Тень в мансарде

III

События этой ночи пробудили во мне воспоминания далекого детства — я вновь живо представил себе зловещий и мрачный облик Урии Гаррисона и припомнил свои детские фантазии и страхи, связанные с наглухо закрытой мансардой, куда не смел входить никто из нашей семьи, за исключением деда. И вот я решил, что настала пора проникнуть в мансарду и разобраться наконец со всеми дедовскими секретами.

Вчерашняя дождливая погода сменилась ярким солнцем, которое, врываясь в раскрытые окна, придавало внутреннему убранству дома оттенок спокойной и благородной старины, не имевшей ничего общего с теми зловещими образами, что прежде рисовало мне воображение. Этот день был как будто специально создан для того, чтобы раз и навсегда покончить с темными загадками прошлого. Недолго думая, я взял связку ключей, переданную мне мистером Сэлтонстоллом, и отправился наверх, прихватив с собой керосиновую лампу, поскольку в лишенной окон мансарде не было никакого естественного освещения.

Что касается ключей, то они не понадобились. Мансарда была не заперта.

«И пуста», — подумал я, перешагнув порог и оглядываясь по сторонам. Впрочем, не совсем пуста. Посреди комнаты стоял один-единственный стул, на котором лежали предметы женской одежды и резиновая маска — из числа тех, что отливают по форме человеческого лица. Поставив лампу на пол, я приблизился, чтобы внимательно рассмотреть эти вещи.

Вот что я обнаружил: простое домашнее платье из хлопчатобумажной ткани, очень старомодного фасона и расцветки, с преобладанием серых и темных тонов; передник; пару резиновых перчаток; чулки с подвязками; комнатные туфли и, наконец, маску. Последняя оказалась вполне обычным изделием подобного рода, если не считать прикрепленного к ней парика, — необычным был лишь сам факт нахождения ее среди этих вещей. Одежда, скорее всего, принадлежала экономке Урии Гаррисона — вероятно, она пользовалась этой комнатой для переодевания. С другой стороны, если это делалось с ведома старика, мне было непонятно, почему он позволял уборщице так запросто входить в мансарду, являвшуюся запретной зоной даже для его близких родственников.

С маской тоже было не все ясно. Вряд ли она завалялась здесь по чистой случайности; на ощупь резина была не затвердевшей, а мягкой и гибкой — стало быть, ею пользовались еще сравнительно недавно. Потрогав рукою пол, я убедился, что мансарда, как и весь дом в целом, содержалась в безукоризненной чистоте.

Закончив осмотр одежды, я поднял лампу повыше и только сейчас заметил рядом со своей тенью другую, огромную тень, захватывавшую всю высоту стены и часть скошенного потолка мансарды, — темное расплывчатое пятно, как будто выжженное на дереве языками пламени. Приглядевшись, я обнаружил в ее очертаниях сходство с человеческой фигурой, точнее — с уродливо искаженной человеческой фигурой, поскольку на месте головы у нее было какое-то непропорционально маленькое бесформенное пятно.

Когда я попытался подойти к стене поближе, контуры тени расплылись и почти исчезли. Насколько я мог судить, дерево в этом месте и впрямь было опалено чем-то похожим на струю пламени. Отступив на несколько шагов, я прикинул угол падения тени и, сделав нехитрый расчет, пришел к выводу, что источник пламени должен был находиться где-то на уровне пола.

Повернувшись кругом, я тщательно исследовал противоположную сторону комнаты и обнаружил в искомой точке, прямо напротив тени, небольшое отверстие в том месте, где пол мансарды сходился с крышей — в этой части дома между полом и скатом крыши не было промежуточной перегородки. Отверстие по размерам не превосходило обычную мышиную норку, да оно и не могло быть ничем иным. Куда больше меня заинтересовали начертанные на полу красным мелом или масляной краской странные геометрические фигуры, расположенные таким образом, что мышиная нора оказывалась как бы притягивающим их центром. Я вспомнил о черной магии, к которой, по слухам, был неравнодушен мой покойный родственник, однако в этих рисунках не было ничего похожего на пентаграммы, тетраэдры и круги, связанные в моем представлении с различными колдовскими действиями, — скорее наоборот.

Я поднес лампу поближе и увидел лишь беспорядочное переплетение линий, которые — стоило мне отойти на несколько шагов назад, к самому центру мансарды — вновь сложились в рисунок, расположенный как будто в иной пространственной плоскости. Когда был сделан рисунок — тридцать, а может, и сто лет назад, определить я не смог, хотя его давнее происхождение было вполне очевидным.

По мере того как я обследовал сначала огромную тень, а после — загадочные линии на полу перед мышиной норой, я чувствовал постепенно нараставшее напряжение, которое, казалось, исходило отовсюду; у меня возникло впечатление, будто мансарда — как ни странно это звучит — затаила дыхание, наблюдая за моими действиями. Огонек фитиля задрожал и начал коптить, темнота вокруг заметно сгустилась. На какой-то миг я ощутил себя как бы висящим в бездонном пространстве космоса, тогда как Земля, вращаясь в обратную сторону, исчезала где-то далеко внизу, — но этот момент прошел, нормальное вращение Земли восстановилось, комната вновь была освещена, фитиль горел ярко и ровно.

Мое отступление из мансарды сильно смахивало на бегство; в памяти вновь ожили фантастические чудовища из моих детских кошмаров — казалось, будто они преследуют меня по пятам. Очутившись на лестнице, я отер со лба и висков капли холодного пота, погасил лампу и, понемногу приходя в себя, начал спускаться вниз. На сей раз тревожные предчувствия моей невесты уже не представлялись мне лишенными всякого повода. Тем не менее я не собирался отказываться от дедовского наследства и потому должен был провести в старом доме все три долгих летних месяца, каких бы тревог и волнений мне это ни стоило.

Я не без оснований горжусь своим методическим складом ума. Иногда в шутку Рода называет меня «маленьким педантом» — имея в виду, разумеется, мое пристрастие к абсолютно точному и достоверному изложению фактов, касающихся книг, писателей и вообще всех обстоятельств литературной жизни. Если уж я за что-то берусь, то не успокаиваюсь, пока не довожу дело до конца. И вот теперь передо мной стояла задача — найти разумное объяснение ночному происшествию и тому, что мне довелось увидеть и пережить в мансарде. Неужели я в обоих случаях оказался жертвой галлюцинаций?

Прежде всего следовало разобраться с экономкой.

Телефонный разговор с мистером Сэлтонстоллом не внес в это дело ясности. Он лишь вновь подтвердил то, что сказал мне накануне, — он ни разу не слышал, чтобы Урия Гаррисон нанимал кого-нибудь для ухода за домом, и ничего не знал о наличии второго ключа.

— Впрочем, вам, мистер Дункан, должно быть известно, — сказал он напоследок, — что ваш двоюродный дед был очень скрытным и необщительным человеком. Если он не хотел, чтобы люди знали о каких-то его делах, то, можете не сомневаться, именно так оно и случалось. Хотя почему бы вам не поспрашивать у соседей? Я-то бывал в доме лишь пару раз, а они год за годом торчат поблизости. Соседи, знаете ли, народ любопытный — от них мало что может укрыться.

Поблагодарив его за совет, я попрощался и повесил трубку.

С соседями все обстояло не так уж просто. К ним нужно было найти особый подход. Я уже отмечал, что усадьба Гаррисона стояла на отшибе; ближайший дом находился в сотне метров отсюда и первое время казался мне вообще необитаемым. Однако на сей раз, выглянув из окна, я заметил на его крыльце человека, который грелся на солнышке, сидя в кресле-качалке.

Так и не придумав никакого подходящего повода для знакомства, я решил вести разговор напрямик. Выйдя из дома, я быстрым шагом пересек лужайку, разделявшую две усадьбы. Человек в качалке оказался глубоким старцем.

— Доброе утро, сэр, — приветствовал я его. — Не могли бы вы помочь мне в одном вопросе?

— А кто вы, собственно, такой? — прозвучало в ответ.

Я представился, объяснив, что являюсь наследником мистера Гаррисона.

Мой собеседник тотчас оживился.

— Дункан, говорите? Старик ни разу вас не поминал. Да и, сказать по правде, беседовал-то я с ним всего раз десять за эти годы. Чем могу быть полезен?

— Я бы хотел найти женщину, которая при нем занималась уборкой в доме.

Он быстро взглянул на меня из-под прищуренных век.

— Молодой человек, я и сам был бы не прочь взглянуть на нее поближе — из чистого любопытства. Она не появляется нигде, кроме дома вашего деда.

— Вы видели, когда она приходит?

— Нет. Видел ее только в окнах, по ночам.

— А когда она покидает дом?

— Не знаю. Я не видел ее ни входящей, ни выходящей. Вообще не видел ее при свете дня. Может, она живет где-то внутри — откуда мне знать?

Его слова меня порядком озадачили. Сперва я подумал было, что старик намеренно вводит меня в заблуждение, но вскоре отбросил эту мысль, убедившись в его искренности.

— Это еще не все, Дункан. Вы видели голубой свет?

— Не видел.

— А слышали что-нибудь странное?

Я замешкался с ответом.

— Значит, слышали, — ухмыльнулся старик. — Ну-ну. Старый Гаррисон любил заниматься этакими вещами. Не удивлюсь, если он и сейчас занимается ими.

— Мой двоюродный дед скончался еще в марте, — напомнил я.

— А чем вы мне это докажете? — спросил он. — Нет, конечно, я видел, как из дома вытащили гроб и отнесли его на кладбище, — но это все, что мне известно. Я не знаю, кто или что находилось в гробу.

Старик продолжал разглагольствовать в том же духе, но, кроме своих догадок и подозрений, не смог сообщить ничего конкретного. Многое из сказанного я уже слышал раньше: о нелюдимости моего деда, о его занятиях «дьявольскими штучками» и о том, что мертвый Урия Гаррисон гораздо лучше живого — «если только он и вправду мертв». Старик назвал усадьбу деда «дурным местом» и в заключение признал, что, если ее хозяина оставляли в покое, тот не причинял никакого вреда соседям. А беспокоить его опасались с тех пор, как старая миссис Бартон однажды вздумала пойти к нему в дом и выбранить его за то, что он тайком от людей держит у себя какую-то женщину. На следующее утро миссис Бартон была найдена мертвой в своей спальне — «разрыв сердца от испуга», как объяснил ее смерть мой собеседник.

На примере этого разговора я убедился, что обращаться за информацией к соседям не имело смысла. Оставался еще один источник — личная библиотека моего покойного деда, где я обнаружил весьма солидную подборку книг, древних и современных, так или иначе связанных с черной магией и колдовством. Там были старинные издания Олауса Магнуса, Евнапия, де Рохаса, а также «Молот ведьм» и множество иных сочинений, названия которых мне ровным счетом ничего не говорили: «О природе демонов» Анания, «О ламии» де Виньята, «Бегство от Сатаны» Стампы и многие другие.

О том, что мой дед внимательно прочел все эти книги, свидетельствовали бесчисленные пометки и замечания, сделанные его рукой на полях. Я с трудом разбирал старинный шрифт, но главное было ясно: Урия Гаррисон интересовался не просто демонологией и колдовством в их распространенном понимании, но в первую очередь всем, что было связано с суккубами,[3] а также с переходом некоей «сущности» из одного состояния в другое — перевоплощениями, двойниками и тому подобными вещами. Немало пометок было сделано напротив магических формул и заклинаний, имевших своей целью причинение смерти кому-либо в отместку за нанесенную обиду.

Перелистывая страницу за страницей, я постепенно перестал обращать внимание на сам текст, сосредоточившись на замечаниях и сносках, в которых из книги в книгу повторялась одна и та же тема — о «сущности», «душе» или «жизненной силе», как это по-разному именовалось, о возможности обретения новой телесной оболочки путем изгнания оттуда прежней «души» и вселения на ее место иной, чужеродной «сущности». Нельзя сказать, чтобы я был очень удивлен, разбирая дедовские каракули, — в конце концов, мало ли какой еще вздор может прийти в голову престарелому одинокому человеку, находящемуся на самом пороге смерти.

Я все еще возился с книгами, когда раздался телефонный звонок. Это была Рода, и звонила она из Бостона.

— Бостон! — Я был в недоумении. — Не очень-то далеко ты успела отъехать к этому времени.

— Я задержалась здесь, чтобы посмотреть в библиотечных архивах некоторые редкие книги. Это касается твоего покойного родственника.

— А книги, наверное, о колдовстве, — догадался я.

— Да. Адам, я думаю, тебе лучше будет уехать из этого дома.

— И ни за что ни про что отказаться от целого состояния? Благодарю покорно.

— Не будь таким упрямым. Я тут провела небольшое исследование и кое-что выяснила. Только не перебивай, послушай меня серьезно. Твой дед неспроста выдвинул такое условие — ты был нужен ему для какой-то вполне определенной цели. Добра из этого не выйдет, вот увидишь. Как ты там вообще?

— Я в полном порядке.

— Ничего такого не случалось? Ты понимаешь, о чем я говорю.

Я в подробностях описал все события этого дня. Она слушала меня молча, а когда я закончил, снова взялась за свое.

— Ты должен немедленно уехать оттуда, Адам.

По мере того как она говорила, во мне нарастало раздражение. С какой стати она взяла на себя право распоряжаться моими поступками? Она всерьез уверена, будто лучше меня самого знает, что идет мне во благо, а что во вред. Нет, это уж слишком!

— Я остаюсь здесь, — сказал я твердо.

— Но, Адам, эта тень в мансарде — ты разве не понял? — оттуда, из отверстия, появляется что-то неведомое и ужасное. Именно его тень выжжена на стене.

Я не выдержал и рассмеялся.

— Я всегда говорил, что женщины — создания нерациональные.

— Адам, то, что бродит ночью по дому, — это не человек. Я боюсь.

— Приезжай ко мне, — сказал я, — и не бойся. Я буду тебя защищать.

Она повесила трубку.