Терская крепость. Реквием Двести сорок пятому полку

Глава 1«Задачи ясны и команды понятны…»

После подписания 31 августа 1996 года Хасавюртовского договора между руководством России и Чечни прошло два относительно мирных года… 245-й гвардейский мотострелковый полк все это время находился на месте постоянной дислокации в поселке Мулино Нижегородской области.

«Начинать все опять пришлось с нуля…»

Сергей Юдин, командир полка, гвардии полковник:

– Сразу после вывода полка из Чечни, в начале июля 1996-го, были уволены в запас 1 800 человек, в том числе все контрактники. Осталось в полку всего 214 человек. Но времени, чтобы расслабиться, не было: уже в августе в штаб полка поступил приказ, по которому 245-й полк должен был стать первым в истории современной России полком постоянной готовности. Начинать все опять пришлось с нуля: получать новых солдат, формировать подразделения, проводить их боевое слаживание. И этот процесс шел до августа 1999-го…

Как шел этот процесс, можно судить по письму в № 5 за 1999 год журнала «Солдат удачи» одного из офицеров 3-й мотострелковой дивизии, куда входил 245-й полк…

«Здравствуйте, дорогая редакция!

Давно собирался написать Вам о нашей дивизии, но пришел к мнению, что написать как нужно, объективно, не получится. И все-таки попробую.

Я кадровый офицер, прохожу службу в 3-й Краснознаменной Висленской мотострелковой дивизии, штаб которой располагается в Нижнем Новгороде. Наша дивизия является соединением постоянной боевой готовности. Как ее окрестили местные и московские журналисты – «дивизия XXI века». Только вот офицеры горько шутят, что воевать придется на технике XIX века – лошадях. В дивизии острейший дефицит топлива – дизельного и бензина, керосин пока есть. Поэтому боевая подготовка в полном объеме идет только в танковых частях и подразделениях. В мотострелковых проводятся только боевые стрельбы отделений и взводов. Ротные тактические учения проходят без привлечения боевых машин пехоты – смех. Штатной стрельбы из БМП даже не планировалось в этом году, только из танков. Полевых выходов артиллеристов и зенитчиков этой весной вообще не было, хотя они и планировались. Причина та же – нет топлива. И это в мотострелковой дивизии, которая через 24–48 часов после получения сигнала должна вступить в бой!

Про технику говорить не приходится. Танки выпуска 1986–1987 годов, БМП – 70–80-х, 2С3 и «Стрелы-10» – середины 70-х. Новейшими являются только ЗРК «Тор-М1», состоящие на вооружении зенитно-ракетного полка. Техника в буквальном смысле рассыпается. Офицеры и солдаты делают все, чтобы как-то поддерживать ее в рабочем состоянии, но они не всесильны. Бронетанковая техника уже два года не отправлялась на капитальный ремонт и фактически является «складом БТИ», но этих запчастей уже не хватает. Автомобильной техникой доукомплектовывались, притянув ее на жесткой сцепке. А теперь представьте, что все эти «гробы» числятся в боевом расчете как имеющиеся в наличии, а значит – способные воевать или использоваться по предназначению.

Да что говорить, если в одном из мотострелковых полков с момента переформирования не проводилось ни одного батальонного тактического учения с боевой стрельбой, да и ротные учения прошли не во всех ротах. В этом году боевая подготовка в основном свелась к индивидуальной подготовке бойца. Зато высшие армейские чиновники победно рапортуют по телевизору: мол, у нас есть теперь такие части, которые в любую минуту готовы вступить в бой, не тратя времени на боевое слаживание. Причем, судя по выражению их лиц, они абсолютно в этом уверены. Поэтому, наверное, практически еженедельно дивизию посещают различного рода комиссии, проводящие эксперименты, порой даже мешая боевой подготовке.

А взять условия службы офицеров! Про хронические невыплаты и отсутствие жилья и говорить даже не буду – оскомину набило. К этому уже многие привыкли и как-то приспособились. Но есть и другая проблема. Нынешней весной у многих заканчивается контракт. Большинство молодых и перспективных офицеров продлевать его не собираются. Из молодежи, пришедшей из училищ в прошлом и позапрошлом году, половина уже уволилась. Командиры взводов на 90 процентов – студенты-двухгодичники, которые в военном деле знают меньше солдат. И большинство из них не хотят учиться сами, не то что солдат учить. Да некоторым даже учиться не имеет смысла. За два года службы они сменили по две-три воинские специальности. Их бросают из одной части в другую, из одного подразделения в другое, с одной должности на другую. Заключить контракт о прохождении службы не хочет из них (двухгодичников) практически никто. А кто и хотел, уже передумал.

Но, несмотря ни на что, дивизия живет. Приглашаю вас посетить нас. Вы увидите, что солдаты и офицеры изо всех сил стараются, чтобы освоить свою специальность профессионально, чтобы техника работала. Все прекрасно понимают, что занимаются настоящим мужским военным делом, а не только плац метут да сугробы ровняют. Ведь вполне возможно, что их знания и умения спасут им впоследствии жизнь. Мы это понимаем, да вот только в верхних эшелонах власти понять не могут.

Так что приезжайте. Место для подвига есть не только в «горячих точках», но и на полигонах, где боевые офицеры (абсолютное большинство из них, в том числе и командир дивизии, участники боевых действий) передают свой богатый опыт бойцам. В составе дивизии – хорошо всем известный по войне в Чеченской Республике 245-й гвардейский мотострелковый полк.

С глубоким уважением к Вам, как единственному изданию, пишущему об армии правду.

Сергей».

«И вот на тебе, опять война…»

Валерий Назаров, командир 3-й Висленской мотострелковой дивизии, генерал-лейтенант:

– Август 1999 года… Второй год командую дивизией. Уже очень много сделано, но предстоит еще больше. Все части и подразделения дивизии, кроме зенитно-ракетного полка, находятся на Мулинском полигоне. Идут завершающие мероприятия по подготовке к очень серьезным показным учениям для слушателей академий Вооруженных Сил России. Проведены все репетиции, все тренировки. До начала мероприятий остались считаные дни.

10 сентября 1999 года около 22 часов у меня в спальном салоне прозвучал телефонный звонок. Он меня очень встревожил, потому что по этому телефону «ЗАС» может звонить только командующий войсками МВО или командующий армией. На линии был командующий войсками МВО генерал-полковник Пузанов. Кратко, по-военному, было сказано, что учения отменяются и что через два дня – погрузка дивизии на эшелоны и отправка на юг.

Слухи о новой войне уже ходили, но мало кто в это верил, особенно я, так как сам только недавно вернулся с войны из Чечни, командуя два года 205-й отдельной мотострелковой бригадой. Все наши войска из Чечни были выведены, мир налажен, все обнялись, расцеловались, разошлись. И вот на тебе, опять война. Никак не предполагал, что второй раз окажусь в этом пекле.

Как будет воевать полк, во многом зависит от того, кто им командует…

Зеленые пики полковника Юдина

… В июле 1996-го, когда подполковник Юдин вывел свой 245-й полк из-под Шатоя в Ханкалу для последующей отправки домой, командующий группировкой Минобороны в Чечне генерал Шаманов, поблагодарив его за службу, попросил другого генерала – зам. командующего 22-й армией Колмакова, с которым они когда-то служили в одном полку, поучаствовать в его судьбе:

– Как друга тебя прошу, Александр Петрович, не дай потеряться этому офицеру. На таких, как он, мы войну эту вытянули.

Однако тремя годами позже Шаманов, по сути, сам приостановил карьерный рост Юдина. Когда в сентябре 1999-го 245-й полк вновь засобирался на войну, представление полковника Юдина на начальника штаба дивизии было уже в Москве.

– Не жди, Сергей, приказа этого не будет, – вдруг сознался работавший в полку окружной кадровик, – потому что никто, кроме тебя, не заведет этот полк в Чечню. Но ты уже дважды там был, можешь отказаться.

Через месяц, встретив в Моздоке Шаманова, крепко обнявшего его со словами «ну, наконец-то меня послушали!», Юдин все понял.

– Не обижайся, Серега, – сказал Шаманов, – такая у нас с тобой судьба.

В Чечню его полк пошел первым. Получая от Шаманова на улице без свидетелей боевую задачу на переход чеченской границы, Юдину казалось, что он никуда и не уезжал. Те же люди вокруг, те же горки, те же дороги. Но это была уже совсем другая война. По крайней мере, в полосе наступления их Западной группировки. С боевиками больше не разговаривали, их давили. Пока армии снова не скажут «стоп», навалить как можно больше «душья» – в этом их с Шамановым взгляды так совпадали! Какие уж там обиды – полк наступал на главных направлениях Западной группировки, сыграв потом решающую роль и в штурме чеченской столицы…

Константин Ращепкин («Красная звезда», 4.12.2004 г.)

Мнения ветеранов полка, насколько тогда часть была подготовлена к новому походу, оказались разными…

«Не ехать с полком я не мог…»

Сергей Юдин, командир полка, гвардии полковник:

– Для меня лично получение Директивы Генштаба на переброску полка на Северный Кавказ было неожиданностью, потому что мои документы лежали на представление меня на начальника штаба 3-й мотострелковой дивизии. Ко мне пришли из штаба армии и сказали: «Сергей Сергеевич, вы можете, конечно, не ехать, и это ваше право. Но мониторинг офицеров показал, что люди говорят: «Поедем воевать, если с Юдиным». Поэтому не ехать с полком в Чечню я не мог.

Офицеры полка в этот период – это были очень надежные люди. Штаб был сильный. Всех офицеров я хорошо знал лично. Единственное, смалодушничал командир первого батальона. Командир второго батальона как раз получил назначение на Дальний Восток, вместо него должны были назначить другого. Третьим батальоном командовал подполковник Найденов. Танковый батальон с нами не поехал, потому что в нем не было необходимости.

Когда в первом батальоне появились несколько отказников, спрашиваю комбата: «Почему у вас офицеры отказываются воевать?» Он начал что-то невнятно объяснять. Я остановил его и говорю: «Ты сам-то едешь?» И я увидел в его глазах страх. «Марш отсюда!» Я его просто выгнал. На эту должность прислали майора Геннадия Илюхина, бывшего начальника отдела кадров 201-й дивизии. Он только что окончил академию. Но Илюхин был назначен на второй батальон. Поскольку не поехал командир первого батальона, то капитана Булавинцева назначили на второй батальон. Генерал Пронин, почувствовал мою тревогу, что стоит батальон, и я должен представить ему Булавинцева, у которого даже на лице было написано: «Куда солдаты, туда и он». Да и его солдаты плакат написали: «Куда комбат, туда и мы». Я стою чуть не в слезах, Пронин подходит: «Что такое?» Я рассказал ему о ситуации. Пронин все понял, и Илюхин стал командовать первым батальоном, а Булавинцев был назначен комбатом второго.

Мы были на полигоне, где полк провел генеральную репетицию и в общем-то был готов к выполнению боевой задачи. Это был совсем другой полк! Практически мы были готовы воевать. Артиллерия у нас в полку была прекрасная. За работу штаба я был полностью уверен. Уровень подготовки солдат вполне соответствовал тем требованиям, которые тогда предъявлялись. Нам повезло, что на войну мы поехали прямо с учений. Может быть, этим и были обусловлены успехи полка.

«Вот эти люди и возьмут Грозный…»

Сергей Булавинцев, командир 2-го мотострелкового батальона, гвардии капитан:

– Я был зам. комбата перед отправкой – и комбатом стал при необычных обстоятельствах. Наш командир батальона как раз должен был уезжать на новое место службы, на Дальний Восток. Ждали нового командира. Как потом оказалось, в ночь перед строевым смотром солдаты моего батальона написали большой плакат и повесили на въезде в лагерь. На плакате было написано, что на войну поедут только со мной. На строевой смотр приехали генерал Сметана, полковник Юдин, наш командир полка, а в «уазике» сидел новый комбат, подполковник, в парадной форме. Машина остановилась перед въездом в лагерь. Я жду их, волнуюсь, а они не идут. О плакате и его содержании я еще ничего не знал. Вижу – следом едет второй «уазик», с подполковником Васильевым, зам. командира полка. Машина останавливается, он выходит с какими-то бумагами в руках. Он ехал из расположения первого батальона, который стоял в другом месте. Там, как оказалось, комбат и семь офицеров написали рапорта о нежелании ехать воевать. Их тут же уволили из армии. Решение о моей судьбе было принято тут же. Комбата, которого они привезли, оставили в «уазике», а генерал Сметана с командиром полка пошли проверять мой батальон. Генерал Сметана сказал тогда: «Какой интересный батальон… Вот эти люди и возьмут Грозный». Он оказался пророком… Генерал приказал мне исполнять обязанности командира батальона до получения письменного приказа. Когда мы вошли в Чечню, пришел письменный приказ о назначении меня комбатом.

Как боевая единица, батальон – это три мотострелковые роты, минометная батарея, взводы – гранатометный, связи, обеспечения. Все штаты полностью укомплектованы. Летом отработали вопросы рекогносцировки, управления боем, прошли учения с боевой стрельбой. Отработали темы: батальон в обороне, батальон в наступлении, на марше. Провели генеральную репетицию перед показными учениями, назначенными на сентябрь.

«Совершенно уверенно себя чувствовал…»

Александр Дрозд, заместитель начальника штаба полка, гвардии майор:

– Август 99 года… Все лето я жил в поле, не вылезая из него. Полк готовился к проведению учений. Меня и жена тогда потеряла. Домой по телефону только иногда удавалось позвонить.

Во второй кампании все было более организованно. Если в первую кампанию технику в полк собирали со всей дивизии, а людей со всей страны, то сейчас полк к ведению боевых действий был практически готов. С учений – и на войну. Помню, на личные сборы командир полка офицерам управления дал полсуток.

Собираясь на войну, взял с собой все необходимое для работы, т. к. знал, что буду делать на своей должности, и совершенно уверенно себя чувствовал.

Когда начались боевые действия, был постоянно с командиром полка. В мои должностные обязанности входило: систематический и достоверный контроль тактической обстановки, подготовка данных для принятия решений, выработка предложений, систематизация информации для управления боем, подготовка и разработка соответствующих документов. Вся обстановка была как на ладони: знал, кто, где стоит, кому и какие указания отдает командир полка. Да и в радиоэфире бой всегда хорошо было слышно. Я вел и Журнал боевых действий полка. Во время боя, чтобы не забыть, для себя записывал в блокнот текущее время важных событий: кому, когда, где и что приказывает командир полка. В определенное время поступали и боевые донесения от комбатов – откуда, куда, с кем и как они действовали за день. На основе этого и делал записи в Журнал боевых действий полка. Старался не пропустить ничего. Думаю, что всю военную эпопею полка я зафиксировал нормально.

«Надо это, надо то…»

Федор Сергеев, правовед полка, гвардии майор:

– Вскоре после того как полк вывели из Чечни после первой кампании, всех офицеров усадили описывать боевой опыт, чтобы выработать общие рекомендации. Оказалось, что Афганистан вообще ничему не научил! Каждый из нас по своей службе написал очень подробно. Отправили все наши предложения в Москву.

Многие предлагали прежде всего поменять штатную структуру. В первую очередь, чтобы в каждой мотострелковой роте была своя грузовая машина. В танковой роте боеприпасы, кухню – возить было не на чем! Танком цепляли прицеп и везли, так же и кухню таскали. Писали мы тогда: «Надо это, надо то…»

Началась вторая кампания – опять тот же цирк со сборами, как и в первую кампанию! Хорошо еще, что мы были на полигоне – солдаты и техника. Это нам помогло. Не заезжая в полк, все с полигона повезли на погрузку, мимо парка. Солдаты два месяца прослужили, только приняли присягу. «Куда?» – спрашивают. «В Чечню!» Ночью привезли оружие на всех, борта машин открыли, каждому – автомат и боеприпасы.

Приезжаем на станцию погрузки, а на платформе уже стоят генералы. И началась точно такая же эпопея с загрузкой техники, как и в первую кампанию… Солдаты первый раз сели за штурвал БМП, пришлось опять офицерам и прапорщикам загонять технику на платформы. Офицеры загоняют технику, подошел какой-то генерал: «Почему офицеры? Пусть солдаты загоняют!» – «Хорошо, пусть солдаты…» Первая же БМП под управлением солдата рухнула между эстакадой и платформой. Генерал нам: «Ну, делайте что-нибудь! Мужики, ну так нельзя!» – «А вы спросите солдата: был ли он в учебке?» – «Не был!» Грузим колесные машины, солдат-водитель говорит: «Товарищ капитан, у меня тормозов нет!» Это был и смех и грех… На пятьдесят процентов техника была небоеготова.

Оказалось, что танкистов с собой в Чечню на этот раз не берем! Едут только два мотострелковых батальона. И опять проблема с транспортом: оказалось немало неготовых боевых машин… Заезжаем в парк, аккумуляторы снимаем с другой БМП, пулемет на нее кинули, а эту машину, неисправную, оставили в парке.

По штату в разведроте пятьдесят два человека, а пулеметчика – не положено! Начальник разведки Северо-Кавказского округа, когда мы приехали в Чечню, схватился за голову: «Как воевать… Я такого дебилизма еще не видел!» В инженерно-саперной роте по штату, как это ни абсурдно, всего один сапер на всю роту. Штатный состав саперной роты был такой: командир, трое взводных, шесть водителей автомашин, крановщик, потому что есть кран, землеройная машина, один БТР, водитель на него и пулеметчик. И отделение разминирования, в котором один сапер. Если он подорвался – все, больше разминировать некому! А чтобы работать им в батальонах – некому! Начальник инженерных войск округа, когда посмотрел штаты саперной роты, сказал: «Это же полнейшее издевательство!» В первую кампанию у нас в полку был огнеметный взвод, во вторую – его не было вообще. Был один офицер-химик на весь полк, у него три «Урала», как хочешь на них один и езди. Он и ездил, раздавал огнеметы по подразделениям.

«Отморозков не было…»

Владимир Пономарев, старшина 4-й мотострелковой роты, старший прапорщик:

– Сначала пошли слухи, что поедем в Югославию – и стали на должности командиров взводов приезжать откуда-то капитаны и даже майоры. А когда оказалось, что не в Югославию, а в Чечню – все они уехали из полка.

До последнего ничего нам не говорили, потом вдруг: «Завтра уезжаем на границу с Дагестаном». Нашего комбата Булавинцева солдаты любили. Во второй кампании солдат с «травкой» уже не было, отморозков тоже не было.

«Боевой опыт имели несколько человек…»

Александр Федорченко, начальник штаба 2-го мотострелкового батальона, гвардии майор:

– В ходе подготовки батальона к отправке одной из задач было доукомплектовать личный состав, а именно: принять офицеров на вакантные должности, в основном из 3-го батальона, в нем же поменять солдат, которые были сиротами или единственными в семье. После замены отобранных бойцов в ППД на новых и прибытии в расположение своего подразделения я с удивлением получал доклады, что личный состав весь на месте. То есть, пока мы на машине ехали в объезд, наши солдаты убегали и через лес и болото возвращались к своим товарищам. Значит, в нашем батальоне был сложившийся коллектив, и главная заслуга в этом – бывшего комбата подполковника Хохлова Сергея Николаевича, которого непосредственно перед началом этих событий отправили на Дальний Восток. Командовать батальоном назначили другого достойного человека, на мой взгляд, настоящего пехотинца и офицера – капитана Булавинцева.

Были и неожиданные «приобретения». Во время загрузки эшелона появилась необходимость замены заместителя командира батальона по воспитательной части (не хочу говорить причины). К нам временно прибыл майор Олег Горбатюк. Как потом оказалось, надолго и к счастью для нас: это был мастер своего дела и просто отличный человек.

Из госпиталя к нам сбежал капитан Гринченко, который стал командовать гранатометным взводом. Вообще хотелось бы отметить, что на тот момент удачно подобрался весь коллектив батальона. Учения, проведенные ранее, дали хорошие знания и опыт, быстро втянулись молодые офицеры, были «признаны своими» так называемые «пиджаки». А вот настоящий боевой опыт в батальоне имели всего несколько человек.

Ну и, конечно, я не могу не вспомнить про своего заместителя Анатолия Шаруда. Офицера, который долгое время прослужил совершенно в другой структуре, можно сказать, в другой атмосфере – в ВВС – и после реорганизационных мероприятий в Вооруженных Силах дослуживать попал в пехоту, да как раз на погрузку в Чечню. Единственный его недостаток, да и то в начальный момент, это отсутствие опыта работы с личным составом. Спокойный, трудолюбивый (точнее – трудоголик), внимательный и скрупулезный, он постоянно стремился понять назначение и порядок исполнения боевых документов. Практически весь учет личного состава был на нем, а в боевой обстановке, да еще при выплате «боевых», это очень ответственная и трудная задача. В общем, мне с ним здорово повезло. Помню, одним из моих любимых развлечений в часы затишья было наблюдать за Анатолием. Лежишь на кровати и глазами следишь за ним, а он с отверткой и плоскогубцами в руках ходит по палатке и ремонтирует все, что хоть немного в этом нуждается. Через некоторое время он набрался практики общения и с бойцами.

«Деньги нашлись моментом!»

Сергей Печугин, зам. командира 1-го мотострелкового батальона по тылу, гвардии майор:

– Накануне учений я получил звание майора и готовился там же на Мулинском полигоне это замечательное событие отметить в кругу офицеров моего батальона.

Новость об отправке в Чечню для меня, как и для моих товарищей, стала не очень приятным сюрпризом. И дело тут не в страхе. Когда полк едет воевать, совесть, а еще к тому же и офицерская честь (как своим подчиненным потом в глаза смотреть?) не позволяют малодушничать. Другое было причиной сомнений – ощущение несправедливости: ну, вот убьют меня, кто о моих малых детях позаботится, если при живом-то отце семья постоянно думает, как концы с концами связать. Так и решили с офицерами: как выплатят все не за один год накопившиеся долги, так и даем согласие на Чечню.

И, о чудо, деньги нашлись моментом! Перед погрузкой до трех ночи начфин полка в нашей палатке рубли метал, так что за праздничный стол новоиспеченный майор пригласил друзей только в четвертом часу. А в шесть часов утра батальон выдвинулся на станцию Красный ударник.

Родители ко мне как раз в этот день из Москвы по грибы приехали. А я им ничего не сообщал об отправке. Бабы (теща, жена) – в слезы. Мама более сдержана была, внутри все переживала. Отец – участник бакинских, нагорно-карабахских и тбилисских событий – помог мне здорово. Сели за стол. Расспросил, что у меня в тылу батальона есть, чего не хватает для боевых действий. Тут же рапорт командиру полка написали вместе: «В целях качественного выполнения задач требуется…» Как вовремя это было сделано! Я не раз потом в поле вспоминал мудрость отца: он-то специалист – тыловик со стажем в горячих точках, а я только два года назад перешел из командиров… (Основная специальность моя – командная танковых войск.)

Пока грузили технику на платформы, мне подогнали из других частей не менее трех бортовых машин. Поэтому в Чечне проблем с подвозом в первом батальоне практически не было. А тут еще к платформе начвещ полка Карен Казарян – добрый человек – палаток подогнал больших, служба КЭС – баки водогрейные на полк. Только их потом у меня почему-то никто брать не стал. Их же «вешать» на себя надо! А это материальная ответственность, ее все почему-то очень боятся. Я не боялся, брал все, что давали. И не пожалел потом. У нас баня в батальоне всегда прекрасная была!

«Что завелось, то и поехало…»

Александр Мясников, водитель «ЗИЛ-131», гвардии рядовой:

– В полк я попал в 1998 году. КМБ (курс молодого бойца. – Авт.) был в расположении полка, потом – присяга и шестая мотострелковая рота. По штатному расписанию я был снайпером, но через пару месяцев меня перевели в «обоз», потому что у меня были водительские права. Командиром взвода у нас был прапорщик Ращупкин.

Примерно за месяц до отправки в Чечню в полку собрали всех дагестанцев и отправили их защищать свою малую родину. Мы были на полевом выходе, когда объявили сборы. Всех «калек» собрали и оставили в третьем батальоне, а остальных – «Вперед!», не спрашивая, хочешь ты воевать или нет. А техника выбиралась элементарно: что завелось, то и поехало в Чечню.

Кстати, тогда ни в Мулино, ни в Новосмолинском не работала ни одна почта, любой контакт с «гражданкой» был запрещен.

Командование все же учло горький опыт начала первой кампании, когда в полк нагрянули десятки матерей – забирать своих сыновей.

«Страха у меня не было…»

Владимир Комков, водитель зенитной установки (ЗУ-23), гвардии младший сержант:

– От армии я никогда не прятался, служить пошел охотно. В августе 99-го приехал из отпуска. В это время полк находился на полевом выходе, а в нашей казарме устроили карантин для молодых. Служба во время полевого выхода мне нравилась: лето, тепло, природа, да и контроля со стороны офицеров было меньше.

Целыми днями занимались боевой учебой. Служил я во взводе обеспечения в зенитном дивизионе. Командовал взводом прапорщик Забродский, хороший мужик, он еще в первой кампании в 245-м воевал. Товарищами у меня были Макс Хренов, Андрюха Иванов из Пскова – с ним до сих пор дружим.

Примерно в середине августа стали ходить слухи о событиях на Северном Кавказе. С этого времени письма домой и нам оттуда не пересылали. Возможно, потому что командование полка опасалось неразберихи из-за массового приезда родственников. Ходили слухи, что нас могут отправить в Чечню…

В один из тех дней я на «Урале» и еще несколько машин ездили в Нижний Новгород на базу вооружения. Не спал почти двое суток… Ездили туда за ЗУ-23 – это двуствольная пушка калибра 23 миллиметра. Тогда и стало ясно, что скоро куда-то поедем…

В один из дней начала сентября командир дивизиона объявил общее построение. Так как планировалось отправлять не весь дивизион, а три взвода, то командирам взводов дали возможность самим отбирать желающих и наиболее, по их мнению, подготовленных бойцов.

Оказалось, что даже некоторые офицеры отказывались ехать в Чечню. Возможно, вспомнили неудачи первой кампании, естественны были переживания и страх перед войной, да и у многих были семьи. Я за это их не осуждаю. Такая возможность, самим решать – ехать или нет, была предоставлена и нам, простым солдатам. Отобрали из дивизиона примерно сорок человек. Нам было сделано предложение: «Кто не хочет ехать в Чечню, тот может отказаться. Ничего такого здесь нет, будете дослуживать в полку». Были и такие, кто отказывались.

В душе у меня все смешалось, было какое-то волнение перед неопределенностью… Что нас ждет впереди? Но для себя я решил: если меня выбрали, то это не просто так, нужно идти до конца… Мне было всего двадцать лет, родом я из сельской местности, за всю свою жизнь в областном центре был раза три, а тут – Чечня. Что там? Да и разговоры про первую кампанию ходили… Но нет, страха у меня не было.

«Намечается что-то серьезное…»

Андрей Фомин, наводчик ПК 3-й мотострелковой роты, гвардии сержант:

– В полк я был призван в 1998 году. Сначала был помощником гранатометчика РПГ, затем старшим стрелком. В августе 99-го, в конце полевого выхода, был поставлен на должность наводчика ПК. Прошел в ГУЦе (Гороховецкий учебный центр. – Авт.) трехдневные курсы наводчиков ПК, и сразу после них мы были отправлены на погрузку. В роте было еще два наводчика ПК: Леха Морозов и Женька Кожевников. Во время курсов, когда возвращались в полевой лагерь полка, на трассе видели колонны техники, и среди нас были разговоры, что намечается что-то серьезное.

Перед отправкой, еще в полевом выходе, в наш третий взвод (не знаю, как в другие) прибыли контрактники, по-моему, три человека. Командиром нашего взвода назначили гвардии лейтенанта Андрея Носова. Нас, конечно, не обманывали и перед погрузкой построили. Наш новый комбат сказал: «Едем на войну. Кто хочет остаться, может выйти из строя…» Из нашей роты вышли двое, но их можно было понять. У одного из них было двое детей (призвался в армию не со своим годом).

К моему номеру расчета ПК – к сожалению, не помню фамилии – Роману (призван из Нижнего Новгорода) приехали мать и старший брат. Он отслужил к тому времени около трех месяцев и мог бы не ехать с полком. Когда он прощался с матерью, то сказал ей: «Если я не поеду, то кто?»

Техника на платформы уже была погружена. Удивило, что на платформу затаскивали даже машины, пришедшие в негодность. Так стояла рама грузовика на спущенных баллонах, а на ней болталась кабина.

«Все равно все поедете…»

Александр Белов, водитель взвода подвоза боеприпасов роты материального обеспечения полка, гвардии рядовой:

– В армию меня призвали в мае 1998 года. По штату во взводе было все как положено. Ребята все были нормально подготовленные. Машины были старые, мы больше занимались их ремонтом, чем ездили. На этих «Уралах» наши отцы в Афганистане воевали, они там уже были списаны. Но свою машину я знал хорошо.

В начале сентября боеприпасы (это несколько «Уралов») в сопровождении солдат со склада стали возить на полигон, где начинались учения. Ездили трое суток, туда-сюда. Склад с трехэтажный дом: загоняешь туда машину, грузчики скидывают не по ящику, а стопой. Она падает рядом с машиной. Разбившиеся ящики – в сторону, целые – в машину. Эти боеприпасы еще из Германии вывезли, а сколько они там стояли…

Тринадцатого сентября началась погрузка в эшелоны. Слухи ходили, что в Чечню. По телевидению мы знали, что там происходит…

Машины на платформы загоняли в основном сами, но некоторые боялись, тогда помогал техник роты – старший прапорщик Гафаров, он был хороший, опытный.

На погрузке нас построили: «Кто не хочет ехать – шаг вперед». Вышли три-четыре человека. Прапорщик пьяный говорит: «Все равно все поедете…» Мне и в голову не приходило, как это не ехать: служим, значит служим. Страха не было. Страх пришел потом.

«Если она работает, то она работает…»

Алексей Носов, старший механик-водитель 6-й мотострелковой роты, гвардии сержант:

– К моменту отправки в Чечню я отслужил в полку год. Мы были на полевых занятиях, когда на утреннем построении нам объявили повышенную боевую готовность. Приехали медики, взяли у каждого из нас образцы ногтей, кровь – для чего, не знаю. Выдали смертники. В 21 час объявили, что будет погрузка в эшелон. Офицеров на два-три часа отпустили домой – попрощаться с семьями. Вечером в батальон приехало пополнение из других частей полка. К утру все были в боевой готовности. В четыре часа утра заправили БМП, и рота колонной выехала из расположения полка на станцию погрузки.

Машины на платформы – как старший механик-водитель роты и исполнявший обязанности техника роты – загрузил сам, без проблем. Все одиннадцать машин были исправны процентов на восемьдесят, но все поехали. Качество подготовки механиков-водителей было разным… Нормальный опыт был процентов у семидесяти. Чем больше ездишь, тем больше и опыт.

БМП – машина такая, что не ломается по заказу, надежная. Если она работает, то она работает.

«Как средняя температура по больнице…»

Вячеслав Лесин, зам. командира 2-го мотострелкового батальона по вооружению, гвардии капитан:

– Состояние техники в батальоне перед отправкой было как средняя температура по больнице. Поскольку в 1998 году мы передали часть своих БМП на базу хранения, то летом 1999-го нас укомплектовали техникой из расформированной 166-й Тверской мотострелковой бригады. Техника нам досталась не высшей категории. В течение года титаническими усилиями мы по возможности привели ее в «чувство», но не совсем. Поэтому перед отправкой заменили часть БМП на машины третьего батальона.

В ходе кампании текущий ремонт вели или своими силами, или в ремроте полка. С ремротой у нас были хорошие отношения, а самое главное – с зампотехом полка подполковником Бублием Павлом Ивановичем. Мы с ним хорошо работали. Обновления техники в ходе кампании не было, только стрелкового вооружения – в основном восполнение боевых потерь. С запчастями особых проблем не возникало.

Личный состав батальона, обслуживавший технику, подготовлен был по-разному. Но ведь и люди разные. Те, кто отслужил больше года, были на уровне, но были и молодые. Некоторые из молодых быстро втянулись и освоили технику, но если нет особого желания учиться, то и не научишь. Кого-то и просить не надо было – сам все сделает, а если подскажешь, то и постарается; а кого-то хоть дубиной гоняй и над душой стой. Легче самому было сделать. Но за всех работать не будешь.

«Куда-то отправят…»

Андрей Кузьменко, командир 3-го взвода 5-й мотострелковой роты, гвардии лейтенант:

– В полк я пришел после окончания Новосибирского военного командного училища в начале мая 1999 года на должность командира второго взвода восьмой мотострелковой роты. Командир роты гвардии старший лейтенант Мухамедов в начале августа ушел в отпуск, оставив меня и. о. командира роты. В роте из офицеров также были командир первого взвода старший лейтенант Сергей Кононов и старший техник роты прапорщик Пархоменко. Полк находился на учениях. Слухи, что полк «куда-то отправят», ходили как среди офицеров, так и в солдатской среде.

Десятого сентября командир нашего третьего батальона подполковник Найденов прибыл с полкового совещания, собрал всех офицеров и прапорщиков батальона и довел до нас информацию, что завтра погрузка полка в эшелон для последующего убытия в Чечню. Сообщил также, что сейчас прибудут представители из первого и второго батальонов, мы им передаем личный состав, лучшую технику. Комбат определил каждому офицеру, кто на какую должность убывает: «Лейтенант Кузьменко – третий взвод пятой роты, лейтенант Кононов – первый взвод шестой роты, прапорщик Пархоменко – старший техник четвертой роты». Конечно, мы обрадовались, что попали в один батальон. Практически вся восьмая рота, естественно, изъявила желание идти во второй батальон. Так оно и вышло. Минометная батарея третьего батальона стала батареей второго батальона, командовал ею старший лейтенант Белов. После передачи личного состава и техники мы заехали домой, взяли вещи и прибыли в расположение второго батальона, где представились комбату капитану Булавинцеву.

На следующее утро началась погрузка на станции «Красные ударники». Шла она весь день. Опыта погрузки, естественно, у нас не было, тем не менее завершили мы ее вовремя.

«Военный из меня был никакой…»

Сергей Гирин, заместитель командира 2-й мотострелковой роты по воспитательной работе, гвардии лейтенант:

– В полк я прибыл в начале сентября 1999 года с группой таких же лейтенантов-двухгодичников («пиджаков»). В части в это время шли учения, так что мы попали сразу на полигон. Полковник Сергей Сергеевич Юдин провел с нами беседу и отправил в первый мотострелковый батальон. Сначала были слухи, что полк отправят в Югославию, все воспрянули духом, однако потом все резко изменилось. Командир батальона собрал совещание и объявил: «В соответствии с директивой Генерального штаба полк собирается и отбывает в Дагестан. Будем стоять на границе с Чечней». Тут уже стало всем не очень весело, вольнонаемные стали увольняться. Страх у меня, конечно, был – мне всего 23 года, но я решил: «Поеду!..»

Военный из меня, конечно, был никакой – две недели в армии, да к тому же после военной кафедры гражданского вуза. Но другие офицеры во всем помогали – командир роты Юрий Пименов, командиры взводов Андрей Дорогань и Сергей Можаев – прекрасные ребята! Они были кадровые офицеры, после военного училища.

Запомнилась выдача новых автоматов – они были еще в масле. Двое срочников в роте перед погрузкой напились до бесчувственного состояния, их занесли в вагон и положили на полки.

«Нехорошо было на душе, тревожно…»

Михаил Хрыков, пулеметчик 4-й роты 2-го мотострелкового батальона, гвардии рядовой:

– В конце мая девяносто девятого со сборного пункта в Дзержинске нас, молодых, привезли в полк. Реально боевая учеба началась не сразу, а когда попали на полигон. РПК (ручной пулемет Калашникова. – Авт.) знал нормально, мне любая техника давалась легко. Пулемет на спор с офицером разбирал, отставал от него на секунды.

Скоро пошли слухи, что полк могут куда-то отправить, но из офицеров никто ничего точно не говорил. Было какое-то напряжение, спать стали с оружием, но пока еще без патронов. Политработы с нами не было никакой, вообще мы не в курсе были, что там, на Северном Кавказе, происходит, что там накаляется.

Ночью, в дождь, всех нас подняли по тревоге, построили, выдали смертники, и мы на машинах поехали на станцию, грузиться. Сердце щемило, нехорошо было на душе, тревожно. Понимали, что не на картошку едем. Потом как-то себя переборол. Пошли и пошли, все вместе же… Не было у меня такой мысли, чтобы откосить.

«Мама начала плакать…»

Александр Кованов, наводчик-оператор АГС, гвардии рядовой:

– Двадцать третьего июня у меня был день рождения, а двадцать седьмого я был уже в армии. После КМБ принял присягу и попал служить в гранатометный взвод второго батальона. Забирал меня во взвод сержант Алексей Хлебников. Во взводе нас было человек пятнадцать, ребята все оказались хорошие. Жили дружно, все делили поровну. Занимались очень много, Алексей Хлебников учил меня навыкам обращения с АГС. Свое оружие я знал хорошо.

День 13 сентября мне запомнился особенно хорошо. Ребята маршем поехали с полевых занятий грузиться в эшелон, а сержант Хлебников заехал в расположение полка. Я как раз там был, надо было забрать новые АГС, в масле, и боекомплект. Я помогал ему все это грузить, и как раз ко мне мать с отцом и с дядей приехали. Я их не ждал. Они поняли, что мы собираемся на войну в Чечню. «Может быть, не поедешь?» – спросил меня дядя. «Я не могу не ехать!» У меня было огромное желание ехать на войну. Мама начала плакать, как будто я маленький ребенок. Я тоже расстроился от ее слез, но сдерживался. Наконец я прыгнул в кузов машины, и мы поехали на станцию. Там суета, идет погрузка техники в эшелон, местные жители собрались, руками нам машут на прощание…

«Никто из строя не вышел…»

Владимир Комков, водитель зенитной установки (ЗУ), гвардии младший сержант:

– Прицепил к своему «Уралу» одну из ЗУ – и направились, как потом выяснилось, к месту погрузки. Там опять построение. Рядом стояла большая полевая баня. Пошли мыться, а после бани нам выдали новое обмундирование. Как сейчас помню – белоснежное нательное белье.

Погода была замечательная: тепло, солнце светит. В такие моменты ни о какой войне и не думаешь… Просто хочется жить… На полевой кухне нам приготовили обед. Потом опять построение: приехал какой-то генерал. Разговаривал с нами по-простому. Наверняка знал, куда нас отправляют и что может кто-то не вернуться… Это мы поняли спустя годы, а тогда был какой-то мальчишеский задор. Генерал несколько раз спросил: «Кто не хочет ехать в Чечню? Какие-то, может быть, есть проблемы с родителями? Такие солдаты могут просто дослуживать в полку». Никто из строя не вышел…

Затем нас направили на станцию, на погрузку. Сидим, ждем распоряжений – идет взводный с каким-то офицером: «Ты Комков? Пошли, к тебе родители приехали!» Сам не знаю, что было тогда со мной… Приехала моя мама… Это мой самый близкий и родной человек, я у нее первенец. Наверное, и самый любимый… У меня и сейчас душа болит, когда вспоминаю, как она приехала. Сел в машину, о чем разговаривали – вообще не помню. Мама плакала, говорила, чтобы остался в полку: «Увезу, – говорит, – домой и спрячу!» Даже смешно… Но я же не трус какой-то, да и парни на погрузке остались… Маме сказал, что если сейчас отступлю, то никогда себе этого не прощу. Папа сидел молча, он у меня тот еще воин, всю жизнь в милиции опером. Взял у мамы пакет с едой, сколько-то денег, попрощался и ушел… Что было с мамой, когда я ушел, даже думать не хочу…

У нас во взводе был один парнишка – Дмитрий Чувилин, из Москвы. Его после института призвали на один год, в конце осени у него должен был быть дембель. Худенький такой, все время у него фурункулы были. К нему тоже родители приезжали, он у них один. Родители старенькие, тоже уговаривали остаться, да и ему служить осталось пару месяцев. А он: «Нет, поеду». Он был писарем, таких в армии не любят – сиди в штабе дивизиона в тепле и сытости. А после этого к нему стали относиться по-другому – зауважали, что ли.

«Все сразу закричали: «Поедем! Поедем!»

Алексей Хмель, механик-водитель БРДМ противотанковой батареи, рядовой:

– К моменту отправки в Чечню я прослужил почти два года, ездить на БРДМ приноровился. Двадцатого августа весь полк выехал в Гороховецкий учебный центр. Проходили тактические полковые учения, в которых мне довелось участвовать. Комбат, гвардии капитан Каблуков, тогда выбрал меня водителем. Задача была – заехать в капонир и выстрелить по макету танка из ПТУР. Капонир был выкопан около наблюдательной вышки, где стояли генералы. Заехал. Когда пехота прошла, комбат стукнул меня по плечу: «Газу!», наводчик поймал цель, пуск, машину затрясло, ракета сошла. Потом комбат сказал, что попали. Интересно было.

В жизни все радовало, до приказа на дембель оставался месяц, но как-то вечером вместо обычного «Выходи строиться!» комбат с грустным лицом сказал: «Пацаны, надо поговорить». Собрал всю батарею перед палатками, сел на землю, сказал нам: «Садитесь» – и спросил в лоб: «Кто со мной поедет в Чечню?» Все сразу закричали: «Поедем! Поедем!» – «Ну, а вы что молчите?» – спросил он у нас с Шиленковым. Мы переглянулись с Виталием: «А что мы? Нам до дембеля месяц. Не, вы уж как-нибудь без нас, вон у вас сколько героев».

Жалею я о той слабости: комбат надеялся на нас. Ведь все водилы – молодые, кто машины погонит? «Хотя бы до Моздока, а там я вас с первой заменой отправлю». А мы снова: «Нет!» Комбат обиделся, наверное. Он у нас хороший был командир, в первой кампании в Чечне взводным в минометной батарее воевал. Рассказывали, что, когда на фугасе «ГАЗ-66» подорвалась, его контузило.

Вечером в палатку прибежал знакомый писарь начальника артиллерии подполковника Зинченко. Говорит, слышал разговор, как комбат сказал, что у него двое не едут. Начальник артиллерии сказал: «Готовить на них документы под трибунал». По лицу было видно, что не врет. Мы с Шиленковым испугались: а вдруг и правда полгода дисбата впаяют? А тут, глядишь, обойдется, вернемся. Мы подошли к комбату: «Подумали и решили ехать». – «Ну, вот и хорошо. Ты, Шиленков, давай сегодня сцепление на старом «ЗИЛе» поменяй, а то я твою машину уже контрактнику отдал. А с тобой, Хмель, мы пойдем командирский БРДМ получать, будешь меня возить».

Поздно вечером отвез комбата домой в Новосмолинский, с женой попрощаться. Ехали на БРДМ по военному городку – у прогуливающихся парочек глаза округлялись…

«Нас готовят к серьезной войне…»

Александр Швидков, старший офицер самоходной артиллерийской батареи (СОБ), старший лейтенант:

– Летом 1999-го я служил в 100-м танковом полку СОБом в артдивизионе, куда попал после окончания артиллерийского училища. Все события тогда были так выстроены, что казалось – нас готовят к серьезной войне. Начиная с того, что нас выпустили досрочно, в феврале. Мы успели отгулять свой первый офицерский отпуск, приехали в часть и сразу попали на полковые учения.

В августе 1999 года я находился на полевом выходе в Гороховецком учебном центре вблизи Мулино. Учения по своим масштабам были грандиозные, на них не жалели ни солярки, ни боеприпасов. Все было организовано по правилам, прописанным в Боевом уставе артиллерии Сухопутных войск. Было ощущение того, что готовимся к чему-то серьезному, как будто проходит боевое слаживание подразделений.

Как-то резко все закончилось, срочно приказали ехать в часть. По прибытии нас полностью экипировали, и я получил приказ на откомандирование для усиления личного состава 245-го полка. Я знал, куда готовят полк, и, если сказать честно, даже хотел написать рапорт на увольнение, но оказалось, что мой друг и соратник по училищу Стас тоже едет, и я решил, что не буду отказываться. Чему быть, того не миновать.

Нас распределили в разные батареи СОБами, и всю войну мы потом прошли рядом. Между нашими батареями даже была некая конкуренция. Я выигрывал в точности, он – в скорости.

Грузились на рампу тяжело: солдаты-срочники – никто ничего не знает, делать не умеет. Полтора суток буквально на ногах, даже присесть негде, не то что поспать.

«Командир стоял и плакал…»

Максим Гуляев, командир орудия САДН, гвардии сержант:

– Меня призвали в армию седьмого декабря 1998 года. Полгода в учебке 335-й артиллерийской бригады обучали на командира САУ «Акация». Обучали – громко сказано. Я в армию пошел охотно и, чтобы не тратить два года впустую, решил и сам чему-нибудь научиться. Брал в руки учебник артиллериста и учил. После окончания учебки нас стали распределять по частям. Не знаю почему, но про 245-й полк ходили плохие слухи, но когда я туда попал, понял, что это чушь. Сейчас я горжусь, что там служил. За четыре месяца службы в мирное время я не вылезал из учений. Сначала батальонные, потом полковые. С полковых нас и отправили в Чечню. Помню, как собрали всю технику в лагерь, выдали новое обмундирование и оружие. Вызывали в палатку по одному, в руки – жетон с номером на случай гибели, подпись, что получил, и – «Следующий!». Куда едем – военная тайна. Но мы и так поняли, что ничего хорошего нас не ждет.

Утром поехали грузить технику на эшелон. Помню командира дивизиона подполковника Дымчака – он стоял и плакал, отдавая нам воинское приветствие, когда мы проезжали мимо на погрузку.

Технику грузили механики-водители. На перегонах проверяли крепления, подтягивали. Одного молодого как-то отыскали родители. Когда пришло время отправляться, мать обняла его и сказала: «Не отдам!» А он стоял, как телок, и молчал. Если призвали в армию, то служи, а не за мамкин подол прячься. Ему тогда было больше 20 лет. Через много лет случайно нашел его в Интернете – уже офицер!

А тогда были и такие, что ночью в дороге с эшелона спрыгивали.

На третьи сутки пути нам разрешили написать письма домой.

«Времена были шальные…»

Олег Иванов, командир батареи САДН, старший лейтенант:

– Читал рабочий вариант этой книги и вспоминал, как все было…

Как нас откомандировали в полк… После окончания военного ракетного училища я служил в артиллерийской бригаде командиром батареи и находился на полигоне, готовил КП для полевого выхода. В один из дней конца августа приехал водитель комбрига и сказал, что всех офицеров собирают в тактическом классе. Я прибыл в часть и получил приказ о назначении в артиллерийский дивизион на должность зам. командира батареи. Из нашей части в этот полк были откомандированы майор Борис Асатрян, на должность помощника командира батальона по артиллерии, и в артдивизион – капитан Майер.

Времена были шальные, на таких должностях, как командир взвода и командир роты, офицеров не хватало. По прибытии после окончания ракетного училища в артбригад, постоянно проводили занятия, и я был неплохо подготовлен. Многие штатные офицеры с полком в Чечню не поехали, а мы, вновь прибывшие, до отправки еще не успели ознакомиться с личным составом. Взаимоотношения в дивизионе в полку и в бригаде были – небо и земля. Очень не хватало своих офицеров из бригады.

О том, что мы пойдем в Чечню, узнали, когда разгрузились в Моздоке, и то не сразу. Цель была одна: наведение конституционного порядка.

Помню, как в дождливую ночь перед погрузкой на эшелон с «молодыми» солдатами грузил боеприпасы, а «старики» в это время распивали водку…

Как принимал командование батареей с двумя САУ, а сдавал ее уже с шестью…

Как перед принятием батареи командир дивизиона грозился отдать меня под трибунал за то, что во время марша вышла из строя очередная машина.

Как сдавал в рембат САУ, вышедшие из строя…

Как искал танковые тросы, чтобы тащить САУ, т. к.штатные рвались, как нитки, а прочные никто не давал…

Как после боя возле села Виноградного на ночь выставил охрану батареи, а некоторые бойцы разожгли костерок и на сделанное замечание наставили на меня оружие… Заходили в Чечню со стороны Ставрополья, а после боя под населенным пунктом Виноградное вернулись обратно. Потом только шли вдоль Терского хребта. Когда задерживались на стоянке пять-семь дней, то приезжали так называемые учителя из вышестоящего штаба и умничали: «Где карандаши, ручки, тетрадки у солдат?» Как только начиналось передвижение и боевая работа – этих учителей уже не было…

Как некоторые офицеры занимались коммерцией: сдавали гильзы на цветмет, а на вырученные деньги закупали водку, сигареты… И этим благом пользовались избранные… А по возвращении с войны получали медали «За отвагу», ордена Мужества…

А батарею я сдал по просьбе командира дивизиона, т. к. он сказал, что ему нужен сейчас командир взвода связи.

«Приступили к выдаче оружия…»

Виталий Заврайский, командир 4-й мотострелковой роты, гвардии старший лейтенант:

– В начале сентября 99-го я вернулся из отпуска и вклинился в подготовку к показным учениям. Но на следующий день нас, офицеров и прапорщиков, собрали в палатке командира батальона, где объявили, что учения прекращаются. Батальону поставлена задача на отправку для выполнения боевых задач. Так как сроки были сжатыми, буквально за одну ночь нас доукомплектовали личным составом, заменили неблагонадежных людей. Днем приступили к замене техники, в которой мы были не уверены. В мирной жизни всегда есть такая техника – учебные боевые машины пехоты, которые каждый день задействованы на стрельбе или на вождении. Из-за этого у них возникают поломки, которые мы постоянно устраняем, а они все равно ломаются. После замены техники приступили к выдаче оружия. Нас доукомплектовали вещевым имуществом и продовольствием, дозаправили технику горюче-смазочными материалами.

Утром 12 сентября мы совершили марш в район станции погрузки на боевой технике, где приступили к загрузке боевых машин на железнодорожные платформы и имущества по вагонам. Когда было все загружено, нам пришлось долго ждать отправки. Состав тронулся только в час ночи следующего дня.

«Начало старого конца…»

Александр Федорченко, начальник штаба 2-го мотострелкового батальона, гвардии майор:

– Нам объявили, что полк отправляется в Дагестан для обеспечения охраны какого-то нефтепровода, хотя многим было ясно, что это «начало старого конца». Ночью, во время выдачи личному составу оружия, личных номеров (жетонов), ко мне на полигон приехали два друга, с которыми я прошел первую кампанию – Ткачев Сергей Иванович и Шленев Юра. Они, с разрешения командира батальона, свозили меня на два часа домой, за что я им очень благодарен. На следующий день при оформлении документов эшелона я обнаружил, что станция назначения числится – Моздок. Вспомнил, как три года назад именно там выпившим кричал, идя по взлетной полосе, что «в Моздок я больше не ездок!». Об этом я решил доложить только комбату, хотя эта тайна была, скорее всего, только для нас.

Перевозка прошла достаточно организованно, новые офицеры «знакомились» с коллективом. Наверное, недовольным был лишь лейтенант Ткаченко, который, согласно Уставу, был назначен на весь период следования эшелона начальником караула и справился со своими обязанностями отлично. А я для себя пробовал новую обязанность: ведение Журнала боевых действий.

«Утром из отпуска, вечером – на войну…»

Михаил Кашеваров, начальник службы снабжения горючим тыла полка, гвардии майор:

– Я приехал из отпуска, с бородой еще был, и вижу, что в полку идут сборы. Пришел в парк, там стоят мои 14 машин для подвоза горючего. Техника была в нормальном состоянии, как и всегда. Парни-водители на меня смотрят вопросительно – поеду я, их командир, с ними или нет. Поеду! Так утром я приехал из отпуска, а вечером – уехал на войну.

Андрей Смирнов, психолог полка, майор:

– В двести сорок пятый я был прикомандирован из зенитно-ракетного полка. Естественно, что никого из офицеров полка я не знал.

Приехал утром в полк, и как раз началась погрузка в эшелон. Все на ходу, быстро-быстро, бегом… Я с командиром полка познакомился только в Моздоке… Мне было легко: всю первую кампанию служил в 205-й мотострелковой бригаде.

Настроение у офицеров и солдат перед отправкой в Чечню было нормальное. Офицеры знали, куда идут, солдаты – тоже. Хотя сначала нам говорили, что едем в Дагестан. Никаких политических задач нам не ставили. Скоро, уже в Чечне, стал замечать, что в этой кампании нам, военным, политики наконец-то развязали руки. Если командир полка принимал решение уничтожить противника, то и уничтожали уже без оглядки на политиков.

Александр Цыбаев, зам. командира 3-й мотострелковой роты по воспитательной работе, гвардии лейтенант:

– На эту должность в полк, не по своей военной специальности, я попал после окончания училища тыла. Стрелять за годы учебы довелось всего несколько раз. Особой боевой подготовки у меня не было. Основной специальностью, которой я владел, было обеспечение личного состава подразделений вещевым имуществом и продовольствием. Вот то, что я знал и умел. БМП и некоторые другие образцы техники впервые увидел в полку. Приходилось учиться у командиров взводов, командира роты – все они были профессионалами своего дела, и даже чему-то у солдат.

На станции погрузки техники перед отправкой я был назначен начальником караула эшелона. На каждой остановке я должен был расставлять солдат, входящих в караул, по всему периметру поезда и не допускать к эшелону посторонних лиц.

До Моздока ехали 3–4 дня. В дороге подружился с лейтенантом Алексеем Маркеловым, прикомандированным к нам в полк. Он был сапером, окончил Кстовское военно-инженерное училище. Алексей рассказывал, что в этом училище преподавал его отец, ветеран войны в Афганистане.

На станции Моздок при разгрузке инженерной техники у одной машины, которой управлял боец, колесо вышло за пределы платформы. Была опасность, что машина может свалиться. Алексей приказал солдату выйти, сел за руль сам, но наклон машины был большой, она упала и перевернулась. Кабина была смята так сильно, что удивляюсь, как он тогда жив остался.

Потом судьба нас развела, но видел Алексея в Чечне еще два раза. Первый – в Надтеречном районе, в разведроте, когда на отдыхе они пекли блины. Поел блинчиков с ними, и Алексей решил надо мной подшутить: «Видишь «ГАЗ-66»? Посмотри, что в ней». Хотел было идти, но боец сказал, что там трупы боевиков. Только что съеденные блины чуть из меня не вылетели… Второй раз видел Алексея Маркелова под Первомайским, он сидел на броне БТР с красиво развевающимся российским флагом. Помахали друг другу руками… Потом, уже в Урус-Мартане, я узнал, что Алексей был ранен в шею осколком вражеской мины. Врачи полковой медроты в полевых условиях сделали ему операцию. Сначала военный госпиталь, потом гражданская больница, Алексей шел на поправку… Он умер, как мне рассказывал один офицер его подразделения, на руках у отца. Видимо, что-то пошло не так после ранения. Для меня его смерть была шоком… Никак не могу понять, почему военные врачи в полевых условиях сумели спасти ему жизнь, а гражданские – с таким то оборудованием! – не смогли…

Алексей был отличный парень, настоящий герой.

«Ушли, готовые к полевой жизни…»

Виктор Зинченко, начальник артиллерии полка, гвардии подполковник:

– Погрузка артиллерии шла на станции Инженерной. Хотя и все было рассчитано, но САУ – они как мамонты… Грузили, конечно, тяжело. Офицеров, которые прошли службу и практически умели загружать технику на платформы, было немного. Контролировали весь этот процесс я, офицеры – командир дивизиона Сергей Костюченко, Петр Дымчак, полковник Захаров, начальник артиллерии армии.

Солдатики были молоденькие, опыту у них немного. Главное было – заехать на платформу. Ничего не видно, поэтому механики-водители руководствовались только сигналами. Все обошлось, у нас лишь машина передового разведывательного пункта соскочила, зацепила гусянкой.

Мы ушли в Чечню, готовые к полевой жизни. Личный состав и офицеры навыки службы имели. Самый болезненный вопрос был – кадры, второй – подготовка кадров. Надо же было выполнять боевые задачи. Старшие офицеры батареи – это те, кто отвечает за точность, умение стрелять, боевую работу, они пришли из училища, и то не наши, а с сотого танкового полка. Были лейтенанты, только что выпущенные из училища, некоторые – из Саратовского ракетного: этим надо было на ствольную артиллерию переучиваться.

Чтобы сделать первый выстрел, надо выбрать огневую, разбить фронт батареи, сориентировать орудия, координаты определить – вся артиллерия основана на расчетах. По прибытии в Чечню весь октябрь, где вставали на один-два дня, мы поднатаскивали людей. Потому что некоторые офицеры пришли к нам после окончания Саратовского вертолетного среднего технического училища. Им сказали: «Хотите служить в армии – идите в Сухопутные войска». Вот они и пришли ко мне: «Возьмете?» – «В минометную батарею возьму, в дивизион САУ – нет». В минометных батареях они все освоились, разобрались быстро.

Срочников потихоньку меняли, к ноябрю их не осталось, контрактники были из бывших срочников. Контрактники – разные люди. Кто-то после первой кампании хорошо себя показал, но некоторые были и балбесы. И спали не там, где надо было, и подворовывали, били таких по рукам. Некоторые не могли привыкнуть всегда автомат держать при себе…

«Учились по ходу пьесы…»

Дмитрий Усиков, старший помощник начальника артиллерии полка, гвардии майор:

– В конце августа 1999-го я должен был переводиться на Дальний Восток. Уже были все документы, кроме предписания, меня даже рассчитали в полку. Поехал в отпуск на неделю, к родителям в Кинешму. Вдруг позвонил начальник артиллерии полка, полковник Зинченко Виктор Александрович. «Что случилось?» – спрашиваю. «Хочешь остаться в полку? Нас отправляют в Чечню. Если хочешь, то приезжай, вместе поедем». – «Ладно, я приеду».

Артиллерия полка в это время была на полевом выходе. За трое суток вся она была погружена в эшелоны. На момент отправки в Чечню артиллерия полка состояла из дивизиона САУ, трех минометных батарей, в каждой из них по девять минометов – шесть «Подносов», 82-миллиметровых, и три «Василька», батареи ПТУР «Конкурс». Был еще взвод управления начальника артиллерии полка. Техникой артиллерия полка была укомплектована полностью. Имелись текущие недостатки, но все САУ были стреляющие, и настрел был не такой большой. Состояние техники было хорошее.

А вот состояние личного состава имело особенности. …Только что пришел из академии новый командир дивизиона майор Сергей Костюченко. Начальником штаба артиллерии полка был капитан Сергей Гасилин, командиром третьей батареи – капитан Крупский (оба с опытом), а командирами еще двух батарей были очень молодые офицеры, только что с военного училища. Командирами двух минометных батарей были офицеры 1998 года выпуска – Белов и Чихляев. Если в первой минометной батарее офицеры были ребята что-то соображающие, то во второй – выпускники 1999 года и из авиационного военно-технического вуза. Готовили их в авиацию, а прислали к нам, в артиллерию. У Белова все офицеры батареи были летчики, как мы их называли. Учились они в нашем полку премудростям артиллерии по ходу пьесы… Помню их фамилии: Кардаш, Симош, Ермаков. Кардаш потом стал начальником бронетанковой службы полка. Солдаты были в основном срочники, а потом примерно половина – контрактники.

Роман Данковцев, радист взвода управления штаба артиллерии полка, гвардии сержант:

– К моменту начала войны в Чечне мне оставалось всего 2–3 месяца службы. Профессионально чувствовал себя хорошо подготовленным. Работал на рации Р-159 и «Историке». Рация простая, надежная. Если вовремя менять аккумуляторы, то все будет нормально.

КМБ прошел в Коврове, в батальоне связи, потом направили в полк. Во взводе нас было всего пять человек. Служба шла потихоньку. Взаимоотношения с офицерами у нас, солдат, были хорошие. В артиллерии вообще отношения покультурней, чем в пехоте.

Александр Московой, командир взвода управления минометной батареи 1-го мотострелкового батальона, гвардии лейтенант:

– В полк я попал в мае 99-го. Командиром нашей батареи, когда поехали в Чечню, был гвардии старший лейтенант Алексей Чихляев, очень грамотный, отличный офицер. Но вот судьба: в Чечне не был даже ранен, а погиб через три месяца после войны – дома поездом сшибло.

Расчеты у нас были очень хорошо подготовлены, надо было всего две-три минуты, чтобы развернуть миномет и начать вести огонь. В батарее было шесть 82-мм минометов «Поднос» и три «Василька». Их чеченцы особенно боялись, и в боевое состояние они приводятся моментом. С боеприпасами у нас проблем не было.

«Подготовлены были теоретически…»

Алексей Задубровский, командир отделения средств управления артиллерийской стрельбой ГСАДн, гвардии старший сержант:

– В армию меня призвали 16 ноября 1998 года. Начинал службу связистом в 1-й батарее. В учебке не был. Перед самой Чечней меня начальник штаба дивизиона забрал к себе во взвод. А в части по специальности ничего не знал, занятий у нас не было. Занимались бытом полка. А когда шли учения перед Чечней, я был в отпуске. Подготовлены перед войной мы были скорее теоретически. Перед отъездом в Чечню ребята постреляли из САУ на полигоне. Я приехал из отпуска, а в части – темнота, в окнах света нет. На КПП выяснил, что все на полигон уехали…

«Убежать мне совесть не позволила…»

Алексей Соболев, водитель медицинской роты, рядовой:

– В армию меня призвали весной 1999-го. Из Нижнего Новгорода нас тогда в полку много было. Раскидали по учебным ротам, я попал во вторую. Приняли присягу, затем направили на КМВ (курсы молодых водителей. – Авт.). Командиры то и дело менялись.

За неделю до отправки в Чечню к нам на КМВ пришел командир медроты Бьюшкин, отбирал себе водителей. В медроту нас тогда из молодых четыре человека попали: я, Алексей Оприш, Андрюха – «Малой» – и еще парень, имя его, к сожалению не помню.

Ни одно письмо из части не уходило и не приходило. Тогда чудом через чью-то маму удалось переслать наши письма домой – что все в порядке. Родителей к части не подпускали, а нас – ближе десяти метров к заборам. Ротный Бьюшкин, хороший мужик, как отец нам был, разместил нас в медроте. За машинами поехали ночью. Мне тогда досталась автоперевязочная на базе «ГАЗ-66», Лешке Опришу – «Урал-43202» с тентом (сами его перед отъездом собирали из чего попало). Были еще две «шишиги». Андрюхе «Малому» досталась МТЛБ медицинская, мы ее «мотолыга» звали, после чего к нему кличка «Андрюха-мотолыжник» приклеилась.

К каждому из нас на машины прикрепили старшего из офицеров. У меня старшим был лейтенант-хирург по имени Сергей. На «мотолыге», по-моему, старшим был лейтенант Эдик Дроздов.

Одним прекрасным утром всю медроту построили, и поехали мы грузиться на рампу. Каждый самостоятельно загонял свои машины на платформу, затем проволокой их прикручивали к платформе и подбивали под них башмаки из дерева.

На второй день погрузки ко мне подошел командир медроты и сказал, что меня в пожарной машине ждет отец. Как он тогда туда попал, я не знаю. Самое шокирующее было то, что я увидел отца седым. Хотя после присяги я ездил домой – волосы у отца были черные-черные. Отец предложил убежать, но мне совесть не позволила.

«Дефицита медикаментов не было…»

Ольга Савкина, санинструктор 1-го мотострелкового батальона:

– Всю жизнь я мечтала быть среди военных, потому что из семьи военных. Закончила второе нижегородское медицинское училище, работала медсестрой, но мечта попасть в армию осуществилась только в 1997 году: 29 сентября я прибыла в 245-й полк по контракту. Я была единственной женщиной в батальоне – четыре месяца войны! Сначала было трудно привыкать к армейской жизни, но мне все помогали. Очень хорошие были в полку медики, офицеры – настоящие мужчины.

Сначала я служила в третьем батальоне, и он не должен был ехать в Чечню. Меня хотели оставить, но командир полка Юдин перевел меня в первый батальон, в медвзвод, командовал им Андрей Макин. Это был фельдшер от Бога, многому меня научил.

Перед отъездом получили медикаменты у зав. аптекой полка Веры Балябиной. У меня в сумке санинструктора было все необходимое – градусник, бинты, шприцы, инструменты, лекарства. И в ходе кампании никакого дефицита медикаментов не было, нам вовремя подвозили все необходимое. Не было такого, чтобы мы стирали бинты…

«Езжайте вместо меня, если такой умный!»

Сергей Печугин, зам. командира 1-го мотострелкового батальона по тылу, гвардии майор:

– Замечательный эпизод на погрузке техники… Один начальник очень высокого ранга начал меня воспитывать при моих подчиненных, мол, у тебя и то, и другое не так. А у меня и так все на нервах! Я ему: «Вот вам мое удостоверение личности, езжайте вместо меня, если такой умный». Он тут же остыл. В мирной обстановке запчасти, да что там запчасти – простой краски или доски днем с огнем не сыщешь, никому нет дела до тебя, на войне тут же все находится, и все вокруг винят тебя.

Сам я, конечно, тоже хорош. Гордый был. С командиром полка не ладил, с его замом серьезно поругался, таил на них злобу за всякую ерунду. Да к тому же еще сложилось такое мировоззрение: если меня Родина кидает со всех сторон, то и я могу ее кидать. Свинство, одним словом. Прошу прощения у них и у всех, кого успел обидеть.

Кто сказал, что война – только зло? Во время боевых действий человек может раскрыться во всей его полноте как с плохой, так и с хорошей стороны. Мне в Чечне было радостно. Оттого что теперь наконец я занимаюсь настоящим делом, что пасти меня никому не надо, что я могу людям помогать.

«Поехали мы совсем в другую сторону…»

Эдуард Дроздов, врач медицинского взвода медроты полка, старший лейтенант медицинской службы:

– В 245-й полк я пришел в августе 1998 года после окончания интернатуры на Военно-медицинском факультете мединститута Томска.

Летом 1999 года начались учения, большая часть личного состава находилась на полигоне. Прошли слухи, что будут готовить миротворческий батальон в Югославию, кто-то меня спросил, не хотел бы я поехать начмедом батальона. «Почему бы и не поехать», – ответил я. Однако жизнь внесла свои коррективы, поехали мы совсем в другую сторону.

Информации тогда было совсем мало, но говорили, что едем в Дагестан. Почти трое суток готовились к погрузке – дополучали имущество. Водитель в медроте был один, срочник Олег Сусличенко, на «санитарке» (санитарный автомобиль на «ГАЗ-66»). На хранении были еще две автоперевязочные на базе «шишарика» («ГАЗ-66»), причем одна из них дизельная, новая, хорошая машина. Были еще три «Урала», но из них на ход поставить получилось только один. Дали нам водителей из подразделений и машин грузовых из РМО (рота материального обеспечения. – Авт.).

Очень интенсивно готовились, собирались. Я только поздно ночью мог съездить на машине домой, помыться да вздремнуть немного. Хотел родителей предупредить, позвонить, что уезжаем на неопределенный срок, да не получилось.

Приехали начмед 22-й армии с начмедом округа побеседовать с нами, готовы ли мы ехать, но офицеров уговаривать не пришлось, даже и в мыслях не было отказываться. Очень приятной оказалась встреча с врачом-хирургом, прикомандированным в усиление медроты старшим лейтенантом медицинской службы Савенковым Сергеем, в Томске мы вместе учились. Потом я увидел, как он работает – это Хирург (именно с большой буквы) от Бога. Глядя на него, я учился полевой хирургии (первичная специализация после диплома у меня была по терапии).

«Не отойдут, ну не давить же!»

Алексей Хмель, механик-водитель БРДМ противотанковой батареи, рядовой:

– На следующий день построили артиллерию. Приехал комдив генерал Назаров. Было шумно, все суетились, строя красивого не получилось, на генерала никто не обращал внимания. Да он и сам не настаивал. Спросил: «Все едете в Чечню?» Какой-то лейтенант сказал тихим голосом: «Я не поеду». Генерал отвел на нем душу, а под конец сорвал с него погоны. Комбат притащил мешочек со смертниками, покидал нам их.

Наша батарея поехала грузиться в эшелон. С ГУЦа до рампы станции «Красные ударники» проезжали через полк. Я уже на командирской БРДМ, впереди с комбатом, за нами машины с установками. У полка нас поджидала процессия с возбужденными родителями. Взявшись за руки и встав поперек дороги, преградили нам путь. Комбат мне: «Не останавливайся!» Я, конечно, остановился: «Не отойдут, ну не давить же!» «Ладно, – говорит по машинной рации, – выходи строиться!» Я сбегал к клубу части, кинул письмо в почтовый ящик, родителям. Написал, что поехал в командировку, дембельский аккорд, в Кострому.

Порисовались маленько перед родителями, и пока они отвлеклись на какого-то офицера, комбат скомандовал: «По машинам!» Кое-как добрались до Инженерной. Погрузка техники на платформы. Ночевали в машине на эшелоне. Ночью исчез один из молодых, нижегородский.

«Готовы воевать…»

Сергей Булавинцев, командир 2-го мотострелкового батальона, гвардии капитан:

– Провели строевой смотр, переночевали, а утром – марш до погрузочной станции, и начали посадку. За утро все погрузили. Единственная трудность была – загнать технику на платформы. Но в каждой роте был лучший механик-водитель, подключили к погрузке и офицеров, они тоже помогали. Ни одна единица техники не упала, никаких травм не было. Все люди знали свои действия, были обучены, готовы. Все у нас было расписано заранее. Степень обученности батальона я оцениваю на «хорошо». Люди были готовы воевать. Конечно, было волнение, тем более у юных, пацанов, и у меня было волнение. Солдаты понимали, что защищают и страну, и свои семьи. Если не они, то кто тогда наведет порядок в стране: в городах – взрывы, захваты заложников.

После обеда поехали. Мой батальон ехал первым эшелоном.

Вячеслав Лесин, зампотех 2-го мотострелкового батальона, гвардии старший лейтенант:

– Второй батальон отправился со станции Ильино. С утра 12-го грузились на «Красных ударниках» почти сутки, в том числе и по вине железной дороги. Некоторые платформы были в отвратительном состоянии: в местах, где должны были крепить технику, отсутствовали доски. А представитель железной дороги, мадам, тыкала нас носом при проверке: «Устраняйте, крепите как положено».

Под утро 13-го оттянули эшелон на станцию Ильино и после обеда тронулись. Нас провожал бывший комбат Хохлов Сергей Николаевич, переводящийся на Дальний Восток.

Евгений Ращупкин, командир взвода материального обеспечения 2-го мотострелкового батальона, прапорщик:

– Полк декабря 94-го и августа 99-го – это небо и земля. Солдаты были подготовлены, все знали и умели.

Я отвечал за снабжение батальона – а было в нем 456 человек – всем, начиная от воды. Постельное белье, боеприпасы, продукты. Подчинялся я непосредственно комбату. Во взводе был 31 человек по штату. Перед самой отправкой в Чечню из полка связи мне привели двоих солдат, но одного оставили, а другого забрали в разведроту, и он в начале войны погиб. Так жалею, что не оставил его у себя, он был бы жив…

Из техники во взводе было три «ЗИЛа»-кухни, три «Урала» под боекомплект, один – хозяйственный, три заправщика топливом, масловозка на базе «ГАЗ-66», тягач на базе БМП. Одних водителей было четырнадцать человек. Ко мне они попали после полгода службы в учебке. Водители были – не асы, но когда поехали в Чечню, то научились, жизнь заставила. Там поняли, что нянчиться с ними никто не будет. Такого у нас не было с водителями – что если машина сломалась, то бросили и забыли. Всегда подцепят, и уже потом разбирались, что и почему сломалось.

В батальоне был НЗ продуктов, а так – постоянно за ними в Моздок ездили. Снабжение во второй кампании было нормальное. Да и живность какая-то попадалась, после перестрелок. Хлеб был постоянно свежий, на батальон машины на два дня хватало.

«Воронье с карканьем полетело…»

Эдуард Дроздов, врач медицинского взвода медроты полка, старший лейтенант медицинской службы:

– Ранним утром в день погрузки возле медроты полка машины выстроились в колонну, личный состав медслужбы построился тут же. Тишина в полку, до звона в ушах, и тут с крон сосен, растущих около медроты, все воронье разом с карканьем полетело, так неожиданно – жуткое ощущение.

В каждый эшелон, как положено, определили по врачу, я ехал в эшелоне с медротой. В дороге терзала мысль о том, что родителям так и не сказал, что уезжаю. В Армавире была остановка, я быстро написал текст телеграммы, адрес, взял денег даже больше, чем на две телеграммы, попросил наряд милиции на вокзале, чтобы отправили.

«Тащите его за шиворот в вагон!»

Алексей Хмель, механик-водитель БРДМ противотанковой батареи, рядовой:

– Плацкартные вагоны и один товарный с кухней были прицеплены в середине эшелона. На платформах размещались САУ, наши БРДМ и другие машины артиллерии. За минуту до отправки эшелона к перрону подъехала машина, из нее выскочил чей-то отец. Из вагона выбежал один из молодых бойцов. Я в это время уже лежал на верхней полке в вагоне, высунувшись из окна, и наблюдал за этой картиной. Они обнялись, отец сказал, что никуда сына не отпустит. Офицеры артиллерии уговаривали их: «Так нельзя, нужно ехать воевать». Я еще сгоряча крикнул: «Тащите его за шиворот в вагон!» Но поезд потихоньку пошел, и офицерам пришлось уже на ходу запрыгивать в вагон. Так они и остались стоять на перроне, обнявшись. Стало обидно: мне два месяца осталось до дома, а тут вышел из вагона, и все, никуда не едет. И тут я понял: «Ну кто-то должен ехать! Что же мы, мужики, все трусы стали? А, будь что будет…»

16 сентября 1999 года. На основании директивы НГШ от 8 сентября № 382 полк без ТБ и ЗДН в период с 12 по 18 сентября был переброшен на военный аэродром г. Моздок. Передвижение полка по железной дороге осуществлялось шестью воинскими эшелонами. Первый эшелон 2-го мотострелкового батальона отправился со станции Ударники в Моздок 16 сентября.

ЗНШ гв. майор Дрозд.

«На остановках выставлял часовых…»

Виталий Заврайский, командир 4-й мотострелковой роты, гвардии старший лейтенант:

– Долго мы не знали, куда же едем. Это держалось в строгой тайне, во всяком случае, мы – командиры рот – такой информацией не владели. В вагонах под личный состав (под каждую мотострелковую роту был выделен плацкартный вагон) мы ехали трое-четверо суток, по всем уставным и боевым правилам – было организовано охранение эшелона. На всех остановках я выставлял часовых, да и сам проверял, как там моя техника, не ослабло ли ее крепление.

Старшим нашего эшелона был назначен заместитель командира полка подполковник Васильев – уважаемый человек, прошедший первую кампанию, имеющий хороший боевой опыт. С первого часа нашего общения с ним он начал нас учить, как оно должно быть на войне. Для нас это все казалось новое и непонятное, и поэтому мы все наставления впитывали, как губка.

До моста через реку Дон мы не знали, куда же везет нас состав. Когда мост переехали, то стало ясно, что едем в Моздок.

«Пошли искать магазин…»

Андрей Фомин, наводчик ПК 3-й мотострелковой роты, гвардии сержант:

– На остановках выставлялось боевое охранение. По пути следования офицеры нас инструктировали по действиям в случае обстрела эшелона, т. к. нам говорили, что эшелон, идущий перед нами, был обстрелян.

На одной из станций, подъезжая к Моздоку, мы с Димкой, механиком нашего взвода, пошли за водкой. Узнали у машиниста поезда, что эшелон будет стоять сорок минут, и пошли искать магазин. В магазине мы стояли в очереди и считали деньги. Хватало только на две бутылки. Видно, мы уже были не первые, и продавец магазина спросила: «Что хотите?» Димка сказал, что у нас только на две, женщина заплакала, подала нам три бутыли водки и сказала: «Вы их только сюда не пустите».

«Бабушка осенила крестом…»

Сергей Гирин, заместитель командира 2-й мотострелковой роты по воспитательной работе, лейтенант:

– Во время движения эшелона некоторые люди на станциях следования давали нам продукты, поддерживали морально, так как знали, куда едем. Особенно запомнилась одна бабушка где-то под Ростовом: дала пару пирожков и осенила крестом…

В дороге раздали всем ротам цинки с патронами, снарядили ими магазины, и тут произошло первое ЧП – один из солдат прострелил себе ногу.

Михаил Хрыков, пулеметчик РПК, 4-й роты 2-го батальона, рядовой:

– Был у нас один самострел… Я потом этого парня в полку видел, его даже не наказали. Стрельнул в себя и стрельнул – психологу надо с ним работать: не каждый на это решится – выстрелить в себя…

«Вы едете на верную смерть…»

Cарсембай Ильяшев, запасной механик-водитель БМП 5-й мотострелковой роты, гвардии рядовой:

– На станциях механики монтажками подтягивали проволоку на БМП, прикрепленных к платформам. Когда стали подъезжать к Моздоку, нам выдали патроны. Зарядили в подсумки по четыре магазина. Тогда я понял всю серьезность нашей поездки.

В Моздоке на станции получили приказ: разбегаться врассыпную и не подпускать никого из штатских к платформам. В это время технику потихоньку спускали с платформ. После разгрузки техники двинулись колонной по Моздоку. Помню, как остановились где-то на улице. Мы с ребятами с моего отделения сидели на БМП, разговаривали, смеялись, еще не понимая, что начинается настоящая война. К нам подошли две русские женщины во всем черном. До сих пор забыть не могу их грустные глаза. Они перекрестили нас и нашу машину. Женщины поздоровались с нами и подарили каждому по иконе, чтобы они нас оберегали. С плачем женщины говорили: «Вы едете на верную смерть». Я казах, и иконку отдал своему другу, хотя ребята говорили: «Сейчас без разницы, в кого ты веришь».

«Какая-то гордость была…»

Алексей Хмель, механик-водитель БРДМ противотанковой батареи, рядовой:

– Ехали четверо суток. Ящики с автоматами стояли между нижних полок, приходилось постоянно топтаться по ним. Дневальным по вагонам выдали боевые патроны, чувствовалось, что это уже серьезно. А кто-то еще слух пустил, что первые два эшелона обстреляли. Это стало угнетать. Было жарко, я постоянно торчал в открытой створке окна, любовался природой.

На какой-то станции бабушка крестила и молилась вдаль уходящего нашего эшелона. В другом местные ребята показывали хорошо известный жест, означающий «надерите им задницы». Какая-то гордость была за себя, что не зря все это. В Армавире местные жители подарили нам арбуз.

В Моздок приехали 18 сентября рано утром. Было темно, все шушукались, думали, что сейчас на нас нападать будут. Но потом рассвело – вроде все нормально. Кто-то успел сбегать в соседний дом за грецкими орехами.

Начали перегонять машины с эшелона на аэродром. Потом палатки установили. В Моздоке были дней шесть. Ели в основном одни сухпайки. Самолеты частенько взлетали. Наверное, в Чечню летали. На мою машину поставили два пулемета – КПВТ и ПКТ, разведчики помогли.

«Что впереди – никто не знал…»

Владимир Комков, водитель зенитной установки (ЗУ), младший сержант:

– Погрузка проходила весело. Загоняли технику на платформы, проволокой прикручивали, крепили – кто как придумает. Целый день работали. К вечеру привезли сухпай, каждому на несколько дней. Мы его называли «натовский», сытный такой…

Во время движения ничего особенного: смеялись, шутили, на каких-то остановках бегали по ларькам. Деньги были у многих, офицеры закрывали на это глаза. У них тоже на душе было неспокойно: что впереди – никто не знал.

Чем ближе Кавказ, тем заметней менялась природа. Красота… Деревья и ландшафт – из осени мы опять возвращались в теплое, солнечное лето.

Наверное, трое суток добирались, а куда прибыли – не знаю. Но думаю, что в Осетию. Началась разгрузка, к вечеру уже с зажженными фарами прибыли на какую-то стоянку. Расположились на ночь в какой-то большой палатке. Утром проснулись – здесь уже было не как в полку: ни подъема, ни зарядки, намного свободней. Вышел из палатки – кругом одна техника, много народу. Прибывал весь полк.

На стоянке находились несколько дней. В это время ничего особенного не было: ели, спали, смеялись. Тепло было – жизнь продолжается…

«Встряхнулись, задумались, выпивки прекратили…»

Сергей Печугин, зам. командира 1-го мотострелкового батальона по тылу, гвардии майор:

– Самое яркое впечатление, когда ехали в Чечню, – момент, когда мы, несколько расслабленные после нескольких дней пути, получаем «пулю в голову». Видимо, хороший психолог из органов поработал… Слух, что в Моздоке на голову разбили пришедшие до нас эшелоны, в момент взбодрил всех, включая командира полка. Он с нами ехал. Лично боевой расчет составлял на случай, если… Встряхнулись, задумались, выпивки прекратили, оружие проверили, боеприпасы снарядили – все, как на фронте!

Еще полезным стал опыт организации питания личного состава в пути следования. В теплушке посреди состава закрепили две полевые кухни КП-130. Пока поезд идет, по теории положено пищу готовить, а на остановках – выдавать ее личному составу, при этом успеть помыть «посуду». Мои повара бедные все прокляли. При толчках, о которых никто не предупреждает, во все стороны суп из котла плещет, на стоянках, которые всегда слишком короткие, бойцы с бачками не успевают получить пищу, опять же толчки, помыть котлы нечем. Возня – несусветная, а толку мало. В результате люди голодные, бачки грязные, все, что приготовлено и не выдано, – в отходы. Вывод: на путь следования людям нужно давать сухпай.

«Пока ехали – учили…»

Александр Швидков, старший офицер самоходной артиллерийской батареи (СОБ), старший лейтенант:

– Три дня в поезде. Пока ехали – учили вычислителей, командиров орудий, наводчиков основным теоретическим знаниям.

Где-то в середине дороги один из родителей снял с поезда своего сына и соседского – и уехал. Я как родитель понимаю этих людей, и, кто знает, может быть, и я, окажись в такой ситуации, сделал так же бы.

Приехали в Моздок рано утром – темнота, еще не рассвело. Перед выходом из поезда выдали всем автоматы, патроны – один магазин в руки. Так солдаты, когда выходили из поезда, автоматы держали на изготовку, напуганные, со страхом в глазах.

18 сентября. 2 эшелона полка прибыли на станцию Моздок.

21 сентября. В 11.00 было получено предварительное боевое распоряжение на совершение марша в район сосредоточения. Началась подготовка к совершению марша. Штаб полка приступил к разработке замысла на совершение марша. В 18.00 было получено боевое распоряжение. В 21.00 командир полка докладывал решение на совершение марша. В подразделениях шла подготовка к маршу.

«Взгляды у них были волчьими…»

Александр Мясников, водитель «ЗИЛ-131», рядовой:

– Когда разгружались из эшелона, расставили вокруг посты с пулеметами. Было все как-то жутко. Но, как мы потом поняли, все по-настоящему жуткое было еще впереди.

Первое время у меня даже машины не было, просто был приписан к «ЗИЛу», и все. Пока в Ставрополье стояли – примерно пару недель, – было все в норме. Пока не пересекли границу Чечни – случилось это 28 сентября. Тогда я был за рулем; случайно рядом сидел наш «замок» (заместитель командира взвода. – Авт.). По дороге машина сломалась, и мы отстали от колонны. Поехали догонять, и оказалось, что едем не в том направлении, и хорошо, что местные аксакалы показали дорогу, куда прошла наша колонна. Потом, кстати, с чеченцами виделся только с мирными, но взгляды у них были волчьими. Говоришь с ними, а сам думаешь: останься там один, и они тебя разорвут на части.

Очень жутко тогда было пересекать одним первую зеленку: впереди были слышны выстрелы, а нам надо туда ехать, и не знаешь, что произойдет.

«Автомат был, а патронов не дали…»

Эдуард Дроздов, врач медицинского взвода медроты полка, старший лейтенант медицинской службы:

– По прибытии в Моздок разгрузили технику, колонна убыла на военный аэродром, меня оставили встречать эшелоны на одной из рамп для оказания медицинской помощи при разгрузке техники. Самое интересное, что автомат у меня был, а патронов не дали, но этот вопрос я быстро решил: поделились солдаты. Недалеко стоял элеватор, кто-то сказал, что недавно оттуда работал снайпер. От такой шутки было некомфортно.

«Сначала было страшновато…»

Андрей Фомин, наводчик ПК 3-й мотострелковой роты, гвардии сержант:

– Выгрузились в Моздоке. Поставили палатки. По-моему, уже там получили боеприпасы. Ходили разговоры, что на территорию боевиков уже уходила не одна разведгруппа, но возвращались лишь единицы. А мы пока смотрели, как взлетают с аэродрома самолеты, и ходили на занятия по первой медицинской помощи. Учили нас использовать ИПП (индивидуальный перевязочный пакет, – Авт.), накладывать жгут, колоть промедол. Затем нас поставили непосредственно перед границей Чечни. Жили мы по отделениям. Меня, как наводчика ПК, командир взвода отправил на усиление третьего отделения нашего взвода. Выкопали окопы и что-то типа блиндажа.

Еду нам привозил старшина роты гвардии прапорщик Колышкин. С водой было напряженно, но недалеко от позиции нашего отделения мы нашли колодец. Нам говорили, что духи травят колодцы, поэтому сначала было страшновато.

Отделение наше стояло перед полем, за которым была дорога. Периодически на этой дороге появлялись машины, из них выходили люди и наблюдали за нашими позициями. По полку, по крайней мере в нашем батальоне, имелось указание открывать огонь по транспорту, если он будет пытаться пересечь поле в зоне видимости.

Сергей Печугин, зам. командира 1-го мотострелкового батальона по тылу, гвардии майор:

– Моздок, которого мы ждали с тревогой, встретил нас, напуганных, чересчур мирно. Это как-то даже несколько озадачило. Разгрузились быстро, маршем – на аэродром, разбили палатки. Каждый раз думаешь при обустройстве лагеря, что это надолго. Стараешься, обустраиваешься, и как только кажется, что можно отдохнуть, – команда на новое место. Так же было и в этот раз.

«Вы, ребята, не обольщайтесь…»

Сергей Гирин, заместитель командира 2-й мотострелковой роты по воспитательной работе, лейтенант:

– В Моздок мы прибыли 18 сентября. Я решил отмечать в своей записной книжке дни основных событий. Во время пребывания на военной базе – аэродром Моздока – видели издалека пики Кавказских гор, оттуда доносились разрывы снарядов. Нам сказали, что это авиация обрабатывает горные массивы с целью уничтожения боевиков.

Первоначально была информация о создании так называемого «санитарного кордона» вокруг Чечни. Однако в это мало кто верил. Помню, захожу с взводными в штабную палатку, а там заместитель командира полка подполковник Васильев говорит: «Вы, ребята, не обольщайтесь: карты нам выдали с территорией районов Чечни. Значит, туда и пойдем…»

«А вы изучали личный состав?»

Андрей Смирнов, психолог полка, майор:

– Приехали в Моздок, разгрузились… Главная моя задача была – изучать личный состав, но времени на это просто не было. На вторые сутки, еще на аэродроме, я поругался с зам. командира полка подполковником Васильевым. Он мне задал вопрос: «А вы изучали личный состав?» – «Ночью? Когда мне было изучать? Изучить людей просто технически было невозможно». Я не выдержал и ответил: «Вы не правы…» Человек он был жесткий и своеобразный. Потом, правда, стали понимать друг друга.

Распоряжение по 245 мсп по морально-психологическому обеспечению.

…6. Основные усилия по организации МПО сосредоточить на детальном доведении и разъяснении личному составу, особенно командирам взводов и отделений, полученной боевой задачи, формирование психологической устойчивости и эмоционально-волевой устойчивости, моральной и психологической готовности к ведению боевой деятельности в условиях сложной пересеченной местности, в условиях действий засад и диверсионных групп противника. С этой целью провести боевое информирование личного состава о полученной боевой задаче.

СОЛДАТ!

Ты воюешь с лютым, жестоким и беспощадным врагом, потерявшим человеческий облик. Истребляй его везде, где можешь. Никакой пощады мрази в человеческом облике, осквернившей свою веру, имя Бога, землю Северного Кавказа и посмевшей воевать с Россией.

Уничтожай гадину, у которой руки по локоть в крови от невинных жертв. Мсти за своих товарищей, которым эти подонки отрезали и отрубали головы. Своими подлыми поступками они вычеркнули свои имена из рода человеческого. Убивай их везде, всеми видами оружия. Солдат! Помни, за твоей спиной твой дом, твои родные и любимые, которые гордятся тобой. От тебя зависит, будет ли Россия мирно жить и работать или хоронить своих сыновей и дочерей под обломками зданий.

Отомсти за взорванные дома, за изнасилованных женщин, за убитых детей на территории Чечни.

Сделай свое тяжелое мужское дело, требующее мужества и смелости, как делали его солдаты Суворова, Кутузова, Ермолова, Жукова.

Никто, поднявший оружие против мирных граждан России, живым остаться не должен.

Похорони их останки в яме для отбросов, ибо они погибли за грязное дело, щедро оплачиваемое грязными, фальшивыми долларами.

Будь смел и решителен!

Ты нужен великой и многонациональной России живым.

Стань победителем банд наемников и вероотступников, коварных и беспощадных от своей трусости!

Будь достоин славы своих великих предков!

ДА ВРАЗУМИТ И ХРАНИТ ТЕБЯ ВСЕВЫШНИЙ!

«Каждый понимал, куда едем…»

Сергей Гирин, заместитель командира 2-й мотострелковой роты по воспитательной работе, лейтенант:

– В мои обязанности входило воспитание, поддержание воинской дисциплины и морально-психологического состояния коллектива роты. Проводить беседы по укреплению морального духа военнослужащих приходилось нечасто, потому что и так каждый понимал, куда едем. В отличие от службы в мирное время, на войне поддержка сослуживцев и выручка товарищей решала очень многое, если не все. Поэтому конфликтов между солдатами практически не было. В отличие от первой кампании, все понимали, что выполняют необходимую миссию по уничтожению боевиков. Особенно это чувствовалось в разговорах офицеров и контрактников, принимавших участие в первой кампании. По их мнению, главной угрозой для выполнения нашей задачи было возможное повторение сценария прошлой чеченской войны – переговоры с духами, объявление «перемирий» и т. п.

«Мне все это нравилось…»

Александр Кованов, наводчик-оператор АГС, гвардии рядовой:

– В Моздоке на аэродроме я первый раз увидел боевые самолеты. Они то и дело поднимались в небо и улетали в Чечню на бомбежки. К обстановке постоянной тревоги привыкли быстро. Мне все это нравилось. Солдаты из охраны аэродрома жути нагоняли, что то и дело боевики подъезжают и стреляют. Комбат нам то и дело: «Что расселись? Ну-ка готовьтесь!» Гонял нас, не давал расслабиться, этим спас нам жизни. А спать – от напряжения и стресса – хотелось все время. Одна отрада была: в полях арбузы, виноград – плащ-палатками его таскали.

«Вот так и вырезают ротами…»

Алексей Хмель, механик-водитель БРДМ противотанковой батареи, рядовой:

– Дня четыре стояли в Ставропольском крае. Уже начали постреливать. В один из этих дней произошло ЧП. Один из наших солдат заснул в карауле на шлагбауме, который находился на дороге в стороне от лагеря. Проснулся – у него нет автомата. Потом оказалось, что его автомат подбросили в офицерскую палатку. Это наши разведчики пошутили. А если бы не разведчики были? Вот так и вырезают ротами…

«Люди обвыклись, глаза у них уменьшились…»

Андрей Кузьменко, командир 3-го взвода 5-й мотострелковой роты, гвардии лейтенант:

– Приключения начались еще в Ставропольском крае, когда передрались между собой управление роты и отделение первого взвода, находящееся в засаде. Хорошо, что обошлось без потерь. А случилось все так… Командир роты выставил секрет, отделение от первого взвода на удалении метров 500–600 от переднего края. Про него мало кто знал. В один из дней он поехал на БМП его проверять. Подъехали к нему они как-то сбоку, оставили машину и пошли к нему пешком. Кто-то выстрелил из автомата вверх. Со стороны отделения ответили уже по управлению роты. Завязалась перестрелка, и становилась она все сильнее. Потом к делу подключились БМП с обеих сторон. Второй взвод находился ближе к ним, чем мой, и командир взвода, лейтенант Терехов, начал стрелять в ту же сторону, еще больше внося сумятицу. В конце концов в БМП этого отделения из первого взвода попал снаряд, и машина загорелась. Наводчика-оператора осколок по спине саданул, когда он отстреливался из БМП. Машина БМП-2 из этого отделения, правда, сгорела полностью. Сколько имущества заодно потом пытались на нее списать… Наверное, все начальники служб батальона побывали в роте после этого случая.

По ночам практически никто не спал. Покемарить старались днем в перерывах между оборудованием позиций. Но потом все пришло в свое русло, люди обвыклись, глаза у них уменьшились. Начались обыкновенные боевые будни.

Александр Белов, водитель взвода подвоза боеприпасов роты материального обеспечения полка, рядовой:

– Нам выдали автоматы, а патронов не дали. Сами их потом нашли… Бронежилеты привезли в октябре, уже в Чечне, с первыми контрактниками. Все равно ездили без бронежилетов – неудобно с ними, машину трясет постоянно.

В Ставрополье – трава высокая, ветерок, днем жара 30 градусов. Кто-то – диверсант, наверное – поджег траву, и огонь пошел на склад боеприпасов и на машины. Нас здесь было всего человек десять, огонь остановили метрах в 10–15 от боеприпасов, когда подъехала машина-траншеекопалка.

«Вокруг крутилась разведка боевиков…»

Виталий Заврайский, командир 4-й мотострелковой роты:

– В Моздок мы прибыли с утра, где приступили к выгрузке личного состава, а затем и техники. Когда техника была выгружена, я принялся вытягивать колонну своей роты. Затем нас, командиров рот, собрал командир батальона и отдал приказ на совершение марша в район военного аэродрома. Совершив марш на аэродром, нас поротно разбили на три колонны, а с тыла вытянулись минометная батарея и подразделения обеспечения на новой строящейся взлетной полосе. Это уже вечером, и было темно, поэтому я выставил часовых и принялся организовывать питание личного состава.

Обстановка предстоящих боевых действий ощущалась с каждым часом из-за вылетов наших штурмовиков, которые начали свою боевую работу намного раньше. Поздно ночью прибыл еще один батальон нашего полка, голодные, злые, да еще погода испортилась, так что пришлось нам их приютить у себя. К тому времени у нас уже были развернуты палатки.

С утра мы принялись дозагружать свою технику боеприпасами и ПТУРами, выдали всему личному составу боеприпасы. Ближе к обеду мы выдвинулись к новому месту, где был развернут полевой лагерь нашего батальона по линейкам, а боевые машины пехоты расположили по секторам круговой обороны. На новом месте мы простояли дней пять, дожидались, пока весь полк приедет и догонит нас.

Мы, пока ждали полк, завершили доукомплектование всеми видами довольствия. Был организован быт личного состава согласно утвержденному распорядку дня – с утра обязательно зарядка, на которой присутствовали все офицеры и весь личный состав, кроме тех, кто находился на охране лагеря. Была у нас и помывка личного состава, нас поротно на грузовом транспорте возили в военный городок летчиков. А вечером обязательно вечерняя поверка личного состава.

На шестой день с утра мы свернули лагерь: командир полка поставил задачу на совершение марша к новому месту – ближе к границе с Чечней, в Ставропольские степи.

В степях мы уже заняли боевой порядок, как написано в Боевом уставе.

Там же занялись боевой и тактической подготовкой личного состава, да и условия обстановки были уже другими. По ночам вокруг расположения батальона крутилась разведка боевиков, а днем – под видом пастухов – считали нашу технику.

Вспоминаю, каким было мое удивление, когда старшина роты, прошедший первую кампанию, с утра вместо обычного чая заварил чай из верблюжьей колючки. Оказывается, этот чай хорошо помогает от расстройства желудка. Днем стояла жаркая погода, а ночью было уже прохладно. Изобилие витаминов: арбузы, дыни, помидоры, перец. Все это было брошено мирными жителями в результате бандитских действий боевиков, которые начали воровать и убивать русскоязычное население.

Но в основном наш рацион питания состоял из сухого пайка, затем на каждую роту стали готовить в своих кухнях горячую пищу.

«Где же вы раньше были?»

Сергей Печугин, зам. командира 1-го мотострелкового батальона по тылу, гвардии майор:

– Марш из Моздока через степи Ставрополья. Хорошая погода, первые поломки техники… Тогда я первую КП-130 потерял.

В степях Ставрополья полк разместился напротив «Чеченского выступа» (на севере Чечни есть такая неровность границы). Вот, думали все, здесь мы и встанем кордоном, ибо нам упорно твердили: «В Чечню мы не пойдем». По радио так же вещали даже тогда, когда границу Чечни мы уже пересекли.

Организовал обустройство полевого быта, развернул баню, кухню. Особенно постарался над туалетом: долго ведь придется здесь находиться. Бойцы из взвода обеспечения несколько дней яму рыли на склоне. Получилась конструкция, в которой три стены – склон, а вместо дверки – занавесочка из плащ-палатки. Круто вышло и глубоко! Да только мы закончили с этим инженерным сооружением, тут же – вперед, на новое место. Больше я так серьезно к оборудованию нужника не подходил.

До убытия организовал помывку в бане офицеров управления и личного состава подразделений, размещенных при КП батальона, изучил размещение рот и поначалу пищу развозил туда сам. Но потом от этого способа продовольственного обеспечения отказались: плечо подвоза слишком велико. Раздали два ПАК-200 (кухни на базе «ЗИЛ-131») и одну КП-130 в роты. Себе оставили одну КП и один ПАК.

Потом минометчики у меня выпросили «капэшку», захотели сами себе пищу готовить. Дескать, невкусные обеды у моих поваров получаются. Предупредил их о последствиях, они согласились. Потом не раз жалели о принятом решении, но на довольствие в КП батальона все равно не вернулись.

В Ставрополье поехал я за водой на водовозке (в каждый батальон по одному пятикубовому «Уралу» раздали). Заехали в село, попросились у хозяев одного дома поговорить по межгороду (мобильников тогда ни у кого не было). Поговорил с женой, а потом слышу от хозяев дома: «Где же вы раньше были? Если бы в Москве у вас дома не взорвали, нас бы долго еще чеченцы грабили и в плен уводили». Тут я понял, что дело наше правое, и больше меня не нужно было никаким замполитам и средствам массовой информации агитировать.

С первого дня пребывания в Ставрополье в управлении батальона было организовано ночное дежурство, по два часа каждому заму досталось. И такой порядок не нарушался ни разу. Мне выпало время с 5.00 до 7.00. Я как раз поваров разбужу, посты охранения проверю. Ребята поднимаются, а у меня уже завтрак готов.

«Старались учесть все мелочи…»

Александр Федорченко, начальник штаба 2-го мотострелкового батальона, гвардии майор:

– При совершении марша в новый район сосредоточения наш батальон был назначен в авангард полка, то есть мы шли в голове колонны, и от наших действий зависел весь марш главных сил. Решение командира батальона на марш утверждено командиром полка, доведено до командиров подразделений, были уточнены задачи, особое значение уделили организации взаимодействия и сторожевого охранения. Старались учесть все мелочи, вплоть до развертывания пушек БМП «елочкой» для обеспечения скорости открытия огня.

Расположение в районе сосредоточения в Ставрополье запомнилось первой удачей шестой мотострелковой роты, задержавшей боевика с оружием, боем в пятой роте между ней и выставленной их командиром роты секрета практически без организации взаимодействия и управления. Кстати, уже тогда бойцы показали примеры мужества, когда наводчик орудия покинул горящую БМП лишь только после того, когда возникла непосредственная угроза взрыва боеприпасов. К счастью, бой завершился без потерь с обеих сторон, за исключением боевой машины. Но этот случай явился хорошим уроком для многих, заставил принимать обдуманные решения, впоследствии в готовности за них отвечать.

В батальон приезжали женщины из Комитета солдатских матерей, которым так и не удалось уговорить солдат уехать с ними домой, хотя их практически не держали. Солдаты сами просили матерей не стыдить их перед товарищами. Ну и, конечно, запомнилось прибытие в батальон первой девушки – фельдшера минометной батареи. Кажется, в первую же ночь, когда во время проверки охранения я начал ругать одного из солдат за курение на посту, она, по-видимому, став невольной свидетельницей этого, высказала мне, что необходимо с ними быть мягче. Я был растерян и в ярости одновременно: с одной стороны, это мой подчиненный, с другой – девушка. Я не стал объяснять, что при очередной затяжке солдат может получить «подарок» прямо в голову. Выслушав ее, я вернулся к себе, вызвал старшего из медиков, майора Сан Саныча Воинцева – отличный человек и специалист, прикомандированный к нам, и предупредил, что при повторном аналогичном случае он будет наказан. Наказывать не пришлось.