ТЕЩИ.NET

1

Андрей Викторович Перфильев жил в одной квартире со своей тещей. Жизнью это назвать можно было лишь с большой натяжкой. Причем, по большей части «натягивали» самого Андрея. Доставалось и его жене Вере, дочери ответственной квартиросъемщицы Зинаиды Терентьевны Трубниковой.

Эта самая Зинаида Терентьевна, оправдывала свое звучащее как пила в бревне имя на 150 %. Каждый Божий день старая тетка распиливала молодых, которые по ее мнению были ленивы и эгоистичны, непочтительны и меркантильны. Особенно сильной горячая обработка становилась в выходные, когда, не умея развлекать себя по другому, спасаясь, от скуки, теща принималась за домашние дела — вазюкала грязной тряпкой по вымытому дочерью накануне до зеркального блеска полу, кряхтя и выкрикивая на каждый взмах: «Крысы помойные! Грязнули! Твари! Лентяи! Спите и видите, как он меня избавиться!».

Потом приходил черед стирки. Стирала Зинаида руками, несмотря на наличие стиральной машины в доме, очевидно не доверяя свое бесценное шмотье механизму. Хлюпая своим бельем в мыльной, серо — буро — малиновой воде, она продолжала честить почем зря «сраную молодежь». «Выродки! Суки! Твари! Агаисты!» — восклицала она под грохот тазов и хлюпанье воды. Потом, кряхтя, добавляла: — «Чтоб вы подохли! Я вас всех переживу и в крематорий отправлю!».

Под «агаистами» она подразумевала «эгоистов» — что поделаешь, культурный уровень тетки был на уровне плинтуса.

Понятно, что все это был театр одного актера, бессмысленный и беспощадный к себе и другим. Если старухе приходилось делать те же вещи в будний день, то все происходило молча, ввиду отсутствия зрителей.

У Андрея после таких представлений тряслись руки, а у Веры под глазами появлялись тени.

Потом, наломавшись и наоравшись, старуха чинно садилась перекусить, с вожделением, чавкая и отрыгивая, глотала бутерброды с бужениной и красной икрой. Для полноты картины надо добавить, что габариты тещи по горизонтали, грозили сравняться с габаритами по вертикали. Тенденция усугублялась, тем, что дуршлагоштамповочное производство, на котором работала тетка, периодически простаивало, и Зинаида Терентьевна частенько сидела дома, со скуки смотря сериалы, трещала по телефону и пожирала кусками любимую буженину, а еще ведрами грызла семечки, разбрасывая шелуху по полу.

Андрей старался, как можно дольше задерживаться на работе. Глядя на него, Вера также стала устраивать вечерние походы по магазинам с целью ни в коем случае не прийти домой раньше мужа. Тот, кто появлялся в квартире первым, огребал Зинаидиных криков по полной программе. Обычно это был Андрей. Для него тещей злость копилась целый день, и обрушивалась зятю на голову подобно ушату фекалий, заставляя его «обтекать» до поздней ночи.

Разумеется, такое положение дел Андрею не нравилось. Он пробовал убеждать тещу, ругался с ней, даже пару раз побил, благо Вера, которой мамочка давно стала поперек горла из-за своих концертов, была на его стороне. Но все было без толку. Старуха охотно подхватывала тему и долго, нудно, иногда по пол — ночи разорялась: «Поучи меня, сейчас вылетишь». А бить старушку было стремно, да и опасно по причине возможного конфликта с органами правопорядка, защищающих вот таких старых пиявок.

Хороший бланш на Зинаидиной морде мог стоить судебного разбирательства. Кроме того, теща явно страдала мазохизмом и получала удовольствие оттого, что на нее, наконец, обратили внимание.

Андрей даже обратился к психологу, но тот сказал, что это проблема большинства людей, и единственное, что он может посоветовать — это привести тещу на консультацию. А главное — просто терпеть, понимая, что человек старый, нервы расшатаны.

2

Андрей ушел от специалиста с ощущением полной безысходности. Он доехал на троллейбусе до Ленинского проспекта, свернул на набережную и долго брел у самой воды, разглядывая плывущий по Москве — реке сор, мутную непрозрачную воду, голые ветви деревьев и низкие, тяжелые облака. Кое-где Андрею попадались рыбаки с удочками, пытающиеся выловить из грязной воды мелкую, мутантную рыбешку.

Перфильев выбрал местечко почище, разложил газетку, сел. Вытащил из дипломата пиво, выдернул, как чеку гранаты хвостик банки. Приложился к прохладному, горьковатому напитку, ища забвения. Андрей одолел половину жестянки, поставил емкость у ног, вынул из кармана пачку «Мальборо», выбил сигарету, прикурил и с удовольствием стал глотать горький дым.

Раздался смех. Он выбросил Андрея обратно из мира сосредоточенности на мыслях ни о чем, мира в котором просто таяли клубы дыма, текла река и начинался холодный, весенний дождик. Смеялась молодая, красивая, нетрезвая девушка, пытаясь оторвать свои длинные ноги от асфальта и повиснуть, опираясь на руки своих спутников. Спутники, хорошо одетые, представительные мужчины, чуть постарше Андрея, не слишком горя желанием заниматься силовой поддержкой, всячески мешали девушке, отчего визг, пыхтение и хохот стоял на всю набережную. Девушка вдруг взглянула на Андрея, перестала донимать своих кавалеров и произнесла:

— Господа, по курсу памятник мировой скорби.

Андрей представил, как это должно быть смешно выглядит со стороны: молодой мужчина в кожаном пальто, при «дипломате», грустно сосущий пиво на улице как последний бомж.

— Эовин, не приставай, — шутливо одернул ее спутник, тот, что постарше.

— Нет, ну правда, интересно же, — возразила девушка, и спросила у Андрея делано-томным голосом: — Молодой человек, отчего вы так печальны?

Девушка картинно выставила свою высоко открытую мини-юбкой стройную ножку в обтягивающем мягком сапожке. Перфильев только вздохнул, насупился и отвернулся.

— Молодому человеку не до тебя, — сказал другой ее спутник, окинув Перфильева твердым и цепким взглядом.

— Да нет, пожалуйста, упражняйтесь, — ответил Андрей, тяжело поднимаясь. — Не буду мешать.

— Ну вот, — вздохнула девушка. — Взяли и выгнали человека.

— Выгнала, — поправил ее более молодой мужчина. И, обращаясь к Андрею, сказал: — Сидите, пожалуйста, мы мешать вам не больше не будем.

Он продолжил: — Знаете, у нас тут поминки… Дружок у меня умер… Алик Бухин, большой любитель нетрезвого образа жизни. А выпейте с нами за помин его души.

Эовин вдруг фыркнула от сдерживаемого смеха:

— Ростовцев, вы такие друзья были…Как хрен и уксус…

— И ничего смешного, — строго оборвал ее мужчина, который, как оказалось, носил фамилию Ростовцев. — Когда умирают те, кто долгое время занимал какое-то место в жизни, остается пустота, которая не скоро затягивается. Я сегодня в печали. Выпьем.

— Атас, — сказала Эовин. — Соглашайтесь, иначе он вас заколдует.

Ростовцев достал из кармана плоскую металлическую фляжку с надписью «Гвардия». Второй мужчина выудил несколько металлических стопок из дорогого охотничьего набора. Ростовцев разлил пойло по емкостям.

— Пожалуйста, выпейте с нами, — предложила девушка, протягивая стопку. — Настоящая «Метакса».

— Спасибо, — сказал Перфильев, поколебался, но стопку взял.

Они, не чокаясь, выпили.

— Да будет земля тебе пухом, — подытожил Ростовцев.

— Мы всегда будет вспоминать тебя тихим, недобрым словом, — в тон ему добавила Эовин.

— Анечка, девочка, сдается мне, тебя мало в детстве пороли, — сказал Ростовцев.

— Алексей, ты хочешь заняться моим воспитанием? — игриво спросила девушка.

— Да надо бы.

— Ростовцев, ты мужчина моей мечты. Для тебя все, что хочешь, — сказала Эовин, подставляя губы для поцелуя Алексею.

Тот без церемоний, изображая безумную страсть, поцеловал девушку, наклонив ее, будто танцевал с ней танго.

— Вот ведь справился, — наиграно — сердито произнесла Эовин, пряча свои довольные и хитрые глаза.

— Молодой человек, вы посмотрите, какие поганцы, — с усмешкой прокомментировал второй мужчина. — А меня значит побоку…

— Ну что ты, Рамон, — возразила девушка. — Хочешь я и тебя поцелую?

— Целуй, — засмеялся второй мужчина.

Эовин чмокнула его в щеку.

— Ну вот, — шутливо огорчился тот. — Прошла любовь, завяли помидоры. — Кстати, меняя тему, продолжил он. — Меня зовут Николай, мой коллега Алексей, а вот эта неверная женщина — Анна.

При этом Анна — Эовин сделала шутовской книксен.

— А я Андрей Перфильев, — зачем-то добавил и фамилию Андрей.

Эовин с выражением ужаса на лице покачала головой, произнеся в полголоса: «Ну все. Умрите, мухи».

— И какая же злая судьбина привела вас сюда, в этот промозглый, серый день, Андрей? — поинтересовался Николай.

— Теща, — не стал запираться Перфильев.

Мужчины переглянулись. Николай кивнул головой.

— Достала? — спросил Ростовцев.

— Угу, — бросил Андрей. — До жути. Своего дерьма на работе хватает, а придешь домой, эта крыса пилит.

— А где вы работаете? — подключился Николай.

— Начальник производства в одной полиграфической конторе, — ответил Андрей.

— А крыса? — поинтересовался Ростовцев.

— На каком-то подвально — дыроклепальном заводе. Оператор гидравлического пресса.

— Рамон, — сказала Эовин. — Ты ведь говорил, что все…

— А что не так?

— У нас только все наладилось. Я Алешку из семьи еще не увела. И тебя соблазнить не успела. Дай нам пожить спокойно, — тон был шутливым, но за ним скрывалось настоящее беспокойство.

— Ребята, чего это вы? — вдруг испугался Андрей. — Я пойду, пожалуй, мне пора.

— А теща с тобой живет или отдельно? — спросил Ростовцев.

— Со мной. Вернее я с ней.

— Жалко. А то у меня есть машинка для таких вот теток. Включил, и жертва только успевает темпалгин пачками заглатывать. Полтора штукаря баксов.

— А чего, и в правду действует? — удивился Андрей. — Даже на тех, кто не верит?

Он успокоился. Для него все стало на свои места. Ребята, по всей видимости, неплохо зарабатывали, а еще приторговывали какими-то эзотерическими изделиями. Сейчас они валяли дурака, по случаю подпития и хорошего настроения, перевирая что было и вспоминая чего не было, а заодно называя друг друга какими-то подпольными кличками.

— О, еще как, — усмехнулся Ростовцев. — Спроси Эовин, если не веришь.

— Непременно, — Андрей грустно усмехнулся. — С вами весело, но мне действительно пора. Дома жена ждет. И теща, мать ее… арестовали.

— Ростовцев, — произнесла Эовин. — Не будь свиньей, помоги человеку хоть раз в жизни бесплатно.

— Ну, как скажете, девушка. Сколько там вы уже мне должны?

— Вы, товарищ полковник все обещаете и обещаете, — в тон ему ответила девушка.

— Придет еще время, — подытожил Ростовцев, и обращаясь к Андрею сказал: — Давайте я буду спрашивать, а вы мне отвечайте, «да» или «нет»…

— Хорошо, — согласился Перфильев.

— Квартира тещина?

— Да.

— Приватизирована?

— Нет.

— Жена прописана?

— Да.

— С женой нормальные отношения?

— Да.

— В конфликте она, на чьей стороне?

— На нашей, — ответил Андрей. Перед его глазами вплыла картинка, как он в сердцах пнул старуху в дряблую, бесформенную задницу, так, что теща растянулась по полу, а Вера, забыв про нейтралитет, висла на матери, не давая ей пустить в ход сковородку.

— А еще культурный человек, — вдруг сказал Ростовцев с усмешкой, продолжая разглядывать что-то доступное лишь ему. — В милицию не заявила?

— Нет, — ошарашено сказал Андрей, чувствуя, как ему делается страшно.

— Вы думаете о ней на работе?

— Да, — Андрей вздохнул. — Работа суматошная… А как отпустит, сразу вспоминаешь, что вечером домой, а там эта колода.

— Вы ощущаете необычные реакции тела после стычек с ней?

— Да, просто колотит, — Андрей вздохнул.

— Ладно, мне все ясно, — произнес Ростовцев, кивая головой. — Отойдем, Андрей в сторонку.

Алексей отвел его на несколько символических шагов в сторону. Долго смотрел поверх головы Перфильева, потом повернулся и стал разглядывать голый, безотрадный противоположный берег.

— Ну и? — поинтересовался Андрей.

— Ситуация мне ясна. Вампиризм обыкновенный. Тесть давно умер? Или его не было?

— А как? — ошеломленно сказал Перфильев, потом справился с собой и ответил: — Попал под машину, много лет назад, когда теща была молодой, а моя будущая жена — ребенком.

Пришел черед удивляться Ростовцеву, но он владел собой лучше собеседника. Он моментально перестроился и предположил:

— Вероятно, теща стала качать права года через два после свадьбы.

— Да, вы правы, когда она окончательно удостоверилась, что мы с женой не собираемся заводить детей.

— Ну конечно, это личное дело. Но с точки зрения махровой совдеповки такое — смертный грех. А еще дочь стала отдаляться, перестала поддерживать тещины семейные праздники: Великий Субботний День Закупок На Рынке и Большой Воскресный Шмон.

— Да, — ответил Андрей с усмешкой. — Именно так. По этой причине мы стали питаться раздельно. И еще посмела купить стиральную машину, которая, по мнению тещи, белье портит.

— Нарушитель вы, Андрей, — прокомментировал Ростовцев. — Живете на чужой территории, налогов не платите. «Послушаться» не желаете. Небось, думаете, что если у вас там 20–30 гавриков, как она, по цеху вприпрыжку бегают по вашей команде, то теще, великой и ужасной, зад уже лизать не надо?

— А что, вы считаете, что это просто необходимо? — взвился Андрей.

— Нет, конечно. Знаете, вампиру что лижи, что не лижи, все равно будет грызть… Сущность его такая.

— Не верю я в эти ваши мистические штучки про вампиризм, биоэнергетику, магию. Это все развлечение для экзальтированных дамочек.

— Можете не верить, однако не отказывайтесь, — вдруг поможет.

— Только и осталось, — обреченно вздохнул Андрей.

— Вампир психический — это особое существо. Он питается энергией других людей, потому, что своя у него в большом дефиците. По большому счету это существо слабое и ущербное. В вампиры часто попадают такие вот тетки, как эта ваша домашняя зуда. Как там ее зовут, кстати?

— Зинаида Терентьевна…

— Ух, аж мороз по коже, — поежился Ростовцев. — Бороться с вампиром невозможно. Примерно также можно наполнять бездонную бочку или лить воду в канализационный слив. Вампира может одолеть лишь больший вампир. Вы готовы стать на время таким для победы?

— Давайте, — устало согласился Перфильев. — Все равно ничего другого не остается.

— Вот и отлично. Мы сейчас выполним техническую часть, потом я объясню вам, как обращаться со своими новыми возможностями.

Эовин и Рамон навострили уши.

— Галерка, слух не напрягаем зазря. Ручки к ушкам и отвернулись, — скомандовал Ростовцев. — А кто не послушается, превращу в поросюка.

Когда Алексей разрешил повернуться, все было кончено.

— Помни, что ты должен сбрасывать чужую энергию, чтобы не захватить на себя какой-нибудь гадости.

— Но я все же не понимаю, зачем?

— Животная основа человеческой психики жаждет четырех основных благ: власти, признания, значимости и сексуального удовлетворения. Тот, кто правит, забирает энергию подвластных ему, и соответственно, тот, кто забирает энергию — правит.

— Как все запущено, — протянула Эовин. — Вы уже закончили? если да, давайте выпьем.

— Выпьем, — поддержал ее Николай. — Андрей, верните Алексея девушке, а то она не успокоится, пока не получит назад мужчину своей мечты.

Эовин показала Николаю язык и надулась.

3

«Ой, где был я вчера, не найду днем с огнем. Помню, были там стены с обоями» — произнес Андрей, садясь на кровати и хватаясь за гудящую как колокол голову. Вчера он пришел поздно, в дымину пьяный. Рядом лежала жена, делая вид, что спит. Перфильев тяжело встал, кое-как натянул одежку и отправился на кухню к заранее припасенной, заветной баночке маринованных огурчиков. Ополовинив ее, Андрей почувствовал себя гораздо лучше. Не дожидаясь того, когда встанет теща, он приготовил кофе, вынул из холодильника хлеб и ветчину, добавил горчицу и майонез, пару яблок, апельсины, шоколадное масло, печенье. Сложил все на тележку и отвез в комнату.

Жена продолжала дуться, но под телевизор это было почти незаметно.

Из своей берлоги выползла теща. Квартира сразу же наполнилась воркотней, грохотом кастрюль, звяканьем, стуком, скрипом и чавканьем. Набив утробу, старуха принялась за свою заигранную пьеску, которая называлась: «Вы сволочи, а я святая». Зинаида Терентьевна принялась развазюкивать воду по полу, повторяя при каждом галсе грязной, вонючей тряпки свои слова, стертые бесчисленными повторениями: «Суки, твари, агаисты, лентяи, молодежь сраная».

Андрей выглянул из своей с женой комнаты, дождался, пока старуха, почувствовав его взгляд, посмотрит в его сторону. Наконец, их глаза встретились. Перфильев попробовал представить себя слегка влажной губкой, которая попала в тазик с водой и вбирает теперь жидкость бесчисленными порами:

— Не болит голова у дятла? — невинным тоном поинтересовался Андрей, делая то, чему научил его вчера подвыпивший колдун, выдирая из мозга женщины энергию.

Старуха растерялась и ничего не ответила, лишь отвернулась, покраснела и быстрее задергала своими граблями.

Андрей подождал и прикрыл дверь, включил телевизор, одел жене на голову наушники, уселся поудобнее. Теще потребовалось несколько минут, чтобы отойти от шока. За дверями голос старухи поднялся до визга: — «Поговори у меня! Вылетишь примак х*ев!». И понеслось. В ход пошли отец и мать, родственники до седьмого колена.

— Ты чего, обалдел? — с негодованием спросила Вера. Рев похожий одновременно на вопль раненного носорога и сладострастный стон циркулярной пилы перекрыл музыку в динамиках наушников. — Она ведь теперь до вечера не заткнется.

— Не думаю, — ответил Андрей, продолжая сидеть с закрытыми глазами.

Вера только покрутила у виска и увеличила громкость.

В сознании Перфильева четко прорисовался образ того, как сила старухи по черному шлангу приходит к нему, энергия отделяется от оскорбительных форм ее проявления. Эту чистую энергию он поглощал, а пустые формы, как шелуху он отправил теще обратно. Через несколько минут ругань прекратилась. Старуха, вопреки обыкновению, прекратила разгром и, схватив телефон, заперлась в своей комнате. Скоро оттуда раздалось про прихаметливых, наглых козлов, мужиков, которые хуже бабы, адресованные тещей в поисках поддержки и сочувствия одной из своих подруг.

Андрей продолжал работу, выкачивая и сливая энергию этой женщины. Он поражался, как он не додумался до этого раньше. Ведь главное тут было просто перестать себя чувствовать жертвой.

И Андрей перестал быть жертвой. Если раньше он наливался бессильным гневом, мучительно краснел, стискивал кулаки, то сейчас он стал реагировать спокойно и даже вальяжно. Чувство беспомощности сменилось холодной уверенностью.

Как его научил колдун, он стал холодно и спокойно просверливать тещу взглядом при появлении старухи в зоне видимости и представлять, как он это делает, когда старуха орала находясь вне поля зрения. Сразу стало легче. Андрей обратил внимание, что припадки ругани у старухи стали короче.

В один прекрасный день, примерно через 2 недели после начала практик, он почувствовал удовольствие от того, что делал, осознал, что к нему действительно что-то приходит, а теще от этого становится хуже. Ему стало нравиться быть этакой холодной, невозмутимо-спокойной змеей, которая давит сладкие соки из жертвы. Андрей скоро почувствовал, что совершенно не боится старухи, ее крика, бормотания и проклятий в спину.

Он даже сам стал провоцировать эту тетку на скандалы. Проходя мимо, он сам уже вполголоса произносил, вернее, шипел, как змея — «Сука». В этом звуке чудился шелест песка, вернее жизни, уходящей у старухи сквозь пальцы. Да собственно Андрей и представлял тещу как разбитые песочные часы, из которых по песчинке уходит время, время жизни его мучительницы.

Теща, почуяв неладное, сначала по-привычке попыталась взять нахрапом и криком, обвиняя его во всех смертных грехах: брошенных родителях, детях, наведенной на его дочь порче. Но тщетно. Роли поменялись. Андрей также, не обращаясь лично к ней, говорил обидные, едкие гадости, располовинивая ее своим холодным спокойным взглядом.

К тому времени, а это было примерно через месяц после начала практик, рекомендованных ему магом с Дербеневской, совершенно изменилось мировоззрение. Если раньше люди его задевали, обижали, он негодовал по поводу многолюдных толп на улицах, метрополитеновской и автобусной давки, то сейчас он в каждом таком действе находил повод для использования своего нового оружия: вступить в контакт и отнять. Люди в толпе стали для него просто мясом, он вдруг обнаружил, что ему приятно общаться с незнакомцами, повышенным, преувеличенным вниманием пропиливая человека там, где ему хотелось. На службе обычно скандальные и капризные работяги странно замолкали под его наполненной втягивающей силой взглядом и без звука делали то, что он приказывал.

В какой-то момент, Андрей понял, что в состоянии легко добиться от оппонента согласия, действуя в первую очередь не убеждением, а этой тонкой, высасывающей чужую энергию вибрацией.

Он готовился к решительной схватке, как и его противница. Старуха была явно сбита с толку. Он привыкла быть лидером, заваливая противника злобой и ненавистью, которые, вызывая ответный страх, ломали волю к сопротивлению жертвы. Но тут было что-то не то. Нервной энергии стало не хватать, а ее искусственный подъем больно бил по внутренним органам, обесточивая их.

Андрей стал замечать, что старая карга начала сдавать. Теща уже не смеялась, болтая с подругами по телефону, старалась не выходить без нужды из своей комнаты. Все чаще по ее некрасивой, грубо слепленной морде шли прыщи, а из комнаты завоняло мазью Вишневского — старуха безуспешно лечила фурункулы.

Он стал избирательным, вытягивая из нее только самое вкусное — квинтэссенцию жизни, универсальную основную энергию, которую старая, чтобы заставить его страдать превращала в гнусный крик.

Старуху заедало, что рядом, на ее кровной территории, которую она честно получила, доведя мужа до смерти, живет непрошенный человек вор, втируша, нахал, который украл ее дочь, превратив из маминой помощницы в чужую, претендующую на главенство в доме женщину.

Еще она ненавидела зятя за то, что тот враз перечеркнул ее молодость, разорванную вклочья бешеными, вредными стариками, родителями мужа, которым она в свою бытность невесткой рабски угождала в напрасной надежде избежать брани и попреков. Вернее просто обесценил ту жертву, которую она принесла, чтобы стать столичной жительницей, тем, что не стал угождать и заискивать перед ней, как когда-то она, находясь в таком же положении.

Поэтому она была готова продолжать свое дело несмотря ни на что. Временами ей становилось страшно, однако она подбадривала себя очередной порцией ругани, выташнивая в своей комнате заезженные, перемешанные с ругательствами пожелания: «Мразь, подонок! Езжай к своей матери, ей концерты устраивай. Сволочь! Тварь! Скотина! Не прощу! Чтоб ты сдох!». Темы немного варьировались, однако, все крутилось вокруг тех пожеланий, которыми во времена ее молодости, ее потчевали крепкого, домостроевского формата старики — родители мужа.

Но теща уже и ругалась через силу, а Андрей все зыркал на нее своими недобрыми, пронзительными глазами, после которых внутри оставалась пустота.

Он видел, что его враг слабеет. Видел, как буквально день ото дня старуха теряла резвость и прыть. Она уже не ругалась, когда он надолго задерживал на ней свой взгляд, и старалась шмыгнуть в свою норку раньше, чем зять обернется к ней.

Но остатки неправильно понимаемого уважения к себе и обида на жизнь продолжали заставлять старуху кидаться на амбразуру. Она ведь была из поколения строителей коммунизма, которые привыкли не пасовать перед трудностями.

К концу лета теща стала совсем плохой. Она просыпалась от малейшего шума или спала как убитая, не слыша даже будильника. К тому времени Перфильев окончательно утратил моральные запреты на причинение врагам вреда. Что касалось закона, то закон мог отправить его в тюрьму за слово «проститутка» произнесенное при свидетелях, но не мог воспрепятствовать заесть насмерть старую женщину применяемым им способом.

С тещей нужно было кончать. Теща сама была вампиром, слабеньким по причине зашлакованности каналов и общей недоразвитости, но естественным. Андрей был вампиром через силу, принуждая себя притягивать к себе то, в чем не нуждался. На длинных дистанциях ходок обгоняет бегуна, которому нужно чаще восстанавливать силы. Это означало, что старуха может перетерпеть, найти методику противодействия и хуже того перейти в контрнаступление.

Необходим был один мощный, резкий удар. Перфильев называл это «теорией унитаза». Суть ее была в том, что если подать сразу много дерьма, сток забьется. Андрей надеялся, что навсегда. Он стал штудировать труды по фоносемантике, пытаясь найти особопатогенные словесные установки, перебирал разные варианты, чтобы в нужный момент выдать подходящий.

4

Случай представился в очередную субботу, когда Зинаида, окрепнув после нескольких недель работы без перерыва в компании себе подобных, решилась устроить в субботу большую и ненужную уборку, чего она уже довольно давно не делала.

Все пошло по стандартному сценарию: расшвыривание вещей, стук, грохот и привычный монолог про «скотов» и «агаистов». Андрей выбрал момент, перекрестился для храбрости и вышел из комнаты.

— Подонки, бл*ди, лентяи, — выкрикивала старуха, бессмысленно развозя в коридоре грязную воду по стерильной чистоте пола.

— Ну-ну, — произнес Перфильев, устанавливая связь и включая на полную мощность внутренний насос.

— Что смотришь?! — взвизгнула тетка. — Да я тебя…

Она, перехватив тряпку, пошла на него.

— Когда же ты сдохнешь, помойная крыса, — спокойно и страшно произнес Андрей, продолжая испускать черную пробивающую вибрацию, забирая силу старухи. — Должна же быть справедливость.

Теща замерла.

— Стариков живьем съела, мужа под машину затолкала, а теперь и нас со свету сживаешь, грешница. Покайся, в церкви покайся. Иначе кончишь плохо. Чирьями покроешься, гноем изойдешь. Заживо сгоришь изнутри. Изнутри огонь адский пойдет, кишки обожжет. Рожа треснет, глаза жаром выжжет, кожа полопается. И никто о тебе, тварь не заплачет.

Тряпка выпала из рук Зинаиды, рот раскрылся. Зять подошел к ней почти вплотную, вытягивая из нее всю волю к сопротивлению, все остатки энергии, которые организм кидал в топку борьбы за независимость.

— Кому нужна твоя жизнь, кому нужна твоя любовь, кому ты вообще нужна, ошибка природы, — произнес Андрей, словно втыкая теще нож под сердце. — Весь мир тебя, гадину ненавидит. Весь мир ждет, когда тебя, паскуда, в печку отправят.

Теща продолжала стоять неподвижно, даже обычно подвижное лицо замерло. Лишь глаза безотрывно смотрели на зятя. Андрей тянул из последних сил, чувствуя, что еще немного, и он не справится, что ему будет плохо от переполнения низкосортной, невкусной старушечьей энергией. Перфильев приблизился почти вплотную, краем сознания пытаясь представить, что будет делать дальше.

— Сдохни, помойка, — прошипел он ей в лицо, не видя ничего, кроме глаз старой женщины, которые стали отстраненными, незрячими.

Андрей вдруг услышал хруст, точно сломалась тонкая деревянная рейка, причем звук пришел из глубины сознания, а не от ушей. Тещу вдруг повело назад, и она упала, сильно ударившись головой, и осталась лежать, также равнодушно и отстраненно глядя в потолок.

— Что ты делаешь? — взвизгнула Вера.

— Спокойно, детка, — едва ворочающимся языком сказал Андрей. — Иди в свою комнату.

— Ты что, не видишь, маме плохо?

— А как ты хотела? — страшно сказал Перфильев, поглядев на нее.

Жена, в испуге закрыла дверь. Андрей почувствовал позывы неукротимой рвоты. Пробегая мимо зеркала, он успел бросить беглый взгляд и поразился, насколько страшным стало его лицо. Тело, на остатках моторных рефлексов, добралось до унитаза.

Андрея выворачивало наизнанку минут 20. Для него это было вечностью. Рядом сидела жена и поила его из банки, чтобы Андрей не выблевал свои внутренности. Наконец, все закончилось. Перфильев услышал слабый и невнятный стон из коридора. Он посмотрел на тещу, которая мычала, едва шевеля губами.

— Отговорила роща золотая, — сказал Перфильев. — Наверное, надо скорую, Вера. Часа через 2. Мне нужна будет твоя помощь, а потом ты посиди у нас, все равно в лекарствах не разбираешься, а я ее попробую в чувство привести.

Он, с помощью жены, забросил неподъемную тушу старухи на диван. Поставил графинчик с водой, приволок лекарства, раскидал их по прикроватной тумбочке. «Эх, сейчас бы пургена тебе, тварь», — подумал Андрей, капая корвалолом на пол для запаха.

«Скорая» приехала уже после обеда. Тещу на носилках спустили к машине. Вера тихонько плакала. Перфильев со скрытой, мстительной радостью видел, как мотается голова старухи, а в глазах стоит все тоже бессмысленное выражение.

Теща умерла не сразу. Медицина, вкупе с крепким организмом и остатками боевого настроя активной строительницы коммунизма не дали ей милосердно умереть в тот же день. Через неделю ее состояние улучшилось, она стала громче мычать, и даже начала шевелить пальцами рук.

Когда Вера сказала об этом Андрею, он почувствовал что-то вроде легкого беспокойства. На своей новенькой «Нексии», которую он купил сразу же после того, избавился от старухи, Перфильев заехал на Черемушинский рынок, купив то, что полагалось в таких случаях. Больница, где лежала теща, располагалась совсем рядом. На территорию его, однако «конным» не пустили, и Андрей пошел к корпусу пешком.

Стояла ранняя осень, светило солнце, золотые листья тихонько облетали с деревьев. Гулять по такой погоде было удовольствием.

Андрей дал денег врачу, и его со всеми предосторожностями, под конвоем пожилой санитарки, провели в палату к теще.

Зинаида лежала под капельницей, бессмысленно таращась в потолок, в компании таких же старух, но в значительно лучшем состоянии. В палате остро пахло мочой и лекарствами. Лицо тещи было разбито параличом и представляло собой жуткую, перекореженную, неподвижную маску. Андрей подошел поближе, войдя в поле зрения старухи. Она замычала, в глазах появился дикий, запредельный ужас.

Он постоял, сосредоточив на больной неподвижный взгляд, положил на кровать пакет с фруктами и сказал:

— Выздоравливайте, Зинаида Терентьевна. Теперь у нас будет много времени для разговоров.

Он приблизился к теще, нагнулся и поцеловал ее, продолжая неотрывно глядеть ей в глаза. Старуха стала еще громче мычать и скрести ногтями по простыням.

— А как ты хотела, тварь, — прошептал Андрей Зинаиде. — Я тебя в печке сожгу, как просила.

Со стороны это выглядело, будто любящий зять искренне беспокоится о здоровье «второй матери» и желает ей скорейшего выздоровления. Санитарка даже прослезилась.

К вечеру у больной страшно поднялось давление, и в остатках мозгов полопались сосуды. Андрей, как и обещал теще, отправил ее тело в крематорий.

Конец.