Теория домашних любимцев: постулат Л. Т.

Полагаю, если бы меня попросили назвать любимый рассказ этого сборника, я бы остановился на «Л. Т.». Побудительным мотивом к написанию этого рассказа стала, насколько я помню, колонка «Дорогая Эбби», в которой Эбби высказалась в том смысле, что подарка хуже домашнего животного просто не может быть. Она исходила из следующих соображений: во-первых, домашнее животное и новый хозяин могли не сойтись характерами, а во-вторых, на хозяина возлагался нелегкий труд по кормежке животного два раза в день и уборки за ним вторичных продуктов как в доме, так и на улице. Насколько я помню, она писала, «подарить домашнее животное может только тот, кому совершенно безразличны, как интересы животного, так и человека, который получает такой подарок». Я думаю, тут она перегнула палку. Моя жена на мой сороковой день рождения подарила мне собаку, и Марло (корджи, ему сейчас четырнадцать лет и у него только один глаз) с тех пор является уважаемым членом нашей семьи. Пять из этих лет у нас также жила довольно-таки безумная сиамская кошка Перл. Наблюдая за взаимоотношениями Марло и Перл (пожалуй, их следовало охарактеризовать как настороженное уважение), я и задумал рассказ о семье, в которой домашние животные вносят свою лепту в и без того сложные отношения между мужем и женой. Я помню, какое удовольствие получил, работая над этим рассказом, и если ко мне обращаются с просьбой почитать что-нибудь из моих произведений, я всегда выбираю «Л. Т.», точно зная, что мне потребуется пятьдесят минут, чтобы дочитать рассказ до конца. Люди смеются, читая рассказ или слушая меня, и мне это нравится. Еще больше мне нравится смещение акцентов, с юмора на грусть и ужас, которое имеет место быть в последних страницах. Это происходит совершенно неожиданно, читатель или слушатель совершенно к этому не готов, а потому эмоциональное воздействие многократно усиливается. А для меня эмоциональное воздействие — главный критерий. Я хочу, чтобы вы смеялись или плакали, читая мой написанное мною… или смеялись и плакали одновременно. Другими словами, я хочу зацепить ваше сердце. А если вы хотите чему-то научиться, идите в школу.

Мой друг Л. Т. редко упоминает о том, как пропала его жена, или, что она, возможно, мертва, еще одна жертва Человека-Топора, зато любит рассказывать историю о том, как она от него ушла. Проделывает он это, должным образом закатывая глаза, как бы говоря: «Она обдурила меня, ребята, обвела вокруг пальца, как мальчишку!» Иногда он рассказывает эту историю мужчинам, сидящим на одной из разгрузочных площадок у заводского здания во время обеденного перерыва. Они едят, и он ест, только обед этот он приготовил себе сам: в эти дни Красотка-Лулу его дома не ждет. Обычно они смеются, слушая его, а свой рассказ он всегда заканчивает выведенным им постулатом теории домашних любимцев. Черт, я тоже обычно смеюсь. Это забавная история, даже если знаешь, как все обернулось. Впрочем, как раз этого никто из нас и не знает, во всяком случае, полностью.

— Я закончил работу, как обычно, в четыре, — так всегда начинает Л. Т., — потом заглянул в «Дебс ден», туда я заглядывал практически каждый рабочий день, выпил пару кружек пива, сыграл партию в китайский бильярд и поехал домой. Где и начали проявляться отклонения от привычного мне порядка. Когда человек встает ранним утром, он понятия не имеет о том, сколь круто может измениться его жизнь ко времени возвращения с работы. «О дне же том и о чесе никто не знает», говорится в Библии. Вроде бы, там идет речь о смерти, но выражение это, парни, применимо ко всему. Вы просто не можете знать, что вас будет ждать вечером дома, когда уходите на работу.

Свернув на подъездную дорожку, я увидел, что ворота гаража открыты и маленького «субару», который она купила еще до замужества, нет, но меня это особенно не удивило. Она частенько уезжала, к примеру, на какую-то распродажу, и оставляла гаражные ворота открытыми. Я ей не раз говорил: «Лулу, если ты будешь продолжать в том же духе, кто-нибудь этим обязательно воспользуется. Войдет, возьмет грабли, мешок с семенами травы, а то и газонокосилку. Черт, даже адвентист седьмого дня, только-только вышедший из колледжа и несущий людям слово Божье, украдет, если его сильно искушать, а ведь их обучают борьбе с искушением». На это она мне отвечала: «Хорошо, Эл-ти, я постараюсь не забывать закрывать ворота, честное слово, постараюсь». И какое-то время действительно старалась, лишь изредка забывала, нарушая данное слово, как обычный грешник.

Я припарковался сбоку, чтобы она могла заехать в гараж, когда вернется, уж не знаю откуда, но ворота закрыл. Потом прошел на кухню. Проверил почтовый ящик, пусто, вся корреспонденция на столике, следовательно она уехала после одиннадцати, потому что раньше он не приходит. Я про почтальона.

Люси сидела у двери, плакала, как умеют плакать сиамские кошки. Мне всегда нравилось, как она плакала, Лулу же это ненавидела, потому что звуки напоминали плач ребенка, а она не хотела иметь ничего общего с детьми. «Зачем мне эти маленькие обезьянки?» — вопрошала она.

Люси у двери меня не удивила. Кошка меня очень любила. И сейчас любит. Ей уже два года. Мы взяли ее за год до того, как Лулу сбежала от меня. Невозможно поверить, что Лулу нет уже целый год. Но Красотка-Лулу из тех, кто производит впечатление на мужчин. Есть в Красотке-Лулу то, что я называю звездностью. Знаете, кого она мне всегда напоминала? Люсиль Болл. Теперь я уже думаю, что именно поэтому назвал кошку Люси, хотя тогда таких мыслей у меня точно не было. Когда она переступала порог, Красотка-Лулу, не кошка, в комнате словно вспыхивал дополнительный источник света. Если такие люди уходят, в это трудно поверить, и все время ждешь их возвращения.

А пока вернемся к кошке. Поначалу ее звали Люси, но Лулу возненавидела малышку, не нравилось ей, как та себя ведет, и стала звать ее Сука-Люси, и эта кличка к кошке прицепилось. Люси, между прочим, нормальная кошка, ничем такой клички не заслужила, лишь хотела, чтобы ее любили. Хотела, чтоб ее любили, больше, чем любой другой домашний зверек, а я их перевидал на своем веку.

Так или иначе, я вхожу на кухню, подхватываю кошку, глажу ее, она взбирается мне на плечо, мурлычет, что-то говорит на сиамском языке. Я разбираю почту на столике, бросаю счета в мусорное ведро, подхожу к холодильнику, чтобы достать Люси еду. Я всегда держу в холодильнике банку кошачьей еды, прикрытую фольгой. Чтобы не волновать Люси. Она всегда впивается когтями мне в плечо, когда слышит, как я открываю банку. Кошки очень умны, знаете ли. Куда умнее собак. И других отличий у них очень много. Вполне возможно, что и людей надо делить не на мужчин и женщин, а на любителей собак и любителей кошек. А что вы, упаковщики свинины, об этом думаете?

Лулу выходила из себя из-за банки кошачьей еды в холодильнике, даже прикрытой фольгой, говорила, что все продукты пропитываются запахом залежалого тунца, но в этом я ей не уступал. Если мы о чем-то спорили, практически всегда она брала верх, но в вопросе кошачьей еды я твердо стоял на своем. Потому что дело было не в кошачьей еде. В кошке. Она не любила Люси, вот и все. Люси была ее кошкой, но она ее не любила.

— В общем, я подошел к холодильнику и увидел на нем записку, закрепленную магнитом. От Красотки-Лулу. Насколько я могу вспомнить, такого содержания:

«Дорогой Л. Т. — я от тебя ухожу, сладенький. Если ты только не придешь пораньше, я буду уже очень далеко, когда ты прочтешь эту записку. Я не думаю, что ты придешь домой пораньше, за все время нашей совместной жизни такого не случалось ни разу, но, по крайней мере, я знаю, что ты прочитаешь ее, как только переступишь порог, потому что, придя домой, ты не станешь искать меня, чтобы сказать: „Привет, моя маленькая, я дома“, — и поцеловать, а сразу направишься к холодильнику, чтобы достать банку „Кейло“, которую ты поставил туда, и покормить Суку-Люси. По крайней мере, я знаю, что ты сразу не поднимешься наверх, не ужаснешься, увидев, что моей картины „Последний ужин Элвиса“ нет на месте, как и вещей, которые лежали в моей половине стенного шкафа, и не подумаешь, что к нам забрался грабитель, которого интересовали женские платья (в отличие от некоторых, кому интересно только то, что под ними).

Я иногда злилась на тебя, сладенький, но я все равно думаю, что ты милый, добрый и хороший, ты всегда будешь моей конфеткой, пусть наши пути и разошлись. Просто я решила, что подхожу на роль жены упаковщика «спэма». Только не ищи в моих словах презрения. На прошлой неделе я даже звонила по Горячей линии психологической помощи, потому что, вынашивая это решение, не спала ночами (и слушала, как ты храпишь, да, ко всему прочему, ты еще и храпишь). Так мне так сказали: «Сломанная ложка может стать вилкой». Поначалу я не поняла, что это значит, но не сдалась. Я не так умна, как некоторые (скорее, они лишь считают себя очень умными), но упорства мне не занимать. Хорошая мельница мелет медленно, но качественно, говаривала моя мама, вот я поздней ночью перемалывала эту фразу, как мельница для перца в китайском ресторане, пока ты храпел и, должно быть, решал во сне, сколько свиных пятачков войдет в банку «спэма». И до меня дошло, что выражение, что сломанная ложка может стать вилкой, несет в себе глубокий смысл. Потому что у вилки есть зубцы. И эти зубцы разделяются, как должны теперь разделиться мы, но у них все равно остается общая рукоятка. Как и у нас. Мы оба — человеческие существа, Л. Т., способные любить и уважать друг друга. Сколько мы с тобой ссорились из-за Френка и Суки-Люси, однако как-то находили общий язык. Однако, я пришла к выводу, что мне пора попытать счастья одной, свернуть на свою дорогу, взглянуть на жизнь не так, как смотришь на нее ты. И потом, я соскучилась по маме.

(Не могу сказать, что все это Л. Т. прочитал в записке, которую нашел на холодильнике. Скорее всего, половины там не было, признаюсь, но когда мужики слушали его историю, мне казалось, что я слышу голос Красотки-Лулу).

Пожалуйста, не пытайся найти меня, Л. Т. Хотя я буду и мамы и номер ее домашнего телефона ты знаешь, я буду тебе очень признательна, если ты не позвонишь сам и не будешь ждать звонка от меня. Когда-нибудь я, возможно, и позвоню, но пока мне надо многое обдумать. И пусть я ушла по этому пути достаточно далеко, «из тумана» еще не вышла. Полагаю, со временем я попрошу тебя о разводе, о чем сразу хочу предупредить. Считаю, это правильно. Я не из тех, кто поддерживает ложные надежды. Предпочитаю говорить правду, а не крутить хвостом. Пожалуйста, помни, что мной движет любовь, а не злость и ненависть. Пожалуйста, помни, что я говорила тебе и что говорю сейчас: сломанная ложка может быть замаскированной вилкой. С любовью, Красотка-Лулу Симмс».

Тут Л. Т. выдерживал паузу, позволяя слушателям переварить тот факт, что она подписалась девичьей фамилией и несколько раз округлял глаза, как мог только Л. Т. Девитт. А потом цитировал приписку.

«Френка я взяла с собой, Суку-Люси оставила тебе. Подумала, что ты возражать не станешь. Люблю, Лулу».

Если сравнивать семью Девиттов с вилкой, то Сука-Люси и Френк были еще двумя зубцами. Если не сравнивать (я вот, к примеру, всегда представлял себе семью, как нож, причем очень опасный, обоюдоострый), Сука-Люси и Френк все равно стали главной причиной разлада Л. Т. и Красотки-Лулу. Потому что (подумать только!), хотя Красотка-Лулу купила Френка Л. Т. (на первую годовщину их свадьбы), а Л. Т. купил Люси, ставшую Сукой-Люси, Лулу (на вторую годовщину свадьбы), все кончилось тем, что они поменялись домашними животными, когда Лулу уехала от Л. Т.

— Она купила мне этого пса, потому что мне понравился пес во «Фрейсиере», — продолжал Л. Т. — Это терьер, только не помню, как именно называют эту породу. Джек как-то там. Джек Спрэт? Джек Робинсон? Джек Дерьмос? Знаете, так бывает, словно вертится на кончике языка, но никак не может соскочить.

Кто-то подсказывал ему, что пес во «Фрейсере» — Джек расселл терьер, и Л. Т. энергично кивал.

— Совершенно верно! — восклицал он. — Конечно! Так и есть! Им Френк и был, Джек расселл терьером. Но хотите знать правду? Через час я снова забуду название этой породы. Так уж устроена голова: название будет прятаться в глубинах памяти, не желая выплыть на поверхность. Через час я буду спрашивать себя: «Как назвал этот парень породу Френка? Джек хэндл терьер? Джек рэббит терьер? Горячо. Я знаю, что горячо…» И в таком вот духе. Почему? Думаю, что слишком ненавидел эту маленькую тварь. Эту тявкающую крысу. Этот покрытый шерстью сральный агрегат. Я возненавидел его с того самого момента, как впервые увидел. Вот так. Я сказал, и рад этому. Только знаете, что? Френк отвечал мне тем же. Ненависть с первого взгляда.

Вы все знаете, что некоторые люди учат собак приносить тапочки. Френк мне тапочек не приносил, зато блевал в них. Да. Первый раз, когда он это проделал, я влез правой ногой прямо в блевотину. Все равно, что сунул ее в теплую тапиоку, в которой попадались особо большие комки. Хотя я его не видел, готов поклясться, что он ждал у двери спальни, пока не заметил меня, отирался у двери, а потом юркнул в спальню, разгрузился в мой правый шлепанец, а потом спрятался под кровать, чтобы насладиться спектаклем. Иначе его блевотина не была бы теплой. Гребаная псина. Лучший друг человека, черт бы его побрал. Я хотел тут же сдать его на живодерню, уже взял поводок и все такое, но Лулу закатила жуткий скандал. Можно было подумать, что она пришла и увидела, как я стараюсь напоить эту скотину жидкостью для мытья посуды.

«Если ты отведешь Френка на живодерню, ты можешь отвести туда и меня, — говорит она и начинает плакать. — Как ты думаешь о нем, так ты думаешь и обо мне. Дорогой, мы — помехи, от которых ты хочешь избавиться. И это чистая правда», — она говорила, говорила и говорила.

«Он наблевал в мой шлепанец», — отвечаю я.

«Собака наблевала в его шлепанец, поэтому он сошел с ума, — говорит она. — О, сладенький, если бы ты мог себя слышать!»

«Слушай, а ты сунь голую ногу в шлепанец, полный собачьей блевотины, а потом я посмотрю, что ты скажешь», — тут я уже, сами понимаете, разозлился.

— Только злиться на Лулу, все равно, что ссать против ветра. Обычно, если у тебя король, то у нее туз. Если у тебя туз, то у нее джокер. Опять же, эта женщина наливалась злостью быстрее кого угодно. Если что-то случалось и ты раздражался, она злилась. Если ты злился, она приходила в ярость. Если ты приходил в ярость, она выходила из себя. Если ты выходил из себя, она взрывалась, как гребаная атомная бомба, оставляя за собой выжженную землю. Так что доходить до такого смысла не было. Но беда заключалась в том, что практически всякий раз, когда у нас начиналась ссора, я об этом забывал.

Она говорит: «О, дорогой. Бедный мальчик сунул ножку в шлепанец и нащупал капельку слюны», — я попытался перебить ее, сказать, что слюна — она жидкая, в слюне комков не бывает, но Красотка-Лулу не дала мне и слова вымолвить. К тому моменту она уже набрала ход и тараторила, как пулемет.

«Позволь мне кое-что тебе сказать, сладенький, — выпаливает она. — Капелька слюны в твоем шлепанце — это ерунда. Вы, мужчины, меня достали. Попытайся представить себя на месте женщины, а? Попытайся представить себе, что это ты лежишь внизу и тебе в поясницу упирается вылезшая из матраса пружина, или как ты идешь ночью в туалет, а мужчина не поднял сидения, и ты плюхаешься задом в холодную воду. Приятное такое ночное купание. Да и воду, естественно, не спускали, потому что мужчины думают, что Фея Мочи приходит где-нибудь в два часа ночи и прибирается за ними. Сидишь значит, задницей в моче, а потом понимаешь, что и ноги у тебя уже далеко не сухие, просто плавают в „Скуэрте“. Почему-то мужчины не знают, что делать со своим концом, когда справляют большую нужду. Пьяные или трезвые, они умудряются залить весь чертов пол еще до того, как начинают срать. Всю жизнь я с этим живу, сладенький — отец, четверо братьев, первый муж, несколько сожителей, до которых тебе нет никакого дела… а ты готов послать бедного Френка в газовую камеру только потому, что он случайно чуть срыгнул слюной в твой шлепанец».

«Мой отороченный мехом шлепанец, — говорю я ей, но это уже отступление. Живя с Лулу, и это я могу поставить себе в заслугу, я научился не тратить силы и нервы попусту. Признавал свое поражение, если шансов на победу не было. Так что не собирался говорить ей, хотя не сомневался, мог дать руку на отсечение, что он ссал на мое нижнее белье, если, уходя на работу, я забывал бросить его в корзинку для грязного и оставлял на полу. Она могла разбрасывать свои бюстгальтеры и трусики от ада до Гарварда, и разбрасывала, а вот если я оставлял мои носки в углу, то, возвращаясь с работы, находил, что этот чертов терьер устраивал им лимонадный душ. А если б я ей такое сказал? Она бы отправила меня к психиатру. Отправила бы, даже зная, что это правда. А все дело в том, что не желала она воспринимать мои слова всерьез. Она любила Френка, видите ли, а Френк любил ее. Прямо-таки Ромео и Джульетта или Рокки и Адриан.

Френк подходил к ее креслу, когда мы смотрели телевизор, ложился на пол, клал морду на ее шлепанец. Вот так и лежал весь вечер, глядя на нее снизу вверх, такой нежный и любящий, повернувшись задом ко мне, и если ему случалось пернуть, газовое облако полностью доставалось моему носу. Он любил ее, а она — его. Почему? Бог знает. Любовь — это загадка для всех, кроме, полагаю, поэтов, но никто в здравом уме не может понять, что они о ней пишут. Я думаю, большинство из них тоже не может, во всяком случае, в те редкие моменты, когда они просыпаются и чуют запах кофе.

Но Красотка-Лулу дарила мне собаку не для того, чтобы оставить ее себе, я хочу, чтобы с этим все было ясно. Я знаю, что некоторые люди именно так и поступают: муж везет жену в Майами, потому что хочет побывать там, или жена покупает мужу «НордикТрэк», придя к выводу, что тому надо согнать живот, но это не тот случай. Поначалу мы были безумно влюблены друг в друга. Я знал, что кроме нее мне никто не нужен, и мог поклясться, что она испытывала те же чувства. Нет, она подарила мне пса, потому что я всегда заливался смехом, когда видел такого же во «Фрейсиере». Она не знала, что Френк влюбится в нее, а она в него, не знала, что пес безумно возненавидит меня и будет блевать в мой шлепанец и жевать занавески в спальне с моей стороны кровати.

Л. Т. оглядывал улыбающихся слушателей, сам не улыбался, зато понимающе закатывал глаза, и все смеялись, ожидая не менее забавного продолжения. Смеялся и я, чаще всего смеялся, хотя и знал о Человеке-Топоре.

— Никогда раньше ненависти ко мне никто не питал, — обрывал паузу Л. Т., — ни человек, ни животное, поэтому поведение Френка меня это расстраивало. Сильно расстраивало. Я пытался наладить с ним отношения, сначала ради себя, потом потому, что его подарила мне она, но ничего путного не выходило. Уже потом я прочитал… думаю, в «Дорогой Эбби», что домашнее животное — худший подарок, какой только можно сделать человеку, и я полностью с этим согласен. Я хочу сказать, даже если вам нравится зверушка и зверушке нравитесь вы, подумайте о том, что означает такой подарок. «Дорогой, я делаю тебе замечательный подарок, это машина, которая с одного конца ест, а с другого срет, работать будет лет пятнадцать, может, чуть меньше или больше, так что веселого тебе гребаного Рождества». Но об этом вы задумываетесь только потом, да и то не всегда. Вы понимаете, о чем я?

Я думаю, мы оба старались, как могли, Френк и я. В конце концов, пусть мы терпеть не могли друг друга, любили-то мы одну женщину, Красотку-Лулу. Вот почему, я думаю, пусть он, случалось и рычал на меня, если я сидел рядом с ней на диване, когда мы смотрели сериал «Мерфи Браун» или какой-нибудь фильм, или что-то еще, но никогда не кусал. Однако, и это рычание сводило с ума. Это ж какая наглость, жалкий шерстяной мешок с глазками рычит на меня в моем собственном доме.

«Ты послушай его, — говорил я Лулу, — он на меня рычит».

Она гладила терьера по голове, меня так ласково не гладила никогда, разве что после тройки стаканчиков, и говорила, что он по-собачьи мурлычет. И вот что я вам скажу, я не пытался погладить его в ее отсутствие. Несколько раз кормил, никогда не пинал (хотя иной раз очень хотелось, не хочу быть лгуном, утверждая обратное), но не пытался погладить его. Я думаю, он бы меня кусанул, и тогда мы бы с ним схватились. Мы напоминали двух парней, живущих с одной красивой женщиной. Menage a trois, как они называют это в «Пентхаузе». Мы оба любим ее, она любит нас обоих, но с течением времени я начинаю замечать, что весы качнулись и она начинает любить Френка больше, чем меня. Может, потому, что Френк никогда не оговаривается и не блюет в ее шлепанцы, да и с Френком сидение на унитазе всегда остается сухим, потому он справляет нужду вне дома. Если, конечно, я не оставляю трусы по полу в ванной или у кровати.

В этот момент Л. Т. обычно допивал ледяной кофе из термоса, щелкал пальцами. Сие означало, что первое действие закончилось и он переходит ко второму.

— Так в вот, в один прекрасный день мы с Лулу едем в торговый центр. Просто погулять по нему, как часто делают люди. Вы знаете. Проходим мимо зоомагазина, рядом с секцией «Джей-Си Пенни», и видим толпу у витрины. «Давай посмотрим», — говорит Лулу, и мы проталкиваемся к витрине.

За ней — искусственное дерево с голыми ветвями и искусственный газон, «АстроТурф», вокруг него. И сиамские котята, штук шесть, гоняются друг за другом по газону, лазают по дереву, бьют лапками по ушам.

«Ой, ну какие же они лапулечки! — восклицает Лулу. — Ну до чего же миленькие! Посмотри, сладенький, посмотри!»

«Я смотрю», — отвечаю я и думаю, что только что нашел подарок Лулу на годовщину нашей свадьбы. Чему очень порадовался. Потому что хотел подарить ей что-то особенное, поразить ее, расположить к себе, поскольку в последний год наши отношения определенно испортились. Я подумал о Френке, но особо беспокоиться из-за него не стал: кошки и собаки всегда дерутся в мультфильмах, а в реальной жизни ладят, я это знал по собственному опыту. Ладят куда лучше, чем люди. Особенно, если на улице холодно.

Короче, я купил одного котенка и подарил Лулу на годовщину нашей свадьбы. Надел киске бархатный воротник, прикрепил к нему белый прямоугольник с надписью: «ПРИВЕТ, я — ЛЮСИ. Пришла с любовью от Л. Т. Поздравляю со счастливой второй годовщиной!»

Вы, должно быть, догадываетесь, что я вам сейчас скажу, не так ли? Конечно. Получился такой вариант, что и с Френком, только наоборот. Поначалу я радовался Френку, как свинья — грязи, и Красотка-Лулу точно также радовалась Люси. Держала ее на над головой, сюсюкала с ней: «Ах ты моя маленькая, ах мы моя красотулечка, ах ты моя славненькая…» — в все в таком роде. Пока Люси не мяукнула и не маханула лапкой по носу Лулу. С выпущенными когтями. А потом убежала и спряталась под кухонным столом. Лулу попыталась обратить все в шутку, сказала, что ничего более забавного с ней не случалось, кто бы мог подумать, что у котенка такие острые коготки, но я-то видел, что она обиделась.

А тут появился Френк. Он спал в нашей комнате, у изножия на ее половине кровати, но Лулу вскрикнула, когда Люси оцарапала ей нос, вот он и спустился вниз, чтобы посмотреть, с чего весь сыр-бор.

Сразу заметил Люси под столом и направился к ней, нюхая линолеум.

«Останови их, дорогой, останови их, Эл-ти, она передерутся, — говорит Красотка-Лулу. — Френк ее убьет».

«Дадим им минутку, — отвечаю я. — Поглядим, что из этого выйдет».

— Люси выгнула спину, как делают все кошки, но не сдвинулась с места, наблюдая на его приближением. Лулу двинулась вперед, хотела встать между ними, словно не услышала моих слов (Лулу слушала, но не слышала, это особенность многих женщин), но взял ее за руку и удержал. Лучше всего сразу предоставить им возможность решить все вопросы. Оптимальный вариант. И самый быстрый.

Так вот, Френк подошел к столу, сунул под него нос, из горла вырвалось глухое рычание. «Пусти меня, Эл-ти. Я должна ее взять, — говорит Красотка-Лулу. — Френк на нее рычит».

«Нет, не рычит, — отвечаю я. — Просто мурлычет по-собачьи. Я это знаю. Точно также он мурлычет на меня, когда мы смотрим телевизор».

— Она бросила на меня взгляд, от которого закипела бы вода, но больше ничего не сказала. Если за три года нашей совместной жизни последние слово и оставалось за мной, то лишь в спорах насчет Френка и Суки-Люси. Странно, но это так. По любому другому вопросу Лулу знала, чем меня срезать. А вот когда дело касалось домашних животных, ей вдруг не хватало слов. И ее это просто бесило.

Френк сунулся глубже под стол, и Люси ударила его лапкой по носу, только когти на этот раз убрала. Я подумал, что Френк тотчас бросится на нее, но он не бросился. Лишь гавкнул и отвернулся. Не испугался, скорее подумал: «Ладно, теперь понятно, с чего столько шума». Направился в гостиную и улегся перед телевизором.

Эта стычка так осталась единственной. Они разделили территорию, примерно так же, как разделили ее мы с Лулу в последний год нашей совместной жизни, когда отношения у нас совсем разладились. Спальня принадлежала Френку и Лулу; кухня — мне и Люси, только к Рождеству Красотка-Лулу называла ее исключительно Сука-Люси, гостиная считалась нейтральной территорией. Именно там в последний год мы четверо и проводили вечера. Сука-Люси у меня на коленях, Френк — положив морду на шлепанец Лулу, я и Лулу на диване, она читала книгу, я смотрел «Колесо фортуны» или «Жизнь богатых и знаменитых. Красотка-Лулу еще называла эту передачу „Жизнь богатых и гологрудых“.

Кошка не захотела иметь с ней ничего общего, с первого дня. Френк… иной раз у меня все-таки создавалось ощущение, что Френк по крайней мере пытается со мной ладить. Конечно, потом его истинная натура давала о себе знать и он мог сжевать мой шлепанец или помочиться на мое нижнее белье, но иной раз он вроде бы прилагал усилия для того, чтобы жить со мной дружно. Мог лизнуть мне руку, улыбнуться. Особенно, если я ел что-то вкусненькое и ему тоже хотелось получить кусочек.

Кошки — они другие. Кошка не меняет отношение к человеку, даже если такое изменение в ее интересах. Кошка не может лицемерить. Если бы в проповедниках было больше кошачьего, Америка давно бы вновь стала религиозной страной. Если кошка любит тебя, ты это знаешь. Если не любит — тоже знаешь. Сука-Люси никогда не любила Лулу, ни одной секунды, и с самого начала однозначно дала это понять. Если я собирался покормить Люси, она терлась о мои ноги, мурлыкала, пока я накладывал еду в миску. Если Лулу кормила ее, Люси сидела вдалеке, у холодильника, и наблюдала за ней. Не подходила к миске, пока Лулу не ретировалась из кухни. Лулу это выводило из себя. «Эта кошка думает, что она — царица Савская, — говорила Лулу. К тому времени она больше не сюсюкала с Люси. И не брала на руки. А если брала, дело заканчивалось царапиной, не на носу, так на запястье.

Я пытался прикидываться, что люблю Френка, и Лулу пыталась прикидываться, что любит Люси, но Лулу перестала прикидываться гораздо раньше меня. Наверное, ни одна из них, ни женщина, ни кошка, не хотели лицемерить. Я не думаю, что Люси стала причиной отъезда Лулу, черт, я знаю, что это не так, но уверен, что Люси помогла Красотке-Лулу принять окончательное решение. Домашние животные живут долго, вы знаете. Поэтому подарок, который я преподнес жене на вторую годовщину нашей свадьбы, мог стать соломинкой, переломившей спину верблюду. Скажите это дорогой Эбби!

Особенно доставала Лулу кошачья болтовня. Она терпеть этого не могла. Как-то вечером Красотка-Лулу говорит мне: «Если эта кошка не перестанет мяукать, я запущу в нее энциклопедией».

«Она не мяукает, — отвечаю я. — Болтает».

«Ладно, тогда я хочу, чтобы она перестала болтать».

И тут же Люси запрыгнула мне на колени и перестала мяукать. Тихонько сидела, только откуда-то из горла доносилась едва слышное мурлыканье, от удовольствия, потому что я чесал ее между ушами, как ей нравилось. В этот момент я случайно поднял голову. Лулу тут же уткнулась в книгу, но на мгновение я перехватил ее взгляд. И увидел в нем жгучую ненависть. Не ко мне. К Суке-Люси. Запустить в кошку энциклопедию? По ее взгляду чувствовалось, что она с удовольствие засунула бы Люси между двух энциклопедий и попрыгала бы на верхней, выдавив из бедняжки кишки.

Иногда Лулу приходила на кухню, заставала кошку на столе и сгоняла ее. Как-то я спросил ее, видела ли она хоть раз, чтобы я сгонял Френка с кровати. Он часто туда залезал, только на ее половину и уставлять завитки белых волос. Едва я произнес эти слова, Лулу ухмыльнулась. Вернее, оскалилась. «Если попытаешься, то останешься без пальца, а то и без трех», — говорит она.

Случалось, что Люси действительно превращалась в Суку-Люси. Кошки легко поддаются переменам настроения, иной раз в них просто вселяется бес. Любой, у кого жила кошка, вам это скажет. В такие моменты глаза у них становятся большими, загораются, хвост поднимается трубой, они начинают носиться по дому. Бывает, поднимаются на задние лапы, передними машут перед собой, словно сражаются с кем-то, невидимым человеческому глазу. Люси такое выкинула, когда ей исполнился год… где-то за три недели до того дня, как я вернулся домой и не нашел там Красотку-Лулу.

Люси выбежала из кухни, заскользила по деревянному полу, перепрыгнула через Френка и полезла по занавеске в гостиной. Само собой, оставляя дырки от когтей. Угнездилась на карнизе, оглядывая комнату синими глазами, большущими и дикими, а кончик ее хвоста мотался из стороны в сторону.

Френк только раз подпрыгнул от неожиданности и вновь улегся мордой на шлепанец Красотки-Лулу, но саму Лулу, которая зачиталась книгой, кошка перепугала до смерти, и когда она посмотрела вверх, на Люси, в ее взгляде вновь читалась неприкрытая ненависть.

«С меня хватит, — отчеканила она. — Это уже переходит все границы. Мы должны найти хороший дом для этой маленькой синеглазой сучки. А если нам не хватит ума, чтобы сбыть кому-нибудь чистокровную сиамскую кошку, придется сдать ее в питомник. Я ее проделками сыта по горло».

«Это ты о чем?» — спрашиваю я.

«Ты что, слепой? — отвечает она мне. — Посмотри, что она сделала с занавесками. В них теперь больше дыр, чем в решете».

«Ты хочешь посмотреть на занавеску с дырами? Так чего бы тебе не подняться в спальню и не взглянуть на ту, что с моей стороны кровати? Внизу дыр выше крыши. Занавеска вся изжевана».

«Тут другое, — она сверлит меня взглядом. — Тут другое и ты это знаешь».

— Но в этом вопросе я не собирался ей уступать. Не собирался, и все тут. «Ты говоришь, что тут другое, только по одной причине. Ты любишь пса, которого подарила мне, и не любишь кошку, которую я подарил тебе. Но вот что я вам скажу, миссис Девитт. Если во вторник вы отведете кошку в кошачий питомник за то, что она подрала занавески в гостиной, гарантирую вам, что в среду я отведу пса в собачий питомник за то, что он сжевал занавеску в спальне. Это понятно?»

Она посмотрела на меня и заплакала. Бросила в меня книгу и сказала, что я мерзавец. Злобный мерзавец. Я попытался взять ее за руку, чтобы она задержалась и дала мне возможность помириться с ней, если была возможность помириться, не сдавая своих позиций, а в этот раз я сдавать их не собирался, но она вырвал руку из моих и выбежала из гостиной. Френк побежал следом. Они поднялись наверх, дверь спальни с треском захлопнулась.

Я выждал полчаса, чтобы она успокоилась. Потом поднялся наверх. Наткнулся на закрытую дверь. Когда начал открывать ее, дверь уперлась в лежащего на полу Френка. Я мог бы сдвинуть его, особого труда это не составляло. Но он зарычал. Злобно зарычал, друзья мои, мурлыканьем там и не пахло. Если бы я вошел в спальню, уверен, что он попытался бы вцепиться в мое мужское достоинство. В ту ночь я спал на диване. Первый раз.

Месяцем позже, даже раньше, она уехала.

Если Л. Т. правильно рассчитывал время (а обычно так и случалось, сказывалась долгая практика), именно в это время раздавался звонок, извещающий об окончании перерыва на «Мясоперерабатывающем заводе Геппертона» в Эймсе, штат Айова, отсекая вопросы новичков (ветераны знали эту историю… и понимали, что вопросов лучше не задавать) насчет того, помирились ли Л. Т. и Красотка-Лулу, если нет, знает ли он, где она сейчас, и, самое главное, по-прежнему ли она и Френк неразлучны. Но звонок, возмещающий об окончании обеденного перерыва — лучший способ отсечь неприятные вопросы.

— Эта история, — говорил Л. Т., укладывая термос в сумку, поднимаясь и потягиваясь, — позволила мне сформулировать Первый постулат теории домашних любимцев Девитта.

Тут уж все головы поворачивались к нему, как повернулась моя, когда я впервые услышал эту высокопарную фразу. Но потом все испытывали разочарование, я — не исключение, потому что такая история заслуживала лучшей ударной фразы, однако, Л. Т. ее не менял.

— Если ваши кошка и собака ладят лучше, чем вы и ваша жена, не удивляйтесь, что как-то вечером, вернувшись с работы, вы найдете дома не жену, а записку на дверце холодильника, начинающуюся словами: «Дорогой Джон…»

Как я и говорил, он часто рассказывал эту историю, а однажды вечером, когда пришел ко мне домой на обед, рассказал моей жене и ее сестре. Моя жена пригласила Холли, которая развелась два года тому назад, чтобы обеспечить баланс между мальчиками и девочками. Я уверен, что причина именно в этом, потому что Рослин никогда не жаловала Л. Т. Девитта. Большинству людей он нравился, большинство людей относилось к нему, как руки относятся к теплой воде, но Рослин отличалась от большинства. Не понравилась ей и история о записке на дверце холодильника и домашних животных… я мог сказать, что не понравилась, хотя она и смеялась, где следовало. Холли… черт, не знаю. Я никогда не мог сказать, о чем думает эта женщина. Главным образом, сидит, сложив руки на коленях, и улыбается, как Мона Лиза. За тот раз вина лежала на мне, признаю. Л. Т. не хотел рассказывать эту историю, но я его все время подзуживал, потому что за столом повисла тишина, нарушаемая только стуком столовых приборов да звяканьем бокалов, и я буквально ощущал на себе идущие от моей жены волны неприязни к Л. Т. А если уж Л. Т. чувствовал нелюбовь Джек расселл терьера, отношение моей жены не могло составить для него тайны. Я так, во всяком случае, полагал.

Вот он и рассказал, в основном, чтобы доставить мне удовольствие, и в нужных местах закатывал глаза, словно говоря: «Господи, она обвела меня вокруг пальца, не так ли?» — и моя жена смеялась, где от нее ждали смеха, только смех этот был таким же фальшивым, как деньги в «Монополии», а Холли улыбалась улыбкой Моны Лизы и не поднимала глаз. В остальном обед прошел нормально, потом Л. Т. поблагодарил Рослин за «ну очень вкусную еду», а Рослин сказала, что он заходил в любое время, потому что ей и мне приятна такая компания. Она, конечно лгала, но я сомневаюсь, чтобы хоть за одним обедом в истории человечества обошлось без лжи. В общем, все шло хорошо, во всяком случае, до того момента, как я повез его домой и Л. Т. заговорил о том, что через неделю или около того исполнится год, как Красотка-Лулу ушла от него, то есть наступит четвертая годовщина их свадьбы, не круглая еще дата, но все-таки. Потом сказал, что мать Красотки-Лулу, в доме которой она так и не появилась, собирается поставить дочери памятник на кладбище. «Миссис Симмс говорит, что мы должны считать ее мертвой», — и после этих слов Л. Т. разрыдался. Меня это настолько поразило, что я едва не съехал в кювет.

Он так рыдал, что я, после того, как пришел в себя и выровнял автомобиль, подумал, что его хватит удар или лопнет какая-нибудь артерия. Его мотало из стороны в сторону, он лупил ладонями, хорошо, что не кулаками, по приборному щитку. Словно внутри развязался какой-то узел. Наконец, я свернул на обочину, начал похлопывать его по плечу, успокаивать. Сквозь рубашку чувствовал, какая горячая у него кожа, в нем словно пылал жаркий костер.

— Успокойся, Эл-ти. Не надо так убиваться, — говорил я.

— Мне так ее недостает, — говорил он всхлипывая, сквозь слезы, и я с трудом разбирал слова. — Чертовски недостает. Я возвращаюсь домой, а там нет никого, кроме кошки, которая плачет и плачет, и скоро я тоже начинаю плакать, пока наполняю миску тем дерьмом, которое она ест.

Он повернул ко мне красное, мокрое от слез лицо. Мне ужасно хотелось отвести глаза, но я чувствовал, что нельзя, надо смотреть. Кто, в конце концов, уговорил его вновь рассказать историю о Люси, Френке и записке под магнитом на дверце холодильника. Не Майк Уоллес и не Дэн Ратер, это точно. Поэтому я не отводил глаз. Не решался обнять его, боялся, что он заразит меня своими слезами и я тоже заплачу, но продолжал похлопывать его по плечу.

— Я думаю, она жива, вот что я думаю, — голос немного окреп, но уверенности в нем, конечно же не чувствовалось. Он говорил не о том, во что верил. В его словах слышалось другое: во что ему хотелось верить. Двух мнений тут быть не могло.

— Ты имеешь полное право в это верить, — ответил я. — Нет закона, который это запрещает, не так ли? В конце концов, ее тело не нашли.

— Мне хочется думать, что она сейчас где-нибудь в Неваде, поет в каком-то маленьком отеле-казино, — вздохнул он. — Не в Вегасе или Рено, в больших городах ей на сцену не прорваться, но вот в Уиннемакке или Эли… почему нет? В одном из таких мест. Она просто увидела объявление «ТРЕБУЕТСЯ ПЕВИЦА», и решила не ехать к матери. Черт, да они все равно никогда не ладили, так, во всяком случае, говорила Лу. А петь она, знаешь ли, умеет. Не знаю, слышал ли ты, как она поет, но умеет. Когда я впервые увидел ее, она пела в баре отеля «Марриот». В Колумбусе, штат Огайо. Или, есть другая возможность…

Он помолчал, потом продолжил, понизив голос.

— Проституция в Неваде узаконена, знаешь ли. Не во всех административных округах, но в большинстве. Она может работать в одном из трейлеров «Зеленый фонарь» или на ранчо «Мустанг». Многие женщины в душе проститутки. Лу — точно. Я не говорю, что она гуляла от меня и спала с кем-то еще, но я знаю. Она… да, вполне возможно, что она в одном из этих мест.

Он замолчал, взгляд его устремился в далекое далеко, должно быть, он представил себе Красотку-Лулу на кровати в дальней комнатке невадского борделя на колесах, Красотку-Лулу в одних чулках, ублажающего какого-то кобеля под голоса Стива Эрла и «Дьюкс», поющих «Шесть дней в дороге» или под доносящейся из телевизора мелодии «Голливудских сквайров». Красотка-Лулу — проститутка, не покойница, а автомобиль, найденный на обочине, маленький «субару», купленный ею до свадьбы, ничего не значит.

— Я могу в это поверить, если захочу, — он вытер мокрые глаза внутренней стороной запястий.

— Конечно, — кивнул я, — и правильно, Эл-ти, — думая при этом о том, чтобы сказали бы улыбающиеся мужчины, слушавшие его историю за обедом, если увидели сейчас этого человека с бледными щеками, покрасневшими глазами и горячей кожей.

— Черт, я в это верю, — он помолчал, потом повторил. — Я в это верю.

Когда я вернулся, Рослин уже легла в постель, с книгой в руке и укрывшись по грудь. Холли уехала домой, пока я отвозил Л. Т. Рослин пребывала в плохом настроении, о чем меня достаточно скоро известила. Женщина с улыбкой Моны Лизы прониклась к моему другу. Чуть ли не влюбилась в него. Чего моя жена решительно не одобрила.

— Как он остался без водительского удостоверения? — спросила она и добавила, не ожидая ответа. — Сел за руль выпивши, да?

— Естественно, — я плюхнулся на кровать со своей стороны. Снял туфли. — Но это было шесть месяцев тому назад, и если он продержится еще два, то удостоверение ему вернут. Я думаю, он продержится. Ходит на заседания «Анонимных алкоголиков».

Жена что-то буркнула, мои слова впечатления на нее не произвели. Я снял рубашку, понюхал подмышки, повесил в шкаф. Носил-то ее не больше двух часов, только за обедом.

— Знаешь, я никак не могу понять, почему полиция не пригляделась к нему повнимательнее после исчезновения его жены.

— Они задали ему несколько вопросов, — ответил я, — то только для того, чтобы собрать максимально подробную информацию. О том, что он мог это сделать, не было и речи, Рослин. Его никто не подозревал.

— И ты уверен, что это правильно.

— Да, уверен. Я кое-что знаю. Красотка-Лулу позвонила своей матери из отеля в Восточном Колорадо в день отъезда, позвонила на следующий день из Солт-Лейк-Сити. С ней все было в порядке. Эти звонки пришлись на рабочие дни, и Эл-ти провел их на заводе. Работал он и в тот день, когда они нашли ее автомобиль, припаркованный на дороге к ранчо неподалеку от Кейлайнта. И если у Эл-ти нет волшебного средства транспортировки, которое может в мгновение ока переносить его из одного места в другое, он ее не убивал. А кроме того, он и не мог ее убить. Потому что любил.

Рослин хмыкнула. Иной раз эта издавала этот отвратительный звук скептицизма. Даже после почти тридцати лет совместной жизни звук этот вызывает у меня желание повернуться к ней и наорать, требуя, что она отказалась, наконец, от этой мерзкой привычки. Или озвучивала свои мысли, или молчала в тряпочку. Я даже подумал, а не рассказать ли ей о том, как плакал Л. Т., как скопившееся напряжение вырвалось наружу слезами и рыданиями. Подумал, но не рассказал. Женщины не доверяют слезам мужчин. Они могут утверждать обратное, но глубоко внутри не доверяют слезам мужчин.

— Может, тебе самой позвонить в полицию? — предложил я. — Высказать свое компетентное мнение. Указать, что они упустили. Как Анджела Лэндсбюри в «Она написала убийство».

Я улегся в постель. Она выключила свет. Мы полежали в темноте. Заговорила она уже мягче.

— Мне он не нравится. Вот и все. Не нравится и никогда не нравился.

— Да, — вздохнул я. — Думаю, с этим все ясно.

— И мне не нравилось, как он смотрел на Холли.

Последнее означало, как я потом выяснил, что ей не нравилось, как Холли смотрела на него. Когда отрывала взгляд от тарелки.

— Я бы предпочла, чтобы ты не приглашал его на обед.

Я молчал. Время позднее. Я устал. День выдался трудным, вечер — тоже, вот я и устал. И меньше всего мне хотелось ссориться с женой, когда я едва шевелился от усталости, а ее что-то тревожило. Такие ссоры обычно заканчивались тем, что одному приходилось проводить ночь на диване. И был лишь единственный способ избежать ссоры: молчать. В семейных отношениях слова, что дождь. Семейные отношения — территория, изрезанная сухими речными руслами, которые в мгновения ока могут превратиться в бурные потоки. Психоаналитики верят в болтовню, свободный поток сознания, но большинство из них разведены или голубые. Именно молчание залог крепости семейных отношений.

Молчание.

Какое-то время спустя моя вторая половина повернулась ко мне спиной, тем самым давая понять, что день для нее закончился. Я еще какое-то время лежал без сна, думая о запыленном маленьком автомобиле, возможно, когда-то белым, припаркованном на дороге к ранчо в невадской пустыне неподалеку от Кейлайнта. Дверца со стороны водителя открыта, зеркало заднего обзора вырвано с мясом и лежит на полу, переднее сидение залито кровью и порвано дикими животными, которые залезали в кабину, чтобы посмотреть, что к чему, может и попробовать обивку на вкус.

Некий мужчина, во всяком случае, полиция считала, что это мужчина, убил в той части Америки пятерых женщин, пятерых женщин за три года, которые Л. Т. прожил с Красоткой-Лулу. Четыре из этих пяти женщин оказывались там проездом. Каким-то образом он останавливал их, вытаскивал из автомобиля, насиловал, расчленял топором и оставлял за холмом или двумя от дороги на съедение стервятникам, воронам и ласкам. Пятой стала пожилая жена ранчера. Полиция называла убийцу Человек-Топор. Когда я это пишу, Человек-Топор по-прежнему не пойман. Но больше он никого не убивал. Если Синтия Красотка-Лулу Симмс Девитт — шестая жертва Человека-Топора, она же и последняя, на текущий момент. Однако, по-прежнему не снят вопрос, была она шестой жертвой или нет. Если большинство отвечают на него утвердительно, то некоторые, скажем Л. Т., продолжают надеяться на лучшее.

Дело в том, что кровь, обнаруженная на переднем сидении, принадлежала не человеку. Эксперты управления полиции Невады установили это меньше чем за пять часов. Ранчер, который нашел «субару» Красотки-Лулу, увидел стаю ворон, кружившую в полумиле от того места, где стоял автомобиль. Пройдя эти полмили, он нашел не расчлененную женщину, а расчлененную собаку. От нее остались лишь зубы да несколько косточек. Хищники и стервятники славно потрудились в этот день, да и с самого начала мяса в Джек расселл терьере было немного. Человек-Топор разделался с Френком, а вот судьба Красотки-Лулу осталась неизвестной.

Возможно, думал я, она действительно жива. Поет «Завяжи желтую ленточку» в ресторане «Тюрьма» в Эли или «Передай записку Майклу» в «Розе Санта-Фе» в Готорне. Вместе с инструментальным оркестром из трех человек. Старики стараются выглядеть моложе в красных жилетках и черных вязаных галстуках. А может, она отсасывает у ковбоев автострад в Остине или Уэндовере, наклоняясь вперед, пока груди не вдавливаются в бедра, под календарем с тюльпанами из Голландии, хватаясь руками все за новые дряблые ягодицы, думая о том, что посмотреть вечером по телевизору, после того, как закончится ее смена. Возможно, она просто съехала с шоссе, оставила автомобиль и ушла. С людьми такое случается. Я знаю, да и вы, возможно, тоже. Некоторые плюют на все и уходят. Может, она даже оставила Френка в автомобиле, предполагая, что кто-то найдет его и поселит у себя, только первым к автомобилю подошел Человек-Топор и…

Но нет. Я встречался с Красоткой-Лулу и не могу представить себе, что она оставила собаку в закрытом автомобиле под жарким солнцем пустыни, где она могла изжариться живьем или умереть от голода. Особенно собаку, которую она любила без памяти. Френка. Нет, Л. Т. ничего не преувеличивал, я видел их вдвоем и знаю.

Возможно, она действительно жива. Тела не нашли, так что Л. Т. где-то прав. Но я никак не могу соотнести живую Красотку-Лулу с автомобилем, который стоит на обочине сельской дороги с распахнутой дверцей и отломанным зеркалом заднего обзора, и останками собаки, обглоданными воронами и лежащими за двумя холмами от автомобиля. Не доходит до меня, каким образом Красотка-Лулу могла попасть из-под Кейлайнта в другое место, где она поет, или пляшет, или отсасывает у дальнобойщиков, сменившая имя, перечеркнувшая прошлую жизнь. Но сие не означает, что такого не может быть. Как я и говорил Л. Т., полиция не нашла ее тело, только автомобиль и останки собаки неподалеку от автомобиля. Сама Красотка-Лулу может быть, где угодно. Это видит и слепой.

Я не мог заснуть, мне захотелось пить. Я вылез из кровати, пошел в ванную, вынул зубные щетки из стакана, который мы держали на раковине. Наполнил стакан водой. Сел на опущенную крышку сидения унитаза, пил воду и думал о звуках, которые издают сиамские кошки, похожие на плач, о том, как приятно слышать эти звуки, если они тебе нравятся, возвращаясь домой с работы.