Тест на прочность

Глава 36 ОЖИДАНИЕ

Разговор с Хмелем произошел еще до, того, как Гоблин в очередной раз просочился между пальцев. Вдобавок патруль из трех человек допустил непростительную ошибку: никто не остался возле тела. Через полчаса, когда на место преступления прибыла следственная бригада, трупа молодой женщины обнаружить не удалось.

Никто не предположил, что с патрулем случилось коллективное наваждение. Люди, страдающие от кошмаров и видений, в милиции не задерживаются. Да и количество крови, пропитавшей хвойную подстилку, говорило само за себя.

Оставалось предположить, что тело забрал именно преступник. Чтобы закопать и скрыть следы убийства — другой причины никто не мог предположить. Дерзость Гоблина опять сослужила ему добрую службу: никто, кроме него, не решился бы, почуяв облаву, вернуться на место преступления. Именно этот непредсказуемый маневр помог ему ускользнуть.

— Совсем чокнулся, — тискал зубами сигаретный фильтр красный и потный от полученного втыка «куратор» Хмеля. — Такой куш ему сегодня светит, а он всех на уши поднимает. Или это вообще не его рук дело?

— Есть у него такие замашки — делать все от противного, — Парамонов вспомнил гибель Шестакова и случившийся перед этим взрыв на трубопроводе.

Следователь не видел своими глазами труп, но слышал от патруля про частично обрезанные волосы. Сразу вспомнился рассказ о выдранном из головы клоке. Но там, в Ростове, дело слишком далеко не заходило…

На все договоренности с Хмелем решено было наплевать и брать преступника сразу, едва он только явится к назначенному месту.

Сам Хмель, понятное дело, ничего об этом не знал. Только досадовал на снегопад: плохая видимость может осложнить ментам поимку Гоблина. «Дворники» «девятки» мерно очищали стекло, работал приемник. Ведущая местной УКВ-радиостанции с утра поднимала настроение трудовому народу.

Позвонила в прямом эфире какой-то тетке.

Представилась вымышленным именем, спросила, нет ли дома мужа.

— Какое у вас, к нему дело? — навострилась супруга.

— Дело, собственно говоря, к вам. Это даже хорошо, что его нет и мы можем поговорить откровенно, как женщина с женщиной.

Стала рассказывать, какие теплые отношения у нее были летом на курорте с хозяином квартиры.

— Отдайте его мне. Просто хочется, чтобы все прошло цивилизованно, без скандалов и драк.

«Вот черти, — усмехнулся Хмель. — Выставляют бедную бабу на посмешище. И кто-то ведь сообщил им на радио точные имена-отчества, подсказал, когда и где этот самый Николай отдыхал».

Шуточки и музыка по радио незаметно делали свое дело. Тревога не рассосалась полностью, просто Хмель вспомнил, как много значит для ментов фигура Гоблина. Ну не настолько же они бездарны, чтобы провалить такую операцию.

До места оставалось еще километров пятнадцать. Хмель специально поехал не по трассе, а по другой, безбожно раздолбанной дороге, удлинив себе путь почти в два раза. Мало ли что у Гоблина на уме? Стоит потрястись ради того, чтобы подъехать совсем не с той стороны, откуда он тебя ожидает.

Ведущая радиопрограммы с веселым смехом раскрыла очередной своей собеседнице истинное положение дел. Вдруг из-за деревьев выкатилось нечто до боли знакомое и стало поперек дороги — так, что Хмель едва успел затормозить.

Это был Гоблин на «Харлее». Ему даже не пришлось заводить мотоцикл просто прокатился десяток метров под уклон. Выглядел как при первой встрече, только непонятные мокрые космы появились на рукоятках руля.

Водителю «девятки» глупо было дергаться. Если играешь честно, с какой стати бояться неожиданного появления партнера? Но сердце у Хмеля заныло. Он не спешил выходить из машины и даже приоткрывать окно.

Широко улыбнувшись, Гоблин постучал по стеклу согнутым пальцем.

— Что за дела? — деланно возмутился Хмель, открыв небольшую щель. — С самого начала отходишь от уговора. Где у нас встреча, здесь?

— По времени еще рано. Глянь на часы.

— Так что теперь?

Глупо и опасно было настаивать непременно ехать к оговоренному месту.

— Открой дверь, — спокойно попросил Гоблин. — Или очко играет?

— Холодно. Надует сейчас снегу.

— Надо в багажник тебе кое-что загрузить.

Мне сейчас не с руки лишний груз иметь.

Только сейчас Хмель обратил внимание на большой сверток. Громоздкий, упакованный в черный непрозрачный полиэтилен, он свисал с задней полки.

— Что за срочность? Куда везти? Пока не увижу, что там, багажник не открою.

— Ну так смотри. И поживей, времени в обрез.

Ничего не оставалось делать. Выйдя из машины с поднятым воротником, Хмель отодрал одну из полосок липкой ленты. Приоткрыл сверток и увидел голое плечо в запекшейся крови. Шарахнулся назад.

— А ты у нас, оказывается, нежный, — усмехнулся Гоблин, доставая наручники. — Других посылаешь убивать, а сам от крови шарахаешься.

«Оставит меня здесь, — подумал Хмель. — Чтобы никто не отыскал, не помог освободиться.

Или прямо сейчас прикончит? А женщина? Ее-то он зачем?»

Важно было сохранить спокойствие.

— Думаешь, я от себя предлагал, думаешь, я конечная инстанция? Настоящий заказчик никогда не светится. Ни хрена я не значу, чтобы держать меня заложником.

— Для кого-то, может, и ни хрена. Но для себя ты как раз до хрена значишь, — заметил Гоблин, садясь за руль «девятки».

Хмель никогда не убивал своими руками, но трупы с огнестрельными ранениями видел в морге и на улице. Здесь было совсем другое, и он невольно зажмурился.

Уложив «заказчика» на заднее сиденье, Гоблин заставил его поднять скованные руки и впихнул между ними обнаженное закоченевшее тело.

Теперь Хмель словно бы обнимал мертвую женщину, лицо ее, искаженное смертельной мукой, оказалось точно напротив его лица.

Хоть снег и таял большей частью, но землю все-таки припудрил. Некоторое время следы от колес четко рисовались на белом полотне, потом сравнялись с общим фоном до полной неразличимости.

Возле назначенного места залегли сразу три снайпера. Начальство ни секунды не опасалось, что придется потом оправдываться, доказывая правомерность стрельбы на поражение.

Фигура Гоблина и так достаточно известна на федеральном уровне. А уж последние его дела окончательно снимут у прокуратуры все возможные вопросы насчет законности или незаконности принятых мер. Тем более что свидетели инцидента в отстойнике в один голос показывают, что Гоблин забрал из рук убитого винтовку. Значит, преступник вооружен не только холодным, но теперь еще и огнестрельным оружием.

Впрочем, первые два снайпера получили приказ поначалу целить по ногам мотоциклиста и по колесам «Харлея». Только если отморозок сможет продолжать движение, вступит в дело третий, убойный стрелок.

На случай, если Гоблин вообще не появится на условленном месте, областное милицейское начальство запросило из внутренних войск вертолет. Но поднимать его в воздух решили только в самом крайнем случае, чтобы не спугнуть «объект» раньше времени.

На трассе по пути следования приманки в пяти точках посадили под прикрытием елок уже не снайперов, а автоматчиков. Каждая пара имела четкие указания: заслышав треск мотоцикла, взять оружие наизготовку; опознав цель, патроны не экономить, расстрелять по полному рожку.

Путаницы случиться не может: все посторонние машины будут отсечены от трассы по соображениям безопасности. Допущены будут только «Харлей», «аудюха», указанная Хмелем, и две фуры, чтобы Гоблина не смутила пустынность дороги.

Фуры тоже будут работать на подстраховку.

Один боец в штатском сядет рядом с водителем.

Еще трое — под брезентовым навесом.

Парамонова смущала численность задействованных сил. Чем больше народу, тем больше вероятность отдельного сбоя. Но ставить все на одного-двух снайперов тоже нельзя. Гоблин окончательно вышел за человеческие рамки, и права упустить его больше нет.

Они с куратором лежали рядом в утепленных камуфляжных куртках и шепотом честили погоду. В бинокль вообще ни хрена не видно, стекла сразу залепляет снег. Безумно хотелось курить, но начальство даже это запретило, как будто операция происходила ночью. Сами небось смолят у себя в кабинетах в ожидании новостей, полные пепельницы уже набрались.

— Пять минут прошло — ни того, ни другого, — заметил куратор.

— Хмеля вел кто-нибудь?

— Его как раз нет. Этот гад мог засечь со стороны наше сопровождение.

— А как «аудюха», выехала?

— Не слышал, по рации передали? Туда тоже наших подсадят — еще одна перестраховка.

— Вроде не собирались. Кто решил?

Капитан-«куратор» показал пальцем наверх, будто сам Господь Бог внес последние коррективы.

— Не переборщить бы. У Гоблина нюх, как у зверя, а мы уже столько капканов понаставили.

— Меня ушастый беспокоит, — снова вспомнил о Хмеле куратор. — Он не из тех, кто будет опаздывать на такую свадьбу.

— Из дому он хоть выехал? Может, спрятал от страха голову под подушку и никаким арканом не вытянешь.

— Из дому выехал даже раньше времени, это уж известно доподлинно. Боюсь, Гоблин его где-то на полдороге перехватил. Мы ведь такую возможность не исключали.

— Лично я тоже не верил, что Гоблин прикатит, куда обещал.

— Но за бабками все равно сунется.

— Лишь бы только Хмель не раскололся.

— За это не переживай. Тут не крепость духа, а инстинкт самосохранения.

Глава 37 НАЖИВКА НА ТРАССЕ

Внутри у Терпухина все закаменело. Гибель мужчин — соратников, лучших друзей — тоже переживалась тяжело, но совсем по-другому.

Сильные не всегда выживают. Чаще случается наоборот, их век оказывается недолгим. Ничего противоестественного в их преждевременной смерти нет. Мужчина обычно знает, чем и во имя чего рискует.

Но смерть женщин, смерть детей, тем более смерть ужасная, в муках, кровь стынет в жилах, и сердце стучит о ребра, будто само обратилось в кусок кости. Хочется взорвать этот мир к чертям собачьим за подлую его несправедливость. Но где тогда людям жить? Иные миры для них плохо приспособлены.

Снегопад, мокрый, лоснящийся асфальт, серое небо и темный хвойный лес краски вокруг полностью соответствовали ощущениям Атамана. Он не видел и не хотел видеть никакой красоты, красота только оскорбляла Катину память.

Черное, белое и серое — вот координатная сетка погони.

Если иметь в виду северное направление на Челябинск, Терпухин подъезжал к трассе слева, с противоположной стороны от той, где произошла встреча Гоблина с Хмелем. Сквозь снежную завесу просматривались невысокие, изъеденные ветрами времени горы — южная оконечность Урала.

Грунтовая дорога как бы невзначай перешла в гравийное покрытие, самое неудобное для мотоцикла. Всякое резкое торможение здесь было чревато падением. Хорошо, хоть попутных машин практически не попадалось, не пришлось отворачиваться от града камней из-под колес. Встречные обстреливали в спину — это не мешало держать курс, повторяя изгибы гравийки.

Блеснули рельсы. Дорога просто заканчивалась возле насыпи и снова начиналась с другой стороны — ничего похожего на переезд. Может, Гоблин и перескочил бы одним махом, но Терпухин не чувствовал в себе способности к таким трюкам. Слез с мотоцикла и в два приема перевалил через рельсы.

Асфальтированная трасса на север шла параллельно железной дороге. До нее оставалось совсем немного. Может, Гоблин сейчас подастся севернее, чтобы не барахтаться больше в осенней грязи. Севернее, навстречу морозам и отвердевшей земле.

В полукилометре от примыкания второстепенной дороги к главной были выставлены переносное ограждение и знак ремонтных работ. Никто из руководителей операции, конечно, не рассчитывал, что Гоблин послушно притормозит и станет разворачиваться. Конечно же, наплюет и попробует промчаться вперед. Знак и загородку поставили для других водителей, чтобы не выскочили в опасную зону в самый неподходящий момент. Не вынудили на секунду-другую воздержаться от стрельбы, не оказались у Гоблина в заложниках.

Несколько автомашин и одна телега уже развернулись назад. Кто-то сделает крюк, кто-то вообще отменит поездку. Следующие по очереди двое стрелков с автоматами услышали специфический дробный перестук мотоцикла.

Привлеченных к операции бойцов заставили запомнить наизусть внешний вид той самой модели «Харлея», на которой разъезжал Гоблин. С невысокого, густо заросшего ельником холма просматривались последние полтора километра гравийки перед знаком. Видимость в снегопад оставалась неважной, в эфир по рации пошло срочное сообщение:

— Мотоцикл. Но вроде не тот.

— Что значит «вроде»? — даже радиопомехи не могли скрыть раздражения.

— Совсем другой. Уже на подходе!

— Может, специально сменил. Один пусть срочно выходит. Второй наготове. Не попадите мне впросак: не остановит — стрелять.

Все бойцы в разных точках трассы были одеты в форму ДПС, имели жезлы. Человеку из засады понадобилось всего пять быстрых шагов по склону, чтобы оказаться на обочине и вскинуть полосатую палку. Его напарник изготовился к стрельбе.

Попасть впросак можно было по-разному: упустить Гоблина и застрелить невинного человека. Внешний вид бородатого отморозка бойцы зазубрили так же твердо, как и облик мотоцикла.

Человек, сбрасывающий скорость, выглядел совсем по-другому: бритое лицо, короткая стрижка, камуфляж…

Получив команду остановиться, Атаман понял, что выполнять ее не хочет и не станет. Наверняка опять открыли охоту на весь вид двухколесных. Сейчас потянут разбираться долго и нудно.

Нет, больше никто не будет вмешиваться в ваши с Гоблином счеты. Ты готов поставить себя вне закона, лишь бы только гнать без остановки.

Развернувшись, Терпухин веером рассыпал гравий и погнал в обратном направлении. Вслед грянула автоматная очередь. «Ого! Они теперь тоже не церемонятся. Лишнее подтверждение, что тормозить в самом деле не стоило. Прорываться на трассу тоже. Можно сделать это потом, спокойно выехав из лесу».

Окончательно стало ясно, что встречи Хмеля с Гоблином ждать здесь, на условленном месте, не стоит. Полковник Левашов, назначенный командовать операцией, подозвал к себе Парамонова.

— Вы знакомились со всеми материалами по делу. Где-нибудь проскакивала информация насчет возможного сообщника?

— Кто-то наверняка с ним стыкуется, товарищ полковник. Вряд ли он сам подручными средствами в состоянии каждый раз производить нужный ремонт. Опять же заправка…

— Я говорю о настоящем сообщнике. Только что ко второму посту подъехал неизвестный на мотоцикле. Останавливаться не пожелал, подался в бега. По всем внешним признакам на Гоблина вроде бы не тянет. Если только не допустить, что мерзавец сбрил бороду, подстригся, переоделся в камуфляж и пересел на другой мотоцикл.

Парамонову вспомнились показания «воскресшего» после взрыва водителя, прозвище Атаман.

Насчет этого все пока еще неясно, смутно.

— Может, просто байкер, которому нечем штраф платить?

— Или Гоблин пустил пробный шар.

Левашов решил не снимать никого с дежурства на трассе. Послать за беглецом отдельную команду, но тихо, без лишнего шума и треска.

По карте было видно, что неизвестный зажат в узкой полосе между гористыми возвышенностями с одной стороны и трассой с другой. Позади городские окрестности, впереди река с двумя мостами — автомобильным и железнодорожным. Если только он не бросит свой мотоцикл, отловить его будет нетрудно. Плохо, что очередь дали вслед, это может спугнуть главного преследуемого.

…Единственным, кто понятия ни о чем еще не имел, оставался человек, которого Хмель так. жаждал увидеть мертвым.

В свои сорок лет Феликс Гусев стремился соответствовать однажды для себя выбранному идеалу. В начале восьмидесятых видеомагнитофоны только появились в родном городе. Обычно скидывались компанией по пятерке и брали их напрокат на сутки вместе со стопкой кассет. Феликса потрясли до глубины души гангстерские фильмы — повадки всякого рода «крестных отцов».

В это время он учился в техникуме, занимался фарцовкой, продавая джинсы и виниловые «пласты». Потом отсидел срок за «валюту». К началу девяностых за ним уже числилось несколько вооруженных ограблений и под его началом «служило» несколько человек.

Гусев всегда появлялся на людях чисто выбритым, пахнущим одеколоном, в костюме, галстуке и запонках с камнями. Еще не имел в городе особого веса, а уважением уже пользовался, потому что правильно держался. Ни при каких обстоятельствах не суетился, не повышал голоса, не менял каменного выражения лица, не пытался заискивать перед сильными и помыкать слабыми.

С течением времени в местной криминальной среде выдвинулись другие личности. Но Феликс отстоял свой небольшой кусок — окраинный район, где его люди собирали дань с нескольких десятков торговых точек и мелких фирмочек.

Невзирая на небольшой удельный вес, Гусева приглашали на сходки, на переговоры с иногородними, несколько раз «избирали» представителем на серьезные «конференции» в Подмосковье.

Кое-кто считал, однако, что Феликсу пора подвинуться. Недостаточно он шустрый и оборотистый для теперешней жизни. Пусть сидит за столом, исполняя представительские функции, но реальными делами должны крутить другие.

Два года назад Хмель попытался выдавить Гусева из насиженного гнезда, но получил отпор.

После нескольких стычек пришлось с позором отступить, имея в пассиве двух раненых, три разбитые тачки и одно разгромленное кафе.

Никто из местных «тузов» не поддержал Хмеля. Затаив злобу, тот предложил ментам свои услуги в качестве нештатного осведомителя. Долгое время Гусева не удавалось подвести под монастырь — блюстителей правопорядка интересовали другие фигуры. Теперь вот Хмель дождался своего часа: отправившись в путь на привычной для. себя «Ауди», Гусев приближался к крупным неприятностям.

Как только городская улица вырвалась на простор, перешла в трассу, гусевский водитель «Ауди» заметил регулировщика, заворачивающего всех назад. В общем заторе машина перешла на черепашью скорость. Морщась от снега, водитель высунулся поинтересоваться, в чем дело, как вдруг в лицо ему ткнули удостоверение, велели открыть дверь.

Человек в короткой кожаной куртке плюхнулся на заднее сиденье, приказал объехать пробку по встречной полосе.

— Там все равно дорога перекрыта, — заметил водитель.

— Только не для нас.

— Чем, извините, обязан? — спокойным сипловатым голосом спросил Гусев.

— Оружие, наркотики есть? Крупная сумма наличности?

— Обижаете. Врагов у меня нет, деньги в карманах не задерживаются. Дурными привычками обзаводиться поздно.

— Тогда езжайте как ни в чем не бывало.

Как только машина проехала регулировщика, сотрудник вдруг сполз на дно. Включил рацию, негромко произнес:

— Я восьмой, позицию занял.

— Теперь аккуратно, понял? — проскрипел далекий голос в ответ.

— Так точно.

Сеанс связи закончился. Послышался характерный щелчок — сотрудник извлек и снова вставил в пистолет обойму. Так проверяют напоследок полноту боекомплекта. Гусев не мог понять причину столь странного поведения. Зато понимал всю бесполезность недоуменных вопросов.

Через некоторое время сотруднику наскучило лежать молча и он подал голос:

— Нет, говоришь, врагов?

— Не всем я, конечно, нравлюсь.

— Всем нравилась только Мерилин Монро.

Речь не об этом, речь о врагах, которые не хотят человека видеть в живых.

«Дали наводку? — спросил себя Гусев. — Не похоже. Обыскивать не стали, выволакивать из машины тоже».

Думать он старался тоже с достоинством, неторопливо. Покрутил перстень на пальце, поправил малиновый шарф.

— Не побеспокою, если закурю?

— Кури-кури, — ответил пассажир сзади. — Грех был бы отказать.

«От кого он затаился? Решили, что встреча у меня назначена, кто-то мне должен передать криминальный «товар»? Кому выгодно подкинуть им такую чепуху? Один раз убедятся, что клюнули на «дезу», и стукачу не будет больше веры».

Водитель нервничал куда больше хозяина.

Все ему не нравилось — и присутствие за спиной вооруженного человека, и снег, упрямо пытающийся залепить лобовое стекло.

— Можно, выйду поправить «дворники»? Плохо чистить стали.

— Нет уж, езжай дальше. Не такое оживленное движение, чтобы сильно переживать.

Пытаясь успокоиться, водитель включил музыку. Свалившийся на голову пассажир и это запретил.

— Человек, Толя, при исполнении, — Гусев тронул свой висок с проступившей сединой. — Нельзя его отвлекать.

— А ты молодец, — усмехнулся сотрудник. — Старая, видать, закалка. Видел я одного вора в законе. Ему при обыске весь коттедж переворачивали вверх дном, а он сидел анекдоты травил.

Судя по голосу, новоявленный пассажир пребывал в напряженном ожидании. Похоже, в любой момент могло случиться нечто требующее от него мгновенной реакции. Вскоре за поворотом послышался шум встречной машины.

— Кто это? — быстро спросил сотрудник, окончательно распластавшись внизу.

— Пока еще не вижу… Фура, кажется. Точно фура, — ответил водитель, всматриваясь.

— Фура — это свои.

— Феликс Дмитрич, меня чего-то подташнивает, — пожаловался водитель. И пальцы немеют.

— Давай поменяемся местами, — Гусеву действительно было бы спокойнее самому оказаться за рулем.

— Поменяться?.. Нет, не надо. Наверное, сейчас пройдет.

«Боится моего кресла, — отметил про себя хозяин. — Вдруг стрелять будут издалека, по месту».

Фура тем временем пронеслась мимо, и дорога снова опустела. Сотрудник вытер пот со лба, пожаловался:

— В былые времена двоих блядей в такой вот машине трахал, теперь без баб тесно. Ноги уже затекли.

— Если надо, Толя мигом остановит. Выйдем все вместе, подышим воздухом.

— Возьмешь сейчас и выйдешь? — гусевская невозмутимость понемногу начинала злить сотрудника. — Готов в любой момент? Можно, в принципе, подышать. Только сперва два слова для справки. Одна добрая душа вас крупно подставила. Якобы везете с собой пятьдесят кусков. Так что ждите с минуты на минуту желающих приобщиться… Ну как, остановимся подышать?

— Ни один серьезный человек на всем Урале не поверит, что я повез с собой столько налички, — уверенно заявил Гусев.

— На Урале появляются и несерьезные люди.

Сюда ведь виз не нужно брать.

Глава 38 НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ

Если Гусев до последних секунд даже внутренне сохранял спокойствие, то враг его пребывал в состоянии близком к помешательству.

Уже само по себе тесное соседство с обезображенным трупом могло бы кого угодно свести с ума. От мертвого обнаженного тела исходил леденящий холод, по сравнению с которым воздух в остывшем салоне можно было назвать жарким.

И этот холод просачивался внутрь щуплого тельца Хмеля.

Одежда стукача — теплая с капюшоном куртка — не могла служить преградой. Она скорее изолировала хозяина от окружающей среды, не давая холоду перетекать туда, рассасываться в пространстве.

Лицо молодой женщины Хмель видел только несколько секунд, пока пребывал в состоянии заторможенности и ступора. Потом крепко зажмурился, отвернулся в сторону. Если он еще раз увидит это лицо, упирающееся лбом ему в висок, то доживет остаток дней в дур доме.

Время вытекало, как последние капли из бутылки. Хмель носил электронные часы и не мог слышать тиканья. Но запястье левой руки каким-то образом ощущало смену цифр секундомера.

Свою жестокость Гоблин уже продемонстрировал. Если только менты его упустят, он ни перед чем не остановится. Любой ценой вернется сюда, настрогает на мелкие куски. А менты могут запросто сплоховать. Наверняка согнали не меньше роты, и Гоблин заранее унюхает, что к чему.

Страх не отбил у Хмеля способности соображать, инстинкт самосохранения подогревал мозги. Надо первым делом избавиться от жуткого соседства.

Руки сходились за спиной у мертвой женщины, обнимали ее. Не смея открыть глаза, Хмель попробовал сдвинуть руки вверх. Почти сразу же уперся в преграду и вспомнил, что Гоблин предусмотрительно просунул его руки между туловищем и руками жертвы. Теперь они поднялись до подмышек, больше хода нет.

Осталось сползать с трупа в направлении вниз. Щека и висок Хмеля ощущали одинаковые холод и твердость. Только по выпуклостям и впадинам он догадывался — шея, ключицы, грудь, живот. Теперь вот волосы на лобке скребут, будто это не волосы, а металлическая стружка…

Внутренняя поверхность бедер, колени, ступни. Глаза «заказчика» продолжали оставаться закрытыми. Но на изнанке век проступали расплывчатые очертания, нечто вроде рентгеновского снимка.

Фу ты черт. Взмок, пока старался. Но кипят одни мозги, тело по-прежнему стынет. Пот такой холодный, что вот-вот его струйки замерзнут.

Кажется, можно слегка раздвинуть веки, приоткрыть щелку.

Теперь надо выбраться из машины. Даже если Гоблин заблокировал дверцы с пульта, замок изнутри все равно откроется.

Выбраться и бежать куда глаза глядят. В наручниках быстро не побежишь, но спрятаться в лесу можно. Хорошо, что температура около нуля. Если снег прекратится и не успеет замести следы, белая пудра быстро растает. Не белое сольется с белым, так черное с черным.

Выскочив из машины, Хмель ступил на землю и вдруг заметил стальной обруч, защелкнутый выше левой щиколотки, и уходящую от него цепочку. Откуда у этого ублюдка кандалы — по заказу когда-то изготовили? И цепь длинная, вот почему она не стесняла движения в пределах салона.

Нагнувшись, Хмель потянул за цепь. Натянулась, не пускает. За что ее Гоблин зацепил?

Ага, за женское запястье — на другой стороне обыкновенный наручник. Руки были у тебя за спиной, вот почему ты раньше его не почувствовал.

Ублюдок! Поманил свободой и снова захлопнул калитку. Придется руку бабе ломать. Хорошо хоть цепь длинная и не мешает открыть багажник.

В багажнике лежали только запаска, домкрат и массивный гаечный ключ для смены колес.

Взяв ключ, Хмель мысленно прикинул, сколько раз придется ударить. Тонкую женскую кость он, наверное, быстро переломит, а дальше ключ непригоден. Как назло, при себе ничего режущего, даже отвертки нет.

Если б Атаман знал, что сейчас происходит с Катиным телом, он бы все бросил и вернулся к ней.

Перед лицом смерти молодой женщины почти все отступает на второй, на десятый план. Достоинства ее и недостатки, хорошее и дурное в ее душе. Уже не думаешь о ее вине, ее неосторожности. Она уже чиста как ребенок, как маленькая девочка.

И в этом еще одно отличие женщины от мужчины. Мужчину смерть не обеляет, он в любом случае в ответе за все, что сотворил. Потому что ему даны в этом мире мужская, голова, мужская сила, мужской хребет…

Мимо пронесся товарняк. Атаман теперь ехал по опушке, вдоль железнодорожной насыпи. Точно не знал, когда появится впереди река. Подозревал, что скоро. Надо раньше свернуть в лес, попытаться еще раз выскочить на трассу. Оценить ситуацию: что там творится на самом деле.

Если дорогу серьезно взяли под контроль, то тем более автомобильный мост. Значит, Гоблин — хочешь не хочешь, а приходится думать за него попытается прорваться через железнодорожный.

В разговоре с автослесарем Терпухин бегло выяснил кое-что насчет окрестных дорог. Насчет моста мужик сказал, что только вагоны по нему пройдут. Два пути и ширина по минимуму. Даже для велосипеда нет узкой дорожки, придется на горбу тащить.

А Гоблин? Попытается прорваться или уже прорвался? Может, не тратить время на выяснения, рвануть прямиком туда?

Черт, мотор начинает глохнуть. Бензин, похоже, на нуле, остались одни пары. Все бы на свете сейчас отдал за двадцатилитровую канистру Или не надо честить судьбу — она подталкивает к верному выбору?

Проехав метров сто в глубину леса, Атаман отыскал сваленную давнишней бурей сосну, уже облепленную мхом. У высокого дерева были слабоватые корни, но все же при падении оно выворотило большой ком земли.

Расширив и углубив руками яму, Атаман уложил туда свой чоппер, закидал хвойными лапками и мхом. Конечно, с близкого расстояния не проведешь — явно что-то спрятано. Но кто сюда забредет: грибной и ягодный сезон закончился. Тем более что схрон устроен ненадолго. Если Гоблина не удастся в ближайшие часы перехватить на мосту, надо возвращаться за мотоциклом.

Выбравшись обратно к путям, Атаман дождался следующего поезда. Пассажирский промчался слишком быстро, да и неудобно было цепляться за такие вагоны. К счастью, следом пошел товарный.

По части таких составов у Атамана был богатый опыт. Подсаживаясь первый раз, он себе вывихнул руку из плечевого сустава. Потом выучился другой технике, уже не пытался ни за что уцепиться. Прыгал на цистерны, пытаясь всем телом прилепиться к выпуклому боку.

Казалось бы, человек должен отлететь, отброшенный в сторону, ан нет воздушный поток, наоборот, прижимает. С распяленными руками и ногами Атаман обычно сползал по цистерне метра на четыре-пять в противоположную движению сторону. Сползал тем меньше, чем грязнее был бок.

Поэтому лучше выбрать самую черную и грязную. К такой удается прилипнуть гораздо прочнее. Потом смещаешься, как муха по стакану, чтобы достать одну из скоб, приваренных к нижней колесной раме.

Способ был, конечно, рискованный, но безопасного в такой ситуации быть не могло. Обошлось и в этот раз, только лицо, руки и одежда перепачкались в свежепролитой при загрузке нефти.

Ровно десять часов друзей-байкеров продержали в КПЗ. Они уже не надеялись больше увидеть свои машины, и это в первую очередь терзало обоих. Согласились бы отсидеть ни за что ни про что пятнадцать суток, даже месяц, но только не лишиться родных «Вояжа» и «Волка».

Оба перебирали в уме последние действия, искали, где и когда допустили ошибку. Не ошибка, просто невезуха дикая, непруха. Сейчас могут пришить все что угодно, вплоть до участия в массовых беспорядках и сопротивления при задержании.

Слава богу, обошлось. Разговаривал с ними порознь один и тот же капитан. С обоими по одинаковой программе. Сперва пугал жуткими карами, обещал, что может испортить всю жизнь.

Потом переходил на сравнение отечественных и зарубежных мотоциклов. Хвалил, что предпочли свое, российское изделие.

— Запомните, наше — самое лучшее. У этих говнюков за бугром только реклама. Если бы наши могли столько же бабок в нее вбухать, я бы посмотрел, кто на ихние «Судзуки» стал бы смотреть».

Не сговариваясь, байкеры отреагировали одинаково, полностью согласились с капитаном.

Оба, в общем-то, тоже были патриотами. Правда, с более трезвым отношением к реальности.

Самим хотелось бы, чтоб ирбитские мастера переплюнули японцев, немцев и штатников.

Так что покривить душой пришлось только в одном — подтвердить, что желаемое уже осуществилось'.

Под конец мент рассказал каждому один и тот же анекдот, дал подписать протокол допроса и выпустил на все четыре стороны. Пелехонькие «Уралы» нашлись на штрафной стоянке, можно было отправляться в путь.

Еще совсем недавно оба прикидывали, на сколько суток застрянут в «гостеприимном» городе. А теперь стали подсчитывать — успеют ли на завтрашний концерт. Если повезет на дороге. Если, в придачу, он начнется не раньше восьми.

Крупное невезение уже стряслось. Теперь, по закону вероятности, следует ожидать чего-то с обратным знаком.

Застав Хмеля врасплох, Гоблин успел ухватить первоначальное выражение лица «заказчика».

И утвердился в своих подозрениях, что тот играет нечисто. Однако это не заставило хозяина «Харлея» мчать сломя голову, подальше от опасной зоны. Он давно уже искал настоящей опасности, напрашивался на крупные неприятности. Проскочив по самому лезвию, он должен был подзарядиться энергией на много дней и ночей вперед.

Похоже, на сей раз его решили накрыть наверняка. Мобилизованы немалые силы, менты держат под прицелом не один и не два отрезка трассы. И уж точно контролируют все ближайшие съезды с нее.

Возможные действия мерцали в сознании Гоблина образами-вспышками, чередой стоп-кадров.

Искореженный, сплющенный металл, россыпь битого стекла на асфальте. Застыли на холоде липкие пятна крови, дорожные знаки безмолвно таращат свои круглые и треугольные очи.

Если б кому-то постороннему удалось расшифровать эту цепочку кадров, он бы сказал, что прошлое тут перемешано с будущим, состоявшееся с возможным. Но в своем движении на бешеных оборотах Гоблин все видел связно.

Не доехав по узкой разбитой дороге всего пятисот метров до трассы, мотоциклист стал присматривать подходящее место. Наконец выбрал небольшой овраг и съехал на дно, как он часто делал перед кратковременным беспокойным сном.

Поставил «Харлей» на подножку, но движок в этот раз оставил работать на холостом ходу.

Сам продрался сквозь молодые елки и залег в отдалении с трофейной винтовкой.

Теперь мотоцикл наверняка слышно возле самой трассы. Слышно, но не видно. Если засада там есть, люди наверняка среагируют. Подождут с полминуты, убедятся, что звук стоит на месте.

Двинутся сюда, предупредив своих по рации, но ничего не увидят, пока не подберутся к самому краю оврага.

Кто сейчас против него: СОБР, ОМОН, милицейский спецназ? Гоблин плохо разбирался в этих деталях. Всех тех, кто обязан был ловить его по долгу службы, он определял для себя просто и ясно — менты.

Вот и они: две фигуры с автоматами наперевес. Движутся медленно, пригнувшись. Так грамотно прячутся за елками, что даже снег с ветвей не осыпается.

Гоблин приложился глазом к трубке прицела.

Это была не его стихия — неподвижно выжидать, терпеливо подпускать ближе. Никогда он еще не стрелял из оружия с оптическим прицелом, не держал в руках иностранную винтовку с глушителем.

Пожалуй, можно уже мочить наверняка. Напрасно бедняги таскают на себе бронежилеты — не пригодятся. Подпустив первого номера почти к краю оврага, Гоблин нажал на спусковой крючок. И радостно удивился хирургической точности попадания.

Оба бойца на последних метрах предпочли ползти. Теперь первый молча ткнулся лицом в снег с аккуратным отверстием за ухом. Второй едва расслышал хлопок сквозь рокот движка, сумел определить только направление, но не место, откуда стреляли. Попытался откатиться кубарем в сторону, дал длинную очередь вслепую.

Рядом с Гоблином упало несколько срезанных веток, но спешившийся мотоциклист уже вошел во вкус. Пуля пробила второму бойцу колено, и жесткий, как наждак, голос крикнул:

— Брось автомат, сука!

Теперь стало ясно, куда стрелять в ответ.

Но прикрыться не удалось, для противника он по-прежнему как на ладони. Раненый вспомнил о своем пятиминутной давности донесении по рации. «Харлей» еще рокочет, поможет товарищам сориентироваться. Не обязательно сейчас рисковать головой, рваться в герои.

Отбросив автомат, сцепил за головой руки.

Теперь голос прозвучал гораздо ближе:

— Бери рацию, выходи на связь. Скажи, что замочил Гоблина насмерть.

Однажды проявленная слабость неотвратимо тянет за собой следующую. Морщась от боли, боец вытянул рацию из кармана бронежилета, надетого поверх камуфляжной формы.

— Пост номер три. Мы его застрелили.

— Гоблина? Ну, ребята… Где вы точно находитесь? — прозвучал сквозь треск и гул командирский голос.

Лежащий человек скосил взгляд вверх. Несмотря на снегопад, Гоблин все еще носил безрукавку, надетую на голое тело. Кожа его не посинела от холода, как это бывает обычно у подавляющего большинства людей. Только цвет татуировок стал еще интенсивней.

От Гоблина последовал кивок: говори все как есть.

Глава 39 НЕРВЫ НА ПРЕДЕЛЕ

Едва только цистерна съехала с моста, как Атаман спрыгнул на насыпь. На любом мосту поезда всегда притормаживают, чтобы потом разогнаться снова. Но прыгать прямо там, над водой, достаточно опасно, особенно если хочешь удержаться наверху. Если тебя устраивает плюхнуться в реку, это можно сделать без проблем.

Скатившись к подножию высокой насыпи, Атаман быстро вскочил на ноги. Проводил взглядом последнюю цистерну и быстро вернулся к мосту, чтобы оценить его еще раз. Да уж, никакая акробатика не поможет Гоблину здесь проскочить: между перилами и рельсом расстояние минимальное, шпалы достают почти до самого края.

Над черной речной водой поднимался пар, в снежном тумане угадывался вдали другой, автомобильный мост. Иди знай, где сейчас катит «Харлей», по какую сторону реки? Орел или решка, пан или пропал. Ты вынужден по-прежнему гадать, но потерял уже право на ошибку.

Гоблин далеко от «Харлея» не уйдет, больше десятка шагов он вряд ли сделает пешком. Без мотоцикла он ничто, а с мотоциклом — грозная сила. А вот ты сейчас потерял способность преследовать, висеть на хвосте. Ты все поставил на этот мост, и, если ошибся в выборе, Гоблин снова может раствориться, на этот раз в белых просторах надвигающейся зимы.

Проехала еще одна фура, и спрятавшийся сзади пассажир опять тяжело задышал, потом опять чертыхнулся с облегчением. Обернувшись вслед фуре, водитель «аудюхи» увидел заодно в проеме между креслами, как побелели костяшки пальцев, сжимая рукоять «ТТ».

— Хоть подскажите, на что обратить внимание. Я бы тогда заранее предупредил.

— Мотоциклиста надо ждать, вот-вот выскочит, — соизволил объяснить сотрудник. — Только скорость слишком не набирать, а то выжмет в кювет. Даст сигнал — спокойно тормози. Дальше моя забота.

— Ну вот, теперь и нам хоть что-то понятно, — ответил за своего водителя Гусев. — Значит, мотоциклист.

Сотрудник снова включил рацию, но ненадолго. Словно боялся, что эфирные помехи и голоса разнесутся шлейфом за автомобилем.

«Третий пост, ситуация штатная… Четвертый пост, ситуация штатная…» — вот и все, что удалось услышать. Гусеву этого с лихвой хватило, чтобы понять: менты затеяли серьезное дело и «Ауди» по чьей-то прихоти должна оказаться в самом пекле.

Кто эта «добрая душа», о которой упомянул мусор?

«Восьмой» пока ворочался сзади, тщетно пытаясь улечься поудобнее и успокоиться. Продолжал перегружать собственные опасения поровну на троих:

— С другой стороны, он все что угодно может выкинуть. Наслышался я об этом деятеле. Может и фуру нашу захватить, напрасно их вообще на дорогу выпустили.

— Много выпустили?

Гусев спросил скорее из вежливости, из желания поддержать беседу. Число фур волновало его в последнюю очередь.

— Не твое дело, падаль, — вдруг обозлился сотрудник. — Шарф такой, что сопли не утрешь.

Одеколон, ногти, небось, в салоне подстрижены.

Аль Капоне сраный.

— А вы бы предпочли чернозем под ногтями? — невозмутимо-сипловатым голосом осведомился магнитогорский Аль Капоне. — Вот если б я ехал небритым и в ватнике, тогда бы вы не до такой степени меня презирали.

— Заткнись, козел! На нарах будешь фуфло лепить.

— Ничего у вашей конторы против меня нет.

И пугать меня нарами не надо. Тем более если пользуетесь моей машиной.

— Да имел я тебя и твою машину. Нужны вы мне. Пусть бы перемолол Гоблин твою «аудюху» с потрохами, а мы его по-любому потом не выпустим.

Тут случилось неожиданное. Резко затормозив, водитель распахнул дверцу и рванул, втянув голову, в лес. У него уже закралось подозрение, кого именно ловят менты. В отличие от шефа, он, в силу рода своих занятий, слышал об отмороженном бородаче гораздо больше. Последние минуты ехал, трясясь от страха, крепился из последних сил. Но кличка, названная вслух, оказалась последней каплей.

— Стой! — заорал «восьмой», целясь из пистолета.

— Не надо нервничать, я сам поведу. — Гусев спокойно переместился на освободившееся, еще теплое место.

— Вас, блин, двое должно быть! Увидит Гоблин одного и заподозрит неладное.

— Тогда присаживайтесь рядом, вы ведь в штатском, — Гусев мягко тронулся с места.

Сотрудник светиться не хотел. Включил рацию, чтобы сообщить об инциденте, но тут же прикинул, кого сделают виноватым.

Послушал в очередной раз перекличку постов, но сам ничего говорить не стал. Начальство и не требовало от него периодических докладов насчет обстановки, понимало, каков обзор со дна машины.

За трассой есть кому следить. «Восьмой» должен сработать, если Гоблин дотянется до «аудюхи».

Гусев все делал вальяжно, с достоинством.

И машину вел, не превышая положенной скорости. Сотрудник собирался уже отключить рацию, когда из эфира вдруг донесся деревянный, лишенный выражения голос:

— Пост номер три. Мы его застрелили.

Так в самом деле мог бы сказать человек, только что соприкоснувшийся со смертью.

— Есть! — воскликнул сотрудник. — Урыли гада! Всех вас рано или поздно уроем!

— Набьете чучела и в музей боевой славы? — предположил Гусев.

«Восьмой» был так счастлив, что даже не оскорбился явной иронией.

— Тормози, я хоть вылезу из этой долбаной щели.

Выйдя из машины, он разогнул спину помассировал затекшую шею. Просунул руку под свитер, чтобы расстегнуть лямки бронежилета, но передумал. Отлил, изобразив желтым цветом сложный зигзаг на снегу. Уселся впереди, шумно отдуваясь, будто вырвал только что рекордный вес.

— Трогай. Ты молодец, только вот слишком себя любишь. В остальном, скажу честно, молоток. А водила твой полное дерьмо, гони его в шею.

— Если мы в самом деле пришли к взаимному уважению, нам бы стоило отказать в уважении кое-кому другому. Например, всяким «добрым душам», которые гадят исподтишка, хотят загрести жар чужими руками.

— Интересно? — погрозил пальцем сотрудник. — Еще как интересно.

Готов он был назвать «заклятого друга» Гусева или нет, так и не удалось выяснить. Как гром среди ясного неба прозвучал характерный треск. Раздирая белую завесу, на трассу вырвался мотоциклист. Несмотря на снегопад, он был в одной кожаной безрукавке, надетой на голое тело.

— Газу! — беззвучно прошептал сотрудник.

Развернувшись, стал палить через заднее, залепленное снегом стекло. В ответ что-то ослепительно вспыхнуло совсем рядом с Гусевым, и салон наполнился удушливым дымом.

Феликсу пришлось притормозить при абсолютно нулевой видимости. Опустив стекло, он высунул наружу голову, хватая чистый воздух ртом. Разглядел впереди свернувшего с дороги мотоциклиста — тот не собирался потрошить «Ауди» в поисках мифических пятидесяти штук.

Дождавшись, пока Гоблин окончательно скроется из виду в сумрачном ельнике, Гусев выбрался наружу, отряхнул пиджак и шарф.

Из открытого окна и огромной дырищи в заднем стекле продолжал клубами валить белый дым — кажется, чадил подголовник кресла. Гусев распахнул настежь все двери и только тогда разглядел «восьмого». Выстрелом из ракетницы Гоблин спалил несчастному все лицо. Оно превратилось в черную обгорелую и дымящуюся лепешку с запекшейся от жара кровью.

Ни ужаса, ни облегчения Гусев не чувствовал.

Вот если б чуточку позже, если б мент успел намекнуть, дать хоть одну примету «доброй души».

Вообще-то, с людьми из этой конторы сегодня еще предстоит пообщаться. Обстоятельства гибели своего сотрудника менты будут уточнять особенно дотошно…

А Гоблин тем временем мчал прямиком через лес, не сбрасывая скорость ниже шестидесяти — семидесяти километров. Ели неслись на него одна за другой. Стволы с зеленоватым налетом, ветки — здоровые и больные, где иглы изъедены были какой-то бледной плесенью.

За секунду он успевал несколько раз вильнуть рулем вправо-влево, лавируя между деревьями. «Харлей» подпрыгивал на выпученных из-под земли корнях, иногда буксовал на хвойной подстилке, но в целом продвигался благополучно.

Гоблин не сожалел, что оставил в живых раненого возле оврага и еще одного человека в «Ауди». Он слишком презирал людей, чтобы ставить себе целью обязательно давить и добивать каждого. Часто без всякой причины терял интерес, и оставшийся в живых человек превращался в мелкую часть пейзажа. Стирался из памяти, едва только исчезал из виду.

Тщательно спланированная операция скатилась к полной неразберихе. Сообщение о завершившейся карьере Гоблина оказалось ложным.

Дальше — больше: на трассе обнаружилась «Ауди» в облаке белого дыма. Полковник Левашов орал матом на всех, кто стоял перед ним, кто мог его слышать в эфире. Требовал поднять в воздух вертолет.

Летчики отказывались рисковать впустую — даже танк не удастся сверху разглядеть, а мотоцикл и подавно. Полковник грозился приехать к ним и под дулами автоматов загнать в «вертушку».

Парамонов с капитаном-куратором ждали указаний. Присутствие постороннего особенно бесило Левашова. Какого черта прислали сюда этого следователя из Ростова? Только для того, чтобы разнести во всех подробностях весть о, позорном провале операции?

Пусть бы Гоблин слинял подобру-поздорову, догадавшись о ловушке. Но откуда такое счастье — этот гад еще поимел всех разом.

До стоянки вертолета было каких-то десять минут езды. Левашов велел ростовчанину и куратору ехать вместе с ним. Снег пошел еще сильней, и Парамонов не испытывал ни малейшего энтузиазма по поводу полета. Не хватало только врезаться в какую-нибудь опору или радиомачту, как уже не раз случалось с «вертушками» при такой погоде.

— Вы на сегодня в моем подчинении! — с места в карьер накинулся Левашов на летчиков. — Под трибунал пойдете!

«Такой до генерала дослужится, — подумал про себя Парамонов. — Всегда готов бросать других на амбразуры».

— Ладно. Пожалуйте на борт, — любезным жестом пригласил пилот.

— Я буду на связи, — заявил полковник. — Вот они полетят.

«Спасибо за доверие, — мысленно поблагодарил Парамонов. — Иного от тебя и ожидать не следовало».

При взлете вертолет поднял бешеную круговерть, она продолжалась и дальше, на высоте.

Отдельных снежинок нельзя было разобрать, — седые космы завивались вокруг с тем же остервенением, с каким летчики проклинали полковника.

— Сука, тварь. Прицепить бы за яйца, пусть бы болтался внизу. Не дай бог что случится, завтра кинут семье подачку и привет. Живите как можете.

«Нормальные дела нормально раскручиваются, — думал ростовский следователь. — А если началось по-дурному, значит, так и дальше пойдет».

— Вы, может, высоко не забирайтесь, — осторожно предложил пилотам куратор Хмеля.

— Надо еще поглядеть, где лучше, где ветер послабей.

Чтобы не чувствовать себя полным идиотом, рискующим попусту, Парамонов пытался разглядеть местность с высоты «птичьего полета». Сквозь подвижную муть едва-едва, будто в бреду, проступали лесной массив, линия дороги.

— Куда хоть лететь, кто из вас знает?

— Давайте в сторону «железки», — пожал плечами куратор. — Там чуток повисим.

Реплики насчет Левашова и его ближайших родственников продолжали сыпаться как из рога изобилия. Никто, кроме Парамонова, не утруждал себя безнадежным разглядыванием земной поверхности.

Подполковник тем временем вышел на связь, поинтересовался первыми результатами.

— Вроде как молоко перемешиваем лопастями, — доложил куратор.

Его мутило: губы страдальчески искривились, румянец отлил от щек.

— Сейчас все выправится. По прогнозу снегопад сегодня только в первой половин? дня.

Вертолет продвигался медленно, будто на ощупь. Только сейчас обозначилась еще одна линия — железнодорожная колея, хотя от трассы до нее было рукой подать. Парамонов различил внизу игрушечный поезд. А вон река темная лента неодинаковой ширины. Лучше таращиться изо всех сил, чем пережевывать, как жвачку, собственные страхи.

— Почему поезд стоит? — спросил он у куратора. — Ни станции вроде нет, ни платформы.

— Может, пропускает встречный, два зараз обычно не въезжают на мост, морщась от тошноты, ответил капитан. — Но вообще далековато встал, километра за три.

Мост был явно свободен. В чем тогда дело?

Тут «вертушка» неожиданно угодила в сильный воздушный поток. Борт тряхнуло как следует…

Глава 40 СИНХРОННЫЙ ПРЫЖОК

В это время суток товарняки шли один за другим, с небольшими интервалами. Поезд, увиденный с вертолета, остановил не кто иной, как Гоблин. Ехал внизу, вдоль края насыпи, держался наравне с тепловозом. Выстрелил из винтовки дагестанца один раз, другой.

Машинист с помощником пригнулись, решив, что кто-то придуривается с дробовиком. Или дозу принял, или по жизни такой дурак. А может, охота не сложилась и он теперь нашел подходящую цель, по которой мазануть трудно?

Резко прибавив скорости, Гоблин вырвался вперед, перескочил через рельсы перед самым носом накатывающейся махины и снова выстрелил, теперь уже с другой стороны. На железнодорожников посыпались осколки стекла, одновременно долетел отчетливый крик:

— Тормози! Никому ничего не будет!

— Контейнер грабануть хочет, — уверенно предположил помощник машиниста.

— А мы здесь не обязаны за чужой товар рисковать, — возмутился старший. — Нам за это никто не доплачивает. Пусть бы отправители позаботились об охране. Ни фига, решили сэкономить.

Еще две пули гулко ударили в обшивку. Машинист продолжал лихорадочно взвешивать «за» и «против». «Головы не поднять, ни красного, ни зеленого не разглядишь. Сейчас влетим куда-нибудь — от тепловоза рожки да ножки останутся».

Он точно знал одно: лично с него взять нечего, с помощника тоже. Надо тормозить, пускай потрошат любой контейнер. Вылезет потом фирма с претензиями — можно будет предъявить им отверстия в обшивке тепловоза. Вон пуля вообще влетела в кабину и засела в потолке — доказательство весомой угрозы.

Экстренного торможения машинист применять не стал, выводил рукоять потихоньку. Крикнул, не высовываясь:

— Через час пойдет поезд! Управляйтесь как-нибудь живей!

Тяжелый состав прополз последние метры, и колеса неохотно замерли. Казалось, равновесие их неустойчиво — сейчас поезд покатит своим ходом вперед или назад.

Прежний голос Спросил насчет пустых вагонов.

— Два с головы, еще один в середке, — запинаясь, ответил машинист.

Не влезая в кабину, человек предупредил железнодорожников:

— Тридцать кэмэ отмахать без остановки.

Тормозить начнете — подорву.

Такого дерьма машинист не ожидал. Уже ругал себя, что испугался выстрелов. Теперь делать нечего, назад не отыграешь.

Гоблин тем временем сдвинул вбок незапломбированную дверь вагона, осмотрелся внутри. В самом деле пусто, даже мусора нет.

Спустившись с насыпи, заломал средних размеров елку. Саблей перерубил последние древесные жилы, которые все еще соединяли ствол с жалким остатком у корневища. Обкорнал большую часть веток и потянул бревно к вагону. Закинул одним концом внутрь, второй оставил на насыпи.

Завел мотоцикл и с первой попытки лихо, как по сходням, влетел в вагон. Сразу резко притормозил, иначе вышиб бы стенку изнутри. Развернулся, скинул ногой бревно.

Сверху раздался клекот вертолета. Ото, какая честь!

— Трогай! — крикнул Гоблин в сторону тепловоза, задвигая на место массивную дверь.

Важно было проскочить мост, только и всего — дальше он вырывался на простор.

Ограждение моста взмывало вверх шестью дугами, по три с каждой стороны. Центральные дуги повыше, крайние пониже. Атаман вовсе не был уверен, что противник каким-то образом появится на мосту. Но в скором появлении людей в бронежилетах был уверен на все сто.

Прополз по клепаной стальной дуге наверх.

Достаточно широкая, она надежно прикрывала от тех, кто мог бы появиться внизу. При ясной погоде перемещения Терпухина, возможно, разглядели бы с соседнего автомобильного моста.

Но снегопад не ослабевал, и не только человеческий глаз — любая оптика была против него бессильна.

Внизу в самом деле послышались шаги, голоса. Старший в группе быстро распределял, кому куда стать.

— Сейчас пойдет состав. Все внимание на платформы.

— Тормознуть да проверить.

— Тормознут чуть дальше, на мосту нельзя.

Ему уже лет пятьдесят, на ладан дышит. Наше дело — стрелять при малейшем подозрении.

Товарняк приближался на приличной скорости, просвечивая себе дорогу горящим глазом тепловоза — совсем не лишним в такой непроглядный, занавешенный снегопадом полдень. Боковой поток воздуха взвихрил белые занавеси, но Терпухин успел углядеть то, что прошляпили другие.

Отставной армейский спецназовец заткнул за пояс сразу пять действующих спецназовцев из МВД. Никто из них не уделил должного внимания тепловозу, а вот Юрий отметил для себя отбитый кусок бокового стекла кабины.

В холодную пору машинист не выйдет так в рейс. Стреляли, пытались остановить? Удалось или нет?

В Гоблине часто просыпается звериная хитрость. Если он залез сюда, наверняка позаботился о маскировке. Втиснулся со своим мотоциклом между контейнерами?

Здесь ничего. И здесь. Нужно решать — проскакивают последние вагоны…

Стук колес заглушил приземление на крышу.

Но ближний из пятерки на мосту все-таки успел засечь в воздухе неясную тень.

— Прыгнул, мать его, прыгнул!

Полоснул очередью вслед. Товарищи не разобрались, откуда и куда прыгнул, но поняли однозначно: Гоблин! Огонь открыли из всех стволов, отстреляли каждый по рожку.

— Вон отсюда прыгнул, сверху! — торопясь, сообщил спецназовец, когда пальба по уносящемуся поезду потеряла всякий смысл.

— Уверен? Выходит, бросил мотоцикл?

Двое сбегали посмотреть, не зацепила ли Гоблина пуля, не грохнулся ли он с крыши на ближайшей после моста сотне метров. Старший схватился за рацию, но продолжал напоследок уточнять, что все-таки видел боец.

Слова его заглушил металлический клекот низко летящего вертолета. Машина двигалась медленно, рывками, будто автомобиль, буксующий на бездорожье. Винт вращался в наклонной плоскости, опасно приближенной к дугам ограждений.

— В сторону, в сторону! — крикнул старший. — Не хватало, чтобы они нам сейчас на голову грохнулись!

Атаман перепрыгивал с одной вагонной крыши на другую. Потом бежал уже по крышам контейнеров. Дальше снова вагоны, пять штук.

Последние от хвоста и первые, если считать с головы.

Что если Гоблин в самом тепловозе? Сидит на полу, привалившись спиной к стенке кабины, и держит машиниста под прицелом. Нет, он не оставит «Харлей», а в кабину мотоцикл не впихнешь никак.

«Харлей», конечно, рядом. Иначе может сложиться так, что лишних секунд не останется на возвращение к мотоциклу. Скорей всего Гоблин устроился в ближайшем к тепловозу вагоне. Не рядом с машинистом, но достаточно близко, чтобы держать его в страхе.

Терпухин решил ползти едва слышно, чтобы не быть обнаруженным. Но события развивались стремительно. Еще не добравшись до первого с головы вагона, Юрий уже расслышал в его чреве знакомое ворчание движка. Судя по гулкому звуку, вагон идет порожняком.

На что Гоблин рассчитывает? Окончательно спятил?

В любом случае нельзя спешить и прыгать на крышу. Спуститься, стать ногами на сцепку, ходящую ходуном. Оттуда уже забраться наверх с максимальной осторожностью…

Вот он здесь, мотоцикл. Если б крыша вдруг чудом раздвинулась, Терпухин упал бы точно на него. «Харлей» — то здесь, а где сам Гоблин? Сидит в седле? Ага, открыл на ходу вагонную дверь.

Совсем оборзел. Хочет взять разгон с самого дальнего конца вагона, чтобы вылететь наружу на скорости. Не брякнуться камнем вниз, а взрезать колесами насыпь и там попытаться в движении удержать равновесие.

И ведь удержит, как это невероятно ни звучит! Такие ублюдки в воде не тонут, в огне не горят и башку себе так просто не разбивают. Чтобы с ним разделаться, придется пропотеть кровавым потом.

«Харлей» тронулся с места, и Атаман мгновенно принял решение. Пробежал по крыше несколько шагов и прыгнул вниз еще до того, как мотоцикл вылетел из открытого проема.

Терпухин понимал, что теперь уж они оба разобьются почти наверняка. Его контакт с мотоциклистом собьет тому весь расчет, укоротит траекторию. Еще в воздухе «Харлей» даст крен вправо или влево, клюнет носом или, наоборот, завалится задним колесом.

Наклон в любую сторону угробит мотоцикл: приземление на одну точку разнесет его на части и расшвыряет противников. На насыпи останутся куча железа да два мешка с костями.

Но вера в необходимость немедленной кары была так велика, что Атаман ни секунды не сомневался. Он угадал с прыжком — успел вцепиться в летящего Гоблина обеими руками. Правой — в косматую гриву, левой — в кожаную безрукавку.

Прыгая с неподвижной опоры, с моста, он бы, конечно, удержаться не смог. Только разорвал бы Гоблину любимый засаленный жилет. Но сейчас Юрий оторвался от быстро едущего поезда, его и Гоблина скорости были направлены в одну сторону. Только поэтому он не слетел, повис сзади «пассажиром».

Зато «Харлей» закрутился в воздухе. Один оборот он сделал или два? Лес, небо и насыпь смешались, будто вмиг потеряли весомость, превратились в разрисованные бумажки, подхваченные снежным вихрем. Вместе с жалкими обрывками пейзажа куски прожитой жизни мелькнули перед глазами Атамана: лицо отца, родной хутор в Орликовской, присяга перед красным знаменем, кровь на ладони после первого ранения…

Раскрученный в воздухе Гоблин уже никак не мог выправить мотоцикл. Но, может быть, именно это позволило совершиться чуду: «Харлей» приземлился на оба колеса одновременно.

Зарылся по самые ступицы, обдал проносящийся мимо вагон градом из гравия и кусочков шлака.

Единственное, что Гоблин успел, — вцепиться намертво в руль здоровой рукой и задрать ноги, иначе гравий смолол бы с них все мясо до костей.

«Харлей» стремительно пропахал по насыпи глубокую борозду. По всем законам резина колес не должна была выдержать. Но выдержала, хоть глубокий рисунок почти полностью срезался — колеса были под стать самой машине.

Оба противника не имели лишней секунды, чтобы осознать, переварить случившееся чудо.

Терпухин сзади зажал шею Гоблина между своей кистью и предплечьем. Стал душить, одновременно выворачивая голову. Бородач, не глядя, ударил его в висок обрубком левой, обросшим на конце мозолистым наростом.

У Атамана потемнело в глазах, но хватки своей он не ослабил. Какой бы мощной ни была у Гоблина шея, тот уже дышал с трудом. Ударил левой еще раз Терпухин успел перехватить руку. Теперь оба были сцеплены так прочно, что, казалось, уже не расцепятся никогда.

Мотоцикл уже съехал с насыпи и теперь прыгал на кочках со старой, высохшей и поседевшей от изморози травой. Рельсы ушли в сторону по дуге. Судя по выстрелам, раздавшимся вслед Атаману, милицейский спецназ почуял неладное. Вот-вот товарняк должны остановить.

Но все решится не там, а здесь. Там обнаружат только пустой вагон с раскрытой дверью и следы. А здесь мышцы и кости все плотней вминались друг в друга…

Рев мотоцикла забивал уши. Не ушами, а рукой чувствовал Атаман хриплое прерывистое дыхание, хруст шейных позвонков. Лес справа поредел, в просветах мелькнула трасса и машины с зажженными фарами. Казалось, Гоблин продолжает ехать по прямой и сама полоса асфальта льнет издали к мотоциклу, стелется под колеса.

Оказавшись на дороге, Гоблин не стал прибавлять скорости. Поравнялся с грузовиком, прилепился сбоку и вдруг резко накренил «Харлей» в сторону кузова. Ухватив сзади шею противника, Терпухин всем корпусом отклонялся чуть левее. Поэтому именно он стукнулся плечом о нижний край борта.

От дикой боли хватка ослабела. Резко откинув голову, Гоблин ударил его широким затылком. Нос Атамана, однажды уже сломанный, теперь, похоже, сломался по новой.

Сжав кулак, Юрий, как молотом, ударил противника сверху вниз по самой маковке. Любой другой остался бы на месте с летальным исходом, но Гоблин стал терять сознание медленно.

Это чувствовалось по тому, как «Харлей» постепенно становился неуправляемым. Едва не врезался во встречную «копейку», выскочил с дороги, вломившись в кустарник.

Одно дерево, второе, пятое… Бросок в сторону, бросок в другую… Перед глазами мелькали стволы, хлестали по голове ветки. Потом удар и молчащая чернота — абсолютный покой.

Глава 41 НА АРКАНЕ

Открыв глаза, Гоблин некоторое время продолжал лежать без движения. Он ровным счетом ничего не помнил из событий последних недель — кулак Атамана отшиб память. Поднялся, хотел оглянуться вокруг, но шею сразу пронзила боль. Нет, лучше поворачиваться всем корпусом.

Сумерки еще только сгущались. За деревьями мигали движущиеся огни. Где он, зачем? Вдруг будто первая холодная вспышка осветила темноту: от неловкого ощущения в ногах родилось первое воспоминание. Мотоцикл, «Харлей».

Гоблин сделал несколько шагов наугад и разглядел машину в зарослях по бликам хромированных деталей. На этот раз «Харлей» пострадал: руль погнут, разбиты все приборы, срезаны зеркала, помяты топливный бак и левый глушитель, треснула крышка головки цилиндров — судя по всему, масло благополучно вытекло.

Поставив мотоцикл на колеса, Гоблин повел его к дороге. Он не задавался вопросом, как мог разбить машину. В голове красной аварийной лампочкой горела необходимость срочного ремонта. Главное — залить новое масло и заделать трещину на крышке жидкой сваркой, выправить руль. Остальное мелочи, их можно оставить на потом.

Присмотреть подходящую машину — любую бортовую или фургончик, — куда можно будет загрузить «Харлей», доставить к ближайшему мастеру. Только не на автосервис — кажется, это небезопасно. Почему? Кажется, за ним гнались…

Мелькнула еще одна картинка — дымный шлейф, уходящий в небо. Что бы она могла означать? А две эти грязные мочалки, зачем он их привесил к рулю? У самой дороги, уже попав в зону света фар, Гоблин пощупал их пальцами.

Отдельные еще не испачкавшиеся волосинки блеснули золотыми нитями. Волосы…

Новая картинка: он заворачивает в черный полиэтилен женский труп. Чем он обрезал этой дуре космы? Вот этой вот саблей, прицепленной на задней полке? Надежно прихватил. Так надежно, что не вылетела при последней остановке.

Кто-то в него стрелял недавно, вот отверстие на помятом крыле. Темная фигура в освещенном квадрате окна. Этот, кажется, получил свое. Запомнился только вытаращенный карий глаз с красными прожилками на белке.

Ну-ка назад, это по твою душу… Проехали две милицейские машины, следом «Урал», судя по громким голосам, упакованный личным составом.

В КПЗ ребятам спать не хотелось, мучила неизвестность. А сейчас, как назло, навалился сон.

Есть предел, дальше которого организм отключается хоть на бегу, хоть за пилкой дров. А за рулем вообще вырубаешься без разговоров. Тело, в общем, неподвижно, монотонный ритм дороги незаметно убаюкивает.

Сколько друзья видели разбитых фур — на ровном, как говорится, месте, при отличной видимости и сухом асфальте. Поехал дальнобойщик в одиночку, не захотел делить деньги с напарником. И тривиально заснул от переутомления.

Теперь такое чуть не случилось с Майкоп.

Штурман вовремя его окликнул, заметив безвольно повисшую голову.

Остановились. Поглядели друг на друга — Так дело не пойдет. «Ария» это, конечно, круто. Но ангелы на том свете нам ее не споют. Поставь будильник, покемарим хоть два часа.

— О'кей, — вяло согласился Майк, ему уже с трудом удавалось шевелить языком.

Нашли подходящее место, натянули брезентовый полог от дождя и снега, залезли в спальники.

Продрыхли восемь часов без вопросов, будильник, наверное, раскалился от возмущения.

Пока спали, прошел снегопад, все кругом подновилось: бурое и грязно-серое подкрасилось белым. Перекусили, выехали на дорогу. И на тебе сразу памятник на обочине. Небольшая гранитная тумба с выбитым крестом и короткой надписью о погибшем в аварии человеке. Даже цветок пластмассовый уцелел — не сдуло ветром.

Потерял цвет, стал грязновато-белым.

Оба ехали без шлемов, снимать было нечего. И свежих цветов уже негде нарвать, чтобы оставить.

— Дурной знак, может, повернем оглобли?

Все равно ведь уже не успели.

— Доберемся до города. Найдем байкерский клуб, оттянемся чуток. Послушаем впечатления о концерте. А утром будем смотреть.

Спросонья чуть не подорвались еще на одной неприятности. Майк вроде уже нахватался опыта с лихвой. А тут пристроился в хвост крутой тачке, отжигающей до ста тридцати. Забыл, что машины могут всякое дерьмо спокойно пропускать меж колес.

Водитель тачки так и поступил с кирпичом, упавшим с поддона час или сутки назад. А Майк едва на кирпич не наехал, в последнюю секунду успел вильнуть.

Около десяти вечера остановились заправиться. Машин собралось необычно много для этого времени суток. Народ активно обсуждал причину, по которой трассу перекрыли на большую часть дня.

— Болтали — ремонт.

— Я сразу не поверил. Ловили кого-то.

— Говорят, с зоны сбежал.

— Значит, висело на нем немало, если так переполошились.

— А я слышал другое. Вроде двое срочников застрелили начальника караула и подались в бега с автоматами.

Штурман ностальгически запрокинул голову к очистившемуся звездному небу.

— Помнишь, как за Гоблином гонялись? Классные были деньки.

— Я и сейчас готов.

— Надо только Атамана найти. Он, небось, не бросил это дело. Иначе не стал бы себе чоппер брать.

Через пять километров от заправки услышали вдруг слева, на грунтовой, мотоцикл. По работе движка знающий человек сразу определяет стиль езды: профессионал это катит или лох.

Профессионал, и на крутом байке.

— Тормози, подождем. Как-никак брат, свой по крови. Словом перекинемся, узнаем местные новости.

Когда Гоблин неожиданно выскочил из-за поворота, оба хотели сорваться с места. Но побоялись: неизвестно, как он среагирует на бегство.

Стояли и смотрели на «Харлей», как кролики на удава.

Гоблин уже успел благополучно отремонтироваться. Мастер настолько ошарашен был видом мотоциклиста, что даже деньги отказался брать. К голой татуированной груди, клочковатой бороде и обрубленной у запястья левой руке добавились мутный после терпухинского удара взгляд и несколько кровоподтеков на лице.

От страха мастер сработал так быстро и качественно, как только мог. Прежде чем уехать, Гоблин покровительственно похлопал его по плечу и поднял вверх большой палец.

— Завтра можешь кому хочешь хвалиться клиентом. А сегодня ни-ни.

Можно было не сомневаться, что мастер близко не подойдет к телефону и даже отключит его, чтобы не отвечать на звонки…

Друзья-байкеры даже не заметили, что «Харлей» побывал в ремонте. Как только Гоблин оказался совсем рядом, все их опасливое внимание сосредоточилось на самом мотоциклисте. Впервые после долгого перерыва они видели его так близко. Но в Ростове он еще не был тем Гоблином, мрачная слава которого разнеслась чуть ли не по всем российским автодорогам.

— Здорово, мужики.

Оба торопливо кивнули. Штурман хотел выдавить из себя приветственное слово, но горло перехватил спазм.

— Ну как «Уралы»?

Изо рта у Гоблина вырывались клубы пара, на бороде висели капли. Шея была туго перевязана черной косынкой, похоже специально, чтобы зафиксировать ее в постоянном положении.

— Нормально, — кое-как произнес Майк.

— Говно твой «Вояж», понял?

Майк промолчал, спорить совсем не хотелось.

— Бензин есть? — Есть, недавно затоварились, — Майк обрадовался в надежде, что дело может обойтись изъятием топлива.

— Бери канистру.

Заглушив движок, Майк снял десятилитровую канистру, готовый отдать ее в чужие руки.

Но идея у Гоблина была совсем другая.

— Открой. Теперь плесни на свой «Вояж».

— Только не это, — простонал Майк.

Он слышал, как владельцы американских мотоциклов устраивали себе праздник, сжигая мотоцикл японский: «Судзуки» или «Ямаху». Но свидетелем таких выходок не был еще ни разу.

— Все вылей. До капли.

— Только не это, — продолжал бормотать Майк.

Руки так сильно дрожали, что бензин расплескивался из канистры на асфальт. Мимо проносились машины, но все пока видели только кучку беседующих байкеров. Даже если «Вояж» полыхнет факелом, никто не подумает остановиться, чтобы не заработать неприятностей.

— Что ты сказал? — переспросил бородач.

— В натуре, Гоблин. Это не самая лучшая идея, — вмешался Штурман.

— Откуда ты меня знаешь?

— Просто догадался, кто ты есть. Ходят разные легенды…

— Потом перескажешь, а пока заткнись, — отмахнулся бородач и снова впился мутным взглядом в узкие бакенбарды Майка. — Значит, все что угодно, только не это?

Ответить Майк не успел. Неожиданно резким движением Гоблин набросил ему на шею петлю из обычного автомобильного троса. Крюк быстро прицепил к своему мотоциклу и рванул с места.

Конечно же, Майк потерял равновесие, его понесло вслед за «Харлеем». Первые несколько секунд он перебирал ногами, цеплялся за узел в тщетной надежде ослабить петлю.

Туже она не затягивалась, окончательно не душила, но и выскользнуть, освободиться никак не удавалось. Майка приподняло в воздух, шлепнуло об асфальт, потом снова приподняло.

После второго удара о дорожное покрытие конечности байкера уже болтались, как пришитые.

Штурман тем временем все выжимал из своего «Волка», пытаясь догнать Гоблина. Орал во все горло, надеясь привлечь к себе внимание на дороге. Где чертов ДПС? Когда не надо, подстерегают за каждым кустом, а теперь как сквозь землю провалились!

Штурман отставал все сильней. Уже потерял из виду «Харлей» и только по звуку отслеживал его перемещения. По лицу байкера катились слезы. Ветер скорости размазывал их, растирал во влажные пятна.

С лицом Майка дело обстояло гораздо хуже.

Метров сто он проехал им по асфальту. Кожу почти сразу стерло на всех сколько-нибудь выступающих местах — на лбу и носу, на губах и подбородке. Кое-где испачканное в грязи мясо уже висело клочьями.

Один из встречных водителей так крутанул руль, что вылетел далеко на обочину. Нужны крепкие нервы, чтобы не дернуться, когда фары твоей машины вдруг выхватили из темноты летящего над дорогой человека в разодранной одежде, со стертым в кровь лицом. Еще один водитель отъехал за поворот и только тогда схватился за трубку сотового.

Скоро Гоблину надоели постоянные глухие удары за спиной. Он отцепил крюк, и трос свернулся мертвой змеей вокруг неподвижного Майка…

Глава 42 СТАЯ

Прошла неделя. Зима с места в карьер набрала полную силу, хотела с самого начала безоговорочно утвердить свою власть. Дни стояли солнечные, ясные, но здесь, к востоку от Урала, температура уже не поднималась выше минус десяти. А ночью мороз крепчал раза в два. Снег искрился, отражая лунный свет, деревья отбрасывали резкие тени.

Время от времени, как пришельцы из другого мира, появлялись огромные ажурные конструкции — выставленные в цепочку опоры высоковольтных линий электропередач. От них разносился слабый, но постоянный гул, в темноте вокруг обледеневших изоляторов мерцало зеленоватое свечение.

Снег укрыл отвердевшую землю равномерным, но легким покровом. Заносами еще не пахло, и ветки деревьев не склонялись под тяжестью наброшенных перин. Одна проблема отпала — мотоцикл больше не буксовал в грязи.

Больше не приходилось слезать и толкать его вперед. Зато возникла другая забота — придерживать его скольжение по льду. На каждом повороте машину заносило.

Возможно, единственную в этих краях трассу федерального значения регулярно чистили от снега, посыпали солью. Но Терпухин давно уже отклонился от нее в сторону, заехал в глушь, где людей почти не встречалось. На последней заправке залил в придачу к баку аж три канистры, догадываясь, что на следующую может долго еще не нарваться.

Теперь он точно так же правил одной рукой, как и Гоблин. Другую, правую, от самого плеча до запястья сковывал гипс.

После падения Терпухин очухался на несколько часов позже Гоблина. Ни «Харлея», ни его владельца нигде не было видно. Вкус горечи во рту был таким сильным, словно от удара лопнул желчный пузырь. Но это была горечь злости на себя, горечь разочарования от упущенного шанса.

В отличие от своего противника, Юрий помнил все до последней секунды. Первый раз смог добраться до Гоблина, ухватил его крепче некуда. И на тебе выпустил.

Открытый перелом руки давал о себе знать на каждом шагу, пронизывал все тело болью. Терпухин подвязал ее к шее, чтобы меньше болталась, но понял, что возвращение за мотоциклом придется отложить. Первым делом найти хирурга, наложить гипс…

Врач предупредил об осторожности, спросил, нужен ли больничный. Ему даже в голову не могло прийти, что к полудню пациент будет мчаться на мотоцикле.

Искать Гоблина стало гораздо сложнее — одинокий ездок ушел в те края, где люди, машины и дома у дороги попадались гораздо реже.

И все-таки после недельных блужданий Атаман вышел на след.

Иногда он даже различал в воздухе, тихонько звенящем от мороза, отдаленный стук «харлеевского» сердца. Это могло быть самообманом, слуховой галлюцинацией, но Атаман сворачивал на стук, спешил за ним.

В здешней глуши транспорт попадался не чаще, чем три раза в сутки. Какой-нибудь трактор на колесном ходу с обледенелыми бревнами в прицепе, старенький «уазик» или бортовая машина с молочными бидонами.

Атаман каждый раз спрашивал о бородатом мотоциклисте. Отвечали как-то неопределенно.

Вроде что-то видели однажды вдали, вроде слышали. От одного из водителей пахло крепким табаком, от другого недавно принятой внутрь жидкостью для чистки стекол. Атаман начинал подозревать, что здесь, в глуши, люди просто не хотят показаться несведущими.

Рассматривал отпечатки на снегу. Их было не так много, но ведь и дорогу проложили узкую, два грузовика уже с трудом бы на ней разъехались. Время от времени как будто повторялся один и тот же след — след новенькой, с четким узором резины. Иногда рельефно вырисовывался, иногда пропадал — там, где ветром снег сдуло с ледяной корки.

Но все-таки Терпухину суждено было получить весомое подтверждение. Там, где лес после некоторого перерыва снова вплотную подступил к дороге, он вдруг увидел прямо перед собой серое тельце. Притормозил, сошел с мотоцикла…

Мертвый волчонок лежал, оскалив молодые, еще мелкие зубы. Атаман дотронулся до него рукой — тепла почти уже не чувствовалось, но он не был полностью окоченевшим. Это Гоблин, его почерк.

Внезапно Терпухин ощутил чье-то присутствие рядом. Поднял голову. Впереди, метрах в тридцати, стоял на дороге матерый хищник.

С такого расстояния Атаман не слишком отчетливо видел глаза зверя, но тяжелый взгляд чувствовал.

Видел ли взрослый волк момент наезда? Способен ли серый зверь различить двух мотоциклистов? Или любой на двух колесах теперь должен нести ответственность за дела Гоблина?

Люди ведь тоже частенько пользуются принципом коллективной ответственности: кто-то из твоего рода-племени совершил преступление, значит, ты, сородич, должен ответить по всей строгости. Если волк задрал корову, то облаву устроят на всех без разбору.

Поворачивать назад Терпухин никак не мог: не время сейчас было делать крюк. Развернувшись, он признает свою вину. Но ведь волк — хищник, ему не нужно ни прямых, ни косвенных улик, чтобы прыгнуть, напасть.

Тронувшись с места, Терпухин почти сразу отпустил руль и взялся за саблю — ту самую, наполовину обкорнанную сваркой, которую взял с собой из дому. Жалко серого зверя, но выхода, наверное, нет — или он, или ты.

Волк оставался на месте, ожидая того, кого опознал как врага. На последних метрах Терпухин все-таки передумал: сунул саблю за широкий армейский пояс и снова ухватился за руль.

Немигающие желтые глаза… Прыжок с раскрытой пастью. Терпухин едва успел накренить мотоцикл — серый бок задел щеку, обманчиво-мягко щекотнув ее шерстью. Колеса проскользнули, сорвавшись в букс, чоппер едва не опрокинулся. Если б машина завалилась, прищемив Терпухину ногу, защищаться было бы сложно.

Но Атаман проскочил. Он понимал, что это не конец, в лесу наверняка целая стая и волки постараются его достать.

Полет на вертолете попортил много крови всем его участникам, но закончился, к счастью, благополучно. Об операции этого нельзя было сказать. Левашов боялся, что наверх через командированного следователя может уйти подробная информация. Пригласил Парамонова к себе в кабинет, завел задушевный разговор, прощупывая почву.

Гость из Ростова не собирался никого подводить под монастырь. Но хотел использовать в интересах дела опасения полковника. Добился того, что допросы свидетелей и потерпевших целиком передали в его руки.

Доставленные из отстойника водители рассказали, как неизвестный на мотоцикле предъявил фотографию девушки буквально через сорок минут после ее отъезда с Гоблином.

Машинист и его помощник поведали невероятную историю о прыжке мотоцикла из вагона.

Глубокая борозда на насыпи вполне ее подтверждала.

Катино тело было обнаружено во второй и теперь уже в последний раз. Рядом сидел на снегу прикованный цепью Хмель. Наполовину поседевший от страха, он дико озирался, сжимая в руке гаечный ключ. Умолял не выпускать его, держать в камере. Даже на допрос выходить боялся.

В гостиничном номере обнаружился Вадим Улюкаев. Он внешне спокойно принял известие о гибели жены. Но разговаривать не хотел. Парамонов решил не мучить человека. Пусть везет покойницу домой, хоронит, устраивает поминки, заказывает памятник. Одним словом, делает все положенное, избавленный до поры до времени от допросов.

Ценную информацию дал другой человек — байкер по прозвищу Штурман. Этот тоже не сразу пришел в себя. А потом выложил все, что знал насчет Терпухина и совместной их поездки по следам Гоблина.

Следователь понял, что ошибся. Упустил из виду, что атаманы на Святой Руси бывают не только у воров-разбойников. Но и у тех, кто с давних времен взял на себя миссию охранять границы страны и приграничное население.

Казачий атаман. Вот кто мелькнул на месте взрыва у трубопровода, кто предъявил в придорожном отстойнике Катину фотографию. Он и никто другой прыгнул на товарный вагон с опоры моста, потом чудом ухватил на лету Гоблина.

Парамонов с удивлением восстанавливал путь этого человека за последние месяцы, поражаясь тому, как Юрий Терпухин упрямо сидел у Гоблина на хвосте. Иметь бы таких в МВД.

Нет, судя по всему, что о нем теперь известно, бывший капитан армейского спецназа не потерпит, чтобы им командовали полные ничтожества вроде Левашова. Не потерпит вообще чужих приказов. Уже оттрубил свое на службе и теперь хочет быть хозяином самому себе.

С наступлением темноты вспомнился Улюкаев с его нелепой ветрянкой. Обычно слабые духом мужики вызывали у Терпухина презрение.

Этот, наоборот, вызывал симпатию, сочувствие.

Истоком его слабости были не страх, не забота о своем благополучии, а преданная любовь к жене. Редкая в теперешнее время штука.

По-хорошему надо было приехать в гостиницу, самому сообщить тяжелую весть. Но это означало потерять по крайней мере сутки в погоне за врагом.

Атаман не видел в себе больших способностей утешать. Говорить прочувствованные слова он был не мастер. Правильно молчать тоже не умел.

Он знал только один способ облегчить страдания человека, потерявшего по чьей-то злой воле самое дорогое для себя существо.

Возмездие. Пусть говорят сколько угодно, что этим мертвых не вернуть к жизни. Но каждое несчастье разрушает порядок в мире, не оставляет от него камня на камне. В первый момент все кажется бессмысленным. Восстановленная справедливость, конечно, не утоляет боль, но дает силы осиротевшему человеку снова принять этот мир.

Лучшее, что он может сделать для Улюкаева, — покончить с Гоблином. И все-таки… Может быть, он, Юрий Терпухин, уже непоправимо зачерствел, закаменел сердцем в этой беспрестанной войне с разношерстным отребьем. Неужели правду говорят: с кем воюешь, на того отчасти становишься похож?

Жестокость должна быть сокрушена только ответной жестокостью. Недобитый, подраненный враг еще страшнее, а ты незаметно привык ломать хребет, размазывать по стенке. Постоянно спешить, чтобы быстрее затоптать еще один очаг чадящего огня, не дать ему разгореться в настоящий пожар. Все меньше и меньше времени остается на простые, нормальные чувства, на смех и радость.

Но кто-то ведь должен брать на себя черную работу, чтобы смеяться хоть иногда могли другие. Если он, Юрий Терпухин, не остановит Гоблина, с ним еще долго провозятся. Провозятся те, кому положено по должности охранять в России порядок…

После двух ночи он явственно расслышал впереди «Харлей». Этот отчетливый звук уже нельзя было счесть обманным миражом, затягивающим в глубины безлюдной тайги. А Гоблин слышит своего преследователя? Если слышит, вполне может повернуть обратно.

Вдруг из-за дерева, растянувшись в прыжке, метнулся второй, совсем непохожий на первого волк. Не смог с точностью оценить скорость мотоцикла и промахнулся, приземлился на асфальт в шаге от заднего колеса. Помчался следом, сжимаясь и распрямляясь, как пружина, но сразу же отстал.

Прыжок, однако, оказался всего лишь отвлекающим маневром. Терпухин невольно оглянулся назад, а когда повернул голову обратно, увидел в свете фары целую стаю. Эти волки уже вели себя абсолютно правильно. Не стояли в ожидании, не летели навстречу. Медленно набирая скорость, они бежали в ту же сторону, в какую ехал Атаман. Через несколько секунд мотоцикл поравняется с ними.

Не раздумывая, Терпухин резко сбросил скорость. Волки тоже притормозили, бежали теперь легкой трусцой. Расстояние сокращалось прежним темпом. Когда до серой стаи осталось метров десять — двенадцать, Юрий пришпорил свой чоппер. Тот ускорялся не хуже гоблинского «Харлея» — белую полосу дороги вместе с волками и придорожным лесом будто дернул кто-то, как дергают в гневе скатерть.

Большинство зверей не ожидало такой хитрости от дымящего существа со странными вертящимися лапами и человечьей головой. Они оказались позади, и только два волка успели среагировать, ускориться так же сильно.

Один впился Терпухину в ногу выше колена.

Второго, слева, Атаман сбил в воздухе здоровой рукой. Зверь уцепился-таки лапами за сиденье для пассажира, но держаться там было не за что — когти вспороли покрытие из искусственной кожи, и волк окончательно сорвался. Прежде чем упасть на дорогу, он ударился об обод заднего колеса одно это должно было намертво отбить ему внутренности.

Тем временем справа зубы и когти рвали терпухинскую ногу. Пришлось выпустить руль и ударить зверя саблей промеж глаз. Лезвие раскроило волку череп. В первый миг после удара, еще до того, как волчья кровь смешалась с человечьей, Атаман увидел в разрезе под рассеченной шкурой белую с трещиной кость.

Зверь зубов не разжал — в предсмертной судороге он стиснул челюсти даже крепче. Продолжал рычать, давясь своей и чужой кровью. Атаман ударил еще раз, теперь по шее. Туловище почти отделилось от головы и болталось на одном лоскуте плоти. Наконец волчьи глаза остекленели и голова с прижатыми ушами отпала от терпухинской ноги, беззвучно ударившись о землю.

Из глубоких рваных ран обильно текла кровь.

По-хорошему ногу надо было зашивать, колоть лошадиные дозы антибиотиков. Но Терпухин не мог себе позволить остановиться. Он знал, что волки преследуют его с той же яростью, с какой сам он преследует Гоблина.

К зверям он не чувствовал никакой вражды.

Мысленно даже прощения попросил у тех двух, погибших. Они, наверное, были самыми лучшими, самыми смелыми. Не объяснишь им, что ты не виноват, что враг у вас общий.

Лес отпрянул от дороги, уступив свое место заледеневшей реке. Терпухин мельком оглянулся: далеко позади ему померещились в свете луны серые, величиной меньше булавочной головки точки. И среди них одна красно-рыжая. Сразу вспомнилась та лиса, что сгорела в пламени взорвавшегося бензина. Лиса среди волков — быть такого не может.

Терпухин не поверил своим глазам. Но откуда-то появилась уверенность, что волки выдохлись, отложили до поры погоню. Скоро можно будет притормозить, перевязать как-нибудь ногу, чтобы остановить кровотечение. Долить в бак бензина и снова запустить движок уже привычным движением ноги.

Глава 43 ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

Он решил, что досчитает для верности до ста и тогда уже вплотную займется раной. Вдруг отдал себе отчет, что перестал слышать впереди рокот «Харлея». Это могло означать одно из двух: либо Гоблин решил резко изменить курс, либо встал с намерением потешить себя еще одной схваткой с достойным противником.

Больше верилось в последнее, и Атаман не ошибся. Он досчитал до девяноста пяти, когда слева на речном льду увидел знакомую фигуру в кожаной безрукавке, надетой на голое тело.

Гоблин и его «Харлей» как будто никак не пострадали после той аварии, когда Терпухин очнулся со сломанной рукой. Человек и машина с погашенной фарой — пара, заговоренная от всех напастей, — отчетливо рисовались в морозном воздухе. Машина почти очеловечилась, а человек почти превратился в машину, не знающую ни усталости, ни других человеческих чувств.

Пар клубами вырывался изо рта Гоблина, еще веял дымок над двумя выхлопными трубами недавно успокоившегося «Харлея». Тусклый глаз мотоцикла глядел бесстрастно, а человек довольно скалил зубы. Как унюхал этот ублюдок, что именно сейчас Атаману тяжелей всего принимать бой? Неважно. Главное нельзя упускать такой шанс.

Атаман тоже погасил фару. Медленно съехал на лед и едва удержал мотоцикл в равновесии — пришлось выставить ногу в качестве третьей точки опоры. Противник ждал, не трогался с места. Терпухин разглядел у него в руке саблю, блеснувшую отраженным лунным светом.

Похоже, Гоблин отдавал себе отчет, что имеет дело с казаком, решил побить станичника его же оружием.

Не этой ли саблей он исполосовал Катю? Кровь закипела в жилах, пар от свежей раны пошел еще сильней. Эх, была бы сейчас в порядке правая рука. Была бы с собой настоящая, в полный размер сабля, а не этот обрубок длиной едва-едва в полметра.

Гоблин медленно покатился вперед. Заметил рану на ноге или нет? Наверняка заметил: штанина разодрана в лохмотья от колена почти до пояса, горячая кровь дымится на морозе, будто рана тлеет. Дымится уже и лед в том месте, куда капают капли. Сколько так можно протянуть, прежде чем ослабнешь, помутится в глазах?

Атаман сдвинулся навстречу противнику. Неуверенно еще держал машину на льду, поэтому только в последний момент отпустил руль. Едва успел ухватить саблю и прикрыться от размашистого удара. Гоблин замахнулся широко, далеко вынес руку за спину. Длинное лезвие с резким звоном рубануло короткое, несколько искр быстро погасли, не успев далеко разлететься.

Отразить удар Атаману удалось без труда, но мотоцикл под ним предательски качнулся вбок. Пришлось снова выставить ногу, чтобы не рухнуть на лед. Гоблин с легкостью, будто ехал по асфальту, описал вокруг Терпухина полный круг. Пришлось и Атаману развернуться вокруг собственной оси, чтобы не подпустить противника со спины.

Неширокая река успела схватиться достаточно толстой ледяной коркой. Местами поверхность ее выглядела шершавой, бугристой, местами блестела, будто полированная. От дороги к воде спускались кусты, крайние уже вмерзли в лед. Словно никогда не были зелеными, так и проросли из льда своими голыми заиндевевшими сучьями.

Гоблин стал отъезжать в сторону, будто хотел набрать дистанцию для разбега. Он-то не боялся повернуться спиной: уже убедился, что Терпухин не слишком уверенно себя чувствует на льду. Бородач никуда не торопился, он чувствовал себя в своей тарелке, а вот Терпухина такое фигурное катание не устраивало, силы его иссякали с каждой минутой.

Будь, что будет, — он рванулся следом за Гоблином. Нельзя оставаться в глухой обороне, надо во что бы то ни стало нападать самому. Оказалось, что с набором скорости держаться на льду гораздо легче — по крайней мере, при движении по прямой. Но все равно Гоблин легким движением увел «Харлей» в сторону, и Терпухин «провалился», как «проваливается» боксер с преждевременным выпадом. Притормозил, но вставшее намертво колесо продолжало скользить на той же скорости — мотоцикл с треском протаранил несколько кустов и только тогда остановился. «Харлей» рокотал, выдерживая ноту холостого хода. Звук вроде бы свидетельствовал, что он стоит в ожидании.

Однако Терпухин поспешил обернуться. Сделал это вовремя: Гоблин накатывался точно по следу Атаманова чоппера. Полоса свежеотполированного колесом льда почти не оказывала сопротивления — противнику достаточно было толкнуться ногой, не включая передачи, и махина «Харлея» с легкостью скользнула по ней.

Еще удар саблей наотмашь. Терпухин снова отразил его твердой рукой и попытался нанести удар в брешь, едва она приоткрылась при неизбежном отскоке назад чужого клинка. Будь в руках Атамана оружие нормальной длины, он бы ткнул Гоблина в голую татуированную грудь. Глубоко бы не всадил, но уж точно оставил бы метку.

Теперь укороченное лезвие только с легкостью пропороло морозный воздух.

Схватка продолжалась. Противники то застывали друг против друга, то разъезжались в стороны, то мчались вдоль русла реки параллельными курсами. В сабельные удары вкладывалась вся сила — звон разносился далеко окрест.

В какой-то момент истекающий кровью Атаман почувствовал взгляд стороннего, но очень заинтересованного наблюдателя. Он не видел волков, но там и тут за кустами поднимался явственный парок дыхания.

Ждут, пока двое изранят друг друга, ослабеют, и тогда уже нападут. Неужели волки тоже могут уподобиться шакалам? Раньше Терпухин думал, что только люди способны подражать трусливой породе…

Его исковерканная когда-то сабля уступала чужому оружию в длине. Но тускловатая от времени сталь оказалась покрепче новой, с зеркальным блеском. На режущей кромке Гоблинова клинка уже хватало зазубрин. Бородач тоже заметил это и поскрипывал зубами от злости.

Сила его ударов возросла еще больше.

После очередного замаха Атаман не стал защищаться, а просто отклонился назад. Не встретив сопротивления, сабля описала полную дугу, ударив по рукояти руля чоппера. Перерубила стальную трубку, оставив после себя гладкий срез, — у этого металла был, конечно, не оружейный закал.

К счастью, маневренность Атамана не пострадала: рукоять была правой, а правая, закатанная в гипс рука в любом случае оставалась без дела.

Терпухин управлял мотоциклом левой, точнее, кончиками ее пальцев, потому как не выпускал оружие из рук.

Казалось, саблю у Гоблина невозможно выбить — она приросла, прикипела к мощным пальцам. Но Терпухин все-таки изловчился — татуированный бородач удивленно проводил взглядом холодный отблеск, улетевший в прибрежные кусты.

Отступать за оружием он не стал. Включил неожиданно слепящую фару и вытянул с задней полки недлинный, но тяжелый лом с заостренным концом. Терпухину стало даже трудней: весомость ударов выросла в несколько раз.

Принять их саблей, остановить на полпути теперь не удавалось, чудовищная сила выворачивала кисть. И в новом тысячелетии продолжала как будто оправдываться известная пословица, что «нет приема против лома, окромя другого лома».

Вдобавок слепила фара. Здесь Терпухин не остался в долгу, включил свою. Но Гоблин разнес ее почти сразу, достав концом своего нового орудия.

Оба теперь безостановочно выписывали на льду самые сложные и замысловатые фигуры: зигзаги, восьмерки, волнообразные кривые. В какой-то момент мотоцикл у Терпухина снова предательски скользнул.

Воспользовавшись случаем, Гоблин вложил всю силу в удар, надеясь, что он станет последним. Бил с правой стороны, Терпухин уже не успевал ни отклониться в сторону, ни отвести угрозу саблей. Инстинктивно выставил правую — это был единственный шанс уберечь голову. Раздался хруст гипса и заново ломающейся кости.

Этот хруст усыпил на секунду бдительность врага. Гоблин не мог поверить, что в момент такой острой боли человек способен перейти в атаку.

Занес лом, чтобы всадить острие меж терпухинских ребер, и тут старая казачья сабля рассекла ему грудь от ключицы до самого пупа.

Атаман мог отчетливо видеть результат своего удара — лишняя одежда здесь не мешала.

Для нормального, крепкого человека все должно было кончиться за несколько секунд. Но Юрий твердо знал, что жизней у врага несколько, и рубанул еще раз.

Гоблин грохнулся на лед вместе с «Харлеем».

Возможно, за время долгой схватки мотоциклы разогрели лед бесконечными виражами, теплом, идущим от движков. Во всяком случае, прочный покров треснул.

Нога Гоблина и заднее колесо мотоцикла окунулись в воду, где плавали несколько ледяных осколков. «Харлей» медленно соскальзывал в образовавшуюся прорубь, а вот хозяину этого не позволили.

Волки, как по команде, выскочили из-за кустов, в несколько прыжков достигли цели. Атаман, шатаясь, побрел к своему мотоциклу. Неизвестно, смог бы ли он сейчас сопротивляться стае.

Но его волки не трогали, они по запаху учуяли виновного и рыча рвали его части.

Потеря крови дала о себе знать, как только напряжение схватки спало. Кое-как проволакивая свое тело к мотоциклу, Атаман на каждом шагу проваливался в небытие и снова выныривал. Хотел сунуть за пояс саблю, но пальцы никак не разжимались. Он вытер ее о полу куртки, и уцелевшая часть надписи проступила снова: