его просветлело и он, переплетя пальцы рук, громко ими хрустнул. Альберт тоже сообразил, что к чему, подошел и встал рядом с ними. Потом метнулся к чемоданчику прикинул его на вес и досадливо покачал головой.

— Черт с ним, — он оставил чемоданчик на месте. — Я беру этого, — и показал на Реваза. \ И началось…

Вес совсем отчаялся. Тянуть дальше было невозможно. Женские крики, доносившиеся из туалета, и не думали стихать. Он разбежался и с размаху врезался в дверь могутным плечом, намереваясь вынести ее вместе с рамой. И разбег был хороший, и масса была велика, но он не учел как минимум двух обстоятельств. Во-первых, «Тадж-Махал» был построен на совесть. А во-вторых, дверь открывалась в другую сторону.

Он что было сил ударился об дверь, произведя оглушительный шум, размазался по ней и тихо сполз на пол. Крики только усилились. Впечатление было такое, что. в лапы маньяка угодил протестантский женский хор, и даже страшно было подумать, что он с ними делает. Второй охранник понял, что тактику надо менять. Он помог подняться товарищу оглушенному страшным ударом, и отвел его в сторону.

— Вес, держи дверной проем на прицеле. Я сейчас, — он переложил пистолет в левую руку, а правой — схватился за ручку. — На счет «три». Раз, два, три!

Охранник дернул что было сил: ручка осталась в его могучей лапе.

— Вызывай подмогу, Вес, — сказал он. — Боюсь, нам двоим тут не справиться.

— Вах! — Хасан первый понял, что ждать больше нечего. Он был не из тех, кто умеет делать хорошую мину при плохой игре, Хасан вытащил руку из-за пазухи и бросился на Белова.

Тот стоял на месте как вкопанный. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Когда до Хасана оставалось меньше полметра, Белов резко крутнулся на пятке — ни дать ни взять тореадор, уклоняющийся от острых рогов разъяренного быка! Хасан по инерции пролетел вперед, а Белов — небрежно и элегантно — треснул ему бутылкой по загривку. Хасан сбился с шага, ноги у него заплелись хитрым узелком, он с размаху врубился лбом в кафельную стену и затих. Стеклянные осколки бутылки со звоном разлетелись по полу. Остро запахло спиртом.

— По-моему, друг, у тебя проблемы с алкоголем. Литр это явно не твоя норма, — сказал Саша, отбросив в угол ненужную «розочку».

Степанцов тоже не заставил себя упрашивать. Он подскочил к Буцаеву и молниеносным движением врезал ему по уху. Правда, в последний момент успел разжать кулак и ударил раскрытой ладонью. Ухо Романа Остаповича заалело, как майская роза, и мгновенно распухло. Сергей, не давая Буцаеву

опомниться, отвесил еще одну оплеуху — с другой стороны, для симметрии. Затем схватил мафиозо за белые лацканы, приподнял над полом:

— В пустыню захотел? — спросил он и так встряхнул «нового американца», что шикарный белый костюм затрещал по швам. — А я не хочу в пустыню, я воду люблю, — он аккуратно поставил бизнесмена и ударами погнал его в сторону душа.

Роман Остапович вяло пытался сопротивляться, но спорить с полутяжем все равно, что заходить на «Запорожце» в лобовую атаку на электричку.

Степанцов, словно шутя, принялся обрабатывать Буцаева короткими, легкими — с его точки зрения, — ударами, каждый из которых едва не пробивал Романа Остаповича насквозь. Через минуту он лежал на полу в позе эмбриона, глухо рыча от боли и унижения.

Савин, залихватски поплевав в кулачки, подступил к Гоге.

— Эй, абрек! Любитель бейсбола! Давай, посмотрим, на что ты способен без своей любимой биты?

Оказалось, что без инструмента Гога не может сделать почти ничего. Он был здоровым, как бык, но слишком медлительным и неуклюжим даже для старого боксера. Савин провел потрясающий прямой в объемистый Гогин живот так, что верхняя пуговица у него на рубашке оторвалась и отлетела прочь,

освободив короткую толстую шею. Однако дышать от этого Гоге легче не стало. Скорее, наоборот. Он беспорядочно молотил кулачищами воздух, а Савин, на удивление легко лавируя между его колотушками, вышибал из него дух…

И только у Альберта с Ревазом все складывалось не очень благополучно. Назимов опасался подойти слишком близко, поэтому норовил лягнуть противника

издалека. Реваз в свою очередь тоже опасался, что доктор сумеет подойти к нему слишком близко, поэтому отбрыкивался и отмахивался как мог, перемежая взволнованную речь непонятными русскому уху ругательствами.

— Счас я тебе… Как наподдам! — кричал интеллигентный Альберт, пытаясь въехать подъемом стопы в промежность Ревазу. — Я тебе… массаж простаты… нетрадиционный… ты куда?..

— Ай! — визжал тот, прыгая по раздевалке с резвостью пожилого кузнечика. — Мен сен сикамен, бир копейка, бир амен…

Назимов все время промахивался. Со стороны его движения напоминали танец больного церебральным параличом.

— Вот тебе… — воскликнул доктор, лягая пустоту.

— Ай! — Реваз в последний миг успел увернуться. — Сан гётваран!

— Это я-то гётваран? — возмутился Назимов, тесня коротышку. — Сам такой!

Наконец Альберту удалось настичь противника и отвесить ему такого пендаля, что Реваз пару метров пролетел по воздуху и, даже приземлившись, не сразу смог остановиться.

На этот раз победа русской классической школы бокса была неоспоримой. Буцаева с его зондеркомандой загнали в душевую и там еще долго мутузили: с чувством, с толком, с расстановкой. Короче говоря — всласть и от души! Наконец избиение потеряло всякий смысл ввиду полного отсутствия сопротивления. Белов, тяжело дыша, вернулся к Хасану, все еще лежавшему без сознания у стены раздевалки в позе сломанной куклы.

— Правильно я сделал, что не взял шампусик, — задумчиво сказал Саша, глядя на него сверху вниз. — Шампанское тоже бьет в голову, но водка надежнее.

Он нагнулся, схватил буцаевского пехотинца за брючный ремень. Поднял его, как чемодан, и со словами «к цветку цветок» отнес в душевую, к поверженным коллегам.

— Предлагаю пойти на переговоры! — крикнул негр-охранник, вплотную приблизив толстые губы к дырке от вырванной ручки. — Выхода нет, вы окружены! Отпустите заложников, и мы сохраним вам жизнь!

Его напарник, держа дверь под прицелом, скептически качал головой, всем своим видом показывая, что он-то уж точно церемониться с маньяком не будет. Из туалета по-прежнему доносились крики, но уже какие-то хриплые и на терцию ниже. Через пару минут пришел лысый техник в синем комбинезоне, поддел язычок замка складным ножом и приоткрыл дверь.

— Я вам больше не нужен? — спросил он. — Тогда распишитесь вот здесь, — он протянул планшет с разлинованным листом бумаги.

— Спасибо, друг, — сказал ему Вес, поставил закорючку и добавил трагическим шепотом: — У нас нет бронежилетов. Но мы все равно пойдем на это.

Его коллега опустился напротив двери на одно колено, обхватил пистолет обеими руками и направил его в середину дверного короба.

— Готов? — спросил напарника Вес.

Тот несколько раз мотнул головой, как цирковой конь, и сделал мужественное лицо. Вес сверхосторожно просунул пальцы левой руки, правой он держал

оружие, в щель между косяком и дверью и рванул ее на себя. Но так резко, что задел человека в синем комбинезоне. Ничего не подозревавший техник, получив удар по лбу, отключился и упал прямо на Веса.

Вес тоже не ожидал подобного поворота событий. Он случайно нажал собачку: пуля калибра 11,43 ушла в пространство туалета, вдребезги расколов по пути умывальник. Второй охранник с низкого старта самоотверженно бросился в открытую дверь.

Женщины, увидев громадного чернокожего с пистолетом, бросились врассыпную. При этом они не переставали кричать. В охранника полетели сумочки, туфли, пудреницы, гильзы с помадой и упаковки «Тампакс». После того как охраннику угодил в лоб хрустальный флакон духов, ему пришлось отступить.

Он выбежал в коридор, захлопнул за собой дверь и прижался к стене.

— Стокгольмский синдром, — пояснил он, увидев немой вопрос в глазах техника, все еще сидевшего на полу. — Заложники перешли на сторону террориста. Будем ждать подмогу…

Буцаев и его шестерки лежали в душевой под струями холодной воды, но затягивать водные процедуры не имело смысла.

— Вам надо сматываться отсюда в темпе боевого гопака, сказал Белов Савину. — Здесь больше оставаться нельзя.

— Поднимемся в номер и займем круговую оборону? — предложил тренер.

Белов покачал головой.

— Не самый оптимальный вариант. Лучше уехать из Штатов как можно скорее, прямо сейчас.

_ Он подошел к зеркалу на стене и внимательно оглядел себя с головы до ног. Прическа немного растрепалась, кулаки разбиты в кровь, но для такой заварухи это минимальные потери. Саша вымыл руки под краном, поправил воротничок рубашки и застегнул пиджак на все пуговицы.

Интересно, удастся ли им беспрепятственно покинуть раздевалку? Белов выглянул в коридор. Там царила нервозная суета. Короткими перебежками, прикрывая друг друга, сюда стягивались охранники со всего «Тадж-Махала». Они настолько были заняты своими проблемами, что никакой опасности не представляли.

«Эта суматоха нам только на руку», — решил Саша.

— За мной! — скомандовал он, и все трое пошли за ним, как привязанные. Он на ходу продолжал: — Надеюсь, у нас есть несколько минут. Ты, — показал он на Степанцова, — поднимись в номер и быстро возьми документы. Не медли ни секунды. Возьми, положи в карман и тут же спускайся. Теперь ты, — показал он на Альберта, — иди на улицу и возьми такси до аэропорта. Ну а мы с тренером постоим у главного входа. Подождем вас. Там полно охраны. А эти наши гаврики, даже если очухаются, на рожон не полезут.

Покинув раздевалку, они быстро пошли по коридору, потом разделились…

XVI

Белов и тренер остановились в вестибюле гостиницы с таким расчетом, чтобы контролировать старомодные бронзовые стрелки счетчиков этажей над дверями всех лифтов. Савин с мрачным видом уставился себе под ноги.

— Так кто из вас сыграл нечестно? — спросил его Саша.

— Я… — нехотя признался тренер.

— Почему?

— Буцаев хотел, чтобы Сергей лег в пятом раунде. Дураку понятно, зачем ему это было нужно. Сначала он пробовал договориться, но я отказался.

Тогда они… — было видно, что тренеру совсем не хочется об этом говорить… Он с досадой махнул рукой. — А, да что уж там! Купили меня, как пацана. Заманили к какой-то смазливой шлюшке. Все русские в Вегасе ходят под неким Эдиком Маципуло. Он — рыбешка невеликая, специализируется на соотечественниках и русских туристах. Грабеж, вымогательство, проституция, наркотики и прочие прелести криминального бизнеса. Он был заодно с Буцаевым. Мне устроили прогулку в пустыню. Два дня пинали ногами, все почки отбили…

— И ты сломался? — спросил Белов, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более нейтрально. Мало ли, кто как поведет себя в подобной ситуации. Все-таки люди очень разные.

Савин вздохнул. Белов заметил, что в уголках его глаз блеснули слезы.

— Сломался, — кивнул тренер. — Но ты не думай, я не за себя боялся. Он ведь, этот черт белый, чем пугал? «То, что происходит с тобой, это

только цветочки», — сказал Савин, копируя выговор Буцаева. Получилось очень похоже. — «Если парень не ляжет в пятом раунде, мы примемся за него.

А тебе потом пришлем его голову». Понимаешь, — он поднял глаза на Белова, — до боя они не могли его тронуть. А после боя — сделали бы все, что душе угодно… Это такие отморозки! Я вон, до сих пор… — Савин закряхтел и положил руку на поясницу.

Белов сочувственно потрепал тренера по плечу.

— Ладно, забудь. Все уже позади. Ты хоть отвел душу-то? Рассчитался с долгами?

Савин улыбнулся — впервые за последние несколько дней. Видно было, что говорить об этом ему было более чем приятно.

— Думаю, ребра я ему пересчитал и кишки взбил, как в миксере. Пару дней ему кусок в горло не полезет.

— Ну и хорошо. Где же твой подопечный?

Наконец двери одного из лифтов открылись, из него выскочил Степанцов в спортивном костюме, мало уместным в роскошных интерьерах «Тадж-Махала». В руках он держал небольшой чемоданчик с документами.

— Отлично, — сказал Белов. — Осталось только дождаться Альберта.

Назимов оказался легок на помине. Не успели они выйти на улицу, как к центральному входу подкатило такси. Из окошка высунулся доктор и помахал им рукой. Белов, прикрывая отход, проследил, чтобы все сели. В последний раз оглянулся на отель. Ни Буцаева, ни его подручных не было видно. Саша сел на переднее~сиденье и велел шоферу ехать в аэропорт.

— Я с вами туда и сразу же обратно. Меня ждет подруга, — пояснил он новым приятелям. — Она заказала шампанское, и оно, наверное, уже успело согреться.

— Вставайте, идиоты! Чего вы разлеглись? — Буцаев бесцеремонно пинал своих подручных мысками шикарных ботинок.

Гога со стоном поднялся. Хасан ползал по полу в поисках своих якобы золотых зубов. Он уверял, что их, эти зубы, сделал ему один знакомый узбек во Владимирском централе, и потому они ему дороги, как память.

— За мной! — заревел Буцаев и кинулся в раздевалку.

Там он поднял брошенное боксером полотенце и принялся наспех вытираться.

— Проклятье! — бормотал он. — Всех! Всех в капусту! Позвони Маципуло! — прикрикнул он на Реваза.

Коротышка достал из кармана мобильный, посмотрел на него и тяжело вздохнул. Модная изящная вещица была сломана и к тому же полностью залита водой.

— Босс! Боюсь, Эдик сейчас недоступен!

— Идиотство] — зарычал Буцаев. — Как мы в таком виде покажемся на людях?

— Я подгоню «Кадиллак» к подъезду, — предложил Гога.

— Иди! — махнул Роман Остапович. — Нет! Идите вместе с Хасаном.

Громилы вышли. Буцаев остался наедине с Ревазом.

— Они от меня не уйдут! — бушевал он, расхаживая по раздевалке. Его распухшие уши сияли, как кремлевские звезды. — Надо срочно связаться с Маципуло! Пусть даст своих людей. Перекроем все дороги, проверим все отели.

— Босс, — сказал рассудительный Реваз. — У них как минимум полчаса форы. На их месте я бы уже ехал в аэропорт. Ночной рейс до Нью-Йорка, оттуда сразу в Россию.

Роман Остапович заскрежетал зубами от злости.

— Дьявол! Неужели мы никак не сможем их догнать?

— А я бы и не стал их догонять, босс, — вкрадчиво сказал Реваз.

Буцаев так посмотрел на него, что коротышке стало не по себе. Руки босса непроизвольно сжались в кулаки, и Реваз зажмурился в ожидании неминуемой трепки.

— Ты что же, непротивленец, — тихим свистящим шепотом произнес Роман Остапович, — предлагаешь оставить все, как есть? А моя шляпа? А мои…

— он не договорил, но выразительно показал на уши. — А мой костюм? А мой вьщгрыш, наконец?

— Босс! Я вовсе не это имел в виду, — зачастил Реваз. — Я только хочу сказать, что никого не нужно догонять. Надо сделать так, чтобы они сами к нам пришли.

Буцаев склонил голову набок и вопросительно поднял одну бровь.

— И как ты собираешься это сделать? Предложишь им пакетик леденцов и покататься на шарабане?

— Нет, босс. Все гораздо проще. Вспомните бой.

Буцаев помахал перед носом Реваза кулаком.

— Ты опять намекаешь на шляпу?

— Боже избави, босс! Я намекаю на женщину!

— Ты прав. Почему я раньше об этом не подумал? — довольная улыбка тронула губы Буцаева.

Он махнул коротышке и быстрым шагом устремился к выходу. Перед самой дверью Буцаев поскользнулся, подошва лакированного ботинка скользнула по кафелю, и, не поддержи его сзади Реваз, он бы обязательно упал.

Он нагнулся и посмотрел на странный предмет, угодивший ему под ногу. Это был зуб Хасана…

Расчет Белова оказался точным. Сейчас всем троим: боксеру, тренеру и доктору, — необходимо было как можно скорее оказаться в безопасном месте.

Желательно вообще вне пределов досягаемости Буцаева и его банды. Аэропорт Вегаса как нельзя лучше подходил для этой цели. Во-первых, охрана аэропорта не допустит разборок в людном месте. А, во-вторых, если им повезет, то они смогут попасть на ближайший рейс до Нью-Йорка.

Таксист, разговорчивый латиноамериканец, все время что-то трещал на испанском или португальском, Белов не мог точно разобрать. Во всяком случае, тот никак не хотел переходить на более доступный английский. Саша терпеливо слушал его минут десять, потом сказал по-русски:

— Товарищ, я не совсем понимаю сути проблемы. В чем, собственно говоря, дело, товарищ? Объясните подробнее, товарищ.

Это сработало безотказно. То ли на таксиста подействовало труднопереводимое, но абсолютно узнаваемое слово «товарищ», то ли выражение лица Белова, но он замолчал и больше не сказал ни слова. Это не могло остаться незамеченным..

— Уважают нашего брата. Даже в такой дыре, как Лас-Вегас, — с то ли с осуждением, то ли с гордостью сказал Степанцов.

— Поскорее бы свалить из этой дыры. Я лично успокоюсь только тогда, когда увижу «Шереметьево-2» и родные лица угрюмых таможенников, — вздохнул Альберт.

— Да уж, представляю, как мы испортим им настроение, когда прилетим налегке. Можно сказать, в чем мать родила. — Степанцов внимательно осмотрел свой наряд, словно вспоминал, в этом ли спортивном костюме и кроссовках он появился на свет.

— Да неважно. Главное — долететь, — махнул рукой Савин.

Водитель такси все время испуганно косился на сидевшего рядом Белова. Саше стало смешно, но он не показал виду, а наоборот, сделал суровое лицо, посмотрел на парня долгим немигающим взглядом. Латинос побледнел от страха и покрепче вцепился в руль обеими руками. Белов повернулся назад, к боксеру и его команде.

— Вы как хотите, ребята, а мне обидно, что за границей о русских сложилось такое мнение.

— Конечно, обидно, — подхватил Альберт. — Но мы сами в этом виноваты. Вспомните, раньше нельзя было никуда ездить. А когда стало можно, кто повалил первым? Скороспелые фирмачи да узколобые братки вроде Буцаева. По ним и судят.

Как ни грустно это было сознавать, но Белов согласился, что доктор прав. Разве он сам не был когда-то таким же?

«Был, — подумал он со смешанным чувством тоски и стыда. — Хотя… Какого черта я из-за этого переживаю? Вот именно — был. Я же сумел измениться. А многим это не удалось. Кто-то лежит на кладбище, как Фил, Космос и Пчела. А кто-то так и остался бандитом, топчет мордовскую землю за колючей проволокой и довольствуется тюремными университетами».

Они подъехали к аэропорту. Когда-то, в московском Шереметьеве, прежняя жизнь Белова оборвалась и началась новая. Но он даже представить себе не мог, что здесь и сейчас, в аэропорту Лас-Вегаса, ему суждено снова сделать резкий поворот и вернуться назад, во времена Бригады…

Эта четверка выглядела по меньшей мере странно. Буцаев, Гога и Хасан были одеты в дешевые футболки и шорты, купленные в китайском магазинчике по паре долларов за каждый комплект. Реваз надел униформу водителя, которую возил в багажнике лимузина, но она была ему велика, а фуражка постоянно съезжала на глаза, и он был вынужден перманентно поправлять ее указательным пальцем.

Не так давно, чтобы иметь официальное прикрытие, Буцаев открыл контору по прокату автомобилей. Нельзя сказать, чтобы этот бизнес был очень прибыльным, но, по крайней мере, надежным. К тому же у него был огромный гараж с множеством подвалов и потайных уголков, в которых так удобно прятать предосудительные, с точки зрения закона, вещички. Автомобильный парк делился на две категории. В первую входили подержанные, старые машины. Аренда их стоила немного, и жители Брайтона с охотой пользовались услугами конторы Буцаева, отмечая свадьбы, похороны и дни рождения. Это были машины, так сказать, общего пользования.

Вторую категорию составляли два новых «Кадиллака». Буцаев очень гордился, что они были совершенно идентичны президентскому лимузину, принадлежавшему Джорджу Бушу. Оба автомобиля были бронированы и снабжены всеми мыслимыми средствами спутниковой связи и навигации. На одном Буцаев ездил сам. Он ласково называл «Кадиллак» своим танком. Второй сдавался в аренду, но только очень солидным людям и за хорошие деньги.

Роман Остапович предоставлял лимузины исключительно вместе с водителем. Сам он остерегался подпускать к себе посторонних, поэтому за рулем его личного авто сидел Гога. Он наотрез отказывался надевать униформу, справедливо полагая, что это низводит его до уровня лакея; да и китель на животе никак не хотел застегиваться. Поэтому ненужная униформа и пылилась в багажнике.

На этот раз Буцаев заставил Реваза ее надеть. Коротышка поворчал, поворчал, но подчинился. Брюки и рукава пришлось подвернуть, но с фуражкой была просто катастрофа. Однако, по мнению босса, этот маскарад было просто необходим.

Едва они добрались до лимузина, Буцаев приказал Ревазу срочно связаться с Эдиком Маципуло. Реваз снял трубку спутникового телефона и поинтересовался у местного авторитета, в каком отеле остановился мистер Белов. Маципуло, используя свои связи, дал ответ через пять минут. Буцаев вытащил еще теплую бумагу из автомобильного факса. Там было написано: «Мистер, Белов и госпожа Донахью. Отель «Кристалл», номер…»

— В «Кристалл»! — скомандовал Буцаев, и Гога пришпорил почти четырехтонную машину.

V-образная восьмерка объемом 7,4 литра легко таскала на себе черный панцирь из стали и затемненного пуленепробиваемого стекла. Правда, имелись трудности с управлением этим броневиком на поворотах, но на прямой он двигалась более чем уверенно. До «Кристалла» им было как раз по прямой.

— Значит, так! — инструктировал своих джигитов Буцаев. — Реваз, ты постучишься в дверь…

— Почему я? — немедленно, спросил Реваз.

— Потому что у тебя самый приличный вид, — отрезал Роман Остапович.

Коротышка со скептической миной осмотрел свой прикид, потом перевел взгляд на легкомысленные шортики и футболки коллег, украшенные портретами Дональда Дака и Микки-Мауса, вздохнул и снова согласился.

— Как только она открывает дверь, врываемся, связываем, и…

— Вах, босс! Вще ящно, щлушай! — не выдержал Хасан.

Потеря зубов отрицательно сказалась на его дикции. Теперь Хасан заметно шепелявил.

— Ничего не ясно! — сказал Реваз. — Как мы будем ее выносить? Обязательно кто-нибудь заметит.

— Может, вы скинете ее из окна, а мы с Хасаном внизу поймаем? — предложил наивный Гога.

Буцаев взглянул на факс, присланный Маципуло. Номер, в котором жили Белов и Донахью, был четырехзначным. Первые две цифры — 14. Значит, они живут на 15-м этаже (в свое время Буцаеву пришлось долго привыкать к тому, что в Америке все не как у людей; первый этаж у них — «ground floor», второй — первый, десятый — девятый, и так далее). То есть предложение Гоги не катит. Скинуть-то они скинут, а вот сумеют ли Гога с Хасаном ее поймать?

Это вряд ли.

— Следи лучше за дорогой! — прикрикнул на него Буцаев. — Нет, надо придумать что-нибудь другое.

По крайней мере, в машине он чувствовал себя увереннее. В многочисленных бардачках, потайных ящичках и за сиденьями было спрятано оружие. Имея в руках стволы, гораздо легче найти общий язык с боксером.

Черный блестящий «Кадиллак» стремительно летел по ночному Вегасу. Мириады разноцветных огней отражались на его лакированной поверхностй. В бронированный салон не проникало ни единого звука. Через несколько минут лимузин остановился неподалеку от отеля «Кристалл». Если бы кто-то в этот момент обратил на него внимание, то был бы по меньшей мере удивлен.

Из «Кадиллака» появился не седовласый джентльмен в безукоризненном смокинге, что было бы вполне естественно, а трое небрежно одетых мужчин в одинаковых шортах и майках, которые постеснялись бы надеть даже рядовые представители африканского племени мумбо-юмбо. Правда, водитель лимузина был одет поприличнее, но и он тоже выглядел странновато. Во-первых, форма на нем сидела как с чужого плеча, а во-вторых, вылез он не из-за баранки, а из салона. При этом он крепко прижимал руки к туловищу, будто боялся, что китель или брюки сейчас сползут с него прямо на асфальт.

Вся великолепная четверка отправилась к служебному входу «Кристалла». Воспользовавшись суматохой и неразберихой, обычными для этого сезона, Буцаев со своими нукерами через подсобное помещение и кухню проник в тостиницу и вышел к служебным лифтам. Обычно на них поднимались наверх уборщицы и официанты, доставлявшие заказы в номер.

Гога вызвал лифт. Двери бесшумно открылись. Все четверо вошли в кабину, Буцаев нажал кнопку четырнадцатого этажа. Едва двери закрылись, Реваз распахнул китель. За поясом спереди и сзади у него торчали черные рукоятки пистолетов.

Мужчины разобрали оружие, прикрыли стволы футболками: вид у них при этом был самый решительный.

Лайза прошла мимо сервировочного столика. Паштет из крольчатины источал такой соблазнительный запах, что удержаться было трудно. Сначала, когда официант привез в номер заказ, она дала себе слово, что обязательно дождется Белова, но он почему-то никак не возвращался. Лайза сердилась и волновалась одновременно, «Куда он запропастился? Искатель приключений!»

В серебряном ведерке, набитом колотым льдом, остывала бутылка шампанского. На листьях салата таяла черная икра. Лайза пробовала смотреть телевизор, но это занятие очень скоро ей наскучило. Она включила стереосистему и стала выбирать подходящий диск. Остановилась на любимом «Aerosmith».

Глубокий мощный звук заполнил гостиную. Лайза скинула платье и стала танцевать. Она разглядывала себя в огромном, во всю стену, зеркале и не могла найти ни единого изъяна. Густые каштановчые волосы, длинная шея. с рельефно выступающими мускулами, большая, высокая грудь, плоский живот, а ноги… На ногах следовало остановиться особо. Каждая из них по отдельности была совершенным творением природы, а уж вместе они составляли просто упоительное зрелище. И, что самое главное, — ни одного квадратного сантиметра бедер Лайза не уступила целлюлиту. Пока ей удавалось выиграть войну с «апельсиновой коркой».

Медленная песня сменилась более энергичной. Собственно говоря, Лайза не могла припомнить, чтобы Aerosmith играл очень быстрые песни; почти все они были медленными и протяжными. Но в каждой из них была заключена неповторимая энергетика. Лайза легко завела руки за спину и расстегнула ажурный, без бретелек, лифчик. Она раскрутила его над головой и резко отпустила пальцы. Белоснежная кружевная ткань промелькнула в ярком свете люстры и упала на широкую кровать.

Лайза повернулась к зеркалу боком, чтобы получше рассмотреть себя в профиль. Она сложила ладони в виде чашечек и подперла ими грудь. Идеально круглые коричневатые ореолы и восхитительно упругие соски. Лайза нагнула голову и приблизила грудь к лицу. Запах! Какой чудесный запах! Не удивительно, что Саше так нравится ее целовать. Ей и самой нравится. Лайза нежно коснулась груди губами, почувствовав, как по спине побежали мурашки. Она выпрямилась, передернула плечами и весело вскрикнула.

Затем снова посмотрела в зеркало. А попка? Просто прелесть, что за попка! Круглая, гладкая, твердая.

Лайза заложила большие пальцы за ниточки стрингов и, играя, стала медленно их снимать, танцуя в такт музыке. Гитара выдала сложный переливчатый пассаж; Лайза пустила по телу быструю, волну, и трусики упали к самым лодыжкам.

Затем она освободила правую ножку и, взмахнув и одновременно подкручивая левой, закинула трусики на кровать, отметив про себя, что танцует не хуже профессиональных стриптизерш. Может быть, не все получалось так же гладко, зато — с чувством. Близился финал "песни: " как всегда у Aerosmitha, долгий, с многократными повторениями припева.

Лайза прошла в ванную и включила воду в джакузи. Сначала — ванна с душистой пеной, затем — секс, потом — ужин с шампанским, после него… Мур-р-р!

Долгий и медленный секс… Что может быть лучше?

Ее размышления были прерваны громким стуком в дверь. Вот и Саша! Лайза накинула на себя белый махровый халат и босиком побежала к двери — открывать!

XVII

В аэропорту все срослось как нельзя лучше. Рейс до Нью-Йорка улетал через полтора часа. С билетами тоже трудностей не возникло. Когда с формальностями было покончено, Белов нашел хорошее местечко в зале ожидания рядом со стационарным полицейским постом.

— Ну, вот и все, ребята. Будем прощаться. Мне пора, — сказал он Степанцову, Савину и Назимову.

— Ты нам здорово помог, — признательно улыбнулся тренер.

Все трое смотрели на него с благодарностью: между ними и Беловым возникло удивительное чувство взаимопонимания, похожее на фронтовое братство.

«Помог… — подумал Саша. — Нет, это не то, чего хотел от меня Фил. Не для этого он привел меня сюда. Выходит, я что-то упустил?» — Но говорить об этом вслух не имело смысла. Он улыбнулся в ответ: — Ладно, чего уж там? Всегда рад помочь своим, обращайтесь, если что.

Белов уже протянул руку для прощания, и в этот момент в кармане его пиджака зазвонил мобильный.

— Лайза волнуется, извиняющимся тоном сказал он, доставая телефон.

На экранчике действительно высветилось имя Лайза, но голос был другой: мужской, хрипловатый, возбужденный. Белов слушал говорившего, не прерывая, и все больше хмурился.

— Ладно, — сказал он наконец; потом, после долгой паузы, с расстановкой добавил: — Но если ты ее, тварь, хоть пальцем тронешь — я тебя раздавлю, как паука, даю слово, — он нажал кнопку отбоя и убрал телефон в карман.

Через пять минут Белов ехал в такси обратно в Лас-Вегас. Он пытался проанализировать ситуацию и найти приемлемый выход. Пока ничего не получалось, но он не сомневался, что рано или поздно выход все равно найдется. Буцаев сказал, что Лайза у него, и если Белов хочет видеть ее живой и невредимой, то должен приехать сам и привезти к нему боксера.

— Ах, да, чуть не забыл! — издевательским тоном сказал Буцаев. — Самое главное — шляпа! Ты должен найти точно такую же и привезти мне в комплекте с боксером. Это обязательное условие. Даю тебе на все два часа. Через два часа я позвоню и скажу, куда ехать. Но учти, если приведешь за собой копов, у меня мгновенно пропадет чувство юмора. Пустыня большая, койотов в ней видимо-невидимо. От твоей девчонки останется в лучшем случае обглоданный скелет. А в худшем — ничего не останется.

Сергей, Савин и Альберт вызвались Белову помогать, но тот лишь покачал головой.

— Нет. Это только мое дело и больше ничье.

— Но он же наверняка хочет разобраться со всеми нами? — спросил боксер.

Саша посмотрел на. него с одобрением: правильно, парень рассуждаешь. А впрочем, догадаться нетрудно.

— Он хочет видеть меня и тебя, — подтвердил Белов. — Но ты мне ничего не должен, Сережа. Я не могу просить тебя об этом. Лучше оставайся.

Степанцов неожиданно вспылил:

— А ты бы сам как поступил?

— Я бы… — Саша осекся: ответ был очевиден.

— Вот то-то и оно, — с укором сказал боксер. — А почему ты думаешь, что я чем-то хуже тебя?

— Я так не думаю.

— Тогда пошли.

С Савиным и Альбертом договорились так: они прилетают в Нью-Йорк, бронируют пять билетов на рейс до Москвы и сутки ждут их в аэропорту, никуда не выходя. Если к исходу суток Белов, Сергей и Лайза не появятся, тогда они улетают в Россию. Тренер и доктор согласились. И Белов, и они сами понимали, что толку от них было бы немного: один старик, другой не боец.

Вот почему Саша и Сергей возвращались в Лас-Вегас вдвоем.

— Отель «Кристалл», — сказал Белов водителю. — Даю сто баксов, если довезешь за одну минуту.

И таксист старался — только покрышки визжали.

— Почему ты не хочешь обратиться в полицию? — спросил Сергей, когда они поднялись на пятнадцатый этаж отеля.

— Не хочу рисковать.

— А так, по-твоему, риска меньше?

Не хочу рисковать Лайзой, — уточнил Белов. — Я бы и сюда не сунулся. Ясно как день, что их здесь нет. Просто мне нужны ключи от машины. Нам потребуется быстрая тачка.

— Ты не боишься, что нас ждет засада?

— Нет. Ему не нужен лишний шум. Устраивать стрельбу в отеле — слишком рискованно. Я и так приду туда, куда он скажет. И он это знает.

— Ну, хорошо. Давай на всякий случай проверим.

Сергей встал рядом с дверью номера, пригнулся и сжал кулаки. Белов вставил в замочную скважину ключ и осторожно повернул. Дверь открылась. В номере горел свет. Белов осторожно прошел внутрь.

На кровати было разбросано нижнее белье Лайзы, его выпотрошенный саквояж валялся на полу. Сейф для хранения драгоценностей был открыт, украшения Лайзы пропали. Ну и мелочный же тип этот Буцаев!

Сергей остался стоять у входа, а Белов тем временем обошел все помещения: ничего и никого!

— Они ее увезли, — сказал он Сергею, — вот только не пойму, как.

Пришлось осмотреть номер еще раз. На ковре посреди комнаты лежали тарелки с закусками. В углу валялось серебряное ведерко. Лед наполовину растаял, и вода вылилась на пол.

— Сервировочный столик, — сказал Белов, — его нет, видишь? Они скрутили ее и засунули вниз. Скатерть опускается до самого пола, поэтому ничего не было видно. Теперь понятно. Значит, они спустились на служебном лифте.

— Что нам это дает? — спросил Степанцов, заинтересованный его ходом мыслей.

— Может быть, и ничего. Мы знаем, как, но не знаем, куда. Правда… — Белов задумался. — Есть один способ узнать. — Он направился к двери.

— Эй! — окликнул его Сергей. — А ключи от машины?

Белов потряс связкой ключей с брелоком.

— Вот они. Я всегда кладу ключи от машины на подоконник. Привычка, Сейф они открыли, а на подоконник заглянуть не догадались.

Они спустились на лифте в подземный гараж отеля. Белов подошел к серебристому «Стингрею» и от крыл дверцу. Восхищенный Сергей застыл на месте и во все глаза смотрел на удивительную машину.

— Тебе нужно особое приглашение? — пойнтере совался Белов.

— Ух ты! — Сергей не мог сдержать возгласа одобрения. — Классная тачка! — правда, ему пришлось сложиться вдвое, чтобы устроиться на соседнем сиденье. — Куда теперь?

— Навестим одного человека. Зададим ему пару вопросов в вежливой форме, — Белов повернул ключ в замке зажигания, и «Стингрей» наполнил гулкое пространство гаража густым низким рокотом работающего двигателя.

— А если он не ответит?

— Зададим еще раз, — сказал Белов. — По-моему, я начинаю вспоминать, как это делается. Знаешь, в свое время я был крупным специалистом по таким разборкам. — Они переглянулись. — Если честно, то одним из лучших.

Белов искал адрес, полученный от Савина. Правда, это и адресом назвать нельзя; Савин не назвал ни улицы, ни дома. Белов восстановил в памяти его наводку: за казино «Люксор», на втором перекрестке — налево… третий дом… синий такой… на четвертом этаже две квартирки… вот в левой она и живет… номер… черт его знает, какой там номер… дверь — темно-красная!

Приходилось ориентироваться на рассказ тренера. Если бы Савин мог сказать, где именно в пустыне находится полуразрушенное строение, в котором его держали, Белов бы знал, где прячут Лайзу И все упростилось бы. Но за город Савина везли в багажнике; естественно, он ничего не видел. Зато квартиру танцовщицы запомнил хорошо.

Казино и отель «Люксор» они нашли быстро. И проехать два квартала не составило особого труда. Труднее всего было сдерживать собственное нетерпение и чудовищную мощь «Стингрея». Он никак не хотел ехать медленно.

— Третий дом слева, — сказал Белов. — Это здесь.

Он остановил машину и некоторое время смотрел на синее пятиэтажное строение, сильно смахивающее на увеличенную копию домика Барби и Кена. В этом квартале все выглядело каким-то игрушечным и слишком аккуратным.

— Ты думаешь, она скажет? — засомневался Степанцов.

Белов выключил фары и заглушил двигатель.

— Думаю, нам надо постараться найти общий язык.

— Общий язык? — возмутился Сергей. — Со шлюхой? А как насчет дать в лоб и посмотреть, что получится?

Белов осадил его недовольным взглядом.

— Она — женщина, не забывай. Это многое меняет. Искусство насилия заключается в правильном его дозировании, симметричном обстоятельствам, понимаешь? Вот чего никогда не поймет этот козел Буцаев. Прежде убедись, насколько терпелив и крепок умом тот, над кем шутить изволишь — есть такое древнерусское правило. Ладно, хватит теории, переходим к практике. Двигаем.

Они вышли из машины и пересекли улицу. Рядом с входной дверью на стене дома, в небольшой нише, находился пульт со списком жильцов и десятью кнопками.

— Даже если бы мы знали номер квартиры, я думаю, звонить все равно не имело бы смысла, — сказал Белов, осмотрел замок и одобрительно покачал.

Он велел боксеру взяться за ручку двери и оттянуть ее на себя, в сторону от косяка. Когда щель между замком и ответной частью увеличилась на несколько миллиметров, Белов легко поддел и отодвинул язычок кончиком кредитной карточки. Раздался легкий щелчок — дверь открылась.

— Вот видишь, женщины и двери требуют ласкового с собой обращения, — наставительно произнес Саша. — И никакого насилия. Пока никакого…

Тихо поднявшись по лестнице, они остановились на площадке четвертого этажа перед темно-красной дверью. Белов нажал на кнопку звонка и долго ее не отпускал. Затем, когда за дверью послышались шаги, он вытащил стодолларовую купюру и вплотную поднес ее к глазку.

После некоторой паузы дверь все же открыли. На пороге стояла стройная молодая женщина в экономно скроенном атласном халатике, из которого она, судя по всему, выросла лет десять назад. Грудь… Даже не грудь, а образцово-показательные перси — вываливались наружу из образованного воротником треугольника. Бесстыже открытые ноги могли вызвать повальную эрекцию даже у больных в реанимации, но ни Белов, ни Сергей не обратили на ее прелести ни малейшего внимания.

— Что вам надо? — испуганно спросила она по-английски с неистребимым славянским акцентом.

Белов сделал самое благожелательное лицо, на какое был способен, и, не отрывая от хозяйки восхищенного взгляда, сказал Сергею краем рта:

— Именно такая, как он говорил. Даже, пожалуй, еще лучше.

— Кто говорил? — встревоженно спросила сбитая с толку девушка.

Белов с лукавой улыбкой погрозил ей пальцем и, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру знаком пригласив боксера следовать за ним. Они быстро обследовали помещение: ничем не примечательная двухкомнатная американская хрущоба, обшарпанная и бедно обставленная.

— Да-а-а… — разочарованно протянул Саша. — Скромненько, но нет повода для расстройства. Ничего, недельку поживешь у меня, отъешься, а то отощала так, что смотреть страшно…

— Отощала… — повторила красотка польщенно и вздрогнула: — У вас? — она была ошарашена. — С какой это стати? Вы кто?

— Что значит кто? — притворно возмутился Белов. — Хватит дурочку валять. Собирайся, и поехали.

— Никуда я не поеду, — . голос у девушки задрожал.

Судорожным движением она попыталась — безуспешно — запахнуть халат на груди и отступила назад, в сторону прихожей. Сергей понимал, что ему в этом спектакле отводится роль статиста — то есть, без слов. Он только хмурил брови и легко постукивал кулаком о ладонь, чем еще больше пугал несчастную. Ему вдруг пришло в голову, что из Белова мог бы получиться очень хороший драматический актер.

— Как это не поедешь? — недоумевал возмущенный до глубины души «клиент». — Мы с Эдиком обо всем уже перетерли. Неделю ты проведешь у меня… — он виновато посмотрел на Сергея и поправил себя: — У нас. У нас похожие вкусы. Понятно, это стоит дороже, но мы заплатили столько, сколько сказал Эдик, — и он повторил для вящей убедительности в обратном порядке: — Сколько Эдик сказал, столько мы и заплатили. Теперь поняла?

— Я ничего об этом не знаю, — шепотом сказала девушка. Она была так испугана, что едва стояла на ногах.

— Как это не знаешь? — посуровел Белов. — А за что я выложил такие бабки? Этот твой Эдик предложил, я согласился. Не пойму, ребята, в чем разводка? Меня что, кинули, как лоха?

Он выжидательно посмотрел на Сергея. Тот, приблизительно догадываясь, что от него требуется, с укором покачал головой и сказал страшным голосом:

— Эт-то несерьезно… — он так сильно ударил кулаком в ладонь, что девушка вздрогнула.

Белов незаметно махнул ему рукой — хватит!

— Я не знаю, о чем вы договаривались с Эдиком. Я ничего об этом не знаю, — говорила девушка, с трудом сдерживая слезы. — Мне он не сказал ни слова. Уходите, пожалуйста!

— Да мы-то уйдем, — охотно согласился Белов, — но только с тобой. Не оставлять же тебя одну в этом клоповнике. С твоими данными тебе здесь не место.

— Подождите, это какое-то недоразумение, — девушка направилась в комнату, наверное — к телефону, но Степанцов встал у нее на пути.

— Эти вопросы так не решаются. Не хочешь ехать с нами — поехали к Эдику, — сказал Белов.

— Я никуда с вами не поеду, — неуверенно повторила девушка и пыталась пройти мимо Степаггцова, но тот остановил ее, ухватив за пояс халата.

— А что, шеф? Ведь она уже наша. Заплочено — должно быть проглочено. Может, прямо здесь и начнем? — Сергей потянул за пояс, и халат распахнулся: под ним все было еще лучше, чем снаружи.

— Перестань! — одернул его Белов и сказал голосом протестантского пастора: — Все дела можно решить по-доброму.

Саша подошел к девушке, запахнул на ней халат и ободряюще потрепал ее по щеке. Степанцов отступил назад, и Белов сделал незаметное движение, развел и сблизил указательный и средний пальцы. Сергей поднял брови, но через секунду недоуменное выражение на его лице сменилось понимающим.

— Ты боишься? — Белов старался, чтобы его голос звучал спокойно и ласково. — Не бойся. Мне кажется, ты здесь ни при чем. Эдик должен был тебя предупредить. Наверное, произошло какое-то недоразумение. Давай поступим так: мы еще раз с ним все обсудим, и он тебе перезвонит. Ты права: ехать с нами не обязательно. Это — мужской разговор, тебе там делать нечего. Хорошо?

Девушка кивнула. Она была так потрясена происходящим, что не заметила, как второй мужчина ненадолго вышел из прихожей. Затем он вернулся: Белов обменялся с ним быстрым взглядом.

— Не сердись, подруга! — сказал Саша. — Я надеюсь, что у нас все получится, и мы славно проведем время. Жди, мы скоро вернемся.

Двое мужчин развернулись и пошли к выходу Девушка напряженно ожидала, когда можно будет захлопнуть за ними дверь.

— Кстати, — обернувшись, спросил Белов. — Ты не подскажешь, где сейчас может быть Эдик? Чтобы нам его долго не искать?

Танцовщица в этот момент думала только об одном: поскорее бы эти двое убрались прочь.

— Сейчас? — переспросила она. — Наверное, он у себя в конторе. Продает кому-нибудь Мерилин или Лайзу.

— Лайзу? — мужчины переглянулись.

— Ну да, — оживилась девушка, — Лайзу Минелли. Это же его официальный бизнес: «Шоу двойников». Я пару раз была Клауди Шиффер, но потом надоело. От контактных линз сильно устают глаза.

— Спасибо, дорогая, — поблагодарил Белов и дал Сергею знать, что можно уходить. — Не скучай, мы еще встретимся.

Они вышли на лестничную площадку Степанцов достал из кармана литиевую батарею, с улыбкой подбросил на ладони, а Белов ловко поймал ее на лету. Оба переглянулись и довольно расхохотались…

Девушка захлопнула дверь и закрыла ее на все замки. Для надежности она даже набросила цепочку. Она была вне себя от страха и злости. Маципуло иногда подбрасывал ей работу — сопровождать новых русских в их походах по казино. Нуворишам льстило, что рядом с ними красивая молодая девушка, к тому же говорящая по-русски. Но Эдик всегда предупреждал ее заранее, а сегодня почему-то этого не сделал. Девушка бросилась к телефону, чтобы высказать Маципуло все, что о нем думает. Она подняла трубку и не услышала гудков. Провод, тянувшийся к розетке, был вырван с мясом.

Замирая от нехорошего предчувствия, она кинулась в прихожую, к сумочке, где лежал мобильный. Но и здесь ее ждало разочарование. Аппарат был на месте, но в нем не было батареи. Девушка поняла, что ее кто-то умело разыграл. Значит, надо предупредить Маципуло. Она рванулась в прихожую и распахнула входную дверь. На лестничной площадке стоял тот ужасный мужчина с лицом боксера. Он сделал зверское лицо и прижал палец к губам.

— Не испытывай судьбу, крошка! Ее терпение не бесконечно…

Танцовщица в ужасе захлопнула дверь и забилась в дальнюю комнату. В конце, концов, пусть Эдик во всем разбирается сам. А у нее и своих проблем хватает. Она напряженно прислушивалась к малейшему шуму, но, к счастью, все было тихо. Спустя какое-то время она подошла к двери, посмотрела в глазок и… ничего не увидела. Глазок был чем-то залеплен, может быть, обыкновенной жевательной резинкой, так что разглядеть, стоит ли кто-нибудь

за дверью или нет, было невозможно. А выйти из квартиры и проверить… Этот вариант она даже не рассматривала.

У заведения «Бургер квин» Белов остановил машину.

— Ты что, решил сначала перекусить? — спросил Степанцов.

— Ага.

Саша вылез из «Стингрея», прошел в зал и оглянулся в поисках телефона. Кабинка находилась в дальнем левом углу. Белов подошел к аппарату и взял толстую телефонную книгу.

— «Шоу двойников»… — бормотал он, листая желтые страницы. — Вот на чем люди делают деньги. «Шоу двойников»!

Оказалось, что подобное шоу — довольно распространенный в Вегасе бизнес. Удивительно, почему Маципуло до сих пор не прогорел. Наверное, потому, что работал с русскими актерами и обслуживал русских туристов.

— Ага, вот он, — Белов подчеркнул строчку. — «Twin-show by Edward Matsipulou». Это то, что нам нужно.

Он вырвал страницу, сложил и спрятал в карман. Сергей ждал его на выходе, держа в руках два огромных сэндвича по-гавайски.

— Не боишься набрать вес? — спросил Белов, проходя к машине.

— Мне теперь это по фигу! — мрачно сказал Степанцов и откусил огромный кусок…

XVIII

По расчетам Белова, они добрались до Маципуло раньше, чем танцовщица осмелилась выйти из квартиры и предупредить Эдика о предстоящем визите. «Шоу двойников» размещалось на втором этаже низкого приземистого здания, прямо над круглосуточным магазинчиком «Веселые приколы». Наружная лестница вела на застекленную террасу. Белов с Сергеем не стали искать другой вход; они взбежали по лестнице, и Степанцов позвонил. В двери открылось маленькое зарешеченное окошечко.

— Чего надо? — не слишком-то дружелюбно спросил хриплый мужской голос.

— Могу я видеть господина Маципуло, — ответил Степанцов по-русски.

— Он тебе зачем? — спросил мужчина, тоже по-русски.

— Хочу устроиться на работу. Многие говорят, что я похож на одного боксера.

— Боксера? — мужчина пренебрежительно хмыкнул. — Нос у тебя и впрямь кривой, но это еще ничего не значит. Любой сосунок, упавший в детстве с дивана, тут же объявляет себя боксером. — Из-под кустистых бровей на Степанцова сквозь решетку внимательно смотрели маленькие медвежьи глазки. — А на какого боксера, ты говоришь, похож?

Сергей пожал плечами.

— Не знаю, все говорят — на Степанцова.

— А-а-а, это тот, который сегодня проиграл… — разочарованно протянул мужчина. — Знаю, смотрел по телевизору. Только… Не очень-то ты на него смахиваешь, И потом, нам двойник Степанцова не нужен. Кто захочет платить бабки зато, чтобы гулять по Вегасу с неудачником?

— Если ты хозяин этой конторы, — спросил Белов, отодвигая Степанцова плечом, — то почему сидишь на входе? А если ты просто сторож, то какого хрена решаешь вопросы за хозяина? Доложи ему, нам с ним надо поговорить, вопрос стоит больших денег.

Щелкнул замок, и дверь отворилась. Белов шагнул в помещение, представлявшее собой широкий длинный коридор, огляделся, мгновенно оценил обстановку.

Дальняя часть коридора была заставлена длинными рядами вешалок с театральными костюмами. Один охранник, с которым он разговаривал, стоял на входе, второй — чуть поодаль, тянул молочный коктейль из большого картонного стакана. У каждого из-под форменной куртки выступала подплечная кобура с пистолетом. Белов прошел на середину комнаты, Степанцов неслышно скользнул за ними следом и встал возле второго охранника.

— Так, где ваш босс? — спросил у него Саша. — Надо с ним перетереть.

— Вы опоздали на неделю, ребята, — отвечал охранник, — как раз сейчас он говорить не может, у него сломана челюсть. Автомобильная катастрофа, чудом остался жив.

— Я думаю, что мы и так друг друга поймем, — успокоил его Белов. — Мы оба, мой коллега и я, сурдопереводчики.

Саша неожиданно резко подсел и молниеносным движением выбросил вперед правый кулак. Бесподобный правый прямой, усиленный разгибанием ног, вырубил охранника напрочь. Он рухнул навзничь, как куль с мукой. Его напарник потянулся было за пистолетом, но не успел даже поднять руку. Степанцов оглушительным правым хуком отправил его в нокаут. Стакан с коктейлем улетел далеко в угол. Белов и Сергей, не сговариваясь, распахнули на охранниках куртки и обыскали их. Оружие у обоих оказалось одинаковым: Надежная и безотказная «беретта».

— Делай, как я, — сказал Белов.

Он сунул пистолет сзади за пояс, потом вытащил из брюк охранника ремень. Перевернул оглушенного недотепу на живот, сделал из ремня петлю и туго стянул ею запястья за спиной, а потом замотал ему руки курткой.

— Так надежнее, — пояснил Саша.

Степанцов проделал то же самое со своим противником. Они оттащили обоих охранников в дальний угол и кинули на них сверху несколько костюмов, предназначенных для актеров-двойников.

— Ну что же… — сказал Белов. — А теперь — самое время потрогать за вымя неразговорчивого господина Маципуло. Если он и впрямь чудом уцелел в автомобильной катастрофе, то у него будет повод пожалеть об этом.

Они направились между рядами вешалок в сторону единственной двери в конце коридора. Ясно было, что она ведет во внутренние помещения.

— Опять будешь совать кредитку? — ехидно поинтересовался у Белова Сергей.

— Нет, это не тот случай, — он разбежался и одним ударом ноги высадил дверь.

Держа пистолеты стволами вверх, они двинулись по такому же коридору с множеством комнат по обеим сторонам. Каждую пришлось открывать, иногда с помощью ног. На грохот ударов никто не выбежал. Они прошли пол коридора, но все проверенные помещения были пусты. Внезапно Белов остановился у только что обработанной двери.

— Оп-па! — громко крикнул он. — Серега, по-моему, это наш клиент!

Степанцов проверил оставшиеся комнаты, убедился, что там никого нет, и только после этого подошел к Белову, сунув пистолет за пояс. Тот стоял на пороге и показывал рукой на маленького толстого человека в роскошном синем халате, сидевшего в инвалидном кресле за столом из стекла и титановых труб. Чем-то он напоминал Дени де Вито, только лицо у него было красное, как у гипертоника. Сложная конструкция из блестящих прутьев и спиц, похожая на вратарскую маску, охватывала его шею и нижнюю челюсть. Во рту он держал прозрачную трубку; другой ее конец был опущен в фарфоровую миску с каким-то неаппетитным густым варевом.

— Господин Маципуло? — учтиво осведомился Белов, подходя ближе. — Позвольте представиться. Я — Александр Белов. А это, — он показал на своего спутника, — Сергей Степанцов. Мы с вами знакомы, так сказать, заочно.

Толстяк откинулся на спинку кресла и захрипел, как астматик во время приступа. По лицу его побежали капли пота.

— Ну что вы? — укоризненно сказал Белов. — Не надо так нервничать. Я вижу, вы все понимаете. Положение у вас хреновое. У нас есть очень веские основания быть вами недовольными.

Маципуло перегнулся через высокий подлокотник и протянул руку к столу, явно намереваясь нажать кнопку тревоги. Белов легонько стукнул его рукояткой пистолета по пальцам.

— Не стоит так рисковать, Эдик! Если бы все было так просто: нажал на кнопку и проблемы решены.

— Да что ты выкаешь, — раздраженно сказал Степанцов, — раздавить паучину на месте, и дело с концом.

Он просто кипел от злости и нервно сжимал и разжимал пудовые кулаки.

— Мой злобный друг прав, — кивнул Белов в строну напарника. — Посмотри на него: мне очень трудно удерживать его в рамках приличий. Тебе мало сломанной челюсти?

Белов присел на край стола напротив Маципуло, Перед его мысленным взором возникло лицо Лайзы. Белова затрясло от ненависти, он закрыл глаза и сильно сдавил пальцами виски. Нельзя поддаваться эмоциям. Все это уже было — десять лет назад. И что? Что из этого вышло? Насилие только умножает насилие.

Белов мысленно сосчитал до десяти, чтобы успокоиться. Сработало! Он поставил пистолет на предохранитель и аккуратно положил его на прозрачную поверхность стола рядом с серебристым телефоном. На, фоне причудливо изогнутых труб под стеклом столешницы они составили очень стильную композицию.

— Слушай меня внимательно, Эдик, — обратился он к Маципуло. — Я уже вышел из того состояния, когда гнут пальцы и колотят понты. Ты ведь знаешь, кто я?

Маципуло кивнул настолько, насколько позволяла поддерживающая челюсть конструкция. На лице его появилась гримаса отчаяния и боли.

— Это хорошо. Так вот, я представился как Александр Белов, но сейчас я Саша Белый. Почувствуй разницу. Ты и твой Буцаев повели себя очень некрасиво по отношению ко мне и моей женщине.

Маципуло попытался отрицательно мотнуть головой и что-то промычал, но что именно, разобрать было невозможно. Поэтому он перешел на жестикуляцию: замахал руками, что не виноват.

— Я не знаю, — продолжал Белов, — какая в происшедшем доля твоей вины. Возможно, большая, возможно — нет.

Маципуло снова дернулся, мычание стало громче. Он показал на пальцах, что вина очень, очень маленькая.

— У меня очень мало времени. Я хочу, чтобы ты понял одно: ты совершил непростительную ошибку и будешь за это наказан. Только не надейся, что я тебя убью. Этот парень, что стоит рядом, жаждет сломать тебе позвоночник в пару к твоей челюсти. Но ты можешь выйти из дела с минимальными потерями. Ты понял, куда я клоню?

Маципуло задрожал, покраснел еще больше, и Белов подумал, что его сейчас хватит удар. Но тот показал взглядом на пластиковый стакан с авторучками и блокнот. Белов подвинул ему и то, и другое. Маципуло с трудом вывел непослушной рукой: «Я ничего-не знаю о твоей женщине. Я только сказал Буцаеву, где ты остановился».

— Понятно, — Белов прочитал и снова повернул блокнот к Маципуло. — Ты, конечно, был уверен, что он хочет прислать ей букет белых роз?

Маципуло беспомощно дернул плечом. Белов нагнулся к нему и доверительным тоном сказал:

— Я хочу знать, где твой кент может ее прятать. Ты знаешь, где?

Маципуло молчал, глядя на Сашу полными боли и страха глазами.

— Я тебе напомню, — сказал Белов. — Заброшенный дом в пустыне. Там он держал тренера этого парня. Припоминаешь? Или мне все-таки освежить тебе память с помощью мануальной терапии? Сергей, займись клиентом…

Увидев решимость в глазах шагнувшего к нему атлета с лицом боксера, Маципуло крепко сжал ручку побелевшими от напряжения пальцами и быстро-быстро стал выводить адрес: название шоссе, километраж и схему поворота к дому.

— Вот это другое дело! — Белов вырвал листок из блокнота. — Ты сделал правильный выбор. Но если ты меня обманул, пеняй на себя! Сергей, надо

бы его стреножить, чтобы не ускакал раньше времени…

Степанцов подтащил Маципуло вместе с креслом к металлическому столу.

— Это чтобы у тебя не возникало ненужных соблазнов, — сказал шоумену боксер, стягивая запястья за его спиной поясом от халата. — А это чтобы ты поменьше дергался. — Он пропустил пояс между трубами стола и завязал на несколько узлов.

Теперь можно было не беспокоиться: Маципуло не двинется с места до тех пор, пока его не освободят. Белов взялся за телефонный провод, чтобы вырвать его из розетки, но в это время аппарат, стоявший на столе, вдруг зазвонил. Саша с Сергеем переглянулись.

— Возьми трубку! — посоветовал Степанцов. — Мы же ничем не рискуем. — Для большей убедительности он взял себя за челюсть, потом показал на Маципуло.

Белов понял смысл этого жеста. Действительно, ведь тот не мог говорить! Он снял трубку и промычал в нее, подражая Эдику:

— Й-ы-й-ы-ы!

Ему ответил Буцаев — этот голос Белов узнал бы из тысячи других. Он взглянул на часы. До назначенного срока оставался еще час. Значит, еще есть время опередить похитителей…

— Й-ы-ы-ы! — повторил он для вящей убедительности.

— Хватит мычать, Эдичка! — раздраженно сказал Буцаев. — Лучше слушай меня внимательно. Мне очень не нравится то, что здесь- творится. Такое впечатление, что все скотоводы из Техаса прут сегодня в Вегас…

Белов быстро достал из кармана листок бумаги. Вот он, номер шоссе. Так и есть, эта трасса ведет в Техас… Значит, Маципуло не обманул!

— Что-то здесь слишком людно, — продолжал Буцаев, — Мы не можем выйТи из дому; опасаемся привлекать внимание. Ты вот что… — Роман Остапович сделал паузу чтобы Маципуло получше запомнил, его слова, — пришли пару своих ребят. Пусть по дороге прикупят какой-нибудь еды: пиццу или бургеры, а то мы проголодались. Да, и еще пару лопат, Этой ночью придется немножко поцарапать земную кору.

— У-му, — промычал Белов и отключил телефон.

«Значит, мои. похороны намечены на сегодня, — подумал он. — Ладно, посмотрим, кто кого похоронит».

Он жестом позвал за собой Сергея и уверенным шагом вышел из комнаты.

— У нас остался час, — сказал он напарнику. — Судя по тому, что Буцаев боится выйти из дома, он стоит где-то на юру, обособленно, а пространство перед Ним хорошо просматривается. Подъехать незамеченными нам не удастся. Мы все время будем под прицелом.

— Ну и что? — Степанцов потряс пистолетом. — У нас есть два ствола!

Белов грустно усмехнулся: наивный парень. Он, как и многие другие, считает, что с помощью ствола можно решить все проблемы. Если бы так было на самом деле!

Они скорым шагом прошли навылет коридор и снова оказались в большом помещении, в котором оставили связанных охранников. Внезапно Белов остановился возле одной из вешалок с театральными костюмами…

Гога втолкнул Лайзу в скупо обставленную мебелью комнату, взял стул, и уселся у двери. Лайза устроилась на продавленной кушетке, застеленной потертым покрывалом, обхватила руками колени и мысленно принялась ругать себя за собственную глупость. Это же надо — открыть дверь, даже не спросив, кто стучит! Единственное, что ее хоть как-то оправдывало — все произошло в охраняемой гостинице.

Она привыкла жить в сытой и богатой и абсолютно предсказуемой Америке, где на каждом перекрестке стоит полисмен, и у него в кобуре — большой черный пистолет, заставляющий «плохих парней» дрожать от страха. Но сегодня вышло совсем по-другому. «Плохие парни», не спрашивая разрешения, сами вторглись в ее жизнь.

Лайза подозревала, что это каким-то образом связано с Беловым. У него был дар притягивать к себе неприятности. И, конечно же, Лайза злилась на него. С другой стороны — еще ни с кем она не чувствовала себя так уверенно, как с Сашей. Он один мог дать фору целому десятку полисменов с большими черными пистолетами в открытых кобурах. Наверное, поэтому, прислушиваясь к своим ощущениям, Лайза поняла, что не очень-то и боится. Она знала, что рано или поздно Белов появится на пороге и задаст «плохим парням» хорошую трепку.

Поскорее бы. Гнусные рожи похитителей вызывали у нее досаду и отвращение. Первый шок, вызванный неожиданным нападением, постепенно прошел. Теперь она могла вспоминать об этом спокойно…

Она открыла дверь номера и увидела на пороге смешного коротышку в кителе и большой фуражке, которая наезжала ему на глаза. В следующий момент чья-то рука отстранила коротышку самым бесцеремонным образом, и в поле зрения появился настоящий бэдбой; такой, каким принято изображать русского мафиозо в голливудских боевиках.

Лайза всегда смеялась над подобными фильмами; в них русские почему-то никогда не обладали славянской внешностью. Они походили на кого угодно: грузин, евреев, болгар и румын, но только не на русских. Однако на этот раз в номер Лайзы ворвались именно такие люди. Они размахивали оружием и тихо ругались. Лайза была настолько ошарашена, что даже не стала кричать. Четверо мужчин быстро обшарили гостиничный номер. В одном из них Лайза узнала давешнего соседа на боксерском матче. Он по-прежнему был одет во все белое, но только не в изысканный костюм от кутюр, я в простенькие шорты и футболочку.

Это придавало его внешности некий комизм, но смеяться вовсе не хотелось; пистолет у него был явно не игрушечный и стрелял он не водой, а пулями.

Когда налетчики перевернули все вверх дном (Лайза так и не поняла, что они искали), один, с черной щетиной и оскалом, как у вурдалака из фильма ужасов, приказал Лайзе залезть в сервировочный столик. Мужчина говорил на русском, но с таким ужасным акцентом, что Лайза с трудом его понимала.

Однако смысл жестикуляции был очевиден. И серьезность намерений сомнений не вызывала. Лайза поступила благоразумно. Она решила не усугублять ситуацию и подчиниться.

Залезть на полку сервировочного столика оказалось делом непростым, но Лайза справилась. «Плохие парни» накрыли ее свисающими краями скатерти и выкатили тележку в коридор. Лайза сама не знала, чего она хотела в этот момент, больше: чтобы кто-ни-будь из охраны заметил неладное? Или чтобы не заметил?

Она понимала, что в случае конфликта «плохие парни» обязательно устроят стрельбу; тогда у нее практически не останется никаких шансов выжить. Но все прошло спокойно. Они въехали в лифт и опустились в подземный гараж. Лайза поняла это по перепаду температур. На этаже было тепло, а в гараже — прохладно. Если бы не ее белый махровый халат, можно было бы и озябнуть.

А затем ее грубо запихнули в багажник роскошного лимузина… все. Хорошо хоть, ей не пришлось лежать, свернувшись клубочком. Багажник был такой огромный, что там поместилась бы хоккейная «пятерка» в полной амуниции, и для вратаря бы еще места хватило. Лайза предоставила событиям развиваться своим чередом и стала ждать.

Бандиты привезли ее в какой-то угрюмый заброшенный дом, торчавший посреди безжизненной пустыни. Впрочем, она не видела дома со стороны; похитители открыли багажник только в гараже и через внутреннюю дверь провели ее в маленькую каморку на втором этаже. Через запыленное окошко она разглядела пустой двор и огни автомобилей на шоссе, проходившем в полумиле от дома.

Прямо под окном был навес галереи, но даже нечего было и думать о том, чтобы спрыгнуть, Во-первых, в комнате с ней постоянно кто-то находился, а во-вторых, вряд ли она успела бы добежать до шоссе прежде, чем ее поймают. Значит, с мыслями о побеге надо было на время расстаться. Оставалось только ждать. И чем дольше она ждала, тем сильнее крепла ее уверенность в том, что сейчас… вот-вот… с минуты на минуту появится Белов. Но того, что случилось, не ожидала даже она.

За окном совсем стемнело, когда с улицы послышался звук работающего мотора. И Гога, сидевший на стуле у двери, и Лайза насторожились. Она, как дитя своей страны и своего времени, не могла спутать этот звук ни с каким другим. Утробный басовитый рокот V-образной «восьмерки» не шел ни какое сравнение с тихим шелестом мотора ее «Тойоты»; он разительно отличался от дробного стаккато европейских спортивных автомобилей; он вообще был неповторим, как гитарное соло Эрика Клэптона. Сердце у нее радостно забилось: это он! Он здесь! Он приехал, чтобы спасти ее!

Лайза изо всех сил пыталась оставаться бесстрастной. Она не хотела, чтобы неопрятный человек, похожий на гориллу, который сидел у двери и пристально следил за каждым ее жестом, что-нибудь заподозрил.

Звук мотора услышала не только она. Гога встал и подошел к окну.

— Что за дела? — спросил он, недоумевая.

— Ждете подкрепления? Не многовато ли, столько мужчин на одну женщину? — Лайза вложила в эти слова весь сарказм, отпущенный ей природой.

— Заткнись! — грубо одернул ее Гога, не отрываясь от окна: что-то, происходящее там, приковало его взгляд, захватило настолько, что он не мог реагировать ни на что другое.

— Это что? Кино снимают? — растягивая слова, спросил он. Видно было, что соображает он еще медленнее, чем говорит.

Лайза не выдержала: вспорхнула с кушетки, подбежала к окошку. Она выглянула из-за плеча своего похитителя и увидела нечто странное. Пожалуй, такое, действительно, можно увидеть только в кино. Посреди двора стоял серебристый «Стингрей». Пыль, поднятая колесами, клубилась в хрустальном свете фар; сзади пыльная взвесь была рубиновой от света фонарей. Двигатель продолжал работать; пластиковый капот над ним нервно подрагивал.

Пауза растянулась до бесконечности. Время шло, но из машины никто не выходил. Сверкающая пыль осела на звездах колесных дисков, Наконец водительская дверь открылась, и из нее показался… Лайза не поверила своим глазам, настолько абсурдной была эта картинка!

Из серебристого «Стингрея» вышел Элвис в белом с золотом концертном костюме: расклешенные, шитые блестками брюки и пиджак с глубоким вырезом, широкий кожаный ремень, утягивающий талию… Он и двигался, как Элвис — летящей, пружинистой, танцующей походкой. Элвис нагнулся над дверью, достал из машины гитару и положил ее на капот. Психологический расчет оказался абсолютно точным: с этой секунды все внимание приковывала к себе только эта гитара — с полированным металлическим корпусом, изящными эфами вырезов и тонким грифом с золочеными порожками ладов.

Потом Элвис снова вернулся к машине и достал из нее стопку картонных коробок, на которых было написано «Pizza from Chesare Scola». Он, как заправский лицедей, знающий, что за ним наблюдают, открыл верхнюю коробку и продемонстрировал невидимым зрителям дымящуюся аппетитную пиццу. Но и

это было не все! Элвис закрыл крышку, поставил стопку коробок на капот и подошел к пассажирской двери. Значит, он не один? Лайза начала гадать, кто же оттуда может появится? Джон Леннон?

Но следующий номер программы, подготовленной, как видно, хорошим режиссером, превзошел все Ожидания. Элвис открыл дверцу, согнулся в почтительном поклоне и протянул руку… Кому?

Вот это да! Из машины вышла Мэрилин Монро! Сначала показалась ножка в серебристой, в тон «Стингрею», туфельке. С такого расстояния ни Лайза, ни ее похитители не могли разглядеть, что туфелька сорок третьего размера, а ножка — слишком мускулиста для дамы. Мэрилин кокетливо поправила платиновые пряди, закрывая ими лицо. Затем отточенным движением — снизу вверх — поправила ладонями пышный бюст.

— Bay! — воскликнул Гога: он в нетерпении переступал с ноги на ногу, словно жеребец, исполняющий «пиаффе» — галоп на месте. — Ах, какая женщина! — гортанно закричал он.

Лайза вдруг поняла, что с первого этажа не доносится ни звука. Видимо, трое бандитов, которые остались внизу, тоже были увлечены этим захватывающим шоу.

Мэрилин присела в книксене, потом взяла две верхние коробки с пиццей и направилась к дому. Элвис выдал несколько эротично-нескромных танцевальных

па — тех самых, за которые его клеймили в пуританские пятидесятые — взял остальные упаковки с пиццей и последовал за Мэрилин. На полпути он догнал ее, и они пошли рядом; ни дать ни взять — парочка голливудских призраков, сбившихся с дороги и завернувших сюда на огонек. Когда они скрылись из виду под обрезом крыши галереи, Гога заторопился.

— Сиди здесь! — бросил он Лайзе, даже не взглянув в ее сторону. — Я сейчас…

Гога пошел к двери. Лайза лихорадочно соображала, что нужно сделать, чтобы он остался здесь. В этом был прямой резон: с тремя противниками Белову будет легче справиться, чем с четырьмя.

— Разве я хуже Мэрилин? — проворковала Лайза и, когда Гога обернулся, выставила вперед стройную ножку.

Полы белого халата разошлись, нескромно обнажив ее до середины бедра. Гога застыл на пороге, уставившись на Лайзу Медленно, очень медленно, чтобы не спугнуть щуку, идущую на крючок, Лайза жестом стриптизерки распахнула халат…

Гога со звуком, похожим на поросячий храп, втянул в себя воздух — грудь у пленницы была ничуть не меньше, чем у легендарной Мерилин! Гога вытаращил глаза и смешно открыл рот: еще немного, и слюна потечет наружу, как на приеме у стоматолога. Словно под глубоким гипнозом, он, с застывшей, какой-то стеклянной улыбкой, не отрываясь смотрел на Лайзу.

— Я ничуть не хуже, — прошептала она с порочной улыбкой, приближаясь к Гоге. — Сейчас сам убедишься…

Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от него, она резко выбросила ножку вперед, целясь ему стопой в пах. Раз! Гога согнулся пополам, заскулил по-собачьи, обиженно и тонко. Лайза схватилась за ручку двери и что было сил захлопнула ее. Голова бандита попала аккурат между дверью и косяком; стоило Лайзе немного ослабить давление, и Гога рухнул на пол, как подкошенный.

Лайза нагнулась над ним, вытащила из кобуры пистолет. Затем выбила окно Гогиным стулом и выбралась на крышу галереи. Спуститься на землю было делом одной минуты.

Вот она, свобода! Ура! Лайза подбежала к «Стингрею» и забралась внутрь. «Стингрей» — машина двухместная, поэтому ей пришлось сдвинуть вперед до пассажирское сиденье и скрючиться за ним. Весь салон «Стингрея» был меньше, чем багажник буцаевского лимузина, но в остальном их даже не приходилось сравнивать. Здесь всё было родным и знакомым. Лайза сидела, сжимая в руках пистолет. Она смотрела на дом, где в загоревшихся окнах мелькали чьи-то тени. Один раз кто-то выстрелил, и Лайза вздрогнула от страха…

Белов в костюме Элвиса решительным шагом направлялся к заброшенному дому. Он был уверен в точности своего расчета. Ну, кто, скажите на милость, решится поднять руку на живую легенду? Стрелять в Элвиса — все равно, что палить в Микки-Мауса или Чарли Чаплина. Саша понимал, что у них с Сергеем в запасе всего несколько минут. Потом замешательство пройдет, и его хитрость непременно будет раскрыта, но пока…

В конторе Маципуло Белов наложил на лицо толстый слой грима, приклеил парик, баки и сейчас выглядел не хуже, чем Пресли в начале его карьеры. Да и Мэрилин смотрелась неплохо. Правда, она чуть ли не на полметра была выше оригинала, и ноги ее отродясь не знали бритвы, но, по крайней мере, она шла на высоких каблуках и не падала. А это уже было немало.

Входная дверь распахнулась, и на пороге появился Хасан. Судя по глупой, растерянной улыбке, блуждавшей на его бандитской физиономии, странные посетители его не на шутку озадачили.

— Вам кого? — сказал он, переводя взгляд с Элвиса на Мэрилин и обратно.

— Пиццу заказывали? — Белов жестом фокусника открыл коробку. — Американская мечта.

Над пиццей клубился аппетитный парок. Кусочки салями, ветчины, сладкого перца, грибы и оливки выглядели так привлекательно, что хотелось тотчас съесть все это великолепие. Белов протянул упаковку

Хасану и отпустил руки. Тому волей-неволей пришлось подхватить пиццу, чтобы она не упала на грязный пол. Белов и боксер быстро прошли внутрь, оказавшись лицом к лицу с Ревазом и Буцаевым. Буцаев с выражением недоверия на лице всматривался в мнимого Элвиса. Его голос показался ему знакомым… Но где он мог его слышать?

— Босс! — заорал сообразительный Реваз. — Это они!

Белов почувствовал затылком что-то вроде дуновения ветерка. Одновременно послышался характерный звук рухнувшего на пол тела. Это вырубил Хасана Степанцов. Имея этого парня за спиной, за тылы можно не опасаться! Белов был хорошим психологом и нисколько не сомневался в боксере, но теперь рад был, что в нем не ошибся.

Однако сейчас главное действо развертывалось перед ним, а не позади него. Реваз тщетно пытался вырвать из-под мышки запутавшийся в складках кителя пистолет. Белов, не теряя попусту времени, хватил его кулаком по лбу. Лысый коротышка охнул, кубарем покатился по полу и затих в углу.

Белов мгновенно переключился на оставшегося без прикрытия Буцаева. Но это обстоятельство сейчас не имело значения, потому что в руке у того чернел «Вальтер». Пистолет был направлен в сердце Белову, и он понимал, что ничего не успевает сделать. Где-то под ложечкой засосало от страха, когда он

представил, как из ствола вырывается короткий язычок оранжевого пламени и… Он вдруг почувствовал, что это уже было, повторяется тот страшный расстрел в аэропорту Шереметьево. Так же, как тогда, остановилось, замерло время.

Неожиданно с улицы донесся рев клаксона его «Стингрея», и все пришло в движение. Звук был настолько мощным и неожиданным, что Саша вздрогнул и присел. В следующее мгновение он почувствовал, что его кто-то толкнул в спину — так сильно, что он стал падать, вытянув руки перед собой. Оглушительно грохнул выстрел: струя пороховых газов опалила щеку — пуля прошла мимо.

Краем глаза Белов заметил удивительную картину: Мэрилин Монро в красивом броске летит на Буцаева. Тот успел отскочить в сторону. Мгновенного замешательства оказалось достаточно, чтобы Белов вскочил на ноги и мыском ботинка выбил «Вальтер» из рук Буцаева. Пистолет прочертил в воздухе правильную, дугу, с тяжелым стуком упал на пол где-то далеко, вне пределов досягаемости… Вторым ударом — пяткой в печень — Саша положил Буцаева на пол. Два-ноль!

Белов не мог бы рационально объяснить, как он узнал, что сигналила Лайза, но был в этом уверен. Он повернулся к Сергею, крикнул внезапно охрипшим голосом:

— Уходим! — и рванул к выходу, но никто за ним не побежал.

Он затормозил и обернулся: Степанцов стоял, наклонившись над Буцаевым. Он так сильно вдавил ствол «беретты» в основание его шеи под гортанью, что перекрыл ему дыхание. Правда, это мало подействовало на воображение мафиозо. Он лежал на спине, хрипел, задыхался, но глаза его сверкали ненавистью, и сдаваться он не собирался.

Белов никого не хотел убивать, потому что убийство — это разрушение, а он дал себе слово не ломать, а строить. В конце концов, главное они сделали. Оставлять после себя четыре трупа ни к чему, это чересчур. Белов вернулся и положил Степанцову руку на плечо. Боксер медленно потянул на себя собачку «Беретты».

— Не надо, Сергей! — крикнул Белов. — Он и так наказан. Оставь эту падаль.

Следующие несколько секунд показались всем троим нестерпимо долгими. Степанцов колебался, и Белов, как никто другой, знал, что тот при этом испытывает. Ведь это так легко, так просто, так велик соблазн выместить свою боль и обиду.

Всего-то — один раз спустить курок.

— Это ничего не даст, — мягко сказал Белов. — Будет только хуже. Ты станешь хуже, поверь… — он повернулся и вышел из дома.

Наверное, было в его тоне что-то такое… настоящее. Степанцов почувствовал, что это слова человека, много пережившего и пострадавшего на своем веку. И он понял, что не готов убивать… Он привык биться по правилам. Враг положен на лопатки, значит, победа за нами… Сергей сунул ствол за пояс. Потом рывком поставил Буцаева на ноги, отряхнул на нем белую майку с Микки-Маусом и… вырубил коротким, мощным ударом в челюсть…

Когда Белов с Сергеем садились в «Стингрей», Лайза звонко расцеловала обоих — прямо в грим на щеках, размазав налипшую на него пыль пустыни.

— Хэй-о-о-о! — закричала она. — Парень на серебристом «Стингрее»! Это мечта! А у меня их целых два! И они кому угодно надерут задницу!

Белов выкрутил руль до упора вправо и резко нажал на газ. Большие широкие покрышки, проскальзывая, завертелись; машина развернулась на месте. Саша выправил руль, и «Стингрей» рванул вперед. Они понеслись в клубах пыли по проселочной дороге; затем выехали на шоссе и помчались в сторону Вегаса, туда, где луч мощного прожектора, подобно раскаленной вязальной спице, прокалывал густую темень ночного неба.

Белов обернулся на дом только один раз, и ему показалось, что на галерее дома стоит человек в нелепых шортах и футболке. Этот человек не двигался.

Он просто стоял и смотрел им вслед…

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги