Тень прошлого

Глава 10

Приятно было вернуться к повседневным заботам. Возвращаться вообще приятно! Если она все время будет себе это повторять, затвердит это, как «Отче наш», то, возможно, в конце концов все же в это поверит.

Но, как ни истязала себя Челис бодрыми уговорами, угнетающе-серые краски Манхэттена мучили ее утомленные глаза, а грубый, резкий шум раздражал. Уехав из дома.., да нет, не из дома, ее дом здесь.., и все же, уехав из округа Дэйви в разгар лета, она только еще острей ощутила этот контраст.

Она стояла перед своим шкафом со стремительно растущей картотекой. Пальцы ее были зажаты между «Нотрис и Клайн, журналисты» и «Нэпп, Эврил Джеймс», а сознание унеслось на знакомое узкое извилистое шоссе рядом с Куотер-Муном, по которому она ездила в Уинстон-Сэйлем через чудесный городок Клеммонс. Потом видение стало отчетливей: густая тяжелая листва деревьев в полном летнем облачении отбрасывает дымчато-синие тени на буйную зелень луговин, обрамленных зарослями цветущей ежевики. То тут, то там, словно балуясь, сквозь убаюкивающую дымку проглядывает ручеек.

Она безжалостно оборвала свои мечтания. Ясно, что такие буколические картинки можно найти в любом округе, вплоть до штата Нью-Йорк. Прошло уже почти две недели, пора от этого избавляться, иначе она снова попадет прямиком под неусыпное наблюдение доктора Адельберга.

– Челис, ты не забыла? В час мы обедаем с Таунсендами, – напомнил ей из дверей Уолт.

Ее улыбка вышла довольно унылой. Уолт еще дважды просил ее выйти за него замуж и становился совершенно глухим, когда она пыталась дипломатично отказать. Меньше всего ей хотелось заключать с ним какое бы то ни было соглашение. Похоже, ей придется действовать решительно, чтобы заставить его смириться с ее отказом.

Тем же вечером, засидевшись за кофе с сыром в одном из заведений, где Уолт был завсегдатаем, Челис почувствовала, как краска сходит с ее лица.

– Челис, ты слышала, что я сказал? – повторил Уолт. – Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?

Ее пронзило разочарование, плечи поникли. Это был не Бенджамин. Просто другой высокий мужчина крепкого сложения в скромном, но хорошо скроенном костюме своей осанкой, манерой держать черную, подернутую сединой голову напомнил ей того человека, который, жестоко насмеявшись, свел на нет все ее усилия восстановить здоровье.

Это случалось с ней уже в четвертый или в пятый раз с тех пор, как она бежала от гневных недоумевающих глаз Бенджамина в аэропорту. И пора бы этому прекратиться, в отчаянии твердила она себе. Это просто еще одно проявление ностальгии, всего лишь затянувшаяся безрассудная влюбленность, обостренная вспыхнувшим дома вожделением. Но скоро она сможет выбросить все это из головы, ведь теперь ее снова всецело захватила работа.

Перед спешным отъездом домой в прошлом месяце у нее был полный сумбур в голове. Теперь, некоторое время спустя, она отлично видела, что дело было в общем переутомлении. В пословице спину верблюду ломает всего лишь одна лишняя соломинка, а у нее их было целых две: нежданное наследство Джорджа и предложение Уолта.

Будучи предоставлена самой себе, она отдохнула, отъелась и отлично справилась со своими проблемами. Другое дело, что нужно еще заставить Уолта примириться с ее отказом, но это уже не столь существенно. Куда важнее то, что призрак брака отлетел в сторону и можно о нем забыть. А Джорджу больше нечем ее мучить. Сорок пять минут она ерзала на стуле, слушая великолепную речь старого мистера Смитсона, потом подписала несколько документов, назвала ему имя своего налогового инспектора и удалилась, избавившись от еще одной головной боли.

Уолт вывел ее из ресторана в легкую изморось, взял такси и дал водителю ее адрес. Весь вечер он ронял изредка одну-две фразы, а теперь поймал ее руку и демонстративно сцепил ее пальцы со своими.

– Нам нужно поговорить, дорогая. Я был с тобой более чем терпелив, но всему, знаешь ли, есть предел.

Челис взглянула на него и, смутившись, вспомнила уничтожающий отзыв о нем Бенджамина, но тут же подавила эту мысль. Уолт был одним из лучших людей, которых она встречала в своей жизни. Когда ей нужно было выплеснуть кому-то свое отчаяние, он оказался рядом, и она никогда этого не забудет. И все же это не основание для брака.

Когда она вошла в свою маленькую, со вкусом обставленную гостиную, там звонил телефон. Она бросилась к нему и стремительно подняла трубку, но услышала лишь короткие гудки. Рука бессильно повисла, не опуская трубку. Челис казалось, что она поняла, кто был на другом конце провода. Она представила себе телефон на письменном столе в библиотеке Бенджамина и, как ни глупо это было, быстро замигала увлажнившимися глазами и повернулась спиной к вошедшему Уолту.

– Кто это? – вопросил он, но она молчала. – Челис, ты меня слышишь?

Положить трубку было все равно что отсечь руку. Пока линия была открыта, тоненькая ниточка связывала ее с Бенджамином, с Ядкин-Трейс.

– Челис, ради Бога, приди в себя! Подавив вздох, она опустила трубку и одарила человека, неуклюже топтавшегося рядом, своей ослепительной улыбкой. Опять она возвращается к тому же! Грамотная, квалифицированная, совсем уже взрослая Челис Кеньон ведет себя как четырнадцатилетняя девчонка, которая впервые втрескалась по уши.

А что ей еще остается при таких обстоятельствах, горько подумала она.

– Уолт, если хочешь выпить, налей себе сам. У меня что-то голова разболелась.

Он пристально посмотрел на нее, и она, вздохнув, стала готовиться к новой душевной битве.

– Уолт, – начала она.

– Не надо, Челис. Сейчас ты спрячешься от меня в ванной. Но рано или поздно ты сумеешь разобраться в своих чувствах и выйдешь за меня замуж. – Он холодно и безучастно посмотрел ей в глаза и словно пригвоздил ее, она не могла отвести взгляд. – Да, я знаю, ты думаешь, будто влюблена в этого По, – И не смотри на меня так! Не надо держать меня за слепого идиота, Челис. Но По далеко, на своей ферме, а ты там, где твое место, и, если начистоту, дорогая моя, я не представляю себе, как ты будешь до конца своих дней доить коров и ходить по окружным ярмаркам. – Он оглядел ее атласный светло-серый костюм с желтоватым оттенком, черно-коричневую шифоновую блузку и бронзовые туфли с переплетенными ремешками. Из драгоценностей на ней были только сережки с жемчугом и топазом.

Положив руки Уолту на плечи, Челис лбом прислонилась к его груди. Его рубашка пахла не стиральным порошком, не лошадьми и табаком, а дорогим одеколоном. Она утомленно подняла голову.

– Уолт, я слепая дура! Я все это отлично понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Мы оба знаем, что ничего из этого не получится. Ты даже сам не представляешь, что значит для меня твоя просьба, но тут просто ничего не выйдет, – вяло проговорила она.

Он сделал движение, чтобы поцеловать ее, и у нее не было сил противиться, и она подняла лицо. Его поцелуй не был ей противен. Он целовал ее и раньше, даже делал одну-две вымученные попытки зайти чуть дальше, и, когда она тактично их отклоняла, оба испытывали облегчение. Теперь, сжимая пальцами его плечи под шерстяным костюмом, ртом ощущая прохладное прикосновение его губ, она против воли вспомнила другие плечи, другие губы.

– Ничего, моя дорогая, все уладится, – пробормотал он, слегка придерживая ее голову у своей груди, чтобы не нарушить ее безупречную прическу. Непонятно почему, но это ее обидело. – С физической стороной брака проблем не будет, но в нашем возрасте и положении гораздо важнее то, что мы абсолютно подходим друг другу и оба об этом знаем. Мы были не только деловыми партнерами, но и друзьями, а это гораздо более прочная связь, чем простая интрижка. Наш брак будет удачным, Челис. У нас уже и теперь немало общих интересов, а со временем их станет еще больше. Ты не пожалеешь, дорогая моя, обещаю тебе.

– Ты что, не слушаешь меня? – спросила она, выведенная из себя его несокрушимым самомнением. – Уолт, я твержу тебе снова и снова: я не могу выйти за тебя замуж! У меня даже приданого больше нет, забыл? – (Показалось ей или на самом деле он вздрогнул при этих словах?) – Уолт, ты мне бесконечно нравишься, но поверь мне, я была бы тебе ужасной женой.

– Ты просто устала, дорогая. Что касается коллекции, то ты поступила с ней так, как сочла нужным, и нам обоим пора бы об этом забыть. Уже поздно, а я не даю тебе отдохнуть. Можешь завтра поспать подольше. До одиннадцати ведь у нас срочных дел нет? Тэнси справится одна.

Когда он ушел, Челис долго еще сидела на диване, подобрав под себя ноги, и оглядывала свою маленькую комнату, переводя взгляд с приглушенно-серых стен на занавески из белого бамбука, с красивой этажерки из бронзы и стекла, которую она спасла от распродажи, после банкротства захудалого ресторанчика, на туалетный столик сомнительного происхождения с гнутыми ножками, служивший ей письменным столом. Картину довершали буйно разросшиеся и умело расположенные комнатные растения, но она внезапно ощутила смутную неудовлетворенность всем этим. Слишком уж все это изысканно, чересчур манерно. Куда больше нравилась ей та обстановка, которая устанавливалась естественным путем после смены нескольких поколений хозяев.

Когда она на другой день вошла в свою квартиру, опять звонил телефон. Выронив из рук сумочку и плоский портфель из цветной кожи, она схватила трубку и, задохнувшись, одними губами сказала:

– Алло.

– Челис? Это Тэнси. – (Ее сердце провалилось и звонко ударилось о подковки на лакированных лодочках.) – Ты слишком рано сегодня удалилась, – жизнерадостно объявила секретарша. – Через пять минут после того, как ты вышла из дверей, тебе позвонила старая любовь.

– Какая еще старая любовь? Тэнси, что ты плетешь?

– Может быть, сам Ретт Батлер. Не веришь? Да подожди ты, я серьезно! Когда он попросил позвать мисс Кеньон, один только его голос напомнил мне мятный коктейль и кровать с пологом на столбиках, усыпанную цветами магнолии.

– Тэнси, перестань валять дурака! Он назвал себя? Это был…

– Бенджамин По. Сразу и из Библии, и из литературы. Знаешь, Челис, я, наверное, переберусь в другое место. Как ты думаешь, смогу я себе найти, скажем, Соломона Фолкнера? Или, предположим, Иедидию Хемингуэя? Как сейчас вижу: идем мы с ним по тротуару, впереди яма, и он берет меня за руку, чтобы я ногу не сломала. Потом помогает мне сесть в такси, а потом вытаскивает оттуда, как будто иначе я рассыплюсь на кусочки. Черт побери, он, наверное, даже заплатит за меня в подземке!

– Тэнси, там, откуда мы, я и Бен, родом, подземок нет, – сухо проговорила Челис. – А теперь очнись и выкладывай точно, что он сказал. Ты дала ему мой адрес и телефон?

– Я что, по-твоему, чокнутая? По телефону я могу трепаться о чем хочу, но у меня хватит ума не выдавать такую информацию первому попавшемуся парню с бархатным голосом. Насколько мне известно, у Джека Потрошителя был тягучий южный выговор. А если ты вдруг надумала позвонить ему…

– Я так и сделаю! Спасибо, Тэн…

– Он сказал, что звонит не из дома, но где он, не сказал, – уверенно заявила секретарша. Челис послышалось было злорадное самодовольство в ее тоне, но она решила, что ошиблась. Ведь они с Тэнси прекрасно ладят.

Сделав глубокий выдох, она прогнала досаду. В конце концов, она сама после развода взяла номер, не внесенный в списки. Тэнси всего лишь следует ее же распоряжениям.

– Если он позвонит опять…

– Слушай, он уже знает твой домашний номер, наверное, ты сама ему дала и забыла, и он попросил твой адрес, а я уже начала было диктовать, но сообразила, что раз ты его не дала, то и мне не стоит, верно? Я уже ухожу, вот только выдерну из розетки кофейник. Он, наверное, сегодня же до тебя доберется, а если нет, то постарается завтра.

До завтра еще миллион лет, а сегодня ее не будет дома! Надо как-то пережить этот бесконечный вечер. Уолт договорился свести одного из своих малоизвестных художников с коллекционером, славившимся своей несговорчивостью, и от Челис потребуется все ее обаяние и светскость.

Падая в постель, Челис была как выжатый лимон. Коллекционер собирался требовать возмещения морального ущерба за полнейшее отсутствие квалификации и тем самым унижение своей особы. Самомнение же художника сильно превышало тот уровень, на который давал ему право его нынешний статус, и ей пришлось немало потрудиться, чтобы хоть как-то смягчить некоторые из его оскорбительных реплик. Впрочем, за это ей и платят. Четырнадцать часов в день, шесть дней в неделю плюс филигранное мастерство третейского судьи в шелковых перчатках.

В кровать она свалилась в час двадцать, до начала третьего лежала без сна, не спуская глаз с телефона из слоновой кости, и наутро проспала. Шел сильный дождь, зонтик куда-то запропастился. Когда она уже уходила, заглянул управляющий разъяснить новые правила сбора пищевых отходов. В довершение всего на улице не оказалось ни единого такси.

– Звонил только что, – гордо объявила Тэнси, когда в десять пятнадцать Челис ввалилась в дверь. – Но ты не беспокойся, на этот раз я не дала ему уйти с крючка.

Встав посреди старинного персидского ковра, Челис сбросила с себя несколько унций белого нейлона, служившего ей плащом, и нетерпеливо взглянула на секретаршу.

– Ну же! Ну!

– Он будет ждать тебя к обеду, в двенадцать тридцать. – Тэнси назвала адрес и протянула Челис клочок бумаги, на котором он был нацарапан. – Он сказал, что поймет, если ты не сможешь. Челис, ты не тревожься, если у тебя что-то уже назначено, я с радостью тебя заменю. Самопожертвование – мое второе имя, – Ты говоришь, он здесь? В городе? Ты уверена, что он звонил не из Северной Каролины?

Тэнси пожала полными плечами.

– Если оттуда, значит, у него есть семимильные сапоги, иначе к обеду ему не успеть. – Она с преувеличенным усердием принялась подпиливать свои ногти. – Знаешь, на твоем месте я бы крепко подумала, прежде чем вести двойную игру – с Уолтом и этим Бенджамином. Они оба собственники, а ведь ты не можешь законно владеть ими обоими. Может, поделишься?

Челис взглянула на нее с досадой. Ей сейчас не до игр.

– Ради Христа, Тэнси, не говори глупостей. Ты ведь знаешь, что я не собираюсь замуж за Уолта.

– Я-то знаю, но знает ли он?

– Ну если он и не знает, то не по моей вине! Что же я могу тут поделать? Работой своей я вполне довольна, так что даже забастовку не устроишь.

Девушка выставила на свет свой указательный палец и, сморщив лобик, принялась озабоченно его изучать.

– Хм-м, придется мне исправить такое положение дел.

Челис направилась в кабинет, думая о чем угодно, только не о своей работе, которой она была вполне довольна. Бенджамин здесь! Он уже давно в городе, и все это время она могла бы быть с ним. О, тысяча чертей! Она едва не ревела.

В ее кабинете зазвонил параллельный телефон, и она сняла трубку, но не могла понять, что за ограничения налагаются на текущую погрузку судов одной из стран Ближнего Востока. Если мистеру Шарицу так срочно нужны его сварные медные фонтаны, пусть посылает за ними свою личную воздушную армию!

К полудню она десять раз успела передумать. Фразы типа «полный разрыв» и «одумайся, не сделай ошибки», сочиненные здравым смыслом, нашли в нем щелочки и выскользнули прочь. Их сменили воспоминания о том, как славно они вместе смеялись, какая страсть влекла их обоих друг к другу. Она потеряла важное письмо и ворчала на Тэнси до тех пор, пока оно не обнаружилось на том самом месте, где она его накануне оставила.

В двенадцать пятнадцать она накинула плащ и вышла, сопровождаемая любопытным взглядом Тэнси. Хоть перед Уолтом не надо отчитываться: он как раз ведет переговоры с человеком из отеля «Пам-Бич» об устройстве там выставки со сменной экспозицией.

Дождь лил как из ведра, а все такси, очевидно, пребывали там, где они имеют обыкновение обретаться как раз тогда, когда отчаянно нужны. Наконец Челис заметила одно на другой стороне улицы. Перескакивая через мутные потоки, она остановила его, забралась внутрь и едва сумела разобрать размытый дождем адрес на клочке бумаги, который она сжимала как талисман.

На полпути таксист зацепил бампер лимузина с дипломатическими наклейками, и Челис припечаталась лбом к перегородке. Она даже не ушиблась, но водитель лимузина настоял, чтобы она осталась и подписала оправдательный документ. Что она могла сделать? Не нарываться же на международный скандал! Беспомощно следила она, как стрелки часов переваливают за половину первого и продолжают свой неутомимый бег. Слезы подступили к ее глазам. Когда она окончательно освободилась, стрелки уже подбирались к двум. Бенджамин, должно быть, давно уже махнул рукой, решив, что она не хочет его видеть.

По дороге обратно в офис она угрюмо размышляла о превратностях судьбы. Маленький беспокойный толстячок с акцентом и усами а 1а Сальвадор Дали, возможно, разбил ей всю жизнь!

В кабинете она сидела как на иголках, ожидая, что вот-вот зазвонит телефон. Конечно, Бенджамин так просто не отступится. Он уже не раз звонил в галерею и все не мог ее застать. Он звонил ей домой.., может быть. Номер ее он легко мог взять у дяди Леонарда. Господи, это хуже, чем было в школе, когда она часами просиживала у телефона, бормоча заклинания.

Когда Челис бралась спорить сама с собой, она была непобедима. Бенджамин звонил несколько раз – и все мимо… Он сказал, что поймет, если она не появится в ресторане.

А что он поймет? Челис и сама не понимала, что происходит. Она чувствовала себя законченной дурочкой, которая сама не знает, чего хочет. Будь у нее хоть капля здравого смысла, она мертвой хваткой вцепилась бы в Уолта и забыла все, что ниже линии Мэйсона – Диксона.

Давно уже у нее не было такого непродуктивного рабочего дня. Когда она вечером собралась уходить, Тэнси остановила ее преувеличенно небрежным вопросом:

– Так и не встретилась с другом?

– Ты отлично знаешь, что я не встретилась с другом, – отрезала Челис. – Извини, Тэнси, в этом не твоя вина. Должно быть, это из-за дождя. Видимо, мне нужно удвоить порцию витаминов от стресса.

– Но вот удваивать своих мужчин тебе совсем ни к чему, это уж точно. Поскольку ты сама, судя по всему, справиться с этим делом не в состоянии, я решила вмешаться и дала Бенджамину твой адрес. Если я сделала глупость, бей меня, только, ради Христа, кончай ты с этим со всем. Еще одного такого дня мне не пережить.

Челис выскочила из дверей, потом сунула голову внутрь и извинилась перед озадаченной секретаршей, опять хотела бежать и вернулась вновь. Со смущенной улыбкой она поспешила в комнату для отдыха и, бросив сумочку на стол, извлекла оттуда косметичку и маленькую щетку для волос.

Появившись через десять минут, она обнаружила, что весь свет уже погашен и горят лишь две лампочки в витрине да лампа дневного света в кабинете Тэнси, которую они оставляли, чтобы офис не выглядел пустым. Еще раз выйдя наружу, она заперла за собой дверь. Дождь, слава Богу, перестал, но теперь воздух был как в теплице, и весь ее макияж пропал.

Что за комедия ошибок! Она умрет со стыда, если Бенджамин когда-нибудь узнает, как она реагировала на его звонки и в какую депрессию впадала на каждом шагу.

Тут ей впервые пришло в голову: а что, собственно, он здесь делает? Приехал, чтобы повидаться с ней? Это было бы для нее чересчур лестно. Должно быть, по делу. Фермерам тоже не возбраняется иметь какие-то побочные интересы, а такого фермера, как Бенджамин По, отдадим ему должное, встретишь не на каждом шагу. Поколения, обитавшие в Ядкин-Трейс, умели тратить деньги и увлекались, по-видимому, не только разведением племенных ангусов и лошадей.

Последние два пролета она пробежала, зажав ключ в руке. Воображение не давало ей покоя. Не звонит ли ее телефон? Она готова была в этом поклясться, и если она сейчас не успеет, то у нее уже не будет второго случая.., вернее, уже четвертого!

– Привет, Челис.

Она застыла на месте, беспомощно разевая рот, будто золотая рыбка.

– Бенджамин? – выдавши она наконец. – Бенджамин, что ты здесь делаешь? – Она успела уже протянуть руку с ключом в направлении замка, но он вынул его у нее из ладони, хладнокровно открыл дверь и ввел ее в квартиру, прежде чем она успела опомниться и сообразить, что он действительно здесь.., собственной персоной.

Телефон действительно звонил! Он прямо-таки надрывался, а она тупо переводила взгляд с него на Бенджамина, пока его губы не искривились наконец в лукавой усмешке.

– Я начинаю понимать, почему не мог к тебе дозвониться.

Она схватила трубку и пропищала что-то вроде приветствия. Звонила Тэнси.

– Он там уже был? Он и сейчас там? Он и внешне такой же приятный, как на слух? Да нет, конечно же, нет. Так никогда не бывает. Наверное, он носит линзы из бутылочного стекла в пластмассовой оправе и…

– Тэнси, ради Бога, чего ты хочешь? – Она чувствовала, что Бенджамин осматривает ее с ног до головы, не пропуская ни одной детали, а она сейчас вся перемазанная. День был такой гадкий, что она казалась себе старухой.

– Когда я решаю во что-то вмешаться, то не хожу вокруг да около. Я просто хотела убедиться, что вы наконец состыковались, – весело сказала девушка и положила трубку.

Челис вздохнула, высоко подняв плечи, и уронила на пол плащ, портфель и сумочку. У нее не было даже сил убрать их подальше, хотя в комнате такого размера, как ее гостиная, любой бутон, распустившийся раньше срока, мог испортить всю композицию.

Они стояли лицом друг к другу. Челис безвольно опустила руки по бокам, смущенно глядя в зеленые с золотистыми искорками глаза Бенджамина. Прошла целая вечность, прежде чем он подошел к ней поближе. Когда он протянул к ней руки, Челис инстинктивно подалась вперед, но он лишь отлепил от шеи прядь влажных волос.

Она по-прежнему молчала, но не спускала с него глаз. Он поднес руки к золотой брошке филигранной работы, которой была прихвачена на шее ее розовая шелковая блузка, и отстегнул брошь. Потом руки спустились к розовому же лайковому поясу и, развязав его, позволили ему упасть на пол.

– Туфли, – прошептал он. – Сними их. Она повиновалась в состоянии, близком к какому-то мягкому потрясению. Теперь она стояла перед ним в чулках, распахнутой блузке, выбивавшейся складками из-под широкого пояса синевато-серой льняной юбки, и он улыбнулся ей. Словно солнце взошло на западе.

Она была почти загипнотизирована, но все же сказала:

– Бенджамин, будь добр, объясни, что за чертовщина тут происходит.

– Ты выглядишь примерно так, как я себя чувствую, а может, как раз наоборот. Но так или иначе, Челис, – его мягкий специфический выговор звучал для нее как благословение, – прежде чем мы поговорим, тебе, по-моему, нужно принять теплую ванну и перекусить. Я тебе устрою и то и это. Как хочешь.

Она проглотила слюну и тут только поняла, что с той секунды, как попала под власть этих гипнотических чар, смотрит на него, раскрыв рот.

– Кухня вот там, – неопределенно показала она, не в силах оторвать взгляда от его проницательных глаз. Наконец ее мозг стронулся с места и начал набирать скорость, выявляя целую вереницу восхитительных идей, которые, вспыхнув, тотчас угасали и сменялись другими.

– А ванная? – осведомился он, приподняв одну бровь.

– Всегда мечтала научиться это делать, – невпопад пробормотала она, и вторая бровь Бенджамина в тревоге взлетела кверху.

– Большинство умеют это делать уже в детстве, но, если ты мне предоставишь мыло и воду, я буду только рад поделиться опытом.

– Мыло и.., да нет, я имела в виду фокус с бровью. – Легкая улыбка переросла в сияние. Она эффектно выгнула дуги своих бровей. – С ванной я управлюсь и сама, а вот буфет катастрофически пуст. Если ты умираешь с голоду… – Говоря это, она продвигалась к спальне, останавливаясь на каждом шагу.

– Это уж предоставь мне. В крайнем случае пошлем за чем-нибудь.

Стряхнув с себя могучие чары его близости, Челис скрылась в своей комнате, рванула дверцу платяного шкафа и начала сбрасывать с себя одежду. Ее глаза остановились было на белой вязаной кофте, но, поразмыслив, она отвергла ее как чересчур вызывающую. Джинсы со спортивным свитером? Нет, это тоже не подойдет. Черт возьми, если бы она имела хоть малейшее понятие о том, что у Бенджамина на уме, она бы знала, что надеть! Если она облачится во что-нибудь соблазнительное, а он накормит ее сандвичами с ветчиной и бодро отправится ночевать в отель «Часок на ферме в округе Дэйви», она будет выглядеть круглой идиоткой. Но с другой стороны… Так ничего и не решив, она напустила полную ванну тепловатой воды и щедрыми пригоршнями растворила в ней гелиотропные соли. Вдруг она поскользнется и сломает себе шею – все проблемы разом будут решены!

Забывшись, она начала погружаться в воду, но, едва достигнув ее, раздраженно тряхнула головой. Две минуты с Бенджамином, и ей уже кажется, что это Куотер-Мун. Пена попала в глаза, и, когда она их промыла, на поверхность стали выскакивать разные вопросы. В первую очередь – что он здесь делает? Связано ли это как-то с Ларой и галереей? Может быть, с дядей?

Дядя Леонард! Вот в чем дело! Ясно теперь, почему он так настойчиво добивался с ней встречи. Ясно, почему он смотрел на нее такими кроткими глазами, замкнувшими все цепи у нее в мозгу! Он хотел сообщить ей об этом как можно осторожнее.

– Бенджамин! – завопила она, перекрикивая шум воды.

Она вытащила из ванны пробку и открыла было рот, но вместо нового крика округлила глаза: дверь ванной открылась и Бенджамин просунул голову внутрь.

– Ты меня звала?

– Разумеется, звала! Убирайся отсюда! – Пяткой она шарила по дну, пытаясь нащупать сливное отверстие, а руками прикрывала грудь.

Он, однако, закрыл дверь как раз не с той, а с этой стороны и прислонился к стене, выложенной бело-розовой запотевшей плиткой, отнюдь не гармонировавшей с его темной фигурой.

– Этот Грегори держит тебя на голодном пайке, что ли? Так ты никогда не поправишься.

– Не знаю, о чем ты говоришь, – проворчала она, подтянув колени к груди и положив на них подбородок. – Выйди по-хорошему и перестань на меня так смотреть. Лучше дай мне вон то полотенце!

– Как всегда, хладнокровна и логична, понимаю. – Он опустился перед ванной на колени и, вытянув длинный загорелый указательный палец, поймал шарик мыльной пены, покатившийся по ее груди.

У нее перехватило дыхание.

– Ты сама начала, Челис, лет пятнадцать назад с небольшой поправкой. – Его рука нырнула под ее скользкую руку, нашла, что искала, и она опустила глаза, видя, что тело бесстыдно ее предает. Возбуждающе темневший на молочно-белом конусе сосок сам тыкался в его настойчивую ладонь. Она подняла на него умоляющий взгляд и внезапно увидела, что его лицо стало совсем плоским, а глубокий загар уже не скрывает залившего его румянца.

– Челис… Господи, как я по тебе скучал! Издав нетерпеливый возглас, он поднялся на ноги и потянул ее за собой. Она поскользнулась на коварном дне, и тогда он подхватил ее на руки и понес в спальню, забыв о своей тельняшке и светло-серых брюках, которые сразу же намокли.

– Бенджамин, это нехорошо, – возразила было она, но он своими губами заглушил ее протест, перекрыл всякое сопротивление, пока оно наконец не выдохлось и не сгорело в пламени куда более могущественного чувства.

– Хорошо, – выдохнул он прямо ей в рот. – Это прекрасно, любовь моя, – Мы хотели поговорить, – Последнее слабое усилие.

– Потом, – пообещал он, опуская свободную руку к своему ремню.

Когда раздался стук во входную дверь, оба замерли на месте. Бенджамин вопросительно взглянул на нее, и тут они услышали, что в замке поворачивается ключ. Только у еще одного человека был ключ от ее квартиры. Когда Челис уезжала, ее растения поливала Тэнси.

– Тэнси? – пробормотала она. Господи Боже, похоже, что она не преувеличивала своего любопытства. – Бенджамин, тебя ждет встреча с пылкой обожательницей из публики, – сообщила она ему, чуть успокоившись, когда чувство юмора взяло верх над досадой. – Иди туда. Я оденусь и буду через минуту.

Он безропотно привел в порядок свою одежду.

– Я ждал почти три недели. Еще тридцать секунд меня, думаю, не убьют, но тебе одеваться не стоит. Как сказал один знаменитый генерал и как написано на французских духах: «Я вернусь».

Она хихикнула и тут же поперхнулась, услышав сквозь тонкую дверь голос Уолта:

– Челис, ты здесь? Извини, что задержался, дорогая, но на дорогах такие пробки.

Взгляд, который устремил на нее Бенджамин, истолковать было непросто. Она прочла в нем обвинение и в оправдание могла лишь покачать головой.

Он шагнул в дверь, закрыл ее за собой, но не успела задвижка щелкнуть, как Челис вскочила с постели. Раздетая, как была, она припала ухом к прохладной крашеной поверхности и беззастенчиво прислушалась. Неужели Уолт потерял остатки соображения? Пользуется, понимаете ли, ключом, входит к ней, как в собственную квартиру, да еще объявляет о себе, словно пришедший с работы муж. И что тут должен подумать Бенджамин?

А она? Отойдя от двери, она, будто защищаясь, обхватила себя руками и взглянула на свое отражение в зеркале. Господи, она, кажется, совсем рехнулась. Вроде приняла самое разумное решение, но стоило Бенджамину появиться, как через пять минут она с ним в постели!

Она окончательно определила свое будущее, но в нем им обоим не было места. Ни Уолту, ни Бенджамину. Она будет по-прежнему работать с Уолтом, если он позволит, но что касается Бенджамина, то это ведь всего лишь детская влюбленность, которая давно осталась позади, рудимент ее счастливого, беззаботного прошлого, который ностальгически являлся ей доныне. Посредством телесного пробуждения, добавила она про себя и негромко застонала, признавая свое поражение.

Порывшись в ящике комода, она извлекла оттуда белые хлопчатобумажные брюки и вязанный крючком пуловер. Натягивать их на влажное тело было нелегко, и еще труднее – причесываться, едва не выдирая волосы, с которых капала вода.

Вздернув подбородок, она приготовилась рвануть дверь спальни и раз и навсегда навести порядок в своем доме. Конечно, работа на каждом шагу не валяется, но при желании найти ее вполне реально. А что до другого, то о каком счастье можно вести речь, если он признает только случайные связи с женщинами? В прошлом инстинкты сослужили ей плохую службу, но теперь они говорят, что таких отношений ей не вынести, и это правда.

– Эй вы, оба, слушайте меня! – распахнув дверь, воскликнула она и, прищурившись, обвела взглядом пустую комнату. – Уолт! Бенджамин!

– Ты меня звала? – Бенджамин появился из кухни, вооружившись коленкоровой рукавицей. – Испанский омлет, – кивнул он на открытую дверцу духовки, где стояла чугунная сковорода, – mas о menos.

– Что случилось?

– С Грегори? Я его послал. О, не беспокойся, он цел и невредим, но к тебе в квартиру больше не заявится. – Он полез в карман, достал оттуда ключ на маленьком колечке, подбросил его в воздух и, поймав, водворил вновь в укромное место на своем бедре.

– Но что ему было нужно? Бенджамин, Уолт никогда.., то есть он…

– Кажется, секретарша ему сказала, что ты срочно хочешь его видеть, и дала ему ключ. Интересно, зачем она это сделала?

Челис зацепилась ногой за один из двух кухонных стульев. Она забыла надеть туфли, но это потом.

– Вот чертовка! Сколько я ее знаю, она всегда души в Уолте не чаяла; впрочем, Тэнси без ума по меньшей мере от четырех мужчин, включая Омара Шарифа. Видимо, она думала, что таким способом чего-то добьется. Не понимаю, для чего еще ей надо было посылать его сюда, зная, что ты здесь.

Бенджамин опустил тяжелую шипящую сковороду на подставку и потыкал ножом в золотистую корочку. На поверхности были рассыпаны красные и зеленые крапинки, от омлета шел дурманящий аромат.

– Приготовь тарелки, а я разолью кофе. Я собирался сделать холодную мясную закуску, но не нашел здесь ничего, кроме полудюжины яиц и нескольких сырых овощей. Неудивительно, что ты опять отощала.

Она пропустила насмешку мимо ушей, ибо, попробовав омлет, ощутила такой волчий голод, что, лишь когда подмела добрых две трети своей порции, сумела сказать:

– Вы изумительная хозяйка, мистер По. Бенджамин изобразил смущение. – Перл может уморить своей отравой, так что я научился готовить в целях самосохранения.

– Зачем ты ее держишь? – Она положила себе еще ломтик, наслаждаясь и импровизированным ужином, и товарищеской атмосферой, в которой они чувствовали себя совершенно раскованно.

– Она еще в детстве работала у моих деда с бабкой, а когда они умерли, осталась содержать дом. Мы с Джин поселились в Бермуда-Ране, а дом нельзя было оставлять пустым. Она его любит, хоть и терпеть не может готовить. И так было всегда. Не нанимать же себе персональную кухарку.

Одной чашки кофе Челис оказалось мало. Заодно она долила и Бенджамину.

– А почему вы с Джин не захотели там жить? – Она не собиралась церемониться. Если вопрос его обидит, пусть не отвечает.

Он уставился на медную формочку для заливной рыбы, висевшую над плитой.

– Джин… Ну, скажем, Джин думала, что знает, чего хочет, пока не получила своего. Только тогда она поняла, что это не то, о чем она мечтала.

Челис молча ждала продолжения. Она не решалась размышлять о том, куда идут их отношения с Бенджамином, не слишком ли оторвались они от земли. Но если и так, то не Джин и не Ларе спускать их обратно. Если в его прошлом были и другие женщины (а сомневаться в этом не приходилось), пусть они подождут, пока она не разберется, что к чему.

– До нашей свадьбы Джин притворялась, что обожает ловить рыбу, ездить верхом и изредка бездельничать целый день на озере. Точно так же она обожала и Ядкин-Трейс. Это ее словечко, – добавил он без намека на сожаление. – А после свадьбы всякий раз, как мне хотелось помахать денек удилищем, проехаться по тропке вдоль реки или просто отдохнуть на озере, ей непременно нужно было завивать свои проклятые волосы. Стоило нам тронуться с места, как она начинала ерзать и спрашивать, вовремя ли мы вернемся и успеет ли она вымыть шампунем свои драгоценные волосы. Дай ей волю, она возилась бы со своими волосами столько, что за это время можно было бы урегулировать ближневосточный кризис!

Челис сочувственно улыбнулась. Ее уход за волосами ограничивался мытьем под душем, сушкой феном и стрижкой раз в месяц. Ее пунктиком были зубы. Чистить их щеткой и ниткой она могла бесконечно.

– Это, конечно, мелочь, но, видимо, тысячи таких мелочей и вбили между нами клин. Трейс как постоянное место жительства ее не устраивал. Все ее подруги соревновались, кто сумеет вбухать в свой дом больше средств, и ей пришлось включиться в эту игру. Это, я думаю, и привело в итоге к разрыву. Мы оба были молоды. Однако за ярким оперением птенца не разглядишь, в кого он вырастет. Я отдал ей дом в Бермуда-Ране, она его тут же продала и теперь живет, кажется, где-то недалеко от Сан-Франциско.

Они дружно поставили тарелки в раковину, и Челис пустила горячую пенистую воду, но, когда потянулась за резиновыми перчатками, Бенджамин поймал ее руку.

– Тарелки подождут. Я не для того торчу в этом городе уже два дня, чтобы смотреть, как ты моешь посуду.

– Я так не думала, – пробормотала Челис. У нее похолодело в груди: вот-вот откроется правда. Если она во второй раз опростоволосилась, сейчас это выяснится. – Бенджамин.., а что ты здесь делаешь? Сначала я подумала, что ты от Лары, а потом испугалась… – Она выдержала паузу. – Дядя Леонард?

– В порядке твой дядя. Шлет тебе привет. Могу признаться, почему я здесь. Я сразу собирался дать тебе месяц, а потом поехать за тобой. Если бы я должен был продать ферму, переехать сюда и устроиться клерком в адвокатскую контору, я бы это сделал. – Его глаза лукаво заискрились. – Но если совсем честно, я надеялся, что ты оценишь саму по себе готовность к такому благородному жесту и не станешь требовать проверки.

Она едва слышала, что он говорит, настраиваясь открыть свои карты, предложить большое или малое, смотря что ему нужно, но чтобы никакие грязные путы его больше не связывали.

– Бенджамин, я чувствую, ты собираешься выдвинуть какое-то предложение, но прежде ты должен знать: в любом случае я хочу, чтобы мы по-прежнему оставались друзьями.

Он молчал, и она заставила себя на него взглянуть. Его губы были плотно сжаты. Что это – раздражение или отвращение?

– Бенджамин…

– Послушай, женщина, ты что, не слышала ни одного моего слова? Что я, по-твоему, хочу от тебя? Твое несравненное тело? Да, черт побери, его! Твою упрямую ослиную башку? Она будет моей! Твои…

– Бенджамин, перестань на меня кричать. Если начинается очередная долгая сцена обольщения, то можешь…

– Когда я начну долгую сцену обольщения, ты поймешь это сразу! Так что будь добра, заткнись и дай мне произнести эту проклятую речь! Я ее репетировал полных три часа, пока летел сюда в среду утром!

Откинувшись назад и утонув в темно-синей шелковой диванной подушке, она стала водить пальцем по лепесткам бледного цветка лотоса. В ее глазах и в сердце начинал зажигаться свет.

– Что ты там говорил насчет адвокатской конторы? Хочешь посоветоваться по поводу права на незанятое пространство? Расширить ферму к западу от Пекоса или по крайней мере присоединить западную часть реки Ядкин?

– Я тебе говорил, что закончил пару колледжей. Один из них, кстати, юридический. Я не практикую, но зато понимаю, что к чему, когда случится влезть в сложные деловые связи.

– Деловые связи? Какие связи? – Она села прямо и внимательно посмотрела на него.

– Ты опять за свое? Так на чем я остановился? А, на том, что ты будешь моей. Я понял, что бывают два типа женщин. Я ведь упоминал как-то, что перестал доверять своим инстинктам в отношении женщин. Честно говоря, сначала я собирался подбросить тебе приманку, вытащить из воды, чуток полюбоваться, позабавиться и, невредимую, бросить обратно.

– Негодяй, – вздохнула она, вдавливая ногти в ладони, чтобы не поддаться искушению потрогать морщинки, сбегавшие от его орлиного носа к уголкам рта.

– Потом, помнится, я решил оказать тебе любезность и снять тебя с крючка Грегори. Солнышко, он разбил бы твою жизнь.

– Честное слово, Бенджамин, я ему десять раз говорила, что выйти за него не могу, но он упрям, как клейдесдальский мул. Он до сих пор думает, что я сдамся.

– Ничего он не думает. Я еще в Каролине ему сказал, что, если он хоть пальцем до тебя дотронется, я спущу с него шкуру и повешу ее в коровнике.

Ее палец отыскал шов на плотно облегающих брюках Бенджамина. Челис водила по нему ногтем, ее глаза подолгу задерживались на мощных мышцах его бедер. У нее перехватило дух, что-то затеплилось под ложечкой, она наклонилась ближе к нему и потерлась щекой о его плечо.

– Как ты думаешь, Лара бы не обиделась, если бы я ей сказала что-нибудь в том же роде?

Она мне сама говорила, что любит завешивать стены.

– Насчет Лары, радость моя, можешь не беспокоиться. У нас всегда все было строго платонически. Когда наши пути скрестились, у обоих это был критический отрезок жизни. Она уже дважды разводилась и вновь выходила замуж за одного и того же человека. В промежутках любит разнообразие. Мне нравится эта женщина. Она искренна, к тому же чертовски талантлива. Но я – создание моногамное, а Лара отнюдь. Я, извини за выражение, предпочитаю, когда один на одной.

– Обольщение уже началось? – поддела она. Ее пальцы рассеянно возились с медной пряжкой, пытаясь ее расстегнуть.

– Ишь, глаза завидущие! Ну давай, обольщай, но у меня старомодные замашки. Ты должна обещать, что я потом останусь порядочным человеком! – Он схватил ее в объятия, и они оба скатились с шелковых подушек на ворсистый ковер. – Эй, а я тебе говорил, что люблю тебя? – прошептал он, трудясь над шнуровкой ее брюк. – Так знай – люблю, да так, что немею и руки опускаются. Даже неудобно – в мои-то годы.

Ее руки замерли на его полурасстегнутой рубашке.

– Ой, Бенджамин, ты в этом уверен? То есть честно, по правде? Потому что я люблю тебя так сильно, что едва не разрываюсь на куски. Я пыталась себя уверить, будто это только потому, что я знала тебя в те давние счастливые дни, когда вся семья была еще вместе, а ты был для меня просто символом всего надежного и безопасного. И кроме того, ты был первым мужчиной.., ну, ты знаешь.

– Мне бы следовало взять тебя в жены сразу, как ты стала совершеннолетней, – усмехнулся он, отбрасывая ее одежду и кончиками пальцев изучая топографию ее тела. – Один Бог знает, как мне удастся совладать с преуспевающей деловой женщиной.

Она расстегнула наконец его рубашку и снова взялась за непокорный ремень.

– Ну что ж. Как однажды сказала любительница пофилософствовать Дорис Дэй , que sera, sera – будь что будет!