Тейа

Часть 4

Генри ежедневно получал сводки новостей из будущего людей. Он внимательно следил и за началом фотонного века, и за выздоровлением человечества. Люди осваивали новые уголки планеты, заселяя далекие, недоступные ранее места. Ледники и пустыни, непроходимые горы и леса теперь становились обжитыми оазисами, где зарождалась жизнь, появлялись города и селенья, где теперь горела лампочка фотона, и не нужны были никакие клиники, потому что сильное и здоровое поколение продолжало новую, бесконечную жизнь. Эти люди перестали интересоваться военными новостями, победами на фронтах в горячих точках планеты. Да и мест таких не осталось. Наемные солдаты, которые раньше отдавали жизни за деньги, теперь разрывали контракты, покидая места, где раньше звучали взрывы снарядов и бомб. Где было только разрушение и смерть. Они больше не хотели рисковать жизнями, когда появилась возможность просто жить. Преступность сократилась во много раз. Раньше короткая и тяжелая жизнь не оставляла шансов, и выбраться из своей норы честным путем не было ни сил, ни возможности. Тогда и появлялась предательская мысль – хотя бы на мгновение, но почувствовать себя «человеком», купив на украденное кусочек счастья. Но теперь, когда не хватало рук и умных голов, и только времени было достаточно для того, чтобы добиться всего – стоило ли калечить свои жизни? Старый Ричард был прав. Не нужно бояться нести людям благо, им нужно дать для этой жизни все, хотя бы не мешать, тогда они будут жить. Жить на этом острове, и там, «наверху».

Но случилось то, что не должно было произойти. Произошло то, чего никто не ждал. И теперь это не укладывалось в голове Генри, его помощников и стратегов, и даже его деда. До страшного дня, который ушел в небытие, растворился в вечности, канул в неизвестность, оставалось всего две недели. Генри был спокоен, и все-таки напоследок снова решил проверить этот период времени. И когда его люди отправились в это скорое будущее. Вернулись его посланники они с новостью, которая потрясла всех. Картина ужасала. Миллиарды людей, пораженные страшными болезнями, возвращали Генри к действительности, которая неотвратимо приводила к концу.

– Что этим людям нужно, чего им не хватает? Неужели жалкие единицы, ничтожные отщепенцы способны уничтожить человечество, повести всех за собой к последней черте? Как избавиться от этих изгоев? Как преодолеть ту раковую опухоль, которая появляется на теле человеческой расы маленьким пятнышком, а затем пожирает весь организм, и спасенья от нее уже нет. Неужели естественно – убивать и быть убитым? Не рожать детей, не писать картины, не строить города или лететь к далеким звездам, а нажимать на курок. Почему такие люди существовали всегда, а остальные, несоизмеримое большинство, тупо следовали за ними покорным стадом, превращаясь в динозавров, поедая друг друга? Какой же выход, и есть ли он?

Теперь молчали его советники, ломал голову мудрый дед, теряясь в решении этого парадокса, молчал писатель, не мог вымолвить ни слова человек, создавший фотонный двигатель. Не было рядом Валери. Теперь было понятно – зачем она кому-то понадобилась. Ее гениальное изобретение использовали, как прививку чуме и «испанке», уничтожившей столетие назад миллионы жизней. Использовали, придав им такую силу, которую победить нельзя. И если люди теперь не шли следом за ними – изгоями, то на смену боевикам и солдатам выступали армии бактерий, несущие штаммы смертельных болезней. Вудли тоже не было рядом. Генри отпустил его туда на Большую Землю искать Валери. Тот просил его об этой командировке, и Генри отказать ему не мог. Да и что теперь можно было изменить методами старого проверенного агента Вудли? Ничего!

После праздника, после сумасшествия, которое творилось здесь всего две недели назад, остров опустел. Тогда все кинулись туда, «наверх», в свои дома, страны, города, чтобы начинать все заново и продолжать такую невероятную, длинную жизнь. Остров стал милым курортом, куда можно было заглянуть при случае и провести уикенд. А сейчас Генри снова стоял на берегу и смотрел на вереницу кораблей и яхт, которые возникали из воронки времени, гигантской эскадрой подплывая к пирсу. Это был исход. Они шли не на праздник или встречу, а плыли сюда навсегда в их новую жизнь, во время, где еще не родилась цивилизация, погубившая себя. Они увозили все, что могли забрать из прежних жизней, поэтому страшно было смотреть на шествие красивых кораблей и яхт, отливающих спокойным вечерним блеском солнечных лучей в океане прошлого…

Тысячи людей сходили на берег, заполняя пространство спасительного островка. Тысячи доверяли свои жизни этому далекому прошлому, потому что настоящего у них уже не было. Это были лучшие из лучших – крошечная часть населения целой планеты, которая их изгнала. И все их таланты, достоинства не смогли предотвратить того, что уничтожило их жизни там «наверху». И жизни тех, которым уже помочь было невозможно. Это был исход…

Снова в амфитеатре летнего театра собирались люди. Теперь повод был не радостным, все настороженно молчали, глядя друг на друга. Генри начал встречу с рассказа о том, как они несколько лет пытались предотвратить катастрофу. Он говорил обо событиях и фактах, не скрывая ничего. Здесь, на острове, не было секретов от его граждан и гостей. И если человек попадал сюда, он становился частью большого сообщества, где имел право на все – на слово и мнение, на жизнь, работу и отдых, праздники и безделье… На любовь… Его идеи выслушивали, и если большинство соглашалось, значит, такое решение принималось. И только одно мешало этим людям на этой свободной земле – многие, по инерции, принесли из той прошлой жизни лишь свое молчание. А сейчас, как никогда, нужно было слово каждого из этих достойных людей. Но, после рассказа Генри добавить было нечего, все молчали, и это пугало…

Наконец слово взял старый Ричард:

– В жизни каждого человека есть такое понятие, как будущее, и если его лишают, все равно он должен жить. Теперь, когда все опробовано и выхода нет, я хочу поговорить об этой жизни на этой земле, в этом времени…

Этот великий человек, этот справедливый, высокий разум, которому при жизни был поставлен памятник, сейчас мог рассуждать только о будущем, хотя времени немного еще оставалось. Но он тоже не находил иного выхода, выход для него теперь был только здесь, вдалеке от той жизни и их времени.

– Нас много, – продолжал он свою речь, – и люди, которые здесь собрались, способны на многое. Мы будем осваивать новые земли, у нас в руках наследие науки и культуры, мы имеем все, что люди за миллионы лет создали и оставили нам. Скоро их не станет, но останемся мы, и теперь у нас будет много работы. Не правда ли?…

– Они еще есть! – раздался выкрик из амфитеатра. Это был Леонид. – И мы должны думать о том, как помочь им, у нас еще осталось две недели! А то, что сейчас происходит здесь, называется подлостью, предательством!

Он смотрел зло на безмолвных людей и готов был бороться до последнего за свою Валери, только пока не знал, как. Писатель сидел рядом. Он слушал своего друга и молчал, а в глазах его зрела какая-то решимость, которую он пока не подтвердил ни жестом, ни словом. Только молчал и мучительно думал.

– Леонид, – сказал Генри. – Мы понимаем, что у тебя большая беда, и у всех нас тоже. После того, что сделала Валери, нет ни одного человека, который был бы равнодушен к ее судьбе. Но, нужно смотреть правде в глаза. Я сожалею, но мы бессильны. У нас просто не остается времени ей помочь. Время уходит. К сожалению, мы на войне, где без потерь не бывает.

– Мы не на войне, а в далеком тылу, где только динозавры грозят вам своими зубами, а война там, откуда все трусливо сбежали.

– Что ты предлагаешь? – снова мягко спросил Генри. – Подняться «наверх» и погибнуть? Всем вместе? Через две недели все это закончить? Быть солидарными с остальными? Ты же знаешь, мы сделали все, что могли. И даже сейчас Вудли находится там, «наверху», и пытается ее разыскать.

– Что я могу сделать? – переспросил Леонид. – Вернуться и искать ее, и не отсиживаться здесь, господа. Слово «господа» он бросил с презрением, встал со своего места и направился к выходу, но знакомый голос остановил его:

– Повремени, Громов…

– Что? – не понял Леонид, обернувшись.

– Ты еще можешь пригодиться здесь… Не торопись, успеется…

И все обратили внимание на человека, который пока на острове ничем не выделялся и был незаметен. Это был писатель.

– Вы хотите что-то сказать, мистер Нестеров? – спросил Генри.

– Да… Я хочу… Пожалуй, я хочу кое-что сказать вам всем…

– Мы слушаем вас! – произнес Генри. Он был удивлен, и с интересом смотрел на этого человека. Он никогда не имел с ним долгих бесед и контактов, но всегда чувствовал, что тот не похож на остальных, и теперь ждал его слова…

Леонид сел в кресло, не оставляя намерений покинуть собрание, но пока говорил его друг, решил задержаться. А то, что Нестеров был непредсказуемым человеком, он понял уже давно, читая его книги. Предугадать его было невозможно… В амфитеатре на какое-то время. зависла тишина.

Нестеров не имел опыта общения с такой аудиторией и не отличался ораторским искусством. Но теперь ему было наплевать на свои недостатки, как и на все прочее, потому что сегодня ему было что сказать. Во всяком случае, так ему казалось. Он спустился с рядов в самый низ амфитеатра, сел за стол рядом с Генри и Ричардом, придвинул к себе микрофон и начал говорить. Его английский за это время стал совсем неплохим, а акцент…

Что акцент? Потерпят русского писателя, – подумал он. – Главное, чтобы они поняли…

– Мне придется начать издалека, надеюсь, я не отниму много времени у уважаемого собрания, – начал он. И голос его металлическим эхом микрофона отражался от рядов амфитеатра, растворяясь в тишине зала.

– Все это время, находясь на острове, я думал, почему это происходит? Два года я не понимал, почему мистер Генри и его помощники не могли остановить войну, почему человечество с таким упорством себя уничтожает, каковы причины этой неизлечимой болезни? И наконец, пришел к некоторым выводам, которыми хотел бы с вами поделиться.

Он посмотрел на молчаливые трибуны и неуверенно продолжил свою речь.

– Все это время мы пытались спасти человека, людей, общество. Но, что такое человек? – задумчиво задал он вопрос.

– Мы слишком озабочены нашим телом и не обращаем внимания на душу. Так думал я, когда вы решили подарить людям бессмертие. Нельзя начинать с конца, нужно идти с начала и быть последовательными. Потом я заметил, что, когда дали людям новые клетки, их душа начала обновляться и молодеть. Казалось бы – выход найден? Но и это не помогло спасти цивилизацию. Когда вы преподнесли миру сверхновую энергию фотона, разумное решение должно было взять верх. Людям стало легче, у них появилось время для умственного развития, для совершенствования, для любви. Но мистер Генри снова и снова находил новые очаги, а доктор Вудли продолжал борьбу за их устранение. И тогда я подумал, что дело в более высокой субстанции. В духовном начале человека…

Теперь он говорил уверенным тоном человека, который знает, что делает и чего хочет. Голос его креп и становился громче:

– Не душа твоя страдает, а дух… Духовная твоя оболочка. Что там клетки, разум, рефлексы, рецепторы удовольствия, когда нечто высокое и невысказанное, но такое реальное и очевидное страдает смертельной болезнью…

Он на мгновение замолчал, словно проверяя, слышат ли его. Но зал терпеливо ждал и ловил каждое его слово, потому что других слов ни у кого не оставалось…

– И еще одно не давало мне покоя. Я говорю о конце цивилизации, о третьей мировой войне, о пришествии третьего антихриста. Роли первых двух, по версии Нострадамуса, приписывают таким персонам, как Наполеон и Гитлер. Оба они принесли тяжелые человеческие потери, погибли миллионы, аналогов такому безумию не было за всю историю человечества. Но третий антихрист… Кто он? Мы знаем, что случится через две недели на планете. Знаем, что всегда находится тот человек, который поведет остальных за собой и сбросит их в пропасть. Мистер Генри сегодня рассказал о том, как они усмиряли события, и, что самое удивительное – все происходило в один и тот же день, и даже час! Менялись лишь места, страны и демоны… Демоны! Так, кто же этот третий антихрист, ведь каждый раз он появляется в новом обличии и в новом месте? В Новом Завете сказано – это красное чудовище с семью головами… Во всех религиях число семь упоминается при исчислении грехов человеческих. Семь смертных грехов! Так, кто же он – этот третий? Судя по событиям, которые развиваются, он уже здесь, среди нас, и мы знаем его. Но он один, а тех, кто тянет человечество к краю, множество. И тогда я задал себе вопрос – а в облике ли человека это чудовище? И почему он всякий раз меняет внешность, страну, несет что-то новое и все заканчивается концом? Я задумался… Нет, мне в голову пришла одна мысль… А может, он и есть в облике всех людей, всего человечества со своими семью головами – грехами. Но тогда он в каждом из нас!

Писатель продолжал, и его голос становился жестче и громче. Он совсем не походил на того задумчивого пожилого человека, каким все его знали.

– Посмотрите – семь смертных грехов! У христиан это – Гордыня, Зависть, Чревоугодие, Блуд, Гнев, Алчность, Уныние. Кто-нибудь из вас может сказать, что он совершенно свободен хотя бы от одного из них? А, может быть, именно мы и довели себя до этой черты и теперь пора изгнать из себя демона, который отравляет наши души и то высокое, что заложено в каждом из людей? Повторяю – он в каждом из нас! Но, как это сделать?

Люди притихли, они молча слушали, и ни один вздох или шорох не нарушал этой тишины.

– Нужно показать людям, как они живут и во что превратились! Как показывают курильщику снимок его легких – и тогда появляется шанс, что он бросит курить… Не все бросают, но многие… Нет, теперь уже все и разом, а иначе спасения нет…

– Люди тысячелетиями плодили свои пороки, а вы хотите за две недели избавить их от этого? – воскликнул кто-то с трибуны.

– Именно! За неделю! За несколько дней! – громко выкрикнул он.

– Что вы имеете в виду? – не выдержал Генри. Все с замиранием смотрели на писателя – таким его еще не видел никто, да и был ли он когда-нибудь таким? Его глаза горели, словно у безумца, решившегося сделать прыжок в преисподнюю и этим спасти мир.

– У последней черты… – пробормотал он.

– Что? Изъясняйтесь точнее? – переспросил Генри.

Снова ропот людей пробежал по трибунам.

– Леонид, ваша станция работает нормально? – неожиданно спросил Юрий.

– Да, но причем здесь это? – ответил тот.

– Нужно показать им лицо в зеркале… Как вам это объяснить?

Писатель заметно волновался и говорил сумбурно.

– Нужно создать зеркало, в котором удастся показать им самих себя – эту планету, их жизни, их детей, прошлое и настоящее…

– Да-да, я вас понимаю! – в нетерпении перебил его Ричард Уилсон. – Бывают такие ситуации, когда люди начинают об этом задумываться, особенно в критические моменты или в глубокой старости, но это сугубо индивидуально и далеко не для всех!

– Для всех и единовременно! – заражал своей идеей Нестеров. Но его не понимали. И чем больше не понимали, тем громче роптали и нервничали.

– Когда мы вспоминаем свою жизнь, оглядываемся назад и молим Бога? – продолжал Юрий.

– Зеркало? – снова в нетерпении перебил Генри. – Я вас понимаю! Но как это осуществить?

– Зеркало, – повторил писатель. – Именно, зеркало! Вы совершенно правы! Нужно создать иллюзию последнего дня человечества. Последнего дня для каждого на планете, и тогда они, наконец, задумаются. А задумаются – значит поймут! Создать не кинофильм или книгу, но реальную иллюзию, в которую поверят все, и будет это единовременно.

– Что вы имеете в виду? – выкрикнули из зала.

– Тейа!!!

– Что??? – люди замолчали, вновь не понимая. Теперь было страшно смотреть на этого странного человека.

– Мы забираем Тейю с траектории давности, – четко произнес он, – одалживаем ее у космоса и времени с того момента, как она уже здесь побывала, и даем ей возможность повторить свой полет.

Люди продолжали молчать.

– Вы сошли с ума? – наконец воскликнул Генри. – Вы хотите повторить падение и уничтожить все?

Писатель долю секунды подумал, понимая, что от следующих его слов будет зависеть все. Поймут ли его?!..

– И да, и нет. Мы возвращаем Тейю лишь на какой-то промежуток времени, даем ей возможность подлететь ближе, показать себя в убийственной красоте, а затем отправляем ее назад…

Мертвая тишина повисла в воздухе. От предчувствия этого зрелища у всех перехватило дыхание, слышен был только нежный щебет птиц, поневоле ставших свидетелями этого демонического плана.

– Такого трудно себе представить, не то чтобы воплотить, – нарушив тишину, воскликнул кто-то.

– Утопия! – прошептал старый Уилсон.

– Почему? – азартно возразил физик. – Просто нужно подумать, как это сделать! – он был готов на все.

– Вы серьезно? – спросил его Генри.

– Думаю, да, – сказал Леонид. – А у нас есть выбор?

– Зло во благо… Или благо во зло,… – произнес Ричард.

– Гениально! – тихо шептал Генри, представляя себе это… – Вы сумасшедший… Это гениально!..

– Зеркало!.. Тейа!.. – теперь зал гудел, словно его пробудили от долгой спячки. Люди вскакивали с мест, что-то говорили, перебивая друг друга, кричали. Все продолжалось, пока их ропот не прервал громкий возглас Генри:

– Вы слышали, что предложил мистер Нестеров? Думайте, господа! Думайте и решайте. От вашего решения зависит все! Кто согласен?

Яркое солнце освещало трибуны и лица этих людей, воздух не шевелился, ни дуновения, ни ветерка, ни одна птица больше не издавала своего щебета. Гигантские ветви папоротника нависали над краями амфитеатра, боясь спугнуть тишину, тоже застыли в оцепенении. Казалось, океан, небо и все вокруг на какое-то мгновение замерло, затаив дыхание, и остановилось. И все ждали, что скажут они – ничтожная горстка людей, которая сейчас решала все… И, словно, вздох пронесся в тишине:

– Да!.. Да!.. Да!..

Люди медленно вставали, осознавая, что они делают, они говорили «да», и не осталось ни одно, кто был бы против.

– Чудовищный план! Принято! – произнес Генри, восхищением посмотрев на писателя. А тот уже поднимался к своему ряду, занимая место рядом с Леонидом, с человеком, которому предстояло все это осуществить.

После совета уже там, внизу, писателя догнал старый Ричард:

– Скажите, Юрий… Скажите честно, вы уже дописали эту главу?

Писатель понял его и, подумав, ответил:

– Сказать по правде – нет.

– Что же мешает сделать это? – жестко спросил Ричард. Юрий задумался и честно ему ответил:

– Я не вижу конца. Я не чувствую его. Только верю. Но, наверное, это немало?

– Да, немало, – ответил Ричард. Они пожали друг другу руки и писатель удалился.

– Вот и я не вижу, – пробормотал Уилсон, задумчиво глядя ему вслед…

До конца оставалось две недели – ровно четырнадцать дней. За это время нужно было успеть сделать то, что не удавалось за предыдущие два года, за все тысячелетия, с тех пор, как на небе чьей-то безжалостной рукой были начертаны цифры, которые обозначили роковой день. Иногда Юрию казалось, что они взяли на себя полномочия, на которые имеет право только создатель. Но механизм был запущен, и теперь люди в нетерпении ожидали чудесного спасения. Если оставался шанс, нужно было идти до конца, каким бы он ни был. Слово – «конец» теперь висело в воздухе, и никакой ураган не мог сдвинуть его с места и разогнать черную тучу, которая затмевала весь горизонт там, «наверху», а значит, и здесь, в сердцах людей, в их мыслях и мольбах.

Они не спали трое суток. Иногда роняли тяжелые головы на рабочие столы между приборами и пультами, где на мгновение забывались, но снова и снова искали и ругались, просчитывали и начинали все с самого начала. Теперь Леониду было легче – работа помогала постоянно не думать о Валери, оставляла надежду, и сейчас он был готов на все. А внутренний голос подсказывал, что нужно делать. Вилли его понимал, но совсем не жалел – иногда жалость убивает, а сейчас нужно было собрать всю волю в кулак и бороться с тяжелой задачей и с самим собой. Такая жестокость коллеги и друга иногда помогает и не дает возможность эмоциям победить здравый смысл. Это такие разные плоскости – наши чувства и разум, как разные измерения жизни. И если хватит ума не давать волю своим чувствам, тогда победит разум, как бы ни было тяжело. Поэтому он сутками напролет, в изнеможении, но с надеждой и верой в успех, проводил время здесь, в лаборатории. Наконец, решение приняло свои очертания, оставалось лишь придать ему конечную форму.

Они сидели на совете у Генри и объясняли принцип действия нового механизма. До этого физики имели дело с тоннелеобразной «кротовой норой». Их работа сводилась к тому, чтобы заполнить ее экзотической материей и сделать проходимой. Мощный источник энергии шаровой молнии поддерживал стабильность канала и не давал ему «схлопываться», вернее, закрываться…

Говорил Вилли. А Генри слушал его, пытаясь понять. Когда-то он был математиком, но чтобы понять такое, нужно быть Вилли или Леонидом, а это пока не дано никому.

– Проще, Вилли, проще! – нервно перебил его Генри.

– Схлопываться – закрываться! – пояснил Вилли, – так будет понятнее…

– Если проще, – перебил Леонид, – есть другие способы перехода в иное пространство. Допустим, существует две разные временные плоскости, и они могут находиться бесконечно друг от друга далеко или быть совсем рядом… Неважно… Короче, такие плоскости имеют общее тонкое кольцо и диск, этим кольцом ограниченный. Этот диск и соединяет наши плоскости.

– Назовем его «зеркало», – перебил Вилли.

– Зеркало? – переспросил Леонид. – Хорошо, «зеркало» – сути дела не меняет, – согласился он. – И стоит через него пройти, мы попадаем в другую плоскость, где и находится другое время. Если еще раз переступить или шагнуть в него с любой стороны, мы возвращаемся назад.

Вилли снова продолжил:

– Мы отработали схему перехода и способ, как переделать установку, оказалось, что в конструкции менять почти ничего не нужно. Открываем «кротовую нору» во времена Тейи, но туда не переходим. Установка остается здесь, на острове. Мы видим через «червоточину» планету, подводим к ней наше «зеркало» и ждем, пока Тейа пройдет сквозь него. Потом программируем заданный интервал времени, и дело сделано – Тейа у нас в гостях! Вернее, не у нас, а там, «наверху». Затем канал закрываем, и она летит прямо к Земле.

– А обратно? – спросил Генри.

– Точно так же – открываем канал, теперь уже «наверх», снова перед ней выставляем «зеркало» – и Тейа дома.

– Это зеркало, – продолжил Леонид, – та же «червоточина», только другой конструкции и работает немного иначе, но принцип тот же…

– Мы можем провести эксперимент, прежде чем сделать это? – спросил Генри, поняв принцип работы. Леонид устало на него посмотрел.

– Программирование установки займет несколько дней. Астрофизики столько же времени будут рассчитывать траекторию полета, устранять помехи, отслеживать эту область космоса, чтобы не кого-нибудь зацепить. Поэтому времени не остается. Дней за пять-шесть управимся, но работать придется сходу – без отработок. С первого раза…

– С первого раза, – задумчиво повторил Генри. – Значит, так тому и быть – сразу и на чистовик, – сказал это и попрощался.

Медленно потянулись эти «пять-шесть» дней, пока работали ученые. Остров притих, как будто вернулся в свое первобытное прошлое, куда еще не пришел человек. Люди исчезли, они растворились в домах и отелях, только высокие заросли папоротника шевелились зеленой стеной, и птицы нарушали покой этого причудливого места. Облака тянулись вереницей, следуя друг за другом, солнце вставало, поглядывая на остров, и снова заходило за горизонт, только пустынные пляжи пестрыми зонтиками и брошенными лежаками напоминали о недавнем безмятежном существовании людей. На эти пять или шесть дней здесь поселилась безграничная тишина. Остров ждал…

Юрий тоже ждал и верил в успех, только не знал, чем все это закончиться и как все произойдет. Одно дело придумать и дописать главу, совсем другое – разместить в ней миллиарды персонажей с реальными, отчетливыми жизнями. Что может чувствовать человек, от которого, по воле случая, зависят жизни целых народов? Что чувствовали императоры и полководцы, когда вели за собой войска? Осталась последняя ночь перед битвой, костры противника уже видны. Там ходят люди, готовят пищу, разговаривают, чистят оружие, и никто из них не знает, сколько часов осталось и наступит ли следующий день и вечер. Очевидным было только одно – утро, когда все начнется…

Генри знал, что, забирая оттуда Тейю, он посягает на событие в прошлом, которое неминуемо изменит на планете все, и назад повернуть будет не дано никому. Он снова меняет прошлое, что делать ни под каким предлогом нельзя.

– Почему нельзя? Потому что после такого шага мы все переселимся в другую плоскость и той прежней жизни уже не вернуть. Та жизнь останется навсегда в изначальном, истинном мире, а этот мир станет новым, станет другим… К черту! Пусть он станет другим! Тот прошлый уже заканчивает свой век. Он повис в своей временной плоскости и готов накрениться, перевернуть планету, уничтожив расу людей, а мы проведем их сквозь это зеркало и встретим с другой стороны, где и будет продолжение всему, только не будет места разрушению и войнам. Это, как во вселенском масштабе привить вакцину жизни целой планете, обновив клетки ее организма, и пусть себе живет, а там посмотрим…

Старый Уилсон сидел на берегу океана на камнях и смотрел в синюю даль, где волны играли с ветром и мчались обратно к его ногам. Они были, словно, ручные. Стоило запретить им этот танец, не обидевшись, они прекратят свой хоровод и покорно улягутся, дав этому человеку подумать. Но, он столько лет слышал их шум, что без него уже не мог. И за эту любовь волны ласково омывали его босые ноги, откатываясь в океан. Когда-то в середине шестидесятых он так же сидел и ждал, пока там «наверху» те двое договорятся. Им отправили фотографии с последствиями их деяний, и теперь оставалось только одно – ждать. Хватит ли ума?.. Хватило. Но тогда их было всего двое, а теперь миллиарды, и каждый должен увидеть последние годы и дни свои, оглянуться на прожитое и все понять… Поймут ли?..

А волны спокойно плескались у самых ног, и пена, уходя и растворяясь в песке, оставляла на прощанье свой нежный шелест.

Поймут ли?..

Поймут!..

Может быть…

Наверное…

Точно…

Она уже давно летела в одинокой бесконечности космоса. Миллиарды лет и километров отделяли ее от той последней встречи. Когда-то в один день и час они – две сестры, появились на этот солнечный свет, озаряемый множеством ярких огоньков и вспышек планет и созвездий. Потом вместе росли, но дальше их пути разошлись. Так устроена жизнь – у каждого своя судьба, линия жизни, траектория полета. И миссия… У каждого она своя… Конечно, они не догадывались об этом, но помнили друг о друге, и теперь она очень волновалась и трепетала, всеми отблесками переливаясь в ярких солнечных лучах, приближаясь к своей сестре и долгожданной подруге тех первых дней жизни миллионы лет назад, пролетевших когда-то рядом. А встреча их должна была принести этой солнечной системе маленькую планету-спутник, который она подарит своей подруге на память о встрече, и тот вечно будет сопровождать ее. Миссия ли – это маленькое рождение? Может быть, да, а может, просто случайное везение – оставить после себя планету, подарив спутника жизни своей сестре. Но пока она летела навстречу. Еще немного, и они смогут коснуться друг друга, на мгновение соединиться в бесконечном полете, и, как в далеком детстве, быть рядом и вместе. А потом снова миллиарды лет холода и одиночества, случайных встреч с такими же, как она…

Какая она стала красивая! Из ярко-красной планеты, кипящей огненной лавой, переливающейся на солнце отблесками извержений и вспышек, она превратилась в спокойную голубую красавицу. Огромный материк омывается океаном со всех сторон. Равнины и горы укрыты зеленым мягким покрывалом, который дает кров всему живому. И только вулканы дымятся, извергая лаву, как напоминание о бурной молодости. А теперь – спокойная разумная красавица встречала ее на своей орбите… Встречала и улыбалась земной улыбкой. Еще несколько дней, и их орбиты сойдутся…

Внезапно прямо на пути появилось видение! Словно, серебряный диск или большое зеркало встало на пути, отражаясь в ее свете, давая возможность в него заглянуть, посмотреть на себя со стороны! Как это замечательно, когда ты видишь себя и понимаешь, что тоже стала взрослой и красивой, словно маленькое солнце, освещаешь все вокруг, переливаясь светом, и летишь в неизвестность… Но, теперь торопишься на долгожданное свидание…

Она плавно коснулась этого зеркала, и оно мягко начало обволакивать ее со всех сторон, пока серебряный свет не залил самые отдаленные уголки этой планеты. Планеты с красивым названием Тейа…

Сначала в небе появилось маленькое красное пятнышко. Оно было, словно, родинка на теле бесконечного звездного неба – картины, написанной неизвестным художником. Неизвестным, но гениальным, поэтому все здесь было в гармонии. В этом пустынном мире, заполненном небесными телами, все имело строго определенное место и смысл, и только это красное пятнышко нарушало привычную картину мироздания. Оно становилось все больше и больше, уже невозможно было его не заметить. Люди поднимали головы, показывая друг другу на это чудо, и не понимали причины такого явления. На Земле в ночном небе это смотрелось, словно, мы ползали по темному дну под водой, а там, наверху, на самой ее поверхности появился яркий предмет – чье-то круглое лицо. Оно прикоснулось и продолжало погружаться, увеличиваясь в размерах. Любопытство заглянуть сюда, в темный ночной мир, заставляло его окунуться глубже, оно становилось все больше и больше. Какие истинные его размеры, понять было невозможно. Невозможно до тех пор, пока оно с головой не окунется и не уйдет на дно этого темного мира.

Все продолжалось около четырех часов. Наконец, маленькое пятнышко – крошечная красная точка выросла до гигантских размеров, заслонив собой целые созвездия, и даже Луна скромно спряталась за спину нежданной соперницы. Тейа прошла сквозь серебряный диск «кротовой норы», зависнув над Землей…

Он провел в своей маленькой обсерватории всю ночь. Сначала не понимал, что происходит, и уже начал проверять показания приборов и новый телескоп. Потом по телевизору стали выходить новости. Там показывали съемки неопознанного объекта, и стало понятно, что уже не нужны были никакие телескопы, чтобы разглядеть эту вечернюю гостью. В новостях говорили об оптическом обмане, о пришельцах, о новом оружии будущего. Рассказывали про космический зонтик, который люди хотели развернуть над Землей, чтобы он отражал солнечный свет и освещал ночное небо. Люди в городах выходили на улицы и площади, любовались удивительной картиной, не зная, что это, но ощущение праздника и чуда переполняло шествия и репортажи, идущие со всех телеканалов. Пока не было информации, какая страна сотворила такое, люди ждали объяснения и сюрприза, праздновали что-то новое, появившееся в небе над их головами, в их жизни.

За последние два года столько всего произошло, что картинка ночного неба и прекрасной незнакомки не удивляла и не пугала, только радовала. Их жизнь изменилась, они овладели энергией нового века и теперь были способны на многое, людям дали вакцину бессмертия, они помолодели телом и душой. И не ждали чего-то ужасного, только стремились в новую, бесконечную жизнь, пытаясь заполнить ее удивительными желаниями и смыслом.

Он позвонил домой.

– Ложись спать, дорогая. Сегодня у меня много работы, и я останусь в обсерватории.

– Ты уверен, что есть дела важнее, чем приехать к нам?

– Слава Богу! Она ничего не знает, – подумал он. – Не включала телевизор, провозилась весь вечер с малышом.

Не так давно они переехали это прекрасное место, где ему предложили работу, и теперь с удовольствием обживали дом на берегу моря, вели спокойную и размеренную жизнь, где только они втроем, море, солнце, звезды в обсерватории и их чудесный малыш. Только, раньше он всегда возвращался по вечерам, а сегодня остался. Поэтому она удивилась:

– Что-то важное в твоем небе? Звезды не подождут?

– Нет, милая, просто не успеваю закончить одну работу, сегодня останусь здесь.

– Ты устал от нас… Отдохни. Я понимаю…

Ему нечего было возразить, а явление на небе совсем не казалось ему миражом. Он должен был понять, что это, а смутные предчувствия уже не давали покоя.

– До завтра, любимая.

– Не заблудись в своих галактиках, – на прощанье пожелала она.

– Постараюсь, – и он повесил трубку.

Несколько часов он проверял данные приборов, получал информацию из других источников, к утру четкая картина сложилась в его сознании. Это не мираж и не искусственный спутник, не эксперимент людей с солнечным зонтиком. Это огромная планета, величиною с Марс. Неизвестно откуда появившаяся, но следовала она по касательной к Земле со скоростью одного километра в секунду, и скоро должна была неминуемо столкнуться с ней. Последствия были предсказуемыми и рассчитаны коллегами, к утру эти данные он получил:

При столкновении будет снесен гигантский пласт Земли величиной с целое государство. Глубина ущерба составит многие километры, и срез этот дойдет до мантии. Земля ускорит свое вращение, километровый цунами в считанные секунды поднимется над поверхностью и окатит гигантской волной всю планету. Большая субстанция из грунта, воды и вулканической магмы оторвется от Земли, и в космосе сформирует облако, которое будет вращаться огненным шлейфом. Земля будет гореть, потревоженная мантия вскроет раскаленное нутро, обнажится пылающей раной, и планета на время превратится в огненный вулкан. А время это – тысячелетия…

До столкновения оставалось немногим более трех суток…

Он ехал на машине домой. Дорога в горах извивалась серпантином, огибая острые скалы и глубокие ущелья. Солнце светило сонными утренними лучами, возвещая о начале нового дня. И день этот наступал. Он ехал и думал, как он ЕЙ скажет обо всем? Как скажет ИМ?…

Вот уже видно море, и дорога петляет вдоль пляжа. Появляются редкие домики, невысокие ограды, скрывающие жилища людей, их жизни, утренние дела, а дальше только море и бесконечная синяя гладь блестит в лучах восходящего солнца.

Они шли ему навстречу. Вернее она шла, а этот маленький человечек бежал следом.

– Еще не научился толком ходить, но уже научился бегать, – подумал он, обняв ее, и таким родным запахом повеяло от ее волос, теплом от сонного, еще не проснувшегося тела! Малыш стоял рядом и дергал его за штанину – он не терпел такого невнимания, и был совершенно прав…

– Как он скажет им об этом?.. Нет, не сейчас… потом…

– Что это? – спросила она, показывая на утреннее небо, где была видна заходящая красная планета. Еще полчаса, и она скроется за горизонтом на целый день, покинув солнечное небо, на ясный и такой солнечный день, чтобы вечером появиться вновь… Ночная гостья…

– Это очень редкое явление, – ответил он, держа на руках малыша. Тот тоже смотрел наверх и в восторге тянул свою маленькую ручонку.

– Это метеоритный дождик. Вернее, скопление мельчайших частиц пыли, камней и небольших метеоритов, – спокойно произнес он. – Они притягиваются друг к другу и образуют огромное облако.

– Но выглядит это, как большая планета! – воскликнула она.

– Знаешь, – сказал он, – есть такие небольшие рыбешки, которые плавают огромными стаями. Иногда китобои, наблюдая за их скоплениями, думают, что это киты или другие гигантские рыбы, может, акулы. Но стоит вонзить в это огромное тело гарпун – миллионы крохотных рыб разлетаются в разные стороны и исчезают в океане. Так же и здесь.

– И ЭТО летит к нам? – с беспокойством спросила она.

– Да, и сгорит в атмосфере. А люди увидят веселый фейерверк, который всю ночь будет гореть в темноте, освещая небо вокруг.

– И когда это произойдет?

– Через три дня.

– Три дня, – задумалась на мгновение она. Потом как-то весело и задорно посмотрела на небо:

– Как, наверное, это красиво! – с интересом воскликнула она, не в силах оторвать взгляд от красного облака, которое растворялось в туманной дымке спокойного утреннего неба.

– Ты не спал всю ночь, иди в дом, а мы пока сходим к морю. Иди, милый, поспи. А потом я приготовлю твой поздний завтрак…

Он лежал на кушетке у окна и смотрел на небо – на свое любимое небо, не мог уснуть и думал:

Теперь это небо принесет им смерть. Просто все закончится в один момент, и больно не будет. Высокая волна сметет их маленькие тела, унесет в никуда, а потом планета взорвется. Погибнут все…. Все!!!

Почему от этого единения в конечный миг становится легче. Одному – было бы страшно, а вместе – уже не так. Почему? Теперь он, казалось, понимал тех людей, которые стояли в длинной очереди к жуткой печи в концлагерях. Их сжигали заживо, они знали об этом, все понимали, видели свой конец, но делили эту муку и боль на всех поровну, и чем длиннее была очередь, тем было легче. Так, наверное, смотрели на врага солдаты, стоящие перед превосходящей ордой противника. Единицы выживут, погибнут многие, почти все, но пока за тобой легионы, пока ты с ними, можно смело глядеть смерти в лицо. На подводной лодке, отстукивая SOS, без надежды на то, что тебя поднимут с такой глубины, смотришь на остальных и держишься за каждого, а они за тебя. Воздуха становится все меньше и меньше. Но ты не один, а вместе уже не страшно. Почему? Жизнь у тебя одна, и она только твоя…

И тут странная, необъяснимая мысль возникла у него в голове. За все свое существование люди научились лишь вместе умирать, делали это мужественно и красиво… А жить?

Наконец, жуткое видение оставило его…

Нужно ли ей говорить?… Нет! Ведь, если мы не знаем, когда это должно случиться, именно незнание дает нам возможность провести счастливо последние дни и часы. Знание делает человека несчастным, нужно ли это? Лучше не знать и прожить до конца, быть вместе, раствориться в этих последних часах, в каждой минуте, каждом мгновении. Ведь, живут какие-то насекомые всего один день. Так мало, но это целая жизнь. А здесь целых три дня – три жизни!

Он встал, подошел к телевизору, включил его. Она с малышом ушла к морю, и не было слышно ее нежного голоса.

Люди узнавали новости, и начиналась паника. Они читали газеты, смотрели телевизор, где им уже не оставляли никаких надежд и, словно, цепенели. Начинали метаться, куда-то звонили, бросались друг к другу, ища хоть какой-то выход, бежали по улицам, мчались на автомобилях, летели на самолетах. Им обозначили ту область, куда придется удар, и теперь многие пытались покинуть эту территорию, продлив свою жизнь – пусть на какие-то минуты или часы. Зачем – никто не знал, не думал об этом. Невозможно сейчас было думать ни о чем, потому что ужас застилал разум, лишал способности мыслить, и если бы не этот исход или бегство, оставалось, замерев в муках, ожидать конца, своего последнего часа. А бег позволял немного забыться…

Он взял инструмент и вынул из телевизора блок питания. Сразу стало хорошо. Как будто ничего не случилось, и он обо всем забыл. От неведения стало легко…

– Ты не спишь? – они вернулись с моря все в песке, и юбка ее снизу была мокрая.

– Носились по пляжу, – представил себе он.

Малыш забегал в воду, а она его возвращала на берег, оберегая от, ставшей уже холодной, зимней воды. Еще в этих широтах было очень тепло, но малышу купаться уже было нельзя. И все равно, как здорово прикоснуться к соленой воде, бежать по песку, мочить ноги! Встречать рассвет на утреннем песчаном берегу!

– Нет, не сплю. Не хочу. Я соскучился…

Он не видел их целую вечность. Всю ночь и еще этот утренний час не видел и хотел быть с ними. Теперь, когда каждый час равнялся целому году, было жаль отпускать их от себя даже на мгновение.

– Милый, у нас не работает телевизор. Я хотела посмотреть новости!

Она стояла с пультом в руках и беспомощно нажимала на кнопки. На плите готовился завтрак, чудесный аромат кофе разносился по просторной, светлой кухне, малыш возился рядом на полу со своей новой игрушкой, и ничего прекраснее этого утра представить было нельзя.

Они так долго мечтали о новой его работе, о поездке и таком месте. А, приехав сюда, поняли, что оказались в Раю. Мечты иногда сбываются…

– Телевизор… Да-да, – рассеянно ответил он, – я посмотрю… позже. Наверное, что-то сломалось, – добавил он, забирая пульт. Отбросил его в сторону и взял ее за руку, а рука была такая теплая. Потом она сидела и смотрела, как он ест. А он уже не хотел смотреть в тарелку, только держать ее за руку и видеть эти любимые глаза.

– Ты что? – спросила она.

– Соскучился, – улыбнулся он.

– Пожалуй, тебе иногда полезно оставаться в обсерватории. Ты вернулся, как с другой планеты,… такой странный,… такой хороший…

– Теперь таким я буду всегда…

И это бесконечное ВСЕГДА заполнило их маленькую жизнь на такие огромные три дня… Или три жизни…

Люди остановились. Они закончили бессмысленный бег по планете и теперь стояли и смотрели по сторонам, друг на друга, на самих себя, на детей своих, родных и близких. Оказалось, что близких этих так много. Все люди вокруг оказались вместе в общей беде, поэтому больше не проходили мимо, не пробегали, останавливались и снова смотрели. Больше они не зарабатывали деньги, не брали чужого. Не кончали с собой от бессмысленности жизни этой, потому что появился неведомый доселе смысл – прожить эти последние дни и часы. Сделать это по-другому, со значением, оставаясь вместе. Они не убивали, не шли воевать. Не предавались трусливо разврату и не отдавали мозги свои и души на растерзание наркотикам, дабы забыться, не помня ни о чем. Оставалось совсем немного, и жаль было тратить последние дни и часы на это. Зачем забывать, вот она – жизнь. Еще светит солнце, облака плывут по небу, спокойному и голубому, растут трава и цветы, деревья склоняют над ними зеленые кроны, закрывая от яркого солнца. Эти деревья ничего не боятся, продолжают расти и жить. И пока есть возможность, они будут делать это. До последнего мгновения… Но, как достойно закончить и как прожить?..

До столкновения оставались два дня.

– Собирайтесь, – сказала она. – Поедем – прокатимся.

– Куда, милая?

Она посмотрела на малыша и ответила:

– Есть одна идея.

– Какая? – спросил он.

Снова утро, снова ласковое солнце освещало берег, их дом, горы вдалеке.

– Поехали – узнаешь, – воскликнула она. – Мы давно хотели это сделать. Сегодня самое время!

– Сюрприз, – догадался он.

– Разве ты не поедешь к своим звездам?

– Нет, не поеду. У меня отпуск.

– Надолго? – удивилась она.

– Навсегда, – хотел сказать он, но произнес: – На два дня.

– Твои звезды переживут разлуку? – засмеялась она.

– Это я не переживу без вас, – ответил он. – Два дня – и они наши! Идет?

– Да, милый, – ответила она, и пошла собираться в дорогу…

Машина долго перебиралась в горах с одного подъема на другой, петляла, считая повороты, наконец, они въехали в небольшую горную долину. Дорога была пуста, и так неспеша они подъехали к этому месту. Небольшая церквушка стояла на окраине поселка. Остановили машину, подождали немного, пока она сходила куда-то и повела их за собой. Снаружи церковь казалась маленькой, но стоило войти внутрь, как попадаешь в другой мир, другое измерение, где стены раздвигаются, и уже не видишь края и расписного купола, который уходит куда-то в высоту, в бесконечность. Только ты один, как будто сняли с тебя одежду и обнажили душу.

В церкви никого не было, лишь они одни стояли и смотрели по сторонам. К ним подошел священник, он поздоровался, взял малыша за руку и повел к чаше со святой водой. Как-то просто прочитал молитву, повесил ему на шею крестик и обратился к родителям:

– Теперь не страшно ничего. Теперь мы вместе. Ступайте с миром и верьте. А будете верить – произойдет чудо.

Он откланялся и растворился в темноте Храма.

– Почему мы должны бояться? – спросил он, внимательно заглядывая ей в глаза, словно проверяя, знает ли она.

– Потому что нам бояться нечего. Потому что наш малыш теперь крещеный. И мы тоже, – ответила она и улыбнулась.

– Остается поверить только в чудо, – подумал он. – Но, к сожалению, чудес не бывает…

И все-таки он почувствовал – стало как-то легко и спокойно. И уже не хотелось отсюда уходить…

Но проходит день и вечер, еще одна ночь. Минутами казалось, что они бесконечны и проживать их можно долгие мгновения. Но, снова утро, скоро новый день, а завтра ночью все начнется и все закончится – время не повернуть.

Она была в саду, занимаясь своими цветами и растениями. Малыш сидел с ней рядом и «несмышлено» помогал что-то делать. Он подошел поближе и теперь наблюдал, как она мягко отбирала у него лопатку, сажая рассаду. А малыш настырно выхватывал ручонками эту игрушку и снова «помогал». И тогда земля летела во все стороны, а маленькие кустики почему-то падали, не желая стоять.

– Посмотри, какое чудо я купила на днях! – и показала ему на картинке будущие цветы. Это были огромные красивые растения, которые, извиваясь по забору, свешивались с высоты и сотнями цветков, как разноцветными гирляндами, украшали его, создавая целый ковер, закрывающий улицу напротив.

– А вот еще! – эти были с высокими крепкими стебельками, которые разветвлялись кверху, получался целый букет цветов, стоящих на одной ножке. Бутоны уже набухли, и скоро должны были появиться цветы. Они аккуратно сажали рассаду, теперь и он помогал, и малыш, конечно, тоже.

– Знаешь, они скоро зацветут, – сказала она.

– Когда? – спросил он.

– Через недельку.

– Через недельку, – повторил он…

Дальше они копали и сажали молча, думая каждый о своем… И вдруг удивительное чувство родилось у него в душе. Как будто ничего важнее этого он никогда не делал. Не делал ничего бессмысленнее и прекраснее! Эти цветы, которые не успеют распуститься, но все равно будут расти и жить еще целый день, стремиться в будущее, не будут знать ни о чем. Просто будут жить… А он – тот человек, который их посадил, полил – продлит кому-то хотя бы на мгновение, на день, на час эту жизнь! Что может быть важнее? И что может быть важнее этой женщины, которая сажает цветы, ребенка, перепачканного с ног до головы землей, этого неба, и солнца. Не хватало только чуда, маленького чуда, которое так нужно было завтра им всем…

Повторный запуск станции был назначен на утро. До «конца» оставались сутки с небольшим. Завтра поздней ночью Тейа войдет в атмосферу, и через несколько минут все будет кончено, поэтому рисковать было нельзя, подпуская ее еще ближе – мало ли что? В 8.00 и ни минутой позже. Если все имело смысл, тех трех дней вполне хватало, чтобы вывернуть жизни этих несчастных наизнанку.

Они стояли на корабле и вглядывались в небо, рассматривая Тейю, которая теперь была намного ближе и поражала своими размерами. Группа людей с острова с самого начала эксперимента (или неизвестно, как это можно было назвать) находилась на корабле, который по воронке времени перешел сюда – в жизнь настоящую. Здесь был Генри, был писатель, еще несколько ученых, которые следили за Тейей, снова и снова проверяя расчеты. Не было с ними Валери, и Леонид был вынужден оставаться на острове, следя за установкой. И сейчас они, как когда-то, стояли на палубе и смотрели в небо на Тейю. Смотрели и молчали. Все было сказано, обдумано, и теперь, когда повернуть назад было невозможно, все молчали, и каждый думал о своем. В конце концов, всегда кто-то должен брать на себя ответственность. А если ты вызвался и сказал свое слово – иди до конца. И неизвестно, что лучше – промолчать или сказать? Если скажешь – можешь навредить, ошибиться, если ты мог сказать, но промолчал – ты ошибся вдвойне.

Все эти три дня локаторы на корабле ловили частоты со всего мира, из самых удаленных уголков планеты. Эти люди по телевизорам смотрели различные каналы, читали информацию в Интернете. Они видели, что творили, и теперь ждали завтрашнего утра. Ровно 8.00…

Днем на острове подул легкий бриз, и люди стали уходить с набережной, закрываясь в домах и номерах. К вечеру море начало волноваться, уже высокие волны несли свои 5 или 6 баллов. Огромные папоротники расправляли гигантские ветви-крылья, готовясь к непогоде. Они знали, что такое тропический ураган. Птицы летали низко над водой, уже начали укрываться в камнях и скалах. Ричард Уилсон с беспокойством оглядывался по сторонам, он помнил, что такое тропический шторм не хуже этих деревьев и птиц, знал свой остров и океан. Такого здесь не было давно, и теперь он, волнуясь, смотрел на беспокойные волны.

К ночи ураганный ветер начал сносить зонтики на пляжах, переворачивать деревянные лежаки, крыши легких павильонов. Он свистел, рвал на части провода, унося в океан небольшие лодки. Вырывал швартовые канаты, бросал катера и небольшие яхты, разбивая их о камни и скалы. На берегу рядом с установкой собрались десятки людей. Они, невзирая на непогоду, пытались заслонить собой, спасти оборудование, которое находилось здесь. И тут Ричард отдал приказ:

– Включить установку!

– Рано, Мистер Ричард! – прокричал Вилли, – до восьми утра осталось еще много времени.

– Ты забыл, что такое тропический шторм, Вилли? Включай!

Он знал, что этот ветер только начало, а конец может не наступить долгие дни. Громов и Вилли быстро запустили станцию. Молнии, как маленькие огненные стрелы, начали летать между высокими мачтами и проводами. Леонид, управляя приборами, громко воскликнул, перекрикивая шум ветра и волн:

– Станция запущена!

– Активизируем диск «кротовой норы»! – торопил его Вилли.

– Есть! Осталось несколько минут!

И вот гигантский огненный шар повис над волнами в вышине, затем начал открываться канал. Тейа во всей своей дьявольской красе предстала перед ними.

– Кошмар! – воскликнул Ричард. – Что думают и переживают сейчас те люди на Земле! – ветер разъяренно свистел, и никто его не услышал. А он продолжал с ужасом смотреть на огненную планету, летящую к Земле.

– Что за дьявольский план, – бормотал он, – который заставляет повиснуть над тобой дамоклову мечу, и только тогда ты начинаешь думать, замечать в жизни что-то еще, кроме себя самого?!

Только теперь он понял, почему не была дописана та, последняя глава, почему конца не было видно. И громко воскликнул:

– Последняя глава?! Надо бы дописать ее! Дай Бог, чтобы успели!

– Ну, давай же! – кричали люди на берегу. Оставалось несколько минут, и серебряный диск спасительного «зеркала» появится в небе над Землей, в той далекой жизни, и кошмар закончится. А «наверху» оставались Генри и Нестеров, ученые, где-то там была Валери, и пока не вернулся Вудли. Там оставались миллиарды людей, поэтому не могло не повезти! Все должно получиться. Еще минута, еще какие-то мгновения…

И тут резкий шквалистый порыв ветра накренил огромную чашу. Штанги напряглись, наклонились под ее весом, и люди в оцепенении замерли. Тяжелые металлические струны, натянулись, издавая вибрирующий стон, лопнули одна за другой, как гнилые нитки, и вся конструкция повалилась в океан. Высокие волны, обрадовавшись такой добыче, накинулись на свою жертву, накрыли ее, похоронив горы металла в пучине. Огненный шар, вырвавшись на свободу, быстро терял свою силу и мощь. Как воздушный шарик, который проткнули, он заметался над волнами, словно ища опоры, сдулся и маленькой яркой точкой упал в океан. Даже молнии не всесильны, если человек им не может помочь. «Кротовая нора» закрылась, а «зеркало», так и не успев занять свое место перед Тейей, растворилось, растаяв в космических просторах навсегда. К 8.00 все было кончено. И там, «наверху», на корабле, посмотрев на часы и на небо, тоже поняли – кончено все…

Океан забурлил, и открылась воронка, последняя до завтрашнего дня, а значит, последняя на этой планете. Корабль Генри стоял неподалеку. А Тейа уже закрывала собой большую половину неба.

– Через пятьдесят минут канал закроется, это последняя воронка, – произнес Генри, – полный ход!

Внезапно из воронки появилась небольшая лодка. Она плыла навстречу, а на ней стоял Леонид и махал им рукой. Они остановились, ожидая его.

– Шторм!.. Все кончено, – крикнул он, подплывая вплотную, – установки больше нет, мы не смогли вернуть Тейю назад…

Люди в оцепенении стояли на корабле, смотрели на него, на Тейю… Долго так стояли и смотрели…

– Как ты попал сюда в шторм, как доплыл до воронки? – спросил его Юрий.

– Как только установка была разрушена, ураган сразу же закончился, – ответил Леонид.

– Дьявольская воля, – пробормотал писатель. Лодка Леонида пришвартовалась к кораблю Генри, и матросы перекинули маленький трап. Физику оставалось переступить на палубу и остаться здесь.

Вдруг недалеко в открытом океане возникло движение. Все напоминало большой караван, который неповоротливо двигался по бесконечной синей пустыне. Несколько десятков огромных океанических лайнеров, кораблей-дворцов, кораблей-гигантов шли навстречу. Уже поравнялись, и теперь можно было рассмотреть редких людей на палубах. Люди были знакомыми, люди были известными и на острове и во всем мире. Что удивляло – на этих гигантских палубах и в трюмах могли поместиться тысячи, десятки тысяч, но видны были лишь несколько человек на каждой – членов тех самых избранных семей и их команды. А за этими кораблями вереницей шли тяжелые баржи и танкеры. Они везли свой ценный груз, эти люди забирали все самое дорогое: нефть и золото, алмазы и драгоценности, произведения искусства, деньги. Да, деньги – одна баржа была до краев заполнена контейнерами с этим ценным грузом, который хозяин увозил в далекое прошлое. В прошлое, где с их помощью снова надеялся построить будущее. Генри все смотрел, узнавая каждого из этих людей. А корабли тем временем начали проваливаться в спасительную воронку – у каждого из них был законный пропуск. Последний корабль поравнялся с судном Генри. Человек с большого корабля помахал ему рукой, достал фотоаппарат и начал фотографировать, он делал снимки напоследок, прощаясь с дорогой ему планетой. Он снимал океан, снимал корабль Генри, потом, выстроив своих детей и внуков у бортика на фоне красавицы Тейи, продолжил делать снимки. Наверное, должны были получиться замечательные фотографии – дети и красавица Тейа позировали ему с удовольствием.

– Крысы бегут на кораблях, – воскликнул Нестеров.

– Они имеют на это право, – жестко ответил Генри, – они заслужили это.

– Заслужили, – повторил Юрий, – да, заслужили.

А последний корабль-гигант, наконец, подошел к воронке и через мгновение растаял в океане времени. Наступил и их черед. Генри и все, кто оставался на корабле, уже знали, что произошло, оставалось спуститься в далекое прошлое и остаться там навсегда.

– Я остаюсь, – внезапно крикнул со своей лодки Леонид. А Юрий, глядя на ушедший лайнер, тоже перелез через борт корабля и уже находился рядом с Громовым. Генри, посмотрев на этих двоих, задал вопрос: – Вы уверены?

Генри не надеялся услышать что-то другое, но он должен был задать этот вопрос.

– Вам меня не уговорить, – уверенно, даже как-то весело произнес Громов. – Это мое время, здесь моя жизнь, моя девушка, я никуда не поеду.

Писатель, стоя рядом, ничего не говорил, но по его непреклонному взгляду все было понятно итак. И тогда Генри подошел к одному ученому и протянул ему какой-то конверт:

– Передайте моему деду, – сказал он и перешел по трапу на маленькую лодочку к двум русским, которая теперь никуда не плыла. Она оставалась здесь навсегда… Корабль, тем временем, направился к воронке и медленно в нее погрузился. Воронка закрылась, а вокруг только спокойный океан, и над головами Тейа…

Утром все вместе пошли на пляж. Он старался не смотреть на небо, где в последний раз заходила красавица Тейа. Она летела сюда, и Земля совершала последний свой оборот, словно, давала возможность полюбоваться праздничным нарядом перед такой встречей.

Они шли вдоль моря, и снова ласковые, теплые волны омывали их ноги. Брызги от топота малыша разлетались во все стороны, распугивали стайки маленьких рыб, мочили одежду. И, наконец, совсем мокрые, они уселись на теплый песок. Он подошел к кромке воды. Солнце ласково освещало последнее утро и людей на пляже. Он шагнул в воду, потом еще и еще. Уже вошел в теплое море, и на мгновение стал частичкой всего: и воды, и земли, солнца… И не верилось… совсем не верилось…

Потом они полдня – этого прекрасного солнечного дня – возились в саду, снова сажая растения. Малыш смотрел на небо, провожая красавицу-планету, и радовался.

– Вот несмышленая, невинная душа! Не знает ничего и не может представить себе, что скоро всех ожидает, – думал он. А мальчик тянул кверху свои ручонки. Не мог сказать ничего, только радовался этому удивительному явлению. Какая-то пчела сидела на цветке рядом с ними и собирала пыльцу для своей семьи. Она перелетала с цветка на цветок, шевелила крыльями, крутила головой и летела дальше.

– И эта тоже ничего не знает, продолжает жить и трудиться. Не чудо ли это? – подумал он.

– Чудо! – и вспомнил слова священника. – Как просто, когда веришь в это чудо, и как тяжело, когда нет ее – этой веры… А может, просто нужно верить? – и снова посмотрел на малыша и пчелу. А может, это они знают все, просто сказать не могут, а ты остаешься в неведении со своими расчетами, науками, здравым смыслом! А эти живут себе, радуются и знают больше тебя?

Вечером солнце начало заходить за горизонт на этой половинке Земли, прощаясь со всеми – завтра здесь все будет по-другому.

– И чего только не придумают эти люди, – думало оно. – Чего им не хватает?

А с другой стороны начинала последнее свое восхождение планета Тейа. Зарождался кроваво-красный рассвет. Она была уже совсем близко, закрывая собой половину неба и освещая ярким огненным светом все вокруг.

До столкновения оставалось 5 часов.

Люди начали выходить из своих домов, заполняя улицы и площади. Многие заходили в Храмы, чтобы уже не покидать этих мест. Собирались на далеких горных стоянках, просто шли друг к другу и оставались вместе – сколько бы их не находилось. И в пустынях, и на далеких ледниках они шли и шли, объединяясь в караваны кочевников и группы полярников, зимующих здесь. Далекие племена первобытными стаями выходили на открытые поляны в лесах и становищах, туземцы на островах выбирались из соломенных домов и тоже шли друг к другу. Звери и птицы, хищники и млекопитающие, недавние враги и противники, такие разные, большие твари и малые, выползали из нор и берлог, тоже собираясь вместе. Не боялись, не трогали никого, не нападали, только смотрели туда, наверх, и тоже были вместе.

А ночь – эта последняя ночь на Земле вступала в свои права, и такой яркой ночи еще не было на этой планете. Раскаленный огненный шар повис в воздухе, скоро он должен будет войти в атмосферу…

До столкновения оставался один час.

Колокола на звонницах церквей, на площадях и улицах во всем мире начали свой католический и православный перезвон. С минаретов неслись молитвы на тысячи километров. Буддисты молились в восточных Храмах. Бубны шаманов дробью разрывали тишину ночи. Их идолы отсвечивали красными тенями, и никакие костры были не нужны – яркий свет Тейи красным заревом освещал каждый уголок планеты. Потом Тейа подошла совсем близко, нежно прикоснулась к самому краю атмосферы Земли и устремилась сюда, вниз, чтобы в безумном полете смести все на своем пути и разорвать этот мир в клочья, где будет властвовать только огонь, и кипящий котел лавы отбрасывать сверкающие отблески на миллионы световых лет.

И вдруг в голове каждого, у миллиардов этих маленьких, беззащитных и ничтожных людей молнией промелькнула одна единственная мысль! Одна короткая и простая фраза! Одна на всех!

«Будете вместе – будете верить – и случится чудо!»

И теперь уже не единицы одиноких песчинок, разбросанных по планете, а бесконечная сила одна на всех, на мгновение объединила этих беззащитных людей. Она поднялась над их головами, неся несокрушимую мощь, и гигантским облаком понеслась навстречу огню и проклятию этой планеты. Их родной планеты, где они умирали, но все равно жили миллионы лет, а теперь снова боролись и снова жили. Люди замерли в этом божественном стоянии, чувствуя друг друга, и смотрели наверх, а миллиарды одиноких сердец звучали в унисон! Огромное облако серебряным призрачным шаром, объединяя каждую мысль и мечту, возвышенную и непобедимую, с безудержной силой и верой, недосягаемую тленом и разрушением жизни этой, неслось навстречу красной планете. Еще километры, еще мгновения, и словно огромное зеркало встало на ее пути. Оно явилось ниоткуда, оно не было создано великим гением человека, но было сотворено людьми, потому не имело границ! Тейа с удивлением прикоснулась к этому зеркалу, замедлив полет, заглянула в свое отражение в последний раз и… начала исчезать. Она таяла на глазах, а миллиарды глаз были устремлены на нее. Миллиарды рук сплелись в едином рукопожатии, объединяя этих людей, их жизни и судьбы, их бесконечную вселенскую любовь. И огромная красная планета, как медуза на жарком солнце, становясь прозрачной, растворялась в ночи, пока не сгинула совсем… Навеки… Навсегда… Тейа вернулась в свою жизнь и свое настоящее прошлое…

И Земля разорвалась уже не огненным взрывом, а вздохом людей. Первым вздохом на новой планете, и хор этих голосов разошелся на тысячи километров и был похож на крик новорожденного младенца, которому удалось снова родиться и жить, и сделать свой первый человеческий вздох. Этот младенец был в каждом из них – в маленьких, но таких сильных людях. И теперь он жил и дышал полной грудью…

– Оказывается, они могут не только умирать, – прошептал он, – но и жить вместе.

Малыш прижавшись, прикорнул у него на руках. Было поздно, и он безмятежно уснул, пропустив самое главное.

– Вот видишь, – сказала она, – а ты так беспокоился, что даже сломал телевизор.

Его глаза округлились, он смотрел на нее и не знал, что ответить… Эта женщина – этот любимый его человечек… Оказывается, она знала все… Знала и молчала… И спокойно сажала цветы… А не знал ничего только он…

Громов молчал, Генри тоже не мог вымолвить ни слова. Они стояли как завороженные на маленькой лодочке посреди океана, смотрели в небо и на далекий горизонт. Край его уже освещался утренним солнцем, которое не забыло вновь появиться и начать новый день.

– Как на стадионе, – произнес писатель, приходя в себя. Он только что очнулся от этого божественного стояния, от транса или великого гипноза. Он видел все, ощущал, он все понимал, и был частицей этого чуда, впрочем, как и остальные в лодке. И теперь просто смотрел на небо и молчал.

– Что? – не понял Генри.

– Они сотворили чудо, – произнес Юрий. – Когда большая масса людей болеет за слабую команду, та побеждает…

– Люди создали своей волей мощное энергетическое поле, которое и спасло планету, – добавил Генри.

– А как они смогли рассчитать траекторию полета, узнать настоящее время Тейи, создать канал для перемещения и выставить «зеркало»? – спросил Леонид.

– Этого нам не узнать никогда, – ответил писатель. – Такое не только просчитать, даже придумать в фантастическом романе не дано никому.

– И все-таки ты оказался прав, старый выдумщик! – воскликнул Генри. Он был потрясен случившимся и преклонялся перед интуицией этого человека, который предвидел такой финал.

Солнце вставало над океаном, это был самый удивительный рассвет, который оно могло подарить людям. И тем людям, которые уже появлялись из ожившей воронки времени, устремившись навстречу к ним. Ричард был на первом корабле, он торопился обнять внука. Вилли кричал, что они все уже знают, потому что их станция – та самая, маленькая лабораторная «пробирка», работает, и они уже побывали в завтрашнем дне, и день тот наступил!

Наконец, все собрались на корабле у Ричарда.

– Дед, мы обошли тот чертов день! – произнес Генри.

– Да, мой мальчик… А ты говорил – выхода нет… Вот он!

Они долго смотрели на океан и небо, на солнце, которое начинало восходить над планетой. Наконец Ричард, обняв Генри за плечо, произнес: – Пока мы плыли, у меня возникла хорошая идея, – он помолчал, хитро прищурившись: – А не вернуться ли нам в нашу старенькую Англию?

– Когда? – встрепенулся Генри.

– Да, прямо сейчас, – ответил дед.

– А остров?

– А что, остров? Остров останется там. Он нам достаточно послужил, хватит испытывать судьбу и время. Наше место здесь, не правда ли?

Их разговор перебили крики на корабле. А вокруг уже собралось много лодок с острова. Они разношерстной флотилией сгрудились на этом пятачке в океане, а вдалеке показался маленький, незнакомый кораблик. На палубе стояли два человека, они махали руками, и их судно уже совсем близко подошло к скоплению лодок и людей.

– Валери!!! – закричал Леонид.

– Валери!!! – кричали люди.

– Вудли! – заорал Вилли!

Они подошли к кораблю Генри, и вот их уже все обнимают. Валери была очень худенькая, едва держалась на ногах, но невероятный блеск ее зеленых глаз излучал безграничную радость.

– Познакомьтесь, – наконец, произнесла она, показывая на Вудли.

– Это…

– Доктор Вудли, – захохотал Вилли, перебив ее, – только молодой.

– Это Стив, – сказала она.

Все замолчали, удивленно посмотрев на юношу, который смело и озорно им улыбался.

– Доктор Стив? – спросил его Генри.

– Нет, Генри, – ответил тот, – просто Стив, так будет намного лучше…

А солнце уже взошло над горизонтом, освещая счастливые лица людей, белые корабли и яхты, мирно покачивающиеся на волнах спокойного океана. Океана, который омывал острова и земли. И всю планету, такую маленькую, голубую красавицу, где, казалось, уже ничего ужасного не могло произойти…

Он шел по улице, смотрел по сторонам на проходящих мимо него людей, машины, проезжавшие по дороге, на дома, вывески с пестрой рекламой. Смотрел наверх, где между домами и проводами, свисающими со столбов тряпичными растяжками, проглядывало небо и яркое солнце. А он шел, думал и вспоминал…

Какая-то женщина и мальчик с ней рядом остановились, посмотрев на него. Он тоже остановился.

– Юрий?.. Простите, – поправилась она, – Юрий Нестеров?

– Да, – ответил он.

– Здравствуйте…

Он поздоровался. Она достала из сумки какую-то книгу и протянула ему. Это была его книга, та самая, последняя.

– Вы не оставите автограф? – попросила она.

Он держал в руках книгу и вспоминал, как написал ее, и чего это могло всем стоить. А женщина, задумавшись на секунду, добавила:

– Может быть, несколько слов – от себя, от автора? Если не затруднит?

Он взял из ее рук ручку, и написал эти несколько слов:

– «Все должно быть так – как должно быть». Посмотрел на мальчика, на женщину, перевел взгляд на солнце и небо и добавил еще: «А там посмотрим»…