Террорист-демократ

Глава 5

Проснулся Карл от дикого скрежета, когда гидравлика пришла в движение и самолет разворачивался на взлетно-посадочной полосе. Так долго и беззаботно он никогда не спал в полете. Окончательно придя в себя, он почувствовал, что выспался и был в хорошем настроении оттого, что находился в пути, несмотря ни на что... Он ехал навстречу неизвестности, чему-то полностью противоположному последним месяцам, проведенным в аудиториях, в форме, которая теперь ему уже не понадобится.

Пока самолет подруливал к стоянке, Карл заметил на поле два-три американских военных самолета. Ведь Франкфурт-на-Майне, вспомнил он, не только один из крупнейших европейских аэропортов, но еще и военная база, одна из целей террористов.

В автобусе, следовавшем от самолета к зданию аэровокзала, он оценивал обстановку так, будто он сам был террористом. Если наносить удар здесь, то как это можно сделать?

Все вокруг усиленно охранялось. В готовности стояли два или три броневика, а на крыше аэровокзала он увидел двух охранников с автоматами. Атака внутри зала равнозначна самоубийству, и, как он помнил, европейские террористы этого избегали. Но для отчаянного человека все было возможно, тем более что взлетная полоса здесь хорошо просматривалась во всю длину. Нужно было только пройти расстояние в несколько сот метров. И "стингером" или в крайнем случае SAM-7 - SAM-7 сможет даже лучше сработать на таком коротком расстоянии - ничего не стоит сбить любой из американских военных самолетов. Попадание сразу после взлета может иметь самый разрушительный эффект, ведь заправленный самолет, упав на землю, превратится в гигантский огненный шар. Суматоха потом будет, конечно, невообразимая. Потребуется не больше трех боевиков, чтобы провести операцию, и они смогут благополучно скрыться, прежде чем эта удобная переносная ракета достигнет цели.

Почему террористы до сих пор не сообразили провести подобную операцию? Если это сравнить с беспорядочной стрельбой по толпе пассажиров, что было необычайно популярной тактикой, то использование ракеты имело несколько существенных преимуществ. Это была бы крупная диверсия, настоящая сенсация, широкая возможность для выбора цели и большая степень вероятности для самих террористов скрыться после атаки. Непонятно, почему они еще не попытались провернуть нечто подобное?

Неужели так сложно проникнуть на склад НАТО и выкрасть "стингер" или что-нибудь вроде этого? Нет, эту операцию возможно провести за более короткий срок. Почему нельзя в крайнем случае раздобыть SAM-7 на Ближнем Востоке? Слишком далеко и трудно перевезти контрабандой? Но ведь можно перевозить частями и в разное время.

Возможно, просто потому, что террористам не хватало технических навыков? Но для того чтобы с близкого расстояния сбить военный транспортный самолет переносной ракетой SAM, требовалось всего несколько дней тренировки. Любой американский военный аэродром в Европе может стать потенциальной мишенью на несколько недель, а времени, чтобы организовать контрмеры, потребуется столько, что можно сбить еще пять - десять самолетов. Почему никто из террористов не додумался до такого простого плана?

Карл очнулся от своих мыслей, прежде чем автобус достиг аэровокзала, и заметил на поле "мессершмитт" с крестами на крыльях, оставшийся, скорее всего, со времен второй мировой войны. В свое время "люфтваффе" имела базу во Франкфурте-на-Майне, и, наверное, самолет остался как памятник.

Никто, кроме Карла, не заметил ничего необычного на крыше аэровокзала. Автобус вплотную подъехал к входу на первом этаже, и его пассажиры растворились в огромном потоке, растекающемся по разным залам аэропорта.

Карл прошел в самый центр зала прилета. Он подумал, что в час пик - поздним утром или ранним вечером - тут может находиться одновременно семь или восемь тысяч человек. И если в этой людской толпе, спешащей мимо множества дверей, киосков и эскалаторов, появится террорист с автоматическим оружием, то ни одна разведка в мире не сможет предотвратить катастрофу.

Машинально он обратил внимание на покрытие в зале: через тонкую подошву легких ботинок прекрасно ощущался пупырчатый резиновый пол.

Его багаж - небольшая дорожная сумка - появился на транспортере первым. На паспортном контроле и на таможне на него не обратили особого внимания: спортивного вида молодой скандинав в свободной одежде - так его можно было описать. Как говорил Нэслюнд, немцы хотели его заполучить и сами должны были снабдить оружием, когда такая проблема возникнет.

Но они не сообщили, как произойдет встреча. А она могла произойти в любой момент здесь и даже по дороге в Бонн. Почему-то они хотели, чтобы Карл прилетел именно во Франкфурт и затем на экспрессе Люфтганзы добрался до Бонна, вместо того чтобы прибыть непосредственно в аэропорт Бонн - Кёльн. На то у них были, конечно, свои причины.

Карл наслаждался своим анонимным путешествием, чувствуя, что может раствориться в этом настоящем море иностранцев, где он никого не знал и его никто не знал, где можно было уверенно выдать себя за кого угодно. Его поездка предпринята по частному поручению, и это наполняло его почти пьянящей радостью.

Экспресс Люфтганзы был чрезвычайно элегантным поездом. Все было идеально, до блеска начищено, в вагоне-ресторане - белые скатерти и хорошо одетые официанты, которые сразу же предложили бесплатно бокал шампанского. Рядом на подносе Карл заметил батарею маленьких бутылок того шампанского, которое обычно подают в самолетах, - "Поммери", и он вежливо спросил, не найдется ли чего-нибудь типично немецкого, раз уж он сейчас в Германии. Официант с немецкой улыбкой предложил полбутылки лилового "Дайнхардс".

Он отдал должное французской кухне. Казалось, прошел только миг, и он снова оказался за столом, покрытым белой скатертью. А ведь по-настоящему Карл оценил европейскую кухню лишь спустя год после возвращения из Калифорнии. Дома он первое время продолжал питаться гамбургерами. Но сейчас ел птицу и пил божоле, и казалось, так и должно быть всегда.

Направляясь в свое купе, Карл бросил взгляд на пейзаж за окном и остановился пораженный, не в состоянии оторвать глаз. Казалось, такое можно увидеть только в кино. И вдруг он понял, что перед ним Рейнская долина.

Стоял декабрь, было пасмурно, земля казалась черно-бурой, и подпорки для кустов на виноградниках белели, как кресты на воинском кладбище; небо было серое, речная вода - коричневатая, голый лес - темно-серый и темно-коричневый. Впрочем, пейзаж был, пожалуй, немного мрачноват. Поезд проходил вдоль бесконечных маленьких немецких деревушек, разноцветные домики которых напоминали ему игрушечную железную дорогу его детства. А если представить себе пейзаж за окном в летних красках, то, безусловно, это было одно из красивейших мест Европы. Каждые три минуты возникал новый рейнский замок, восхитительный, как в сказке. Можно было легко представить себе рыцарей, ведьм и заточенных красавиц.

Карл вошел в купе и достал карту, которую прихватил в самолете. Поезд как раз проходил то место, где Мозель впадает в Рейн.

На минуту он задумался о своем положении в Германии. Он не любит немцев, плохо говорит по-немецки, понимая смысл, но не отдельные слова. Германия для него - это прежде всего фашизм. Его первое представление о немце - человек в полицейской форме с лающей овчаркой на поводке. Немецкие автомобили были тяжелыми, солидными, предназначенными для стариков. Немцы, если их рассматривать с лучшей стороны, - это своего рода американцы, но неуклюжие американцы. Если же посмотреть с другой - это люди шумные, упрямые, вульгарные, жирные и к тому же националисты.

Карлу пришлось сделать над собой усилие, чтобы припомнить и кое-что другое. В Германии были лучшие в мире пиво, рейнские и мозельские вина, тысячелетняя культура - вон сколько памятников видно даже из окна поезда. Он ценил немецкую музыку. Конечно, Германия не только страна овчарок, это страна Моцарта и Бетховена.

На другой стороне коричневой реки возник новый захватывающий пейзаж - они проезжали скалу Лорелеи. В ней не было ничего особенного, разве что флаг на вершине, а в остальном - обычный изгиб реки. Он порылся в памяти, вспоминая что-нибудь необычное, связанное с этим названием. Может быть, рейнское золото? Конечно, рейнское золото, спрятанное глубоко в скале Лорелеи и охраняемое Нибелунгами. Один из них выковал из этого золота кольцо, кольцо Нибелунгов.

Карл никогда особенно не восхищался Вагнером, и это была первая и пока единственная опера, которую он почувствовал. Поэтому он разозлился, что не сразу вспомнил ее.

В двух метрах от него в коридоре вагона стоял немец его возраста, в пенсне и тоже рассматривал вид за окном. Карл спросил, говорит ли он по-английски, и тот в ответ дружелюбно кивнул. Показав на удалявшуюся скалу, Карл спросил, не там ли было спрятано рейнское золото. Немец широко улыбнулся, сделал шаг вперед, открыл дверь в пустое купе, где ехал один Карл, и протянул руку для приветствия.

- Добро пожаловать в Федеративную Республику, граф Хамильтон. Давайте войдем и присядем на минутку.

Карл вошел в купе и сел, немец последовал за ним, прежде чем продолжить, закрыл дверь и немного церемонно сел напротив.

- Меня зовут Зигфрид Маак, Ведомство по охране конституции. После вашего вопроса о рейнском золоте "Зигфрид", возможно, звучит как шутка. Но я не виноват, меня действительно зовут Зигфрид. Боюсь, это будет менее удивительно, когда вы познакомитесь с моим шефом - его зовут Логе[2]. Чтобы сохранить стиль, нашу операцию следовало бы назвать "Сумерки богов".

Оба неожиданно рассмеялись, но потом возник напряженный момент, когда они оценивающе посмотрели друг на друга. Карл - потому, что перед ним был первый живой представитель Ведомства по охране конституции. Зигфрид Маак - потому, что видел наконец воочию этого человека, о котором они с шефом непрерывно думали в последние дни.

Карлу понравилось то, что он увидел. Зигфрид Маак вовсе не был похож на рычащего полицейского капрала с овчаркой, как рисовало немца его воображение.

У Зигфрида Маака сомнений было больше. Действительно ли этот любезный швед с мимическими морщинками вокруг глаз и широкой белозубой улыбкой был тем самым парнем, о котором говорилось в рапорте? Возможно ли, чтобы внешность была так обманчива?

- Если мы кончили шутить, - начал Карл, почувствовав, что пора перестать напряженно улыбаться, - то я бы хотел поинтересоваться, что мы будем делать, когда и как?

- В Бонне вы остановитесь в отеле "Штайгенбергер", мы заказали номер на ваше собственное имя. И мы встретимся сегодня вечером.

- Кто это "вы" и какие у вас обязанности? - быстро спросил Карл.

- Мы - это шеф и я. В мои функции входит быть вашим наставником во время подготовки, а затем, если операция состоится, - связным. Но к этому вопросу мы вернемся позднее, сегодня вечером. Сейчас я хочу убедиться, что мы прибываем без осложнений и в поезде нет ничего подозрительного. Увидимся вечером, до свидания.

Сказав это, Зигфрид Маак поднялся. Карл также встал и протянул руку. Они вновь одновременно почувствовали себя немного напряженно из-за своего официального поведения. Зигфрид Маак стремительно вышел из купе, аккуратно закрыв за собой дверь. Какое-то время Карл стоял неподвижно, отметив про себя, что немец только один раз произнес название отеля - "Штайгенбергер". Это, должно быть, известное название, и в спешке он полагал, что Карл сразу понял, о чем идет речь. Но Карл подумал, что довольно непрофессионально лишь один раз назвать место встречи.

В то самое мгновение, когда в голове у него созрел этот вывод, дверь открылась.

- Да, - сказал Зигфрид Маак с немного натянутой улыбкой, - отель называется "Штайгенбергер", надеюсь, вы запомнили.

- Да, запомнил, - ответил, улыбнувшись, Карл, и Зигфрид Маак снова исчез.

Минуту спустя Карл снова вышел в коридор, чтобы насладиться видом рейнских замков. Зигфрид Маак больше не появлялся.

Железнодорожный вокзал в Бонне оказался неожиданно маленьким. Такси стояли чередой, нужно было только перейти перрон, так что Карл, пройдя несколько метров, нырнул в машину. Шофер оказался турком, но название отеля понял сразу. Путь вначале пролегал через живописные, почти идиллические места маленького города. Внезапно машина остановилась перед железнодорожным переездом. Если Карл правильно понял брюзжание шофера, Бонн был единственной столицей в мире, где железная дорога проходит через центр города.

Отель "Штайгенбергер" по контрасту производил скорее мрачное впечатление. Шестнадцатиэтажный колосс с большим символом "Мерседеса" на крыше, недавно построенный, но не выглядевший современным. Похоже, отель был дорогим, но не роскошным.

С заказом было все в порядке, и, к своему удивлению, если не сказать восхищению, Карл заметил, что на карточке, которую держала в руках девушка-администратор, все его имена были написаны правильно.

Номер был на тринадцатом этаже, достаточно большой, с массивными коричневыми креслами и двумя кроватями под желтыми покрывалами в крупных цветах. Стены светло-желтые, на единственной картине изображен какой-то абстрактный крест. Было без двадцати двух минут семь, а за окном почти совсем стемнело. Он полагал, что встреча состоится ровно в семь, и в оставшееся время решил принять душ, побриться и переодеться.

Точно в семь в дверь тихо постучали. Это был Зигфрид Маак, а за ним стоял маленький толстячок, очевидно, его шеф по имени Логе.

Они сердечно поздоровались и, помогая друг другу, отодвинули от письменного стола два кресла и стул и устроились вокруг низкого журнального столика. Логе Хехт развязал папку с бумагами. Карл вытащил из холодильника две банки пива и предложил гостям. Он подумал, не заказать ли еще пива, поскольку в холодильнике его больше не было, но вместе этого бросил в стакан несколько кусочков льда и принес свою собственную бутылку двенадцатилетнего темного виски, купленного в Арланде, налил себе, и потом они втроем принялись подробно обсуждать начало операции.

Логе Хехт говорил по-немецки, а Зигфрид Маак переводил на английский. Слова приветствия были сказаны быстро, и, пока Маак переводил, Хехт внимательно рассматривал шведского агента. Он был доволен тем, кого видел перед собой. Молодой человек сидел совершенно свободно, откинувшись назад в кресле и осторожно потягивая виски, слушал, как Маак переводит приветственные слова. Это была поза равновесия и спокойствия, и Хехт почувствовал, что перед ним человек, уверенный в своих силах, что Хамильтон не из тех, кто перед операцией, даже такой сложности, сомневается в своих возможностях. Это было хорошо, просто очень хорошо.

- А теперь - ближе к делу, - продолжил Хехт, когда Карл вежливо ответил на его приветствия. - Мы можем начать либо с описания условий операции, либо с ваших вопросов. Что вы предпочитаете, господин Хамильтон?

Карл не колебался. Один вопрос был важнее всех других, от него практически зависела вся операция: какое у него будет прикрытие, какая легенда, кроме того, что он швед, прежде симпатизировавший террористам?

- Так, вы берете быка за рога, это мне нравится, - начал Хехт и, прежде чем продолжать, подождал перевода.

Он объяснил, что может точно описать человека, которого ищут террористы. Начнем с имени. Это Карл Густав Гильберт Хамильтон из Старого города в Стокгольме. Этот Хамильтон служил в одной специальной морской части. Он был подводником, владевшим водолазной техникой, диверсионными операциями и техникой ведения ближнего боя. Это приблизительно то, что может выяснить посторонний. Тут наверняка можно что-то присочинить, поскольку обучение его было секретным. В крайнем случае можно даже сказать, что Карл был офицером, или придумать еще что-нибудь. В каждом шведском секретном подразделении оставались ведь военнообязанные офицеры, например переводчики и шифровальщики, так что это было бы не так уж далеко от истины.

Затем господин Хамильтон провел пять лет в Калифорнии в университете Сан-Диего, где среди прочего изучал государствоведение, компьютерную технику и программирование. Возможно, этого достаточно. Понял ли господин Хамильтон идею и что он об этом думает?

- Да, я понимаю, - медленно ответил Карл, давая возможность нетерпеливому Зигфриду Мааку перевести, прежде чем продолжить. - Мое прикрытие вовсе не прикрытие. Я буду играть исключительно самого себя. Я не служу в шведской службе безопасности и не работаю на западногерманскую безопасность. Мне нужно будет внимательно следить за собой. Это очень хорошая идея, нет, это блестящая по своей простоте идея.

- Хорошо. Ну а где это может лопнуть? - настаивал Логе Хехт.

Карлу надо было немного подумать. Его подлинная история, как и фальшивая, может лопнуть лишь по его собственной ошибке в ходе операции. Классический случай - проболтаться, признаться женщине в минуту слабости и тому подобное, о чем предупреждает инструкция. Но нельзя и исключать предательство со стороны его нынешних работодателей.

Ни то, ни другое не было особенно вероятно, но Карл все же хотел получить письменные гарантии перед тем, как операция начнется.

Карл описал содержание документов, которые бы он хотел получить от Хехта, и Хехт перешел без церемоний к делу, тем самым предупредив следующий серьезный вопрос: что сейчас должен сделать Карл Густав Гильберт Хамильтон, чтобы привлечь внимание террористов? Не давать же частное объявление о его военной квалификации?

Логе Хехт ухмыльнулся с преувеличенным восхищением, когда услышал иронию в переводе Маака о газетном объявлении.

Хотя в принципе именно это и надо было сделать. Ведомство по охране конституции недавно расследовало налет на банк, совершенный одним человеком в Юго-Западной Германии. Ограбление было произведено очень квалифицированно, и преступник схвачен чисто случайно. Он оказался полицейским. И совершил самоубийство, прежде чем было возбуждено дело. Полиция не дала просочиться в прессу никакой информации. По техническим соображениям было освобождено всего пять грабителей, хотя они, понятно, пополнили статистику нераскрытых преступлений. Грабитель-полицейский, по всем данным, был волк-одиночка. К преступлению его подтолкнуло тяжелое материальное положение, долг по займу на дом и машину.

Карл совершит новый налет на банк и будет заснят видеокамерой, конечно хорошо замаскированной. Пленка будет показана по телевидению, и появится первая полуофициальная полицейская версия, что это именно тот налетчик, который совершил ограбление в Юго-Западной Германии, а теперь, вероятно, перебрался в Гамбург. Во-вторых, что более интересно, этот налетчик будет представлен как скандинавский коммунист, симпатизирующий террористам, возможно с ними сотрудничающий, как человек, опасный даже для полиции, хорошо обученный морской пехотинец из диверсионного подразделения.

На следующий день последняя версия будет опровергнута. Все это, следовательно, будет выглядеть как подготовительная кампания. Террористы не пропустят эту наживку. Какие-нибудь вопросы или возражения?

Да, бесспорно, есть вещи, которые надо выяснить Карл считает, что налет на банк - это не больше чем лотерея и любой идиот с небольшой долей везения может его раскрыть. А западногерманские террористы хорошо разбираются в этих делах. Но точно так же может и не повезти. Что ему делать, если банковские служащие проявят героизм? Должен он прикончить их или как? Или, еще хуже, если произойдет столкновение с полицией? Чтобы отделаться от вооруженных немецких полицейских, придется, возможно, пустить в ход оружие. А значит, он рискует кого-то убить. Если же не защищаться вообще, то в лучшем случае операция быстро закончится, а в худшем - его самого застрелят, и у него не будет никакой возможности заявить о себе.

Логе Хехт наслаждался, наблюдая, как этот молодой швед анализирует возможные осложнения с примесью иронии и абсолютной уверенностью в себе. Хехт не знал никого больше, кто бы считал само собой разумеющимся, что вооруженная стычка с немецким полицейским должна закончиться выведением кого-то из них из строя. Но оказалось, что Хамильтон ближе всего подошел к сенсационному сценарию.

Ну, в любом случае дело здесь обстоит следующим образом: что касается банковских служащих, то могут быть приняты различные контрмеры, чтобы никто не был ранен или убит. А за немецких полицейских вообще не стоит беспокоиться, операция прекратится в тот самый момент, когда они только должны будут появиться. Подобная стычка просто никак не может произойти. Но теперь Хамильтону, чтобы стать налетчиком, нужно получить необычную информацию: прежде всего выбрать подходящий банк и время действия, обратить особое внимание на расположение полицейских постов. Конечно, и на возможное везение надо рассчитывать. Нужен, далее, настоящий видеофильм о нападении на банк, чтобы создать легенду о целой серии нападений.

А что произойдет со взятыми деньгами?

Будут возвращены с надлежащей распиской от Ведомства по охране конституции.

Какое у него будет оружие и, если он его пустит в ход, что с ним потом делать?

Оружие будет доставлено по заказу Карла в соответствии со всеми пожеланиями и предпочтениями. После использования его будет несложно вернуть и заменить на новое, чтобы в руки полиции не попало никаких баллистических доказательств.

Вернуть, а где и как?

По тем же каналам, по которым будут передаваться деньги, скорее всего, через один или несколько тайников в Гамбурге.

Может ли он распоряжаться захваченными в банке деньгами?

Нет, это абсолютно исключается! Как уже сказано, деньги до последнего пфеннига должны быть возвращены в тот же банк, из которого их похитили, и возвращены в оборот. Карлу выдадут расписку на сумму похищенных денег, которая будет соответствовать средствам, положенным в ограбленный банк. Конечно, сумма, выделенная Карлу, должна быть очень значительной, чтобы все было так, как если бы он действительно совершил ряд удачных ограблений. Эти деньги будут выделены Ведомством по охране конституции, разумеется, под расписку.

А тот, настоящий грабеж, как он выглядел? Был ли грабитель опознан служащими банка? Не может ли быть заявлен протест со стороны тех, кто видел настоящего грабителя?

Нет, тот попался на этом деле совершенно случайно. Никаких фотоматериалов или описаний не осталось. Его внешность не была опознана. К тому же он и Карл очень похожи.

- Судя по вашим словам, вы все продумали довольно основательно, - сказал Карл, поднявшись, подойдя к телефону и положив руку на трубку, прежде чем продолжить. - Если мы покончили с практическими вопросами, тогда перейдем к следующей проблеме, имеющей решающее значение. Вопрос этот идеологический. Как я, изображая самого себя, должен думать, что социализму будет польза, если сжечь магазин или убить авиапассажиров?

Пока Зигфрид Маак переводил, Карл позвонил и заказал шесть бутылок пива. Он хотел лениво потянуться от усталости, но остановил себя, вернулся и сел так, чтобы видеть глаза своих собеседников. Что и говорить, они стратеги и аналитики, а он всего лишь исполнитель. И не удивительно, что они смотрели на него, как на загнанного зверя, а сам он начал даже немного смущаться под их пристальными взглядами.

- Да, это важный вопрос, и мы над ним много думали, - кивнул Хехт. - Согласно сведениям Ведомства по охране конституции, Карл в свое время был левым студентом с марксистско-ленинской ориентацией... По скандинавской терминологии это означает, что он был маоистом и решительным противником индивидуального террора, не так ли? А каковы сейчас его политические взгляды?

Карл не переставал удивляться, насколько точно Логе Хехт обращался с понятиями, которые шведская служба безопасности, охотившаяся за левыми, так и не смогла освоить. Ему вспомнился Леннарт Боргстрём, подполковник безопасности из штаба министерства обороны в Стокгольме, который думал, будто Карл одновременно связан с "Кларте" и компартией (марксистами-ленинцами), что так же нелепо, как паломничество пятидесятника в Мекку.

В номер постучали. Захватив пустые бутылки, Карл подошел к двери и, не впуская официанта, взял у него пиво и расплатился, щедро дав на чай. Налив сначала гостям, которые сидели молча, он отпил несколько больших глотков пенящегося пива, прежде чем ответить на вопрос, затем встал и, рассказывая, начал неспешно ходить кругами по комнате.

Да, несколько лет он вращался в коммунистической части левого студенчества, близкой к "Кларте" и, очевидно, к известной Палестинской группе. Но в последней проводилась лишь обычная работа по укреплению антиимпериалистической солидарности. В Швеции это означает только обработку общественного мнения, а отнюдь не бомбометание. Словом, все совершенно иначе, чем в Германии.

Сама "Кларте" и близко стоящие к ней организации в рамках Коммунистической партии Швеции, куда он так и не вступил, являются традиционными противниками индивидуального террора. В семидесятые годы они только наблюдали, что творилось в Германии, не так ли? Случались отдельные убийства, гангстеризм, похищения детей, взрывы самолетов - все это было, и кое-кто этому радовался, разумеется, не борцы с терроризмом, не израильтяне и не западногерманские "коммандос". Ну а каков же результат? Поднялись ли немецкие массы на социалистическую революцию под воздействием террористических актов? Нет, скорее наоборот. И это послужило весомым аргументом для кругов, близких к "Кларте", для ортодоксальных марксистско-ленинских групп. Так что проблема терроризма в Швеции не стала предметом дискуссии, все было и так ясно.

С кем же Карл теперь? Что касается терроризма, то он никогда не был согласен с предложениями его форсировать, но и с "Кларте" он уже расходился. Поэтому будет не так-то легко, без дураков, объяснить его идейную ориентацию, чтобы не засветиться и не разыгрывать спектакль. Что и говорить, проблема была не из простых.

Карл вернулся к своему креслу и сделал несколько больших глотков пива, пока Маак переводил. Время от времени Логе Хехт кивал, глядя то на Маака, то на Карла.

- Два вопроса - коротких, но важных, - прогремел Хехт, когда настала его очередь - Каковы сейчас ваши политические взгляды? Числите ли вы себя в рядах противников империализма? Или вы должны будете изображать антиимпериалиста?

Вопрос не требовал перевода Карл начал с того, что сказал: да, он был антиимпериалистом. Это, к примеру, означало, что он решительно поддерживал палестинцев и даже был в то время в Палестинской группе, но между ними существовало противоречие. Теперь же он понимает, что разделение Палестины было единственным возможным решением, тогда как в то время он не мог идти на компромисс в вопросе о единственно демократической Палестине.

Его антиимпериалистический настрой в дальнейшем выразился в том, что Карл не одобрил вторжения Советского Союза в Афганистан, а также Соединенных Штатов - в Центральную Америку. И здесь ему меньше всего нужно разыгрывать спектакль. Но в это же время он не мог понять, как члены группы Баадер-Майнхоф, действуя подобным образом, могут называться антиимпериалистами? Разве поджог магазинов и убийство пассажиров в аэропорту - это борьба с империализмом?

Логе Хехт улыбался, пока Карл допивал пиво. Он оценил шведскую откровенность. Не часто из уст сотрудника службы безопасности можно услышать такие искренние суждения.

Напротив, Зигфрид Маак не мог скрыть своего замешательства. Ему представлялось совершенно непостижимым, как Карла, человека с явно экстремистскими наклонностями, можно допустить в службу безопасности, больше того, дать ему свободу рук.

Карл занялся пивными бокалами. Оба немца кивнули, и Карл подошел к телефону, чтобы заказать еще пива. Когда он вернулся и сел, Логе Хехт выглядел очень довольным.

- Вы были пять лет в США, - начал, растягивая слова, Хехт, а затем продолжил в более быстром темпе развивать версию.

Вернувшись после пяти лет пребывания в США, Карл вновь вошел в левое шведское движение, которое к тому времени стало хиреть. Марксистско-ленинские группы влачили жалкое существование, большинство товарищей занимались другими делами, антиимпериалистическое движение в целом пошло на спад. Не предпринималось никаких действий. И Карл начал действовать один в знак солидарности с палестинцами. Он грабил банки и отдавал им деньги. Это был, по крайней мере, морально оправданный способ делать что-либо самому, а не только болтать.

- Ну, как вы находите этот вариант?

Карл не мог сразу ответить. Антиимпериалистический налетчик на банки? Это скорее смешно, чем правдоподобно. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Ведь версия предназначена для людей, считающих, что налеты на банки - весьма прогрессивный способ финансирования антиимпериалистической борьбы.

- Да-а, - вымолвил Карл, - это кажется достаточно убедительным для начала. А может даже показаться достоверным. И вообще я - что-то вроде индивидуального антиимпериалистического движения? Капиталистическое государство научило меня обращаться с оружием и теперь хочет воспользоваться результатом? Да, с такой характеристикой все выглядит довольно основательно. Хотя, откровенно говоря, мне трудно заставить себя краснеть.

Немцы, в свою очередь, засмеялись, по мере того как Маак переводил. В дверь постучали, Карл пошел открывать, захватив пустые бутылки. Когда он вернулся, Логе Хехт перешел к следующему вопросу, который, похоже, его очень интересовал. Он непроизвольно наклонился вперед, когда заговорил.

- Скажи, что тебе больше всего не нравится в действиях империализма США после вьетнамской войны?

Карл ответил не задумываясь.

Действия американцев он ненавидел больше всего. В последние годы к ним добавились еще и бомбардировки Ливии, осуществленные под тем предлогом, что "за Каддафи стоит весь мировой терроризм". Это, разумеется, неправда. У Ливии не было ни организационных возможностей, ни людей, чтобы поддерживать терроризм в таких масштабах, и, кроме того, из всех стран и организаций Ближнего Востока ливийцев больше всего контролировали. Люди, работающие в безопасности или разведке, вроде тех, что сейчас находятся в комнате, получали об этом особенно полную, суровую, но правдивую информацию. Французы из DGSE[3] или англичане из МИ-6 целыми группами проникали в "ливийские" организации. Французский агент из разведки даже организовал серию "ливийских" взрывов против Эр Франс, прежде чем девушка из британской МИ-6 не вычислила их и не разрушила всю систему.

Да, у людей вытягиваются лица, когда они читают такие рапорты, а ведь из них - и это неудивительно - многое попадает в газеты.

Знал ли Рейган, что все, что он говорил, неправда? Или это над ним так смеялись в разведслужбе? И что было в этом случае серьезнее?

Разведка ли смеется над руководством страны, и это приводит к военным действиям, или руководитель службы смеется над народом?

Результат - бомбардировщики над Ливией. Разыскивали ли они террористов, как все считали, долетая до Дамаска? Но у Дамаска хорошая противовоздушная оборона, и, кроме того, он связан с Москвой.

Бомбардировки Ливии - это было убийство по политическим мотивам. Да, именно этот шаг из всех совершенных американским империализмом за последний год ненавидел он больше всего.

Карл подошел и выпил полбокала пива. В первый раз он так растравил себя. Это было правдой. Это он действительно ненавидел больше всего из того, что мог вспомнить как профессионал и как убежденный противник империализма.

Логе Хехт был очень доволен. Он задал короткий вопрос, который не нуждался в переводе.

- Ну, господин антиимпериалист и террорист, как же вы хотите покарать империалистическую Америку за эти преступления? Что вы конкретно хотите сделать?

Карлу не нужно было особенно задумываться, чтобы понять ход мыслей собеседника. И он действительно ответил сразу же, как только Маак перевел вопрос.

- Можно уничтожить бомбардировщики, как минимум один или два. Их базы находятся в Англии. Такого нападения они, конечно же, не ожидают. Использовать "стингер" или SAM-7 и сбивать самолеты сразу же после взлета. Потом будет нетрудно объяснить, почему это сделано. Если не пройдет с бомбардировщиком в Англии, то в крайнем случае можно сбить американский самолет здесь, в Западной Германии.

- Фантастика, - сказал Логе Хехт, - если это так просто, почему же никто этого не сделал? Вы, следовательно, руководствуетесь мотивами мщения, когда дело касается американского империализма, и у вас есть идея, с кем и как бороться. Это просто замечательно. Всю следующую неделю вы оба можете посвятить подготовительным занятиям в Сент-Августине.

Сказав это, Логе Хехт поднялся, давая понять, что встреча подошла к концу. Надевая пальто, он увидел вопросительное выражение на лице Карла, и пока Зигфрид Маак собирал пачку бумаг, которые они просматривали в ходе беседы, Хехт развил свою последнюю мысль.

- Вы должны изучить террористов, чтобы понять, как они взаимодействуют в антиимпериалистической борьбе. Вы сейчас только в начале... нет, когда вы их изучите, то вы будете как раз в начале пути, здесь нет антагонистического противоречия. Мы рассчитываем на неделю. Кроме того, в Сент-Августине будут чисто практические моменты, но я эту сторону дела рассматриваю как менее важную Теперь, дорогой друг, предлагаю перейти на "ты" вместо немецкого "вы". И все же мы не увидимся, ты и я, прежде чем операция так или иначе не подойдет к концу. Маак будет твоим руководителем. До встречи.

Логе Хехт протянул без дальнейших церемоний руку и исчез за дверью, даже не взглянув, следует ли за ним его молодой помощник.

- Как сказано, - повторил Зигфрид Маак с мягким акцентом, как в американских фильмах, пародировавших немецкое произношение, - увидимся завтра в Сент-Августине. Машина будет ждать тебя ровно в десять. Ты расплатишься сам, мы, конечно, потом все компенсируем Лучше, если будет так.

- Хорошо. Но что мы с тобой будем там делать? Неделю изучать террористов? Не кажется ли тебе, что это немного расточительно в смысле времени? Следы остывают с каждым днем.

- Относительно следов ты прав. Но есть некоторая доля вероятности, что операция удастся в любом случае. Неделя - минимум нужного времени для подготовки. Ты должен познакомиться с этими безумцами, они ведь не шутят. К тому же они не все поголовно безумцы. Ты сам увидишь. Машина придет ровно в десять.

Карл остался один. Он поставил на место кресла и собрал бокалы. Поскольку никто в комнате не курил, а кондиционеры работали прекрасно, то никаких следов от встречи не осталось. Как будто и не было этой странной беседы.

Карл с неприязнью оглядел свой неуютный стандартный гостиничный номер. Было начало десятого. Он включил телевизор. По одному из каналов показывали какой-то фильм ужасов, по другому шли дебаты, но о чем, он не понял. На следующем транслировали футбольный матч двух немецких команд, еще на одном симфонический оркестр исполнял вторую часть третьей симфонии Бетховена.

Вот уж действительно парадокс, подумал Карл, пододвинув одно из кресел поближе к телевизору. Здесь, в Бонне, сразу же после этой встречи услышать Героическую симфонию Бетховена. Невероятно.

Слушая Бетховена, он принялся листать буклеты, лежавшие на столе. На обложке одного из них был изображен портрет Бетховена, буклет рассказывал о Бонне - федеральной столице на Рейне, но никаких иллюстраций, кроме портрета, в нем не было.

Дом Бетховена находился на Боннгассе, 20, это должно быть в центре города. В летнее время он открывался в десять, а сейчас, зимой, - в девять тридцать. Завтра утром до открытия он может, конечно, осмотреть его, прежде чем отправится в Сент-Августин. Кстати, звучит это как Сент-Квентин, тюрьма, в которой Чесмэн сидел в камере смертников и откуда его повели на казнь. Немцы говорили о Сент-Августине, как будто само собой разумеется, что он должен был о нем все знать.

После Героической прозвучала литавровая симфония Гайдна. Карл прослушал первую часть, а потом почему-то разволновался. Через двенадцать часов он должен быть в Сент-Августине, а сна - ни в одном глазу. Ему не сказали, нужно ли этим вечером оставаться в номере. Поскольку он в Бонне под своим именем, то Карл Хамильтон и есть его прикрытие, и он мог спокойно выйти в город и смешаться с толпой.

Фирменная карта весьма смело утверждала, что отель, в котором остановился Карл, находится в самом центре города. В просторном баре отеля внизу в зеленых кожаных креслах расположилось лишь несколько посетителей. Карл взял такси, доехал до Центрального вокзала и пошел дальше пешком, к возвышающейся неподалеку башне, скорее всего, ратуше, где, по его расчетам, и должен был находиться центр города.

Старый город был типичный - с рыночной площадью, узкими улочками. Через несколько сот метров Карл подошел к площади, где в дымке мягкой немецкой измороси расположился рождественский базар. Остановившись у одного из киосков, он попросил стакан глинтвейна; это было подогретое, подслащенное и разбавленное водой вино. Никаких специй. Рядом с киоском уже стояли рождественские елки. Дотошно, как настоящий северянин, Карл осмотрел ели, выставленные на продажу. Они казались серебряными и, судя по ценам, были искусственными. На другом конце площади группа немцев громко распевала рождественскую песню. Он медленно тянул свой глинтвейн, а мысли перескакивали с одного на другое: вспомнил, как мать настойчиво звала его на Рождество на юг Швеции, в Сконе, чтобы встретить праздник в кругу семьи. Как родственники непременно хотели показать ему охоту на зайцев или косуль. Отбросив воспоминания, Карл попытался сосредоточиться на человеке по имени Логе Хехт.

Но тут с чисто немецкой пунктуальностью хозяин киоска стал закрывать ставни, замолчали и поющие. Было ровно 23 часа. Ясно, что и рождественский базар закрывается именно в это время. Порядок прежде всего.

Карл поставил недопитый стакан на стойку и пошел дальше. Через минуту в переулке между зданиями из стекла и бетона он заметил деревянный дом с ресторанной вывеской, на которой была изображена гроздь винограда. Снаружи ресторанчик выглядел очень невзрачно, а внутри все напоминало немецкий кабак с массивной коричневой мебелью и толстыми официантками в стилизованных народных костюмах.

Он заказал блюдо настоящей немецкой колбасы и сам удивился, что можно поглощать вино стаканами. Жареную колбасу он запивал немецким красным вином, которое оказалось удивительно приятным. Когда унесли колбасу, точнее то, что от нее осталось, он принялся за белое вино с Боденского озера, совершенно необычное по вкусу.

Бесспорно, Логе Хехт казался вполне интеллигентным человеком. Непостижимо, как он хорошо разбирался в левых. Быть может, в свое время и сам был кем-то вроде левого социалиста, как Старик. Или это всего лишь пресловутая немецкая основательность?

Почвы для колебаний, по сути дела, не оставалось. Вначале Карл думал, что приехал в Германию лишь за тем, чтобы оценить предложение немцев и, все обдумав, вернуться домой. Но то, что сказал Логе Хехт, вернее, тот тон, которым он говорил и как он задавал вопросы, не оставляло никаких сомнений, что все детали операции были продуманы заранее и весь план составлен очень профессионально, так что у Карла ни разу не возникло сомнений. Когда Хехт неожиданно быстро попрощался, все было уже ясно. Итак, операции дан ход. Но предстояло недельное изучение немецкого терроризма в Сент-Квентине, нет - Сент-Августине.

Тем временем вино произвело свое действие, и Карл решил, что если продолжать пить, то надо заказать что-нибудь совершенно иное, стоит попробовать какой-нибудь иностранный сорт. Он думал, что должен выяснить еще одну важную вещь. Это был вопрос, в котором нельзя рассчитывать на импровизацию: какова действительная цель операции? Когда ее можно будет считать законченной, разумеется при удачном стечении обстоятельств?

Как он понял, речь шла о том, чтобы локализовать новый центр "Роте Армэ Фракцион" в Гамбурге. Дело не в том, чтобы просто схватить пару членов организации, взять надо всю руководящую группу. Итак, Карл, вероятно, в один прекрасный день будет знать достаточно имен и мест встреч, и тогда наступит момент, когда можно будет кликнуть "большую и злую овчарку". Его собственное задание заключалось прежде всего в том, чтобы продержаться до этого момента, если, конечно, он вообще выдержит контакт с врагом.

Расплатившись, он вышел на улицу и пошел пешком вдоль уже темных зданий. Мимо проехал бело-зеленый полицейский автомобиль, и Карл вздрогнул, будто совесть его была нечиста, будто он действительно был грабителем, розыск которого уже объявлен. Чувство это для него было совершенно новым.

Наутро оказалось, что Сент-Августин - это обычный маленький городок в нескольких милях от Бонна. Состоял он весь из главной улицы с большим супермаркетом и прилегающих вилл, а за ними начинались живописные рощи и пашни.

Однако сразу за Септ-Августином находился отгороженный от внешнего мира городок. За невысокими бетонными стенами с колючей проволокой мелькали казармы и какие-то сооружения, похожие на ангары. Это было GSG9.

Западные немцы утверждали, возможно из чувства национальной гордости, что GSG9 - наиболее эффективная в мире антитеррористическая команда. Возразить что-нибудь было трудно. Во всяком случае, "зеленые береты" этой части пользовались той же славой среди немецких мальчишек, что и, например, "зеленые береты" морских пехотинцев США или "зеленые береты" пограничников в Швеции. Так что название GSG9, или просто "девятка", льстило национальной гордости немцев, можно сказать, вызывало у них прилив патриотизма, если не сказать шовинизма.

Буквально GSG9 в переводе с немецкого означает "пограничное охранное отделение номер 9", Это часть немецкой пограничной полиции, первоначальным назначением которой была охрана западногерманских границ, прежде всего от восточных немцев и русских. В любом порядочном демократическом государстве существуют части сил обороны, призванные защищать национальные границы. Здесь, в Западной Германии, есть историческое и чисто немецкое объяснение тому, что эти функции выполняет военная полиция.

Дело в том, что пограничная полиция была создана в поддержку оккупационным властям еще тогда, когда по политическим причинам было невозможно создать собственные вооруженные силы в Западной Германии... И пока бундесвер создавался - а процесс этот был отнюдь не быстрым, - пограничная полиция как бы заменяла вооруженные силы. Когда же с оккупационным режимом покончили и был создан бундесвер, пограничная полиция стала выполнять функции федеральных специализированных полицейских сил - нечто вроде национальной гвардии в США, - щедро оснащенных автоматическими винтовками, бронемашинами и гранатами со слезоточивым газом, - словом, всем, что необходимо на случай беспорядков или бурных демонстраций.

До сентября 1972 года существовало восемь отделений пограничной полиции. Тогда же появилось девятое. Задачей его было реабилитировать пошатнувшуюся славу немецкой полиции. В тот период весь мир, кроме Западной Германии, ее правительства, полиции и армии, противостоял жестокости и кровожадности арабских террористов.

5 сентября 1972 года эти террористы атаковали Олимпийскую деревню под Мюнхеном, и им удалось захватить в заложники группу израильских спортсменов. После переговоров террористы и их заложники доехали до аэропорта с тем, чтобы покинуть Западную Германию.

В том месте, где террористы с заложниками должны были пересесть из вертолета в ожидавший их самолет, западногерманская полиция организовала что-то вроде ловушки. В окружение было выставлено около сотни нервничавших полицейских, вооруженных автоматическим оружием. До сих пор непонятно, как разразилась катастрофа, почему кто-то из немецких полицейских вдруг взвел курок и начал пальбу по террористам, а заодно и по их заложникам. Но когда начал один, за ним мгновенно последовали другие, и террористы вместе с израильскими заложниками были расстреляны буквально за несколько минут.

Разумеется, всему миру было сообщено, что эти палестинцы убили восьмерых израильских спортсменов, после чего каким-то непонятным, но вполне законным образом сами были накрыты эффективным огнем немецкой полиции. Так выглядела эта политизированная версия в международной прессе, так она, собственно, и вошла в историю.

Но для западногерманского правительства с самого начала положение было столь же ясно, сколь и неприятно. Спустя три дня, 8 сентября, министр внутренних дел Геншер издал распоряжение о создании нового федерального полицейского управления с задачей больше никогда не допустить того, что произошло в Федеративной Республике. 26 сентября, после консультаций между различными министрами, федеральное правительство достигло единства и официально объявило о создании девятого - совершенно нового - полицейского управления.

Спустя пять лет "девятка" восстановила немецкую честь благодаря блестяще проведенной операции против западногерманских террористов, захвативших самолет Люфтганзы и после нескольких перелетов в районе Средиземного моря приземлившихся в Могадишо, Сомали.

Силы "девятки" атаковали самолет, ликвидировав с исключительной точностью всех четверых террористов на борту, причем все пассажиры остались невредимыми. Правда, одну стюардессу легко ранили в ногу, но в остальном операция была проведена блестяще, даже более эффективно, чем нашумевшие в свое время операции израильтян с их высокопрогрессивными антитеррористическими подразделениями.

После этого новое управление могло почить на лаврах, установить связи с родственными иностранными организациями, которые хотели дать своим людям возможность пройти в ФРГ специальную подготовку или изучить архисложный оружейный арсенал "девятки".

Западногерманские антитеррористические ударные силы имели подкрепления и за пределами Сент-Августина, они очень скоро показали, что являются лучшими в мире, их тренировки более интенсивны и эффективны, чем у аналогичных служб в других странах. Чтобы это доказать, "девятка" устроила "международные соревнования", пригласив гостей из различных родственных сил специального назначения... В состязаниях, включавших самые разнообразные профессиональные трюки, "девятка" одержала убедительную победу.

К неудовольствию приблизительно двухсот служащих "девятки", каждая федеральная земля создала впоследствии свое собственное аналогичное подразделение - тоже с "зелеными беретами" и с таким же оружием, так называемые МЕК-единицы (Mobile Einsatzkommando - мобильные группы).

Когда Карл ехал в темно-синем "мерседесе" по дороге в Сент-Августин, у него еще не было никакого представления о том, что ждет его по адресу, так напоминавшему название тюрьмы.

Все утро он себя неважно чувствовал. Разумеется, он побывал в доме Бетховена. Подошел к нему без одной минуты девять, а ровно в девять ноль-ноль дверь открыла пожилая дама, продававшая билеты по пять марок. Он в одиночестве прошел по трем этажам вытянутого дома и слышал больше отзвуки собственных шагов по паркету, чем звуки музыки из прошлого.

В так называемой Венской комнате стоял последний рояль Бетховена из светлого красного дерева, который оказался неожиданно маленьким. Согласно написанной от руки табличке, это был дар от мастера, делавшего клавишные инструменты, - Конрада Графа из Вены.

Карл не смог устоять от искушения взять аккорд на этих священных клавишах. Он прозвучал, как и можно было ожидать, ужасно фальшиво. Через несколько секунд из ближайшей двери появился пожилой человек и стал укорять Карла, напомнив, что экспонаты запрещено трогать руками. Карл удивился и смутился: ведь поблизости, казалось, никого не было. В целом ситуация была странной. Действительно, он стоит в музее Бетховена, как идиот, с кинжалом вороненой стали темно-синего отлива у ноги, с которым никогда не расстается. Стоит, коснувшись клавишей рояля самого Бетховена, захваченный на месте преступления пенсионером, который будет теперь с немецкой обстоятельностью сопровождать его дальше. Его, идущего собственным путем, о котором он и сам-то еще знает далеко не все, с официальным заданием совершить налет на банк, чтобы, как это ни странно звучит, защитить иностранное государство от сумасшедших, которых могла породить на свет только Германия.

Вся ситуация бала какой-то нереальной, фальшивой, как и этот злополучный аккорд. В ней таилась опасность, но такая, от которой не защитишься, выхватив заученным, почти автоматическим движением пристегнутый к ноге кинжал. Ясно, что это не тот случай, когда излюбленное оружие могло его выручить. Скорее наоборот. Тут он поймал себя на мысли, что сам начинает смотреть на себя как на настоящего преступника.

Когда машина уже проходила через ограждения военного городка под Сент-Августином, Карл задумался над собственными переживаниями этим утром. Темно-синий "мерседес", въехав на огражденную территорию, остановился посередине большого двора, с трех сторон окруженного зданиями, похожими одновременно на пожарное депо и военные казармы. Главный вход располагался в небольшой пристройке, перед которой выстроились в ряд пустые флагштоки. Все это, вместе взятое, производило странное впечатление, как будто он попал в какую-то восточноевропейскую гостиницу, которая никогда не рекламировалась туристическими агентствами.

У главного входа его ожидал Зигфрид Маак вместе с человеком в зеленой форме с нашивками, похоже, фельдфебеля или что-то в этом роде. Фельдфебель взял сумку Карла и исчез в одном из коридоров, а Маак вместе с Карлом поднялись на третий этаж, чтобы встретиться с шефом.

В кабинете шефа бросалось в глаза множество эмблем разных посещавших его родственных организаций со всего мира, например тайной полиции Южной Кореи. А представители специализированного отдела ЦРУ преподнесли на память немецким коллегам нагрудный знак - серебряную звезду.

Каждый входящий в кабинет сразу видел там самого шефа - Уве Дее. Карлу он показался типичным символом орущего фельдфебеля с немецкой овчаркой: крепкий блондин с немецким орлом на правом рукаве кителя, значком парашютиста на левом нагрудном кармане, с одной или двумя воинскими наградами и со знаками различия - серебряными переплетенными полукругами поверх погон (Карл решил: подполковник, а то и полковник), высокий голос, широкая, почти американская улыбка и демонстративное, нарочито крепкое рукопожатие.

- Добро пожаловать в GSG9. Вольно, капитан Чарли, и, пожалуйста, садитесь, - прокричал Уве Дее на английском языке с сильным немецким акцентом, который, в отличие от выговора Зигфрида Маака, напоминал действующих в американских фильмах о второй мировой войне фашистских негодяев.

"Нет, не похоже", - подумал Карл, когда осторожно сел, положив ногу на ногу, в одно из кресел для посетителей. Полковник открыл синюю пачку французских сигарет, дождался, когда Карл отказался, и зажег свою зажатой в кулаке золотой зажигалкой фирмы "Данхил", а может, французской "Дюпон".

- Итак, - продолжил полковник после первой затяжки, когда в воздухе распространился запах скорее сигар, чем сигарет, - предполагаю, что вы еще не ознакомились с организационной структурой "девятки"?

- Нет, сэр, к сожалению, - ответил Карл быстро, подавив улыбку.

К его удивлению, последующее описание заняло не более пяти минут и было предельно конкретным.

"Девятка" предназначалась в первую очередь для борьбы с терроризмом в бою. Тактика приспособлена для действий в городских условиях. Свое начало она берет из опыта бразильских городских партизан, действовавших группами численностью не больше чем пять - восемь человек. "Девятка" создала серию специальных тактических единиц - SET (Spezialeinsatztrupp). Пять таких единиц образуют подразделение. Всего в распоряжении "девятки" три полных подразделения. Персонал для них подбирается с особыми техническими навыками. Это водолазы, пилоты вертолетов, шифровальщики и т.п.

Карл должен войти во второе подразделение, точнее, в первый и второй SET второго подразделения, в Желтую и Голубую группы.

Здесь полковник с улыбкой остановился. Это была чистая случайность, что первый и второй SET были обозначены цветами шведского флага - желтым и голубым. Национальность Карла, кроме полковника, никто в "девятке" не знал и не узнает. Никакого иного представления, чем "капитан Чарльз", не должно быть. Большинство будет считать, что Карл - американец.

Кое-кто, правда, считал, что "представляться" ни первой, ни второй группе Карлу совсем не требуется. Однако на следующей неделе ему предстояло, с одной стороны, ознакомиться с тактическими возможностями обеих групп. А людям из Желтой и Голубой групп, в свою очередь, надо познакомиться с Карлом. Ведь в ходе операции это может иметь большое значение, не правда ли?

Здесь полковник Дее сделал паузу, чтобы своим вопросом проверить, усвоил ли Карл хитрость. Но за него тут же ответил Зигфрид Маак.

- Я сожалею, сэр, но согласиться с этим не могу. Моя задача - я не знаю, известно ли это вам, - проведение операции прикрытия, я вынужден буду в таком случае провести смену караула.

При словах "смена караула" полковник Дее разразился откровенным, немного грубым смехом.

- Смена караула! Блестяще, капитан Чарли, действительно блестяще! Ну ладно, если операция удастся, мы приближаемся к the final kill[4] - окончательному решению. Думаю, будет правильно, если капитан Чарли и Желтая и Голубая группы узнают друг друга. Ведь капитан один не сможет достигнуть цели, не так ли? Да и вы сами должны отличать друзей от врагов.

С точки зрения немца, это был, бесспорно, неопровержимый аргумент. Карл задумался: что, собственно говоря, этот человек понимает под словами "the final kill"? Скорее всего, это только фантастическая картина, для осуществления которой потребуется целый световой год.

Короче, всю следующую неделю первую половину дня Карл должен будет угробить на практические и технические занятия с обеими группами - Желтой и Голубой. А после обеда, когда персонал "девятки" либо свободен, либо изучает теоретические вопросы, такие как радиодело в военной тактике латиноамериканских государств или психология и идеология германских террористов, они с Зигфридом Мааком должны будут разбирать теоретические проекты, о которых полковник даже и не подозревал: это было дело только Карла и Ведомства по охране конституции. С этим ясно.

Вошел майор и поприветствовал Карла, а затем они вместе пошли осматривать комплекс. Начали с гаража, где выстроился целый ряд белых "Мерседесов-280 SE" - основного средства передвижения "девятки". Внешне они ничем особенно не отличались от обычных серийных машин, правда, были оборудованы радиотелефонами со встроенными противоподслушивающими устройствами, стекла - пуленепробиваемые, а в остальном - обычные пижонские машины с люком на крыше. Карл почему-то вспомнил пилотов немецкой эскадрильи Рихтхофена времен первой мировой войны. Они должны были летать на красных машинах, чтобы быть заметными на больших расстояниях, дабы всем была видна разница между служившими в этой эскадрилье асами и обычными летчиками. Белые "мерседесы" должны были производить то же впечатление: "Когда вы, террористы и банковские налетчики, видите белые "мерседесы", то читайте последнюю молитву". Примерно так.

Маленький, кругленький и добродушный майор командовал вторым ударным подразделением, в которое входили Желтая и Голубая группы. Он считал само собой разумеющимся, что Карл - американец. Они прошли на склад, где Карл, расписавшись, получил сумку с одеждой и необходимое снаряжение. Ему показалось, что он вновь новобранец. Пройдя пару коридоров, они вошли в спортивный зал, где несколько десятков человек в белых куртках из грубой хлопковой ткани отрабатывали приемы рукопашного боя. Как только появились посетители, занятия были остановлены и все вскочили со своих мест.

Майор представил "капитана Чарли", того самого, о котором говорилось на утреннем брифинге. Возможно, он будет руководителем предстоящей операции с участием Желтой и Голубой групп. И во всяком случае - участником общих тактических занятий в ближайшую неделю. Затем майор дал команду продолжать занятия.

Карл понял, что упражнения по технике рукопашного боя были обычными для полиции. Инструктор разоружал вооруженного ножом "бандита". Когда тот нападал на него сзади, он высоко захватывал руку с ножом, а все, что должно произойти потом, можно было легко себе представить. Вначале инструктор наносит предупреждающий удар с криком, чтобы отвлечь внимание нападающего. Рука, встречающая нож, конечно же, отводит его в другую сторону. После этого инструктор наносит удар по шее и заставляет нападающего выронить нож. Одной рукой он при этом заламывает руку "противника" за спину, а другой сжимает рукоятку ножа. Нападающий таким образом обезврежен, повержен на колени, и ему ничего не остается, как просить пощады.

Карл осторожно присматривался к молодым полицейским: им было примерно по двадцать пять лет, с виду сильные, хорошо натренированные. Коротко постриженные и сосредоточенные, они хотели казаться непринужденными, но было заметно, с каким любопытством они искоса поглядывали на посетителя, названного "капитаном Чарли".

Тут случилось то, чего Карл хотел меньше всего. Один из освободившихся инструкторов, который только что разделался с очередным "бандитом", поднял нож и протянул его Карлу приглашающим жестом, движимый, очевидно, чисто спортивным и профессиональным интересом и к тому же подбадриваемый любопытством остальных.

Ситуация была неловкой. Их занятия имели мало общего с реальной схваткой. Этими упражнениями, по сути дела не очень сложными, Карл в совершенстве овладел в течение пяти лет учебы. И выполнял он их, конечно, по-настоящему. Он и потом постоянно вспоминал их, да и трудно забыть навыки, полученные на военной службе или в полицейской школе.

Карл не был готов к тому, чтобы в шуме и гаме спортивного зала заставить нападающего "бандита" встать на колени и просить пощады.

Он был приучен любой ценой избегать конфронтации, или обезвредить нападающего с ножом, или, наконец, убить его без лишнего шума.

Карл искал взглядом Зигфрида Маака, чтобы получить поддержку, но тот изобразил на лице довольно двусмысленную мину. Не было никакой возможности выпутаться с честью из этой дурацкой ситуации. Молодые полицейские смотрели на него с любопытством, даже не пряча улыбок и не оставляя ему, по сути дела, никакого выбора. Со вздохом он поставил сумку с вещами, скинул с себя куртку, медленно подошел к инструктору на середину круглого борцовского мата. Быстро нагнувшись, он задрал штанину и выхватил левой рукой свой собственный кинжал, мгновенно перебросил его в правую и направил снизу на инструктора. Затем кивнул, давая знать, что готов.

В зале воцарилась тишина. Отливающая голубым специальная японская сталь в руке Карла напоминала лезвие современного хирургического инструмента. Его поза с кинжалом в правой руке и выставленной вперед левой, наклоненной приблизительно на сорок пять градусов вниз от кинжала, была столь красноречива, что зрители сразу оценили ситуацию.

Инструктор засомневался и обменялся вопросительным взглядом со своим начальником-офицером. Потом затряс головой и показал предупреждающим жестом, что продолжать отказывается.

Когда Карл, нагнувшись, убрал кинжал, подошел майор, как бы желая замять инцидент.

- Очко в вашу пользу, капитан Чарли. Предложение было действительно вряд ли уместным... - начал майор на одном дыхании, но вскоре был вынужден перевести дыхание, чтобы добавить: - ...едва ли оно отвечает задачам тренировки. Не так ли, капитан Чарли?

Конечно, он прав. И ему было неловко применять испытанный прием, который действительно выходил за рамки программы занятий полицейских, так как мог создать у них неверное представление об их собственной безопасности, а главное - привести к неприятностям во время реальной схватки. Но как сможет теперь Карл это объяснить на своем ужасном немецком, дать понять разницу между собой и ими?

- Да-а, - протянул он, сходя с мата и поднимая учебный нож. - Понимаете, вы, полицейские, должны брать бандита осторожно. Я же военный, а это другое дело. Полицейским и военным трудно вместе тренироваться - у нас разные цели.

Карл не был уверен, что все поняли его объяснение. Ситуация становилась довольно неловкой. Вдобавок он уже раскаивался, что не дал себя разоружить, сыграв роль бандита.

- В действительности, - продолжал он медленно, беря рукоятку ножа так, как у них было принято, - ведь это врага не испугает. - Карл опустил нож и стал направлять его на воображаемого противника снизу: - Врага надо всегда встречать вот так.

В это время инструктор знаком показал, что хочет взять нож, и Карл, предварительно попробовав лезвие, перекинул ему оружие. Ясно, что это абсолютно неопасное учебное оружие. Но тут вдруг инструктор снова решительно принял боевую позу. И Карл, оказавшись в безвыходном положении, кивнул ему, что готов.

Инструктор глубоко втянул в себя воздух и стал приближаться к Карлу с застывшей улыбкой. Теперь Карл внимательно следил за противником, чтобы уловить момент, когда будет нанесен удар, поскольку он тысячу раз убеждался, что удар ножом может действительно быть моментальным. Как всегда в боевой схватке, Карл почувствовал как бы электрические импульсы в позвоночнике... Он действовал автоматически, как бы на "автопилоте", не испытывая ни особого возбуждения, ни злобы или страха.

Когда в глазах противника промелькнула решимость, он мгновенно, одним движением выставил вперед обе руки, чтобы встретить удар как можно раньше. Он захватил и сжал запястье правой руки инструктора и предплечье левой, выставив одновременно вперед правое колено, направленное в диафрагму противника. Затем круговым движением поднял обе руки и всем корпусом подался назад.

Противник тут же потерял равновесие, его рука с ножом, заломленная назад, вывернулась, и он, внезапно почувствовав острую боль, выронил нож, который Карл был уже готов поднять. Однако за мгновение до того, как оба упали на мат, Карл, вернее его "автопилот", выхватил свой кинжал и приставил его к горлу противника, прямо к сонной артерии. На шее инструктора тут же появилась красная полоса.

На цветной кинопленке это выглядело бы эффектно, но здесь, в зале, на тренировке, все было неуместно и непонятно. Полицейские из Желтой и Голубой групп позже часто вспоминали красную полоску на шее инструктора. По идее, он должен был умереть еще до того, как упал на мат.

- Как я уже сказал, - продолжал Карл, поднявшись и снимая себя с "автопилота", - я военный, а не полицейский. И вместе мы вот так тренироваться не можем.

Он вернул нож шокированному инструктору, учтиво поклонился собравшимся и сказал своим сопровождающим, что хочет уйти. По всему чувствовалось, что это было весьма уместное желание.

Добродушный майор стал менее добродушным. Насупившись, он провел своих гостей через экспедицию, где вынул бланк индивидуального расписания занятий и стал подстраивать его под недельный визит Карла в качестве посетителя школы в Сент-Августине.

Послеобеденное время Кард должен был посвящать специальной программе Ведомства по охране конституции, которая не была даже знакома руководству "девятки". Речь шла об изучении теоретических вопросов, за которые отвечал Зигфрид Маак.

Первую половину дня всю следующую неделю Карл будет заниматься вместе с Желтой и Голубой группами по тактической программе "девятки". Предусматривался, например, штурм отдельного дома или квартиры в высотном доме, захват лидеров террористов, а также владение личным оружием и специальным снаряжением. Планировались и занятия по рукопашному бою, но Карл сразу же вычеркнул их из расписания, и майор принял это как должное.

После этого Карл вместе с Зигфридом Мааком отправился в трехкомнатный номер на втором этаже, пломбированный печатью с маленьким черным немецким орлом на желтом фоне. На двери висела табличка, извещавшая, что вход запрещен. Три смежные комнаты - две спальни и импровизированный класс с обычным оборудованием для занятий. Зигфрид Маак тут же начал распаковывать два прямоугольных серо-зеленых стальных чемоданчика, в которых оказалось чуть ли не сто килограммов бумаг. Это была уникальная коллекция - основные сведения, собранные BKA и Ведомством по охране конституции, о терроризме в Европе с особым упором на географию немецкого терроризма и его политические разновидности. Материалов о правых экстремистах было немного, поскольку они редко вызывали интерес, да и численность их была невелика. С одной частью материалов, в которую было легче всего вникнуть, Карл предлагал разобраться поскорее, чтобы вся масса бумаг стала более обозримой. Эта часть представляла собой описание различных технических приемов и устройств, которыми пользовались террористы за все время развития их кровавого ремесла - от простых поджогов до мощных взрывов.

Документы были снабжены цветными фотографиями одинакового формата, похоже, из полицейских расследований. На этих фотографиях, кое-где отмеченных красными чернилами, были какие-то жалкие подобия людей, их имена были немного знакомы Карлу по газетам: Шлейер, Бубак, Пименталь. Это были обычные убийства, совершенные, насколько Карл мог судить, из пистолета или автомата с близкого расстояния, чаще всего в голову. В общем, ничего неожиданного.

Техника взрывов, наоборот, с годами совершенствовалась, это было ясно. Во всяком случае, сейчас террористы использовали взрывные устройства с часовыми механизмами. Но их попытки контролировать детонатор на расстоянии - с помощью длинного кабеля или радиопередатчика - пока плохо удавались.

На изучение другой части содержимого чемоданов ушло несколько часов. Время от времени Карл бормотал что-то себе под нос, раскладывая документы на гладкой поверхности стола. Зигфрид Маак их подробно комментировал, но речь шла больше о географии преступности. Если дело касалось известных преступников, все еще остававшихся на свободе, он рассказывал их биографии, отмечая особые приметы, о которых знал или догадывался. Большинство известных террористов, чьи данные были предоставлены Карлу, уже сидели, надежно упрятанные под замком в специальном белом бункере.

Карл и Зигфрид Маак сделали перерыв и спустились перекусить в большой столовой самообслуживания. В полном молчании они ели свой ланч - слишком уж много было любопытных взглядов. Потом они поработали еще час, закончили первое занятие и убрали все документы в стальные чемоданы, очистив столы для более трудных теоретических программ.

- Итак, - сказал Карл, - эти ваши террористы, к моему удивлению, в большинстве своем просто дилетанты в том, что касается техники и оружия. Они используют автоматическое оружие калибра 9 мм для близкого боя и делают свои бомбы так, что даже мальчишка с бейрутских улиц сделал бы лучше. Эту нелепость даже трудно объяснить.

- Ты делаешь бомбы лучше? - спросил Зигфрид Маак. Вопрос прозвучал так, будто он принял на свой счет пренебрежительные оценки Карла.

- Разумеется, если учесть, сколько денег было вложено западными демократиями в мое образование, - ответил Карл, немного раздраженный вопросом и удивленный неожиданным тоном Зигфрида Маака.

- Тогда в этом у нас преимущество. У тебя есть знания в этой области, из которых они могли бы извлечь большую пользу.

- Точно.

- Но вообще-то странно, почему они не могут достичь твоего уровня?

Карл сделал вид, что не заметил иронии.

- Да, это не так просто, поскольку существует определенное расхождение между возможностями делать бомбы и закладывать их в нужное место. Последнее сложнее всего, и, надо признать, у них это по-настоящему получается, когда они загоняют свои машины на различные объекты НАТО, не говоря уже об этом трюке с фургоном пива, который им удалось провезти куда-то там в Гамбурге, в Фюрер-академию, кажется?

- Нет. Ты имеешь в виду Высшую академию бундесвера.

Карл был смущен своей почти фрейдистской оговоркой. Высшая академия - это звучит так изящно. Он смотрел на Зигфрида Маака, размышляя, продолжить ли разговор, понимая в то же время, что рано или поздно эта тема должна была возникнуть. Но Зигфрид Маак демонстративно отвел глаза.

- У меня просто сложное Отношение к Германии, - начал Карл, собравшись с духом. Он замолчал на секунду, прежде чем продолжить. Это признание зажгло искру любопытства, но не враждебности в до сих пор неизменно холодном, сдержанном взгляде Зигфрида Маака. - Мне противны такие, как этот Уве Дее, и его чертово "окончательное решение".

- Что ты под этим "окончательным" имеешь в виду?

- Да, он сказал так. Внешне выглядел весьма довольным, когда употребил это выражение, которое для моих ненемецких ушей прозвучало как, естественно, знак одобрения, ты сам знаешь, чего.

- Окончательное решение?

- Да.

- Ты что, противник окончательного решения вопроса о террористах?

- Нет, но это зависит от...

- Тебя раздражают только эти слова, да еще когда они произносятся по-немецки?

- Да. Я, как и другие европейцы, вырос в прямой или косвенной ненависти к немцам. Германия - это страна, которую стремятся как можно быстрее проехать за ночь, когда едут в Париж, Венецию или Зальцбург. Возьми, например, это место, где мы очень далеки от английского бобби. Когда я вижу такого романтика насилия, как Уве Дее, мне вдалеке слышится грохот марширующих сапог.

- И Хорст Вессель?

- Точно. Допускаю, что это не особенно умно или рационально, но это так.

- Хотя я и немец, но могу это понять. А ведь родился я через десять лет после смерти Гитлера.

- Да, я знаю.

- Что касается самого насилия (хотя признаю, что я немец и не могу уклониться от коллективной вины), должен сделать одно замечание. Спектакль, устроенный тобой сегодня утром в спортивном зале, создает впечатление, что немецкое насилие во всех отношениях уступает шведскому. Если я все правильно понял, ты фактически продемонстрировал, что убил инструктора, разве нет?

Карл чувствовал себя идиотом. Он понимал, что сам поставил себя в это дурацкое положение. И хотя вопрос был таким болезненным и важным, ему во что бы то ни стало нужно было пойти на попятную. Он должен хоть как-то покаяться.

- Прошу прощения, я поступил неумно, - сказал он огорченно.

- Ты ведь не один в лодке.

- Нет, конечно. И вообще, вся любимая мною музыка - именно немецкая. Я читаю Гюнтера Грасса и Гюнтера Вальрафа, а сейчас я сотрудничаю с немцами, которые пытаются предотвратить нападение на мою страну. Нет, я поступил неумно. Прости меня еще раз.

Хотя проблема немцев, конечно, важна, но Зигфрид Маак не хотел выпускать из своих рук нить разговора.

Он сам был социал-демократом, и его могли бы призвать на военную службу, если бы в Германии существовала всеобщая воинская повинность. В прошлом он участвовал в антиядерном движении и был настоящим пацифистом, но в первую очередь все-таки во всех отношениях оставался немцем до мозга костей, особенно в глазах иностранцев.

Однажды он был во Флориде и объяснялся по-французски с женщиной, с которой собирался обручиться. Это произошло в ресторане. За соседним столиком сидела пожилая пара, говорившая на американском английском с явным европейским акцентом. Он сразу понял, что это евреи.

Но и они поняли, кто он. Женщина была откровенно обеспокоена соседством с Зигфридом, заявив, что он "типичный немец". Ее спутник, очевидно смущенный ее громкими словами, напрасно пытался привести аргументы, что за соседним столиком говорят по-французски и очень возможно, что он из Северной Франции, или бельгиец, или скандинав. Но женщина не сдавалась. Она была уверена: "Его глаза такие злобные, какими могут быть только глаза немца".

От прошлого не уйти. Во всем мире в каждом немце видят прежде всего злые глаза, и ни Моцарт, ни Гёте, ни "Мерседес-Бенц" тут не помогут. Об этом на свой манер сказал и Уве Дее: "Восточная Германия - лучшая в восточном лагере, а Западная - в западном. И их предпочтительнее держать отдельно, не так ли?"

Даже немецкие террористы, несмотря на то, что думает о них Карл, лучшие в своем роде. В любом случае действуют они увереннее других. Их собратья, например, в Италии были бы уже давно ликвидированы, да так, что мир даже не узнал бы о жестокости полиции. А французы вообще не пошли дальше налетов на банки и одиночных убийств. То же относится и к бельгийцам. Может быть, конечно, исключение составляют акции против Высшей академии бундесвера в Гамбурге (заметь, не Фюрер-академии). Да и то основной удар наверняка нанесли немцы, а не бельгийцы, которые, скорее всего, только присоединились к ним.

- Согласно твоей логике, западногерманская служба безопасности тоже лучшая в своем роде. Непонятно только, почему убийцы без конца терроризируют законопослушное немецкое население. По крайней мере, в этом пункте картина не очень убедительна, - сказал Карл, понимая, что это скорее не аргумент, а желание положить конец мучительной дискуссии.

Зигфрид Маак вел разговор мягко и осторожно, с долей юмора. Под конец и он был благодарен Карлу за попытку покончить с помощью шутки с этой болезненной темой.

- Точно, и это тоже. Ты абсолютно прав, - продолжил он тем же немного неуверенным тоном, - почти бесспорно, что "окончательное решение" - как раз для наших оставшихся еще на свободе террористов. Теперь мы получили в свое распоряжение и шведскую помощь, не правда ли?

- Само собой. Сто шансов из ста, что нам удастся нанести им удар с помощью хорошо продуманной стратегии. Но потом, как я понимаю, демократический порядок только натравит на них Уве Дее и специальные группы - Желтую и Голубую. Ты же знаешь, мы подчиняемся только приказам. А что, методику внедрения вы когда-нибудь прежде уже использовали?

- Да, три раза.

- Ну и что? Как это было?

Все три попытки оказались неудачными. Прежде чем начать рассказ, Зигфрид Маак поправил очки и, собираясь с мыслями, осмотрелся по сторонам.

- Учитывая твое особое положение, я расскажу прежде всего о взрыве тюрьмы в Нижней Саксонии, не упуская из виду и теневую сторону этой истории. Дело было так.

Два террориста средней руки сидели в тюрьме. "Девятка" взорвала тюремную стену как раз рядом с их камерой ночью 25 июля 1978 года. Думали, что все будет выглядеть просто как неудачная попытка их освободить.

Однако в прессу просочились сведения, что это грабитель, сидевший в Тюрьме и выпущенный на несколько дней в отпуск, организовал взрыв, чтобы освободить террористов из РАФ. Было даже названо его имя. Вся операция проводилась Ведомством по охране конституции. "Девятка" занималась только взрывом стены, даже не зная толком, зачем это надо, и быстро вышла из дела. Ведомство по охране конституции закрепило операцию за правительством земли Нижняя Саксония. С федеральным правительством в Бонне тоже все было согласовано.

Операция провалилась по вине налетчика на банк. Когда его выпустили, он занервничал и решил отказаться от попытки внедрения. Вместо этого он сдался обычной полиции, рассказал всю историю, вынудил Ведомство по охране конституции организовать ему амнистию и выдать новые документы. Мало того, свою историю он продал разным газетам, и из этого вырос публичный скандал, разразились общественные дебаты о демократических способах защиты от внутренних врагов и т.п. Оперативный результат был ничтожным - только малозначительные доносы.

Можно, конечно, предположить, что скандал в нашем случае приведет к разоблачению шведского налетчика, состоящего на службе у демократического правительства.

Да, конечно. Но риск того, что Карл сможет улизнуть и продать свою историю скандальной прессе, значительно меньше, чем в случае с грабителем, взорвавшим с помощью GSG9 стену тюрьмы. А если Карл сможет успешно внедриться в организацию "Роте Армэ Фракцион", то можно ожидать результатов, которые оправдают имитацию налета на банк. Но даже если у него ничего не выйдет, дело с налетом на банк не должно раскрыться. Надобности в чем-либо особенном Карл, кажется, не испытывает. Что касается материальной проблемы, то все предусмотрено. Кстати, правда ли, что Карл - миллионер?

Да, это так.

Слабая тень пробежала по лицу Карла, когда он вспомнил заполнение в Швеции перед отъездом ежегодной декларации о доходах.

А две другие попытки внедрения? Чем закончились они?

Они обе были удачными: завербованным из кругов, симпатизирующих террористам, удалось внедриться в их "основное ядро". В этом отношении обе операции прошли успешно. Здесь по какой-то непонятной причине Зигфрид Маак замялся. Казалось, он в чем-то сомневается.

- Ну, и? - нетерпеливо спросил Карл. - Каков же был результат?

- Они были раскрыты. Один получил очень серьезное ранение, второй был просто убит. Но должен предупредить, сейчас маловероятно, что террористы ограничатся этим. Во всяком случае, верится в это с трудом. Если тебя раскроют, то просто убьют, и все. Сегодня ты видел фотографии криминальной полиции, сделанные с немецкой аккуратностью, и знаешь, как они в таких случаях поступают.

- Да, это не исключено, - произнес задумчиво Карл. - Но, по-моему, операция задумана для того, чтобы я попытался их выследить и локализовать. Ведь я не должен жить среди них так долго, чтобы они смогли меня разоблачить. Правильно?

Одно из занятий в Сент-Августине было исключительно приятным, если не сказать забавным, для Карла. А если пойти еще дальше, можно сказать, что это было как бесплатное посещение "Диснейленда" в первый раз, да еще в детстве. В течение недели, пока мифический американский капитан Чарли находился там с визитом, Желтая и Голубая группы регулярно проходили через тир. Первый день был посвящен пистолету и револьверу, а затем и всему остальному.

Девятое специальное подразделение использовало только один тип револьверов - "Смит-и-Вессон", модель 19, калибр 357, магнум. Сам револьвер был очень похож на тот, который выбрал для себя Карл - "Смит-и-Вессон", комбат магнум, 38-го калибра. Но Карлу никогда не нравился этот тип, бывший на вооружении, - 357 магнум (тот же размер пули, что и у 38-го калибра, но заряд патрона больше в 357 магнум). Он считал, что точность выстрела не всегда можно было гарантировать из-за слишком большой отдачи 357-го калибра. Он не понимал, почему девятое отделение предпочитало держать на вооружении только 357 магнум.

Карл спокойно стрелял в том же ритме, что и полицейские, одиночными выстрелами с паузами.

Он решил не заниматься демонстрацией своих возможностей. Фактически это может быть преимуществом, если, конечно, полицейские его тут же не возненавидят. А может, придет день - что крайне маловероятно, но все-таки возможно, - когда состоится большая перестрелка, на что, очевидно, так надеялся их начальник Уве Дее.

Когда перешли к пистолету и скоростной стрельбе по цели, Карлу стало сложнее сдерживать данное себе обещание, поскольку теперь стреляли на очки и обе группы соревновались друг с другом.

Их пистолет был нового и необычного типа, из такого Карл до сих пор никогда не стрелял: "Хеклер-и-Кох PSP" 9-мм калибра - новый тип немецкого полицейского оружия с одним совершенно новым приспособлением. Чтобы избежать дополнительного движения руки, которым сбрасывается предохранитель, в рукоятку было вмонтировано одно-единственное устройство, заменявшее всю процедуру: как только рука обхватывала рукоятку, касалась ее передней стенки, оружие было готово к стрельбе. Если же ослабить хватку, то пистолет автоматически ставился на предохранитель. Так что если его уронить, предохранитель срабатывает прежде, чем пистолет упадет на землю. Кроме того, пистолет стабильно и хорошо "влипал" в руку, линия прицела лежала низко относительно хватки, создавая прекрасный баланс. Недостаток состоял только в том, что рукоятку нужно было сжимать все время слишком крепко, чтобы пистолет не соскочил с предохранителя. Хотя, возможно, это зависит от конкретного пистолета. Но одно преимущество у него было бесспорно: оружие готово к стрельбе в тот самый момент, когда его берут в руку.

Упражнения, в которых соревновались обе группы, были похожи на те, которыми Карл регулярно занимался все пять лет в Калифорнии: сначала две серии по пятьдесят отжиманий, затем небольшая пробежка по коридору и обратно, потом снова пятьдесят отжиманий и сразу после этого стрельба - восемь выстрелов в восемь мишеней, причем на время. Это хорошее упражнение, лучше, чем просто стрельба по мишеням, поскольку в реальности ни полицейский, ни агент безопасности или разведки не может рассчитывать, что ему придется просто стрелять, без предварительных физических усилий. Карл стрелял быстрее других и с лучшим результатом. Ничего иного, конечно, и нельзя было ожидать. Слишком сложно было притворяться и нарочно снижать свой профессиональный уровень. Впрочем, у Карла не создалось впечатления, что после этого немцы стали к нему относиться хуже. Быть может, они все же поняли разницу между полицейским, даже в "девятке", и "оперативником", как это называют в ЦРУ.

Карл подумал, что может купить себе такой же пистолет. Но после короткого раздумья отказался по двум причинам. Во-первых, не нужно выставлять напоказ оружие немецких полицейских. А во-вторых, его собственный тип пистолета превосходил большинство других в одном весьма важном отношении: у "Беретты-92S" пятнадцать патронов в магазине. При дополнительном магазине в нагрудном кармане ты вооружен для небольшой войны. И если ты не сможешь разделаться с врагом за тридцать выстрелов, то и никто не сможет - так говаривал один из его калифорнийских инструкторов.

Немецкие автоматы были Карлу знакомы. Пожалуй, это автоматическое оружие - "Хеклер-и-Кох МР5" - он сам предпочитал любому другому. Во всяком случае, оно отличалось от различных типов американского оружия, среди которых худшим вариантом была автоматическая винтовка М-16. Немецкий автомат был стабильным и надежным, никакого шума, все части на месте, ни малейшего риска осечки. Кроме того, достойная удивления высокая точность, как будто стреляешь не очередями, а одиночными прицельными выстрелами.

Здесь все началось почти как в "Диснейленде". Для немцев была, очевидно, создана новая модель автомата, которую охранникам, например, можно было скрытно носить под пальто. Эта укороченная модификация МР-5 была всего 325 миллиметров в длину и 210 - в высоту. Сам за себя говорит тот факт, что оружие такого размера, предназначенное для стрельбы очередями по ближним целям, может быть очень точным. Немцам удалось также сделать прицел, позволяющий стрелять очень точно на расстоянии до ста метров одиночными выстрелами. Это потрясающе, думал Карл.

Еще один совершенно новый тип оружия - винтовка MP-SSD с глушителем и прибором ночного видения. В темноте, когда цель не видна невооруженным глазом, из нее можно на расстоянии ста метров выпускать серию за серией с вполне приемлемой точностью. Да и заглушённый звук выстрела будет едва слышен. Словом, работать с этим оружием было одно удовольствие.

Обе винтовки с прицелом были хорошо знакомы Карлу. Сам он предпочитал "М-66 Маузер", а не полуавтоматическую PS-61 фирмы "Хеклер-и-Кох", поскольку в темноте (с инфракрасным прицелом) она была не очень надежной. Пользоваться обеими винтовками было приятно. Если лежишь удобно и у тебя достаточно времени, то можно не быть снайпером и все равно наверняка попадешь в цель размером с голову на расстоянии пятисот метров независимо от того, светло или нет.

Прежде всего - прямая наводка, здесь немецкое оружие полностью превосходило американское, которым Карл пользовался в Калифорнии.

Что касается различных специальных устройств, то они были примерно одинакового класса. Немецкие взрывные капсулы, предназначенные, например, для форсирования входных дверей или люков самолетов, были лучше, чем их американские аналоги. Гранаты со слезоточивым газом и шоковые гранаты-вспышки были идентичны.

Конечно, у немцев есть и свои особенности. Они очень озабочены борьбой с терроризмом и поэтому создали интересные образцы различных средств, например для быстрого проникновения в самолет, на виллу или в квартиру в многоэтажном доме. Были среди них и легкие приспособления из тонких, но очень прочных канатов в системе с блоками, как Карлу объяснил майор, чередуя немецкие слова с английскими. Это были ремни, которые быстро крепятся вокруг туловища и позволяют по этим канатам почти мгновенно перемещаться вверх и вниз по стене. Коронный номер вторжения с помощью канатов почти цирковой: канат длиной 45 метров, весом не больше 700 граммов выдерживает нагрузку 2400 килограммов. Специально натасканные полицейские могут скользить по нему на своих ремнях с гарантированной скоростью шесть метров в секунду. С их помощью можно также спустить одновременно несколько человек с вертолета, если, конечно, его шум не мешает операции. (Вертолеты были, понятно, не немецкие, а американские "белл" и французские "пума" и "алуэтт".) В обычную по размерам квартиру в многоэтажном доме в большом городе можно проникнуть меньше чем за пятнадцать секунд, после чего в ход идут гранаты, огонь из автоматического оружия и так далее.

Занятия такого рода были захватывающими, если, конечно, смотреть на них как на спорт или тренировку. Карл, пусть неохотно, должен был это признать. Если террорист, сидя в своей конспиративной квартире, увидит белые "мерседесы", он должен как можно скорее сдаваться, если не хочет, чтобы его превратили в котлету.

В последний день была проведена операция со специальным снаряжением, которая Карлу особенно пришлась по душе: "Внезапная атака из-под воды". Он с удовлетворением отметил, что моторная лодка была шведской - "Вольво Пента-700" с навесным трехцилиндровым мотором. Все остальное снаряжение было немецким. Обычные регуляторы позволяли поддерживать нормальное давление в баллонах, самая большая глубина погружения - 75 метров. Хотя и здесь немцы придумали одну хитрость - небольшую панель с компасом, часами, измерителем глубины и подсветкой. Подсветка позволяла видеть приборы очень четко, а с поверхности ничего не было заметно. Красный свет освещал только приборы, и хотя на циферблате ему не все было понятно, особого значения это не имело.

Для Карла было большим удовольствием, а не необходимостью участвовать в этой учебной атаке. Ему нравилась темнота здесь, внизу, она давала чувство безопасности и спокойствия. В темноте был опасен только он сам.

Карл спустился на глубину 8 метров в этом немецком озере и поплыл к учебной цели - 460 метров на ост-зюйд-ост. Приборы должны были вести его в правильном направлении. Внезапно ему пришла в голову мысль, что завершается определенный круг в его жизни. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда он учился на водолаза в шведском Королевском флоте. Тогда кое-кто был убежден, что сознательные борцы должны "проникнуть" в шведское элитное подразделение, чтобы помочь стране выдержать оборону в случае нападения русских и капитуляции стоявших у власти социал-демократов.

Именно в это время его вызвал Старик и дал странное задание, от которого он не отказался и которое позже, после пяти лет в США, привело не к службе у Старика в разведке, а в сумасшедший дом на Кунгсхольме, к этим абсолютно некомпетентным, как их обычно называл Старик, руководителям шведской гражданской полиции безопасности.

Теперь, спустя несколько лет, нельзя, конечно, с уверенностью сказать, будет ли при столкновении с русскими социал-империалистами тот результат, которого они тогда ожидали. Он плыл в немецком озере, среди белых кувшинок и ила к учебной цели, которая, возможно, подстроена западногерманскими экстремистами. Но все это было глупо; он понимал, что уж во всяком случае из-под воды ему не придется нападать на "основное ядро" "Роте Армэ Фракцион".

Это была трудная неделя непрерывных тренировок в сочетании с антитеррористической школой Зигфрида Маака. С одной стороны, постоянное изучение десятков имен и лиц, которые входят в элиту РАФ (примерно двадцать пять человек), их воинствующих приверженцев, склонных к насилию и готовых к действиям.

С другой стороны, Зигфрид Маак каждый день помногу часов подряд разыгрывал с Карлом теоретические игры. В дискуссиях с воображаемыми террористами или их сторонниками Карл должен был безошибочно научиться узнавать, кто есть кто. Например, отличать от настоящих террористов неопасных сторонников "Красных Ячеек", чьи небольшие бомбы и саботаж никогда не угрожали человеческим жизням, а скорее были предметом заботы страховых компаний.

Да-а, если он внедрится не в те структуры, вся операция пойдет под откос.

В бескомпромиссных теоретических дискуссиях они постепенно все больше отшлифовывали новую политическую роль Карла. Отстаивая свои новые взгляды, Карл раз за разом вынужден был сдвигаться все ближе к позициям "Роте Армэ Фракцион". А Зигфрид Маак между тем нападал на него, изображая то коммуниста, то сторонника Партии зеленых, а то и члена старого и теперь уже распущенного движения "2 июня".

Главный лозунг, составлявший кредо Карла в "Роте Армэ Фракцион", был таким: "необъявленная война в Западной Европе должна потрясти центр империализма".

Зигфрид Маак издевательски нападал со стороны то социал-демократов, то коммунистов. Карл защищался с каждым днем все более агрессивно и изворотливо.

Совершенно необходимо поддержать прогрессивные силы мира в их борьбе с империализмом. Это - главное для всего движения международной солидарности, не так ли?

Европейские мелкобуржуазные левые оппортунисты выдохлись после победы во Вьетнаме. Репрессивная толерантность высосала все прогрессивные тенденции, и сейчас в Европе нет практически никакой серьезной угрозы империализму. Европейские социал-демократические государства ведут себя как прямые проводники политики НАТО. Такие политики, как Вилли Брандт, Миттеран и в свое время Улоф Пальме, поймали рабочий класс в политическую ловушку. Приманкой служит иллюзия, будто рядом с НАТО можно создать государственную систему с социальными гарантиями. И в том же духе действуют сейчас все карьеристы и оппортунисты из старых левых.

Но несет ли каждый индивид ответственность за свои убеждения и свою солидарность с угнетенными? Какой прок в твоем убеждении, что борьба с империализмом необходима, если сам ты для этого ничего не делаешь? Такие, как Зигфрид Маак, только болтают, но ничего не делают. Если не считать, конечно, критики Карла и его товарищей с использованием старых и потрепанных буржуазных гуманистических аргументов.

Нет, если человек сказал себе, что он антиимпериалист, так нужно непременно что-то делать во имя своих убеждений. Не могут же товарищи из развивающихся стран бороться против европейского центра мирового империализма. И мы не можем сидеть сложа руки, дожидаясь, пока африканские, азиатские или латиноамериканские товарищи освободят Европу от империализма США! Мы можем и должны сами наносить мощные и точные удары. Только таким образом можно реально участвовать в борьбе. Только тот, кто сам участвует и сам рискует, имеет право называться борцом с империализмом.

Так или примерно так проходили их дискуссии. Иногда Зигфрид Маак прерывал Карла, предлагая кое-что изменить в аргументации, дабы его не могли неверно истолковать. К концу недели они уже могли, не выходя из роли, разыгрывать такие спектакли помногу часов подряд. Были моменты, когда Карл чувствовал, что уже почти верит всему, о чем говорит. Он с такой горячностью отстаивал свои убеждения, как будто хотел выиграть спор у Зигфрида Маака.

Дело дошло до того, что у него возникло некое подобие "серой зоны", где он с трудом мог отличить себя от своей роли. Поэтому Карл почувствовал облегчение, когда возвращался на базу с тренировки по подводному плаванию в свой последний вечер в этом заключении. Он вернул на склад баллоны со сжатым воздухом, влажный еще костюм и остальное снаряжение. Выйдя во двор, Карл остановился и стал вслушиваться в шум двигателя самолета, который был где-то совсем рядом. Да, без сомнения, это "геркулес" - большой американский военно-транспортный самолет. Звук напомнил ему одну тренировку в конце его учебы в Калифорнии.

Они летели ночью над морем в сторону Аляски. Приблизительно знали, где их выбросят и в каком направлении они потом должны сами пробираться в одиночку, в абсолютной радиотишине, целых двести километров в неделю по пустынной местности.

Многие в самолете нервничали, даже не скрывая страха. Когда самолет уже выходил на цель, было боязно прыгать в темноту, хотя раньше они проделывали это не один раз почти в схожих условиях. Карл смотрел на своих товарищей с неподдельным удивлением. Ведь настоящие трудности начнутся после приземления, а сейчас, когда они, полусонные, удобно, с защитными наушниками, сидят в транспортном самолете, можно не беспокоиться.

Приблизительно такие чувства он испытывал перед завтрашним днем, когда его выбросят в неизвестность из надежного западногерманского военно-транспортного самолета. Дело ведь начнется в Гамбурге, а Сент-Августин был для него всего лишь транспортным самолетом.

Зигфрид Маак тоже почувствовал большое облегчение, когда неделя тренировок наконец закончилась. За это время он покидал лагерь всего два-три раза, чтобы вернуть старый и взять новый материал в BKA в Висбадене или в Кёльне, в Ведомстве по охране конституции.

Он и сам толком не разобрался, как должен относиться к этому странному шведу, с которым ему пришлось прожить бок о бок всю эту напряженную неделю. В общем Хамильтон производит достаточно приятное впечатление, легко все воспринимает, у него богатая фантазия, которая, вероятно, помогает ему при контакте с объектом. Постепенно Зигфрид Маак изменил свое первое впечатление о Хамильтоне как о профессиональном убийце - именно так тот был охарактеризован в картотеке. Возможно, поэтому он немного нервничал, передавая снаряжение, за которое Хамильтон должен отчитаться, прежде чем они расстанутся завтра утром. Все эти чуждые ему предметы в своей жестокой конкретности были неприятным, но очевидным напоминанием о том, что борьба с терроризмом - это не только анализ, систематизация фактов, не только интеллектуальная деятельность, в чем, собственно, состояла работа Зигфрида Маака и его шефа.

Когда Хамильтон вернулся с вечерней тренировки, после погружения и занятий под водой, он разбирал теоретические вопросы с той же простотой, как если бы они оба работали на компьютере, анализировали рапорт или проводили лабораторные исследования.

Хамильтон, насвистывая, выложил в ряд три вида огнестрельного оружия, которое он достал из зеленого, похожего на военный, рюкзака Маака. Это были настоящие револьвер и пистолет и автоматическая винтовка, предназначенные для налета на банк. Он быстро осмотрел ружейные патроны, а затем коробку с патронами для револьвера - там их было ровно пятьдесят штук, как раз столько, сколько нужно. Внимательно проверил он и сам револьвер, потом одобрительно кивнул. А вот снаряжение к пистолету ему не понравилось. Из маркировки на коробке и на самих патронах было ясно, что они взяты с военного или полицейского склада. Перевернув вверх дном коробку, Хамильтон вытряхнул патроны и быстрыми резкими движениями зарядил основной и запасной магазины пистолета. Затем тщательно вытер руки. Оставшиеся двадцать патронов собрал в маленький пластиковый пакет, завязал его и быстро бросил в свою сумку. Дошла очередь и до коробки, которую он смял и бросил в корзину для бумаг в дальнем углу комнаты, конечно же не промахнувшись. Мысленно Карл сделал по одному выстрелу из всех трех видов оружия и лишь после этого ловко его упаковал. Как того требовали правила, он расписался за оружие и вырвал одну квитанцию для себя, положив ее в конверт, чтобы отослать в свой стокгольмский банк.

Деньги, десять тысяч марок новенькими бумажками в пачках, выглядели так, будто они только что из банка. Расписка за них проделала тот же путь, что и предыдущая, за оружие.

Затем они разделили багаж Карла на две части: одна будет уложена в зеленый рюкзак, другая должна остаться в его собственной дорожной сумке. Ее Зигфрид Маак - под расписку, разумеется, - возьмет с собой и спрячет до того момента, когда операция будет считаться законченной. В сумке остались его кредитная карточка, удостоверение личности шведской службы безопасности и часть его элегантной, но пока ненужной одежды, взамен которой он купит все необходимое в Гамбурге. Они не сразу решили, в какую сумку положить кинжал из переливающейся голубой стали и нож с цветной пластмассовой ручкой, потом положили их в рюкзак.

Все было улажено, кроме одной весьма замысловатой формальности. Карл пожелал получить счет в швейцарском банке, безразлично, в каком именно, но с вложенной суммой в десять швейцарских франков. Счет он мог бы использовать для прикрытия, полагая, что это не будет проблематично и сумма в десять швейцарских франков немцам вполне по карману. Но здесь все же была одна сложность: Карл настаивал, чтобы номер счета был известен только ему одному. Швейцарский банк, размер вклада - вначале все это было непонятно начальству Зигфрида Маака, даже сама затея вызывала серьезные возражения. Но в конце концов все было улажено. Карл открыл конверт, взял бумагу, чтобы написать номер счета, который он тут же придумал: год, месяц и день рождения Тесси О'Коннор, затем те же четыре свои собственные цифры, к полученному числу он прибавил единицу - старая уловка КГБ. Запечатав конверт, Карл положил его поверх первого, который следовало отправить в сейф в Стокгольме. Затем защелкнул блестящий замок на зеленом рюкзаке, закрыл дорожную сумку и поставил их на пол, где уже стояли два металлических чемоданчика Зигфрида Маака с материалами о терроризме, помеченными грифом "секретно". Итак, все было готово.

Их рабочая комната, и так-то выглядевшая по-спартански, внезапно опустела и стала похожа на тюремную камеру. Люминесцентная лампа на потолке, черные прямоугольники окон с полосками дождя, желтоватые стены без каких-либо украшений, зеленая поверхность стола, как будто предназначенного для игры в пинг-понг, складные скрипящие стулья.

Когда Карл наконец оставил свои сумки и вернулся к тому месту у стола, где он сидел час за часом в течение оказавшейся невероятно длинной недели, он встретился взглядом с Зигфридом Мааком и им обоим тишина и одиночество в комнате показались вдруг смешными. Почти одновременно они ударили друг друга по рукам и расхохотались.

Тут Зигфрид Маак поднялся и с ироничной торжественностью, как бы подчеркивая важность момента, произнес небольшую речь.

- Глубокоуважаемый господин граф, - начал он с обращения, которое, возможно, по-немецки звучало более комично, чем по-шведски, - мы завершаем наше знакомство. В дальнейшем мы будем общаться только через камеру хранения, как мы условились, в здании Центрального вокзала в Гамбурге. Краткое время, отведенное для практической и теоретической подготовки нашей совместной операции, не дает, конечно, возможности проявить настоящее гостеприимство. Я позволю себе предложить кое-что... это, конечно, далеко выходит за служебные рамки. Но из того, что может предложить Германия, это, быть может, лучшее...

Тут он сделал паузу в своей шутливой речи, подошел к двери и взял стоявшую рядом сумку-термос. Из нее тотчас были извлечены два бокала и две темно-коричневые бутылки. Затем он продолжил, причем в голосе его послышались нотки настоящего ценителя:

- Вино из этой самой Рейнской области, где мы сейчас находимся. Насколько я понял твой вкус, этот рислинг 1983 года из района Йоханисберга, да еще "Шпетлезе", то есть из винограда осеннего сбора, тебе должен понравиться.

Быстро и ловко откупорив бутылку, он разлил вино по бокалам. Карл зачарованно рассматривал маленькую черную этикетку. У этого вина было собственное имя - "Гехаймрат Й", и Карл подумал, что это, наверное, титул какого-нибудь судьи - должно быть, в немецком языке сохранилось такое звание. Потягивая благородный напиток, Карл подумал, что будет помнить его вкус всю жизнь. Отпив немного, он решил, что это наверняка лучшее немецкое вино, которое ему когда-либо доводилось пробовать.

- Невероятно, - сказал Карл, повертев бокал в руке, не в состоянии отвести глаз от вина. - Невероятно, вот это вино и музыка Моцарта, наверное, должны представлять Германию. Кстати, а что такое "Гехаймрат"? Судья в тайном политическом суде или что-нибудь еще?

Зигфрида Маака такая прозорливость поразила.

- Гехаймрат - старейший титул, что-то вроде почетного консула, это во-первых. А во-вторых, тайный политический суд - что за нонсенс в демократическом государстве?

- Как сказать, есть нонсенсы и нонсенсы, - сказал Карл. - Ведь суды и законы, которыми пользуются для борьбы с террористами, имеют не так уж много общего с традиционной демократией. "Членство в нелегальном объединении" - разве это преступление, чтобы осудить человека па десять или больше лет тюрьмы? Демократия существует лишь тогда, когда все равны перед демократическими законами. А что же это за демократия, когда в борьбе с терроризмом даже налет на банк может стать законным?

Зигфрид Маак, закрыв глаза, сделал большой глоток из бокала, прежде чем ответить. Нет, он не согласен. Что касается налета на банк, то это же никакой не налет. Ведь грабить, собственно, никто не собирается. Нет преступных мотивов, скорее наоборот. Кроме того, деньги до последнего пфеннига должны быть возвращены. Нет также никакого незаконного намерения о переводе капитала. Словом, отсутствует сам состав преступления. Что касается чрезвычайных законов, на которые намекает Карл, то речь идет не о каких-то "нелегальных объединениях", назвать их так - значит сознательно исказить суть дела. В действительности это уголовные организации, что, разумеется, совершенно не одно и то же. Если сами террористы ставят себя вне демократического общества, то они не могут рассчитывать на снисходительное отношение.

Ведь они объявили войну обществу, создав тем самым настоящее чрезвычайное положение, не так ли?

Карл пригубил свой бокал и подумал, что свалял дурака, выбрав для беседы тему, никак не подходившую к этому лучшему вину, которое он когда-либо пил в своей жизни.

- Мне кажется, это совершенно фантастическое вино, - сказал он, сознавая, что должен как-то сменить пластинку. И, вздохнув, продолжил: - В основном ты на все ответил. Конечно же, мы хорошие парни, живем в демократическом обществе, а те, которыми занимались, сидя на этих стульях, - плохие. И все, что мы для них придумали, все это абсолютно в порядке вещей. Ясно как день. Даже если сейчас мои слова звучат несколько иронично, я говорю обо всем этом искренне. Как и ты сам, полагаю. Как ты попал в службу безопасности?

Тема эта больше соответствовала ситуации. Кроме того, можно предположить, что расскажет Маак и сколько его рассказ займет времени - как раз достаточно, чтобы насладиться прекрасным вином.

По профессии Зигфрид Маак был лингвистом и хотел стать преподавателем английского или французского в университете. Шел 1977 год, можно сказать, пик терроризма в Западной Германии, когда он, только что защитив в Сорбонне диссертацию (что-то об изменении родительного падежа во французском языке со средних веков до восемнадцатого века), вынужден был уехать домой в связи со смертью дяди. На похоронах он встретился с одним родственником, работавшим где-то в BND. Они просидели всю ночь, обеспокоенные будущим Германии и необходимостью искоренить терроризм. Поскольку оба были социал-демократами, то их очень беспокоили засилье терроризма, захваты заложников и все остальные ужасы. Ведь помимо всего прочего это означало, что социализм с гуманным демократическим лицом, опороченный господством танкового социализма там, на Востоке, теперь компрометируется и разгулом терроризма здесь, в Федеративной Республике.

Через неделю он посетил Логе Хехта, который, разумеется, знал его родственника из BND. Вопросы Хехта были очень простыми: серьезно ли он решил? Включен ли уже в списки? Может ли начать со следующей недели? Было невозможно ответить отказом. И вот, почти десятилетие спустя, он сидит здесь, рядом со шведским графом, любителем кинжалов.

- Ну, насчет графа это ты немного преувеличиваешь, - не спеша ответил Карл. История Зигфрида Маака ему понравилась. В таком поведении есть последовательность и мораль. По опыту отечественной полиции безопасности Карл знал, чего именно из этих двух понятий - морали и последовательности - больше всего не хватало в шведской практике.

- В Швеции ведь графские титулы обесценены, не то что здесь, в Германии.

При этих словах он продолжал рассматривать этикетку следующей бутылки, которую Зигфрид Маак извлек из сумки-термоса. Ассоциация пришла сама собой.

- "Матушка-Грайфенклау" - вот подходящее имя для графского рода. И родовое имение должно находиться в местечке со столь поэтичным названием - Остерлих-Виннель в Рейнской области. А в Швеции даже дворянские титулы стали общественным достоянием. Любой ханурик, если он урожденный Хамильтон, или женщина, вышедшая замуж за аристократа, а дальше - дети, даже если они усыновленные негритята, - все, ты представляешь, все являются графами или графинями. Вот, кстати, здесь, на плакате, и один из наших врагов - Карл все не отрывал глаз от этикетки - барон Экехард фон Зекендорф-Гудент. Как он выглядит? Если я правильно помню, 46 лет, рост около 180, с волосатой бородавкой на левой щеке возле уха, в очках, блондин с залысинами. Впрочем, от бородавки он, скорее всего, избавился уже давно - как только вы развесили афиши о его розыске. И теперь на ее месте на левой щеке - небольшой шрам. Но вино графа Матушки-Грайфенклау действительно хорошее, хотя первое, "Гехаймрат Й", - это вообще бесподобно. Черт возьми, о чем мы, собственно, говорим?

- Пожалуй, о социализированном шведском графе, втянувшемся в охоту на немецкого барона, а может, о дилеммах демократии или черт знает, о чем еще. Сам-то ты как попал в службу безопасности?

Вино начало действовать, приводя их в хорошее расположение духа, когда можно свободно, немного небрежно и легко говорить о том, что только вскользь, исподволь затрагивалось в течение недели. Кроме того, обоих переполняло стремление удовлетворить собственное любопытство.

Карл рассказал свою историю, как члены "Кларте" решили, что шведская оборона должна быть надежно защищена от возможного предательства социал-демократов. Здесь Зигфрид Маак восторженно воскликнул, что это прекрасно, что немецкие террористы разделяют те же идеи, оправдывая свою ненависть к социал-демократам.

Рассказал Карл и о том, как пришел Старик с вопросом, который, если подумать, удивительно похож на тот, что самому Зигфриду задал Логе Хехт. Суть вопроса очень проста - серьезно ли его решение... Примерно так это было сказано.

- Кстати, не потому ли Хехт взял тебя, что в Ведомстве по охране конституции было мало социал-демократов, а ведь они стояли у власти?

- Вовсе нет, Логе Хехт весьма консервативен - типичный христианский демократ. Кроме того, он блестящий профессионал. Набрав часть персонала из социал-демократов, он поступил очень правильно, поскольку для оперативной работы весьма полезно, когда ее ведут люди с различными политическими взглядами. И это больше соответствует правовому государству. Когда состав службы безопасности отражает политический срез общества - это лучше всего говорит о характере самого общества. Когда же в подборе кадров ориентируются лишь на один слой, на представителей правых, то служащие нередко оказываются не в состоянии отличить зеленых от промосковских коммунистов.

Карл заметил, что у Старика примерно тот же ход мысли, но он часто описывал западных немцев, в том числе немецких коллег, как в основном правых, которые как раз не могут отличить различные оттенки левых сил и поэтому плохо ведут оперативную работу. А как в действительности?

- Ну, в разных землях по-разному. По большому счету анализ шведского шефа разведки правилен. Но в Гамбурге, где шефом является Логе Хехт, состав персонала в политическом отношении очень разнообразен. Вдобавок там лучший в Ведомстве шеф, а значит, и лучшие результаты. Они принялись уже за третью бутылку - той же рейнской марки, такое же изумительное вино, хотя и немного не дотягивает до первого. Откуда-то с нижнего этажа доносились звуки бурной реакции зрителей: шел футбольный матч, всецело поглотивший внимание находившегося на дежурстве дневного состава "девятки". Нельзя исключать, что в случае тревоги дело защиты демократии могло бы пострадать, если б террористы начали свою очередную акцию во время важного футбольного матча.

- А что особенного в твоем кинжале? - тихо спросил Зигфрид Маак, не отрывая глаз от бокала, который он медленно вращал в руке, внимательно вглядываясь в четкий светло-зеленый рисунок виноградной лозы.

Вначале Карл не понял вопроса.

- Что, по-твоему, может быть особенного в кинжале? - спросил он.

- У меня есть глаза, чтобы видеть. Славные полицейские парни реагировали так, что в общем-то не вполне соответствовало их репутации самых сильных и лучших в мире...

Карл помедлил, затем взял свой кинжал и пустой белый конверт. Зажав угол конверта между большим и указательным пальцами, он вытянул руку перед собой.

Осторожно подняв кинжал, он одним движением отсек полоску от конверта так, что тот даже не шелохнулся. Затем быстро взмахнул кинжалом снизу вверх, и обоюдоострое лезвие отсекло новую полоску; это выглядело так, словно он резал ломтики салями. Карл осторожно положил кинжал на полоски, отрезанные от конверта, и взглянул на своего коллегу-ровесника прежде, чем тот успел что-либо сказать.

- Японцы делают кухонные инструменты из подобного типа стали, только без темно-голубого, вороненого отлива. Это нужно только для того, чтобы кинжал не блеснул в темноте. Ведь чаще всего он используется именно в темноте.

Карл сделал короткую паузу и изучающе посмотрел на своего собеседника, потом дал еще несколько пояснений.

- Слабая сторона этого типа оружия - очень хрупкое острие. Если оно ударяется о кость или твердый хрящ, есть риск сломать лезвие. Поэтому надо целиться в мягкую ткань. Одно быстрое боковое движение у шеи - и ты не сразу почувствуешь боль. Сперва будет удивление, что не можешь произнести ни слова. Не можешь дышать, твоя кровь хлещет фонтаном из распоротых артерий. Или другой удар. Вместо того чтобы бить в живот, можно ударить выше, в солнечное сплетение, разрезать хрящ, к которому крепятся ребра, и провести кинжалом вверх, к подбородку. Кстати, сердце можно разделить на две почти одинаковые половины. Теоретически смерть наступает мгновенно, если ты бьешь в сердце или мозг. Если я, например, зайду со спины и ударю в горло, перерезав артерии, пищевод, трахею, то ты умрешь от шока, трепеща в моих объятиях без малейшего шума.

- Ты хочешь, чтобы меня стошнило? Чего ты добиваешься? - прошипел Зигфрид Маак, стиснув зубы. Он действительно выглядел так, будто тошнота перехватила ему горло.

- Нет, - отозвался Карл совершенно другим тоном, проворно пряча кинжал в рюкзак. - Это была всего лишь легкая провокация. Думаешь, это варварство?

- Не стану отрицать.

- Знаю: по-твоему, борьба с терроризмом должна вестись исключительно интеллектуальными методами, с помощью компьютеров, систематизированных картотек и разведки.

- Да, это больше соответствует нашему стилю. Моему, во всяком случае.

- Твоему и тому, на который вы, в Ведомстве по охране конституции, ссылаетесь по историческим причинам. Но не только он характерен для Германии. В том доме, где мы находимся, не я один олицетворяю насилие.

- Нет, конечно. Но тебя я не хочу сравнивать с этими павианами.

- Почему же? Потому что я лучше выгляжу или потому что я твой коллега?

- Естественно, потому что ты мой коллега. Но не они. Они - просто неизбежное зло.

- Следовательно, насилие - тоже способ борьбы. И ты не против насилия, а против кинжала - простого и даже примитивного инструмента, чье назначение не особенно-то изменилось с каменного века. Ты считаешь, что кинжал хуже револьвера "Смит-и-Вессон" 357 магнум, который использует полиция?

- Да, действительно. Понимаю, что в этом отношении ты отличаешься от большинства нормальных людей.

- И ты и я - не совсем нормальные люди. Я имею в виду даже не нашу профессию. А то, что мы, во всяком случае я, реально сделали. Только ты, Зигфрид, полон предрассудков. Посмотри, быть может, это заставит тебя изменить свой взгляд.

Карл подошел к компьютеру, включил его, прошелся по клавишам, кивнул сам себе и, возвращаясь к столу, поднял и открыл небольшую сумку.

- Вот, - сказал он, - это "Моторола RDX-1000", портативный компьютерный терминал и моя гордость. Теперь посмотрим. Компьютер - глупая штука, не забывай этого. Я думаю, прежде ты не до конца понимал, что в США я обучался не только насилию. Дело в том, что я, собственно, занимался двумя вещами, Зигфрид. Первое - вспарывать глотки в темноте. Но это - только теоретические знания, пока не примененные на практике. Второе - портативные компьютеры. Итак, вот эти два ящика в комнате настолько глупы, что не осознают своей связи, не так ли? Ну, теперь вызовем "девятку". Твой настольный компьютер подключен через телефонную сеть к Ведомству по охране конституции в Кёльне. Ты успеваешь?

Зигфрид Маак кивнул. Пока что все было не особенно сложно. И сам он старался не выглядеть ни удивленным, ни всезнающим.

- Итак, - продолжил Карл, - чтобы не доставлять слишком больших неудобств полицейским, пользующимся этой системой, в этот "лэптоп" введена особая команда, которая усиливает непосредственно большинство из наших кодовых ключей. Для этого нужно только вызвать особый файл, в данном случае GSG9 146D. Это означает, что наш друг Хорст Нидермёллер, или кто там сегодня дежурный оператор на компьютере в моей маленькой антитеррористической группе, вызовет твой штаб в Кёльне.

- А как ты узнал его сигнал вызова? - спросил Зигфрид Маак, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало ни малейшего удивления.

- Да он мне сам показал, не думая, понятно, что я им воспользуюсь. Заблуждение, Зигфрид, заблуждение, также как и с кинжалом. Я сейчас пытаюсь продемонстрировать тебе это с компьютером. Итак, о чем мы? Ах да, сейчас я, значит, запрашиваю Кёльн, кто такой Зигфрид Маак... Дай-ка мне исходные данные.

Через мгновение в другом конце комнаты засветился экран с текстом, занимавшим почти весь дисплей.

- Но что это, Зигфрид? Неужели это правда?

Зигфрид Маак уже вскочил с такой скоростью, что опрокинул стул, бросился к экрану компьютера и уставился в неумолимый зеленый текст.

- Нет, чертовщина какая-то, - выдавил он из себя, переводя дыхание. - Да, с доктором - это, в общем-то, правда. В Германии становишься "господином доктором" после защиты диссертации. Но гомосексуалистом я никогда в жизни не был! Не понимаю, откуда они это взяли, не понимаю...

- Да! - сказал Карл, возвращаясь к своему мини-терминалу. - Если я таким же образом через телефонную сеть захочу поразузнать о себе самом в шведской картотеке безопасности, то рискую получить что-нибудь в том же роде. Например, что я - коммунистическая угроза для шведской службы безопасности. Но не всему же следует верить. Кроме того, я сам позаботился о картотеке несколько лет назад. Возьми эту чертовщину, например...

Карл что-то отбил на клавиатуре, и на экране всплыла фотография террориста Хорста Людвига Хана.

- ...да, извини. Я использовал твой код вызова в этот раз. Ну, посмотри на этого типа. На фотографии он старался быть непохожим на самого себя. Но я его узнаю, будь он с этим горизонтальным шрамом на лбу или без него. Я даже слышу его голос. Ростом он 175 сантиметров и примерно нашего с тобой возраста. Кто знал, что он станет террористом? Это не какой-нибудь чертов кинжал. Бели б они могли выбирать между Зигфридом Мааком, вооруженным кинжалом и револьвером, и им же, вооруженным компьютером, они бы не сомневались. Это компьютер поймал Хана, когда он говорил по телефону, поэтому мы с тобой сейчас здесь. Поэтому я знаю, как он выглядит и где примерно находится. И поэтому у нас есть шанс его поймать. Именно этот замечательный, умный, как и ты сам, компьютер - последнее слово техники - позволяет с высокой степенью надежности рассказать о твоей работе. Это не какой-то там кинжал. Вот что дает нам власть над террористами. Понимаешь, в действительности ты творишь так же много насилия, как и я, Зигфрид. Все остальное - предрассудки. Как и страх перед приемами ближнего боя, которые ты видел в спортивном зале. Своего рода суеверие. Можно сказать, вроде как боязнь темноты.

- Ты, следовательно, не боишься темноты?

- Нет, честно говоря, меньше всего. По-моему, темнота - это защита, а не угроза.

- Вероятно, мы похожи в этом отношении. Признаю твою точку зрения. Так сказать, возражения усиливают аргументы, это мои миролюбивые наклонности, заметь - не гомосексуальные. Хотел бы я знать, откуда это вообще взялось. Так, мы остановились на последней бутылке "Гехаймрат Й" - тайный судья, как ты подумал, хе-хе. Скоро мы будем поддерживать связь только через камеру хранения. Сдаюсь, компьютер - это тоже насилие. Никто не перережет горло нашему другу Хорсту Людвигу Хану.

С наслаждением, почти торжественно они молча прикончили последнюю бутылку "тайного советника" из Йоханисберга.

Когда на следующее утро Карл проснулся, Зигфрид Маак уже ехал в темно-синем BMW по автобану в направлении к Гамбургу. Очень многое должно было случиться, прежде чем им снова представится возможность встретиться.

Когда они снова увидятся, Хорст Людвиг Хан будет убит острым кинжалом. Его шея будет разрезана с почти хирургической точностью. По различным причинам, юридически, однако, не обоснованным, власти Федеративной Республики никогда не станут разыскивать убийцу.