Тест доктора Купера

Глава первая

Костер горел прямо в снегу на опушке леса. Пучок бересты помог сухим хвойным ветками быстро разгореться, а тепла они, как любое «смолье», давали много, хотя и быстро прогорали, превращаясь в мелкие угли. Рядом с костром лежала лохматая черная собака, ничуть не смущающаяся отсутствием естественной для домашней собаки подстилки. А собака была явно домашней, о чем говорил весь ее гладкий, ухоженный вид. Но и зимний лес не являлся для пса чем-то страшным. Длинная шерсть с густым подшерстком хорошо защищала от холода, ветра и сырости. Более того, собака даже у костра не желала греться, время от времени отодвигалась от него подальше, оставляя после себя в снегу подтаявшее место.

Здесь же сидел сухощавый человек среднего роста со спокойным лицом и невозмутимым, слегка блаженным выражением на нем. На человеке был охотничий камуфлированный костюм, хотя оружия при нем не было, и вместо ружья на плече висел кожаный кофр – обычная сумка фотографа. А сама цифровая фотокамера висела на груди, показывая, что человек или только закончил съемку, или постоянно готов снять то, что ему покажется интересным.

За спиной человека задниками в снег были воткнуты две широкие охотничьи лыжи. А вместо обыкновенных палок здесь же торчал их заменитель – сухой еловый кол, прочный и не слишком тяжелый. Ель вообще считается легкой древесиной.

Костер уже догорал. Человек просмотрел на мониторе камеры отснятые снимки, сделал еще один – снял сам костер, посмотрел и этот снимок и встал, остановив взгляд на собаке.

– Ну что, добрый друг Валдай, отдохнул? Тогда давай на речку двинем. Давно мы бобров не навещали. Они по тебе скучают. А потом уже домой…

Слово «домой» Валдай знал, видимо, хорошо и тоже поднялся, показывая свою мощную фигуру и широкую спину тренированного собачьего атлета. По весу животное было намного тяжелее и мощнее человека, и это бросалось в глаза.

Человек забросал снегом костер, но затаптывать его не стал, чтобы не поджарить валенки, и встал на лыжи. Опираясь на еловый кол, пружинистыми, хотя и легкими, без напряжения произведенными движениями заскользил по плотному насту, прокладывая лыжню, сразу из леса в поле, но вскоре круто свернул вправо и продолжил путь почти параллельно опушке леса. На лыжах по насту передвигаться человеку было несложно. Сложнее было тяжелой собаке, которую наст не выдерживал. Валдай проваливался по самое брюхо, в отдельных местах, наверное, даже не доставая земли, и передвигаться ему приходилось мощными скачками, требующими напряжения всех мышц. Если человек таким образом часто гуляет с собакой, тогда понятно, почему пес выглядит атлетом в мире себе подобных. С таким методом передвижения можно быстро мышцы накачать, не посещая тренажерные залы.

Человек с собакой двигались неторопливо, но целенаправленно. Но уйти далеко им не дал звонок мобильника. Человек остановился, вытащил из внутреннего кармана куртки телефон, посмотрел на определитель номера и слегка вытянулся, даже ростом, кажется, выше стал. Наверное, сработала многолетняя привычка таким образом общаться со старшими по званию.

– Подполковник Кольчугин. Слушаю вас, товарищ генерал.

– Узнали? Помните номер? Похвально, Давид Вениаминович, похвально. Полтора года прошло после моего последнего звонка. Я долго номера помнить не могу, если не звоню постоянно. А мы с вами общались всего-то не больше десятка раз.

– У меня, товарищ генерал, память механическая, к тому же наследственная. В батюшку своего покойного пошел. Он у меня отменной памятью отличался. До старости «Евгения Онегина» наизусть помнил. И я… Не хочу запоминать, а запоминаю. Хотелось бы сказать: виноват, исправлюсь, но обманывать не желаю. Уже, наверное, не исправлюсь.

Подполковник Кольчугин понимал, что звонок генерала Кобылина вызван не желанием поболтать, но сам болтал, выигрывая время и пытаясь понять, что генералу Службы внешней разведки понадобилось от отставного офицера спецназа ГРУ.

– Я вас, Давид Вениаминович, сейчас вижу на мониторе компьютера в образе светящейся точки. Вернее, не вас, а вашу sim-карту. Точка накладывается на топографическую карту. И, насколько я понимаю, вы удаляетесь от своего дома.

– Так точно, товарищ генерал. Мы с собакой решили навестить бобров на речке.

– Наверное, это интересно, и я вам слегка завидую. Но я бы, Давид Вениаминович, попросил вас вернуться домой, если вы, конечно, не будете сильно возражать. К вам едет гость.

– Вы, товарищ генерал? – насторожился Давид Вениаминович.

– Нет. Я несколько позже с вами встречусь. Может быть, и у вас дома. Тогда, если время нам позволит, и мне бобров покажете. Не буду загадывать. Все зависит от обстоятельств. Но встречусь обязательно. Сейчас к вам пожалует гость из далекого прошлого, но которому вы будете, несомненно, рады. Вы помните майора Анзора Георгиевича Габиани?

– Конечно. Я его помню не только в звании майора, но и капитана, и даже старшего лейтенанта, хотя тогда он не со мной вместе служил, а в соседней роте. Мы с ним одновременно взводами командовали, потом соседними ротами в одном батальоне, и только после этого я его обогнал, ушел начальником штаба батальона. Но я постарше был, и разрыв в званиях естественен – я звания раньше получал. Я буду рад его увидеть. Когда мы вместе служили, майор был хорошим человеком. Я в этом убедился в конкретных боевых и не боевых обстоятельствах. Отзывчивый, всегда готовый помочь. Вдумчивый, не суетливый. Уверен, что с годами он не стал хуже. Обычно годы таких крепких духом людей не меняют.

– Он уже стал полковником грузинских вооруженных сил. Сейчас, возможно, уже в отставке. По крайней мере, так представляется. Однако у нас есть основания полагать, что отставка его мнимая. Но это дела не меняет. Что-то он и сам вам объяснит, о чем-то вы догадаетесь, что-то мы позже сможем узнать. И вместе составим общую картину.

– Это дела не меняет, – согласился Кольчугин. – Когда Анзор Георгиевич прибудет?

– По моим данным, он уже сошел с поезда и ищет такси. Таксисты не хотят в вашу сторону ехать. Говорят, что дорога плохая, заметенная снегом. Шестьдесят километров по разбитой лесовозами дороге никого из таксистов не устраивает. Даже при хорошей оплате. Есть риск не проехать, а если проехать в одну сторону, то застрять на обратном пути. Но кто-нибудь все равно согласится. Мы тоже на всякий случай уже выслали машину. Внедорожник. Возможно, она и повезет вашего гостя. Правда, водитель не местный, и номер у него другого региона. Но это и будет оправданием того, что он плохо знает дорогу. Наверное, согласится только тот, кто ее действительно плохо знает. Но наш водитель будет ехать по навигатору. Я думаю, к вам можно и по навигатору проехать.

Кольчугин улыбнулся самому себе.

– Я не в тайге, товарищ генерал, живу. К нам проехать можно даже по дорожным указателям. Так даже вернее, чем по навигатору. В навигаторах карты непонятно откуда взяты. Я сам уже много раз в этом убеждался. А вообще, говоря честно, Анзор мог бы и позвонить. Я бы сам его встретил. Моя машина плохой дороги боится меньше, чем хорошей. Она, честно-то говоря, для плохой и сделана, а на хорошей, если разгонишься, чувствует себя неуверенно. Особенности, так сказать, боевого характера. Наследственные гены…

– У вас, кажется, «Ренглер»?

– Так точно. Джип «Ренглер»^[5]. Дизельный. Трехдверный. Классика…

– Хорошая, говорят, машина. Хотя я на такой не ездил. Не довелось. Я раньше больше на «уазиках». Сейчас вот к «Патролу» привыкаю. Наверное, немного лучше «уазика», хотя тоже, мне кажется, не всегда.

– Приезжайте, дам покататься. Анзору мой телефон известен?

– Этого я не знаю. И не имею по понятным обстоятельствам возможности дать ему ваш номер. Но, когда завершите с полковником Габиани беседу и проводите его, если будет нетрудно, позвоните мне, пожалуйста.

– Обязательно, товарищ генерал. Что за вопросы ко мне со стороны Анзора, вам известно?

– Скорее всего, известно, но это не телефонный разговор. В двух словах могу сказать, что это связано с вашими общими грузинскими корнями. Так, по крайней мере, будет преподносить ситуацию он. Но дело это более глубокое. Что смогу, объясню при личной встрече. Как только найдете возможность связаться со мной, позвоните. Расскажете, и о моем визите договоримся. Я недалеко. За час доберусь. Итак, до встречи, Давид Вениаминович…

На этом разговор закончился. Давиду Вениаминовичу Кольчугину, подполковнику спецназа ГРУ в отставке, почему-то было приятно общаться с генералом Кобылиным. Сам генерал Кобылин был личностью интересной. Истинный русский аристократ не только по рождению, но и по поведению, он всех, даже солдат, всегда звал исключительно на «вы». Кольчугину пришлось работать с этим генералом Службы внешней разведки во время последней своей боевой операции перед выходом в отставку полтора года назад. И тогда Давид Вениаминович остался очень доволен сотрудничеством. Впрочем, его личное довольство или недовольство никакой роли в дальнейшей служебной карьере подполковника не играли, поскольку вопрос с отставкой был решен еще до начала операции. Но опять встретиться с Кобылиным Кольчугин уже и не рассчитывал. Однако что-то снова свело их. Знать бы что, чтобы хорошо подготовиться. Однако, как офицер спецназа военной разведки, Давид Вениаминович прекрасно понимал, что если бы все все знали, то вообще не было бы такой профессии, как разведчик. Профессия разведчика – узнавать…

В деревне, где поселился Давид Вениаминович после выхода в отставку, было всего три жилых дома помимо дома самого Кольчугина. И жили там только пожилые люди, чьи дети, перебравшись в город, не смогли найти возможности забрать родителей. Остальных стариков деревни их дети забрали с собой, и дома часто стояли даже с выбитыми стеклами или забитыми нестругаными досками окнами и дверьми. И эта деревня, как большинство российских деревень, тихо умирала. Но тем, кто еще жил там, было спокойно. А покой – это как раз то, чего Кольчугину в жизни никогда не хватало. Просто сама жизнь и профессия не давали ему возможности пожить в покое, хотя всегда к нему тянуло. Тянуло к неторопливому и размеренному образу жизни, когда не обстоятельства управляют твоим поведением, а ты управляешь обстоятельствами. У него и жена была по характеру такая же, не стремилась к публичности и всегда мечтала жить в деревне. Правда, в деревню с мужем не поехала, но почти сразу же после его выхода в отставку ушла в монастырь послушницей, надеясь со временем принять постриг. Давид Вениаминович, как человек православный, не возражал и лишь изредка навещал жену в монастырских стенах, привозил, какие мог себе позволить, финансовые пожертвования, поскольку монастырь был полуразрушенным и бедным и только начал восстанавливаться после эпохи дикого социализма.

Небольшой бревенчатый деревенский дом с прирубом вполне устраивал Кольчугина как постоянное место жительства. И он, после того как два года прожил здесь в качестве дачника, продал с согласия жены московскую квартиру и деньги за эту квартиру тоже отдал в монастырь. Таким образом, практически обрубил жене пути возвращения из монастыря, а себе – пути возвращения в город. Но его в город и не тянуло. А жена сама давно уже была настроена продать московскую квартиру и хотя бы этими средствами помочь монастырю. Значит, никто насилия над другим в этой ситуации не проявил, и все остались довольны.

Вернувшись домой, Давид Вениаминович, ожидая Габиани, решил лишь только за водой на родник сходить, понимая, что нежданного гостя угощают только тем, что в доме имеется, и не накрывают заранее стол, если не знают о приезде человека. Даже в магазин сгонять не надумал, потому что это выглядело бы уже приготовлениями человека, владеющего определенной информацией. А этого показывать нельзя, что прекрасно понимал отставной подполковник. Генерал Кобылин просто так не позвонит и не предупредит о неожиданном визитере, чтобы угодить отставному подполковнику.

Собаку Кольчугин оставил во дворе, взял пластиковую пятнадцатилитровую канистру и двинулся через огород узкой, плотно протоптанной за зиму тропинкой, лежащей между горбатыми сугробами, достигающими человеку до пояса. Зима в нынешнем году выпала снежная.

Валдай слегка обиженно несколько раз гавкнул вслед – он привык всегда и всюду в деревне следовать за хозяином, но окрика Кольчугина послушался и улегся на нешироком, в две ступени, крыльце. Как обычно, к роднику Давид Вениаминович шел тропинкой по окраинам, а возвращался по дороге, совершив круг, и уже подходил к воротам и к калитке. Еще издали он заметил чужую машину, стоящую около его дома. Это была какая-то иномарка, внедорожник. Кольчугин прибавил шагу. Какой-то высокий человек, явно не Анзор Георгиевич Габиани, увидев его, вышел из-за машины и поторопился к нему навстречу, чуть ли не бегом.

– Вы хозяин? – спросил он издали, шагов с десяти.

– Хозяин чего? – переспросил Кольчугин. – Положения, дома или еще чего?

– Собаки, понятно.

– Собаки? Моя собака. А что?

– Собаку уберите быстрее, а то порвет человека.

– Новости какие… – проворчал Давид Вениаминович, сильно сомневаясь, что такое добродушное существо, как его Валдай, способно кого-то порвать.

Тем не менее пошел быстрее, хотя тяжелая канистра сильно замедляла движение. Но он канистру не бросил, тем более что до калитки оставалось пять шагов. А когда открыл калитку, увидел интересную картину. Прямо в сугробе рядом с дорожкой сидел, сверкая загорелой лысиной, человек, уперший в растерянности голые руки в снег за своей спиной. Лицо человека из-за опущенной головы рассмотреть сразу было сложно, зато виднелись потрясающие воображение усы, концы которых наверняка должны были бы выглядывать из рукавов, если попытаться их спрятать под одежду. По крайней мере, о майоре Габиани когда-то в спецназе говорили так. С годами его усы менее пышными и длинными не стали. А за человеком, в том же самом сугробе, стоял Валдай и нализывал ему лысину. Собака не проваливалась, как и человек, потому что поверх сугроба лежал плотный снег, снятый пластами с постоянно подчищаемой дорожки.

– Валдай! Фу! Отойди… – приказал Кольчугин, и собака послушно и величественно спрыгнула с сугроба и удалилась на крыльцо, где и оставил ее недавно хозяин. – И кого же он здесь порвал? По-моему, насмерть пострадавших нет?

Вопрос относился к водителю машины, который осторожно вошел во двор вслед за Кольчугиным только после того, как Валдай удалился.

– Можно сказать, я отделался легким испугом… – с сильным акцентом, но вполне внятно, и даже посмеиваясь над собой, сказал гость, поднимаясь из сугроба. – Здравствуй, Давид Вениаминович. Неласково у тебя гостей принимают. Признаюсь, ожидал более теплого приема.

И протянул руку.

– Никак Анзор Георгиевич! – Кольчугин старательно изобразил удивление. – Какими такими судьбами, ниоткуда и сразу ко мне во двор?

Впрочем, удивление ему можно было бы и не изображать, потому что сам Давид Вениаминович привык выказывать невозмутимость и спокойствие, и те, кто знал его, тоже давно к этому привыкли. Для них выражение удивления на лице Кольчугина явилось бы непривычным.

Не сильно пострадавший гость это отметил сразу:

– Ну, если уж Дато^[6]Вениаминович изволил удивиться, то это действительно факт, достойный удивления. Я это, я… Обнял бы тебя, но, опасаюсь, собака снова бросится. И потому предпочитаю обойтись простым рукопожатием.

Он вторично протянул руку, которую Кольчугин пожал с видимым удовольствием и радостью. И эта радость его была вполне искренней.

– Так я поехал, что ли? – спросил из-за спины хозяина двора водитель.

– Я разве не расплатился? – вопросом на вопрос ответил Габиани.

– Все в порядке, – сказал водитель и круто развернулся.

Кольчугин про себя отметил, что так круто обычно разворачиваются, выполняя команду «кругом». Не хватало только того, чтобы водитель отправленной Кобылиным машины еще и к выходу двинулся строевым шагом. Но водитель это и сам, наверное, понял, потому и вышел за калитку вразвалочку. И почти сразу подал голос дизельный двигатель.

– Как ты к псу моему в лапы угодил? – отвлекая внимание гостя, спросил Кольчугин. – Он, мне кажется, всегда гостям рад.

– Просто… – отозвался Габиани. – Подхожу к калитке, вижу, на крыльце собака лежит. Не лает. Спокойная. Водолазы вообще, насколько я знаю, спокойные. Вхожу во двор…

– Это не водолаз, это чистый ньюфаундленд, – поправил Давид Вениаминович.

– А в чем разница? Я думал – это одно и то же.

– Большинство людей так думают и ошибаются. Водолаз – это помесь ньюфа, кавказской овчарки и ризеншнауцера. Но и там добрая кровь ньюфа оказалась сильнее всех других кровей, и характер у собаки остался изначальным. Потому новая порода и не прижилась. Зачем выдумывать что-то новое с прежними качествами! Ладно. Ты, как я понимаю, не на лекцию по кинологии прибыл. Входишь во двор, и что дальше?

– Четыре шага, понимаешь, сделал, и вдруг это чудище со страшным рыком бросается мне навстречу, передними лапами в грудь, вбивает меня в сугроб, надо мной проходит, чуть грудь лапами не раздавив, и сзади пристраивается. Я сижу, понимаешь, слушаю, как он дышит, и жду, когда голову откусывать начнет. А он начинает мне лысину лизать. Он что, вообще не кусается?

– Ты видел, как собаки кость едят? – с улыбкой спросил Кольчугин.

– Видел, наверное. Как?

– Сначала оближут, потом только грызть начинают. И он твою лысину за крупную кость принял. Решил сначала облизать, аппетит возбудить, а потом уж и все остальное…

Габиани шутку понял и покачал головой.

– Ну и здоров…

– Ладно, пойдем в дом, что здесь стоять. – Давид Вениаминович поднял свою канистру. – Как раз я воду с родника принес. С этой водой чай вкусный. Расскажешь за столом, какими судьбами в наших краях оказался.

Гость вытащил из сугроба свою спортивную сумку цвета собачьего поноса, смешанного с грязью, то бишь «камуфляжа». Какие же иные цвета может предпочитать бывший спецназовец! Понятно, только «камуфляж». А в грузинской армии носят, судя по всему, «камуфляж» американский, имеющий, в отличие от российского, иную цветовую гамму…

Рано утром, когда горнолыжная трасса еще не была заполнена спортсменами и обслуживающим персоналом, три человека ползком продвигались по слежавшемуся снегу под бурой скалой, с которой на снег время от времени падали камушки и комки глинистой земли. Они не постоянно падали, по крайней мере, не падали на ползущих людей, но снежный наст был отмечен ими во многих местах. И это мешало передвижению, потому что передвижение было несколько странным на взгляд непосвященного человека.

Все трое были в белых маскировочных комбинезонах с редкими грязно-серыми небольшими по размеру отметинами. Обыкновенный зимний камуфляж. На голове у каждого была кевларовая^[7]каска, покрытая по внешней поверхности белой тканью. Тоже маскировка. Каска была не простой, но представляла собой целый комплекс электронных систем, начиная с обеспечения связи внутри группы и кончая наличием персонального мини-компьютера, находящегося постоянно на связи со спутниковой метеостанцией, и радиомаяка для поиска при необходимости человека через тот же спутник или простую мобильную авиацию. Но это все не выглядело странным. По крайней мере, внешне. Странным мог показаться способ передвижения, потому что все трое не просто ползли по снегу, а ползли по индивидуальному белому, тоже маскировочному, полимерному полотну, постоянно подтягивая его под собой по мере передвижения. Внешне полотно походило на обыкновенный строительный утеплитель, было таким же пористым и пластичным. Результат такого способа передвижения был заметен. Если бы люди не пользовались полотном, то на насте обязательно остались бы их следы, независимо от того, ползли они или шли шагом. А шершавое полотнище толщиной около пяти миллиметров не только распределяло в разные стороны нагрузку на наст, но еще и затирало даже слабые следы, словно нормальная наждачная бумага. Однако скорость передвижения при таком способе была очень незначительной, и использовать полотно можно было, наверное, только при проведении наблюдательных мероприятий, но никак не в боевой обстановке. А группа была явно боевой, потому что каждый из троих имел автоматический карабин «М-4» с подствольным гранатометом и коллиматорным прицелом.

Ведущий в группе пользовался полотнищем более умело, чем двое его товарищей, и потому, чтобы их дождаться, ему приходилось время от времени останавливаться. Но попусту время он не терял и во время остановок просматривал все пространство склона впереди с помощью большого и тяжелого бинокля, оснащенного тепловизором.

– Первый, я – Третий, – по-русски, но с заметным кавказским акцентом сказал один из отстающих. – Я вчера смотрел. Если нам взять левее, мы сократим путь метров на сорок. Там, правда, будет один крутой участок. Но спуститься можно без проблем. Я по таким участкам и сам ходил, и людей водил. Правда, пешим ходом.

Система связи работала идеально. Она не заставляла людей напрягать голос. Чуткий микрофон улавливал не только речь, но и дыхание бойцов. И дыхание каждого, затрудненное способом передвижения, сливалось в общее дыхание группы. Складывалось впечатление, что это дышит какое-то большое сильное животное.

– Я – Первый. Запрещаю. Я вчера присматривался. Во время движения легко со стороны нас там заметить, охранники трассы бдительны. Сколько раз объяснял вам. Вдалеке даже одетого в черное, но неподвижно стоящего человека не заметишь. А если человек в белой одежде будет двигаться, заметишь сразу.

– Я – Второй. Первый, объясни… А зачем вообще на трассе охрана? – спросил третий член группы с таким же точно акцентом, как и у его товарища.

– Сколько до Олимпиады осталось?

– Два года.

– Вот эти два года зимой всегда будут охранять. Летом тоже будут, но не так внимательно. А зимой – обязательно.

– Это я и сам вижу. А зачем?

Командир группы снова замер с биноклем, потому что его товарищи отстали за разговором метра на четыре. И смотрел, на сей раз, в одну сторону.

– Ползи ко мне ближе. Я тебе покажу… – Командир поднял бинокль, объясняя, что без бинокля Второй едва ли что увидит.

Второй, приближаясь к Первому, стал двигаться энергичнее. Третий тоже старался не отстать и торопился, как и Второй. Они заняли позицию справа от командира, ближе к скале. Он протянул им бинокль, показывая пальцем направление осмотра. Сначала очень долго смотрел один, потом еще дольше другой.

– Кто это? – спросил Третий.

– Похоже, среди нас выросла и процветает здоровая конкуренция, – с усмешкой заметил Второй. – Эти парни ползают на таких же матрацах, как у нас, и в таких же костюмах. Только, кажется, касок нет. Но под капюшоном сразу и не разберешь.

– Молодцы, соображаете, – хмуро одобрил командир. – Если бы американские солдаты соображали хотя бы наполовину, как вы, война в Афганистане давно бы победно закончилась. Но в данном случае вы ошиблись. Эти парни впереди – не военные, хотя носят стандартную одежду НАТО и пользуются натовскими средствами стирания следов на насте. Из чего могу сделать вывод, что это представители какой-то из стран – участниц НАТО. Учитесь соображать, парни. От ваших выводов всегда будут зависеть ваши последующие действия. А чтобы соображать, необходимо иметь соответствующий интеллект. И именно интеллект позволяет мне знать, что перед проведением каждой Олимпиады начинает работать спортивная разведка. Знаете, что это такое?

– И такая существует? – удивился Второй.

– Существует. И даже очень неплохо финансируется. Иногда бывает, что финансируется сразу несколькими странами. Мне тоже однажды предлагали заработать на подобной операции. Причем заработать крупно, поскольку оплатить работу обещали сразу четыре страны. Понятно, что все они о намерениях других не знали. Как это делается? Собирается группа, обычно состоящая из военных отставников, специалистов по разведке. Предлагает свои услуги какой-то спортивной федерации. Торгуются, сходятся в цене. Так же и с федерациями других стран. Задача простая и законом ни одной страны не наказуемая, поэтому операция безопасная, если только охрана объекта не любит поработать кулаками. Бывало, что спортивных разведчиков избивали и калечили.

– А что здесь разведке делать-то? – не понял Третий.

– Ребята, спортом заниматься надо! Или хотя бы интересоваться! Современный спорт – это не просто игра. Это большие деньги. И все хотят на этом заработать. Кто проводит Олимпиаду у себя, тот получает преимущество. Соперники не знают состава снега, не могут подобрать мази для лыж, не могут правильно заточить коньки под конкретный лед. И множество еще таких же тонкостей, которые постороннему недоступны. А победа – это, повторяю, престиж, репутация страны и большие деньги. Ну, и медаль. И потому существует разведка. Вон те четыре парня, что лежат вдалеке и ждут, когда охрана удалится, будут брать пробы снега с горнолыжной трассы, чтобы определить состав. Снег ведь везде разный. А зная состав снега, можно лучше подготовиться и потом добраться до пьедестала. Я для того и таскаю вас сюда третий день, чтобы посмотреть, как этих олимпийских разведчиков будут отлавливать. А отлавливать их должны. По моим данным, в систему охраны вложены большие средства. Вот мы и посмотрим, как их поймают, а потом сами постараемся на том же не попасться. Они для нас служат пробным шаром. Уловили задачу?

– Первый, а откуда ты узнал, что эти разведчики появятся здесь именно сейчас?

– Все разведки мира, в общем-то, имеют «засвеченных» сотрудников. Если сотрудник «засвечен», его уже трудно использовать. Значит, пора в отставку. И в каждой разведке существует каталог «засвеченных» разведчиков разных стран, чтобы иметь возможность их использовать. Я предварительно подготовился к нынешней нашей операции. И уже знал, кого искать. Эти люди вчера появились. Два дня мы искали место, откуда сможем увидеть картину их задержания. Сегодня мы пошли полюбоваться уже на сам процесс. Это я вам в качестве обучения открываю секреты. Чтобы хотя бы в теории знали систему подготовки к операции.

Полковник вздохнул. Пусть его нынешние курсанты и не самые интеллектуальные люди, но схватывают они все сразу и понимают его быстро. С ними полковник Валентино Мартинес готов был пойти на самую сложную операцию, на которую не рискнул бы идти со своими соотечественниками, прошедшими только такой же подготовительный курс. Эти были воины по крови и по мышлению, они были дерзкими и бесстрашными. Они не заботились о том, что будет позже, а думали, как выполнить поставленную задачу.

Трое ползунов преодолели еще около ста метров. Ушел у них на это почти час. Полковник Мартинес часто поднимал бинокль к глазам.

– Первый, эти так и лежат без движения? – с легкой усмешкой спросил Второй на середине пути. Переговорное устройство работало настолько хорошо, что даже оттенки голоса передавало без искажения.

– Лежат. И не шевелятся, – серьезно ответил полковник.

– Как только не замерзнут…

– Если уже не замерзли, – авторитетно сказал Третий. – Столько времени лежать без движения… Уже в ледышки, наверное, превратились. Только тронь, зазвенят. И зазвенят, когда их охрана обнаружит. Тогда уже поздно будет помогать. Я человек не злой, но лично я бы разбудил их. Застрелить человека всегда легче, чем дать ему вот так замерзнуть. Это для меня лично.

– Ты не прав, Хамид. – Мартинес проявлял в разговоре терпение. – У них натовские термокостюмы с подогревом. На поясах за спиной аккумуляторы висят, я видел. Знаю я такие аккумуляторы. Термокостюм не позволит даже насморк подхватить и прогревает все тело до естественной температуры тридцать шесть и шесть десятых градуса. А то, что не шевелятся, – это правильно. Это только говорит об их высокой квалификации разведчиков. Они вычисляют периодичность прохождения охранников. Когда вычислят, тогда и шевелиться начнут. На этом их и накроют, я думаю.

– Ближе подползем, и мы вычислим, – согласился Второй.

– И другое вычислим, – подвел итог полковник Мартинес.

Подползли они через полчаса. И заняли позицию, которую занимали до этого два утра подряд. Позиция отлично подходила для наблюдения. Вот для действия – нет. Но действовать они намеревались только через несколько дней и потому не торопили события. Полковник Мартинес любил повторять, что успех любого дела зависит от правильного планирования. При правильном планировании и точном расчете малыми силами можно выполнить самую сложную задачу.

И уже на месте, когда они сами начали наблюдение, полковнику позвонили на спутниковый телефон. Разговор велся едва слышно и на английском языке, которого ни Второй, ни Третий не знали. Да они и не прислушивались.

– Мистер Валентино, объект прибыл. Расположился, как я и говорил, в шестом корпусе базы. С ним два человека, но это, мне кажется, не охрана. Я специально присматривался. Не похожи на охранников, которых я много повидал. Настоящих. Эти разместились в комнатах по другую сторону коридора, чуть дальше. Скорее всего, это просто его друзья или сослуживцы, которых объект хочет приучить кататься на лыжах, для компании. Пока они явно не лыжники. Сам объект тоже не мастер, но рядом с ними хорошо выглядит.

– Спасибо. Я понял. На сколько дней он прибыл?

– Я сам оформлял ему путевку. На двенадцать дней. День прибытия и день отбытия считается за один день. Это стандартный срок. Все путевки такие.

– Хорошо. То, что я просил…

– Я все сделал. Эту штуку я прикрепил под столешницей письменного стола. Туда горничная заглянет в последнюю очередь, когда отдыхающие уже уедут и будет генеральная уборка номера. Я до горничной успею снять. Горничную тоже я обычно посылаю. И номер при отбытии сам принимаю. Так по нашему графику работы получается: если я кого-то заселяю, я же его и провожаю. Значит, и этого провожу тоже.

– Спасибо. Продолжайте наблюдение. Отмечайте весь график передвижений объекта. Куда ходит? В какое время? Не всегда же он на лыжах…

– Я уже начал составлять такой график.

– Я сегодня к вам, Арсанак, загляну. Скорее всего, в середине дня. Поговорим.

– Хорошо, мистер Валентино. Я буду ждать. У меня смена уже закончилась. Буду дома.

Полковник отключил трубку. Его собеседник был простым информатором, завербованным полковником совсем недавно. На спортивной базе он занимал должность дежурного администратора. В России странное использование должностной терминологии. Для американцев само слово «администратор» уже значимо и, как правило, дает человеку определенный высокий социальный статус. В России же это просто мелкий менеджер. Но мелкие люди часто бывают самыми незаменимыми помощниками, как хорошо знал Мартинес из личного опыта более чем двадцатилетней работы в ЦРУ. И чем менее значим человек, тем легче бывает его завербовать. Любая вербовка уже предполагает, что она повышает самооценку человека. Это полковник знал хорошо, но своих подопечных из боевой группы он этому не учил. Для них он был полковником корпуса морской пехоты США, никакого отношения к ЦРУ не имеющим. Впрочем, они и с полковником ЦРУ, скорее всего, работали бы так же охотно, как работают с полковником корпуса морской пехоты…

Разговор завершился вовремя. В этом полковник Мартинес убедился сразу после того, как поднял бинокль. Да и Второй, обладающий таким зрением, что мог обходиться без бинокля, подсказал:

– Зашевелились наши ледышки…

Группе Мартинеса с их точки наблюдения не было видно большую часть маршрута, по которому охрана олимпийской горнолыжной трассы совершает обход. И потому приходилось следить за второй группой наблюдателей и ориентироваться по ее реакциям. С одной стороны, в таком положении была своя выгода. Группа Мартинеса оставалась недосягаемой и для взглядов охраны. С другой стороны, прохождение охраны тоже хотелось видеть. Но здесь полковник преследовал свои интересы. Он точно знал адрес фирмы, которая поставляла на олимпийский комплекс охранные системы, и знал, что опасаться следует не самих охранников, а этой системы. А вот ее-то увидеть он надеялся. Правда, готов был для этого и точку наблюдения сменить. Попросту говоря, лучшую точку наблюдения сейчас занимала вторая группа. И, как только она уйдет со своей позиции, полковник намеревался двинуться туда со своими помощниками, чтобы объяснить им преимущество высокотехнологичного военного оборудования перед всеми другими системами. Простой урок на будущее. Ребятам это пригодится, когда самого Мартинеса здесь уже не будет. У него самого и у вверенной ему группы, в принципе-то, совершенно разные задачи. Хотя помощь группы и ему всегда может понадобиться.

В бинокль было отлично видно, что тот из передней троицы, кто лежал посредине, что-то отмечает в «планшетнике». А вот это уже, как посчитал полковник, очевидный прокол. Лист бумаги всегда можно выбросить и незаметно уничтожить. А компьютер просто так не выбросишь. И данные из него вполне могут стать доказательством злонамеренных действий. Конечно, по закону наказать олимпийских разведчиков не смогут. Ни в одной стране мира нет таких законов. Есть законы против промышленного шпионажа, а вот против спортивного только еще вырабатываются в отдельных странах. Тем не менее, если эта разведгруппа попадется, то можно будет ожидать усиления режима охраны. А это другим не на руку.

Впрочем, сам полковник Мартинес хорошо знал психологию охраны. Он даже проходил специальный курс по этой дисциплине. И, согласно теоретическим выкладкам специалистов, в первые три-четыре дня после провала первой группы у любой охраны следует ждать расслабления. Как правило, шпионские группы не ходят толпами. Произведут задержание с конфискацией проб, олимпийских шпионов выставят за пределы страны или хотя бы за пределы охраняемой олимпийской зоны, и после этого охрана некоторое время будет почивать на лаврах победителей. Это самый подходящий момент для работы следующей группы. И Мартинес намеревался таким моментом воспользоваться.

– Внимание, – полковник снова включил переговорное устройство. – Приготовились. Они сейчас двинутся вперед, мы выходим на их место и будем наблюдать за их провалом.

– Они так хорошо готовились, такое терпение проявили, – сказал Второй. – Просто жалко будет, если провалятся. Что здесь за охрана. Я вчера рассмотрел их на базе. Впечатления не производят. Бывшие менты…

– Нет, Бексолтан, это не менты, это бывшие офицеры спецназа внутренних войск. Из тех, которых у вас в стране называют «краповыми беретами». Я слышал, что они хороши в задержании. Посмотрим, как сработают. Надеюсь, что вас задержать не смогут. Если вы, конечно, сами не «подставитесь», – Мартинес с трудом выговорил последнее, не слишком «удобное» для него слово. Он вообще все слова делил на удобные и неудобные. Удобные – это классическая речь. Неудобные – это разговорная речь с примесью жаргона.

– Посмотрим, – согласился Второй. – А откуда такая уверенность, что группа провалится?

– Из данных, которые я собрал. У меня налажена давняя связь с фирмой «Visonic» из Израиля. Именно «Visonic» поставляла сюда охранные системы. Эти парни надеются встретиться только с визуальным наблюдением. Лично охранники и видеоконтроль, который не в состоянии все охватить. Это они прошли бы. Но они не знают, с чем им предстоит встретиться. И нам впоследствии. Но мы-то знаем. Я лично знаю и вам покажу. Научу работать. Это то, что мы должны будем найти и обойти. Вернее, вы должны будете обойти, потому что на саму операцию вы пойдете без меня. Но как обходить охранную систему, повторяю, я покажу. Все. Вперед. И поторопимся, чтобы успеть вовремя.

Полковник Мартинес опять поймал себя на мысли о том, что он всегда предполагает, что неудача может ждать кого-то, но только не его. Знал за собой такую дурную привычку. Но ничего поделать с ней не мог. В себе он был уверен…

Глава вторая

– Случайно ко мне или специально? По какому поводу старика вспомнил? – поинтересовался Давид Вениаминович, разливая чай по чашкам. – В наши-то годы просто так, чтобы навестить, уже редко ездят. Чаще сугубо по делам.

Конечно, двум бывшим офицерам спецназа военной разведки полагалось бы пить чай из армейских больших металлических кружек, но таковых в доме Кольчугина не оказалось. Да и пьют из таких кружек чаще не чай. Габиани в этом вопросе быстро сориентировался.

– Может, вместо чая еще что-нибудь? – не ответив на вопрос, предложил гость. – Я чачу с собой привез. Настоящая. По десятку рюмочек… Как?

– Как можно, Анзор Георгиевич! Великий пост. Я стараюсь, по годам положено, грехи свои замаливать. Не знаю, как ты, а я свои грехи ощущаю на физическом уровне. Рана старая ныть начнет, и следом за этим воспоминания лезут. И в первую очередь не самые радостные. И пост вот держу. На исповедь езжу. Причащаюсь регулярно. И тебе советую. Ты, помнится, православным христианином был.

Грузия, насколько помнил Кольчугин, приняла христианство еще в четвертом веке и вообще была второй после Армении страной в мире, сделавшей христианство государственной религией. И православные корни сидят в грузинах крепко.

– А кто сказал, что чача – продукт животного происхождения? – вскинул на лоб брови от удивления Габиани. – Впрочем, настаивать не буду. Я сам теперь только изредка себе позволяю. Чай, так чай…

– Ты мне на вопрос не ответил, – настаивал на своем Кольчугин. – Какими судьбами в наших краях? Случайно или по делам?

– Случайно по делам, – расплывчато, но многозначительно ответил Габиани. – Долго думал, кто мне помочь сможет. И никого, кроме тебя, вспомнить не смог. К одному, к другому обратился, но с трудом нашел-таки твой адрес. Забрался ты в такую глушь…

– Для того и забирался, чтобы подумать можно было в одиночестве и без суеты о своей жизни. Чтобы не мешал никто, – сказал Кольчугин и тут же спохватился, опасаясь, что своими словами обескуражит гостя, которому требуется помощь не спящего спокойного пенсионера, а наверняка человека действенного и с боевой подготовкой, и этим оттолкнет от себя раньше времени, не успев ничего узнать. – Но честно признаюсь, общества мне часто не хватает. Тоска нападает, что-то срочно делать хочется.

Вообще-то это было неправдой. Своей отрешенностью от суетливого внешнего мира Давид Вениаминович нисколько не тяготился. И даже не потому, что всегда был человеком самодостаточным, а просто ему нравился такой ритм жизни, резко контрастирующий со всем предыдущим.

– Тогда, боюсь, мои надежды на твою помощь могут оказаться пустыми, – вздохнул Габиани.

– Ты рассказывай, а потом решим, что пустое, а что можно и обсудить. Я в помощи посторонним никогда не отказывал. А уж друзьям тем более. А я так понял, тебе помощь нужна, если уж до меня добрался, серьезная. Давай обо всем по порядку. Для начала скажи, откуда пожаловал.

– Сейчас с Украины. Еще одного старого друга найти хотел, но не успел. Умер месяц назад.

– Кто?

– Подполковник Дерибатько.

– Петро Лексеевич?

– Он самый. Ты его разве знал? Он не из нашей бригады.

– Знавал. Жалко человека. Хороший воин был.

– Мы с ним вместе в Афгане служили. Лейтенантами.

Давид Вениаминович закивал головой, соглашаясь со старой истиной, что никому не миновать уготованной для всех участи перехода в мир иной.

– Что с ним случилось?

– С кем-то не поладил. С какими-то политическими бандитами. Застрелили. Украинская политика – дело даже более крутое, чем политика грузинская. Там разговор короткий. Раз – и нет головы у человека. Однако не наше дело политика. Не надо ему было в это грязное болото соваться. Шел по улице, из проходящей автомашины – автоматная очередь. Три пули в голову. И вся политика…

Кольчугин плечами пожал, не высказывая своего отношения к этому вопросу.

– А на Украину прямиком из Грузии приехал, – продолжил Габиани. – Как там твоя родня у нас поживает? Давно не виделся?

– Лет двадцать. Раньше переписывались. Сейчас как-то и переписка прекратилась. Звонили как-то, на похороны звали. Тетка умерла. Но пока меня нашли, поздно было уже ехать. Без меня похоронили. Только послал соболезнования.

– А жена-то как? Марина, если мне память не изменяет.

– Мария. Она сейчас в монастыре. Пока послушницей. Надеется на постриг.

– Значит, ты один…

– С Валдаем.

– А сыновья где?

– Служат. Старший прошлым летом приезжал. Младший выбраться не может. Добираться дольше, чем отдыхать. Он на Камчатке. Погранец. Не каждый год «на материк», как они говорят, выбирается…

– А старший где?

– Миротворческий контингент. В Южной Осетии.

Кольчугин предполагал, что такое сообщение может не понравиться даже отставному полковнику грузинских вооруженных сил, тем не менее не посчитал нужным скрывать. Тем более, подозревал, что Анзор Георгиевич это может и знать. Если Габиани ехал с определенной целью, то вполне мог к поездке подготовиться основательно и навести соответствующие справки. Хотя бы для того, чтобы не совершить в беседе очевидного «прокола».

– Рядом с нами, – Габиани не сказал «у нас», хотя в Грузии по-прежнему считают Южную Осетию своей. Видимо, не хотел обострять отношения в момент, когда собирался попросить помощи. – Тоже грузинские корни чувствует? Или нет?

– Я за него не решаю и не знаю, что он чувствует.

Грузинские корни Кольчугина сводились к национальности его матери Мзии Автандиловны, которая с самого детства воспитывала в троих своих детях, двух дочерях и сыне, любовь к горам Грузии, к ее культуре и народу. Еще в советские времена Давид Вениаминович раз десять ездил отдыхать в Грузию к родственникам матери. Сначала вместе с самой Мзией Автандиловной, после ее смерти и со своей семьей, однако поездки прекратились после того, как стали опасными. Подполковник Кольчугин участвовал в составе российского спецназа при штурме дворца президента Гамсахурдиа и во время приведения к власти президента Шеварднадзе, и его участие каким-то образом стало известно современным грузинским спецслужбам. По крайней мере, родственников Давида Вениаминовича в связи с этой информацией многократно вызывали на допросы. При нынешнем грузинском режиме такие вещи могли не простить.

Знал об этой грузинской командировке Анзор Георгиевич Габиани или не знал, сказать было сложно. Скорее всего, не знал, иначе, вероятно, и не поехал бы к Кольчугину. Хотя дать на этот вопрос однозначный ответ было практически невозможно.

Габиани пил чай маленькими глотками, пил без сахара, со сладким печеньем.

– Ты в отставку, кажется, майором вышел?

– Из Российской армии ушел майором. В грузинскую пришел сразу подполковником. С таким условием и пригласили. Потом и до полковника дослужился. Пока из армии не попросили.

– Не поладил с кем-то? Или просто чистка всего российского?

Габиани энергично закивал, отчего усы его заколыхались грустной волной.

– Первое. Не поладил. С американскими советниками. Раскритиковал их систему подготовки наших коммандос. И формирования, и подготовки, хотя формированием занимались не американцы, но люди, тесно связанные с американцами. Я предлагал прекратить практику формирования личного состава из уголовников и желал вводить систему подготовки по проверенной методике спецназа ГРУ. А у америкашек при отборе личного состава все упирается в тест Купера. Я считаю это глупостью несусветной. Знаешь, что это такое?

– Если память мне не изменяет, а изменяет она редко, американский доктор Купер где-то, кажется, в 1968 году, подготовил тесты для набора бойцов в американскую морскую пехоту специально для отправки во Вьетнам. Тест на определение выносливости. Бег на 12 минут, плавание на 12 минут, езда на велосипеде на 12 минут. И выработал нормативы для возрастных групп. Укладываешься в норматив, значит, годишься. Глуповатая система, но в американской армии она, кажется, до сих пор функционирует. Я читал, как все проходило на этапе внедрения. Конкурсантам не сообщали, с какой целью проводится тестирование, но такое молчание могло пройти только на первичном исследовании, потом же, если учитывать нежелание простых американцев найти себе могилу во вьетнамских болотах, с тестами произошел полный провал. Американское общество пришло к мнению, что нация повально страдает дистрофией. Не помню, чем все закончилось, но для пополнения личного состава планировалось проводить тестирование среди заключенных с длительными сроками. Служба во Вьетнаме должна была сократить их срок или даже списать его полностью. После Вьетнама тестирование, кажется, стали проходить сначала эмигранты из латиноамериканских стран, желающие получить американское гражданство по окончании службы в армии, а потом и все остальные. Хотя упор на этот тест, и на мой взгляд, тоже дает сомнительное представление о кандидате в любой спецназ. Оценка способностей слишком узкая и дающая мало действительных характеристик человека.

– Вот-вот. Ту же систему американцы, как обычно, считая по великой своей глупости, что у них все самое умное и лучшее, пытаются внедрить у нас. А в высшем руководстве страны перед всем американским поклонение почти священное. Потому меня никто не стал слушать, сначала просто отодвинули от дела, потом и вовсе, грубо говоря, «задвинули». В дальний ящик стола, так, кажется, это называется. Не нужен стал. И это с моим-то опытом…

– Ситуация понятна, – согласился Кольчугин. – В иной интерпретации, но и у нас такое встречается.

Габиани добродушно усмехнулся.

– Ладно, не будем эти вопросы обсуждать. Я вообще-то не за тем прибыл.

– Вот-вот, наконец-то слышу разумные речи. Итак, Анзор Георгиевич, зачем ты прибыл? Давай уж сразу к делу, по-армейски, как мы привыкли. Я так понимаю, что нужна моя помощь. Чем я могу тебе помочь?

– Сын… Сын мой старший…

– Тенгиз? – спросил Кольчугин, и в памяти его выплыл образ кудрявого худощавого паренька, слегка угловатого и застенчивого.

– Помнишь его? Тенгиз… Капитан Тенгиз Габиани. Он с этими американцами, как я думаю, в беду попал. Или близок к тому, чтобы в беду попасть. А я этого допустить не могу.

– Конкретнее. Где он?

– По эту сторону границы.

– Так. Это уже становится интересно…

Молчали они долго, переваривая сказанное. И чай не трогали. Если бы пили чачу, разговор, возможно, оказался бы более оживленным. Но обошлись без чачи.

– По эту сторону границы… – повторил Кольчугин в раздумье. – Но у Грузии, согласно нашим российским понятиям, есть граница с Россией, есть граница с Абхазией и есть граница с Южной Осетией. Это все не считая границ с другими странами. Я только ваши северные границы считаю. Во всех трех вариантах будет по эту сторону границы. Где конкретно?

– Да в России же, – отчего-то рассердившись, сказал Анзор Георгиевич.

Пес, лежащий в дверном проеме, поднял голову и заворчал. Валдай не любил, когда разговаривали на повышенных тонах или жестикулировали, и всегда на это реагировал. Анзор Георгиевич посмотрел на собаку и опустил голову, словно бы в усталом отчаянии, хотя отчаиваться ему пока было не от чего. Единственная причина внешнего расстройства могла сводиться к тому, что в Грузии по-прежнему считали и Абхазию, и Южную Осетию своими территориями, а северной границей считали только одну границу с Россией. Но на это должны были реагировать политики, а никак уж не хорошие старые друзья. Тем более, боевые друзья.

– Это уже становится интересно… – повторил Давид Вениаминович произнесенную ранее фразу. – Хотя я, признаться, не слышал, что где-то на нашей территории воюют грузинские коммандос. Наверное, это вопрос не моей компетенции, иначе я что-то услышал бы.

– Ладно, Давид Вениаминович, – словно бы спохватился Габиани. – Давай, я все по порядку расскажу. Потом уже будешь решать, где твоя компетенция, где не твоя. Короче говоря, у нас в вооруженных силах моими стараниями был поднят вопрос о системе подготовки коммандос. Я выступал против американской системы как против устаревшей и не отвечающей современному уровню. Там есть, конечно, моменты, которые по уровню современности намного российский спецназ обгоняют. Я говорю о системе вооружений и личной экипировки каждого бойца. Этого у американцев не отнять. Но, как карабин М-4^[8]не может конкурировать с «калашом» до тех пор, пока он не оснащен всякими электронными прибамбасами, так и общая система американской подготовки спецназа выглядит детской в сравнении с подготовкой спецназа ГРУ. Но кое чем американцы все же берут…

– Чем? – напрямую спросил Кольчугин.

– Они используют в тренировках стероиды. В частности, тестостерон. Это я точно знаю. Тестостерон на тридцать процентов повышает силу, выносливость и агрессивность. Хотя я не знаю, относится он к стероидам или еще к чему-то подобному?

– Я тоже с этим не сталкивался. Кажется, это мужской гормон, являющийся сильным стимулятором агрессивности и боевой активности. Кстати, стимулирует еще и рост волос. – Давид Вениаминович посмотрел на загорелую лысину гостя, тот улыбнулся и погладил себя по темечку.

Сам Кольчугин в ответ погладил себя по полностью седой, коротко стриженной голове.

– Я как-то с молодости с этой штукой сроднился, – сказал Габиани о своей лысине. – Привык и уже другого не желаю. Впрочем, Тенгиз из-за своей лысины страдает. Он рано лысеть начал. Кажется, раньше, чем я в свое время. Может, ему поможет. Но, если и не поможет, привыкнет. Я же привык…

– И правильно. Но мы, кажется, не о желаниях беседуем.

– И о желаниях тоже. Я, в частности, желал сам воспитывать своих солдат. Хорошо воспитывать, качественно готовить. И без американских штучек. А мне это не дают. У меня тоже немало друзей в командовании. Меня поддерживали. Но американское влияние было слишком велико, и перебороть его можно было только высшей государственной властью. А высшая власть была не на нашей стороне. Тем не менее кое-что нам сделать удалось.

Габиани выдержал артистическую паузу.

– Ты продолжай, продолжай… – проговорил Кольчугин.

– Главное я уже сообщил. Главное, что группа американского инструктора на вашей стороне. Осталось рассказать тонкости. Я, конечно, мог бы и просто послать сообщение, скажем, по электронной почте в адрес вашей ФСБ. С чужого, понятно, компьютера. Но я не ставлю перед собой такую задачу – стать предателем. И именно потому приехал к тебе. Знаю, что ты был человеком в спецназе влиятельным, к тебе прислушивались, тебя уважали. Надеюсь, что и сейчас тебя не забыли. Пойми меня правильно. Я не просто сдаю группу американца, потому что меня из-за противостояния с ним отправили в отставку. Я не мстительный человек. У меня другие цели. С этой группой наблюдателем пошел мой сын. Он должен составить отчет. Насколько я его знаю, отчет он будет составлять объективный, невзирая ни на что, невзирая на наше противостояние с американцем. Тем не менее я считаю, что группу вскоре «накроют» и без меня. А сына своего я очень хотел бы вытащить из этого дела. Это условие, которое я ставлю. Если договоримся, я дам координаты и еще кое-какие данные, касающиеся их деятельности. Группа настроена на серьезную диверсию, которую легко посчитать террористическим актом. Потому я сам считаю вопрос серьезным.

– Что за группа?

– Коммандос, как у нас их зовут. По-вашему, это будет спецназ. По профилю деятельности – диверсанты. По национальности – представители разных народов Северного Кавказа. Из этнических грузин там только один, как я сказал, капитан Тенгиз Габиани. И еще есть американец. Не негр, кстати, потому сразу его не выделишь. У нас есть еще несколько инструкторов – вот те чистокровные негры. Но не приведи Господи, их так в глаза назвать. Негр для них – страшное оскорбление. Они сами себя называют афро-американцами. Мой противник, повторяю, не негр, по-моему, латинос. Но таких в США море. Внешне, однако, его можно принять за кого-то из представителей ваших национальностей. По-русски разговаривает чисто. По-грузински внятно, но словарный запас у него маловат. Языков народов Северного Кавказа не знает.

– Зовут его…

– Полковник Валентино Мартинес. Корпус морской пехоты США. Старший инструктор.

– Хорошие данные, – спокойно отреагировал на сообщение Давид Вениаминович. – Но ты сам понимаешь, что мне потребуется время для того, чтобы дать тебе ответ. Не мне давать тебе гарантии безопасности твоего сына. Рылом, как у нас говорят, не вышел и ничего обещать не могу. Мне необходимо доложить командованию. Оно, как полагается, посовещается и через день даст решение.

– Как докладывать будешь? – строго спросил отставной грузинский полковник, не забывающий о конспирации. – На телефон надежды мало.

– У меня трубка «Блекберри», она с шифратором работает. Но, чтобы не прослушали, нужно и на другом конце такую же трубку. Потому вынужден буду в Москву съездить. Шестьсот километров в один конец. Не близко. Но для старого друга…

– Спасибо, Дато Вениаминович.

– Спасибо будешь говорить потом, когда все благополучно закончится. Где ты будешь меня дожидаться? Здесь?

– Я бы уже сегодня с вечерним поездом в Москву уехал. Мне еще кое-какие семейные дела утрясти нужно. Родственник у меня в московском СИЗО под следствием. Нужно с адвокатом поговорить. А потом требуется сразу в Тбилиси вернуться. Опять через Киев, потому что из Москвы улететь невозможно.

– Точно не знаю, но краем уха слышал, что авиасообщение восстановили.

– Это не важно. Что я скажу в Тбилиси, если там меня спросят, зачем я в Москву летал?

– Родственника в СИЗО навестить. С адвокатом поговорить. Уважительная причина.

– Она перестанет быть уважительной после провала группы полковника Мартинеса.

– Но, если начнется операция, ты сам будешь в ней участвовать?

– Мне бы очень не хотелось. Но, если возникнет необходимость, я готов.

– Но это тоже не я буду решать. Меня самого допустили бы, и то хорошо. Но на вокзал я тебя вечером отвезу. Сам утром на машине поеду. Мне собаку в поезде везти – дороговато. На него отдельное купе брать нужно.

– Буду ждать вестей.

– Хорошо. Давай координаты для связи.

Габиани продиктовал номера двух сотовых телефонов. И не удивился, что Кольчугин не записывает. Он хорошо, наверное, помнил, какая у отставного подполковника память, потому что в бригаде, где они вместе служили, только один подполковник Кольчугин мог запомнить после минутного рассматривания топографическую карту, а затем по памяти назвать отличия от другой такой же карты…

Вскоре представилась возможность связаться с генералом Кобылиным. Валдай начал поскуливать и беспокойно переходил с места на место.

– Что это он? Не болеет? – спросил Габиани.

– Время дневной прогулки подошло. У собаки режим. Извини, Анзор Георгиевич, временно оставлю тебя одного. Можешь отдохнуть. Ты же ночь в поезде провел. А наши местные поезда не самые мягкие. Хочешь, на диване ложись. Или на печку забирайся. Там тепло. Я с утра протопил. Мы обычно часа полтора гуляем. Можешь спокойно поспать. Потревожить тебя никто не должен.

– Я человек южный… – объяснил Анзор Георгиевич. – Солнца в себя за долгую жизнь набрал уже достаточно. Обойдусь без печки. Отдохнуть нужно, согласен.

Давид Вениаминович натянул куртку от своего охотничьего костюма.

– Я трубку с собой возьму. Если что-то случится, мало ли, приедет кто-то, звони.

– Хорошо.

Габиани не спросил номер. Значит, знал его, но раньше не хотел звонить и предупреждать о своем визите. И дело было вовсе не в желании сделать сюрприз. Сработала привычка разведчика – не давать возможности противнику подготовиться. Значит, Габиани чувствует в Давиде Вениаминовиче противника. Кольчугин сразу понял это, но вида, естественно, не подал.

Дверь он никогда не закрывал, если не уезжал на несколько дней. Воровать в деревне некому. Да и гостя закрывать некрасиво. Валдай радовался, первым пробежал через двор к калитке и тявкнул оттуда задержавшемуся на крыльце хозяину.

Но Кольчугин не стал торопиться и вернулся в дом.

– Забыл тебе сказать, Анзор Георгиевич. Если есть необходимость поработать на компьютере, он у меня в комнате стоит. К Интернету подключен.

– У меня в сумке свой ноутбук, – отозвался Габиани, уже устраиваясь на диване. С USB-модемом. Если нужно, я с него в Интернет выйду. Со своего привычнее.

– Как скажешь. Мы пошли…

В этот раз решили обойтись без лыж и просто прогуляться по дороге. Валдай больше любил такие прогулки. На них, по крайней мере, не устанешь. Из окна дома, как хорошо знал Давид Вениаминович, видно было почти всю дорогу до поворота. И потому до этого самого поворота хозяин с собакой неторопливо прогуливались, синхронно останавливаясь, когда Валдаю требовалось поднять лапу. Повернув за угол крайнего дома на поперечную улицу, Кольчугин вытащил трубку и набрал номер генерала Кобылина. Анатолий Иванович, видимо, с нетерпением ждал звонка и потому ответил сразу:

– Я вас, Давид Вениаминович не тревожил, хотя вашего звонка дожидался. Как ваша собака гостя приняла, мне уже рассказали…

– Попутная тема, товарищ генерал. Отучите водителя разворачиваться по команде «кругом». Это у него слишком по-армейски получается.

– Капитан Садовников недавно на оперативной работе. Не отвык еще. И все норовит на службу в форме приходить. Сразу такие привычки не изживаются. Но я передам ему ваше пожелание. Нужно к службе адаптироваться. Что интересного рассказал полковник Габиани?

– Есть кое-что. Готов предоставить данные для нашего антитеррористического комитета в обмен на гарантии безопасности для его сына. Отправляет меня в Москву для согласования условий. Сами данные предоставит после согласования. Это его условие.

– Данные по той группе, что направляется в Сочи?

– Я не в курсе, куда направляется группа, товарищ генерал. Может быть, и в Сочи. Но Анзор Георгиевич говорит, что в этой группе находится его сын капитан Тенгиз Габиани. Я Тенгиза подростком помню. Сейчас, пожалуй, и узнаю с трудом. Разве что по фамильной лысине. Но лысых людей сейчас великое множество. Ошибиться не трудно.

– Как только вы с собакой из дома вышли, полковник Габиани позвонил Тенгизу. Полагаю, что сыну. Только его сын, если это был он, находится в настоящее время в районе Кутаиси на американской базе. Это не военная база, а база подготовки грузинских коммандос, но ее так и зовут американской базой, потому что все инструкторы там американцы. Не с группой, которая в Сочи идет, наверное, уже и пришла, и обосновалась там, а в районе Кутаиси. Так спутник показал. Мы записали разговор, но он велся на грузинском языке. Отдали на перевод. Но результаты пока еще не принесли.

– Возможно, он не с сыном разговаривал. Тенгиз – распространенное имя. Я сам нескольких Тенгизов знаю. Не понаслышке, а лично. Родственник у меня есть Тенгиз. Племянник двоюродный или что-то типа этого.

– Разберемся, когда перевод принесут. Итак, Давид Вениаминович, ваши дальнейшие действия? Какой-то конкретный план есть?

– Вечером отвожу на вокзал Анзора Георгиевича. Сажаю на поезд до Москвы. Утром сам выезжаю в Москву. Я обещал посетить свое бывшее командование и доложить ситуацию. Предположил, что командование будет день думать. После этого пообещал связаться с Габиани.

– А он сам? Что-то о своих планах говорил?

– Собирается в Москве поговорить с адвокатом своего родственника, сидящего под следствием, из Москвы отправиться в Киев, а оттуда улететь в Тбилиси. Из Москвы лететь не хочет, чтобы не вызвать подозрения своего бывшего командования.

– Когда вечером поедете на вокзал, собаку с собой возьмете?

– Да. У меня сиденья второго ряда из-за собаки постоянно сложены. Если раскладывать, собака там не поместится.

– Хорошо. Когда вернетесь, я буду у вас в гостях. Тогда и поговорим подробно. Вы же дверь, кажется, никогда не закрываете?

– Не закрываю. Буду рад, товарищ генерал, угостить вас чаем. У меня вода хорошая. Из родника. Габиани не всю выпил…

Предательски скрипучий снег перестал скрипеть. В воздухе запахло весной, которая в эти горы всегда приходит рано. Полковник Мартинес специально, чтобы проверить свои ощущения, сгреб ладонью небольшую горочку снега и сжал ее в кулаке, потом поднес к носу и понюхал. Запах свежести создавал хорошее настроение и нес, как казалось, ожидание близких перемен. Да, весна уже рядом, готова перешагнуть через порог. Время, если посмотреть на часы, еще раннее, а снег уже прогрелся на солнце и стал пластичным. К середине дня при такой погоде может даже подтаять.

Но, возвращаясь мыслями к окружающей действительности, нельзя было не отметить, что этот снег в стороне от горнолыжной трассы. Там, на самой трассе, снег другой, и потому группе олимпийских шпионов мало просто взять образцы снега рядом с трассой. Им необходимо «пощипать» саму трассу. Зря, что ли, кругом стоят машины для производства снега. Они делают снег на основе воды, а воду готовят в специальных отстойниках по собственным рецептам. Если бы еще и эту воду взять на пробу и химический анализ, то вполне можно сразу же убираться подальше, поскольку дело было бы сделано. Сами олимпийские шпионы все это тоже, несомненно, прекрасно понимают и потому будут торопиться. К отстойникам, где готовят воду для искусственного снега, их, понятно, близко не подпустят. Остается трасса. Но и конечный продукт можно проанализировать, и получить лабораторный результат. И от этого уже можно будет исходить. Если, конечно, удастся благополучно завершить дело. Но Мартинес был уверен, что им это не удастся. Даже если эти парни и имеют выход на ту самую израильскую фирму «Visonic», то данные у них на руках минимальные. Мартинеса предупредили бы, если бы от какой-то стороны пришел запрос на полные данные. И пусть «Visonic» – это не армейская фирма, хотя ее продукцией пользуются и военные, и военизированные структуры, она тоже умеет хранить свои секреты, потому что в этом заключается ее коммерческий интерес. И добыть необходимые сведения о клиентах можно только методами мощного пресса, построенного на надежном фундаменте шантажа. Таким инструментом, как шантаж, полковник Мартинес владел в совершенстве, и даже считался мастером по организации шантажа, и потому данные из «Visonic» имел всегда. Нужные ему для работы данные.

В очередной раз дождавшись, когда Второй и Третий догонят его, полковник двинулся вперед, преодолевая последний участок дистанции до места первоначального расположения группы олимпийских шпионов. Сами шпионы уже значительно продвинулись в сторону трассы, до которой им осталось немногим более пятидесяти метров. В целом дистанция между двумя группами сохранилась прежней.

– Я – Второй, – сказал Бексолтан. – У меня есть опасения, что эти парни сейчас пожелают отступить на прежнюю позицию, а она окажется занятой нами. Что тогда будем делать, Первый?

– На чем основываются твои опасения? – спросил Мартинес. – Просто интуиция?

– Мне показалось, что подъемник стал работать быстрее. Скорость движения кабин повысилась. Не иначе, охрана уже поднимается.

– Мне тоже так показалось, – сказал Третий. – Я уже пару минут к подъемнику присматриваюсь. Точно – быстрее пошел.

– Молодцы. Заметили. Я сам слежу за ним, – соврал полковник для поддержания авторитета. Я не думаю, что охранники будут стрелять из кабины. Я вообще не думаю, что они будут стрелять. Это все-таки не военный объект. Они будут применять оружие только при явной опасности для своей жизни. А у олимпийских шпионов оружия быть не должно. Они даже ножа с собой в разведку не берут.

– Почему? – не понял Хамид, в принципе не представляющий себе мужчину без оружия.

– Без оружия они могут выдать себя за туристов или спортсменов. Не в данной ситуации, но в какой-то другой, если их будут досматривать. С оружием они теряют этот вариант прикрытия. А он самый надежный из всех.

Полковник Мартинес говорил, приложив к глазам бинокль, и потому первым обнаружил опасность. На трех двухместных сиденьях подъемника к началу трассы поднимались шестеро охранников с лыжами на ногах. В принципе, отличить охранников от рано проснувшихся спортсменов было несложно. Спортсмены обычно предпочитают яркие костюмы. Охранники же были в черной униформе и в таких же черных шлемах. Более того, один из них, расположившийся на первом из трех сидений, часто поднимал к глазам бинокль, направляя его в ту сторону, где находилась группа олимпийских шпионов.

– Не шевелиться! – предупредил Мартинес. – Охрана…

– Они сейчас за скалу спрячутся, – Второй показал, что тоже видит охрану.

– Не шевелиться, пока не спрятались, – строго повторил полковник.

Этот подъемник шел вдоль горнолыжной трассы, предназначенной для слалома, но существовал и второй – на трассе для скоростного спуска, расположенной чуть в стороне, и за спиной группы Мартинеса, и полковник был уверен, что тем подъемником сейчас пользуется вторая группа охраны, страхующая первую.

– Вот и все, – сказал Второй, констатируя увиденное. – Они за скалой, можно не напрягаться, мы в безопасности.

– Напрягись, – посоветовал Третий. – Сейчас пара охранников выпрыгнет на снег. Там подъемник в двух метрах над поверхностью идет. Они снизу заслон выставят.

– Должны выставить, если свое дело знают, – согласился Мартинес, поддерживая Третьего. – Если не выставят, им здесь вообще нечего делать.

Как оказалось, охранники свое дело знали. Видимо, у них заранее был разработан план действий, который они и претворяли в жизнь, или просто сообразили, исходя из обстановки, как лучше работать. И когда из-за верхнего края скалы показались занятые сиденья подъемника, то на них продолжали подъем только четверо охранников, а двое замыкающих просто выпрыгнули в снег, сразу на лыжи, как только им позволило расстояние до снежного покрова. Но где и как заняла позицию пара охранников, видно из-за скалы не было, как не было видно и самих олимпийских шпионов, которые низиной ушли все за ту же самую скалу. Полковник Мартинес предполагал, что они именно этой низиной и будут подходить к трассе, поскольку низина дает возможность спрятаться от камер видеонаблюдения, выставленных не так и часто, как можно было бы выставить. И, поскольку низина на самой трассе засыпана снегом из «снегоделательной» машины, пробы снега можно брать, не покидая низину и никак не засвечиваясь перед охраной.

При этом Мартинес предположил, что любой мало-мальски грамотный охранник, даже с трудом окончивший в свое время среднюю школу по причине деменции, должен сообразить, что здесь самое слабое место во всей системе охраны. А слабые места всегда усиливают. Значит, помимо камер должно быть еще что-то. И полковник уже знал, что именно. И даже имел средства, как это «что-то», внешне обязательно невидимое для невооруженного глаза, обнаружить и обойти. Сказался опыт полковника.

И теперь группе предстояло ждать, чтобы увидеть развитие событий. Для этого им пришлось обойти скалу и занять новую позицию, с которой ничто не закрывало обзора.

Бинокль с тепловизором позволил полковнику Мартинесу обнаружить и место, где скрывались олимпийские шпионы. Но они, кажется, уже и не скрывались, а возвращались, стараясь удалиться от слаломной трассы все по скрывающей их складке склона. Но в тепловизор хорошо было видно свечение человеческих тел, выходящее из-за края складки. Возможно, у охранников тоже были бинокли с тепловизорами, один или несколько, и это было плохо. Конечно, они все вокруг не рассматривали целенаправленно, но тем не менее уже зная, где искать олимпийских шпионов, потому что знали, на каком участке сработала сигнализация системы охраны периметра трассы, и это место контролировали поочередно два охранника, покинувших подъемник. И совсем плохо было бы, если бы кто-то из этих охранников вздумал посмотреть через тепловизор на скалу. Присутствие там полковника Мартинеса с помощниками определить было бы нетрудно. Тогда следовало принять бой, что само по себе казалось нежелательным. Но охранники, к счастью, наблюдали только за складкой склона, не отвлекаясь на красоты окружающего пейзажа. А скоро появились и четверо их товарищей по группе. Они, конечно, спускались не со скоростью настоящих спортсменов-слаломистов, тем не менее на лыжах стояли уверенно, и спуск не мог быть долгим.

Полковник Мартинес понял, что олимпийским шпионам не уйти от преследования, поскольку шпионы и лыж не имели, и уходить им было некуда; с другой стороны, их должна была бы блокировать группа, поднявшаяся на подъемнике у трассы скоростного спуска. По профессиональным действиям первой группы полковник уже сделал вывод об обязательном выставлении второй группы. Верхние охранники с трассы свернули довольно умело и проехали по неукатанному склону как раз к нужному месту. Это подтверждало наличие у них биноклей с тепловизорами. А Мартинес часто слышал, что в России такими биноклями не оснащаются даже спецслужбы. Наверное, это мнение сродни тому, согласно которому в Москве по улицам бродят медведи.

– Не шевелиться! – строго приказал полковник Мартинес спутникам. – У них бинокли с тепловизорами. Если нас обнаружат, будем стрелять на поражение и уходить в горы. Олимпийских шпионов тоже оставлять нельзя. Они свидетели.

Но в их сторону, к счастью, ни один из охранников не посмотрел. Не до того было. Четверо остановились у края складки. С другой стороны, сняв лыжи, предназначенные только для спуска, но совсем не для подъема в гору, подошли еще двое. Разговора слышно не было, но он был, видимо, серьезным и жестким. Трое олимпийских шпионов поднялись из своего укрытия. Их обыскали. Потом один из охранников спрыгнул с другой стороны складки туда, где сидели олимпийские шпионы, и выбросил наверх четыре цилиндра. Мартинес понял, что это термосы-контейнеры с пробами снега. Все встало на свои места, и олимпийских шпионов стали сопровождать к тропе, по которой можно было спуститься без лыж. Все свое снаряжение они несли на себе…

– Уважаю точные предсказания, – с какой-то мечтательностью, может быть, ностальгической, сказал Третий, обращаясь к чистому безоблачному небу, в которое смотрел, лежа на спине. – С самого раннего детства уважаю. У нас в селе старуха-гадалка была. Бараньи костяшки на стол бросала и видела все. Если спрашивали что-то, всегда точно отвечала. Говорят, ни разу не ошибалась. Ее все село сильно уважало. Из соседних районов к ней приезжали. Наш полковник, видимо, из таких же. Без ошибок, похоже, работает…

Мартинес молча принял сомнительный комплимент, сравнивающий его со старухой-гадалкой. Но полковник не отнес слова Хамида к грубости, хорошо понимая разность менталитетов таких непохожих один на другого народов. И разницу интеллектов тоже осознавая, но никогда не заостряя на этом вопросе внимания.

– Меня больше не предсказания волнуют, – сказал Бексолтан. – Где они засветились? На чем попались? Где-то есть, видимо, черта, которую нельзя пересекать.

– Второй прав, – отметил полковник Мартинес.

– Снова будем вызывать охрану? – спросил Третий. – Может, проще будет им позвонить?

Полковник на юмор не отреагировал, а просто двинулся вперед все тем же «ползучим» способом передвижения…

Ползать спутникам полковника уже надоело, хотя возразить они не решались. Мартинес сформировал эту группу в последний момент, собрав в ней ребят только из кавказских республик России, и не взял ни одного грузина, хотя одновременно готовил и грузин. Но эти кавказцы, как их в России зовут повсеместно, были лучшими из всех курсантов полковника. По всем показателям лучшими. А главное, по своему боевому духу. Но и им однообразие уже, кажется, стало надоедать. Им бой подавай, где можно и рискнуть, и себя показать. И не понимают эти парни, что к любому бою следует основательно готовиться, если не хочешь, чтобы этот бой стал для тебя последним. А уж к акции, подобной той, какую готовили они, подготовка требовалась особенно тщательная. И здесь проявлять нетерпение и вообще позволять скуке терзать свой характер непозволительно. Скука – это первая ступень к небрежности. А за второй ступенью часто уже стоит смерть и смотрит на тебя черными глазами выходных отверстий автоматных стволов.

Вообще уровень подготовки курсантов учебного курса Мартинесу был, грубо говоря, безразличен. Да, он умел готовить бойцов к дерзким и рискованным операциям, хотя это был и не совсем его профиль. Его основной профиль – сами операции, действие. Тем не менее полковник и к преподавательской своей деятельности относился серьезно, тем более что от его успешной работы зависело многое. В частности, дальнейшее приглашение американских инструкторов. А то среди грузинских военных нашлись собственные специалисты, которые ни во что не ставили американскую систему подготовки. Эта оппозиция особенно усилилась после событий в Южной Осетии, когда грузинские коммандос, подготовленные американскими инструкторами, зарекомендовали себя не самым лучшим образом, хотя на них возлагались очень большие надежды и задачи им ставились не просто оперативного, но почти стратегического значения. Единственный успех выпал на группу, которая специально готовилась для уничтожения командующего российскими войсками, если те решатся перейти Рокский тоннель. Но и здесь командующий отделался ранением, а группа была уничтожена. Следовательно, успеха не достигли. Попросту и мягко говоря, со своими задачами коммандос не справились. Однако, как истинный патриот своей страны, полковник считал все американское лучшим и хотел это доказать. Готовить грузин для непосредственных действий в России, в потом проводить эти действия Мартинесу никто не позволил бы. Любая минимальная утечка информации грозила бы серьезными последствиями для грузинской стороны. А где и как можно продемонстрировать боевую подготовку, как не в реальных условиях! Но вот группу из граждан России, пусть и радикально настроенных по отношению к существующей власти и даже находящихся в розыске, объявленном российскими следственными органами, подготовить и продемонстрировать ее в деле – это было реально. Сам Мартинес, имеющий информацию, что чеченский террорист Доку Умаров, глава международной террористической организации «Имарат Кавказ», признается международным террористом и Соединенными Штатами, иметь дело с ним лично не захотел. Но грузинские спецслужбы с Умаровым сотрудничали давно и тесно. И с благословения Умарова и в соответствии с его рекомендациями было выбрано два десятка парней, из которых полковник Мартинес, после соответствующей проверки на тест Купера и тестирования на интеллект, и сформировал новую группу из восьми человек, которая проходила подготовку вместе с грузинскими коммандос. Национальная принадлежность группы не имела значения для грузинской стороны, как и для самого полковника. Кавказцы могли точно так же, как грузины, продемонстрировать высокое качество подготовки диверсантов по американской системе. Что Мартинес и намеревался сделать. Причем, когда представилась возможность провести диверсию, о которой многие серьезные и хорошо подготовленные профессиональные диверсанты только мечтают, Мартинес посчитал, что это вообще подарок судьбы. Такая диверсия войдет в аналоги мировой диверсионной истории и станет примером в учебниках. И пусть кто-то постарается назвать ее террористической акцией, это сути не меняет. А что самое главное, попутно с этой, не основной работой Мартинес будет проводить и работу основную, где его группа может быть задействована только в качестве прикрытия, потому что допускать кавказцев до своих дел Мартинес не намеревался.

А его дела носили серьезный характер и могли многое дать для повышения боеспособности американской военной машины. В последние годы конгресс выделяет значительные средства на изыскания и исследования в области создания новых видов вооружений. Агентство DARPA^[9]прожорливо, но затраты все же окупает. При этом еще и умудряется финансировать деятельность ЦРУ, помогающее DARPA добывать документацию по новым вооружениям как союзников, так и потенциальных противников. Нынешняя операция полковника Мартинеса финансируется как раз из бюджета DARPA. Действия полковника Мартинеса в случае успеха могли бы быть оценены в много миллионов долларов, которые удастся сэкономить. Может быть, даже сотни миллионов долларов…

Выйти к складке склона, повторяя окончание маршрута группы олимпийских шпионов, в принципе было несложно и не опасно, поскольку скала с двух сторон прикрывала от взгляда видеокамер, а с двух других сторон прикрыла бы сама складка. Конечно, завершить маршрут хотелось бы вовсе не так, как завершила его предыдущая группа. И потому полковник Мартинес не позволял ни себе, ни партнерам расслабляться. И пешему ходу, который был здесь тоже допустим, предпочитал передвижение ползком. Это сильно тормозило дело, но группу никто и никакие обстоятельства не подгоняли. Сам полковник полз не торопясь. Однако партнеры даже при таком темпе отставали. Они не старались продвигаться быстрее. Но и подгонять их тоже не хотелось. И даже так, не торопясь, группа за полчаса вышла к исходной точке. И только там Мартинес перевернулся на спину, а потом, осмотревшись по сторонам и убедившись в безопасности, вообще сел и стал дожидаться, когда Бексолтан с Хамидом доберутся до него. Они увидели его позу и заторопились, понимая, что скука кончается и предстоит увидеть что-то новое.

Подъемник охрана уже выключила. Спортсмены в такое время еще не выбираются на склон. Не раньше чем через полтора часа начнут прибывать первые любители горных лыж. Любительская трасса вообще располагается дальше и в стороне, по ту сторону спортивной трассы. Но любители горных лыж пользуются тем же самым подъемником, что и тренирующиеся спортсмены, и потому до их появления полковнику Мартинесу с компаньонами предстояло уйти подальше, чтобы не попасться кому-то на глаза.

Бексолтан с Хамидом наконец-то добрались до Мартинеса и сели точно так же, как он, переводя дыхание. Вообще они парни выносливые, как знал полковник по занятиям, однако передвижение ползком непривычно и даже самых выносливых без отработанных навыков выматывает и лишает сил. Однако они не жаловались.

Полковник дал спутникам возможность привести дыхание в порядок, и только после этого начал говорить достаточно серьезным тоном, чтобы показать, насколько важно его объяснение.

– «Напульсник»… – поднял он свою руку, показывая, на что стоит посмотреть.

«Напульсник», надеваемый на запястье там, где обычно человек носит часы, был чуть меньше среднего размера мобильного телефона и представлял собой, по сути дела, пульт управления всеми системами электронного вооружения диверсанта, а точнее головным компьютером, расположенным в каске. Каски для группы были доставлены буквально накануне выхода на операцию. Основные функции бойцы успели изучить, но всех возможностей каски они еще не знали. Однако сам полковник Мартинес когда-то принимал участие в испытании этих касок, разработанных специалистами лаборатории АНБ, да и в боевых действиях успел уже опробовать, и потому всегда был готов дать совет и рекомендации по их использованию.

– Левая, вторая снизу кнопка. Три коротких нажатия… – прозвучала команда. Причем сам полковник выполнял собственную команду одновременно с партнерами.

И секунды не прошло, как из каски, состоящей из многих слоев кевлара, стало выходить затемненное стекло. Но это была не просто защита лица от ветра и солнца, как могло бы показаться со стороны кому-то несведущему. Это был полупрозрачный монитор компьютера и одновременно сложный фильтр.

– Одну кнопку выше. Одно нажатие!

Компьютер включился, и, как показал монитор полковника, умеющего свободно обращаться с этой электроникой, загрузка программы управления инфракрасными датчиками и сенсорными устройствами началась у всех троих одновременно. Все три компьютера работали в одной системе и даже показывали состояние здоровья человека всем входящим в систему. Следовало только запустить соответствующую программу…

Глава третья

Проблем с билетами не возникло. Кассиршу ничуть не смутил паспорт гражданина иностранного государства, хотя впечатывать в билет фамилию Габиани пришлось под побуквенную диктовку Давида Вениаминовича кириллицей, поскольку компьютер у кассира не был знаком с грузинским алфавитом. Посадив гостя в поезд и убедившись, что он устроился со всеми возможными удобствами, которых даже в купейном вагоне, как показалось, явно не хватало, Кольчугин дождался отправления состава на перроне, чтобы быть точно уверенным, что Габиани уехал, и не опасаться его непредвиденного возвращения в разгар беседы с генералом.

Вернувшись на стоянку, Давид Вениаминович услышал богатырский храп Валдая, от которого, казалось, вибрировал и подрагивал пластиковый верх машины. Валдай проснулся только после того, как хозяин дверцу открыл. Но сам Кольчугин хорошо знал, что храп собаки вовсе не означает, что та ничего не видит и не слышит. По большому счету, это был даже и не храп, а просто вибрации воздуха из-за того, что Валдай был очень губастым псом. Большие обвислые губы вибрировали при дыхании. А дыхание было мощным, как и все собачье тело.

Добираться до дома по скользкой вечерней дороге было не слишком приятно, поскольку джип «Ренглер» Кольчугина не имел дополнительного освещения, которое часто ставится на подобные машины. А штатные фары были на лесной дороге явно недостаточно сильными. И хотя Давид Вениаминович знал, что дома его уже дожидается генерал Кобылин, тем не менее излишне не торопился и ехал аккуратно, объезжая обочины. И только уже в деревне, на последнем двухкилометровом участке, где дорога была получше, Кольчугин поехал быстрее.

Около дворовых ворот, не закрывая проезд в соседние гаражные ворота, стоял старенький и в нескольких местах побитый «Ниссан Патрол». Тоже вполне подходящая машина для местных дорог. Оставив свой «Ренглер» рядом, Давид Вениаминович выпустил собаку, которая сразу насторожилась. Но при хозяине, тем более за пределами дома и даже двора, Валдай практически никогда не проявлял агрессивности. Вместе они прошли за калитку, где Валдай сразу побежал к двери, чувствуя запах постороннего человека. Но спокойствие хозяина и собаку успокаивало. Хорошие собаки всегда чувствуют обстановку лучше, чем видят.

Генерал стоял сразу за комнатным порогом и приветливо улыбался. Подняв руки в капитулирующем жесте, он позволил собаке обнюхать себя, и когда Валдай завилял хвостом, показывая, что он вообще-то существо общительное и незлобливое и гостям всегда рад, Кобылин сначала пса погладил по большущей голове, потом протянул Кольчугину руку.

– Не скажу, что заждался хозяев, но признаюсь, рассчитывал, что вы быстрее обернетесь. На такой-то машине…

– Здесь ситуацию разрешает, товарищ генерал, не машина, а плохая дорога, – уклончиво ответил Давид Вениаминович.

Генерал, как только Валдай завершил процедуру знакомства, сделал шаг в сторону, освобождая хозяину дома дорогу. Кольчугин снял куртку, пристроил ее на вешалке рядом с кожаной генеральской курткой и сразу двинулся на кухню…

В отличие от предыдущего гостя генерал пил чай с удовольствием и не торопился оторваться от этого занятия, чтобы приступить к разговору, ради которого он и приехал. И знаменитая армейская фраза о том, что чай не водка и много его не выпьешь, генералу, скорее всего, была не знакома, поскольку он не был армейским генералом. Но это Давиду Вениаминовичу и нравилось в Кобылине. Однако чай, как и водка, имел привычку заканчиваться. Анатолий Иванович приподнял заварочный чайник, проверяя на вес, и снова поставил на стол. В чайнике уже оставалась одна гуща. Значит, можно было приступать к разговору.

– Чай похвалю, Давид Вениаминович. Вода у вас и в самом деле чрезвычайно вкусная. Необычная вода. Давно я колодезной не баловался…

– Это не колодезная. Это родниковая.

– Тем более. Но, как ни приятно баловать себя чаем, все же разговаривать нам придется о делах. И начну я с вопроса. Какое впечатление на вас произвел недавний гость?

– Внешне – хорошее. Анзор Георгиевич, кажется, в неплохой боевой форме. Следит за собой. А то у нас как часто случается… Выходит человек в отставку, расслабляется и сразу лишние килограммы набирает. И все уже. Ни к чему серьезному человек не годен…

– Ну, про вас такого не скажешь.

– Я себя в форме поддерживаю. На охотничьих лыжах ходить в три раза сложнее, чем на спортивных. Нагрузка большая. Тем более что никогда не хожу по старой лыжне. И все лето на ногах и на руках работаю.

– Это как – на руках?

– Собака у меня водоплавающая. Я резиновую лодку на голове к речке спускаю, сам за весла, а собака за мной плывет. И оба мы в форме. Полезное занятие. Да и пешком каждый день минимум по десятку километров проходим. Здесь не город. Здесь толстеть не хочется.

– Отличная жизненная позиция. Наверное, потому вы и выглядите не хуже, чем Анзор Георгиевич. Ни в чем ему не уступаете. Впрочем, я не о том спрашиваю. Не про внешний вид Габиани. Меня больше интересует ваше чутье разведчика. Зачем он приехал? Чего хотел добиться от вас?

– Извините, товарищ генерал, когда я комбатом был, мой начальник штаба в ответ на подобные вопросы встречный задавал. Кто старше по званию, кердык или кочердык? Понимаете суть его встречного вопроса?

– Я понял вас, Давид Вениаминович, и тем не менее…

– У меня нет никаких данных, товарищ генерал, чтобы делать выводы. Могу только пересказать содержание нашей беседы и свои отдельные, несистематизированные наблюдения. А вот выводы по сути происшедшего я надеялся, честно говоря, от вас услышать. Вы информацией владеете если уж не в полном объеме, то в гораздо большей степени, нежели я.

– Согласен частично. Но в значительной части. Выводы делать еще рано, но информацией я поделиться смогу. Это однозначно. Итак, я слушаю. О чем шла речь?

Кольчугин не стал дословно пересказывать весь разговор с Габиани. Как человек, всю свою сознательную жизнь прослуживший в армии, он умел докладывать кратко, умел выделять главные тезисы, которые оформлял лишь небольшими лаконичными подробностями. Таким образом, доклад получился сжатым и емким. Генерал только кивал в такт словам и выглядел вполне удовлетворенным услышанным.

– В принципе, Давид Вениаминович, это как раз то, что мы ожидали со стороны Габиани. Надеюсь, что вы охотно будете сотрудничать с ним.

– Если есть такая необходимость, товарищ генерал.

– Относительно необходимости я скажу отдельно. Не мне вам объяснять, что такое дезинформация. И наша задача на данном этапе убедить грузинских ответственных лиц в том, что система подготовки, рекомендованная американцами, действительно хороша и действенна. Мы с вами, точно так же как полковник Габиани, прекрасно знаем, что в сравнении с системой подготовки спецназа ГРУ она проигрывает. Но не в наших интересах готовить грузинские коммандос, которые в отдельных случаях, я повторю, в отдельных случаях, мы имеем право рассматривать как недружественные российской стороне силы. По крайней мере, во время событий в Южной Осетии в две тысячи восьмом году это было так. И во многих других случаях это было тоже так. И при нынешнем положении вещей в международных отношениях пока не предвидится изменений к лучшему. Следовательно, нам ни к чему экспортировать в Грузию наши технологии подготовки спецназа. Пусть уж лучше проходят свой тест Купера и спокойно себя чувствуют до того времени, когда начнут чувствовать себя неспокойно, поскольку этот тест, на мой взгляд и на взгляд наших специалистов, – полная ерунда. Вы как, Давид Вениаминович, относитесь к тесту Купера?

– Насколько я понимаю, главная ошибка доктора Купера заключается в возрастном цензе. Купер не рекомендовал использовать его тесты для людей старше тридцати пяти лет. Это, на его взгляд, критический возраст для спецназовца, за которым лежит предел выносливости. Хотя все его таблицы, помнится, рассчитаны на возраст до тридцати девяти лет. Но мужчину в возрасте тридцати девяти лет Купер считает полным отстоем и нормативы для него предусматривает пониженные. При этом совершенно не учитывается то, что в нашей системе подготовки ставится во главу угла – характер и умение терпеть. Совершенно непонятно, с какой стати берется за точку отсчета именно вариант с двенадцатью минутами бега, плавания и остальных дисциплин. Двенадцатиминутный бег по системе доктора Купера, может быть, что-то и показывает. Но он не может показать умения человека передвигаться бегом в течение целого дня. Здесь уже только на характере можно бежать. И на опыте, который позволяет правильно распределять силы и управлять дыханием. А опыт приходит как раз после тридцати пяти. Я тут, товарищ генерал, однажды разговаривал с одним профессиональным боксером-ветераном. Он тогда уже сорокалетний рубеж перешагнул. И говорил, что соображает лучше, чем соображал, будучи молодым, все видит, но не всегда успевает среагировать. Здесь, возможно, сильная сторона теста доктора Купера, но она же является и сильной стороной для контраргумента.

– Я готов выслушать грамотный контраргумент, – кивнул генерал Кобылин.

– Контраргумент простейший. Командир ведет группу по заросшему кустами ущелью. Из кустов высовывается пулеметный ствол в сторону группы. Молодой человек с отличной реакцией успевает среагировать и дать очередь на опережение по этим кустам. В этом случае доктор Купер будет прав. Но, если командир опытный, он может предвидеть в опасном месте засаду. Любой опытный командир всегда определит удобное для засады место, потому что сам много раз такие засады устраивал. И обстреляет кусты еще до того, как оттуда высунется тот самый пулеметный ствол. Эта тактика часто срабатывала. Особенно в период военных действий в Чечне. Я тогда вообще приказывал всем бронемашинам при продвижении по ущельям расстреливать из башенного пулемета все подозрительные места до того, как бронетехника к ним близко подойдет. Это и есть преимущество опыта. А что касается бега, хоть на двенадцать минут, хоть на двенадцать часов, я готов прямо сейчас посоревноваться с любым морским пехотинцем США. Просто я знаю их уровень подготовки по совместным учениям. Я участвовал в антитеррористических учениях и с американцами, и с французами, и с англичанами. Не тянут они в сравнении с нашим спецназом. Откровенно не тянут. Американцы вообще подсумки для магазинов набивают туалетной бумагой вместо патронов. Так бегать легче, да и без этой бумаги они обходиться не привыкли.

– Все это я знаю и принимаю, Давид Вениаминович, – охотно согласился генерал Кобылин. – И именно потому не хочу, чтобы грузинские коммандос готовились по нашей системе. И это не мое личное желание, не мое личное отношение к делу. Исходя из такого подхода, как вы, должно быть, понимаете…

– Я понимаю, что мы должны выпустить группу, о которой говорил Габиани… Извините, товарищ генерал, никак язык не поворачивается его полковником назвать. Привык к тому, что он майор. Хотя, пожалуй, следует привыкать…

– Да, сейчас многое изменилось. И Грузия оказалась по другую сторону российских интересов. Ничего страшного не было бы в ее самостоятельности. Но, когда бывшая часть нашей страны становится на сторону потенциального противника, это иначе как предательством назвать нельзя. Точно так же, как украинскую политику. Но с этим нам жить, и следует приспосабливаться к новым условиям. Предатели были всегда, сколько существует человечество. Бороться со страстью к предательству бесполезно. Но и придавать предателям дополнительные силы тоже не в наших интересах. Поэтому мы и должны показать, что полковник Валентино Мартинес способен готовить коммандос по американской системе подготовки. Мы в данном случае даже вчерашних друзей не предаем, как может показаться, но соблюдаем свои интересы. Анзор Георгиевич не был с вами искренним. Он не ушел в отставку. Он надеется получить должность руководителя центра подготовки коммандос. Это наши разведданные. Они проверены и сомнению не подлежат. Да, полковник Габиани сказал правду о своей конкуренции с Мартинесом. Впрочем, сам полковник Мартинес лицо во всей этой истории временное. Он в самом деле вовсе не полковник корпуса морской пехоты США, как считают его грузинские друзья и покровители из грузинского Генерального штаба. Полковник Мартинес – кадровый офицер ЦРУ, всю свою жизнь там прослуживший, и в данном случае, прикрываясь должностью инструктора, проводит какую-то свою акцию. Но какую именно, мы пока не знаем. Его группа, составленная из радикально настроенных представителей северокавказских народов, короче говоря, из простых бандитов, прикрывающихся идеями исламизма, будет выполнять собственную террористическую задачу. Намеревается ее выполнить. Мы же контролируем действия группы. Вернее, не мы, а ФСБ с нашей помощью. Наша работа, как вы, Давид Вениаминович, наверное, понимаете, несколько иного профиля, и в своих действиях на территории России мы обязаны и вынуждены работать в тесном сотрудничестве с другими силовыми структурами. И со спецназом ГРУ, и с ФСБ. Если вы включаетесь в операцию, вам придется взаимодействовать не только со мной, но и с подполковником ФСБ Известьевым.

– С Виктором Николаевичем?

– Да. Вы знакомы с ним?

– Так точно. Дважды проводили совместные операции в период моей службы.

– Он мне не говорил об этом.

– Виктор Николаевич вообще, помнится, человек немногословный. Мало говорит, но много слушает и еще больше делает.

– У меня к вам прямой вопрос, Давид Вениаминович. Вы, как я понимаю, решились и включаетесь в нашу операцию?

Кольчугин встал и вытянулся по стойке «смирно».

– Так точно, товарищ генерал. Только я предполагал, что уже включился в нее.

– Значит, мы можем оформить сотрудничество документально. Я понимаю, что на одну подполковничью пенсию вам трудно будет не испытывать проблем в некоторых обстоятельствах.

– Скорее всего, да, хотя мне при моей скромности много и не нужно. Резину бы на машине к лету сменить, и все.

– Договоримся, я думаю, по всем вопросам…

Генерал предложил прочитать и подписать договор о сотрудничестве, уже составленный юристами Службы внешней разведки, хотя назвать его типовым, наверное, было бы сложно. Кольчугин читал внимательно, не пользуясь очками, которые надевал на нос только тогда, когда работал за компьютером или когда приходилось читать мелкий газетный текст. Но если за компьютером он работал регулярно, то газеты почти не читал, понимая, что найти там правду бывает очень сложно. При чтении книг, где шрифт, как правило, бывает намного крупнее газетного, Давид Вениаминович не пользовался очками, предпочитая напрягать зрение. Напряжение – это всегда главная составляющая любой тренировки, а зрение, как хорошо знал отставной подполковник, тренируется точно так же, как все мышцы тела.

– Я ничего не нашел, против чего мог бы возразить, – дважды прочитав и положив договор на стол, сказал Давид Вениаминович. – Будем подписывать?

Генерал первым подписал оба экземпляра. За ним поставил подпись и Кольчугин. Печать на договоре уже была проставлена. Генерал показал пальцем на гриф «Сов. секретно», стоявший в правом верхнем углу первой страницы договора. Именно из-за этого грифа каждый из экземпляров был прошит, и концы нитей прошивки были заклеены бумажным квадратом с печатью.

– Я обратил внимание, – кивнул Кольчугин. – Это создает какие-то сложности?

– Сложности создает для вас, Давид Вениаминович, поскольку вы не имеете собственной секретной части для хранения совершенно секретных документов. И потому я просто прикажу переслать договор в управление кадров ГРУ, чтобы ваше участие в операции вошло в трудовой и боевой стаж. Думаю, это что-то добавит к вашей пенсии.

– У меня нет возражений.

– Тогда жду вопросов.

– Личность полковника ЦРУ Валентино Мартинеса. Хотелось бы подробнее знать, против кого мне предстоит выступать. Хотя бы в общих чертах. Но кое-что, наверное, мне и сам Анзор Георгиевич сообщит. Но это будет позже.

– Личность незаурядная. Кадровый офицер ЦРУ. Тридцать семь лет от роду. Образование университетское, техническое. Программист. Имеет ученую степень бакалавра. В начале своей служебной карьеры четыре года служил в АНБ США^[10], потом был задействован сразу в нескольких одна за другой идущих операциях ЦРУ. В итоге АНБ передало Мартинеса на постоянную службу в ЦРУ. Скорее всего, потому, что методы работы Мартинеса больше соответствовали стилю ЦРУ. Мартинес не имел комплексов и никогда не проявлял каких-то сомнений, связанных с совестью и порядочностью. Наверное, он и сам просился, и о нем просили. И перевод состоялся. Для ЦРУ методы работы Мартинеса – это типичный стиль. АНБ все-таки более интеллигентная организация, предпочитающая не выходить далеко за рамки закона, если обстоятельства позволяют так работать. Но в ЦРУ Мартинес пришелся, что называется, ко двору. Его оценили по достоинству. Тем более что он своей работой сам зарекомендовал себя соответствующим образом. А техническая грамотность позволила использовать Мартинеса в операциях, имеющих подходящий уклон. В ЦРУ обычно не хватает именно таких специалистов. Людей без комплексов у них много, а грамотных сотрудников всегда не хватает. По служебной лестнице он продвигался стремительно. Возможно, наш полковник смог бы стать одним из самых молодых генералов в спецслужбах США, если бы не события в Гренаде. Помните это?

– Остров Гренада. Маленькое государство в Карибском бассейне. Что-то там было в начале или середине восьмидесятых годов.

– Да, остров. Население чуть больше ста тысяч. Армия при этом состояла из трех тысяч бойцов. Коммунистический режим там просуществовал почти четыре года до вторжения на остров американских войск. Американцам хватало под боком одной Кубы. Иметь аналог они не желали. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году американцами была разработана и проведена операция «Urgent Fury» по захвату острова и установлению там своего марионеточного режима. Десант состоял из тридцатитысячного боевого контингента. Основной ударной частью операции считался хваленый американский спецназ «Дельта».

– Это реклама, а не спецназ, – спокойно, почти без презрения сказал Кольчугин. – Как и почти все американское. По крайней мере, все американское военное.

– Не могу не согласиться, хотя знаю исключения из правил. Что это за спецназ, если он в первой же своей операции по освобождению заложников в Иране теряет сразу сорок процентов личного состава. Помнится мне, спецназ ГРУ в Афгане изначально присутствовал только в количестве одной роты. И за три года потери составили, кажется, один убитым и трое ранеными. И это при том, что рота шла из боя в бой и спали бойцы практически только в вертолетах. Но американцы своей «Дельтой» все равно гордятся. И на нее был главный расчет при захвате Гренады. Армия Гренады была вооружена советским оружием времен Второй мировой войны. Списывали с расконсервированных складов и, вместо уничтожения, передавали гренадцам. Но встретила эта армия американцев достойно. Тогда было сбито более ста транспортных самолетов с десантом. В результате американцы потеряли более двух тысяч человек, в том числе и полностью все группу «Дельта». А обеспечение посадки этих самолетов было возложено на Валентино Мартинеса, тогда еще капитана. Он смог обеспечить посадку, захватив со своей группой охраняемый гражданскими лицами аэродром. Там оказали сопротивление только кубинские строители, практически невооруженные, и два гражданских охранника на КПП. У охранников имелись пистолеты. Но блокировать действия зенитчиков Мартинес не смог. Зенитки времен Второй мировой войны. Их всерьез принимать никто не мог. А руководитель захвата аэродрома вообще, кажется, не догадывался об их существовании. Справедливости ради нельзя не заметить, что сам капитан Мартинес прибыл на остров за сорок часов до начала операции «Urgent Fury». Он и времени на подготовку не имел. Но эта неудача затормозила стремительный карьерный рост. Тем не менее мистер Мартинес оправился, почистил крылья и снова на плаву. И проводит серьезные операции, даже чрезвычайно рискованные. Наша задача, с одной стороны, помочь ему и показать грузинским специалистам высокий уровень подготовки бойцов, обучаемых Мартинесом, с другой – блокировать действия самого Мартинеса и по возможности задержать его так, чтобы группа ушла в Грузию без него.

– Сложная, как я понимаю, задача, товарищ генерал. Но если бы задача была простой, не было бы необходимости привлекать спецназ ГРУ.

– Я опять, Давид Вениаминович, могу только согласиться. Впрочем, спецназ ГРУ привлекаем не мы, а грузинская сторона, в соответствии со своими намерениями. Но в остальном вы правы…

Закрывший солнечный свет, отраженный от снега и потому особенно яркий, полупрозрачный фильтр-монитор каски дал возможность смотреть по сторонам не прищуриваясь, но сам сначала ничего особенного не показывал и никакого внешнего эффекта спутникам полковника Мартинеса не продемонстрировал. Головной компьютер работает на собственной оперативной системе, ничего общего с общепринятыми оперативными системами компьютеров не имеющей, и не выводит на монитор никаких «иконок». И потому сигнал о том, что компьютер включен и какая-то программа запущена и работает, дает только не мешающие смотреть красные и синие точки слева, почти у самого контура шлема. Чуть скосишь глаза, видишь красную точку. Значит, компьютер работает. Если загорается синяя точка, значит, работает какая-то программа. Существуют точки и других цветов, но каждая связана с собственной операцией, например ярко оранжевая сообщает о включенной инфракрасной камере наблюдения за происходящим сзади. Но компьютер выводит на фильтр-монитор экран камеры только в том случае, если за спиной появляется движущийся биологически активный объект. Основными же считаются только красная и синяя точки. Самих программ в компьютере не слишком много, но все практически необходимое он в состоянии выполнить и становится незаменимым порой помощником во множестве сложных ситуаций. А в простых ситуациях, когда вмешательства не требуется, компьютер будет работать в спящем режиме. Впрочем, полковник заранее знал, что с места, где они находились, ничего видно не будет и компьютер будет по-прежнему «спать». И потому дал следующую команду:

– Идете за мной на плотной дистанции. Не отставать. Смотреть вперед только через фильтр. Иначе не увидите, споткнетесь и вызовете охрану.

Он двинулся вперед, не дожидаясь согласия и не объясняя, почему они вызовут охрану, если будут смотреть, подняв фильтр-монитор. А поднять его можно было не только нажатием кнопки на пульте, но и легким толчком пальцев. Монитор послушно поднимался и прятался между кевларовыми слоями каски.

Проползти требовалось всего-то двадцать с небольшим метров, хотя проползти двадцать метров и пройти их шагом – это совершенно разные вещи.

– Что это? – спросил Бексолтан, когда изображение уже появилось и на фильтре-мониторе полковника, но полковник еще и слова сказать не успел, чтобы объяснить.

Но теперь, когда вопрос был задан, можно было и задуматься, как объяснить легче. Разговаривали и полковник и его спутники только на русском языке, поскольку он не знал ни одного из северокавказских языков, а они не владели английским. Но все владели русским, хотя для всех он и не был родным. Это общение не затрудняло, но делало его более медленным, поскольку и сама фраза на чужом языке всегда произносится медленнее, чем на родном, потому что тратится время на обдумывание, и воспринимается чужая речь тоже медленнее, потому что даже вопреки желанию осуществляется мысленный перевод. Мартинес хорошо знал старую истину из школы разведки: если хочешь говорить так, чтобы в тебе не признали иностранца, приучай себя думать на иностранном языке. Но у него самого было слишком мало практики в овладении русским, чтобы научиться еще и думать, не вставляя ни одного английского слова.

Пауза Мартинеса была длительной, но вызвана она была не только подбором слов, но и внимательным рассматриванием увиденного.

– Это сложнее, чем я предполагал, – сказал он. – Боюсь, что мои израильские друзья перестарались и поставили перед нами непреодолимый барьер.

– А что это такое вообще? – в свою очередь спросил Хамид. – Нити какие-то натянули, что ли? Почему их без фильтра не видно?

– Это лазерные лучи, – коротко объяснил полковник.

– Человека разрезать может запросто, – авторитетно сказал Бексолтан, словно был большим специалистом по лазерной технике. – Моему старшему брату осколок из груди вытаскивали. Операцию в Саудовской Аравии делали. Лазерным скальпелем резали. Всю грудную клетку вскрывали. А шрам остался тоненький. Так и человека разрежет пополам, и никто не поймет, что с ним случилось.

– Поймет, – сказал Мартинес. – Другое поймут. Поймут, что здесь кто-то есть.

– Олимпийских шпионов почему-то не разрезало, – напомнил Хамид. – А они здесь прошли. Следы напрямую ведут.

Мартинес не удивлялся откровенной сельской наивности этого разговора. Он, в принципе, и не думал, что эти простые и малообразованные горцы знают о лазерных системах больше, чем какой-нибудь козий пастух в пустыне Намиб. Да, они научились владеть компьютером и могут даже что-то в Интернете написать. Бексолтан, кажется, имеет в социальной сети свой аккаунт, хотя использует его только для связи со своим шефом, признанным международным террористом Доку Умаровым, а не для саморекламы, как большинство тех, кто заводит свои аккаунты. Но ведь даже обезьяну можно научить использовать палку, чтобы сбить с пальмы самый вкусный банан. А общего развития парням явно не хватало. Им некогда и негде было развивать интеллект, потому что воевать они начали раньше, чем окончили школу. И потому полковник вынужден был, и уже не в первый раз в подобных ситуациях, объяснять.

– Вы что, лазерные указки ни разу не видели? Я сам в Тбилиси в газетном киоске купил, чтобы на занятиях руку далеко не тянуть. Правда, там лазера, можно сказать, и нет, только используется похожий луч, выпускаемый лазерным диодом, тем не менее лазеры разные бывают. В данных системах охраны используется маломощный полупроводниковый лазер, сканирующий определенную часть пространства. Грубо говоря, это невидимая колючая проволока, которая в действительности даже не колется, а сообщает охране, что кто-то пересек линию. Я, честно говоря, надеялся, что здесь, как в обычных системах, всего два или три луча, через которые можно перешагнуть. А здесь перекрыто все пространство, и пройти незамеченным нельзя.

– Да, сквозь такую сетку не проберешься, – согласился Бексолтан.

– Ставлю учебную задачу, – строго сказал Мартинес. – Как можно преодолеть лазерную систему защиты?

– Обойти поверху, – предложил Хамид. Что может быть проще…

– Проще только самому позвонить в охрану трассы и предупредить, – заметил полковник. – Если наверху не поставлены датчики, значит, там вся зона просматривается охранными видеокамерами. Современные охранные видеокамеры не просто передают изображение на монитор к дежурному наблюдателю. Они любое движение объекта сопровождают звуковым сигналом. Сразу поднимется тревога.

– Здесь же снега не менее полуметра, – правильно сориентировался Бексолтан. – Нужно подкапываться под нижний луч.

– Правильно. Это единственный, на мой взгляд, вариант. Вам здесь проходить уже без меня, и потому могу только дать рекомендацию…

– Проверить возможность, – сказал Бексолтан и, уловив, как, соглашаясь, кивнул полковник, как старший сделал знак Хамиду.

Хамид вздохнул и стал вытаскивать из чехла за спиной сборный шанцевый инструмент. Этот инструмент в свернутом виде был размерами чуть больше мужской ладони и имел телескопическую рукоятку. При разворачивании можно было сделать и лопатку, и пилу, и даже топорик, и все это легко было использовать как оружие. Сам этот универсальный и довольно хитроумно сделанный шанцевый инструмент не был предметом вооружения солдат НАТО или военнослужащих Соединенных Штатов, и вообще назывался универсальным туристическим снаряжением. Полковник Мартинес увидел его в Тбилиси в продаже, внимательно осмотрел оригинальное детище китайских бытовых конструкторов и, не думая долго, решил вооружить этим инструментом свою группу. Правда, уже грузинские специалисты делали точно такие же лопатки, как китайские, только из более качественной стали, кажется, даже легированной, чем увеличили не только вес, но и прочность. Сам же Мартинес в очередной раз продемонстрировал в действии свой часто декларируемый принцип: хорошему можно учиться даже у потенциального противника и даже нужно учиться, иначе противника победить невозможно. Частично именно с этими целями, в принципе, и создавалась когда-то разведка.

Хамид прополз вперед на пару метров и стал копать плотный снег. Но снег поддавался легко, не желая оказывать сопротивления прочной каленой стали. Лопатка была острая. Однако глубина снежного покрова в складке склона оказалась небольшой, не более двадцати сантиметров.

– Попробуй землю, – распорядился Бексолтан.

Земля поддавалась лопатке труднее, но все же поддавалась. Прокопать проход под лазерным лучом было возможно.

– Хватит, – распорядился Мартинес. – Закопай и засыпь свежим снегом, чтобы следов не осталось. Постарайся. Иначе, когда пойдете, здесь может ждать засада.

– Он у нас хороший специалист по маскировке, – одобрительно сказал Бексолтан. – Его из разных джамаатов специально приглашают, чтобы замаскировать выставленное взрывное устройство. Даже из разных республик. Ценят. И мы его ценим.

А Хамид на похвалу никак не отреагировал, но подобрал окурок сигареты с фильтром, оставшийся после олимпийских шпионов, и положил его сверху на место, которое только что закопал. Окурок Хамид перекладывал не просто так, а вместе с подтаявшим под ним снегом, чтобы создать иллюзию того, что если кто-то здесь и копал снег и землю, то делал это до того, как место посетили олимпийские шпионы. И место, откуда забрал снег с окурком, аккуратно разровнял перчаткой так, чтобы не осталось следов пальцев и лопатки.

– Пора уходить, – распорядился Мартинес и посмотрел на часы. – Скоро тренировки начнутся. Спортсменчики на подъемнике будут подниматься. Могут нас увидеть…

Лыжи были спрятаны в скалах в специально подготовленном тайнике, найти который было сложно, но еще труднее было вскрыть его, не зная кода замка и вариантов отключения специальной системы защиты. Если бы кто-то попытался вскрыть тайник, внутри произошел бы взрыв высокотемпературного взрывного устройства, нацеленный на уничтожение всего оборудования. Тайник попросту превратился бы в печь. Пострадал бы и тот, кто попытался бы произвести вскрытие, и те, кто окажется рядом с ним.

Встав на лыжи и спрятав вместо них в тот же тайник вооружение и военное снаряжение, группа Мартинеса быстро добралась до следующей трассы, предназначенной для начинающих горнолыжников. Сам полковник с трудом отговорил грузинских консультантов, проявивших доброжелательность и желавших произвести обучение его группы катанию на горных лыжах. Этого нельзя было допустить. Новичок должен быть новичком, и никакой артистизм не поможет умеющим кататься изобразить новичка. Он сам горными лыжами не владел, и потому сам старался показать, что часто падает. Правда, приземляться Мартинес умел правильно, и потому обходился без травм. А вот Хамид минувшим днем подвернул ногу. Впрочем, не так сильна была травма, чтобы Хамид отказался от участия в операции. Бексолтан сам лечил травму проверенным способом, вызвавшим у полковника удивление. Мартинес не знал возможностей российской медицины, а Бексолтан знал и потому предпочел пользоваться не услугами человеческого врача, а ветеринара. Съездил с полковником в ветеринарную аптеку и купил бутылку «Лошадиного геля». Бексолтан утверждал, что при ушибах, переломах, растяжениях связок и тому подобному лучшего средства в природе не существует. Утром Мартинес с удивлением обнаружил, что Хамид даже хромать перестал. А ему только трижды втирали этот гель.

– Мы в горах всегда этим средством пользуемся, – признался Бексолтан.

И за все утро Хамид ни разу не пожаловался на боль в ноге. Должно быть, средство в самом деле было достойным.

Спуск по склону был достаточно пологим, чтобы новички не развивали на нем большую скорость. Но гасить скорость они уже научились, а учиться развивать ее полковник своим подопечным не разрешал.

Лыжников в это утро было мало, и никто не заметил, что Мартинес с помощниками вышли на трассу сбоку. Да если бы и заметили, ничего страшного не случилось бы. Здесь не было подъемника, и потому забираться на перевал каждый имел возможность своим собственным путем. Здесь не было искусственного снежного покрытия на склоне, и потому трассу никто не охранял, и не стояло здесь камер внешнего наблюдения. И вообще эта трасса считалась «дикой», подобно «дикому» пляжу на море. Никто не занимался здесь установкой какого-то оборудования. Правда, иногда на этой трассе появлялся тренер с детьми, начинающими обучение горнолыжному спорту. Но за поведением своих воспитанников следили тренеры, и они же оказывали им, если требовалось, какую-то помощь. А все остальные здесь были просто отдыхающие.

Спуск, хотя и не мог быть по определению скоростным, длился не долго. А от нижней поляны до домиков верхней зоны туристической базы добираться было не больше десяти минут неторопливым шагом…

Мартинес отпустил своих спутников отдыхать. Они обычно сильно уставали от ползания по насту, непривычные к такому способу передвижения. Сам же полковник усталости, кажется, не знал, но в его выносливости было больше бравады. Он сам настоятельно предлагал грузинскому генштабу применять в своих войсках, как в армии США, тест доктора Купера для определения способности человека к службе в любых войсках специального назначения. Но, согласно тесту доктора Купера, возраст в тридцать пять лет являлся уже критическим для оперативной работы, а Мартинесу было тридцать семь. И потому он всячески старался доказать, что нет исключений из правил и он собой являет это исключение. Конечно, стать штабным разработчиком чужих операций – это тоже профессия, требующая знаний и возможностей человека. Обычно после тридцати пяти лет оперативные офицеры переходят на штабную работу. Но протирание штанов в кабинете никогда не привлекало полковника Мартинеса. Если он что-то и разрабатывал, то предпочитал воплощать это в жизнь самостоятельно. Вернее, обычно разработки начинались именно в штабах, там выяснялись и уточнялись все мелочи, которые сам Мартинес, не имея собственного расширенного аппарата помощников, просто не в состоянии был бы узнать, а мелочи часто имеют решающее значение. Для него все готовили, а потом полковник уже сам, грубо говоря, «подгонял» планы под себя и свои возможности. Но при исполнении почти панически боялся, что кто-то может подумать о возрастных ограничениях его возможностей. Хотя при этом по-прежнему для других считал эти ограничения правильными.

Оставшиеся четверо бойцов группы, не занятые в это утро, были свежими и полными сил, как и контролер группы капитан грузинской армии Габиани. Мартинес не любил контроля за своими действиями, но в данном случае Тенгиз Габиани должен был дать заключение по общей подготовке группы, и с его присутствием приходилось мириться. Полковник опять взял с собой двоих бойцов – специалиста по восточным единоборствам балкарца Аскерби и чеченца Ризвана. Эта пара представляла собой совершенно различные типы характера. Если Аскерби был вдумчивым, внешне сдержанным человеком, то Ризван отличался взрывным темпераментом, очень гордился своей национальной принадлежностью и собой, всегда был готов отстаивать свое «я» даже перед командованием. Полковник Мартинес давно уже хотел «обломать» этот характер, но удобного случая пока не представлялось, не было причины достаточно явной, чтобы наказание выглядело справедливым и адекватным действием. Однако обломать его было необходимо до того, как группа приступит к каким-то серьезным действиям, иначе сделать из Ризвана управляемого бойца будет сложно. А боец из него, с его характером, может получиться отменный.

От домиков верхней зоны туристической базы до основного туристического городка добраться можно было на автобусе, для чего предстояло подождать около десяти минут, потому что автобусы ходили здесь часто, хотя и не точно по расписанию, но Мартинес предпочел пятнадцать минут идти пешком, и не прогадал. Автобус обогнал их уже совсем недалеко от следующей, конечной остановки. Сам путь был легким, потому что спускаться пришлось по хорошей асфальтированной дороге и постоянно под уклон. В нижнем городке люди уже готовились к выходу на лыжные трассы. Кто-то, наверное, уже и вышел. По крайней мере, те, кто предпочитает сложную полупрофессиональную трассу, уже давно, наверное, отправились в сторону подъемника. Туда же еще раньше должны были уйти спортсмены, осваивающие дальнюю олимпийскую трассу. Среди домиков городка оставались только те, кто неуверенно себя чувствует на лыжах.

В утреннее время в баре обычно пьют только кофе, а полковник утреннюю чашку выпил перед выходом в горы. Всего в день он позволял себе не больше трех чашек кофе. К тому же местный кофе ему совсем не нравился, и потому заходить в бар сам он не стал.

– Подождите меня или в баре, или здесь посидите, – показал полковник сопровождающим на скамеечки перед баром. Там, наверное, приятно было погреться на солнышке.

А сам он пошел к нескольким многоквартирным домам обслуживающего персонала и посматривал на номера домов, чтобы не ошибиться, потому что ни разу еще не был у Арсанака в гостях. Раньше навещал его за стойкой регистратора да в баре дважды вечером посидели за столиком. Запомнилось, что оба раза в баре Арсанак заказывал себе дайкири, тогда как сам Мартинес обходился бутылкой пива. Полковник вообще думал, что в России никто не знает, что такое дайкири, однако оказалось, даже здесь готовят этот коктейль, и кому-то он нравится.

Арсанак жил на первом этаже трехэтажного дома и увидел Мартинеса, наверное, в окно, потому что открыл дверь в квартиру, не дожидаясь звонка. Полковник заметил камеры видеонаблюдения, стоящие над каждым подъездом, как и в туристических городках, но, конечно же, решил, что камеры эти работают в системе охраны, а вовсе не связаны с квартирами жильцов.

– Вы один? – спросил Мартинес, входя в квартиру.

– Жена на работе. Дети в школе. Я теперь в течение полутора суток отдыхаю. Проходите.

Квартира была небольшая и, наверное, даже бедная, хотя полковник Мартинес мог оценить ее только по американским меркам. Бедность квартиры наглядно показывала, почему Арсанак, администратор туристической базы, с такой радостью пошел на оплачиваемые услуги. Вообще в бедных странах всегда легче найти себе помощников за деньги. В этом Мартинес уже много раз убеждался.

Арсанак начал заливать воду в чайник, желая, видимо, напоить гостя.

– Я забежал только на пару минут. Забрать материал, – пресек Мартинес его действия.

– Как хотите…

Арсанак ушел в комнату и вернулся с цифровой фотокамерой. Полковник по его движениям понял, что парень не слишком хорошо справляется с этой техникой, принял камеру из рук в руки и сам вытащил одну карту памяти и вставил новую. Главное было в том, чтобы Арсанак справился со съемкой. Но он гарантировал, что снимать умеет.

– Здесь и фотографии, и видео, – объяснил Арсанак. – Я посмотрел. Качество нормальное.

– Спасибо. Еще вопрос. Какие вещи привез с собой объект?

– Как обычно. Большая спортивная сумка.

– Компьютера у него с собой нет?

– Ноутбук.

– А это разве не компьютер?

– Компьютер. Есть, значит.

Полковник вытащил бумажник и расплатился наличными. Так они заранее договаривались: каждая отдельная услуга оплачивается отдельно. Наверное, три тысячи долларов для Арсанака – сумма солидная.

– Еще… – сказал полковник на прощание. – Вы обещали поискать возможность поселить меня рядом с объектом. Мне стоит ждать?

– Соседняя комната, мистер Валентино, уже забронирована. Человек приезжает сюда уже третий год подряд, с самого первого сезона, как открыли базу, и всегда останавливается в одной комнате. Отменить бронирование я не правомочен. Возможно, скоро освободится комната в конце коридора на том же этаже. Правда, это будет не в мою смену. Но я попробую договориться, если вас такой вариант устроит. Есть еще свободные комнаты, но они тоже забронированы под проданные путевки. Я вообще обладаю информацией только по своей смене. Про другие – не знаю.

– Попробуйте. Меня любой вариант устроит. Ближе к вечеру я еще раз загляну сюда. Может, и вас навещу. Мне хотелось бы самому посмотреть на объект. Покажете?

– Конечно. Думаю, он не будет весь вечер сидеть в комнате. Обычно по вечерам народ собирается в баре. Кто не пьет, смотрит телевизор. В холле только маленький телевизор.

– Я позвоню, когда выйду.

– Буду ждать…

Глава четвертая

Генералу Кобылину позвонили, он вытащил трубку, бросил взгляд на определитель номера, попросил извинения у Кольчугина и, вопросительно глянув на собаку, не будет ли существенных возражений с ее стороны, вышел из дома, чтобы поговорить на крыльце. Собака не отреагировала, потому что угрозы от этого человека не чувствовала. Самого отставного подполковника такое поведение генерала не смутило и ничуть не задело, потому что служебные секреты никто не отменял, и, прослужив в военной разведке всю свою сознательную жизнь, Давид Вениаминович давно привык к тому, что есть военные тайны, которые тебя касаются, а есть, которые тебя не касаются. И если ты причастен к какому-то одному направлению деятельности разведки, то дела другого направления для тебя находятся под пудовым замком и не стремись удовлетворить свое любопытство. Кто бывает излишне любопытным, тот не живет долго. А Кольчугину жить пока еще не надоело. Но генерал быстро вернулся и, оправдываясь зачем-то, объяснил:

– Жена волнуется, не голодный ли я. Третьи сутки дома не появляюсь. Больше пятидесяти лет вместе живем, а все никак привыкнуть не может к реалиям нашей службы. А я в командировках, наоборот, всегда вес набираю. Режим жизни нарушается, ешь и пьешь когда можешь и что можешь, без всякого порядка. Отсюда и лишний вес.

Это объяснение даже слегка на правду походило, поскольку многие офицеры разведки знают за заботливыми женами привычку «доставать» своими заботами, но Кольчугина это мало волновало. Он сохранял серьезный настрой.

– Ночевать у меня будете, товарищ генерал? – спросил он.

– Нет, поеду. Дел еще много. Боюсь, завтра с утра в Сочи придется вылетать вместе с подполковником Известьевым. Хотя он, возможно, пожелает лететь без меня. Не знаю, не решили еще этот вопрос. По большому счету, мое присутствие там не обязательно. Там своих специалистов хватает. Тем не менее поеду в Москву. А вы, значит…

– Отосплюсь, и завтра с утра тоже в Москву. Хотя сначала позвоню командующему. Как он скажет. Если занят, назначит мне время приезда.

– Он для вас не будет занят, Давид Вениаминович. Полковник Мочилов в курсе событий и будет вас ждать.

– Значит, можно не звонить?

– Разве что в отдел или дежурному, чтобы пропуск заказали.

– Спасибо, что предупредили.

– Ваша собака как, на прощание лапу дает? – спросил Кобылин с улыбкой, таким образом ненавязчиво показывая, что он уже намерен уезжать.

– Он же не цирковой, товарищ генерал…

– Ну, тогда будем без этого прощаться.

– Мы вас проводим до машины…

Проводив генерала и вернувшись с Валдаем в дом, Давид Вениаминович посмотрел на термометр. В доме было еще тепло, и печку на ночь можно было не топить. Но все же дров на утро отставной подполковник наносил сразу, памятуя, что в утренний холод обычно очень не хочется выходить из дома.

Зимние вечера короткие, телевизора Кольчугин дома не держал, справедливо считая, что ничего хорошего современное российское телевидение показать не сможет, а все новости он узнавал из Интернета, и потому Давид Вениаминович уже привык ложиться рано, словно наверстывал свое хроническое недосыпание в годы военной службы. В спецназе ГРУ даже солдатам полагается спать только четыре часа. А офицерам порой выпадает и еще меньше, и от этого усталость накапливается, хотя со временем короткий сон входит в привычку. И только на пенсии, когда организм расслабляется, хочется отоспаться. Но в этот раз уснуть сразу Давид Вениаминович не смог. Он уже отвык от резкой смены ситуаций и втянулся в размеренный неторопливый ритм жизни. Но визит бывшего сослуживца автоматически пробудил воспоминания, и они приходили в голову сами, без потуг с его стороны. И не просто приходили, а будоражили сознание переживаниями того, что уже ушло и в историю страны, и в личную историю каждого, тем не менее в памяти каждого было все еще живо и порой кололо болезненно, стоило только начать вспоминать. Спустя время многое казалось иным, многие моменты, ранее казавшиеся почти примерными, осмысливались критически и получали переоценку. Ненужное и пустое память отбросила без жалости, а то, над чем стоило задуматься, наоборот, заострилось и обрело новые очертания. Так всегда бывает, и Давид Вениаминович не был исключением.

Вместе с майором Габиани Кольчугин воевал в первую чеченскую войну, в самое трудное для Российской армии время. Тогда предательство, воровство и стремление жить только для себя часто в ущерб другим даже во время боевых действий – все это начало входить в повседневность и иногда даже считалось нормальным поведением. Конечно, не все принимали такой стиль жизни, но он навязывался обществу назойливо и нудно, без устали со всех сторон, всеми средствами пропаганды, которыми правительство располагало. Все делалось для того, чтобы разрушить в людях прежние идеалы. И трудно было противостоять этому. В спецназ ГРУ, правда, такие межчеловеческие отношения не вошли прочно, хотя и там иногда сталкивались с подобными проявлениями. И особенно это касалось времени, когда пришлось участвовать в боевых действиях и многие столкнулись с предательством бестолкового командования. Подразделения и части посылали непонятно с какой целью туда, куда посылать никого было нельзя без основательной поддержки. Иногда даже казалось, что посылали умышленно на гибель. Но потом уже стало понятно, что все бестолковые приказы стали следствием общего хаоса в стране, которой стали править дилетанты. Эти воспоминания ничего приятного не несли и только заставляли нервничать. И даже просто лежать без сна в кровати отставной подполковник не мог, и потому встал и начал шагами мерить свой небольшой дом, состоящий всего из двух комнат и кухни. Мебели в доме было мало: два дивана, в каждой из комнат, самодельный шкаф для одежды, оставшийся от прежних хозяев, два стола, самодельные тяжелые скамьи и табуретки. На кухне обычные для городской квартиры шкафы заменяли многочисленные полки, стоящие вдоль двух стен.

Давид Вениаминович дважды прошел по комнатам и кухне, углубленный в свои воспоминания, которые наслаивались одно на другое, волновали и даже злили его. Затем, успокоившись, пошел спать.

Утром, поднявшись еще в темноте, Давид Вениаминович вспомнил, что натаскал с вечера дров, чтобы не выходить в обычный утренний мороз на улицу. Тем не менее, согласившись с предложением генерала Кобылина, он брал на себя уже какие-то обязательства, и эти обязательства требовалось выполнять. Но чтобы быть способным к выполнению боевых задач, следовало соответствовать не только боевому духу, но и физические возможности свои довести до необходимого уровня. И Давид Вениаминович решил приводить себя в боевую форму, даже не зная еще, насколько это может ему понадобиться и понадобится ли вообще, и потому по пояс голый вышел на мороз, чтобы умыться снегом и обтереться. Он не ежился на морозе и не совал ладони под мышки, а сразу стал растирать снегом свой торс, при этом довольно фыркая. Впрочем, переусердствовать с закалкой тоже не хотелось. Организм любого человека, даже некогда очень закаленного, не любит резких переходов от одного режима к другому. Вернувшись в дом и докрасна обтеревшись жестким банным полотенцем, Кольчугин не стал растапливать печь, потому что намеревался отправиться вскоре в дорогу и не знал, когда он вернется. Наскоро позавтракав, Давид Вениаминович накормил Валдая и отнес в машину початый мешок с сухим кормом и миску для собаки. Закрыв дом на висячий замок, неторопливо выехал за ворота. До Москвы еще нужно было добраться к вечеру, и, согласно всем расчетам, именно к вечеру он и должен был успеть…

В ГРУ дежурный, как только Давид Вениаминович представился по телефону, сразу сообщил номер заказа пропуска.

Заходить пришлось почему-то через главный подъезд. То ли в вечернее время все отдельные управленческие подъезды стали закрывать, то ли какая-то пертурбация произошла после построения и заселения нового здания ГРУ, куда уехала добрая часть управлений. Но диверсионное осталось на старом месте. Путь Кольчугин хорошо помнил. По нему он ходил не один раз, потому сразу добрался до нужной двери в управление, но, не зная кода на цифровом замке, позвонил. Комната дежурного располагалась, как ей и полагается располагаться, рядом с дверью, и помощник дежурного почти сразу вышел к нему.

– К полковнику Мочилову, – доложил Кольчугин.

Помощник дежурного кивнул:

– Проходите, командующий ждет, требует немедленно. Дорогу к кабинету, как я понял, вы знаете.

– Не забыл еще.

Кольчугин двинулся по коридору твердым и уверенным шагом.

Полковник Мочилов встал и из-за стола вышел, чтобы поздороваться за руку с Кольчугиным. Но поздоровался так, словно они только вчера расстались. И сразу приступил к делу:

– Как я понимаю, Давид Вениаминович, ты почти в курсе дела. Самолет уже ждет. Я только что позвонил подполковнику Известьеву из ФСБ. Зовут его Виктор Николаевич. Полетишь с ним и с тремя нашими офицерами. Это твоя поддержка. Вопрос с охраной туристической базы решен. Наши парни будут работать под видом охранников, в костюмах охранников, но не нести обычные дежурства наравне с другими. Иными словами, они будут постоянно тебя прикрывать. На этих парней можешь положиться. На двоих из трех. Третий… Тебе все объяснят. Третий – твоя связь. Что еще не знаешь, Известьев введет тебя в самолете в курс дела. Он же тебе передаст путевку на туристическую базу. Будешь там располагаться. Грубо говоря, отдохнешь в Сочи. Хорошая командировка. Мне бы на твое место… Это я шучу так неумно. Все организационные вопросы решай с подполковником Известьевым. В случае осложнений звони мне напрямую. Меня не будет, звони дежурному. Меня найдут. Все. Вопросы есть?

– Есть, товарищ полковник. Один вопрос, но существенный. Я приехал на машине…

– Нет проблем. Оставь ключи дежурному, загоним в наш гараж. Я распоряжусь. Опечатаем. Никто до твоего возвращения не прикоснется.

– Машина не проблема. На стоянке ГРУ и так к машине никто не прикоснется. У меня в машине собака…

– А… Да… У тебя, кажется, водолаз?

– Ньюфаундленд. Чистых кровей.

– Понятно. Знаю, что какая-то разница есть, но это не важно. Думаю, с собакой проблем тоже не возникнет. В случае чего Известьев и на туристической базе договорится. Вы летите из Жуковского военным бортом. С посадкой тоже проблем не будет. Мне так кажется…

– Я готов, товарищ полковник. – Давид Вениаминович, хотя был не в военной форме, а в простом камуфлированном охотничьем костюме, щелкнул каблуками и принял стойку «смирно» – сказывались многолетняя привычка и выучка.

– На выходе тебя встретит капитан Молочаев. Сережа хороший парень, покладистый и бесконфликтный. Он возглавляет группу твоей поддержки. Сработаетесь. Удачи. – Мочилов протянул руку, показывая, что задерживать вылет самолета не намеревается…

На верхнюю поляну возвращались уже на автобусе. После напряженной утренней разведки полковник Мартинес не желал утруждать себя в дополнение ко всему еще и долгим подъемом, да и спутники его не рвались идти пешком.

До верхней поляны добрались за десять минут. Автобус не торопился взбираться в гору. Вышли на своей остановке, и на глаза полковнику сразу попался капитан Габиани, греющий на солнышке свою лысину. Глаза он прикрывал модными солнцезащитными очками. Капитан в одиночестве сидел на скамейке рядом с домиком, забросив ногу на ногу и растянув по спинке скамьи руки. Типичная поза отдыхающего, которого капитан усердно изображал. И не поспешил встать при появлении полковника, поскольку официально входил в его команду не в качестве ее члена, а именно в качестве контролера, от которого зависит многое, в том числе и будущее многих американских проектов в Грузии. Это капитана расслабляло, возвышало в собственных глазах, что явно не шло на пользу общему делу. А началось это с самого первого дня пребывания капитана в группе полковника. И продолжалось постоянно. И в этот раз при приближении Мартинеса Габиани лениво встал и приветственно поднял руку:

– Поскольку мы находимся по эту сторону границы, господин полковник, официально я вас приветствовать не буду, – сказал капитан тоном вальяжного человека.

Но, в принципе, он был, конечно, прав, и здесь, на туристической базе, явно не то место, где требовалось демонстрировать армейскую дисциплину.

– Меня ждете, капитан? – спросил полковник.

– Да. – Тенгиз посмотрел на часы и с трудом прокашлялся. – Мне пора отправлять донесение. Хочу получить от вас данные об утренней операции. Подробности с оценкой. Не самой операции, конечно, а действий ваших курсантов.

– Это была не операция. Это были подготовительные мероприятия. А тебе нужно кашель лечить. У тебя настоящий бронхит.

Вообще-то Тенгизу полагалось самому идти с группой и давать самостоятельную оценку действиям курсантов, но капитан, с одной стороны, ленился, с другой – ссылался на сильный кашель, который может выдать всю группу. Кроме того, он только поздно ночью пришел из туристического городка, как полковнику доложили, причем, мягко говоря, не совсем трезвый, и утром не пожелал встать. Это тоже раздражало Мартинеса, хотя подавать капитану готовые данные для него же самого и для его дела было даже более выгодно, чем таскать младшего Габиани с собой, не зная уровня его подготовки. Что после такого похода напишет он старшему Габиани, полковнику, который в основном и выступал вместе со своими сторонниками в пользу принятия для подготовки коммандос системы российского спецназа военной разведки, в котором полковник сам когда-то и служил. Именно по настоянию старшего Габиани к группе Мартинеса и прикрепили контролера.

– Операция или не операция… Тем не менее ваши спутники ходят даже по комнатам так, словно их заставили неделю перед этим на корточках сидеть. Кто-то со стороны может подумать, что вы их долго между ног пинали. Наверное, вы их сильно загрузили, полковник.

Тенгиз Габиани относился к северокавказским курсантам Мартинеса чуть свысока, не считая их нормальными бойцами, как, впрочем, все кадровые военные часто относятся к партизанам. Но эти партизаны были не из тех, что вышли из своего двора, закрыли дверь дома на замок, а калитку двора на задвижку и пошли воевать. Эти были, можно сказать, профессиональными партизанами, прошедшими подготовку в лагерях Афганистана, Пакистана и других мест, где их поддерживают, а потом уже попавшими в руки полковника Мартинеса. Они многое умели, хотя, конечно, не владели высокотехнологичными методами войны. Да и о физической их подготовке всерьез до Мартинеса никто не задумывался. Он задумался, и, как сам считал, хорошо их подготовил. Но у грузинского капитана, видимо, было собственное мнение, которое предстояло развеять.

– Да. Я давал максимальные нагрузки в непривычных для них действиях. В общепринятом понятии они парни выносливые и могут потягаться с любым спортсменом. Но непривычные нагрузки им даются тяжело. Жалко, что вы, капитан, не пошли с нами. Могу вас уверить, что и вы сейчас с трудом передвигали бы ноги. Хотя, в принципе, такие специфичные условия, как сегодня и вчера, не всегда возникают. Вчера мы, конечно, не с такой нагрузкой передвигались. А сегодняшняя нагрузка оказалась для курсантов слишком великой. Но это с непривычки. Завтра утром разомнутся и смогут снова выполнять то же самое. Но здесь не их вина, а моя, потому что во время подготовки я этому способу передвижения уделял слишком мало времени. Да у нас и условий не было. В районе нашей базы, как вам хорошо известно, много болот, но отсутствуют заснеженные горы. Вы тоже, думаю, с подобными нагрузками не встречались, и потому вам было бы еще сложнее, чем им, хотя бы имеющим начальные навыки. И ходили бы вы еще хуже, чем они, если бы вообще ходили, учитывая ваши вчерашние перегрузки.

Мартинес не удержался от укора. Но и капитан ответил ударом на удар, так легко задев больную струну полковника, словно хорошо знал о ней:

– Вы же, господин полковник, передвигаетесь без труда. Думаю, что я, как более молодой, чувствовал бы себя не хуже, нежели вы, несмотря на мой кашель. Но сейчас вопрос не в этом. Я хотел бы знать, господин полковник, какие такие жуткие нагрузки вы дали курсантам. Это не мое любопытство, но необходимые данные для отчета.

– Пойдемте, я помогу вам составить отчет, – предложил Мартинес, играя под простачка, почти добродушного и наивного в этой своей доброте. Это была одна из обычных и многочисленных масок, натягивать которые на лицо должен уметь каждый профессиональный разведчик. И Мартинес пользовался постоянно большим набором масок, каждая из которых предназначалась отдельному человеку и должна была бы именно на этого человека влиять именно в ту сторону, в которую полковнику хотелось бы повлиять. А на слова Габиани реагировать было нельзя, иначе он эту самую больную струну увидит и будет ее использовать. Впрочем, использовать эту струну тоже не в интересах капитана, потому что он, как и его отец, против теста Купера. А именно тест Купера показывает, что Мартинесу пора переходить на штабную работу. Или, в худшем случае, на работу инструктора, готовящего грузинских бойцов коммандос. А это не самое интересное для Мартинеса занятие. Вот он и скрывал под маской свое истинное намерение. Однако Габиани видел его насквозь.

– Извините, господин полковник, это моя одновременно субъективная и объективная работа, и она вам будет доступна уже только в том виде, в каком ее представят вам в генеральном штабе после вынесения решения. В любом противном случае работа будет названа необъективной, поскольку любой человек со стороны сможет заявить, что написана она под вашим влиянием. Значит, я свою задачу не выполню. А меня выбрали для настоящей роли именно благодаря моей объективности. Но, как я понял, сегодняшняя ваша нагрузка не определяется тестом Купера?

Габиани ловко перевел разговор на другую тему, которую Мартинес не мог не продолжить, поскольку вопрос был задан прямой.

– Я уже много раз говорил, что тест Купера определяет только индивидуальные функциональные возможности каждого отдельно взятого курсанта. И ничего более. Требовать от теста Купера другого – это примерно то же самое, что выпускать на бой профессиональных боксеров чемпиона мира по бегу, считая его способным хорошо показать себя и на ринге. Есть функциональная готовность, пусть и боксирует. Но внимание нужно уделять еще и специфике действий. Ведь каждое отдельное действие требует особой специфической подготовки, вне зависимости от теста доктора Купера. Снайпер в боевых условиях не должен подменять минометчика, особенно если он с минометом никогда не имел дела. Цель у них одна – уничтожение противника, но способы достижения цели разные, и навыки разные. Точно так же и здесь. Тест Купера рассчитан на три величины, где хорошо действуют легкие, сердце и кровеносная система. А именно их работа и определяет общий уровень функциональной способности человека к боевым действиям. Все остальное – отдельное обучение. Но у меня есть предложение: не будем разбираться с этим вопросом на улице. Я сам лично знаю нескольких людей, которые умеют читать слова по движению губ. Следить за нами, думается, некому, тем не менее лучше поберечься. Пойдемте в мою комнату.

Рассказ о разведывательной вылазке и ее результатах капитана Тенгиза Габиани впечатлил. Сам способ передвижения, при котором на снегу не остается почти никаких откровенно заметных и издали привлекающих внимание следов, капитану был, оказывается, знаком, хотя и не из собственной практики, а только по разговорам отца, который во времена своей службы в спецназе ГРУ учил этому способу передвижения в разведке солдат. Было это давно, и Мартинес нахмурился, поскольку сам способ не широко распространен даже в американских войсках и американские войска специального назначения только-только овладевают им. Откуда же его могут знать русские^[11]! И даже показалось, что Тенгиз Габиани слегка издевается над полковником, небрежно приводя в пример, словно в укор полковничьей гордости, русских спецназовцев. Эта мысль была неприятной, даже вызвала раздражение, и потому окончание своего рассказа полковник скомкал и обошелся несколькими краткими фразами, какие обычно используют военные в докладах.

– И что вы напишете в отчете? – спросил пол-ковник.

– Это, господин полковник, вы узнаете по возвращении, когда будет проходить «разбор полетов». Думаю, вам покажут все мои отчеты. Но я буду писать только то, что сам вижу и имею возможность оценить.

– Чтобы оценить, нужно было утром с нами идти, – снова укорил Мартинес.

– На первый раз мне достаточно того, чтобы посмотреть на ваших спутников. Завтра, возможно, я отправлюсь с вами, если вы снова пойдете.

– Завтра группа пойдет без меня. У меня будут дела здесь. Кроме того, я готовил группу для самостоятельных действий. Не могу же я, гражданин и военнослужащий Соединенных Штатов Америки, принимать участие в боевых действиях против России. Может быть, даже в террористических действиях. Мое командование не может это одобрить. Я приехал в Грузию не воевать против России, а готовить бойцов коммандос страны-союзницы, каковым Грузия для нас является. Стратегического союзника. И не ожидал, что встречу какое-то сопротивление. Вы понимаете, о чем я… Это и в вашу сторону укор…

Тенгиз кривовато ухмыльнулся. Он легко уловил горечь в словах полковника, даже легкую обиду, но и нотки наигранности тоже уловил. А наигранный укор принять не пожелал.

– Когда я иду на базар, чтобы купить яблоки, я вовсе не обязательно должен покупать яблоки, привезенные из США, пусть они даже дешевле, пусть они даже не продаются, а даются даром в качестве гуманитарной или другой помощи. Вполне допускаю, что яблоки моего соседа гораздо вкуснее. И право выбора я оставляю за собой, господин полковник.

Им трудно было объясняться на не родном для каждого языке – каждая фраза, тем более иносказательная, требовала времени на обдумывание ответа. Подумав, Мартинес ответил:

– Можете идти и отправлять свое донесение, капитан.

Тенгиз, кивнув, снова закашлялся и, продолжая кашлять, вышел.

А сам полковник вытащил свой ноутбук, проверил почту и нашел маленькое сообщение отвлеченного характера – несуществующая сестра жаловалась, что у нее снова был приступ и пришлось вызывать врача. Это значило, что полковника ждет сообщение, которое требуется принять. Мартинес вошел в файлообменник и скачал предназначенный для него файл. Внешне это была совсем бездарно исполняемая, хотя когда-то популярная детская песенка. Отключившись от Интернета, Мартинес вытащил из конверта музыкальный диск и запустил его одновременно с прослушиванием песни и со специальной программой.

Музыкальный диск был дешифратором. Программа, не требуя вмешательства человека, самостоятельно преобразовала звуковой формат в буквенный и передала короткий текст:

«Согласно нашим разведданным, профессор Скипидаров уже выехал на туристическую базу. Ждите его прибытия и выходите на контакт. Плановые активные действия санкционирую.

Александэр»

Это было слегка запоздавшее сообщение полковника Уоллеса, скрывающегося под псевдонимом Александэр. У полковника же Мартинеса, живущего с опережением графика ЦРУ, были уже на руках и фотографии, и видеозапись лыжных тренировок и прогулок профессора Валерия Львовича Скипидарова. Только последнее предложение из сообщения имело в данной ситуации относительный смысл. Относительный потому, что и без этого предложения Мартинес не собирался останавливаться в начатом деле, и все равно бы, даже если не последовало бы санкции на активные действия или действовать пришлось бы не по плану, он действовал бы на свой страх и риск и постарался бы выполнить поставленную задачу. А страх и риск в этой ситуации были высокими. Российские спецслужбы тоже всегда отличались активными действиями.

И вообще, шуточное ли дело – выкрасть с территории государства, неофициально являющегося потенциальным противником, но внешне, казалось бы, дружественной державы, специалиста в области военных разработок. Провал в такой операции грозил бы международным скандалом. Правда, Мартинес хорошо знал, что русские спецслужбы обычно присматривают за иностранцами, но не в состоянии присмотреть за теми, кто оказывается на их территории нелегально. И пусть он оформлял себе жительство на лыжно-турристической базе, как это здесь называется, по документам гражданина Мексики Валентино Мартинеса, государственного служащего, но официально такой служащий в Россию не въезжал, хотя к документам придраться невозможно, если не проверять их по всем консульским каналам. Но кто здесь-то, на туристической базе, будет проверять!

Группа же собиралась здесь же в течение четырех дней. Все прибывали по одному или по двое. Но до этого та же группа, вместе с полковником Мартинесом, нелегально дважды пересекла границу. Даже две границы, сначала грузино-абхазскую, потом абхазско-российскую. В первый раз, чтобы сделать в скале тайник, в котором можно было спрятать все необходимое, что может здесь понадобиться. Во второй раз, соблюдая повышенные меры осторожности, для того, чтобы заполнить тайник. С грузом переходить границу всегда сложнее. Особенно это касалось первого перехода, потому что второй сложности не представлял, абхазско-российская граница практически не охраняется, а если и охраняется, то большей частью на дорогах и в местах официального перехода. После второго визита все разошлись в разные стороны, не возвращаясь в Грузию и, как и было определено графиком, в течение четырех дней вернулись уже официально. Но бойцам группы не было необходимости использовать поддельные визы, поскольку все они были гражданами России, кроме капитана Тенгиза Габиани, переходившего границу оба раза вместе с группой.

Тот факт, что бойцы группы держались вместе, никого постороннего смутить не мог и подозрения не вызывал. Так происходит по всей России. Представители кавказских национальностей кучкуются и друг друга поддерживают. И мало общаются с коренным населением. Впрочем, и коренное население здесь, в районе Сочи, во многом состоит из тех же представителей кавказских национальностей, и группа к себе не привлекает лишнего внимания…

Зашифровав с помощью другого музыкального диска свое сообщение, полковник Мартинес сразу отправил его. И только после этого, уничтожив все следы своей работы, чтобы никто, добравшись до ноутбука, не сумел понять, чем Мартинес здесь занимается, полковник вставил карту памяти в картридер, чтобы посмотреть и оценить работу администратора туристической базы в качестве фотографа и видеооператора. С фотографиями Арсанак справился лучше. Видеосюжеты он снимал той же самой камерой, но навыков для такой съемки имел мало, и потому кадры часто получались расплывчатыми и малопонятными. Тем не менее даже фотоматериалов хватало, чтобы рассмотреть профессора Скипидарова.

К удивлению полковника Мартинеса, профессор Скипидаров оказался еще довольно молодым человеком, худощавым, но сложенным отнюдь не спортивно, о чем говорила сутулость. Но это могло быть следствием долгой работы за столом. Видимо, пристрастие к горным лыжам было только пристрастием и в какой-то степени мечтой, но не горячим желанием, со временем перерастающим в умение. Иначе Валерий Львович катался бы не на трассе для начинающих, а на более сложной трассе.

Внешний осмотр, и даже не вживую, а по фотографии, уже давал какое-то представление о человеке. И это корректировало заранее составленные планы. А планы изначально строились исходя из того, что профессор Скипидаров имеет определенную спортивную подготовку, и эту подготовку группа похитителей будет использовать при переходе границы. Трудно нести на себе человека через границу, хотя это тоже возможно. Но кто-то из штабных офицеров ЦРУ, познакомившись с информацией, что Валерий Львович четыре года подряд предпочитает проводить отпуск на горнолыжном курорте, решил, что профессор человек спортивный, и все планы в дальнейшем строились исходя из этого. Но теперь корректировать планы было уже, скорее всего, невозможно, и работать придется исходя из обстоятельств.

Размышляя над фотографиями, полковник Мартинес не сразу среагировал на легкий стук в дверь. И только после повторного стука развернул ноутбук так, чтобы вошедшему не виден было монитор, и пригласил:

– Войдите…

Вошел Бексолтан, и полковник убедился, что капитан Габиани был прав, когда высмеивал походку курсанта. Бексолтан в самом деле едва передвигал ноги, причем так, словно в штанах у него пряталась тяжелая гиря.

– Устал отдыхать? – спросил полковник. – Сделай разминку. После разминки легче будет ходить. Просто те же самые мышцы слегка разогрей, хотя бы поприседай, и все будет в порядке. Или в своей комнате по полу поползай. С сильным напряжением мышц. Это поможет…

– Мне сейчас позвонили, – мрачно сказал Бексолтан. –Сампозвонил, – ударение на слове «сам» говорило о том, что звонил Доку Умаров, чье имя по совместной договоренности вслух не произносилось, поскольку американская сторона тоже признавала Доку официально международным террористом. – У нас временные неприятности. Женщина, которая должна была организовать отправку всего груза сюда, внезапно умерла. Сердце, говорят, нервной нагрузки не выдержало. А это значит, что мы можем здесь завершить свою операцию. Без груза мы ни на что не способны.

– И что?

– Придется возвращаться, и самим все организовывать. Не люблю я таких сбоев. Они меня из колеи выбивают. И возвращаться не люблю без результата. Однако придется…

Глава пятая

Автобус с группой захвата прибыл с большим опозданием, когда следователи и опера уже успели досыта наговориться и с чудом оставшимся в живых омоновцем, и с пленниками. Но водитель был новый, по горным дорогам ездить на больших транспортных средствах не наученный, и потому он останавливался почти перед каждым поворотом. И потому времени хватило не только на предварительные разговоры, что называется по душам, но и на составление протоколов.

Самым откровенным и чуть ли не радостно-болтливым оказался тот, у которого застрелили жену. Всем показалось, что он очень рад освобождению от семейных уз. Рад больше, чем расстроен задержанием. Наверное, считал, что легко отделается, хотя по статье о содействии терроризму не бывает тех, кто легко отделывается. Но дагестанец об этом, возможно, не знал. Он в действительности мало походил на настоящего боевика и террориста, был словоохотливым, с рыхлым телом и, как показалось Бзоу Гозаровичу, человеком с нравом. Возможным было допустить, что он и его жена использовались только как прикрытие для перевалочной базы. Это обычный метод вербовки для будущих серьезных дел. Сначала привлекают на небольшое задание, можно сказать, на услугу, которую хорошо оплачивают. Потом просят оказать следующую услугу. Дальше – больше, а заканчивается все уже трагически. Не можешь, научим, не хочешь, заставим. Доку Умаров всегда пользовался подобными методами. А словоохотливый дагестанец, как подумалось подполковнику Ахубе, с радостью отдал бы свою жену в потенциальные смертницы. И даже подсказал бы, как лучше ее уговорить.

Но автобус пришел. Для группы захвата работа досталась совсем простая: разделить пленников, чтобы они не могли совместно обсудить свое положение и выработать единую линию поведения, рассадить их в разных местах в автобусе и хорошенько присматривать.

– В случае чего, – стал наставлять подполковник Ахуба, – никто не обидится, если особо болтливые без зубов или без языка до камеры доберутся. Не церемоньтесь с ними. Они бы с вами церемониться не стали.

Сам Бзоу Гозарович, когда ему позвонили, направился в свой управленческий микроавтобус. В правом внутреннем кармане подала «голос» трубка. Сотовый телефон находился в чехле на поясе. Спутниковая подальше от посторонних глаз – во внутреннем кармане куртки. Памятуя о громкой связи этой трубки, Бзоу Гозарович, чтобы спокойно поговорить, решил отойти подальше в сторону.

Звонил Константине. Обычно звонки бывают односторонними. Ахуба строго инструктировал по этому вопросу. Звонки ему только тогда, когда есть данные, требующие быстрых реакций.

– Да, Константине, я тебя слушаю, – отозвался подполковник, оглядываясь.

На него смотрел только один спасшийся омоновец, но смотрел так, словно ждал милости от человека, нацепившего на него наручники. Остальным дела не было до того, что Бзоу Гозаровичу кто-то позвонил. Последние офицеры следственной бригады СГБ уже усаживались в микроавтобус. Начала посадку и следственная бригада прокуратуры. Большой автобус с группой захвата тоже готовился к выезду. В открытые задние двери по одному, в окружении двух бойцов, заводили пленников и рассаживали так, чтобы все оказались под контролем.

– Бзоу Гозарович. Даур с Зауром записали через свою аппаратуру разговор курьера с хозяином дома. Курьер заплатил водителю за то, что тот повез две коробки с детонаторами в горное село. Мы уже не успеем догнать и отследить, куда отвозят.

– В какое село? – спросил Ахуба. – Само село они называли?

Константине назвал село. Подполковник чуть не подпрыгнул.

– Все. Я понял. Извини, некогда. Я сейчас здесь и нахожусь. Нужно подготовиться к встрече. Продолжайте работать по плану.

Убрав трубку, Бзоу Гозарович сделал знак старшему в следственной группе прокуратуры, потом нашел глазами командира группы захвата майора Саманджия и знаком подозвал к себе. Объяснять начал, когда подошли оба, хотя руководитель следственной бригады прокуратуры намеренно не спешил, показывая свою независимость.

– Мне сейчас позвонили и сообщили, что сюда направилась машина с детонаторами. Если мы сейчас захватим водителя машины, мы никогда не узнаем адреса других подобных «схронов». А по нашим данным их, по крайней мере, еще пять. Может быть, даже больше. Водитель, который коробку привезет, находится под наблюдением. Необходимо, чтобы хозяин дома, тот, болтливый, «перевалочная база», принял детонаторы и быстро отправил водителя. Потому требуется убрать от двора весь транспорт. Бойцов группы захвата предлагаю переодеть в одежду пленных бандитов, вооружить их оружием и никак не показывать, что здесь произошло. Джарназ Баратович, готовь своих людей и гони сюда «перевалочную базу». Я его сам сориентирую. И еще… Поставь трех человек, пусть ворота навесят. Мы их аккуратно выбили. Можно легко восстановить.

Майор Саманджия козырнул, поспешил к автобусу и сразу же послал к подполковнику под охраной молодого высокого бойца хозяина дома. И еще три человека стали восстанавливать ворота, что, впрочем, оказалось делом более сложным, чем изначально показалось подполковнику СГБ.

– Наручники ему сними, – потребовал Ахуба.

Боец беспрекословно выполнил приказ.

– Бзоу Гозарович, какова наша задача? – Полковник из прокуратуры, кажется, понял, что он не подходит к оперативному командованию, и вроде бы согласился с тем, что командует Ахуба. И даже вежливо поинтересовался своей задачей.

– Как и нашей бригады, товарищ полковник, – не спугнуть. Здесь останутся только бойцы группы захвата и этот… – Он кивнул в сторону «перевалочной базы». – Мы с вами отбудем на другой конец села, чтобы нас не заметил водитель.

– Тогда мы сразу поехали, – решил полковник.

– Конечно. И подальше, чтобы случайно никого не встретить. Через все село на другой конец. Мы сейчас туда же отправимся. Там, кажется, тупик и только выход на тропу. Машине не проехать. По крайней мере, по карте так. – Ахуба резко повернулся к пленнику, потирающему волосатые запястья. Наручники оставили на руках заметный след.

– Не нравится в наручниках ходить? – спросил Бзоу Гозарович, угрюмо глядя в глаза мужчине и пытаясь оценить, можно ли с тем договориться.

– А кому же понравится…

– За тобой выбор: часто их носить или редко…

– Что я должен сделать? – Задержанный уже понял, что ситуация меняется и он имеет возможность заработать себе снисхождение, и потому его голос звучал почти угодливо и с большой долей надежды.

Объяснение не заняло много времени. Кажется, хозяин дома все понял правильно. Бойцы группы захвата уже заставили раздеться своих пленников. Подполковник Ахуба хотел уже было сесть в микроавтобус, чтобы уехать со своей следственной бригадой, когда вдруг у него возникла идея. Дав указание коллегам, которые сразу уехали, он остался, решив сам изобразить одного из бандитов. Побриться после ночной засады Бзоу Гозарович не успел. Так что выглядел соответственно выбранной роли.

Ждать пришлось около сорока минут. Видимо, водитель легковой машины хорошо знал, что везет по разбитой дороге, и старался избежать чрезмерной тряски, если ее вообще можно избежать на дорогах Абхазии, которые давно уже никто не ремонтировал, особенно в отдаленных районах. И даже то, что сами детонаторы находились в заводской, очевидно, амортизирующей транспортировочной упаковке, дела не меняло. Водитель предпочитал езду осторожную, тем более что он в этот день уже находился много часов за рулем и значительно утратил внимательность, так что у Ахубы была возможность подготовиться к встрече машины и кое-что пред– принять.

Подполковник Ахуба отошел в сторону, почти на другой конец двора, и набрал номер Константине.

Тот ответил сразу:

– Сидим, командир, ждем… Глаза уже закрываются. В доме тоже тишина. Курьер, я думаю, после ночного перехода границы решил отдохнуть и завалился спать.

– Константине, спроси близнецов, могут ли они узнать номер трубки водителя.

– Я понял, командир. Сейчас позвоню им, потом дам вам знать.

– Я жду.

Одно ожидание другому не мешает, тем более что одно с другим совмещено только по времени, но не по действию. Константине позвонил уже через две минуты.

– Командир, техника Даура и Заура не позволяет им определить номер. Но в доме стоит аппарат с голосовым АОНом. Если трубку сразу не снимут и дадут аппарату сообщить номер, они могут услышать. Но это даст нам мало. Мы все равно не сможем прослушать эту трубку. Даур говорит, что для прослушивания следует обратиться к американцам. Они поставили в Грузии вдоль границы с нами и с Россией радиопеленгаторные станции и прослушивают сотовую связь во всем регионе. Только я сомневаюсь, что американцы согласятся нам помочь.

– Потому мы и пользуемся только спутниковыми трубками, – показал подполковник, что хорошо знает эту американскую устаревшую систему прослушивания. Еще во времена Советского Союза такие станции были поставлены по всем границам СССР, и войска радиотехнического осназа входили в системы КГБ СССР и военной разведки. Американцы сейчас имеют, конечно, и более современные системы прослушивания и контроля за эфиром, но в Грузию новые свои дорогие разработки поставлять, конечно же, не собираются. И дорого, и опасно, потому что сама судьба Грузии не совсем ясна американским политтехнологам и есть возможность, хотя и неустойчивая, со сменой политического режима на неугодный Америке потерять свое влияние.

– Даур говорит, что, даже если трубкой будут пользоваться в комнате, которая прослушивается дистанционным микрофоном, слышно будет только одну сторону. Ту, что в комнате.

– Спасибо и за то. Пусть слушает. Возможно, водитель будет скоро звонить.

Осталось совершить еще один звонок, но целесообразность этого звонка могла бы определиться лишь после визита водителя и выяснения его телефонного номера. И вообще этот звонок был для самого Бзоу Гозаровича важным и не самым приятным шагом, который все же следовало сделать.

С этим внешне не очень опрятным, всегда сильно воняющим чесноком старикашкой, часто гуляющим по набережной Махаджиров^[12], опираясь на тросточку с замысловатой резной рукояткой из слоновой кости, как тогда показалось, Бзоу Гозарович познакомился случайно. Подполковник Ахуба видел его несколько раз и обратил внимание на старикашку главным образом из-за несоответствия его внешнего вида и тросточки. Сам человек был одет очень просто и бедно. Всегда в светлой рубашке, в заношенной чуть не до дыр и с многочисленными неотстиранными пятнами, и в таких же потертых и не совсем чистых светлых брюках. Иногда на голове человека была среднеазиатская тюбетейка, которая в Абхазии казалась предметом посторонним. И уж совсем посторонним предметом для этого бедно одетого человека была трость с рукояткой из слоновой кости, вырезанной так искусно, что ей, казалось, место только в музее.

У Бзоу Гозаровича в жизни было две страсти – футбол и нарды. Но, если в футбол он играл только в юности, а потом превратился лишь в болельщика, то нарды как любил с детства, так и оставался любителем этой игры в продолжение всей жизни. Любители нард обычно собираются прохладными вечерами на скамейках набережной Махаджиров, и Бзоу Гозарович частенько, когда выпадало свободное время, проводил его там. Рядом с играющими часто останавливался этот старик, дышал чесноком и, когда кто-то удачно бросал кости, в знак одобрения постукивал тростью по тротуарной плитке, заменившей на набережной асфальт. Иногда и сам присаживался, чтобы принять участие в игре. Рассмотреть в руке рукоятку трости было сложно. Но Ахуба несколько раз видел ее как раз в такие моменты, когда этот человек сам играл и тросточку свою, сидя на скамейке, зажимал коленями. Но играть друг против друга Бзоу Гозаровичу и любителю чеснока не приходилось. Но однажды так получилось, что после игры они двинулись по домам в одно и то же время и в одном направлении. И почти невольно посмотрели друг на друга, взглядами выражая приветствие, но не здороваясь вслух, поскольку раньше они вообще ни разу друг с другом не разговаривали. Но в этот раз человек с тросточкой шагнул в сторону Ахубы, и Бзоу Гозаровичу было просто неудобно отвернуться.

– Вы, Бзоу Гозарович, сегодня рано домой отправились, – сказал вдруг старик.

– Я не домой. На работу нужно заглянуть, – будто оправдываясь, проговорил Ахуба, не сразу сообразив, что человек назвал его по имени-отчеству, то есть уже знал, с кем имеет дело.

– На службу… Это дело святое… – сказал старик.

Уж теперь-то, после того как прозвучало слово «служба», Бзоу Гозарович сразу сообразил, что этот человек знает о нем гораздо больше, чем могли бы сказать любители поиграть на набережной в нарды. Работу службой обычно называют люди военные.

– Дело святое, – мрачновато согласился подполковник.

– А я хотел вас в гости пригласить. Чаем угостить, поговорить кое о чем.

– О чем? – спросил Бзоу Гозарович и внимательно посмотрел в глаза пожилому мужчине. И только тут вдруг заметил, что эти глаза, слегка мутные от возраста, принадлежат очень умному человеку.

– Есть у меня разговор интересный. И для вас интересный, и для меня тоже, как мне кажется. И касается напрямую вашей службы и вашего будущего.

В глаза этому человеку смотреть не следовало, понял подполковник Ахуба, но было уже поздно, и он, сам не понимая, как и почему, вдруг согласился.

– В принципе, у меня дела на службе не срочные. Они могут и подождать.

– Вот и хорошо, товарищ подполковник. Меня зовут Мизан Сетович. Фамилия моя Барателия. Генерал Барателия. В отставке – генерал. Уже много лет в отставке. Почти тридцать. И погоны за эти годы ни разу не надевал.

Так состоялось знакомство подполковника службы государственной безопасности Абхазии с отставным генералом военной разведки Советского Союза, но все еще резидентом ГРУ в Абхазии Мизаном Сетовичем Барателия.

Резидент ГРУ работал в Сухуми пусть и не на легальном положении, но, по крайней мере, не был нелегалом. И не имел оснований сильно скрывать свой род деятельности от абхазских спецслужб. Но вообще-то, просто отставной генерал – таковым значился. В досье, которое Ахуба потом уже посмотрел, было написано, что отставной генерал проходил службу в Генеральном штабе ВС СССР. Это настолько же растекаемое понятие, как просто сказать, что служил он в Советской армии. И ничего не говорилось в досье о его настоящем статусе. А статус, оказывается, был. Генерал продолжал служить, поскольку серьезные разведчики, как говорит пословица, даже на пенсии остаются разведчиками, если вообще уходят на пенсию, потому что они могут и в статусе пенсионеров продолжать разведывательную работу. Но теперь стало ясно, что генерал имел желание наладить сотрудничество между заинтересованным управлением ГРУ и подполковником СГБ. То есть хотел произвести банальную вербовку. При этом подробно описал выгоды, которые получит Ахуба от такого сотрудничества. И не только он сам, но и его управление, то есть не только личное благополучие вышло бы на новый этап, но и служебная карьера имела бы возможность к существенному развитию, поскольку технические возможности управления космической разведки ГРУ начали бы работать на Бзоу Гозаровича. Взамен требовалась только информация оперативного характера. Естественно, не вся информация управления, а только доступная подполковнику Ахубе. Генерал не просил невыполнимого.

Государственной изменой, учитывая отношения, складывающиеся между Россией и Абхазией, согласие на вербовку назвать было бы невозможно. Кроме того, Ахуба, как и большинство абхазов, имел одновременно и российское гражданство вместе с собственно абхазским. А как можно обвинить гражданина России в государственной измене, когда он работает на разведку России? Это невозможно. Да и не было в службе подполковника таких страшных секретов, что могли бы составлять государственную тайну. Опять же, государственная тайна может быть таковой в отношении Грузии, но при этом не быть в отношении России. Тем не менее само понятие«вербовка»резало слух.

Но и отказаться от такого сотрудничества было почему-то очень сложно. Взгляд отставного генерала мешал даже тогда, когда подполковник смотрел в стену или же себе под ноги. Но Барателия не торопил. Он сам предложил подумать и обратиться, когда «плод созреет».

И вот, кажется, плод начал созревать…

Давид Вениаминович Кольчугин не успел сделать и трех шагов от проходной, как откуда-то, словно из-под земли, вырос крепкий человек среднего роста и в гражданской одежде. Даже, скорее, эту одежду можно было бы назвать спортивной, а не гражданской.

– Подполковник Кольчугин? Я не ошибся?

– Я. Так точно.

– Капитан Молочаев. Вас командующий предупредил?

– Предупредил. Сережей тебя зовут?

– Так точно. Пойдемте, товарищ подполковник, к нашей машине. Мы уже ждем вас в готовности. Можем выезжать в Жуковский.

– Я еще не готов. Мне следует моего спутника из машины забрать, потом ключи от самой машины отнести на проходную. Дежурный за ними помощника пришлет.

– Командующий про спутника ничего не говорил.

– Мы с ним этот вопрос согласовали. Я не могу его здесь оставить. Не с кем.

– Ребенок?

– Почти сынок. Младшой…

Капитан пожал плечами и двинулся за Кольчугиным. Если командующий в курсе, значит, что-то изменилось после того, как капитан получал инструктаж. Дело обычное. Впрочем, когда сам спутник покинул машину и остановился рядом с хозяином, Молочаев, скорее, растерялся, чем смутился. Но быстро пришел в себя.

– Порода вроде бы не служебная…

– У этой породы служба особая. Спасать на воде. Мы же вроде бы в Сочи направляемся?

– В Сочи.

– Значит, будет где поплавать. Море большое.

– Только нам не к морю, нам в горы.

– Выберем время и до моря доберемся. Нас купальный сезон не волнует. С нашей шерстью можно даже в проруби купаться.

Молочаев только головой покачал, но на собаку смотрел добро, если не с восхищением. Видно, что человек собак любит, решил Давид Вениаминович. А это для подполковника уже было своеобразной положительной характеристикой человека

– Свою собаку имеешь, капитан? – спросил Кольчугин.

– У меня овчарка. Простенькая, даже без родословной. Мы по выставкам не ходим.

– Мы тоже не ходим, – ответил Кольчугин. – Мы просто живем друг с другом рядом, и оба этим счастливы. Хотя и родословная у нас почти королевская. Все предки чемпионы разных стран и народов.

Так они перешли на соседнюю стоянку, где стоял микроавтобус «Газель» с открытой боковой дверцей. За рулем сидел солдат, а в салоне уже ждали два человека в такой же спортивной одежде, как и капитан Молочаев. При приближении Кольчугина оба вышли, чтобы познакомиться с новым командиром группы.

– Старший лейтенант Старобубнов, – представился гигант со спокойным взглядом.

Пожимая руку старшему лейтенанту, подполковник Кольчугин невольно сравнил его со своим Валдаем. Два великана в группе, это уже хорошо.

– Зовут как? – поинтересовался Давид Вениаминович, чтобы сразу наладить более тесный контакт с бойцами.

– Только не спрашивайте, откуда такое редкое имя. Мне самому оно нравится. А зовут меня Серафимом. Серафим Иванович.

– Серафим, значит, пламенный. Хорошее имя, – согласился Кольчугин. – А все же, почему так назвали? Или секрет?

– Вообще-то не секрет. У меня родители уже в возрасте были, а детей не имели. Мама моя молилась, чтобы Господь даровал ей ребенка. А потом ей приснился преподобный Серафим Саровский и сказал, что через год она родит сына. Тогда еще второго обретения мощей преподобного не было, и поклониться ему было негде. Мощи, кажется, в Питере в музее атеизма хранились. Их только через три года после моего рождения в Дивеево перенесли. Но я родился. И назвали меня родители в честь святого русского.

– Хорошее имя, – еще раз сказал Кольчугин и повернулся к последнему члену группы.

– Старший лейтенант Сичкарь, – представился второй, невысокий, худощавый, в очках, далеко не спортивного вида, а о боевом виде уже и говорить не приходилось. Тем не менее руку пожать Кольчугину он постарался изо всей силы, что, впрочем, подполковника не впечатлило.

– Это наш прикомандированный компьютерщик, объяснил капитан Молочаев. – Командование думает, что нам очень потребуется его помощь.

Молочаев просто объяснил ситуацию, предвидя вопрос подполковника Кольчугина о явно не боевой внешности Сичкаря. В серьезный боевой марш по горам Давид Вениаминович не взял бы с собой такого офицера. Может быть, у человека есть, конечно, характер и терпеть он умеет. Но помимо характера в марше требуется еще и физическая подготовка. А ее у старшего лейтенанта, судя по всему, как раз и не было. А в руках у него был странный металлический цилиндр с двумя ручками с торцов.

– А это что за техника?

– По рекомендации старшего лейтенанта Старобубнова, товарищ подполковник, начал заниматься.

– Это, товарищ подполковник, тренажер «Бизон» для развития силы кисти и пальцев, – объяснил сам Старобубнов. – Полезная штука. Я начал заниматься, когда после ранения восстанавливал пальцы. Восстановил быстро. А потом ощутил, какой силой рука налилась. И Валентину Михайловичу порекомендовал.

– Тренировка никогда не бывает лишней, – вяло согласился Кольчугин, понимая, что силой рукопожатия все проблемы физической подготовки не решить. – А теперь попрошу познакомиться с Валдаем. Существо он спокойное, но не любит громких голосов и жестикуляции. Значит, рекомендую от этого воздержаться. Ну что, едем? Самолет ждет.

– Едем, товарищ подполковник, – за всех ответил капитан Молочаев.

Только при посадке в военно-транспортный самолет Давид Вениаминович наконец познакомился с подполковником ФСБ Известьевым, на которого ссылались и генерал Кобылин, и полковник Мочилов, как на человека, играющего не последнюю роль в предстоящей операции, но с которым лично пока познакомиться не довелось. Известьев появился уже тогда, когда командир экипажа начал нервничать и что-то ворчать себе под нос, прогуливаясь, заложив руки за спину, перед распахнутыми задними створками грузового люка самолета. Эти створки были распахнуты сразу, когда еще приехал Кольчугин. Более того, был выставлен не пассажирский, а широкий грузовой трап, и потому у Давида Вениаминовича изначально появилась мысль о том, что они ждут какой-то груз, который попутно отправляют в Сочи. Вернее, что они пристроились лететь попутно вместе с перевозкой груза. Не груз в довесок, а они в довесок к грузу. Оказалось, не так, как думали. Груз был – автомобиль «Тойота Ленд Крузер», на котором приехали два человека. Большой внедорожник без сомнений занял место в грузовом отсеке самолета. Бортмеханик занялся блокировкой колес, а к офицерам ГРУ сразу из-за руля направился, широко улыбаясь, человек в гражданском.

Тотчас за погрузкой автомобиля в корпус подтянулся прочный грузовой трап, створки люка плавно закрылись, и почти сразу же начался запуск двигателей. Видимо, бортмеханику времени на устройство груза отводилось по минимуму. Пилоты торопились, и это было заметно. А при запуске двигателей шум в несколько раз превышает шум полетный, потому водителю внедорожника пришлось кричать, хотя слова его все равно было плохо слышно. Военно-транспортный самолет не имеет обшивки пассажирского, и со звукоизоляцией там существуют проблемы, которые решать никто не собирается. И все же Кольчугин сумел скорее понять, чем услышать, когда вновь прибывший протянул ему руку:

– Подполковник Известьев. Виктором Николаевичем меня зовут. С вашими спутниками мы уже успели познакомиться днем. А вас мне охарактеризовал генерал Кобылин. Вы с ним, кажется, плотно работали. Теперь и я рад возможности посотрудничать.

Кольчугин кивнул в ответ, бросил взгляд в сторону иллюминатора и сказал:

– Поговорим, когда взлетим. Потише будет. Устраивайтесь пока.

Известьев устроился. В основном в самолете были приставные сиденья, расположенные вдоль бортов. Это, понятно, места для десантников, которые из таких самолетов как раз и производят десантирование через тот же грузовой люк. Но впереди, рядом с кабиной пилотов, как обычно, стояли два ряда обычных самолетных кресел справа и слева. Давид Вениаминович слышал, что эти кресла конструкцией самолета не предусмотрены, и ставит их механик на свой родной борт, добывая всеми правдами и неправдами со списанных гражданских самолетов, зная, что транспортный рейс часто совмещается с рейсом пассажирским, которым, случается, летают и персоны, привыкшие к удобствам. Но это сути не меняло. В этом рейсе места хватило всем. Устроились и даже ремни пристегнули. И скоро взлетели. Почти сразу после взлета механик борта, завершив операцию по укреплению тяжелой машины, за неимением микрофона просто громко прокричал голосом отъявленного футбольного болельщика:

– Попрошу всех выключить сотовые телефоны. Они сбивают работу приборов самолета.

Требование обычное и вполне законное, и оно было сразу выполнено.

И только после этого, минут через десять, когда самолет, кажется, уже завершил основной набор высоты, лег на какое-то время на крыло, выбирая курс, а потом уже этим курсом и полетел, подполковник Известьев отстегнул свой ремень и кивнул подполковнику Кольчугину:

– Давид Вениаминович, маленький психологический момент… Пусть нас здесь никто посторонний и не услышит, но кричать о делах секретных я все равно не привык. И потому предлагаю перейти в машину. Там мой помощник так и сидит, майор Солнцев. Он нам не помешает. Машина с хорошей звукоизоляцией. Можно будет говорить нормально и не рвать себе горло.

Давид Вениаминович встал первым, этим соглашаясь на временное переселение. Встал и Валдай, вопросительно глядя на хозяина. Пес не желал оставаться среди чужих людей без него и явно намеревался проследовать туда, куда двинется хозяин. Известьев с одобрением и легким удивлением посмотрел на собаку. Такую крупную собаку в самом деле встретишь не каждый день. Но в машину собаку не пустили, и Валдай с природной своей интеллигентностью и ненавязчивостью характера даже не гавкнул, требуя к себе внимания, и не посчитал, что про него забыли. Известьев сел за руль, Кольчугин на правое переднее сиденье, а на заднем продолжал сидеть майор Солнцев, державший на коленях раскрытый ноутбук.

– Владимир Игоревич, – строго сказал Известьев, – нас попросили выключить средства связи. Твой компьютер не помешает пилотам?

– Я Интернет отключил, Виктор Николаевич. Работаю с внутренними материалами.

– Это экипажу не помешает?

– Нет. В хороших гражданских самолетах ноутбуки даже пассажирам раздают. Чтобы за игрушками время проводили.

– Так ты тоже играешь?

– Хуже. Я проверяю временные графики нашей операции. Нет ли где накладки. В Интернет я выходить не буду. Все в порядке.

– Хорошо. Мы тут побеседуем и тебе не помешаем. Если я что-то забуду, спрошу тебя.

Кольчугин понял, что спутник Известьева в курсе всех дел и подполковник ничего не собирается скрывать от майора, а может быть, с какой-то целью намеренно проводит собеседование в его присутствии. Наученный в советские времена не доверять КГБ, Давид Вениаминович справедливо считал ФСБ наследницей КГБ, хотя и не такой сильной, как предшественник, но все же методы работы остались прежними, и потому следует быть осторожным, не задавать ненужных вопросов и не давать никаких обещаний. Ноутбук на коленях вполне может записать состоявшийся разговор.

– Начнем с главного действующего лица, – сказал Виктор Николаевич. – Какие задачи он ставит перед собой?

– Начнем, если не возражаете, с другого. Чтобы мне включиться в операцию, понимая процессы. Кто у нас главное действующее лицо? Бывший майор спецназа ГРУ, а ныне полковник грузинской армии? – вопрос Кольчугина был вполне закономерным. – Для меня все началось именно с него и с просьбы, которую высказал полковник Габиани.

– Об этом человеке – чуть позже. Сейчас нас интересует всего-то навсего полковник ЦРУ. Полковник грузинской армии, по большому счету – только с боку припека. Он не может оказать какое-то влияние на операцию. И даже его сын не может, хотя он и участвует в той же операции в качестве контролирующего лица со стороны грузинского генштаба. Кстати, полковник Габиани звонил из вашего дома в район Поти и разговаривал с каким-то Тенгизом. Вы в курсе дела, насколько мне сообщили.

– Да, я в курсе.

– Это не сын полковника, как мы смогли выяснить. Тоже капитан, но не Габиани. А с капитаном Габиани мы, возможно, скоро встретимся.

– Боюсь, я не смогу его узнать. Да и он меня, скорее всего, тоже. Времени много прошло, и подросток превратился в мужчину. К тому же, как отец жаловался, в лысого. Кстати, на случай, если он все же узнает меня… Как я должен вести себя? Я там буду находиться под своим именем?

– Да, Давид Вениаминович, под своим именем, и даже, больше того, мне хотелось бы, чтобы Тенгиз Габиани узнал вас. Это предусмотрено нашим оперативным планом. Если это не произойдет само собой, значит, капитану необходимо будет помочь. Естественно, как можно менее назойливо.

– Цель такого контакта?

– Причина для посещения верхнего туристического городка, где расположился со своей террористической группой полковник Валентино Мартинес. Визуальный контроль осуществляется с довольно отдаленного участка. И требуется контроль более контактный. Кстати, по нашим данным, Тенгиз Габиани имеет склонность к употреблению спиртного. По крайней мере, за последнюю неполную неделю он один раз хорошенько напился и каждый день позволяет себе посещать бар и что-то обязательно выпивает. Это можно использовать. У вас лично какое отношение к спиртному?

– Строго и категорично – отрицательное, – Кольчугин даже расстроился слегка, что сын его друга, а друзей никогда не хочется называть бывшими, имеет такую склонность. – Если приходится, потребляю в ограниченных количествах.

– В ограниченных количествах принимать, видимо, придется, чтобы иметь повод чаще общаться с капитаном Тенгизом Габиани.

– В ограниченных количествах у меня получится. В разумных пределах, слышал я, даже серная кислота может оказаться лекарством.

– Этот вопрос решили. Теперь перейдем к главному, с которого я и намеревался начать.

– Полковник Мартинес…

– Да… Именно, полковник Мартинес нас и интересует. Так вот, с помощью ведомства, в котором служит генерал Кобылин, мы пытаемся присматривать за теми, кто готовит грузинских военных, поскольку готовят их не просто так, и не для противостояния члену НАТО – Турции, к которой у Грузии есть исторические претензии, а только и целенаправленно против России и тех, кого Россия поддерживает. Я имею в виду, естественно, Абхазию и Южную Осетию. Подготовка американскими инструкторами налаживается все более широкая. В принципе, так в основном работают профессиональные инструкторы американской армии или американского спецназа не только в Грузии, и удивляться здесь нечему. У нас же, в случае, с которым мы столкнулись, ситуация, отличная от других. Напомню, что должность инструктора в американской армии – сержантская. А тут… Полковник Мартинес – человек в разведывательных кругах, кстати, известный, хотя сам об этом, скорее всего, не знает, но он уже несколько раз засветился в различных операциях, в том числе и неприглядных. И Служба внешней разведки не могла не заинтересоваться вопросом, с какой целью полковник ЦРУ превратился вдруг в простого инструктора. Даже в виде наказания полковников не сажают на сержантские должности. Можно было бы предположить, что Мартинес прибыл, чтобы руководить другими инструкторами, внедряя американскую военную методологию, что он, в общем-то, частично и делал. Но такая постановка вопроса была бы правомерна лишь в том случае, если бы в Грузию прибыл войсковой полковник, а не полковник ЦРУ. Единственным вариантом этой командировки просматривался тот, при котором должность инструктора для Мартинеса была лишь прикрывающим элементом. То есть вся его работа в качестве инструктора служила маскировкой для выполнения какого-то иного задания, основного. Что это за основное задание, ни мы, ни Служба внешней разведки знать, естественно, не могли и до сих пор не можем, но даже смешно было бы предположить, что Мартинес собирает какие-то данные о состоянии грузинской армии. Такие данные грузинский генштаб передал бы американцам по первому невнятному требованию, даже со своими разъяснениями и комментариями, и без всяких красивых агентурных выкрутасов. Ситуация чуть-чуть прояснилась, когда Мартинес стал собирать группу выходцев из Северо-Кавказского региона. Мы уже тогда предположили, что полковник ЦРУ планирует какую-то операцию на территории России. Официально для грузинской стороны операция выглядит как демонстрация американской системы подготовки бойцов спецназа, называемого в Грузии коммандос. Естественно, демонстрация навыков наиболее эффективна в боевых условиях. Группа, сформированная из настоящих грузинских коммандос в данном случае не подходит. Грузия не решится пока засылать такую группу в Россию. Она до настоящего времени решается только на разведывательные действия. Боевую операцию, естественно, безопаснее было бы проводить в Абхазии или в Южной Осетии, но полковник Мартинес предпочел Россию. Иначе для чего ему пришлось бы обращаться по вопросу формирования группы не к кому-то, а к самому Доку Умарову. Тут мы вышли на коллег из Службы безопасности Абхазии и совместными усилиями отследили цепочку, идущую от грузинских спецслужб к Доку Умарову, и дальше в Абхазию и Россию. С помощью абхазских коллег удалось пресечь поставку оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ. Но этим вопрос не разрешился. У нас по-прежнему осталось подозрение, что откровенно террористической направленности группа полковника Мартинеса опять же является только прикрытием какой-то другой, более важной задачи. Нет смысла полковнику ЦРУ так рисковать ради демонстрации преимуществ американской системы подготовки спецназа. А мы до сих пор не знаем объект его внимания. Таким образом, Давид Вениаминович, ваша первостепенная задача…

– «Объект его внимания»… – словами Известьева ответил Кольчугин.

– Так точно. У нас есть определенные подозрения, что полковника Мартинеса интересует человек, который приезжает туда, на туристическую базу, отдыхать. Некий профессор-генетик Валерий Львович Скипидаров. Но уверенности в этом нет. Скипидаров приезжает с охраной из ФСО^[13]. Он – человек государственный. – Известьев вытащил из кармана и показал Кольчугину фотографию Скипидарова. – Стоит к профессору присмотреться. Однако гарантии в этом вопросе нет, и потому нам и вам предстоит вести настоящий поиск. Благо, у нас есть для этого все необходимое. – Известьев большим пальцем показал себе за спину, где багажник машины был забит какими-то ящиками и коробками выше уровня задних сидений, да и одно заднее сиденье было занято коробками. – Средства электронного контроля. А майор Солнцев у нас – сам средство такого контроля. У вас, кажется, тоже есть в команде компьютерщик. Поможет. Ну а другую задачу генерал Кобылин вам объяснял. Она менее важная по сути, но более сложная в исполнении. Нужно как-то показать грузинскому генеральному штабу, что американская система подготовки превосходит российскую систему, и оставить без работы вашего старого друга полковника Габиани…

Глава шестая

Как это часто случается, ожидание оказалось более напряженным процессом, чем сам процесс приезда водителя легкового автомобиля. На звонок к калитке вышел Бзоу Гозарович. Распахнул калитку, глянул на машину, на номер, на водителя и спросил:

– Привез?

– Ты хозяин, что ли? – спросил водитель.

– Хозяину не до того, чтобы тебя встречать, – Ахуба пытался говорить с акцентом.

– А хозяйка где?

– Ей тем более не до того… – В принципе, имитировать северокавказское произношение было несложно, и Бзоу Гозарович легко с этим справлялся. – Не тяни время, если не хочешь за хозяйкой сам отправиться.

– Она должна имя сказать. Пароль. Зови или хозяйку или хозяина. – Естественно, водитель не понимал сути происходящего.

Это была новость, из-за которой мог бы получиться прокол и провал всего дела. Возможно, хозяин и не знал пароля, возможно, и жена ему ничего не сказала. То есть в деле главным действующим лицом была она, а не он, и именно потому, может быть, он так обрадовался смерти жены. Для него это было освобождением от многих не самых приятных уз и забот.

– Я же сказал, ему не до того. Жена у него умерла. Значит, и она выйти не может. Ты это в состоянии понять или объяснять на пальцах надо?

Бзоу Гозарович нашел весьма подходящую причину, тем более что это было правдой. В подтверждение своих требований он сделал пальцами «рога», и угрожающе направил водителю в глаза. Водитель со скорбным видом опустил глаза и спросил почти сочувственным тоном:

– Что с ней?

– Перенервничала. Сердце остановилось.

– Ладно, – водитель решился. – Заезжать нужно?

Бзоу Гозарович распахнул калитку шире, посмотрел на улицу в одну сторону, в другую, никого не увидел, и кивнул:

– Заноси так. Не много же. Не тяжело.

– Две коробки.

– Не дотащишь, что ли? Кормят хреново?

Водитель, чтобы не обострять ситуацию, хохотнул, пытаясь перевести в шутку не очень добрую речь Ахубы, вернулся к машине, открыл багажник и вытащил две небольшие картонные упаковки. Тяжести в них, конечно, не было никакой. Коробки перешли из рук водителя в руки подполковнику СГБ, который сразу прикрыл перед гостем калитку. Он поставил коробки на дорожку, а, когда шаги водителя удалились в сторону машины и захлопнулась дверца, Бзоу Гозарович приоткрыл калитку и успел рассмотреть в щель, как водитель набирает номер на трубке. После этого Ахуба сразу закрыл калитку, отошел подальше, показал одному из бойцов группы захвата, переодетому в гражданскую одежду, на коробки с детонаторами, а сам торопливо набрал номер Константине. И, как только тот ответил, сам сказал:

– Звони близнецам. Пусть контролируют. Водитель должен звонить.

– Понял, – отозвался Константине, как всегда, беспечным голосом.

Бзоу Гозарович отключился от разговора и, на ходу убирая трубку, заспешил в дом. Хозяин сидел рядом с накрытым покрывалом телом жены, уложенным на стол. Все как и полагалось, хотя скорби в его лице заметно не было.

– Какой пароль должна была сказать твоя жена? – с ходу спросил Ахуба.

Хозяин только плечами пожал, показывая свою неосведомленность.

– Трубка у тебя есть?

– У нее… – он показал на тело. – В кармане.

Захотелось чертыхнуться. Подполковник Ахуба не видел, чтобы офицеры следственной бригады обыскивали убитую. Как-то никто на тело внимания не обратил.

– Поищи.

Хозяин запустил руку под покрывало и вытащил мобильник.

– Вот.

– Держи под рукой. Тебе скоро, возможно, будут звонить. Разговаривать только по-абхазски! Ни одного слова по-дагестански!

Между собой они разговаривали по-русски. Как-то так сразу началось, так и продолжали.

– Я по-абхазски только понимаю, а говорю совсем плохо.

– Тогда говори по-русски. На каком бы языке с тобой говорить ни начали, запомни: твоя жена внезапно умерла от сердечного приступа. Она и раньше на сердце жаловалась. А тут сразу, ты даже капли ей дать не успел, уже умерла. Упала со стула, и все. И еще, это важно… Говорить будешь, не хохочи громко…

Бзоу Гозарович все просчитал правильно. Мобильник зазвонил уже через минуту. Хозяин дома ответил. И разговор был коротким. Со стороны хозяина дома он сводился практически к одним междометиям, если не считать объяснения причины смерти жены. Но прозвучало и имя, причем с откровенными вопросительными нотками, словно хозяин дома повторил, ожидая подтверждения, и это подтверждение получил. Когда он отключился от разговора, то сразу посмотрел на подполковника СГБ, и еще раз назвал имя:

– Бексолтан.

– Что – Бексолтан? Кто такой Бексолтан? – сурово спросил Ахуба.

– Это, видимо, пароль. Так, кстати, звали того парня, что привозил оружие, а потом уехал с омоновцами. Мне сказали, что если приедут от Бексолтана, нужно будет отдать, что потребуют.

– Что про жену спросили?

– Что с ней случилось. Я рассказал, как вы велели…

– Я слышал.

У подполковника зазвенел спутниковый телефон, и он, сделав бойцу группы захвата знак, призывающий к соблюдению внимания при охране, вышел во двор. Там, рядом с крыльцом, стояли другие бойцы, и Бзоу Гозарович отошел на другой конец двора, чтобы поговорить.

Звонил, как он и предполагал, Константине.

– Командир. Есть номер. Звонил водитель. Сообщил, что груз передал, но пароль ему не сказали, потому что та женщина умерла.

– Говори номер телефона.

Константине продиктовал, Бзоу Гозарович повторил, и запомнил. Записывать номера он привычки и необходимости не имел, полагаясь на свою память, и она его обычно не подводила.

– Все. Продолжайте работать. Результаты докладывать сразу.

Теперь предстояло сделать самый сложный звонок. Но перед тем как совершить его и раздумывая еще над предстоящим разговором, Бзоу Гозарович позвонил руководителю следственной группы СГБ и разрешил автобусу и двум другим машинам вернуться во двор.

– Как успехи? – последовал вопрос.

– Все в порядке. Мы сработали.

И только после этого, снова со спутникового телефона, который прослушать средствами технического контроля СГБ Абхазии было невозможно, подполковник Ахуба, решившись, набрал номер генерала Барателия.

– Мизан Сетович?

– Я слушаю. Кто это? – Генерал не узнал голос по одной короткой фразе, а номера спутниковой трубки Бзоу Гозаровича он не знал.

– Подполковник Ахуба. Вы просили позвонить…

– Да. Я, помнится, просил позвонить, если вы надумаете. Значит, вы наконец-то надумали и наше сотрудничество состоится?

– Я согласен, товарищ генерал.

– Вот и прекрасно. Заходите ко мне. Буду рад вас видеть. Я дома буду минут через десять. И в ближайшие часа три никуда отлучаться не стану.

– Извините, Мизан Сетович, но я сейчас нахожусь далеко от города. Мы проводим оперативные действия в горах.

– Так-так… – Барателия думал всего-то пару секунд и быстро сориентировался. – Я правильно понимаю ситуацию? Вы проводите оперативные действия, у вас возникли проблемы, и вы решили обратиться ко мне, чтобы я помог вам реализовать возможности, пользоваться которыми я вам предлагал. Так?

– Так точно, товарищ генерал.

– Я, конечно, не сомневаюсь в вашем слове, Бзоу Гозарович, но меня, когда я свяжусь с управлением, обязательно предварительно спросят, подписали ли вы документы о сотрудничестве. Что я могу ответить?

– Можете твердо говорить, что я подписал. Это я гарантирую, хотя я мог бы просто сказать, что операция, которую мы проводим, обеспечивает в случае удачи не безопасность Абхазии, а безопасность России. Мы задержали группу выходцев с Северного Кавказа и нашли «схрон» с оружием, боеприпасами и взрывчатыми веществами. Богатый склад. Там даже ПЗРК есть. И все это было предназначено для последующей переправки в Россию, в район Сочи. Бандиты готовятся к Олимпиаде, и у нас есть возможность помешать им. Одновременно могу сообщить, что сегодня ночью перешел границу с Грузией курьер Доку Умарова и перенес рюкзак, в котором находилось триста детонаторов для взрывных устройств. Две коробки с детонаторами были доставлены в дом, в котором сидели мы…

– А курьер…

Голос генерала зазвучал по-деловому. Он уже «включился».

– Курьер отдыхает после сложной ночи в доме руководителя абхазского отделения «Имарата Кавказ». Мои парни контролируют дом и все подходы и подъезды к нему. У него нет возможности уйти. Границу переходить с тяжелым рюкзаком тоже непросто. Пусть отдыхает. Детонаторы к нам привез не курьер, а водитель легковой машины, что встречала курьера.

– Задержали?

– Я сам получал коробки с детонаторами. Из рук в руки. И предпочел его отпустить, но знаю номер его трубки. Хочу через трубку отследить, куда он еще будет доставлять детонаторы. И потому к вам обращаюсь. Вы же говорили…

– Все понял. Хорошо отработали. Давайте номер. Диктуйте. Я сразу свяжусь с управлением и попрошу контролировать передвижения sim-карты.

Бзоу Гозарович продиктовал. Генерал Барателия даже повторять не стал. Должно быть, память, несмотря на возраст, превосходная.

– Я отключаю связь. Буду звонить. Если что-то будет экстренное, связывайтесь со мной.

– Есть еще номер домашнего телефона того же руководителя «Имарата Кавказ». Но у него телефон с определителем номера. Это не помешает?

– Не помешает. Спасибо. Давайте номер.

И опять генерал не стал повторять номер, надеясь на свою память.

– До связи. Если что-то у меня будет, я позвоню.

Барателия отключил связь, а у Бзоу Гозаровича сложилось впечатление, что он разговаривал не с генералом. Голос, конечно, принадлежал генералу. Но сам ритм разговора, короткие сухие и быстрые фразы совсем не походили на старческую медлительность, с которой разговаривал генерал при очной встрече. Но это все, как догадался Ахуба, привычная маскировка разведчика. Может быть, бывшего разведчика-нелегала, поскольку на разведчика-спецназовца Мизан Сетович вовсе не походил. Впрочем, наверное, в ГРУ и без того генералов хватает, и любой из них, выйдя на пенсию, мог поселиться в Абхазии. Даже не абхаз по национальности. А если уж абхаз, то человека наверняка должно было потянуть к национальным корням. Но это все не играло никакой роли. Просто с деловым человеком работать всегда приятнее, чем с таким, кто думает медленно и точно так же говорит. И это радовало.

Но не успел закончиться один разговор, как начался второй. Позвонил сам полковник Бакелия и поинтересовался, что там с расстрелом омоновцев на дороге.

Пришлось доложить практически обо всех проделанных действиях, кроме встречи с водителем легковой машины и получения груза детонаторов. Об этом докладывать не хотелось, поскольку это уже было бы частью признания ночных действий на границе. А для серьезного разговора с полковником данных пока не хватало. Бакелия похвалил за активность и потребовал скорейшего возвращения. Задержанных, естественно, на допрос в прокуратуру отпускать не следовало. Допрашивать их будут дознаватели СГБ и лично сам полковник.

– Они уже сидят в автобусе группы захвата. Сразу в управление их и отправляю. Наши камеры надежнее, чем СИЗО.

– Молодец. Правильно. Понимаешь, что к чему…

Следственным бригадам и группе захвата можно было бы уже выезжать в Сухуми, и все уже собрались, когда Бзоу Гозаровичу снова позвонил Константине. Звонок этот мог означать только перемену обстановки, поскольку без важных новостей с простым, ничего не несущим докладом Константине звонить было запрещено. Подполковник уже находился в своем микроавтобусе и, вытащив трубку, с недовольным видом вышел во двор.

– Да, Константине? Что произошло?

– Могу вас поздравить, командир, вы на грани неприятностей.

– Спасибо, только мне всегда казалось, что я эту грань уже давно перешел. И неприятности стали моей обычной жизнью. Таким образом, я к ним и привык. Докладывай.

– Только что хозяину дома звонил полковник Бакелия. Он едет сюда. У него есть важные данные. Кстати, полковник сильно удивился, что курьер все же перешел границу. Пообещал разобраться, что там произошло. Но у него данные по другому делу. Хозяин дома разговаривал с курьером о полковнике. Считают его малонадежным источником. Из их разговора мы и узнали, кто звонит. Сам Бакелия не представлялся.

– Да. У него нет такой привычки. Машина не пришла? Хотя, что спрашиваю… Нет, конечно.

– Что делать с полковником? Он уже в курсе всего, что у вас произошло в селе?

– В курсе. Недавно сам звонил, спросил. Пришлось доложить.

– Он нас с потрохами сдаст. Не нас то есть, а вас. И подставит под пулю. Наверняка он едет доложить о захвате «схрона» и о получении детонаторов.

– Нельзя его туда пускать, я так думаю.

– У нас в наличии есть СВД^[14]. Можем остановить.

– Слишком кардинально. Но, если ничего не придумаю, придется. Вообще-то, я, кажется, уже придумал. Если не получится, стреляйте.

Константине хорошо знал, что такое субординация, и не стал спрашивать, что Бзоу Гозарович придумал. Только сразу согласился:

– Мы пока подготовимся, чтобы потом наспех не искать позицию.

– Если не получится, я позвоню. Если получится, ты мне позвонишь.

– То есть? – не понял Константине.

– Позвонишь и скажешь, что полковник Бакелия решил вернуться в управление. Буду ждать твоего звонка. Но он человек упрямый, и ты на всякий случай подбери позицию. Чтобы следов не оставить.

– Мы сделаем, – гарантировал Константине, и опять все так же легкомысленно, как раньше. Но Бзоу Гозарович к его легкомыслию давно привык, зная, что это только напускная манера поведения. В деле Константине бывает серьезен и сосредоточен…

Бзоу Гозарович недолго обдумывал, кому следует позвонить. Возникла необходимость реагировать оперативно. Подполковнику потребовалось лишь сменить трубку, потому что полковнику Бакелия вовсе не обязательно было знать этот номер.

– Дамей Зеканович, – Ахуба спросил довольно строго, и эту строгость вполне можно было принять за угрозу. – Вы еще в кабинете или уже выехали?

– Я тебя не понял, Бзоу Гозарович. Что ты хочешь сказать? – Но по голосу полковника уже стало понятно, что он напрягся. – Куда я должен выехать?

Значит, еще не выехал, а только собирается. Это уже легче. Есть время решить вопрос мирно, не втравливая свою группу поддержки в серьезное даже по меркам Абхазии дело.

– Вы лучше меня знаете, куда вы собирались выехать. Мне не кажется, что наше с вами руководство одобрит дружеские контакты с «Имаратом Кавказ». И потому я вам посоветовал бы воздержаться от этой поездки.

– Я не понимаю, о чем говоришь, – голос полковника Бакелия стал мягким и вкрадчивым. Подполковник Ахуба отлично помнил, что иногда полковник начинал так говорить во время допросов. И эти интонации говорили о том, что полковник желает пригрозить. Бакелия был из тех, кто не побрезгует никакими средствами для достижения своей цели. При этом у него была своя «ахиллесова пята», чем можно было при желании воспользоваться. Бакелия был тщеславен настолько, что никогда не сомневался в том, что его все поголовно до рези в глазах и боли в собственной печени уважают.

И Бзоу Гозарович решил воспользоваться этой чертой характера Бакелия. Сделать задуманное было не слишком сложно, поскольку Бакелия всю свою жизнь прослужил в органах и хорошо знает, что это такое.

– Дамей Зеканович, вы знаете, как я к вам отношусь. Я всегда вас уважал и всегда у вас учился. Мы не первый год вместе работаем. – Трубка не могла показать лица полковника, но Ахуба легко представил, как это вытянутое лицо с тяжелыми румяными щеками расслабилось и расплылось от самодовольства, словно сплющилось. – И потому не могу вам не сказать, что я получил категоричный приказ. Не менее категоричный, чем ваш вчерашний приказ относительно расстрела курьера. За вами ведется скрытое наблюдение, все ваши разговоры записываются, передвижения регистрируются, и мне дан, как я сказал, приказ. Я должен отдать снайперу команду уничтожить вас, как только вы отправитесь к людям из «Имарата Кавказ». Снайпер уже ждет вас или где-то по пути или рядом с самим домом. В случае, если вы попытаетесь связаться с представителями «Имарата» и предупредить их, вас уничтожат даже дома.

Бакелия долго жевал собственный язык и тяжело дышал в трубку. Лето полковник всегда трудно переносил из-за лишнего веса. Но зима была для него спасением и давала возможность дышать почти ровно, если не ходить долго и быстро пешком. А тут и зимой продышаться не дают.

– Кто? – спросил наконец полковник. – Кто приказал?

– Товарищ полковник, Дамей Зеканович, – с укором проговорил Ахуба. – Вы, честное слово, как будто первый год служите в системе. Или не понимаете, что мне еще тоже жить хочется. У меня еще младший сын несовершеннолетний. Его в люди нужно вывести.

– Да-да, спасибо, Бзоу Гозарович. Я всегда к тебе относился не как к сослуживцу, а как к другу. – Здесь полковник сильно перебирал, но он, видимо, сильно расчувствовался. – Спасибо, что предупредил. Что посоветуешь?

– Это не телефонный разговор. Приеду, сразу к вам загляну. Поговорим. Рекомендую пока никаких шагов не предпринимать. Никаких…

– Я жду. Приезжай…

Уже в самом деле пора было ехать. Но быстро вернуться в Сухуми, как хотелось, Бзоу Гозаровичу было в этот день не суждено. Не успел он вернуться в машину, как пришлось опять отойти, потому что позвонил генерал Барателия.

– Бзоу Гозарович, ваша просьба выполнена. Номера, названные вами, под контролем. В дополнение к прослушиванию мобильный номер отслеживается в движении.

– Это как раз то, что мне и требовалось, Мизан Сетович.

– В настоящий момент слежение ведется в on-line режиме. Машина уже в Сухуми и пять минут назад въехала во двор дома, где находится аппарат со вторым номером. Переговоры внутри дома у нас нет возможности прослушать, поскольку они при личном общении, к моему сожалению, обходятся без телефонов. Поэтому будем делать выводы по движению транспорта. Куда машина поедет…

– Спасибо, товарищ генерал. Как только я вернусь в Сухуми, сразу к вам заеду.

– Не забудьте.

Генерал отключился от разговора. И тут же позвонил Константине.

– Слушаю тебя. Говори быстрее, а то мне уже руками машут. Люди в машинах сидят, ждать устали. Мы возвращаемся в Сухуми.

– Машина вернулась.

– Я в курсе.

Константине знал свое место и лишнего вопроса не задал, но сообщил:

– Есть два новых адреса. Они назывались вслух, но номера домов не указывались. Может быть, в селах и номеров нет. Но они знают, куда ехать. Курьер отоспался. Поедет вместе с водителем. Он знает, кому передать. Курьеру не понравилось происшествие с умершей женщиной. Но туда они уже не поедут. А как отследить новые адреса?

– Говори. Отследят, кому полагается.

Константине назвал. Районы приграничные. Видимо, тоже все со «схронов» должно было бы быть переправлено в Россию.

– Понял, продолжайте работать. Бакелия, кстати, не приедет. Но снайпера на всякий случай оставь на месте. Полковник человек ненадежный. Может обмануть. О всех переменах обстановки сразу сообщай. Все.

Теперь Ахуба набрал номер генерала. Но это был уже, кажется, последний звонок из всех необходимых…

Расстройство Бексолтана по поводу задержки с поставками из «схронов» с оружием, взрывчаткой и боеприпасами было неподдельным, и даже, как казалось, действовало сильнее усталости от утреннего ползучего рейда. Хотя полковника Мартинеса эта новость не сильно тронула. Впрочем, показывать свое равнодушие тоже было нельзя, и потому он посмотрел сурово и требовательно, словно Бексолтан был ответственным за этот провал:

– Что там произошло? Врача ей вызывали?

– Подробности мне неизвестны. Знаю только, что дома умерла, и сразу. Обошлись без врачей.

– Самчто об этом говорит?

– Доку нервничает. На него грузины «наезжают». Грузины надеялись этим поссорить Абхазию с Россией, но, кажется, теперь дело опять на несколько месяцев откладывается, и в результате мы здесь оказались только в роли туристов.

– Не отчаивайся сильно, – авторитетно произнес Мартинес. – Плох тот разведчик, что впадает в отчаяние. Разведчик и диверсант обязаны искать пути к выполнению задания, а не сетовать на обстоятельства. Обстоятельства имеют привычку меняться. Запомни это на будущее. А если сейчас они заставляют тебя быть туристом, то стань им на какое-то время. Но, даже в качестве туриста, ты остаешься все той же взведенной пружинной. И пусть пока об этом никто не знает. Ты же не артист, который ждет аплодисментов. Твоя обязанность – сделать дело и уйти так, чтобы тебя никто не заметил и никто не подумал бы, что это ты. Оставайся вне подозрений.

– А что мы тогда должны здесь делать?

– Что туристы здесь делают?

– На лыжах катаются.

– Разве это плохо? Учись и ты. Отдыхай. В бар сходи. Вечером вместе сходим. Что касается работы… Ну, если потребуется, придется вам немного мне помочь. Хотя помощь может и не потребоваться. А если и понадобится, то не всей группы, а нескольких человек. Ты, естественно, в числе первых. Не заскучаешь.

– В чем заключается помощь?

– Есть у меня попутное небольшое дело…

– Грузинский заказ?

– Да. Заказ.

Мартинес не стал уточнять, чей именно заказ. Ни к чему это знать Бексолтану. Вот чем хороши американские военнослужащие – они никогда не интересуются, зачем им нужно что-то делать. Есть приказ, и все! Его следует выполнять. А этим обязательно растолкуй, зачем и почему нужно это делать и для кого это следует сделать. Никакой дисциплины!

Вообще эти парни с Северного Кавказа Мартинесу нравились. Из них можно было бы создать хорошую группу для ЦРУ. Только подучить хорошенько. А характера бойцовского им хватает. На Кавказе всегда люди были с характером. Их так воспитали. Но пока ему такой задачи не ставили. И вообще, прежде чем о будущем думать, следовало благополучно завершить текущую операцию. Она важнее приобретения десятка групп лучших в мире бойцов.

Бексолтан в расстроенных чувствах покачал головой и вышел, прикрыв за собой дверь, как всегда, плотно, но без стука. Откуда-то из коридора слышался кашель капитана Габиани. Этот кашель, никак не проходящий уже вторую неделю, изрядно всем в группе надоел. Кто-то даже высказывал опасение, что кашель может оказаться заразным. Но другие пока держались и не болели.

А полковник Мартинес, оставшись один, мысленно вернулся к предстоящей операции. К этому его подтолкнул разговор с Бексолтаном. Но и до визита Бексолтана Мартинес время от времени непроизвольно возвращался к сложному делу, потому что оно, дело это, могло существенно повлиять на будущее не только его страны, но и всего человечества в целом. Наверное, такую же важность своей миссии осознавали агенты ГРУ, когда похищали в конце сороковых годов прошлого века из американских лабораторий разработки по созданию атомной бомбы и пару специалистов не из самых главных, но все же ключевых фигур, много знающих и много значащих. По большому счету, это было даже не похищение, а нормальная работа разведчика, обеспечивающего безопасность своей страны. В данном случае точно такую же миссию выполнял и полковник Мартинес, как ему казалось. По крайней мере, намеревался выполнить…

Полковника Уоллеса, непосредственного руководителя отдела, к которому относился полковник Валентино Мартинес, не было на базе ЦРУ в окрестностях Кламат Фолса^[15]в течение двух недель. Само по себе это уже было необычно, поскольку Уоллес считался кабинетным разведчиком, «планировщиком» чужих операций, и не более, и редко выбирался из своего кресла. Говорили, что полковник был вызвал в Лэнгли^[16]для получения каких-то новых инструкций, касающихся совершенно секретного проекта. Но инструкции даются, как правило, гораздо быстрее. За две недели человека можно было даже к какой-то незначительной операции подготовить. Наконец Уоллес вернулся, и сразу пригласил к себе в кабинет полковника Мартинеса.

– Валентино, у тебя вообще-то здоровая наследственность? – спросил Уоллес, сделав несколько глотков воды из пластиковой бутылки.

У Уоллеса была такая слабость. Он пил только чистую воду из артезианских скважин и дома, и в рабочем кабинете постоянно держал большой запас такой воды. Мартинес ни разу не видел, чтобы Уоллес пил, скажем, кофе или чай. Только артезианскую воду. Но ее употреблял в очень больших количествах, и потому вынужден был часто пополнять свои запасы. Однако от большого количества ежедневно потребляемой жидкости у полковника, по-видимому, были нездоровые почки и под глазами не проходили синие мешки.

– Несмотря на то что я помимо воды и еще кое-что пью, шеф… – ответил полковник Мартинес. – У меня три сына и дочь. Сыновья все спортом занимаются, младший собирается стать профессиональным боксером. Дочери о спорте еще рано думать, но она тоже недостатком здоровья не страдает.

– Я рад за тебя, Валентино, – Уоллес говорил умышленно бесстрастно, как всегда, почти равнодушно. – Но у меня есть опасения, что твоим внукам повезет меньше.

– Не понял, сэр.

– Могу тебя обрадовать. Русские делают генетическое оружие, и оно никоим образом не подпадает под международные генетические конвенции, в отличие от тех разработок, что рассматривались как перспективные нашими специалистами. Но Конгресс не дал «добро» даже на их разработку, не говоря уже о производстве. А вот русские смогли обойти конвенцию и спокойно делают свое дело. Тебя интересует этот вопрос?

– Да, сэр. Если вы его поднимаете, он должен меня интересовать. Я полагаю, это новый проект, который мы должны разрабатывать.

– Ты, как обычно, все понимаешь правильно.

Уоллес вытащил из стола конверт с компьютерным диском, затем и журнал регистрации, раскрыл его на закладке и показал Мартинесу, где расписаться в получении.

– Операция многоходовая. Мелочи сейчас разрабатываются. Задействовано большое количество сотрудников. Насколько я знаю, сейчас на тебя и твою будущую миссию работает почти девятьсот человек. Материалы будут готовы к концу недели. Пока же познакомься с этим…

Уоллес передвинул к себе журнал с подписью Мартинеса, а ему взамен дал конверт.

– Я могу идти работать, сэр?

– Да. Полюбопытствуй. Потом выскажешь свое мнение. Это пока предварительный материал. Разработки, как я сказал, будут в конце недели вместе со всеми остальными данными.

Вообще-то полковник Мартинес был не слишком любопытным человеком. Вернее, он всегда интересовался только тем, с чем ему предстояло работать. И не просто интересовался, а старался изучить тему подробно, если имел такую возможность. Благо, университетское образование, пусть и специализированное, все же давало ему навыки в изучении даже малознакомых тем и понятий. И он изучал. То есть от природы своей Валентино Мартинес был человеком практичным и не любил получать знания в областях, которые никак его не касались. Но те, которые касались, он старался изучать досконально.

Однако в данном случае это была рабочая тема, более того, интересная настолько, что Мартинес читал с монитора, как и полагается, данные, запрещенные к распечатке, о чем гласил гриф, вынесенный в левый верхний угол первой страницы текста^[17], и даже забыл, что время было вечернее, и сотрудники уже начали расходиться по домам. Признаться, полковник не все понимал. По крайней мере, не понимал многих данных. И даже пояснений к ним не было. Но, проработав в разведке всю сознательную жизнь, полковник отлично знал, что если бы были полные данные, то ему их предоставили бы. Более того, если бы были полные данные, возможно, ему не было бы необходимости это изучать, а, если изучает, значит, перед ним и стоит задача добыть недостающие связующие звенья, которые позволяют рассматривать научные выводы как готовую к применению технологию.

При этом Мартинесу приходилось несколько раз, и даже часто, прерывать чтение, чтобы найти в Интернете объяснение незнакомых ему понятий. Он был достаточно далек от генетики и знал только, что не стоит потреблять генетически модифицированные продукты питания. Пусть эти продукты спасают бедные страны, вымирающие от голода^[18], а американцы предпочитают обходиться без них. И вообще, что такое генная система человека, полковник понятия не имел, хотя понимал, что она существует и играет какую-то значительную роль. И потому многие абзацы ему приходилось прочитывать по нескольку раз, чтобы уяснить что-то. А непонятные моменты, если была возможность, он пытался прояснить с помощью Интернета. Правда, даже Интернет был в этом деле плохим помощником. Хорошо еще, что эксперты ЦРУ смогли дать свои комментарии к чужому материалу так, чтобы они были наиболее доступны непосвященному человеку. Тем не менее даже эти комментарии иногда необходимо было бы разбирать, сидя рядом с тем же экспертом, чтобы он, что называется, на пальцах объяснял суть понятия. Но тогда эксперта рядом не было, хотя найти такового тоже не являлось проблемой, но все же и не сиюминутным процессом. И полковник Мартинес читал и понимал, то что мог понять. А понял он главное, что Россия стала или только становится, если ее вовремя не остановить, обладательницей мощного и нестандартного оружия, которое невозможно, конечно, использовать в современной войне сразу, но которое по своему действию превосходит все возможное современное вооружение и является, по сути дела, средством геноцида других народов. Любых народов мира! В том числе, и, видимо, в первую очередь, угроза нависла над американцами, уже привыкшими после развала СССР к своей гегемонии над миром.

Валентино Мартинес читал и ужасался. Пройдет каких-нибудь пятьдесят лет, и США рискуют встать на один уровень с развивающимися странами Африки, а потом и ниже опустятся. Вспомнились слова библейского псалма: «…мы – персть. Дни человека – как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет ветер, и нет его, и место его уже не узнает его»^[19]. Как много правды в этих словах библейского царя Давида. И это касается вообще человека, которому не помогает генетическое оружие. А если оружие будет помогать, то процесс станет многократно более мощным и наглядным.

США тратит астрономические суммы на разработку новых видов оружия, задействует в этом процессе светлейшие умы всей планеты. Но где результат? А тут какой-то никому не известный русский профессор Петр Горяев^[20], даже в своей стране не слишком известный, начал развивать такую странную на первый взгляд отрасль науки, как волновая генетика. В США о такой науке вообще никто ничего не знает. В научных кругах России теория о волновой генетике долго считалась и в теоретических кругах считается до сих пор псевдонаучной. Примерно такими же были и международные оценки работ профессора Горяева. Но русские военные специалисты посчитали иначе, заинтересовались экспериментами Горяева, которые невозможно было объяснить современным уровнем знаний, и поняли, что результат этих экспериментов дает широкие возможности для применения в военном деле. И создали собственную лабораторию.

Выводы высоких научных умов часто и в США ставят большой жирный крест на разработках, которые невозможно объяснить теоретически. Тратятся деньги, проводятся исследования, а потом даются выводы научной комиссии, и разработки признаются нецелесообразными. В России, как знал полковник Мартинес, ситуация выглядит точно так же. Обычно она выглядела точно так же. Но тут дал сбой какой-то механизм в отлаженной машине. И все заработало в ином порядке. При этом лаборатория профессора Петра Горяева вообще работала не за счет бюджетных средств Министерства обороны. Более того, как оказалось, сам Горяев отказался сотрудничать с военными и запретил такое сотрудничество своим подчиненным. Но всегда находится кто-то, кто не соглашается с руководителем. Нашелся такой и у Горяева. Профессор Валерий Львович Скипидаров ушел от Горяева и возглавил собственную закрытую лабораторию.

Средствами разведки добыть информацию из лаборатории не удалось. И у ЦРУ не было никаких данных относительно того, какого успеха сумел добиться Скипидаров на новом месте работы, но, по сути дела, на старом и хорошо ему известном поприще. Стало только известно, что его удостоили какого-то ордена, но вручали орден за какие-то совсем иные, открытые разработки. Система маскировки, давно известная и апробированная всеми странами, и она едва ли может ввести кого-то из разведчиков в заблуждение. Данные о награждении и разработках, за которые состоялось само награждение, были опубликованы в официальных правительственных документах. Но профессор Скипидаров по своему ученому профилю имел лишь опосредованное отношение к указанным разработкам. И это только подтолкнуло интерес к новой лаборатории профессора Скипидарова. Одновременно возник и был поставлен закономерный для заинтересованных вопрос: как и почему Скипидаров согласился, вопреки воле авторитетного и, кажется, авторитарного Горяева, начать работать на армию? Предположение было естественным – его просто перекупили. В современном мире это обычное и вполне естественное явление. Специалистов перекупают даже конкуренты. Отсюда и вывод – значит, можно снова перекупить несравненно большими суммами, которыми владеет американская сторона и которыми не владеет российская. Был разработан целый план, заранее предусматривающий три варианта вывода профессора Скипидарова за пределы России. Оказалось, все напрасно, ничего у засланной в Москву группы не получилось. Первая попытка была встречена, как говорят русские, в штыки, а после второй агенту удалось с трудом, используя чердак, уйти от охраны, которую вызвал Скипидаров. Но один факт скорого появления охраны, когда агент посетил профессора не в рабочем кабинете, а дома, показывал, что Скипидаров является ценным объектом, который может интересовать разные разведки мира. В том числе и в первую очеред американскую. К простому профессору, пусть даже и работающему в военной сфере, не приставят охрану даже дома. Значит, российским спецслужбам есть что скрывать от конкурентов, и Скипидаров в самом деле уже сумел добиться какого-то результата. Вопрос с профессором остался открытым, и решать его предстояло полковнику Мартинесу, как Валентино понял, когда стал знакомиться с документами. Это дело как раз его профиля.

Таким образом, пока можно было говорить конкретно лишь об одном – никаких данных об успехах Скипидарова на руках у американской стороны не было. Но и без этого причин для беспокойства оказалось предостаточно, стоило только познакомиться с результатами экспериментов лаборатории Горяева. Он не производил опыты над людьми, а работал с растениями и с животными, в основном с крысами, как самыми адаптирующимися к любым условиям жизни существами. Известно, что крыса способна за один год адаптироваться к любому яду, если давать ей этот яд небольшими, не сразу убивающими дозами. Так организм крысы вырабатывает устойчивость ко всем внешним воздействиям. Однако и результаты этих экспериментов впечатляли. Даже крысы не смогли устоять перед приборами, созданными в лаборатории Горяева. Хотя основным объектом исследований стали не крысы, а растения. Причем выбор пал на такое же, как крыса, живучее растение. Честно говоря, полковник Мартинес вообще не имел понятия, что представляет собой арабидопсис. И пришлось снова через поисковик Интернета искать нужные сведения. Оказалось, что Интернет вообще ничего не пишет про способность арабидопсиса приспосабливаться к новым условиям, но он часто используется в качестве модельного организма за счет того, что имеет быстрый цикл развития. В лабораторных условиях арабидопсис в состоянии пройти полный годовой цикл за шесть недель. Для исследований это идеальный вариант. Но, сравнивая данные Интернета с данными в полученном от полковника Уоллеса досье, Мартинес сделал вывод, что не всему в досье можно доверять. По крайней мере, отдельным фактам требуется проверка. Впрочем, его мало интересовала приспособляемость арабидопсиса. Мартинеса больше интересовали результаты опытов.

Горяев утверждал, что генетическому аппарату любого живого существа, будь то человек, животное или растение, совершенно не все равно, что само это существо думает, ощущает, слышит. Нового в этом ничего не было. Родственник полковника Мартинеса, очень умный мексиканец из штата Техас, занимается опытами над обыкновенными помидорами. Он их выращивал на своих грядках, расположенных в разных концах его большого ранчо. Рядом с одной грядкой мексиканец ругался, проклинал все и всех на свете и самим помидорам угрожал. Рядом с другой он был добрым и покладистым хозяином, разговаривал с растениями вежливо, чуть не в любви им объяснялся. А потом демонстрировал разницу между тем, что уродилось на разных грядках. И утверждал, что растения очень чувствительны к ласковому обхождению. Сам полковник к этому всегда относился скептически. Мало ли что, земля на грядках разная, ветер не с той стороны дует или еще что-то. Но и профессор Горяев утверждал практически то же самое, только давал этому научное обоснование, не подтвержденное, правда, знаниями фундаментальной науки. Но, обладая лабораторией с большим научным потенциалом сотрудников, Горяев создал аппарат, способный переводить человеческие слова в электромагнитные колебания, и подвергал растения воздействию этих колебаний. Родственник Мартинеса был простым огородником, хотя и очень умным, но необразованным человеком. Он и опыты свои ставил только как огородник. Профессор же Горяев ставил опыты как академический ученый, исследуя процессы и только потом оценивая результаты, не загадывая заранее, к какому результату он желает прийти. Но если родственник Мартинеса интересовался только и исключительно помидорами, то Горяев интересовался влиянием на все живые организмы, имея в виду, естественно, как конечный результат влияние на человека. А профессор Скипидаров вообще интересовался, вероятно, только влиянием на человека, иначе вся его деятельность теряла бы смысл. Но это можно было только предполагать, а рассматривать следовало лишь работу Горяева, которая не была окутана завесой государственной или военной тайны. Тот самый волновой ген, наличие которого предположил и попытался доказать профессор Горяев, способен впитывать в себя любую информацию и с ее помощью формировать свои наследственные программы. Любое слово, по уверению Горяева, – это волновая генетическая программа, способная существенно изменить любую жизнь. Именно на этом основан успех нейролингвистического программирования, так широко применяемый сейчас в выступлениях политиков и в обыкновенной телевизионной рекламе. Нейролингвистическое программирование давно уже выделилось в отрасль науки. Но никто не в состоянии объяснить причины ее мощного влияния. Принципы влияния понятны, а вот механизмы и причины – нет. И объяснить их возможно только с точки зрения волновой генетики, то есть теорией профессора Горяева. Научную отрасль, признанную и уважаемую, объяснять приходится принципом, который многими учеными мужами считается до сих пор лженаукой. Парадокс, и тем не менее это так.

С помощью многочисленных опытов с применением различной аппаратуры Горяев сумел доказать, что молекулы ДНК способны обмениваться полученной информацией с помощью как акустических, так и электромагнитных волн. Сотрудники лаборатории создали аппарат, переводящий человеческие слова-программы в электромагнитные колебания. И научились с помощью этого аппарата влиять на молекулы наследственности – ДНК. Более того, Горяев со своими единомышленниками доказал, что некоторые слова вызывают в живом организме мутагенный эффект чудовищной силы. Под воздействием специально подобранных слов корежатся и рвутся хромосомы и меняются местами гены. ДНК начинает вырабатывать противоестественные программы, которые тиражируются организмом и передают потомству программы самоликвидации. Так, русские ученые подсчитали, что одна разрушительная фраза, воспроизведенная с помощью аппарата в виде электромагнитных колебаний, дает мутагенный эффект, приблизительно равный радиоактивному облучению в 30 тысяч рентген. А для человека только пятьдесят рентген являются смертельной дозой. Практически все растения арабидопсис, над которыми ставились опыты, погибли, а выжившие стали генетическими уродами, не способными программировать развитие здоровых организмов. И все болезни этих растений передаются по наследству в более тяжелой форме, что ведет к скорейшему вырождению всего потомства. При этом, по утверждению Горяева, мутагенный эффект не зависел от силы воздействия. Если все разработанные пока военными мира системы так называемого несмертельного оружия, работающие на принципах волновых пушек разного уровня колебаний, от ультразвука до инфразвука, требуют мощнейших источников питания и потому ограничены в применении, то аппарат Горяева работает всего-то от бытовых аккумуляторов, применяемых в простейших фонариках. Тем не менее способен, в случае установки в людном месте, изуродовать значительное количество людей или же просто уничтожить их, в зависимости от программы, которая будет переработана в электромагнитные колебания.

Какого успеха сумел добиться профессор Скипидаров, известно не было. Но российское правительство тоже не всегда разбрасывается орденами. Значит, результат какой-то есть. И выяснить это было предложено полковнику Мартинесу. Более того, не просто выяснить, а похитить и доставить в США сам источник информации. Во-первых, для разработки защиты от возможностей применения такого оружия, во-вторых, для создания собственных аналогов. Эти аналоги Америке, как понимал Мартинес, были необходимы. Ведь ни для кого не секрет: ядерная война не состоялась только потому, что в ответ на создание американской атомной бомбы такая же бомба встала на вооружении войск СССР. Если бы СССР не обладал аналогичным оружием, кто знает, где сейчас искали бы людей такой национальности, как русские…