Джон Голсуорси — John Galsworthy Сага о Форсайтах — The Forsyte Saga Собственник — The Man of Property
PART I — ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I.'At Home' at Old Jolyon's — Прием у старого Джолиона
Those privileged to be present at a family festival of the Forsytes have seen that charming and instructive sight-an upper middle-class family in full plumage.
Тем, кто удостаивался приглашения на семейные торжества Форсайтов, являлось очаровательное и поучительное зрелище: представленная во всем блеске семья, принадлежащая к верхушке английской буржуазии.
But whosoever of these favoured persons has possessed the gift of psychological analysis (a talent without monetary value and properly ignored by the Forsytes), has witnessed a spectacle, not only delightful in itself, but illustrative of an obscure human problem.
Если же кто-нибудь из этих счастливцев обладал даром психологического анализа (талантом, который не имеет денежной ценности и поэтому не пользуется вниманием со стороны Форсайтов), глазам его открывалась картина, не только восхитительная сама по себе, но и разъясняющая одну из темных проблем человечества.
In plainer words, he has gleaned from a gathering of this family-no branch of which had a liking for the other, between no three members of whom existed anything worthy of the name of sympathy-evidence of that mysterious concrete tenacity which renders a family so formidable a unit of society, so clear a reproduction of society in miniature.
Иными словами, сборище этой семьи, — ни одна ветвь которой не чувствовала расположения к другой, между любыми тремя членами которой не было ничего заслуживающего названия симпатии, — помогало внимательному наблюдателю уловить признаки той загадочной, несокрушимой живучести, которая превращает семью в такое мощное звено общественной жизни, в такое точное воспроизведение целого общества в миниатюре.
He has been admitted to a vision of the dim roads of social progress, has understood something of patriarchal life, of the swarmings of savage hordes, of the rise and fall of nations.
Этому наблюдателю представлялась возможность прозреть туманные пути развития общества, уяснить себе кое-что о патриархальном быте, о передвижениях первобытных орд, о величии и падении народов.
He is like one who, having watched a tree grow from its planting—a paragon of tenacity, insulation, and success, amidst the deaths of a hundred other plants less fibrous, sappy, and persistent-one day will see it flourishing with bland, full foliage, in an almost repugnant prosperity, at the summit of its efflorescence.
Он уподоблялся тому, кто, следя за ростом молодого деревца, живучесть и обособленное положение которого помогли ему уцелеть там, где погибли сотни других растений, менее стойких, менее сильных и выносливых, в один прекрасный день видит его в самый разгар цветения, покрытым густой, сочной листвой и почти отталкивающим в своей пышности.
On June 15, eighteen eighty-six, about four of the afternoon, the observer who chanced to be present at the house of old Jolyon Forsyte in Stanhope Gate, might have seen the highest efflorescence of the Forsytes.
Пятнадцатого июня 1886 года случайный наблюдатель, попавший около четырех часов дня в дом старого Джолиона Форсайта на Стэнхоп-Гейт, мог увидеть лучшую пору цветения Форсайтов.
This was the occasion of an 'at home' to celebrate the engagement of Miss June Forsyte, old Jolyon's granddaughter, to Mr. Philip Bosinney.
Прием был устроен в честь помолвки мисс Джун Форсайт — внучки старого Джолиона — с мистером Филипом Боснии.
In the bravery of light gloves, buff waistcoats, feathers and frocks, the family were present, even Aunt Ann, who now but seldom left the corner of her brother Timothy's green drawing-room, where, under the aegis of a plume of dyed pampas grass in a light blue vase, she sat all day reading and knitting, surrounded by the effigies of three generations of Forsytes.
Вся семья собралась здесь, блистая белыми перчатками, светло-желтыми жилетами, перьями и платьями; приехала даже тетя Энн, которая редко оставляла теперь уголок зеленой гостиной своего брата Тимоти, где она проводила целые дни за книгой и вязаньем, под сенью крашеного ковыля в голубой вазе, окруженная портретами трех поколений Форсайтов.
Even Aunt Ann was there; her inflexible back, and the dignity of her calm old face personifying the rigid possessiveness of the family idea.
Даже тетя Энн была здесь: негнущийся стан и спокойное достоинство ее старческого лица воплощали в себе непоколебимый дух собственничества, свойственный всей семье.
When a Forsyte was engaged, married, or born, the Forsytes were present; when a Forsyte died-but no Forsyte had as yet died; they did not die; death being contrary to their principles, they took precautions against it, the instinctive precautions of highly vitalized persons who resent encroachments on their property.
Когда Форсайт праздновал помолвку, свадьбу или рождение, все Форсайты бывали в сборе; когда Форсайт умирал… но до сих пор с Форсайтами этого еще не случалось — они не умирали. Смерть противоречила их принципам, и они принимали против нее все меры предосторожности, инстинктивной предосторожности, как делают очень жизнеспособные люди, восстающие против посягательств на их собственность.
About the Forsytes mingling that day with the crowd of other guests, there was a more than ordinarily groomed look, an alert, inquisitive assurance, a brilliant respectability, as though they were attired in defiance of something.
Форсайты, смешавшиеся в этот день с толпой остальных гостей, казались более, чем обычно, парадными и блистательно респектабельными, в их самоуверенности было чтото настороженно-пытливое, они как будто нарядились для того, чтобы бросить кому-то вызов.
The habitual sniff on the face of Soames Forsyte had spread through their ranks; they were on their guard.
Обычная презрительная гримаса, застывшая на лице Сомса Форсайта, отражалась и на их лицах: они были начеку.
The subconscious offensiveness of their attitude has constituted old Jolyon's 'home' the psychological moment of the family history, made it the prelude of their drama.
Наступательная позиция, занятая ими бессознательно, стала некой психологической вехой в истории семьи и сделала прием у старого Джолиона прелюдией к их драме.
The Forsytes were resentful of something, not individually, but as a family; this resentment expressed itself in an added perfection of raiment, an exuberance of family cordiality, an exaggeration of family importance, and—the sniff.
Форсайты протестовали против чего-то, и не каждый в отдельности, а всей семьей; этот протест выражался подчеркнутой безукоризненностью туалетов, избытком родственного радушия, преувеличением роли семьи и… презрительной гримасой.
Danger-so indispensable in bringing out the fundamental quality of any society, group, or individual-was what the Forsytes scented; the premonition of danger put a burnish on their armour.
Опасность, неминуемо обнажающую основные качества любого общества, группы или индивидуума, — вот что чуяли Форсайты; предчувствие опасности заставило их навести лоск на свои доспехи.
For the first time, as a family, they appeared to have an instinct of being in contact, with some strange and unsafe thing.
Впервые за все время у семьи появилось инстинктивное чувство непосредственной близости чего-то необычного и ненадежного.
Over against the piano a man of bulk and stature was wearing two waistcoats on his wide chest, two waistcoats and a ruby pin, instead of the single satin waistcoat and diamond pin of more usual occasions, and his shaven, square, old face, the colour of pale leather, with pale eyes, had its most dignified look, above his satin stock.
Около рояля стоял крупный, осанистый человек, два жилета облекали его широкую грудь — два жилета с рубиновой булавкой вместо одного атласного с булавкой бриллиантовой, что приличествовало менее торжественным случаям; его квадратное бритое лицо цвета пергамента и белесые глаза сияли величием поверх атласного галстука.
This was Swithin Forsyte.
Это был Суизин Форсайт.
Close to the window, where he could get more than his fair share of fresh air, the other twin, James—the fat and the lean of it, old Jolyon called these brothers-like the bulky Swithin, over six feet in height, but very lean, as though destined from his birth to strike a balance and maintain an average, brooded over the scene with his permanent stoop; his grey eyes had an air of fixed absorption in some secret worry, broken at intervals by a rapid, shifting scrutiny of surrounding facts; his cheeks, thinned by two parallel folds, and a long, clean-shaven upper lip, were framed within Dundreary whiskers.
У окна, где можно было захватить побольше свежего воздуха, стоял близнец Суизина, Джемс, -«толстый и тощий», прозвал их старый Джолион. Как и Суизин, Джемс был более шести футов роста, но очень худой, словно ему с самого рождения суждено было искупать своей худобой чрезмерную дородность брата. Джемс стоял, как всегда, сгорбившись, и хмуро поглядывал по сторонам; в его серых глазах застыла какая-то тревожная мысль, от которой он время от времени отвлекался и обводил окружающих быстрым, беглым взглядом; запавшие щеки с двумя параллельными складками и выдававшуюся вперед чисто выбритую длинную верхнюю губу обрамляли густые пушистые бакенбарды.
In his hands he turned and turned a piece of china.
В руках он вертел фарфоровую вазу.
Not far off, listening to a lady in brown, his only son Soames, pale and well-shaved, dark-haired, rather bald, had poked his chin up sideways, carrying his nose with that aforesaid appearance of 'sniff,' as though despising an egg which he knew he could not digest. Behind him his cousin, the tall George, son of the fifth Forsyte, Roger, had a Quilpish look on his fleshy face, pondering one of his sardonic jests.
Немного дальше его единственный сын Сомс, бледный, гладко выбритый, с темными редеющими волосами, слушал какую-то даму в коричневом платье, выпятив подбородок, склонив голову набок и скорчив вышеупомянутую презрительную гримасу, словно он фыркал на яйцо, зная наверное, что ему не переварить его. Позади Сомса его двоюродный брат, рослый Джордж, сын пятого по счёту Форсайта — Роджера, с сардонической усмешкой на мясистом лице обдумывал очередную остроту.
Something inherent to the occasion had affected them all.
В сегодняшнем событии таилось что-то такое, что задевало их всех.
Seated in a row close to one another were three ladies-Aunts Ann, Hester (the two Forsyte maids), and Juley (short for Julia), who not in first youth had so far forgotten herself as to marry Septimus Small, a man of poor constitution. She had survived him for many years. With her elder and younger sister she lived now in the house of Timothy, her sixth and youngest brother, on the Bayswater Road. Each of these ladies held fans in their hands, and each with some touch of colour, some emphatic feather or brooch, testified to the solemnity of the opportunity.
В ряд, тесно одна к другой, сидели три леди: тёти Энн, Эстер (обе — старые девы) и Джули (уменьшительное от Джулии), которая, будучи уже не первой молодости, настолько забылась, что вышла замуж за Септимуса Смолла — человека слабого здоровья. Она пережила его на много лет. Теперь Джули жила вместе со старшей и младшей сёстрами на Бэйсуотер-род в доме Тимоти — своего шестого по счёту и самого младшего брата. Все три леди держали в руках по вееру, и каждая из них цветной отделкой на платье, ярким пером или брошью отметила торжественность дня.
In the centre of the room, under the chandelier, as became a host, stood the head of the family, old Jolyon himself. Eighty years of age, with his fine, white hair, his dome-like forehead, his little, dark grey eyes, and an immense white moustache, which drooped and spread below the level of his strong jaw, he had a patriarchal look, and in spite of lean cheeks and hollows at his temples, seemed master of perennial youth. He held himself extremely upright, and his shrewd, steady eyes had lost none of their clear shining. Thus he gave an impression of superiority to the doubts and dislikes of smaller men. Having had his own way for innumerable years, he had earned a prescriptive right to it. It would never have occurred to old Jolyon that it was necessary to wear a look of doubt or of defiance.
Посередине комнаты под люстрой, как и подобало хозяину, стоял глава семьи, сам старый Джолион. Чудесная седая шевелюра, выпуклый лоб, маленькие тёмно-серые глаза и длинные седые усы, свисавшие намного ниже массивного подбородка, делали этого восьмидесятилетнего старика похожим на патриарха, который, несмотря на худобу щёк и запавшие виски, казалось, обладал секретом вечной юности. Он держался очень прямо, а его проницательные спокойные глаза ещё не утратили своего ясного блеска. Всё это говорило о том, что старый Джолион — выше людской мелкоты с её сомнениями и раздорами. Долгие годы он жил своим умом, тем самым закрепив за собой право на превосходство. Ему бы в голову не пришло, что надо выставлять напоказ свои сомнения и открыто бросать кому-то вызов.
Between him and the four other brothers who were present, James, Swithin, Nicholas, and Roger, there was much difference, much similarity. In turn, each of these four brothers was very different from the other, yet they, too, were alike.
Между ним и четырьмя остальными братьями, присутствовавшими здесь, — Джемсом, Суизином, Николасом и Роджером, — была и большая разница, и большое сходство. В свою очередь, каждый из четырёх братьев сильно отличался от остальных, и всё-таки они были очень похожи друг на друга.
Through the varying features and expression of those five faces could be marked a certain steadfastness of chin, underlying surface distinctions, marking a racial stamp, too prehistoric to trace, too remote and permanent to discuss—the very hall-mark and guarantee of the family fortunes.
За разнообразием черт и выражений этих пяти лиц можно было подметить твёрдость подбородка как основу, поверх которой обозначались лишь несущественные отличия, как печать рода, слишком древнюю, чтобы можно было проследить её возникновение, слишком знакомую и привычную, чтобы вдаваться в споры о ней, — истинную пробу и залог благосостояния семьи.
Among the younger generation, in the tall, bull-like George, in pallid strenuous Archibald, in young Nicholas with his sweet and tentative obstinacy, in the grave and foppishly determined Eustace, there was this same stamp-less meaningful perhaps, but unmistakable—a sign of something ineradicable in the family soul.
Младшее поколение: рослый, массивный Джордж, бледный, подвижной Арчибальд, молодой Николас с его мягкой, неназойливой настойчивостью, напыщенный, фатоватый Юстас — все были отмечены этой печатью, может быть, менее явной, но столь же бесспорной и свидетельствующей о том, что было неискоренимо в самом духе семьи.
At one time or another during the afternoon, all these faces, so dissimilar and so alike, had worn an expression of distrust, the object of which was undoubtedly the man whose acquaintance they were thus assembled to make.
Несколько раз на всех этих лицах, столь различных и столь схожих между собой, появлялось в тот день выражение недоверия, и объектом этого недоверия несомненно был человек, ради знакомства с которым они собрались здесь.
Philip Bosinney was known to be a young man without fortune, but Forsyte girls had become engaged to such before, and had actually married them. It was not altogether for this reason, therefore, that the minds of the Forsytes misgave them. They could not have explained the origin of a misgiving obscured by the mist of family gossip. A story was undoubtedly told that he had paid his duty call to Aunts Ann, Juley, and Hester, in a soft grey hat—a soft grey hat, not even a new one—a dusty thing with a shapeless crown. "So, extraordinary, my dear-so odd," Aunt Hester, passing through the little, dark hall (she was rather short-sighted), had tried to 'shoo' it off a chair, taking it for a strange, disreputable cat-Tommy had such disgraceful friends! She was disturbed when it did not move.
Всем им было известно, что Филипп Босини — молодой человек без всякого состояния, но девушки из семьи Форсайтов и раньше обручались с такими людьми и даже выходили за них замуж. Значит, не это обстоятельство служило главным поводом для недоверия Форсайтов. Они не смогли бы объяснить, откуда взялась эта неприязнь, причины которой терялись где-то в тумане семейных пересудов. Во всяком случае, рассказывалась такая история, будто бы он явился с официальным визитом к тётям Энн, Джули и Эстер в мягкой серой шляпе, к тому же далеко не новой и какой-то бесформенной и пыльной. «Так странно, милочка, такая экстравагантность!» Тётя Эстер (очень близорукая), проходя через маленький неосвещённый холл, хотела согнать шляпу со стула, приняв её за бродячую кошку, — Томми заводил себе таких сомнительных друзей! Она была сильно озадачена, когда «кошка» не двинулась с места.
Like an artist for ever seeking to discover the significant trifle which embodies the whole character of a scene, or place, or person, so those unconscious artists—the Forsytes had fastened by intuition on this hat; it was their significant trifle, the detail in which was embedded the meaning of the whole matter; for each had asked himself: "Come, now, should I have paid that visit in that hat?" and each had answered "No!" and some, with more imagination than others, had added: "It would never have come into my head!"
Подобно художнику, который старается отыскать какую-нибудь выразительную мелочь, воплощающую в себе всё самое характерное в ситуации, месте или человеке, так и Форсайты — бессознательные художники — чисто интуитивно ухватились за эту шляпу. Она-то и была для них той выразительной деталью, мелочью, в которой коренился смысл всего происходящего. Каждый из них задавал себе вопрос: «Ну, а вот, например, я — пошёл бы я с таким визитом да в такой шляпе?» И каждый отвечал: «Нет», — а некоторые, наделённые бóльшим воображением, добавляли: «Мне бы это и в голову не пришло!»
George, on hearing the story, grinned.
Джордж, услышав про шляпу, усмехнулся.
The hat had obviously been worn as a practical joke!
Совершенно ясно, что Боснии хотел пошутить!
He himself was a connoisseur of such.
Джордж был любителем таких шуток.
"Very haughty!" he said, "the wild Buccaneer."
— Заносчивый юноша, — сказал он, — настоящий пират!
And this mot, the 'Buccaneer,' was bandied from mouth to mouth, till it became the favourite mode of alluding to Bosinney.
И это mot [1] «пират» передавалось из уст в уста и наконец окончательно закрепилось за Боснии.
Her aunts reproached June afterwards about the hat.
После случая со шляпой все три тетки накинулись на Джун:
"We don't think you ought to let him, dear!" they had said.
— Как ты позволяешь ему такие выходки, милочка!
June had answered in her imperious brisk way, like the little embodiment of will she was:
Джун не замедлила ответить тем властным тоном, каким всегда говорило это крохотное существо — воплощение воли:
"Oh! what does it matter?
— Ну и что ж такого?
Phil never knows what he's got on!"
Филу совершенно безразлично, что носить!
No one had credited an answer so outrageous. A man not to know what he had on?
Никто не поверил столь дикому ответу — Безразлично, что носить?
No, no!
Нет, нет!
What indeed was this young man, who, in becoming engaged to June, old Jolyon's acknowledged heiress, had done so well for himself?
Но что же представлял собой этот молодой человек, который сделал столь удачный шаг, обручившись с Джун — наследницей старого Джолиона?
He was an architect, not in itself a sufficient reason for wearing such a hat.
Он был архитектор, — но ведь это недостаточная причина, чтобы носить такую шляпу.
None of the Forsytes happened to be architects, but one of them knew two architects who would never have worn such a hat upon a call of ceremony in the London season.
Среди Форсайтов архитекторов не было, но кто-то из них знал двух архитекторов, которые никогда бы не явились с официальным визитом в такой шляпе в самый разгар лондонского сезона.
Dangerous-ah, dangerous!
Подозрительно, да, очень подозрительно!..
June, of course, had not seen this, but, though not yet nineteen, she was notorious.
Джун, конечно, ничего особенного в этом не видел, хотя, несмотря на свои неполные девятнадцать лет, она слыла очень придирчивой особой.
Had she not said to Mrs. Soames-who was always so beautifully dressed-that feathers were vulgar?
Разве не она сказала миссис Сомс, которая так прекрасно одевается, что перья вульгарны?
Mrs. Soames had actually given up wearing feathers, so dreadfully downright was dear June!
И миссис Сомс действительно перестала носить перья Вот что могла натворить маленькая Джун своей бесцеремонностью.
These misgivings, this disapproval, and perfectly genuine distrust, did not prevent the Forsytes from gathering to old Jolyon's invitation.
Однако ни опасения, ни скептицизм, ни самое откровенное недоверие не помешали Форсайтам собраться у старого Джолиона.
An 'At Home' at Stanhope Gate was a great rarity; none had been held for twelve years, not indeed, since old Mrs. Jolyon had died.
Приемы на Стэнхоп-Гейт стали большой редкостью; за последние двенадцать лет их не устраивали да, ни одного приема с тех пор, как умерла старая миссис Джолион.
Never had there been so full an assembly, for, mysteriously united in spite of all their differences, they had taken arms against a common peril.
Никогда еще на Стэнхоп-Гейт не было такого полного сборища. Каким-то таинственным образом сплотившись, несмотря на все свое различие, Форсайты вооружились против общей опасности.
Like cattle when a dog comes into the field, they stood head to head and shoulder to shoulder, prepared to run upon and trample the invader to death.
Словно стадо, увидевшее на лугу собаку, они стояли голова в голову, плечо к плечу, готовые кинуться и затоптать чужака насмерть.
They had come, too, no doubt, to get some notion of what sort of presents they would ultimately be expected to give; for though the question of wedding gifts was usually graduated in this way:
Они пришли сюда также и затем, чтобы разузнать, какие надо готовить подарки. Вопрос о свадебных подарках разрешался обычно так:
'What are you givin'?
"Что ты собираешься дарить?
Nicholas is givin' spoons!'-so very much depended on the bridegroom.
Николас дарит ложки". Но ведь от жениха тоже многое зависело.
If he were sleek, well-brushed, prosperous-looking, it was more necessary to give him nice things; he would expect them.
Если жених одет опрятно, даже щеголевато, и по виду состоятельный, ему нужно дарить хорошие вещи, ибо он на это рассчитывает.
In the end each gave exactly what was right and proper, by a species of family adjustment arrived at as prices are arrived at on the Stock Exchange—the exact niceties being regulated at Timothy's commodious, red-brick residence in Bayswater, overlooking the Park, where dwelt Aunts Ann, Juley, and Hester.
И в конце концов каждый дарил то, что следовало; список подарков устанавливался всей Семьей примерно так же, как устанавливается курс на бирже, а детали разрабатывались на Бэйсуотер-Род в просторном, выходившем окнами в парк кирпичном особняке Тимоти, где жили тети Энн, Джули и Эстер.
The uneasiness of the Forsyte family has been justified by the simple mention of the hat.
Беспокойство Форсайтов вполне объяснялось уже одним упоминанием о шляпе.
How impossible and wrong would it have been for any family, with the regard for appearances which should ever characterize the great upper middle-class, to feel otherwise than uneasy!
Какой нелепостью, какой ошибкой было бы для любой семьи, уделяющей столько внимания внешности (что вечно будет служить отличительной чертой могучего класса буржуазии), испытывать в этом случае что-либо, кроме беспокойства!
The author of the uneasiness stood talking to June by the further door; his curly hair had a rumpled appearance, as though he found what was going on around him unusual.
Виновник всего этого беспокойства стоял у дальней двери и разговаривал с Джун. Его кудрявые волосы были взъерошены — не оттого ли, что все вокруг казалось ему странным?
He had an air, too, of having a joke all to himself.
К тому же он словно подсмеивался про себя над чем-то.
George, speaking aside to his brother, Eustace, said:
Джордж сказал потихоньку своему брату Юстасу:
"Looks as if he might make a bolt of it—the dashing Buccaneer!"
— Он еще даст отсюда тягу, этот лихой пират!
This 'very singular-looking man,' as Mrs. Small afterwards called him, was of medium height and strong build, with a pale, brown face, a dust-coloured moustache, very prominent cheek-bones, and hollow checks.
«Странный молодой человек», как впоследствии назвала Босини миссис Смолл, был среднего роста, крепкого сложения, со смугло-бледным лицом, усами пепельного цвета и резко обозначенными скулами.
His forehead sloped back towards the crown of his head, and bulged out in bumps over the eyes, like foreheads seen in the Lion-house at the Zoo.
Покатый лоб, выступающий шишками, напоминал те лбы, что видишь в зоологическом саду в клетках со львами.
He had sherry-coloured eyes, disconcertingly inattentive at times.
Его карие глаза принимали порой рассеянное, отсутствующее выражение.
Old Jolyon's coachman, after driving June and Bosinney to the theatre, had remarked to the butler:
Кучер старого Джолиона, возивший как-то Джун и Босини в театр, выразился о нем в разговоре с лакеем так:
"I dunno what to make of 'im.
— Я что-то не разберусь в нем.
Looks to me for all the world like an 'alf-tame leopard."
Здорово смахивает на полудикого леопарда…
And every now and then a Forsyte would come up, sidle round, and take a look at him.
Время от времени кто-нибудь из Форсайтов подходил поближе, описывал около Босини круг и внимательно оглядывал его.
June stood in front, fending off this idle curiosity—a little bit of a thing, as somebody once said, 'all hair and spirit,' with fearless blue eyes, a firm jaw, and a bright colour, whose face and body seemed too slender for her crown of red-gold hair.
Джун, эта «копна волос плюс характер», как кто-то сказал про нее, эта крошка с бесстрашным взглядом синих глаз, твердым подбородком, ярким румянцем и золотисторыжими волосами, слишком пышными для такого узенького личика и хрупкой фигурки, стояла перед своим женихом, охраняя его от этого праздного любопытства.
A tall woman, with a beautiful figure, which some member of the family had once compared to a heathen goddess, stood looking at these two with a shadowy smile.
Высокая, прекрасно сложенная женщина, которую ктото из Форсайтов сравнил однажды с языческой богиней, смотрела на эту пару, еле заметно улыбаясь.
Her hands, gloved in French grey, were crossed one over the other, her grave, charming face held to one side, and the eyes of all men near were fastened on it.
Ее руки в серых лайковых перчатках лежали одна на другой, она склонила голову немного набок, и мужчины, стоявшие поблизости, не могли оторвать глаз от этого спокойного, очаровательного лица.
Her figure swayed, so balanced that the very air seemed to set it moving.
Ее тело чуть покачивалось, и казалось, что достаточно движения воздуха, чтобы поколебать его равновесие.
There was warmth, but little colour, in her cheeks; her large, dark eyes were soft.
В ее щеках чувствовалось тепло, хотя румянца на них не было; большие темные глаза мягко светились.
But it was at her lips-asking a question, giving an answer, with that shadowy smile-that men looked; they were sensitive lips, sensuous and sweet, and through them seemed to come warmth and perfume like the warmth and perfume of a flower.
Но мужчины смотрели на ее губы, в которых таился вопрос и ответ, на ее губы с еле заметной улыбкой; они были нежные, чувственные и мягкие; казалось, что от них исходит тепло и благоухание, как исходит тепло и благоухание от цветка.
The engaged couple thus scrutinized were unconscious of this passive goddess.
Молодая пара, находившаяся под таким наблюдением, не замечала этой безмолвной богини.
It was Bosinney who first noticed her, and asked her name.
Архитектор, первым обратив на нее внимание, спросил, кто она.
June took her lover up to the woman with the beautiful figure.
И Джун подвела своего жениха к женщине с прекрасной фигурой.
"Irene is my greatest chum," she said: "Please be good friends, you two!"
— Ирэн — мой самый большой друг, — сказала она, — извольте и вы подружиться!
At the little lady's command they all three smiled; and while they were smiling, Soames Forsyte, silently appearing from behind the woman with the beautiful figure, who was his wife, said:
Выслушав приказание молоденькой хозяйки, они улыбнулись, и в эту минуту Сомс Форсайт безмолвно появился позади прекрасно сложенной женщины, которая была его женой, и сказал:
"Ah! introduce me too!"
— Познакомь и меня!
He was seldom, indeed, far from Irene's side at public functions, and even when separated by the exigencies of social intercourse, could be seen following her about with his eyes, in which were strange expressions of watchfulness and longing.
Он редко оставлял Ирэн одну в обществе и, даже когда светские обязанности разъединяли их, следил за ней глазами, в которых сквозила странная настороженность и тоска.
At the window his father, James, was still scrutinizing the marks on the piece of china.
У окна отец Сомса, Джемс, все еще разглядывал марку на фарфоровой вазе.
"I wonder at Jolyon's allowing this engagement," he said to Aunt Ann.
— Удивляюсь, как Джолион разрешил эту помолвку, — обратился он к тете Энн.
"They tell me there's no chance of their getting married for years.
— Говорят, что свадьба отложена бог знает на сколько.
This young Bosinney" (he made the word a dactyl in opposition to general usage of a short o) "has got nothing.
У этого Босини (он сделал ударение на первом слоге) ничего нет за душой.
When Winifred married Dartie, I made him bring every penny into settlement-lucky thing, too-they'd ha' had nothing by this time!"
Когда Уинифрид выходила за Дарти, я заставил его оговорить каждый пенни — и хорошо сделал, а то бы они остались ни с чем!
Aunt Ann looked up from her velvet chair.
Тетя Энн взглянула на него из глубины бархатного кресла.
Grey curls banded her forehead, curls that, unchanged for decades, had extinguished in the family all sense of time.
На лбу у нее были уложены седые букли — букли, которые, не меняясь десятилетиями, убили у членов семьи всякое ощущение времени.
She made no reply, for she rarely spoke, husbanding her aged voice; but to James, uneasy of conscience, her look was as good as an answer.
Тетя Энн промолчала, она берегла свой старческий голос и говорила редко, но Джемсу, совесть у которого была неспокойна, ее взгляд сказал больше всяких слов.
"Well," he said, "I couldn't help Irene's having no money.
— Да, — проговорил он, — у Ирэн не было своих средств, но что я мог поделать?
Soames was in such a hurry; he got quite thin dancing attendance on her."
Сомсу не терпелось; он так увивался около нее, что даже похудел.
Putting the bowl pettishly down on the piano, he let his eyes wander to the group by the door.
Сердито поставив вазу "а рояль, он перевел взгляд на группу у дверей.
"It's my opinion," he said unexpectedly, "that it's just as well as it is."
— Впрочем, я думаю, — неожиданно добавил он, — что это к лучшему.
Aunt Ann did not ask him to explain this strange utterance.
Тетя Энн не попросила разъяснить это странное заявление.
She knew what he was thinking.
Она поняла мысль брата.
If Irene had no money she would not be so foolish as to do anything wrong; for they said-they said-she had been asking for a separate room; but, of course, Soames had not….
Если у Ирэн нет своих средств, значит она не наделает ошибок; потому что ходили слухи… ходили слухи, будто она просит отдельную комнату, но Сомс, конечно, не…
James interrupted her reverie:
Джемс прервал ее размышления.
"But where," he asked, "was Timothy?
— А где же Тимоти? — спросил он.
Hadn't he come with them?"
— Разве он не приехал?
Through Aunt Ann's compressed lips a tender smile forced its way:
Сквозь сжатые губы тети Энн прокралась нежная улыбка.
"No, he didn't think it wise, with so much of this diphtheria about; and he so liable to take things."
— Нет, Тимоти решил не ездить; сейчас свирепствует дифтерит, а он так подвержен инфекции.
James answered:
Джемс ответил:
"Well, HE takes good care of himself.
— Да, он себя бережет.
I can't afford to take the care of myself that he does."
Я вот не имею возможности так беречься.
Nor was it easy to say which, of admiration, envy, or contempt, was dominant in that remark.
И трудно сказать, чего было больше в этих словах — восхищения, зависти или презрения.
Timothy, indeed, was seldom seen.
Тимоти и в самом деле показывался редко.
The baby of the family, a publisher by profession, he had some years before, when business was at full tide, scented out the stagnation which, indeed, had not yet come, but which ultimately, as all agreed, was bound to set in, and, selling his share in a firm engaged mainly in the production of religious books, had invested the quite conspicuous proceeds in three per cent. consols.
Самый младший в семье, издатель по профессии, он несколько лет назад, когда дела шли как нельзя лучше, почуял возможность застоя, который, правда, еще не наступил, но, по всеобщему мнению, был неминуем, и, продав свою долю в издательстве, выпускавшем преимущественно книги религиозного содержания, поместил весьма солидный капитал в трехпроцентные консоли.
By this act he had at once assumed an isolated position, no other Forsyte being content with less than four per cent. for his money; and this isolation had slowly and surely undermined a spirit perhaps better than commonly endowed with caution.
Этим поступком он сразу же поставил себя в обособленное положение, так как ни один Форсайт еще не довольствовался меньшим, чем четыре процента; и эта обособленность медленно, но верно расшатала дух человека, и так уже наделенного чрезмерной осторожностью.
He had become almost a myth—a kind of incarnation of security haunting the background of the Forsyte universe.
Тимоти стал почти мифическим существом чем-то вроде символа обеспеченного дохода, без которого немыслима форсайтская вселенная.
He had never committed the imprudence of marrying, or encumbering himself in any way with children.
Он не решился на такой неблагоразумный поступок, как женитьба, и ни при каких обстоятельствах не захотел обзаводиться детьми.
James resumed, tapping the piece of china:
Джемс снова заговорил, постукивая пальцем по фарфоровой вазе:
"This isn't real old Worcester.
— Не настоящий Вустер.
I s'pose Jolyon's told you something about the young man.
Джолион, наверно, рассказывал тебе про этого молодого человека.
From all I can learn, he's got no business, no income, and no connection worth speaking of; but then, I know nothing-nobody tells me anything."
Насколько мне известно, у него нет ни дела, ни доходов, ни сколько-нибудь серьезных связей; но я ведь ничего не знаю — мне никогда ничего не рассказывают.
Aunt Ann shook her head.
Тетя Энн покачала головой.
Over her square-chinned, aquiline old face a trembling passed; the spidery fingers of her hands pressed against each other and interlaced, as though she were subtly recharging her will.
По ее старческому лицу с орлиным носом и квадратным подбородком пробежала дрожь; она стиснула свои худые паучьи лапки и переплела пальцы, как бы незаметно набираясь силы воли.
The eldest by some years of all the Forsytes, she held a peculiar position amongst them.
Старшая из всех Форсайтов, тетя Энн занимала в семье не совсем обычное положение.
Opportunists and egotists one and all-though not, indeed, more so than their neighbours-they quailed before her incorruptible figure, and, when opportunities were too strong, what could they do but avoid her!
Беспринципные эгоисты — впрочем, не в большей степени, чем их ближние, — Форсайты пасовали перед неподкупной тетей Энн, а когда приходилось поступать уж очень беспринципно, им не оставалось ничего другого, как стараться избегать встреч с ней.
Twisting his long, thin legs, James went on:
Заложив одна за другую свои длинные худые ноги, Джемс, все еще стоявший у окна, снова заговорил:
"Jolyon, he will have his own way.
— Джолион, конечно, сделает по-своему.
He's got no children"-and stopped, recollecting the continued existence of old Jolyon's son, young Jolyon, June's father, who had made such a mess of it, and done for himself by deserting his wife and child and running away with that foreign governess.
У него нет детей… — и запнулся, вспомнив о существовании сына Джолиона, молодого Джолиона, отца Джун, который натворил таких дел в прошлом и погубил себя, бросив жену и ребенка ради какой-то гувернантки.
"Well," he resumed hastily, "if he likes to do these things, I s'pose he can afford to.
— Впрочем, — поторопился добавить Джемс, — пусть делает как знает, я думаю, он может себе разрешить это.
Now, what's he going to give her?
А сколько он даст ей?
I s'pose he'll give her a thousand a year; he's got nobody else to leave his money to."
Наверно, тысячу в год, ведь у него больше нет наследников.
He stretched out his hand to meet that of a dapper, clean-shaven man, with hardly a hair on his head, a long, broken nose, full lips, and cold grey eyes under rectangular brows.
Он протянул руку щеголеватому, чисто выбритому человеку с почти голым черепом, длинным кривым носом, полными губами и холодным взглядом серых глаз, смотревших из-под прямых бровей.
"Well, Nick," he muttered, "how are you?"
— А, Ник, — пробормотал он, — как поживаешь?
Nicholas Forsyte, with his bird-like rapidity and the look of a preternaturally sage schoolboy (he had made a large fortune, quite legitimately, out of the companies of which he was a director), placed within that cold palm the tips of his still colder fingers and hastily withdrew them.
Николас Форсайт, подвижной, как птица, и похожий на развитого не по летам школьника (совершенно законным путем он нажил солидный капитал, будучи директором нескольких компаний), вложил в холодную ладонь Джемса кончики своих еще более холодных пальцев и быстро отдернул их.
"I'm bad," he said, pouting-"been bad all the week; don't sleep at night.
— Скверно, — с надутым видом сказал он, — последнюю неделю чувствую себя очень скверно; не сплю по ночам.
The doctor can't tell why.
Доктор никак не разберет, в чем дело.
He's a clever fellow, or I shouldn't have him, but I get nothing out of him but bills."
Неглупый малый — иначе я не стал бы с ним возиться, — но кроме счетов я от него ничего не вижу.
"Doctors!" said James, coming down sharp on his words:
— Доктора! — с раздражением сказал Джемс.
"I've had all the doctors in London for one or another of us.
— У меня в доме перебывали все, какие только есть в Лондоне.
There's no satisfaction to be got out of them; they'll tell you anything.
А проку от них? Наговорят вам с три короба, и только.
There's Swithin, now.
Вот, например, Суизин.
What good have they done him?
Помогли они ему?
There he is; he's bigger than ever; he's enormous; they can't get his weight down.
Полюбуйтесь, он стал еще толще — настоящая туша. Помогли они ему сбавить вес?
Look at him!"
Посмотрите на него!
Swithin Forsyte, tall, square, and broad, with a chest like a pouter pigeon's in its plumage of bright waistcoats, came strutting towards them.
Суизин Форсайт, огромный, широкоплечий, подошел к ним горделивой походкой, выставив вперед высокую, как у зобастого голубя, грудь во всем великолепии ярких жилетов.
"Er-how are you?" he said in his dandified way, aspirating the 'h' strongly (this difficult letter was almost absolutely safe in his keeping)-"how are you?"
— Э-э… здравствуйте, — проговорил он тоном денди, — здравствуйте!
Each brother wore an air of aggravation as he looked at the other two, knowing by experience that they would try to eclipse his ailments.
Каждый из братьев смотрел на двух других с неприязнью, зная по опыту, что те постараются преуменьшить его недомогания.
"We were just saying," said James, "that you don't get any thinner."
— Мы только что говорили про тебя, — сказал Джемс, — ты совсем не худеешь.
Swithin protruded his pale round eyes with the effort of hearing.
Суизин напряженно прислушивался к его словам, вытаращив бесцветные круглые глаза.
"Thinner?
— Не худею?
I'm in good case," he said, leaning a little forward, "not one of your thread-papers like you!"
У меня прекрасный вес, — сказал он, наклоняясь немного вперед, — не то что вы — щепки!
But, afraid of losing the expansion of his chest, he leaned back again into a state of immobility, for he prized nothing so highly as a distinguished appearance.
Но, вспомнив, что в таком положении его грудь кажется не столь широкой, Суизин откинулся назад и замер в неподвижности, ибо ничто так не ценилось им, как внушительная внешность.
Aunt Ann turned her old eyes from one to the other.
Тетя Энн переводила свои старческие глаза с одного на другого.
Indulgent and severe was her look.
Взгляд ее был и снисходителен и строг.
In turn the three brothers looked at Ann.
В свою очередь и братья смотрели на Энн.
She was getting shaky.
Она сильно сдала за последнее время.
Wonderful woman!
Поразительная женщина!
Eighty-six if a day; might live another ten years, and had never been strong.
Восемьдесят седьмой год пошел, и еще проживет, пожалуй, лет десять, а ведь никогда не отличались крепким здоровьем.
Swithin and James, the twins, were only seventy-five, Nicholas a mere baby of seventy or so.
Близнецам Суизину и Джемсу — всего-навсего по семьдесят пять. Николас — просто младенец — семьдесят или около того.
All were strong, and the inference was comforting.
Все здоровы, и выводы из этого напрашивались самые утешительные.
Of all forms of property their respective healths naturally concerned them most.
Из всех видов собственности здоровье, конечно, интересовало их больше всего.
"I'm very well in myself," proceeded James, "but my nerves are out of order.
— Я чувствую себя неплохо, — продолжал Джемс, — только нервы никуда не годятся.
The least thing worries me to death.
Малейший пустяк выводит меня из равновесия.
I shall have to go to Bath."
Придется съездить в Бат.
"Bath!" said Nicholas.
— Бат! — сказал Николас.
"I've tried Harrogate.
— Я испробовал Хэрроугейт.
That's no good.
Ничего хорошего.
What I want is sea air.
Мне необходим морской воздух.
There's nothing like Yarmouth.
Лучше всего Ярмут.
Now, when I go there I sleep…."
Там я по крайней мере сплю.
"My liver's very bad," interrupted Swithin slowly.
— У меня печень пошаливает, — не спеша прервал его Суизин.
"Dreadful pain here;" and he placed his hand on his right side.
— Ужасные боли вот тут, — и он положил руку на правый бок.
"Want of exercise," muttered James, his eyes on the china.
— Надо побольше двигаться, — пробормотал Джемс, не отрывая глаз от фарфоровой вазы.
He quickly added: "I get a pain there, too."
И поспешно добавил: — У меня там тоже побаливает.
Swithin reddened, a resemblance to a turkey-cock coming upon his old face.
Суизин покраснел и стал похож на индюка.
"Exercise!" he said.
— Больше двигаться! — сказал он.
"I take plenty: I never use the lift at the Club."
— Я и так много двигаюсь: никогда не пользуюсь лифтом в клубе.
"I didn't know," James hurried out.
— Ну, я не знаю, — заторопился Джемс.
"I know nothing about anybody; nobody tells me anything…."
— Я вообще ничего не знаю: мне никогда ничего не рассказывают.
Swithin fixed him with a stare:
Суизин посмотрел на него в упор и спросил:
"What do you do for a pain there?"
— А что ты принимаешь против этих болей?
James brightened.
Джемс оживился.
"I take a compound…."
— Я, — начал он, — принимаю такую микстуру…
"How are you, uncle?"
— Как поживаете, дедушка?
June stood before him, her resolute small face raised from her little height to his great height, and her hand outheld.
И Джун с протянутой рукой остановилась перед Джемсом, решительно глядя на него снизу вверх.
The brightness faded from James's visage.
Оживление моментально исчезло с лица Джемса.
"How are you?" he said, brooding over her.
— Ну, а ты как? — сказал он, хмуро уставившись на нее.
"So you're going to Wales to-morrow to visit your young man's aunts?
— Уезжаешь завтра в Уэлс, хочешь навестить теток своего жениха?
You'll have a lot of rain there.
Там сейчас дожди.
This isn't real old Worcester." He tapped the bowl.
Это не настоящий Вустер, — он постучал пальцем по вазе.
"Now, that set I gave your mother when she married was the genuine thing."
— А вот сервиз, который я подарил твоей матери к свадьбе, был настоящий.
June shook hands one by one with her three great-uncles, and turned to Aunt Ann.
Джун по очереди поздоровалась с двоюродными дедушками и подошла к тете Энн.
A very sweet look had come into the old lady's face, she kissed the girl's check with trembling fervour.
На лице старой леди появилось умиленное выражение; она поцеловала девушку в щеку с трепетной нежностью.
"Well, my dear," she said, "and so you're going for a whole month!"
— Значит, ты уезжаешь на целый месяц, дорогая!
The girl passed on, and Aunt Ann looked after her slim little figure.
Джун отошла, и тетя Энн долго смотрела вслед ее стройной маленькой фигурке.
The old lady's round, steel grey eyes, over which a film like a bird's was beginning to come, followed her wistfully amongst the bustling crowd, for people were beginning to say good-bye; and her finger-tips, pressing and pressing against each other, were busy again with the recharging of her will against that inevitable ultimate departure of her own.
Круглые, стального цвета глаза старой леди, которые уже заволакивались пеленой, как глаза птиц, с грустью следили за Джун, смешавшейся с суетливой толпой, — гости уже собирались уходить; а кончики ее пальцев сжимались все сильнее и сильнее, помогая ей набраться силы воли перед неизбежным уходом из этого мира.
'Yes,' she thought, 'everybody's been most kind; quite a lot of people come to congratulate her.
"Да, — думала тетя Энн, — все так ласковы с ней; так много народу пришло ее поздравить.
She ought to be very happy.'
Она должна быть очень счастлива".
Amongst the throng of people by the door, the well-dressed throng drawn from the families of lawyers and doctors, from the Stock Exchange, and all the innumerable avocations of the upper-middle class-there were only some twenty percent of Forsytes; but to Aunt Ann they seemed all Forsytes-and certainly there was not much difference-she saw only her own flesh and blood.
В толпе у двери — хорошо одетой толпе, состоявшей из семей докторов и адвокатов, биржевых дельцов и представителей всех бесчисленных профессий, достойных крупной буржуазии, — Форсайтов было не больше двадцати процентов, но тете Энн все казались Форсайтами — да и разница между теми и другими была невелика — она всюду видела свою собственную плоть и кровь.
It was her world, this family, and she knew no other, had never perhaps known any other.
Эта семья была ее миром, а другого мира она не знала; никогда, вероятно, не знала.
All their little secrets, illnesses, engagements, and marriages, how they were getting on, and whether they were making money-all this was her property, her delight, her life; beyond this only a vague, shadowy mist of facts and persons of no real significance.
Их маленькие тайны, их болезни, помолвки и свадьбы, то, как у них шли дела, как они наживали деньги, — все было ее собственностью, ее усладой, ее жизнью; вне этой жизни простиралась неясная, смутная мгла фактов и лиц, не заслуживающих особого внимания.
This it was that she would have to lay down when it came to her turn to die; this which gave to her that importance, that secret self-importance, without which none of us can bear to live; and to this she clung wistfully, with a greed that grew each day!
Все это придется покинуть, когда настанет ее черед умирать, — все, что давало ей сознание собственной значимости, сокровенное чувство собственной значимости, без которого никто из нас не может жить, — и за все это она цеплялась с тоской, с жадностью, растущей день ото дня.
If life were slipping away from her, this she would retain to the end.
Пусть жизнь ускользает от нее, это она сохранит до самого конца.
She thought of June's father, young Jolyon, who had run away with that foreign girl.
Тетя Энн вспомнила отца Джун, молодого Джолиона, который ушел к той иностранке.
And what a sad blow to his father and to them all.
Ах, какой это был удар для его отца, для них всех!
Such a promising young fellow!
Мальчик подавал такие надежды!
A sad blow, though there had been no public scandal, most fortunately, Jo's wife seeking for no divorce!
Какой удар! Хотя, к счастью, все обошлось без особенной огласки, потому что жена Джо не потребовала развода.
A long time ago!
Давно это было!
And when June's mother died, six years ago, Jo had married that woman, and they had two children now, so she had heard.
А когда шесть лет назад мать Джун умерла, молодой Джолион женился на той женщине, и теперь у них, говорят, двое детей.
Still, he had forfeited his right to be there, had cheated her of the complete fulfilment of her family pride, deprived her of the rightful pleasure of seeing and kissing him of whom she had been so proud, such a promising young fellow!
И все-таки он утратил право присутствовать здесь, он украл у нее, у тети Энн, полноту чувства гордости за семью, отнял принадлежавшую ей когда-то радость видеть и целовать племянника, которым она так гордилась, который подавал такие надежды!
The thought rankled with the bitterness of a long-inflicted injury in her tenacious old heart.
Память об этой обиде, нанесенной столько лет назад, отозвалась горечью в ее упрямом старом сердце.
A little water stood in her eyes.
Глаза тети Энн увлажнились.
With a handkerchief of the finest lawn she wiped them stealthily.
Она украдкой вытерла их тончайшим батистовым платком.
"Well, Aunt Ann?" said a voice behind.
— Ну, что скажете, тетя Энн? — послышался чей-то голос позади нее.
Soames Forsyte, flat-shouldered, clean-shaven, flat-cheeked, flat-waisted, yet with something round and secret about his whole appearance, looked downwards and aslant at Aunt Ann, as though trying to see through the side of his own nose.
Сомс Форсайт, узкий в плечах, узкий в талии, гладко выбритый, с узким лицом, но, несмотря на это, производивший всем своим обликом впечатление чего-то закругленного и замкнутого, смотрел на тетю Энн искоса, как бы стараясь разглядеть ее сквозь препятствие в виде собственного носа.
"And what do you think of the engagement?" he asked.
— Как вы относитесь к этой помолвке? — спросил он.
Aunt Ann's eyes rested on him proudly; of all the nephews since young Jolyon's departure from the family nest, he was now her favourite, for she recognised in him a sure trustee of the family soul that must so soon slip beyond her keeping.
Глаза тети Энн покоились на нем с гордостью: этот племянник, самый старший с тех пор, как молодой Джолион покинул родное гнездо, стал теперь ее любимцем; тетя Энн видела в нем надежного хранителя духа семьи духа, который ей уже недолго осталось охранять.
"Very nice for the young man," she said; "and he's a good-looking young fellow; but I doubt if he's quite the right lover for dear June."
— Очень удачный шаг для молодого человека, — сказала она. — Внешность у него хорошая. Только я не знаю, такой ли жених нужен нашей дорогой Джун.
Soames touched the edge of a gold-lacquered lustre.
Сомс потрогал край позолоченного канделябра.
"She'll tame him," he said, stealthily wetting his finger and rubbing it on the knobby bulbs.
— Она его приручит, — сказал он и, лизнув украдкой палец, потер узловатые выпуклости канделябра.
"That's genuine old lacquer; you can't get it nowadays.
— Настоящий старинный лак; теперь такого не делают.
It'd do well in a sale at Jobson's."
У Джонсона за него дали бы хорошую цену.
He spoke with relish, as though he felt that he was cheering up his old aunt.
— Сомс смаковал свои слова, как бы чувствуя, что они придают бодрости его старой тетке.
It was seldom he was so confidential.
Он редко бывал так разговорчив.
"I wouldn't mind having it myself," he added; "you can always get your price for old lacquer."
— Я бы сам не отказался от такой вещи, добавил он, — старинный лак всегда в цене.
"You're so clever with all those things," said Aunt Ann.
— Ты так хорошо разбираешься во всем этом, — сказала тетя Энн.
"And how is dear Irene?"
— А как себя чувствует Ирэн?
Soames's smile died.
Аукционный зал. Улыбка на губах Сомса сейчас же увяла.
"Pretty well," he said.
— Ничего, — сказал он.
"Complains she can't sleep; she sleeps a great deal better than I do," and he looked at his wife, who was talking to Bosinney by the door.
— Жалуется на бессонницу, а сама спит куда лучше меня, — и он посмотрел на жену, разговаривавшую в дверях с Боснии.
Aunt Ann sighed.
Тетя Энн вздохнула.
"Perhaps," she said, "it will be just as well for her not to see so much of June.
— Может быть, — сказала она, — ей не следует так часта встречаться с Джун.
She's such a decided character, dear June!"
У нашей Джун такой решительный характер!
Soames flushed; his flushes passed rapidly over his flat cheeks and centered between his eyes, where they remained, the stamp of disturbing thoughts.
Сомс вспыхнул; когда он краснел, румянец быстро перебегал у него со щек на переносицу и оставался там как клеймо, выдававшее его душевное смятение.
"I don't know what she sees in that little flibbertigibbet," he burst out, but noticing that they were no longer alone, he turned and again began examining the lustre.
— Не знаю, что она находит в этой трещотке, — вспылил Сомс, но, заметив, что они уже не одни, отвернулся и опять стал разглядывать канделябр.
"They tell me Jolyon's bought another house," said his father's voice close by; "he must have a lot of money-he must have more money than he knows what to do with!
— Говорят, Джолион купил еще один дом, — услышал он рядом с собой голос отца. — У него, должно быть, уйма денег — не знает, куда их девать!
Montpellier Square, they say; close to Soames!
На Монпелье-сквер, кажется; около Сомса!
They never told me, Irene never tells me anything!"
А мне ничего не сказали — Ирэн мне Никогда ничего не рассказывает!
"Capital position, not two minutes from me," said the voice of Swithin, "and from my rooms I can drive to the Club in eight."
— Прекрасное место, в двух минутах ходьбы от меня, — послышался голос Суизина, — а я доезжаю до клуба в восемь минут.
The position of their houses was of vital importance to the Forsytes, nor was this remarkable, since the whole spirit of their success was embodied therein.
Местоположение домов было для Форсайтов вопросом громадной важности, и в этом не было ничего удивительного, ибо дом олицетворял собой самую сущность их жизненных успехов.
Their father, of farming stock, had come from Dorsetshire near the beginning of the century.
Отец их, фермер, приехал в Лондон из Дорсетшира в начале столетия.
'Superior Dosset Forsyte, as he was called by his intimates, had been a stonemason by trade, and risen to the position of a master-builder.
«Гордый Досеет Форсайт», как его называли близкие, был по профессии каменщиком, а впоследствии поднялся до положения подрядчика по строительным работам.
Towards the end of his life he moved to London, where, building on until he died, he was buried at Highgate.
На склоне лет он перебрался в Лондон, где работал на постройках до самой смерти, и был похоронен на Хайгетском кладбище.
He left over thirty thousand pounds between his ten children.
После кончины отца десять человек детей получили свыше тридцати тысяч фунтов стерлингов.
Old Jolyon alluded to him, if at all, as
Старый Джолион, вспоминая о нем, что случалось довольно редко, говорил так:
'A hard, thick sort of man; not much refinement about him.'
"Упорный был человек, кремень; и не очень отесанный".
The second generation of Forsytes felt indeed that he was not greatly to their credit.
Второе поколение Форсайтов чувствовало, что такой родитель, пожалуй, не делает им особой чести.
The only aristocratic trait they could find in his character was a habit of drinking Madeira.
Единственная аристократическая черточка, которую они могли уловить в характере «Г ордого Доссета», было его пристрастие к мадере.
Aunt Hester, an authority on family history, described him thus:
Тетя Эстер — знаток семейной истории — описывала отца так:
"I don't recollect that he ever did anything; at least, not in my time.
— Я не помню, чтобы он чем-нибудь занимался; по крайней мере в мое время.
He was er-an owner of houses, my dear.
Он… э-э… у него были свои дома, милый.
His hair about your Uncle Swithin's colour; rather a square build.
Цвет волос приблизительно как у дяди Суизина; довольно плотного сложения.
Tall?
Высокий ли?
No-not very tall" (he had been five feet five, with a mottled face); "a fresh-coloured man.
Н-нет, не очень. («Гордый Досеет» был пяти футов пяти дюймов роста, лицо в багровых пятнах.) Румяный.
I remember he used to drink Madeira; but ask your Aunt Ann.
Помню, он всегда пил мадеру. Впрочем, спроси лучше тетю Энн.
What was his father?
Кем был его отец?
He-er-had to do with the land down in Dorsetshire, by the sea."
Он… э-э… у него были какие-то дела с землей в Дорсетшире, на побережье.
James once went down to see for himself what sort of place this was that they had come from.
Как-то раз Джемс отправился в Дорсетшир посмотреть собственными глазами на то место, откуда все они были родом.
He found two old farms, with a cart track rutted into the pink earth, leading down to a mill by the beach; a little grey church with a buttressed outer wall, and a smaller and greyer chapel. The stream which worked the mill came bubbling down in a dozen rivulets, and pigs were hunting round that estuary.
Он нашел там две старые фермы, дорогу к мельнице на берегу, глубоко врезавшуюся колеями в розоватую землю; маленькую замшелую церковь с оградой на подпорках и рядом совсем маленькую и совсем замшелую часовню Речка, приводившая в движение мельницу, разбегалась, журча, на десятки ручейков, а вдоль ее устья бродили свиньи.
A haze hovered over the prospect.
Легкая дымка застилала все вокруг.
Down this hollow, with their feet deep in the mud and their faces towards the sea, it appeared that the primeval Forsytes had been content to walk Sunday after Sunday for hundreds of years.
Должно быть, первобытные Форсайты веками, воскресенье за воскресеньем, мирно шествовали к церкви по этой ложбине, увязая в грязи и глядя прямо на море.
Whether or no James had cherished hopes of an inheritance, or of something rather distinguished to be found down there, he came back to town in a poor way, and went about with a pathetic attempt at making the best of a bad job.
Лелеял ли Джемс надежду на наследство или думал найти там что-нибудь достопримечательное — неизвестно; он вернулся в Лондон обескураженный и с трогательным упорством постарался хоть как-нибудь смягчить свою неудачу.
"There's very little to be had out of that," he said; "regular country little place, old as the hills…."
— Ничего особенного там нет, — сказал он, — настоящий деревенский уголок, старый, как мир.
Its age was felt to be a comfort.
Почтенный возраст этого местечка подействовал на всех успокоительно.
Old Jolyon, in whom a desperate honesty welled up at times, would allude to his ancestors as:
Старый Джолион, которого иногда обуревала безудержная честность, отзывался о своих предках так:
"Yeomen—I suppose very small beer."
"Иомены — мелкота, должно быть".
Yet he would repeat the word 'yeomen' as if it afforded him consolation.
И все же он повторял слово «иомены», как будто находил в нем утешение.
They had all done so well for themselves, these Forsytes, that they were all what is called 'of a certain position.'
Форсайты так хорошо повели свои дела, что стали, как говорится, «людьми с положением».
They had shares in all sorts of things, not as yet-with the exception of Timothy-in consols, for they had no dread in life like that of 3 per cent. for their money.
Они вкладывали капиталы во всевозможные бумаги, за исключением консолей — не в пример Тимоти, — потому что больше всего на свете их пугали три процента.
They collected pictures, too, and were supporters of such charitable institutions as might be beneficial to their sick domestics.
Кроме того, они коллекционировали картины и состояли в тех благотворительных обществах, которые могли оказаться полезными для их заболевшей прислуги.
From their father, the builder, they inherited a talent for bricks and mortar.
От отца-строителя Форсайты унаследовали таланты по части кирпича и известки.
Originally, perhaps, members of some primitive sect, they were now in the natural course of things members of the Church of England, and caused their wives and children to attend with some regularity the more fashionable churches of the Metropolis.
Предки их были, вероятно, членами какой-нибудь примитивной секты, а теперешние Форсайты, разумеется, росли в лоне англиканской церкви и следили за тем, чтобы их жены и дети аккуратно посещали самые фешенебельные храмы столицы.
To have doubted their Christianity would have caused them both pain and surprise.
Малейшее сомнение в искренности их верований повергло бы Форсайтов в горестное изумление.
Some of them paid for pews, thus expressing in the most practical form their sympathy with the teachings of Christ.
Некоторые из них платили за постоянные места в церкви, весьма практически выражая этим свое сочувствие учению Христа.
Their residences, placed at stated intervals round the park, watched like sentinels, lest the fair heart of this London, where their desires were fixed, should slip from their clutches, and leave them lower in their own estimations.
Их жилища, расположенные вокруг Хайд-парка, на определенном расстоянии друг от друга, следили, как стражи, за тем, чтобы прекрасное сердце Лондона — средоточие форсайтских помыслов — не ускользнуло из их цепких объятий, что уронило бы Форсайтов в их же собственных глазах.
There was old Jolyon in Stanhope Place; the Jameses in Park Lane; Swithin in the lonely glory of orange and blue chambers in Hyde Park Mansions-he had never married, not he—the Soamses in their nest off Knightsbridge; the Rogers in Prince's Gardens (Roger was that remarkable Forsyte who had conceived and carried out the notion of bringing up his four sons to a new profession.
Старый Джолион жил на Стэнхоп-Плейс; Джемс с семьей — на Парк-Лейн, Суизин — в безлюдном великолепии своих оранжево-синих апартаментов около Хайд-парка (он не женат, нет, благодарю покорно!); Сомс с женой — в своем гнездышке недалеко от Найтсбриджа; Роджер — в Принсез-Г арденс (Роджер был тот самый знаменитый Форсайт, который задумал дать новую профессию своим четырем сыновьям и привел эту мысль в исполнение.
"Collect house property, nothing like it," he would say;
"Самое лучшее дело — доходные дома! — говорил он.
"I never did anything else").
— Я только этим и занимаюсь! ").
The Haymans again-Mrs. Hayman was the one married Forsyte sister-in a house high up on Campden Hill, shaped like a giraffe, and so tall that it gave the observer a crick in the neck; the Nicholases in Ladbroke Grove, a spacious abode and a great bargain; and last, but not least, Timothy's on the Bayswater Road, where Ann, and Juley, and Hester, lived under his protection.
Затем Хаймены (миссис Хэймен была единственная замужняя сестра Форсайтов) — на вершине Кэмпден-Хилла, в доме, похожем на жирафа, таком высоком, что, глядя на него, можно было свернуть себе шею; Николас с семьей — на Лэдброк-Гров, в просторном особняке, купленном по чрезвычайно сходной цене; и, наконец, Тимоти — на Бэйсуотер-Род, вместе с Энн, Джули и Эстер, жившими под его защитой.
But all this time James was musing, and now he inquired of his host and brother what he had given for that house in Montpellier Square.
Джемс, до сих пор думавший о чем-то своем, осведомился у хозяина и брата, сколько тот заплатил за дом на Монпелье-сквер.
He himself had had his eye on a house there for the last two years, but they wanted such a price.
Он сам вот уже два года присматривается к какому-нибудь такому дому, но за них слишком дорого просят!
Old Jolyon recounted the details of his purchase.
Старый Джолион рассказал о своей покупке со всеми подробностями.
"Twenty-two years to run?" repeated James;
Контракт на двадцать два года? — повторил Джемс.
"The very house I was after-you've given too much for it!"
— Это тот самый, который я собирался купить. Ты переплатил за него!
Old Jolyon frowned.
Старый Джолион нахмурился.
"It's not that I want it," said James hastily; "it wouldn't suit my purpose at that price.
— Мне он не нужен, — заторопился Джемс, — не подходит по цене.
Soames knows the house, well-he'll tell you it's too dear-his opinion's worth having."
Сомс знает этот дом, он подтвердит, что это слишком дорого, — его мнение чего-нибудь да стоит.
"I don't," said old Jolyon, "care a fig for his opinion."
— Очень мне интересно знать его мнение, — сказал старый Джолион.
"Well," murmured James, "you will have your own way-it's a good opinion.
— Ну, ты всегда делаешь по-своему, — пробормотал Джемс, — а мнение стоящее.
Good-bye!
Прощай!
We're going to drive down to Hurlingham.
Мы хотим проехаться в Харлингэм.
They tell me June's going to Wales.
Я слышал, что Джун уезжает в Уэлс.
You'll be lonely tomorrow.
Тебе будет тоскливо одному.
What'll you do with yourself?
Что ты будешь делать?
You'd better come and dine with us!"
Приезжай к нам завтра обедать.
Old Jolyon refused.
Старый Джолион отказался.
He went down to the front door and saw them into their barouche, and twinkled at them, having already forgotten his spleen-Mrs. James facing the horses, tall and majestic with auburn hair; on her left, Irene—the two husbands, father and son, sitting forward, as though they expected something, opposite their wives.
Он проводил их до дверей и, успев уже забыть свое раздражение, подмигнул, глядя, как они усаживаются в экипаж: лицом к упряжке — миссис Джемс, высокая и величественная, с каштановыми волосами; слева от нее — Ирэн; оба мужа — отец и сын — напротив жен, словно настороже.
Bobbing and bounding upon the spring cushions, silent, swaying to each motion of their chariot, old Jolyon watched them drive away under the sunlight.
Старый Джолион смотрел, как они отъезжают в полном молчании, освещенные солнцем, раскачиваясь и подскакивая на пружинных подушках в такт движению экипажа.
During the drive the silence was broken by Mrs. James.
Молчание было прервано миссис Джемс.
"Did you ever see such a collection of rumty-too people?"
— Ну и сборище! — сказала она.
Soames, glancing at her beneath his eyelids, nodded, and he saw Irene steal at him one of her unfathomable looks.
Сомс кивнул и, бросив на нее взгляд из-под опущенных век, заметил, как непроницаемые глаза Ирэн скользнули по его лицу.
It is likely enough that each branch of the Forsyte family made that remark as they drove away from old Jolyon's 'At Home!'
Весьма вероятно, что все члены форсайтской семьи отпускали то же самое замечание, разъезжаясь группами с приема у старого Джолиона.
Amongst the last of the departing guests the fourth and fifth brothers, Nicholas and Roger, walked away together, directing their steps alongside Hyde Park towards the Praed Street Station of the Underground.
Четвертый и пятый братья, Николас и Роджер, вышли вместе с последними гостями и направились вдоль Хайдпарка, к станции подземной железной дороги на Прэдстрит.
Like all other Forsytes of a certain age they kept carriages of their own, and never took cabs if by any means they could avoid it.
Как и все Форсайты солидного возраста, они держали собственных лошадей и по мере возможности старались никогда не пользоваться наемными экипажами.
The day was bright, the trees of the Park in the full beauty of mid-June foliage; the brothers did not seem to notice phenomena, which contributed, nevertheless, to the jauntiness of promenade and conversation.
День был ясный, деревья в парке стояли во всем блеске июньской листвы, но братья, видимо, не замечали этих подарков природы, которые все же способствовали приятности прогулки и беседы.
"Yes," said Roger, "she's a good-lookin' woman, that wife of Soames's.
— Да, — сказал Роджер, — у Сомса очаровательная жена.
I'm told they don't get on."
Говорят, они не ладят.
This brother had a high forehead, and the freshest colour of any of the Forsytes; his light grey eyes measured the street frontage of the houses by the way, and now and then he would level his, umbrella and take a 'lunar,' as he expressed it, of the varying heights.
У этого брата был высокий лоб и свежий цвет лица — свежее, чем у остальных Форсайтов. Его светло-серые глаза рассматривали фасады вдоль тротуара. Время от времени Роджер поднимал зонтик и прикидывал им высоту домов, «засекая их», как он выражался.
"She'd no money," replied Nicholas.
— У Нее нет собственных средств, — ответил Николас.
He himself had married a good deal of money, of which, it being then the golden age before the Married Women's Property Act, he had mercifully been enabled to make a successful use.
Сам он женился на больших деньгах, а так как это произошло в те золотые времена, когда еще не был введен закон об имуществе замужних женщин, то Николасу удалось найти для приданого жены весьма удачное применение.
"What was her father?"
— Кто был ее отец?
"Heron was his name, a Professor, so they tell me."
— Фамилия его Эрон; говорят, профессор.
Roger shook his head.
Роджер покачал головой.
"There's no money in that," he said.
— Тут деньгами и не пахнет, — сказал он.
"They say her mother's father was cement."
— Г оворят, что ее дед со стороны матери торговал цементом.
Roger's face brightened.
Лицо Роджера просветлело.
"But he went bankrupt," went on Nicholas.
— Но обанкротился, — продолжал Николас.
"Ah!" exclaimed Roger,
— А! — воскликнул Роджер.
"Soames will have trouble with her; you mark my words, he'll have trouble-she's got a foreign look."
— У Сомса еще будут неприятности из-за нее. Помяни мое слово, у него будут неприятности — в ней есть что-то иностранное.
Nicholas licked his lips.
Николас облизнул губы.
"She's a pretty woman," and he waved aside a crossing-sweeper.
— Хорошенькая женщина, — и он махнул метельщику, чтобы тот уступил им дорогу.
"How did he get hold of her?" asked Roger presently.
— Как это он заполучил такую жену? — спросил вдруг Роджер.
"She must cost him a pretty penny in dress!"
— Ее туалеты, должно быть, недешево обходятся!
"Ann tells me," replied Nicholas, "he was half-cracked about her.
— Энн мне говорила, — ответил Николас, — что Сомс был просто помешан на ней.
She refused him five times.
Она пять раз ему отказывала.
James, he's nervous about it, I can see."
По-моему, Джемс неспокоен насчет них.
"Ah!" said Roger again;
— А! — опять сказал Роджер.
"I'm sorry for James; he had trouble with Dartie."
— Жаль Джемса, у него было столько хлопот с Дарти.
His pleasant colour was heightened by exercise, he swung his umbrella to the level of his eye more frequently than ever.
Его яркий румянец еще сильнее разгорелся от ходьбы, он поднимал зонтик все чаще и чаще.
Nicholas's face also wore a pleasant look.
У Николаса было тоже очень довольное выражение лица.
"Too pale for me," he said, "but her figures capital!"
— Слишком бледна, на мой взгляд, — сказал он, — но фигура великолепная!
Roger made no reply.
Роджер промолчал.
"I call her distinguished-looking," he said at last-it was the highest praise in the Forsyte vocabulary.
— По-моему, у нее очень благородный вид, — сказал он наконец.
"That young Bosinney will never do any good for himself.
Эта была самая высшая похвала в словаре Форсайтов — Из этого юнца Босини вряд ли выйдет что-нибудь путное.
They say at Burkitt's he's one of these artistic chaps-got an idea of improving English architecture; there's no money in that!
У Баркита говорят, что он, видите ли, талант. Задумал улучшить английскую архитектуру; тут деньгами и не пахнет!
I should like to hear what Timothy would say to it."
Хотел бы я послушать, что говорит по этому поводу Тимоти.
They entered the station.
Они подошли к кассе.
"What class are you going?
— Ты каким классом поедешь?
I go second."
Я — вторым.
"No second for me," said Nicholas;-"you never know what you may catch."
— Не признаю второго, — сказал Николас, — того и гляди подцепишь что-нибудь.
He took a first-class ticket to Notting Hill Gate; Roger a second to South Kensington.
Он взял билет первого класса до Ноттинг-Хилл-Г ейт; Роджер — второго до Саут-Кенсингтон.
The train coming in a minute later, the two brothers parted and entered their respective compartments.
Через минуту подошел поезд, братья простились и разошлись по разным вагонам.
Each felt aggrieved that the other had not modified his habits to secure his society a little longer; but as Roger voiced it in his thoughts:
Каждый был обижен, что другой не пожертвовал своей привычкой ради того, чтобы побыть немного дольше в его обществе; но Роджер подумал:
'Always a stubborn beggar, Nick!'
"Ник — упрямый осел, впрочем, как и всегда!"
And as Nicholas expressed it to himself:
А Николас мысленно выразился так:
' Cantankerous chap Roger-always was!'
«Роджер только и делает, что брюзжит!»
There was little sentimentality about the Forsytes.
Члены этой семьи не отличались сентиментальностью.
In that great London, which they had conquered and become merged in, what time had they to be sentimental?
Громадный Лондон, завоеванный Форсайтами и поглотивший их всех, — разве он оставлял время для сентиментов?
| Those privileged to be present at a family festival of the Forsytes have seen that charming and instructive sight-an upper middle-class family in full plumage. | Тем, кто удостаивался приглашения на семейные торжества Форсайтов, являлось очаровательное и поучительное зрелище: представленная во всем блеске семья, принадлежащая к верхушке английской буржуазии. |
| But whosoever of these favoured persons has possessed the gift of psychological analysis (a talent without monetary value and properly ignored by the Forsytes), has witnessed a spectacle, not only delightful in itself, but illustrative of an obscure human problem. | Если же кто-нибудь из этих счастливцев обладал даром психологического анализа (талантом, который не имеет денежной ценности и поэтому не пользуется вниманием со стороны Форсайтов), глазам его открывалась картина, не только восхитительная сама по себе, но и разъясняющая одну из темных проблем человечества. |
| In plainer words, he has gleaned from a gathering of this family-no branch of which had a liking for the other, between no three members of whom existed anything worthy of the name of sympathy-evidence of that mysterious concrete tenacity which renders a family so formidable a unit of society, so clear a reproduction of society in miniature. | Иными словами, сборище этой семьи, — ни одна ветвь которой не чувствовала расположения к другой, между любыми тремя членами которой не было ничего заслуживающего названия симпатии, — помогало внимательному наблюдателю уловить признаки той загадочной, несокрушимой живучести, которая превращает семью в такое мощное звено общественной жизни, в такое точное воспроизведение целого общества в миниатюре. |
| He has been admitted to a vision of the dim roads of social progress, has understood something of patriarchal life, of the swarmings of savage hordes, of the rise and fall of nations. | Этому наблюдателю представлялась возможность прозреть туманные пути развития общества, уяснить себе кое-что о патриархальном быте, о передвижениях первобытных орд, о величии и падении народов. |
| He is like one who, having watched a tree grow from its planting—a paragon of tenacity, insulation, and success, amidst the deaths of a hundred other plants less fibrous, sappy, and persistent-one day will see it flourishing with bland, full foliage, in an almost repugnant prosperity, at the summit of its efflorescence. | Он уподоблялся тому, кто, следя за ростом молодого деревца, живучесть и обособленное положение которого помогли ему уцелеть там, где погибли сотни других растений, менее стойких, менее сильных и выносливых, в один прекрасный день видит его в самый разгар цветения, покрытым густой, сочной листвой и почти отталкивающим в своей пышности. |
| On June 15, eighteen eighty-six, about four of the afternoon, the observer who chanced to be present at the house of old Jolyon Forsyte in Stanhope Gate, might have seen the highest efflorescence of the Forsytes. | Пятнадцатого июня 1886 года случайный наблюдатель, попавший около четырех часов дня в дом старого Джолиона Форсайта на Стэнхоп-Гейт, мог увидеть лучшую пору цветения Форсайтов. |
| This was the occasion of an 'at home' to celebrate the engagement of Miss June Forsyte, old Jolyon's granddaughter, to Mr. Philip Bosinney. | Прием был устроен в честь помолвки мисс Джун Форсайт — внучки старого Джолиона — с мистером Филипом Боснии. |
| In the bravery of light gloves, buff waistcoats, feathers and frocks, the family were present, even Aunt Ann, who now but seldom left the corner of her brother Timothy's green drawing-room, where, under the aegis of a plume of dyed pampas grass in a light blue vase, she sat all day reading and knitting, surrounded by the effigies of three generations of Forsytes. | Вся семья собралась здесь, блистая белыми перчатками, светло-желтыми жилетами, перьями и платьями; приехала даже тетя Энн, которая редко оставляла теперь уголок зеленой гостиной своего брата Тимоти, где она проводила целые дни за книгой и вязаньем, под сенью крашеного ковыля в голубой вазе, окруженная портретами трех поколений Форсайтов. |
| Even Aunt Ann was there; her inflexible back, and the dignity of her calm old face personifying the rigid possessiveness of the family idea. | Даже тетя Энн была здесь: негнущийся стан и спокойное достоинство ее старческого лица воплощали в себе непоколебимый дух собственничества, свойственный всей семье. |
| When a Forsyte was engaged, married, or born, the Forsytes were present; when a Forsyte died-but no Forsyte had as yet died; they did not die; death being contrary to their principles, they took precautions against it, the instinctive precautions of highly vitalized persons who resent encroachments on their property. | Когда Форсайт праздновал помолвку, свадьбу или рождение, все Форсайты бывали в сборе; когда Форсайт умирал… но до сих пор с Форсайтами этого еще не случалось — они не умирали. Смерть противоречила их принципам, и они принимали против нее все меры предосторожности, инстинктивной предосторожности, как делают очень жизнеспособные люди, восстающие против посягательств на их собственность. |
| About the Forsytes mingling that day with the crowd of other guests, there was a more than ordinarily groomed look, an alert, inquisitive assurance, a brilliant respectability, as though they were attired in defiance of something. | Форсайты, смешавшиеся в этот день с толпой остальных гостей, казались более, чем обычно, парадными и блистательно респектабельными, в их самоуверенности было чтото настороженно-пытливое, они как будто нарядились для того, чтобы бросить кому-то вызов. |
| The habitual sniff on the face of Soames Forsyte had spread through their ranks; they were on their guard. | Обычная презрительная гримаса, застывшая на лице Сомса Форсайта, отражалась и на их лицах: они были начеку. |
| The subconscious offensiveness of their attitude has constituted old Jolyon's 'home' the psychological moment of the family history, made it the prelude of their drama. | Наступательная позиция, занятая ими бессознательно, стала некой психологической вехой в истории семьи и сделала прием у старого Джолиона прелюдией к их драме. |
| The Forsytes were resentful of something, not individually, but as a family; this resentment expressed itself in an added perfection of raiment, an exuberance of family cordiality, an exaggeration of family importance, and—the sniff. | Форсайты протестовали против чего-то, и не каждый в отдельности, а всей семьей; этот протест выражался подчеркнутой безукоризненностью туалетов, избытком родственного радушия, преувеличением роли семьи и… презрительной гримасой. |
| Danger-so indispensable in bringing out the fundamental quality of any society, group, or individual-was what the Forsytes scented; the premonition of danger put a burnish on their armour. | Опасность, неминуемо обнажающую основные качества любого общества, группы или индивидуума, — вот что чуяли Форсайты; предчувствие опасности заставило их навести лоск на свои доспехи. |
| For the first time, as a family, they appeared to have an instinct of being in contact, with some strange and unsafe thing. | Впервые за все время у семьи появилось инстинктивное чувство непосредственной близости чего-то необычного и ненадежного. |
| Over against the piano a man of bulk and stature was wearing two waistcoats on his wide chest, two waistcoats and a ruby pin, instead of the single satin waistcoat and diamond pin of more usual occasions, and his shaven, square, old face, the colour of pale leather, with pale eyes, had its most dignified look, above his satin stock. | Около рояля стоял крупный, осанистый человек, два жилета облекали его широкую грудь — два жилета с рубиновой булавкой вместо одного атласного с булавкой бриллиантовой, что приличествовало менее торжественным случаям; его квадратное бритое лицо цвета пергамента и белесые глаза сияли величием поверх атласного галстука. |
| This was Swithin Forsyte. | Это был Суизин Форсайт. |
| Close to the window, where he could get more than his fair share of fresh air, the other twin, James—the fat and the lean of it, old Jolyon called these brothers-like the bulky Swithin, over six feet in height, but very lean, as though destined from his birth to strike a balance and maintain an average, brooded over the scene with his permanent stoop; his grey eyes had an air of fixed absorption in some secret worry, broken at intervals by a rapid, shifting scrutiny of surrounding facts; his cheeks, thinned by two parallel folds, and a long, clean-shaven upper lip, were framed within Dundreary whiskers. | У окна, где можно было захватить побольше свежего воздуха, стоял близнец Суизина, Джемс, -«толстый и тощий», прозвал их старый Джолион. Как и Суизин, Джемс был более шести футов роста, но очень худой, словно ему с самого рождения суждено было искупать своей худобой чрезмерную дородность брата. Джемс стоял, как всегда, сгорбившись, и хмуро поглядывал по сторонам; в его серых глазах застыла какая-то тревожная мысль, от которой он время от времени отвлекался и обводил окружающих быстрым, беглым взглядом; запавшие щеки с двумя параллельными складками и выдававшуюся вперед чисто выбритую длинную верхнюю губу обрамляли густые пушистые бакенбарды. |
| In his hands he turned and turned a piece of china. | В руках он вертел фарфоровую вазу. |
| Not far off, listening to a lady in brown, his only son Soames, pale and well-shaved, dark-haired, rather bald, had poked his chin up sideways, carrying his nose with that aforesaid appearance of 'sniff,' as though despising an egg which he knew he could not digest. Behind him his cousin, the tall George, son of the fifth Forsyte, Roger, had a Quilpish look on his fleshy face, pondering one of his sardonic jests. | Немного дальше его единственный сын Сомс, бледный, гладко выбритый, с темными редеющими волосами, слушал какую-то даму в коричневом платье, выпятив подбородок, склонив голову набок и скорчив вышеупомянутую презрительную гримасу, словно он фыркал на яйцо, зная наверное, что ему не переварить его. Позади Сомса его двоюродный брат, рослый Джордж, сын пятого по счёту Форсайта — Роджера, с сардонической усмешкой на мясистом лице обдумывал очередную остроту. |
| Something inherent to the occasion had affected them all. | В сегодняшнем событии таилось что-то такое, что задевало их всех. |
| Seated in a row close to one another were three ladies-Aunts Ann, Hester (the two Forsyte maids), and Juley (short for Julia), who not in first youth had so far forgotten herself as to marry Septimus Small, a man of poor constitution. She had survived him for many years. With her elder and younger sister she lived now in the house of Timothy, her sixth and youngest brother, on the Bayswater Road. Each of these ladies held fans in their hands, and each with some touch of colour, some emphatic feather or brooch, testified to the solemnity of the opportunity. | В ряд, тесно одна к другой, сидели три леди: тёти Энн, Эстер (обе — старые девы) и Джули (уменьшительное от Джулии), которая, будучи уже не первой молодости, настолько забылась, что вышла замуж за Септимуса Смолла — человека слабого здоровья. Она пережила его на много лет. Теперь Джули жила вместе со старшей и младшей сёстрами на Бэйсуотер-род в доме Тимоти — своего шестого по счёту и самого младшего брата. Все три леди держали в руках по вееру, и каждая из них цветной отделкой на платье, ярким пером или брошью отметила торжественность дня. |
| In the centre of the room, under the chandelier, as became a host, stood the head of the family, old Jolyon himself. Eighty years of age, with his fine, white hair, his dome-like forehead, his little, dark grey eyes, and an immense white moustache, which drooped and spread below the level of his strong jaw, he had a patriarchal look, and in spite of lean cheeks and hollows at his temples, seemed master of perennial youth. He held himself extremely upright, and his shrewd, steady eyes had lost none of their clear shining. Thus he gave an impression of superiority to the doubts and dislikes of smaller men. Having had his own way for innumerable years, he had earned a prescriptive right to it. It would never have occurred to old Jolyon that it was necessary to wear a look of doubt or of defiance. | Посередине комнаты под люстрой, как и подобало хозяину, стоял глава семьи, сам старый Джолион. Чудесная седая шевелюра, выпуклый лоб, маленькие тёмно-серые глаза и длинные седые усы, свисавшие намного ниже массивного подбородка, делали этого восьмидесятилетнего старика похожим на патриарха, который, несмотря на худобу щёк и запавшие виски, казалось, обладал секретом вечной юности. Он держался очень прямо, а его проницательные спокойные глаза ещё не утратили своего ясного блеска. Всё это говорило о том, что старый Джолион — выше людской мелкоты с её сомнениями и раздорами. Долгие годы он жил своим умом, тем самым закрепив за собой право на превосходство. Ему бы в голову не пришло, что надо выставлять напоказ свои сомнения и открыто бросать кому-то вызов. |
| Between him and the four other brothers who were present, James, Swithin, Nicholas, and Roger, there was much difference, much similarity. In turn, each of these four brothers was very different from the other, yet they, too, were alike. | Между ним и четырьмя остальными братьями, присутствовавшими здесь, — Джемсом, Суизином, Николасом и Роджером, — была и большая разница, и большое сходство. В свою очередь, каждый из четырёх братьев сильно отличался от остальных, и всё-таки они были очень похожи друг на друга. |
| Through the varying features and expression of those five faces could be marked a certain steadfastness of chin, underlying surface distinctions, marking a racial stamp, too prehistoric to trace, too remote and permanent to discuss—the very hall-mark and guarantee of the family fortunes. | За разнообразием черт и выражений этих пяти лиц можно было подметить твёрдость подбородка как основу, поверх которой обозначались лишь несущественные отличия, как печать рода, слишком древнюю, чтобы можно было проследить её возникновение, слишком знакомую и привычную, чтобы вдаваться в споры о ней, — истинную пробу и залог благосостояния семьи. |
| Among the younger generation, in the tall, bull-like George, in pallid strenuous Archibald, in young Nicholas with his sweet and tentative obstinacy, in the grave and foppishly determined Eustace, there was this same stamp-less meaningful perhaps, but unmistakable—a sign of something ineradicable in the family soul. | Младшее поколение: рослый, массивный Джордж, бледный, подвижной Арчибальд, молодой Николас с его мягкой, неназойливой настойчивостью, напыщенный, фатоватый Юстас — все были отмечены этой печатью, может быть, менее явной, но столь же бесспорной и свидетельствующей о том, что было неискоренимо в самом духе семьи. |
| At one time or another during the afternoon, all these faces, so dissimilar and so alike, had worn an expression of distrust, the object of which was undoubtedly the man whose acquaintance they were thus assembled to make. | Несколько раз на всех этих лицах, столь различных и столь схожих между собой, появлялось в тот день выражение недоверия, и объектом этого недоверия несомненно был человек, ради знакомства с которым они собрались здесь. |
| Philip Bosinney was known to be a young man without fortune, but Forsyte girls had become engaged to such before, and had actually married them. It was not altogether for this reason, therefore, that the minds of the Forsytes misgave them. They could not have explained the origin of a misgiving obscured by the mist of family gossip. A story was undoubtedly told that he had paid his duty call to Aunts Ann, Juley, and Hester, in a soft grey hat—a soft grey hat, not even a new one—a dusty thing with a shapeless crown. "So, extraordinary, my dear-so odd," Aunt Hester, passing through the little, dark hall (she was rather short-sighted), had tried to 'shoo' it off a chair, taking it for a strange, disreputable cat-Tommy had such disgraceful friends! She was disturbed when it did not move. | Всем им было известно, что Филипп Босини — молодой человек без всякого состояния, но девушки из семьи Форсайтов и раньше обручались с такими людьми и даже выходили за них замуж. Значит, не это обстоятельство служило главным поводом для недоверия Форсайтов. Они не смогли бы объяснить, откуда взялась эта неприязнь, причины которой терялись где-то в тумане семейных пересудов. Во всяком случае, рассказывалась такая история, будто бы он явился с официальным визитом к тётям Энн, Джули и Эстер в мягкой серой шляпе, к тому же далеко не новой и какой-то бесформенной и пыльной. «Так странно, милочка, такая экстравагантность!» Тётя Эстер (очень близорукая), проходя через маленький неосвещённый холл, хотела согнать шляпу со стула, приняв её за бродячую кошку, — Томми заводил себе таких сомнительных друзей! Она была сильно озадачена, когда «кошка» не двинулась с места. |
| Like an artist for ever seeking to discover the significant trifle which embodies the whole character of a scene, or place, or person, so those unconscious artists—the Forsytes had fastened by intuition on this hat; it was their significant trifle, the detail in which was embedded the meaning of the whole matter; for each had asked himself: "Come, now, should I have paid that visit in that hat?" and each had answered "No!" and some, with more imagination than others, had added: "It would never have come into my head!" | Подобно художнику, который старается отыскать какую-нибудь выразительную мелочь, воплощающую в себе всё самое характерное в ситуации, месте или человеке, так и Форсайты — бессознательные художники — чисто интуитивно ухватились за эту шляпу. Она-то и была для них той выразительной деталью, мелочью, в которой коренился смысл всего происходящего. Каждый из них задавал себе вопрос: «Ну, а вот, например, я — пошёл бы я с таким визитом да в такой шляпе?» И каждый отвечал: «Нет», — а некоторые, наделённые бóльшим воображением, добавляли: «Мне бы это и в голову не пришло!» |
| George, on hearing the story, grinned. | Джордж, услышав про шляпу, усмехнулся. |
| The hat had obviously been worn as a practical joke! | Совершенно ясно, что Боснии хотел пошутить! |
| He himself was a connoisseur of such. | Джордж был любителем таких шуток. |
| "Very haughty!" he said, "the wild Buccaneer." | — Заносчивый юноша, — сказал он, — настоящий пират! |
| And this mot, the 'Buccaneer,' was bandied from mouth to mouth, till it became the favourite mode of alluding to Bosinney. | И это mot [1] «пират» передавалось из уст в уста и наконец окончательно закрепилось за Боснии. |
| Her aunts reproached June afterwards about the hat. | После случая со шляпой все три тетки накинулись на Джун: |
| "We don't think you ought to let him, dear!" they had said. | — Как ты позволяешь ему такие выходки, милочка! |
| June had answered in her imperious brisk way, like the little embodiment of will she was: | Джун не замедлила ответить тем властным тоном, каким всегда говорило это крохотное существо — воплощение воли: |
| "Oh! what does it matter? | — Ну и что ж такого? |
| Phil never knows what he's got on!" | Филу совершенно безразлично, что носить! |
| No one had credited an answer so outrageous. A man not to know what he had on? | Никто не поверил столь дикому ответу — Безразлично, что носить? |
| No, no! | Нет, нет! |
| What indeed was this young man, who, in becoming engaged to June, old Jolyon's acknowledged heiress, had done so well for himself? | Но что же представлял собой этот молодой человек, который сделал столь удачный шаг, обручившись с Джун — наследницей старого Джолиона? |
| He was an architect, not in itself a sufficient reason for wearing such a hat. | Он был архитектор, — но ведь это недостаточная причина, чтобы носить такую шляпу. |
| None of the Forsytes happened to be architects, but one of them knew two architects who would never have worn such a hat upon a call of ceremony in the London season. | Среди Форсайтов архитекторов не было, но кто-то из них знал двух архитекторов, которые никогда бы не явились с официальным визитом в такой шляпе в самый разгар лондонского сезона. |
| Dangerous-ah, dangerous! | Подозрительно, да, очень подозрительно!.. |
| June, of course, had not seen this, but, though not yet nineteen, she was notorious. | Джун, конечно, ничего особенного в этом не видел, хотя, несмотря на свои неполные девятнадцать лет, она слыла очень придирчивой особой. |
| Had she not said to Mrs. Soames-who was always so beautifully dressed-that feathers were vulgar? | Разве не она сказала миссис Сомс, которая так прекрасно одевается, что перья вульгарны? |
| Mrs. Soames had actually given up wearing feathers, so dreadfully downright was dear June! | И миссис Сомс действительно перестала носить перья Вот что могла натворить маленькая Джун своей бесцеремонностью. |
| These misgivings, this disapproval, and perfectly genuine distrust, did not prevent the Forsytes from gathering to old Jolyon's invitation. | Однако ни опасения, ни скептицизм, ни самое откровенное недоверие не помешали Форсайтам собраться у старого Джолиона. |
| An 'At Home' at Stanhope Gate was a great rarity; none had been held for twelve years, not indeed, since old Mrs. Jolyon had died. | Приемы на Стэнхоп-Гейт стали большой редкостью; за последние двенадцать лет их не устраивали да, ни одного приема с тех пор, как умерла старая миссис Джолион. |
| Never had there been so full an assembly, for, mysteriously united in spite of all their differences, they had taken arms against a common peril. | Никогда еще на Стэнхоп-Гейт не было такого полного сборища. Каким-то таинственным образом сплотившись, несмотря на все свое различие, Форсайты вооружились против общей опасности. |
| Like cattle when a dog comes into the field, they stood head to head and shoulder to shoulder, prepared to run upon and trample the invader to death. | Словно стадо, увидевшее на лугу собаку, они стояли голова в голову, плечо к плечу, готовые кинуться и затоптать чужака насмерть. |
| They had come, too, no doubt, to get some notion of what sort of presents they would ultimately be expected to give; for though the question of wedding gifts was usually graduated in this way: | Они пришли сюда также и затем, чтобы разузнать, какие надо готовить подарки. Вопрос о свадебных подарках разрешался обычно так: |
| 'What are you givin'? | "Что ты собираешься дарить? |
| Nicholas is givin' spoons!'-so very much depended on the bridegroom. | Николас дарит ложки". Но ведь от жениха тоже многое зависело. |
| If he were sleek, well-brushed, prosperous-looking, it was more necessary to give him nice things; he would expect them. | Если жених одет опрятно, даже щеголевато, и по виду состоятельный, ему нужно дарить хорошие вещи, ибо он на это рассчитывает. |
| In the end each gave exactly what was right and proper, by a species of family adjustment arrived at as prices are arrived at on the Stock Exchange—the exact niceties being regulated at Timothy's commodious, red-brick residence in Bayswater, overlooking the Park, where dwelt Aunts Ann, Juley, and Hester. | И в конце концов каждый дарил то, что следовало; список подарков устанавливался всей Семьей примерно так же, как устанавливается курс на бирже, а детали разрабатывались на Бэйсуотер-Род в просторном, выходившем окнами в парк кирпичном особняке Тимоти, где жили тети Энн, Джули и Эстер. |
| The uneasiness of the Forsyte family has been justified by the simple mention of the hat. | Беспокойство Форсайтов вполне объяснялось уже одним упоминанием о шляпе. |
| How impossible and wrong would it have been for any family, with the regard for appearances which should ever characterize the great upper middle-class, to feel otherwise than uneasy! | Какой нелепостью, какой ошибкой было бы для любой семьи, уделяющей столько внимания внешности (что вечно будет служить отличительной чертой могучего класса буржуазии), испытывать в этом случае что-либо, кроме беспокойства! |
| The author of the uneasiness stood talking to June by the further door; his curly hair had a rumpled appearance, as though he found what was going on around him unusual. | Виновник всего этого беспокойства стоял у дальней двери и разговаривал с Джун. Его кудрявые волосы были взъерошены — не оттого ли, что все вокруг казалось ему странным? |
| He had an air, too, of having a joke all to himself. | К тому же он словно подсмеивался про себя над чем-то. |
| George, speaking aside to his brother, Eustace, said: | Джордж сказал потихоньку своему брату Юстасу: |
| "Looks as if he might make a bolt of it—the dashing Buccaneer!" | — Он еще даст отсюда тягу, этот лихой пират! |
| This 'very singular-looking man,' as Mrs. Small afterwards called him, was of medium height and strong build, with a pale, brown face, a dust-coloured moustache, very prominent cheek-bones, and hollow checks. | «Странный молодой человек», как впоследствии назвала Босини миссис Смолл, был среднего роста, крепкого сложения, со смугло-бледным лицом, усами пепельного цвета и резко обозначенными скулами. |
| His forehead sloped back towards the crown of his head, and bulged out in bumps over the eyes, like foreheads seen in the Lion-house at the Zoo. | Покатый лоб, выступающий шишками, напоминал те лбы, что видишь в зоологическом саду в клетках со львами. |
| He had sherry-coloured eyes, disconcertingly inattentive at times. | Его карие глаза принимали порой рассеянное, отсутствующее выражение. |
| Old Jolyon's coachman, after driving June and Bosinney to the theatre, had remarked to the butler: | Кучер старого Джолиона, возивший как-то Джун и Босини в театр, выразился о нем в разговоре с лакеем так: |
| "I dunno what to make of 'im. | — Я что-то не разберусь в нем. |
| Looks to me for all the world like an 'alf-tame leopard." | Здорово смахивает на полудикого леопарда… |
| And every now and then a Forsyte would come up, sidle round, and take a look at him. | Время от времени кто-нибудь из Форсайтов подходил поближе, описывал около Босини круг и внимательно оглядывал его. |
| June stood in front, fending off this idle curiosity—a little bit of a thing, as somebody once said, 'all hair and spirit,' with fearless blue eyes, a firm jaw, and a bright colour, whose face and body seemed too slender for her crown of red-gold hair. | Джун, эта «копна волос плюс характер», как кто-то сказал про нее, эта крошка с бесстрашным взглядом синих глаз, твердым подбородком, ярким румянцем и золотисторыжими волосами, слишком пышными для такого узенького личика и хрупкой фигурки, стояла перед своим женихом, охраняя его от этого праздного любопытства. |
| A tall woman, with a beautiful figure, which some member of the family had once compared to a heathen goddess, stood looking at these two with a shadowy smile. | Высокая, прекрасно сложенная женщина, которую ктото из Форсайтов сравнил однажды с языческой богиней, смотрела на эту пару, еле заметно улыбаясь. |
| Her hands, gloved in French grey, were crossed one over the other, her grave, charming face held to one side, and the eyes of all men near were fastened on it. | Ее руки в серых лайковых перчатках лежали одна на другой, она склонила голову немного набок, и мужчины, стоявшие поблизости, не могли оторвать глаз от этого спокойного, очаровательного лица. |
| Her figure swayed, so balanced that the very air seemed to set it moving. | Ее тело чуть покачивалось, и казалось, что достаточно движения воздуха, чтобы поколебать его равновесие. |
| There was warmth, but little colour, in her cheeks; her large, dark eyes were soft. | В ее щеках чувствовалось тепло, хотя румянца на них не было; большие темные глаза мягко светились. |
| But it was at her lips-asking a question, giving an answer, with that shadowy smile-that men looked; they were sensitive lips, sensuous and sweet, and through them seemed to come warmth and perfume like the warmth and perfume of a flower. | Но мужчины смотрели на ее губы, в которых таился вопрос и ответ, на ее губы с еле заметной улыбкой; они были нежные, чувственные и мягкие; казалось, что от них исходит тепло и благоухание, как исходит тепло и благоухание от цветка. |
| The engaged couple thus scrutinized were unconscious of this passive goddess. | Молодая пара, находившаяся под таким наблюдением, не замечала этой безмолвной богини. |
| It was Bosinney who first noticed her, and asked her name. | Архитектор, первым обратив на нее внимание, спросил, кто она. |
| June took her lover up to the woman with the beautiful figure. | И Джун подвела своего жениха к женщине с прекрасной фигурой. |
| "Irene is my greatest chum," she said: "Please be good friends, you two!" | — Ирэн — мой самый большой друг, — сказала она, — извольте и вы подружиться! |
| At the little lady's command they all three smiled; and while they were smiling, Soames Forsyte, silently appearing from behind the woman with the beautiful figure, who was his wife, said: | Выслушав приказание молоденькой хозяйки, они улыбнулись, и в эту минуту Сомс Форсайт безмолвно появился позади прекрасно сложенной женщины, которая была его женой, и сказал: |
| "Ah! introduce me too!" | — Познакомь и меня! |
| He was seldom, indeed, far from Irene's side at public functions, and even when separated by the exigencies of social intercourse, could be seen following her about with his eyes, in which were strange expressions of watchfulness and longing. | Он редко оставлял Ирэн одну в обществе и, даже когда светские обязанности разъединяли их, следил за ней глазами, в которых сквозила странная настороженность и тоска. |
| At the window his father, James, was still scrutinizing the marks on the piece of china. | У окна отец Сомса, Джемс, все еще разглядывал марку на фарфоровой вазе. |
| "I wonder at Jolyon's allowing this engagement," he said to Aunt Ann. | — Удивляюсь, как Джолион разрешил эту помолвку, — обратился он к тете Энн. |
| "They tell me there's no chance of their getting married for years. | — Говорят, что свадьба отложена бог знает на сколько. |
| This young Bosinney" (he made the word a dactyl in opposition to general usage of a short o) "has got nothing. | У этого Босини (он сделал ударение на первом слоге) ничего нет за душой. |
| When Winifred married Dartie, I made him bring every penny into settlement-lucky thing, too-they'd ha' had nothing by this time!" | Когда Уинифрид выходила за Дарти, я заставил его оговорить каждый пенни — и хорошо сделал, а то бы они остались ни с чем! |
| Aunt Ann looked up from her velvet chair. | Тетя Энн взглянула на него из глубины бархатного кресла. |
| Grey curls banded her forehead, curls that, unchanged for decades, had extinguished in the family all sense of time. | На лбу у нее были уложены седые букли — букли, которые, не меняясь десятилетиями, убили у членов семьи всякое ощущение времени. |
| She made no reply, for she rarely spoke, husbanding her aged voice; but to James, uneasy of conscience, her look was as good as an answer. | Тетя Энн промолчала, она берегла свой старческий голос и говорила редко, но Джемсу, совесть у которого была неспокойна, ее взгляд сказал больше всяких слов. |
| "Well," he said, "I couldn't help Irene's having no money. | — Да, — проговорил он, — у Ирэн не было своих средств, но что я мог поделать? |
| Soames was in such a hurry; he got quite thin dancing attendance on her." | Сомсу не терпелось; он так увивался около нее, что даже похудел. |
| Putting the bowl pettishly down on the piano, he let his eyes wander to the group by the door. | Сердито поставив вазу "а рояль, он перевел взгляд на группу у дверей. |
| "It's my opinion," he said unexpectedly, "that it's just as well as it is." | — Впрочем, я думаю, — неожиданно добавил он, — что это к лучшему. |
| Aunt Ann did not ask him to explain this strange utterance. | Тетя Энн не попросила разъяснить это странное заявление. |
| She knew what he was thinking. | Она поняла мысль брата. |
| If Irene had no money she would not be so foolish as to do anything wrong; for they said-they said-she had been asking for a separate room; but, of course, Soames had not…. | Если у Ирэн нет своих средств, значит она не наделает ошибок; потому что ходили слухи… ходили слухи, будто она просит отдельную комнату, но Сомс, конечно, не… |
| James interrupted her reverie: | Джемс прервал ее размышления. |
| "But where," he asked, "was Timothy? | — А где же Тимоти? — спросил он. |
| Hadn't he come with them?" | — Разве он не приехал? |
| Through Aunt Ann's compressed lips a tender smile forced its way: | Сквозь сжатые губы тети Энн прокралась нежная улыбка. |
| "No, he didn't think it wise, with so much of this diphtheria about; and he so liable to take things." | — Нет, Тимоти решил не ездить; сейчас свирепствует дифтерит, а он так подвержен инфекции. |
| James answered: | Джемс ответил: |
| "Well, HE takes good care of himself. | — Да, он себя бережет. |
| I can't afford to take the care of myself that he does." | Я вот не имею возможности так беречься. |
| Nor was it easy to say which, of admiration, envy, or contempt, was dominant in that remark. | И трудно сказать, чего было больше в этих словах — восхищения, зависти или презрения. |
| Timothy, indeed, was seldom seen. | Тимоти и в самом деле показывался редко. |
| The baby of the family, a publisher by profession, he had some years before, when business was at full tide, scented out the stagnation which, indeed, had not yet come, but which ultimately, as all agreed, was bound to set in, and, selling his share in a firm engaged mainly in the production of religious books, had invested the quite conspicuous proceeds in three per cent. consols. | Самый младший в семье, издатель по профессии, он несколько лет назад, когда дела шли как нельзя лучше, почуял возможность застоя, который, правда, еще не наступил, но, по всеобщему мнению, был неминуем, и, продав свою долю в издательстве, выпускавшем преимущественно книги религиозного содержания, поместил весьма солидный капитал в трехпроцентные консоли. |
| By this act he had at once assumed an isolated position, no other Forsyte being content with less than four per cent. for his money; and this isolation had slowly and surely undermined a spirit perhaps better than commonly endowed with caution. | Этим поступком он сразу же поставил себя в обособленное положение, так как ни один Форсайт еще не довольствовался меньшим, чем четыре процента; и эта обособленность медленно, но верно расшатала дух человека, и так уже наделенного чрезмерной осторожностью. |
| He had become almost a myth—a kind of incarnation of security haunting the background of the Forsyte universe. | Тимоти стал почти мифическим существом чем-то вроде символа обеспеченного дохода, без которого немыслима форсайтская вселенная. |
| He had never committed the imprudence of marrying, or encumbering himself in any way with children. | Он не решился на такой неблагоразумный поступок, как женитьба, и ни при каких обстоятельствах не захотел обзаводиться детьми. |
| James resumed, tapping the piece of china: | Джемс снова заговорил, постукивая пальцем по фарфоровой вазе: |
| "This isn't real old Worcester. | — Не настоящий Вустер. |
| I s'pose Jolyon's told you something about the young man. | Джолион, наверно, рассказывал тебе про этого молодого человека. |
| From all I can learn, he's got no business, no income, and no connection worth speaking of; but then, I know nothing-nobody tells me anything." | Насколько мне известно, у него нет ни дела, ни доходов, ни сколько-нибудь серьезных связей; но я ведь ничего не знаю — мне никогда ничего не рассказывают. |
| Aunt Ann shook her head. | Тетя Энн покачала головой. |
| Over her square-chinned, aquiline old face a trembling passed; the spidery fingers of her hands pressed against each other and interlaced, as though she were subtly recharging her will. | По ее старческому лицу с орлиным носом и квадратным подбородком пробежала дрожь; она стиснула свои худые паучьи лапки и переплела пальцы, как бы незаметно набираясь силы воли. |
| The eldest by some years of all the Forsytes, she held a peculiar position amongst them. | Старшая из всех Форсайтов, тетя Энн занимала в семье не совсем обычное положение. |
| Opportunists and egotists one and all-though not, indeed, more so than their neighbours-they quailed before her incorruptible figure, and, when opportunities were too strong, what could they do but avoid her! | Беспринципные эгоисты — впрочем, не в большей степени, чем их ближние, — Форсайты пасовали перед неподкупной тетей Энн, а когда приходилось поступать уж очень беспринципно, им не оставалось ничего другого, как стараться избегать встреч с ней. |
| Twisting his long, thin legs, James went on: | Заложив одна за другую свои длинные худые ноги, Джемс, все еще стоявший у окна, снова заговорил: |
| "Jolyon, he will have his own way. | — Джолион, конечно, сделает по-своему. |
| He's got no children"-and stopped, recollecting the continued existence of old Jolyon's son, young Jolyon, June's father, who had made such a mess of it, and done for himself by deserting his wife and child and running away with that foreign governess. | У него нет детей… — и запнулся, вспомнив о существовании сына Джолиона, молодого Джолиона, отца Джун, который натворил таких дел в прошлом и погубил себя, бросив жену и ребенка ради какой-то гувернантки. |
| "Well," he resumed hastily, "if he likes to do these things, I s'pose he can afford to. | — Впрочем, — поторопился добавить Джемс, — пусть делает как знает, я думаю, он может себе разрешить это. |
| Now, what's he going to give her? | А сколько он даст ей? |
| I s'pose he'll give her a thousand a year; he's got nobody else to leave his money to." | Наверно, тысячу в год, ведь у него больше нет наследников. |
| He stretched out his hand to meet that of a dapper, clean-shaven man, with hardly a hair on his head, a long, broken nose, full lips, and cold grey eyes under rectangular brows. | Он протянул руку щеголеватому, чисто выбритому человеку с почти голым черепом, длинным кривым носом, полными губами и холодным взглядом серых глаз, смотревших из-под прямых бровей. |
| "Well, Nick," he muttered, "how are you?" | — А, Ник, — пробормотал он, — как поживаешь? |
| Nicholas Forsyte, with his bird-like rapidity and the look of a preternaturally sage schoolboy (he had made a large fortune, quite legitimately, out of the companies of which he was a director), placed within that cold palm the tips of his still colder fingers and hastily withdrew them. | Николас Форсайт, подвижной, как птица, и похожий на развитого не по летам школьника (совершенно законным путем он нажил солидный капитал, будучи директором нескольких компаний), вложил в холодную ладонь Джемса кончики своих еще более холодных пальцев и быстро отдернул их. |
| "I'm bad," he said, pouting-"been bad all the week; don't sleep at night. | — Скверно, — с надутым видом сказал он, — последнюю неделю чувствую себя очень скверно; не сплю по ночам. |
| The doctor can't tell why. | Доктор никак не разберет, в чем дело. |
| He's a clever fellow, or I shouldn't have him, but I get nothing out of him but bills." | Неглупый малый — иначе я не стал бы с ним возиться, — но кроме счетов я от него ничего не вижу. |
| "Doctors!" said James, coming down sharp on his words: | — Доктора! — с раздражением сказал Джемс. |
| "I've had all the doctors in London for one or another of us. | — У меня в доме перебывали все, какие только есть в Лондоне. |
| There's no satisfaction to be got out of them; they'll tell you anything. | А проку от них? Наговорят вам с три короба, и только. |
| There's Swithin, now. | Вот, например, Суизин. |
| What good have they done him? | Помогли они ему? |
| There he is; he's bigger than ever; he's enormous; they can't get his weight down. | Полюбуйтесь, он стал еще толще — настоящая туша. Помогли они ему сбавить вес? |
| Look at him!" | Посмотрите на него! |
| Swithin Forsyte, tall, square, and broad, with a chest like a pouter pigeon's in its plumage of bright waistcoats, came strutting towards them. | Суизин Форсайт, огромный, широкоплечий, подошел к ним горделивой походкой, выставив вперед высокую, как у зобастого голубя, грудь во всем великолепии ярких жилетов. |
| "Er-how are you?" he said in his dandified way, aspirating the 'h' strongly (this difficult letter was almost absolutely safe in his keeping)-"how are you?" | — Э-э… здравствуйте, — проговорил он тоном денди, — здравствуйте! |
| Each brother wore an air of aggravation as he looked at the other two, knowing by experience that they would try to eclipse his ailments. | Каждый из братьев смотрел на двух других с неприязнью, зная по опыту, что те постараются преуменьшить его недомогания. |
| "We were just saying," said James, "that you don't get any thinner." | — Мы только что говорили про тебя, — сказал Джемс, — ты совсем не худеешь. |
| Swithin protruded his pale round eyes with the effort of hearing. | Суизин напряженно прислушивался к его словам, вытаращив бесцветные круглые глаза. |
| "Thinner? | — Не худею? |
| I'm in good case," he said, leaning a little forward, "not one of your thread-papers like you!" | У меня прекрасный вес, — сказал он, наклоняясь немного вперед, — не то что вы — щепки! |
| But, afraid of losing the expansion of his chest, he leaned back again into a state of immobility, for he prized nothing so highly as a distinguished appearance. | Но, вспомнив, что в таком положении его грудь кажется не столь широкой, Суизин откинулся назад и замер в неподвижности, ибо ничто так не ценилось им, как внушительная внешность. |
| Aunt Ann turned her old eyes from one to the other. | Тетя Энн переводила свои старческие глаза с одного на другого. |
| Indulgent and severe was her look. | Взгляд ее был и снисходителен и строг. |
| In turn the three brothers looked at Ann. | В свою очередь и братья смотрели на Энн. |
| She was getting shaky. | Она сильно сдала за последнее время. |
| Wonderful woman! | Поразительная женщина! |
| Eighty-six if a day; might live another ten years, and had never been strong. | Восемьдесят седьмой год пошел, и еще проживет, пожалуй, лет десять, а ведь никогда не отличались крепким здоровьем. |
| Swithin and James, the twins, were only seventy-five, Nicholas a mere baby of seventy or so. | Близнецам Суизину и Джемсу — всего-навсего по семьдесят пять. Николас — просто младенец — семьдесят или около того. |
| All were strong, and the inference was comforting. | Все здоровы, и выводы из этого напрашивались самые утешительные. |
| Of all forms of property their respective healths naturally concerned them most. | Из всех видов собственности здоровье, конечно, интересовало их больше всего. |
| "I'm very well in myself," proceeded James, "but my nerves are out of order. | — Я чувствую себя неплохо, — продолжал Джемс, — только нервы никуда не годятся. |
| The least thing worries me to death. | Малейший пустяк выводит меня из равновесия. |
| I shall have to go to Bath." | Придется съездить в Бат. |
| "Bath!" said Nicholas. | — Бат! — сказал Николас. |
| "I've tried Harrogate. | — Я испробовал Хэрроугейт. |
| That's no good. | Ничего хорошего. |
| What I want is sea air. | Мне необходим морской воздух. |
| There's nothing like Yarmouth. | Лучше всего Ярмут. |
| Now, when I go there I sleep…." | Там я по крайней мере сплю. |
| "My liver's very bad," interrupted Swithin slowly. | — У меня печень пошаливает, — не спеша прервал его Суизин. |
| "Dreadful pain here;" and he placed his hand on his right side. | — Ужасные боли вот тут, — и он положил руку на правый бок. |
| "Want of exercise," muttered James, his eyes on the china. | — Надо побольше двигаться, — пробормотал Джемс, не отрывая глаз от фарфоровой вазы. |
| He quickly added: "I get a pain there, too." | И поспешно добавил: — У меня там тоже побаливает. |
| Swithin reddened, a resemblance to a turkey-cock coming upon his old face. | Суизин покраснел и стал похож на индюка. |
| "Exercise!" he said. | — Больше двигаться! — сказал он. |
| "I take plenty: I never use the lift at the Club." | — Я и так много двигаюсь: никогда не пользуюсь лифтом в клубе. |
| "I didn't know," James hurried out. | — Ну, я не знаю, — заторопился Джемс. |
| "I know nothing about anybody; nobody tells me anything…." | — Я вообще ничего не знаю: мне никогда ничего не рассказывают. |
| Swithin fixed him with a stare: | Суизин посмотрел на него в упор и спросил: |
| "What do you do for a pain there?" | — А что ты принимаешь против этих болей? |
| James brightened. | Джемс оживился. |
| "I take a compound…." | — Я, — начал он, — принимаю такую микстуру… |
| "How are you, uncle?" | — Как поживаете, дедушка? |
| June stood before him, her resolute small face raised from her little height to his great height, and her hand outheld. | И Джун с протянутой рукой остановилась перед Джемсом, решительно глядя на него снизу вверх. |
| The brightness faded from James's visage. | Оживление моментально исчезло с лица Джемса. |
| "How are you?" he said, brooding over her. | — Ну, а ты как? — сказал он, хмуро уставившись на нее. |
| "So you're going to Wales to-morrow to visit your young man's aunts? | — Уезжаешь завтра в Уэлс, хочешь навестить теток своего жениха? |
| You'll have a lot of rain there. | Там сейчас дожди. |
| This isn't real old Worcester." He tapped the bowl. | Это не настоящий Вустер, — он постучал пальцем по вазе. |
| "Now, that set I gave your mother when she married was the genuine thing." | — А вот сервиз, который я подарил твоей матери к свадьбе, был настоящий. |
| June shook hands one by one with her three great-uncles, and turned to Aunt Ann. | Джун по очереди поздоровалась с двоюродными дедушками и подошла к тете Энн. |
| A very sweet look had come into the old lady's face, she kissed the girl's check with trembling fervour. | На лице старой леди появилось умиленное выражение; она поцеловала девушку в щеку с трепетной нежностью. |
| "Well, my dear," she said, "and so you're going for a whole month!" | — Значит, ты уезжаешь на целый месяц, дорогая! |
| The girl passed on, and Aunt Ann looked after her slim little figure. | Джун отошла, и тетя Энн долго смотрела вслед ее стройной маленькой фигурке. |
| The old lady's round, steel grey eyes, over which a film like a bird's was beginning to come, followed her wistfully amongst the bustling crowd, for people were beginning to say good-bye; and her finger-tips, pressing and pressing against each other, were busy again with the recharging of her will against that inevitable ultimate departure of her own. | Круглые, стального цвета глаза старой леди, которые уже заволакивались пеленой, как глаза птиц, с грустью следили за Джун, смешавшейся с суетливой толпой, — гости уже собирались уходить; а кончики ее пальцев сжимались все сильнее и сильнее, помогая ей набраться силы воли перед неизбежным уходом из этого мира. |
| 'Yes,' she thought, 'everybody's been most kind; quite a lot of people come to congratulate her. | "Да, — думала тетя Энн, — все так ласковы с ней; так много народу пришло ее поздравить. |
| She ought to be very happy.' | Она должна быть очень счастлива". |
| Amongst the throng of people by the door, the well-dressed throng drawn from the families of lawyers and doctors, from the Stock Exchange, and all the innumerable avocations of the upper-middle class-there were only some twenty percent of Forsytes; but to Aunt Ann they seemed all Forsytes-and certainly there was not much difference-she saw only her own flesh and blood. | В толпе у двери — хорошо одетой толпе, состоявшей из семей докторов и адвокатов, биржевых дельцов и представителей всех бесчисленных профессий, достойных крупной буржуазии, — Форсайтов было не больше двадцати процентов, но тете Энн все казались Форсайтами — да и разница между теми и другими была невелика — она всюду видела свою собственную плоть и кровь. |
| It was her world, this family, and she knew no other, had never perhaps known any other. | Эта семья была ее миром, а другого мира она не знала; никогда, вероятно, не знала. |
| All their little secrets, illnesses, engagements, and marriages, how they were getting on, and whether they were making money-all this was her property, her delight, her life; beyond this only a vague, shadowy mist of facts and persons of no real significance. | Их маленькие тайны, их болезни, помолвки и свадьбы, то, как у них шли дела, как они наживали деньги, — все было ее собственностью, ее усладой, ее жизнью; вне этой жизни простиралась неясная, смутная мгла фактов и лиц, не заслуживающих особого внимания. |
| This it was that she would have to lay down when it came to her turn to die; this which gave to her that importance, that secret self-importance, without which none of us can bear to live; and to this she clung wistfully, with a greed that grew each day! | Все это придется покинуть, когда настанет ее черед умирать, — все, что давало ей сознание собственной значимости, сокровенное чувство собственной значимости, без которого никто из нас не может жить, — и за все это она цеплялась с тоской, с жадностью, растущей день ото дня. |
| If life were slipping away from her, this she would retain to the end. | Пусть жизнь ускользает от нее, это она сохранит до самого конца. |
| She thought of June's father, young Jolyon, who had run away with that foreign girl. | Тетя Энн вспомнила отца Джун, молодого Джолиона, который ушел к той иностранке. |
| And what a sad blow to his father and to them all. | Ах, какой это был удар для его отца, для них всех! |
| Such a promising young fellow! | Мальчик подавал такие надежды! |
| A sad blow, though there had been no public scandal, most fortunately, Jo's wife seeking for no divorce! | Какой удар! Хотя, к счастью, все обошлось без особенной огласки, потому что жена Джо не потребовала развода. |
| A long time ago! | Давно это было! |
| And when June's mother died, six years ago, Jo had married that woman, and they had two children now, so she had heard. | А когда шесть лет назад мать Джун умерла, молодой Джолион женился на той женщине, и теперь у них, говорят, двое детей. |
| Still, he had forfeited his right to be there, had cheated her of the complete fulfilment of her family pride, deprived her of the rightful pleasure of seeing and kissing him of whom she had been so proud, such a promising young fellow! | И все-таки он утратил право присутствовать здесь, он украл у нее, у тети Энн, полноту чувства гордости за семью, отнял принадлежавшую ей когда-то радость видеть и целовать племянника, которым она так гордилась, который подавал такие надежды! |
| The thought rankled with the bitterness of a long-inflicted injury in her tenacious old heart. | Память об этой обиде, нанесенной столько лет назад, отозвалась горечью в ее упрямом старом сердце. |
| A little water stood in her eyes. | Глаза тети Энн увлажнились. |
| With a handkerchief of the finest lawn she wiped them stealthily. | Она украдкой вытерла их тончайшим батистовым платком. |
| "Well, Aunt Ann?" said a voice behind. | — Ну, что скажете, тетя Энн? — послышался чей-то голос позади нее. |
| Soames Forsyte, flat-shouldered, clean-shaven, flat-cheeked, flat-waisted, yet with something round and secret about his whole appearance, looked downwards and aslant at Aunt Ann, as though trying to see through the side of his own nose. | Сомс Форсайт, узкий в плечах, узкий в талии, гладко выбритый, с узким лицом, но, несмотря на это, производивший всем своим обликом впечатление чего-то закругленного и замкнутого, смотрел на тетю Энн искоса, как бы стараясь разглядеть ее сквозь препятствие в виде собственного носа. |
| "And what do you think of the engagement?" he asked. | — Как вы относитесь к этой помолвке? — спросил он. |
| Aunt Ann's eyes rested on him proudly; of all the nephews since young Jolyon's departure from the family nest, he was now her favourite, for she recognised in him a sure trustee of the family soul that must so soon slip beyond her keeping. | Глаза тети Энн покоились на нем с гордостью: этот племянник, самый старший с тех пор, как молодой Джолион покинул родное гнездо, стал теперь ее любимцем; тетя Энн видела в нем надежного хранителя духа семьи духа, который ей уже недолго осталось охранять. |
| "Very nice for the young man," she said; "and he's a good-looking young fellow; but I doubt if he's quite the right lover for dear June." | — Очень удачный шаг для молодого человека, — сказала она. — Внешность у него хорошая. Только я не знаю, такой ли жених нужен нашей дорогой Джун. |
| Soames touched the edge of a gold-lacquered lustre. | Сомс потрогал край позолоченного канделябра. |
| "She'll tame him," he said, stealthily wetting his finger and rubbing it on the knobby bulbs. | — Она его приручит, — сказал он и, лизнув украдкой палец, потер узловатые выпуклости канделябра. |
| "That's genuine old lacquer; you can't get it nowadays. | — Настоящий старинный лак; теперь такого не делают. |
| It'd do well in a sale at Jobson's." | У Джонсона за него дали бы хорошую цену. |
| He spoke with relish, as though he felt that he was cheering up his old aunt. | — Сомс смаковал свои слова, как бы чувствуя, что они придают бодрости его старой тетке. |
| It was seldom he was so confidential. | Он редко бывал так разговорчив. |
| "I wouldn't mind having it myself," he added; "you can always get your price for old lacquer." | — Я бы сам не отказался от такой вещи, добавил он, — старинный лак всегда в цене. |
| "You're so clever with all those things," said Aunt Ann. | — Ты так хорошо разбираешься во всем этом, — сказала тетя Энн. |
| "And how is dear Irene?" | — А как себя чувствует Ирэн? |
| Soames's smile died. | Аукционный зал. Улыбка на губах Сомса сейчас же увяла. |
| "Pretty well," he said. | — Ничего, — сказал он. |
| "Complains she can't sleep; she sleeps a great deal better than I do," and he looked at his wife, who was talking to Bosinney by the door. | — Жалуется на бессонницу, а сама спит куда лучше меня, — и он посмотрел на жену, разговаривавшую в дверях с Боснии. |
| Aunt Ann sighed. | Тетя Энн вздохнула. |
| "Perhaps," she said, "it will be just as well for her not to see so much of June. | — Может быть, — сказала она, — ей не следует так часта встречаться с Джун. |
| She's such a decided character, dear June!" | У нашей Джун такой решительный характер! |
| Soames flushed; his flushes passed rapidly over his flat cheeks and centered between his eyes, where they remained, the stamp of disturbing thoughts. | Сомс вспыхнул; когда он краснел, румянец быстро перебегал у него со щек на переносицу и оставался там как клеймо, выдававшее его душевное смятение. |
| "I don't know what she sees in that little flibbertigibbet," he burst out, but noticing that they were no longer alone, he turned and again began examining the lustre. | — Не знаю, что она находит в этой трещотке, — вспылил Сомс, но, заметив, что они уже не одни, отвернулся и опять стал разглядывать канделябр. |
| "They tell me Jolyon's bought another house," said his father's voice close by; "he must have a lot of money-he must have more money than he knows what to do with! | — Говорят, Джолион купил еще один дом, — услышал он рядом с собой голос отца. — У него, должно быть, уйма денег — не знает, куда их девать! |
| Montpellier Square, they say; close to Soames! | На Монпелье-сквер, кажется; около Сомса! |
| They never told me, Irene never tells me anything!" | А мне ничего не сказали — Ирэн мне Никогда ничего не рассказывает! |
| "Capital position, not two minutes from me," said the voice of Swithin, "and from my rooms I can drive to the Club in eight." | — Прекрасное место, в двух минутах ходьбы от меня, — послышался голос Суизина, — а я доезжаю до клуба в восемь минут. |
| The position of their houses was of vital importance to the Forsytes, nor was this remarkable, since the whole spirit of their success was embodied therein. | Местоположение домов было для Форсайтов вопросом громадной важности, и в этом не было ничего удивительного, ибо дом олицетворял собой самую сущность их жизненных успехов. |
| Their father, of farming stock, had come from Dorsetshire near the beginning of the century. | Отец их, фермер, приехал в Лондон из Дорсетшира в начале столетия. |
| 'Superior Dosset Forsyte, as he was called by his intimates, had been a stonemason by trade, and risen to the position of a master-builder. | «Гордый Досеет Форсайт», как его называли близкие, был по профессии каменщиком, а впоследствии поднялся до положения подрядчика по строительным работам. |
| Towards the end of his life he moved to London, where, building on until he died, he was buried at Highgate. | На склоне лет он перебрался в Лондон, где работал на постройках до самой смерти, и был похоронен на Хайгетском кладбище. |
| He left over thirty thousand pounds between his ten children. | После кончины отца десять человек детей получили свыше тридцати тысяч фунтов стерлингов. |
| Old Jolyon alluded to him, if at all, as | Старый Джолион, вспоминая о нем, что случалось довольно редко, говорил так: |
| 'A hard, thick sort of man; not much refinement about him.' | "Упорный был человек, кремень; и не очень отесанный". |
| The second generation of Forsytes felt indeed that he was not greatly to their credit. | Второе поколение Форсайтов чувствовало, что такой родитель, пожалуй, не делает им особой чести. |
| The only aristocratic trait they could find in his character was a habit of drinking Madeira. | Единственная аристократическая черточка, которую они могли уловить в характере «Г ордого Доссета», было его пристрастие к мадере. |
| Aunt Hester, an authority on family history, described him thus: | Тетя Эстер — знаток семейной истории — описывала отца так: |
| "I don't recollect that he ever did anything; at least, not in my time. | — Я не помню, чтобы он чем-нибудь занимался; по крайней мере в мое время. |
| He was er-an owner of houses, my dear. | Он… э-э… у него были свои дома, милый. |
| His hair about your Uncle Swithin's colour; rather a square build. | Цвет волос приблизительно как у дяди Суизина; довольно плотного сложения. |
| Tall? | Высокий ли? |
| No-not very tall" (he had been five feet five, with a mottled face); "a fresh-coloured man. | Н-нет, не очень. («Гордый Досеет» был пяти футов пяти дюймов роста, лицо в багровых пятнах.) Румяный. |
| I remember he used to drink Madeira; but ask your Aunt Ann. | Помню, он всегда пил мадеру. Впрочем, спроси лучше тетю Энн. |
| What was his father? | Кем был его отец? |
| He-er-had to do with the land down in Dorsetshire, by the sea." | Он… э-э… у него были какие-то дела с землей в Дорсетшире, на побережье. |
| James once went down to see for himself what sort of place this was that they had come from. | Как-то раз Джемс отправился в Дорсетшир посмотреть собственными глазами на то место, откуда все они были родом. |
| He found two old farms, with a cart track rutted into the pink earth, leading down to a mill by the beach; a little grey church with a buttressed outer wall, and a smaller and greyer chapel. The stream which worked the mill came bubbling down in a dozen rivulets, and pigs were hunting round that estuary. | Он нашел там две старые фермы, дорогу к мельнице на берегу, глубоко врезавшуюся колеями в розоватую землю; маленькую замшелую церковь с оградой на подпорках и рядом совсем маленькую и совсем замшелую часовню Речка, приводившая в движение мельницу, разбегалась, журча, на десятки ручейков, а вдоль ее устья бродили свиньи. |
| A haze hovered over the prospect. | Легкая дымка застилала все вокруг. |
| Down this hollow, with their feet deep in the mud and their faces towards the sea, it appeared that the primeval Forsytes had been content to walk Sunday after Sunday for hundreds of years. | Должно быть, первобытные Форсайты веками, воскресенье за воскресеньем, мирно шествовали к церкви по этой ложбине, увязая в грязи и глядя прямо на море. |
| Whether or no James had cherished hopes of an inheritance, or of something rather distinguished to be found down there, he came back to town in a poor way, and went about with a pathetic attempt at making the best of a bad job. | Лелеял ли Джемс надежду на наследство или думал найти там что-нибудь достопримечательное — неизвестно; он вернулся в Лондон обескураженный и с трогательным упорством постарался хоть как-нибудь смягчить свою неудачу. |
| "There's very little to be had out of that," he said; "regular country little place, old as the hills…." | — Ничего особенного там нет, — сказал он, — настоящий деревенский уголок, старый, как мир. |
| Its age was felt to be a comfort. | Почтенный возраст этого местечка подействовал на всех успокоительно. |
| Old Jolyon, in whom a desperate honesty welled up at times, would allude to his ancestors as: | Старый Джолион, которого иногда обуревала безудержная честность, отзывался о своих предках так: |
| "Yeomen—I suppose very small beer." | "Иомены — мелкота, должно быть". |
| Yet he would repeat the word 'yeomen' as if it afforded him consolation. | И все же он повторял слово «иомены», как будто находил в нем утешение. |
| They had all done so well for themselves, these Forsytes, that they were all what is called 'of a certain position.' | Форсайты так хорошо повели свои дела, что стали, как говорится, «людьми с положением». |
| They had shares in all sorts of things, not as yet-with the exception of Timothy-in consols, for they had no dread in life like that of 3 per cent. for their money. | Они вкладывали капиталы во всевозможные бумаги, за исключением консолей — не в пример Тимоти, — потому что больше всего на свете их пугали три процента. |
| They collected pictures, too, and were supporters of such charitable institutions as might be beneficial to their sick domestics. | Кроме того, они коллекционировали картины и состояли в тех благотворительных обществах, которые могли оказаться полезными для их заболевшей прислуги. |
| From their father, the builder, they inherited a talent for bricks and mortar. | От отца-строителя Форсайты унаследовали таланты по части кирпича и известки. |
| Originally, perhaps, members of some primitive sect, they were now in the natural course of things members of the Church of England, and caused their wives and children to attend with some regularity the more fashionable churches of the Metropolis. | Предки их были, вероятно, членами какой-нибудь примитивной секты, а теперешние Форсайты, разумеется, росли в лоне англиканской церкви и следили за тем, чтобы их жены и дети аккуратно посещали самые фешенебельные храмы столицы. |
| To have doubted their Christianity would have caused them both pain and surprise. | Малейшее сомнение в искренности их верований повергло бы Форсайтов в горестное изумление. |
| Some of them paid for pews, thus expressing in the most practical form their sympathy with the teachings of Christ. | Некоторые из них платили за постоянные места в церкви, весьма практически выражая этим свое сочувствие учению Христа. |
| Their residences, placed at stated intervals round the park, watched like sentinels, lest the fair heart of this London, where their desires were fixed, should slip from their clutches, and leave them lower in their own estimations. | Их жилища, расположенные вокруг Хайд-парка, на определенном расстоянии друг от друга, следили, как стражи, за тем, чтобы прекрасное сердце Лондона — средоточие форсайтских помыслов — не ускользнуло из их цепких объятий, что уронило бы Форсайтов в их же собственных глазах. |
| There was old Jolyon in Stanhope Place; the Jameses in Park Lane; Swithin in the lonely glory of orange and blue chambers in Hyde Park Mansions-he had never married, not he—the Soamses in their nest off Knightsbridge; the Rogers in Prince's Gardens (Roger was that remarkable Forsyte who had conceived and carried out the notion of bringing up his four sons to a new profession. | Старый Джолион жил на Стэнхоп-Плейс; Джемс с семьей — на Парк-Лейн, Суизин — в безлюдном великолепии своих оранжево-синих апартаментов около Хайд-парка (он не женат, нет, благодарю покорно!); Сомс с женой — в своем гнездышке недалеко от Найтсбриджа; Роджер — в Принсез-Г арденс (Роджер был тот самый знаменитый Форсайт, который задумал дать новую профессию своим четырем сыновьям и привел эту мысль в исполнение. |
| "Collect house property, nothing like it," he would say; | "Самое лучшее дело — доходные дома! — говорил он. |
| "I never did anything else"). | — Я только этим и занимаюсь! "). |
| The Haymans again-Mrs. Hayman was the one married Forsyte sister-in a house high up on Campden Hill, shaped like a giraffe, and so tall that it gave the observer a crick in the neck; the Nicholases in Ladbroke Grove, a spacious abode and a great bargain; and last, but not least, Timothy's on the Bayswater Road, where Ann, and Juley, and Hester, lived under his protection. | Затем Хаймены (миссис Хэймен была единственная замужняя сестра Форсайтов) — на вершине Кэмпден-Хилла, в доме, похожем на жирафа, таком высоком, что, глядя на него, можно было свернуть себе шею; Николас с семьей — на Лэдброк-Гров, в просторном особняке, купленном по чрезвычайно сходной цене; и, наконец, Тимоти — на Бэйсуотер-Род, вместе с Энн, Джули и Эстер, жившими под его защитой. |
| But all this time James was musing, and now he inquired of his host and brother what he had given for that house in Montpellier Square. | Джемс, до сих пор думавший о чем-то своем, осведомился у хозяина и брата, сколько тот заплатил за дом на Монпелье-сквер. |
| He himself had had his eye on a house there for the last two years, but they wanted such a price. | Он сам вот уже два года присматривается к какому-нибудь такому дому, но за них слишком дорого просят! |
| Old Jolyon recounted the details of his purchase. | Старый Джолион рассказал о своей покупке со всеми подробностями. |
| "Twenty-two years to run?" repeated James; | Контракт на двадцать два года? — повторил Джемс. |
| "The very house I was after-you've given too much for it!" | — Это тот самый, который я собирался купить. Ты переплатил за него! |
| Old Jolyon frowned. | Старый Джолион нахмурился. |
| "It's not that I want it," said James hastily; "it wouldn't suit my purpose at that price. | — Мне он не нужен, — заторопился Джемс, — не подходит по цене. |
| Soames knows the house, well-he'll tell you it's too dear-his opinion's worth having." | Сомс знает этот дом, он подтвердит, что это слишком дорого, — его мнение чего-нибудь да стоит. |
| "I don't," said old Jolyon, "care a fig for his opinion." | — Очень мне интересно знать его мнение, — сказал старый Джолион. |
| "Well," murmured James, "you will have your own way-it's a good opinion. | — Ну, ты всегда делаешь по-своему, — пробормотал Джемс, — а мнение стоящее. |
| Good-bye! | Прощай! |
| We're going to drive down to Hurlingham. | Мы хотим проехаться в Харлингэм. |
| They tell me June's going to Wales. | Я слышал, что Джун уезжает в Уэлс. |
| You'll be lonely tomorrow. | Тебе будет тоскливо одному. |
| What'll you do with yourself? | Что ты будешь делать? |
| You'd better come and dine with us!" | Приезжай к нам завтра обедать. |
| Old Jolyon refused. | Старый Джолион отказался. |
| He went down to the front door and saw them into their barouche, and twinkled at them, having already forgotten his spleen-Mrs. James facing the horses, tall and majestic with auburn hair; on her left, Irene—the two husbands, father and son, sitting forward, as though they expected something, opposite their wives. | Он проводил их до дверей и, успев уже забыть свое раздражение, подмигнул, глядя, как они усаживаются в экипаж: лицом к упряжке — миссис Джемс, высокая и величественная, с каштановыми волосами; слева от нее — Ирэн; оба мужа — отец и сын — напротив жен, словно настороже. |
| Bobbing and bounding upon the spring cushions, silent, swaying to each motion of their chariot, old Jolyon watched them drive away under the sunlight. | Старый Джолион смотрел, как они отъезжают в полном молчании, освещенные солнцем, раскачиваясь и подскакивая на пружинных подушках в такт движению экипажа. |
| During the drive the silence was broken by Mrs. James. | Молчание было прервано миссис Джемс. |
| "Did you ever see such a collection of rumty-too people?" | — Ну и сборище! — сказала она. |
| Soames, glancing at her beneath his eyelids, nodded, and he saw Irene steal at him one of her unfathomable looks. | Сомс кивнул и, бросив на нее взгляд из-под опущенных век, заметил, как непроницаемые глаза Ирэн скользнули по его лицу. |
| It is likely enough that each branch of the Forsyte family made that remark as they drove away from old Jolyon's 'At Home!' | Весьма вероятно, что все члены форсайтской семьи отпускали то же самое замечание, разъезжаясь группами с приема у старого Джолиона. |
| Amongst the last of the departing guests the fourth and fifth brothers, Nicholas and Roger, walked away together, directing their steps alongside Hyde Park towards the Praed Street Station of the Underground. | Четвертый и пятый братья, Николас и Роджер, вышли вместе с последними гостями и направились вдоль Хайдпарка, к станции подземной железной дороги на Прэдстрит. |
| Like all other Forsytes of a certain age they kept carriages of their own, and never took cabs if by any means they could avoid it. | Как и все Форсайты солидного возраста, они держали собственных лошадей и по мере возможности старались никогда не пользоваться наемными экипажами. |
| The day was bright, the trees of the Park in the full beauty of mid-June foliage; the brothers did not seem to notice phenomena, which contributed, nevertheless, to the jauntiness of promenade and conversation. | День был ясный, деревья в парке стояли во всем блеске июньской листвы, но братья, видимо, не замечали этих подарков природы, которые все же способствовали приятности прогулки и беседы. |
| "Yes," said Roger, "she's a good-lookin' woman, that wife of Soames's. | — Да, — сказал Роджер, — у Сомса очаровательная жена. |
| I'm told they don't get on." | Говорят, они не ладят. |
| This brother had a high forehead, and the freshest colour of any of the Forsytes; his light grey eyes measured the street frontage of the houses by the way, and now and then he would level his, umbrella and take a 'lunar,' as he expressed it, of the varying heights. | У этого брата был высокий лоб и свежий цвет лица — свежее, чем у остальных Форсайтов. Его светло-серые глаза рассматривали фасады вдоль тротуара. Время от времени Роджер поднимал зонтик и прикидывал им высоту домов, «засекая их», как он выражался. |
| "She'd no money," replied Nicholas. | — У Нее нет собственных средств, — ответил Николас. |
| He himself had married a good deal of money, of which, it being then the golden age before the Married Women's Property Act, he had mercifully been enabled to make a successful use. | Сам он женился на больших деньгах, а так как это произошло в те золотые времена, когда еще не был введен закон об имуществе замужних женщин, то Николасу удалось найти для приданого жены весьма удачное применение. |
| "What was her father?" | — Кто был ее отец? |
| "Heron was his name, a Professor, so they tell me." | — Фамилия его Эрон; говорят, профессор. |
| Roger shook his head. | Роджер покачал головой. |
| "There's no money in that," he said. | — Тут деньгами и не пахнет, — сказал он. |
| "They say her mother's father was cement." | — Г оворят, что ее дед со стороны матери торговал цементом. |
| Roger's face brightened. | Лицо Роджера просветлело. |
| "But he went bankrupt," went on Nicholas. | — Но обанкротился, — продолжал Николас. |
| "Ah!" exclaimed Roger, | — А! — воскликнул Роджер. |
| "Soames will have trouble with her; you mark my words, he'll have trouble-she's got a foreign look." | — У Сомса еще будут неприятности из-за нее. Помяни мое слово, у него будут неприятности — в ней есть что-то иностранное. |
| Nicholas licked his lips. | Николас облизнул губы. |
| "She's a pretty woman," and he waved aside a crossing-sweeper. | — Хорошенькая женщина, — и он махнул метельщику, чтобы тот уступил им дорогу. |
| "How did he get hold of her?" asked Roger presently. | — Как это он заполучил такую жену? — спросил вдруг Роджер. |
| "She must cost him a pretty penny in dress!" | — Ее туалеты, должно быть, недешево обходятся! |
| "Ann tells me," replied Nicholas, "he was half-cracked about her. | — Энн мне говорила, — ответил Николас, — что Сомс был просто помешан на ней. |
| She refused him five times. | Она пять раз ему отказывала. |
| James, he's nervous about it, I can see." | По-моему, Джемс неспокоен насчет них. |
| "Ah!" said Roger again; | — А! — опять сказал Роджер. |
| "I'm sorry for James; he had trouble with Dartie." | — Жаль Джемса, у него было столько хлопот с Дарти. |
| His pleasant colour was heightened by exercise, he swung his umbrella to the level of his eye more frequently than ever. | Его яркий румянец еще сильнее разгорелся от ходьбы, он поднимал зонтик все чаще и чаще. |
| Nicholas's face also wore a pleasant look. | У Николаса было тоже очень довольное выражение лица. |
| "Too pale for me," he said, "but her figures capital!" | — Слишком бледна, на мой взгляд, — сказал он, — но фигура великолепная! |
| Roger made no reply. | Роджер промолчал. |
| "I call her distinguished-looking," he said at last-it was the highest praise in the Forsyte vocabulary. | — По-моему, у нее очень благородный вид, — сказал он наконец. |
| "That young Bosinney will never do any good for himself. | Эта была самая высшая похвала в словаре Форсайтов — Из этого юнца Босини вряд ли выйдет что-нибудь путное. |
| They say at Burkitt's he's one of these artistic chaps-got an idea of improving English architecture; there's no money in that! | У Баркита говорят, что он, видите ли, талант. Задумал улучшить английскую архитектуру; тут деньгами и не пахнет! |
| I should like to hear what Timothy would say to it." | Хотел бы я послушать, что говорит по этому поводу Тимоти. |
| They entered the station. | Они подошли к кассе. |
| "What class are you going? | — Ты каким классом поедешь? |
| I go second." | Я — вторым. |
| "No second for me," said Nicholas;-"you never know what you may catch." | — Не признаю второго, — сказал Николас, — того и гляди подцепишь что-нибудь. |
| He took a first-class ticket to Notting Hill Gate; Roger a second to South Kensington. | Он взял билет первого класса до Ноттинг-Хилл-Г ейт; Роджер — второго до Саут-Кенсингтон. |
| The train coming in a minute later, the two brothers parted and entered their respective compartments. | Через минуту подошел поезд, братья простились и разошлись по разным вагонам. |
| Each felt aggrieved that the other had not modified his habits to secure his society a little longer; but as Roger voiced it in his thoughts: | Каждый был обижен, что другой не пожертвовал своей привычкой ради того, чтобы побыть немного дольше в его обществе; но Роджер подумал: |
| 'Always a stubborn beggar, Nick!' | "Ник — упрямый осел, впрочем, как и всегда!" |
| And as Nicholas expressed it to himself: | А Николас мысленно выразился так: |
| ' Cantankerous chap Roger-always was!' | «Роджер только и делает, что брюзжит!» |
| There was little sentimentality about the Forsytes. | Члены этой семьи не отличались сентиментальностью. |
| In that great London, which they had conquered and become merged in, what time had they to be sentimental? | Громадный Лондон, завоеванный Форсайтами и поглотивший их всех, — разве он оставлял время для сентиментов? |
II.
Old Jolyon Goes to the Opera — Старый Джолион едет в оперу
At five o'clock the following day old Jolyon sat alone, a cigar between his lips, and on a table by his side a cup of tea.
На следующий день, в пять часов, старый Джолион сидел один, куря сигару; на столике рядом с ним стояла чашка чая.
He was tired, and before he had finished his cigar he fell asleep.
Он чувствовал себя утомленным и, не успев докурить, задремал.
A fly settled on his hair, his breathing sounded heavy in the drowsy silence, his upper lip under the white moustache puffed in and out.
На голову ему уселась муха, его верхняя губа оттопыривалась под седыми усами в такт тяжелому дыханию, раздававшемуся в сонной тишине.
From between the fingers of his veined and wrinkled hand the cigar, dropping on the empty hearth, burned itself out.
Сигара выскользнула из морщинистой, со вздувшимися венами руки и, упав в холодный камин, там и дотлела.
The gloomy little study, with windows of stained glass to exclude the view, was full of dark green velvet and heavily-carved mahogany—a suite of which old Jolyon was wont to say:
Небольшой сумрачный кабинет с окнами из цветного стекла, чтобы не видеть улицу, был заставлен мебелью красного дерева с темно-зеленой бархатной обивкой и сложной резьбой.
'Shouldn't wonder if it made a big price some day!'
Старый Джолион не раз говорил про этот гарнитур: когда-нибудь за него дадут большие деньги, и ничего удивительного в этом не будет.
It was pleasant to think that in the after life he could get more for things than he had given.
Приятно было думать, что со временем он сможет получить за вещи больше той суммы, которая когда-то была за них уплачена.
In the rich brown atmosphere peculiar to back rooms in the mansion of a Forsyte, the Rembrandtesque effect of his great head, with its white hair, against the cushion of his high-backed seat, was spoiled by the moustache, which imparted a somewhat military look to his face.
На фоне густых коричневых тонов, обычных для непарадных комнат в жилищах Форсайтов, рембрандтовский эффект его массивной седовласой головы, откинутой на подушку кресла с высокой спинкой, портили только усы, придававшие ему сходство с военным.
An old clock that had been with him since before his marriage forty years ago kept with its ticking a jealous record of the seconds slipping away forever from its old master.
Старинные часы, которые он приобрел почти полвека назад, еще до женитьбы, своим тиканьем вели ревнивый счет секундам, навсегда ускользавшим от их старого хозяина.
He had never cared for this room, hardly going into it from one year's end to another, except to take cigars from the Japanese cabinet in the corner, and the room now had its revenge.
Он никогда не любил этой комнаты и почти не заглядывал сюда, если не считать тех случаев, когда надо было взять сигары из стоявшей в углу японской шкатулки, и комната теперь мстила ему.
His temples, curving like thatches over the hollows beneath, his cheek-bones and chin, all were sharpened in his sleep, and there had come upon his face the confession that he was an old man.
Его резко выступавшие виски, его скулы и подбородок — все заострилось во время сна, и на лице старого Джолиона появилось признание, что он стал стариком.
He woke.
Он проснулся.
June had gone!
Джун уехала!
James had said he would be lonely.
Джемс сказал, что ему будет тоскливо одному.
James had always been a poor thing.
Джемс всегда был глуповат.
He recollected with satisfaction that he had bought that house over James's head.
Он с удовлетворением вспомнил о доме, который удалось перехватить у Джемса.
Serve him right for sticking at the price; the only thing the fellow thought of was money.
Поделом ему — нечего было скупиться; только о деньгах и думает.
Had he given too much, though?
А может быть, он действительно переплатил?
It wanted a lot of doing to-He dared say he would want all his money before he had done with this affair of June's.
Нужен большой ремонт. Можно с уверенностью сказать, что ему понадобятся все деньги, какие только есть, пока не кончится эта история с Джуи.
He ought never to have allowed the engagement.
Не надо было разрешать помолвку.
She had met this Bosinney at the house of Baynes, Baynes and Bildeboy, the architects.
Она познакомилась с этим Босини у Бейнзов — архитекторы Бейнз и Байлдбой.
He believed that Baynes, whom he knew—a bit of an old woman-was the young man's uncle by marriage.
Кажется, Бейнз, с которым он встречался, — тот, что похож на старую бабу, — приходится этому молодому человеку дядей по жене.
After that she'd been always running after him; and when she took a thing into her head there was no stopping her.
С тех пор Джун только и знает, что бегать за женихом, а если уж она вбила себе что-нибудь в голову, ее не остановишь.
She was continually taking up with 'lame ducks' of one sort or another.
Она постоянно возится с какими-нибудь «несчастненькими».
This fellow had no money, but she must needs become engaged to him—a harumscarum, unpractical chap, who would get himself into no end of difficulties.
У этого молодого человека нет денег, но ей во что бы то ни стало понадобилось обручиться с безрассудным, непрактичным мальчишкой, который еще не оберется всяческих затруднений в жизни.
She had come to him one day in her slap-dash way and told him; and, as if it were any consolation, she had added:
Она явилась однажды и, как всегда, с бухты-барахты рассказала ему все; и еще добавила, как будто это могло служить утешением:
"He's so splendid; he's often lived on cocoa for a week!"
— Фил такой замечательный! Он сплошь и рядом по целым неделям сидел на одном какао.
"And he wants you to live on cocoa too?"
— И он хочет, чтобы ты тоже сидела на одном какао?
"Oh no; he is getting into the swim now."
— Ну нет, он теперь выбирается на дорогу.
Old Jolyon had taken his cigar from under his white moustaches, stained by coffee at the edge, and looked at her, that little slip of a thing who had got such a grip of his heart.
Старый Джолион вынул сигару из-под седых усов, кончики которых потемнели от кофе, и посмотрел на Джун, на эту пушинку, что так завладела его сердцем.
He knew more about 'swims' than his granddaughter.
Он-то знал больше об этих «дорогах», чем внучка.
But she, having clasped her hands on his knees, rubbed her chin against him, making a sound like a purring cat.
Но она обняла его колени и потерлась о них подбородком, мурлыкая, точно котенок.
And, knocking the ash off his cigar, he had exploded in nervous desperation:
И, стряхнув пепел с сигары, он разразился:
"You're all alike: you won't be satisfied till you've got what you want.
— Все вы одинаковы: не успокоитесь, пока не добьетесь своего.
If you must come to grief, you must; I wash my hands of it."
Если тебе суждено хлебнуть горя, ничего не поделаешь. Я умываю руки.
So, he had washed his hands of it, making the condition that they should not marry until Bosinney had at least four hundred a year.
И он действительно умыл руки, поставив условием, что свадьбу отложат до тех пор, пока у Босини не будет по крайней мере четырехсот фунтов в год.
"I shan't be able to give you very much," he had said, a formula to which June was not unaccustomed.
— Я не смогу много дать тебе, — сказал он; эту фразу Джун слышала не в первый раз.
"Perhaps this What's-his-name will provide the cocoa."
— Может быть, у этого — как его там зовут? — хватит на какао?
He had hardly seen anything of her since it began.
Он почти не видел ее с тех пор, как это началось.
A bad business!
Да, плохо дело.
He had no notion of giving her a lot of money to enable a fellow he knew nothing about to live on in idleness.
Он не имел ни малейшего намерения дать ей уйму денег и тем самым обеспечить праздную жизнь человеку, о котором он ничего не знал.
He had seen that sort of thing before; no good ever came of it.
Ему приходилось наблюдать подобные случаи и раньше: ничего путного и этого не выходило.
Worst of all, he had no hope of shaking her resolution; she was as obstinate as a mule, always had been from a child.
Хуже всего было то, что у него не оставалось ни малейшей надежды поколебать ее решение: ома упряма как мул, всегда была такая, с самого детства.
He didn't see where it was to end.
Он не представлял себе, чем все это кончится.
They must cut their coat according to their cloth.
По одежке протягивай ножки.
He would not give way till he saw young Bosinney with an income of his own.
Он не уступит до тех пор, пока не убедится, что у Босини есть собственные доходы.
That June would have trouble with the fellow was as plain as a pikestaff; he had no more idea of money than a cow.
Ясно как божий день: Джун хватит горя с человеком, который не имеет ни малейшего представления о деньгах.
As to this rushing down to Wales to visit the young man's aunts, he fully expected they were old cats.
Что же касается ее скоропалительной поездки в Уэлс к теткам Босини, то он твердо уверен, что эти тетки препротивные старухи и больше ничего.
And, motionless, old Jolyon stared at the wall; but for his open eyes, he might have been asleep….
И старый Джолион, не двигаясь, смотрел прямо перед собой в стену; если бы не открытые глаза, он казался бы спящим…
The idea of supposing that young cub Soames could give him advice!
Подумать "только, что этот щенок Сомс может давать ему советы!
He had always been a cub, with his nose in the air!
Он всегда был щенком, всегда задирал нос!
He would be setting up as a man of property next, with a place in the country!
Скоро того и гляди станет собственником, построит загородный дом!
A man of property!
Собственник!
H'mph!
Хм!
Like his father, he was always nosing out bargains, a cold-blooded young beggar!
Весь в отца, только и смотрит, как бы обделать дельце повыгоднее, бездушный пройдоха!
He rose, and, going to the cabinet, began methodically stocking his cigar-case from a bundle fresh in.
Старый Джолион поднялся и, подойдя к шкатулке, размеренными движениями стал наполнять свой портсигар из только что присланной пачки.
They were not bad at the price, but you couldn't get a good cigar, nowadays, nothing to hold a candle to those old Superfinos of Hanson and Bridger's.
Сигары неплохие, и не так дорого, но по теперешним временам хороших сигар не достанешь, теперешние и в сравнение не идут с прежними. «Сьюперфайнос» от Хэнсона и Бриджера!
That was a cigar!
Вот это были сигары!
The thought, like some stealing perfume, carried him back to those wonderful nights at Richmond when after dinner he sat smoking on the terrace of the Crown and Sceptre with Nicholas Treffry and Traquair and Jack Herring and Anthony Thornworthy.
Мысль эта, как еле уловимый запах, унесла его в прошлое, к тем чудесным вечерам в Ричмонде, когда он сидел с послеобеденной сигарой на террасе «Короны и скипетра» вместе с Николасом Трефри, Трэкуэром, Джеком Хэрингом и Антони Торнуорси.
How good his cigars were then!
Какие хорошие сигары тогда были!
Poor old Nick!-dead, and Jack Herring-dead, and Traquair-dead of that wife of his, and Thornworthy-awfully shaky (no wonder, with his appetite).
Бедняга Ник! — умер, и Джек Хэрйнг умер, и Трэкуэр — жена в могилу свела, а Торнуореи сильно сдал за последнее время (ничего удивительного при таком аппетите).
Of all the company of those days he himself alone seemed left, except Swithin, of course, and he so outrageously big there was no doing anything with him.
Из всей компании, кажется, только он один и остался, конечно если не считать Суизина, а этот до того растолстел, что на него только рукой махнуть.
Difficult to believe it was so long ago; he felt young still!
Трудно поверить, что все это было так давно; он еще чувствует себя молодым!
Of all his thoughts, as he stood there counting his cigars, this was the most poignant, the most bitter.
Из всех мыслей, проносившихся в голове старого Джолиона, пока он стоял, пересчитывая сигары, эта была самая мучительная, самая горькая.
With his white head and his loneliness he had remained young and green at heart.
Несмотря на свою седую голову и одиночество, он сохранил молодость и свежесть сердца.
And those Sunday afternoons on Hampstead Heath, when young Jolyon and he went for a stretch along the Spaniard's Road to Highgate, to Child's Hill, and back over the Heath again to dine at Jack Straw's Castle-how delicious his cigars were then!
А те воскресные дни на Хэмстед-Хисе, когда молодой Джолион ходил вместе с ним на прогулку по Спэньярдс-Род на Хайгет, Чайлдс Хилл и обратно, снова через Хис, обедать в «Замок Джека Соломинки» — какие восхитительные тогда были сигары!
And such weather!
А какая погода!
There was no weather now.
С теперешней даже сравнить нельзя.
When June was a toddler of five, and every other Sunday he took her to the Zoo, away from the society of those two good women, her mother and her grandmother, and at the top of the bear den baited his umbrella with buns for her favourite bears, how sweet his cigars were then!
— Когда Джун была пятилетней крошкой и он ходил с ней через воскресенье в зоологический сад, забирая ее у этих добрейших женщин — ее матери и бабушки — и совал в клетку ее любимцам медведям булки, насажанные на конец зонтика, какие тогда были вкусные сигары!
Cigars!
Сигары!
He had not even succeeded in out-living his palate—the famous palate that in the fifties men swore by, and speaking of him, said:
Он до сих пор не утратил своего тончайшего вкуса — прославленного вкуса, который в пятидесятых годах люди считали мерилом и, заговорив о старом Джолионе, восклицали:
"Forsyte's the best palate in London!"
«Форсайт! Ну, еще бы, в Лондоне не найдется лучшего дегустатора!»
The palate that in a sense had made his fortune—the fortune of the celebrated tea men, Forsyte and Treffry, whose tea, like no other man's tea, had a romantic aroma, the charm of a quite singular genuineness.
Вкус, в некотором смысле принесший состояние своему владельцу и известной чайной фирме «Форсайт и Трефри», чай у которой, как ни у кого другого, имел романтический аромат — совсем особую прелесть настоящего чая.
About the house of Forsyte and Treffry in the City had clung an air of enterprise and mystery, of special dealings in special ships, at special ports, with special Orientals.
Фирму «Форсайт и Трефри» в Сити окутывала атмосфера тайны и предприимчивости, эта фирма заключала специальные контракты на специальные корабли, в специальных портах, со специальными восточными купцами.
He had worked at that business!
В свое время он много поработал!
Men did work in those days! these young pups hardly knew the meaning of the word.
Тогда умели работать. Теперешние молокососы вряд ли вникают в смысл этого слова.
He had gone into every detail, known everything that went on, sometimes sat up all night over it.
Он входил во все мелочи, знал все, что делалось в фирме, иногда просиживал за работой целыми ночами.
And he had always chosen his agents himself, prided himself on it.
И всегда сам подбирал себе агентов и гордился этим.
His eye for men, he used to say, had been the secret of his success, and the exercise of this masterful power of selection had been the only part of it all that he had really liked.
Умение подбирать людей, как он часто говорил, и являлось секретом его успеха, а применение этой хитрой науки было единственной частью работы, которая ему действительно нравилась.
Not a career for a man of his ability.
Не совсем подходящая карьера для человека с его способностями.
Even now, when the business had been turned into a Limited Liability Company, and was declining (he had got out of his shares long ago), he felt a sharp chagrin in thinking of that time.
Даже теперь, когда фирма была преобразована в «Лимитэд компани» и дела ее шли все хуже (он давно разделался со своими акциями), старый" Джолион чувствовал острую боль, вспоминая те времена.
How much better he might have done!
Насколько лучше можно было прожить жизнь!
He would have succeeded splendidly at the Bar!
Из него мог бы выйти блестящий адвокат!
He had even thought of standing for Parliament.
Он даже подумывал иногда, не выставить ли свою кандидатуру в парламент.
How often had not Nicholas Treffry said to him:
Сколько раз Николас Трефри говорил ему:
"You could do anything, Jo, if you weren't so d-damned careful of yourself!"
«Ты мог бы достичь чего угодно, Джо, если бы только не берег себя так!»
Dear old Nick!
Старина Ник!
Such a good fellow, but a racketty chap!
Прекрасный человек, но бесшабашная голова!
The notorious Treffry!
Всем известный Трефри!
He had never taken any care of himself.
Он-то себя никогда не берег.
So he was dead.
Вот и умер.
Old Jolyon counted his cigars with a steady hand, and it came into his mind to wonder if perhaps he had been too careful of himself.
Старый Джолион твердой рукой пересчитал сигары, я в голову ему закралось сомнение: а может быть, он действительно слишком берег себя?
He put the cigar-case in the breast of his coat, buttoned it in, and walked up the long flights to his bedroom, leaning on one foot and the other, and helping himself by the bannister.
Он положил портсигар во внутренний карман, застегнул сюртук и, тяжело ступая и опираясь рукой на перила, поднялся по высокой лестнице к себе в спальню.
The house was too big.
Дом слишком велик.
After June was married, if she ever did marry this fellow, as he supposed she would, he would let it and go into rooms.
Когда Джун выйдет замуж, если только она в конце концов выйдет за этого человека, а этого следует ожидать, он сдаст большой дом в аренду, а сам снимет квартиру.
What was the use of keeping half a dozen servants eating their heads off?
Чего ради держать ораву слуг, которым совершенно нечего делать?
The butler came to the ring of his bell—a large man with a beard, a soft tread, and a peculiar capacity for silence.
На его звонок пришел лакей — высокий бородатый человек с неслышной поступью и совершенно исключительной способностью молчать.
Old Jolyon told him to put his dress clothes out; he was going to dine at the Club.
Старый Джолион приказал ему приготовить фрак: он поедет обедать в клуб.
How long had the carriage been back from taking Miss June to the station?
— Когда коляска вернулась с вокзала?
Since two?
В два часа?
Then let him come round at half-past six!
Тогда велите подать к половине седьмого.
The Club which old Jolyon entered on the stroke of seven was one of those political institutions of the upper middle class which have seen better days.
Клуб, куда старый Джолион вошел ровно в семь часов, был одним из тех политических учреждений крупной буржуазии, которое знавало лучшие времена.
In spite of being talked about, perhaps in consequence of being talked about, it betrayed a disappointing vitality.
Несмотря на то, что сплетники предсказывали ему близкий конец, а может быть, вследствие этих сплетен, клуб проявлял удручающую живучесть.
People had grown tired of saying that the 'Disunion' was on its last legs.
Всем уже наскучило повторять, что «Разлад» находится при последнем издыхании.
Old Jolyon would say it, too, yet disregarded the fact in a manner truly irritating to well-constituted Clubmen.
Старый Джолион тоже говорил это, но относился к самому факту с равнодушием, раздражавшим заправских клубменов.
"Why do you keep your name on?" Swithin often asked him with profound vexation.
— Почему ты не уйдешь оттуда? — часто с глубокой досадой спрашивал его Суизин.
“Why don't you join the 'Polyglot'? You can't get a wine like our Heidsieck under twenty shillin' a bottle anywhere in London”" and, dropping his voice, he added: "There's only five hundred dozen left. I drink it every night of my life."
— Почему бы тебе не перейти в «Полиглот»? Такого вина, как наш Хайдсик, во всем Лондоне не достанешь дешевле двадцати шиллингов за бутылку. — И, понизив голос, добавлял: — Осталось всего-навсего пять тысяч дюжин. Я пью его изо дня в день.
"I'll think of it," old Jolyon would answer; but when he did think of it there was always the question of fifty guineas entrance fee, and it would take him four or five years to get in.
— Я подумаю, — отвечал старый Джолион, но всякий раз, когда он задумывался над этим, перед ним вставал вопрос о пятидесяти гинеях вступительного взноса и о четырех-пяти годах, которые понадобились бы, чтобы пройти в члены.
He continued to think of it. И старый Джолион продолжал думать.
He was too old to be a Liberal, had long ceased to believe in the political doctrines of his Club, had even been known to allude to them as 'wretched stuff,' and it afforded him pleasure to continue a member in the teeth of principles so opposed to his own.
Он был слишком стар, чтобы вдруг стать либералом, давно уже перестал верить в политические доктрины своего клуба, даже называл их, как это было известно, «белибердой», но ему доставляло удовольствие быть членом клуба, принципы которого так расходились с его собственными.
He had always had a contempt for the place, having joined it many years ago when they refused to have him at the 'Hotch Potch' owing to his being 'in trade.'
Старый Джолион всегда презирал это учреждение и вступил сюда много лет назад, после того как был забаллотирован во «Всякой всячине» под тем предлогом, что он занимался торговлей.
As if he were not as good as any of them! Точно он был хуже других!
He naturally despised the Club that did take him.
Вполне естественно, что старый Джолион презирал клуб, который принял его.
The members were a poor lot, many of them in the City-stockbrokers, solicitors, auctioneers-what not!
Публика там была средняя, многие из Сити — биржевые маклеры, адвокаты, аукционисты, всякая мелюзга!
Like most men of strong character but not too much originality, old Jolyon set small store by the class to which he belonged.
Как большинство людей сильного характера, но не слишком большой самобытности, старый Джолион был невысокого мнения о классе, к которому принадлежал сам.
Faithfully he followed their customs, social and otherwise, and secretly he thought them 'a common lot.'
Он неизменно следовал его законам как общественным, так и всяким другим, а втайне считал людей своего класса сбродом.
Years and philosophy, of which he had his share, had dimmed the recollection of his defeat at the 'Hotch Potch'; and now in his thoughts it was enshrined as the Queen of Clubs.
Годы и философические раздумья, которым он отдал дань, стушевали воспоминание о поражении, понесенном во «Всякой всячине», и теперь этот клуб возвышался в его мыслях как лучший из лучших.
He would have been a member all these years himself, but, owing to the slipshod way his proposer, Jack Herring, had gone to work, they had not known what they were doing in keeping him out.
Он мог бы состоять там членом все эти годы, но его поручитель Джек Хэринг так небрежно повел все дело, что в клубе просто сами не понимали, какую они совершают ошибку, отводя кандидатуру старого Джолиона.
Why! they had taken his son Jo at once, and he believed the boy was still a member; he had received a letter dated from there eight years ago.
А ведь его сына Джо приняли сразу, и, по всей вероятности, мальчик и до сих пор состоит там членом; он получил от него письмо оттуда восемь лет назад.
He had not been near the 'Disunion' for months, and the house had undergone the piebald decoration which people bestow on old houses and old ships when anxious to sell them.
Старый Джолион не показывался в своем клубе уже многие месяцы, и за это время здание его подверглось той пестрой отделке, какой люди обычно приукрашивают старые дома и старые корабли, желая сбыть их с рук.
'Beastly colour, the smoking-room!' he thought.
"Курительную комнату покрасили безобразно, — подумал он.
' The dining-room is good!'
— Столовая получилась хорошо".
Its gloomy chocolate, picked out with light green, took his fancy.
Ее сумрачный, шоколадный тон, оживленный светлозеленым, ему понравился.
He ordered dinner, and sat down in the very corner, at the very table perhaps! (things did not progress much at the
Старый Джолион заказал обед и сел в том же углу, может быть, за тот же самый столик (в
'Disunion,' a Club of almost Radical principles) at which he and young Jolyon used to sit twenty-five years ago, when he was taking the latter to Drury Lane, during his holidays.
«Разладе», где властвовали принципы чуть ли не радикализма, перемен было мало), за который они с молодым Джолионом садились двадцать пять лет назад перед поездкой в «Друрилейн» [2], куда он часто возил сына во время каникул.
The boy had loved the theatre, and old Jolyon recalled how he used to sit opposite, concealing his excitement under a careful but transparent nonchalance.
Мальчик очень любил театр, и старый Джолион вспомнил, как Джо садился напротив, тщетно стараясь скрыть свое волнение под маской безразличия.
He ordered himself, too, the very dinner the boy had always chosen-soup, whitebait, cutlets, and a tart.
И он заказал себе тот же самый обед, который всегда выбирал мальчик, — суп, жареные уклейки, котлеты и сладкий пирог.
Ah! if he were only opposite now!
Ах, если бы он сидел сейчас напротив!
The two had not met for fourteen years.
Они не встречались четырнадцать лет.
And not for the first time during those fourteen years old Jolyon wondered whether he had been a little to blame in the matter of his son.
И не первый раз за эти четырнадцать лет старый Джолион задумался о том, не сам ли он до некоторой степени виноват в тяжелой истории с сыном.
An unfortunate love-affair with that precious flirt Danae Thornworthy (now Danae Pellew), Anthony Thornworthy's daughter, had thrown him on the rebound into the arms of June's mother.
Неудачный роман с дочерью Антони Торнуорси, этой вертушкой Данаей Торнуорси, теперь Данаей Белью, бросил его в объятия матери Джун.
He ought perhaps to have put a spoke in the wheel of their marriage; they were too young; but after that experience of Jo's susceptibility he had been only too anxious to see him married.
Может быть, следовало помешать этому браку: они были слишком молоды. Но после того, как уязвимое место Джо обнаружилось, он хотел возможно скорее видеть его женатым.
And in four years the crash had come!
А через четыре года разразилась катастрофа.
To have approved his son's conduct in that crash was, of course, impossible; reason and training-that combination of potent factors which stood for his principles-told him of this impossibility, and his heart cried out.
Оправдать поведение сына во время этой катастрофы было, конечно, невозможно; здравый смысли воспитание — комбинация всемогущих факторов, заменявших старому Джолиону принципы, — твердили об этой невозможности, но сердце его возмущалось.
The grim remorselessness of that business had no pity for hearts.
Суровая неумолимость всей этой истории не знала снисхождения к человеческим сердцам.
There was June, the atom with flaming hair, who had climbed all over him, twined and twisted herself about him-about his heart that was made to be the plaything and beloved resort of tiny, helpless things.
Осталась Джун — песчинка с пламенеющими волосами, которая завладела им, обвилась, сплелась вокруг него — вокруг его сердца, созданного для того, чтобы быть игрушкой и любимым прибежищем крохотных, беспомощных существ.
With characteristic insight he saw he must part with one or with the other; no half-measures could serve in such a situation.
С характерной для него проницательностью он видел, что надо расстаться или с сыном, или с ней — полумеры здесь не могли помочь.
In that lay its tragedy. В этом и заключалась трагедия.
And the tiny, helpless thing prevailed.
И крохотное беспомощное существо победило.
He would not run with the hare and hunt with the hounds, and so to his son he said good-bye.
Он не мог служить двум богам и простился со своим сыном.
That good-bye had lasted until now. Эта разлука длилась до сих пор.
He had proposed to continue a reduced allowance to young Jolyon, but this had been refused, and perhaps that refusal had hurt him more than anything, for with it had gone the last outlet of his penned-in affection; and there had come such tangible and solid proof of rupture as only a transaction in property, a bestowal or refusal of such, could supply.
Он предложил молодому Джолиону денежную помощь, несколько меньшую, чем прежде, но сын отказался принять ее, и может быть, этот отказ оскорбил его больше, чем все остальное, потому что теперь исчезла последняя отдушина для его чувства, не находившего иного выхода, и появилось столь ощутимое, столь реальное доказательство разрыва, какое может дать только контракт на передачу собственности — заключение такого контракта или расторжение его.
His dinner tasted flat. Обед показался ему пресным.
His pint of champagne was dry and bitter stuff, not like the Veuve Clicquots of old days.
Шампанское было, как несладкая, горьковатая водичка, — ничего похожего на «Вдову Клико» прежних лет.
Over his cup of coffee, he bethought him that he would go to the opera.
За чашкой кофе ему пришла мысль съездить в оперу.
In the Times, therefore-he had a distrust of other papers-he read the announcement for the evening.
Он посмотрел в «Таймс» программу на сегодняшний вечер — к другим газетам старый Джолион питал недоверие.
It was 'Fidelio.'
Давали «Фиделио».
Mercifully not one of those new-fangled German pantomimes by that fellow Wagner.
Благодарение богу, что не какая-нибудь новомодная немецкая пантомима этого Вагнера.
Putting on his ancient opera hat, which, with its brim flattened by use, and huge capacity, looked like an emblem of greater days, and, pulling out an old pair of very thin lavender kid gloves smelling strongly of Russia leather, from habitual proximity to the cigar-case in the pocket of his overcoat, he stepped into a hansom.
Надев старый цилиндр с выпрямившимися от долгой носки полями и объемистой тульей, цилиндр, казавшийся эмблемой прежних лучших времен, и вынув старую пару очень тонких светлых перчаток, распространявших сильный запах кожи вследствие постоянного соседства с портсигаром, лежавшем в кармане его пальто, он уселся в кэб.
The cab rattled gaily along the streets, and old Jolyon was struck by their unwonted animation.
Кэб весело загромыхал по улицам, и старый Джолион удивился, заметив на них необычайное оживление.
'The hotels must be doing a tremendous business,' he thought.
«Отели, вероятно, загребают уйму денег», — подумал он.
A few years ago there had been none of these big hotels.
Несколько лет назад этих отелей ив помине не было.
He made a satisfactory reflection on some property he had in the neighbourhood.
Он с удовлетворением подумал о земельных участках, имевшихся у него в этих местах.
It must be going up in value by leaps and bounds!
Вероятно, поднимаются в цене с каждым днем.
What traffic!
Какое здесь движение!
But from that he began indulging in one of those strange impersonal speculations, so uncharacteristic of a Forsyte, wherein lay, in part, the secret of his supremacy amongst them.
Но вслед за этим он предался странным, отвлеченным размышлениям, совершенно необычным для Форсайтов, в чем отчасти и заключался секрет его превосходства над ними.
What atoms men were, and what a lot of them!
Какие все-таки песчинки люди, и сколько их!
And what would become of them all?
И что со всеми нами будет?
He stumbled as he got out of the cab, gave the man his exact fare, walked up to the ticket office to take his stall, and stood there with his purse in his hand-he always carried his money in a purse, never having approved of that habit of carrying it loosely in the pockets, as so many young men did nowadays.
Он оступился, выходя из кэба, заплатил кэбмену ровно столько, сколько полагалось, прошел к кассе за билетом в кресла и остановился, держа кошелек в руке, — он всегда носил деньги в кошельке, не одобряя привычки рассовывать их прямо по карманам, как теперь делает молодежь.
The official leaned out, like an old dog from a kennel.
— Кассир выглянул из окошечка, как старый пес из конуры.
"Why," he said in a surprised voice, "it's Mr. Jolyon Forsyte!
— Кого я вижу! — сказал он удивленным голосом. — Да это мистер Джолион Форсайт!
So it is!
Так и есть!
Haven't seen you, sir, for years.
Давненько не видались, сэр.
Dear me!
Да!
Times aren't what they were.
Теперь времена совсем другие!
Why! you and your brother, and that auctioneer-Mr. Traquair, and Mr. Nicholas Treffry-you used to have six or seven stalls here regular every season.
Ведь вы с братом, и мистер Трэкуэр, и мистер Николас Трефри брали у нас шесть или семь кресел на каждый сезон.
And how are you, sir?
Как поживаете, сэр?
We don't get younger!"
Мы с вами не молодеем!
The colour in old Jolyon's eyes deepened; he paid his guinea.
У старого Джолиона заблестели глаза; он уплатил гинею.
They had not forgotten him.
Его еще не забыли.
He marched in, to the sounds of the overture, like an old war-horse to battle.
Под звуки увертюры он проследовал в зал, как старый боевой конь на поле битвы.
Folding his opera hat, he sat down, drew out his lavender gloves in the old way, and took up his glasses for a long look round the house.
Сложив цилиндр, он опустился в кресло, привычным жестом вынул из кармана перчатки и поднял к глазам бинокль, чтобы как следует осмотреть весь театр.
Dropping them at last on his folded hat, he fixed his eyes on the curtain.
Опустив наконец бинокль на сложенный цилиндр, он обратил свой взор на занавес.
More poignantly than ever he felt that it was all over and done with him.
Острее, чем когда-либо, старый Джолион почувствовал, что его песенка спета.
Where were all the women, the pretty women, the house used to be so full of?
Куда девались женщины, красивые женщины, бывало наполнявшие театр?
Where was that old feeling in the heart as he waited for one of those great singers?
Куда девался тот прежний сердечный трепет, с которым он ждал появления знаменитого певца?
Where that sensation of the intoxication of life and of his own power to enjoy it all?
Где то чувство опьянения жизнью, опьянения своей способностью наслаждаться по?
The greatest opera-goer of his day!
Когда-то он был завзятым театралом!
There was no opera now!
Нет теперь оперы!
That fellow Wagner had ruined everything; no melody left, nor any voices to sing it.
Этот Вагнер погубив все — ни мелодии, ни голосов.
Ah! the wonderful singers!
А какие замечательные были певцы!
Gone!
Нет их теперь.
He sat watching the old scenes acted, a numb feeling at his heart.
Он смотрел на актеров, разыгрывающих старые, знакомые сцены, и чувствовал, как цепенеет его сердце.
From the curl of silver over his ear to the pose of his foot in its elastic-sided patent boot, there was nothing clumsy or weak about old Jolyon.
Начиная с седого завитка над ухом и кончая лакированными башмаками с резинкой, в старом Джолионе не было и следа старческой неуклюжести и слабости.
He was as upright-very nearly-as in those old times when he came every night; his sight was as good-almost as good.
Такой же прямой — почти такой же, как в те прежние времена, когда он приходил сюда каждый вечер; такое же хорошее зрение — почти такое же хорошее.
But what a feeling of weariness and disillusion!
Но это чувство усталости и разочарования!
He had been in the habit all his life of enjoying things, even imperfect things-and there had been many imperfect things-he had enjoyed them all with moderation, so as to keep himself young.
Всю свою жизнь он наслаждался всем, даже несовершенным — а несовершенного было много, — и наслаждался умеренно, чтобы не утратить молодости.
But now he was deserted by his power of enjoyment, by his philosophy, and left with this dreadful feeling that it was all done with.
Но теперь ему изменила и способность наслаждаться жизнью и умение философски смотреть на нее, осталось только ужасное чувство конца.
Not even the Prisoners' Chorus, nor Florian's Song, had the power to dispel the gloom of his loneliness.
Ни хор узников, ни даже ария Флорестана не были властны рассеять тоскливость его одиночества.
If Jo were only with him!
Если бы только Джо был с ним!
The boy must be forty by now.
Мальчику, должно быть, уже стукнуло сорок.
He had wasted fourteen years out of the life of his only son.
Он потерял четырнадцать лет жизни своего единственного сына.
And Jo was no longer a social pariah.
Джо теперь уже не пария в обществе.
He was married.
Он женился.
Old Jolyon had been unable to refrain from marking his appreciation of the action by enclosing his son a cheque for L500.
Старый Джолион не мог удержаться от того, чтобы не отметить своим одобрением этот поступок, и послал сыну чек на пятьсот фунтов.
The cheque had been returned in a letter from the
Чек был возвращен в письме, отправленном из
'Hotch Potch,' couched in these words.
«Всякой всячины» и содержавшем следующее:
'MY DEAREST FATHER,
"Дорогой отец!
'Your generous gift was welcome as a sign that you might think worse of me.
Мне было приятно получить Ваш щедрый подарок — он служит доказательством того, что Вы не так плохо думаете обо мне.
I return it, but should you think fit to invest it for the benefit of the little chap (we call him Jolly), who bears our Christian and, by courtesy, our surname, I shall be very glad.
Я возвращаю чек, но если Вы сочтете возможным передать свой подарок нашему малышу (мы зовем его Джолли), который носит наше имя и фамилию, я буду Вам очень признателен.
'I hope with all my heart that your health is as good as ever.
Надеюсь от всего сердца, что Вы чувствуете себя так же хорошо, как и прежде.
' Your loving son, 'Jo.'
Любящий Вас сын Джо".
The letter was like the boy.
Письмо так похоже на мальчика.
He had always been an amiable chap.
Он всегда был такой приветливый.
Old Jolyon had sent this reply:
Старый Джолион послал следующий ответ:
' MY DEAR JO,
"Дорогой Джо!
'The sum (L500) stands in my books for the benefit of your boy, under the name of Jolyon Forsyte, and will be duly-credited with interest at 5 per cent.
Сумма (500 ф. ст.) занесена в мои книги на имя твоего сына, Джолиона Форсайта; соответственным образом на нее будут начисляться 5%.
I hope that you are doing well.
Я надеюсь, что дела твои идут хорошо.
My health remains good at present.
Мое здоровье в настоящее время неплохо.
'With love, I am, 'Your affectionate Father, 'JOLYON FORSYTE.'
Остаюсь любящий тебя отец Джолион Форсайт".
And every year on the 1st of January he had added a hundred and the interest.
И каждый год первого января он прибавлял к этой сумме сто фунтов плюс проценты.
The sum was mounting up-next New Year's Day it would be fifteen hundred and odd pounds!
Сумма росла; к следующему новому году там будет тысяча пятьсот фунтов стерлингов с небольшим.
And it is difficult to say how much satisfaction he had got out of that yearly transaction.
И трудно выразить то сожаление какое приносила ему эта ежегодная операция.
But the correspondence had ended.
На этом переписка их прекратилась.
In spite of his love for his son, in spite of an instinct, partly constitutional, partly the result, as in thousands of his class, of the continual handling and watching of affairs, prompting him to judge conduct by results rather than by principle, there was at the bottom of his heart a sort of uneasiness.
Несмотря на любовь к сыну, несмотря на инстинкт, отчасти врожденный, отчасти появившийся у него, как и у сотен людей одного с ним класса, в результате постоянной близости к деловому миру и заставлявший его оценивать поведение людей не с принципиальных позиций, а на основании вытекавших из этого поведения последствий, старки Джолион чувствовал в глубине сердца какое-то беспокойство.
His son ought, under the circumstances, to have gone to the dogs; that law was laid down in all the novels, sermons, and plays he had ever read, heard, or witnessed.
Обстоятельства сложились так, что его сын должен был погибнуть; закон этот провозглашался во всех романах, проповедях и пьесах, которые он когда-либо читал, слышал или смотрел.
After receiving the cheque back there seemed to him to be something wrong somewhere.
Когда чек пришел обратно, старому Джолиону показалось, что творится что-то неладное.
Why had his son not gone to the dogs?
Почему его сын не погиб?
But, then, who could tell?
Но кто мог ответить на этот вопрос?
He had heard, of course-in fact, he had made it his business to find out-that Jo lived in St. John's Wood, that he had a little house in Wistaria Avenue with a garden, and took his wife about with him into society—a queer sort of society, no doubt-and that they had two children—the little chap they called Jolly (considering the circumstances the name struck him as cynical, and old Jolyon both feared and disliked cynicism), and a girl called Holly, born since the marriage.
Он слышал, конечно, — вернее, сам постарался разузнать, — что Джо живет в Сент-Джонс-Вуд, где у сего есть небольшой дом с садом на Вистариа-авеню, что у него с женой свой круг знакомых, по всей вероятности, весьма сомнительных, и что у них двое детей: мальчик Джолли [3] (принимая во внимание все обстоятельства, старый Джолион находил это имя циничным, а он и побаивался и не любил цинизма) и девочка Холли, родившаяся уже после их женитьбы.
Who could tell what his son's circumstances really were?
Кто знает, в каких условиях живет его сын?
He had capitalized the income he had inherited from his mother's father and joined Lloyd's as an underwriter; he painted pictures, too-water-colours.
Он превратил в наличные деньги наследство, полученное от деда со стороны матери, и поступил к Ллойду страховым агентом; кроме того, занимался живописью — писал акварели.
Old Jolyon knew this, for he had surreptitiously bought them from time to time, after chancing to see his son's name signed at the bottom of a representation of the river Thames in a dealer's window.
Старому Джолиону было известно это, так как, увидев однажды в витрине подпись своего сына под акварелью, изображавшей Темзу, он стал время от времени тайком покупать их.
He thought them bad, and did not hang them because of the signature; he kept them locked up in a drawer.
Он считал акварели плохими и не развешивал их из-за подписи; он держал их в ящике под замком.
In the great opera-house a terrible yearning came on him to see his son.
Сидя в громадном зале, старый Джолион почувствовал непреодолимое желание повидать сына.
He remembered the days when he had been wont to slide him, in a brown holland suit, to and fro under the arch of his legs; the times when he ran beside the boy's pony, teaching him to ride; the day he first took him to school.
Ему вспомнились те дни, когда он раскачивал на коленях мальчугана в полотняном костюмчике; то время, когда он бегал рядом с пони и учил Джо ездить верхом; тот день, когда он первый раз отвез его в школу.
He had been a loving, lovable little chap!
Джо всегда был славный, приветливый мальчик!
After he went to Eton he had acquired, perhaps, a little too much of that desirable manner which old Jolyon knew was only to be obtained at such places and at great expense; but he had always been companionable.
В Итоне он, может, чуточку переборщил, набираясь хороших манер, которые, как старому Джолиону было известно, только в таких местах и приобретаются, и за большие деньги; но он всегда оставался хорошим товарищем.
Always a companion, even after Cambridge—a little far off, perhaps, owing to the advantages he had received.
Всегда хороший товарищ, даже после Кэмбриджа — быть может, чуточку сдержанный благодаря тем преимуществам, которые ему дало образование!
Old Jolyon's feeling towards our public schools and 'Varsities never wavered, and he retained touchingly his attitude of admiration and mistrust towards a system appropriate to the highest in the land, of which he had not himself been privileged to partake….
Отношение старого Джолиона к закрытым школам и университетам оставалось неизменным: он трогательно сохранил и уважение и недоверие к воспитательной системе, которая была предназначена для избранных и к которой сам он не удостоился приобщиться…
Now that June had gone and left, or as good as left him, it would have been a comfort to see his son again.
Сейчас, когда Джун уехала и покинула или почти что покинула его, встреча с сыном принесла бы ему утешение.
Guilty of this treason to his family, his principles, his class, old Jolyon fixed his eyes on the singer.
Чувствуя, что он предает свою семью, свои принципы, свой класс, старый Джолион перевел глаза на певицу.
A poor thing—a wretched poor thing!
Жалкое зрелище!
And the Florian a perfect stick!
А Флорестан; какое убожество!
It was over.
Опера кончилась.
They were easily pleased nowadays!
Как мало нужно теперь, чтобы доставить людям удовольствие!
In the crowded street he snapped up a cab under the very nose of a stout and much younger gentleman, who had already assumed it to be his own.
В толпе на улице он завладел кэбом под самым носом у какого-то солидного, много моложе его самого, джентльмена, который уже считал кэб своим.
His route lay through Pall Mall, and at the corner, instead of going through the Green Park, the cabman turned to drive up St. James's Street.
Путь старого Джолиона лежал через Пэл-Мэл, и на углу кэбмен, вместо того чтобы поехать через Грин-парк, свернул на Сент-Джгмсстрит.
Old Jolyon put his hand through the trap (he could not bear being taken out of his way); in turning, however, he found himself opposite the
Старый Джолион просунул руку в окошечко (он не выносил, когда кто-нибудь нарушал его привычки); оглянувшись, однако, он увидел, что находится напротив
'Hotch Potch,' and the yearning that had been secretly with him the whole evening prevailed.
«Всякой всячины», и сокровенное желание, не оставлявшее его весь вечер, взяло верх.
He called to the driver to stop.
Он приказал остановиться.
He would go in and ask if Jo still belonged there.
Он зайдет и спросит, состоит ли еще Джо членом клуба.
He went in.
Он вошел.
The hall looked exactly as it did when he used to dine there with Jack Herring, and they had the best cook in London; and he looked round with the shrewd, straight glance that had caused him all his life to be better served than most men.
В холле все было по-прежнему, как в те времена, когда он заходил сюда обедать с Джеком Хэрингом, — ведь здесь держали самого лучшего повара в Лондоне. Старый Джолион обвел стены тем острым прямым взглядом, благодаря которому его всю жизнь обслуживали лучше, чем большинство других людей.
"Mr. Jolyon Forsyte still a member here?"
— Мистер Джолион Форсайт все еще состоит членом клуба?
"Yes, sir; in the Club now, sir.
— Да, сэр; он сейчас здесь, сэр.
What name?"
Как прикажете доложить?
Old Jolyon was taken aback.
Старый Джолион был застигнут врасплох.
"His father," he said.
— Его отец, — ответил он.
And having spoken, he took his stand, back to the fireplace.
И, сказав это, занял место у камина, повернувшись спиной к огню.
Young Jolyon, on the point of leaving the Club, had put on his hat, and was in the act of crossing the hall, as the porter met him. He was no longer young, with hair going grey, and face—a narrower replica of his father's, with the same large drooping moustache-decidedly worn.
Собираясь уходить из клуба, молодой Джолион надел шляпу и только что хотел пройти в холл, когда к нему подошел швейцар, Джо был уже не молод; в его волосах сквозила седина, лицо — копия отцовского, только чуть поуже, с точно такими же густыми обвислыми усами — носило явные следы усталости.
He turned pale.
Он побледнел.
This meeting was terrible after all those years, for nothing in the world was so terrible as a scene.
Встретиться после всех этих лет ужасно, потому что в мире нет ничего ужаснее сцен.
They met and crossed hands without a word.
Они подошли друг к другу и молча обменялись рукопожатием.
Then, with a quaver in his voice, the father said:
Потом, с дрожью в голосе, отец сказал:
"How are you, my boy?"
— Здравствуй, мой мальчик!
The son answered:
Сын ответил:
"How are you, Dad?"
— Здравствуйте, папа!
Old Jolyon's hand trembled in its thin lavender glove.
Рука старого Джолиона в светлой тонкой перчатке дрожала.
"If you're going my way," he said, "I can give you a lift."
— Если нам по дороге, — сказал он, — я тебя подвезу.
And as though in the habit of taking each other home every night they went out and stepped into the cab.
И, как будто подвозить друг друга домой каждый вечер было для них самым привычным делом, они вышли и сели в кэб.
To old Jolyon it seemed that his son had grown.
Старому Джолиону показалось, что сын вырос.
'More of a man altogether,' was his comment.
«Сильно возмужал», — решил он про себя.
Over the natural amiability of that son's face had come a rather sardonic mask, as though he had found in the circumstances of his life the necessity for armour.
Всегда присущую лицу сына приветливость теперь прикрывала ироническая маска, как будто обстоятельства жизни заставили его надеть непроницаемую броню.
The features were certainly those of a Forsyte, but the expression was more the introspective look of a student or philosopher.
Черты лица носили явно форсайтский характер, но в выражении его была созерцательность, больше свойственная лицу ученого или философа.
He had no doubt been obliged to look into himself a good deal in the course of those fifteen years.
Ему, без сомнения, приходилось много задумываться над самим собой в течение этих пятнадцати лет.
To young Jolyon the first sight of his father was undoubtedly a shock-he looked so worn and old.
С первого взгляда вид отца поразил молодого Джолиона — так он осунулся и постарел.
But in the cab he seemed hardly to have changed, still having the calm look so well remembered, still being upright and keen-eyed.
Но в кэбе ему показалось, что отец почти не изменился тот же спокойный взгляд, который он так хорошо помнил, такой же прямой стан, те же проницательные глаза.
"You look well, Dad."
— Вы хорошо выглядите, папа.
"Middling," old Jolyon answered.
— Посредственно, — ответил старый Джолион.
He was the prey of an anxiety that he found he must put into words.
Его мучила тревога, и он считал себя обязанным выразить ее словами.
Having got his son back like this, he felt he must know what was his financial position.
Раз уж он выбрал такой путь, чтобы вернуть сына, надо узнать, в каком состоянии находятся его финансовые дела.
"Jo," he said, "I should like to hear what sort of water you're in.
— Джо, — сказал он, — я бы хотел знать, как ты живешь.
I suppose you're in debt?"
У тебя есть долги, должно быть?
He put it this way that his son might find it easier to confess.
Он повел разговор так, чтобы сыну было легче признаться.
Young Jolyon answered in his ironical voice:
Молодой Джолион ответил ироническим тоном:
"No!
— Нет.
I'm not in debt!"
У меня нет долгов.
Old Jolyon saw that he was angry, and touched his hand.
Старый Джолион понял, что сын рассердился, и коснулся его руки.
He had run a risk.
Он пошел на риск.
It was worth it, however, and Jo had never been sulky with him.
Но рискнуть стоило; кроме того, Джо никогда на него не сердился раньше.
They drove on, without speaking again, to Stanhope Gate.
Они доехали до Стэнхоп-Гейт, не говоря ни слова.
Old Jolyon invited him in, but young Jolyon shook his head.
Старый Джолион пригласил сына зайти, но молодой Джолион покачал головой.
"June's not here," said his father hastily: "went of to-day on a visit.
— Джун нет дома, — поторопился сказать отец, — уехала сегодня в гости.
I suppose you know that she's engaged to be married?"
Ты, вероятно, знаешь, что она помолвлена?
"Already?" murmured young Jolyon'.
— Уже? — пробормотал молодой Джолион.
Old Jolyon stepped out, and, in paying the cab fare, for the first time in his life gave the driver a sovereign in mistake for a shilling.
Старый Джолион вышел из кареты и, расплачиваясь с кэбменом, в первый раз в жизни дал по ошибке соверен вместо шиллинга.
Placing the coin in his mouth, the cabman whipped his horse secretly on the underneath and hurried away.
Сунув монету в рот, кэбмен исподтишка стегнул лошадь по брюху и поторопился уехать.
Old Jolyon turned the key softly in the lock, pushed open the door, and beckoned.
Старый Джолион тихо повернул ключ в замке, отворил дверь и кивнул сыну.
His son saw him gravely hanging up his coat, with an expression on his face like that of a boy who intends to steal cherries.
Молодой Джолион смотрел, как отец вешает пальто: степенно и все же с таким видом, словно он мальчишка, который собирается красть вишни.
The door of the dining-room was open, the gas turned low; a spirit-urn hissed on a tea-tray, and close to it a cynical looking cat had fallen asleep on the dining-table.
Дверь в столовую была отворена; газ низко-прикручен; на чайном подносе шипела спиртовка, рядом, на столе, с совершенно беззастенчивым видом спала кошка.
Old Jolyon 'shoo'd' her off at once.
Старый Джолион сейчас же согнал ее оттуда.
The incident was a relief to his feelings; he rattled his opera hat behind the animal.
Этот инцидент принес ему облегчение; он постучал цилиндром ей вслед.
"She's got fleas," he said, following her out of the room.
— У нее блохи, — сказал он, выпроваживая кошку из комнаты.
Through the door in the hall leading to the basement he called "Hssst!" several times, as though assisting the cat's departure, till by some strange coincidence the butler appeared below.
Остановившись в дверях, которые вели из холла в подвальный этаж, он несколько раз крикнул «брысь», точно подгоняя кошку, и как раз в эту минуту внизу лестницы по странному стечению обстоятельств появился лакей.
"You can go to bed, Parfitt," said old Jolyon.
— Можете ложиться спать, Парфит, — сказал старый Джолион.
"I will lock up and put out."
— Я сам запру дверь и потушу свет.
When he again entered the dining-room the cat unfortunately preceded him, with her tail in the air, proclaiming that she had seen through this manouevre for suppressing the butler from the first….
Когда он снова вошел в столовую, кошка как на грех выступала впереди него, задрав хвост и показывая всем своим видом, что она с самого начала поняла эту уловку, с помощью которой ему удалось избавиться от лакея.
A fatality had dogged old Jolyon's domestic stratagems all his life.
Какой-то рок преследовал все домашние хитрости старого Джолиона.
Young Jolyon could not help smiling.
Молодой Джолион не мог удержаться от улыбки.
He was very well versed in irony, and everything that evening seemed to him ironical.
Он был далеко не чужд иронии, а в этот вечер, как ему казалось, все имело иронический оттенок.
The episode of the cat; the announcement of his own daughter's engagement.
Эпизод с кошкой; известие о помолвке его собственной дочери.
So he had no more part or parcel in her than he had in the Puss!
Значит, старый Джолион так же не властен над ней, как и над кошкой!
And the poetical justice of this appealed to him.
И поэтическая справедливость всего этого нашла отклик у него в сердце.
"What is June like now?" he asked.
— Расскажите про Джун, какая она теперь стала? — спросил он.
"She's a little thing," returned old Jolyon; "they say she's like me, but that's their folly.
— Маленького роста, — ответил старый Джолион, — говорят, есть сходство со мной, не это вздор.
She's more like your mother—the same eyes and hair."
Она больше похожа на твою мать — те же глаза и волосы.
"Ah! and she is pretty?"
— Вот как! Хорошенькая?
Old Jolyon was too much of a Forsyte to praise anything freely; especially anything for which he had a genuine admiration.
Старый Джолион был слишком Форсайт, чтобы откровенно похвалить что-нибудь; в особенности то, чем он искренно восхищался.
"Not bad looking—a regular Forsyte chin.
— Недурненькая, настоящий форсайтский подбородок.
It'll be lonely here when she's gone, Jo."
Мне будет очень тоскливо, когда она уйдет. Джо.
The look on his face again gave young Jolyon the shock he had felt on first seeing his father.
Выражение его лица снова поразило молодого Джолиона, как и в первую минуту встречи.
"What will you do with yourself, Dad?
— Что же вы теперь будете делать один, отец?
I suppose she's wrapped up in him?"
Она, наверное, только о нем и думает?
"Do with myself?" repeated old Jolyon with an angry break in his voice.
— Что я буду делать? — повторил старый Джолион, и в голосе его послышались сердитые нотки.
"It'll be miserable work living here alone.
— Да, унылое занятие — жить здесь в одиночестве.
I don't know how it's to end.
Я не знаю, чем это кончится.
I wish to goodness…." He checked himself, and added: "The question is, what had I better do with this house?"
Я бы хотел… — он оборвал себя на полуслове и потом добавил: — Весь вопрос в том, как мне поступить с домом.
Young Jolyon looked round the room.
Молодой Джолион оглядел комнату.
It was peculiarly vast and dreary, decorated with the enormous pictures of still life that he remembered as a boy-sleeping dogs with their noses resting on bunches of carrots, together with onions and grapes lying side by side in mild surprise.
Она была большая и мрачная, по стенам висели громадные натюрморты, которые он помнил еще с детства: собаки, спавшие, уткнув носы в пучки моркови, по соседству с лежавшими тут же в кротком изумлении связками лука и винограда.
The house was a white elephant, but he could not conceive of his father living in a smaller place; and all the more did it all seem ironical.
Дом был явной обузой, но он не мог представить себе отца живущим в маленьком доме; и это только подчеркивало иронию, которую он видел сегодня во всем.
In his great chair with the book-rest sat old Jolyon, the figurehead of his family and class and creed, with his white head and dome-like forehead, the representative of moderation, and order, and love of property.
В большом кресле с подставкой для книги сидит старый Джолион — эмблема своей семьи, класса, верований: седая голова и выпуклый лоб — воплощение умеренности, порядка и любви к собственности.
As lonely an old man as there was in London.
Самый одинокий старик во всем Лондоне.
There he sat in the gloomy comfort of the room, a puppet in the power of great forces that cared nothing for family or class or creed, but moved, machine-like, with dread processes to inscrutable ends.
Так он сидит, окруженный унылым комфортом, марионетка в руках великих сил, которые не знают снисхождения ни к семье, ни к классу, ни к верованиям и, как автоматы, грозно движутся вперед к таинственной цели.
This was how it struck young Jolyon, who had the impersonal eye.
Вот что увидел молодой Джолион, умевший отвлеченно смотреть на жизнь.
The poor old Dad!
Бедный старик-отец!
So this was the end, the purpose to which he had lived with such magnificent moderation!
Вот, значит, ради чего он прожил жизнь с такой поразительной умеренностью!
To be lonely, and grow older and older, yearning for a soul to speak to!
Остаться одиноким и стареть все больше и больше, тоскуя по живому человеческому голосу!
In his turn old Jolyon looked back at his son.
И старый Джолион в свою очередь тоже смотрел на сына.
He wanted to talk about many things that he had been unable to talk about all these years.
Ему хотелось поговорить с ним о многом, о чем приходилось молчать псе эти годы.
It had been impossible to seriously confide in June his conviction that property in the Soho quarter would go up in value; his uneasiness about that tremendous silence of Pippin, the superintendent of the New Colliery Company, of which he had so long been chairman; his disgust at the steady fall in American Golgothas, or even to discuss how, by some sort of settlement, he could best avoid the payment of those death duties which would follow his decease.
Нельзя же было, в самом деле, посвящать Джун в свои соображения о том, что земельные участки в районе Сохо должны подняться в цене; рассказывать ей о той тревоге, которую ему причиняет зловещее молчание Пиппина, управляющего «Новой угольной компании», где он так давно председателем; о своем неудовольствии по поводу неуклонного падения акций «Американской Голгофы»; нельзя же обсуждать с ней вопрос о том, каким образом лучше всего обойти выплату налога на наследство после его смерти.
Under the influence, however, of a cup of tea, which he seemed to stir indefinitely, he began to speak at last.
Однако под влиянием чая, который он рассеянно помешивал ложечкой, старый Джолион, наконец, заговорил.
A new vista of life was thus opened up, a promised land of talk, where he could find a harbour against the waves of anticipation and regret; where he could soothe his soul with the opium of devising how to round off his property and make eternal the only part of him that was to remain alive.
Ему открылись новые жизненные просторы, земля обетованная, где можно говорить, можно укрыться в тихой пристани от бури предчувствий и сожалений; успокоить душу опиумом всяческих уловок, направленных на то, чтобы округлить свое состояние и увековечить единственное, что останется жить после него.
Young Jolyon was a good listener; it was his great quality.
Молодой Джолион умел слушать: это всегда было его большим достоинством.
He kept his eyes fixed on his father's face, putting a question now and then.
Он не сводил глаз с отца, время от времени вставляя вопрос.
The clock struck one before old Jolyon had finished, and at the sound of its striking his principles came back.
Пробило час, а старый Джолион еще не успел сказать всего, но вместе с боем часов к нему вернулись его принципы.
He took out his watch with a look of surprise:
Он с удивленным видом вынул карманные часы.
"I must go to bed, Jo," he said.
— Мне пора спать, Джо.
Young Jolyon rose and held out his hand to help his father up.
Молодой Джолион поднялся и протянул руку, помогая отцу встать.
The old face looked worn and hollow again; the eyes were steadily averted.
Это старческое лицо снова показалось ему утомленным и осунувшимся: глаза отца упорно смотрели в сторону.
"Good-bye, my boy; take care of yourself."
— Прощай, мой мальчик; береги себя.
A moment passed, and young Jolyon, turning on his, heel, marched out at the door.
Прошла минута, и, повернувшись на каблуках, молодой Джолион зашагал к двери.
He could hardly see; his smile quavered.
Он почти ничего не видел перед собой; его улыбающиеся губы дрожали.
Never in all the fifteen years since he had first found out that life was no simple business, had he found it so singularly complicated.
Ни разу за все пятнадцать лет, пробежавшие с тех пор, как он впервые понял, что жизнь не простая штука, не казалась она ему такой сложной.
| At five o'clock the following day old Jolyon sat alone, a cigar between his lips, and on a table by his side a cup of tea. | На следующий день, в пять часов, старый Джолион сидел один, куря сигару; на столике рядом с ним стояла чашка чая. |
| He was tired, and before he had finished his cigar he fell asleep. | Он чувствовал себя утомленным и, не успев докурить, задремал. |
| A fly settled on his hair, his breathing sounded heavy in the drowsy silence, his upper lip under the white moustache puffed in and out. | На голову ему уселась муха, его верхняя губа оттопыривалась под седыми усами в такт тяжелому дыханию, раздававшемуся в сонной тишине. |
| From between the fingers of his veined and wrinkled hand the cigar, dropping on the empty hearth, burned itself out. | Сигара выскользнула из морщинистой, со вздувшимися венами руки и, упав в холодный камин, там и дотлела. |
| The gloomy little study, with windows of stained glass to exclude the view, was full of dark green velvet and heavily-carved mahogany—a suite of which old Jolyon was wont to say: | Небольшой сумрачный кабинет с окнами из цветного стекла, чтобы не видеть улицу, был заставлен мебелью красного дерева с темно-зеленой бархатной обивкой и сложной резьбой. |
| 'Shouldn't wonder if it made a big price some day!' | Старый Джолион не раз говорил про этот гарнитур: когда-нибудь за него дадут большие деньги, и ничего удивительного в этом не будет. |
| It was pleasant to think that in the after life he could get more for things than he had given. | Приятно было думать, что со временем он сможет получить за вещи больше той суммы, которая когда-то была за них уплачена. |
| In the rich brown atmosphere peculiar to back rooms in the mansion of a Forsyte, the Rembrandtesque effect of his great head, with its white hair, against the cushion of his high-backed seat, was spoiled by the moustache, which imparted a somewhat military look to his face. | На фоне густых коричневых тонов, обычных для непарадных комнат в жилищах Форсайтов, рембрандтовский эффект его массивной седовласой головы, откинутой на подушку кресла с высокой спинкой, портили только усы, придававшие ему сходство с военным. |
| An old clock that had been with him since before his marriage forty years ago kept with its ticking a jealous record of the seconds slipping away forever from its old master. | Старинные часы, которые он приобрел почти полвека назад, еще до женитьбы, своим тиканьем вели ревнивый счет секундам, навсегда ускользавшим от их старого хозяина. |
| He had never cared for this room, hardly going into it from one year's end to another, except to take cigars from the Japanese cabinet in the corner, and the room now had its revenge. | Он никогда не любил этой комнаты и почти не заглядывал сюда, если не считать тех случаев, когда надо было взять сигары из стоявшей в углу японской шкатулки, и комната теперь мстила ему. |
| His temples, curving like thatches over the hollows beneath, his cheek-bones and chin, all were sharpened in his sleep, and there had come upon his face the confession that he was an old man. | Его резко выступавшие виски, его скулы и подбородок — все заострилось во время сна, и на лице старого Джолиона появилось признание, что он стал стариком. |
| He woke. | Он проснулся. |
| June had gone! | Джун уехала! |
| James had said he would be lonely. | Джемс сказал, что ему будет тоскливо одному. |
| James had always been a poor thing. | Джемс всегда был глуповат. |
| He recollected with satisfaction that he had bought that house over James's head. | Он с удовлетворением вспомнил о доме, который удалось перехватить у Джемса. |
| Serve him right for sticking at the price; the only thing the fellow thought of was money. | Поделом ему — нечего было скупиться; только о деньгах и думает. |
| Had he given too much, though? | А может быть, он действительно переплатил? |
| It wanted a lot of doing to-He dared say he would want all his money before he had done with this affair of June's. | Нужен большой ремонт. Можно с уверенностью сказать, что ему понадобятся все деньги, какие только есть, пока не кончится эта история с Джуи. |
| He ought never to have allowed the engagement. | Не надо было разрешать помолвку. |
| She had met this Bosinney at the house of Baynes, Baynes and Bildeboy, the architects. | Она познакомилась с этим Босини у Бейнзов — архитекторы Бейнз и Байлдбой. |
| He believed that Baynes, whom he knew—a bit of an old woman-was the young man's uncle by marriage. | Кажется, Бейнз, с которым он встречался, — тот, что похож на старую бабу, — приходится этому молодому человеку дядей по жене. |
| After that she'd been always running after him; and when she took a thing into her head there was no stopping her. | С тех пор Джун только и знает, что бегать за женихом, а если уж она вбила себе что-нибудь в голову, ее не остановишь. |
| She was continually taking up with 'lame ducks' of one sort or another. | Она постоянно возится с какими-нибудь «несчастненькими». |
| This fellow had no money, but she must needs become engaged to him—a harumscarum, unpractical chap, who would get himself into no end of difficulties. | У этого молодого человека нет денег, но ей во что бы то ни стало понадобилось обручиться с безрассудным, непрактичным мальчишкой, который еще не оберется всяческих затруднений в жизни. |
| She had come to him one day in her slap-dash way and told him; and, as if it were any consolation, she had added: | Она явилась однажды и, как всегда, с бухты-барахты рассказала ему все; и еще добавила, как будто это могло служить утешением: |
| "He's so splendid; he's often lived on cocoa for a week!" | — Фил такой замечательный! Он сплошь и рядом по целым неделям сидел на одном какао. |
| "And he wants you to live on cocoa too?" | — И он хочет, чтобы ты тоже сидела на одном какао? |
| "Oh no; he is getting into the swim now." | — Ну нет, он теперь выбирается на дорогу. |
| Old Jolyon had taken his cigar from under his white moustaches, stained by coffee at the edge, and looked at her, that little slip of a thing who had got such a grip of his heart. | Старый Джолион вынул сигару из-под седых усов, кончики которых потемнели от кофе, и посмотрел на Джун, на эту пушинку, что так завладела его сердцем. |
| He knew more about 'swims' than his granddaughter. | Он-то знал больше об этих «дорогах», чем внучка. |
| But she, having clasped her hands on his knees, rubbed her chin against him, making a sound like a purring cat. | Но она обняла его колени и потерлась о них подбородком, мурлыкая, точно котенок. |
| And, knocking the ash off his cigar, he had exploded in nervous desperation: | И, стряхнув пепел с сигары, он разразился: |
| "You're all alike: you won't be satisfied till you've got what you want. | — Все вы одинаковы: не успокоитесь, пока не добьетесь своего. |
| If you must come to grief, you must; I wash my hands of it." | Если тебе суждено хлебнуть горя, ничего не поделаешь. Я умываю руки. |
| So, he had washed his hands of it, making the condition that they should not marry until Bosinney had at least four hundred a year. | И он действительно умыл руки, поставив условием, что свадьбу отложат до тех пор, пока у Босини не будет по крайней мере четырехсот фунтов в год. |
| "I shan't be able to give you very much," he had said, a formula to which June was not unaccustomed. | — Я не смогу много дать тебе, — сказал он; эту фразу Джун слышала не в первый раз. |
| "Perhaps this What's-his-name will provide the cocoa." | — Может быть, у этого — как его там зовут? — хватит на какао? |
| He had hardly seen anything of her since it began. | Он почти не видел ее с тех пор, как это началось. |
| A bad business! | Да, плохо дело. |
| He had no notion of giving her a lot of money to enable a fellow he knew nothing about to live on in idleness. | Он не имел ни малейшего намерения дать ей уйму денег и тем самым обеспечить праздную жизнь человеку, о котором он ничего не знал. |
| He had seen that sort of thing before; no good ever came of it. | Ему приходилось наблюдать подобные случаи и раньше: ничего путного и этого не выходило. |
| Worst of all, he had no hope of shaking her resolution; she was as obstinate as a mule, always had been from a child. | Хуже всего было то, что у него не оставалось ни малейшей надежды поколебать ее решение: ома упряма как мул, всегда была такая, с самого детства. |
| He didn't see where it was to end. | Он не представлял себе, чем все это кончится. |
| They must cut their coat according to their cloth. | По одежке протягивай ножки. |
| He would not give way till he saw young Bosinney with an income of his own. | Он не уступит до тех пор, пока не убедится, что у Босини есть собственные доходы. |
| That June would have trouble with the fellow was as plain as a pikestaff; he had no more idea of money than a cow. | Ясно как божий день: Джун хватит горя с человеком, который не имеет ни малейшего представления о деньгах. |
| As to this rushing down to Wales to visit the young man's aunts, he fully expected they were old cats. | Что же касается ее скоропалительной поездки в Уэлс к теткам Босини, то он твердо уверен, что эти тетки препротивные старухи и больше ничего. |
| And, motionless, old Jolyon stared at the wall; but for his open eyes, he might have been asleep…. | И старый Джолион, не двигаясь, смотрел прямо перед собой в стену; если бы не открытые глаза, он казался бы спящим… |
| The idea of supposing that young cub Soames could give him advice! | Подумать "только, что этот щенок Сомс может давать ему советы! |
| He had always been a cub, with his nose in the air! | Он всегда был щенком, всегда задирал нос! |
| He would be setting up as a man of property next, with a place in the country! | Скоро того и гляди станет собственником, построит загородный дом! |
| A man of property! | Собственник! |
| H'mph! | Хм! |
| Like his father, he was always nosing out bargains, a cold-blooded young beggar! | Весь в отца, только и смотрит, как бы обделать дельце повыгоднее, бездушный пройдоха! |
| He rose, and, going to the cabinet, began methodically stocking his cigar-case from a bundle fresh in. | Старый Джолион поднялся и, подойдя к шкатулке, размеренными движениями стал наполнять свой портсигар из только что присланной пачки. |
| They were not bad at the price, but you couldn't get a good cigar, nowadays, nothing to hold a candle to those old Superfinos of Hanson and Bridger's. | Сигары неплохие, и не так дорого, но по теперешним временам хороших сигар не достанешь, теперешние и в сравнение не идут с прежними. «Сьюперфайнос» от Хэнсона и Бриджера! |
| That was a cigar! | Вот это были сигары! |
| The thought, like some stealing perfume, carried him back to those wonderful nights at Richmond when after dinner he sat smoking on the terrace of the Crown and Sceptre with Nicholas Treffry and Traquair and Jack Herring and Anthony Thornworthy. | Мысль эта, как еле уловимый запах, унесла его в прошлое, к тем чудесным вечерам в Ричмонде, когда он сидел с послеобеденной сигарой на террасе «Короны и скипетра» вместе с Николасом Трефри, Трэкуэром, Джеком Хэрингом и Антони Торнуорси. |
| How good his cigars were then! | Какие хорошие сигары тогда были! |
| Poor old Nick!-dead, and Jack Herring-dead, and Traquair-dead of that wife of his, and Thornworthy-awfully shaky (no wonder, with his appetite). | Бедняга Ник! — умер, и Джек Хэрйнг умер, и Трэкуэр — жена в могилу свела, а Торнуореи сильно сдал за последнее время (ничего удивительного при таком аппетите). |
| Of all the company of those days he himself alone seemed left, except Swithin, of course, and he so outrageously big there was no doing anything with him. | Из всей компании, кажется, только он один и остался, конечно если не считать Суизина, а этот до того растолстел, что на него только рукой махнуть. |
| Difficult to believe it was so long ago; he felt young still! | Трудно поверить, что все это было так давно; он еще чувствует себя молодым! |
| Of all his thoughts, as he stood there counting his cigars, this was the most poignant, the most bitter. | Из всех мыслей, проносившихся в голове старого Джолиона, пока он стоял, пересчитывая сигары, эта была самая мучительная, самая горькая. |
| With his white head and his loneliness he had remained young and green at heart. | Несмотря на свою седую голову и одиночество, он сохранил молодость и свежесть сердца. |
| And those Sunday afternoons on Hampstead Heath, when young Jolyon and he went for a stretch along the Spaniard's Road to Highgate, to Child's Hill, and back over the Heath again to dine at Jack Straw's Castle-how delicious his cigars were then! | А те воскресные дни на Хэмстед-Хисе, когда молодой Джолион ходил вместе с ним на прогулку по Спэньярдс-Род на Хайгет, Чайлдс Хилл и обратно, снова через Хис, обедать в «Замок Джека Соломинки» — какие восхитительные тогда были сигары! |
| And such weather! | А какая погода! |
| There was no weather now. | С теперешней даже сравнить нельзя. |
| When June was a toddler of five, and every other Sunday he took her to the Zoo, away from the society of those two good women, her mother and her grandmother, and at the top of the bear den baited his umbrella with buns for her favourite bears, how sweet his cigars were then! | — Когда Джун была пятилетней крошкой и он ходил с ней через воскресенье в зоологический сад, забирая ее у этих добрейших женщин — ее матери и бабушки — и совал в клетку ее любимцам медведям булки, насажанные на конец зонтика, какие тогда были вкусные сигары! |
| Cigars! | Сигары! |
| He had not even succeeded in out-living his palate—the famous palate that in the fifties men swore by, and speaking of him, said: | Он до сих пор не утратил своего тончайшего вкуса — прославленного вкуса, который в пятидесятых годах люди считали мерилом и, заговорив о старом Джолионе, восклицали: |
| "Forsyte's the best palate in London!" | «Форсайт! Ну, еще бы, в Лондоне не найдется лучшего дегустатора!» |
| The palate that in a sense had made his fortune—the fortune of the celebrated tea men, Forsyte and Treffry, whose tea, like no other man's tea, had a romantic aroma, the charm of a quite singular genuineness. | Вкус, в некотором смысле принесший состояние своему владельцу и известной чайной фирме «Форсайт и Трефри», чай у которой, как ни у кого другого, имел романтический аромат — совсем особую прелесть настоящего чая. |
| About the house of Forsyte and Treffry in the City had clung an air of enterprise and mystery, of special dealings in special ships, at special ports, with special Orientals. | Фирму «Форсайт и Трефри» в Сити окутывала атмосфера тайны и предприимчивости, эта фирма заключала специальные контракты на специальные корабли, в специальных портах, со специальными восточными купцами. |
| He had worked at that business! | В свое время он много поработал! |
| Men did work in those days! these young pups hardly knew the meaning of the word. | Тогда умели работать. Теперешние молокососы вряд ли вникают в смысл этого слова. |
| He had gone into every detail, known everything that went on, sometimes sat up all night over it. | Он входил во все мелочи, знал все, что делалось в фирме, иногда просиживал за работой целыми ночами. |
| And he had always chosen his agents himself, prided himself on it. | И всегда сам подбирал себе агентов и гордился этим. |
| His eye for men, he used to say, had been the secret of his success, and the exercise of this masterful power of selection had been the only part of it all that he had really liked. | Умение подбирать людей, как он часто говорил, и являлось секретом его успеха, а применение этой хитрой науки было единственной частью работы, которая ему действительно нравилась. |
| Not a career for a man of his ability. | Не совсем подходящая карьера для человека с его способностями. |
| Even now, when the business had been turned into a Limited Liability Company, and was declining (he had got out of his shares long ago), he felt a sharp chagrin in thinking of that time. | Даже теперь, когда фирма была преобразована в «Лимитэд компани» и дела ее шли все хуже (он давно разделался со своими акциями), старый" Джолион чувствовал острую боль, вспоминая те времена. |
| How much better he might have done! | Насколько лучше можно было прожить жизнь! |
| He would have succeeded splendidly at the Bar! | Из него мог бы выйти блестящий адвокат! |
| He had even thought of standing for Parliament. | Он даже подумывал иногда, не выставить ли свою кандидатуру в парламент. |
| How often had not Nicholas Treffry said to him: | Сколько раз Николас Трефри говорил ему: |
| "You could do anything, Jo, if you weren't so d-damned careful of yourself!" | «Ты мог бы достичь чего угодно, Джо, если бы только не берег себя так!» |
| Dear old Nick! | Старина Ник! |
| Such a good fellow, but a racketty chap! | Прекрасный человек, но бесшабашная голова! |
| The notorious Treffry! | Всем известный Трефри! |
| He had never taken any care of himself. | Он-то себя никогда не берег. |
| So he was dead. | Вот и умер. |
| Old Jolyon counted his cigars with a steady hand, and it came into his mind to wonder if perhaps he had been too careful of himself. | Старый Джолион твердой рукой пересчитал сигары, я в голову ему закралось сомнение: а может быть, он действительно слишком берег себя? |
| He put the cigar-case in the breast of his coat, buttoned it in, and walked up the long flights to his bedroom, leaning on one foot and the other, and helping himself by the bannister. | Он положил портсигар во внутренний карман, застегнул сюртук и, тяжело ступая и опираясь рукой на перила, поднялся по высокой лестнице к себе в спальню. |
| The house was too big. | Дом слишком велик. |
| After June was married, if she ever did marry this fellow, as he supposed she would, he would let it and go into rooms. | Когда Джун выйдет замуж, если только она в конце концов выйдет за этого человека, а этого следует ожидать, он сдаст большой дом в аренду, а сам снимет квартиру. |
| What was the use of keeping half a dozen servants eating their heads off? | Чего ради держать ораву слуг, которым совершенно нечего делать? |
| The butler came to the ring of his bell—a large man with a beard, a soft tread, and a peculiar capacity for silence. | На его звонок пришел лакей — высокий бородатый человек с неслышной поступью и совершенно исключительной способностью молчать. |
| Old Jolyon told him to put his dress clothes out; he was going to dine at the Club. | Старый Джолион приказал ему приготовить фрак: он поедет обедать в клуб. |
| How long had the carriage been back from taking Miss June to the station? | — Когда коляска вернулась с вокзала? |
| Since two? | В два часа? |
| Then let him come round at half-past six! | Тогда велите подать к половине седьмого. |
| The Club which old Jolyon entered on the stroke of seven was one of those political institutions of the upper middle class which have seen better days. | Клуб, куда старый Джолион вошел ровно в семь часов, был одним из тех политических учреждений крупной буржуазии, которое знавало лучшие времена. |
| In spite of being talked about, perhaps in consequence of being talked about, it betrayed a disappointing vitality. | Несмотря на то, что сплетники предсказывали ему близкий конец, а может быть, вследствие этих сплетен, клуб проявлял удручающую живучесть. |
| People had grown tired of saying that the 'Disunion' was on its last legs. | Всем уже наскучило повторять, что «Разлад» находится при последнем издыхании. |
| Old Jolyon would say it, too, yet disregarded the fact in a manner truly irritating to well-constituted Clubmen. | Старый Джолион тоже говорил это, но относился к самому факту с равнодушием, раздражавшим заправских клубменов. |
| "Why do you keep your name on?" Swithin often asked him with profound vexation. | — Почему ты не уйдешь оттуда? — часто с глубокой досадой спрашивал его Суизин. |
| “Why don't you join the 'Polyglot'? You can't get a wine like our Heidsieck under twenty shillin' a bottle anywhere in London”" and, dropping his voice, he added: "There's only five hundred dozen left. I drink it every night of my life." | — Почему бы тебе не перейти в «Полиглот»? Такого вина, как наш Хайдсик, во всем Лондоне не достанешь дешевле двадцати шиллингов за бутылку. — И, понизив голос, добавлял: — Осталось всего-навсего пять тысяч дюжин. Я пью его изо дня в день. |
| "I'll think of it," old Jolyon would answer; but when he did think of it there was always the question of fifty guineas entrance fee, and it would take him four or five years to get in. | — Я подумаю, — отвечал старый Джолион, но всякий раз, когда он задумывался над этим, перед ним вставал вопрос о пятидесяти гинеях вступительного взноса и о четырех-пяти годах, которые понадобились бы, чтобы пройти в члены. |
| He continued to think of it. | И старый Джолион продолжал думать. |
| He was too old to be a Liberal, had long ceased to believe in the political doctrines of his Club, had even been known to allude to them as 'wretched stuff,' and it afforded him pleasure to continue a member in the teeth of principles so opposed to his own. | Он был слишком стар, чтобы вдруг стать либералом, давно уже перестал верить в политические доктрины своего клуба, даже называл их, как это было известно, «белибердой», но ему доставляло удовольствие быть членом клуба, принципы которого так расходились с его собственными. |
| He had always had a contempt for the place, having joined it many years ago when they refused to have him at the 'Hotch Potch' owing to his being 'in trade.' | Старый Джолион всегда презирал это учреждение и вступил сюда много лет назад, после того как был забаллотирован во «Всякой всячине» под тем предлогом, что он занимался торговлей. |
| As if he were not as good as any of them! | Точно он был хуже других! |
| He naturally despised the Club that did take him. | Вполне естественно, что старый Джолион презирал клуб, который принял его. |
| The members were a poor lot, many of them in the City-stockbrokers, solicitors, auctioneers-what not! | Публика там была средняя, многие из Сити — биржевые маклеры, адвокаты, аукционисты, всякая мелюзга! |
| Like most men of strong character but not too much originality, old Jolyon set small store by the class to which he belonged. | Как большинство людей сильного характера, но не слишком большой самобытности, старый Джолион был невысокого мнения о классе, к которому принадлежал сам. |
| Faithfully he followed their customs, social and otherwise, and secretly he thought them 'a common lot.' | Он неизменно следовал его законам как общественным, так и всяким другим, а втайне считал людей своего класса сбродом. |
| Years and philosophy, of which he had his share, had dimmed the recollection of his defeat at the 'Hotch Potch'; and now in his thoughts it was enshrined as the Queen of Clubs. | Годы и философические раздумья, которым он отдал дань, стушевали воспоминание о поражении, понесенном во «Всякой всячине», и теперь этот клуб возвышался в его мыслях как лучший из лучших. |
| He would have been a member all these years himself, but, owing to the slipshod way his proposer, Jack Herring, had gone to work, they had not known what they were doing in keeping him out. | Он мог бы состоять там членом все эти годы, но его поручитель Джек Хэринг так небрежно повел все дело, что в клубе просто сами не понимали, какую они совершают ошибку, отводя кандидатуру старого Джолиона. |
| Why! they had taken his son Jo at once, and he believed the boy was still a member; he had received a letter dated from there eight years ago. | А ведь его сына Джо приняли сразу, и, по всей вероятности, мальчик и до сих пор состоит там членом; он получил от него письмо оттуда восемь лет назад. |
| He had not been near the 'Disunion' for months, and the house had undergone the piebald decoration which people bestow on old houses and old ships when anxious to sell them. | Старый Джолион не показывался в своем клубе уже многие месяцы, и за это время здание его подверглось той пестрой отделке, какой люди обычно приукрашивают старые дома и старые корабли, желая сбыть их с рук. |
| 'Beastly colour, the smoking-room!' he thought. | "Курительную комнату покрасили безобразно, — подумал он. |
| ' The dining-room is good!' | — Столовая получилась хорошо". |
| Its gloomy chocolate, picked out with light green, took his fancy. | Ее сумрачный, шоколадный тон, оживленный светлозеленым, ему понравился. |
| He ordered dinner, and sat down in the very corner, at the very table perhaps! (things did not progress much at the | Старый Джолион заказал обед и сел в том же углу, может быть, за тот же самый столик (в |
| 'Disunion,' a Club of almost Radical principles) at which he and young Jolyon used to sit twenty-five years ago, when he was taking the latter to Drury Lane, during his holidays. | «Разладе», где властвовали принципы чуть ли не радикализма, перемен было мало), за который они с молодым Джолионом садились двадцать пять лет назад перед поездкой в «Друрилейн» [2], куда он часто возил сына во время каникул. |
| The boy had loved the theatre, and old Jolyon recalled how he used to sit opposite, concealing his excitement under a careful but transparent nonchalance. | Мальчик очень любил театр, и старый Джолион вспомнил, как Джо садился напротив, тщетно стараясь скрыть свое волнение под маской безразличия. |
| He ordered himself, too, the very dinner the boy had always chosen-soup, whitebait, cutlets, and a tart. | И он заказал себе тот же самый обед, который всегда выбирал мальчик, — суп, жареные уклейки, котлеты и сладкий пирог. |
| Ah! if he were only opposite now! | Ах, если бы он сидел сейчас напротив! |
| The two had not met for fourteen years. | Они не встречались четырнадцать лет. |
| And not for the first time during those fourteen years old Jolyon wondered whether he had been a little to blame in the matter of his son. | И не первый раз за эти четырнадцать лет старый Джолион задумался о том, не сам ли он до некоторой степени виноват в тяжелой истории с сыном. |
| An unfortunate love-affair with that precious flirt Danae Thornworthy (now Danae Pellew), Anthony Thornworthy's daughter, had thrown him on the rebound into the arms of June's mother. | Неудачный роман с дочерью Антони Торнуорси, этой вертушкой Данаей Торнуорси, теперь Данаей Белью, бросил его в объятия матери Джун. |
| He ought perhaps to have put a spoke in the wheel of their marriage; they were too young; but after that experience of Jo's susceptibility he had been only too anxious to see him married. | Может быть, следовало помешать этому браку: они были слишком молоды. Но после того, как уязвимое место Джо обнаружилось, он хотел возможно скорее видеть его женатым. |
| And in four years the crash had come! | А через четыре года разразилась катастрофа. |
| To have approved his son's conduct in that crash was, of course, impossible; reason and training-that combination of potent factors which stood for his principles-told him of this impossibility, and his heart cried out. | Оправдать поведение сына во время этой катастрофы было, конечно, невозможно; здравый смысли воспитание — комбинация всемогущих факторов, заменявших старому Джолиону принципы, — твердили об этой невозможности, но сердце его возмущалось. |
| The grim remorselessness of that business had no pity for hearts. | Суровая неумолимость всей этой истории не знала снисхождения к человеческим сердцам. |
| There was June, the atom with flaming hair, who had climbed all over him, twined and twisted herself about him-about his heart that was made to be the plaything and beloved resort of tiny, helpless things. | Осталась Джун — песчинка с пламенеющими волосами, которая завладела им, обвилась, сплелась вокруг него — вокруг его сердца, созданного для того, чтобы быть игрушкой и любимым прибежищем крохотных, беспомощных существ. |
| With characteristic insight he saw he must part with one or with the other; no half-measures could serve in such a situation. | С характерной для него проницательностью он видел, что надо расстаться или с сыном, или с ней — полумеры здесь не могли помочь. |
| In that lay its tragedy. | В этом и заключалась трагедия. |
| And the tiny, helpless thing prevailed. | И крохотное беспомощное существо победило. |
| He would not run with the hare and hunt with the hounds, and so to his son he said good-bye. | Он не мог служить двум богам и простился со своим сыном. |
| That good-bye had lasted until now. | Эта разлука длилась до сих пор. |
| He had proposed to continue a reduced allowance to young Jolyon, but this had been refused, and perhaps that refusal had hurt him more than anything, for with it had gone the last outlet of his penned-in affection; and there had come such tangible and solid proof of rupture as only a transaction in property, a bestowal or refusal of such, could supply. | Он предложил молодому Джолиону денежную помощь, несколько меньшую, чем прежде, но сын отказался принять ее, и может быть, этот отказ оскорбил его больше, чем все остальное, потому что теперь исчезла последняя отдушина для его чувства, не находившего иного выхода, и появилось столь ощутимое, столь реальное доказательство разрыва, какое может дать только контракт на передачу собственности — заключение такого контракта или расторжение его. |
| His dinner tasted flat. | Обед показался ему пресным. |
| His pint of champagne was dry and bitter stuff, not like the Veuve Clicquots of old days. | Шампанское было, как несладкая, горьковатая водичка, — ничего похожего на «Вдову Клико» прежних лет. |
| Over his cup of coffee, he bethought him that he would go to the opera. | За чашкой кофе ему пришла мысль съездить в оперу. |
| In the Times, therefore-he had a distrust of other papers-he read the announcement for the evening. | Он посмотрел в «Таймс» программу на сегодняшний вечер — к другим газетам старый Джолион питал недоверие. |
| It was 'Fidelio.' | Давали «Фиделио». |
| Mercifully not one of those new-fangled German pantomimes by that fellow Wagner. | Благодарение богу, что не какая-нибудь новомодная немецкая пантомима этого Вагнера. |
| Putting on his ancient opera hat, which, with its brim flattened by use, and huge capacity, looked like an emblem of greater days, and, pulling out an old pair of very thin lavender kid gloves smelling strongly of Russia leather, from habitual proximity to the cigar-case in the pocket of his overcoat, he stepped into a hansom. | Надев старый цилиндр с выпрямившимися от долгой носки полями и объемистой тульей, цилиндр, казавшийся эмблемой прежних лучших времен, и вынув старую пару очень тонких светлых перчаток, распространявших сильный запах кожи вследствие постоянного соседства с портсигаром, лежавшем в кармане его пальто, он уселся в кэб. |
| The cab rattled gaily along the streets, and old Jolyon was struck by their unwonted animation. | Кэб весело загромыхал по улицам, и старый Джолион удивился, заметив на них необычайное оживление. |
| 'The hotels must be doing a tremendous business,' he thought. | «Отели, вероятно, загребают уйму денег», — подумал он. |
| A few years ago there had been none of these big hotels. | Несколько лет назад этих отелей ив помине не было. |
| He made a satisfactory reflection on some property he had in the neighbourhood. | Он с удовлетворением подумал о земельных участках, имевшихся у него в этих местах. |
| It must be going up in value by leaps and bounds! | Вероятно, поднимаются в цене с каждым днем. |
| What traffic! | Какое здесь движение! |
| But from that he began indulging in one of those strange impersonal speculations, so uncharacteristic of a Forsyte, wherein lay, in part, the secret of his supremacy amongst them. | Но вслед за этим он предался странным, отвлеченным размышлениям, совершенно необычным для Форсайтов, в чем отчасти и заключался секрет его превосходства над ними. |
| What atoms men were, and what a lot of them! | Какие все-таки песчинки люди, и сколько их! |
| And what would become of them all? | И что со всеми нами будет? |
| He stumbled as he got out of the cab, gave the man his exact fare, walked up to the ticket office to take his stall, and stood there with his purse in his hand-he always carried his money in a purse, never having approved of that habit of carrying it loosely in the pockets, as so many young men did nowadays. | Он оступился, выходя из кэба, заплатил кэбмену ровно столько, сколько полагалось, прошел к кассе за билетом в кресла и остановился, держа кошелек в руке, — он всегда носил деньги в кошельке, не одобряя привычки рассовывать их прямо по карманам, как теперь делает молодежь. |
| The official leaned out, like an old dog from a kennel. | — Кассир выглянул из окошечка, как старый пес из конуры. |
| "Why," he said in a surprised voice, "it's Mr. Jolyon Forsyte! | — Кого я вижу! — сказал он удивленным голосом. — Да это мистер Джолион Форсайт! |
| So it is! | Так и есть! |
| Haven't seen you, sir, for years. | Давненько не видались, сэр. |
| Dear me! | Да! |
| Times aren't what they were. | Теперь времена совсем другие! |
| Why! you and your brother, and that auctioneer-Mr. Traquair, and Mr. Nicholas Treffry-you used to have six or seven stalls here regular every season. | Ведь вы с братом, и мистер Трэкуэр, и мистер Николас Трефри брали у нас шесть или семь кресел на каждый сезон. |
| And how are you, sir? | Как поживаете, сэр? |
| We don't get younger!" | Мы с вами не молодеем! |
| The colour in old Jolyon's eyes deepened; he paid his guinea. | У старого Джолиона заблестели глаза; он уплатил гинею. |
| They had not forgotten him. | Его еще не забыли. |
| He marched in, to the sounds of the overture, like an old war-horse to battle. | Под звуки увертюры он проследовал в зал, как старый боевой конь на поле битвы. |
| Folding his opera hat, he sat down, drew out his lavender gloves in the old way, and took up his glasses for a long look round the house. | Сложив цилиндр, он опустился в кресло, привычным жестом вынул из кармана перчатки и поднял к глазам бинокль, чтобы как следует осмотреть весь театр. |
| Dropping them at last on his folded hat, he fixed his eyes on the curtain. | Опустив наконец бинокль на сложенный цилиндр, он обратил свой взор на занавес. |
| More poignantly than ever he felt that it was all over and done with him. | Острее, чем когда-либо, старый Джолион почувствовал, что его песенка спета. |
| Where were all the women, the pretty women, the house used to be so full of? | Куда девались женщины, красивые женщины, бывало наполнявшие театр? |
| Where was that old feeling in the heart as he waited for one of those great singers? | Куда девался тот прежний сердечный трепет, с которым он ждал появления знаменитого певца? |
| Where that sensation of the intoxication of life and of his own power to enjoy it all? | Где то чувство опьянения жизнью, опьянения своей способностью наслаждаться по? |
| The greatest opera-goer of his day! | Когда-то он был завзятым театралом! |
| There was no opera now! | Нет теперь оперы! |
| That fellow Wagner had ruined everything; no melody left, nor any voices to sing it. | Этот Вагнер погубив все — ни мелодии, ни голосов. |
| Ah! the wonderful singers! | А какие замечательные были певцы! |
| Gone! | Нет их теперь. |
| He sat watching the old scenes acted, a numb feeling at his heart. | Он смотрел на актеров, разыгрывающих старые, знакомые сцены, и чувствовал, как цепенеет его сердце. |
| From the curl of silver over his ear to the pose of his foot in its elastic-sided patent boot, there was nothing clumsy or weak about old Jolyon. | Начиная с седого завитка над ухом и кончая лакированными башмаками с резинкой, в старом Джолионе не было и следа старческой неуклюжести и слабости. |
| He was as upright-very nearly-as in those old times when he came every night; his sight was as good-almost as good. | Такой же прямой — почти такой же, как в те прежние времена, когда он приходил сюда каждый вечер; такое же хорошее зрение — почти такое же хорошее. |
| But what a feeling of weariness and disillusion! | Но это чувство усталости и разочарования! |
| He had been in the habit all his life of enjoying things, even imperfect things-and there had been many imperfect things-he had enjoyed them all with moderation, so as to keep himself young. | Всю свою жизнь он наслаждался всем, даже несовершенным — а несовершенного было много, — и наслаждался умеренно, чтобы не утратить молодости. |
| But now he was deserted by his power of enjoyment, by his philosophy, and left with this dreadful feeling that it was all done with. | Но теперь ему изменила и способность наслаждаться жизнью и умение философски смотреть на нее, осталось только ужасное чувство конца. |
| Not even the Prisoners' Chorus, nor Florian's Song, had the power to dispel the gloom of his loneliness. | Ни хор узников, ни даже ария Флорестана не были властны рассеять тоскливость его одиночества. |
| If Jo were only with him! | Если бы только Джо был с ним! |
| The boy must be forty by now. | Мальчику, должно быть, уже стукнуло сорок. |
| He had wasted fourteen years out of the life of his only son. | Он потерял четырнадцать лет жизни своего единственного сына. |
| And Jo was no longer a social pariah. | Джо теперь уже не пария в обществе. |
| He was married. | Он женился. |
| Old Jolyon had been unable to refrain from marking his appreciation of the action by enclosing his son a cheque for L500. | Старый Джолион не мог удержаться от того, чтобы не отметить своим одобрением этот поступок, и послал сыну чек на пятьсот фунтов. |
| The cheque had been returned in a letter from the | Чек был возвращен в письме, отправленном из |
| 'Hotch Potch,' couched in these words. | «Всякой всячины» и содержавшем следующее: |
| 'MY DEAREST FATHER, | "Дорогой отец! |
| 'Your generous gift was welcome as a sign that you might think worse of me. | Мне было приятно получить Ваш щедрый подарок — он служит доказательством того, что Вы не так плохо думаете обо мне. |
| I return it, but should you think fit to invest it for the benefit of the little chap (we call him Jolly), who bears our Christian and, by courtesy, our surname, I shall be very glad. | Я возвращаю чек, но если Вы сочтете возможным передать свой подарок нашему малышу (мы зовем его Джолли), который носит наше имя и фамилию, я буду Вам очень признателен. |
| 'I hope with all my heart that your health is as good as ever. | Надеюсь от всего сердца, что Вы чувствуете себя так же хорошо, как и прежде. |
| ' Your loving son, 'Jo.' | Любящий Вас сын Джо". |
| The letter was like the boy. | Письмо так похоже на мальчика. |
| He had always been an amiable chap. | Он всегда был такой приветливый. |
| Old Jolyon had sent this reply: | Старый Джолион послал следующий ответ: |
| ' MY DEAR JO, | "Дорогой Джо! |
| 'The sum (L500) stands in my books for the benefit of your boy, under the name of Jolyon Forsyte, and will be duly-credited with interest at 5 per cent. | Сумма (500 ф. ст.) занесена в мои книги на имя твоего сына, Джолиона Форсайта; соответственным образом на нее будут начисляться 5%. |
| I hope that you are doing well. | Я надеюсь, что дела твои идут хорошо. |
| My health remains good at present. | Мое здоровье в настоящее время неплохо. |
| 'With love, I am, 'Your affectionate Father, 'JOLYON FORSYTE.' | Остаюсь любящий тебя отец Джолион Форсайт". |
| And every year on the 1st of January he had added a hundred and the interest. | И каждый год первого января он прибавлял к этой сумме сто фунтов плюс проценты. |
| The sum was mounting up-next New Year's Day it would be fifteen hundred and odd pounds! | Сумма росла; к следующему новому году там будет тысяча пятьсот фунтов стерлингов с небольшим. |
| And it is difficult to say how much satisfaction he had got out of that yearly transaction. | И трудно выразить то сожаление какое приносила ему эта ежегодная операция. |
| But the correspondence had ended. | На этом переписка их прекратилась. |
| In spite of his love for his son, in spite of an instinct, partly constitutional, partly the result, as in thousands of his class, of the continual handling and watching of affairs, prompting him to judge conduct by results rather than by principle, there was at the bottom of his heart a sort of uneasiness. | Несмотря на любовь к сыну, несмотря на инстинкт, отчасти врожденный, отчасти появившийся у него, как и у сотен людей одного с ним класса, в результате постоянной близости к деловому миру и заставлявший его оценивать поведение людей не с принципиальных позиций, а на основании вытекавших из этого поведения последствий, старки Джолион чувствовал в глубине сердца какое-то беспокойство. |
| His son ought, under the circumstances, to have gone to the dogs; that law was laid down in all the novels, sermons, and plays he had ever read, heard, or witnessed. | Обстоятельства сложились так, что его сын должен был погибнуть; закон этот провозглашался во всех романах, проповедях и пьесах, которые он когда-либо читал, слышал или смотрел. |
| After receiving the cheque back there seemed to him to be something wrong somewhere. | Когда чек пришел обратно, старому Джолиону показалось, что творится что-то неладное. |
| Why had his son not gone to the dogs? | Почему его сын не погиб? |
| But, then, who could tell? | Но кто мог ответить на этот вопрос? |
| He had heard, of course-in fact, he had made it his business to find out-that Jo lived in St. John's Wood, that he had a little house in Wistaria Avenue with a garden, and took his wife about with him into society—a queer sort of society, no doubt-and that they had two children—the little chap they called Jolly (considering the circumstances the name struck him as cynical, and old Jolyon both feared and disliked cynicism), and a girl called Holly, born since the marriage. | Он слышал, конечно, — вернее, сам постарался разузнать, — что Джо живет в Сент-Джонс-Вуд, где у сего есть небольшой дом с садом на Вистариа-авеню, что у него с женой свой круг знакомых, по всей вероятности, весьма сомнительных, и что у них двое детей: мальчик Джолли [3] (принимая во внимание все обстоятельства, старый Джолион находил это имя циничным, а он и побаивался и не любил цинизма) и девочка Холли, родившаяся уже после их женитьбы. |
| Who could tell what his son's circumstances really were? | Кто знает, в каких условиях живет его сын? |
| He had capitalized the income he had inherited from his mother's father and joined Lloyd's as an underwriter; he painted pictures, too-water-colours. | Он превратил в наличные деньги наследство, полученное от деда со стороны матери, и поступил к Ллойду страховым агентом; кроме того, занимался живописью — писал акварели. |
| Old Jolyon knew this, for he had surreptitiously bought them from time to time, after chancing to see his son's name signed at the bottom of a representation of the river Thames in a dealer's window. | Старому Джолиону было известно это, так как, увидев однажды в витрине подпись своего сына под акварелью, изображавшей Темзу, он стал время от времени тайком покупать их. |
| He thought them bad, and did not hang them because of the signature; he kept them locked up in a drawer. | Он считал акварели плохими и не развешивал их из-за подписи; он держал их в ящике под замком. |
| In the great opera-house a terrible yearning came on him to see his son. | Сидя в громадном зале, старый Джолион почувствовал непреодолимое желание повидать сына. |
| He remembered the days when he had been wont to slide him, in a brown holland suit, to and fro under the arch of his legs; the times when he ran beside the boy's pony, teaching him to ride; the day he first took him to school. | Ему вспомнились те дни, когда он раскачивал на коленях мальчугана в полотняном костюмчике; то время, когда он бегал рядом с пони и учил Джо ездить верхом; тот день, когда он первый раз отвез его в школу. |
| He had been a loving, lovable little chap! | Джо всегда был славный, приветливый мальчик! |
| After he went to Eton he had acquired, perhaps, a little too much of that desirable manner which old Jolyon knew was only to be obtained at such places and at great expense; but he had always been companionable. | В Итоне он, может, чуточку переборщил, набираясь хороших манер, которые, как старому Джолиону было известно, только в таких местах и приобретаются, и за большие деньги; но он всегда оставался хорошим товарищем. |
| Always a companion, even after Cambridge—a little far off, perhaps, owing to the advantages he had received. | Всегда хороший товарищ, даже после Кэмбриджа — быть может, чуточку сдержанный благодаря тем преимуществам, которые ему дало образование! |
| Old Jolyon's feeling towards our public schools and 'Varsities never wavered, and he retained touchingly his attitude of admiration and mistrust towards a system appropriate to the highest in the land, of which he had not himself been privileged to partake…. | Отношение старого Джолиона к закрытым школам и университетам оставалось неизменным: он трогательно сохранил и уважение и недоверие к воспитательной системе, которая была предназначена для избранных и к которой сам он не удостоился приобщиться… |
| Now that June had gone and left, or as good as left him, it would have been a comfort to see his son again. | Сейчас, когда Джун уехала и покинула или почти что покинула его, встреча с сыном принесла бы ему утешение. |
| Guilty of this treason to his family, his principles, his class, old Jolyon fixed his eyes on the singer. | Чувствуя, что он предает свою семью, свои принципы, свой класс, старый Джолион перевел глаза на певицу. |
| A poor thing—a wretched poor thing! | Жалкое зрелище! |
| And the Florian a perfect stick! | А Флорестан; какое убожество! |
| It was over. | Опера кончилась. |
| They were easily pleased nowadays! | Как мало нужно теперь, чтобы доставить людям удовольствие! |
| In the crowded street he snapped up a cab under the very nose of a stout and much younger gentleman, who had already assumed it to be his own. | В толпе на улице он завладел кэбом под самым носом у какого-то солидного, много моложе его самого, джентльмена, который уже считал кэб своим. |
| His route lay through Pall Mall, and at the corner, instead of going through the Green Park, the cabman turned to drive up St. James's Street. | Путь старого Джолиона лежал через Пэл-Мэл, и на углу кэбмен, вместо того чтобы поехать через Грин-парк, свернул на Сент-Джгмсстрит. |
| Old Jolyon put his hand through the trap (he could not bear being taken out of his way); in turning, however, he found himself opposite the | Старый Джолион просунул руку в окошечко (он не выносил, когда кто-нибудь нарушал его привычки); оглянувшись, однако, он увидел, что находится напротив |
| 'Hotch Potch,' and the yearning that had been secretly with him the whole evening prevailed. | «Всякой всячины», и сокровенное желание, не оставлявшее его весь вечер, взяло верх. |
| He called to the driver to stop. | Он приказал остановиться. |
| He would go in and ask if Jo still belonged there. | Он зайдет и спросит, состоит ли еще Джо членом клуба. |
| He went in. | Он вошел. |
| The hall looked exactly as it did when he used to dine there with Jack Herring, and they had the best cook in London; and he looked round with the shrewd, straight glance that had caused him all his life to be better served than most men. | В холле все было по-прежнему, как в те времена, когда он заходил сюда обедать с Джеком Хэрингом, — ведь здесь держали самого лучшего повара в Лондоне. Старый Джолион обвел стены тем острым прямым взглядом, благодаря которому его всю жизнь обслуживали лучше, чем большинство других людей. |
| "Mr. Jolyon Forsyte still a member here?" | — Мистер Джолион Форсайт все еще состоит членом клуба? |
| "Yes, sir; in the Club now, sir. | — Да, сэр; он сейчас здесь, сэр. |
| What name?" | Как прикажете доложить? |
| Old Jolyon was taken aback. | Старый Джолион был застигнут врасплох. |
| "His father," he said. | — Его отец, — ответил он. |
| And having spoken, he took his stand, back to the fireplace. | И, сказав это, занял место у камина, повернувшись спиной к огню. |
| Young Jolyon, on the point of leaving the Club, had put on his hat, and was in the act of crossing the hall, as the porter met him. He was no longer young, with hair going grey, and face—a narrower replica of his father's, with the same large drooping moustache-decidedly worn. | Собираясь уходить из клуба, молодой Джолион надел шляпу и только что хотел пройти в холл, когда к нему подошел швейцар, Джо был уже не молод; в его волосах сквозила седина, лицо — копия отцовского, только чуть поуже, с точно такими же густыми обвислыми усами — носило явные следы усталости. |
| He turned pale. | Он побледнел. |
| This meeting was terrible after all those years, for nothing in the world was so terrible as a scene. | Встретиться после всех этих лет ужасно, потому что в мире нет ничего ужаснее сцен. |
| They met and crossed hands without a word. | Они подошли друг к другу и молча обменялись рукопожатием. |
| Then, with a quaver in his voice, the father said: | Потом, с дрожью в голосе, отец сказал: |
| "How are you, my boy?" | — Здравствуй, мой мальчик! |
| The son answered: | Сын ответил: |
| "How are you, Dad?" | — Здравствуйте, папа! |
| Old Jolyon's hand trembled in its thin lavender glove. | Рука старого Джолиона в светлой тонкой перчатке дрожала. |
| "If you're going my way," he said, "I can give you a lift." | — Если нам по дороге, — сказал он, — я тебя подвезу. |
| And as though in the habit of taking each other home every night they went out and stepped into the cab. | И, как будто подвозить друг друга домой каждый вечер было для них самым привычным делом, они вышли и сели в кэб. |
| To old Jolyon it seemed that his son had grown. | Старому Джолиону показалось, что сын вырос. |
| 'More of a man altogether,' was his comment. | «Сильно возмужал», — решил он про себя. |
| Over the natural amiability of that son's face had come a rather sardonic mask, as though he had found in the circumstances of his life the necessity for armour. | Всегда присущую лицу сына приветливость теперь прикрывала ироническая маска, как будто обстоятельства жизни заставили его надеть непроницаемую броню. |
| The features were certainly those of a Forsyte, but the expression was more the introspective look of a student or philosopher. | Черты лица носили явно форсайтский характер, но в выражении его была созерцательность, больше свойственная лицу ученого или философа. |
| He had no doubt been obliged to look into himself a good deal in the course of those fifteen years. | Ему, без сомнения, приходилось много задумываться над самим собой в течение этих пятнадцати лет. |
| To young Jolyon the first sight of his father was undoubtedly a shock-he looked so worn and old. | С первого взгляда вид отца поразил молодого Джолиона — так он осунулся и постарел. |
| But in the cab he seemed hardly to have changed, still having the calm look so well remembered, still being upright and keen-eyed. | Но в кэбе ему показалось, что отец почти не изменился тот же спокойный взгляд, который он так хорошо помнил, такой же прямой стан, те же проницательные глаза. |
| "You look well, Dad." | — Вы хорошо выглядите, папа. |
| "Middling," old Jolyon answered. | — Посредственно, — ответил старый Джолион. |
| He was the prey of an anxiety that he found he must put into words. | Его мучила тревога, и он считал себя обязанным выразить ее словами. |
| Having got his son back like this, he felt he must know what was his financial position. | Раз уж он выбрал такой путь, чтобы вернуть сына, надо узнать, в каком состоянии находятся его финансовые дела. |
| "Jo," he said, "I should like to hear what sort of water you're in. | — Джо, — сказал он, — я бы хотел знать, как ты живешь. |
| I suppose you're in debt?" | У тебя есть долги, должно быть? |
| He put it this way that his son might find it easier to confess. | Он повел разговор так, чтобы сыну было легче признаться. |
| Young Jolyon answered in his ironical voice: | Молодой Джолион ответил ироническим тоном: |
| "No! | — Нет. |
| I'm not in debt!" | У меня нет долгов. |
| Old Jolyon saw that he was angry, and touched his hand. | Старый Джолион понял, что сын рассердился, и коснулся его руки. |
| He had run a risk. | Он пошел на риск. |
| It was worth it, however, and Jo had never been sulky with him. | Но рискнуть стоило; кроме того, Джо никогда на него не сердился раньше. |
| They drove on, without speaking again, to Stanhope Gate. | Они доехали до Стэнхоп-Гейт, не говоря ни слова. |
| Old Jolyon invited him in, but young Jolyon shook his head. | Старый Джолион пригласил сына зайти, но молодой Джолион покачал головой. |
| "June's not here," said his father hastily: "went of to-day on a visit. | — Джун нет дома, — поторопился сказать отец, — уехала сегодня в гости. |
| I suppose you know that she's engaged to be married?" | Ты, вероятно, знаешь, что она помолвлена? |
| "Already?" murmured young Jolyon'. | — Уже? — пробормотал молодой Джолион. |
| Old Jolyon stepped out, and, in paying the cab fare, for the first time in his life gave the driver a sovereign in mistake for a shilling. | Старый Джолион вышел из кареты и, расплачиваясь с кэбменом, в первый раз в жизни дал по ошибке соверен вместо шиллинга. |
| Placing the coin in his mouth, the cabman whipped his horse secretly on the underneath and hurried away. | Сунув монету в рот, кэбмен исподтишка стегнул лошадь по брюху и поторопился уехать. |
| Old Jolyon turned the key softly in the lock, pushed open the door, and beckoned. | Старый Джолион тихо повернул ключ в замке, отворил дверь и кивнул сыну. |
| His son saw him gravely hanging up his coat, with an expression on his face like that of a boy who intends to steal cherries. | Молодой Джолион смотрел, как отец вешает пальто: степенно и все же с таким видом, словно он мальчишка, который собирается красть вишни. |
| The door of the dining-room was open, the gas turned low; a spirit-urn hissed on a tea-tray, and close to it a cynical looking cat had fallen asleep on the dining-table. | Дверь в столовую была отворена; газ низко-прикручен; на чайном подносе шипела спиртовка, рядом, на столе, с совершенно беззастенчивым видом спала кошка. |
| Old Jolyon 'shoo'd' her off at once. | Старый Джолион сейчас же согнал ее оттуда. |
| The incident was a relief to his feelings; he rattled his opera hat behind the animal. | Этот инцидент принес ему облегчение; он постучал цилиндром ей вслед. |
| "She's got fleas," he said, following her out of the room. | — У нее блохи, — сказал он, выпроваживая кошку из комнаты. |
| Through the door in the hall leading to the basement he called "Hssst!" several times, as though assisting the cat's departure, till by some strange coincidence the butler appeared below. | Остановившись в дверях, которые вели из холла в подвальный этаж, он несколько раз крикнул «брысь», точно подгоняя кошку, и как раз в эту минуту внизу лестницы по странному стечению обстоятельств появился лакей. |
| "You can go to bed, Parfitt," said old Jolyon. | — Можете ложиться спать, Парфит, — сказал старый Джолион. |
| "I will lock up and put out." | — Я сам запру дверь и потушу свет. |
| When he again entered the dining-room the cat unfortunately preceded him, with her tail in the air, proclaiming that she had seen through this manouevre for suppressing the butler from the first…. | Когда он снова вошел в столовую, кошка как на грех выступала впереди него, задрав хвост и показывая всем своим видом, что она с самого начала поняла эту уловку, с помощью которой ему удалось избавиться от лакея. |
| A fatality had dogged old Jolyon's domestic stratagems all his life. | Какой-то рок преследовал все домашние хитрости старого Джолиона. |
| Young Jolyon could not help smiling. | Молодой Джолион не мог удержаться от улыбки. |
| He was very well versed in irony, and everything that evening seemed to him ironical. | Он был далеко не чужд иронии, а в этот вечер, как ему казалось, все имело иронический оттенок. |
| The episode of the cat; the announcement of his own daughter's engagement. | Эпизод с кошкой; известие о помолвке его собственной дочери. |
| So he had no more part or parcel in her than he had in the Puss! | Значит, старый Джолион так же не властен над ней, как и над кошкой! |
| And the poetical justice of this appealed to him. | И поэтическая справедливость всего этого нашла отклик у него в сердце. |
| "What is June like now?" he asked. | — Расскажите про Джун, какая она теперь стала? — спросил он. |
| "She's a little thing," returned old Jolyon; "they say she's like me, but that's their folly. | — Маленького роста, — ответил старый Джолион, — говорят, есть сходство со мной, не это вздор. |
| She's more like your mother—the same eyes and hair." | Она больше похожа на твою мать — те же глаза и волосы. |
| "Ah! and she is pretty?" | — Вот как! Хорошенькая? |
| Old Jolyon was too much of a Forsyte to praise anything freely; especially anything for which he had a genuine admiration. | Старый Джолион был слишком Форсайт, чтобы откровенно похвалить что-нибудь; в особенности то, чем он искренно восхищался. |
| "Not bad looking—a regular Forsyte chin. | — Недурненькая, настоящий форсайтский подбородок. |
| It'll be lonely here when she's gone, Jo." | Мне будет очень тоскливо, когда она уйдет. Джо. |
| The look on his face again gave young Jolyon the shock he had felt on first seeing his father. | Выражение его лица снова поразило молодого Джолиона, как и в первую минуту встречи. |
| "What will you do with yourself, Dad? | — Что же вы теперь будете делать один, отец? |
| I suppose she's wrapped up in him?" | Она, наверное, только о нем и думает? |
| "Do with myself?" repeated old Jolyon with an angry break in his voice. | — Что я буду делать? — повторил старый Джолион, и в голосе его послышались сердитые нотки. |
| "It'll be miserable work living here alone. | — Да, унылое занятие — жить здесь в одиночестве. |
| I don't know how it's to end. | Я не знаю, чем это кончится. |
| I wish to goodness…." He checked himself, and added: "The question is, what had I better do with this house?" | Я бы хотел… — он оборвал себя на полуслове и потом добавил: — Весь вопрос в том, как мне поступить с домом. |
| Young Jolyon looked round the room. | Молодой Джолион оглядел комнату. |
| It was peculiarly vast and dreary, decorated with the enormous pictures of still life that he remembered as a boy-sleeping dogs with their noses resting on bunches of carrots, together with onions and grapes lying side by side in mild surprise. | Она была большая и мрачная, по стенам висели громадные натюрморты, которые он помнил еще с детства: собаки, спавшие, уткнув носы в пучки моркови, по соседству с лежавшими тут же в кротком изумлении связками лука и винограда. |
| The house was a white elephant, but he could not conceive of his father living in a smaller place; and all the more did it all seem ironical. | Дом был явной обузой, но он не мог представить себе отца живущим в маленьком доме; и это только подчеркивало иронию, которую он видел сегодня во всем. |
| In his great chair with the book-rest sat old Jolyon, the figurehead of his family and class and creed, with his white head and dome-like forehead, the representative of moderation, and order, and love of property. | В большом кресле с подставкой для книги сидит старый Джолион — эмблема своей семьи, класса, верований: седая голова и выпуклый лоб — воплощение умеренности, порядка и любви к собственности. |
| As lonely an old man as there was in London. | Самый одинокий старик во всем Лондоне. |
| There he sat in the gloomy comfort of the room, a puppet in the power of great forces that cared nothing for family or class or creed, but moved, machine-like, with dread processes to inscrutable ends. | Так он сидит, окруженный унылым комфортом, марионетка в руках великих сил, которые не знают снисхождения ни к семье, ни к классу, ни к верованиям и, как автоматы, грозно движутся вперед к таинственной цели. |
| This was how it struck young Jolyon, who had the impersonal eye. | Вот что увидел молодой Джолион, умевший отвлеченно смотреть на жизнь. |
| The poor old Dad! | Бедный старик-отец! |
| So this was the end, the purpose to which he had lived with such magnificent moderation! | Вот, значит, ради чего он прожил жизнь с такой поразительной умеренностью! |
| To be lonely, and grow older and older, yearning for a soul to speak to! | Остаться одиноким и стареть все больше и больше, тоскуя по живому человеческому голосу! |
| In his turn old Jolyon looked back at his son. | И старый Джолион в свою очередь тоже смотрел на сына. |
| He wanted to talk about many things that he had been unable to talk about all these years. | Ему хотелось поговорить с ним о многом, о чем приходилось молчать псе эти годы. |
| It had been impossible to seriously confide in June his conviction that property in the Soho quarter would go up in value; his uneasiness about that tremendous silence of Pippin, the superintendent of the New Colliery Company, of which he had so long been chairman; his disgust at the steady fall in American Golgothas, or even to discuss how, by some sort of settlement, he could best avoid the payment of those death duties which would follow his decease. | Нельзя же было, в самом деле, посвящать Джун в свои соображения о том, что земельные участки в районе Сохо должны подняться в цене; рассказывать ей о той тревоге, которую ему причиняет зловещее молчание Пиппина, управляющего «Новой угольной компании», где он так давно председателем; о своем неудовольствии по поводу неуклонного падения акций «Американской Голгофы»; нельзя же обсуждать с ней вопрос о том, каким образом лучше всего обойти выплату налога на наследство после его смерти. |
| Under the influence, however, of a cup of tea, which he seemed to stir indefinitely, he began to speak at last. | Однако под влиянием чая, который он рассеянно помешивал ложечкой, старый Джолион, наконец, заговорил. |
| A new vista of life was thus opened up, a promised land of talk, where he could find a harbour against the waves of anticipation and regret; where he could soothe his soul with the opium of devising how to round off his property and make eternal the only part of him that was to remain alive. | Ему открылись новые жизненные просторы, земля обетованная, где можно говорить, можно укрыться в тихой пристани от бури предчувствий и сожалений; успокоить душу опиумом всяческих уловок, направленных на то, чтобы округлить свое состояние и увековечить единственное, что останется жить после него. |
| Young Jolyon was a good listener; it was his great quality. | Молодой Джолион умел слушать: это всегда было его большим достоинством. |
| He kept his eyes fixed on his father's face, putting a question now and then. | Он не сводил глаз с отца, время от времени вставляя вопрос. |
| The clock struck one before old Jolyon had finished, and at the sound of its striking his principles came back. | Пробило час, а старый Джолион еще не успел сказать всего, но вместе с боем часов к нему вернулись его принципы. |
| He took out his watch with a look of surprise: | Он с удивленным видом вынул карманные часы. |
| "I must go to bed, Jo," he said. | — Мне пора спать, Джо. |
| Young Jolyon rose and held out his hand to help his father up. | Молодой Джолион поднялся и протянул руку, помогая отцу встать. |
| The old face looked worn and hollow again; the eyes were steadily averted. | Это старческое лицо снова показалось ему утомленным и осунувшимся: глаза отца упорно смотрели в сторону. |
| "Good-bye, my boy; take care of yourself." | — Прощай, мой мальчик; береги себя. |
| A moment passed, and young Jolyon, turning on his, heel, marched out at the door. | Прошла минута, и, повернувшись на каблуках, молодой Джолион зашагал к двери. |
| He could hardly see; his smile quavered. | Он почти ничего не видел перед собой; его улыбающиеся губы дрожали. |
| Never in all the fifteen years since he had first found out that life was no simple business, had he found it so singularly complicated. | Ни разу за все пятнадцать лет, пробежавшие с тех пор, как он впервые понял, что жизнь не простая штука, не казалась она ему такой сложной. |
III.
Dinner at Swithin's — Обед у Суизина
In Swithin's orange and light-blue dining-room, facing the Park, the round table was laid for twelve.
Круглый стол в оранжево-голубой столовой Суизина, выходившей окнами в парк, был накрыт на двенадцать персон.
A cut-glass chandelier filled with lighted candles hung like a giant stalactite above its centre, radiating over large gilt-framed mirrors, slabs of marble on the tops of side-tables, and heavy gold chairs with crewel worked seats.
Хрустальная люстра с зажженными свечами свешивалась над столом, как громадный сталактит, озаряя большие зеркала в золоченых рамах, мраморные доски столиков вдоль стен и громоздкие позолоченные стулья, расшитые шерстью.
Everything betokened that love of beauty so deeply implanted in each family which has had its own way to make into Society, out of the more vulgar heart of Nature.
Каждая вещь говорила о любви к красивому, так глубоко коренящейся во всех семьях, которые пробивают себе дорогу в изысканное общество из самых недр естественного бытия.
Swithin had indeed an impatience of simplicity, a love of ormolu, which had always stamped him amongst his associates as a man of great, if somewhat luxurious taste; and out of the knowledge that no one could possibly enter his rooms without perceiving him to be a man of wealth, he had derived a solid and prolonged happiness such as perhaps no other circumstance in life had afforded him.
Суизин не признавал простоты и очень любил позолоченную бронзу, что всегда выделяло его среди остальных членов семьи как человека с большим, хотя и несколько причудливым, вкусом, и сознание того, что всякий входящий в его комнаты сразу же видит в нем человека со средствами, неизменно доставляло ему такую радость, какую он вряд ли мог почерпнуть из других обстоятельств своей жизни.
Since his retirement from land agency, a profession deplorable in his estimation, especially as to its auctioneering department, he had abandoned himself to naturally aristocratic tastes.
Покончив с агентством по продаже домов — профессией, по его понятиям, весьма предосудительной, особенно в той ее части, которая касалась аукционов, — он всецело отдался своим аристократическим вкусам.
The perfect luxury of his latter days had embedded him like a fly in sugar; and his mind, where very little took place from morning till night, was the junction of two curiously opposite emotions, a lingering and sturdy satisfaction that he had made his own way and his own fortune, and a sense that a man of his distinction should never have been allowed to soil his mind with work.
Роскошь, в которой он жил последние годы, засосала его, как патока муху; а в мозгу Суизина, ничем не занятом с раннего утра и до позднего вечера, странным образом сочетались два противоположных чувства: издавна укрепившееся удовлетворение тем, что он сам пробил себе дорогу и нажил состояние, и уверенность, что такому человеку, как он, никогда не следовало бы утруждать свою голову работой.
He stood at the sideboard in a white waistcoat with large gold and onyx buttons, watching his valet screw the necks of three champagne bottles deeper into ice-pails.
Суизин в белом жилете на крупных пуговицах из оникса в золотой оправе стоял около буфета и смотрел, как лакей втискивает три бутылки шампанского в ведерко со льдом.
Between the points of his stand-up collar, which-though it hurt him to move-he would on no account have had altered, the pale flesh of his under chin remained immovable.
Между уголками стоячего воротничка, фасон которого Суизин не согласился бы изменить ни за какие деньги, хотя воротник и мешал ему поворачивать голову, покоились дряблые складки его двойного подбородка.
His eyes roved from bottle to bottle.
Глаза Суизина перебегали с одной бутылки на другую.
He was debating, and he argued like this: Jolyon drinks a glass, perhaps two, he's so careful of himself.
Он соображал что-то, и в голове у него возникали такие доводы: Джолион выпьет один бокал, ну два, он ведь так бережет себя.
James, he can't take his wine nowadays. Nicholas-Fanny and he would swill water he shouldn't wonder!
Джемс теперь не может пить, Николас и Фэнни будут тянуть стаканами воду, с них это станется.
Soames didn't count; these young nephews-Soames was thirty-one-couldn't drink!
Сомс не идет в счет: эта молодежь — племянники (Сомсу был тридцать один год) — не умеет пить!
But Bosinney?
А Босини?
Encountering in the name of this stranger something outside the range of his philosophy, Swithin paused.
Почуяв в имени этого мало знакомого человека что-то находившееся за пределами его разумения, Суизин запнулся.
A misgiving arose within him!
В нем зародилось недоверие.
It was impossible to tell!
Трудно сказать!
June was only a girl, in love too!
Джун еще девочка, к тому же влюбленная!
Emily (Mrs. James) liked a good glass of champagne.
Эмили (миссис Джемс) любит выпить бокал хорошего шампанского.
It was too dry for Juley, poor old soul, she had no palate.
Джули оно покажется чересчур сухим — старушка совсем не разбирается в винах.
As to Hatty Chessman!
Что же касается Хэтти Чесмен…
The thought of this old friend caused a cloud of thought to obscure the perfect glassiness of his eyes: He shouldn't wonder if she drank half a bottle!
Мысль о старой приятельнице затуманила облаком кристальную ясность его взора; Хэтти, чего доброго, одна выпьет полбутылки!
But in thinking of his remaining guest, an expression like that of a cat who is just going to purr stole over his old face: Mrs. Soames!
Но когда Суизин вспомнил о своей последней гостье, старческое лицо его стало похожим на мордочку кошки, которая собирается замурлыкать: миссис Сомс!
She mightn't take much, but she would appreciate what she drank; it was a pleasure to give her good wine!
Может быть, она и не станет много пить, но то, что выпьет, оценить сумеет: просто удовольствие угостить ее хорошим вином!
A pretty woman-and sympathetic to him!
Красивая женщина, и так расположена к нему!
The thought of her was like champagne itself!
Мысль о ней и то уже действует, как шампанское!
A pleasure to give a good wine to a young woman who looked so well, who knew how to dress, with charming manners, quite distinguished—a pleasure to entertain her.
Просто удовольствие угощать дорогим вином молодую женщину, которая так хороша собой, так умеет одеться, так прекрасно держится, в которой столько благородства просто удовольствие беседовать с ней.
Between the points of his collar he gave his head the first small, painful oscillation of the evening.
Тут Суизин в первый раз за весь вечер осторожно повел головой, ощущая при этом, как острые уголки воротничка впиваются ему в шею.
"Adolf!" he said.
— Адольф! — сказал он.
"Put in another bottle."
— Заморозьте еще одну бутылку.
He himself might drink a good deal, for, thanks to that prescription of Blight's, he found himself extremely well, and he had been careful to take no lunch.
Что касается его самого, то он может выпить много, этот рецепт Блайта замечательно помог ему, к тому же он предусмотрительно воздержался от завтрака.
He had not felt so well for weeks.
Давно уж у него не было такого прекрасного самочувствия.
Puffing out his lower lip, he gave his last instructions:
Выпятив нижнюю губу, Суизин давал последние наставления:
"Adolf, the least touch of the West India when you come to the ham."
— Адольф, самую чуточку кабуля, когда займетесь ветчиной.
Passing into the anteroom, he sat down on the edge of a chair, with his knees apart; and his tall, bulky form was wrapped at once in an expectant, strange, primeval immobility.
Пройдя в гостиную, он сел на кончик кресла, раздвинул колени, и его высокую массивную фигуру сразу же сковала странная, первобытная неподвижность ожидания.
He was ready to rise at a moment's notice.
Он готов был в любую минуту встать.
He had not given a dinner-party for months.
Званые обеды в его доме не давались уже несколько месяцев.
This dinner in honour of June's engagement had seemed a bore at first (among Forsytes the custom of solemnizing engagements by feasts was religiously observed), but the labours of sending invitations and ordering the repast over, he felt pleasantly stimulated.
Сначала Суизин думал, что возня с этим приемом в честь помолвки Джун будет очень нудной (Форсайты свято соблюдали обычай торжественно праздновать помолвки), но с тех пор как хлопоты по рассылке приглашений и выбору меню кончились, он чувствовал приятное оживление.
And thus sitting, a watch in his hand, fat, and smooth, and golden, like a flattened globe of butter, he thought of nothing.
Так он сидел с часами в руках — тучный, лоснящийся, как приплюснутый шар золотистого масла, — и ни о чем не думал.
A long man, with side whiskers, who had once been in Swithin's service, but was now a greengrocer, entered and proclaimed:
Долговязый человек в бакенбардах, который служил когда-то у Суиэина, а впоследствии открыл зеленную лавку, вошел в гостиную и провозгласил:
"Mrs. Chessman, Mrs. Septimus Small!"
— Миссис Чесмен, миссис Септимус Смолл!
Two ladies advanced.
Появились две леди.
The one in front, habited entirely in red, had large, settled patches of the same colour in her cheeks, and a hard, dashing eye.
Та, которая шла впереди, была одета во все красное, на щеках ее лежали широкие ровные пятна того же цвета, глаза смотрели жестко и вызывающе.
She walked at Swithin, holding out a hand cased in a long, primrose-coloured glove:
Она направилась прямо к Суизину, протягивая ему руку, затянутую в длинную светло-желтую перчатку.
"Well! Swithin," she said, "I haven't seen you for ages.
— Здравствуйте, Суизин, — сказала она, — целую вечность вас не видела.
How are you?
Как поживаете?
Why, my dear boy, how stout you're getting!"
Дорогой мой, как вы пополнели!
The fixity of Swithin's eye alone betrayed emotion.
Только напряженный взгляд Суизина выдал его чувства.
A dumb and grumbling anger swelled his bosom.
Глухой клокочущий гнев стеснял ему дыхание.
It was vulgar to be stout, to talk of being stout; he had a chest, nothing more.
Полнота вульгарна, и вульгарно говорить о том, что человек полнеет; у него широкая грудь, только и всего.
Turning to his sister, he grasped her hand, and said in a tone of command:
Повернувшись к сестре, он сжал ей руку и сказал повелительным тоном:
"Well, Juley."
— Здравствуй, Джули!
Mrs. Septimus Small was the tallest of the four sisters; her good, round old face had gone a little sour; an innumerable pout clung all over it, as if it had been encased in an iron wire mask up to that evening, which, being suddenly removed, left little rolls of mutinous flesh all over her countenance.
Миссис Септимус Смолл была самая высокая из четырех сестер; унылое выражение не сходило с ее добродушного круглого лица; кислая гримаса прочно застыла на нем, словно миссис Смолл вплоть до самого вечера просидела в проволочной маске, которая собрала ее неподатливую кожу в мелкие складочки.
Even her eyes were pouting.
Даже взгляд у нее был кислый.
It was thus that she recorded her permanent resentment at the loss of Septimus Small.
Все это служило для того, чтобы свидетельствовать о ее неизменном горе по поводу утраты Септимуса Смолла.
She had quite a reputation for saying the wrong thing, and, tenacious like all her breed, she would hold to it when she had said it, and add to it another wrong thing, and so on.
Она славилась тем, что всегда говорила что-нибудь несуразное и с упорством, характерным для всего ее племени, держалась за свои слова, подбавляя еще что-нибудь невпопад, и так без конца.
With the decease of her husband the family tenacity, the family matter-of-factness, had gone sterile within her.
Со смертью мужа форсайтская цепкость, форсайтская деловитость окостенели в ней.
A great talker, when allowed, she would converse without the faintest animation for hours together, relating, with epic monotony, the innumerable occasions on which Fortune had misused her; nor did she ever perceive that her hearers sympathized with Fortune, for her heart was kind.
Любительница поболтать, когда только ей представлялась такая возможность, она могла говорить часами без всякого оживления, рассказывая с эпической монотонностью о тех бесчисленных ударах, которые ей пришлось принять от судьбы; и ей никогда не приходило в голову, что слушатели становятся на сторону судьбы, — сердце у Джули было доброе.
Having sat, poor soul, long by the bedside of Small (a man of poor constitution), she had acquired, the habit, and there were countless subsequent occasions when she had sat immense periods of time to amuse sick people, children, and other helpless persons, and she could never divest herself of the feeling that the world was the most ungrateful place anybody could live in.
Долгие годы, проведенные у постели Смолла (человека слабого здоровья), сделали из нее сиделку, а таких случаев, когда бедняжке приходилось подолгу просиживать у постели больных — и детей и взрослых, — было множество, и она никак не могла расстаться с мыслью, что в мире слишком много неблагодарных людей.
Sunday after Sunday she sat at the feet of that extremely witty preacher, the Rev. Thomas Scoles, who exercised a great influence over her; but she succeeded in convincing everybody that even this was a misfortune.
Воскресенье за воскресеньем Джули благоговейно слушала преподобного Томаса Скоулза — блестящего проповедника, который имел на нее большое влияние; но ей удалось убедить всех, что даже в этом было ее несчастье.
She had passed into a proverb in the family, and when anybody was observed to be peculiarly distressing, he was known as a regular 'Juley.'
Она вошла в пословицу в семье, и когда кто-нибудь начинал хандрить, его называли «настоящая Джули».
The habit of her mind would have killed anybody but a Forsyte at forty; but she was seventy-two, and had never looked better.
Такие наклонности были способны уморить к сорока годам любого человека, только не Форсайта; но Джули уже стукнуло семьдесят два, а так хорошо, как сейчас, она никогда не выглядела.
And one felt that there were capacities for enjoyment about her which might yet come out.
Казалось, что Джули еще не утратила дара наслаждаться жизнью и наступит время, когда она сумеет доказать это.
She owned three canaries, the cat Tommy, and half a parrot-in common with her sister Hester;-and these poor creatures (kept carefully out of Timothy's way-he was nervous about animals), unlike human beings, recognising that she could not help being blighted, attached themselves to her passionately.
У нее были три канарейки, кот Томми и половина попугая — второй половиной владела ее сестра Эстер; и эти существа (которых всячески старались убрать с глаз Тимоти — он не переносил животных), в противоположность людям, признавали за своей хозяйкой право на хандру и были страстно привязаны к ней.
She was sombrely magnificent this evening in black bombazine, with a mauve front cut in a shy triangle, and crowned with a black velvet ribbon round the base of her thin throat; black and mauve for evening wear was esteemed very chaste by nearly every Forsyte.
В этот вечер она выглядела торжественно и пышно в черном бомбазиновом платье со скромной треугольной вставкой сиреневого цвета и бархаткой, повязанной вокруг тощей шеи; черное и сиреневое считалось чуть ли не у всех Форсайтов самыми строгими тонами для вечерних туалетов.
Pouting at Swithin, she said:
Надув губы, она сказала Суизину:
"Ann has been asking for you.
— Энн про тебя спрашивала.
You haven't been near us for an age!"
Ты не был у нас целую вечность!
Swithin put his thumbs within the armholes of his waistcoat, and replied:
Суизин засунул большие пальцы за проймы жилета и ответил:
"Ann's getting very shaky; she ought to have a doctor!"
— Энн сильно сдала за последнее время; ей надо посоветоваться с врачами!
"Mr. and Mrs. Nicholas Forsyte!"
— Мистер и миссис Николас Форсайт!
Nicholas Forsyte, cocking his rectangular eyebrows, wore a smile.
Николас Форсайт вошел, улыбаясь и высоко подняв свои прямые брови.
He had succeeded during the day in bringing to fruition a scheme for the employment of a tribe from Upper India in the gold-mines of Ceylon. A pet plan, carried at last in the teeth of great difficulties-he was justly pleased.
Днем ему посчастливилось провести план использования на Цейлонских золотых приисках одного племени из Верхней Индии — заветный план, который удалось наконец протащить, несмотря на все трудности, так что теперь он чувствовал вполне заслуженное удовлетворение.
It would double the output of his mines, and, as he had often forcibly argued, all experience tended to show that a man must die; and whether he died of a miserable old age in his own country, or prematurely of damp in the bottom of a foreign mine, was surely of little consequence, provided that by a change in his mode of life he benefited the British Empire.
Добыча на его приисках удвоится, а опыт показывает, как Николас постоянно твердил, что каждый человек должен умереть, и умрет ли он дряхлым стариком у себя на родине или молодым от сырости на дне рудника в чужой стране, это, конечно, не имеет большого значения, принимая во внимание тот факт, что перемена в его образе жизни пойдет на пользу Британской империи.
His ability was undoubted.
В способностях Николаса никто не сомневался.
Raising his broken nose towards his listener, he would add:
Поводя своим орлиным носом, он сообщал слушателям:
"For want of a few hundred of these fellows we haven't paid a dividend for years, and look at the price of the shares.
— Из-за недостатка двух-трех сотен таких вот людишек мы уже несколько лет не выплачиваем дивидендов, а вы посмотрите, во что ценятся наши акции.
I can't get ten shillings for them."
Я не в состоянии заработать на них и десяти шиллингов.
He had been at Yarmouth, too, and had come back feeling that he had added at least ten years to his own life.
Николас съездил недавно в Ярмут и, вернувшись оттуда, чувствовал, что к его жизни прибавится теперь по крайней мере десяток лет.
He grasped Swithin's hand, exclaiming in a jocular voice:
Он сжал Суизину руку, весело крикнув:
"Well, so here we are again!"
— Ну вот, мы снова пожаловали!
Mrs. Nicholas, an effete woman, smiled a smile of frightened jollity behind his back.
Миссис Николас, болезненного вида женщина, улыбнулась за его спиной не то испуганной, не то радостной улыбкой.
"Mr. and Mrs. James Forsyte!
— Мистер и миссис Джемс Форсайт!
Mr. and Mrs. Soames Forsyte!"
Мистер и миссис Сомс Форсайт!
Swithin drew his heels together, his deportment ever admirable.
Суизин щелкнул каблуками, его осанка была просто неподражаема.
"Well, James, well Emily!
— А, Джемс, Эмили!
How are you, Soames?
Как поживаешь. Сомс?
How do you do?"
Здравствуйте!
His hand enclosed Irene's, and his eyes swelled.
Он взял руку Ирэн и вытаращил глаза.
She was a pretty woman—a little too pale, but her figure, her eyes, her teeth!
Какая прелестная женщина — пожалуй, слишком бледна, но фигура, глаза, зубы!
Too good for that chap Soames!
Слишком хороша для этого Сомса!
The gods had given Irene dark brown eyes and golden hair, that strange combination, provocative of men's glances, which is said to be the mark of a weak character.
Боги дали Ирэн темно-карие глаза и золотые волосы — своеобразное сочетание оттенков, которое привлекает взоры мужчин и, как говорят, свидетельствует о слабости характера.
And the full, soft pallor of her neck and shoulders, above a gold-coloured frock, gave to her personality an alluring strangeness.
А ровная, мягкая белизна шеи и плеч, обрамленных золотистым платьем, придавала ей какую-то необычайную прелесть.
Soames stood behind, his eyes fastened on his wife's neck.
Сомс стоял позади жены, не сводя глаз с ее шеи.
The hands of Swithin's watch, which he still held open in his hand, had left eight behind; it was half an hour beyond his dinner-time-he had had no lunch-and a strange primeval impatience surged up within him.
Стрелки на часах, которые Суизин все еще держал в руке открытыми, миновали восемь; обычно он обедал на полчаса раньше, а сегодня и завтрака не было — какое-то странное, первобытное нетерпение поднималось в нем.
"It's not like Jolyon to be late!" he said to Irene, with uncontrollable vexation.
— Джолион запаздывает, это на него не похоже! — сказал он Ирэн, не сдержав досады.
"I suppose it'll be June keeping him!"
— Наверное, Джун там копается!
"People in love are always late," she answered.
— Влюбленные всегда опаздывают, — ответила она.
Swithin stared at her; a dusky orange dyed his cheeks.
Суизин уставился на Ирэн; на щеках у него проступил кирпичный румянец.
"They've no business to be.
— Напрасно.
Some fashionable nonsense!"
Это все новомодные штучки!
And behind this outburst the inarticulate violence of primitive generations seemed to mutter and grumble.
Казалось, что в этой вспышке невнятно кипит и бормочет ярость первобытных поколений.
"Tell me what you think of my new star, Uncle Swithin," said Irene softly.
— Как вам нравится моя новая звезда, дядя Суизин? — мягко проговорила Ирэн.
Among the lace in the bosom of her dress was shining a five-pointed star, made of eleven diamonds.
Среди кружев у нее на груди мерцала пятиконечная звезда из одиннадцати бриллиантов.
Swithin looked at the star.
Суизин посмотрел на звезду.
He had a pretty taste in stones; no question could have been more sympathetically devised to distract his attention.
Он хорошо разбирался в драгоценных камнях; никаким другим вопросом нельзя было так искусно отвлечь его внимание.
"Who gave you that?" he asked.
— Кто это вам подарил? — спросил он.
"Soames."
— Сомс.
There was no change in her face, but Swithin's pale eyes bulged as though he might suddenly have been afflicted with insight.
Выражение лица Ирэн осталось прежним, но белесые глаза Суизина выкатились, словно его внезапно осенило даром прозрения.
"I dare say you're dull at home," he said. "Any day you like to come and dine with me, I'll give you as good a bottle of wine as you'll get in London."
— Вам, наверное, скучно дома, — сказал он, — Я жду вас к обеду в любой день, угощу таким шампанским, лучше которого вы не сыщете в Лондоне.
"Miss June Forsyte-Mr. Jolyon Forsyte!…
— Мисс Джун Форсайт, мистер Джолион Форсайт!
Mr. Boswainey!…"
Мистер Босэнни!..
Swithin moved his arm, and said in a rumbling voice:
Суизин поднял руку и сказал раскатистым голосом:
"Dinner, now-dinner!"
— Ну, теперь обедать, обедать!
He took in Irene, on the ground that he had not entertained her since she was a bride.
Он подал руку Ирэн, заявив, что не сидел с ней рядом с тех пор, как она была невестой.
June was the portion of Bosinney, who was placed between Irene and his fiancee.
Джун повел Босини; его усадили между ней и Ирэн.
On the other side of June was James with Mrs. Nicholas, then old Jolyon with Mrs. James, Nicholas with Hatty Chessman, Soames with Mrs. Small, completing, the circle to Swithin again.
По другую сторону Джун сели Джемс и миссис Николас, дальше — старый Джолион с миссис Джемс. Николас и Хэтти Чесмен, Сомс и миссис Смолл, круг замыкал Суизин.
Family dinners of the Forsytes observe certain traditions.
Семейные обеды Форсайтов следуют определенным традициям.
There are, for instance, no hors d'oeuvre. The reason for this is unknown.
Так, например, на них не полагается подавать закуски Почему — неизвестно.
Theory among the younger members traces it to the disgraceful price of oysters; it is more probably due to a desire to come to the point, to a good practical sense deciding at once that hors d'oeuvre are but poor things.
Теория, существующая среди молодого поколения, объясняет эту традицию безбожной ценой на устрицы; но гораздо более вероятно, что запрет этот вызван желанием подойти сразу к сути дела и трезвостью взглядов, несовместимой с таким вздором, как закуски.
The Jameses alone, unable to withstand a custom almost universal in Park Lane, are now and then unfaithful.
Только семья Джемса не смогла противиться обычаю, установленному почти всюду на Парк-Лейн, и время от времени нарушала этот закон.
A silent, almost morose, inattention to each other succeeds to the subsidence into their seats, lasting till well into the first entree, but interspersed with remarks such as,
Безмолвное, чуть ли не угрюмое невнимание друг к другу начинает ощущаться вслед за тем, как все опускаются на свои места; оно длится до появления первого блюда, изредка прерываемое такого рода замечаниями:
"Tom's bad again; I can't tell what's the matter with him!"
"Том опять нездоров; не пойму, что с ним такое!"
"I suppose Ann doesn't come down in the mornings?"-"What's the name of your doctor, Fanny? Stubbs? He's a quack!"-"Winifred? She's got too many children. Four, isn't it? She's as thin as a lath!"-"What d'you give for this sherry, Swithin? Too dry for me!"
«Энн, вероятно, не выходит по утрам к завтраку?» — «Как фамилия твоего врача, Фэнни? Стабс? Он шарлатан!» — "Уинифрид? У нее слишком много детей. Четверо, кажется? Она худа как щепка!" — «Сколько ты платишь за херес, Суизин? По-моему, он слишком сухой».
With the second glass of champagne, a kind of hum makes itself heard, which, when divested of casual accessories and resolved into its primal element, is found to be James telling a story, and this goes on for a long time, encroaching sometimes even upon what must universally be recognised as the crowning point of a Forsyte feast-'the saddle of mutton.'
После второго бокала шампанского над столом поднимается жужжание, которое, если отмести от него случайные призвуки и восстановить его основную сущность, оказывается не чем иным, как голосом Джемса, рассказывающего какую-то историю. Жужжание долго не умолкает, а иногда даже захватывает ту часть обеда, которая должна быть единогласно признана самой торжественной минутой форсайтского пиршества и наступает с появлением «седла барашка».
No Forsyte has given a dinner without providing a saddle of mutton.
Ни один Форсайт не давал еще обеда без седла барашка.
There is something in its succulent solidity which makes it suitable to people 'of a certain position.'
В этом сочном, плотном блюде есть что-то такое, что делает его весьма подходящей едой для людей «с известным положением».
It is nourishing and tasty; the sort of thing a man remembers eating.
Оно питательно и вкусно; раз попробовав такое блюдо, его обычно не забывают.
It has a past and a future, like a deposit paid into a bank; and it is something that can be argued about.
У седла барашка есть прошлое и будущее, как у денежной суммы, положенной в банк; кроме того, о нем можно поспорить.
Each branch of the family tenaciously held to a particular locality-old Jolyon swearing by Dartmoor, James by Welsh, Swithin by Southdown, Nicholas maintaining that people might sneer, but there was nothing like New Zealand!
Каждая ветвь семьи восхваляла баранину только из одной определенной местности: старый Джолион превозносил Дартмур, Джемс — Уэлс, Суиэин Саусдаун, Николас утверждал, что люди могут говорить все что угодно, но лучше новозеландской ничего не найдешь.
As for Roger, the 'original' of the brothers, he had been obliged to invent a locality of his own, and with an ingenuity worthy of a man who had devised a new profession for his sons, he had discovered a shop where they sold German; on being remonstrated with, he had proved his point by producing a butcher's bill, which showed that he paid more than any of the others.
Что касается Роджера, самого большого «оригинала» среди братьев, то ему пришлось отыскать совсем особое место, и с изобретательностью, достойной человека, придумавшего новую профессию для своих сыновей, он раскопал лавку, где торговали бараниной, привезенной из Германии; в ответ на протестующие голоса Роджер вытащил счет и доказал, что он платит своему мяснику больше, чем все остальные.
It was on this occasion that old Jolyon, turning to June, had said in one of his bursts of philosophy:
По этому поводу старый Джолион, которому вдруг захотелось пофилософствовать, заметил, повернувшись к Джун:
"You may depend upon it, they're a cranky lot, the Forsytes-and you'll find it out, as you grow older!"
— Форсайты — большие чудаки, со временем ты сама в этом убедишься.
Timothy alone held apart, for though he ate saddle of mutton heartily, he was, he said, afraid of it.
Один Тимоти обычно не принимал участия в спорах; правда, он ел седло барашка с удовольствием, но, по его собственным словам, побаивался этого блюда.
To anyone interested psychologically in Forsytes, this great saddle-of-mutton trait is of prime importance; not only does it illustrate their tenacity, both collectively and as individuals, but it marks them as belonging in fibre and instincts to that great class which believes in nourishment and flavour, and yields to no sentimental craving for beauty.
Для тех, кто интересуется Форсайтами с" психологической точки зрения, седло барашка — факт первостепенной важности: он не только иллюстрирует цепкость всей семьи и каждого ее члена в отдельности, но и подчеркивает, что Форсайты всем своим существом, всеми инстинктами принадлежат к тому великому классу, который верует в питательную, вкусную пищу и чужд сентиментального стремления к красоте.
Younger members of the family indeed would have done without a joint altogether, preferring guinea-fowl, or lobster salad-something which appealed to the imagination, and had less nourishment-but these were females; or, if not, had been corrupted by their wives, or by mothers, who having been forced to eat saddle of mutton throughout their married lives, had passed a secret hostility towards it into the fibre of their sons.
Более молодые члены семьи прекрасно обошлись бы и без барашка, предпочитая ему цесарку или салат из омаров — вообще то, что действует на воображение и не имеет таких питательных свойств. Но это были женщины, а если не женщины, так те, кого испортили жены или матери, вынужденные есть седло барашка в продолжение всей своей замужней жизни и вселившие тайную ненависть к нему в плоть и кровь своих сыновей.
The great saddle-of-mutton controversy at an end, a Tewkesbury ham commenced, together with the least touch of West Indian-Swithin was so long over this course that he caused a block in the progress of the dinner.
Когда великий спор о седле барашка подошел к концу, приступили к тьюксберийской ветчине, приправленной «чуточкой» кабуля. Суизин так долго возился с этим блюдом, что задержал мирное течение обеда.
To devote himself to it with better heart, he paused in his conversation.
Для того чтобы всей душой отдаться ветчине, он даже прервал разговор.
From his seat by Mrs. Septimus Small Soames was watching.
Сомс внимательно разглядывал гостей со своего места рядом с миссис Септимус Смолл.
He had a reason of his own connected with a pet building scheme, for observing Bosinney.
У него были основания наблюдать за Босини, основания, связанные с давно взлелеянным планом одной постройки.
The architect might do for his purpose; he looked clever, as he sat leaning back in his chair, moodily making little ramparts with bread-crumbs.
Этот архитектор, пожалуй, годится для его целей. Глядя на Босини, который сидел, откинувшись на спинку стула, и задумчиво катал шарики из хлебного мякиша. Сомс решил, что он выглядит неглупым.
Soames noted his dress clothes to be well cut, but too small, as though made many years ago.
Сомс заметил, что костюм на Босини сидит хорошо, ко узок, как будто сшит много лет назад.
He saw him turn to Irene and say something and her face sparkle as he often saw it sparkle at other people-never at himself.
Сомс видел, как Босини повернулся к Ирэн и сказал ей что-то, а ее лицо засветилось, как оно часто светилось в разговорах с другими и никогда в разговоре с ним.
He tried to catch what they were saying, but Aunt Juley was speaking.
Он старался разобрать их слова, но ему помешала тетя Джули.
Hadn't that always seemed very extraordinary to Soames?
Разве это не кажется Сомсу удивительным?
Only last Sunday dear Mr. Scole, had been so witty in his sermon, so sarcastic,
В прошлое воскресенье мистер Скоулз — милейший человек! — прочел такую блестящую, такую язвительную проповедь.
"For what," he had said, "shall it profit a man if he gain his own soul, but lose all his property?"
"Ибо, — спросил он, — что обрящет человек, если он спасет душу свою, но потеряет свое состояние?
That, he had said, was the motto of the middle-class; now, what had he meant by that?
Вот, — сказал мистер Скоулз, — девиз нашего класса". Так что он хотел этим выразить?
Of course, it might be what middle-class people believed-she didn't know; what did Soames think?
Конечно, может быть, наш класс в это и верит — она не знает; что думает по этому поводу Сомс?
He answered abstractedly:
Он ответил рассеянно:
"How should I know?
— Откуда я знаю?
Scoles is a humbug, though, isn't he?"
Впрочем, этот Скоулз, кажется, шарлатан!
For Bosinney was looking round the table, as if pointing out the peculiarities of the guests, and Soames wondered what he was saying.
В это время Босини обвел глазами стол, как бы подмечая особенности каждого гостя, и Сомсу было интересно, что он говорит.
By her smile Irene was evidently agreeing with his remarks.
Судя по улыбке Ирэн, она соглашалась с его замечаниями.
She seemed always to agree with other people.
Она всегда соглашается с другими.
Her eyes were turned on himself; Soames dropped his glance at once.
Ее взгляд упал на Сомса; Сомс сразу же опустил глаза.
The smile had died off her lips.
Улыбка на ее губах исчезла.
A humbug? — Шарлатан?
But what did Soames mean? То есть как это?
If Mr. Scoles was a humbug, a clergyman-then anybody might be-it was frightful!
Если мистер Скоулз, духовное лицо, шарлатан, то что же тогда все остальные? Это ужасно!
"Well, and so they are!" said Soames.
— Да все шарлатаны! — сказал Сомс.
During Aunt Juley's momentary and horrified silence he caught some words of Irene's that sounded like:
Секунда испуганного молчания тети Джули дала ему возможность поймать слова Ирэн; он услышал что-то вроде:
' Abandon hope, all ye who enter here!'
«Оставь надежду всяк сюда входящий!»
But Swithin had finished his ham.
Но Суизин уже покончил со своей ветчиной.
"Where do you go for your mushrooms?" he was saying to Irene in a voice like a courtier's; "you ought to go to Smileybob's-he'll give 'em you fresh.
— Где вы берете грибы? — заговорил он с Ирэн тоном изысканного царедворца. — Пошлите к Снилибобу — у него всегда бывают свежие.
These little men, they won't take the trouble!"
А эта мелкота не желает возиться со свежим товаром!
Irene turned to answer him, and Soames saw Bosinney watching her and smiling to himself.
Ирэн повернулась к нему, и Сомс увидел, что Босини наблюдает за ней с затаенной улыбкой.
A curious smile the fellow had.
Странная улыбка была у этого человека.
A half-simple arrangement, like a child who smiles when he is pleased.
Простая, как у ребенка, получившего удовольствие.
As for George's nickname-'The Buccaneer'-he did not think much of that.
Что касается прозвища, данного Джорджем, то ничего «пиратского» в нем не было.
And, seeing Bosinney turn to June, Soames smiled too, but sardonically-he did not like June, who was not looking too pleased.
И глядя, как Босини повернулся к Джун, Сомс тоже улыбнулся, но насмешливо: он недолюбливал Джун, а вид у нее сейчас был не совсем довольный.
This was not surprising, for she had just held the following conversation with James:
И ничего удивительного; Джун только что имела следующий разговор с Джемсом:
"I stayed on the river on my way home, Uncle James, and saw a beautiful site for a house."
— Дядя Джемс, на обратном пути я видела у реки замечательное место для дома.
James, a slow and thorough eater, stopped the process of mastication.
Джемс, который имел привычку есть медленно и основательно, прекратил процесс жевания.
"Eh?" he said.
— Что? — сказал он.
"Now, where was that?"
— А где это?
"Close to Pangbourne."
— У самого Пэнгборна.
James placed a piece of ham in his mouth, and June waited.
Джемс отправил в рот кусок ветчины, Джун ждала.
"I suppose you wouldn't know whether the land about there was freehold?" he asked at last.
— Ты, наверное, не имеешь понятия о том, продаются эти участки в пожизненную собственность или нет? — спросил он наконец.
"You wouldn't know anything about the price of land about there?"
— Ты не поинтересовалась узнать, какие там цены на землю?
"Yes," said June; "I made inquiries."
— Нет, поинтересовалась, — сказала Джун, — я навела справки.
Her little resolute face under its copper crown was suspiciously eager and aglow.
— Ее решительное личико подозрительно пылало и светилось нетерпением под копной медно-рыжих волос.
James regarded her with the air of an inquisitor.
Джемс оглядел ее инквизиторским взглядом.
"What?
— Что?
You're not thinking of buying land!" he ejaculated, dropping his fork.
Неужели ты собираешься покупать землю? — воскликнул он, роняя вилку.
June was greatly encouraged by his interest.
Проявленный им интерес подбодрил Джун.
It had long been her pet plan that her uncles should benefit themselves and Bosinney by building country-houses.
Она уже давно носилась с планом, согласно которому ее дяди должны были облагодетельствовать себя и Босини постройкой загородных домов.
"Of course not," she said.
— Конечно нет — сказала она.
"I thought it would be such a splendid place for-you or-someone to build a country-house!"
— Я подумала, какое замечательное место! Вот бы где выстроить дом — вам или кому-нибудь еще!
James looked at her sideways, and placed a second piece of ham in his mouth….
Джемс покосился на нее и сунул в рот второй кусок ветчины.
"Land ought to be very dear about there," he said.
— Там, должно быть, очень дорогие участки, — сказал он.
What June had taken for personal interest was only the impersonal excitement of every Forsyte who hears of something eligible in danger of passing into other hands.
То, что Джун приняла за личную заинтересованность, было лишь привычным возбуждением, которое испытывает каждый Форсайт, опасаясь, как бы хорошие вещи не уплыли у него из рук.
But she refused to see the disappearance of her chance, and continued to press her point.
Но она не хотела признать свое поражение и продолжала настаивать:
"You ought to go into the country, Uncle James.
— Вам надо перебраться за город, дядя Джемс.
I wish I had a lot of money, I wouldn't live another day in London."
Будь у меня много денег, я бы и дня не осталась в Лондоне.
James was stirred to the depths of his long thin figure; he had no idea his niece held such downright views.
Джемс был взволнован до самых глубин своего длинного, тощего тела; он и не подозревал, что его племянница придерживается таких крайних взглядов:
"Why don't you go into the country?" repeated June; "it would do you a lot of good."
— Почему вы не переберетесь за город? — повторила Джун. — Это было бы вам очень полезно!
"Why?" began James in a fluster.
— Почему? — взволнованно начал Джемс.
"Buying land-what good d'you suppose I can do buying land, building houses?-I couldn't get four per cent. for my money!"
— Зачем мне покупать землю? Что это мне даст, если я стану покупать землю и строить дома? Я и четырех процентов не получу за свои деньги!
"What does that matter?
— Ну и что же?
You'd get fresh air."
Зато будете жить на свежем воздухе!
"Fresh air!" exclaimed James; "what should I do with fresh air,"
— Свежий воздух! — воскликнул Джемс. — На что мне свежий воздух?
"I should have thought anybody liked to have fresh air," said June scornfully.
— Я думала, что каждому приятно жить на свежем воздухе, — презрительно сказала Джун.
James wiped his napkin all over his mouth.
Джемс размашистым жестом вытер рот салфеткой.
"You don't know the value of money," he said, avoiding her eye.
— Ты не знаешь цены деньгам, — сказал он, избегая ее взгляда.
"No! and I hope I never shall!" and, biting her lip with inexpressible mortification, poor June was silent.
— Не знаю! И, надеюсь, никогда не буду знать! — и, закусив губы от невыразимого огорчения, бедная Джун замолчала.
Why were her own relations so rich, and Phil never knew where the money was coming from for to-morrow's tobacco.
Почему ее родственники такие богачи, а у Фила нет даже уверенности, будут у него завтра деньги на табак или нет?
Why couldn't they do something for him?
Неужели они ничего не могут для него сделать?
But they were so selfish.
Все такие эгоисты.
Why couldn't they build country-houses?
Почему они не хотят строить загородные дома?
She had all that naive dogmatism which is so pathetic, and sometimes achieves such great results.
Джун была полна того наивного догматизма, который так трогателен и иногда приводит к таким большим результатам.
Bosinney, to whom she turned in her discomfiture, was talking to Irene, and a chill fell on June's spirit.
Босини, к которому она повернулась после своего поражения, разговаривал с Ирэн, и Джун почувствовала холодок в сердце.
Her eyes grew steady with anger, like old Jolyon's when his will was crossed.
Гнев придал ее взгляду решительность; такой взгляд бывал у старого Джолиона, когда его воля встречала какие-нибудь препятствия на своем пути.
James, too, was much disturbed.
Джемсу тоже было не по себе.
He felt as though someone had threatened his right to invest his money at five per cent.
Ему казалось, что кто-то покушается на его право помещать деньги под пять процентов.
Jolyon had spoiled her.
Джолион избаловал ее.
None of his girls would have said such a thing.
Ни одна из его дочерей не позволила бы себе такой выходки.
James had always been exceedingly liberal to his children, and the consciousness of this made him feel it all the more deeply.
Джемс никогда ничего не жалел для своих детей, и это заставило его еще глубже почувствовать дерзость Джун.
He trifled moodily with his strawberries, then, deluging them with cream, he ate them quickly; they, at all events, should not escape him.
Он задумчиво поковырял ложкой клубнику, затем утопил ее в сливках и быстро съел: уж клубнику-то он во всяком случае не упустит.
No wonder he was upset.
Не было ничего удивительного в том, что Джемс так разволновался.
Engaged for fifty-four years (he had been admitted a solicitor on the earliest day sanctioned by the law) in arranging mortgages, preserving investments at a dead level of high and safe interest, conducting negotiations on the principle of securing the utmost possible out of other people compatible with safety to his clients and himself, in calculations as to the exact pecuniary possibilities of all the relations of life, he had come at last to think purely in terms of money.
Посвятив пятьдесят четыре года жизни (он получил звание поверенного сразу же, как только достиг возраста, установленного, законом) хлопотам по закладным, помещению капиталов своих доверителей под самые высокие и верные проценты, ведению дел по принципу извлечения наибольшей выгоды из других людей, но, разумеется, без всякого риска для своих клиентов и для себя, постанавливая под все жизненные отношения их точную денежную стоимость. Джемс кончил тем, что привык смотреть на мир исключительно с точки зрения денег.
Money was now his light, his medium for seeing, that without which he was really unable to see, really not cognisant of phenomena; and to have this thing,
Деньги стали для него светочем жизни, средством восприятия мира, чемто таким, без чего он не мог познавать действительность; и выслушать брошенную прямо в лицо фразу:
"I hope I shall never know the value of money!" said to his face, saddened and exasperated him.
«Надеюсь, я никогда не буду знать цену деньгам!» — ему было больно и досадно.
He knew it to be nonsense, or it would have frightened him.
Он знал, что все это глупости, иначе такие слова просто испугали бы его.
What was the world coming to!
Куда мы идем!
Suddenly recollecting the story of young Jolyon, however, he felt a little comforted, for what could you expect with a father like that!
Вспомнив, однако, историю с молодым Джолионом, Джемс почувствовал некоторое успокоение: чего можно ждать от дочери такого человека!
This turned his thoughts into a channel still less pleasant.
А затем мысли его пошли по другому, еще менее приятному руслу.
What was all this talk about Soames and Irene?
Что это за болтовня про Сомса и Ирэн?
As in all self-respecting families, an emporium had been established where family secrets were bartered, and family stock priced.
Как и у всякой уважающей себя семьи, у Форсайтов существовало нечто вроде торжища, где производился обмен семейными тайнами и котировались семейные акции.
It was known on Forsyte 'Change that Irene regretted her marriage.
На Форсайтской Бирже было известно, что Ирэн недовольна своим замужеством.
Her regret was disapproved of.
Ее недовольство осуждали.
She ought to have known her own mind; no dependable woman made these mistakes.
Она должна была знать, что делает; порядочным женщинам не полагается совершать такие ошибки.
James reflected sourly that they had a nice house (rather small) in an excellent position, no children, and no money troubles.
Джемс с раздражением думал, что у них хороший дом (правда, маленький) на прекрасной улице, детей нет, денежных затруднений тоже.
Soames was reserved about his affairs, but he must be getting a very warm man.
Сомс неохотно говорит о своих делах, но, по всей вероятности, он человек состоятельный.
He had a capital income from the business-for Soames, like his father, was a member of that well-known firm of solicitors, Forsyte, Bustard and Forsyte-and had always been very careful.
У него прекрасные доходы. Сомс, так же как и отец, работал в известной адвокатской конторе «Форсайт, Бастард и Форсайт» — он всегда очень осторожен в делах.
He had done quite unusually well with some mortgages he had taken up, too—a little timely foreclosure-most lucky hits!
Недавно проделал чрезвычайно удачную операцию по ипотекам: воспользовался просроченными платежами — на редкость удачно!
There was no reason why Irene should not be happy, yet they said she'd been asking for a separate room.
У Ирэн все основания быть счастливой, а говорят, что она требует отдельную комнату.
He knew where that ended.
Он-то знает, чем все это кончается.
It wasn't as if Soames drank.
Если бы еще Сомс пил!
James looked at his daughter-in-law.
Джемс посмотрел на свою невестку.
That unseen glance of his was cold and dubious.
Взгляд его, никем не замеченный, был холоден и недоверчив.
Appeal and fear were in it, and a sense of personal grievance.
В нем смешались укор и страх и чувство личной обиды.
Why should he be worried like this?
Почему это он должен волноваться?
It was very likely all nonsense; women were funny things!
Очень возможно, что все это глупости; женщины такой странный народ!
They exaggerated so, you didn't know what to believe; and then, nobody told him anything, he had to find out everything for himself.
Так преувеличивают, что не знаешь, когда им верить, когда нет, и, кроме того, ему никогда ничего не рассказывают, приходится самому до всего докапываться.
Again he looked furtively at Irene, and across from her to Soames.
И Джемс снова украдкой взглянул на Ирэн, а с нее перевел взгляд на Сомса.
The latter, listening to Aunt Juley, was looking up, under his brows in the direction of Bosinney.
Последний, разговаривая с тетей Джули, посматривал исподлобья в сторону Босини.
' He's fond of her, I know,' thought James.
"Сомс любит ее, я знаю, — подумал Джемс.
'Look at the way he's always giving her things.'
— Взять хотя бы то, что он постоянно делает ей подарки".
And the extraordinary unreasonableness of her disaffection struck him with increased force.
И чудовищная нелепость ее отношения к мужу поразила Джемса с удвоенной силой.
It was a pity, too, she was a taking little thing, and he, James, would be really quite fond of her if she'd only let him.
Как это грустно! Такая милая женщина! Он, Джемс, сам мог бы привязаться к ней, если б только она позволила.
She had taken up lately with June; that was doing her no good, that was certainly doing her no good.
За последнее время она подружилась с Джун: это нехорошо, это очень нехорошо.
She was getting to have opinions of her own.
У нее появляются собственные мнения.
He didn't know what she wanted with anything of the sort.
Он не может понять, зачем это ей понадобилось?
She'd a good home, and everything she could wish for.
У нее прекрасный дом, она ни в чем не встречает отказа.
He felt that her friends ought to be chosen for her.
Джемс пришел к убеждению, что кто-то должен позаботиться о выборе друзей для Ирэн.
To go on like this was dangerous.
Иначе дело может принять опасный оборот.
June, indeed, with her habit of championing the unfortunate, had dragged from Irene a confession, and, in return, had preached the necessity of facing the evil, by separation, if need be.
Джун с ее склонностью опекать несчастных действительно вырвала у Ирэн признание и в ответ на него провозгласила необходимость пойти на что угодно и, если понадобится, требовать развода.
But in the face of these exhortations, Irene had kept a brooding silence, as though she found terrible the thought of this struggle carried through in cold blood.
Но, слушая ее доводы, Ирэн задумчиво молчала, словно ей была страшна самая мысль о предстоящей хладнокровной, расчетливой борьбе.
He would never give her up, she had said to June.
Он ни за что не отпустит ее, сказала она Джун.
"Who cares?"
— Ну и что же из этого? — воскликнула Джун.
June cried; "let him do what he likes-you've only to stick to it!"
— Пусть делает все что угодно, вы только не сдавайтесь!
And she had not scrupled to say something of this sort at Timothy's; James, when he heard of it, had felt a natural indignation and horror.
— И она не постеснялась рассказать кое-что у Тимоти; услышав об этом, Джемс почувствовал совершенно естественное негодование и ужас.
What if Irene were to take it into her head to-he could hardly frame the thought-to leave Soames?
Что если Ирэн — даже страшно подумать! — действительно решит уйти от Сомса?
But he felt this thought so unbearable that he at once put it away; the shady visions it conjured up, the sound of family tongues buzzing in his ears, the horror of the conspicuous happening so close to him, to one of his own children!
Мысль эта была так невыносима, что Джемс сразу же отбросил ее; она вызывала в воображении смутные картины, в ушах у него уже стояло бормотание форсайтских языков. Джемса охватывал ужас перед тем, что гласность так близко коснется его жизни, жизни его сына!
Luckily, she had no money—a beggarly fifty pound a year!
Счастье, что у нее нет собственных средств — какие-то нищенские пятьдесят фунтов в год.
And he thought of the deceased Heron, who had had nothing to leave her, with contempt.
И он с пренебрежением вспомнил покойного Эрона, который ничего не оставил ей.
Brooding over his glass, his long legs twisted under the table, he quite omitted to rise when the ladies left the room.
Насупившись над бокалом вина, скрестив под столом свои длинные ноги. Джемс даже забыл встать, когда дамы покидали столовую.
He would have to speak to Soames-would have to put him on his guard; they could not go on like this, now that such a contingency had occurred to him.
Придется поговорить с Сомсом, придется предостеречь его; после всего, что случилось, так продолжаться не может.
And he noticed with sour disfavour that June had left her wine-glasses full of wine.
И он с раздражением заметил, что Джун не прикоснулась к вину.
'That little, thing's at the bottom of it all,' he mused;
"Все зло в этой девчонке, — размышлял он.
' Irene'd never have thought of it herself.'
— Ирэн сама никогда бы до этого не додумалась".
James was a man of imagination.
Джемс был человек с богатым воображением.
The voice of Swithin roused him from his reverie.
Его размышления прервал голос Суизина.
"I gave four hundred pounds for it," he was saying.
— Я заплатил за нее четыреста фунтов, — говорил он.
"Of course it's a regular work of art."
— Это настоящее произведение искусства.
"Four hundred!
— Четыреста фунтов!
H'm! that's a lot of money!" chimed in Nicholas.
Уйма денег! — отозвался Николас.
The object alluded to was an elaborate group of statuary in Italian marble, which, placed upon a lofty stand (also of marble), diffused an atmosphere of culture throughout the room.
Вещь, о которой шла речь, — замысловатая скульптурная группа итальянского мрамора, поставленная на высокий постамент (тоже из мрамора), — распространяла в комнате атмосферу утонченной культуры.
The subsidiary figures, of which there were six, female, nude, and of highly ornate workmanship, were all pointing towards the central figure, also nude, and female, who was pointing at herself; and all this gave the observer a very pleasant sense of her extreme value.
Затейливой работы нижние фигурки обнаженных женщин в количестве шести штук указывали на центральную, тоже обнаженную и тоже женскую, фигуру, которая в свою очередь указывала на себя; все в целом создавало у зрителя весьма приятную уверенность в исключительной ценности этой неизвестной особы.
Aunt Juley, nearly opposite, had had the greatest difficulty in not looking at it all the evening.
Тетя Джули, весь вечер сидевшая напротив нее, прилагала большие усилия, чтобы не смотреть в том направлении.
Old Jolyon spoke; it was he who had started the discussion.
Заговорил старый Джолион; он и начал весь спор.
"Four hundred fiddlesticks!
— Четыреста фунтов!
Don't tell me you gave four hundred for that?"
Ты заплатил за это четыреста фунтов?
Between the points of his collar Swithin's chin made the second painful oscillatory movement of the evening.
Тут Суизин во второй раз за вечер осторожно повел головой, ощущая при этом, как острые уголки воротничка впиваются ему в шею.
"Four-hundred-pounds, of English money; not a farthing less.
— Четыре сотни фунтов английскими деньгами, ни фартингом меньше.
I don't regret it.
И не раскаиваюсь.
It's not common English-it's genuine modern Italian!"
Это не наша работа, это современная итальянская скульптура!
Soames raised the corner of his lip in a smile, and looked across at Bosinney.
Сомс улыбнулся уголками губ и взглянул на Боснии.
The architect was grinning behind the fumes of his cigarette.
Архитектор усмехался, плавая в облаках папиросного дыма.
Now, indeed, he looked more like a buccaneer.
Вот теперь действительно в нем есть что-то пиратское.
"There's a lot of work about it," remarked James hastily, who was really moved by the size of the group.
— Сложная работа! — поторопился сказать Джемс, на которого размеры группы произвели большое впечатление.
"It'd sell well at Jobson's."
— Хорошо пошла бы у Джонсона.
"The poor foreign dey-vil that made it," went on Swithin, "asked me five hundred—I gave him four.
— Этот итальяшка, который ее сделал, — продолжал Суизин, — запросил с меня пятьсот фунтов — я дал четыреста.
It's worth eight.
А вещь стоит все восемьсот.
Looked half-starved, poor dey-vil!"
У бедняги был такой вид, будто он умирает с голоду!
"Ah!" chimed in Nicholas suddenly, "poor, seedy-lookin' chaps, these artists; it's a wonder to me how they live.
— А! — откликнулся вдруг Николас. — Все эти артисты такие жалкие, просто не понимаю, как они живут.
Now, there's young Flageoletti, that Fanny and the girls are always hav'in' in, to play the fiddle; if he makes a hundred a year it's as much as ever he does!"
Например, этот Флажолетти, которого Фэнни и девочки постоянно приглашают поиграть; дай бог, чтобы он зарабатывал сотню в год!
James shook his head.
Джемс покачал головой.
"Ah!" he said,
— Да-а! — сказал он.
"I don't know how they live!"
— Я понятия не имею, на что они живут!
Old Jolyon had risen, and, cigar in mouth, went to inspect the group at close quarters.
Старый Джолион встал и, не вынимая сигары изо рта, подошел к группе, чтобы как следует рассмотреть ее.
"Wouldn't have given two for it!" he pronounced at last.
— Двухсот бы не дал! — заявил он наконец.
Soames saw his father and Nicholas glance at each other anxiously; and, on the other side of Swithin, Bosinney, still shrouded in smoke.
Сомс посмотрел на отца и Николаса, испуганно переглянувшихся, и на сидевшего рядом с Суизиной Боснии, все еще окутанного дымом.
'I wonder what he thinks of it?' thought Soames, who knew well enough that this group was hopelessly vieux jeu; hopelessly of the last generation.
«Интересно бы узнать его мнение», — подумал Сомс, прекрасно знавший, что группа эта безнадежно vieux jeu [4], безнадежно устарела, по крайней мере на целое поколение.
There was no longer any sale at Jobson's for such works of art.
У Джобсона такие вещи уже давно не идут.
Swithin's answer came at last.
Наконец раздался ответ Суизина:
"You never knew anything about a statue.
— Ты ничего не смыслишь в скульптуре.
You've got your pictures, and that's all!"
Твое дело картины — и только!
Old Jolyon walked back to his seat, puffing his cigar. It was not likely that he was going to be drawn into an argument with an obstinate beggar like Swithin, pig-headed as a mule, who had never known a statue from a--straw hat.
Старый Джолион вернулся на место, попыхивая сигарой Он, конечно, не станет затевать спор с этим тупоголовым Суизином, упрямым как осел, не умеющим отличить статую от соломенной шляпы.
"Stucco!" was all he said.
— Гипс! — вот все, что он сказал.
It had long been physically impossible for Swithin to start; his fist came down on the table.
Долгое время Суизин просто не мог открыть рот; он стукнул кулаком по столу.
"Stucco!
— Гипс!
I should like to see anything you've got in your house half as good!"
Поищи-ка у себя в доме хоть что-нибудь подобное этой вещи!
And behind his speech seemed to sound again that rumbling violence of primitive generations.
И в его словах снова послышалась клокочущая ярость первобытных поколений.
It was James who saved the situation.
Спас положение Джемс.
"Now, what do you say, Mr. Bosinney?
— Ну, а вы что скажете, мистер Босини?
You're an architect; you ought to know all about statues and things!"
Вы архитектор, вам ведь полагается знать толк во всяких статуях и тому подобных вещах!
Every eye was turned upon Bosinney; all waited with a strange, suspicious look for his answer.
Взоры всех обратились на архитектора; все ждали ответа Боснии, настороженно и недоверчиво поглядывая на него.
And Soames, speaking for the first time, asked:
И Сомс, в первый раз вмешавшись в разговор, спросил:
"Yes, Bosinney, what do you say?"
— В самом деле, Босини, что вы скажете?
Bosinney replied coolly:
Босини спокойно ответил:
"The work is a remarkable one."
— Вещь замечательная.
His words were addressed to Swithin, his eyes smiled slyly at old Jolyon; only Soames remained unsatisfied.
Он обращался к Суизину, а глаза его хитро улыбались старому Джолиону; один Сомс остался неудовлетворенным.
"Remarkable for what?"
— Замечательная? Чем?
"For its naïveté" — Своей наивностью.
The answer was followed by an impressive silence; Swithin alone was not sure whether a compliment was intended.
Наступило выразительное молчание; только один Суизин не был окончательно уверен в том, следует ли это понимать как комплимент или нет.
| In Swithin's orange and light-blue dining-room, facing the Park, the round table was laid for twelve. | Круглый стол в оранжево-голубой столовой Суизина, выходившей окнами в парк, был накрыт на двенадцать персон. |
| A cut-glass chandelier filled with lighted candles hung like a giant stalactite above its centre, radiating over large gilt-framed mirrors, slabs of marble on the tops of side-tables, and heavy gold chairs with crewel worked seats. | Хрустальная люстра с зажженными свечами свешивалась над столом, как громадный сталактит, озаряя большие зеркала в золоченых рамах, мраморные доски столиков вдоль стен и громоздкие позолоченные стулья, расшитые шерстью. |
| Everything betokened that love of beauty so deeply implanted in each family which has had its own way to make into Society, out of the more vulgar heart of Nature. | Каждая вещь говорила о любви к красивому, так глубоко коренящейся во всех семьях, которые пробивают себе дорогу в изысканное общество из самых недр естественного бытия. |
| Swithin had indeed an impatience of simplicity, a love of ormolu, which had always stamped him amongst his associates as a man of great, if somewhat luxurious taste; and out of the knowledge that no one could possibly enter his rooms without perceiving him to be a man of wealth, he had derived a solid and prolonged happiness such as perhaps no other circumstance in life had afforded him. | Суизин не признавал простоты и очень любил позолоченную бронзу, что всегда выделяло его среди остальных членов семьи как человека с большим, хотя и несколько причудливым, вкусом, и сознание того, что всякий входящий в его комнаты сразу же видит в нем человека со средствами, неизменно доставляло ему такую радость, какую он вряд ли мог почерпнуть из других обстоятельств своей жизни. |
| Since his retirement from land agency, a profession deplorable in his estimation, especially as to its auctioneering department, he had abandoned himself to naturally aristocratic tastes. | Покончив с агентством по продаже домов — профессией, по его понятиям, весьма предосудительной, особенно в той ее части, которая касалась аукционов, — он всецело отдался своим аристократическим вкусам. |
| The perfect luxury of his latter days had embedded him like a fly in sugar; and his mind, where very little took place from morning till night, was the junction of two curiously opposite emotions, a lingering and sturdy satisfaction that he had made his own way and his own fortune, and a sense that a man of his distinction should never have been allowed to soil his mind with work. | Роскошь, в которой он жил последние годы, засосала его, как патока муху; а в мозгу Суизина, ничем не занятом с раннего утра и до позднего вечера, странным образом сочетались два противоположных чувства: издавна укрепившееся удовлетворение тем, что он сам пробил себе дорогу и нажил состояние, и уверенность, что такому человеку, как он, никогда не следовало бы утруждать свою голову работой. |
| He stood at the sideboard in a white waistcoat with large gold and onyx buttons, watching his valet screw the necks of three champagne bottles deeper into ice-pails. | Суизин в белом жилете на крупных пуговицах из оникса в золотой оправе стоял около буфета и смотрел, как лакей втискивает три бутылки шампанского в ведерко со льдом. |
| Between the points of his stand-up collar, which-though it hurt him to move-he would on no account have had altered, the pale flesh of his under chin remained immovable. | Между уголками стоячего воротничка, фасон которого Суизин не согласился бы изменить ни за какие деньги, хотя воротник и мешал ему поворачивать голову, покоились дряблые складки его двойного подбородка. |
| His eyes roved from bottle to bottle. | Глаза Суизина перебегали с одной бутылки на другую. |
| He was debating, and he argued like this: Jolyon drinks a glass, perhaps two, he's so careful of himself. | Он соображал что-то, и в голове у него возникали такие доводы: Джолион выпьет один бокал, ну два, он ведь так бережет себя. |
| James, he can't take his wine nowadays. Nicholas-Fanny and he would swill water he shouldn't wonder! | Джемс теперь не может пить, Николас и Фэнни будут тянуть стаканами воду, с них это станется. |
| Soames didn't count; these young nephews-Soames was thirty-one-couldn't drink! | Сомс не идет в счет: эта молодежь — племянники (Сомсу был тридцать один год) — не умеет пить! |
| But Bosinney? | А Босини? |
| Encountering in the name of this stranger something outside the range of his philosophy, Swithin paused. | Почуяв в имени этого мало знакомого человека что-то находившееся за пределами его разумения, Суизин запнулся. |
| A misgiving arose within him! | В нем зародилось недоверие. |
| It was impossible to tell! | Трудно сказать! |
| June was only a girl, in love too! | Джун еще девочка, к тому же влюбленная! |
| Emily (Mrs. James) liked a good glass of champagne. | Эмили (миссис Джемс) любит выпить бокал хорошего шампанского. |
| It was too dry for Juley, poor old soul, she had no palate. | Джули оно покажется чересчур сухим — старушка совсем не разбирается в винах. |
| As to Hatty Chessman! | Что же касается Хэтти Чесмен… |
| The thought of this old friend caused a cloud of thought to obscure the perfect glassiness of his eyes: He shouldn't wonder if she drank half a bottle! | Мысль о старой приятельнице затуманила облаком кристальную ясность его взора; Хэтти, чего доброго, одна выпьет полбутылки! |
| But in thinking of his remaining guest, an expression like that of a cat who is just going to purr stole over his old face: Mrs. Soames! | Но когда Суизин вспомнил о своей последней гостье, старческое лицо его стало похожим на мордочку кошки, которая собирается замурлыкать: миссис Сомс! |
| She mightn't take much, but she would appreciate what she drank; it was a pleasure to give her good wine! | Может быть, она и не станет много пить, но то, что выпьет, оценить сумеет: просто удовольствие угостить ее хорошим вином! |
| A pretty woman-and sympathetic to him! | Красивая женщина, и так расположена к нему! |
| The thought of her was like champagne itself! | Мысль о ней и то уже действует, как шампанское! |
| A pleasure to give a good wine to a young woman who looked so well, who knew how to dress, with charming manners, quite distinguished—a pleasure to entertain her. | Просто удовольствие угощать дорогим вином молодую женщину, которая так хороша собой, так умеет одеться, так прекрасно держится, в которой столько благородства просто удовольствие беседовать с ней. |
| Between the points of his collar he gave his head the first small, painful oscillation of the evening. | Тут Суизин в первый раз за весь вечер осторожно повел головой, ощущая при этом, как острые уголки воротничка впиваются ему в шею. |
| "Adolf!" he said. | — Адольф! — сказал он. |
| "Put in another bottle." | — Заморозьте еще одну бутылку. |
| He himself might drink a good deal, for, thanks to that prescription of Blight's, he found himself extremely well, and he had been careful to take no lunch. | Что касается его самого, то он может выпить много, этот рецепт Блайта замечательно помог ему, к тому же он предусмотрительно воздержался от завтрака. |
| He had not felt so well for weeks. | Давно уж у него не было такого прекрасного самочувствия. |
| Puffing out his lower lip, he gave his last instructions: | Выпятив нижнюю губу, Суизин давал последние наставления: |
| "Adolf, the least touch of the West India when you come to the ham." | — Адольф, самую чуточку кабуля, когда займетесь ветчиной. |
| Passing into the anteroom, he sat down on the edge of a chair, with his knees apart; and his tall, bulky form was wrapped at once in an expectant, strange, primeval immobility. | Пройдя в гостиную, он сел на кончик кресла, раздвинул колени, и его высокую массивную фигуру сразу же сковала странная, первобытная неподвижность ожидания. |
| He was ready to rise at a moment's notice. | Он готов был в любую минуту встать. |
| He had not given a dinner-party for months. | Званые обеды в его доме не давались уже несколько месяцев. |
| This dinner in honour of June's engagement had seemed a bore at first (among Forsytes the custom of solemnizing engagements by feasts was religiously observed), but the labours of sending invitations and ordering the repast over, he felt pleasantly stimulated. | Сначала Суизин думал, что возня с этим приемом в честь помолвки Джун будет очень нудной (Форсайты свято соблюдали обычай торжественно праздновать помолвки), но с тех пор как хлопоты по рассылке приглашений и выбору меню кончились, он чувствовал приятное оживление. |
| And thus sitting, a watch in his hand, fat, and smooth, and golden, like a flattened globe of butter, he thought of nothing. | Так он сидел с часами в руках — тучный, лоснящийся, как приплюснутый шар золотистого масла, — и ни о чем не думал. |
| A long man, with side whiskers, who had once been in Swithin's service, but was now a greengrocer, entered and proclaimed: | Долговязый человек в бакенбардах, который служил когда-то у Суиэина, а впоследствии открыл зеленную лавку, вошел в гостиную и провозгласил: |
| "Mrs. Chessman, Mrs. Septimus Small!" | — Миссис Чесмен, миссис Септимус Смолл! |
| Two ladies advanced. | Появились две леди. |
| The one in front, habited entirely in red, had large, settled patches of the same colour in her cheeks, and a hard, dashing eye. | Та, которая шла впереди, была одета во все красное, на щеках ее лежали широкие ровные пятна того же цвета, глаза смотрели жестко и вызывающе. |
| She walked at Swithin, holding out a hand cased in a long, primrose-coloured glove: | Она направилась прямо к Суизину, протягивая ему руку, затянутую в длинную светло-желтую перчатку. |
| "Well! Swithin," she said, "I haven't seen you for ages. | — Здравствуйте, Суизин, — сказала она, — целую вечность вас не видела. |
| How are you? | Как поживаете? |
| Why, my dear boy, how stout you're getting!" | Дорогой мой, как вы пополнели! |
| The fixity of Swithin's eye alone betrayed emotion. | Только напряженный взгляд Суизина выдал его чувства. |
| A dumb and grumbling anger swelled his bosom. | Глухой клокочущий гнев стеснял ему дыхание. |
| It was vulgar to be stout, to talk of being stout; he had a chest, nothing more. | Полнота вульгарна, и вульгарно говорить о том, что человек полнеет; у него широкая грудь, только и всего. |
| Turning to his sister, he grasped her hand, and said in a tone of command: | Повернувшись к сестре, он сжал ей руку и сказал повелительным тоном: |
| "Well, Juley." | — Здравствуй, Джули! |
| Mrs. Septimus Small was the tallest of the four sisters; her good, round old face had gone a little sour; an innumerable pout clung all over it, as if it had been encased in an iron wire mask up to that evening, which, being suddenly removed, left little rolls of mutinous flesh all over her countenance. | Миссис Септимус Смолл была самая высокая из четырех сестер; унылое выражение не сходило с ее добродушного круглого лица; кислая гримаса прочно застыла на нем, словно миссис Смолл вплоть до самого вечера просидела в проволочной маске, которая собрала ее неподатливую кожу в мелкие складочки. |
| Even her eyes were pouting. | Даже взгляд у нее был кислый. |
| It was thus that she recorded her permanent resentment at the loss of Septimus Small. | Все это служило для того, чтобы свидетельствовать о ее неизменном горе по поводу утраты Септимуса Смолла. |
| She had quite a reputation for saying the wrong thing, and, tenacious like all her breed, she would hold to it when she had said it, and add to it another wrong thing, and so on. | Она славилась тем, что всегда говорила что-нибудь несуразное и с упорством, характерным для всего ее племени, держалась за свои слова, подбавляя еще что-нибудь невпопад, и так без конца. |
| With the decease of her husband the family tenacity, the family matter-of-factness, had gone sterile within her. | Со смертью мужа форсайтская цепкость, форсайтская деловитость окостенели в ней. |
| A great talker, when allowed, she would converse without the faintest animation for hours together, relating, with epic monotony, the innumerable occasions on which Fortune had misused her; nor did she ever perceive that her hearers sympathized with Fortune, for her heart was kind. | Любительница поболтать, когда только ей представлялась такая возможность, она могла говорить часами без всякого оживления, рассказывая с эпической монотонностью о тех бесчисленных ударах, которые ей пришлось принять от судьбы; и ей никогда не приходило в голову, что слушатели становятся на сторону судьбы, — сердце у Джули было доброе. |
| Having sat, poor soul, long by the bedside of Small (a man of poor constitution), she had acquired, the habit, and there were countless subsequent occasions when she had sat immense periods of time to amuse sick people, children, and other helpless persons, and she could never divest herself of the feeling that the world was the most ungrateful place anybody could live in. | Долгие годы, проведенные у постели Смолла (человека слабого здоровья), сделали из нее сиделку, а таких случаев, когда бедняжке приходилось подолгу просиживать у постели больных — и детей и взрослых, — было множество, и она никак не могла расстаться с мыслью, что в мире слишком много неблагодарных людей. |
| Sunday after Sunday she sat at the feet of that extremely witty preacher, the Rev. Thomas Scoles, who exercised a great influence over her; but she succeeded in convincing everybody that even this was a misfortune. | Воскресенье за воскресеньем Джули благоговейно слушала преподобного Томаса Скоулза — блестящего проповедника, который имел на нее большое влияние; но ей удалось убедить всех, что даже в этом было ее несчастье. |
| She had passed into a proverb in the family, and when anybody was observed to be peculiarly distressing, he was known as a regular 'Juley.' | Она вошла в пословицу в семье, и когда кто-нибудь начинал хандрить, его называли «настоящая Джули». |
| The habit of her mind would have killed anybody but a Forsyte at forty; but she was seventy-two, and had never looked better. | Такие наклонности были способны уморить к сорока годам любого человека, только не Форсайта; но Джули уже стукнуло семьдесят два, а так хорошо, как сейчас, она никогда не выглядела. |
| And one felt that there were capacities for enjoyment about her which might yet come out. | Казалось, что Джули еще не утратила дара наслаждаться жизнью и наступит время, когда она сумеет доказать это. |
| She owned three canaries, the cat Tommy, and half a parrot-in common with her sister Hester;-and these poor creatures (kept carefully out of Timothy's way-he was nervous about animals), unlike human beings, recognising that she could not help being blighted, attached themselves to her passionately. | У нее были три канарейки, кот Томми и половина попугая — второй половиной владела ее сестра Эстер; и эти существа (которых всячески старались убрать с глаз Тимоти — он не переносил животных), в противоположность людям, признавали за своей хозяйкой право на хандру и были страстно привязаны к ней. |
| She was sombrely magnificent this evening in black bombazine, with a mauve front cut in a shy triangle, and crowned with a black velvet ribbon round the base of her thin throat; black and mauve for evening wear was esteemed very chaste by nearly every Forsyte. | В этот вечер она выглядела торжественно и пышно в черном бомбазиновом платье со скромной треугольной вставкой сиреневого цвета и бархаткой, повязанной вокруг тощей шеи; черное и сиреневое считалось чуть ли не у всех Форсайтов самыми строгими тонами для вечерних туалетов. |
| Pouting at Swithin, she said: | Надув губы, она сказала Суизину: |
| "Ann has been asking for you. | — Энн про тебя спрашивала. |
| You haven't been near us for an age!" | Ты не был у нас целую вечность! |
| Swithin put his thumbs within the armholes of his waistcoat, and replied: | Суизин засунул большие пальцы за проймы жилета и ответил: |
| "Ann's getting very shaky; she ought to have a doctor!" | — Энн сильно сдала за последнее время; ей надо посоветоваться с врачами! |
| "Mr. and Mrs. Nicholas Forsyte!" | — Мистер и миссис Николас Форсайт! |
| Nicholas Forsyte, cocking his rectangular eyebrows, wore a smile. | Николас Форсайт вошел, улыбаясь и высоко подняв свои прямые брови. |
| He had succeeded during the day in bringing to fruition a scheme for the employment of a tribe from Upper India in the gold-mines of Ceylon. A pet plan, carried at last in the teeth of great difficulties-he was justly pleased. | Днем ему посчастливилось провести план использования на Цейлонских золотых приисках одного племени из Верхней Индии — заветный план, который удалось наконец протащить, несмотря на все трудности, так что теперь он чувствовал вполне заслуженное удовлетворение. |
| It would double the output of his mines, and, as he had often forcibly argued, all experience tended to show that a man must die; and whether he died of a miserable old age in his own country, or prematurely of damp in the bottom of a foreign mine, was surely of little consequence, provided that by a change in his mode of life he benefited the British Empire. | Добыча на его приисках удвоится, а опыт показывает, как Николас постоянно твердил, что каждый человек должен умереть, и умрет ли он дряхлым стариком у себя на родине или молодым от сырости на дне рудника в чужой стране, это, конечно, не имеет большого значения, принимая во внимание тот факт, что перемена в его образе жизни пойдет на пользу Британской империи. |
| His ability was undoubted. | В способностях Николаса никто не сомневался. |
| Raising his broken nose towards his listener, he would add: | Поводя своим орлиным носом, он сообщал слушателям: |
| "For want of a few hundred of these fellows we haven't paid a dividend for years, and look at the price of the shares. | — Из-за недостатка двух-трех сотен таких вот людишек мы уже несколько лет не выплачиваем дивидендов, а вы посмотрите, во что ценятся наши акции. |
| I can't get ten shillings for them." | Я не в состоянии заработать на них и десяти шиллингов. |
| He had been at Yarmouth, too, and had come back feeling that he had added at least ten years to his own life. | Николас съездил недавно в Ярмут и, вернувшись оттуда, чувствовал, что к его жизни прибавится теперь по крайней мере десяток лет. |
| He grasped Swithin's hand, exclaiming in a jocular voice: | Он сжал Суизину руку, весело крикнув: |
| "Well, so here we are again!" | — Ну вот, мы снова пожаловали! |
| Mrs. Nicholas, an effete woman, smiled a smile of frightened jollity behind his back. | Миссис Николас, болезненного вида женщина, улыбнулась за его спиной не то испуганной, не то радостной улыбкой. |
| "Mr. and Mrs. James Forsyte! | — Мистер и миссис Джемс Форсайт! |
| Mr. and Mrs. Soames Forsyte!" | Мистер и миссис Сомс Форсайт! |
| Swithin drew his heels together, his deportment ever admirable. | Суизин щелкнул каблуками, его осанка была просто неподражаема. |
| "Well, James, well Emily! | — А, Джемс, Эмили! |
| How are you, Soames? | Как поживаешь. Сомс? |
| How do you do?" | Здравствуйте! |
| His hand enclosed Irene's, and his eyes swelled. | Он взял руку Ирэн и вытаращил глаза. |
| She was a pretty woman—a little too pale, but her figure, her eyes, her teeth! | Какая прелестная женщина — пожалуй, слишком бледна, но фигура, глаза, зубы! |
| Too good for that chap Soames! | Слишком хороша для этого Сомса! |
| The gods had given Irene dark brown eyes and golden hair, that strange combination, provocative of men's glances, which is said to be the mark of a weak character. | Боги дали Ирэн темно-карие глаза и золотые волосы — своеобразное сочетание оттенков, которое привлекает взоры мужчин и, как говорят, свидетельствует о слабости характера. |
| And the full, soft pallor of her neck and shoulders, above a gold-coloured frock, gave to her personality an alluring strangeness. | А ровная, мягкая белизна шеи и плеч, обрамленных золотистым платьем, придавала ей какую-то необычайную прелесть. |
| Soames stood behind, his eyes fastened on his wife's neck. | Сомс стоял позади жены, не сводя глаз с ее шеи. |
| The hands of Swithin's watch, which he still held open in his hand, had left eight behind; it was half an hour beyond his dinner-time-he had had no lunch-and a strange primeval impatience surged up within him. | Стрелки на часах, которые Суизин все еще держал в руке открытыми, миновали восемь; обычно он обедал на полчаса раньше, а сегодня и завтрака не было — какое-то странное, первобытное нетерпение поднималось в нем. |
| "It's not like Jolyon to be late!" he said to Irene, with uncontrollable vexation. | — Джолион запаздывает, это на него не похоже! — сказал он Ирэн, не сдержав досады. |
| "I suppose it'll be June keeping him!" | — Наверное, Джун там копается! |
| "People in love are always late," she answered. | — Влюбленные всегда опаздывают, — ответила она. |
| Swithin stared at her; a dusky orange dyed his cheeks. | Суизин уставился на Ирэн; на щеках у него проступил кирпичный румянец. |
| "They've no business to be. | — Напрасно. |
| Some fashionable nonsense!" | Это все новомодные штучки! |
| And behind this outburst the inarticulate violence of primitive generations seemed to mutter and grumble. | Казалось, что в этой вспышке невнятно кипит и бормочет ярость первобытных поколений. |
| "Tell me what you think of my new star, Uncle Swithin," said Irene softly. | — Как вам нравится моя новая звезда, дядя Суизин? — мягко проговорила Ирэн. |
| Among the lace in the bosom of her dress was shining a five-pointed star, made of eleven diamonds. | Среди кружев у нее на груди мерцала пятиконечная звезда из одиннадцати бриллиантов. |
| Swithin looked at the star. | Суизин посмотрел на звезду. |
| He had a pretty taste in stones; no question could have been more sympathetically devised to distract his attention. | Он хорошо разбирался в драгоценных камнях; никаким другим вопросом нельзя было так искусно отвлечь его внимание. |
| "Who gave you that?" he asked. | — Кто это вам подарил? — спросил он. |
| "Soames." | — Сомс. |
| There was no change in her face, but Swithin's pale eyes bulged as though he might suddenly have been afflicted with insight. | Выражение лица Ирэн осталось прежним, но белесые глаза Суизина выкатились, словно его внезапно осенило даром прозрения. |
| "I dare say you're dull at home," he said. "Any day you like to come and dine with me, I'll give you as good a bottle of wine as you'll get in London." | — Вам, наверное, скучно дома, — сказал он, — Я жду вас к обеду в любой день, угощу таким шампанским, лучше которого вы не сыщете в Лондоне. |
| "Miss June Forsyte-Mr. Jolyon Forsyte!… | — Мисс Джун Форсайт, мистер Джолион Форсайт! |
| Mr. Boswainey!…" | Мистер Босэнни!.. |
| Swithin moved his arm, and said in a rumbling voice: | Суизин поднял руку и сказал раскатистым голосом: |
| "Dinner, now-dinner!" | — Ну, теперь обедать, обедать! |
| He took in Irene, on the ground that he had not entertained her since she was a bride. | Он подал руку Ирэн, заявив, что не сидел с ней рядом с тех пор, как она была невестой. |
| June was the portion of Bosinney, who was placed between Irene and his fiancee. | Джун повел Босини; его усадили между ней и Ирэн. |
| On the other side of June was James with Mrs. Nicholas, then old Jolyon with Mrs. James, Nicholas with Hatty Chessman, Soames with Mrs. Small, completing, the circle to Swithin again. | По другую сторону Джун сели Джемс и миссис Николас, дальше — старый Джолион с миссис Джемс. Николас и Хэтти Чесмен, Сомс и миссис Смолл, круг замыкал Суизин. |
| Family dinners of the Forsytes observe certain traditions. | Семейные обеды Форсайтов следуют определенным традициям. |
| There are, for instance, no hors d'oeuvre. The reason for this is unknown. | Так, например, на них не полагается подавать закуски Почему — неизвестно. |
| Theory among the younger members traces it to the disgraceful price of oysters; it is more probably due to a desire to come to the point, to a good practical sense deciding at once that hors d'oeuvre are but poor things. | Теория, существующая среди молодого поколения, объясняет эту традицию безбожной ценой на устрицы; но гораздо более вероятно, что запрет этот вызван желанием подойти сразу к сути дела и трезвостью взглядов, несовместимой с таким вздором, как закуски. |
| The Jameses alone, unable to withstand a custom almost universal in Park Lane, are now and then unfaithful. | Только семья Джемса не смогла противиться обычаю, установленному почти всюду на Парк-Лейн, и время от времени нарушала этот закон. |
| A silent, almost morose, inattention to each other succeeds to the subsidence into their seats, lasting till well into the first entree, but interspersed with remarks such as, | Безмолвное, чуть ли не угрюмое невнимание друг к другу начинает ощущаться вслед за тем, как все опускаются на свои места; оно длится до появления первого блюда, изредка прерываемое такого рода замечаниями: |
| "Tom's bad again; I can't tell what's the matter with him!" | "Том опять нездоров; не пойму, что с ним такое!" |
| "I suppose Ann doesn't come down in the mornings?"-"What's the name of your doctor, Fanny? Stubbs? He's a quack!"-"Winifred? She's got too many children. Four, isn't it? She's as thin as a lath!"-"What d'you give for this sherry, Swithin? Too dry for me!" | «Энн, вероятно, не выходит по утрам к завтраку?» — «Как фамилия твоего врача, Фэнни? Стабс? Он шарлатан!» — "Уинифрид? У нее слишком много детей. Четверо, кажется? Она худа как щепка!" — «Сколько ты платишь за херес, Суизин? По-моему, он слишком сухой». |
| With the second glass of champagne, a kind of hum makes itself heard, which, when divested of casual accessories and resolved into its primal element, is found to be James telling a story, and this goes on for a long time, encroaching sometimes even upon what must universally be recognised as the crowning point of a Forsyte feast-'the saddle of mutton.' | После второго бокала шампанского над столом поднимается жужжание, которое, если отмести от него случайные призвуки и восстановить его основную сущность, оказывается не чем иным, как голосом Джемса, рассказывающего какую-то историю. Жужжание долго не умолкает, а иногда даже захватывает ту часть обеда, которая должна быть единогласно признана самой торжественной минутой форсайтского пиршества и наступает с появлением «седла барашка». |
| No Forsyte has given a dinner without providing a saddle of mutton. | Ни один Форсайт не давал еще обеда без седла барашка. |
| There is something in its succulent solidity which makes it suitable to people 'of a certain position.' | В этом сочном, плотном блюде есть что-то такое, что делает его весьма подходящей едой для людей «с известным положением». |
| It is nourishing and tasty; the sort of thing a man remembers eating. | Оно питательно и вкусно; раз попробовав такое блюдо, его обычно не забывают. |
| It has a past and a future, like a deposit paid into a bank; and it is something that can be argued about. | У седла барашка есть прошлое и будущее, как у денежной суммы, положенной в банк; кроме того, о нем можно поспорить. |
| Each branch of the family tenaciously held to a particular locality-old Jolyon swearing by Dartmoor, James by Welsh, Swithin by Southdown, Nicholas maintaining that people might sneer, but there was nothing like New Zealand! | Каждая ветвь семьи восхваляла баранину только из одной определенной местности: старый Джолион превозносил Дартмур, Джемс — Уэлс, Суиэин Саусдаун, Николас утверждал, что люди могут говорить все что угодно, но лучше новозеландской ничего не найдешь. |
| As for Roger, the 'original' of the brothers, he had been obliged to invent a locality of his own, and with an ingenuity worthy of a man who had devised a new profession for his sons, he had discovered a shop where they sold German; on being remonstrated with, he had proved his point by producing a butcher's bill, which showed that he paid more than any of the others. | Что касается Роджера, самого большого «оригинала» среди братьев, то ему пришлось отыскать совсем особое место, и с изобретательностью, достойной человека, придумавшего новую профессию для своих сыновей, он раскопал лавку, где торговали бараниной, привезенной из Германии; в ответ на протестующие голоса Роджер вытащил счет и доказал, что он платит своему мяснику больше, чем все остальные. |
| It was on this occasion that old Jolyon, turning to June, had said in one of his bursts of philosophy: | По этому поводу старый Джолион, которому вдруг захотелось пофилософствовать, заметил, повернувшись к Джун: |
| "You may depend upon it, they're a cranky lot, the Forsytes-and you'll find it out, as you grow older!" | — Форсайты — большие чудаки, со временем ты сама в этом убедишься. |
| Timothy alone held apart, for though he ate saddle of mutton heartily, he was, he said, afraid of it. | Один Тимоти обычно не принимал участия в спорах; правда, он ел седло барашка с удовольствием, но, по его собственным словам, побаивался этого блюда. |
| To anyone interested psychologically in Forsytes, this great saddle-of-mutton trait is of prime importance; not only does it illustrate their tenacity, both collectively and as individuals, but it marks them as belonging in fibre and instincts to that great class which believes in nourishment and flavour, and yields to no sentimental craving for beauty. | Для тех, кто интересуется Форсайтами с" психологической точки зрения, седло барашка — факт первостепенной важности: он не только иллюстрирует цепкость всей семьи и каждого ее члена в отдельности, но и подчеркивает, что Форсайты всем своим существом, всеми инстинктами принадлежат к тому великому классу, который верует в питательную, вкусную пищу и чужд сентиментального стремления к красоте. |
| Younger members of the family indeed would have done without a joint altogether, preferring guinea-fowl, or lobster salad-something which appealed to the imagination, and had less nourishment-but these were females; or, if not, had been corrupted by their wives, or by mothers, who having been forced to eat saddle of mutton throughout their married lives, had passed a secret hostility towards it into the fibre of their sons. | Более молодые члены семьи прекрасно обошлись бы и без барашка, предпочитая ему цесарку или салат из омаров — вообще то, что действует на воображение и не имеет таких питательных свойств. Но это были женщины, а если не женщины, так те, кого испортили жены или матери, вынужденные есть седло барашка в продолжение всей своей замужней жизни и вселившие тайную ненависть к нему в плоть и кровь своих сыновей. |
| The great saddle-of-mutton controversy at an end, a Tewkesbury ham commenced, together with the least touch of West Indian-Swithin was so long over this course that he caused a block in the progress of the dinner. | Когда великий спор о седле барашка подошел к концу, приступили к тьюксберийской ветчине, приправленной «чуточкой» кабуля. Суизин так долго возился с этим блюдом, что задержал мирное течение обеда. |
| To devote himself to it with better heart, he paused in his conversation. | Для того чтобы всей душой отдаться ветчине, он даже прервал разговор. |
| From his seat by Mrs. Septimus Small Soames was watching. | Сомс внимательно разглядывал гостей со своего места рядом с миссис Септимус Смолл. |
| He had a reason of his own connected with a pet building scheme, for observing Bosinney. | У него были основания наблюдать за Босини, основания, связанные с давно взлелеянным планом одной постройки. |
| The architect might do for his purpose; he looked clever, as he sat leaning back in his chair, moodily making little ramparts with bread-crumbs. | Этот архитектор, пожалуй, годится для его целей. Глядя на Босини, который сидел, откинувшись на спинку стула, и задумчиво катал шарики из хлебного мякиша. Сомс решил, что он выглядит неглупым. |
| Soames noted his dress clothes to be well cut, but too small, as though made many years ago. | Сомс заметил, что костюм на Босини сидит хорошо, ко узок, как будто сшит много лет назад. |
| He saw him turn to Irene and say something and her face sparkle as he often saw it sparkle at other people-never at himself. | Сомс видел, как Босини повернулся к Ирэн и сказал ей что-то, а ее лицо засветилось, как оно часто светилось в разговорах с другими и никогда в разговоре с ним. |
| He tried to catch what they were saying, but Aunt Juley was speaking. | Он старался разобрать их слова, но ему помешала тетя Джули. |
| Hadn't that always seemed very extraordinary to Soames? | Разве это не кажется Сомсу удивительным? |
| Only last Sunday dear Mr. Scole, had been so witty in his sermon, so sarcastic, | В прошлое воскресенье мистер Скоулз — милейший человек! — прочел такую блестящую, такую язвительную проповедь. |
| "For what," he had said, "shall it profit a man if he gain his own soul, but lose all his property?" | "Ибо, — спросил он, — что обрящет человек, если он спасет душу свою, но потеряет свое состояние? |
| That, he had said, was the motto of the middle-class; now, what had he meant by that? | Вот, — сказал мистер Скоулз, — девиз нашего класса". Так что он хотел этим выразить? |
| Of course, it might be what middle-class people believed-she didn't know; what did Soames think? | Конечно, может быть, наш класс в это и верит — она не знает; что думает по этому поводу Сомс? |
| He answered abstractedly: | Он ответил рассеянно: |
| "How should I know? | — Откуда я знаю? |
| Scoles is a humbug, though, isn't he?" | Впрочем, этот Скоулз, кажется, шарлатан! |
| For Bosinney was looking round the table, as if pointing out the peculiarities of the guests, and Soames wondered what he was saying. | В это время Босини обвел глазами стол, как бы подмечая особенности каждого гостя, и Сомсу было интересно, что он говорит. |
| By her smile Irene was evidently agreeing with his remarks. | Судя по улыбке Ирэн, она соглашалась с его замечаниями. |
| She seemed always to agree with other people. | Она всегда соглашается с другими. |
| Her eyes were turned on himself; Soames dropped his glance at once. | Ее взгляд упал на Сомса; Сомс сразу же опустил глаза. |
| The smile had died off her lips. | Улыбка на ее губах исчезла. |
| A humbug? | — Шарлатан? |
| But what did Soames mean? | То есть как это? |
| If Mr. Scoles was a humbug, a clergyman-then anybody might be-it was frightful! | Если мистер Скоулз, духовное лицо, шарлатан, то что же тогда все остальные? Это ужасно! |
| "Well, and so they are!" said Soames. | — Да все шарлатаны! — сказал Сомс. |
| During Aunt Juley's momentary and horrified silence he caught some words of Irene's that sounded like: | Секунда испуганного молчания тети Джули дала ему возможность поймать слова Ирэн; он услышал что-то вроде: |
| ' Abandon hope, all ye who enter here!' | «Оставь надежду всяк сюда входящий!» |
| But Swithin had finished his ham. | Но Суизин уже покончил со своей ветчиной. |
| "Where do you go for your mushrooms?" he was saying to Irene in a voice like a courtier's; "you ought to go to Smileybob's-he'll give 'em you fresh. | — Где вы берете грибы? — заговорил он с Ирэн тоном изысканного царедворца. — Пошлите к Снилибобу — у него всегда бывают свежие. |
| These little men, they won't take the trouble!" | А эта мелкота не желает возиться со свежим товаром! |
| Irene turned to answer him, and Soames saw Bosinney watching her and smiling to himself. | Ирэн повернулась к нему, и Сомс увидел, что Босини наблюдает за ней с затаенной улыбкой. |
| A curious smile the fellow had. | Странная улыбка была у этого человека. |
| A half-simple arrangement, like a child who smiles when he is pleased. | Простая, как у ребенка, получившего удовольствие. |
| As for George's nickname-'The Buccaneer'-he did not think much of that. | Что касается прозвища, данного Джорджем, то ничего «пиратского» в нем не было. |
| And, seeing Bosinney turn to June, Soames smiled too, but sardonically-he did not like June, who was not looking too pleased. | И глядя, как Босини повернулся к Джун, Сомс тоже улыбнулся, но насмешливо: он недолюбливал Джун, а вид у нее сейчас был не совсем довольный. |
| This was not surprising, for she had just held the following conversation with James: | И ничего удивительного; Джун только что имела следующий разговор с Джемсом: |
| "I stayed on the river on my way home, Uncle James, and saw a beautiful site for a house." | — Дядя Джемс, на обратном пути я видела у реки замечательное место для дома. |
| James, a slow and thorough eater, stopped the process of mastication. | Джемс, который имел привычку есть медленно и основательно, прекратил процесс жевания. |
| "Eh?" he said. | — Что? — сказал он. |
| "Now, where was that?" | — А где это? |
| "Close to Pangbourne." | — У самого Пэнгборна. |
| James placed a piece of ham in his mouth, and June waited. | Джемс отправил в рот кусок ветчины, Джун ждала. |
| "I suppose you wouldn't know whether the land about there was freehold?" he asked at last. | — Ты, наверное, не имеешь понятия о том, продаются эти участки в пожизненную собственность или нет? — спросил он наконец. |
| "You wouldn't know anything about the price of land about there?" | — Ты не поинтересовалась узнать, какие там цены на землю? |
| "Yes," said June; "I made inquiries." | — Нет, поинтересовалась, — сказала Джун, — я навела справки. |
| Her little resolute face under its copper crown was suspiciously eager and aglow. | — Ее решительное личико подозрительно пылало и светилось нетерпением под копной медно-рыжих волос. |
| James regarded her with the air of an inquisitor. | Джемс оглядел ее инквизиторским взглядом. |
| "What? | — Что? |
| You're not thinking of buying land!" he ejaculated, dropping his fork. | Неужели ты собираешься покупать землю? — воскликнул он, роняя вилку. |
| June was greatly encouraged by his interest. | Проявленный им интерес подбодрил Джун. |
| It had long been her pet plan that her uncles should benefit themselves and Bosinney by building country-houses. | Она уже давно носилась с планом, согласно которому ее дяди должны были облагодетельствовать себя и Босини постройкой загородных домов. |
| "Of course not," she said. | — Конечно нет — сказала она. |
| "I thought it would be such a splendid place for-you or-someone to build a country-house!" | — Я подумала, какое замечательное место! Вот бы где выстроить дом — вам или кому-нибудь еще! |
| James looked at her sideways, and placed a second piece of ham in his mouth…. | Джемс покосился на нее и сунул в рот второй кусок ветчины. |
| "Land ought to be very dear about there," he said. | — Там, должно быть, очень дорогие участки, — сказал он. |
| What June had taken for personal interest was only the impersonal excitement of every Forsyte who hears of something eligible in danger of passing into other hands. | То, что Джун приняла за личную заинтересованность, было лишь привычным возбуждением, которое испытывает каждый Форсайт, опасаясь, как бы хорошие вещи не уплыли у него из рук. |
| But she refused to see the disappearance of her chance, and continued to press her point. | Но она не хотела признать свое поражение и продолжала настаивать: |
| "You ought to go into the country, Uncle James. | — Вам надо перебраться за город, дядя Джемс. |
| I wish I had a lot of money, I wouldn't live another day in London." | Будь у меня много денег, я бы и дня не осталась в Лондоне. |
| James was stirred to the depths of his long thin figure; he had no idea his niece held such downright views. | Джемс был взволнован до самых глубин своего длинного, тощего тела; он и не подозревал, что его племянница придерживается таких крайних взглядов: |
| "Why don't you go into the country?" repeated June; "it would do you a lot of good." | — Почему вы не переберетесь за город? — повторила Джун. — Это было бы вам очень полезно! |
| "Why?" began James in a fluster. | — Почему? — взволнованно начал Джемс. |
| "Buying land-what good d'you suppose I can do buying land, building houses?-I couldn't get four per cent. for my money!" | — Зачем мне покупать землю? Что это мне даст, если я стану покупать землю и строить дома? Я и четырех процентов не получу за свои деньги! |
| "What does that matter? | — Ну и что же? |
| You'd get fresh air." | Зато будете жить на свежем воздухе! |
| "Fresh air!" exclaimed James; "what should I do with fresh air," | — Свежий воздух! — воскликнул Джемс. — На что мне свежий воздух? |
| "I should have thought anybody liked to have fresh air," said June scornfully. | — Я думала, что каждому приятно жить на свежем воздухе, — презрительно сказала Джун. |
| James wiped his napkin all over his mouth. | Джемс размашистым жестом вытер рот салфеткой. |
| "You don't know the value of money," he said, avoiding her eye. | — Ты не знаешь цены деньгам, — сказал он, избегая ее взгляда. |
| "No! and I hope I never shall!" and, biting her lip with inexpressible mortification, poor June was silent. | — Не знаю! И, надеюсь, никогда не буду знать! — и, закусив губы от невыразимого огорчения, бедная Джун замолчала. |
| Why were her own relations so rich, and Phil never knew where the money was coming from for to-morrow's tobacco. | Почему ее родственники такие богачи, а у Фила нет даже уверенности, будут у него завтра деньги на табак или нет? |
| Why couldn't they do something for him? | Неужели они ничего не могут для него сделать? |
| But they were so selfish. | Все такие эгоисты. |
| Why couldn't they build country-houses? | Почему они не хотят строить загородные дома? |
| She had all that naive dogmatism which is so pathetic, and sometimes achieves such great results. | Джун была полна того наивного догматизма, который так трогателен и иногда приводит к таким большим результатам. |
| Bosinney, to whom she turned in her discomfiture, was talking to Irene, and a chill fell on June's spirit. | Босини, к которому она повернулась после своего поражения, разговаривал с Ирэн, и Джун почувствовала холодок в сердце. |
| Her eyes grew steady with anger, like old Jolyon's when his will was crossed. | Гнев придал ее взгляду решительность; такой взгляд бывал у старого Джолиона, когда его воля встречала какие-нибудь препятствия на своем пути. |
| James, too, was much disturbed. | Джемсу тоже было не по себе. |
| He felt as though someone had threatened his right to invest his money at five per cent. | Ему казалось, что кто-то покушается на его право помещать деньги под пять процентов. |
| Jolyon had spoiled her. | Джолион избаловал ее. |
| None of his girls would have said such a thing. | Ни одна из его дочерей не позволила бы себе такой выходки. |
| James had always been exceedingly liberal to his children, and the consciousness of this made him feel it all the more deeply. | Джемс никогда ничего не жалел для своих детей, и это заставило его еще глубже почувствовать дерзость Джун. |
| He trifled moodily with his strawberries, then, deluging them with cream, he ate them quickly; they, at all events, should not escape him. | Он задумчиво поковырял ложкой клубнику, затем утопил ее в сливках и быстро съел: уж клубнику-то он во всяком случае не упустит. |
| No wonder he was upset. | Не было ничего удивительного в том, что Джемс так разволновался. |
| Engaged for fifty-four years (he had been admitted a solicitor on the earliest day sanctioned by the law) in arranging mortgages, preserving investments at a dead level of high and safe interest, conducting negotiations on the principle of securing the utmost possible out of other people compatible with safety to his clients and himself, in calculations as to the exact pecuniary possibilities of all the relations of life, he had come at last to think purely in terms of money. | Посвятив пятьдесят четыре года жизни (он получил звание поверенного сразу же, как только достиг возраста, установленного, законом) хлопотам по закладным, помещению капиталов своих доверителей под самые высокие и верные проценты, ведению дел по принципу извлечения наибольшей выгоды из других людей, но, разумеется, без всякого риска для своих клиентов и для себя, постанавливая под все жизненные отношения их точную денежную стоимость. Джемс кончил тем, что привык смотреть на мир исключительно с точки зрения денег. |
| Money was now his light, his medium for seeing, that without which he was really unable to see, really not cognisant of phenomena; and to have this thing, | Деньги стали для него светочем жизни, средством восприятия мира, чемто таким, без чего он не мог познавать действительность; и выслушать брошенную прямо в лицо фразу: |
| "I hope I shall never know the value of money!" said to his face, saddened and exasperated him. | «Надеюсь, я никогда не буду знать цену деньгам!» — ему было больно и досадно. |
| He knew it to be nonsense, or it would have frightened him. | Он знал, что все это глупости, иначе такие слова просто испугали бы его. |
| What was the world coming to! | Куда мы идем! |
| Suddenly recollecting the story of young Jolyon, however, he felt a little comforted, for what could you expect with a father like that! | Вспомнив, однако, историю с молодым Джолионом, Джемс почувствовал некоторое успокоение: чего можно ждать от дочери такого человека! |
| This turned his thoughts into a channel still less pleasant. | А затем мысли его пошли по другому, еще менее приятному руслу. |
| What was all this talk about Soames and Irene? | Что это за болтовня про Сомса и Ирэн? |
| As in all self-respecting families, an emporium had been established where family secrets were bartered, and family stock priced. | Как и у всякой уважающей себя семьи, у Форсайтов существовало нечто вроде торжища, где производился обмен семейными тайнами и котировались семейные акции. |
| It was known on Forsyte 'Change that Irene regretted her marriage. | На Форсайтской Бирже было известно, что Ирэн недовольна своим замужеством. |
| Her regret was disapproved of. | Ее недовольство осуждали. |
| She ought to have known her own mind; no dependable woman made these mistakes. | Она должна была знать, что делает; порядочным женщинам не полагается совершать такие ошибки. |
| James reflected sourly that they had a nice house (rather small) in an excellent position, no children, and no money troubles. | Джемс с раздражением думал, что у них хороший дом (правда, маленький) на прекрасной улице, детей нет, денежных затруднений тоже. |
| Soames was reserved about his affairs, but he must be getting a very warm man. | Сомс неохотно говорит о своих делах, но, по всей вероятности, он человек состоятельный. |
| He had a capital income from the business-for Soames, like his father, was a member of that well-known firm of solicitors, Forsyte, Bustard and Forsyte-and had always been very careful. | У него прекрасные доходы. Сомс, так же как и отец, работал в известной адвокатской конторе «Форсайт, Бастард и Форсайт» — он всегда очень осторожен в делах. |
| He had done quite unusually well with some mortgages he had taken up, too—a little timely foreclosure-most lucky hits! | Недавно проделал чрезвычайно удачную операцию по ипотекам: воспользовался просроченными платежами — на редкость удачно! |
| There was no reason why Irene should not be happy, yet they said she'd been asking for a separate room. | У Ирэн все основания быть счастливой, а говорят, что она требует отдельную комнату. |
| He knew where that ended. | Он-то знает, чем все это кончается. |
| It wasn't as if Soames drank. | Если бы еще Сомс пил! |
| James looked at his daughter-in-law. | Джемс посмотрел на свою невестку. |
| That unseen glance of his was cold and dubious. | Взгляд его, никем не замеченный, был холоден и недоверчив. |
| Appeal and fear were in it, and a sense of personal grievance. | В нем смешались укор и страх и чувство личной обиды. |
| Why should he be worried like this? | Почему это он должен волноваться? |
| It was very likely all nonsense; women were funny things! | Очень возможно, что все это глупости; женщины такой странный народ! |
| They exaggerated so, you didn't know what to believe; and then, nobody told him anything, he had to find out everything for himself. | Так преувеличивают, что не знаешь, когда им верить, когда нет, и, кроме того, ему никогда ничего не рассказывают, приходится самому до всего докапываться. |
| Again he looked furtively at Irene, and across from her to Soames. | И Джемс снова украдкой взглянул на Ирэн, а с нее перевел взгляд на Сомса. |
| The latter, listening to Aunt Juley, was looking up, under his brows in the direction of Bosinney. | Последний, разговаривая с тетей Джули, посматривал исподлобья в сторону Босини. |
| ' He's fond of her, I know,' thought James. | "Сомс любит ее, я знаю, — подумал Джемс. |
| 'Look at the way he's always giving her things.' | — Взять хотя бы то, что он постоянно делает ей подарки". |
| And the extraordinary unreasonableness of her disaffection struck him with increased force. | И чудовищная нелепость ее отношения к мужу поразила Джемса с удвоенной силой. |
| It was a pity, too, she was a taking little thing, and he, James, would be really quite fond of her if she'd only let him. | Как это грустно! Такая милая женщина! Он, Джемс, сам мог бы привязаться к ней, если б только она позволила. |
| She had taken up lately with June; that was doing her no good, that was certainly doing her no good. | За последнее время она подружилась с Джун: это нехорошо, это очень нехорошо. |
| She was getting to have opinions of her own. | У нее появляются собственные мнения. |
| He didn't know what she wanted with anything of the sort. | Он не может понять, зачем это ей понадобилось? |
| She'd a good home, and everything she could wish for. | У нее прекрасный дом, она ни в чем не встречает отказа. |
| He felt that her friends ought to be chosen for her. | Джемс пришел к убеждению, что кто-то должен позаботиться о выборе друзей для Ирэн. |
| To go on like this was dangerous. | Иначе дело может принять опасный оборот. |
| June, indeed, with her habit of championing the unfortunate, had dragged from Irene a confession, and, in return, had preached the necessity of facing the evil, by separation, if need be. | Джун с ее склонностью опекать несчастных действительно вырвала у Ирэн признание и в ответ на него провозгласила необходимость пойти на что угодно и, если понадобится, требовать развода. |
| But in the face of these exhortations, Irene had kept a brooding silence, as though she found terrible the thought of this struggle carried through in cold blood. | Но, слушая ее доводы, Ирэн задумчиво молчала, словно ей была страшна самая мысль о предстоящей хладнокровной, расчетливой борьбе. |
| He would never give her up, she had said to June. | Он ни за что не отпустит ее, сказала она Джун. |
| "Who cares?" | — Ну и что же из этого? — воскликнула Джун. |
| June cried; "let him do what he likes-you've only to stick to it!" | — Пусть делает все что угодно, вы только не сдавайтесь! |
| And she had not scrupled to say something of this sort at Timothy's; James, when he heard of it, had felt a natural indignation and horror. | — И она не постеснялась рассказать кое-что у Тимоти; услышав об этом, Джемс почувствовал совершенно естественное негодование и ужас. |
| What if Irene were to take it into her head to-he could hardly frame the thought-to leave Soames? | Что если Ирэн — даже страшно подумать! — действительно решит уйти от Сомса? |
| But he felt this thought so unbearable that he at once put it away; the shady visions it conjured up, the sound of family tongues buzzing in his ears, the horror of the conspicuous happening so close to him, to one of his own children! | Мысль эта была так невыносима, что Джемс сразу же отбросил ее; она вызывала в воображении смутные картины, в ушах у него уже стояло бормотание форсайтских языков. Джемса охватывал ужас перед тем, что гласность так близко коснется его жизни, жизни его сына! |
| Luckily, she had no money—a beggarly fifty pound a year! | Счастье, что у нее нет собственных средств — какие-то нищенские пятьдесят фунтов в год. |
| And he thought of the deceased Heron, who had had nothing to leave her, with contempt. | И он с пренебрежением вспомнил покойного Эрона, который ничего не оставил ей. |
| Brooding over his glass, his long legs twisted under the table, he quite omitted to rise when the ladies left the room. | Насупившись над бокалом вина, скрестив под столом свои длинные ноги. Джемс даже забыл встать, когда дамы покидали столовую. |
| He would have to speak to Soames-would have to put him on his guard; they could not go on like this, now that such a contingency had occurred to him. | Придется поговорить с Сомсом, придется предостеречь его; после всего, что случилось, так продолжаться не может. |
| And he noticed with sour disfavour that June had left her wine-glasses full of wine. | И он с раздражением заметил, что Джун не прикоснулась к вину. |
| 'That little, thing's at the bottom of it all,' he mused; | "Все зло в этой девчонке, — размышлял он. |
| ' Irene'd never have thought of it herself.' | — Ирэн сама никогда бы до этого не додумалась". |
| James was a man of imagination. | Джемс был человек с богатым воображением. |
| The voice of Swithin roused him from his reverie. | Его размышления прервал голос Суизина. |
| "I gave four hundred pounds for it," he was saying. | — Я заплатил за нее четыреста фунтов, — говорил он. |
| "Of course it's a regular work of art." | — Это настоящее произведение искусства. |
| "Four hundred! | — Четыреста фунтов! |
| H'm! that's a lot of money!" chimed in Nicholas. | Уйма денег! — отозвался Николас. |
| The object alluded to was an elaborate group of statuary in Italian marble, which, placed upon a lofty stand (also of marble), diffused an atmosphere of culture throughout the room. | Вещь, о которой шла речь, — замысловатая скульптурная группа итальянского мрамора, поставленная на высокий постамент (тоже из мрамора), — распространяла в комнате атмосферу утонченной культуры. |
| The subsidiary figures, of which there were six, female, nude, and of highly ornate workmanship, were all pointing towards the central figure, also nude, and female, who was pointing at herself; and all this gave the observer a very pleasant sense of her extreme value. | Затейливой работы нижние фигурки обнаженных женщин в количестве шести штук указывали на центральную, тоже обнаженную и тоже женскую, фигуру, которая в свою очередь указывала на себя; все в целом создавало у зрителя весьма приятную уверенность в исключительной ценности этой неизвестной особы. |
| Aunt Juley, nearly opposite, had had the greatest difficulty in not looking at it all the evening. | Тетя Джули, весь вечер сидевшая напротив нее, прилагала большие усилия, чтобы не смотреть в том направлении. |
| Old Jolyon spoke; it was he who had started the discussion. | Заговорил старый Джолион; он и начал весь спор. |
| "Four hundred fiddlesticks! | — Четыреста фунтов! |
| Don't tell me you gave four hundred for that?" | Ты заплатил за это четыреста фунтов? |
| Between the points of his collar Swithin's chin made the second painful oscillatory movement of the evening. | Тут Суизин во второй раз за вечер осторожно повел головой, ощущая при этом, как острые уголки воротничка впиваются ему в шею. |
| "Four-hundred-pounds, of English money; not a farthing less. | — Четыре сотни фунтов английскими деньгами, ни фартингом меньше. |
| I don't regret it. | И не раскаиваюсь. |
| It's not common English-it's genuine modern Italian!" | Это не наша работа, это современная итальянская скульптура! |
| Soames raised the corner of his lip in a smile, and looked across at Bosinney. | Сомс улыбнулся уголками губ и взглянул на Боснии. |
| The architect was grinning behind the fumes of his cigarette. | Архитектор усмехался, плавая в облаках папиросного дыма. |
| Now, indeed, he looked more like a buccaneer. | Вот теперь действительно в нем есть что-то пиратское. |
| "There's a lot of work about it," remarked James hastily, who was really moved by the size of the group. | — Сложная работа! — поторопился сказать Джемс, на которого размеры группы произвели большое впечатление. |
| "It'd sell well at Jobson's." | — Хорошо пошла бы у Джонсона. |
| "The poor foreign dey-vil that made it," went on Swithin, "asked me five hundred—I gave him four. | — Этот итальяшка, который ее сделал, — продолжал Суизин, — запросил с меня пятьсот фунтов — я дал четыреста. |
| It's worth eight. | А вещь стоит все восемьсот. |
| Looked half-starved, poor dey-vil!" | У бедняги был такой вид, будто он умирает с голоду! |
| "Ah!" chimed in Nicholas suddenly, "poor, seedy-lookin' chaps, these artists; it's a wonder to me how they live. | — А! — откликнулся вдруг Николас. — Все эти артисты такие жалкие, просто не понимаю, как они живут. |
| Now, there's young Flageoletti, that Fanny and the girls are always hav'in' in, to play the fiddle; if he makes a hundred a year it's as much as ever he does!" | Например, этот Флажолетти, которого Фэнни и девочки постоянно приглашают поиграть; дай бог, чтобы он зарабатывал сотню в год! |
| James shook his head. | Джемс покачал головой. |
| "Ah!" he said, | — Да-а! — сказал он. |
| "I don't know how they live!" | — Я понятия не имею, на что они живут! |
| Old Jolyon had risen, and, cigar in mouth, went to inspect the group at close quarters. | Старый Джолион встал и, не вынимая сигары изо рта, подошел к группе, чтобы как следует рассмотреть ее. |
| "Wouldn't have given two for it!" he pronounced at last. | — Двухсот бы не дал! — заявил он наконец. |
| Soames saw his father and Nicholas glance at each other anxiously; and, on the other side of Swithin, Bosinney, still shrouded in smoke. | Сомс посмотрел на отца и Николаса, испуганно переглянувшихся, и на сидевшего рядом с Суизиной Боснии, все еще окутанного дымом. |
| 'I wonder what he thinks of it?' thought Soames, who knew well enough that this group was hopelessly vieux jeu; hopelessly of the last generation. | «Интересно бы узнать его мнение», — подумал Сомс, прекрасно знавший, что группа эта безнадежно vieux jeu [4], безнадежно устарела, по крайней мере на целое поколение. |
| There was no longer any sale at Jobson's for such works of art. | У Джобсона такие вещи уже давно не идут. |
| Swithin's answer came at last. | Наконец раздался ответ Суизина: |
| "You never knew anything about a statue. | — Ты ничего не смыслишь в скульптуре. |
| You've got your pictures, and that's all!" | Твое дело картины — и только! |
| Old Jolyon walked back to his seat, puffing his cigar. It was not likely that he was going to be drawn into an argument with an obstinate beggar like Swithin, pig-headed as a mule, who had never known a statue from a--straw hat. | Старый Джолион вернулся на место, попыхивая сигарой Он, конечно, не станет затевать спор с этим тупоголовым Суизином, упрямым как осел, не умеющим отличить статую от соломенной шляпы. |
| "Stucco!" was all he said. | — Гипс! — вот все, что он сказал. |
| It had long been physically impossible for Swithin to start; his fist came down on the table. | Долгое время Суизин просто не мог открыть рот; он стукнул кулаком по столу. |
| "Stucco! | — Гипс! |
| I should like to see anything you've got in your house half as good!" | Поищи-ка у себя в доме хоть что-нибудь подобное этой вещи! |
| And behind his speech seemed to sound again that rumbling violence of primitive generations. | И в его словах снова послышалась клокочущая ярость первобытных поколений. |
| It was James who saved the situation. | Спас положение Джемс. |
| "Now, what do you say, Mr. Bosinney? | — Ну, а вы что скажете, мистер Босини? |
| You're an architect; you ought to know all about statues and things!" | Вы архитектор, вам ведь полагается знать толк во всяких статуях и тому подобных вещах! |
| Every eye was turned upon Bosinney; all waited with a strange, suspicious look for his answer. | Взоры всех обратились на архитектора; все ждали ответа Боснии, настороженно и недоверчиво поглядывая на него. |
| And Soames, speaking for the first time, asked: | И Сомс, в первый раз вмешавшись в разговор, спросил: |
| "Yes, Bosinney, what do you say?" | — В самом деле, Босини, что вы скажете? |
| Bosinney replied coolly: | Босини спокойно ответил: |
| "The work is a remarkable one." | — Вещь замечательная. |
| His words were addressed to Swithin, his eyes smiled slyly at old Jolyon; only Soames remained unsatisfied. | Он обращался к Суизину, а глаза его хитро улыбались старому Джолиону; один Сомс остался неудовлетворенным. |
| "Remarkable for what?" | — Замечательная? Чем? |
| "For its naïveté" | — Своей наивностью. |
| The answer was followed by an impressive silence; Swithin alone was not sure whether a compliment was intended. | Наступило выразительное молчание; только один Суизин не был окончательно уверен в том, следует ли это понимать как комплимент или нет. |
IV.
Projection of the House — Проект нового дома
Soames Forsyte walked out of his green-painted front door three days after the dinner at Swithin's, and looking back from across the Square, confirmed his impression that the house wanted painting.
Через три дня после обеда у Суизина Сомс Форсайт, выйдя на улицу, затворил за собой выкрашенную в зеленую краску парадную дверь своего дома и, оглянувшись с середины сквера, окончательно убедился, что дом необходимо окрасить заново.
He had left his wife sitting on the sofa in the drawing-room, her hands crossed in her lap, manifestly waiting for him to go out.
Он оставил жену в гостиной — она сидела на диване, сложив руки на коленях, и, очевидно, ждала, когда он уйдет.
This was not unusual. В этом не было ничего необычного.
It happened, in fact, every day.
В сущности говоря, так случалось ежедневно.
He could not understand what she found wrong with him.
Он не мог понять, почему Ирэн так плохо относится к нему.
It was not as if he drank!
Ведь он как будто не пьяница!
Did he run into debt, or gamble, or swear; was he violent; were his friends rackety; did he stay out at night?
Разве он влез в долги, играет в карты, несдержан на язык, груб; разве он заводит предосудительные знакомства; проводит ночи вне дома?
On the contrary.
Совсем наоборот!
The profound, subdued aversion which he felt in his wife was a mystery to him, and a source of the most terrible irritation.
Глубоко затаенная неприязнь, которую Сомс чувствовал в Ирэн по отношению к себе, оставалась для него загадкой и служила источником сильнейшего раздражения.
That she had made a mistake, and did not love him, had tried to love him and could not love him, was obviously no reason.
То, что ее замужество было ошибкой и она не любила его, Сомса, старалась полюбить и не смогла, — все это, разумеется, не причина.
He that could imagine so outlandish a cause for his wife's not getting on with him was certainly no Forsyte.
Тот, кто способен представить себе такую нелепую причину для объяснения ее натянутых отношений с мужем, не может называться Форсайтом.
Soames was forced, therefore, to set the blame entirely down to his wife.
И поэтому Сомсу приходилось во всем винить жену.
He had never met a woman so capable of inspiring affection.
Никогда в жизни не встречал он женщины, которая бы так влекла к себе.
They could not go anywhere without his seeing how all the men were attracted by her; their looks, manners, voices, betrayed it; her behaviour under this attention had been beyond reproach.
Где бы они ни появлялись вместе. Сомс неизменно замечал, как все мужчины тянулись к Ирэн: взгляды, движения, голос выдавали их; окруженная таким вниманием, она держалась безукоризненно.
That she was one of those women-not too common in the Anglo-Saxon race-born to be loved and to love, who when not loving are not living, had certainly never even occurred to him.
Мысль о том, что Ирэн была одной из тех женщин, не часто встречающихся в англо-саксонской расе, которые рождены любить и быть любимыми, для которых без любви нет жизни, разумеется, ни разу не пришла ему в голову.
Her power of attraction, he regarded as part of her value as his property; but it made him, indeed, suspect that she could give as well as receive; and she gave him nothing!
Он смотрел на ее обаяние как на часть той ценности, которую она собой представляла, будучи его вещью, но это наводило на мысль, что Ирэн могла не только получать, но и дарить; а ему она ничего не дарила!
'Then why did she marry me?' was his continual thought.
«Но зачем же тогда было выходить за меня замуж?» непрестанно думал Сомс.
He had forgotten his courtship; that year and a half when he had besieged and lain in wait for her, devising schemes for her entertainment, giving her presents, proposing to her periodically, and keeping her other admirers away with his perpetual presence.
Он уже забыл время своего сватовства — те полтора года, когда он осаждал и преследовал Ирэн, измышляя всяческие способы, чтобы развлечь ее, поднося подарки, раз за разом делая ей предложение и отваживая других поклонников своим постоянным присутствием.
He had forgotten the day when, adroitly taking advantage of an acute phase of her dislike to her home surroundings, he crowned his labours with success.
Он уже забыл тот день, когда, умело воспользовавшись приступом отвращения, которое вызывала у нее домашняя обстановка, он увенчал свои старания успехом.
If he remembered anything, it was the dainty capriciousness with which the gold-haired, dark-eyed girl had treated him.
Если Сомс и помнил что-нибудь, так только ту капризную грацию, с которой золотоволосая темноглазая девушка обращалась с ним.
He certainly did not remember the look on her face-strange, passive, appealing-when suddenly one day she had yielded, and said that she would marry him.
И, разумеется, он не помнил выражения ее лица — выражения отчужденности, покорности и мольбы, — когда в один прекрасный день она сдалась и сказала, что будет его женой.
It had been one of those real devoted wooings which books and people praise, when the lover is at length rewarded for hammering the iron till it is malleable, and all must be happy ever after as the wedding bells.
Это было то настоящее пылкое поклонение, столь превозносимое и писателями и простыми смертными, когда влюбленный, сумев наконец сделать металл податливым, получает награду за свои труды и вступает в жизнь счастливую, как звон свадебных колоколов.
Soames walked eastwards, mousing doggedly along on the shady side.
Сомс повернул в восточном направлении, упрямо держась теневой стороны улицы.
The house wanted doing, up, unless he decided to move into the country, and build.
Дом необходимо отремонтировать или надо строиться за городом и переезжать туда.
For the hundredth time that month he turned over this problem.
В сотый раз за последний месяц он принялся обдумывать этот план.
There was no use in rushing into things!
Никогда не следует торопиться!
He was very comfortably off, with an increasing income getting on for three thousand a year; but his invested capital was not perhaps so large as his father believed-James had a tendency to expect that his children should be better off than they were.
Средства есть, доходы вырастают до трех тысяч фунтов в год; правда, капитал у него не такой солидный, как считает отец, — Джемс был склонен преувеличивать состояние своих детей.
'I can manage eight thousand easily enough,' he thought, 'without calling in either Robertson's or Nicholl's.'
"Тысяч восемь я легко могу потратить, — соображал Сомс, — и не надо будет обращаться к Робертсону или к Николлу".
He had stopped to look in at a picture shop, for Soames was an 'amateur' of pictures, and had a little-room in No.
Он остановился у одной из витрин, где были выставлены картины.
62, Montpellier Square, full of canvases, stacked against the wall, which he had no room to hang.
Сомс был «любителем» живописи: небольшая комната в доме № 62 на Монпелье-сквер была заполнена холстами, стоявшими вдоль стен, так как их не где было вешать.
He brought them home with him on his way back from the City, generally after dark, and would enter this room on Sunday afternoons, to spend hours turning the pictures to the light, examining the marks on their backs, and occasionally making notes.
Он привозил картины домой, возвращаясь из Сити обычно уже в сумерках, а по воскресеньям заходил в эту комнату и целыми часами поворачивал картины к свету, изучал надписи на обороте и время от времени отмечал что-то в записной книжке.
They were nearly all landscapes with figures in the foreground, a sign of some mysterious revolt against London, its tall houses, its interminable streets, where his life and the lives of his breed and class were passed.
По большей части это были пейзажи с фигурами на переднем плане — символ какого-то тайного протеста против Лондона с его высокими домами и бесконечными улицами, где протекала его жизнь и жизнь людей его племени и класса.
Every now and then he would take one or two pictures away with him in a cab, and stop at Jobson's on his way into the City.
Иногда Сомс брал одну-две картины и, отправляясь в Сити, останавливал кэб у Джобсона.
He rarely showed them to anyone; Irene, whose opinion he secretly respected and perhaps for that reason never solicited, had only been into the room on rare occasions, in discharge of some wifely duty.
Он редко показывал кому-нибудь свою коллекцию. Ирэн, мнение которой он втайне уважал и, вероятно, поэтому никогда о нем не справлялся, бывала здесь очень редко — только в тех случаях, когда ее призывал долг хозяйки.
She was not asked to look at the pictures, and she never did.
Ей не предлагали посмотреть картины, и она не смотрела их.
To Soames this was another grievance.
Для Сомса это было еще одним поводом для обиды.
He hated that pride of hers, and secretly dreaded it.
Он ненавидел эту гордость и втайне боялся ее.
In the plate-glass window of the picture shop his image stood and looked at him.
С зеркального стекла витрины на Сомса смотрело… его собственное отражение.
His sleek hair under the brim of the tall hat had a sheen like the hat itself; his cheeks, pale and flat, the line of his clean-shaven lips, his firm chin with its greyish shaven tinge, and the buttoned strictness of his black cut-away coat, conveyed an appearance of reserve and secrecy, of imperturbable, enforced composure; but his eyes, cold,-grey, strained-looking, with a line in the brow between them, examined him wistfully, as if they knew of a secret weakness.
На гладких волосах, видневшихся из-под полей цилиндра, лежал такой же глянец, как и на самом цилиндре; бледное узкое лицо, линия чисто выбритых губ, твердый подбородок со стальным отливом от бритья и строгость застегнутой на все пуговицы черной визитки придавали ему замкнутый и непроницаемый вид, пронизывали весь облик невозмутимым, подчеркнутым самообладанием; только глаза — холодные, серые, напряженные, с залегшей между бровями складкой — глядели на Сомса печально, словно знали его тайную слабость.
He noted the subjects of the pictures, the names of the painters, made a calculation of their values, but without the satisfaction he usually derived from this inward appraisement, and walked on.
Он рассмотрел картины, подписи художников, прикинул, сколько эти вещи могут стоить, не испытывая удовлетворения, которое обычно доставляла ему такая мысленная оценка, и пошел дальше.
No. 62 would do well enough for another year, if he decided to build!
В доме № 62 можно прожить еще с год, если решиться строить новый!
The times were good for building, money had not been so dear for years; and the site he had seen at Robin Hill, when he had gone down there in the spring to inspect the Nicholl mortgage-what could be better!
Время для стройки самое подходящее: деньги уже давно не были так дороги; а лучше того места, которое он присмотрел в Робин-Хилле весной, когда ездил туда по делу Николла, ничего и быть не может!
Within twelve miles of Hyde Park Corner, the value of the land certain to go up, would always fetch more than he gave for it; so that a house, if built in really good style, was a first-class investment.
Двенадцать миль от Хайд-парка, цены на землю наверняка поднимутся, всегда можно будет получить больше, чем заплатил; такой дом, если его выстроить в хорошем стиле, — верные деньги.
The notion of being the one member of his family with a country house weighed but little with him; for to a true Forsyte, sentiment, even the sentiment of social position, was a luxury only to be indulged in after his appetite for more material pleasure had been satisfied.
Сознание, что он единственный в семье будет обладателем загородного дома, не имело особенного значения для Сомса; истый Форсайт считает всякие сентименты, даже сентименты, связанные с общественным положением, роскошью, о которой можно думать только после того, как аппетиты будут утолены другими, более существенными вещами.
To get Irene out of London, away from opportunities of going about and seeing people, away from her friends and those who put ideas into her head!
Увезти Ирэн из Лондона, лишить ее возможности встречаться с людьми, увезти от друзей и от тех, кто сбивает ее с толку!
That was the thing!
Вот что самое главное!
She was too thick with June!
Она слишком подружилась с Джун!
June disliked him.
Джун его не любит.
He returned the sentiment.
Он отвечает ей тем же.
They were of the same blood.
Они ведь одной крови!
It would be everything to get Irene out of town.
Увезти Ирэн за город — в этом все.
The house would please her, she would enjoy messing about with the decoration, she was very artistic!
Дом ей понравится, она с удовольствием возьмет на себя хлопоты по меблировке — ведь у нее такая художественная натура!
The house must be in good style, something that would always be certain to command a price, something unique, like that last house of Parkes, which had a tower; but Parkes had himself said that his architect was ruinous.
Дом нужно выстроить в хорошем стиле, чтобы стоимость его сразу бросалась в глаза, — что-нибудь единственное в своем роде, как дом Паркса с башней; но Парке сам рассказывал, что архитектор разорил его.
You never knew where you were with those fellows; if they had a name they ran you into no end of expense and were conceited into the bargain.
От этих людей всего можно ждать: если архитектор с именем, он втравит в такие расходы, что только держись, да еще заставит считаться со своими причудами.
And a common architect was no good—the memory of Parkes' tower precluded the employment of a common architect:
Брать же рядового архитектора не стоит — башня Паркса исключала всякую возможность приглашения рядового архитектора.
This was why he had thought of Bosinney.
Вот почему Сомс подумал о Боснии.
Since the dinner at Swithin's he had made enquiries, the result of which had been meagre, but encouraging: "One of the new school."
После обеда у Суизина он навел справки, в результате которых получил скудные, но вместе с тем утешительные сведения: «архитектор новой школы».
"Clever?"
— Талантливый?
"As clever as you like—a bit—a bit up in the air!"
— Безусловно талантливый, только немножко… немножко витает в облаках!
He had not been able to discover what houses Bosinney had built, nor what his charges were.
Сомсу так и не удалось разузнать, какие дома Боснии уже построил и сколько он берет.
The impression he gathered was that he would be able to make his own terms.
Впечатление же создалось такое, что можно будет поставить свои условия.
The more he reflected on the idea, the more he liked it.
Чем больше Сомс думал об этом плане, тем больше он ему нравился.
It would be keeping the thing in the family, with Forsytes almost an instinct; and he would be able to get 'favoured-nation,' if not nominal terms-only fair, considering the chance to Bosinney of displaying his talents, for this house must be no common edifice.
Все будет обделано в семейном кругу, к чему Форсайты стремятся почти инстинктивно; кроме того. Сомс сможет «приобрести» архитектора, если и не совсем по дешевке, то с «пониженной пошлиной», а это только справедливо, принимая во внимание, что Босини будет предоставлена возможность обнаружить свои таланты, так как дом Сомса не должен быть заурядным домом.
Soames reflected complacently on the work it would be sure to bring the young man; for, like every Forsyte, he could be a thorough optimist when there was anything to be had out of it.
Мысль о том, что молодой человек получит хорошую работу, доставляла ему удовольствие. Сомс, как и все Форсайты, обладал непоколебимым оптимизмом, когда из оптимизма можно было извлечь выгоду.
Bosinney's office was in Sloane Street, close at, hand, so that he would be able to keep his eye continually on the plans.
Контора Босини помещается на Слоун-стрит, совсем под рукой, можно будет следить за разработкой проекта.
Again, Irene would not be to likely to object to leave London if her greatest friend's lover were given the job.
К тому же Ирэн вряд ли станет возражать против переезда за город, если при этом условии жених ее лучшей подруги получит работу.
June's marriage might depend on it.
Может быть, от этого будет зависеть счастье Джун.
Irene could not decently stand in the way of June's marriage; she would never do that, he knew her too well.
Ирэн не захочет мешать ее счастью; ни в коем случае не захочет, ведь он ее знает.
And June would be pleased; of this he saw the advantage.
И Джун останется довольна; а в этом есть известная выгода.
Bosinney looked clever, but he had also-and-it was one of his great attractions-an air as if he did not quite know on which side his bread were buttered; he should be easy to deal with in money matters.
Босини на вид очень толковый малый, но, помимо всего прочего, у него есть одна черта, чрезвычайно привлекательная: в деловом отношении он несомненный простачок — денежный вопрос с ним будет нетрудно уладить.
Soames made this reflection in no defrauding spirit; it was the natural attitude of his mind-of the mind of any good business man-of all those thousands of good business men through whom he was threading his way up Ludgate Hill.
Сомс пришел к этому выводу без всякого намерения надуть Босини: таков был образ мышления у него и у всякого хорошего дельца — у тысячи хороших дельцов, сквозь толпы которых он пробирался по Лэдгейт-Хилл.
Thus he fulfilled the inscrutable laws of his great class-of human nature itself-when he reflected, with a sense of comfort, that Bosinney would be easy to deal with in money matters.
И, с удовлетворением размышляя о том, что с Босини будет нетрудно уладить денежный вопрос. Сомс подчинялся сокровенным законам великого класса, к которому он принадлежал, — законам самой природы.
While he elbowed his way on, his eyes, which he usually kept fixed on the ground before his feet, were attracted upwards by the dome of St. Paul's.
Пробираясь сквозь толпу, Сомс, обычно смотревший себе под ноги во время ходьбы, поднял глаза на собор св. Павла.
It had a peculiar fascination for him, that old dome, and not once, but twice or three times a week, would he halt in his daily pilgrimage to enter beneath and stop in the side aisles for five or ten minutes, scrutinizing the names and epitaphs on the monuments.
Старый собор чем-то притягивал его к себе, и Сомс не один, а два и три раза в неделю заходил сюда во время своих дневных странствований и по пять, по десять минут стоял в боковых приделах, читая имена и эпитафии на гробницах.
The attraction for him of this great church was inexplicable, unless it enabled him to concentrate his thoughts on the business of the day.
Трудно сказать, чем привлекал Сомса этот величественный храм, разве только тем, что здесь ему было легче собраться с мыслями о деловом дне.
If any affair of particular moment, or demanding peculiar acuteness, was weighing on his mind, he invariably went in, to wander with mouse-like attention from epitaph to epitaph.
Если голова его была занята каким-нибудь особенно важным или требующим особенной проницательности делом, он всякий раз заглядывал сюда и неслышно, как мышь, бродил от одной гробницы к другой.
Then retiring in the same noiseless way, he would hold steadily on up Cheapside, a thought more of dogged purpose in his gait, as though he had seen something which he had made up his mind to buy.
Потом, так же бесшумно выйдя на улицу, он твердыми шагами шел по Чипсайд, и в походке его чувствовалось еще большее упорство, как будто он шел с твердым намерением купить вещь, которая только что привлекла к себе его внимание.
He went in this morning, but, instead of stealing from monument to monument, turned his eyes upwards to the columns and spacings of the walls, and remained motionless.
Сомс зашел в собор и в это утро, но, вместо того чтобы бродить от эпитафии к эпитафии, перевел глаза на колонны и пролеты стен и замер в неподвижности.
His uplifted face, with the awed and wistful look which faces take on themselves in church, was whitened to a chalky hue in the vast building.
Под громадными сводами собора его запрокинутое лицо, благоговейное и задумчивое, какими становятся все лица в церкви, казалось белым от падавшего на него мелового отсвета.
His gloved hands were clasped in front over the handle of his umbrella.
Руки в перчатках сжимали зонтик, который он держал прямо перед собой.
He lifted them.
Сомс поднял их.
Some sacred inspiration perhaps had come to him.
Может быть, на него снизошло святое вдохновение.
'Yes,' he thought, 'I must have room to hang my pictures.
"Да, — мысленно сказал Сомс, — надо же когда-нибудь развесить картины".
That evening, on his return from the City, he called at Bosinney's office.
В тот же вечер, возвращаясь из Сити, он зашел к Босини.
He found the architect in his shirt-sleeves, smoking a pipe, and ruling off lines on a plan.
Архитектор сидел без пиджака, с трубкой в зубах, и чертил какой-то план.
Soames refused a drink, and came at once to the point.
Сомс отказался от вина и сразу перешел к делу.
"If you've nothing better to do on Sunday, come down with me to Robin Hill, and give me your opinion on a building site."
— Если в воскресенье у вас не предвидится ничего более интересного, давайте съездим в Робин-Хилл, я хочу посоветоваться с вами относительно одного участка для постройки.
"Are you going to build?"
— Вы думаете строиться?
"Perhaps," said Soames; "but don't speak of it.
— Может быть, — сказал Сомс, — только никому не рассказывайте об этом.
I just want your opinion."
Я просто хочу посоветоваться с вами.
"Quite so," said the architect.
— Понимаю, — сказал архитектор.
Soames peered about the room.
Сомс оглядел комнату.
"You're rather high up here," he remarked.
— Высоко вы забрались! — заметил он.
Any information he could gather about the nature and scope of Bosinney's business would be all to the good.
Все подробности о характере и размерах работы Босини, которые ему удастся подметить, могут пригодиться в будущем.
"It does well enough for me so far," answered the architect.
— Пока что мне здесь удобно, — ответил Босини.
"You're accustomed to the swells."
— Вы просто привыкли к роскоши.
He knocked out his pipe, but replaced it empty between his teeth; it assisted him perhaps to carry on the conversation.
Он выбил трубку и, пустую, опять сунул ее в рот, — так, вероятно, ему было легче разговаривать.
Soames noted a hollow in each cheek, made as it were by suction.
Сомс заметил, что щеки у Босини впалые, должно быть, от постоянного сосания трубки.
"What do you pay for an office like this?" said he.
— Сколько вы платите за такое помещение? — спросил он.
"Fifty too much," replied Bosinney.
— Пятьдесят, и не плачу, а переплачиваю, — ответил Босини.
This answer impressed Soames favourably.
Ответ произвел на Сомса благоприятное впечатление.
"I suppose it is dear," he said.
— Да, дороговато, — сказал он.
"I'll call for you-on Sunday about eleven."
— Я заеду за вами в воскресенье часов в одиннадцать.
The following Sunday therefore he called for Bosinney in a hansom, and drove him to the station.
И в следующее воскресенье он заехал за Босини в кабриолете и повез его на вокзал.
On arriving at Robin Hill, they found no cab, and started to walk the mile and a half to the site.
На станции в Робин-Хилле лошадей не оказалось, и они прошли полторы мили до участка пешком.
It was the 1 st of August—a perfect day, with a burning sun and cloudless sky-and in the straight, narrow road leading up the hill their feet kicked up a yellow dust.
Было первое августа — прекрасный жаркий день; в небе ни облака. Их башмаки поднимали желтую пыль на прямой узкой дороге, взбегавшей на вершину холма.
"Gravel soil," remarked Soames, and sideways he glanced at the coat Bosinney wore.
— Гравий, — заметил Сомс и поглядел искоса на пальто Босини.
Into the side-pockets of this coat were thrust bundles of papers, and under one arm was carried a queer-looking stick.
Из карманов этого пальто торчали связки бумаг, под мышкой архитектор нес какую-то замысловатую палку.
Soames noted these and other peculiarities.
Сомс заметил эти, а также и еще кое-какие подробности.
No one but a clever man, or, indeed, a buccaneer, would have taken such liberties with his appearance; and though these eccentricities were revolting to Soames, he derived a certain satisfaction from them, as evidence of qualities by which he must inevitably profit.
Только талантливый человек или действительно «пират» мог позволить себе такую небрежность в костюме; и хотя эксцентричность Босини возмущала Сомса, до некоторой степени он даже остался доволен ею как признаком известных качеств, суливших ему самому выгоду.
If the fellow could build houses, what did his clothes matter?
Если этот малый умеет строить дома, стоило обращать внимание на его костюм?
"I told you," he said, "that I want this house to be a surprise, so don't say anything about it.
— Я уже говорил вам, что пока держу постройку в секрете, — сказал Сомс, — и вы тоже никому не рассказывайте.
I never talk of my affairs until they're carried through."
Я никогда не говорю о своих делах, пока они не закончены.
Bosinney nodded.
Босини мотнул головой.
"Let women into your plans," pursued Soames, "and you never know where it'll end."
— Только заикнитесь женщине о своих планах, — продолжал Сомс, — конца не увидишь болтовне.
"Ah!"
— Да-а! — сказал Босини.
Said Bosinney, "women are the devil!"
— Уж эти женщины!
This feeling had long been at the-bottom of Soames's heart; he had never, however, put it into words.
В глубине души Сомс давно пришел к такому же заключению; правда, он никогда не высказывал этой мысли вслух.
"Oh!" he Muttered, "so you're beginning to…."
— А! — пробормотал Сомс.
He stopped, but added, with an uncontrollable burst of spite: "June's got a temper of her own-always had."
— Значит, вы уже начинаете… — он запнулся, но не сдержал себя и закончил с раздражением: — Джун тоже с характером всегда этим отличалась.
"A temper's not a bad thing in an angel."
— Характер не такая уж плохая вещь для ангела.
Soames had never called Irene an angel.
Сомс никогда не называл Ирэн ангелом.
He could not so have violated his best instincts, letting other people into the secret of her value, and giving himself away.
Он не мог насиловать свой характер, раскрывая посторонним ее ценность и тем самым выдавая себя.
He made no reply.
Пришлось промолчать.
They had struck into a half-made road across a warren.
Запущенная дорога вывела их на пустырь.
A cart-track led at right-angles to a gravel pit, beyond which the chimneys of a cottage rose amongst a clump of trees at the border of a thick wood.
Колеи заворачивали под прямым углом к разработкам гравия, за которыми, среди кучки деревьев на опушке густого леса, поднимались трубы коттеджа.
Tussocks of feathery grass covered the rough surface of the ground, and out of these the larks soared into the haze of sunshine.
Пучки пушистой травы покрывали сухую землю, и жаворонки взлетали из ее зарослей прямо в сияющее небо.
On the far horizon, over a countless succession of fields and hedges, rose a line of downs.
Вдали, на горизонте, за бесконечной вереницей изгородей и полей, вставала линия холмов.
Soames led till they had crossed to the far side, and there he stopped.
Сомс провел Босини в крайний угол пустыря и остановился.
It was the chosen site; but now that he was about to divulge the spot to another he had become uneasy.
Выбранный участок был здесь; но теперь, когда приходилось показывать его другому, Сомс пришел в замешательство.
"The agent lives in that cottage," he said; "he'll give us some lunch-we'd better have lunch before we go into this matter."
— Агент живет вон в том коттедже, он даст нам позавтракать, давайте сначала поедим, а потом уже приступим к делу, — сказал Сомс.
He again took the lead to the cottage, where the agent, a tall man named Oliver, with a heavy face and grizzled beard, welcomed them.
Он снова пошел первым к коттеджу, где их встретил агент Оливер, высокий человек с мясистым лицом и седеющей бородой.
During lunch, which Soames hardly touched, he kept looking at Bosinney, and once or twice passed his silk handkerchief stealthily over his forehead.
За завтраком Сомс почти ничего не ел, разглядывал Босини и раза два украдкой вытер лоб шелковым носовым платком.
The meal came to an end at last, and Bosinney rose.
Наконец завтрак кончился, и Босини встал.
"I dare say you've got business to talk over," he said; "I'll just go and nose about a bit."
— Вам, вероятно, надо переговорить о делах, — сказал он, — а я пока что пойду осмотрюсь немного.
Without waiting for a reply he strolled out.
— И, не дожидаясь ответа, вышел.
Soames was solicitor to this estate, and he spent nearly an hour in the agent's company, looking at ground-plans and discussing the Nicholl and other mortgages; it was as it were by an afterthought that he brought up the question of the building site.
Сомс (он был поверенным владельца имения) провел в обществе агента около часа, рассматривая планы участков и обсуждая закладные Николла и других своих доверителей; и в конце, как будто вспомнив вдруг об интересующем его деле, перевел разговор на другую тему.
"Your people," he said, "ought to come down in their price to me, considering that I shall be the first to build."
— Ваши хозяева, — сказал он, — должны уступить мне подешевле, ведь я первый начинаю здесь строиться.
Oliver shook his head.
Оливер покачал головой.
The site you've fixed on, Sir, he said, "is the cheapest we've got.
— Участок, который вы себе присмотрели, сэр, — сказал он, — считается у нас самым дешевым.
Sites at the top of the slope are dearer by a good bit."
Те, что на вершине холма, будут подороже.
"Mind," said Soames, "I've not decided; it's quite possible I shan't build at all.
— Имейте в виду, — сказал Сомс, — что я еще не решил окончательно; весьма возможно, что я раздумаю строиться.
The ground rent's very high."
Налоги чересчур высоки.
"Well, Mr. Forsyte, I shall be sorry if you go off, and I think you'll make a mistake, Sir.
— Что ж, мистер Форсайт, очень жаль, если вы раздумаете; по-моему, это будет ошибкой с вашей стороны, сэр.
There's not a bit of land near London with such a view as this, nor one that's cheaper, all things considered; we've only to advertise, to get a mob of people after it."
Разве вы найдете под Лондоном другой участок с таким прекрасным видом и за такую цену? Нам стоит только дать публикацию — отбоя не будет от покупателей.
They looked at each other.
Они взглянули друг на друга.
Their faces said very plainly:
На их лицах было ясно написано:
'I respect you as a man of business; and you can't expect me to believe a word you say.'
"Я уважаю вас как делового человека, но не надейтесь, что я поверю хоть одному — вашему слову".
Well, repeated Soames, "I haven't made up my mind; the thing will very likely go off!"
— Ну что ж, — повторил Сомс, — я окончательно не решаю, очень возможно, что ничего не выйдет!
With these words, taking up his umbrella, he put his chilly hand into the agent's, withdrew it without the faintest pressure, and went out into the sun.
— С этими словами он взял зонтик, сунул агенту свои холодные пальцы и, отдернув их без малейшего рукопожатия, вышел на солнце.
He walked slowly back towards the site in deep thought.
Погрузившись в глубокое раздумье, он медленно шел к облюбованному участку.
His instinct told him that what the agent had said was true.
Инстинкт подсказывал ему, что агент говорил правду.
A cheap site.
Участок дешевый.
And the beauty of it was, that he knew the agent did not really think it cheap; so that his own intuitive knowledge was a victory over the agent's.
Но самая прелесть была в том, что агент, как Сомс был уверен, в действительности не считал участок дешевым; значит, его собственная интуиция взяла верх над интуицией агента.
'Cheap or not, I mean to have it,' he thought.
«Дешево или дорого, я все равно куплю», — думал Сомс.
The larks sprang up in front of his feet, the air was full of butterflies, a sweet fragrance rose from the wild grasses.
Жаворонки взлетали у него прямо из-под ног, в воздухе порхали бабочки, от густой травы шел нежный запах.
The sappy scent of the bracken stole forth from the wood, where, hidden in the depths, pigeons were cooing, and from afar on the warm breeze, came the rhythmic chiming of church bells.
Из леса, где, спрятавшись в зарослях, ворковали голуби, тянуло папоротником, и теплый ветер нес издалека мерный перезвон колоколов.
Soames walked with his eyes on the ground, his lips opening and closing as though in anticipation of a delicious morsel.
Сомс шел, опустив глаза, губы его то сжимались, то разжимались, словно в предвкушении лакомого кусочка.
But when he arrived at the site, Bosinney was nowhere to be seen.
Но, дойдя до места, он не нашел там Боснии.
After waiting some little time, he crossed the warren in the direction of the slope.
Подождав несколько минут, Сомс пересек пустырь, ведущий к склону холма.
He would have shouted, but dreaded the sound of his voice.
Он хотел было крикнуть, но побоялся звука собственного голоса.
The warren was as lonely as a prairie, its silence only broken by the rustle of rabbits bolting to their holes, and the song of the larks.
На лугу было пустынно, как в прериях, тишину нарушала только беготня кроликов, прятавшихся по своим норкам, и песнь жаворонка.
Soames, the pioneer-leader of the great Forsyte army advancing to the civilization of this wilderness, felt his spirit daunted by the loneliness, by the invisible singing, and the hot, sweet air.
Сомса — вожака головного отряда великой армии Форсайтов, несущих цивилизацию в эту глушь, — угнетали тишина луга, пение незримых жаворонков и душный, пряный воздух.
He had begun to retrace his steps when he at last caught sight of Bosinney.
Он повернул было назад, но в эту минуту увидел Босини.
The architect was sprawling under a large oak tree, whose trunk, with a huge spread of bough and foliage, ragged with age, stood on the verge of the rise.
Архитектор лежал, растянувшись под громадным старым дубом, поднимавшим над самым откосом свои могучие ветви с густой листвой.
Soames had to touch him on the shoulder before he looked up.
Сомсу пришлось тронуть Босини за плечо, чтобы тот заметил его.
"Hallo! Forsyte," he said,
— Алло, Форсайт! — сказал архитектор.
"I've found the very place for your house!
— Я нашел самое подходящее место для вашего дома.
Look here!"
Посмотрите!
Soames stood and looked, then he said, coldly:
Сомс постоял, посмотрел, потом сказал холодно:
"You may be very clever, but this site will cost me half as much again."
— Может быть, ваш выбор и неплох, но этот участок обойдется мне в полтора раза дороже.
"Hang the cost, man.
— Плюньте на цену.
Look at the view!"
Полюбуйтесь, какой вид!
Almost from their feet stretched ripe corn, dipping to a small dark copse beyond.
Почти около самых ног у них расстилалось золотистое поле, кончавшееся небольшой темной рощей.
A plain of fields and hedges spread to the distant grey-bluedowns.
Луга и изгороди уходили к далеким серо-голубым холмам.
In a silver streak to the right could be seen the line of the river.
Вдали справа серебряной полоской поблескивала река.
The sky was so blue, and the sun so bright, that an eternal summer seemed to reign over this prospect.
Небо было такое синее, солнце такое горячее, — казалось, что лето царит здесь вечно.
Thistledown floated round them, enraptured by the serenity, of the ether.
Пушинка чертополоха проплыла мимо них, упоенная безмятежностью воздуха.
The heat danced over the corn, and, pervading all, was a soft, insensible hum, like the murmur of bright minutes holding revel between earth and heaven.
Над полем дрожал зной, все кругом было пронизано нежным, еле уловимым жужжанием, словно мгновенья радости, в буйном веселье проносившиеся между землей и небом, шептали что-то друг другу.
Soames looked. In spite of himself, something swelled in his breast.
Сомс продолжал смотреть Против воли что-то ширилось у него в груди.
To live here in sight of all this, to be able to point it out to his friends, to talk of it, to possess it!
Жить здесь и видеть перед собой этот простор, показывать его знакомым, говорить о нем, владеть им!
His cheeks flushed.
Щеки его вспыхнули.
The warmth, the radiance, the glow, were sinking into his senses as, four years before, Irene's beauty had sunk into his senses and made him long for her.
Тепло, блеск, сияние захватило Сомса так же, как четыре года назад его захватила красота Ирэн.
He stole a glance at Bosinney, whose eyes, the eyes of the coachman's 'half-tame leopard,' seemed running wild over the landscape.
Он взглянул украдкой на Босини, глаза которого — глаза «полудикого леопарда», как его назвал кучер старого Джолиона, — с жадностью блуждали по ландшафту.
The sunlight had caught the promontories of the fellow's face, the bumpy cheekbones, the point of his chin, the vertical ridges above his brow; and Soames watched this rugged, enthusiastic, careless face with an unpleasant feeling.
Яркое солнце еще сильнее подчеркивало резкие черты его лица, выдающиеся скулы, подбородок, вертикальные складки на лбу; и Сомс с неприязненным чувством глядел на это суровое, вдохновенное, бездумное лицо.
A long, soft ripple of wind flowed over the corn, and brought a puff of warm air into their faces.
Мягкая волна зыби прошла по полю, и ветер тепло пахнул на них.
"I could build you a teaser here," said Bosinney, breaking the silence at last.
— Какой дом я бы вам здесь построил! — сказал Босини, прервав наконец молчание.
"I dare say," replied Soames, drily.
— Ну еще бы! — сухо ответил Сомс.
"You haven't got to pay for it."
— Ведь вам не придется платить за него.
"For about eight thousand I could build you a palace."
— Тысяч так за восемь я выстрою вам дворец.
Soames had become very pale—a struggle was going on within him.
Сомс побледнел — он боролся с собой.
He dropped his eyes, and said stubbornly:
Потом опустил глаза и сказал упрямо:
"I can't afford it."
— Мне это не по средствам.
And slowly, with his mousing walk, he led the way back to the first site.
И направил свои медленные, осторожные шаги обратно на первый участок.
They spent some time there going into particulars of the projected house, and then Soames returned to the agent's cottage.
Они пробыли там еще некоторое время, обсуждая детали будущего дома, а затем Сомс вернулся в коттедж к агенту.
He came out in about half an hour, and, joining Bosinney, started for the station.
Через полчаса он вышел и вместе с Босини отправился на станцию.
"Well," he said, hardly opening his lips, "I've taken that site of yours, after all."
— Так вот, — сказал Сомс, еле разжимая губы, — я все-таки остановился на вашем участке.
And again he was silent, confusedly debating how it was that this fellow, whom by habit he despised, should have overborne his own decision.
И снова замолчал, недоумевая, каким образом этот человек, которого он не мог не презирать, заставил его, Сомса, изменить свое решение.
| Soames Forsyte walked out of his green-painted front door three days after the dinner at Swithin's, and looking back from across the Square, confirmed his impression that the house wanted painting. | Через три дня после обеда у Суизина Сомс Форсайт, выйдя на улицу, затворил за собой выкрашенную в зеленую краску парадную дверь своего дома и, оглянувшись с середины сквера, окончательно убедился, что дом необходимо окрасить заново. |
| He had left his wife sitting on the sofa in the drawing-room, her hands crossed in her lap, manifestly waiting for him to go out. | Он оставил жену в гостиной — она сидела на диване, сложив руки на коленях, и, очевидно, ждала, когда он уйдет. |
| This was not unusual. | В этом не было ничего необычного. |
| It happened, in fact, every day. | В сущности говоря, так случалось ежедневно. |
| He could not understand what she found wrong with him. | Он не мог понять, почему Ирэн так плохо относится к нему. |
| It was not as if he drank! | Ведь он как будто не пьяница! |
| Did he run into debt, or gamble, or swear; was he violent; were his friends rackety; did he stay out at night? | Разве он влез в долги, играет в карты, несдержан на язык, груб; разве он заводит предосудительные знакомства; проводит ночи вне дома? |
| On the contrary. | Совсем наоборот! |
| The profound, subdued aversion which he felt in his wife was a mystery to him, and a source of the most terrible irritation. | Глубоко затаенная неприязнь, которую Сомс чувствовал в Ирэн по отношению к себе, оставалась для него загадкой и служила источником сильнейшего раздражения. |
| That she had made a mistake, and did not love him, had tried to love him and could not love him, was obviously no reason. | То, что ее замужество было ошибкой и она не любила его, Сомса, старалась полюбить и не смогла, — все это, разумеется, не причина. |
| He that could imagine so outlandish a cause for his wife's not getting on with him was certainly no Forsyte. | Тот, кто способен представить себе такую нелепую причину для объяснения ее натянутых отношений с мужем, не может называться Форсайтом. |
| Soames was forced, therefore, to set the blame entirely down to his wife. | И поэтому Сомсу приходилось во всем винить жену. |
| He had never met a woman so capable of inspiring affection. | Никогда в жизни не встречал он женщины, которая бы так влекла к себе. |
| They could not go anywhere without his seeing how all the men were attracted by her; their looks, manners, voices, betrayed it; her behaviour under this attention had been beyond reproach. | Где бы они ни появлялись вместе. Сомс неизменно замечал, как все мужчины тянулись к Ирэн: взгляды, движения, голос выдавали их; окруженная таким вниманием, она держалась безукоризненно. |
| That she was one of those women-not too common in the Anglo-Saxon race-born to be loved and to love, who when not loving are not living, had certainly never even occurred to him. | Мысль о том, что Ирэн была одной из тех женщин, не часто встречающихся в англо-саксонской расе, которые рождены любить и быть любимыми, для которых без любви нет жизни, разумеется, ни разу не пришла ему в голову. |
| Her power of attraction, he regarded as part of her value as his property; but it made him, indeed, suspect that she could give as well as receive; and she gave him nothing! | Он смотрел на ее обаяние как на часть той ценности, которую она собой представляла, будучи его вещью, но это наводило на мысль, что Ирэн могла не только получать, но и дарить; а ему она ничего не дарила! |
| 'Then why did she marry me?' was his continual thought. | «Но зачем же тогда было выходить за меня замуж?» непрестанно думал Сомс. |
| He had forgotten his courtship; that year and a half when he had besieged and lain in wait for her, devising schemes for her entertainment, giving her presents, proposing to her periodically, and keeping her other admirers away with his perpetual presence. | Он уже забыл время своего сватовства — те полтора года, когда он осаждал и преследовал Ирэн, измышляя всяческие способы, чтобы развлечь ее, поднося подарки, раз за разом делая ей предложение и отваживая других поклонников своим постоянным присутствием. |
| He had forgotten the day when, adroitly taking advantage of an acute phase of her dislike to her home surroundings, he crowned his labours with success. | Он уже забыл тот день, когда, умело воспользовавшись приступом отвращения, которое вызывала у нее домашняя обстановка, он увенчал свои старания успехом. |
| If he remembered anything, it was the dainty capriciousness with which the gold-haired, dark-eyed girl had treated him. | Если Сомс и помнил что-нибудь, так только ту капризную грацию, с которой золотоволосая темноглазая девушка обращалась с ним. |
| He certainly did not remember the look on her face-strange, passive, appealing-when suddenly one day she had yielded, and said that she would marry him. | И, разумеется, он не помнил выражения ее лица — выражения отчужденности, покорности и мольбы, — когда в один прекрасный день она сдалась и сказала, что будет его женой. |
| It had been one of those real devoted wooings which books and people praise, when the lover is at length rewarded for hammering the iron till it is malleable, and all must be happy ever after as the wedding bells. | Это было то настоящее пылкое поклонение, столь превозносимое и писателями и простыми смертными, когда влюбленный, сумев наконец сделать металл податливым, получает награду за свои труды и вступает в жизнь счастливую, как звон свадебных колоколов. |
| Soames walked eastwards, mousing doggedly along on the shady side. | Сомс повернул в восточном направлении, упрямо держась теневой стороны улицы. |
| The house wanted doing, up, unless he decided to move into the country, and build. | Дом необходимо отремонтировать или надо строиться за городом и переезжать туда. |
| For the hundredth time that month he turned over this problem. | В сотый раз за последний месяц он принялся обдумывать этот план. |
| There was no use in rushing into things! | Никогда не следует торопиться! |
| He was very comfortably off, with an increasing income getting on for three thousand a year; but his invested capital was not perhaps so large as his father believed-James had a tendency to expect that his children should be better off than they were. | Средства есть, доходы вырастают до трех тысяч фунтов в год; правда, капитал у него не такой солидный, как считает отец, — Джемс был склонен преувеличивать состояние своих детей. |
| 'I can manage eight thousand easily enough,' he thought, 'without calling in either Robertson's or Nicholl's.' | "Тысяч восемь я легко могу потратить, — соображал Сомс, — и не надо будет обращаться к Робертсону или к Николлу". |
| He had stopped to look in at a picture shop, for Soames was an 'amateur' of pictures, and had a little-room in No. | Он остановился у одной из витрин, где были выставлены картины. |
| 62, Montpellier Square, full of canvases, stacked against the wall, which he had no room to hang. | Сомс был «любителем» живописи: небольшая комната в доме № 62 на Монпелье-сквер была заполнена холстами, стоявшими вдоль стен, так как их не где было вешать. |
| He brought them home with him on his way back from the City, generally after dark, and would enter this room on Sunday afternoons, to spend hours turning the pictures to the light, examining the marks on their backs, and occasionally making notes. | Он привозил картины домой, возвращаясь из Сити обычно уже в сумерках, а по воскресеньям заходил в эту комнату и целыми часами поворачивал картины к свету, изучал надписи на обороте и время от времени отмечал что-то в записной книжке. |
| They were nearly all landscapes with figures in the foreground, a sign of some mysterious revolt against London, its tall houses, its interminable streets, where his life and the lives of his breed and class were passed. | По большей части это были пейзажи с фигурами на переднем плане — символ какого-то тайного протеста против Лондона с его высокими домами и бесконечными улицами, где протекала его жизнь и жизнь людей его племени и класса. |
| Every now and then he would take one or two pictures away with him in a cab, and stop at Jobson's on his way into the City. | Иногда Сомс брал одну-две картины и, отправляясь в Сити, останавливал кэб у Джобсона. |
| He rarely showed them to anyone; Irene, whose opinion he secretly respected and perhaps for that reason never solicited, had only been into the room on rare occasions, in discharge of some wifely duty. | Он редко показывал кому-нибудь свою коллекцию. Ирэн, мнение которой он втайне уважал и, вероятно, поэтому никогда о нем не справлялся, бывала здесь очень редко — только в тех случаях, когда ее призывал долг хозяйки. |
| She was not asked to look at the pictures, and she never did. | Ей не предлагали посмотреть картины, и она не смотрела их. |
| To Soames this was another grievance. | Для Сомса это было еще одним поводом для обиды. |
| He hated that pride of hers, and secretly dreaded it. | Он ненавидел эту гордость и втайне боялся ее. |
| In the plate-glass window of the picture shop his image stood and looked at him. | С зеркального стекла витрины на Сомса смотрело… его собственное отражение. |
| His sleek hair under the brim of the tall hat had a sheen like the hat itself; his cheeks, pale and flat, the line of his clean-shaven lips, his firm chin with its greyish shaven tinge, and the buttoned strictness of his black cut-away coat, conveyed an appearance of reserve and secrecy, of imperturbable, enforced composure; but his eyes, cold,-grey, strained-looking, with a line in the brow between them, examined him wistfully, as if they knew of a secret weakness. | На гладких волосах, видневшихся из-под полей цилиндра, лежал такой же глянец, как и на самом цилиндре; бледное узкое лицо, линия чисто выбритых губ, твердый подбородок со стальным отливом от бритья и строгость застегнутой на все пуговицы черной визитки придавали ему замкнутый и непроницаемый вид, пронизывали весь облик невозмутимым, подчеркнутым самообладанием; только глаза — холодные, серые, напряженные, с залегшей между бровями складкой — глядели на Сомса печально, словно знали его тайную слабость. |
| He noted the subjects of the pictures, the names of the painters, made a calculation of their values, but without the satisfaction he usually derived from this inward appraisement, and walked on. | Он рассмотрел картины, подписи художников, прикинул, сколько эти вещи могут стоить, не испытывая удовлетворения, которое обычно доставляла ему такая мысленная оценка, и пошел дальше. |
| No. 62 would do well enough for another year, if he decided to build! | В доме № 62 можно прожить еще с год, если решиться строить новый! |
| The times were good for building, money had not been so dear for years; and the site he had seen at Robin Hill, when he had gone down there in the spring to inspect the Nicholl mortgage-what could be better! | Время для стройки самое подходящее: деньги уже давно не были так дороги; а лучше того места, которое он присмотрел в Робин-Хилле весной, когда ездил туда по делу Николла, ничего и быть не может! |
| Within twelve miles of Hyde Park Corner, the value of the land certain to go up, would always fetch more than he gave for it; so that a house, if built in really good style, was a first-class investment. | Двенадцать миль от Хайд-парка, цены на землю наверняка поднимутся, всегда можно будет получить больше, чем заплатил; такой дом, если его выстроить в хорошем стиле, — верные деньги. |
| The notion of being the one member of his family with a country house weighed but little with him; for to a true Forsyte, sentiment, even the sentiment of social position, was a luxury only to be indulged in after his appetite for more material pleasure had been satisfied. | Сознание, что он единственный в семье будет обладателем загородного дома, не имело особенного значения для Сомса; истый Форсайт считает всякие сентименты, даже сентименты, связанные с общественным положением, роскошью, о которой можно думать только после того, как аппетиты будут утолены другими, более существенными вещами. |
| To get Irene out of London, away from opportunities of going about and seeing people, away from her friends and those who put ideas into her head! | Увезти Ирэн из Лондона, лишить ее возможности встречаться с людьми, увезти от друзей и от тех, кто сбивает ее с толку! |
| That was the thing! | Вот что самое главное! |
| She was too thick with June! | Она слишком подружилась с Джун! |
| June disliked him. | Джун его не любит. |
| He returned the sentiment. | Он отвечает ей тем же. |
| They were of the same blood. | Они ведь одной крови! |
| It would be everything to get Irene out of town. | Увезти Ирэн за город — в этом все. |
| The house would please her, she would enjoy messing about with the decoration, she was very artistic! | Дом ей понравится, она с удовольствием возьмет на себя хлопоты по меблировке — ведь у нее такая художественная натура! |
| The house must be in good style, something that would always be certain to command a price, something unique, like that last house of Parkes, which had a tower; but Parkes had himself said that his architect was ruinous. | Дом нужно выстроить в хорошем стиле, чтобы стоимость его сразу бросалась в глаза, — что-нибудь единственное в своем роде, как дом Паркса с башней; но Парке сам рассказывал, что архитектор разорил его. |
| You never knew where you were with those fellows; if they had a name they ran you into no end of expense and were conceited into the bargain. | От этих людей всего можно ждать: если архитектор с именем, он втравит в такие расходы, что только держись, да еще заставит считаться со своими причудами. |
| And a common architect was no good—the memory of Parkes' tower precluded the employment of a common architect: | Брать же рядового архитектора не стоит — башня Паркса исключала всякую возможность приглашения рядового архитектора. |
| This was why he had thought of Bosinney. | Вот почему Сомс подумал о Боснии. |
| Since the dinner at Swithin's he had made enquiries, the result of which had been meagre, but encouraging: "One of the new school." | После обеда у Суизина он навел справки, в результате которых получил скудные, но вместе с тем утешительные сведения: «архитектор новой школы». |
| "Clever?" | — Талантливый? |
| "As clever as you like—a bit—a bit up in the air!" | — Безусловно талантливый, только немножко… немножко витает в облаках! |
| He had not been able to discover what houses Bosinney had built, nor what his charges were. | Сомсу так и не удалось разузнать, какие дома Боснии уже построил и сколько он берет. |
| The impression he gathered was that he would be able to make his own terms. | Впечатление же создалось такое, что можно будет поставить свои условия. |
| The more he reflected on the idea, the more he liked it. | Чем больше Сомс думал об этом плане, тем больше он ему нравился. |
| It would be keeping the thing in the family, with Forsytes almost an instinct; and he would be able to get 'favoured-nation,' if not nominal terms-only fair, considering the chance to Bosinney of displaying his talents, for this house must be no common edifice. | Все будет обделано в семейном кругу, к чему Форсайты стремятся почти инстинктивно; кроме того. Сомс сможет «приобрести» архитектора, если и не совсем по дешевке, то с «пониженной пошлиной», а это только справедливо, принимая во внимание, что Босини будет предоставлена возможность обнаружить свои таланты, так как дом Сомса не должен быть заурядным домом. |
| Soames reflected complacently on the work it would be sure to bring the young man; for, like every Forsyte, he could be a thorough optimist when there was anything to be had out of it. | Мысль о том, что молодой человек получит хорошую работу, доставляла ему удовольствие. Сомс, как и все Форсайты, обладал непоколебимым оптимизмом, когда из оптимизма можно было извлечь выгоду. |
| Bosinney's office was in Sloane Street, close at, hand, so that he would be able to keep his eye continually on the plans. | Контора Босини помещается на Слоун-стрит, совсем под рукой, можно будет следить за разработкой проекта. |
| Again, Irene would not be to likely to object to leave London if her greatest friend's lover were given the job. | К тому же Ирэн вряд ли станет возражать против переезда за город, если при этом условии жених ее лучшей подруги получит работу. |
| June's marriage might depend on it. | Может быть, от этого будет зависеть счастье Джун. |
| Irene could not decently stand in the way of June's marriage; she would never do that, he knew her too well. | Ирэн не захочет мешать ее счастью; ни в коем случае не захочет, ведь он ее знает. |
| And June would be pleased; of this he saw the advantage. | И Джун останется довольна; а в этом есть известная выгода. |
| Bosinney looked clever, but he had also-and-it was one of his great attractions-an air as if he did not quite know on which side his bread were buttered; he should be easy to deal with in money matters. | Босини на вид очень толковый малый, но, помимо всего прочего, у него есть одна черта, чрезвычайно привлекательная: в деловом отношении он несомненный простачок — денежный вопрос с ним будет нетрудно уладить. |
| Soames made this reflection in no defrauding spirit; it was the natural attitude of his mind-of the mind of any good business man-of all those thousands of good business men through whom he was threading his way up Ludgate Hill. | Сомс пришел к этому выводу без всякого намерения надуть Босини: таков был образ мышления у него и у всякого хорошего дельца — у тысячи хороших дельцов, сквозь толпы которых он пробирался по Лэдгейт-Хилл. |
| Thus he fulfilled the inscrutable laws of his great class-of human nature itself-when he reflected, with a sense of comfort, that Bosinney would be easy to deal with in money matters. | И, с удовлетворением размышляя о том, что с Босини будет нетрудно уладить денежный вопрос. Сомс подчинялся сокровенным законам великого класса, к которому он принадлежал, — законам самой природы. |
| While he elbowed his way on, his eyes, which he usually kept fixed on the ground before his feet, were attracted upwards by the dome of St. Paul's. | Пробираясь сквозь толпу, Сомс, обычно смотревший себе под ноги во время ходьбы, поднял глаза на собор св. Павла. |
| It had a peculiar fascination for him, that old dome, and not once, but twice or three times a week, would he halt in his daily pilgrimage to enter beneath and stop in the side aisles for five or ten minutes, scrutinizing the names and epitaphs on the monuments. | Старый собор чем-то притягивал его к себе, и Сомс не один, а два и три раза в неделю заходил сюда во время своих дневных странствований и по пять, по десять минут стоял в боковых приделах, читая имена и эпитафии на гробницах. |
| The attraction for him of this great church was inexplicable, unless it enabled him to concentrate his thoughts on the business of the day. | Трудно сказать, чем привлекал Сомса этот величественный храм, разве только тем, что здесь ему было легче собраться с мыслями о деловом дне. |
| If any affair of particular moment, or demanding peculiar acuteness, was weighing on his mind, he invariably went in, to wander with mouse-like attention from epitaph to epitaph. | Если голова его была занята каким-нибудь особенно важным или требующим особенной проницательности делом, он всякий раз заглядывал сюда и неслышно, как мышь, бродил от одной гробницы к другой. |
| Then retiring in the same noiseless way, he would hold steadily on up Cheapside, a thought more of dogged purpose in his gait, as though he had seen something which he had made up his mind to buy. | Потом, так же бесшумно выйдя на улицу, он твердыми шагами шел по Чипсайд, и в походке его чувствовалось еще большее упорство, как будто он шел с твердым намерением купить вещь, которая только что привлекла к себе его внимание. |
| He went in this morning, but, instead of stealing from monument to monument, turned his eyes upwards to the columns and spacings of the walls, and remained motionless. | Сомс зашел в собор и в это утро, но, вместо того чтобы бродить от эпитафии к эпитафии, перевел глаза на колонны и пролеты стен и замер в неподвижности. |
| His uplifted face, with the awed and wistful look which faces take on themselves in church, was whitened to a chalky hue in the vast building. | Под громадными сводами собора его запрокинутое лицо, благоговейное и задумчивое, какими становятся все лица в церкви, казалось белым от падавшего на него мелового отсвета. |
| His gloved hands were clasped in front over the handle of his umbrella. | Руки в перчатках сжимали зонтик, который он держал прямо перед собой. |
| He lifted them. | Сомс поднял их. |
| Some sacred inspiration perhaps had come to him. | Может быть, на него снизошло святое вдохновение. |
| 'Yes,' he thought, 'I must have room to hang my pictures. | "Да, — мысленно сказал Сомс, — надо же когда-нибудь развесить картины". |
| That evening, on his return from the City, he called at Bosinney's office. | В тот же вечер, возвращаясь из Сити, он зашел к Босини. |
| He found the architect in his shirt-sleeves, smoking a pipe, and ruling off lines on a plan. | Архитектор сидел без пиджака, с трубкой в зубах, и чертил какой-то план. |
| Soames refused a drink, and came at once to the point. | Сомс отказался от вина и сразу перешел к делу. |
| "If you've nothing better to do on Sunday, come down with me to Robin Hill, and give me your opinion on a building site." | — Если в воскресенье у вас не предвидится ничего более интересного, давайте съездим в Робин-Хилл, я хочу посоветоваться с вами относительно одного участка для постройки. |
| "Are you going to build?" | — Вы думаете строиться? |
| "Perhaps," said Soames; "but don't speak of it. | — Может быть, — сказал Сомс, — только никому не рассказывайте об этом. |
| I just want your opinion." | Я просто хочу посоветоваться с вами. |
| "Quite so," said the architect. | — Понимаю, — сказал архитектор. |
| Soames peered about the room. | Сомс оглядел комнату. |
| "You're rather high up here," he remarked. | — Высоко вы забрались! — заметил он. |
| Any information he could gather about the nature and scope of Bosinney's business would be all to the good. | Все подробности о характере и размерах работы Босини, которые ему удастся подметить, могут пригодиться в будущем. |
| "It does well enough for me so far," answered the architect. | — Пока что мне здесь удобно, — ответил Босини. |
| "You're accustomed to the swells." | — Вы просто привыкли к роскоши. |
| He knocked out his pipe, but replaced it empty between his teeth; it assisted him perhaps to carry on the conversation. | Он выбил трубку и, пустую, опять сунул ее в рот, — так, вероятно, ему было легче разговаривать. |
| Soames noted a hollow in each cheek, made as it were by suction. | Сомс заметил, что щеки у Босини впалые, должно быть, от постоянного сосания трубки. |
| "What do you pay for an office like this?" said he. | — Сколько вы платите за такое помещение? — спросил он. |
| "Fifty too much," replied Bosinney. | — Пятьдесят, и не плачу, а переплачиваю, — ответил Босини. |
| This answer impressed Soames favourably. | Ответ произвел на Сомса благоприятное впечатление. |
| "I suppose it is dear," he said. | — Да, дороговато, — сказал он. |
| "I'll call for you-on Sunday about eleven." | — Я заеду за вами в воскресенье часов в одиннадцать. |
| The following Sunday therefore he called for Bosinney in a hansom, and drove him to the station. | И в следующее воскресенье он заехал за Босини в кабриолете и повез его на вокзал. |
| On arriving at Robin Hill, they found no cab, and started to walk the mile and a half to the site. | На станции в Робин-Хилле лошадей не оказалось, и они прошли полторы мили до участка пешком. |
| It was the 1 st of August—a perfect day, with a burning sun and cloudless sky-and in the straight, narrow road leading up the hill their feet kicked up a yellow dust. | Было первое августа — прекрасный жаркий день; в небе ни облака. Их башмаки поднимали желтую пыль на прямой узкой дороге, взбегавшей на вершину холма. |
| "Gravel soil," remarked Soames, and sideways he glanced at the coat Bosinney wore. | — Гравий, — заметил Сомс и поглядел искоса на пальто Босини. |
| Into the side-pockets of this coat were thrust bundles of papers, and under one arm was carried a queer-looking stick. | Из карманов этого пальто торчали связки бумаг, под мышкой архитектор нес какую-то замысловатую палку. |
| Soames noted these and other peculiarities. | Сомс заметил эти, а также и еще кое-какие подробности. |
| No one but a clever man, or, indeed, a buccaneer, would have taken such liberties with his appearance; and though these eccentricities were revolting to Soames, he derived a certain satisfaction from them, as evidence of qualities by which he must inevitably profit. | Только талантливый человек или действительно «пират» мог позволить себе такую небрежность в костюме; и хотя эксцентричность Босини возмущала Сомса, до некоторой степени он даже остался доволен ею как признаком известных качеств, суливших ему самому выгоду. |
| If the fellow could build houses, what did his clothes matter? | Если этот малый умеет строить дома, стоило обращать внимание на его костюм? |
| "I told you," he said, "that I want this house to be a surprise, so don't say anything about it. | — Я уже говорил вам, что пока держу постройку в секрете, — сказал Сомс, — и вы тоже никому не рассказывайте. |
| I never talk of my affairs until they're carried through." | Я никогда не говорю о своих делах, пока они не закончены. |
| Bosinney nodded. | Босини мотнул головой. |
| "Let women into your plans," pursued Soames, "and you never know where it'll end." | — Только заикнитесь женщине о своих планах, — продолжал Сомс, — конца не увидишь болтовне. |
| "Ah!" | — Да-а! — сказал Босини. |
| Said Bosinney, "women are the devil!" | — Уж эти женщины! |
| This feeling had long been at the-bottom of Soames's heart; he had never, however, put it into words. | В глубине души Сомс давно пришел к такому же заключению; правда, он никогда не высказывал этой мысли вслух. |
| "Oh!" he Muttered, "so you're beginning to…." | — А! — пробормотал Сомс. |
| He stopped, but added, with an uncontrollable burst of spite: "June's got a temper of her own-always had." | — Значит, вы уже начинаете… — он запнулся, но не сдержал себя и закончил с раздражением: — Джун тоже с характером всегда этим отличалась. |
| "A temper's not a bad thing in an angel." | — Характер не такая уж плохая вещь для ангела. |
| Soames had never called Irene an angel. | Сомс никогда не называл Ирэн ангелом. |
| He could not so have violated his best instincts, letting other people into the secret of her value, and giving himself away. | Он не мог насиловать свой характер, раскрывая посторонним ее ценность и тем самым выдавая себя. |
| He made no reply. | Пришлось промолчать. |
| They had struck into a half-made road across a warren. | Запущенная дорога вывела их на пустырь. |
| A cart-track led at right-angles to a gravel pit, beyond which the chimneys of a cottage rose amongst a clump of trees at the border of a thick wood. | Колеи заворачивали под прямым углом к разработкам гравия, за которыми, среди кучки деревьев на опушке густого леса, поднимались трубы коттеджа. |
| Tussocks of feathery grass covered the rough surface of the ground, and out of these the larks soared into the haze of sunshine. | Пучки пушистой травы покрывали сухую землю, и жаворонки взлетали из ее зарослей прямо в сияющее небо. |
| On the far horizon, over a countless succession of fields and hedges, rose a line of downs. | Вдали, на горизонте, за бесконечной вереницей изгородей и полей, вставала линия холмов. |
| Soames led till they had crossed to the far side, and there he stopped. | Сомс провел Босини в крайний угол пустыря и остановился. |
| It was the chosen site; but now that he was about to divulge the spot to another he had become uneasy. | Выбранный участок был здесь; но теперь, когда приходилось показывать его другому, Сомс пришел в замешательство. |
| "The agent lives in that cottage," he said; "he'll give us some lunch-we'd better have lunch before we go into this matter." | — Агент живет вон в том коттедже, он даст нам позавтракать, давайте сначала поедим, а потом уже приступим к делу, — сказал Сомс. |
| He again took the lead to the cottage, where the agent, a tall man named Oliver, with a heavy face and grizzled beard, welcomed them. | Он снова пошел первым к коттеджу, где их встретил агент Оливер, высокий человек с мясистым лицом и седеющей бородой. |
| During lunch, which Soames hardly touched, he kept looking at Bosinney, and once or twice passed his silk handkerchief stealthily over his forehead. | За завтраком Сомс почти ничего не ел, разглядывал Босини и раза два украдкой вытер лоб шелковым носовым платком. |
| The meal came to an end at last, and Bosinney rose. | Наконец завтрак кончился, и Босини встал. |
| "I dare say you've got business to talk over," he said; "I'll just go and nose about a bit." | — Вам, вероятно, надо переговорить о делах, — сказал он, — а я пока что пойду осмотрюсь немного. |
| Without waiting for a reply he strolled out. | — И, не дожидаясь ответа, вышел. |
| Soames was solicitor to this estate, and he spent nearly an hour in the agent's company, looking at ground-plans and discussing the Nicholl and other mortgages; it was as it were by an afterthought that he brought up the question of the building site. | Сомс (он был поверенным владельца имения) провел в обществе агента около часа, рассматривая планы участков и обсуждая закладные Николла и других своих доверителей; и в конце, как будто вспомнив вдруг об интересующем его деле, перевел разговор на другую тему. |
| "Your people," he said, "ought to come down in their price to me, considering that I shall be the first to build." | — Ваши хозяева, — сказал он, — должны уступить мне подешевле, ведь я первый начинаю здесь строиться. |
| Oliver shook his head. | Оливер покачал головой. |
| The site you've fixed on, Sir, he said, "is the cheapest we've got. | — Участок, который вы себе присмотрели, сэр, — сказал он, — считается у нас самым дешевым. |
| Sites at the top of the slope are dearer by a good bit." | Те, что на вершине холма, будут подороже. |
| "Mind," said Soames, "I've not decided; it's quite possible I shan't build at all. | — Имейте в виду, — сказал Сомс, — что я еще не решил окончательно; весьма возможно, что я раздумаю строиться. |
| The ground rent's very high." | Налоги чересчур высоки. |
| "Well, Mr. Forsyte, I shall be sorry if you go off, and I think you'll make a mistake, Sir. | — Что ж, мистер Форсайт, очень жаль, если вы раздумаете; по-моему, это будет ошибкой с вашей стороны, сэр. |
| There's not a bit of land near London with such a view as this, nor one that's cheaper, all things considered; we've only to advertise, to get a mob of people after it." | Разве вы найдете под Лондоном другой участок с таким прекрасным видом и за такую цену? Нам стоит только дать публикацию — отбоя не будет от покупателей. |
| They looked at each other. | Они взглянули друг на друга. |
| Their faces said very plainly: | На их лицах было ясно написано: |
| 'I respect you as a man of business; and you can't expect me to believe a word you say.' | "Я уважаю вас как делового человека, но не надейтесь, что я поверю хоть одному — вашему слову". |
| Well, repeated Soames, "I haven't made up my mind; the thing will very likely go off!" | — Ну что ж, — повторил Сомс, — я окончательно не решаю, очень возможно, что ничего не выйдет! |
| With these words, taking up his umbrella, he put his chilly hand into the agent's, withdrew it without the faintest pressure, and went out into the sun. | — С этими словами он взял зонтик, сунул агенту свои холодные пальцы и, отдернув их без малейшего рукопожатия, вышел на солнце. |
| He walked slowly back towards the site in deep thought. | Погрузившись в глубокое раздумье, он медленно шел к облюбованному участку. |
| His instinct told him that what the agent had said was true. | Инстинкт подсказывал ему, что агент говорил правду. |
| A cheap site. | Участок дешевый. |
| And the beauty of it was, that he knew the agent did not really think it cheap; so that his own intuitive knowledge was a victory over the agent's. | Но самая прелесть была в том, что агент, как Сомс был уверен, в действительности не считал участок дешевым; значит, его собственная интуиция взяла верх над интуицией агента. |
| 'Cheap or not, I mean to have it,' he thought. | «Дешево или дорого, я все равно куплю», — думал Сомс. |
| The larks sprang up in front of his feet, the air was full of butterflies, a sweet fragrance rose from the wild grasses. | Жаворонки взлетали у него прямо из-под ног, в воздухе порхали бабочки, от густой травы шел нежный запах. |
| The sappy scent of the bracken stole forth from the wood, where, hidden in the depths, pigeons were cooing, and from afar on the warm breeze, came the rhythmic chiming of church bells. | Из леса, где, спрятавшись в зарослях, ворковали голуби, тянуло папоротником, и теплый ветер нес издалека мерный перезвон колоколов. |
| Soames walked with his eyes on the ground, his lips opening and closing as though in anticipation of a delicious morsel. | Сомс шел, опустив глаза, губы его то сжимались, то разжимались, словно в предвкушении лакомого кусочка. |
| But when he arrived at the site, Bosinney was nowhere to be seen. | Но, дойдя до места, он не нашел там Боснии. |
| After waiting some little time, he crossed the warren in the direction of the slope. | Подождав несколько минут, Сомс пересек пустырь, ведущий к склону холма. |
| He would have shouted, but dreaded the sound of his voice. | Он хотел было крикнуть, но побоялся звука собственного голоса. |
| The warren was as lonely as a prairie, its silence only broken by the rustle of rabbits bolting to their holes, and the song of the larks. | На лугу было пустынно, как в прериях, тишину нарушала только беготня кроликов, прятавшихся по своим норкам, и песнь жаворонка. |
| Soames, the pioneer-leader of the great Forsyte army advancing to the civilization of this wilderness, felt his spirit daunted by the loneliness, by the invisible singing, and the hot, sweet air. | Сомса — вожака головного отряда великой армии Форсайтов, несущих цивилизацию в эту глушь, — угнетали тишина луга, пение незримых жаворонков и душный, пряный воздух. |
| He had begun to retrace his steps when he at last caught sight of Bosinney. | Он повернул было назад, но в эту минуту увидел Босини. |
| The architect was sprawling under a large oak tree, whose trunk, with a huge spread of bough and foliage, ragged with age, stood on the verge of the rise. | Архитектор лежал, растянувшись под громадным старым дубом, поднимавшим над самым откосом свои могучие ветви с густой листвой. |
| Soames had to touch him on the shoulder before he looked up. | Сомсу пришлось тронуть Босини за плечо, чтобы тот заметил его. |
| "Hallo! Forsyte," he said, | — Алло, Форсайт! — сказал архитектор. |
| "I've found the very place for your house! | — Я нашел самое подходящее место для вашего дома. |
| Look here!" | Посмотрите! |
| Soames stood and looked, then he said, coldly: | Сомс постоял, посмотрел, потом сказал холодно: |
| "You may be very clever, but this site will cost me half as much again." | — Может быть, ваш выбор и неплох, но этот участок обойдется мне в полтора раза дороже. |
| "Hang the cost, man. | — Плюньте на цену. |
| Look at the view!" | Полюбуйтесь, какой вид! |
| Almost from their feet stretched ripe corn, dipping to a small dark copse beyond. | Почти около самых ног у них расстилалось золотистое поле, кончавшееся небольшой темной рощей. |
| A plain of fields and hedges spread to the distant grey-bluedowns. | Луга и изгороди уходили к далеким серо-голубым холмам. |
| In a silver streak to the right could be seen the line of the river. | Вдали справа серебряной полоской поблескивала река. |
| The sky was so blue, and the sun so bright, that an eternal summer seemed to reign over this prospect. | Небо было такое синее, солнце такое горячее, — казалось, что лето царит здесь вечно. |
| Thistledown floated round them, enraptured by the serenity, of the ether. | Пушинка чертополоха проплыла мимо них, упоенная безмятежностью воздуха. |
| The heat danced over the corn, and, pervading all, was a soft, insensible hum, like the murmur of bright minutes holding revel between earth and heaven. | Над полем дрожал зной, все кругом было пронизано нежным, еле уловимым жужжанием, словно мгновенья радости, в буйном веселье проносившиеся между землей и небом, шептали что-то друг другу. |
| Soames looked. In spite of himself, something swelled in his breast. | Сомс продолжал смотреть Против воли что-то ширилось у него в груди. |
| To live here in sight of all this, to be able to point it out to his friends, to talk of it, to possess it! | Жить здесь и видеть перед собой этот простор, показывать его знакомым, говорить о нем, владеть им! |
| His cheeks flushed. | Щеки его вспыхнули. |
| The warmth, the radiance, the glow, were sinking into his senses as, four years before, Irene's beauty had sunk into his senses and made him long for her. | Тепло, блеск, сияние захватило Сомса так же, как четыре года назад его захватила красота Ирэн. |
| He stole a glance at Bosinney, whose eyes, the eyes of the coachman's 'half-tame leopard,' seemed running wild over the landscape. | Он взглянул украдкой на Босини, глаза которого — глаза «полудикого леопарда», как его назвал кучер старого Джолиона, — с жадностью блуждали по ландшафту. |
| The sunlight had caught the promontories of the fellow's face, the bumpy cheekbones, the point of his chin, the vertical ridges above his brow; and Soames watched this rugged, enthusiastic, careless face with an unpleasant feeling. | Яркое солнце еще сильнее подчеркивало резкие черты его лица, выдающиеся скулы, подбородок, вертикальные складки на лбу; и Сомс с неприязненным чувством глядел на это суровое, вдохновенное, бездумное лицо. |
| A long, soft ripple of wind flowed over the corn, and brought a puff of warm air into their faces. | Мягкая волна зыби прошла по полю, и ветер тепло пахнул на них. |
| "I could build you a teaser here," said Bosinney, breaking the silence at last. | — Какой дом я бы вам здесь построил! — сказал Босини, прервав наконец молчание. |
| "I dare say," replied Soames, drily. | — Ну еще бы! — сухо ответил Сомс. |
| "You haven't got to pay for it." | — Ведь вам не придется платить за него. |
| "For about eight thousand I could build you a palace." | — Тысяч так за восемь я выстрою вам дворец. |
| Soames had become very pale—a struggle was going on within him. | Сомс побледнел — он боролся с собой. |
| He dropped his eyes, and said stubbornly: | Потом опустил глаза и сказал упрямо: |
| "I can't afford it." | — Мне это не по средствам. |
| And slowly, with his mousing walk, he led the way back to the first site. | И направил свои медленные, осторожные шаги обратно на первый участок. |
| They spent some time there going into particulars of the projected house, and then Soames returned to the agent's cottage. | Они пробыли там еще некоторое время, обсуждая детали будущего дома, а затем Сомс вернулся в коттедж к агенту. |
| He came out in about half an hour, and, joining Bosinney, started for the station. | Через полчаса он вышел и вместе с Босини отправился на станцию. |
| "Well," he said, hardly opening his lips, "I've taken that site of yours, after all." | — Так вот, — сказал Сомс, еле разжимая губы, — я все-таки остановился на вашем участке. |
| And again he was silent, confusedly debating how it was that this fellow, whom by habit he despised, should have overborne his own decision. | И снова замолчал, недоумевая, каким образом этот человек, которого он не мог не презирать, заставил его, Сомса, изменить свое решение. |
V.
A Forsyte Menage — Семейный очаг Форсайта
Like the enlightened thousands of his class and generation in this great city of London, who no longer believe in red velvet chairs, and know that groups of modern Italian marble are 'vieux jeu,' Soames Forsyte inhabited a house which did what it could.
Как и вся просвещенная верхушка лондонцев одного с ним класса и поколения, уже утратившая веру в красную плюшевую мебель и понимавшая, что итальянские мраморные группы современной работы — просто vieux jeu, Сомс Форсайт жил в таком доме, который мог сам постоять за себя.
It owned a copper door knocker of individual design, windows which had been altered to open outwards, hanging flower boxes filled with fuchsias, and at the back (a great feature) a little court tiled with jade-green tiles, and surrounded by pink hydrangeas in peacock-blue tubs.
На входной его двери висел медный молоток, выполненный по специальному заказу, оконные рамы были переделаны и открывались наружу, в подвесных цветочных ящиках росла фуксия, а за домом (немаловажная деталь) был маленький дворик, вымощенный зелеными плитами и уставленный по краям розовыми гортензиями в ярко-синих горшках.
Here, under a parchment-coloured Japanese sunshade covering the whole end, inhabitants or visitors could be screened from the eyes of the curious while they drank tea and examined at their leisure the latest of Soames's little silver boxes.
Здесь, под японским тентом цвета пергамента, закрывавшим часть двора, обитатели дома и гости, защищенные от любопытных взоров, пили чай и разглядывали на досуге последние новинки из коллекции табакерок Сомса.
The inner decoration favoured the First Empire and William Morris.
Внутреннее убранство комнат отдавало дань стилю ампир и Уильяму Моррису.
For its size, the house was commodious; there were countless nooks resembling birds' nests, and little things made of silver were deposited like eggs.
Дом был хоть и небольшой, но довольно поместительный, с множеством уютных уголков, напоминавших птичьи гнездышки, и множеством серебряных безделушек, которые лежали в этих гнездышках, как яички.
In this general perfection two kinds of fastidiousness were at war.
На общем фоне этого совершенства вели борьбу два различных вида изысканности.
There lived here a mistress who would have dwelt daintily on a desert island; a master whose daintiness was, as it were, an investment, cultivated by the owner for his advancement, in accordance with the laws of competition.
Здесь жила хозяйка, которая могла бы окружить себя изяществом даже на необитаемом острове, и хозяин, утонченность которого была, в сущности говоря, капиталом, одним из средств для достижения жизненных успехов в полном соответствии с законами конкуренции.
This competitive daintiness had caused Soames in his Marlborough days to be the first boy into white waistcoats in summer, and corduroy waistcoats in winter, had prevented him from ever appearing in public with his tie climbing up his collar, and induced him to dust his patent leather boots before a great multitude assembled on Speech Day to hear him recite Moliere.
Эта утонченность, продиктованная законами конкуренции, вынуждала Сомса еще в школе в Молборо первым надевать зимой вельветовый жилет, а летом — белый, не позволяла появляться в обществе с криво сидящим галстуком и однажды заставила его смахнуть пыль с лакированных ботинок на виду у всей публики, собравшейся в день акта слушать, как он будет декламировать Мольера.
Skin-like immaculateness had grown over Soames, as over many Londoners; impossible to conceive of him with a hair out of place, a tie deviating one-eighth of an inch from the perpendicular, a collar unglossed!
Безупречность приросла к Сомсу и к многим другим лондонцам, как кожа: немыслимо вообразить его с растрепанными волосами, с галстуком, отклонившимся от перпендикуляра на одну восьмую дюйма, с воротничком, не сияющим белизной!
He would not have gone without a bath for worlds-it was the fashion to take baths; and how bitter was his scorn of people who omitted them!
Никакими силами нельзя было заставить его обойтись без ванны — ванны тогда входили в моду; и какое глубочайшее презрение питал он к тем, кто пренебрегал ежедневной ванной!
But Irene could be imagined, like some nymph, bathing in wayside streams, for the joy of the freshness and of seeing her own fair body.
А Ирэн могла бы купаться в придорожном ручье, как нимфа, которая рада прохладе и любуется своим прекрасным телом.
In this conflict throughout the house the woman had gone to the wall.
В этой борьбе, которая велась в стенах дома, женщине пришлось уступить.
As in the struggle between Saxon and Celt still going on within the nation, the more impressionable and receptive temperament had had forced on it a conventional superstructure.
Так и в поединке между англо-саксонским и кельтским духом, все еще не затихающем внутри наитии, более впечатлительному и податливому темпераменту пришлось примириться с навязанным ему грузом условностей.
Thus the house had acquired a close resemblance to hundreds of other houses with the same high aspirations, having become:
"И дом Сомса приобрел очень близкое сходство с сотнями других домов, олицетворявших столь же возвышенные стремления, и стал тем, о чем говорили:
'That very charming little house of the Soames Forsytes, quite individual, my dear-really elegant.'
«Очаровательный домик у Сомса Форсайта, такой оригинальный, милочка, по-настоящему элегантный!»
For Soames Forsyte-read James Peabody, Thomas Atkins, or Emmanuel Spagnoletti, the name in fact of any upper-middle class Englishman in London with any pretensions to taste; and though the decoration be different, the phrase is just.
Подставьте вместо Сомса Форсайта Джемса Пибоди, Томаса Аткинса, Эммануила Спаньолетти или любого англичанина из лондонской буржуазии, выказывающего претензии на хороший вкус, и пусть убранство их домов будет несколько различным — оценка эта применима к ним всем.
On the evening of August 8, a week after the expedition to Robin Hill, in the dining-room of this house-'quite individual, my dear-really elegant'-Soames and Irene were seated at dinner.
Восьмого августа, через неделю после поездки в Робин-Хилл, в столовой этого дома — «такого оригинального, милочка, по-настоящему элегантного» — Сомс и Ирэн сидели вечером за обеденным столом.
A hot dinner on Sundays was a little distinguishing elegance common to this house and many others.
Г орячий обед по воскресным дням был изысканно-элегантной черточкой, свойственной и этому и многим другим домам.
Early in married life Soames had laid down the rule:
Вскоре после женитьбы Сомс издал рескрипт:
'The servants must give us hot dinner on Sundays-they've nothing to do but play the concertina.'
"Прислуга должна позаботиться о горячем обеде по воскресеньям — все равно бездельничают, играют с утра до вечера на концертино".
The custom had produced no revolution.
Это нововведение не вызвало революции.
For-to Soames a rather deplorable sign-servants were devoted to Irene, who, in defiance of all safe tradition, appeared to recognise their right to a share in the weaknesses of human nature.
Слуги — Сомса это всегда коробило — обожали Ирэн, которая, наперекор всем здравым традициям, признавала за" ними право на слабости, свойственные человеческой природе.
The happy pair were seated, not opposite each other, but rectangularly, at the handsome rosewood table; they dined without a cloth—a distinguishing elegance-and so far had not spoken a word.
Счастливая пара восседала за красивым столом палисандрового дерева не vis—a-vis, а наискось друг от друга; они обедали без скатерти — еще одна изысканно-элегантная черточка — и до сих пор еще не обменялись ни словом.
Soames liked to talk during dinner about business, or what he had been buying, and so long as he talked Irene's silence did not distress him.
За обедом Сомс любил поговорить о делах, о своих покупках, и, пока он говорил, молчание Ирэн не смущало его.
This evening he had found it impossible to talk.
Но в этот вечер говорить было трудно.
The decision to build had been weighing on his mind all the week, and he had made up his mind to tell her.
Решение о постройке нового дома целую неделю не выходило у Сомса из головы, и сегодня, наконец, он собрался поделиться этим с Ирэн.
His nervousness about this disclosure irritated him profoundly; she had no business to make him feel like that—a wife and a husband being one person.
Волнение, которое он испытывал, готовясь сообщить свою новость, бесило его самого: зачем она ставит его в такое положение — ведь муж и жена едины.
She had not looked at him once since they sat down; and he wondered what on earth she had been thinking about all the time.
За весь обед она даже ни разу не взглянула на него; и Сомс не мог понять, о чем она думает все это время.
It was hard, when a man worked as he did, making money for her-yes, and with an ache in his heart-that she should sit there, looking-looking as if she saw the walls of the room closing in.
Тяжело, когда человек трудится так, как трудится он, добывает для нее деньги — да, для нее, и с болью в сердце! — а она сидит здесь и смотрит, смотрит, как будто ждет, что эти стены того и гляди придавят ее.
It was enough to make a man get up and leave the table.
От одного этого можно встать из-за стола и уйти из комнаты.
The light from the rose-shaded lamp fell on her neck and arms-Soames liked her to dine in a low dress, it gave him an inexpressible feeling of superiority to the majority of his acquaintance, whose wives were contented with their best high frocks or with tea-gowns, when they dined at home.
Свет лампы, затененной розовым абажуром, падал ей на шею и руки Сомс любил, чтобы Ирэн выходила к обеду декольтированной: это давало ему неизъяснимое чувство превосходства над большинством знакомых, жены которых, обедая дома, ограничивались домашними платьями или закрытыми вечерними туалетами.
Under that rosy light her amber-coloured hair and fair skin made strange contrast with her dark brown eyes.
В розовом свете лампы янтарные волосы и белая кожа Ирэн так странно подчеркивали ее темно-карие глаза.
Could a man own anything prettier than this dining-table with its deep tints, the starry, soft-petalled roses, the ruby-coloured glass, and quaint silver furnishing; could a man own anything prettier than the woman who sat at it?
Разве может человек обладать чем-нибудь более прекрасным, чем этот обеденный стол глубоких, сочных тонов, эти нежные лепестки роз, мерцающих, точно звезды, бокалы, отливающие рубином, и изысканное серебро сервировки; разве может человек обладать чем-нибудь более прекрасным, чем эта женщина, которая сидит за его столом?
Gratitude was no virtue among Forsytes, who, competitive, and full of common-sense, had no occasion for it; and Soames only experienced a sense of exasperation amounting to pain, that he did not own her as it was his right to own her, that he could not, as by stretching out his hand to that rose, pluck her and sniff the very secrets of her heart.
Чувство благодарности не входило в список форсайтских добродетелей — в Форсайтах слишком много здравого смысла и духа соперничества, чтобы ощущать потребность в этом чувстве, — и Сомс испытывал только граничащее с болью раздражение при мысли, что ему не дано обладать ею так, как полагалось бы по праву, что он не может протянуть к ней руку, как к этой розе, взять ее и вдохнуть в себя весь сокровенный аромат ее сердца.
Out of his other property, out of all the things he had collected, his silver, his pictures, his houses, his investments, he got a secret and intimate feeling; out of her he got none.
Все, что принадлежало ему — серебро, картины, дома, деньги, — все это было свое, близкое; но ее близости он не чувствовал.
In this house of his there was writing on every wall.
В его доме пророческие строки горели на каждой стене.
His business-like temperament protested against a mysterious warning that she was not made for him.
Деловитая натура Сомса восставала против темного предсказания, что Ирэн предназначена не для него.
He had married this woman, conquered her, made her his own, and it seemed to him contrary to the most fundamental of all laws, the law of possession, that he could do no more than own her body-if indeed he could do that, which he was beginning to doubt.
Он женился на этой женщине, завоевал ее, сделал своей собственностью, и то, что теперь ему не дано ничего другого, как только владеть ее телом (да владел ли он им? Теперь и это начинало казаться сомнительным), шло вразрез с самым основным законом, законом собственности.
If any one had asked him if he wanted to own her soul, the question would have seemed to him both ridiculous and sentimental.
Спроси кто-нибудь Сомса, хочет ли он владеть ее душой, вопрос показался бы ему и смешным и сентиментальным.
But he did so want, and the writing said he never would.
На самом же деле он хотел этого, а пророчество гласило, что ему никогда не добиться такой власти.
She was ever silent, passive, gracefully averse; as though terrified lest by word, motion, or sign she might lead him to believe that she was fond of him; and he asked himself: Must I always go on like this?
Она всегда была молчалива, пассивна, всегда относилась к нему с грациозной сдержанностью, словно боясь, что он может истолковать какое-нибудь ее слово, жест или знак как проявление любви. И Сомс задавал себе вопрос: неужели это никогда не кончится?
Like most novel readers of his generation (and Soames was a great novel reader), literature coloured his view of life; and he had imbibed the belief that it was only a question of time.
Взгляды Сомса, как и взгляды многих его сверстников. складывались не без влияния литературы (а Сомс был большим любителем романов); он твердо верил, что время может сгладить все.
In the end the husband always gained the affection of his wife.
В конце концов мужья всегда завоевывают любовь своих жен.
Even in those cases—a class of book he was not very fond of-which ended in tragedy, the wife always died with poignant regrets on her lips, or if it were the husband who died-unpleasant thought-threw herself on his body in an agony of remorse.
Даже в тех случаях, которые кончались трагически — такие книги Сомс недолюбливал, — жена всегда умирала со словами горького раскаяния на устах, а если умирал муж — весьма неприятно! — она бросалась на его труп, обливаясь горькими слезами.
He often took Irene to the theatre, instinctively choosing the modern Society Plays with the modern Society conjugal problem, so fortunately different from any conjugal problem in real life.
Сомс часто возил Ирэн в театр, бессознательно выбирая современные пьесы из великосветской жизни, трактующие современную проблему брака в таком плане, который, по счастью, не имеет ничего общего с действительностью.
He found that they too always ended in the same way, even when there was a lover in the case.
Сомс видел, что и у этих пьес конец всегда одинаков, даже если на сцене появляется любовник.
While he was watching the play Soames often sympathized with the lover; but before he reached home again, driving with Irene in a hansom, he saw that this would not do, and he was glad the play had ended as it had.
Следя за ходом спектакля. Сомс часто сочувствовал любовнику; но, не успев даже доехать с Ирэн до дому, он приходил к заключению, что был неправ, и радовался, что пьеса кончилась так, как ей и следовало кончиться.
There was one class of husband that had just then come into fashion, the strong, rather rough, but extremely sound man, who was peculiarly successful at the end of the play; with this person Soames was really not in sympathy, and had it not been for his own position, would have expressed his disgust with the fellow.
В те дни на сцене фигурировал тип мужа, входивший тогда в моду: тип властного, грубоватого, но исключительно здравомыслящего мужчины, который к концу пьесы всегда одерживал полную победу; такой персонаж не вызывал у Сомса симпатий, и, сложись его семейная жизнь по-иному, он не преминул бы высказать, какое отвращение вызывают у него подобные субъекты.
But he was so conscious of how vital to himself was the necessity for being a successful, even a 'strong,' husband, that he never spoke of a distaste born perhaps by the perverse processes of Nature out of a secret fund of brutality in himself.
Но Сомс так ясно ощущал необходимость быть победоносным и даже «властным» мужем, что никогда не высказывал своего отвращения, которое природа окольными путями вывела, быть может, из таившейся в нем самом жестокости.
But Irene's silence this evening was exceptional.
Однако в этот вечер Ирэн была особенно молчалива.
He had never before seen such an expression on her face.
Он никогда еще не видел такого выражения на ее лице.
And since it is always the unusual which alarms, Soames was alarmed.
И так как необычное всегда тревожит. Сомс встревожился.
He ate his savoury, and hurried the maid as she swept off the crumbs with the silver sweeper.
Он кончил есть маслины и поторопил горничную, сметавшую серебряной щеточкой крошки со стола.
When she had left the room, he filled his glass with wine and said:
Когда она вышла, Сомс валил себе вина и сказал:
"Anybody been here this afternoon?"
— Был кто-нибудь сегодня?
"June."
- Джун.
"What did she want?"
— Что ей понадобилось?
It was an axiom with the Forsytes that people did not go anywhere unless they wanted something.
— Форсайты считают за непреложную истину, что люди приходят только тогда, когда им что-нибудь нужно.
"Came to talk about her lover, I suppose?"
— Наверно, приходила поболтать о женихе?
Irene made no reply.
Ирэн молчала.
"It looks to me," continued Soames, "as if she were sweeter on him than he is on her.
— Мне кажется, — продолжал Сомс, — что Джун влюблена в Боснии гораздо больше, чем он в нее.
She's always following him about."
Она ему проходу не дает.
Irene's eyes made him feel uncomfortable.
Он почувствовал себя неловко под взглядом Ирэн.
"You've no business to say such a thing!" she exclaimed.
— Ты не имеешь права так говорить! — воскликнула она.
"Why not?
— Почему?
Anybody can see it."
Это все замечают.
"They cannot.
— Неправда.
And if they could, it's disgraceful to say so."
А если кто-нибудь и замечает, стыдно говорить такие вещи.
Soames's composure gave way.
Самообладание покинуло Сомса.
"You're a pretty wife!" he said. But secretly he wondered at the heat of her reply; it was unlike her.
— Нечего сказать, хорошая у меня жена! — воскликнул он, но втайне удивился ее горячности: это было не похоже на Ирэн.
"You're cracked about June!
— Ты помешалась на своей Джун!
I can tell you one thing: now that she has the Buccaneer in tow, she doesn't care twopence about you, and, you'll find it out.
Могу сказать только одно; с тех пор как она взяла на буксир этого «пирата», ей стало не до тебя, скоро ты сама в этом убедишься.
But you won't see so much of her in future; we're going to live in the country."
Правда, теперь вам не придется часто видеть друг друга: мы будем жить за городом.
He had been glad to get his news out under cover of this burst of irritation.
Сомс был рад, что случай позволил ему сообщить эту новость под прикрытием раздражения.
He had expected a cry of dismay; the silence with which his pronouncement was received alarmed him.
Он ждал вспышки с ее стороны; молчание, которым были встречены его слова, обеспокоило его.
"You don't seem interested," he was obliged to add.
— Тебе, кажется, все равно? — пришлось ему добавить.
"I knew it already."
— Я уже знаю об этом.
He looked at her sharply.
Он быстро взглянул на нее.
"Who told you?"
— Кто тебе сказал?
"June."
- Джун.
"How did she know?"
— А она откуда знает?
Irene did not answer.
Ирэн ничего не ответила.
Baffled and uncomfortable, he said:
Сбитый с толку, смущенный, он сказал:
"It's a fine thing for Bosinney, it'll be the making of him.
— Прекрасная работа для Боснии; он сделает на ней имя.
I suppose she's told you all about it?"
Джун все тебе рассказала?
"Yes."
- Да
There was another pause, and then Soames said:
Снова наступило молчание, затем Сомс спросил:
"I suppose you don't want to, go?"
— Тебе, наверно, не хочется переезжать?
Irene made no reply.
Ирэн молчала.
"Well, I can't tell what you want.
— Ну, я не знаю, чего ты хочешь.
You never seem contented here."
Здесь тебе тоже не по душе.
"Have my wishes anything to do with it?"
— Разве мои желания что-нибудь значат?
She took the vase of roses and left the room.
Она взяла вазу с розами и вышла из комнаты.
Soames remained seated.
Сомс остался за столом.
Was it for this that he had signed that contract?
И ради этого он подписал контракт на постройку дома?
Was it for this that he was going to spend some ten thousand pounds?
Ради этого он готов выбросить десять тысяч фунтов?
Bosinney's phrase came back to him:
И ему вспомнились слова Боснии:
"Women are the devil!"
«Уж эти женщины!»
But presently he grew calmer.
Но вскоре Сомс успокоился.
It might have, been worse.
Могло быть и хуже.
She might have flared up.
Она могла вспылить.
He had expected something more than this.
Он ожидал большего.
It was lucky, after all, that June had broken the ice for him.
В конце концов получилось даже удачно, что Джун первая пробила брешь.
She must have wormed it out of Bosinney; he might have known she would.
Она, должно быть, вытянула признание у Боснии; этого следовало ждать.
He lighted his cigarette.
Он закурил папиросу.
After all, Irene had not made a scene!
В конце концов, Ирэн не устроила ему сцены.
She would come round-that was the best of her; she was cold, but not sulky.
Все обойдется — это самая хорошая черта в ее характере: она холодна, зато никогда не дуется.
And, puffing the cigarette smoke at a lady-bird on the shining table, he plunged into a reverie about the house.
И, пустив дымом в божью коровку, севшую на полированный стол, он погрузился в мечты о доме.
It was no good worrying; he would go and make it up presently.
Не стоит волноваться; он пойдет сейчас к ней — и все уладится.
She would be sitting out there in the dark, under the Japanese sunshade, knitting.
Она сидит там во дворике, под японским тентом, в руках у нее вязанье.
A beautiful, warm night….
Сумерки, прекрасный теплый вечер…
In truth, June had come in that afternoon with shining eyes, and the words:
Джун действительно явилась в то утро с сияющими глазами и выпалила:
"Soames is a brick!
— Сомс молодец!
It's splendid for Phil—the very thing for him!"
Это именно то, что Филу нужно!
Irene's face remaining dark and puzzled, she went on:
И, глядя на непонимающее, озадаченное лицо Ирэн, она пояснила:
"Your new house at Robin Hill, of course.
— Да ваш новый дом в Робин-Хилле.
What?
Как?
Don't you know?"
Вы ничего не знаете?
Irene did not know.
Ирэн ничего не знала.
"Oh! then, I suppose I oughtn't to have told you!" Looking impatiently at her friend, she cried: "You look as if you didn't care.
— А! Мне, должно быть, не следовало рассказывать? — и, нетерпеливо взглянув на свою приятельницу, Джун добавила: — Неужели вам все равно?
Don't you see, it's what I've' been praying for—the very chance he's been wanting all this time.
Ведь я только этого и добивалась. Фил только и ждал, когда ему представится такая возможность.
Now you'll see what he can do;" and thereupon she poured out the whole story.
Теперь вы увидите, на что он способен, — и вслед за этим она выложила все.
Since her own engagement she had not seemed much interested in her friend's position; the hours she spent with Irene were given to confidences of her own; and at times, for all her affectionate pity, it was impossible to keep out of her smile a trace of compassionate contempt for the woman who had made such a mistake in her life-such a vast, ridiculous mistake.
Став невестой, Джун как будто уже меньше интересовалась делами свой приятельницы; часы, которые они проводили вместе, посвящались теперь разговорам о ее собственных делах; и временами, несмотря на горячее сочувствие к Ирэн, в улыбке Джун проскальзывали жалость и презрение к этой женщине, которая совершила такую ошибку в жизни — такую громадную, нелепую ошибку.
"He's to have all the decorations as well—a free hand.
— И отделку дома он ему тоже поручает — полная свобода.
It's perfect-" June broke into laughter, her little figure quivered gleefully; she raised her hand, and struck a blow at a muslin curtain.
Замечательно! — Джун расхохоталась, ее маленькая фигурка дрожала от радостного волнения; она подняла руку и хлопнула ею по муслиновой занавеске.
"Do you, know I even asked Uncle James…."
— Знаете, я просила даже дядю Джемса…
But, with a sudden dislike to mentioning that incident, she stopped; and presently, finding her friend so unresponsive, went away.
— Но неприятные воспоминания об этом разговоре заставили ее замолчать; почувствовав, что Ирэн не отзывается на ее радость, Джун скоро ушла.
She looked back from the pavement, and Irene was still standing in the doorway.
Выйдя на улицу, она оглянулась: Ирэн все еще стояла в дверях.
In response to her farewell wave, Irene put her hand to her brow, and, turning slowly, shut the door….
В ответ на прощальный жест Джун она приложила руку ко лбу и, медленно повернувшись, затворила за собой дверь…
Soames went to the drawing-room presently, and peered at her through the window.
Сомс прошел в гостиную и украдкой выглянул из окна.
Out in the shadow of the Japanese sunshade she was sitting very still, the lace on her white shoulders stirring with the soft rise and fall of her bosom.
Во дворике, в тени японского тента, тихо сидела Ирэн; кружево на ее белых плечах чуть заметно шевелилось вместе с дыханием, поднимавшим ее грудь.
But about this silent creature sitting there so motionless, in the dark, there seemed a warmth, a hidden fervour of feeling, as if the whole of her being had been stirred, and some change were taking place in its very depths.
Но в этой молчаливой женщине, неподвижно сидевшей в сумерках, чувствовалось тепло, чувствовался затаенный трепет, словно вся она была охвачена волнением, словно что-то новое рождалось в самых глубинах ее существа.
He stole back to the dining-room unnoticed. Он прокрался обратно в столовую незамеченным.
| Like the enlightened thousands of his class and generation in this great city of London, who no longer believe in red velvet chairs, and know that groups of modern Italian marble are 'vieux jeu,' Soames Forsyte inhabited a house which did what it could. | Как и вся просвещенная верхушка лондонцев одного с ним класса и поколения, уже утратившая веру в красную плюшевую мебель и понимавшая, что итальянские мраморные группы современной работы — просто vieux jeu, Сомс Форсайт жил в таком доме, который мог сам постоять за себя. |
| It owned a copper door knocker of individual design, windows which had been altered to open outwards, hanging flower boxes filled with fuchsias, and at the back (a great feature) a little court tiled with jade-green tiles, and surrounded by pink hydrangeas in peacock-blue tubs. | На входной его двери висел медный молоток, выполненный по специальному заказу, оконные рамы были переделаны и открывались наружу, в подвесных цветочных ящиках росла фуксия, а за домом (немаловажная деталь) был маленький дворик, вымощенный зелеными плитами и уставленный по краям розовыми гортензиями в ярко-синих горшках. |
| Here, under a parchment-coloured Japanese sunshade covering the whole end, inhabitants or visitors could be screened from the eyes of the curious while they drank tea and examined at their leisure the latest of Soames's little silver boxes. | Здесь, под японским тентом цвета пергамента, закрывавшим часть двора, обитатели дома и гости, защищенные от любопытных взоров, пили чай и разглядывали на досуге последние новинки из коллекции табакерок Сомса. |
| The inner decoration favoured the First Empire and William Morris. | Внутреннее убранство комнат отдавало дань стилю ампир и Уильяму Моррису. |
| For its size, the house was commodious; there were countless nooks resembling birds' nests, and little things made of silver were deposited like eggs. | Дом был хоть и небольшой, но довольно поместительный, с множеством уютных уголков, напоминавших птичьи гнездышки, и множеством серебряных безделушек, которые лежали в этих гнездышках, как яички. |
| In this general perfection two kinds of fastidiousness were at war. | На общем фоне этого совершенства вели борьбу два различных вида изысканности. |
| There lived here a mistress who would have dwelt daintily on a desert island; a master whose daintiness was, as it were, an investment, cultivated by the owner for his advancement, in accordance with the laws of competition. | Здесь жила хозяйка, которая могла бы окружить себя изяществом даже на необитаемом острове, и хозяин, утонченность которого была, в сущности говоря, капиталом, одним из средств для достижения жизненных успехов в полном соответствии с законами конкуренции. |
| This competitive daintiness had caused Soames in his Marlborough days to be the first boy into white waistcoats in summer, and corduroy waistcoats in winter, had prevented him from ever appearing in public with his tie climbing up his collar, and induced him to dust his patent leather boots before a great multitude assembled on Speech Day to hear him recite Moliere. | Эта утонченность, продиктованная законами конкуренции, вынуждала Сомса еще в школе в Молборо первым надевать зимой вельветовый жилет, а летом — белый, не позволяла появляться в обществе с криво сидящим галстуком и однажды заставила его смахнуть пыль с лакированных ботинок на виду у всей публики, собравшейся в день акта слушать, как он будет декламировать Мольера. |
| Skin-like immaculateness had grown over Soames, as over many Londoners; impossible to conceive of him with a hair out of place, a tie deviating one-eighth of an inch from the perpendicular, a collar unglossed! | Безупречность приросла к Сомсу и к многим другим лондонцам, как кожа: немыслимо вообразить его с растрепанными волосами, с галстуком, отклонившимся от перпендикуляра на одну восьмую дюйма, с воротничком, не сияющим белизной! |
| He would not have gone without a bath for worlds-it was the fashion to take baths; and how bitter was his scorn of people who omitted them! | Никакими силами нельзя было заставить его обойтись без ванны — ванны тогда входили в моду; и какое глубочайшее презрение питал он к тем, кто пренебрегал ежедневной ванной! |
| But Irene could be imagined, like some nymph, bathing in wayside streams, for the joy of the freshness and of seeing her own fair body. | А Ирэн могла бы купаться в придорожном ручье, как нимфа, которая рада прохладе и любуется своим прекрасным телом. |
| In this conflict throughout the house the woman had gone to the wall. | В этой борьбе, которая велась в стенах дома, женщине пришлось уступить. |
| As in the struggle between Saxon and Celt still going on within the nation, the more impressionable and receptive temperament had had forced on it a conventional superstructure. | Так и в поединке между англо-саксонским и кельтским духом, все еще не затихающем внутри наитии, более впечатлительному и податливому темпераменту пришлось примириться с навязанным ему грузом условностей. |
| Thus the house had acquired a close resemblance to hundreds of other houses with the same high aspirations, having become: | "И дом Сомса приобрел очень близкое сходство с сотнями других домов, олицетворявших столь же возвышенные стремления, и стал тем, о чем говорили: |
| 'That very charming little house of the Soames Forsytes, quite individual, my dear-really elegant.' | «Очаровательный домик у Сомса Форсайта, такой оригинальный, милочка, по-настоящему элегантный!» |
| For Soames Forsyte-read James Peabody, Thomas Atkins, or Emmanuel Spagnoletti, the name in fact of any upper-middle class Englishman in London with any pretensions to taste; and though the decoration be different, the phrase is just. | Подставьте вместо Сомса Форсайта Джемса Пибоди, Томаса Аткинса, Эммануила Спаньолетти или любого англичанина из лондонской буржуазии, выказывающего претензии на хороший вкус, и пусть убранство их домов будет несколько различным — оценка эта применима к ним всем. |
| On the evening of August 8, a week after the expedition to Robin Hill, in the dining-room of this house-'quite individual, my dear-really elegant'-Soames and Irene were seated at dinner. | Восьмого августа, через неделю после поездки в Робин-Хилл, в столовой этого дома — «такого оригинального, милочка, по-настоящему элегантного» — Сомс и Ирэн сидели вечером за обеденным столом. |
| A hot dinner on Sundays was a little distinguishing elegance common to this house and many others. | Г орячий обед по воскресным дням был изысканно-элегантной черточкой, свойственной и этому и многим другим домам. |
| Early in married life Soames had laid down the rule: | Вскоре после женитьбы Сомс издал рескрипт: |
| 'The servants must give us hot dinner on Sundays-they've nothing to do but play the concertina.' | "Прислуга должна позаботиться о горячем обеде по воскресеньям — все равно бездельничают, играют с утра до вечера на концертино". |
| The custom had produced no revolution. | Это нововведение не вызвало революции. |
| For-to Soames a rather deplorable sign-servants were devoted to Irene, who, in defiance of all safe tradition, appeared to recognise their right to a share in the weaknesses of human nature. | Слуги — Сомса это всегда коробило — обожали Ирэн, которая, наперекор всем здравым традициям, признавала за" ними право на слабости, свойственные человеческой природе. |
| The happy pair were seated, not opposite each other, but rectangularly, at the handsome rosewood table; they dined without a cloth—a distinguishing elegance-and so far had not spoken a word. | Счастливая пара восседала за красивым столом палисандрового дерева не vis—a-vis, а наискось друг от друга; они обедали без скатерти — еще одна изысканно-элегантная черточка — и до сих пор еще не обменялись ни словом. |
| Soames liked to talk during dinner about business, or what he had been buying, and so long as he talked Irene's silence did not distress him. | За обедом Сомс любил поговорить о делах, о своих покупках, и, пока он говорил, молчание Ирэн не смущало его. |
| This evening he had found it impossible to talk. | Но в этот вечер говорить было трудно. |
| The decision to build had been weighing on his mind all the week, and he had made up his mind to tell her. | Решение о постройке нового дома целую неделю не выходило у Сомса из головы, и сегодня, наконец, он собрался поделиться этим с Ирэн. |
| His nervousness about this disclosure irritated him profoundly; she had no business to make him feel like that—a wife and a husband being one person. | Волнение, которое он испытывал, готовясь сообщить свою новость, бесило его самого: зачем она ставит его в такое положение — ведь муж и жена едины. |
| She had not looked at him once since they sat down; and he wondered what on earth she had been thinking about all the time. | За весь обед она даже ни разу не взглянула на него; и Сомс не мог понять, о чем она думает все это время. |
| It was hard, when a man worked as he did, making money for her-yes, and with an ache in his heart-that she should sit there, looking-looking as if she saw the walls of the room closing in. | Тяжело, когда человек трудится так, как трудится он, добывает для нее деньги — да, для нее, и с болью в сердце! — а она сидит здесь и смотрит, смотрит, как будто ждет, что эти стены того и гляди придавят ее. |
| It was enough to make a man get up and leave the table. | От одного этого можно встать из-за стола и уйти из комнаты. |
| The light from the rose-shaded lamp fell on her neck and arms-Soames liked her to dine in a low dress, it gave him an inexpressible feeling of superiority to the majority of his acquaintance, whose wives were contented with their best high frocks or with tea-gowns, when they dined at home. | Свет лампы, затененной розовым абажуром, падал ей на шею и руки Сомс любил, чтобы Ирэн выходила к обеду декольтированной: это давало ему неизъяснимое чувство превосходства над большинством знакомых, жены которых, обедая дома, ограничивались домашними платьями или закрытыми вечерними туалетами. |
| Under that rosy light her amber-coloured hair and fair skin made strange contrast with her dark brown eyes. | В розовом свете лампы янтарные волосы и белая кожа Ирэн так странно подчеркивали ее темно-карие глаза. |
| Could a man own anything prettier than this dining-table with its deep tints, the starry, soft-petalled roses, the ruby-coloured glass, and quaint silver furnishing; could a man own anything prettier than the woman who sat at it? | Разве может человек обладать чем-нибудь более прекрасным, чем этот обеденный стол глубоких, сочных тонов, эти нежные лепестки роз, мерцающих, точно звезды, бокалы, отливающие рубином, и изысканное серебро сервировки; разве может человек обладать чем-нибудь более прекрасным, чем эта женщина, которая сидит за его столом? |
| Gratitude was no virtue among Forsytes, who, competitive, and full of common-sense, had no occasion for it; and Soames only experienced a sense of exasperation amounting to pain, that he did not own her as it was his right to own her, that he could not, as by stretching out his hand to that rose, pluck her and sniff the very secrets of her heart. | Чувство благодарности не входило в список форсайтских добродетелей — в Форсайтах слишком много здравого смысла и духа соперничества, чтобы ощущать потребность в этом чувстве, — и Сомс испытывал только граничащее с болью раздражение при мысли, что ему не дано обладать ею так, как полагалось бы по праву, что он не может протянуть к ней руку, как к этой розе, взять ее и вдохнуть в себя весь сокровенный аромат ее сердца. |
| Out of his other property, out of all the things he had collected, his silver, his pictures, his houses, his investments, he got a secret and intimate feeling; out of her he got none. | Все, что принадлежало ему — серебро, картины, дома, деньги, — все это было свое, близкое; но ее близости он не чувствовал. |
| In this house of his there was writing on every wall. | В его доме пророческие строки горели на каждой стене. |
| His business-like temperament protested against a mysterious warning that she was not made for him. | Деловитая натура Сомса восставала против темного предсказания, что Ирэн предназначена не для него. |
| He had married this woman, conquered her, made her his own, and it seemed to him contrary to the most fundamental of all laws, the law of possession, that he could do no more than own her body-if indeed he could do that, which he was beginning to doubt. | Он женился на этой женщине, завоевал ее, сделал своей собственностью, и то, что теперь ему не дано ничего другого, как только владеть ее телом (да владел ли он им? Теперь и это начинало казаться сомнительным), шло вразрез с самым основным законом, законом собственности. |
| If any one had asked him if he wanted to own her soul, the question would have seemed to him both ridiculous and sentimental. | Спроси кто-нибудь Сомса, хочет ли он владеть ее душой, вопрос показался бы ему и смешным и сентиментальным. |
| But he did so want, and the writing said he never would. | На самом же деле он хотел этого, а пророчество гласило, что ему никогда не добиться такой власти. |
| She was ever silent, passive, gracefully averse; as though terrified lest by word, motion, or sign she might lead him to believe that she was fond of him; and he asked himself: Must I always go on like this? | Она всегда была молчалива, пассивна, всегда относилась к нему с грациозной сдержанностью, словно боясь, что он может истолковать какое-нибудь ее слово, жест или знак как проявление любви. И Сомс задавал себе вопрос: неужели это никогда не кончится? |
| Like most novel readers of his generation (and Soames was a great novel reader), literature coloured his view of life; and he had imbibed the belief that it was only a question of time. | Взгляды Сомса, как и взгляды многих его сверстников. складывались не без влияния литературы (а Сомс был большим любителем романов); он твердо верил, что время может сгладить все. |
| In the end the husband always gained the affection of his wife. | В конце концов мужья всегда завоевывают любовь своих жен. |
| Even in those cases—a class of book he was not very fond of-which ended in tragedy, the wife always died with poignant regrets on her lips, or if it were the husband who died-unpleasant thought-threw herself on his body in an agony of remorse. | Даже в тех случаях, которые кончались трагически — такие книги Сомс недолюбливал, — жена всегда умирала со словами горького раскаяния на устах, а если умирал муж — весьма неприятно! — она бросалась на его труп, обливаясь горькими слезами. |
| He often took Irene to the theatre, instinctively choosing the modern Society Plays with the modern Society conjugal problem, so fortunately different from any conjugal problem in real life. | Сомс часто возил Ирэн в театр, бессознательно выбирая современные пьесы из великосветской жизни, трактующие современную проблему брака в таком плане, который, по счастью, не имеет ничего общего с действительностью. |
| He found that they too always ended in the same way, even when there was a lover in the case. | Сомс видел, что и у этих пьес конец всегда одинаков, даже если на сцене появляется любовник. |
| While he was watching the play Soames often sympathized with the lover; but before he reached home again, driving with Irene in a hansom, he saw that this would not do, and he was glad the play had ended as it had. | Следя за ходом спектакля. Сомс часто сочувствовал любовнику; но, не успев даже доехать с Ирэн до дому, он приходил к заключению, что был неправ, и радовался, что пьеса кончилась так, как ей и следовало кончиться. |
| There was one class of husband that had just then come into fashion, the strong, rather rough, but extremely sound man, who was peculiarly successful at the end of the play; with this person Soames was really not in sympathy, and had it not been for his own position, would have expressed his disgust with the fellow. | В те дни на сцене фигурировал тип мужа, входивший тогда в моду: тип властного, грубоватого, но исключительно здравомыслящего мужчины, который к концу пьесы всегда одерживал полную победу; такой персонаж не вызывал у Сомса симпатий, и, сложись его семейная жизнь по-иному, он не преминул бы высказать, какое отвращение вызывают у него подобные субъекты. |
| But he was so conscious of how vital to himself was the necessity for being a successful, even a 'strong,' husband, that he never spoke of a distaste born perhaps by the perverse processes of Nature out of a secret fund of brutality in himself. | Но Сомс так ясно ощущал необходимость быть победоносным и даже «властным» мужем, что никогда не высказывал своего отвращения, которое природа окольными путями вывела, быть может, из таившейся в нем самом жестокости. |
| But Irene's silence this evening was exceptional. | Однако в этот вечер Ирэн была особенно молчалива. |
| He had never before seen such an expression on her face. | Он никогда еще не видел такого выражения на ее лице. |
| And since it is always the unusual which alarms, Soames was alarmed. | И так как необычное всегда тревожит. Сомс встревожился. |
| He ate his savoury, and hurried the maid as she swept off the crumbs with the silver sweeper. | Он кончил есть маслины и поторопил горничную, сметавшую серебряной щеточкой крошки со стола. |
| When she had left the room, he filled his glass with wine and said: | Когда она вышла, Сомс валил себе вина и сказал: |
| "Anybody been here this afternoon?" | — Был кто-нибудь сегодня? |
| "June." | - Джун. |
| "What did she want?" | — Что ей понадобилось? |
| It was an axiom with the Forsytes that people did not go anywhere unless they wanted something. | — Форсайты считают за непреложную истину, что люди приходят только тогда, когда им что-нибудь нужно. |
| "Came to talk about her lover, I suppose?" | — Наверно, приходила поболтать о женихе? |
| Irene made no reply. | Ирэн молчала. |
| "It looks to me," continued Soames, "as if she were sweeter on him than he is on her. | — Мне кажется, — продолжал Сомс, — что Джун влюблена в Боснии гораздо больше, чем он в нее. |
| She's always following him about." | Она ему проходу не дает. |
| Irene's eyes made him feel uncomfortable. | Он почувствовал себя неловко под взглядом Ирэн. |
| "You've no business to say such a thing!" she exclaimed. | — Ты не имеешь права так говорить! — воскликнула она. |
| "Why not? | — Почему? |
| Anybody can see it." | Это все замечают. |
| "They cannot. | — Неправда. |
| And if they could, it's disgraceful to say so." | А если кто-нибудь и замечает, стыдно говорить такие вещи. |
| Soames's composure gave way. | Самообладание покинуло Сомса. |
| "You're a pretty wife!" he said. But secretly he wondered at the heat of her reply; it was unlike her. | — Нечего сказать, хорошая у меня жена! — воскликнул он, но втайне удивился ее горячности: это было не похоже на Ирэн. |
| "You're cracked about June! | — Ты помешалась на своей Джун! |
| I can tell you one thing: now that she has the Buccaneer in tow, she doesn't care twopence about you, and, you'll find it out. | Могу сказать только одно; с тех пор как она взяла на буксир этого «пирата», ей стало не до тебя, скоро ты сама в этом убедишься. |
| But you won't see so much of her in future; we're going to live in the country." | Правда, теперь вам не придется часто видеть друг друга: мы будем жить за городом. |
| He had been glad to get his news out under cover of this burst of irritation. | Сомс был рад, что случай позволил ему сообщить эту новость под прикрытием раздражения. |
| He had expected a cry of dismay; the silence with which his pronouncement was received alarmed him. | Он ждал вспышки с ее стороны; молчание, которым были встречены его слова, обеспокоило его. |
| "You don't seem interested," he was obliged to add. | — Тебе, кажется, все равно? — пришлось ему добавить. |
| "I knew it already." | — Я уже знаю об этом. |
| He looked at her sharply. | Он быстро взглянул на нее. |
| "Who told you?" | — Кто тебе сказал? |
| "June." | - Джун. |
| "How did she know?" | — А она откуда знает? |
| Irene did not answer. | Ирэн ничего не ответила. |
| Baffled and uncomfortable, he said: | Сбитый с толку, смущенный, он сказал: |
| "It's a fine thing for Bosinney, it'll be the making of him. | — Прекрасная работа для Боснии; он сделает на ней имя. |
| I suppose she's told you all about it?" | Джун все тебе рассказала? |
| "Yes." | - Да |
| There was another pause, and then Soames said: | Снова наступило молчание, затем Сомс спросил: |
| "I suppose you don't want to, go?" | — Тебе, наверно, не хочется переезжать? |
| Irene made no reply. | Ирэн молчала. |
| "Well, I can't tell what you want. | — Ну, я не знаю, чего ты хочешь. |
| You never seem contented here." | Здесь тебе тоже не по душе. |
| "Have my wishes anything to do with it?" | — Разве мои желания что-нибудь значат? |
| She took the vase of roses and left the room. | Она взяла вазу с розами и вышла из комнаты. |
| Soames remained seated. | Сомс остался за столом. |
| Was it for this that he had signed that contract? | И ради этого он подписал контракт на постройку дома? |
| Was it for this that he was going to spend some ten thousand pounds? | Ради этого он готов выбросить десять тысяч фунтов? |
| Bosinney's phrase came back to him: | И ему вспомнились слова Боснии: |
| "Women are the devil!" | «Уж эти женщины!» |
| But presently he grew calmer. | Но вскоре Сомс успокоился. |
| It might have, been worse. | Могло быть и хуже. |
| She might have flared up. | Она могла вспылить. |
| He had expected something more than this. | Он ожидал большего. |
| It was lucky, after all, that June had broken the ice for him. | В конце концов получилось даже удачно, что Джун первая пробила брешь. |
| She must have wormed it out of Bosinney; he might have known she would. | Она, должно быть, вытянула признание у Боснии; этого следовало ждать. |
| He lighted his cigarette. | Он закурил папиросу. |
| After all, Irene had not made a scene! | В конце концов, Ирэн не устроила ему сцены. |
| She would come round-that was the best of her; she was cold, but not sulky. | Все обойдется — это самая хорошая черта в ее характере: она холодна, зато никогда не дуется. |
| And, puffing the cigarette smoke at a lady-bird on the shining table, he plunged into a reverie about the house. | И, пустив дымом в божью коровку, севшую на полированный стол, он погрузился в мечты о доме. |
| It was no good worrying; he would go and make it up presently. | Не стоит волноваться; он пойдет сейчас к ней — и все уладится. |
| She would be sitting out there in the dark, under the Japanese sunshade, knitting. | Она сидит там во дворике, под японским тентом, в руках у нее вязанье. |
| A beautiful, warm night…. | Сумерки, прекрасный теплый вечер… |
| In truth, June had come in that afternoon with shining eyes, and the words: | Джун действительно явилась в то утро с сияющими глазами и выпалила: |
| "Soames is a brick! | — Сомс молодец! |
| It's splendid for Phil—the very thing for him!" | Это именно то, что Филу нужно! |
| Irene's face remaining dark and puzzled, she went on: | И, глядя на непонимающее, озадаченное лицо Ирэн, она пояснила: |
| "Your new house at Robin Hill, of course. | — Да ваш новый дом в Робин-Хилле. |
| What? | Как? |
| Don't you know?" | Вы ничего не знаете? |
| Irene did not know. | Ирэн ничего не знала. |
| "Oh! then, I suppose I oughtn't to have told you!" Looking impatiently at her friend, she cried: "You look as if you didn't care. | — А! Мне, должно быть, не следовало рассказывать? — и, нетерпеливо взглянув на свою приятельницу, Джун добавила: — Неужели вам все равно? |
| Don't you see, it's what I've' been praying for—the very chance he's been wanting all this time. | Ведь я только этого и добивалась. Фил только и ждал, когда ему представится такая возможность. |
| Now you'll see what he can do;" and thereupon she poured out the whole story. | Теперь вы увидите, на что он способен, — и вслед за этим она выложила все. |
| Since her own engagement she had not seemed much interested in her friend's position; the hours she spent with Irene were given to confidences of her own; and at times, for all her affectionate pity, it was impossible to keep out of her smile a trace of compassionate contempt for the woman who had made such a mistake in her life-such a vast, ridiculous mistake. | Став невестой, Джун как будто уже меньше интересовалась делами свой приятельницы; часы, которые они проводили вместе, посвящались теперь разговорам о ее собственных делах; и временами, несмотря на горячее сочувствие к Ирэн, в улыбке Джун проскальзывали жалость и презрение к этой женщине, которая совершила такую ошибку в жизни — такую громадную, нелепую ошибку. |
| "He's to have all the decorations as well—a free hand. | — И отделку дома он ему тоже поручает — полная свобода. |
| It's perfect-" June broke into laughter, her little figure quivered gleefully; she raised her hand, and struck a blow at a muslin curtain. | Замечательно! — Джун расхохоталась, ее маленькая фигурка дрожала от радостного волнения; она подняла руку и хлопнула ею по муслиновой занавеске. |
| "Do you, know I even asked Uncle James…." | — Знаете, я просила даже дядю Джемса… |
| But, with a sudden dislike to mentioning that incident, she stopped; and presently, finding her friend so unresponsive, went away. | — Но неприятные воспоминания об этом разговоре заставили ее замолчать; почувствовав, что Ирэн не отзывается на ее радость, Джун скоро ушла. |
| She looked back from the pavement, and Irene was still standing in the doorway. | Выйдя на улицу, она оглянулась: Ирэн все еще стояла в дверях. |
| In response to her farewell wave, Irene put her hand to her brow, and, turning slowly, shut the door…. | В ответ на прощальный жест Джун она приложила руку ко лбу и, медленно повернувшись, затворила за собой дверь… |
| Soames went to the drawing-room presently, and peered at her through the window. | Сомс прошел в гостиную и украдкой выглянул из окна. |
| Out in the shadow of the Japanese sunshade she was sitting very still, the lace on her white shoulders stirring with the soft rise and fall of her bosom. | Во дворике, в тени японского тента, тихо сидела Ирэн; кружево на ее белых плечах чуть заметно шевелилось вместе с дыханием, поднимавшим ее грудь. |
| But about this silent creature sitting there so motionless, in the dark, there seemed a warmth, a hidden fervour of feeling, as if the whole of her being had been stirred, and some change were taking place in its very depths. | Но в этой молчаливой женщине, неподвижно сидевшей в сумерках, чувствовалось тепло, чувствовался затаенный трепет, словно вся она была охвачена волнением, словно что-то новое рождалось в самых глубинах ее существа. |
| He stole back to the dining-room unnoticed. | Он прокрался обратно в столовую незамеченным. |
VI.
James at Large — Джемс во весь рост
It was not long before Soames's determination to build went the round of the family, and created the flutter that any decision connected with property should make among Forsytes.
Не много времени понадобилось на то, чтобы слух о решении Сомса облетел всю семью и вызвал среди родственников то волнение, которое неизменно охватывает Форсайтов при всяком известии о каких-либо переменах, связанных с имущественным положением одного из них.
It was not his fault, for he had been determined that no one should know.
Сомс тут был ни при чем, он твердо решил никому не говорить о постройке дома.
June, in the fulness of her heart, had told Mrs. Small, giving her leave only to tell Aunt Ann-she thought it would cheer her, the poor old sweet! for Aunt Ann had kept her room now for many days.
Джун от избытка радости сообщила новость миссис Смолл, позволив ей рассказать об этом только тете Энн, — она рассчитывала, что это подбодрит старушку! Тетя Энн уже много дней не покидала своей комнаты.
Mrs. Small told Aunt Ann at once, who, smiling as she lay back on her pillows, said in her distinct, trembling old voice:
Миссис Смолл сразу же поделилась новостью с тетей Энн, а та улыбнулась, не поднимая головы от подушки, и проговорила дрожащим внятным голосом:
"It's very nice for dear June; but I hope they will be careful-it's rather dangerous!"
— Как это хорошо для Джун; но все-таки надо быть очень осторожным это так рискованно!
When she was left alone again, a frown, like a cloud presaging a rainy morrow, crossed her face.
Когда тетю Энн снова оставили одну, лицо ее омрачилось тревогой, словно облаком, предвещающим дождливое утро.
While she was lying there so many days the process of recharging her will went on all the time; it spread to her face, too, and tightening movements were always in action at the corners of her lips.
Лежа столько дней у себя в комнате, она ни на одну минуту не переставала набираться силы воли; этот процесс отражался и на ее лице — легкие складки то и дело залегали в уголках ее губ.
The maid Smither, who had been in her service since girlhood, and was spoken of as
Горничная Смизер, поступившая в услужение к тете Энн еще совсем молоденькой, — та самая Смизер, о которой говорили:
"Smither—a good girl-but so slow!"-the maid Smither performed every morning with extreme punctiliousness the crowning ceremony of that ancient toilet.
«Хорошая девушка, но такая нерасторопная», — каждое утро с необычайной пунктуальностью добавляла последний, завершающий штрих к издревле заведенной церемонии облачения тети Энн.
Taking from the recesses of their pure white band-box those flat, grey curls, the insignia of personal dignity, she placed them securely in her mistress's hands, and turned her back.
Вынув из недр сияющей белизной картонки плоские седые букли — знак личного достоинства тети Энн, Смизер передавала их из рук в руки своей хозяйке и поворачивалась к ней спиной.
And every day Aunts Juley and Hester were required to come and report on Timothy; what news there was of Nicholas; whether dear June had succeeded in getting Jolyon to shorten the engagement, now that Mr. Bosinney was building Soames a house; whether young Roger's wife was really-expecting; how the operation on Archie had succeeded; and what Swithin had done about that empty house in Wigmore Street, where the tenant had lost all his money and treated him so badly; above all, about Soames; was Irene still-still asking for a separate room?
И каждый день тетя Джули и тетя Эстер должны были являться к Энн с докладом о Тимоти, о том, что слышно у Николаса, удалось ли Джун уговорить Джолиона не откладывать свадьбу на долгий срок, раз мистер Боснии строит теперь дом для Сомса, правда ли, что жена молодого Роджера в ожидании, как чувствует себя Арчи после операции и что Суизин решил делать с домом на Уигмор-стрит, арендатор которого разорился и так нехорошо поступил с Суизином; но больше всего — о Сомсе; неужели Ирэн все еще… настаивает на отдельной комнате?
And every morning Smither was told:
И каждое утро Смизер говорилось одно и то же:
"I shall be coming down this afternoon, Smither, about two o'clock.
"Я сойду сегодня вниз, Смизер, так часа в два.
I shall want your arm, after all these days in bed!"
Мне потребуется ваша помощь — я совсем отвыкла ходить!"
After telling Aunt Ann, Mrs. Small had spoken of the house in the strictest confidence to Mrs. Nicholas, who in her turn had asked Winifred Dartie for confirmation, supposing, of course, that, being Soames's sister, she would know all about it.
Сообщив новость тете Энн, миссис Смолл под величайшим секретом рассказала о постройке дома миссис Николас, которая в свою очередь спросила Уинифрид Дарти, правда ли это, полагая, конечно, что сестра Сомса должна быть в курсе дела.
Through her it had in due course come round to the ears of James.
От Уинифрид, как того и следовало ожидать, новость дошла и до ушей Джемса.
He had been a good deal agitated.
Он взволновался.
"Nobody," he said, "told him anything."
— Мне никогда ничего не рассказывают, — заявил Джемс.
And, rather than go direct to Soames himself, of whose taciturnity he was afraid, he took his umbrella and went round to Timothy's.
И, вместо того чтобы пойти прямо к Сомсу, молчаливость которого его всегда отпугивала, он взял зонтик и отправился к Тимоти.
He found Mrs. Septimus and Hester (who had been told-she was so safe, she found it tiring to talk) ready, and indeed eager, to discuss the news.
Миссис Септимус и Эстер (ей тоже рассказали — она человек надежный, быстро утомляется от излишних разговоров) с готовностью и даже с большой охотой принялись обсуждать новость.
It was very good of dear Soames, they thought, to employ Mr. Bosinney, but rather risky.
Как мило со стороны Сомса дать работу мистеру Боснии! Правда, это очень рискованный поступок.
What had George named him?
Как это Джордж его прозвал?
'The Buccaneer' How droll!
«Пират»! Забавно!
But George was always droll!
Джордж всегда придумает что-нибудь забавное!
However, it would be all in the family they supposed they must really look upon Mr. Bosinney as belonging to the family, though it seemed strange.
Во всяком случае, все будет сделано в семейном кругу — они полагают, что Боснии уже можно считать членом семьи, хотя это так странно.
James here broke in:
Тут Джемс прервал их:
"Nobody knows anything about him.
— Об этом молодом человеке никто ничего не знает.
I don't see what Soames wants with a young man like that.
Не понимаю, зачем Сомсу понадобилось связываться с ним.
I shouldn't be surprised if Irene had put her oar in.
Уж, наверное, дело не обошлось без вмешательства Ирэн.
I shall speak to…."
Я поговорю с…
"Soames," interposed Aunt Juley, "told Mr. Bosinney that he didn't wish it mentioned.
— Сомс просил мистера Боснии молчать об этом, — вмешалась тетя Джули.
He wouldn't like it to be talked about, I'm sure, and if Timothy knew he would be very vexed, I…."
— Я уверена, что ему будет неприятно, если пойдут разговоры; только бы Тимоти ничего не узнал, а то он очень расстроится, я…
James put his hand behind his ear:
Джемс приложил ладонь к уху.
"What?" he said.
— Что? — спросил он.
"I'm getting very deaf.
— Я окончательно глохну.
I suppose I don't hear people.
Ни слова не слышу.
Emily's got a bad toe.
У Эмили опять припадок подагры.
We shan't be able to start for Wales till the end of the month.
Едва ли нам удастся поехать в Уэлс раньше конца месяца.
There's always something!" And, having got what he wanted, he took his hat and went away.
Вечно что-нибудь стрясется! — и, разузнав все, что ему было нужно, он взял шляпу и удалился.
It was a fine afternoon, and he walked across the Park towards Soames's, where he intended to dine, for Emily's toe kept her in bed, and Rachel and Cicely were on a visit to the country.
День был чудесный, и Джемс пошел пешком через Хайд-парк к Сомсу, где он собирался пообедать, так как Эмили лежала из-за подагры в постели, а Рэчел и Сисили гостили за городом.
He took the slanting path from the Bayswater side of the Row to the Knightsbridge Gate, across a pasture of short, burnt grass, dotted with blackened sheep, strewn with seated couples and strange waifs; lying prone on their faces, like corpses on a field over which the wave of battle has rolled.
Он пересек Роу [5] и направился к Найтсбридж-Гейт через коротко подстриженную спаленную солнцем лужайку, где бродили овцы, сидели влюбленные парочки и прямо на траве ничком, как тела на поле, над которым только что пронеслась битва, лежали бездомные бродяги.
He walked rapidly, his head bent, looking neither to right nor, left.
Джемс шел быстро, опустив голову, не глядя по сторонам.
The appearance of this park, the centre of his own battle-field, where he had all his life been fighting, excited no thought or speculation in his mind.
Вид парка центрального места того поля битвы, на котором сам он сражался всю свою жизнь, не вызывал у него ни дум, ни размышлений.
These corpses flung down, there, from out the press and turmoil of the struggle, these pairs of lovers sitting cheek by jowl for an hour of idle Elysium snatched from the monotony of their treadmill, awakened no fancies in his mind; he had outlived that kind of imagination; his nose, like the nose of a sheep, was fastened to the pastures on which he browsed.
Эти тела, выброшенные сюда сумятицей и напором борьбы, эти влюбленные, которые сидели здесь, тесно прижавшись друг к другу, урвав у тягостной монотонности дня какой-нибудь час безмятежного райского блаженства, не будили мечтаний в голове Джемса; он давно пережил такую мечтательность; его нос, как нос овцы, был устремлен вниз, на пастбище, на котором он пасся.
One of his tenants had lately shown a disposition to be behind-hand in his rent, and it had become a grave question whether he had not better turn him out at once, and so run the risk of not re-letting before Christmas.
Один из его съемщиков с некоторых пор перестал торопиться со взносом квартирной платы, и перед Джемсом вставал серьезный вопрос — не выкинуть ли его ни минуты не медля, хотя бы и рискуя остаться до рождества без арендатора.
Swithin had just been let in very badly, but it had served him right-he had held on too long.
Суизин уже нарвался на такую историю, и поделом ему — нечего было тянуть.
He pondered this as he walked steadily, holding his umbrella carefully by the wood, just below the crook of the handle, so as to keep the ferule off the ground, and not fray the silk in the middle.
Поглощенный своими мыслями, Джемс твердым шагом шел вперед, аккуратно держа зонтик чуть пониже ручки, так, чтобы шелк не потрепался посередине и кончик зонта не доходил до земли.
And, with his thin, high shoulders stooped, his long legs moving with swift mechanical precision, this passage through the Park, where the sun shone with a clear flame on so much idleness-on so many human evidences of the remorseless battle of Property, raging beyond its ring-was like the flight of some land bird across the sea.
Высоко подняв худые плечи. Джемс быстро, с точностью механизма переступал своими длинными ногами, и его шествие через парк, залитый ярким солнцем, светившим над безмятежностью лужайки, над людьми, вырвавшимися из жестокой битвы Собственности, бушевавшей там, за оградой, напоминало полет птицы, покинувшей привычную землю и внезапно очутившейся над морем.
He felt a touch on the arm as he came out at Albert Gate.
Выйдя на Алберт-Гейт, он почувствовал, как кто-то тронул его за рукав.
It was Soames, who, crossing from the shady side of Piccadilly, where he had been walking home from the office, had suddenly appeared alongside.
Это был Сомс: возвращаясь домой из конторы, он перешел с теневой стороны Пикадилли на солнечную и зашагал рядом с отцом.
"Your mother's in bed," said James; "I was, just coming to you, but I suppose I shall be in the way."
— Мама лежит, — сказал Джемс, — я как раз шел к тебе; впрочем, может быть, я помешаю?
The outward relations between James and his son were marked by a lack of sentiment peculiarly Forsytean, but for all that the two were by no means unattached.
С внешней стороны отношения между Джемсом и сыном отличались полным отсутствием сентиментальности, как и у всех истых Форсайтов, однако отнюдь нельзя сказать, чтобы отец и сын не чувствовали взаимной привязанности.
Perhaps they regarded one another as an investment; certainly they were solicitous of each other's welfare, glad of each other's company.
Возможно, что они смотрели друг на друга как на капитал, вложенный в солидное предприятие: каждый из них заботился о благосостоянии другого и испытывал удовольствие от его общества.
They had never exchanged two words upon the more intimate problems of life, or revealed in each other's presence the existence of any deep feeling.
Но они ни разу в жизни не перекинулись словом о более интимных вопросах, ни разу не обнаружили в присутствии друг-друга какое-нибудь, глубокое чувство.
Something beyond the power of word-analysis bound them together, something hidden deep in the fibre of nations and families-for blood, they say, is thicker than water-and neither of them was a cold-blooded man.
Их связывало что-то такое, что было сильнее слов, что таилось в самой сущности нации, семьи, — ведь кровь не вода, а ни того, ни другого нельзя было назвать человеком холодной крови.
Indeed, in James love of his children was now the prime motive of his existence.
Для Джемса любовь к детям стала теперь основным стимулом жизни.
To have creatures who were parts of himself, to whom he might transmit the money he saved, was at the root of his saving; and, at seventy-five, what was left that could give him pleasure, but-saving?
Сознание, что дети — часть его самого, что им он может передать свои сбережения, — вот что лежало в основе его тяги к наживе; а в семьдесят пять лет какое еще удовольствие мог он получить от жизни, кроме наживы?
The kernel of life was in this saving for his children.
И основной смысл существования заключался для Джемса в сбережении денег для детей.
Than James Forsyte, notwithstanding all his 'Jonah-isms,' there was no saner man (if the leading symptom of sanity, as we are told, is self-preservation, though without doubt Timothy went too far) in all this London, of which he owned so much, and loved with such a dumb love, as the centre of his opportunities.
Во всем Лондоне, где у Джемса было столько владений, в Лондоне, который он любил молчаливой любовью, как вместилище своих удач, не было человека, несмотря на всю его мнительность, более здравомыслящего, чем Джемс Форсайт (если основным признаком здравого ума считать инстинкт самосохранения, хотя Тимоти бесспорно в этом отношении хватил через край).
He had the marvellous instinctive sanity of the middle class.
Джемс был наделен поразительным инстинктивным здравомыслием, присущим всему его классу.
In him-more than in Jolyon, with his masterful will and his moments of tenderness and philosophy-more than in Swithin, the martyr to crankiness-Nicholas, the sufferer from ability-and Roger, the victim of enterprise-beat the true pulse of compromise; of all the brothers he was least remarkable in mind and person, and for that reason more likely to live for ever.
В нем больше, чем в Джолионе с его твердой волей и минутными порывами нежности и философских раздумий, больше, чем в Суизине, оказавшемся в плену у собственных причуд, Николасе, жертве своих способностей, и Роджере, мученике предприимчивости, бесперебойно пульсировал инстинкт приспособления; из всех братьев он был наименее примечателен как по уму, так и по индивидуальности и именно поэтому имел все шансы на бессмертие.
To James, more than to any of the others, was "the family" significant and dear.
Джемс больше остальных братьев ценил и любил семью.
There had always been something primitive and cosy in his attitude towards life; he loved the family hearth, he loved gossip, and he loved grumbling.
В его отношении к жизни всегда было что-то примитивное и «домашнее»; он любил семейный очаг, любил посудачить, любил поворчать.
All his decisions were formed of a cream which he skimmed off the family mind; and, through that family, off the minds of thousands of other families of similar fibre.
Для того чтобы прийти к какому-нибудь решению, он снимал пенки мудрости со своей семьи, а через ее посредство и с множества других семей подобного же склада.
Year after year, week after week, he went to Timothy's, and in his brother's front drawing-room-his legs twisted, his long white whiskers framing his clean-shaven mouth-would sit watching the family pot simmer, the cream rising to the top; and he would go away sheltered, refreshed, comforted, with an indefinable sense of comfort.
Год за годом, неделю за неделей ходил он к Тимоти и сидел в гостиной брата, скрестив свои длинные ноги, худой, высокий, с седыми бакенбардами, обрамлявшими его чисто выбритый подбородок, следил, как набегает пенка в закипающем семейном горшке, и уходил оттуда приголубленный, освеженный, утешенный, с неизъяснимым чувством душевного покоя.
Beneath the adamant of his self-preserving instinct there was much real softness in James; a visit to Timothy's was like an hour spent in the lap of a mother; and the deep craving he himself had for the protection of the family wing reacted in turn on his feelings towards his own children; it was a nightmare to him to think of them exposed to the treatment of the world, in money, health, or reputation.
Под несокрушимым инстинктом самосохранения в Джемсе таилась неподдельная мягкость; визит к Тимоти действовал на него, как час, проведенный у материнских колен. Острая потребность чувствовать над собой защиту семейного крылышка влияла в свою очередь и на его отношение к детям; он не мог без ужаса думать о том, что состояние, репутация, здоровье его детей будут в какой-либо мере зависеть от постороннего мира.
When his old friend John Street's son volunteered for special service, he shook his head querulously, and wondered what John Street was about to allow it; and when young Street was assagaied, he took it so much to heart that he made a point of calling everywhere with the special object of saying: He knew how it would be-he'd no patience with them!
Узнав, что сын его старого друга Джона Стрита вступил добровольцем в экспедиционный корпус, он сердито покачал головой, удивляясь, как это Джон Стрит допустил такую вещь; а когда молодой человек был убит туземцами, Джемс так близко принял это к сердцу, что обошел всех знакомых только для того, чтобы объявить всюду: «Так я и знал, ну что с такими людьми поделаешь!»
When his son-in-law Dartie had that financial crisis, due to speculation in Oil Shares, James made himself ill worrying over it; the knell of all prosperity seemed to have sounded.
Когда его зять, Дарти, потерпел финансовый крах в результате спекуляции акциями нефтяной компании, Джемс заболел от расстройства; в этой катастрофе ему почудился похоронный звон, провожающий в могилу всяческое благосостояние.
It took him three months and a visit to Baden-Baden to get better; there was something terrible in the idea that but for his, James's, money, Dartie's name might have appeared in the Bankruptcy List.
Для того чтобы оправиться от такого удара, понадобились три месяца и поездка в Баден-Баден; он приходил, в ужас при одной мысли, что, если бы не его, Джемса, деньги, имя Дарти попало бы в список банкротов.
Composed of a physiological mixture so sound that if he had an earache he thought he was dying, he regarded the occasional ailments of his wife and children as in the nature of personal grievances, special interventions of Providence for the purpose of destroying his peace of mind; but he did not believe at all in the ailments of people outside his own immediate family, affirming them in every case to be due to neglected liver.
Организм Джемса был настолько крепок, что при малейшей боли в ухе он уже готовился к смерти, а болезни жены и детей воспринимал как личное несчастье, специально ниспосланное провидением, чтобы нарушить его душевный покой. Но в недомогания других людей, не входивших в круг его семьи, он просто не верил, утверждая, что все это происходит оттого, что люди не заботятся о своей печени.
His universal comment was:
Во всех таких случаях слова его были неизменны:
"What can they expect?
"На что они рассчитывают?
I have it myself, if I'm not careful!"
И у меня бывает то же самое, если я не слежу за собой!"
When he went to Soames's that evening he felt that life was hard on him: There was Emily with a bad toe, and Rachel gadding about in the country; he got no sympathy from anybody; and Ann, she was ill-he did not believe she would last through the summer; he had called there three times now without her being able to see him!
Идя в тот вечер к Сомсу, он чувствовал, что жизнь обращается с ним жестоко; у Эмили разыгралась подагра, Рэчел вздумала укатить в гости за город; никто ему не сочувствует; Энн больна — вряд ли протянет лето; он три раза заезжал к ней, и все три раза она не могла его принять.
And this idea of Soames's, building a house, that would have to be looked into.
А тут еще Сомс с постройкой дома, этим надо заняться как следует!
As to the trouble with Irene, he didn't know what was to come of that-anything might come of it!
Что же касается неприятностей с Ирэн, он просто не знает, чем это кончится, — всего можно ожидать!
He entered 62, Montpellier Square with the fullest intentions of being miserable.
Джемс вошел в дом № 62 на Монпелье-сквер с твердым намерением показать, какой он несчастный человек.
It was already half-past seven, and Irene, dressed for dinner, was seated in the drawing-room.
Было уже половина восьмого, и Ирэн, одетая к обеду, сидела в гостиной.
She was wearing her gold-coloured frock-for, having been displayed at a dinner-party, a soiree, and a dance, it was now to be worn at home-and she had adorned the bosom with a cascade of lace, on which James's eyes riveted themselves at once.
На ней было золотистое платье, в котором она уже показывалась на званом обеде, на вечере и на балу, — теперь его можно было носить только дома; на груди платье было отделано волной кружев, на которые Джемс уставился сразу, как только вошел.
"Where do you get your things?" he said in an aggravated voice.
— Где вы все это покупаете? — сердито спросил он.
"I never see Rachel and Cicely looking half so well.
— Рэчел и Сисили никогда не бывают так хорошо одеты.
That rose-point, now-that's not real!"
Это настоящее кружево? Да нет, не может быть!
Irene came close, to prove to him that he was in error.
Ирэн подошла ближе, чтобы доказать Джемсу, что он ошибается.
And, in spite of himself, James felt the influence of her deference, of the faint seductive perfume exhaling from her.
И, независимо от своей воли. Джемс размяк от такой предупредительности со стороны Ирэн, от тонкого соблазнительного запаха ее духов.
No self-respecting Forsyte surrendered at a blow; so he merely said: He didn't know-he expected she was spending a pretty penny on dress.
Но ни один уважающий себя Форсайт не сдается с первого удара; и он сказал: — Не знаю, не знаю, вы, должно быть, тратите уйму денег на наряды.
The gong sounded, and, putting her white arm within his, Irene took him into the dining-room.
Зазвенел гонг, и, подав Джемсу свою ослепительно белую руку, Ирэн повела его в столовую.
She seated him in Soames's usual place, round the corner on her left.
Она посадила его на место Сомса, слева от себя.
The light fell softly there, so that he would not be worried by the gradual dying of the day; and she began to talk to him about himself.
Свет здесь падал мягче, сгущавшиеся сумерки не будут его беспокоить; и она принялась говорить с Джемсом о его делах.
Presently, over James came a change, like the mellowing that steals upon a fruit in the sun; a sense of being caressed, and praised, and petted, and all without the bestowal of a single caress or word of praise.
В Джемсе сразу же произошла перемена, как будто солнце согрело плод, медленно зреющий на ветке; он чувствовал, что его нежат, хвалят, ласкают, а между тем в ее словах не было ни прямой ласки, ни похвалы.
He felt that what he was eating was agreeing with him; he could not get that feeling at home; he did not know when he had enjoyed a glass of champagne so much, and, on inquiring the brand and price, was surprised to find that it was one of which he had a large stock himself, but could never drink; he instantly formed the resolution to let his wine merchant know that he had been swindled.
Ему казалось, что именно такой обед и нужен для его желудка; дома этого ощущения не бывало; он уже не мог припомнить, когда бокал шампанского доставлял ему такое удовольствие, как сейчас, потом, осведомившись о марке и цене, удивился, что это то же самое вино, которое он держит у себя, но не может пить, и сразу решил заявить своему поставщику, что тот его надувает.
Looking up from his food, he remarked:
Подняв глаза от тарелки, он сказал:
"You've a lot of nice things about the place.
— У вас так много красивых вещей.
Now, what did you give for that sugar-sifter?
Сколько, например, вы заплатили за эту сахарницу?
Shouldn't wonder if it was worth money!"
Должно быть, немалые деньги?
He was particularly pleased with the appearance of a picture, on the wall opposite, which he himself had given them:
Особенное удовольствие доставила ему висевшая напротив картина, которую он сам подарил им.
"I'd no idea it was so good!" he said.
— Я и не подозревал, что она так хороша! — сказал он.
They rose to go into the drawing-room, and James followed Irene closely.
Встав из-за стола, они направились в гостиную, и Джемс шел за Ирэн по пятам.
"That's what I call a capital little dinner," he murmured, breathing pleasantly down on her shoulder; "nothing heavy-and not too Frenchified.
— Вот это называется хорошо пообедать, — довольным голосом пробормотал он, дыша ей в плечо, — ничего тяжелого и без всяких французских штучек.
But I can't get it at home.
Дома я не могу до — биться таких обедов.
I pay my cook sixty pounds a year, but she can't give me a dinner like that!"
Плачу поварихе шестьдесят фунтов в год, но разве она когда-нибудь кормит меня так!
He had as yet made no allusion to the building of the house, nor did he when Soames, pleading the excuse of business, betook himself to the room at the top, where he kept his pictures.
До сих пор о постройке дома не было сказано ни слова; Джемс не заговорил об этом и тогда, когда Сомс, сославшись на дела, ушел наверх, в комнату, где он держал свои картины.
James was left alone with his daughter-in-law.
Джемс остался наедине с невесткой.
The glow of the wine, and of an excellent liqueur, was still within him.
Тепло, разлившееся по всему телу от вина и превосходного ликера, все еще не покидало его.
He felt quite warm towards her.
Он чувствовал нежность к Ирэн.
She was really a taking little thing; she listened to you, and seemed to understand what you were saying; and, while talking, he kept examining her figure, from her bronze-coloured shoes to the waved gold of her hair.
В самом деле, в ней столько обаяния; она слушает вас и как будто понимает все, что вы говорите, и, продолжая разговор. Джемс не переставал внимательно разглядывать ее всю, начиная с туфель цвета бронзы и кончая волнистым золотом волос.
She was leaning back in an Empire chair, her shoulders poised against the top-her body, flexibly straight and unsupported from the hips, swaying when she moved, as though giving to the arms of a lover.
Она откинулась в кресле, ее плечи приходились вровень со спинкой — тело, прямое, гибкое, послушное, словно отдавалось объятиям любовника.
Her lips were smiling, her eyes half-closed.
Губы ее улыбались, глаза были полузакрыты.
It may have been a recognition of danger in the very charm of her attitude, or a twang of digestion, that caused a sudden dumbness to fall on James.
Возможно, что Джемсу почудилась опасность в самом очаровании ее позы, возможно, что виной тут был пищеварительный процесс, но он вдруг умолк.
He did not remember ever having been quite alone with Irene before.
Если память ему не изменяет, он еще никогда не оставался наедине с Ирэн.
And, as he looked at her, an odd feeling crept over him, as though he had come across something strange and foreign.
И, глядя на нее. Джемс испытывал странное чувство, словно ему пришлось столкнуться с чем-то необычным и чуждым.
Now what was she thinking about-sitting back like that?
О чем она думает, откинувшись вот так в кресле?
Thus when he spoke it was in a sharper voice, as if he had been awakened from a pleasant dream.
И когда Джемс заговорил, слова его прозвучали резко, словно кто-то прервал его приятные сновидения.
"What d'you do with yourself all day?" he said.
— Что вы тут делаете одна по целым дням? — сказал он.
"You never come round to Park Lane!"
— Почему бы вам не заглянуть когда-нибудь на ПаркЛейн?
She seemed to be making very lame excuses, and James did not look at her.
Ирэн придумала какую-то отговорку. Джемс выслушал ответ, не глядя на нее.
He did not want to believe that she was really avoiding them-it would mean too much.
Ему не хотелось верить, что она на самом деле избегает его семьи, это было бы уж слишком.
"I expect the fact is, you haven't time," he said; "You're always about with June.
— Наверно, вам просто некогда, — сказал он, — ведь вы вечно с Джун.
I expect you're useful to her with her young man, chaperoning, and one thing and another.
Ей это очень кстати. Вы, должно быть, всюду сопровождаете ее с женихом.
They tell me she's never at home now; your Uncle Jolyon he doesn't like it, I fancy, being left so much alone as he is.
Г оворят, она совсем не бывает дома; дяде Джолиону, наверно, это не по душе, приходится сидеть одному.
They tell me she's always hanging about for this young Bosinney; I suppose he comes here every day.
Г оворят, она по пятам ходит за этим Боснии. Он каждый день бывает у вас?
Now, what do you think of him?
Ну, а как вы к нему относитесь?
D'you think he knows his own mind?
Как, по-вашему, он положительный человек?
He seems to me a poor thing.
На мой взгляд — ничтожество.
I should say the grey mare was the better horse!"
Она будет держать его под каблучком!
The colour deepened in Irene's face; and James watched her suspiciously.
Щеки Ирэн залились краской. Джемс подозрительно посмотрел на нее.
"Perhaps you don't quite understand Mr. Bosinney," she said.
— Боюсь, что вы не совсем разобрались в мистере Босини, — сказала она.
"Don't understand him!"
— Не разобрался! — выпалил Джемс.
James hummed out: "Why not?-you can see he's one of these artistic chaps.
— Это почему же? Сразу видно, что он, как это называется… «художественная натура».
They say he's clever-they all think they're clever.
Говорят, талантливый, но они все себя считают талантами.
You know more about him than I do," he added; and again his suspicious glance rested on her.
Впрочем, вам лучше знать, — добавил он и снова кинул на нее подозрительный взгляд.
"He is designing a house for Soames," she said softly, evidently trying to smooth things over.
— Он работает над проектом дома для Сомса, — мягко сказала Ирэн, явно стараясь успокоить его.
"That brings me to what I was going to say," continued James;
— Вот как раз об этом я и хотел поговорить, — подхватил Джемс.
"I don't know what Soames wants with a young man like that; why doesn't he go to a first-rate man?"
— Не понимаю, зачем Сомсу понадобилось связываться с этим юнцом; почему он не обратился к первоклассному архитектору?
"Perhaps Mr. Bosinney is first-rate!"
— А может быть, мистер Босини тоже первоклассный архитектор?
James rose, and took a turn with bent head.
Джемс встал и прошелся по комнате, низко опустив голову.
"That's it'," he said, "you young people, you all stick together; you all think you know best!"
— Ну конечно, — сказал он, — вы, молодежь, горой стоите друг за друга; думаете, что умнее вас никого нет!
Halting his tall, lank figure before her, he raised a finger, and levelled it at her bosom, as though bringing an indictment against her beauty:
Длинная, тощая фигура Джемса остановилась перед ней, он угрожающе поднял палец, словно произнося приговор красоте Ирэн.
"All I can say is, these artistic people, or whatever they call themselves, they're as unreliable as they can be; and my advice to you is, don't you have too much to do with him!"
— Я могу сказать только одно: все эти «таланты», или как они там себя называют, самые ненадежные люди; послушайте моего совета: держитесь от него подальше!
Irene smiled; and in the curve of her lips was a strange provocation.
Ирэн улыбнулась, и в изгибе ее рта был какой-то вызов.
She seemed to have lost her deference.
Вся ее предупредительность к Джемсу исчезла.
Her breast rose and fell as though with secret anger; she drew her hands inwards from their rest on the arms of her chair until the tips of her fingers met, and her dark eyes looked unfathomably at James.
Казалось, что затаенный гнев волнует ее грудь; она подняла руки, сомкнула кончики пальцев; непроницаемый взгляд ее темных глаз остановился на Джемсе.
The latter gloomily scrutinized the floor.
Он сумрачно уставился себе под ноги.
"I tell you my opinion," he said, "it's a pity you haven't got a child to think about, and occupy you!"
— Я вам прямо скажу, — проговорил он, — очень жаль, что у вас нет ребенка, вам нечего делать, не о ком заботиться!
A brooding look came instantly on Irene's face, and even James became conscious of the rigidity that took possession of her whole figure beneath the softness of its silk and lace clothing.
Лицо Ирэн сразу омрачилось, и даже Джемс почувствовал, какое напряжение сковало ее тело под мягким покровом шелка и кружев.
He was frightened by the effect he had produced, and like most men with but little courage, he sought at once to justify himself by bullying.
Эффект, произведенный этими словами, испугал его самого, и, как большинство людей не храброго десятка, он сразу же для большей убедительности, перешел в наступление.
"You don't seem to care about going about.
— Вы вечно сидите дома.
Why don't you drive down to Hurlingham with us?
Почему бы, например, вам не проехаться с нами в Харлингэм?
And go to the theatre now and then.
Или не сходить в театр?
At your time of life you ought to take an interest in things.
В ваши годы надо всем интересоваться.
You're a young woman!"
Вы же молодая женщина!
The brooding look darkened on her face; he grew nervous.
Лицо Ирэн еще более омрачилось; Джемсу стало совсем не по себе.
"Well, I know nothing about it," he said; "nobody tells me anything.
— Впрочем, кто вас знает, — сказал он, — мне никогда ничего не рассказывают.
Soames ought to be able to take care of himself.
Сомс должен сам о себе позаботиться.
If he can't take care of himself he mustn't look to me-that's all."
А если не может, пусть на меня не рассчитывает — вот и все.
Biting the corner of his forefinger he stole a cold, sharp look at his daughter-in-law.
Прикусив кончик указательного пальца, он бросил на невестку холодный, испытующий взгляд.
He encountered her eyes fixed on his own, so dark and deep, that he stopped, and broke into a gentle perspiration.
Ее глаза, темные и глубокие, так твердо смотрели на него, что он запнулся и почувствовал легкую испарину.
"Well, I must be going," he said after a short pause, and a minute later rose, with a slight appearance of surprise, as though he had expected to be asked to stop.
— Ну, мне надо идти, — сказал он после короткой паузы и секундой позже поднялся с удивленным видом, словно ждал, что его будут удерживать.
Giving his hand to Irene, he allowed himself to be conducted to the door, and let out into the street.
Он протянул Ирэн руку и позволил проводить себя до дверей и выпустить на улицу.
He would not have a cab, he would walk, Irene was to say good-night to Soames for him, and if she wanted a little gaiety, well, he would drive her down to Richmond any day.
Нет, не нужно звать кэб, он прогуляется пешком, пусть Ирэн передаст привет Сомсу, а если ей захочется немного развлечься, что ж, он в любой день поедет с ней в Ричмонд.
He walked home, and going upstairs, woke Emily out of the first sleep she had had for four and twenty hours, to tell her that it was his impression things were in a bad way at Soames's; on this theme he descanted for half an hour, until at last, saying that he would not sleep a wink, he turned on his side and instantly began to snore.
Джемс пришел домой и, поднявшись к себе, разбудил Эмили, впервые за сутки забывшуюся сном, чтобы сказать ей, что семейные дела Сомса, кажется, идут неважно; обсуждение этой темы заняло у Джемса полчаса, а затем, заявив, что не сможет сомкнуть глаз всю ночь, он повернулся на другой бок и сейчас же захрапел.
In Montpellier Square Soames, who had come from the picture room, stood invisible at the top of the stairs, watching Irene sort the letters brought by the last post.
В доме на Монпелье-сквер Сомс, выйдя из верхней комнаты, стоял незамеченный на лестнице и смотрел, как Ирэн разбирает письма, полученные с последней почтой.
She turned back into the drawing-room; but in a minute came out, and stood as if listening.
Она вернулась в гостиную, но сейчас же вышла оттуда и остановилась в дверях, словно прислушиваясь к чему-то.
Then she came stealing up the stairs, with a kitten in her arms.
Затем стала тихо подниматься по лестнице, держа на руках котенка.
He could see her face bent over the little beast, which was purring against her neck.
Он видел ее лицо, склонившееся над котенком, который с мурлыканьем терся об ее шею.
Why couldn't she look at him like that?
Почему она никогда не смотрит так на него?
Suddenly she saw him, and her face changed.
Вдруг она заметила Сомса, и выражение ее лица сейчас же изменилось.
"Any letters for me?" he said. — Есть для меня письма? — спросил он.
"Three." — Три.
He stood aside, and without another word she passed on into the bedroom.
Сомс посторонился, а Ирэн прошла в спальню, не сказав больше ни слова.
| It was not long before Soames's determination to build went the round of the family, and created the flutter that any decision connected with property should make among Forsytes. | Не много времени понадобилось на то, чтобы слух о решении Сомса облетел всю семью и вызвал среди родственников то волнение, которое неизменно охватывает Форсайтов при всяком известии о каких-либо переменах, связанных с имущественным положением одного из них. |
| It was not his fault, for he had been determined that no one should know. | Сомс тут был ни при чем, он твердо решил никому не говорить о постройке дома. |
| June, in the fulness of her heart, had told Mrs. Small, giving her leave only to tell Aunt Ann-she thought it would cheer her, the poor old sweet! for Aunt Ann had kept her room now for many days. | Джун от избытка радости сообщила новость миссис Смолл, позволив ей рассказать об этом только тете Энн, — она рассчитывала, что это подбодрит старушку! Тетя Энн уже много дней не покидала своей комнаты. |
| Mrs. Small told Aunt Ann at once, who, smiling as she lay back on her pillows, said in her distinct, trembling old voice: | Миссис Смолл сразу же поделилась новостью с тетей Энн, а та улыбнулась, не поднимая головы от подушки, и проговорила дрожащим внятным голосом: |
| "It's very nice for dear June; but I hope they will be careful-it's rather dangerous!" | — Как это хорошо для Джун; но все-таки надо быть очень осторожным это так рискованно! |
| When she was left alone again, a frown, like a cloud presaging a rainy morrow, crossed her face. | Когда тетю Энн снова оставили одну, лицо ее омрачилось тревогой, словно облаком, предвещающим дождливое утро. |
| While she was lying there so many days the process of recharging her will went on all the time; it spread to her face, too, and tightening movements were always in action at the corners of her lips. | Лежа столько дней у себя в комнате, она ни на одну минуту не переставала набираться силы воли; этот процесс отражался и на ее лице — легкие складки то и дело залегали в уголках ее губ. |
| The maid Smither, who had been in her service since girlhood, and was spoken of as | Горничная Смизер, поступившая в услужение к тете Энн еще совсем молоденькой, — та самая Смизер, о которой говорили: |
| "Smither—a good girl-but so slow!"-the maid Smither performed every morning with extreme punctiliousness the crowning ceremony of that ancient toilet. | «Хорошая девушка, но такая нерасторопная», — каждое утро с необычайной пунктуальностью добавляла последний, завершающий штрих к издревле заведенной церемонии облачения тети Энн. |
| Taking from the recesses of their pure white band-box those flat, grey curls, the insignia of personal dignity, she placed them securely in her mistress's hands, and turned her back. | Вынув из недр сияющей белизной картонки плоские седые букли — знак личного достоинства тети Энн, Смизер передавала их из рук в руки своей хозяйке и поворачивалась к ней спиной. |
| And every day Aunts Juley and Hester were required to come and report on Timothy; what news there was of Nicholas; whether dear June had succeeded in getting Jolyon to shorten the engagement, now that Mr. Bosinney was building Soames a house; whether young Roger's wife was really-expecting; how the operation on Archie had succeeded; and what Swithin had done about that empty house in Wigmore Street, where the tenant had lost all his money and treated him so badly; above all, about Soames; was Irene still-still asking for a separate room? | И каждый день тетя Джули и тетя Эстер должны были являться к Энн с докладом о Тимоти, о том, что слышно у Николаса, удалось ли Джун уговорить Джолиона не откладывать свадьбу на долгий срок, раз мистер Боснии строит теперь дом для Сомса, правда ли, что жена молодого Роджера в ожидании, как чувствует себя Арчи после операции и что Суизин решил делать с домом на Уигмор-стрит, арендатор которого разорился и так нехорошо поступил с Суизином; но больше всего — о Сомсе; неужели Ирэн все еще… настаивает на отдельной комнате? |
| And every morning Smither was told: | И каждое утро Смизер говорилось одно и то же: |
| "I shall be coming down this afternoon, Smither, about two o'clock. | "Я сойду сегодня вниз, Смизер, так часа в два. |
| I shall want your arm, after all these days in bed!" | Мне потребуется ваша помощь — я совсем отвыкла ходить!" |
| After telling Aunt Ann, Mrs. Small had spoken of the house in the strictest confidence to Mrs. Nicholas, who in her turn had asked Winifred Dartie for confirmation, supposing, of course, that, being Soames's sister, she would know all about it. | Сообщив новость тете Энн, миссис Смолл под величайшим секретом рассказала о постройке дома миссис Николас, которая в свою очередь спросила Уинифрид Дарти, правда ли это, полагая, конечно, что сестра Сомса должна быть в курсе дела. |
| Through her it had in due course come round to the ears of James. | От Уинифрид, как того и следовало ожидать, новость дошла и до ушей Джемса. |
| He had been a good deal agitated. | Он взволновался. |
| "Nobody," he said, "told him anything." | — Мне никогда ничего не рассказывают, — заявил Джемс. |
| And, rather than go direct to Soames himself, of whose taciturnity he was afraid, he took his umbrella and went round to Timothy's. | И, вместо того чтобы пойти прямо к Сомсу, молчаливость которого его всегда отпугивала, он взял зонтик и отправился к Тимоти. |
| He found Mrs. Septimus and Hester (who had been told-she was so safe, she found it tiring to talk) ready, and indeed eager, to discuss the news. | Миссис Септимус и Эстер (ей тоже рассказали — она человек надежный, быстро утомляется от излишних разговоров) с готовностью и даже с большой охотой принялись обсуждать новость. |
| It was very good of dear Soames, they thought, to employ Mr. Bosinney, but rather risky. | Как мило со стороны Сомса дать работу мистеру Боснии! Правда, это очень рискованный поступок. |
| What had George named him? | Как это Джордж его прозвал? |
| 'The Buccaneer' How droll! | «Пират»! Забавно! |
| But George was always droll! | Джордж всегда придумает что-нибудь забавное! |
| However, it would be all in the family they supposed they must really look upon Mr. Bosinney as belonging to the family, though it seemed strange. | Во всяком случае, все будет сделано в семейном кругу — они полагают, что Боснии уже можно считать членом семьи, хотя это так странно. |
| James here broke in: | Тут Джемс прервал их: |
| "Nobody knows anything about him. | — Об этом молодом человеке никто ничего не знает. |
| I don't see what Soames wants with a young man like that. | Не понимаю, зачем Сомсу понадобилось связываться с ним. |
| I shouldn't be surprised if Irene had put her oar in. | Уж, наверное, дело не обошлось без вмешательства Ирэн. |
| I shall speak to…." | Я поговорю с… |
| "Soames," interposed Aunt Juley, "told Mr. Bosinney that he didn't wish it mentioned. | — Сомс просил мистера Боснии молчать об этом, — вмешалась тетя Джули. |
| He wouldn't like it to be talked about, I'm sure, and if Timothy knew he would be very vexed, I…." | — Я уверена, что ему будет неприятно, если пойдут разговоры; только бы Тимоти ничего не узнал, а то он очень расстроится, я… |
| James put his hand behind his ear: | Джемс приложил ладонь к уху. |
| "What?" he said. | — Что? — спросил он. |
| "I'm getting very deaf. | — Я окончательно глохну. |
| I suppose I don't hear people. | Ни слова не слышу. |
| Emily's got a bad toe. | У Эмили опять припадок подагры. |
| We shan't be able to start for Wales till the end of the month. | Едва ли нам удастся поехать в Уэлс раньше конца месяца. |
| There's always something!" And, having got what he wanted, he took his hat and went away. | Вечно что-нибудь стрясется! — и, разузнав все, что ему было нужно, он взял шляпу и удалился. |
| It was a fine afternoon, and he walked across the Park towards Soames's, where he intended to dine, for Emily's toe kept her in bed, and Rachel and Cicely were on a visit to the country. | День был чудесный, и Джемс пошел пешком через Хайд-парк к Сомсу, где он собирался пообедать, так как Эмили лежала из-за подагры в постели, а Рэчел и Сисили гостили за городом. |
| He took the slanting path from the Bayswater side of the Row to the Knightsbridge Gate, across a pasture of short, burnt grass, dotted with blackened sheep, strewn with seated couples and strange waifs; lying prone on their faces, like corpses on a field over which the wave of battle has rolled. | Он пересек Роу [5] и направился к Найтсбридж-Гейт через коротко подстриженную спаленную солнцем лужайку, где бродили овцы, сидели влюбленные парочки и прямо на траве ничком, как тела на поле, над которым только что пронеслась битва, лежали бездомные бродяги. |
| He walked rapidly, his head bent, looking neither to right nor, left. | Джемс шел быстро, опустив голову, не глядя по сторонам. |
| The appearance of this park, the centre of his own battle-field, where he had all his life been fighting, excited no thought or speculation in his mind. | Вид парка центрального места того поля битвы, на котором сам он сражался всю свою жизнь, не вызывал у него ни дум, ни размышлений. |
| These corpses flung down, there, from out the press and turmoil of the struggle, these pairs of lovers sitting cheek by jowl for an hour of idle Elysium snatched from the monotony of their treadmill, awakened no fancies in his mind; he had outlived that kind of imagination; his nose, like the nose of a sheep, was fastened to the pastures on which he browsed. | Эти тела, выброшенные сюда сумятицей и напором борьбы, эти влюбленные, которые сидели здесь, тесно прижавшись друг к другу, урвав у тягостной монотонности дня какой-нибудь час безмятежного райского блаженства, не будили мечтаний в голове Джемса; он давно пережил такую мечтательность; его нос, как нос овцы, был устремлен вниз, на пастбище, на котором он пасся. |
| One of his tenants had lately shown a disposition to be behind-hand in his rent, and it had become a grave question whether he had not better turn him out at once, and so run the risk of not re-letting before Christmas. | Один из его съемщиков с некоторых пор перестал торопиться со взносом квартирной платы, и перед Джемсом вставал серьезный вопрос — не выкинуть ли его ни минуты не медля, хотя бы и рискуя остаться до рождества без арендатора. |
| Swithin had just been let in very badly, but it had served him right-he had held on too long. | Суизин уже нарвался на такую историю, и поделом ему — нечего было тянуть. |
| He pondered this as he walked steadily, holding his umbrella carefully by the wood, just below the crook of the handle, so as to keep the ferule off the ground, and not fray the silk in the middle. | Поглощенный своими мыслями, Джемс твердым шагом шел вперед, аккуратно держа зонтик чуть пониже ручки, так, чтобы шелк не потрепался посередине и кончик зонта не доходил до земли. |
| And, with his thin, high shoulders stooped, his long legs moving with swift mechanical precision, this passage through the Park, where the sun shone with a clear flame on so much idleness-on so many human evidences of the remorseless battle of Property, raging beyond its ring-was like the flight of some land bird across the sea. | Высоко подняв худые плечи. Джемс быстро, с точностью механизма переступал своими длинными ногами, и его шествие через парк, залитый ярким солнцем, светившим над безмятежностью лужайки, над людьми, вырвавшимися из жестокой битвы Собственности, бушевавшей там, за оградой, напоминало полет птицы, покинувшей привычную землю и внезапно очутившейся над морем. |
| He felt a touch on the arm as he came out at Albert Gate. | Выйдя на Алберт-Гейт, он почувствовал, как кто-то тронул его за рукав. |
| It was Soames, who, crossing from the shady side of Piccadilly, where he had been walking home from the office, had suddenly appeared alongside. | Это был Сомс: возвращаясь домой из конторы, он перешел с теневой стороны Пикадилли на солнечную и зашагал рядом с отцом. |
| "Your mother's in bed," said James; "I was, just coming to you, but I suppose I shall be in the way." | — Мама лежит, — сказал Джемс, — я как раз шел к тебе; впрочем, может быть, я помешаю? |
| The outward relations between James and his son were marked by a lack of sentiment peculiarly Forsytean, but for all that the two were by no means unattached. | С внешней стороны отношения между Джемсом и сыном отличались полным отсутствием сентиментальности, как и у всех истых Форсайтов, однако отнюдь нельзя сказать, чтобы отец и сын не чувствовали взаимной привязанности. |
| Perhaps they regarded one another as an investment; certainly they were solicitous of each other's welfare, glad of each other's company. | Возможно, что они смотрели друг на друга как на капитал, вложенный в солидное предприятие: каждый из них заботился о благосостоянии другого и испытывал удовольствие от его общества. |
| They had never exchanged two words upon the more intimate problems of life, or revealed in each other's presence the existence of any deep feeling. | Но они ни разу в жизни не перекинулись словом о более интимных вопросах, ни разу не обнаружили в присутствии друг-друга какое-нибудь, глубокое чувство. |
| Something beyond the power of word-analysis bound them together, something hidden deep in the fibre of nations and families-for blood, they say, is thicker than water-and neither of them was a cold-blooded man. | Их связывало что-то такое, что было сильнее слов, что таилось в самой сущности нации, семьи, — ведь кровь не вода, а ни того, ни другого нельзя было назвать человеком холодной крови. |
| Indeed, in James love of his children was now the prime motive of his existence. | Для Джемса любовь к детям стала теперь основным стимулом жизни. |
| To have creatures who were parts of himself, to whom he might transmit the money he saved, was at the root of his saving; and, at seventy-five, what was left that could give him pleasure, but-saving? | Сознание, что дети — часть его самого, что им он может передать свои сбережения, — вот что лежало в основе его тяги к наживе; а в семьдесят пять лет какое еще удовольствие мог он получить от жизни, кроме наживы? |
| The kernel of life was in this saving for his children. | И основной смысл существования заключался для Джемса в сбережении денег для детей. |
| Than James Forsyte, notwithstanding all his 'Jonah-isms,' there was no saner man (if the leading symptom of sanity, as we are told, is self-preservation, though without doubt Timothy went too far) in all this London, of which he owned so much, and loved with such a dumb love, as the centre of his opportunities. | Во всем Лондоне, где у Джемса было столько владений, в Лондоне, который он любил молчаливой любовью, как вместилище своих удач, не было человека, несмотря на всю его мнительность, более здравомыслящего, чем Джемс Форсайт (если основным признаком здравого ума считать инстинкт самосохранения, хотя Тимоти бесспорно в этом отношении хватил через край). |
| He had the marvellous instinctive sanity of the middle class. | Джемс был наделен поразительным инстинктивным здравомыслием, присущим всему его классу. |
| In him-more than in Jolyon, with his masterful will and his moments of tenderness and philosophy-more than in Swithin, the martyr to crankiness-Nicholas, the sufferer from ability-and Roger, the victim of enterprise-beat the true pulse of compromise; of all the brothers he was least remarkable in mind and person, and for that reason more likely to live for ever. | В нем больше, чем в Джолионе с его твердой волей и минутными порывами нежности и философских раздумий, больше, чем в Суизине, оказавшемся в плену у собственных причуд, Николасе, жертве своих способностей, и Роджере, мученике предприимчивости, бесперебойно пульсировал инстинкт приспособления; из всех братьев он был наименее примечателен как по уму, так и по индивидуальности и именно поэтому имел все шансы на бессмертие. |
| To James, more than to any of the others, was "the family" significant and dear. | Джемс больше остальных братьев ценил и любил семью. |
| There had always been something primitive and cosy in his attitude towards life; he loved the family hearth, he loved gossip, and he loved grumbling. | В его отношении к жизни всегда было что-то примитивное и «домашнее»; он любил семейный очаг, любил посудачить, любил поворчать. |
| All his decisions were formed of a cream which he skimmed off the family mind; and, through that family, off the minds of thousands of other families of similar fibre. | Для того чтобы прийти к какому-нибудь решению, он снимал пенки мудрости со своей семьи, а через ее посредство и с множества других семей подобного же склада. |
| Year after year, week after week, he went to Timothy's, and in his brother's front drawing-room-his legs twisted, his long white whiskers framing his clean-shaven mouth-would sit watching the family pot simmer, the cream rising to the top; and he would go away sheltered, refreshed, comforted, with an indefinable sense of comfort. | Год за годом, неделю за неделей ходил он к Тимоти и сидел в гостиной брата, скрестив свои длинные ноги, худой, высокий, с седыми бакенбардами, обрамлявшими его чисто выбритый подбородок, следил, как набегает пенка в закипающем семейном горшке, и уходил оттуда приголубленный, освеженный, утешенный, с неизъяснимым чувством душевного покоя. |
| Beneath the adamant of his self-preserving instinct there was much real softness in James; a visit to Timothy's was like an hour spent in the lap of a mother; and the deep craving he himself had for the protection of the family wing reacted in turn on his feelings towards his own children; it was a nightmare to him to think of them exposed to the treatment of the world, in money, health, or reputation. | Под несокрушимым инстинктом самосохранения в Джемсе таилась неподдельная мягкость; визит к Тимоти действовал на него, как час, проведенный у материнских колен. Острая потребность чувствовать над собой защиту семейного крылышка влияла в свою очередь и на его отношение к детям; он не мог без ужаса думать о том, что состояние, репутация, здоровье его детей будут в какой-либо мере зависеть от постороннего мира. |
| When his old friend John Street's son volunteered for special service, he shook his head querulously, and wondered what John Street was about to allow it; and when young Street was assagaied, he took it so much to heart that he made a point of calling everywhere with the special object of saying: He knew how it would be-he'd no patience with them! | Узнав, что сын его старого друга Джона Стрита вступил добровольцем в экспедиционный корпус, он сердито покачал головой, удивляясь, как это Джон Стрит допустил такую вещь; а когда молодой человек был убит туземцами, Джемс так близко принял это к сердцу, что обошел всех знакомых только для того, чтобы объявить всюду: «Так я и знал, ну что с такими людьми поделаешь!» |
| When his son-in-law Dartie had that financial crisis, due to speculation in Oil Shares, James made himself ill worrying over it; the knell of all prosperity seemed to have sounded. | Когда его зять, Дарти, потерпел финансовый крах в результате спекуляции акциями нефтяной компании, Джемс заболел от расстройства; в этой катастрофе ему почудился похоронный звон, провожающий в могилу всяческое благосостояние. |
| It took him three months and a visit to Baden-Baden to get better; there was something terrible in the idea that but for his, James's, money, Dartie's name might have appeared in the Bankruptcy List. | Для того чтобы оправиться от такого удара, понадобились три месяца и поездка в Баден-Баден; он приходил, в ужас при одной мысли, что, если бы не его, Джемса, деньги, имя Дарти попало бы в список банкротов. |
| Composed of a physiological mixture so sound that if he had an earache he thought he was dying, he regarded the occasional ailments of his wife and children as in the nature of personal grievances, special interventions of Providence for the purpose of destroying his peace of mind; but he did not believe at all in the ailments of people outside his own immediate family, affirming them in every case to be due to neglected liver. | Организм Джемса был настолько крепок, что при малейшей боли в ухе он уже готовился к смерти, а болезни жены и детей воспринимал как личное несчастье, специально ниспосланное провидением, чтобы нарушить его душевный покой. Но в недомогания других людей, не входивших в круг его семьи, он просто не верил, утверждая, что все это происходит оттого, что люди не заботятся о своей печени. |
| His universal comment was: | Во всех таких случаях слова его были неизменны: |
| "What can they expect? | "На что они рассчитывают? |
| I have it myself, if I'm not careful!" | И у меня бывает то же самое, если я не слежу за собой!" |
| When he went to Soames's that evening he felt that life was hard on him: There was Emily with a bad toe, and Rachel gadding about in the country; he got no sympathy from anybody; and Ann, she was ill-he did not believe she would last through the summer; he had called there three times now without her being able to see him! | Идя в тот вечер к Сомсу, он чувствовал, что жизнь обращается с ним жестоко; у Эмили разыгралась подагра, Рэчел вздумала укатить в гости за город; никто ему не сочувствует; Энн больна — вряд ли протянет лето; он три раза заезжал к ней, и все три раза она не могла его принять. |
| And this idea of Soames's, building a house, that would have to be looked into. | А тут еще Сомс с постройкой дома, этим надо заняться как следует! |
| As to the trouble with Irene, he didn't know what was to come of that-anything might come of it! | Что же касается неприятностей с Ирэн, он просто не знает, чем это кончится, — всего можно ожидать! |
| He entered 62, Montpellier Square with the fullest intentions of being miserable. | Джемс вошел в дом № 62 на Монпелье-сквер с твердым намерением показать, какой он несчастный человек. |
| It was already half-past seven, and Irene, dressed for dinner, was seated in the drawing-room. | Было уже половина восьмого, и Ирэн, одетая к обеду, сидела в гостиной. |
| She was wearing her gold-coloured frock-for, having been displayed at a dinner-party, a soiree, and a dance, it was now to be worn at home-and she had adorned the bosom with a cascade of lace, on which James's eyes riveted themselves at once. | На ней было золотистое платье, в котором она уже показывалась на званом обеде, на вечере и на балу, — теперь его можно было носить только дома; на груди платье было отделано волной кружев, на которые Джемс уставился сразу, как только вошел. |
| "Where do you get your things?" he said in an aggravated voice. | — Где вы все это покупаете? — сердито спросил он. |
| "I never see Rachel and Cicely looking half so well. | — Рэчел и Сисили никогда не бывают так хорошо одеты. |
| That rose-point, now-that's not real!" | Это настоящее кружево? Да нет, не может быть! |
| Irene came close, to prove to him that he was in error. | Ирэн подошла ближе, чтобы доказать Джемсу, что он ошибается. |
| And, in spite of himself, James felt the influence of her deference, of the faint seductive perfume exhaling from her. | И, независимо от своей воли. Джемс размяк от такой предупредительности со стороны Ирэн, от тонкого соблазнительного запаха ее духов. |
| No self-respecting Forsyte surrendered at a blow; so he merely said: He didn't know-he expected she was spending a pretty penny on dress. | Но ни один уважающий себя Форсайт не сдается с первого удара; и он сказал: — Не знаю, не знаю, вы, должно быть, тратите уйму денег на наряды. |
| The gong sounded, and, putting her white arm within his, Irene took him into the dining-room. | Зазвенел гонг, и, подав Джемсу свою ослепительно белую руку, Ирэн повела его в столовую. |
| She seated him in Soames's usual place, round the corner on her left. | Она посадила его на место Сомса, слева от себя. |
| The light fell softly there, so that he would not be worried by the gradual dying of the day; and she began to talk to him about himself. | Свет здесь падал мягче, сгущавшиеся сумерки не будут его беспокоить; и она принялась говорить с Джемсом о его делах. |
| Presently, over James came a change, like the mellowing that steals upon a fruit in the sun; a sense of being caressed, and praised, and petted, and all without the bestowal of a single caress or word of praise. | В Джемсе сразу же произошла перемена, как будто солнце согрело плод, медленно зреющий на ветке; он чувствовал, что его нежат, хвалят, ласкают, а между тем в ее словах не было ни прямой ласки, ни похвалы. |
| He felt that what he was eating was agreeing with him; he could not get that feeling at home; he did not know when he had enjoyed a glass of champagne so much, and, on inquiring the brand and price, was surprised to find that it was one of which he had a large stock himself, but could never drink; he instantly formed the resolution to let his wine merchant know that he had been swindled. | Ему казалось, что именно такой обед и нужен для его желудка; дома этого ощущения не бывало; он уже не мог припомнить, когда бокал шампанского доставлял ему такое удовольствие, как сейчас, потом, осведомившись о марке и цене, удивился, что это то же самое вино, которое он держит у себя, но не может пить, и сразу решил заявить своему поставщику, что тот его надувает. |
| Looking up from his food, he remarked: | Подняв глаза от тарелки, он сказал: |
| "You've a lot of nice things about the place. | — У вас так много красивых вещей. |
| Now, what did you give for that sugar-sifter? | Сколько, например, вы заплатили за эту сахарницу? |
| Shouldn't wonder if it was worth money!" | Должно быть, немалые деньги? |
| He was particularly pleased with the appearance of a picture, on the wall opposite, which he himself had given them: | Особенное удовольствие доставила ему висевшая напротив картина, которую он сам подарил им. |
| "I'd no idea it was so good!" he said. | — Я и не подозревал, что она так хороша! — сказал он. |
| They rose to go into the drawing-room, and James followed Irene closely. | Встав из-за стола, они направились в гостиную, и Джемс шел за Ирэн по пятам. |
| "That's what I call a capital little dinner," he murmured, breathing pleasantly down on her shoulder; "nothing heavy-and not too Frenchified. | — Вот это называется хорошо пообедать, — довольным голосом пробормотал он, дыша ей в плечо, — ничего тяжелого и без всяких французских штучек. |
| But I can't get it at home. | Дома я не могу до — биться таких обедов. |
| I pay my cook sixty pounds a year, but she can't give me a dinner like that!" | Плачу поварихе шестьдесят фунтов в год, но разве она когда-нибудь кормит меня так! |
| He had as yet made no allusion to the building of the house, nor did he when Soames, pleading the excuse of business, betook himself to the room at the top, where he kept his pictures. | До сих пор о постройке дома не было сказано ни слова; Джемс не заговорил об этом и тогда, когда Сомс, сославшись на дела, ушел наверх, в комнату, где он держал свои картины. |
| James was left alone with his daughter-in-law. | Джемс остался наедине с невесткой. |
| The glow of the wine, and of an excellent liqueur, was still within him. | Тепло, разлившееся по всему телу от вина и превосходного ликера, все еще не покидало его. |
| He felt quite warm towards her. | Он чувствовал нежность к Ирэн. |
| She was really a taking little thing; she listened to you, and seemed to understand what you were saying; and, while talking, he kept examining her figure, from her bronze-coloured shoes to the waved gold of her hair. | В самом деле, в ней столько обаяния; она слушает вас и как будто понимает все, что вы говорите, и, продолжая разговор. Джемс не переставал внимательно разглядывать ее всю, начиная с туфель цвета бронзы и кончая волнистым золотом волос. |
| She was leaning back in an Empire chair, her shoulders poised against the top-her body, flexibly straight and unsupported from the hips, swaying when she moved, as though giving to the arms of a lover. | Она откинулась в кресле, ее плечи приходились вровень со спинкой — тело, прямое, гибкое, послушное, словно отдавалось объятиям любовника. |
| Her lips were smiling, her eyes half-closed. | Губы ее улыбались, глаза были полузакрыты. |
| It may have been a recognition of danger in the very charm of her attitude, or a twang of digestion, that caused a sudden dumbness to fall on James. | Возможно, что Джемсу почудилась опасность в самом очаровании ее позы, возможно, что виной тут был пищеварительный процесс, но он вдруг умолк. |
| He did not remember ever having been quite alone with Irene before. | Если память ему не изменяет, он еще никогда не оставался наедине с Ирэн. |
| And, as he looked at her, an odd feeling crept over him, as though he had come across something strange and foreign. | И, глядя на нее. Джемс испытывал странное чувство, словно ему пришлось столкнуться с чем-то необычным и чуждым. |
| Now what was she thinking about-sitting back like that? | О чем она думает, откинувшись вот так в кресле? |
| Thus when he spoke it was in a sharper voice, as if he had been awakened from a pleasant dream. | И когда Джемс заговорил, слова его прозвучали резко, словно кто-то прервал его приятные сновидения. |
| "What d'you do with yourself all day?" he said. | — Что вы тут делаете одна по целым дням? — сказал он. |
| "You never come round to Park Lane!" | — Почему бы вам не заглянуть когда-нибудь на ПаркЛейн? |
| She seemed to be making very lame excuses, and James did not look at her. | Ирэн придумала какую-то отговорку. Джемс выслушал ответ, не глядя на нее. |
| He did not want to believe that she was really avoiding them-it would mean too much. | Ему не хотелось верить, что она на самом деле избегает его семьи, это было бы уж слишком. |
| "I expect the fact is, you haven't time," he said; "You're always about with June. | — Наверно, вам просто некогда, — сказал он, — ведь вы вечно с Джун. |
| I expect you're useful to her with her young man, chaperoning, and one thing and another. | Ей это очень кстати. Вы, должно быть, всюду сопровождаете ее с женихом. |
| They tell me she's never at home now; your Uncle Jolyon he doesn't like it, I fancy, being left so much alone as he is. | Г оворят, она совсем не бывает дома; дяде Джолиону, наверно, это не по душе, приходится сидеть одному. |
| They tell me she's always hanging about for this young Bosinney; I suppose he comes here every day. | Г оворят, она по пятам ходит за этим Боснии. Он каждый день бывает у вас? |
| Now, what do you think of him? | Ну, а как вы к нему относитесь? |
| D'you think he knows his own mind? | Как, по-вашему, он положительный человек? |
| He seems to me a poor thing. | На мой взгляд — ничтожество. |
| I should say the grey mare was the better horse!" | Она будет держать его под каблучком! |
| The colour deepened in Irene's face; and James watched her suspiciously. | Щеки Ирэн залились краской. Джемс подозрительно посмотрел на нее. |
| "Perhaps you don't quite understand Mr. Bosinney," she said. | — Боюсь, что вы не совсем разобрались в мистере Босини, — сказала она. |
| "Don't understand him!" | — Не разобрался! — выпалил Джемс. |
| James hummed out: "Why not?-you can see he's one of these artistic chaps. | — Это почему же? Сразу видно, что он, как это называется… «художественная натура». |
| They say he's clever-they all think they're clever. | Говорят, талантливый, но они все себя считают талантами. |
| You know more about him than I do," he added; and again his suspicious glance rested on her. | Впрочем, вам лучше знать, — добавил он и снова кинул на нее подозрительный взгляд. |
| "He is designing a house for Soames," she said softly, evidently trying to smooth things over. | — Он работает над проектом дома для Сомса, — мягко сказала Ирэн, явно стараясь успокоить его. |
| "That brings me to what I was going to say," continued James; | — Вот как раз об этом я и хотел поговорить, — подхватил Джемс. |
| "I don't know what Soames wants with a young man like that; why doesn't he go to a first-rate man?" | — Не понимаю, зачем Сомсу понадобилось связываться с этим юнцом; почему он не обратился к первоклассному архитектору? |
| "Perhaps Mr. Bosinney is first-rate!" | — А может быть, мистер Босини тоже первоклассный архитектор? |
| James rose, and took a turn with bent head. | Джемс встал и прошелся по комнате, низко опустив голову. |
| "That's it'," he said, "you young people, you all stick together; you all think you know best!" | — Ну конечно, — сказал он, — вы, молодежь, горой стоите друг за друга; думаете, что умнее вас никого нет! |
| Halting his tall, lank figure before her, he raised a finger, and levelled it at her bosom, as though bringing an indictment against her beauty: | Длинная, тощая фигура Джемса остановилась перед ней, он угрожающе поднял палец, словно произнося приговор красоте Ирэн. |
| "All I can say is, these artistic people, or whatever they call themselves, they're as unreliable as they can be; and my advice to you is, don't you have too much to do with him!" | — Я могу сказать только одно: все эти «таланты», или как они там себя называют, самые ненадежные люди; послушайте моего совета: держитесь от него подальше! |
| Irene smiled; and in the curve of her lips was a strange provocation. | Ирэн улыбнулась, и в изгибе ее рта был какой-то вызов. |
| She seemed to have lost her deference. | Вся ее предупредительность к Джемсу исчезла. |
| Her breast rose and fell as though with secret anger; she drew her hands inwards from their rest on the arms of her chair until the tips of her fingers met, and her dark eyes looked unfathomably at James. | Казалось, что затаенный гнев волнует ее грудь; она подняла руки, сомкнула кончики пальцев; непроницаемый взгляд ее темных глаз остановился на Джемсе. |
| The latter gloomily scrutinized the floor. | Он сумрачно уставился себе под ноги. |
| "I tell you my opinion," he said, "it's a pity you haven't got a child to think about, and occupy you!" | — Я вам прямо скажу, — проговорил он, — очень жаль, что у вас нет ребенка, вам нечего делать, не о ком заботиться! |
| A brooding look came instantly on Irene's face, and even James became conscious of the rigidity that took possession of her whole figure beneath the softness of its silk and lace clothing. | Лицо Ирэн сразу омрачилось, и даже Джемс почувствовал, какое напряжение сковало ее тело под мягким покровом шелка и кружев. |
| He was frightened by the effect he had produced, and like most men with but little courage, he sought at once to justify himself by bullying. | Эффект, произведенный этими словами, испугал его самого, и, как большинство людей не храброго десятка, он сразу же для большей убедительности, перешел в наступление. |
| "You don't seem to care about going about. | — Вы вечно сидите дома. |
| Why don't you drive down to Hurlingham with us? | Почему бы, например, вам не проехаться с нами в Харлингэм? |
| And go to the theatre now and then. | Или не сходить в театр? |
| At your time of life you ought to take an interest in things. | В ваши годы надо всем интересоваться. |
| You're a young woman!" | Вы же молодая женщина! |
| The brooding look darkened on her face; he grew nervous. | Лицо Ирэн еще более омрачилось; Джемсу стало совсем не по себе. |
| "Well, I know nothing about it," he said; "nobody tells me anything. | — Впрочем, кто вас знает, — сказал он, — мне никогда ничего не рассказывают. |
| Soames ought to be able to take care of himself. | Сомс должен сам о себе позаботиться. |
| If he can't take care of himself he mustn't look to me-that's all." | А если не может, пусть на меня не рассчитывает — вот и все. |
| Biting the corner of his forefinger he stole a cold, sharp look at his daughter-in-law. | Прикусив кончик указательного пальца, он бросил на невестку холодный, испытующий взгляд. |
| He encountered her eyes fixed on his own, so dark and deep, that he stopped, and broke into a gentle perspiration. | Ее глаза, темные и глубокие, так твердо смотрели на него, что он запнулся и почувствовал легкую испарину. |
| "Well, I must be going," he said after a short pause, and a minute later rose, with a slight appearance of surprise, as though he had expected to be asked to stop. | — Ну, мне надо идти, — сказал он после короткой паузы и секундой позже поднялся с удивленным видом, словно ждал, что его будут удерживать. |
| Giving his hand to Irene, he allowed himself to be conducted to the door, and let out into the street. | Он протянул Ирэн руку и позволил проводить себя до дверей и выпустить на улицу. |
| He would not have a cab, he would walk, Irene was to say good-night to Soames for him, and if she wanted a little gaiety, well, he would drive her down to Richmond any day. | Нет, не нужно звать кэб, он прогуляется пешком, пусть Ирэн передаст привет Сомсу, а если ей захочется немного развлечься, что ж, он в любой день поедет с ней в Ричмонд. |
| He walked home, and going upstairs, woke Emily out of the first sleep she had had for four and twenty hours, to tell her that it was his impression things were in a bad way at Soames's; on this theme he descanted for half an hour, until at last, saying that he would not sleep a wink, he turned on his side and instantly began to snore. | Джемс пришел домой и, поднявшись к себе, разбудил Эмили, впервые за сутки забывшуюся сном, чтобы сказать ей, что семейные дела Сомса, кажется, идут неважно; обсуждение этой темы заняло у Джемса полчаса, а затем, заявив, что не сможет сомкнуть глаз всю ночь, он повернулся на другой бок и сейчас же захрапел. |
| In Montpellier Square Soames, who had come from the picture room, stood invisible at the top of the stairs, watching Irene sort the letters brought by the last post. | В доме на Монпелье-сквер Сомс, выйдя из верхней комнаты, стоял незамеченный на лестнице и смотрел, как Ирэн разбирает письма, полученные с последней почтой. |
| She turned back into the drawing-room; but in a minute came out, and stood as if listening. | Она вернулась в гостиную, но сейчас же вышла оттуда и остановилась в дверях, словно прислушиваясь к чему-то. |
| Then she came stealing up the stairs, with a kitten in her arms. | Затем стала тихо подниматься по лестнице, держа на руках котенка. |
| He could see her face bent over the little beast, which was purring against her neck. | Он видел ее лицо, склонившееся над котенком, который с мурлыканьем терся об ее шею. |
| Why couldn't she look at him like that? | Почему она никогда не смотрит так на него? |
| Suddenly she saw him, and her face changed. | Вдруг она заметила Сомса, и выражение ее лица сейчас же изменилось. |
| "Any letters for me?" he said. | — Есть для меня письма? — спросил он. |
| "Three." | — Три. |
| He stood aside, and without another word she passed on into the bedroom. | Сомс посторонился, а Ирэн прошла в спальню, не сказав больше ни слова. |
VII.
Old Jolyon's Peccadillo — Прегрешение старого Джолиона
Old Jolyon came out of Lord's cricket ground that same afternoon with the intention of going home.
В тот же самый день старый Джолион ушел с крикетграунда с твердым намерением отправиться домой.
He had not reached Hamilton Terrace before he changed his mind, and hailing a cab, gave the driver an address in Wistaria Avenue.
Но, не дойдя и до Гамильтон-Террес, раздумал и, подозвав кэб, велел отвезти себя на Вистариа-авеню.
He had taken a resolution. В голове у него созрело решение.
June had hardly been at home at all that week; she had given him nothing of her company for a long time past, not, in fact, since she had become engaged to Bosinney.
Последнюю неделю Джун почти не бывала дома; она уже давно не баловала его своим обществом, точнее говоря, с того самого дня, как состоялась ее помолвка с Босини.
He never asked her for her company. Старый Джолион не просил Джун побыть с ним.
It was not his habit to ask people for things!
Не в его привычках просить людей о чем-нибудь!
She had just that one idea now-Bosinney and his affairs-and she left him stranded in his great house, with a parcel of servants, and not a soul to speak to from morning to night.
Г олова ее была занята только Босини и его делами. Старый Джолион остался один с оравой слуг в громадном доме — и ни души рядом, с кем можно бы перекинуться словом за весь долгий день.
His Club was closed for cleaning; his Boards in recess; there was nothing, therefore, to take him into the City.
Клуб его был временно закрыт; правления компаний, где он состоял директором, не заседали на каникулах, поэтому в Сити делать было нечего.
June had wanted him to go away; she would not go herself, because Bosinney was in London.
Джун настаивала, чтобы он уехал из города; сама же ехать не хотела, потому что Босини оставался в Лондоне.
But where was he to go by himself?
Но куда он денется без нее?
He could not go abroad alone; the sea upset his liver; he hated hotels.
Не ехать же одному за границу; море он не переносит из-за печени; об отелях противно и думать.
Roger went to a hydropathic-he was not going to begin that at his time of life, those new-fangled places we're all humbug!
Роджер ездит на воды, но он не намерен на старости лет заниматься такими глупостями: все эти новомодные курорты — чистейшая ерунда!
With such formulas he clothed to himself the desolation of his spirit; the lines down his face deepening, his eyes day by day looking forth with the melancholy which sat so strangely on a face wont to be strong and serene.
Такими изречениями старый Джолион прикрывал свое угнетенное состояние духа, прячась от самого себя; морщины около его рта залегли глубже, в глазах с каждым днем все больше и больше сквозила печаль, так несвойственная лицу, в котором прежде было столько воли и спокойствия.
And so that afternoon he took this journey through St. John's Wood, in the golden-light that sprinkled the rounded green bushes of the acacia's before the little houses, in the summer sunshine that seemed holding a revel over the little gardens; and he looked about him with interest; for this was a district which no Forsyte entered without open disapproval and secret curiosity.
Итак, в этот день он отправился в Сент-Джонс-Вуд, где золотые брызги света дрожали на зеленых шапках акаций перед скромными домиками, где летнее солнце, словно в буйном веселье, заливало маленькие сады; старый Джолион с интересом смотрел по сторонам — он находился в той части города, куда Форсайты заходят, не скрывая своего неодобрения, но с тайным любопытством.
His cab stopped in front of a small house of that peculiar buff colour which implies a long immunity from paint.
Кэб остановился перед маленьким домиком, судя по его неопределенно бурому цвету, давно не знавшим ремонта.
It had an outer gate, and a rustic approach.
Вход с улицы был через калитку, как у деревенских коттеджей.
He stepped out, his bearing extremely composed; his massive head, with its drooping moustache and wings of white hair, very upright, under an excessively large top hat; his glance firm, a little angry.
Старый Джолион вышел из кэба с чрезвычайно спокойным видом; его массивная голова с длинными усами, с прядью седых волос, видневшейся из-под полей очень высокого цилиндра, была гордо поднята; взгляд твердый, немного сердитый.
He had been driven into this!
Вот до чего его довели!
"Mrs. Jolyon Forsyte at home?"
— Миссис Джолион Форсайт дома?
"Oh, yes sir!-what name shall I say, if you please, sir?"
— Дома, сэр. Как прикажете доложить, сэр?
Old Jolyon could not help twinkling at the little maid as he gave his name.
Старый Джолион не вытерпел и подмигнул маленькой служанке, говоря ей свое имя.
She seemed to him such a funny little toad!
«Ну и лягушонок!» — пронеслось у него в голове.
And he followed her through the dark hall, into a small double, drawing-room, where the furniture was covered in chintz, and the little maid placed him in a chair.
Он, прошел за ней через темную переднюю в небольшую гостиную, где стояла мебель в ситцевых чехлах; служанка предложила ему кресло.
"They're all in the garden, sir; if you'll kindly take a seat, I'll tell them."
— Они в саду, сэр; присядьте, пожалуйста, я сейчас доложу.
Old Jolyon sat down in the chintz-covered chair, and looked around him.
Старый Джолион сел в кресло, покрытое ситцевым чехлом, и оглядел комнату.
The whole place seemed to him, as he would have expressed it, pokey; there was a certain-he could not tell exactly what-air of shabbiness, or rather of making two ends meet, about everything.
Все здесь казалось жалким, как он выразился про себя; на всем лежал особый отпечаток — он затруднялся определить, какой именно, — какой-то оттенок убожества, вернее, старания свести концы с концами.
As far as he could see, not a single piece of furniture was worth a five-pound note.
Насколько можно было судить, ни одна вещь в гостиной не стоила и пяти фунтов.
The walls, distempered rather a long time ago, were decorated with water-colour sketches; across the ceiling meandered a long crack.
На стенах, давным-давно выцветших, висели акварельные эскизы; поперек потолка шла длинная трещина.
These little houses were all old, second-rate concerns; he should hope the rent was under a hundred a year; it hurt him more than he could have said, to think of a Forsyte-his own son living in such a place.
Все эти домишки — старая рухлядь; надо надеяться, что платят за такую конуру меньше сотни в год; старому Джолиону трудно было бы выразить словами ту боль, которую он испытывал при одной мысли, что Форсайт — его родной сын — живет в таком доме.
The little maid came back.
Служанка вернулась.
Would he please to go down into the garden?
Не угодно ли ему пройти в сад?
Old Jolyon marched out through the French windows.
Старый Джолион вышел через стеклянную дверь.
In descending the steps he noticed that they wanted painting.
Спускаясь с крылечка, он подумал, что его давно следовало бы покрасить.
Young Jolyon, his wife, his two children, and his dog Balthasar, were all out there under a pear-tree.
Молодой Джолион, его жена, двое детей и пес Балтазар сидели в саду под грушевым деревом.
This walk towards them was the most courageous act of old Jolyon's life; but no muscle of his face moved, no nervous gesture betrayed him.
Старый Джолион направился к ним, и это был самый мужественный поступок в его жизни; но ни один мускул не дрогнул на его лице, ни одно движение не выдало его.
He kept his deep-set eyes steadily on the enemy.
Он шел, устремив твердый взгляд прямо на врага.
In those two minutes he demonstrated to perfection all that unconscious soundness, balance, and vitality of fibre that made, of him and so many others of his class the core of the nation.
В эти две минуты старый Джолион с предельной безупречностью продемонстрировал бессознательную здравость ума, выдержку и жизнеспособность — все то, что делало его и многих других людей одного с ним класса ядром нации.
In the unostentatious conduct of their own affairs, to the neglect of everything else, they typified the essential individualism, born in the Briton from the natural isolation of his country's life.
В манере вести свои дела без лишнего шума и с полным пренебрежением ко всему остальному миру эти люди воплощают самую сущность британского индивидуализма — результата естественной обособленности всей страны.
The dog Balthasar sniffed round the edges of his trousers; this friendly and cynical mongrel-offspring of a liaison between a Russian poodle and a fox-terrier-had a nose for the unusual.
Пес Балтазар обнюхал его брюки; благосклонно настроенный и несколько циничный пес — незаконное детище пуделя и фокстерьера — чуял необычное безошибочно.
The strange greetings over, old Jolyon seated himself in a wicker chair, and his two grandchildren, one on each side of his knees, looked at him silently, never having seen so old a man.
После натянутых приветствий старый Джолион сел в плетеное кресло, внучата его стали по бокам и молча уставились на деда, первый раз в жизни видя перед собой такого старого человека.
They were unlike, as though recognising the difference set between them by the circumstances of their births.
Дети были совсем непохожи друг на друга, как будто и здесь сказалась разница обстоятельств, сопутствовавших их рождению.
Jolly, the child of sin, pudgy-faced, with his tow-coloured hair brushed off his forehead, and a dimple in his chin, had an air of stubborn amiability, and the eyes of a Forsyte; little Holly, the child of wedlock, was a dark-skinned, solemn soul, with her mother's, grey and wistful eyes.
Джолли — плод греха, толстощекий, с форсайтскими глазами, с зачесанной кверху светлой, как лен, шевелюрой, с ямочкой на подбородке — смотрел приветливо и твердо; маленькая Холли — плод брачного союза — была смуглая, серьезная особа с глазами матери — серыми и задумчивыми.
The dog Balthasar, having walked round the three small flower-beds, to show his extreme contempt for things at large, had also taken a seat in front of old Jolyon, and, oscillating a tail curled by Nature tightly over his back, was staring up with eyes that did not blink.
Пес Балтазар обошел три маленькие клумбы, всем своим видом показывая полнейшее презрение к окружающему миру, затем уселся напротив старого Джолиона и, повиливая хвостиком, которому самой природой указано было лежать крендельком на спине, смотрел, не мигая, прямо перед собой.
Even in the garden, that sense of things being pokey haunted old Jolyon; the wicker chair creaked under his weight; the garden-beds looked 'daverdy'; on the far side, under the smut-stained wall, cats had made a path.
Общее впечатление убожества преследовало старого Джолиона даже здесь, в саду; плетеное кресло поскрипывало под его тяжестью; клумбы жалкие; у потемневшей каменной ограды — тропинка, протоптанная кошками.
While he and his grandchildren thus regarded each other with the peculiar scrutiny, curious yet trustful, that passes between the very young and the very old, young Jolyon watched his wife.
Пока дед и внуки внимательно разглядывали друг друга с тем любопытством и доверием, которые всегда возникают между очень юными и очень старыми людьми, молодой Джолион наблюдал за женой.
The colour had deepened in her thin, oval face, with its straight brows, and large, grey eyes.
Ее худое продолговатое лицо с большими серыми глазами, смотревшими из-под прямых бровей, вспыхнуло.
Her hair, brushed in fine, high curves back from her forehead, was going grey, like his own, and this greyness made the sudden vivid colour in her cheeks painfully pathetic.
Волосы, высоко зачесанные со лба, уже начинали седеть, как и у него, и эта седина с щемящей сердце трогательностью только подчеркивала румянец, внезапно загоревшийся у нее на щеках.
The look on her face, such as he had never seen there before, such as she had always hidden from him, was full of secret resentments, and longings, and fears.
Это лицо — такое, каким он никогда не знал его раньше, какое она всегда прятала от него, — было полно долго таимой враждебности, тоски и страха.
Her eyes, under their twitching brows, stared painfully.
В глазах, под тревожно подергивающимися бровями, была боль.
And she was silent.
Она молчала.
Jolly alone sustained the conversation; he had many possessions, and was anxious that his unknown friend with extremely large moustaches, and hands all covered with blue veins, who sat with legs crossed like his own father (a habit he was himself trying to acquire), should know it; but being a Forsyte, though not yet quite eight years old, he made no mention of the thing at the moment dearest to his heart—a camp of soldiers in a shop-window, which his father had promised to buy.
Разговор поддерживал один Джолли; у него было много сокровищ, и этот новый друг с длинными усами и голубыми жилками на руках, сидевший, положив ногу на ногу, как папа (Джолли давно уже старался научиться сидеть так), должен был узнать об этих сокровищах; но будучи истым Форсайтом, хотя всего-навсего восьми лет от роду, он не обмолвился ни словом о самом дорогом его сердцу — об оловянных солдатиках в витрине игрушечного магазина, которые отец обещал подарить ему.
No doubt it seemed to him too precious; a tempting of Providence to mention it yet.
Эта вещь казалась Джолли бесценной; лучше даже не заикаться о ней, чтобы не искушать судьбу.
And the sunlight played through the leaves on that little party of the three generations grouped tranquilly under the pear-tree, which had long borne no fruit.
Солнце, пробравшись сквозь листву, играло на этой маленькой группе, на представителях трех поколений, спокойно сидевших под грушевым деревом, которое уже давно не приносило плодов.
Old Jolyon's furrowed face was reddening patchily, as old men's faces redden in the sun.
Морщинистое лицо старого Джолиона покраснело пятнами, как краснеют на солнце лица стариков.
He took one of Jolly's hands in his own; the boy climbed on to his knee; and little Holly, mesmerized by this sight, crept up to them; the sound of the dog Balthasar's scratching arose rhythmically.
Он взял Джолли за руку; мальчик вскарабкался ему на колени; и маленькая Холли, зачарованная этим зрелищем, подобралась к ним поближе; пес Балтазар принялся ритмически почесывать себе спину.
Suddenly young Mrs. Jolyon got up and hurried indoors. A minute later her husband muttered an excuse, and followed.
Вдруг миссис Джолион встала и быстро пошла к дому; минутой позже муж пробормотал какое-то извинение и ушел за ней.
Old Jolyon was left alone with his grandchildren.
Старый Джолион остался один с внуками.
And Nature with her quaint irony began working in him one of her strange revolutions, following her cyclic laws into the depths of his heart.
И природа со свойственной ей тонкой иронией принялась за старого Джолиона, испытывая на его сердце свой закон циклического чередования.
And that tenderness for little children, that passion for the beginnings of life which had once made him forsake his son and follow June, now worked in him to forsake June and follow these littler things.
Та нежность к детям, та страстная любовь к росткам жизни, которая заставила его однажды бросить сына и пойти за Джун, теперь заставляла его бросить Джун и пойти за этими совсем крохотными существами.
Youth, like a flame, burned ever in his breast, and to youth he turned, to the round little limbs, so reckless, that wanted care, to the small round faces so unreasonably solemn or bright, to the treble tongues, and the shrill, chuckling laughter, to the insistent tugging hands, and the feel of small bodies against his legs, to all that was young and young, and once more young.
Молодость незатухающим пламенем горела в сердце старого Джолиона, и к молодости он потянулся, к пухлым ручонкам, таким шаловливым и требующим такой заботы о себе, к пухлым личикам — то важным, то веселым, к звонким голосам, громкому, захлебывающемуся смеху, к настойчивым цепким пальцам, к этим крошкам, копошившимся у его ног, — ко всему, что было молодо, молодо и еще раз молодо.
And his eyes grew soft, his voice, and thin-veined hands soft, and soft his heart within him.
В его глазах появилась нежность, нежным стал голос и худые, со вздутыми венами руки, нежность затеплилась у него в сердце.
And to those small creatures he became at once a place of pleasure, a place where they were secure, and could talk and laugh and play; till, like sunshine, there radiated from old Jolyon's wicker chair the perfect gaiety of three hearts.
И крохотные создания сразу же нашли здесь убежище для своих забав, убежище, где их никто не тронет, где можно и поболтать, и посмеяться, и поиграть; и вскоре плетеное кресло и те, кто сидел в нем, стали, как солнце, излучать радость, царившую во всех трех сердцах.
But with young Jolyon following to his wife's room it was different.
Но молодой Джолион, последовавший за женой в комнаты, чувствовал себя по-иному.
He found her seated on a chair before her dressing-glass, with her hands before her face.
Он нашел жену в кресле перед зеркалом; она сидела, закрыв лицо руками.
Her shoulders were shaking with sobs.
Плечи ее вздрагивали от рыданий.
This passion of hers for suffering was mysterious to him.
Эта способность так легко поддаваться горю всегда была непонятна молодому Джолиону.
He had been through a hundred of these moods; how he had survived them he never knew, for he could never believe they were moods, and that the last hour of his partnership had not struck.
Сотни раз приходилось ему быть свидетелем таких вспышек отчаяния; он и сам не знал, как удавалось переносить их, ибо ему не верилось, что это всего лишь вспышки, что последний час их совместной жизни еще не пробил.
In the night she would be sure to throw her arms round his neck and say:
А ночью она обхватит его шею руками и скажет:
"Oh! Jo, how I make you suffer!" as she had done a hundred times before.
«Зачем я тебя мучаю, Джо!» — как бывало уже сотни раз.
He reached out his hand, and, unseen, slipped his razor-case into his pocket.
Он протянул руку и незаметно спрятал в карман футляр с бритвой.
'I cannot stay here,' he thought, 'I must go down!'
"Я не могу здесь оставаться, — думал молодой Джолион, — надо идти туда!"
Without a word he left the room, and went back to the lawn.
Не говоря ни слова, он вышел из комнаты в сад.
Old Jolyon had little Holly on his knee; she had taken possession of his watch; Jolly, very red in the face, was trying to show that he could stand on his head.
Старый Джолион усадил Холли на колени; она завладела его часами; Джолли, весь побагровевший, пытался показать, что умеет стоять на голове.
The dog Balthasar, as close as he might be to the tea-table, had fixed his eyes on the cake.
Пес Балтазар сидел вплотную у стола, не сводя глаз с печенья.
Young Jolyon felt a malicious desire to cut their enjoyment short.
Молодой Джолион почувствовал недоброе желание нарушить эту идиллию.
What business had his father to come and upset his wife like this?
Зачем отец явился сюда и так взволновал его жену?
It was a shock, after all these years!
После всех этих лет — такое потрясение!
He ought to have known; he ought to have given them warning; but when did a Forsyte ever imagine that his conduct could upset anybody!
Он должен был сам догадаться; должен был предупредить их; но разве Форсайту придет когда-нибудь в голову, что его поведение может причинить неприятность другим!
And in his thoughts he did old Jolyon wrong.
Молодой Джолион был несправедлив к отцу.
He spoke sharply to the children, and told them to go in to their tea.
Он резко заговорил с детьми, послав их пить чай в комнаты.
Greatly surprised, for they had never heard their father speak sharply before, they went off, hand in hand, little Holly looking back over her shoulder.
Удивленные его резкостью — отец никогда еще не разговаривал с ними таким тоном, они пошли, взявшись за руки, и, уходя, Холли несколько раз оглянулась через плечо.
Young Jolyon poured out the tea.
Молодой Джолион налил себе и отцу чаю.
"My wife's not the thing today," he said, but he knew well enough that his father had penetrated the cause of that sudden withdrawal, and almost hated the old man for sitting there so calmly.
— Жена немного нездорова сегодня, — сказал он, отлично зная, что отцу понятна причина ее внезапного ухода, и почти ненавидя старика за то, что тот сидит с таким невозмутимым видом.
"You've got a nice little house here," said old Jolyon with a shrewd look;
— У тебя славный домик, — сказал старый Джолион, пристально глядя на сына.
"I suppose you've taken a lease of it!"
— Ты снимаешь его?
Young Jolyon nodded.
Молодой Джолион кивнул.
"I don't like the neighbourhood," said old Jolyon; "a ramshackle lot."
— Хотя самый район мне не нравится, — сказал старый Джолион, — очень убогий.
Young Jolyon replied:
Молодой Джолион ответил:
"Yes, we're a ramshackle lot."'
— Да, у нас убого.
The silence was now only broken by the sound of the dog Balthasar's scratching.
Теперь молчание прерывал только пес Балтазар, почесывавший себе спину.
Old Jolyon said simply:
Старый Джолион сказал просто:
"I suppose I oughtn't to have come here, Jo; but I get so lonely!"
— Я, должно быть, напрасно пришел, Джо, но мне так тоскливо одному!
At these words young Jolyon got up and put his hand on his father's shoulder.
В ответ на эти слова молодой Джолион встал и положил руку отцу на плечо.
In the next house someone was playing over and over again:
В соседнем доме кто-то бесконечно наигрывал на расстроенном рояле
'La Donna mobile' on an untuned piano; and the little garden had fallen into shade, the sun now only reached the wall at the end, whereon basked a crouching cat, her yellow eyes turned sleepily down on the dog Balthasar.
"La donna e mobile"; на садик спустилась тень, солнце доходило теперь только до задней стены, на которой, греясь в последних лучах, пристроилась кошка; ее желтые глаза сонно поглядывали вниз на Балтазара.
There was a drowsy hum of very distant traffic; the creepered trellis round the garden shut out everything but sky, and house, and pear-tree, with its top branches still gilded by the sun.
Издалека доносился глухой шум уличного движения; увитые плющом стены садика скрывали все, кроме неба, дома и грушевого дерева, верхушку которого все еще золотило солнце.
For some time they sat there, talking but little.
Некоторое время они сидели, изредка перекидываясь словами.
Then old Jolyon rose to go, and not a word was said about his coming again.
Потом старый Джолион собрался уходить, и о его дальнейших посещениях ничего сказано не было.
He walked away very sadly.
Он вышел от сына с горечью на сердце.
What a poor miserable place; and he thought of the great, empty house in Stanhope Gate, fit residence for a Forsyte, with its huge billiard-room and drawing-room that no one entered from one week's end to another.
Какой жалкий домишко! И он вспомнил о большом пустынном доме на Стэнхоп-Г ейт, достойной резиденции для Форсайта, с громадной бильярдной и гостиной, куда по целым неделям никто не заходил.
That woman, whose face he had rather liked, was too thin-skinned by half; she gave Jo a bad time he knew!
Эта женщина, лицо которой ему даже понравилось, какая она чувствительная! Джолиону, должно быть, очень трудно с ней ладить.
And those sweet children!
А дети, что за прелесть!
Ah! what a piece of awful folly!
Как это все тяжело и нелепо!
He walked towards the Edgware Road, between rows of little houses, all suggesting to him (erroneously no doubt, but the prejudices of a Forsyte are sacred) shady histories of some sort or kind.
Он пошел по направлению к Эджуэр-Род между двумя рядами маленьких домиков, вызывавших у него мысли (ничем, конечно, не оправданные, но предрассудки Форсайтов священны) о всевозможных непозволительных историях.
Society, forsooth, the chattering hags and jackanapes-had set themselves up to pass judgment on his flesh and blood!
Так называемое общество — болтливые мегеры и всякий сброд — произнесло приговор его плоти и крови!
A parcel of old women!
Старые бабы!
He stumped his umbrella on the ground, as though to drive it into the heart of that unfortunate body, which had dared to ostracize his son and his son's son, in whom he could have lived again!
Он стукнул по тротуару зонтиком, точно хотел вогнать его в самое сердце жалкого общества, осмелившегося отвергнуть его сына и сына его сына, в котором он мог бы снова жить на старости лет.
He stumped his umbrella fiercely; yet he himself had followed Society's behaviour for fifteen years-had only today been false to it!
Старый Джолион гневно стукнул зонтиком; но ведь он сам вот уже пятнадцать лет следовал законам этого общества и только сегодня изменил им!
He thought of June, and her dead mother, and the whole story, with all his old bitterness.
Он вспомнил Джун, ее покойную мать и всю катастрофу, и прежняя горечь поднялась в нем.
A wretched business!
Тяжелая история!
He was a long time reaching Stanhope Gate, for, with native perversity, being extremely tired, he walked the whole way.
Путь до Стэнхоп-Гейт был долгий, потому что, словно назло самому себе, старый Джолион, чувствуя сильную усталость, шел всю дорогу пешком.
After washing his hands in the lavatory downstairs, he went to the dining-room to wait for dinner, the only room he used when June was out-it was less lonely so.
Вымыв внизу руки, старый Джолион пошел в ожидании обеда в столовую единственную комнату, где он проводил время, когда Джун не бывало дома: здесь не так тоскливо одному Вечерняя газета еще не пришла;
The evening paper had not yet come; he had finished the Times, there was therefore nothing to do.
«Таймс» он уже просмотрел, значит делать было решительно нечего.
The room faced the backwater of traffic, and was very silent.
Окна столовой выходили на спокойную улицу, и в комнате было очень тихо.
He disliked dogs, but a dog even would have been company.
Старый Джолион не любил собак, но сейчас он обрадовался бы и такому обществу.
His gaze, travelling round the walls, rested on a picture entitled:
Его взгляд, блуждающий по стенам, остановился на картине
'Group of Dutch fishing boats at sunset'; the chef d'oeuvre of his collection.
«Г олландские рыбачьи лодки на закате» — гордость всей его коллекции.
It gave him no pleasure.
Сейчас она не доставила ему никакого удовольствия.
He closed his eyes.
Он закрыл глаза.
He was lonely!
Тоскливо одному!
He oughtn't to complain, he knew, but he couldn't help it: He was a poor thing-had always been a poor thing-no pluck!
Жаловаться бесполезно, он прекрасно знает это, но трудно сдержать себя. Жалкий старик, всегда был жалким — хватки не было в жизни!
Such was his thought.
Такие мысли бродили в голове старого Джолиона.
The butler came to lay the table for dinner, and seeing his master apparently asleep, exercised extreme caution in his movements.
Лакей пришел накрыть на стол и, решив, что хозяин спит, старался двигаться с величайшей осторожностью.
This bearded man also wore a moustache, which had given rise to grave doubts in the minds of many members-of the family-, especially those who, like Soames, had been to public schools, and were accustomed to niceness in such matters.
Этот бородач носил также и усы, что вызывало большие сомнения у многих членов семьи, особенно у тех, кто, подобно Сомсу, кончил закрытую школу и с сугубой щепетильностью разбирался в таких вопросах.
Could he really be considered a butler?
В самом деле, разве он похож на лакея?
Playful spirits alluded to him as:
Игриво настроенные умы называли его «дядин сектант».
'Uncle Jolyon's Nonconformist'; George, the acknowledged wag, had named him: 'Sankey.'
Джордж, известный остряк, прозвал его «миссионером».
He moved to and fro between the great polished sideboard and the great polished table inimitably sleek and soft.
Лакей с неподражаемой мягкостью бесшумно двигался между большим полированным буфетом и большим полированным столом.
Old Jolyon watched him, feigning sleep.
Старый Джолион наблюдал за ним, притворившись спящим.
The fellow was a sneak-he had always thought so-who cared about nothing but rattling through his work, and getting out to his betting or his woman or goodness knew what!
Низкая душонка — он всегда считал его таким — только и думает, как бы отделаться поскорей и удрать на скачки, или к своей даме, или черт его знает куда!
A slug!
Тунеядец!
Fat too!
А как разжирел!
And didn't care a pin about his master!
И ни малейшего чувства привязанности к своему хозяину!
But then against his will, came one of those moments of philosophy which made old Jolyon different from other Forsytes:
Но тут против его собственной воли старым Джолионом вдруг завладела обычная склонность пофилософствовать, которая так сильно выделяла его из среды остальных Форсайтов.
After all why should the man care?
В конце концов, разве лакей обязан чувствовать привязанность к хозяину?
He wasn't paid to care, and why expect it?
Ведь за это не платят, значит нечего с него и требовать.
In this world people couldn't look for affection unless they paid for it.
В этом мире нельзя надеяться на бескорыстные чувства.
It might be different in the next-he didn't know-couldn't tell!
В другом, может быть, все пойдет поиному, кто знает, кто может угадать?
And again he shut his eyes.
И он снова закрыл глаза.
Relentless and stealthy, the butler pursued his labours, taking things from the various compartments of the sideboard.
Упорно продолжая заниматься своим делом, лакей бесшумно доставал посуду из разных отделений буфета.
His back seemed always turned to old Jolyon; thus, he robbed his operations of the unseemliness of being carried on in his master's presence; now and then he furtively breathed on the silver, and wiped it with a piece of chamois leather.
Он ни разу не повернулся к старому Джолиону лицом, вероятно, стараясь скрыть неприглядность своих манипуляций, заключавшуюся в том, что они совершались в присутствии хозяина; время от времени он дышал украдкой на серебро и протирал его кусочком замши.
He appeared to pore over the quantities of wine in the decanters, which he carried carefully and rather high, letting his head droop over them protectingly.
Можно было подумать, что лакей размышляет, достаточно ли вина в графинах, которые он осторожно нес к столу, высоко держа их в руках и покровительственно прикрывая сверху бородой.
When he had finished, he stood for over a minute watching his master, and in his greenish eyes there was a look of contempt:
Кончив приготовления, он с минуту глядел на хозяина, и в его зеленоватых глазах было презрение.
After all, this master of his was an old buffer, who hadn't much left in him!
В конце концов, хозяин у него старая развалина, совсем сдал старик!
Soft as a tom-cat, he crossed the room to press the bell.
Тихо, как кошка, он прошел через комнату к звонку.
His orders were 'dinner at seven.'
Было приказано: «обед в семь».
What if his master were asleep; he would soon have him out of that; there was the night to sleep in!
Хозяин спит. Ну что ж, он его живо разбудит; успеет выспаться за ночь!
He had himself to think of, for he was due at his Club at half-past eight!
Надо и о себе подумать: в половине девятого его ждут в клубе.
In answer to the ring, appeared a page boy with a silver soup tureen.
В ответ на звонок в столовую вошел мальчик с серебряной суповой миской.
The butler took it from his hands and placed it on the table, then, standing by the open door, as though about to usher company into the room, he said in a solemn voice:
Лакей принял от него миску и поставил на стол, потом остановился в дверях и, словно обращаясь к большому обществу, провозгласил торжественным голосом:
"Dinner is on the table, sir!"
— Кушать подано, сэр!
Slowly old Jolyon got up out of his chair, and sat down at the table to eat his dinner.
Старый Джолион медленно поднялся с кресла и перешел к столу обедать.
| Old Jolyon came out of Lord's cricket ground that same afternoon with the intention of going home. | В тот же самый день старый Джолион ушел с крикетграунда с твердым намерением отправиться домой. |
| He had not reached Hamilton Terrace before he changed his mind, and hailing a cab, gave the driver an address in Wistaria Avenue. | Но, не дойдя и до Гамильтон-Террес, раздумал и, подозвав кэб, велел отвезти себя на Вистариа-авеню. |
| He had taken a resolution. | В голове у него созрело решение. |
| June had hardly been at home at all that week; she had given him nothing of her company for a long time past, not, in fact, since she had become engaged to Bosinney. | Последнюю неделю Джун почти не бывала дома; она уже давно не баловала его своим обществом, точнее говоря, с того самого дня, как состоялась ее помолвка с Босини. |
| He never asked her for her company. | Старый Джолион не просил Джун побыть с ним. |
| It was not his habit to ask people for things! | Не в его привычках просить людей о чем-нибудь! |
| She had just that one idea now-Bosinney and his affairs-and she left him stranded in his great house, with a parcel of servants, and not a soul to speak to from morning to night. | Г олова ее была занята только Босини и его делами. Старый Джолион остался один с оравой слуг в громадном доме — и ни души рядом, с кем можно бы перекинуться словом за весь долгий день. |
| His Club was closed for cleaning; his Boards in recess; there was nothing, therefore, to take him into the City. | Клуб его был временно закрыт; правления компаний, где он состоял директором, не заседали на каникулах, поэтому в Сити делать было нечего. |
| June had wanted him to go away; she would not go herself, because Bosinney was in London. | Джун настаивала, чтобы он уехал из города; сама же ехать не хотела, потому что Босини оставался в Лондоне. |
| But where was he to go by himself? | Но куда он денется без нее? |
| He could not go abroad alone; the sea upset his liver; he hated hotels. | Не ехать же одному за границу; море он не переносит из-за печени; об отелях противно и думать. |
| Roger went to a hydropathic-he was not going to begin that at his time of life, those new-fangled places we're all humbug! | Роджер ездит на воды, но он не намерен на старости лет заниматься такими глупостями: все эти новомодные курорты — чистейшая ерунда! |
| With such formulas he clothed to himself the desolation of his spirit; the lines down his face deepening, his eyes day by day looking forth with the melancholy which sat so strangely on a face wont to be strong and serene. | Такими изречениями старый Джолион прикрывал свое угнетенное состояние духа, прячась от самого себя; морщины около его рта залегли глубже, в глазах с каждым днем все больше и больше сквозила печаль, так несвойственная лицу, в котором прежде было столько воли и спокойствия. |
| And so that afternoon he took this journey through St. John's Wood, in the golden-light that sprinkled the rounded green bushes of the acacia's before the little houses, in the summer sunshine that seemed holding a revel over the little gardens; and he looked about him with interest; for this was a district which no Forsyte entered without open disapproval and secret curiosity. | Итак, в этот день он отправился в Сент-Джонс-Вуд, где золотые брызги света дрожали на зеленых шапках акаций перед скромными домиками, где летнее солнце, словно в буйном веселье, заливало маленькие сады; старый Джолион с интересом смотрел по сторонам — он находился в той части города, куда Форсайты заходят, не скрывая своего неодобрения, но с тайным любопытством. |
| His cab stopped in front of a small house of that peculiar buff colour which implies a long immunity from paint. | Кэб остановился перед маленьким домиком, судя по его неопределенно бурому цвету, давно не знавшим ремонта. |
| It had an outer gate, and a rustic approach. | Вход с улицы был через калитку, как у деревенских коттеджей. |
| He stepped out, his bearing extremely composed; his massive head, with its drooping moustache and wings of white hair, very upright, under an excessively large top hat; his glance firm, a little angry. | Старый Джолион вышел из кэба с чрезвычайно спокойным видом; его массивная голова с длинными усами, с прядью седых волос, видневшейся из-под полей очень высокого цилиндра, была гордо поднята; взгляд твердый, немного сердитый. |
| He had been driven into this! | Вот до чего его довели! |
| "Mrs. Jolyon Forsyte at home?" | — Миссис Джолион Форсайт дома? |
| "Oh, yes sir!-what name shall I say, if you please, sir?" | — Дома, сэр. Как прикажете доложить, сэр? |
| Old Jolyon could not help twinkling at the little maid as he gave his name. | Старый Джолион не вытерпел и подмигнул маленькой служанке, говоря ей свое имя. |
| She seemed to him such a funny little toad! | «Ну и лягушонок!» — пронеслось у него в голове. |
| And he followed her through the dark hall, into a small double, drawing-room, where the furniture was covered in chintz, and the little maid placed him in a chair. | Он, прошел за ней через темную переднюю в небольшую гостиную, где стояла мебель в ситцевых чехлах; служанка предложила ему кресло. |
| "They're all in the garden, sir; if you'll kindly take a seat, I'll tell them." | — Они в саду, сэр; присядьте, пожалуйста, я сейчас доложу. |
| Old Jolyon sat down in the chintz-covered chair, and looked around him. | Старый Джолион сел в кресло, покрытое ситцевым чехлом, и оглядел комнату. |
| The whole place seemed to him, as he would have expressed it, pokey; there was a certain-he could not tell exactly what-air of shabbiness, or rather of making two ends meet, about everything. | Все здесь казалось жалким, как он выразился про себя; на всем лежал особый отпечаток — он затруднялся определить, какой именно, — какой-то оттенок убожества, вернее, старания свести концы с концами. |
| As far as he could see, not a single piece of furniture was worth a five-pound note. | Насколько можно было судить, ни одна вещь в гостиной не стоила и пяти фунтов. |
| The walls, distempered rather a long time ago, were decorated with water-colour sketches; across the ceiling meandered a long crack. | На стенах, давным-давно выцветших, висели акварельные эскизы; поперек потолка шла длинная трещина. |
| These little houses were all old, second-rate concerns; he should hope the rent was under a hundred a year; it hurt him more than he could have said, to think of a Forsyte-his own son living in such a place. | Все эти домишки — старая рухлядь; надо надеяться, что платят за такую конуру меньше сотни в год; старому Джолиону трудно было бы выразить словами ту боль, которую он испытывал при одной мысли, что Форсайт — его родной сын — живет в таком доме. |
| The little maid came back. | Служанка вернулась. |
| Would he please to go down into the garden? | Не угодно ли ему пройти в сад? |
| Old Jolyon marched out through the French windows. | Старый Джолион вышел через стеклянную дверь. |
| In descending the steps he noticed that they wanted painting. | Спускаясь с крылечка, он подумал, что его давно следовало бы покрасить. |
| Young Jolyon, his wife, his two children, and his dog Balthasar, were all out there under a pear-tree. | Молодой Джолион, его жена, двое детей и пес Балтазар сидели в саду под грушевым деревом. |
| This walk towards them was the most courageous act of old Jolyon's life; but no muscle of his face moved, no nervous gesture betrayed him. | Старый Джолион направился к ним, и это был самый мужественный поступок в его жизни; но ни один мускул не дрогнул на его лице, ни одно движение не выдало его. |
| He kept his deep-set eyes steadily on the enemy. | Он шел, устремив твердый взгляд прямо на врага. |
| In those two minutes he demonstrated to perfection all that unconscious soundness, balance, and vitality of fibre that made, of him and so many others of his class the core of the nation. | В эти две минуты старый Джолион с предельной безупречностью продемонстрировал бессознательную здравость ума, выдержку и жизнеспособность — все то, что делало его и многих других людей одного с ним класса ядром нации. |
| In the unostentatious conduct of their own affairs, to the neglect of everything else, they typified the essential individualism, born in the Briton from the natural isolation of his country's life. | В манере вести свои дела без лишнего шума и с полным пренебрежением ко всему остальному миру эти люди воплощают самую сущность британского индивидуализма — результата естественной обособленности всей страны. |
| The dog Balthasar sniffed round the edges of his trousers; this friendly and cynical mongrel-offspring of a liaison between a Russian poodle and a fox-terrier-had a nose for the unusual. | Пес Балтазар обнюхал его брюки; благосклонно настроенный и несколько циничный пес — незаконное детище пуделя и фокстерьера — чуял необычное безошибочно. |
| The strange greetings over, old Jolyon seated himself in a wicker chair, and his two grandchildren, one on each side of his knees, looked at him silently, never having seen so old a man. | После натянутых приветствий старый Джолион сел в плетеное кресло, внучата его стали по бокам и молча уставились на деда, первый раз в жизни видя перед собой такого старого человека. |
| They were unlike, as though recognising the difference set between them by the circumstances of their births. | Дети были совсем непохожи друг на друга, как будто и здесь сказалась разница обстоятельств, сопутствовавших их рождению. |
| Jolly, the child of sin, pudgy-faced, with his tow-coloured hair brushed off his forehead, and a dimple in his chin, had an air of stubborn amiability, and the eyes of a Forsyte; little Holly, the child of wedlock, was a dark-skinned, solemn soul, with her mother's, grey and wistful eyes. | Джолли — плод греха, толстощекий, с форсайтскими глазами, с зачесанной кверху светлой, как лен, шевелюрой, с ямочкой на подбородке — смотрел приветливо и твердо; маленькая Холли — плод брачного союза — была смуглая, серьезная особа с глазами матери — серыми и задумчивыми. |
| The dog Balthasar, having walked round the three small flower-beds, to show his extreme contempt for things at large, had also taken a seat in front of old Jolyon, and, oscillating a tail curled by Nature tightly over his back, was staring up with eyes that did not blink. | Пес Балтазар обошел три маленькие клумбы, всем своим видом показывая полнейшее презрение к окружающему миру, затем уселся напротив старого Джолиона и, повиливая хвостиком, которому самой природой указано было лежать крендельком на спине, смотрел, не мигая, прямо перед собой. |
| Even in the garden, that sense of things being pokey haunted old Jolyon; the wicker chair creaked under his weight; the garden-beds looked 'daverdy'; on the far side, under the smut-stained wall, cats had made a path. | Общее впечатление убожества преследовало старого Джолиона даже здесь, в саду; плетеное кресло поскрипывало под его тяжестью; клумбы жалкие; у потемневшей каменной ограды — тропинка, протоптанная кошками. |
| While he and his grandchildren thus regarded each other with the peculiar scrutiny, curious yet trustful, that passes between the very young and the very old, young Jolyon watched his wife. | Пока дед и внуки внимательно разглядывали друг друга с тем любопытством и доверием, которые всегда возникают между очень юными и очень старыми людьми, молодой Джолион наблюдал за женой. |
| The colour had deepened in her thin, oval face, with its straight brows, and large, grey eyes. | Ее худое продолговатое лицо с большими серыми глазами, смотревшими из-под прямых бровей, вспыхнуло. |
| Her hair, brushed in fine, high curves back from her forehead, was going grey, like his own, and this greyness made the sudden vivid colour in her cheeks painfully pathetic. | Волосы, высоко зачесанные со лба, уже начинали седеть, как и у него, и эта седина с щемящей сердце трогательностью только подчеркивала румянец, внезапно загоревшийся у нее на щеках. |
| The look on her face, such as he had never seen there before, such as she had always hidden from him, was full of secret resentments, and longings, and fears. | Это лицо — такое, каким он никогда не знал его раньше, какое она всегда прятала от него, — было полно долго таимой враждебности, тоски и страха. |
| Her eyes, under their twitching brows, stared painfully. | В глазах, под тревожно подергивающимися бровями, была боль. |
| And she was silent. | Она молчала. |
| Jolly alone sustained the conversation; he had many possessions, and was anxious that his unknown friend with extremely large moustaches, and hands all covered with blue veins, who sat with legs crossed like his own father (a habit he was himself trying to acquire), should know it; but being a Forsyte, though not yet quite eight years old, he made no mention of the thing at the moment dearest to his heart—a camp of soldiers in a shop-window, which his father had promised to buy. | Разговор поддерживал один Джолли; у него было много сокровищ, и этот новый друг с длинными усами и голубыми жилками на руках, сидевший, положив ногу на ногу, как папа (Джолли давно уже старался научиться сидеть так), должен был узнать об этих сокровищах; но будучи истым Форсайтом, хотя всего-навсего восьми лет от роду, он не обмолвился ни словом о самом дорогом его сердцу — об оловянных солдатиках в витрине игрушечного магазина, которые отец обещал подарить ему. |
| No doubt it seemed to him too precious; a tempting of Providence to mention it yet. | Эта вещь казалась Джолли бесценной; лучше даже не заикаться о ней, чтобы не искушать судьбу. |
| And the sunlight played through the leaves on that little party of the three generations grouped tranquilly under the pear-tree, which had long borne no fruit. | Солнце, пробравшись сквозь листву, играло на этой маленькой группе, на представителях трех поколений, спокойно сидевших под грушевым деревом, которое уже давно не приносило плодов. |
| Old Jolyon's furrowed face was reddening patchily, as old men's faces redden in the sun. | Морщинистое лицо старого Джолиона покраснело пятнами, как краснеют на солнце лица стариков. |
| He took one of Jolly's hands in his own; the boy climbed on to his knee; and little Holly, mesmerized by this sight, crept up to them; the sound of the dog Balthasar's scratching arose rhythmically. | Он взял Джолли за руку; мальчик вскарабкался ему на колени; и маленькая Холли, зачарованная этим зрелищем, подобралась к ним поближе; пес Балтазар принялся ритмически почесывать себе спину. |
| Suddenly young Mrs. Jolyon got up and hurried indoors. A minute later her husband muttered an excuse, and followed. | Вдруг миссис Джолион встала и быстро пошла к дому; минутой позже муж пробормотал какое-то извинение и ушел за ней. |
| Old Jolyon was left alone with his grandchildren. | Старый Джолион остался один с внуками. |
| And Nature with her quaint irony began working in him one of her strange revolutions, following her cyclic laws into the depths of his heart. | И природа со свойственной ей тонкой иронией принялась за старого Джолиона, испытывая на его сердце свой закон циклического чередования. |
| And that tenderness for little children, that passion for the beginnings of life which had once made him forsake his son and follow June, now worked in him to forsake June and follow these littler things. | Та нежность к детям, та страстная любовь к росткам жизни, которая заставила его однажды бросить сына и пойти за Джун, теперь заставляла его бросить Джун и пойти за этими совсем крохотными существами. |
| Youth, like a flame, burned ever in his breast, and to youth he turned, to the round little limbs, so reckless, that wanted care, to the small round faces so unreasonably solemn or bright, to the treble tongues, and the shrill, chuckling laughter, to the insistent tugging hands, and the feel of small bodies against his legs, to all that was young and young, and once more young. | Молодость незатухающим пламенем горела в сердце старого Джолиона, и к молодости он потянулся, к пухлым ручонкам, таким шаловливым и требующим такой заботы о себе, к пухлым личикам — то важным, то веселым, к звонким голосам, громкому, захлебывающемуся смеху, к настойчивым цепким пальцам, к этим крошкам, копошившимся у его ног, — ко всему, что было молодо, молодо и еще раз молодо. |
| And his eyes grew soft, his voice, and thin-veined hands soft, and soft his heart within him. | В его глазах появилась нежность, нежным стал голос и худые, со вздутыми венами руки, нежность затеплилась у него в сердце. |
| And to those small creatures he became at once a place of pleasure, a place where they were secure, and could talk and laugh and play; till, like sunshine, there radiated from old Jolyon's wicker chair the perfect gaiety of three hearts. | И крохотные создания сразу же нашли здесь убежище для своих забав, убежище, где их никто не тронет, где можно и поболтать, и посмеяться, и поиграть; и вскоре плетеное кресло и те, кто сидел в нем, стали, как солнце, излучать радость, царившую во всех трех сердцах. |
| But with young Jolyon following to his wife's room it was different. | Но молодой Джолион, последовавший за женой в комнаты, чувствовал себя по-иному. |
| He found her seated on a chair before her dressing-glass, with her hands before her face. | Он нашел жену в кресле перед зеркалом; она сидела, закрыв лицо руками. |
| Her shoulders were shaking with sobs. | Плечи ее вздрагивали от рыданий. |
| This passion of hers for suffering was mysterious to him. | Эта способность так легко поддаваться горю всегда была непонятна молодому Джолиону. |
| He had been through a hundred of these moods; how he had survived them he never knew, for he could never believe they were moods, and that the last hour of his partnership had not struck. | Сотни раз приходилось ему быть свидетелем таких вспышек отчаяния; он и сам не знал, как удавалось переносить их, ибо ему не верилось, что это всего лишь вспышки, что последний час их совместной жизни еще не пробил. |
| In the night she would be sure to throw her arms round his neck and say: | А ночью она обхватит его шею руками и скажет: |
| "Oh! Jo, how I make you suffer!" as she had done a hundred times before. | «Зачем я тебя мучаю, Джо!» — как бывало уже сотни раз. |
| He reached out his hand, and, unseen, slipped his razor-case into his pocket. | Он протянул руку и незаметно спрятал в карман футляр с бритвой. |
| 'I cannot stay here,' he thought, 'I must go down!' | "Я не могу здесь оставаться, — думал молодой Джолион, — надо идти туда!" |
| Without a word he left the room, and went back to the lawn. | Не говоря ни слова, он вышел из комнаты в сад. |
| Old Jolyon had little Holly on his knee; she had taken possession of his watch; Jolly, very red in the face, was trying to show that he could stand on his head. | Старый Джолион усадил Холли на колени; она завладела его часами; Джолли, весь побагровевший, пытался показать, что умеет стоять на голове. |
| The dog Balthasar, as close as he might be to the tea-table, had fixed his eyes on the cake. | Пес Балтазар сидел вплотную у стола, не сводя глаз с печенья. |
| Young Jolyon felt a malicious desire to cut their enjoyment short. | Молодой Джолион почувствовал недоброе желание нарушить эту идиллию. |
| What business had his father to come and upset his wife like this? | Зачем отец явился сюда и так взволновал его жену? |
| It was a shock, after all these years! | После всех этих лет — такое потрясение! |
| He ought to have known; he ought to have given them warning; but when did a Forsyte ever imagine that his conduct could upset anybody! | Он должен был сам догадаться; должен был предупредить их; но разве Форсайту придет когда-нибудь в голову, что его поведение может причинить неприятность другим! |
| And in his thoughts he did old Jolyon wrong. | Молодой Джолион был несправедлив к отцу. |
| He spoke sharply to the children, and told them to go in to their tea. | Он резко заговорил с детьми, послав их пить чай в комнаты. |
| Greatly surprised, for they had never heard their father speak sharply before, they went off, hand in hand, little Holly looking back over her shoulder. | Удивленные его резкостью — отец никогда еще не разговаривал с ними таким тоном, они пошли, взявшись за руки, и, уходя, Холли несколько раз оглянулась через плечо. |
| Young Jolyon poured out the tea. | Молодой Джолион налил себе и отцу чаю. |
| "My wife's not the thing today," he said, but he knew well enough that his father had penetrated the cause of that sudden withdrawal, and almost hated the old man for sitting there so calmly. | — Жена немного нездорова сегодня, — сказал он, отлично зная, что отцу понятна причина ее внезапного ухода, и почти ненавидя старика за то, что тот сидит с таким невозмутимым видом. |
| "You've got a nice little house here," said old Jolyon with a shrewd look; | — У тебя славный домик, — сказал старый Джолион, пристально глядя на сына. |
| "I suppose you've taken a lease of it!" | — Ты снимаешь его? |
| Young Jolyon nodded. | Молодой Джолион кивнул. |
| "I don't like the neighbourhood," said old Jolyon; "a ramshackle lot." | — Хотя самый район мне не нравится, — сказал старый Джолион, — очень убогий. |
| Young Jolyon replied: | Молодой Джолион ответил: |
| "Yes, we're a ramshackle lot."' | — Да, у нас убого. |
| The silence was now only broken by the sound of the dog Balthasar's scratching. | Теперь молчание прерывал только пес Балтазар, почесывавший себе спину. |
| Old Jolyon said simply: | Старый Джолион сказал просто: |
| "I suppose I oughtn't to have come here, Jo; but I get so lonely!" | — Я, должно быть, напрасно пришел, Джо, но мне так тоскливо одному! |
| At these words young Jolyon got up and put his hand on his father's shoulder. | В ответ на эти слова молодой Джолион встал и положил руку отцу на плечо. |
| In the next house someone was playing over and over again: | В соседнем доме кто-то бесконечно наигрывал на расстроенном рояле |
| 'La Donna mobile' on an untuned piano; and the little garden had fallen into shade, the sun now only reached the wall at the end, whereon basked a crouching cat, her yellow eyes turned sleepily down on the dog Balthasar. | "La donna e mobile"; на садик спустилась тень, солнце доходило теперь только до задней стены, на которой, греясь в последних лучах, пристроилась кошка; ее желтые глаза сонно поглядывали вниз на Балтазара. |
| There was a drowsy hum of very distant traffic; the creepered trellis round the garden shut out everything but sky, and house, and pear-tree, with its top branches still gilded by the sun. | Издалека доносился глухой шум уличного движения; увитые плющом стены садика скрывали все, кроме неба, дома и грушевого дерева, верхушку которого все еще золотило солнце. |
| For some time they sat there, talking but little. | Некоторое время они сидели, изредка перекидываясь словами. |
| Then old Jolyon rose to go, and not a word was said about his coming again. | Потом старый Джолион собрался уходить, и о его дальнейших посещениях ничего сказано не было. |
| He walked away very sadly. | Он вышел от сына с горечью на сердце. |
| What a poor miserable place; and he thought of the great, empty house in Stanhope Gate, fit residence for a Forsyte, with its huge billiard-room and drawing-room that no one entered from one week's end to another. | Какой жалкий домишко! И он вспомнил о большом пустынном доме на Стэнхоп-Г ейт, достойной резиденции для Форсайта, с громадной бильярдной и гостиной, куда по целым неделям никто не заходил. |
| That woman, whose face he had rather liked, was too thin-skinned by half; she gave Jo a bad time he knew! | Эта женщина, лицо которой ему даже понравилось, какая она чувствительная! Джолиону, должно быть, очень трудно с ней ладить. |
| And those sweet children! | А дети, что за прелесть! |
| Ah! what a piece of awful folly! | Как это все тяжело и нелепо! |
| He walked towards the Edgware Road, between rows of little houses, all suggesting to him (erroneously no doubt, but the prejudices of a Forsyte are sacred) shady histories of some sort or kind. | Он пошел по направлению к Эджуэр-Род между двумя рядами маленьких домиков, вызывавших у него мысли (ничем, конечно, не оправданные, но предрассудки Форсайтов священны) о всевозможных непозволительных историях. |
| Society, forsooth, the chattering hags and jackanapes-had set themselves up to pass judgment on his flesh and blood! | Так называемое общество — болтливые мегеры и всякий сброд — произнесло приговор его плоти и крови! |
| A parcel of old women! | Старые бабы! |
| He stumped his umbrella on the ground, as though to drive it into the heart of that unfortunate body, which had dared to ostracize his son and his son's son, in whom he could have lived again! | Он стукнул по тротуару зонтиком, точно хотел вогнать его в самое сердце жалкого общества, осмелившегося отвергнуть его сына и сына его сына, в котором он мог бы снова жить на старости лет. |
| He stumped his umbrella fiercely; yet he himself had followed Society's behaviour for fifteen years-had only today been false to it! | Старый Джолион гневно стукнул зонтиком; но ведь он сам вот уже пятнадцать лет следовал законам этого общества и только сегодня изменил им! |
| He thought of June, and her dead mother, and the whole story, with all his old bitterness. | Он вспомнил Джун, ее покойную мать и всю катастрофу, и прежняя горечь поднялась в нем. |
| A wretched business! | Тяжелая история! |
| He was a long time reaching Stanhope Gate, for, with native perversity, being extremely tired, he walked the whole way. | Путь до Стэнхоп-Гейт был долгий, потому что, словно назло самому себе, старый Джолион, чувствуя сильную усталость, шел всю дорогу пешком. |
| After washing his hands in the lavatory downstairs, he went to the dining-room to wait for dinner, the only room he used when June was out-it was less lonely so. | Вымыв внизу руки, старый Джолион пошел в ожидании обеда в столовую единственную комнату, где он проводил время, когда Джун не бывало дома: здесь не так тоскливо одному Вечерняя газета еще не пришла; |
| The evening paper had not yet come; he had finished the Times, there was therefore nothing to do. | «Таймс» он уже просмотрел, значит делать было решительно нечего. |
| The room faced the backwater of traffic, and was very silent. | Окна столовой выходили на спокойную улицу, и в комнате было очень тихо. |
| He disliked dogs, but a dog even would have been company. | Старый Джолион не любил собак, но сейчас он обрадовался бы и такому обществу. |
| His gaze, travelling round the walls, rested on a picture entitled: | Его взгляд, блуждающий по стенам, остановился на картине |
| 'Group of Dutch fishing boats at sunset'; the chef d'oeuvre of his collection. | «Г олландские рыбачьи лодки на закате» — гордость всей его коллекции. |
| It gave him no pleasure. | Сейчас она не доставила ему никакого удовольствия. |
| He closed his eyes. | Он закрыл глаза. |
| He was lonely! | Тоскливо одному! |
| He oughtn't to complain, he knew, but he couldn't help it: He was a poor thing-had always been a poor thing-no pluck! | Жаловаться бесполезно, он прекрасно знает это, но трудно сдержать себя. Жалкий старик, всегда был жалким — хватки не было в жизни! |
| Such was his thought. | Такие мысли бродили в голове старого Джолиона. |
| The butler came to lay the table for dinner, and seeing his master apparently asleep, exercised extreme caution in his movements. | Лакей пришел накрыть на стол и, решив, что хозяин спит, старался двигаться с величайшей осторожностью. |
| This bearded man also wore a moustache, which had given rise to grave doubts in the minds of many members-of the family-, especially those who, like Soames, had been to public schools, and were accustomed to niceness in such matters. | Этот бородач носил также и усы, что вызывало большие сомнения у многих членов семьи, особенно у тех, кто, подобно Сомсу, кончил закрытую школу и с сугубой щепетильностью разбирался в таких вопросах. |
| Could he really be considered a butler? | В самом деле, разве он похож на лакея? |
| Playful spirits alluded to him as: | Игриво настроенные умы называли его «дядин сектант». |
| 'Uncle Jolyon's Nonconformist'; George, the acknowledged wag, had named him: 'Sankey.' | Джордж, известный остряк, прозвал его «миссионером». |
| He moved to and fro between the great polished sideboard and the great polished table inimitably sleek and soft. | Лакей с неподражаемой мягкостью бесшумно двигался между большим полированным буфетом и большим полированным столом. |
| Old Jolyon watched him, feigning sleep. | Старый Джолион наблюдал за ним, притворившись спящим. |
| The fellow was a sneak-he had always thought so-who cared about nothing but rattling through his work, and getting out to his betting or his woman or goodness knew what! | Низкая душонка — он всегда считал его таким — только и думает, как бы отделаться поскорей и удрать на скачки, или к своей даме, или черт его знает куда! |
| A slug! | Тунеядец! |
| Fat too! | А как разжирел! |
| And didn't care a pin about his master! | И ни малейшего чувства привязанности к своему хозяину! |
| But then against his will, came one of those moments of philosophy which made old Jolyon different from other Forsytes: | Но тут против его собственной воли старым Джолионом вдруг завладела обычная склонность пофилософствовать, которая так сильно выделяла его из среды остальных Форсайтов. |
| After all why should the man care? | В конце концов, разве лакей обязан чувствовать привязанность к хозяину? |
| He wasn't paid to care, and why expect it? | Ведь за это не платят, значит нечего с него и требовать. |
| In this world people couldn't look for affection unless they paid for it. | В этом мире нельзя надеяться на бескорыстные чувства. |
| It might be different in the next-he didn't know-couldn't tell! | В другом, может быть, все пойдет поиному, кто знает, кто может угадать? |
| And again he shut his eyes. | И он снова закрыл глаза. |
| Relentless and stealthy, the butler pursued his labours, taking things from the various compartments of the sideboard. | Упорно продолжая заниматься своим делом, лакей бесшумно доставал посуду из разных отделений буфета. |
| His back seemed always turned to old Jolyon; thus, he robbed his operations of the unseemliness of being carried on in his master's presence; now and then he furtively breathed on the silver, and wiped it with a piece of chamois leather. | Он ни разу не повернулся к старому Джолиону лицом, вероятно, стараясь скрыть неприглядность своих манипуляций, заключавшуюся в том, что они совершались в присутствии хозяина; время от времени он дышал украдкой на серебро и протирал его кусочком замши. |
| He appeared to pore over the quantities of wine in the decanters, which he carried carefully and rather high, letting his head droop over them protectingly. | Можно было подумать, что лакей размышляет, достаточно ли вина в графинах, которые он осторожно нес к столу, высоко держа их в руках и покровительственно прикрывая сверху бородой. |
| When he had finished, he stood for over a minute watching his master, and in his greenish eyes there was a look of contempt: | Кончив приготовления, он с минуту глядел на хозяина, и в его зеленоватых глазах было презрение. |
| After all, this master of his was an old buffer, who hadn't much left in him! | В конце концов, хозяин у него старая развалина, совсем сдал старик! |
| Soft as a tom-cat, he crossed the room to press the bell. | Тихо, как кошка, он прошел через комнату к звонку. |
| His orders were 'dinner at seven.' | Было приказано: «обед в семь». |
| What if his master were asleep; he would soon have him out of that; there was the night to sleep in! | Хозяин спит. Ну что ж, он его живо разбудит; успеет выспаться за ночь! |
| He had himself to think of, for he was due at his Club at half-past eight! | Надо и о себе подумать: в половине девятого его ждут в клубе. |
| In answer to the ring, appeared a page boy with a silver soup tureen. | В ответ на звонок в столовую вошел мальчик с серебряной суповой миской. |
| The butler took it from his hands and placed it on the table, then, standing by the open door, as though about to usher company into the room, he said in a solemn voice: | Лакей принял от него миску и поставил на стол, потом остановился в дверях и, словно обращаясь к большому обществу, провозгласил торжественным голосом: |
| "Dinner is on the table, sir!" | — Кушать подано, сэр! |
| Slowly old Jolyon got up out of his chair, and sat down at the table to eat his dinner. | Старый Джолион медленно поднялся с кресла и перешел к столу обедать. |
VIII.
Plans of the House — Проект дома готов
Forsytes, as is generally admitted, have shells, like that extremely useful little animal which is made into Turkish delight, in other words, they are never seen, or if seen would not be recognised, without habitats, composed of circumstance, property, acquaintances, and wives, which seem to move along with them in their passage through a world composed of thousands of other Forsytes with their habitats.
Все Форсайты, как это общеизвестно, живут в раковинах, подобно тому чрезвычайно полезному моллюску, который идет в пищу как величайший деликатес; другими словами, в натуральном виде Форсайты никогда не встречаются, а если и встречаются, то никто их не узнает без этой оболочки, сотканной из различных обстоятельств их жизни, их имущества, знакомств и жен, без всего того, что на каждом шагу сопутствует им в этом мире, кишащем тысячами других Форсайтов, запрятанных в такие же оболочки.
Without a habitat a Forsyte is inconceivable-he would be like a novel without a plot, which is well-known to be an anomaly.
Представить себе Форсайта без раковины немыслимо, в таком случае он уподобился бы роману без интриги, что, как известно, явление противоестественное.
To Forsyte eyes Bosinney appeared to have no habitat, he seemed one of those rare and unfortunate men who go through life surrounded by circumstance, property, acquaintances, and wives that do not belong to them.
На взгляд Форсайтов, Босини жил без такой оболочки; по-видимому, он принадлежал к тому редкостному и незадачливому типу мужчин, которые шествуют по своему пути в окружении обстоятельств чужой жизни, чужого имущества, чужих знакомых и чужих жен.
His rooms in Sloane Street, on the top floor, outside which, on a plate, was his name,
Его квартира в верхнем этаже дома на Слоун-стрит, с дощечкой на дверях, на которой было написано
'Philip Baynes Bosinney, Architect,' were not those of a Forsyte.-He had no sitting-room apart from his office, but a large recess had been screened off to conceal the necessaries of life—a couch, an easy chair, his pipes, spirit case, novels and slippers.
«Архитектор Филип Бейнз Босини», не имела ничего общего с жилищами Форсайтов, Гостиной у Босини не было, а такие необходимые в обиходе вещи, как диван, кресло, трубки, винный погребец, книги и домашние туфли, хранились в большой нише, отгороженной от рабочей комнаты ширмой.
The business part of the room had the usual furniture; an open cupboard with pigeon-holes, a round oak table, a folding wash-stand, some hard chairs, a standing desk of large dimensions covered with drawings and designs.
Мебель в деловой половине его квартиры была самая обычная; бюро с множеством ящичков, круглый дубовый стол, складной умывальник, несколько стульев и еще один стол очень больших размеров, заваленный рисунками и чертежами.
June had twice been to tea there under the chaperonage of his aunt.
Джун два раза пила здесь чай под охраной тетки Босини.
He was believed to have a bedroom at the back.
Предполагалось, что позади рабочей комнаты имеется спальня.
As far as the family had been able to ascertain his income, it consisted of two consulting appointments at twenty pounds a year, together with an odd fee once in a way, and-more worthy item—a private annuity under his father's will of one hundred and fifty pounds a year.
Насколько семье Форсайтов удалось выяснить, доходы Босини сводились к сорока фунтам в год за консультацию в двух строительных конторах, случайным приработкам и — что заслуживало большего внимания — ежегодной ренте в сто пятьдесят фунтов, предусмотренной в завещании его отца.
What had transpired concerning that father was not so reassuring.
В сведениях, которые удалось получить об отце, утешительного было мало.
It appeared that he had been a Lincolnshire country doctor of Cornish extraction, striking appearance, and Byronic tendencies—a well-known figure, in fact, in his county.
Деревенский врач, родом из Кориуэлса, практиковал в Линкольншире, байронические замашки, эксцентричная внешность — весьма видная фигура в своих местах.
Bosinney's uncle by marriage, Baynes, of Baynes and Bildeboy, a Forsyte in instincts if not in name, had but little that was worthy to relate of his brother-in-law.
Бейнз — контора «Бейнз и Байлдбой» — дядя Боснии с материнской стороны, Форсайт по духу, хоть и не по имени, мало что мог рассказать о своем девере такого, что бы заслуживало внимания.
"An odd fellow!' he would say: 'always spoke of his three eldest boys as 'good creatures, but so dull'; they're all doing capitally in the Indian Civil!
— Чудак-человек! — говорил Бейнз. — О своих трех старших сыновьях отзывался так: «Хорошие ребята, только нудные». Они сейчас в Индии и прекрасно устроены!
Philip was the only one he liked.
Филип был его любимцем.
I've heard him talk in the queerest way; he once said to me:
Странные вещи приходилось от него выслушивать; как-то раз заявил мне:
'My dear fellow, never let your poor wife know what you're thinking of! But I didn't follow his advice; not I!
«Друг мой, никогда не делитесь с женой своими мыслями» Но я его совета не послушался; слуга покорный!
An eccentric man!
Чудак был!
He would say to Phil:
Постоянно вразумлял Фила:
'Whether you live like a gentleman or not, my boy, be sure you die like one! and he had himself embalmed in a frock coat suit, with a satin cravat and a diamond pin.
«Жизнь можно прожить как угодно, дружок, но умереть ты обязан, как джентльмен!» — и сам лежал в гробу в парадном сюртуке и шелковом галстуке с бриллиантовой булавкой.
Oh, quite an original, I can assure you!"
Большой был оригинал!
Of Bosinney himself Baynes would speak warmly, with a certain compassion:
О самом Босини Бейнз отзывался тепло, но с некоторым состраданием:
"He's got a streak of his father's Byronism.
— Байронизм он унаследовал от отца.
Why, look at the way he threw up his chances when he left my office; going off like that for six months with a knapsack, and all for what?-to study foreign architecture-foreign!
Да вот посудите сами: отказался от работы у меня в конторе, где столько возможностей; бродил шесть месяцев с мешком за плечами, а зачем? Изучал иностранную архитектуру; иностранную, видите ли!
What could he expect?
На что он рассчитывал?
And there he is—a clever young fellow-doesn't make his hundred a year!
И вот вам: талантливый молодой человек, а не может заработать и сотни в год!
Now this engagement is the best thing that could have happened-keep him steady; he's one of those that go to bed all day and stay up all night, simply because they've no method; but no vice about him-not an ounce of vice.
Лучше этой помолвки для него ничего не придумаешь, это его подтянет: ведь он принадлежит к тому сорту людей, которые спят днем, а работают ночью, и только потому, что не приучены к порядку; но ничего дурного в нем нет — решительно ничего дурного.
Old Forsyte's a rich man!"
Старик Форсайт очень богатый человек!
Mr. Baynes made himself extremely pleasant to June, who frequently visited his house in Lowndes Square at this period.
Мистер Бейнз был чрезвычайно любезен с Джун, которая в те дни часто бывала у него на Лаундес-сквер.
"This house of your cousin's-what a capital man of business-is the very thing for Philip," he would say to her; "you mustn't expect to see too much of him just now, my dear young lady.
— Постройка мистера Сомса — какой у него блестящий, деловой ум! — так вот, эта постройка — именно то, что Филу нужно, — говорил он Джун. — Теперь уж вам не придется так часто видеться с ним, милая барышня.
The good cause—the good cause!
Уважительные причины, весьма уважительные.
The young man must make his way.
Молодому человеку надо пробивать себе дорогу в жизни.
When I was his age I was at work day and night.
В его годы я работал не покладая рук.
My dear wife used to say to me,
Бывало, жена говорит мне:
'Bobby, don't work too hard, think of your health'; but I never spared myself!"
«Бобби, ты совсем заработался, подумай о своем здоровье», но я себя не жалел!
June had complained that her lover found no time to come to Stanhope Gate.
Джун жаловалась, что жених не может урвать время, чтобы заглянуть на Стэнхоп-Гейт.
The first time he came again they had not been together a quarter of an hour before, by one of those coincidences of which she was a mistress, Mrs. Septimus Small arrived.
Когда Босини впервые после долгого перерыва пришел к Джун, они не побыли вдвоем и четверти часа, как приехала миссис Септимус Смолл — великая мастерица на такие случайные совпадения.
Thereon Bosinney rose and hid himself, according to previous arrangement, in the little study, to wait for her departure.
Босини сейчас же встал и, согласно предварительному уговору, перешел в маленький кабинет, чтобы там переждать миссис СМОЛА.
"My dear," said Aunt Juley, "how thin he is!
— Ах, милочка, — начала тетя Джули, — он так похудел!
I've often noticed it with engaged people; but you mustn't let it get worse.
Мне часто приходилось замечать это за женихами; ты последи за ним.
There's Barlow's extract of veal; it did your Uncle Swithin a lot of good."
Есть такой мясной экстракт Барлоу; дяде Суизину он прекрасно помог.
June, her little figure erect before the hearth, her small face quivering grimly, for she regarded her aunt's untimely visit in the light of a personal injury, replied with scorn:
Джун, с сердито подергивающимся личиком, вытянулась во весь свой крохотный рост перед камином — она рассматривала несвоевременный приезд тетки как личное оскорбление — и ответила презрительно:
"It's because he's busy; people who can do anything worth doing are never fat!"
— Это потому, что он много работает; люди, которые способны на что-нибудь дельное, никогда не бывают толстыми!
Aunt Juley pouted; she herself had always been thin, but the only pleasure she derived from the fact was the opportunity of longing to be stouter.
Тетя Джули надула губы; сама она всегда отличалась худобой, и единственным удовольствием, которое ей удавалось извлекать из этого обстоятельства, была возможность страстно мечтать о полноте.
"I don't think," she said mournfully, "that you ought to let them call him 'The Buccaneer'; people might think it odd, now that he's going to build a house for Soames.
— По-моему, — грустно сказала она, — ты не должна позволять, чтобы его звали «пиратом», это может показаться странным, ведь он будет строить дом для Сомса.
I do hope he will be careful; it's so important for him. Soames has such good taste!"
Я надеюсь, что он отнесется к своей работе со вниманием; это так важно для него, ведь у Сомса прекрасный вкус!
"Taste!" cried June, flaring up at once; "wouldn't give that for his taste, or any of the family's!"
— Вкус! — воскликнула Джун, вспыхнув. — Нет у него никакого вкуса ни у него, ни у кого другого в нашей семье!
Mrs. Small was taken aback.
Миссис Смолл остолбенела.
"Your Uncle Swithin," she said, "always had beautiful taste!
— У дяди Суизина, — сказала она, — всегда был прекрасный вкус!
And Soames's little house is lovely; you don't mean to say you don't think so!"
И у самого Сомса очаровательный домик; ты же не станешь отрицать это!
"H'mph!" said June, "that's only because Irene's there!"
— Гм! — вырвалось у Джун. — Только потому, что там Ирэн!..
Aunt Juley tried to say something pleasant:
Тетя Джули попыталась сказать что-нибудь приятное:
"And how will dear Irene like living in the country?"
— А Ирэн довольна, что они переезжают за город?
June gazed at her intently, with a look in her eyes as if her conscience had suddenly leaped up into them; it passed; and an even more intent look took its place, as if she had stared that conscience out of countenance.
Джун смотрела так пристально, как будто из глаз ее вдруг глянула совесть; потом это прошло, и взгляд Джун стал еще более пристальным, словно ей удалось смутить свою совесть.
She replied imperiously:
Она ответила высокомерно:
"Of course she'll like it; why shouldn't she?"
— Конечно довольна, а почему бы нет?
Mrs. Small grew nervous.
Миссис Смолл забеспокоилась.
"I didn't know," she said; "I thought she mightn't like to leave her friends.
— Не знаю, — сказала она, — может быть, Ирэн не захочется покидать своих друзей.
Your Uncle James says she doesn't take enough interest in life.
Дядя Джемс говорит, что у нее мало интереса к жизни.
We think—I mean Timothy thinks-she ought to go out more.
Мы считаем, то есть Тимоти считает, что ей надо побольше выезжать.
I expect you'll miss her very much!"
Ты, наверное, будешь скучать без нее!
June clasped her hands behind her neck.
Джун завела руки за голову.
"I do wish," she cried, "Uncle Timothy wouldn't talk about what doesn't concern him!"
— Мне бы очень хотелось, — крикнула она, — чтобы дядя Тимоти поменьше говорил о том, что его совершенно не касается!
Aunt Juley rose to the full height of her tall figure.
Тетя Джули вытянулась во весь рост.
"He never talks about what doesn't concern him," she said.
— Он никогда не говорит о том, что его не касается, — ответила она.
June was instantly compunctious; she ran to her aunt and kissed her.
Джун сразу же почувствовала угрызения совести, подбежала к тетке и расцеловала ее.
"I'm very sorry, auntie; but I wish they'd let Irene alone."
— Простите меня, тетечка; только оставьте вы Ирэн в покое.
Aunt Juley, unable to think of anything further on the subject that would be suitable, was silent; she prepared for departure, hooking her black silk cape across her chest, and, taking up her green reticule:
Тетя Джули не смогла больше придумать ничего такого, что можно было бы сказать на эту тему, и умолкла; собравшись уходить, она застегнула на груди черную шелковую пелеринку и взяла свой зеленый ридикюль.
"And how is your dear grandfather?" she asked in the hall,
— А как себя чувствует дедушка? — спросила она уже в холле.
"I expect he's very lonely now that all your time is taken up with Mr. Bosinney."
— Ему, должно быть, тоскливо одному, ты ведь теперь все время с мистером Босини.
She bent and kissed her niece hungrily, and with little, mincing steps passed away.
— Она нагнулась к внучке, с жадностью поцеловала ее и удалилась мелкими, семенящими шажками.
The tears sprang up in June's eyes; running into the little study, where Bosinney was sitting at the table drawing birds on the back of an envelope, she sank down by his side and cried:
На глазах у Джун выступили слезы: она убежала в маленький кабинет, где Боснии сидел у стола, рисуя на конверте каких-то птиц, и бросилась в кресло со словами:
"Oh, Phil! it's all so horrid!"
— Ох, Фил, как это тяжело!
Her heart was as warm as the colour of her hair.
Сердце ее горело тем же огнем, что и копна золотисторыжих волос.
On the following Sunday morning, while Soames was shaving, a message was brought him to the effect that Mr. Bosinney was below, and would be glad to see him.
В следующее воскресенье утром, когда Сомс брился, ему доложили, что мистер Боснии дожидается внизу и хочет его видеть.
Opening the door into his wife's room, he said:
Приотворив дверь в комнату жены, он сказал:
"Bosinney's downstairs.
— Там пришел Боснии.
Just go and entertain him while I finish shaving.
Займи его, пока я бреюсь.
I'll be down in a minute.
Я сейчас приду.
It's about the plans, I expect."
Он, должно быть, хочет поговорить о проекте.
Irene looked at him, without reply, put the finishing touch to her dress and went downstairs.
Ирэн молча взглянула на него, закончила свой туалет и сошла вниз.
He could not make her out about this house.
Сомс все еще не знал, как она относится к постройке дома.
She had said nothing against it, and, as far as Bosinney was concerned, seemed friendly enough.
Возражений с ее стороны он не слышал, а что касается Босини, то к нему она, кажется, относилась дружелюбно.
From the window of his dressing-room he could see them talking together in the little court below.
Из окна Сомсу было видно, что Ирэн и Босини разговаривают внизу в маленьком дворике.
He hurried on with his shaving, cutting his chin twice.
Он заторопился и в двух местах порезал подбородок.
He heard them laugh, and thought to himself:
Потом, услышав их смех, подумал:
"Well, they get on all right, anyway!"
«Ну, им, кажется, не скучно вдвоем!»
As he expected, Bosinney had come round to fetch him to look at the plans.
Как он и предполагал, Босини зашел за ним, чтобы показать планы.
He took his hat and went over.
Сомс взял шляпу, и они вышли на улицу.
The plans were spread on the oak table in the architect's room; and pale, imperturbable, inquiring, Soames bent over them for a long time without speaking.
Планы были разложены в комнате архитектора на дубовом столе; и Сомс, бледный, внимательный, внешне совершенно невозмутимый, нагнувшись над ними, долгое время не говорил ни слова.
He said at last in a puzzled voice:
Наконец он сказал недоуменно:
"It's an odd sort of house!"
— Странный дом!
A rectangular house of two stories was designed in a quadrangle round a covered-in court.
Двухэтажное здание, обведенное по второму этажу галереей, охватывало двор с четырех сторон.
This court, encircled by a gallery on the upper floor, was roofed with a glass roof, supported by eight columns running up from the ground.
Двор этот был покрыт стеклянной крышей на восьми колоннах.
It was indeed, to Forsyte eyes, an odd house.
Действительно, на взгляд Форсайта, дом был странный.
"There's a lot of room cut to waste," pursued Soames.
— Много места пропадает зря, — продолжал Сомс.
Bosinney began to walk about, and Soames did not like the expression on his face.
Босини заходил по комнате, и выражение его лица не понравилось Сомсу.
"The principle of this house," said the architect, "was that you should have room to breathe-like a gentleman!"
— Проект делался с тем расчетом, — сказал архитектор, — чтобы хозяину было где повернуться в собственном доме, как и подобает джентльмену.
Soames extended his finger and thumb, as if measuring the extent of the distinction he should acquire; and replied:
Сомс растопырил большой и указательный пальцы, словно измеряя степень уважения, которое он заслужит, выстроив такой дом, и ответил:
"Oh! yes; I see."
— Да, да! Я понимаю.
The peculiar look came into Bosinney's face which marked all his enthusiasms.
То своеобразное выражение, которым отличалось лицо Босини, когда он загорался чем-нибудь, появилось и сейчас.
"I've tried to plan you a house here with some self-respect of its own.
— Я хотел выстроить вам дом, который обладал бы… ну, чувством собственного достоинства, что ли!
If you don't like it, you'd better say so.
Если вам не нравится, скажите прямо.
It's certainly the last thing to be considered-who wants self-respect in a house, when you can squeeze in an extra lavatory?"
Обычно мало кто думает об этом — кого интересует чувство собственного достоинства в доме, если можно втиснуть в план лишнюю уборную?
He put his finger suddenly down on the left division of the centre oblong:
— Он ткнул пальцем в левую часть чертежа.
"You can swing a cat here.
— Здесь есть где размахнуться.
This is for your pictures, divided from this court by curtains; draw them back and you'll have a space of fifty-one by twenty-three six.
Вот тут помещение для ваших картин, отделяется от двора портьерами; отдерните их, и у вас будет пространство пятьдесят один на двадцать три и шесть десятых.
This double-faced stove in the centre, here, looks one way towards the court, one way towards the picture room; this end wall is all window; You've a southeast light from that, a north light from the court.
Вот здесь, в середине, печь — выходит одной стороной во двор, другой — в картинную галерею; эта стена сплошь из стекла, выходит на юго-восток, со двора будет литься северный свет.
The rest of your pictures you can hang round the gallery upstairs, or in the other rooms."
Часть картин можно развесить в верхней галерее или в других комнатах.
"In architecture," he went on-and though looking at Soames he did not seem to see him, which gave Soames an unpleasant feeling-"as in life, you'll get no self-respect without regularity.
В архитектуре, — продолжал он, глядя на собеседника, но словно не видя его, что коробило Сомса, — в архитектуре, так же как и в жизни, без правильности линий не может быть чувства собственного достоинства.
Fellows tell you that's old fashioned.
Вам скажут, что это старомодно.
It appears to be peculiar any way; it never occurs to us to embody the main principle of life in our buildings; we load our houses with decoration, gimcracks, corners, anything to distract the eye.
Странная вещь! Мы никогда не заботимся о том, чтобы сделать наши жилища воплощением основных принципов жизни; мы загромождаем дома обстановкой, всякой мишурой, устраиваем в комнатах какие-то ниши — что угодно, лишь бы развлекало глаз.
On the contrary the eye should rest; get your effects with a few strong lines.
Глаз должен отдыхать; сумейте добиться эффекта двумя-тремя мужественными линиями.
The whole thing is regularity there's no self-respect without it."
Все дело в правильности линий, без нее вам не добиться чувства собственного достоинства.
Soames, the unconscious ironist, fixed his gaze on Bosinney's tie, which was far from being in the perpendicular; he was unshaven too, and his dress not remarkable for order.
Сомс с бессознательной иронией посмотрел на его галстук, лежавший отнюдь не перпендикулярно; Босини был к тому же небрит, и костюм его не отличался идеальным порядком.
Architecture appeared to have exhausted his regularity.
Архитектура, по-видимому, поглотила все стремления Босини к правильности линий.
"Won't it look like a barrack?" he inquired.
— Не будет ли это смахивать на казармы? — спросил Сомс.
He did not at once receive a reply.
Ответ он получил не сразу.
"I can see what it is," said Bosinney, "you want one of Littlemaster's houses-one of the pretty and commodious sort, where the servants will live in garrets, and the front door be sunk so that you may come up again.
— Теперь я понимаю, — сказал Босини, — вам нужен Литлмастер. У вас будет хорошенький уютный домик, прислугу загоните на чердак, а входную дверь опустите на несколько ступенек, чтобы было откуда подниматься.
By all means try Littlemaster, you'll find him a capital fellow, I've known him all my life!"
Ради бога, обратитесь к Литлмастеру, он вас очарует, я-то его давно знаю!
Soames was alarmed.
Сомс заволновался.
He had really been struck by the plans, and the concealment of his satisfaction had been merely instinctive.
В действительности план ему очень нравился, и свое удовлетворение он прятал просто инстинктивно.
It was difficult for him to pay a compliment.
На комплименты Сомс всегда был скуп.
He despised people who were lavish with their praises.
Люди, щедрые на похвалу, вызывали у него чувство презрения.
He found himself now in the embarrassing position of one who must pay a compliment or run the risk of losing a good thing.
Сейчас он очутился в затруднительном положении человека, который должен сказать комплимент или пойти на риск и потерять хорошую вещь.
Bosinney was just the fellow who might tear up the plans and refuse to act for him; a kind of grown-up child!
Босини способен на все — чего доброго, разорвет планы и откажется от работы.
This grown-up childishness, to which he felt so superior, exercised a peculiar and almost mesmeric effect on Soames, for he had never felt anything like it in himself.
Взрослый ребенок! Однако эта ребячливость, на которую Сомс смотрел с высоты собственного величия, возымела на него странное, почти магическое действие; ведь сам он был совершенно чужд таким настроениям.
"Well," he stammered at last, "it's-it's, certainly original."
— Что ж, — выдавил он из себя наконец, — во всяком случае, это… это оригинально!
He had such a private distrust and even dislike of the word 'original' that he felt he had not really given himself away by this remark.
Сомс питал такое недоверие и даже тайную ненависть ж слову «оригинально», что сейчас, как ему показалось, это замечание никак не выдало его истинных чувств.
Bosinney seemed pleased.
Босини, по-видимому, остался доволен.
It was the sort of thing that would please a fellow like that!
Как раз то, что надо подобному субъекту.
And his success encouraged Soames.
Успех приободрил Сомса.
"It's—a big place," he said.
— Места здесь много, — сказал он.
"Space, air, light," he heard Bosinney murmur, "you can't live like a gentleman in one of Littlemaster's-he builds for manufacturers."
— Простор, воздух, свет, — донеслись до него невнятные слова Босини. — Литлмастер строит не для джентльменов, он работает на фабрикантов.
Soames made a deprecating movement; he had been identified with a gentleman; not for a good deal of money now would he be classed with manufacturers.
Сомс сделал протестующий жест; его причислили к джентльменам — теперь уже он ни за какие деньги не согласится, чтобы его поставили на одну доску с фабрикантами.
But his innate distrust of general principles revived.
Но врожденная недоверчивость взяла верх.
What the deuce was the good of talking about regularity and self-respect?
Кому нужна эта болтовня о правильности линий и достоинстве?
It looked to him as if the house would be cold.
Как бы не замерзнуть в этом доме.
"Irene can't stand the cold!" he said.
— Ирэн не выносит холода, — сказал он.
"Ah!" said Bosinney sarcastically.
— А! — насмешливо ответил Босини.
"Your wife?
— Ваша жена?
She doesn't like the cold?
Не выносит холода?
I'll see to that; she shan't be cold.
Я об этом позабочусь; ей не придется мерзнуть.
Look here!" he pointed, to four marks at regular intervals on the walls of the court.
Смотрите! — он показал четыре значка на стенах дворика, расположенные на равном расстоянии друг от друга.
"I've given you hot-water pipes in aluminium casings; you can get them with very good designs."
— Вот здесь я поставлю радиаторы за алюминиевой решеткой; для решетки можно заказать прекрасный рисунок.
Soames looked suspiciously at these marks.
Сомс недоверчиво посмотрел на значки.
"It's all very well, all this," he said, "but what's it going to cost?"
— Все это прекрасно, — сказал он, — но во что это мне обойдется?
The architect took a sheet of paper from his pocket:
Архитектор вынул из кармана листок бумаги.
"The house, of course, should be built entirely of stone, but, as I thought you wouldn't stand that, I've compromised for a facing.
— Дом, конечно, следовало бы построить целиком из камня, но вы вряд ли на это пойдете, и я примирюсь на каменной облицовке.
It ought to have a copper roof, but I've made it green slate.
Крыша должна быть из меди, но я ставлю зеленую черепицу.
As it is, including metal work, it'll cost you eight thousand five hundred."
Все вместе, включая металлическую отделку, обойдется вам в восемь тысяч пятьсот фунтов.
"Eight thousand five hundred?" said Soames.
— Восемь тысяч пятьсот? — сказал Сомс.
"Why, I gave you an outside limit of eight!"
— Как же так, ведь моей предельной цифрой было восемь тысяч!
"Can't be done for a penny less," replied Bosinney coolly.
— Дешевле ничего не выйдет, — холодно ответил Босини.
"You must take it or leave it!"
— Выбирайте.
It was the only way, probably, that such a proposition could have been made to Soames.
Вероятно, с Сомсом только так и можно было вести дело.
He was nonplussed.
Он был ошарашен.
Conscience told him to throw the whole thing up.
Рассудок подсказывал бросить эту затею.
But the design was good, and he knew it-there was completeness about it, and dignity; the servants' apartments were excellent too.
Но проект был хорош, он отлично понимал это, — в нем чувствовалась законченность и благородство замысла; и помещение для прислуги прекрасное.
He would gain credit by living in a house like that-with such individual features, yet perfectly well-arranged.
Такой дом поднимет его в глазах общества — в нем столько своеобразия, а вместе с тем и комфорт не упущен из виду.
He continued poring over the plans, while Bosinney went into his bedroom to shave and dress.
Сомс продолжал внимательно изучать проект, пока Босини брился и переодевался у себя в спальне.
The two walked back to Montpellier Square in silence, Soames watching him out of the corner of his eye.
Затем они молча пошли на Монпелье-сквер, и Сомс всю дорогу уголком глаза поглядывал на Босини.
The Buccaneer was rather a good-looking fellow-so he thought-when he was properly got up.
«Пират» очень недурен собой, — думал Сомс, если приоденется как следует".
Irene was bending over her flowers when the two men came in.
Ирэн поливала цветы, когда они вошли в дом.
She spoke of sending across the Park to fetch June.
Она предложила послать за Джун.
"No, no," said Soames, "we've still got business to talk over!"
— Нет, нет! — сказал Сомс, — нам еще надо поговорить о делах!
At lunch he was almost cordial, and kept pressing Bosinney to eat.
За завтраком он был почти радушен и усиленно угощал Босини.
He was pleased to see the architect in such high spirits, and left him to spend the afternoon with Irene, while he stole off to his pictures, after his Sunday habit.
Ему нравилось, что архитектор так оживлен. Оставив его после завтрака с Ирэн, Сомс ушел к своим картинам, с которыми он всегда проводил воскресные дни.
At tea-time he came down to the drawing-room, and found them talking, as he expressed it, nineteen to the dozen.
К чаю Сомс опять сошел в гостиную и увидел, что Ирэн и Босини все еще говорят, «точно заведенные», как он мысленно выразился.
Unobserved in the doorway, he congratulated himself that things were taking the right turn.
Остановившись в дверях, не замеченный ими, он поздравил себя с благоприятным оборотом дела.
It was lucky she and Bosinney got on; she seemed to be falling into line with the idea of the new house.
Хорошо, что Ирэн ладит с Босини; кажется, она начинает увлекаться идеей постройки дома.
Quiet meditation among his pictures had decided him to spring the five hundred if necessary; but he hoped that the afternoon might have softened Bosinney's estimates.
Спокойно поразмыслив среди картин, Сомс решила — на лишние пятьсот фунтов, если понадобится; — впрочем: он надеялся, что после приятно проведенного дня Босини будет сговорчивее.
It was so purely a matter which Bosinney could remedy if he liked; there must be a dozen ways in which he could cheapen the production of a house without spoiling the effect.
Ведь, собственно говоря, все зависит исключительно от него; он может найти тысячи способов удешевить стройку без всякого ущерба для общего плана.
He awaited, therefore, his opportunity till Irene was handing the architect his first cup of tea.
Сомс дождался подходящего момента, когда Ирэн передавала архитектору первую чашку чая.
A chink of sunshine through the lace of the blinds warmed her cheek, shone in the gold of her hair, and in her soft eyes.
Солнечный луч, пробравшись сквозь кружево занавесок, коснулся ее щек своим теплом, зажег золотистые волосы и мягкие глаза.
Possibly the same gleam deepened Bosinney's colour, gave the rather startled look to his face.
Быть может, тот же луч зарумянил лицо Босини, зажег и его глаза тревогой.
Soames hated sunshine, and he at once got up, to draw the blind.
Сомс, не переносивший солнца, встал и задернул занавески.
Then he took his own cup of tea from his wife, and said, more coldly than he had intended:
Затем взял чашку из рук жены и сказал более холодно, чем намеревался:
"Can't you see your way to do it for eight thousand after all?
— Может быть, вы все-таки устроите так, чтобы смета не превышала восьми тысяч?
There must be a lot of little things you could alter."
Ведь можно сократить за счет всяких мелочей.
Bosinney drank off his tea at a gulp, put down his cup, and answered:
Босини одним глотком выпил чай, поставил чашку и ответил:
"Not one!"
— Нельзя!
Soames saw that his suggestion had touched some unintelligible point of personal vanity.
Сомс понял, что его слова задели архитектора за живое:
"Well," he agreed, with sulky resignation; "you must have it your own way, I suppose."
— Хорошо, — сказал он с мрачной покорностью, — придется предоставить вам свободу.
A few minutes later Bosinney rose to go, and Soames rose too, to see him off the premises.
Через несколько минут Босини встал, и Сомс пошел проводить его.
The architect seemed in absurdly high spirits.
Архитектор был в состоянии ничем не объяснимого радостного волнения.
After watching him walk away at a swinging pace, Soames returned moodily to the drawing-room, where Irene was putting away the music, and, moved by an uncontrollable spasm of curiosity, he asked:
Посмотрев вслед размашисто шагавшему Босини, Сомс, насупившись, вернулся в гостиную, где Ирэн убирала ноты с рояля, и, повинуясь непреодолимому чувству любопытства, спросил:
"Well, what do you think of 'The Buccaneer'?"
— Ну, что ты думаешь об этом «пирате»?
He looked at the carpet while waiting for her answer, and he had to wait some time.
Он смотрел себе под ноги, дожидаясь ответа, и ждать ему пришлось довольно долго.
"I don't know," she said at last.
— Не знаю, — сказала наконец Ирэн.
"Do you think he's good-looking?"
— По-твоему, он красивый?
Irene smiled.
Ирэн улыбнулась.
And it seemed to Soames that she was mocking him.
И в ее улыбке Сомс почувствовал насмешку.
"Yes," she answered; "very."
— Да, — ответила она, — очень!
| Forsytes, as is generally admitted, have shells, like that extremely useful little animal which is made into Turkish delight, in other words, they are never seen, or if seen would not be recognised, without habitats, composed of circumstance, property, acquaintances, and wives, which seem to move along with them in their passage through a world composed of thousands of other Forsytes with their habitats. | Все Форсайты, как это общеизвестно, живут в раковинах, подобно тому чрезвычайно полезному моллюску, который идет в пищу как величайший деликатес; другими словами, в натуральном виде Форсайты никогда не встречаются, а если и встречаются, то никто их не узнает без этой оболочки, сотканной из различных обстоятельств их жизни, их имущества, знакомств и жен, без всего того, что на каждом шагу сопутствует им в этом мире, кишащем тысячами других Форсайтов, запрятанных в такие же оболочки. |
| Without a habitat a Forsyte is inconceivable-he would be like a novel without a plot, which is well-known to be an anomaly. | Представить себе Форсайта без раковины немыслимо, в таком случае он уподобился бы роману без интриги, что, как известно, явление противоестественное. |
| To Forsyte eyes Bosinney appeared to have no habitat, he seemed one of those rare and unfortunate men who go through life surrounded by circumstance, property, acquaintances, and wives that do not belong to them. | На взгляд Форсайтов, Босини жил без такой оболочки; по-видимому, он принадлежал к тому редкостному и незадачливому типу мужчин, которые шествуют по своему пути в окружении обстоятельств чужой жизни, чужого имущества, чужих знакомых и чужих жен. |
| His rooms in Sloane Street, on the top floor, outside which, on a plate, was his name, | Его квартира в верхнем этаже дома на Слоун-стрит, с дощечкой на дверях, на которой было написано |
| 'Philip Baynes Bosinney, Architect,' were not those of a Forsyte.-He had no sitting-room apart from his office, but a large recess had been screened off to conceal the necessaries of life—a couch, an easy chair, his pipes, spirit case, novels and slippers. | «Архитектор Филип Бейнз Босини», не имела ничего общего с жилищами Форсайтов, Гостиной у Босини не было, а такие необходимые в обиходе вещи, как диван, кресло, трубки, винный погребец, книги и домашние туфли, хранились в большой нише, отгороженной от рабочей комнаты ширмой. |
| The business part of the room had the usual furniture; an open cupboard with pigeon-holes, a round oak table, a folding wash-stand, some hard chairs, a standing desk of large dimensions covered with drawings and designs. | Мебель в деловой половине его квартиры была самая обычная; бюро с множеством ящичков, круглый дубовый стол, складной умывальник, несколько стульев и еще один стол очень больших размеров, заваленный рисунками и чертежами. |
| June had twice been to tea there under the chaperonage of his aunt. | Джун два раза пила здесь чай под охраной тетки Босини. |
| He was believed to have a bedroom at the back. | Предполагалось, что позади рабочей комнаты имеется спальня. |
| As far as the family had been able to ascertain his income, it consisted of two consulting appointments at twenty pounds a year, together with an odd fee once in a way, and-more worthy item—a private annuity under his father's will of one hundred and fifty pounds a year. | Насколько семье Форсайтов удалось выяснить, доходы Босини сводились к сорока фунтам в год за консультацию в двух строительных конторах, случайным приработкам и — что заслуживало большего внимания — ежегодной ренте в сто пятьдесят фунтов, предусмотренной в завещании его отца. |
| What had transpired concerning that father was not so reassuring. | В сведениях, которые удалось получить об отце, утешительного было мало. |
| It appeared that he had been a Lincolnshire country doctor of Cornish extraction, striking appearance, and Byronic tendencies—a well-known figure, in fact, in his county. | Деревенский врач, родом из Кориуэлса, практиковал в Линкольншире, байронические замашки, эксцентричная внешность — весьма видная фигура в своих местах. |
| Bosinney's uncle by marriage, Baynes, of Baynes and Bildeboy, a Forsyte in instincts if not in name, had but little that was worthy to relate of his brother-in-law. | Бейнз — контора «Бейнз и Байлдбой» — дядя Боснии с материнской стороны, Форсайт по духу, хоть и не по имени, мало что мог рассказать о своем девере такого, что бы заслуживало внимания. |
| "An odd fellow!' he would say: 'always spoke of his three eldest boys as 'good creatures, but so dull'; they're all doing capitally in the Indian Civil! | — Чудак-человек! — говорил Бейнз. — О своих трех старших сыновьях отзывался так: «Хорошие ребята, только нудные». Они сейчас в Индии и прекрасно устроены! |
| Philip was the only one he liked. | Филип был его любимцем. |
| I've heard him talk in the queerest way; he once said to me: | Странные вещи приходилось от него выслушивать; как-то раз заявил мне: |
| 'My dear fellow, never let your poor wife know what you're thinking of! But I didn't follow his advice; not I! | «Друг мой, никогда не делитесь с женой своими мыслями» Но я его совета не послушался; слуга покорный! |
| An eccentric man! | Чудак был! |
| He would say to Phil: | Постоянно вразумлял Фила: |
| 'Whether you live like a gentleman or not, my boy, be sure you die like one! and he had himself embalmed in a frock coat suit, with a satin cravat and a diamond pin. | «Жизнь можно прожить как угодно, дружок, но умереть ты обязан, как джентльмен!» — и сам лежал в гробу в парадном сюртуке и шелковом галстуке с бриллиантовой булавкой. |
| Oh, quite an original, I can assure you!" | Большой был оригинал! |
| Of Bosinney himself Baynes would speak warmly, with a certain compassion: | О самом Босини Бейнз отзывался тепло, но с некоторым состраданием: |
| "He's got a streak of his father's Byronism. | — Байронизм он унаследовал от отца. |
| Why, look at the way he threw up his chances when he left my office; going off like that for six months with a knapsack, and all for what?-to study foreign architecture-foreign! | Да вот посудите сами: отказался от работы у меня в конторе, где столько возможностей; бродил шесть месяцев с мешком за плечами, а зачем? Изучал иностранную архитектуру; иностранную, видите ли! |
| What could he expect? | На что он рассчитывал? |
| And there he is—a clever young fellow-doesn't make his hundred a year! | И вот вам: талантливый молодой человек, а не может заработать и сотни в год! |
| Now this engagement is the best thing that could have happened-keep him steady; he's one of those that go to bed all day and stay up all night, simply because they've no method; but no vice about him-not an ounce of vice. | Лучше этой помолвки для него ничего не придумаешь, это его подтянет: ведь он принадлежит к тому сорту людей, которые спят днем, а работают ночью, и только потому, что не приучены к порядку; но ничего дурного в нем нет — решительно ничего дурного. |
| Old Forsyte's a rich man!" | Старик Форсайт очень богатый человек! |
| Mr. Baynes made himself extremely pleasant to June, who frequently visited his house in Lowndes Square at this period. | Мистер Бейнз был чрезвычайно любезен с Джун, которая в те дни часто бывала у него на Лаундес-сквер. |
| "This house of your cousin's-what a capital man of business-is the very thing for Philip," he would say to her; "you mustn't expect to see too much of him just now, my dear young lady. | — Постройка мистера Сомса — какой у него блестящий, деловой ум! — так вот, эта постройка — именно то, что Филу нужно, — говорил он Джун. — Теперь уж вам не придется так часто видеться с ним, милая барышня. |
| The good cause—the good cause! | Уважительные причины, весьма уважительные. |
| The young man must make his way. | Молодому человеку надо пробивать себе дорогу в жизни. |
| When I was his age I was at work day and night. | В его годы я работал не покладая рук. |
| My dear wife used to say to me, | Бывало, жена говорит мне: |
| 'Bobby, don't work too hard, think of your health'; but I never spared myself!" | «Бобби, ты совсем заработался, подумай о своем здоровье», но я себя не жалел! |
| June had complained that her lover found no time to come to Stanhope Gate. | Джун жаловалась, что жених не может урвать время, чтобы заглянуть на Стэнхоп-Гейт. |
| The first time he came again they had not been together a quarter of an hour before, by one of those coincidences of which she was a mistress, Mrs. Septimus Small arrived. | Когда Босини впервые после долгого перерыва пришел к Джун, они не побыли вдвоем и четверти часа, как приехала миссис Септимус Смолл — великая мастерица на такие случайные совпадения. |
| Thereon Bosinney rose and hid himself, according to previous arrangement, in the little study, to wait for her departure. | Босини сейчас же встал и, согласно предварительному уговору, перешел в маленький кабинет, чтобы там переждать миссис СМОЛА. |
| "My dear," said Aunt Juley, "how thin he is! | — Ах, милочка, — начала тетя Джули, — он так похудел! |
| I've often noticed it with engaged people; but you mustn't let it get worse. | Мне часто приходилось замечать это за женихами; ты последи за ним. |
| There's Barlow's extract of veal; it did your Uncle Swithin a lot of good." | Есть такой мясной экстракт Барлоу; дяде Суизину он прекрасно помог. |
| June, her little figure erect before the hearth, her small face quivering grimly, for she regarded her aunt's untimely visit in the light of a personal injury, replied with scorn: | Джун, с сердито подергивающимся личиком, вытянулась во весь свой крохотный рост перед камином — она рассматривала несвоевременный приезд тетки как личное оскорбление — и ответила презрительно: |
| "It's because he's busy; people who can do anything worth doing are never fat!" | — Это потому, что он много работает; люди, которые способны на что-нибудь дельное, никогда не бывают толстыми! |
| Aunt Juley pouted; she herself had always been thin, but the only pleasure she derived from the fact was the opportunity of longing to be stouter. | Тетя Джули надула губы; сама она всегда отличалась худобой, и единственным удовольствием, которое ей удавалось извлекать из этого обстоятельства, была возможность страстно мечтать о полноте. |
| "I don't think," she said mournfully, "that you ought to let them call him 'The Buccaneer'; people might think it odd, now that he's going to build a house for Soames. | — По-моему, — грустно сказала она, — ты не должна позволять, чтобы его звали «пиратом», это может показаться странным, ведь он будет строить дом для Сомса. |
| I do hope he will be careful; it's so important for him. Soames has such good taste!" | Я надеюсь, что он отнесется к своей работе со вниманием; это так важно для него, ведь у Сомса прекрасный вкус! |
| "Taste!" cried June, flaring up at once; "wouldn't give that for his taste, or any of the family's!" | — Вкус! — воскликнула Джун, вспыхнув. — Нет у него никакого вкуса ни у него, ни у кого другого в нашей семье! |
| Mrs. Small was taken aback. | Миссис Смолл остолбенела. |
| "Your Uncle Swithin," she said, "always had beautiful taste! | — У дяди Суизина, — сказала она, — всегда был прекрасный вкус! |
| And Soames's little house is lovely; you don't mean to say you don't think so!" | И у самого Сомса очаровательный домик; ты же не станешь отрицать это! |
| "H'mph!" said June, "that's only because Irene's there!" | — Гм! — вырвалось у Джун. — Только потому, что там Ирэн!.. |
| Aunt Juley tried to say something pleasant: | Тетя Джули попыталась сказать что-нибудь приятное: |
| "And how will dear Irene like living in the country?" | — А Ирэн довольна, что они переезжают за город? |
| June gazed at her intently, with a look in her eyes as if her conscience had suddenly leaped up into them; it passed; and an even more intent look took its place, as if she had stared that conscience out of countenance. | Джун смотрела так пристально, как будто из глаз ее вдруг глянула совесть; потом это прошло, и взгляд Джун стал еще более пристальным, словно ей удалось смутить свою совесть. |
| She replied imperiously: | Она ответила высокомерно: |
| "Of course she'll like it; why shouldn't she?" | — Конечно довольна, а почему бы нет? |
| Mrs. Small grew nervous. | Миссис Смолл забеспокоилась. |
| "I didn't know," she said; "I thought she mightn't like to leave her friends. | — Не знаю, — сказала она, — может быть, Ирэн не захочется покидать своих друзей. |
| Your Uncle James says she doesn't take enough interest in life. | Дядя Джемс говорит, что у нее мало интереса к жизни. |
| We think—I mean Timothy thinks-she ought to go out more. | Мы считаем, то есть Тимоти считает, что ей надо побольше выезжать. |
| I expect you'll miss her very much!" | Ты, наверное, будешь скучать без нее! |
| June clasped her hands behind her neck. | Джун завела руки за голову. |
| "I do wish," she cried, "Uncle Timothy wouldn't talk about what doesn't concern him!" | — Мне бы очень хотелось, — крикнула она, — чтобы дядя Тимоти поменьше говорил о том, что его совершенно не касается! |
| Aunt Juley rose to the full height of her tall figure. | Тетя Джули вытянулась во весь рост. |
| "He never talks about what doesn't concern him," she said. | — Он никогда не говорит о том, что его не касается, — ответила она. |
| June was instantly compunctious; she ran to her aunt and kissed her. | Джун сразу же почувствовала угрызения совести, подбежала к тетке и расцеловала ее. |
| "I'm very sorry, auntie; but I wish they'd let Irene alone." | — Простите меня, тетечка; только оставьте вы Ирэн в покое. |
| Aunt Juley, unable to think of anything further on the subject that would be suitable, was silent; she prepared for departure, hooking her black silk cape across her chest, and, taking up her green reticule: | Тетя Джули не смогла больше придумать ничего такого, что можно было бы сказать на эту тему, и умолкла; собравшись уходить, она застегнула на груди черную шелковую пелеринку и взяла свой зеленый ридикюль. |
| "And how is your dear grandfather?" she asked in the hall, | — А как себя чувствует дедушка? — спросила она уже в холле. |
| "I expect he's very lonely now that all your time is taken up with Mr. Bosinney." | — Ему, должно быть, тоскливо одному, ты ведь теперь все время с мистером Босини. |
| She bent and kissed her niece hungrily, and with little, mincing steps passed away. | — Она нагнулась к внучке, с жадностью поцеловала ее и удалилась мелкими, семенящими шажками. |
| The tears sprang up in June's eyes; running into the little study, where Bosinney was sitting at the table drawing birds on the back of an envelope, she sank down by his side and cried: | На глазах у Джун выступили слезы: она убежала в маленький кабинет, где Боснии сидел у стола, рисуя на конверте каких-то птиц, и бросилась в кресло со словами: |
| "Oh, Phil! it's all so horrid!" | — Ох, Фил, как это тяжело! |
| Her heart was as warm as the colour of her hair. | Сердце ее горело тем же огнем, что и копна золотисторыжих волос. |
| On the following Sunday morning, while Soames was shaving, a message was brought him to the effect that Mr. Bosinney was below, and would be glad to see him. | В следующее воскресенье утром, когда Сомс брился, ему доложили, что мистер Боснии дожидается внизу и хочет его видеть. |
| Opening the door into his wife's room, he said: | Приотворив дверь в комнату жены, он сказал: |
| "Bosinney's downstairs. | — Там пришел Боснии. |
| Just go and entertain him while I finish shaving. | Займи его, пока я бреюсь. |
| I'll be down in a minute. | Я сейчас приду. |
| It's about the plans, I expect." | Он, должно быть, хочет поговорить о проекте. |
| Irene looked at him, without reply, put the finishing touch to her dress and went downstairs. | Ирэн молча взглянула на него, закончила свой туалет и сошла вниз. |
| He could not make her out about this house. | Сомс все еще не знал, как она относится к постройке дома. |
| She had said nothing against it, and, as far as Bosinney was concerned, seemed friendly enough. | Возражений с ее стороны он не слышал, а что касается Босини, то к нему она, кажется, относилась дружелюбно. |
| From the window of his dressing-room he could see them talking together in the little court below. | Из окна Сомсу было видно, что Ирэн и Босини разговаривают внизу в маленьком дворике. |
| He hurried on with his shaving, cutting his chin twice. | Он заторопился и в двух местах порезал подбородок. |
| He heard them laugh, and thought to himself: | Потом, услышав их смех, подумал: |
| "Well, they get on all right, anyway!" | «Ну, им, кажется, не скучно вдвоем!» |
| As he expected, Bosinney had come round to fetch him to look at the plans. | Как он и предполагал, Босини зашел за ним, чтобы показать планы. |
| He took his hat and went over. | Сомс взял шляпу, и они вышли на улицу. |
| The plans were spread on the oak table in the architect's room; and pale, imperturbable, inquiring, Soames bent over them for a long time without speaking. | Планы были разложены в комнате архитектора на дубовом столе; и Сомс, бледный, внимательный, внешне совершенно невозмутимый, нагнувшись над ними, долгое время не говорил ни слова. |
| He said at last in a puzzled voice: | Наконец он сказал недоуменно: |
| "It's an odd sort of house!" | — Странный дом! |
| A rectangular house of two stories was designed in a quadrangle round a covered-in court. | Двухэтажное здание, обведенное по второму этажу галереей, охватывало двор с четырех сторон. |
| This court, encircled by a gallery on the upper floor, was roofed with a glass roof, supported by eight columns running up from the ground. | Двор этот был покрыт стеклянной крышей на восьми колоннах. |
| It was indeed, to Forsyte eyes, an odd house. | Действительно, на взгляд Форсайта, дом был странный. |
| "There's a lot of room cut to waste," pursued Soames. | — Много места пропадает зря, — продолжал Сомс. |
| Bosinney began to walk about, and Soames did not like the expression on his face. | Босини заходил по комнате, и выражение его лица не понравилось Сомсу. |
| "The principle of this house," said the architect, "was that you should have room to breathe-like a gentleman!" | — Проект делался с тем расчетом, — сказал архитектор, — чтобы хозяину было где повернуться в собственном доме, как и подобает джентльмену. |
| Soames extended his finger and thumb, as if measuring the extent of the distinction he should acquire; and replied: | Сомс растопырил большой и указательный пальцы, словно измеряя степень уважения, которое он заслужит, выстроив такой дом, и ответил: |
| "Oh! yes; I see." | — Да, да! Я понимаю. |
| The peculiar look came into Bosinney's face which marked all his enthusiasms. | То своеобразное выражение, которым отличалось лицо Босини, когда он загорался чем-нибудь, появилось и сейчас. |
| "I've tried to plan you a house here with some self-respect of its own. | — Я хотел выстроить вам дом, который обладал бы… ну, чувством собственного достоинства, что ли! |
| If you don't like it, you'd better say so. | Если вам не нравится, скажите прямо. |
| It's certainly the last thing to be considered-who wants self-respect in a house, when you can squeeze in an extra lavatory?" | Обычно мало кто думает об этом — кого интересует чувство собственного достоинства в доме, если можно втиснуть в план лишнюю уборную? |
| He put his finger suddenly down on the left division of the centre oblong: | — Он ткнул пальцем в левую часть чертежа. |
| "You can swing a cat here. | — Здесь есть где размахнуться. |
| This is for your pictures, divided from this court by curtains; draw them back and you'll have a space of fifty-one by twenty-three six. | Вот тут помещение для ваших картин, отделяется от двора портьерами; отдерните их, и у вас будет пространство пятьдесят один на двадцать три и шесть десятых. |
| This double-faced stove in the centre, here, looks one way towards the court, one way towards the picture room; this end wall is all window; You've a southeast light from that, a north light from the court. | Вот здесь, в середине, печь — выходит одной стороной во двор, другой — в картинную галерею; эта стена сплошь из стекла, выходит на юго-восток, со двора будет литься северный свет. |
| The rest of your pictures you can hang round the gallery upstairs, or in the other rooms." | Часть картин можно развесить в верхней галерее или в других комнатах. |
| "In architecture," he went on-and though looking at Soames he did not seem to see him, which gave Soames an unpleasant feeling-"as in life, you'll get no self-respect without regularity. | В архитектуре, — продолжал он, глядя на собеседника, но словно не видя его, что коробило Сомса, — в архитектуре, так же как и в жизни, без правильности линий не может быть чувства собственного достоинства. |
| Fellows tell you that's old fashioned. | Вам скажут, что это старомодно. |
| It appears to be peculiar any way; it never occurs to us to embody the main principle of life in our buildings; we load our houses with decoration, gimcracks, corners, anything to distract the eye. | Странная вещь! Мы никогда не заботимся о том, чтобы сделать наши жилища воплощением основных принципов жизни; мы загромождаем дома обстановкой, всякой мишурой, устраиваем в комнатах какие-то ниши — что угодно, лишь бы развлекало глаз. |
| On the contrary the eye should rest; get your effects with a few strong lines. | Глаз должен отдыхать; сумейте добиться эффекта двумя-тремя мужественными линиями. |
| The whole thing is regularity there's no self-respect without it." | Все дело в правильности линий, без нее вам не добиться чувства собственного достоинства. |
| Soames, the unconscious ironist, fixed his gaze on Bosinney's tie, which was far from being in the perpendicular; he was unshaven too, and his dress not remarkable for order. | Сомс с бессознательной иронией посмотрел на его галстук, лежавший отнюдь не перпендикулярно; Босини был к тому же небрит, и костюм его не отличался идеальным порядком. |
| Architecture appeared to have exhausted his regularity. | Архитектура, по-видимому, поглотила все стремления Босини к правильности линий. |
| "Won't it look like a barrack?" he inquired. | — Не будет ли это смахивать на казармы? — спросил Сомс. |
| He did not at once receive a reply. | Ответ он получил не сразу. |
| "I can see what it is," said Bosinney, "you want one of Littlemaster's houses-one of the pretty and commodious sort, where the servants will live in garrets, and the front door be sunk so that you may come up again. | — Теперь я понимаю, — сказал Босини, — вам нужен Литлмастер. У вас будет хорошенький уютный домик, прислугу загоните на чердак, а входную дверь опустите на несколько ступенек, чтобы было откуда подниматься. |
| By all means try Littlemaster, you'll find him a capital fellow, I've known him all my life!" | Ради бога, обратитесь к Литлмастеру, он вас очарует, я-то его давно знаю! |
| Soames was alarmed. | Сомс заволновался. |
| He had really been struck by the plans, and the concealment of his satisfaction had been merely instinctive. | В действительности план ему очень нравился, и свое удовлетворение он прятал просто инстинктивно. |
| It was difficult for him to pay a compliment. | На комплименты Сомс всегда был скуп. |
| He despised people who were lavish with their praises. | Люди, щедрые на похвалу, вызывали у него чувство презрения. |
| He found himself now in the embarrassing position of one who must pay a compliment or run the risk of losing a good thing. | Сейчас он очутился в затруднительном положении человека, который должен сказать комплимент или пойти на риск и потерять хорошую вещь. |
| Bosinney was just the fellow who might tear up the plans and refuse to act for him; a kind of grown-up child! | Босини способен на все — чего доброго, разорвет планы и откажется от работы. |
| This grown-up childishness, to which he felt so superior, exercised a peculiar and almost mesmeric effect on Soames, for he had never felt anything like it in himself. | Взрослый ребенок! Однако эта ребячливость, на которую Сомс смотрел с высоты собственного величия, возымела на него странное, почти магическое действие; ведь сам он был совершенно чужд таким настроениям. |
| "Well," he stammered at last, "it's-it's, certainly original." | — Что ж, — выдавил он из себя наконец, — во всяком случае, это… это оригинально! |
| He had such a private distrust and even dislike of the word 'original' that he felt he had not really given himself away by this remark. | Сомс питал такое недоверие и даже тайную ненависть ж слову «оригинально», что сейчас, как ему показалось, это замечание никак не выдало его истинных чувств. |
| Bosinney seemed pleased. | Босини, по-видимому, остался доволен. |
| It was the sort of thing that would please a fellow like that! | Как раз то, что надо подобному субъекту. |
| And his success encouraged Soames. | Успех приободрил Сомса. |
| "It's—a big place," he said. | — Места здесь много, — сказал он. |
| "Space, air, light," he heard Bosinney murmur, "you can't live like a gentleman in one of Littlemaster's-he builds for manufacturers." | — Простор, воздух, свет, — донеслись до него невнятные слова Босини. — Литлмастер строит не для джентльменов, он работает на фабрикантов. |
| Soames made a deprecating movement; he had been identified with a gentleman; not for a good deal of money now would he be classed with manufacturers. | Сомс сделал протестующий жест; его причислили к джентльменам — теперь уже он ни за какие деньги не согласится, чтобы его поставили на одну доску с фабрикантами. |
| But his innate distrust of general principles revived. | Но врожденная недоверчивость взяла верх. |
| What the deuce was the good of talking about regularity and self-respect? | Кому нужна эта болтовня о правильности линий и достоинстве? |
| It looked to him as if the house would be cold. | Как бы не замерзнуть в этом доме. |
| "Irene can't stand the cold!" he said. | — Ирэн не выносит холода, — сказал он. |
| "Ah!" said Bosinney sarcastically. | — А! — насмешливо ответил Босини. |
| "Your wife? | — Ваша жена? |
| She doesn't like the cold? | Не выносит холода? |
| I'll see to that; she shan't be cold. | Я об этом позабочусь; ей не придется мерзнуть. |
| Look here!" he pointed, to four marks at regular intervals on the walls of the court. | Смотрите! — он показал четыре значка на стенах дворика, расположенные на равном расстоянии друг от друга. |
| "I've given you hot-water pipes in aluminium casings; you can get them with very good designs." | — Вот здесь я поставлю радиаторы за алюминиевой решеткой; для решетки можно заказать прекрасный рисунок. |
| Soames looked suspiciously at these marks. | Сомс недоверчиво посмотрел на значки. |
| "It's all very well, all this," he said, "but what's it going to cost?" | — Все это прекрасно, — сказал он, — но во что это мне обойдется? |
| The architect took a sheet of paper from his pocket: | Архитектор вынул из кармана листок бумаги. |
| "The house, of course, should be built entirely of stone, but, as I thought you wouldn't stand that, I've compromised for a facing. | — Дом, конечно, следовало бы построить целиком из камня, но вы вряд ли на это пойдете, и я примирюсь на каменной облицовке. |
| It ought to have a copper roof, but I've made it green slate. | Крыша должна быть из меди, но я ставлю зеленую черепицу. |
| As it is, including metal work, it'll cost you eight thousand five hundred." | Все вместе, включая металлическую отделку, обойдется вам в восемь тысяч пятьсот фунтов. |
| "Eight thousand five hundred?" said Soames. | — Восемь тысяч пятьсот? — сказал Сомс. |
| "Why, I gave you an outside limit of eight!" | — Как же так, ведь моей предельной цифрой было восемь тысяч! |
| "Can't be done for a penny less," replied Bosinney coolly. | — Дешевле ничего не выйдет, — холодно ответил Босини. |
| "You must take it or leave it!" | — Выбирайте. |
| It was the only way, probably, that such a proposition could have been made to Soames. | Вероятно, с Сомсом только так и можно было вести дело. |
| He was nonplussed. | Он был ошарашен. |
| Conscience told him to throw the whole thing up. | Рассудок подсказывал бросить эту затею. |
| But the design was good, and he knew it-there was completeness about it, and dignity; the servants' apartments were excellent too. | Но проект был хорош, он отлично понимал это, — в нем чувствовалась законченность и благородство замысла; и помещение для прислуги прекрасное. |
| He would gain credit by living in a house like that-with such individual features, yet perfectly well-arranged. | Такой дом поднимет его в глазах общества — в нем столько своеобразия, а вместе с тем и комфорт не упущен из виду. |
| He continued poring over the plans, while Bosinney went into his bedroom to shave and dress. | Сомс продолжал внимательно изучать проект, пока Босини брился и переодевался у себя в спальне. |
| The two walked back to Montpellier Square in silence, Soames watching him out of the corner of his eye. | Затем они молча пошли на Монпелье-сквер, и Сомс всю дорогу уголком глаза поглядывал на Босини. |
| The Buccaneer was rather a good-looking fellow-so he thought-when he was properly got up. | «Пират» очень недурен собой, — думал Сомс, если приоденется как следует". |
| Irene was bending over her flowers when the two men came in. | Ирэн поливала цветы, когда они вошли в дом. |
| She spoke of sending across the Park to fetch June. | Она предложила послать за Джун. |
| "No, no," said Soames, "we've still got business to talk over!" | — Нет, нет! — сказал Сомс, — нам еще надо поговорить о делах! |
| At lunch he was almost cordial, and kept pressing Bosinney to eat. | За завтраком он был почти радушен и усиленно угощал Босини. |
| He was pleased to see the architect in such high spirits, and left him to spend the afternoon with Irene, while he stole off to his pictures, after his Sunday habit. | Ему нравилось, что архитектор так оживлен. Оставив его после завтрака с Ирэн, Сомс ушел к своим картинам, с которыми он всегда проводил воскресные дни. |
| At tea-time he came down to the drawing-room, and found them talking, as he expressed it, nineteen to the dozen. | К чаю Сомс опять сошел в гостиную и увидел, что Ирэн и Босини все еще говорят, «точно заведенные», как он мысленно выразился. |
| Unobserved in the doorway, he congratulated himself that things were taking the right turn. | Остановившись в дверях, не замеченный ими, он поздравил себя с благоприятным оборотом дела. |
| It was lucky she and Bosinney got on; she seemed to be falling into line with the idea of the new house. | Хорошо, что Ирэн ладит с Босини; кажется, она начинает увлекаться идеей постройки дома. |
| Quiet meditation among his pictures had decided him to spring the five hundred if necessary; but he hoped that the afternoon might have softened Bosinney's estimates. | Спокойно поразмыслив среди картин, Сомс решила — на лишние пятьсот фунтов, если понадобится; — впрочем: он надеялся, что после приятно проведенного дня Босини будет сговорчивее. |
| It was so purely a matter which Bosinney could remedy if he liked; there must be a dozen ways in which he could cheapen the production of a house without spoiling the effect. | Ведь, собственно говоря, все зависит исключительно от него; он может найти тысячи способов удешевить стройку без всякого ущерба для общего плана. |
| He awaited, therefore, his opportunity till Irene was handing the architect his first cup of tea. | Сомс дождался подходящего момента, когда Ирэн передавала архитектору первую чашку чая. |
| A chink of sunshine through the lace of the blinds warmed her cheek, shone in the gold of her hair, and in her soft eyes. | Солнечный луч, пробравшись сквозь кружево занавесок, коснулся ее щек своим теплом, зажег золотистые волосы и мягкие глаза. |
| Possibly the same gleam deepened Bosinney's colour, gave the rather startled look to his face. | Быть может, тот же луч зарумянил лицо Босини, зажег и его глаза тревогой. |
| Soames hated sunshine, and he at once got up, to draw the blind. | Сомс, не переносивший солнца, встал и задернул занавески. |
| Then he took his own cup of tea from his wife, and said, more coldly than he had intended: | Затем взял чашку из рук жены и сказал более холодно, чем намеревался: |
| "Can't you see your way to do it for eight thousand after all? | — Может быть, вы все-таки устроите так, чтобы смета не превышала восьми тысяч? |
| There must be a lot of little things you could alter." | Ведь можно сократить за счет всяких мелочей. |
| Bosinney drank off his tea at a gulp, put down his cup, and answered: | Босини одним глотком выпил чай, поставил чашку и ответил: |
| "Not one!" | — Нельзя! |
| Soames saw that his suggestion had touched some unintelligible point of personal vanity. | Сомс понял, что его слова задели архитектора за живое: |
| "Well," he agreed, with sulky resignation; "you must have it your own way, I suppose." | — Хорошо, — сказал он с мрачной покорностью, — придется предоставить вам свободу. |
| A few minutes later Bosinney rose to go, and Soames rose too, to see him off the premises. | Через несколько минут Босини встал, и Сомс пошел проводить его. |
| The architect seemed in absurdly high spirits. | Архитектор был в состоянии ничем не объяснимого радостного волнения. |
| After watching him walk away at a swinging pace, Soames returned moodily to the drawing-room, where Irene was putting away the music, and, moved by an uncontrollable spasm of curiosity, he asked: | Посмотрев вслед размашисто шагавшему Босини, Сомс, насупившись, вернулся в гостиную, где Ирэн убирала ноты с рояля, и, повинуясь непреодолимому чувству любопытства, спросил: |
| "Well, what do you think of 'The Buccaneer'?" | — Ну, что ты думаешь об этом «пирате»? |
| He looked at the carpet while waiting for her answer, and he had to wait some time. | Он смотрел себе под ноги, дожидаясь ответа, и ждать ему пришлось довольно долго. |
| "I don't know," she said at last. | — Не знаю, — сказала наконец Ирэн. |
| "Do you think he's good-looking?" | — По-твоему, он красивый? |
| Irene smiled. | Ирэн улыбнулась. |
| And it seemed to Soames that she was mocking him. | И в ее улыбке Сомс почувствовал насмешку. |
| "Yes," she answered; "very." | — Да, — ответила она, — очень! |
IX.
Death of Aunt Ann — Смерть тети Энн
There came a morning at the end of September when Aunt Ann was unable to take from Smither's hands the insignia of personal dignity.
Наступил день в конце сентября, когда тетя Энн уже не смогла принять из рук Смизер знаки своего личного достоинства.
After one look at the old face, the doctor, hurriedly sent for, announced that Miss Forsyte had passed away in her sleep.
Бросив взгляд на ее старческое лицо, спешно вызванный доктор возвестил, что мисс Форсайт скончалась во время сна.
Aunts Juley and Hester were overwhelmed by the shock.
Тети Джули и Эстер были сражены этим ударом.
They had never imagined such an ending.
Они не мыслили себе такого конца.
Indeed, it is doubtful whether they had ever realized that an ending was bound to come.
Да и вообще сомнительно, постигали ли они, что конец неизбежен.
Secretly they felt it unreasonable of Ann to have left them like this without a word, without even a struggle.
В глубине души сестрам казалось, что Энн поступила безрассудно, уйдя от них без единого слова, без малейшей борьбы.
It was unlike her.
Это было так непохоже на нее.
Perhaps what really affected them so profoundly was the thought that a Forsyte should have let go her grasp on life.
Возможно, что больнее всего их поразила самая мысль о том, что и Форсайту суждено выпустить жизнь из своих цепких рук.
If one, then why not all!
Если суждено одной, значит и всем!
It was a full hour before they could make up their minds to tell Timothy.
Прошел час, прежде чем они решились сообщить горестную весть Тимоти.
If only it could be kept from him!
Если бы только можно было скрыть это от него!
If only it could be broken to him by degrees!
Если бы только его можно было подготовить постепенно!
And long they stood outside his door whispering together.
И долго еще сестры перешептывались, стоя у дверей его комнаты.
And when it was over they whispered together again.
А когда миссия их была выполнена, они снова пошептались между собой.
He would feel it more, they were afraid, as time went on.
— Джули и Эстер опасались, что в дальнейшем Тимоти почувствует горе больнее.
Still, he had taken it better than could have been expected.
Но пока что он принял известие лучше, чем можно было ожидать.
He would keep his bed, of course!
Он, конечно; останется в постели.
They separated, crying quietly.
Они разошлись, тихо плача.
Aunt Juley stayed in her room, prostrated by the blow.
Тетя Джули синела у себя в комнате, совершенно потрясенная таким ударом.
Her face, discoloured by tears, was divided into compartments by the little ridges of pouting flesh which had swollen with emotion.
Кожа на ее покрасневшем от слез лице собралась в мелкие припухлые складочки.
It was impossible to conceive of life without Ann, who had lived with her for seventy-three years, broken only by the short interregnum of her married life, which seemed now so unreal.
Она не могла представить себе дальнейшую жизнь без Энн, которая прожила с ней семьдесят три года, если не считать короткого замужества Джули, казавшегося ей теперь чем-то совершенно нереальным.
At fixed intervals she went to her drawer, and took from beneath the lavender bags a fresh pocket-handkerchief.
Время от времени она подходила к комоду и доставала из надушенного лавандой саше чистый носовой платок.
Her warm heart could not bear the thought that Ann was lying there so cold.
Ее теплое сердце не хотело смириться с мыслью, что Энн лежит у себя в комнате холодная, застывшая.
Aunt Hester, the silent, the patient, that backwater of the family energy, sat in the drawing-room, where the blinds were drawn; and she, too, had wept at first, but quietly, without visible effect.
Тетя Эстер — молчальница, воплощение кротости, тихая заводь, где спокойно отстаивалась энергия, бушевавшая в других членах семьи, — сидела в гостиной, окна которой были задернуты шторами; она тоже всплакнула сначала, но спокойные слезы не оставили следов на ее лице.
Her guiding principle, the conservation of energy, did not abandon her in sorrow.
Даже в горе она осталась верна своему основному принципу, не позволявшему ей зря расходовать энергию.
She sat, slim, motionless, studying the grate, her hands idle in the lap of her black silk dress.
Хрупкая, неподвижная, в черном шелковом платье, она сидела, вперив взгляд в каминную решетку, сложив на коленях руки.
They would want to rouse her into doing something, no doubt.
Вряд ли ее оставят в покое, впереди столько хлопот.
As if there were any good in that!
Как будто от этого станет легче!
Doing something would not bring back Ann!
Энн уже не вернешь!
Why worry her?
Зачем же беспокоить себя понапрасну?
Five o'clock brought three of the brothers, Jolyon and James and Swithin; Nicholas was at Yarmouth, and Roger had a bad attack of gout.
К пяти часам приехали братья: Джолион, Джемс и Суизин. Николас был в Ярмуте, Роджер лежал с подагрой.
Mrs. Hayman had been by herself earlier in the day, and, after seeing Ann, had gone away, leaving a message for Timothy-which was kept from him-that she ought to have been told sooner.
Миссис Хэймен приезжала днем одна и, выйдя из комнаты Энн, сейчас же уехала, попросив передать Тимоти — ему так и не передали, — что следовало бы известить ее пораньше.
In fact, there was a feeling amongst them all that they ought to have been told sooner, as though they had missed something; and James said:
В сущности говоря, остальным тоже казалось, что их не потрудились известить вовремя и что из-за этой оплошности они упустили что-то. Джемс заметил:
"I knew how it'd be; I told you she wouldn't last through the summer."
— Так я и знал: я же говорил, что она не протянет до осени.
Aunt Hester made no reply; it was nearly October, but what was the good of arguing; some people were never satisfied.
Тетя Эстер промолчала; на дворе был почти октябрь месяц, но что пользы спорить: есть такие люди, на которых ничем не угодишь.
She sent up to tell her sister that the brothers were there.
Она послала сказать сестре, что братья приехали.
Mrs. Small came down at once.
Миссис Смолл сейчас же вышла к ним.
She had bathed her face, which was still swollen, and though she looked severely at Swithin's trousers, for they were of light blue-he had come straight from the club, where the news had reached him-she wore a more cheerful expression than usual, the instinct for doing the wrong thing being even now too strong for her.
Перед тем как сойти вниз, она вымыла лицо, все еще опухшее, и, хотя взгляд ее, брошенный на светло-синие брюки Суизина, был суров — Суизин приехал прямо из клуба, как только узнал о смерти Энн, все же Джули казалась бодрее обычного: так силен в ней был инстинкт, всегда заставлявший ее делать не то, что нужно.
Presently all five went up to look at the body.
Немного погодя все пятеро пошли взглянуть на умершую.
Under the pure white sheet a quilted counter-pane had been placed, for now, more than ever, Aunt Ann had need of warmth; and, the pillows removed, her spine and head rested flat, with the semblance of their life-long inflexibility; the coif banding the top of her brow was drawn on either side to the level of the ears, and between it and the sheet her face, almost as white, was turned with closed eyes to the faces of her brothers and sisters.
Под белоснежной простыней было постелено стеганое одеяло, потому что теперь, больше чем когда-либо, тетя Энн нуждалась в тепле; подушки были убраны, и ее голова покоилась на одном уровне с туловищем, таким же прямым, каким оно было всю ее долгую жизнь; чепец, закрывавший ей лоб, спускался и на уши; и лицо Энн, видневшееся между краями чепца и простыней — почти такое же белое, — смотрело закрытыми глазами на братьев и сестер.
In its extraordinary peace the face was stronger than ever, nearly all bone now under the scarce-wrinkled parchment of skin-square jaw and chin, cheekbones, forehead with hollow temples, chiselled nose—the fortress of an unconquerable spirit that had yielded to death, and in its upward sightlessness seemed trying to regain that spirit, to regain the guardianship it had just laid down.
Невыразимый покой делал это лицо еще более властным, чем при жизни; желтоватая, чуть тронутая морщинами кожа обтягивала квадратные челюсти и подбородок, скулы, лоб с запавшими висками, заострившийся нос. Лицо Энн казалось теперь твердыней непобедимого духа, уступившего смерти и тщившегося даже в слепоте своей вновь обрести непобедимость, вновь стать на сторожевой пост, только что оставленный им.
Swithin took but one look at the face, and left the room; the sight, he said afterwards, made him very queer.
Суизин взглянул в лицо сестры и сейчас же вышел из комнаты; это зрелище, как он после рассказывал, странно взволновало его.
He went downstairs shaking the whole house, and, seizing his hat, clambered into his brougham, without giving any directions to the coachman.
Он спустился по лестнице, сотрясая весь дом, схватил шляпу и сел в кабриолет, даже не сказав кучеру, куда ехать.
He was driven home, and all the evening sat in his chair without moving.
Его отвезли домой, где он весь вечер и просидел в кресле не шелохнувшись.
He could take nothing for dinner but a partridge, with an imperial pint of champagne….
За обедом он прикоснулся только к куропатке, запив ее бутылкой отменного шампанского.
Old Jolyon stood at the bottom of the bed, his hands folded in front of him.
Старый Джолион стал в ногах кровати, сложив руки на груди.
He alone of those in the room remembered the death of his mother, and though he looked at Ann, it was of that he was thinking.
Он единственный из всех находившихся в комнате помнил смерть матери, о ней он и думал, глядя на Энн.
Ann was an old woman, but death had come to her at last-death came to all!
Энн была совсем дряхлая, и смерть наконец пришла за ней — смерть приходит за всеми!
His face did not move, his gaze seemed travelling from very far.
Лицо Джолиона было неподвижно, взгляд его блуждал где-то очень далеко.
Aunt Hester stood beside him.
Тетя Эстер стала рядом с ним.
She did not cry now, tears were exhausted-her nature refused to permit a further escape of force; she twisted her hands, looking not at Ann, but from side to side, seeking some way of escaping the effort of realization.
Она уже не плакала сейчас, слез больше не было — ее организм отказывался расточать столько сил. Эстер сжимала руки и смотрела не на Энн, а по сторонам, ища способа уйти от необходимости осознать смерть сестры.
Of all the brothers and sisters James manifested the most emotion.
Из всех присутствующих здесь братьев и сестер один Джемс проявил внешние признаки горя.
Tears rolled down the parallel furrows of his thin face; where he should go now to tell his troubles he did not know; Juley was no good, Hester worse than useless!
Слезы сбегали по морщинам его худого лица. К кому он пойдет теперь со своими бедами? От Джули толку мало, Эстер уж совсем никуда не годится!
He felt Ann's death more than he had ever thought he should; this would upset him for weeks!
Смерть Энн опечалила его больше, чем он сам ожидал. От такого удара не оправишься и в несколько недель!
Presently Aunt Hester stole out, and Aunt Juley began moving about, doing 'what was necessary,' so that twice she knocked against something.
Вскоре тетя Эстер вышла, а тетя Джули принялась ходить по комнате, «приводя все в порядок», и дважды налетела на мебель.
Old Jolyon, roused from his reverie, that reverie of the long, long past, looked sternly at her, and went away.
Старый Джолион очнулся от своих дум о давнем, давнем прошлом, строго взглянул на нее и вышел.
James alone was left by the bedside; glancing stealthily round, to see that he was not observed, he twisted his long body down, placed a kiss on the dead forehead, then he, too, hastily left the room.
Джемс один остался у постели; бросив по сторонам беглый взгляд и убедившись, что никто за ним не наблюдает, он согнул свое длинное туловище, запечатлел поцелуй на мертвом лбу и тоже торопливо вышел из комнаты.
Encountering Smither in the hall, he began to ask her about the funeral, and, finding that she knew nothing, complained bitterly that, if they didn't take care, everything would go wrong.
Встретив в холле Смизер, он расспросил ее о похоронах и, убедившись, что ей ничего не известно, сказал с горечью: если никто об этом не позаботится вовремя, все будет сделано кое-как.
She had better send for Mr. Soames-he knew all about that sort of thing; her master was very much upset, he supposed-he would want looking after; as for her mistresses, they were no good-they had no gumption!
Пусть она пошлет за мистером Сомсом — ом знает, как это делается; сам хозяин, должно быть, очень расстроен — за ним нужен уход; что касается хозяек, с них нечего и спрашивать — они в таких делах ничего не смыслят!
They would be ill too, he shouldn't wonder.
Еще сами расхвораются чего доброго.
She had better send for the doctor; it was best to take things in time.
Пусть она пошлет за доктором; никогда не надо запускать болезни.
He didn't think his sister Ann had had the best opinion; if she'd had Blank she would have been alive now.
Вряд ли у Энн был хороший доктор; следовало обратиться к Бланку она бы и сейчас была жива.
Smither might send to Park Lane any time she wanted advice.
Если Смизер понадобится что-нибудь, пусть сейчас же посылает на Парк-Лейн.
Of course, his carriage was at their service for the funeral.
Его карета, конечно, в их полном распоряжении в день похорон.
He supposed she hadn't such a thing as a glass of claret and a biscuit-he had had no lunch!
Вряд ли у Смизер найдется стакан красного вина и кусочек бисквита, но он не завтракал сегодня!
The days before the funeral passed quietly.
Дни перед похоронами прошли спокойно.
It had long been known, of course, that Aunt Ann had left her little property to Timothy.
Давно уже было известно, что тетя Энн завещала свое небольшое состояние Тимоти.
There was, therefore, no reason for the slightest agitation.
Следовательно, поводов для волнения не могло и быть.
Soames, who was sole executor, took charge of all arrangements, and in due course sent out the following invitation to every male member of the family:
Сомс — единственный душеприказчик тети Энн — взял на себя заботы о похоронах и в соответствующий день разослал мужской половине семьи следующее извещение:
To……….. Your presence is requested at the funeralof Miss Ann Forsyte, in Highgate Cemetery, at noon of Oct. 1st.
"Просим Вас почтить своим присутствием погребение мисс Энн Форсайт, имеющее быть 1 октября с. г. на Хайгетском кладбище.
Carriages will meet at "The Bower," Bayswater Road, at 10.45.
Съезд на Бэйсуотер-Род к 10.45.
No flowers by request.
Просьба венков не возлагать.
'R.S.V.P.'
R. S. V. Р. [6]".
The morning came, cold, with a high, grey, London sky, and at half-past ten the first carriage, that of James, drove up.
Утро похорон выдалось холодное; лондонское небо серело высоко над городом.
It contained James and his son-in-law Dartie, a fine man, with a square chest, buttoned very tightly into a frock coat, and a sallow, fattish face adorned with dark, well-curled moustaches, and that incorrigible commencement of whisker which, eluding the strictest attempts at shaving, seems the mark of something deeply ingrained in the personality of the shaver, being especially noticeable in men who speculate.
В половине одиннадцатого подъехала первая карета — Джемса. В ней сидел сам Джемс и его зять Дарти, коренастый мужчина с широкой грудью, затянутой в плотно облегающий сюртук, с темными холеными усами на бледном обрюзгшем лице и явным намеком на бакенбарды, которые, ускользая от самых тщательных попыток бритья, кажутся печатью чего-то неискоренимого в самой натуре их обладателя — печатью, особенно ярко выраженной в людях, занимающихся биржевыми спекуляциями.
Soames, in his capacity of executor, received the guests, for Timothy still kept his bed; he would get up after the funeral; and Aunts Juley and Hester would not be coming down till all was over, when it was understood there would be lunch for anyone who cared to come back.
Приезжающих в качестве душеприказчика встречал Сомс, так как Тимоти все еще лежал в постели — он встанет только после похорон, а тетки Джули и Эстер сойдут вниз, когда все будет кончено и для тех, кто пожелает заехать на обратном пути, будет подан завтрак.
The next to arrive was Roger, still limping from the gout, and encircled by three of his sons-young Roger, Eustace, and Thomas.
Вслед за Джемсом, все еще прихрамывая после приступа подагры, появился Роджер в окружении трех сыновей — молодого Роджера, Юстаса и Томаса.
George, the remaining son, arrived almost immediately afterwards in a hansom, and paused in the hall to ask Soames how he found undertaking pay.
Четвертый сын, Джордж, подъехал в кабриолете почти следом за ними и, задержавшись в холле, спросил Сомса, хорошо ли оплачивается его новая профессия гробовщика.
They disliked each other.
Они не любили друг друга.
Then came two Haymans-Giles and Jesse perfectly silent, and very well dressed, with special creases down their evening trousers.
Затем в полном молчании появились двое Хэйменов — Джайлс и Джесс, прекрасно одетые, с аккуратно заглаженными складками на парадных брюках.
Then old Jolyon alone.
За ними старый Джолион — один.
Next, Nicholas, with a healthy colour in his face, and a carefully veiled sprightliness in every movement of his head and body.
Потом Николас, румяный, старательно прячущий веселость, прорывающуюся у него в каждом движении головы и тела.
One of his sons followed him, meek and subdued.
За ним кротко и послушно следовал один из сыновей.
Swithin Forsyte, and Bosinney arrived at the same moment,-and stood-bowing precedence to each other,-but on the door opening they tried to enter together; they renewed their apologies in the hall, and, Swithin, settling his stock, which had become disarranged in the struggle, very slowly mounted the stairs.
Суизин Форсайт и Боснии подъехали одновременно и, столкнувшись у входа, все извинялись и старались пропустить один другого вперед, но, когда дверь отворилась, оба протиснулись в нее вместе; в холле они возобновили свои извинения, затем Суизин поправил галстук, съехавший несколько набок во время суетни в дверях, и медленно поднялся по лестнице.
The other Hayman; two married sons of Nicholas, together with Tweetyman, Spender, and Warry, the husbands of married Forsyte and Hayman daughters.
Прибыл третий Хэймен; двое женатых сыновей Николаса вместе с Туитименом, Спендером и Уорри, мужьями форсайтских и хэйменских дочерей.
The company was then complete, twenty-one in all, not a male member of the family being absent but Timothy and young Jolyon.
Общество было в сборе — двадцать один человек. Мужская половина семьи Форсайтов была представлена полностью, если не считать отсутствующих Тимоти и молодого Джолиона.
Entering the scarlet and green drawing-room, whose apparel made so vivid a setting for their unaccustomed costumes, each tried nervously to find a seat, desirous of hiding the emphatic blackness of his trousers.
Войдя в красную с зеленым гостиную, на фоне которой таким разительным контрастом выступали их необычные костюмы, каждый поторопился поскорее усесться на стул, чтобы как-нибудь скрыть бросающиеся в глаза черные брюки.
There seemed a sort of indecency in that blackness and in the colour of their gloves—a sort of exaggeration of the feelings; and many cast shocked looks of secret envy at 'the Buccaneer,' who had no gloves, and was wearing grey trousers.
В черных брюках и перчатках, казалось, была какая-то непристойность, какое-то показное преувеличение чувства, и многие из Форсайтов бросали возмущенные, но втайне завистливые взгляды на «пирата», сидевшего без перчаток и в серых брюках.
A subdued hum of conversation rose, no one speaking of the departed, but each asking after the other, as though thereby casting an indirect libation to this event, which they had come to honour.
Вскоре в гостиной раздалось приглушенное жужжание разговора; об усопшей не было упомянуто ни словом, но все осведомлялись друг у друга о здоровье, отдавая этим дань событию, ради которого они собрались здесь.
And presently James said:
Немного погодя Джемс сказал:
"Well, I think we ought to be starting."
— Ну что ж, пора, я думаю.
They went downstairs, and, two and two, as they had been told off in strict precedence, mounted the carriages.
Все спустились по лестнице и в строгой последовательности, как было указано заранее, парами разместились по каретам.
The hearse started at a foot's pace; the carriages moved slowly after.
Катафалк медленно двинулся; кареты последовали за ним.
In the first went old Jolyon with Nicholas; in the second, the twins, Swithin and James; in the third, Roger and young Roger; Soames, young Nicholas, George, and Bosinney followed in the fourth.
В первой ехали старый Джолион и Николас; во второй — близнецы Суизин и Джемс; в третьей — Роджер и молодой Роджер; Сомс, молодой Николас, Джордж и Босини ехали в четвертой.
Each of the other carriages, eight in all, held three or four of the family; behind them came the doctor's brougham; then, at a decent interval, cabs containing family clerks and servants; and at the very end, one containing nobody at all, but bringing the total cortege up to the number of thirteen.
В остальных каретах (всех их было восемь) по трое и четверо разместились другие члены семьи; за ними двигался экипаж доктора, затем, на приличном расстоянии, — кэбы с клерками и прислугой; и в самом хвосте — пустая карета, которая участвовала в похоронной процессии только для того, чтобы общее число экипажей равнялось тринадцати.
So long as the procession kept to the highway of the Bayswater Road, it retained the foot's-pace, but, turning into less important thorough-fares, it soon broke into a trot, and so proceeded, with intervals of walking in the more fashionable streets, until it arrived.
По Бэйсуотер-Род процессия двигалась шагом, но, свернув на менее людные улицы, перешла на рысцу и так и продолжала трусить до самого кладбища, замедляя шаг только в фешенебельных кварталах.
In the first carriage old Jolyon and Nicholas were talking of their wills.
В первой карете старый Джолион и Николас беседовали о своих завещаниях.
In the second the twins, after a single attempt, had lapsed into complete silence; both were rather deaf, and the exertion of making themselves heard was too great.
Во второй — близнецы после единственной попытки завязать разговор замолчали надолго: оба были глуховаты и не пожелали напрягать слух, чтобы расслышать друг друга.
Only once James broke this silence:
Джемс только раз прервал молчание:
"I shall have to be looking about for some ground somewhere.
— Надо присмотреть себе место на кладбище.
What arrangements have you made, Swithin?"
Ты уже сделал какие-нибудь распоряжения на этот счет?
And Swithin, fixing him with a dreadful stare, answered:
И Суизин, в ужасе уставившись на него, ответил:
"Don't talk to me about such things!"
— Не говори мне о таких вещах!
In the third carriage a disjointed conversation was carried on in the intervals of looking out to see how far they had got, George remarking,
В четвертой карете разговаривали, время от времени выглядывая из окна, чтобы определить, долго ли еще осталось ехать. Джордж заявил:
"Well, it was really time that the poor old lady went."
«Старушке уже давно пора было отправиться на тот свет».
He didn't believe in people living beyond seventy, Young Nicholas replied mildly that the rule didn't seem to apply to the Forsytes.
Он считал, что переваливать за седьмой десяток не стоит. Молодой Николас кротко заметил, что это правило как будто не распространяется на Форсайтов.
George said he himself intended to commit suicide at sixty.
Джордж сказал, что покончит самоубийством в шестьдесят лет.
Young Nicholas, smiling and stroking a long chin, didn't think his father would like that theory; he had made a lot of money since he was sixty.
Молодой Николас улыбнулся, поглаживая свой длинный подбородок, и позволил себе усомниться в том, что его отцу понравится подобная теория: он нажил большое состояние уже после шестидесяти лет.
Well, seventy was the outside limit; it was then time, George said, for them to go and leave their money to their children.
Хорошо, сказал Джордж, семьдесят — это предел; самое время умереть и оставить деньги детям.
Soames, hitherto silent, here joined in; he had not forgotten the remark about the 'undertaking,' and, lifting his eyelids almost imperceptibly, said it was all very well for people who never made money to talk.
Тут в разговор вмешался Сомс, который до сих пор молчал; он не забыл еще «гробовщика» и теперь, еле приподняв веки, заявил, что так могут говорить люди, у которых, собственно, денег никогда и не водилось.
He himself intended to live as long as he could.
Сам он намерен прожить как можно дольше.
This was a hit at George, who was notoriously hardup.
Это был намек на Джорджа, денежные дела которого находились в очень скверном состоянии.
Bosinney muttered abstractedly
Боснии пробормотал рассеянно:
"Hear, hear!" and, George yawning, the conversation dropped.
«Браво, браво!» Джордж зевнул, и разговор прекратился.
Upon arriving, the coffin was borne into the chapel, and, two by two, the mourners filed in behind it.
Катафалк подъехал к кладбищу; гроб понесли к часовне, и провожающие парами последовали за ним.
This guard of men, all attached to the dead by the bond of kinship, was an impressive and singular sight in the great city of London, with its overwhelming diversity of life, its innumerable vocations, pleasures, duties, its terrible hardness, its terrible call to individualism.
Эта стража, связанная с умершей узами родства, представляла собой внушительное, примечательное зрелище на фоне громадного Лондона с его ошеломляющим многообразием жизни, его бесчисленными делами, радостями, обязанностями, с его ужасающей черствостью и эгоизмом.
The family had gathered to triumph over all this, to give a show of tenacious unity, to illustrate gloriously that law of property underlying the growth of their tree, by which it had thriven and spread, trunk and branches, the sap flowing through all, the full growth reached at the appointed time.
Форсайты собрались, чтобы восторжествовать над всем этим, показать свою цепкость и свою сплоченность, блестящим образом продемонстрировать закон собственности, в который уходило корнями их семейное древо, широко раскинувшее свои ветви, — закон, питающий соками это древо, достигшее зрелости в положенный час.
The spirit of the old woman lying in her last sleep had called them to this demonstration.
Дух старой женщины, покоившейся вечным сном, взывал к ним.
It was her final appeal to that unity which had been their strength-it was her final triumph that she had died while the tree was yet whole.
Это был ее последний призыв к сплоченности, в которой коренилась их мощь; умерев в тот миг, когда древо было еще в полном расцвете, она в последний раз восторжествовала над жизнью.
She was spared the watching of the branches jut out beyond the point of balance.
Жизнь уберегла ее. Энн не суждено было видеть, как ветви этого древа поникнут под собственной тяжестью.
She could not look into the hearts of her followers.
Она не могла знать, что происходит в сердцах людей, провожающих ее.
The same law that had worked in her, bringing her up from a tall, straight-backed slip of a girl to a woman strong and grown, from a woman grown to a woman old, angular, feeble, almost witchlike, with individuality all sharpened and sharpened, as all rounding from the world's contact fell off from her-that same law would work, was working, in the family she had watched like a mother.
Тот же самый закон, повинуясь которому из прямой тоненькой девушки она стала женщиной, взрослой и сильной, из взрослой женщины — старухой, костлявой, дряхлой, похожей на колдунью, старухой, чья индивидуальность с каждым годом проявлялась все резче и резче, как будто мало-помалу с нее спадал тот лоск, который наводит на нас общение с внешним миром, — тот же самый закон действовал всегда, он действовал и сейчас в семье, за ростом которой она следила, как мать.
She had seen it young, and growing, she had seen it strong and grown, and before her old eyes had time or strength to see any more, she died. She would have tried, and who knows but she might have kept it young and strong, with her old fingers, her trembling kisses—a little longer; alas! not even Aunt Ann could fight with Nature.
Она знала ее молодой, набирающей силы, она знала ее окрепшей, сильной, и прежде чем глазам Энн суждено было увидеть иное, она умерла Энн напрягла бы всю свою волю, и, кто знает, может быть, ее старческим пальцам и трепетным поцелуям удалось бы продлить молодость и поддержать мощь семьи, хотя бы не надолго. Увы, даже тетя Энн не могла бороться с Природой.
'Pride comes before a fall!'
«На пороге гибели стоит гордость!»
In accordance with this, the greatest of Nature's ironies, the Forsyte family had gathered for a last proud pageant before they fell.
И согласно этому изречению — такова злая ирония Природы — семья Форсайтов выстроилась на последний торжественный парад, предшествующий ее гибели.
Their faces to right and left, in single lines, were turned for the most part impassively toward the ground, guardians of their thoughts; but here and there, one looking upward, with a line between his brows, searched to see some sight on the chapel walls too much for him, to be listening to something that appalled.
Их лица — тюремщики мыслей большей частью были бесстрастно обращены вниз; но время от времени кто-нибудь поднимал голову и хмурил брови, будто следя за каким-то тревожным видением, промелькнувшим на стенах часовни, будто прислушиваясь к звукам, таившим какую-то угрозу.
And the responses, low-muttered, in voices through which rose the same tone, the same unseizable family ring, sounded weird, as though murmured in hurried duplication by a single person.
И слова молитвы, произносимые невнятными голосами, в которых слышалась одна и та же нотка, придававшая всем им неуловимое семейное сходство, звучали странно, словно ктото один торопливо бормотал их, повторяя каждое слово по нескольку раз подряд.
The service in the chapel over, the mourners filed up again to guard the body to the tomb.
Служба в часовне кончилась, и провожающие снова выстроились в ряды, охраняя путь умершей к могиле.
The vault stood open, and, round it, men in black were waiting.
Склеп был открыт, и вокруг него стояли люди, одетые во все черное.
From that high and sacred field, where thousands of the upper middle class lay in their last sleep, the eyes of the Forsytes travelled down across the flocks of graves.
Отсюда, с этого священного поля, где нашли последний покой многие сыны и дочери великого класса буржуазии, глаза Форсайтов устремились вдаль, поверх стада могил.
There-spreading to the distance, lay London, with no sun over it, mourning the loss of its daughter, mourning with this family, so dear, the loss of her who was mother and guardian.
Там, растянувшись на необозримое пространство, под сумрачным небом лежал Лондон, скорбящий о потере своей дочери, скорбящий вместе с этими людьми, столь дорогими ее сердцу, о потере той, кто была для них матерью и защитницей.
A hundred thousand spires and houses, blurred in the great grey web of property, lay there like prostrate worshippers before the grave of this, the oldest Forsyte of them all.
Тысячи шпилей и домов, смутно видневшихся сквозь серую мглу, затянувшую паутиной эту твердыню собственности, благоговейно склонялись перед могилой, где лежала старейшая представительница рода Форсайтов.
A few words, a sprinkle of earth, the thrusting of the coffin home, and Aunt Ann had passed to her last rest.
Несколько слов, горсточка земли, гроб поставлен на место — и тетя Энн обрела последнее успокоение.
Round the vault, trustees of that passing, the five brothers stood, with white heads bowed; they would see that Ann was comfortable where she was going.
Склонив седые головы, вокруг склепа стали пятеро братьев, пятеро опекунов усопшей; они позаботятся, чтобы Энн было хорошо там, куда она ушла.
Her little property must stay behind, but otherwise, all that could be should be done….
Ее небольшое состояние пусть останется здесь с ними, но все то, что должно сделать, будет сделано.
Then severally, each stood aside, and putting on his hat, turned back to inspect the new inscription on the marble of the family vault:
Затем они отошли один за другим и, надев цилиндры, повернулись к новой надписи на мраморной доске семейного склепа:
SACRED TO THE MEMORY OF ANN FORSYTE, THE DAUGHTER OF THE ABOVE JOLYON AND ANN FORSYTE, WHO DEPARTED THIS LIFE THE 27TH DAY OF SEPTEMBER, 1886, AGED EIGHTY-SEVEN YEARS AND FOUR DAYS
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЭНН ФОРСАЙТ, дочери погребенных здесь Джолиона и Энн Форсайт, усопшей сентября 27-го 1886 года в возрасте восьмидесяти семи лет и четырех дней.
Soon perhaps, someone else would be wanting an inscription.
Скоро, — может быть, понадобится еще одна надпись.
It was strange and intolerable, for they had not thought somehow, that Forsytes could die.
Странной и мучительной казалась эта мысль, потому что они как-то не задумывались над тем, что Форсайты могут умирать.
And one and all they had a longing to get away from this painfulness, this ceremony which had reminded them of things they could not bear to think about-to get away quickly and go about their business and forget.
И всем им захотелось оставить" позади эту боль, этот обряд, напоминавший о том, о чем невыносимо думать, поскорее оставить все позади, вернуться к своим делам и забыть.
It was cold, too; the wind, like some slow, disintegrating force, blowing up the hill over the graves, struck them with its chilly breath; they began to split into groups, and as quickly as possible to fill the waiting carriages.
К тому же было прохладно; ветер, проносившийся над могилами, словно медленно разъединяющая Форсайтов сила, дохнул в лицо холодом; они разбились на группы и стали торопливо рассаживаться по каретам, ожидавшим у выхода.
Swithin said he should go back to lunch at Timothy's, and he offered to take anybody with him in his brougham.
Суизин сказал, что поедет завтракать к Тимоти, и предложил подвезти кого-нибудь.
It was considered a doubtful privilege to drive with Swithin in his brougham, which was not a large one; nobody accepted, and he went off alone.
Привилегия ехать с Суизином в его маленьком экипаже показалась весьма сомнительной; никто не воспользовался этим предложением, и он уехал один.
James and Roger followed immediately after; they also would drop in to lunch. The others gradually melted away, Old Jolyon taking three nephews to fill up his carriage; he had a want of those young faces.
Джемс и Роджер двинулись следом — они тоже заедут позавтракать — Постепенно разъехались и остальные; старый Джолион захватил троих племянников: он чувствовал потребность видеть перед собой молодые лица.
Soames, who had to arrange some details in the cemetery office, walked away with Bosinney.
Сомс, которому нужно было сделать кое-какие распоряжения в кладбищенской конторе, отправился вместе с Босини.
He had much to talk over with him, and, having finished his business, they strolled to Hampstead, lunched together at the Spaniard's Inn, and spent a long time in going into practical details connected with the building of the house; they then proceeded to the tram-line, and came as far as the Marble Arch, where Bosinney went off to Stanhope Gate to see June.
Ему хотелось поговорить с ним, и, покончив дела на кладбище, они пошли пешком на Хэмстед, позавтракали в «Спэньярдс-Инн» и занялись обсуждением деталей постройки дома; затем оба сели в трамвай и доехали до Мраморной арки, где Боснии распрощался и пошел на Стэнхоп-Гейт навестить Джун.
Soames felt in excellent spirits when he arrived home, and confided to Irene at dinner that he had had a good talk with Bosinney, who really seemed a sensible fellow; they had had a capital walk too, which had done his liver good-he had been short of exercise for a long time-and altogether a very satisfactory day.
Сомс вернулся домой в прекрасном настроении и за обедом сообщил Ирэн о своем разговоре с Боснии, который, оказывается, на самом деле толковый человек; кроме того, они отлично прогулялись, а это хорошо действует на печень — Сомс мало двигался за последнее время, — и вообще день прошел прекрасно.
If only it hadn't been for poor Aunt Ann, he would have taken her to the theatre; as it was, they must make the best of an evening at home.
Если бы не смерть тети Энн, он повез бы Ирэн в театр; но ничего не поделаешь, придется провести вечер дома.
"The Buccaneer asked after you more than once," he said suddenly.
— «Пират» несколько раз спрашивал о тебе, — вдруг сказал Сомс.
And moved by some inexplicable desire to assert his proprietorship, he rose from his chair and planted a kiss on his wife's shoulder.
И, повинуясь какому-то безотчетному желанию утвердить свое право собственности, он встал с кресла и запечатлел поцелуй на плече жены.
| There came a morning at the end of September when Aunt Ann was unable to take from Smither's hands the insignia of personal dignity. | Наступил день в конце сентября, когда тетя Энн уже не смогла принять из рук Смизер знаки своего личного достоинства. |
| After one look at the old face, the doctor, hurriedly sent for, announced that Miss Forsyte had passed away in her sleep. | Бросив взгляд на ее старческое лицо, спешно вызванный доктор возвестил, что мисс Форсайт скончалась во время сна. |
| Aunts Juley and Hester were overwhelmed by the shock. | Тети Джули и Эстер были сражены этим ударом. |
| They had never imagined such an ending. | Они не мыслили себе такого конца. |
| Indeed, it is doubtful whether they had ever realized that an ending was bound to come. | Да и вообще сомнительно, постигали ли они, что конец неизбежен. |
| Secretly they felt it unreasonable of Ann to have left them like this without a word, without even a struggle. | В глубине души сестрам казалось, что Энн поступила безрассудно, уйдя от них без единого слова, без малейшей борьбы. |
| It was unlike her. | Это было так непохоже на нее. |
| Perhaps what really affected them so profoundly was the thought that a Forsyte should have let go her grasp on life. | Возможно, что больнее всего их поразила самая мысль о том, что и Форсайту суждено выпустить жизнь из своих цепких рук. |
| If one, then why not all! | Если суждено одной, значит и всем! |
| It was a full hour before they could make up their minds to tell Timothy. | Прошел час, прежде чем они решились сообщить горестную весть Тимоти. |
| If only it could be kept from him! | Если бы только можно было скрыть это от него! |
| If only it could be broken to him by degrees! | Если бы только его можно было подготовить постепенно! |
| And long they stood outside his door whispering together. | И долго еще сестры перешептывались, стоя у дверей его комнаты. |
| And when it was over they whispered together again. | А когда миссия их была выполнена, они снова пошептались между собой. |
| He would feel it more, they were afraid, as time went on. | — Джули и Эстер опасались, что в дальнейшем Тимоти почувствует горе больнее. |
| Still, he had taken it better than could have been expected. | Но пока что он принял известие лучше, чем можно было ожидать. |
| He would keep his bed, of course! | Он, конечно; останется в постели. |
| They separated, crying quietly. | Они разошлись, тихо плача. |
| Aunt Juley stayed in her room, prostrated by the blow. | Тетя Джули синела у себя в комнате, совершенно потрясенная таким ударом. |
| Her face, discoloured by tears, was divided into compartments by the little ridges of pouting flesh which had swollen with emotion. | Кожа на ее покрасневшем от слез лице собралась в мелкие припухлые складочки. |
| It was impossible to conceive of life without Ann, who had lived with her for seventy-three years, broken only by the short interregnum of her married life, which seemed now so unreal. | Она не могла представить себе дальнейшую жизнь без Энн, которая прожила с ней семьдесят три года, если не считать короткого замужества Джули, казавшегося ей теперь чем-то совершенно нереальным. |
| At fixed intervals she went to her drawer, and took from beneath the lavender bags a fresh pocket-handkerchief. | Время от времени она подходила к комоду и доставала из надушенного лавандой саше чистый носовой платок. |
| Her warm heart could not bear the thought that Ann was lying there so cold. | Ее теплое сердце не хотело смириться с мыслью, что Энн лежит у себя в комнате холодная, застывшая. |
| Aunt Hester, the silent, the patient, that backwater of the family energy, sat in the drawing-room, where the blinds were drawn; and she, too, had wept at first, but quietly, without visible effect. | Тетя Эстер — молчальница, воплощение кротости, тихая заводь, где спокойно отстаивалась энергия, бушевавшая в других членах семьи, — сидела в гостиной, окна которой были задернуты шторами; она тоже всплакнула сначала, но спокойные слезы не оставили следов на ее лице. |
| Her guiding principle, the conservation of energy, did not abandon her in sorrow. | Даже в горе она осталась верна своему основному принципу, не позволявшему ей зря расходовать энергию. |
| She sat, slim, motionless, studying the grate, her hands idle in the lap of her black silk dress. | Хрупкая, неподвижная, в черном шелковом платье, она сидела, вперив взгляд в каминную решетку, сложив на коленях руки. |
| They would want to rouse her into doing something, no doubt. | Вряд ли ее оставят в покое, впереди столько хлопот. |
| As if there were any good in that! | Как будто от этого станет легче! |
| Doing something would not bring back Ann! | Энн уже не вернешь! |
| Why worry her? | Зачем же беспокоить себя понапрасну? |
| Five o'clock brought three of the brothers, Jolyon and James and Swithin; Nicholas was at Yarmouth, and Roger had a bad attack of gout. | К пяти часам приехали братья: Джолион, Джемс и Суизин. Николас был в Ярмуте, Роджер лежал с подагрой. |
| Mrs. Hayman had been by herself earlier in the day, and, after seeing Ann, had gone away, leaving a message for Timothy-which was kept from him-that she ought to have been told sooner. | Миссис Хэймен приезжала днем одна и, выйдя из комнаты Энн, сейчас же уехала, попросив передать Тимоти — ему так и не передали, — что следовало бы известить ее пораньше. |
| In fact, there was a feeling amongst them all that they ought to have been told sooner, as though they had missed something; and James said: | В сущности говоря, остальным тоже казалось, что их не потрудились известить вовремя и что из-за этой оплошности они упустили что-то. Джемс заметил: |
| "I knew how it'd be; I told you she wouldn't last through the summer." | — Так я и знал: я же говорил, что она не протянет до осени. |
| Aunt Hester made no reply; it was nearly October, but what was the good of arguing; some people were never satisfied. | Тетя Эстер промолчала; на дворе был почти октябрь месяц, но что пользы спорить: есть такие люди, на которых ничем не угодишь. |
| She sent up to tell her sister that the brothers were there. | Она послала сказать сестре, что братья приехали. |
| Mrs. Small came down at once. | Миссис Смолл сейчас же вышла к ним. |
| She had bathed her face, which was still swollen, and though she looked severely at Swithin's trousers, for they were of light blue-he had come straight from the club, where the news had reached him-she wore a more cheerful expression than usual, the instinct for doing the wrong thing being even now too strong for her. | Перед тем как сойти вниз, она вымыла лицо, все еще опухшее, и, хотя взгляд ее, брошенный на светло-синие брюки Суизина, был суров — Суизин приехал прямо из клуба, как только узнал о смерти Энн, все же Джули казалась бодрее обычного: так силен в ней был инстинкт, всегда заставлявший ее делать не то, что нужно. |
| Presently all five went up to look at the body. | Немного погодя все пятеро пошли взглянуть на умершую. |
| Under the pure white sheet a quilted counter-pane had been placed, for now, more than ever, Aunt Ann had need of warmth; and, the pillows removed, her spine and head rested flat, with the semblance of their life-long inflexibility; the coif banding the top of her brow was drawn on either side to the level of the ears, and between it and the sheet her face, almost as white, was turned with closed eyes to the faces of her brothers and sisters. | Под белоснежной простыней было постелено стеганое одеяло, потому что теперь, больше чем когда-либо, тетя Энн нуждалась в тепле; подушки были убраны, и ее голова покоилась на одном уровне с туловищем, таким же прямым, каким оно было всю ее долгую жизнь; чепец, закрывавший ей лоб, спускался и на уши; и лицо Энн, видневшееся между краями чепца и простыней — почти такое же белое, — смотрело закрытыми глазами на братьев и сестер. |
| In its extraordinary peace the face was stronger than ever, nearly all bone now under the scarce-wrinkled parchment of skin-square jaw and chin, cheekbones, forehead with hollow temples, chiselled nose—the fortress of an unconquerable spirit that had yielded to death, and in its upward sightlessness seemed trying to regain that spirit, to regain the guardianship it had just laid down. | Невыразимый покой делал это лицо еще более властным, чем при жизни; желтоватая, чуть тронутая морщинами кожа обтягивала квадратные челюсти и подбородок, скулы, лоб с запавшими висками, заострившийся нос. Лицо Энн казалось теперь твердыней непобедимого духа, уступившего смерти и тщившегося даже в слепоте своей вновь обрести непобедимость, вновь стать на сторожевой пост, только что оставленный им. |
| Swithin took but one look at the face, and left the room; the sight, he said afterwards, made him very queer. | Суизин взглянул в лицо сестры и сейчас же вышел из комнаты; это зрелище, как он после рассказывал, странно взволновало его. |
| He went downstairs shaking the whole house, and, seizing his hat, clambered into his brougham, without giving any directions to the coachman. | Он спустился по лестнице, сотрясая весь дом, схватил шляпу и сел в кабриолет, даже не сказав кучеру, куда ехать. |
| He was driven home, and all the evening sat in his chair without moving. | Его отвезли домой, где он весь вечер и просидел в кресле не шелохнувшись. |
| He could take nothing for dinner but a partridge, with an imperial pint of champagne…. | За обедом он прикоснулся только к куропатке, запив ее бутылкой отменного шампанского. |
| Old Jolyon stood at the bottom of the bed, his hands folded in front of him. | Старый Джолион стал в ногах кровати, сложив руки на груди. |
| He alone of those in the room remembered the death of his mother, and though he looked at Ann, it was of that he was thinking. | Он единственный из всех находившихся в комнате помнил смерть матери, о ней он и думал, глядя на Энн. |
| Ann was an old woman, but death had come to her at last-death came to all! | Энн была совсем дряхлая, и смерть наконец пришла за ней — смерть приходит за всеми! |
| His face did not move, his gaze seemed travelling from very far. | Лицо Джолиона было неподвижно, взгляд его блуждал где-то очень далеко. |
| Aunt Hester stood beside him. | Тетя Эстер стала рядом с ним. |
| She did not cry now, tears were exhausted-her nature refused to permit a further escape of force; she twisted her hands, looking not at Ann, but from side to side, seeking some way of escaping the effort of realization. | Она уже не плакала сейчас, слез больше не было — ее организм отказывался расточать столько сил. Эстер сжимала руки и смотрела не на Энн, а по сторонам, ища способа уйти от необходимости осознать смерть сестры. |
| Of all the brothers and sisters James manifested the most emotion. | Из всех присутствующих здесь братьев и сестер один Джемс проявил внешние признаки горя. |
| Tears rolled down the parallel furrows of his thin face; where he should go now to tell his troubles he did not know; Juley was no good, Hester worse than useless! | Слезы сбегали по морщинам его худого лица. К кому он пойдет теперь со своими бедами? От Джули толку мало, Эстер уж совсем никуда не годится! |
| He felt Ann's death more than he had ever thought he should; this would upset him for weeks! | Смерть Энн опечалила его больше, чем он сам ожидал. От такого удара не оправишься и в несколько недель! |
| Presently Aunt Hester stole out, and Aunt Juley began moving about, doing 'what was necessary,' so that twice she knocked against something. | Вскоре тетя Эстер вышла, а тетя Джули принялась ходить по комнате, «приводя все в порядок», и дважды налетела на мебель. |
| Old Jolyon, roused from his reverie, that reverie of the long, long past, looked sternly at her, and went away. | Старый Джолион очнулся от своих дум о давнем, давнем прошлом, строго взглянул на нее и вышел. |
| James alone was left by the bedside; glancing stealthily round, to see that he was not observed, he twisted his long body down, placed a kiss on the dead forehead, then he, too, hastily left the room. | Джемс один остался у постели; бросив по сторонам беглый взгляд и убедившись, что никто за ним не наблюдает, он согнул свое длинное туловище, запечатлел поцелуй на мертвом лбу и тоже торопливо вышел из комнаты. |
| Encountering Smither in the hall, he began to ask her about the funeral, and, finding that she knew nothing, complained bitterly that, if they didn't take care, everything would go wrong. | Встретив в холле Смизер, он расспросил ее о похоронах и, убедившись, что ей ничего не известно, сказал с горечью: если никто об этом не позаботится вовремя, все будет сделано кое-как. |
| She had better send for Mr. Soames-he knew all about that sort of thing; her master was very much upset, he supposed-he would want looking after; as for her mistresses, they were no good-they had no gumption! | Пусть она пошлет за мистером Сомсом — ом знает, как это делается; сам хозяин, должно быть, очень расстроен — за ним нужен уход; что касается хозяек, с них нечего и спрашивать — они в таких делах ничего не смыслят! |
| They would be ill too, he shouldn't wonder. | Еще сами расхвораются чего доброго. |
| She had better send for the doctor; it was best to take things in time. | Пусть она пошлет за доктором; никогда не надо запускать болезни. |
| He didn't think his sister Ann had had the best opinion; if she'd had Blank she would have been alive now. | Вряд ли у Энн был хороший доктор; следовало обратиться к Бланку она бы и сейчас была жива. |
| Smither might send to Park Lane any time she wanted advice. | Если Смизер понадобится что-нибудь, пусть сейчас же посылает на Парк-Лейн. |
| Of course, his carriage was at their service for the funeral. | Его карета, конечно, в их полном распоряжении в день похорон. |
| He supposed she hadn't such a thing as a glass of claret and a biscuit-he had had no lunch! | Вряд ли у Смизер найдется стакан красного вина и кусочек бисквита, но он не завтракал сегодня! |
| The days before the funeral passed quietly. | Дни перед похоронами прошли спокойно. |
| It had long been known, of course, that Aunt Ann had left her little property to Timothy. | Давно уже было известно, что тетя Энн завещала свое небольшое состояние Тимоти. |
| There was, therefore, no reason for the slightest agitation. | Следовательно, поводов для волнения не могло и быть. |
| Soames, who was sole executor, took charge of all arrangements, and in due course sent out the following invitation to every male member of the family: | Сомс — единственный душеприказчик тети Энн — взял на себя заботы о похоронах и в соответствующий день разослал мужской половине семьи следующее извещение: |
| To……….. Your presence is requested at the funeralof Miss Ann Forsyte, in Highgate Cemetery, at noon of Oct. 1st. | "Просим Вас почтить своим присутствием погребение мисс Энн Форсайт, имеющее быть 1 октября с. г. на Хайгетском кладбище. |
| Carriages will meet at "The Bower," Bayswater Road, at 10.45. | Съезд на Бэйсуотер-Род к 10.45. |
| No flowers by request. | Просьба венков не возлагать. |
| 'R.S.V.P.' | R. S. V. Р. [6]". |
| The morning came, cold, with a high, grey, London sky, and at half-past ten the first carriage, that of James, drove up. | Утро похорон выдалось холодное; лондонское небо серело высоко над городом. |
| It contained James and his son-in-law Dartie, a fine man, with a square chest, buttoned very tightly into a frock coat, and a sallow, fattish face adorned with dark, well-curled moustaches, and that incorrigible commencement of whisker which, eluding the strictest attempts at shaving, seems the mark of something deeply ingrained in the personality of the shaver, being especially noticeable in men who speculate. | В половине одиннадцатого подъехала первая карета — Джемса. В ней сидел сам Джемс и его зять Дарти, коренастый мужчина с широкой грудью, затянутой в плотно облегающий сюртук, с темными холеными усами на бледном обрюзгшем лице и явным намеком на бакенбарды, которые, ускользая от самых тщательных попыток бритья, кажутся печатью чего-то неискоренимого в самой натуре их обладателя — печатью, особенно ярко выраженной в людях, занимающихся биржевыми спекуляциями. |
| Soames, in his capacity of executor, received the guests, for Timothy still kept his bed; he would get up after the funeral; and Aunts Juley and Hester would not be coming down till all was over, when it was understood there would be lunch for anyone who cared to come back. | Приезжающих в качестве душеприказчика встречал Сомс, так как Тимоти все еще лежал в постели — он встанет только после похорон, а тетки Джули и Эстер сойдут вниз, когда все будет кончено и для тех, кто пожелает заехать на обратном пути, будет подан завтрак. |
| The next to arrive was Roger, still limping from the gout, and encircled by three of his sons-young Roger, Eustace, and Thomas. | Вслед за Джемсом, все еще прихрамывая после приступа подагры, появился Роджер в окружении трех сыновей — молодого Роджера, Юстаса и Томаса. |
| George, the remaining son, arrived almost immediately afterwards in a hansom, and paused in the hall to ask Soames how he found undertaking pay. | Четвертый сын, Джордж, подъехал в кабриолете почти следом за ними и, задержавшись в холле, спросил Сомса, хорошо ли оплачивается его новая профессия гробовщика. |
| They disliked each other. | Они не любили друг друга. |
| Then came two Haymans-Giles and Jesse perfectly silent, and very well dressed, with special creases down their evening trousers. | Затем в полном молчании появились двое Хэйменов — Джайлс и Джесс, прекрасно одетые, с аккуратно заглаженными складками на парадных брюках. |
| Then old Jolyon alone. | За ними старый Джолион — один. |
| Next, Nicholas, with a healthy colour in his face, and a carefully veiled sprightliness in every movement of his head and body. | Потом Николас, румяный, старательно прячущий веселость, прорывающуюся у него в каждом движении головы и тела. |
| One of his sons followed him, meek and subdued. | За ним кротко и послушно следовал один из сыновей. |
| Swithin Forsyte, and Bosinney arrived at the same moment,-and stood-bowing precedence to each other,-but on the door opening they tried to enter together; they renewed their apologies in the hall, and, Swithin, settling his stock, which had become disarranged in the struggle, very slowly mounted the stairs. | Суизин Форсайт и Боснии подъехали одновременно и, столкнувшись у входа, все извинялись и старались пропустить один другого вперед, но, когда дверь отворилась, оба протиснулись в нее вместе; в холле они возобновили свои извинения, затем Суизин поправил галстук, съехавший несколько набок во время суетни в дверях, и медленно поднялся по лестнице. |
| The other Hayman; two married sons of Nicholas, together with Tweetyman, Spender, and Warry, the husbands of married Forsyte and Hayman daughters. | Прибыл третий Хэймен; двое женатых сыновей Николаса вместе с Туитименом, Спендером и Уорри, мужьями форсайтских и хэйменских дочерей. |
| The company was then complete, twenty-one in all, not a male member of the family being absent but Timothy and young Jolyon. | Общество было в сборе — двадцать один человек. Мужская половина семьи Форсайтов была представлена полностью, если не считать отсутствующих Тимоти и молодого Джолиона. |
| Entering the scarlet and green drawing-room, whose apparel made so vivid a setting for their unaccustomed costumes, each tried nervously to find a seat, desirous of hiding the emphatic blackness of his trousers. | Войдя в красную с зеленым гостиную, на фоне которой таким разительным контрастом выступали их необычные костюмы, каждый поторопился поскорее усесться на стул, чтобы как-нибудь скрыть бросающиеся в глаза черные брюки. |
| There seemed a sort of indecency in that blackness and in the colour of their gloves—a sort of exaggeration of the feelings; and many cast shocked looks of secret envy at 'the Buccaneer,' who had no gloves, and was wearing grey trousers. | В черных брюках и перчатках, казалось, была какая-то непристойность, какое-то показное преувеличение чувства, и многие из Форсайтов бросали возмущенные, но втайне завистливые взгляды на «пирата», сидевшего без перчаток и в серых брюках. |
| A subdued hum of conversation rose, no one speaking of the departed, but each asking after the other, as though thereby casting an indirect libation to this event, which they had come to honour. | Вскоре в гостиной раздалось приглушенное жужжание разговора; об усопшей не было упомянуто ни словом, но все осведомлялись друг у друга о здоровье, отдавая этим дань событию, ради которого они собрались здесь. |
| And presently James said: | Немного погодя Джемс сказал: |
| "Well, I think we ought to be starting." | — Ну что ж, пора, я думаю. |
| They went downstairs, and, two and two, as they had been told off in strict precedence, mounted the carriages. | Все спустились по лестнице и в строгой последовательности, как было указано заранее, парами разместились по каретам. |
| The hearse started at a foot's pace; the carriages moved slowly after. | Катафалк медленно двинулся; кареты последовали за ним. |
| In the first went old Jolyon with Nicholas; in the second, the twins, Swithin and James; in the third, Roger and young Roger; Soames, young Nicholas, George, and Bosinney followed in the fourth. | В первой ехали старый Джолион и Николас; во второй — близнецы Суизин и Джемс; в третьей — Роджер и молодой Роджер; Сомс, молодой Николас, Джордж и Босини ехали в четвертой. |
| Each of the other carriages, eight in all, held three or four of the family; behind them came the doctor's brougham; then, at a decent interval, cabs containing family clerks and servants; and at the very end, one containing nobody at all, but bringing the total cortege up to the number of thirteen. | В остальных каретах (всех их было восемь) по трое и четверо разместились другие члены семьи; за ними двигался экипаж доктора, затем, на приличном расстоянии, — кэбы с клерками и прислугой; и в самом хвосте — пустая карета, которая участвовала в похоронной процессии только для того, чтобы общее число экипажей равнялось тринадцати. |
| So long as the procession kept to the highway of the Bayswater Road, it retained the foot's-pace, but, turning into less important thorough-fares, it soon broke into a trot, and so proceeded, with intervals of walking in the more fashionable streets, until it arrived. | По Бэйсуотер-Род процессия двигалась шагом, но, свернув на менее людные улицы, перешла на рысцу и так и продолжала трусить до самого кладбища, замедляя шаг только в фешенебельных кварталах. |
| In the first carriage old Jolyon and Nicholas were talking of their wills. | В первой карете старый Джолион и Николас беседовали о своих завещаниях. |
| In the second the twins, after a single attempt, had lapsed into complete silence; both were rather deaf, and the exertion of making themselves heard was too great. | Во второй — близнецы после единственной попытки завязать разговор замолчали надолго: оба были глуховаты и не пожелали напрягать слух, чтобы расслышать друг друга. |
| Only once James broke this silence: | Джемс только раз прервал молчание: |
| "I shall have to be looking about for some ground somewhere. | — Надо присмотреть себе место на кладбище. |
| What arrangements have you made, Swithin?" | Ты уже сделал какие-нибудь распоряжения на этот счет? |
| And Swithin, fixing him with a dreadful stare, answered: | И Суизин, в ужасе уставившись на него, ответил: |
| "Don't talk to me about such things!" | — Не говори мне о таких вещах! |
| In the third carriage a disjointed conversation was carried on in the intervals of looking out to see how far they had got, George remarking, | В четвертой карете разговаривали, время от времени выглядывая из окна, чтобы определить, долго ли еще осталось ехать. Джордж заявил: |
| "Well, it was really time that the poor old lady went." | «Старушке уже давно пора было отправиться на тот свет». |
| He didn't believe in people living beyond seventy, Young Nicholas replied mildly that the rule didn't seem to apply to the Forsytes. | Он считал, что переваливать за седьмой десяток не стоит. Молодой Николас кротко заметил, что это правило как будто не распространяется на Форсайтов. |
| George said he himself intended to commit suicide at sixty. | Джордж сказал, что покончит самоубийством в шестьдесят лет. |
| Young Nicholas, smiling and stroking a long chin, didn't think his father would like that theory; he had made a lot of money since he was sixty. | Молодой Николас улыбнулся, поглаживая свой длинный подбородок, и позволил себе усомниться в том, что его отцу понравится подобная теория: он нажил большое состояние уже после шестидесяти лет. |
| Well, seventy was the outside limit; it was then time, George said, for them to go and leave their money to their children. | Хорошо, сказал Джордж, семьдесят — это предел; самое время умереть и оставить деньги детям. |
| Soames, hitherto silent, here joined in; he had not forgotten the remark about the 'undertaking,' and, lifting his eyelids almost imperceptibly, said it was all very well for people who never made money to talk. | Тут в разговор вмешался Сомс, который до сих пор молчал; он не забыл еще «гробовщика» и теперь, еле приподняв веки, заявил, что так могут говорить люди, у которых, собственно, денег никогда и не водилось. |
| He himself intended to live as long as he could. | Сам он намерен прожить как можно дольше. |
| This was a hit at George, who was notoriously hardup. | Это был намек на Джорджа, денежные дела которого находились в очень скверном состоянии. |
| Bosinney muttered abstractedly | Боснии пробормотал рассеянно: |
| "Hear, hear!" and, George yawning, the conversation dropped. | «Браво, браво!» Джордж зевнул, и разговор прекратился. |
| Upon arriving, the coffin was borne into the chapel, and, two by two, the mourners filed in behind it. | Катафалк подъехал к кладбищу; гроб понесли к часовне, и провожающие парами последовали за ним. |
| This guard of men, all attached to the dead by the bond of kinship, was an impressive and singular sight in the great city of London, with its overwhelming diversity of life, its innumerable vocations, pleasures, duties, its terrible hardness, its terrible call to individualism. | Эта стража, связанная с умершей узами родства, представляла собой внушительное, примечательное зрелище на фоне громадного Лондона с его ошеломляющим многообразием жизни, его бесчисленными делами, радостями, обязанностями, с его ужасающей черствостью и эгоизмом. |
| The family had gathered to triumph over all this, to give a show of tenacious unity, to illustrate gloriously that law of property underlying the growth of their tree, by which it had thriven and spread, trunk and branches, the sap flowing through all, the full growth reached at the appointed time. | Форсайты собрались, чтобы восторжествовать над всем этим, показать свою цепкость и свою сплоченность, блестящим образом продемонстрировать закон собственности, в который уходило корнями их семейное древо, широко раскинувшее свои ветви, — закон, питающий соками это древо, достигшее зрелости в положенный час. |
| The spirit of the old woman lying in her last sleep had called them to this demonstration. | Дух старой женщины, покоившейся вечным сном, взывал к ним. |
| It was her final appeal to that unity which had been their strength-it was her final triumph that she had died while the tree was yet whole. | Это был ее последний призыв к сплоченности, в которой коренилась их мощь; умерев в тот миг, когда древо было еще в полном расцвете, она в последний раз восторжествовала над жизнью. |
| She was spared the watching of the branches jut out beyond the point of balance. | Жизнь уберегла ее. Энн не суждено было видеть, как ветви этого древа поникнут под собственной тяжестью. |
| She could not look into the hearts of her followers. | Она не могла знать, что происходит в сердцах людей, провожающих ее. |
| The same law that had worked in her, bringing her up from a tall, straight-backed slip of a girl to a woman strong and grown, from a woman grown to a woman old, angular, feeble, almost witchlike, with individuality all sharpened and sharpened, as all rounding from the world's contact fell off from her-that same law would work, was working, in the family she had watched like a mother. | Тот же самый закон, повинуясь которому из прямой тоненькой девушки она стала женщиной, взрослой и сильной, из взрослой женщины — старухой, костлявой, дряхлой, похожей на колдунью, старухой, чья индивидуальность с каждым годом проявлялась все резче и резче, как будто мало-помалу с нее спадал тот лоск, который наводит на нас общение с внешним миром, — тот же самый закон действовал всегда, он действовал и сейчас в семье, за ростом которой она следила, как мать. |
| She had seen it young, and growing, she had seen it strong and grown, and before her old eyes had time or strength to see any more, she died. She would have tried, and who knows but she might have kept it young and strong, with her old fingers, her trembling kisses—a little longer; alas! not even Aunt Ann could fight with Nature. | Она знала ее молодой, набирающей силы, она знала ее окрепшей, сильной, и прежде чем глазам Энн суждено было увидеть иное, она умерла Энн напрягла бы всю свою волю, и, кто знает, может быть, ее старческим пальцам и трепетным поцелуям удалось бы продлить молодость и поддержать мощь семьи, хотя бы не надолго. Увы, даже тетя Энн не могла бороться с Природой. |
| 'Pride comes before a fall!' | «На пороге гибели стоит гордость!» |
| In accordance with this, the greatest of Nature's ironies, the Forsyte family had gathered for a last proud pageant before they fell. | И согласно этому изречению — такова злая ирония Природы — семья Форсайтов выстроилась на последний торжественный парад, предшествующий ее гибели. |
| Their faces to right and left, in single lines, were turned for the most part impassively toward the ground, guardians of their thoughts; but here and there, one looking upward, with a line between his brows, searched to see some sight on the chapel walls too much for him, to be listening to something that appalled. | Их лица — тюремщики мыслей большей частью были бесстрастно обращены вниз; но время от времени кто-нибудь поднимал голову и хмурил брови, будто следя за каким-то тревожным видением, промелькнувшим на стенах часовни, будто прислушиваясь к звукам, таившим какую-то угрозу. |
| And the responses, low-muttered, in voices through which rose the same tone, the same unseizable family ring, sounded weird, as though murmured in hurried duplication by a single person. | И слова молитвы, произносимые невнятными голосами, в которых слышалась одна и та же нотка, придававшая всем им неуловимое семейное сходство, звучали странно, словно ктото один торопливо бормотал их, повторяя каждое слово по нескольку раз подряд. |
| The service in the chapel over, the mourners filed up again to guard the body to the tomb. | Служба в часовне кончилась, и провожающие снова выстроились в ряды, охраняя путь умершей к могиле. |
| The vault stood open, and, round it, men in black were waiting. | Склеп был открыт, и вокруг него стояли люди, одетые во все черное. |
| From that high and sacred field, where thousands of the upper middle class lay in their last sleep, the eyes of the Forsytes travelled down across the flocks of graves. | Отсюда, с этого священного поля, где нашли последний покой многие сыны и дочери великого класса буржуазии, глаза Форсайтов устремились вдаль, поверх стада могил. |
| There-spreading to the distance, lay London, with no sun over it, mourning the loss of its daughter, mourning with this family, so dear, the loss of her who was mother and guardian. | Там, растянувшись на необозримое пространство, под сумрачным небом лежал Лондон, скорбящий о потере своей дочери, скорбящий вместе с этими людьми, столь дорогими ее сердцу, о потере той, кто была для них матерью и защитницей. |
| A hundred thousand spires and houses, blurred in the great grey web of property, lay there like prostrate worshippers before the grave of this, the oldest Forsyte of them all. | Тысячи шпилей и домов, смутно видневшихся сквозь серую мглу, затянувшую паутиной эту твердыню собственности, благоговейно склонялись перед могилой, где лежала старейшая представительница рода Форсайтов. |
| A few words, a sprinkle of earth, the thrusting of the coffin home, and Aunt Ann had passed to her last rest. | Несколько слов, горсточка земли, гроб поставлен на место — и тетя Энн обрела последнее успокоение. |
| Round the vault, trustees of that passing, the five brothers stood, with white heads bowed; they would see that Ann was comfortable where she was going. | Склонив седые головы, вокруг склепа стали пятеро братьев, пятеро опекунов усопшей; они позаботятся, чтобы Энн было хорошо там, куда она ушла. |
| Her little property must stay behind, but otherwise, all that could be should be done…. | Ее небольшое состояние пусть останется здесь с ними, но все то, что должно сделать, будет сделано. |
| Then severally, each stood aside, and putting on his hat, turned back to inspect the new inscription on the marble of the family vault: | Затем они отошли один за другим и, надев цилиндры, повернулись к новой надписи на мраморной доске семейного склепа: |
| SACRED TO THE MEMORY OF ANN FORSYTE, THE DAUGHTER OF THE ABOVE JOLYON AND ANN FORSYTE, WHO DEPARTED THIS LIFE THE 27TH DAY OF SEPTEMBER, 1886, AGED EIGHTY-SEVEN YEARS AND FOUR DAYS | СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЭНН ФОРСАЙТ, дочери погребенных здесь Джолиона и Энн Форсайт, усопшей сентября 27-го 1886 года в возрасте восьмидесяти семи лет и четырех дней. |
| Soon perhaps, someone else would be wanting an inscription. | Скоро, — может быть, понадобится еще одна надпись. |
| It was strange and intolerable, for they had not thought somehow, that Forsytes could die. | Странной и мучительной казалась эта мысль, потому что они как-то не задумывались над тем, что Форсайты могут умирать. |
| And one and all they had a longing to get away from this painfulness, this ceremony which had reminded them of things they could not bear to think about-to get away quickly and go about their business and forget. | И всем им захотелось оставить" позади эту боль, этот обряд, напоминавший о том, о чем невыносимо думать, поскорее оставить все позади, вернуться к своим делам и забыть. |
| It was cold, too; the wind, like some slow, disintegrating force, blowing up the hill over the graves, struck them with its chilly breath; they began to split into groups, and as quickly as possible to fill the waiting carriages. | К тому же было прохладно; ветер, проносившийся над могилами, словно медленно разъединяющая Форсайтов сила, дохнул в лицо холодом; они разбились на группы и стали торопливо рассаживаться по каретам, ожидавшим у выхода. |
| Swithin said he should go back to lunch at Timothy's, and he offered to take anybody with him in his brougham. | Суизин сказал, что поедет завтракать к Тимоти, и предложил подвезти кого-нибудь. |
| It was considered a doubtful privilege to drive with Swithin in his brougham, which was not a large one; nobody accepted, and he went off alone. | Привилегия ехать с Суизином в его маленьком экипаже показалась весьма сомнительной; никто не воспользовался этим предложением, и он уехал один. |
| James and Roger followed immediately after; they also would drop in to lunch. The others gradually melted away, Old Jolyon taking three nephews to fill up his carriage; he had a want of those young faces. | Джемс и Роджер двинулись следом — они тоже заедут позавтракать — Постепенно разъехались и остальные; старый Джолион захватил троих племянников: он чувствовал потребность видеть перед собой молодые лица. |
| Soames, who had to arrange some details in the cemetery office, walked away with Bosinney. | Сомс, которому нужно было сделать кое-какие распоряжения в кладбищенской конторе, отправился вместе с Босини. |
| He had much to talk over with him, and, having finished his business, they strolled to Hampstead, lunched together at the Spaniard's Inn, and spent a long time in going into practical details connected with the building of the house; they then proceeded to the tram-line, and came as far as the Marble Arch, where Bosinney went off to Stanhope Gate to see June. | Ему хотелось поговорить с ним, и, покончив дела на кладбище, они пошли пешком на Хэмстед, позавтракали в «Спэньярдс-Инн» и занялись обсуждением деталей постройки дома; затем оба сели в трамвай и доехали до Мраморной арки, где Боснии распрощался и пошел на Стэнхоп-Гейт навестить Джун. |
| Soames felt in excellent spirits when he arrived home, and confided to Irene at dinner that he had had a good talk with Bosinney, who really seemed a sensible fellow; they had had a capital walk too, which had done his liver good-he had been short of exercise for a long time-and altogether a very satisfactory day. | Сомс вернулся домой в прекрасном настроении и за обедом сообщил Ирэн о своем разговоре с Боснии, который, оказывается, на самом деле толковый человек; кроме того, они отлично прогулялись, а это хорошо действует на печень — Сомс мало двигался за последнее время, — и вообще день прошел прекрасно. |
| If only it hadn't been for poor Aunt Ann, he would have taken her to the theatre; as it was, they must make the best of an evening at home. | Если бы не смерть тети Энн, он повез бы Ирэн в театр; но ничего не поделаешь, придется провести вечер дома. |
| "The Buccaneer asked after you more than once," he said suddenly. | — «Пират» несколько раз спрашивал о тебе, — вдруг сказал Сомс. |
| And moved by some inexplicable desire to assert his proprietorship, he rose from his chair and planted a kiss on his wife's shoulder. | И, повинуясь какому-то безотчетному желанию утвердить свое право собственности, он встал с кресла и запечатлел поцелуй на плече жены. |
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги
Загрузка...