Тибетское пророчество

ГЛАВА 9

Я лишь смутно помню, как навела порядок на столе, убрала в Библию листки рисовой бумаги и вернулась в спальню.

Долгое время я лежала, уставившись в темноту и предпринимая безрадостные попытки найти свое место во внезапно перевернувшемся мире. Младенец во дворце в Джаханпуре, отец которого – полковник Фрэнсис Сэксон, а мать – махарани, принцесса Сароджини… Этот младенец – я. Однако как я ни старалась, все это никак не умещалось в моем сознании.

Для меня крошка-принцесса была совершенно другим человеком, не имеющим ничего общего с Джейни из Намкхары, Джейн Берр из сиротского приюта или Джейни Берр из "Приюта кречета" в Ларкфельде, графство Хемпшир.

Я была потрясена и даже испытывала своего рода трепет при мысли о положении и сане моих родителей, но сердце наполняла боль и скорбь, стоило мне вспомнить о жуткой смерти, которая их постигла. Но тем не менее я не ощущала ничего, что можно было назвать "голосом крови", который мог бы прозвучать вопреки всем прошедшим годам.

Потом я начала размышлять, должна ли я что-то предпринять ввиду сделанного открытия. Итак, по идее я являюсь законной правительницей индийского княжества. От этой мысли меня вдруг начал душить почти истерический смех, ибо утомление и сильное эмоциональное перенапряжение повергли меня в состояние душевной неустойчивости. Если спустя шестнадцать лет Чандра Гхош по-прежнему правит, ему нечего меня опасаться. Я не хочу быть индийской принцессой и сидеть на княжеском троне. Я хочу остаться тем, кто я есть, жить в Англии, ездить время от времени за границу, работать для Элинор. Со временем я, наверное, полюблю кого-нибудь и выйду замуж.

Мои представления о будущем были довольно туманными, я не имела каких-то твердых планов. Я словно прожила три различных жизни – в Смон Тьанге, в Бермондсее и здесь, с мистером Лэмбертом и Элинор. Они открыли мне дорогу в мир, где я была так счастлива, как вообще может быть счастлив человек. Прекрасно, если мне удастся открыть еще какие-то новые главы в своей жизни. Проще всего было бы не делать ничего, убрать бумаги и Библию и притвориться перед самой собой, что я не совершала никакого странного открытия… Но, безусловно, у меня есть долг перед трагически убитыми родителями. И если Чандра Гхош все еще жив, разве не следует сообщить властям о его преступлении?

Когда я, наконец, уснула, мне приснилось, что сквозь сильный буран я еду на своем пони, Иове, по незнакомому перевалу вслед за Мистером, который сидит на своем большом черном Флинте. Мы ищем Сембура, он потерялся. Я все время кричу Мистеру, что мы едем не в ту сторону, но он, по-видимому, меня не слышит. Пришпорив Иова, я нагоняю Мистера, он поворачивается в седле ко мне лицом… но это не Мистер: в капюшоне, который поднимается над его плечами, вовсе нет головы, я вижу его подкладку.

Я закричала, развернула Иова и галопом понеслась прочь по перевалу, зовя Сембура. Буран прекратился, сияет солнце, и прямо передо мной возникает виселица, вокруг которой стоят солдаты. Сембур там, он сидит верхом на Баглере, на нем только рубашка и брюки, его руки привязаны к телу цепью, обернутой вокруг него много раз.

Мною овладевает бешеная ярость. Я скачу к виселице, шепотом отдаю приказ Иову, и он начинает копытами крушить ее доски и перекладины. Солдаты кричат, но я обращаюсь к их лошадям, и те встают на дыбы и пятятся. Я оказываюсь около Сембура, хватаю конец цепи и выдергиваю ее. Оковы спадают, и вот мы уже мчимся рядом по залитому солнцем склону. Я плачу от облегчения. Посмотрев на Сембура, я вижу, что он намного моложе, чем запомнился мне. Наверное, это Сембур из моих самых первых воспоминаний. Кончики его нафабренных усов остры, как иглы, и блестят медным блеском. Он откидывает голову и весело, беззаботно смеется. Я никогда в жизни не слышала, чтобы он так смеялся.

В шесть часов я проснулась совершенно разбитая, вдруг осознав, насколько эгоистичны и безответственны были мои ночные размышления. Мне ни разу не пришло в голову самое важное. Натягивая халат, я побежала вниз, на кухню, позвала Бриджит, которая разжигала большую плиту. Я попросила ее наполнить для меня ванну прямо сейчас и приготовить для завтрака только хлеб, масло и ветчину, а также чай, потому что я собираюсь рано отправиться по делам.

– Хорошо, мисс, – Бриджит, поднимаясь с колен, выглядела несколько расстроенной, и это меня озадачило.

Я вполне сама могла наполнить ванну и с удовольствием приготовила бы себе легкий завтрак на кухне, но Элинор излечила меня от подобных наклонностей: "Никогда не посягай на обязанности слуги, Джейни. Это их огорчает. Иногда что-то гораздо легче сделать самой, но они воспринимают это как угрозу их средствам существования. К тому же это не укладывается в их представление об иерархии".

Мне казалось, что сейчас я не совершила подобной ошибки, и, поднимаясь впереди Бриджит по лестнице, я спросила:

– Что-нибудь не так, Бриджит?

– Нет, мисс.

– Ну, перестань, Бриджит. Я же тебя хорошо знаю.

– Ах, мисс, вы не позвонили. Полли, ну та, которая служит у майора Эллиота, она будет рада надо мной посмеяться, если узнает, что моя молодая леди бежит на кухню вместо того, чтобы звонить.

Я вздохнула, чуть было не извинилась, но передумала и просто сказала:

– Хорошо, в следующий раз буду звонить.

Пожалуй, Элинор все-таки не отучила меня огорчать слуг.

Дэвид Хэйуорд жил в коттедже, который был окружен примерно полутора акрами весьма неухоженного сада. С двух сторон его огибал небольшой ручей. Несмотря на приличный размер, коттедж был построен довольно бестолково. С помощью строителей Дэвид превратил три комнаты в операционную и миниатюрную больницу для маленьких животных. Каждый день в семь утра приходила сестра кузнеца Рози, довольно хмурая и молчаливая старая дева, которая вела хозяйство. Она без устали работала, поддерживая коттедж в идеальной чистоте, подавая еду и ревниво оберегая своего хозяина от бестолковых фермеров и всех остальных, кого она подозревала в неучтивости по отношению к нему или намерении попусту его беспокоить.

Дэвид Хэйуорд вставал рано. Этим чудесным утром он наверняка завтракал около увитой виноградной лозой решетки радом с коттеджем. Когда я ранним утром отправлялась на конную прогулку, нам часто случалось махать друг другу рукой. При этом он неизменно сидел за своим маленьким столиком в рубашке с короткими рукавами, а к кувшину с молоком была прислонена утренняя газета.

В половине девятого я уже сидела за тем же самым столиком. В горле у меня пересохло, потому что речь моя продолжалась без остановки почти что полчаса. За это время я вкратце рассказала о моем детстве в Смон Тьанге, про которое он и так в общих чертах знал, затем о Мистере, о Сембуре и его смерти на перевале Чак, а также о грозившей мне самой гибели. Затем я перешла к жизни в Англии, в приюте и, наконец, в "Приюте кречета".

Он лишь дважды перебил меня, желая кое-что уточнить. Сейчас он дочитывал последние строчки письма Сембура. Я в ожидании теребила волосы. Он поднял голову, окинул меня долгим, заинтересованным взглядом и позвал:

– Рози!

Она появилась из кухни и подозрительно посмотрела на меня. Дэвид сказал:

– Принеси, пожалуйста, еще свежего чая, Рози. Мисс Берр, несомненно, мучает жажда.

Рози недовольно кивнула. Когда она поднимала чайник, мышцы на ее голом запястье вздулись. Дэвид Хэйуорд вернулся к первой странице письма и принялся его перечитывать.

Через пять минут, когда я разливала свежий чай, он, протягивая мне свою чашку, тихо спросил:

– Почему вы пришли ко мне, Джейни?

– Ну, мистер Хэйуорд, мне надо было с кем-то поговорить, чтобы мне помогли и дали совет.

– Разумеется, но я хотел спросить: почему именно ко мне?

Вопрос поставил меня в тупик. Передавая ему чай, я повторила его слова про себя и ответила:

– Ну… потому, что больше не к кому.

– Я искренне польщен, но отнюдь не уверен, что в состоянии дать вам совет, – он махнул рукой и печально улыбнулся. – С вашей историей может быть связано огромное число проблем. Что именно вас беспокоит?

– О, только одно, – я вздохнула, и слова полились у меня рекой. – Это Сембур. Видите ли, для того, чтобы меня спасти, он навлек на себя обвинение в чудовищном убийстве и даже перед смертью признался в чем, лишь бы только быть уверенным, что мне ничего не грозит со стороны того человека, Чандры Гхоша, – пальцы у меня невольно сжались в кулаки. – Я обязана оправдать его. Я должна сделать так, чтобы армия узнала истину и чтобы они сделали все, что положено. Что именно, я не знаю, наверное, что-то вроде следствия и заявления о том, что Сембур ни в чем не виноват, что он был отважным и верным человеком, и соответствующей записи в его послужном списке.

Я шумно, весьма некрасиво для леди набрала в легкие воздух, потому что две последние фразы произнесла на одном дыхании. Дэвид Хэйуорд откинулся назад, сцепил пальцы на затылке и принялся разглядывать меня с каким-то явным, но одновременно и отстраненным любопытством.

– Да, – произнес он в конце концов.

– Что – да?

– Прошу прощения. Я хотел сказать, что да, я не удивлен, что из всех возможных проблем, вытекающих из этого письма, наиболее важной для вас оказалась потребность восстановить доброе имя Сембура.

– Мистер Хэйуорд… – нетерпеливо начала я.

– Полагаю, вы достаточно взрослая, чтобы называть меня просто Дэвид, – он продолжал смотреть на меня. Лицо его было серьезно.

– Ну… пусть Дэвид. Что мне нужно сделать?

– Мне приходят в голову два вопроса. Во-первых, если вы намерены все это начать, в тайне такое дело не удержишь. Весь Ларкфельд, а то и все графство только и будет говорить, что о принцессе Джейни Джаханпурской.

– О, это не имеет значения. Они говорят, что я – индийская принцесса, уже давным-давно, с тех пор, как мистер Лэмберт пустил этот слух.

– Очень хорошо. Тогда встает второй вопрос, – он поколебался. – Вчера вы беспокоились об Элинор, и я думаю, что совершенно справедливо. Она жива, а Сембур мертв. Восстановление его имени не так срочно. Не надлежит ли все-таки начать с Элинор?

Я изумленно на него уставилась.

– Само собой. Я по-прежнему собираюсь ехать в Грецию, если до четверга не получу от нее известий, но мне хочется хотя бы начать что-то делать для Сембура. Тогда дела, возможно, будут понемногу двигаться и в мое отсутствие, если я уеду.

– Да, Джейни, – он рассмеялся и встал. – Вы настроены и впрямь решительно. Мне пора сделать обход здешних пациентов. Не угодно ли присоединиться?

Я понимала, что ему нужно подумать о том, что я рассказала. Убрав письмо Сембура в конверт, я пошла с ним через коттедж в комнату за операционной.

В Ларкфельде для ветеринара было немного работы, связанной с мелкими животными. В тот момент в крохотной больнице находились кошка, которую сильно потрепала лиса, щенок овчарки, любимая морская свинка какого-то малыша и попугай, принадлежащий одному помещику. Мы немного поболтали о животных, пока он осматривал их, и я помогла ему сделать кошке перевязку. Я думала, что первое время мне трудно будет называть его Дэвид, однако это получалось совершенно естественно. Спустя двадцать минут он вышел со мной в сад, где я оставила Нимрода, и спокойно сказал:

– Я думаю, что сначала мы должны рассказать всю историю майору Эллиоту.

– Майору? – я немного удивилась.

– Да, я понимаю, он весьма напыщенный господин, Джейни, но он очень много знает и об армии, и об Индии. Я думаю, что, имея перед собой цель, он начнет такую кампанию, что горы сможет своротить. Если он решит заняться вашим делом – восстановлением доброго имени Сембура, то поведет себя как улан во время атаки. И потом он – сноб, как и большинство из нас, поэтому, полагаю, ваше явление в качестве дочери махарани и полковника произведет на него впечатление.

– Ну, если только он во все это поверит.

Дэвид дотронулся до конверта, который я держала в руках.

– Я никогда не читал ничего, звучащего более правдиво, – заверил он. – Я сейчас же отправлю юного племянника Рози к майору. Ждите от меня известий, Джейни.

Мы встретились с майором Эллиотом в тот же день в его кабинете, стены которого были увешаны пиками, ружьями и головами диких животных. Он довольно неловко с нами поздоровался, мучаясь, очевидно, сомнениями, приличен ли совместный визит к нему молодого человека и молодой женщины, не являющихся родственниками.

– Из вашей записки, Хэйуорд, я понял, что Джейни требуется мой совет по какому-то важному делу. Могу ли я узнать, какое отношение оно имеет к вам?

– Никакого, майор, – Дэвид поудобнее устроился в глубоком кресле и скрестил ноги на шкуре тигра. – Просто я имею честь быть другом Джейни, и когда я узнал, какого типа совет ей нужен, я решил, что вы сможете помочь ей лучше всех.

– Понятно.

Майор Эллиот задумался. Возможно, он размышлял, не высказать ли некоторое неодобрение по поводу моего поведения. При этом, однако, он должен был бы вспомнить, что поведение Элинор и мое всегда считалось весьма смелым и необычным для женщин. Общество, пожалуй, было до некоторой степени шокировано и тем, что я осталась управлять "Приютом кречета" одна, равно как и тем, что я время от времени помогаю ветеринару, пусть даже и ветеринару-джентльмену, в его грязной и иногда, можно сказать, отвратительной работе. Однако ко всему этому принято было относиться как к эксцентричности, а не как к чему-то такому, что можно охарактеризовать как «скандальное», поэтому в упреках нет смысла.

Наконец майор Эллиот направился к большому вычурному столу почти что черного цвета, сел за него, положил перед собой бумагу, взял ручку и сказал:

– Очень хорошо, так в чем там дело, Джейни?

Я снова стала рассказывать свою историю, предъявив листки рисовой бумаги, исписанные Сембуром, но времени на это ушло больше, чем когда я излагала ее Дэвиду, поскольку майор Эллиот то и дело перебивал меня вопросами и просил подождать, пока он сделает записи.

Прошел целый час, пока я закончила, и все это время майор, даже читая письмо Сембура, не выказывал ни удивления, ни интереса, вообще никаких эмоций. Но когда я произнесла последнюю фразу, а он сделал свою последнюю запись и еще раз перечитал письмо Сембура, то, встав из-за стола, посмотрел на меня бледно-голубыми глазами, полными энтузиазма и даже восторга.

– Никакого сомнения, – заявил он, его скрипучий голос был на полтона выше, чем обычно. – Я, разумеется, помню этот случай, хоть и был за тысячу миль, в Бомбее. Шум тогда поднялся очень большой. Старший сержант британской армии убивает собственного командира и коронованную мэм-сахиб. Мне это показалось непонятным. А старина Бэгги Раймэн, он знал этого малого Берра еще как просто сержанта, кажется, в Лахоре. Или в Бахавалпуре? Бэгги говорил, что это абсолютно на него не похоже. Сомнительная история. Весьма сомнительная, так мы и решили. Но ведь он убежал, так что же прикажете думать? Однако мы, наконец, добрались до истины, а? Великолепно, просто великолепно!

Он замолчал, продолжая смотреть на меня, но теперь в его глазах появился оттенок смущения, лицо чуть-чуть покраснело, внезапно он решительно двинулся ко мне. У меня была лишь пара секунд сообразить, что он собирается сделать, как майор, взяв мою руку в перчатке, поцеловал ее, поклонился и сказал:

– Вы оказали мне большую честь, обратившись за советом, Ваше Высочество.

– О нет, майор, пожалуйста, – я не без некоторого затруднения вскочила на ноги, потому что он продолжал пребывать в полусклоненном положении, и, выдернув руку, отодвинулась в сторону. Мое лицо пылало, я ощущала себя совершенной дурой, в особенности когда увидела ухмылку на лице тоже поднявшегося Дэвида. – Пожалуйста, называйте меня Джейни, – запинаясь, забормотала я. – Я не хочу быть… то есть все это было так давно, майор… честно… Дэвид, перестаньте ухмыляться!

– Что? В самом деле, весьма неуместно! – майор Эллиот смерил Дэвида ледяным взглядом. – Послушайте, молодой Хэйуорд, вы, по-видимому, не понимаете, что как махарани Джаханпура эта молодая леди является правительницей двух миллионов человек в княжестве величиной в половину Англии! Как сюзерену Британской короны, ей полагается салют из пятнадцати артиллерийских орудий и обращение "Ваше Высочество". В этом нет ничего смешного. Надеюсь, вы не какой-нибудь проклятый радикал или что-нибудь в этом роде, а?

– Я смеялся над самим собой, – примирительно произнес Дэвид. – Не каждый ветеринар может похвастаться тем, что ему помогала принимать роды у коровы принцесса.

Майор фыркнул.

– Все эти глупости, разумеется, должны прекратиться, – он посмотрел на меня. – Если вам угодно сохранять данное инкогнито, Ваше… э… Джейни, и не принимать полагающийся вам титул и образ жизни, я, разумеется, уважаю ваше желание. Возможно, в настоящий момент так и в самом деле лучше. Пусть Министерство иностранных дел во всем разберется и подтвердит ваши права на Джаханпур. Н-да! Сложное, однако, положение! Интересно, эта скотина, как его там, Чандра Гхош, все еще занимает трон, а? Видите ли, дело касается политики, так что честной игры здесь не дождешься. Если они захотят сместить Гхоша, вы им весьма подойдете. Если же нет, то мы можем оказаться в затруднении.

– Майор Эллиот, все, что я хочу, это восстановить доброе имя старшего полкового сержанта Берра! – воскликнула я. – Полагаю, что если Гхош до сих пор жив, он должен быть наказан, но я совсем не стремлюсь стать махарани, жить в Индии или что-нибудь в таком роде.

Майор почесал нос.

– Х-м-м… Ладно, посмотрим. Но я совершенно согласен, что необходимо оправдать беднягу Берра. К тому же, пятно на весь полк, понимаете ли… Ха! Вот с чего мы начнем, если позволите дать вам совет.

– С чего, майор?

– Разумеется, с полка, дитя мое. О, прошу прощения, Джейни. Я на этой же неделе поеду в город, поговорю со старыми приятелями среди офицеров и в Министерстве иностранных дел, выясню, как сейчас обстоят дела в Джаханпуре…

– Майор, эта сторона меня не интересует…

– Постойте, постойте, – он торжественно поднял палец и просиял. – Надо будет встретиться с лордом Кэрсеем? Какова мысль?

– С лордом Кэрсеем?

Майор Эллиот был явно поражен моей неосведомленностью.

– С генерал-лейтенантом лордом Кэрсеем. Он тогда был полковником. Бог мой, я думал, его все знают! Кэрсей – отличный малый, я служил под его началом три года до того, как он вышел в отставку, и если у него появится возможность смыть столь отвратительное пятно с истории полка, он будет действовать как боевой слон. Не удивлюсь, что он будет готов объявить войну даже Министерству иностранных дел, если они вздумают встать у него на пути.

Он, потирая руки, расхаживал по комнате взад-вперед, и я поняла, что Дэвид Хэйуорд в нем не ошибся. Майор Эллиот по-прежнему обожал всякого рода кампании.

– Клянусь Богом, – медленно произнес он, – об этом узнают во всех индийских казармах. Учредят комиссию для пересмотра дела. Она, разумеется, найдет Берра невиновным. Никто в здравом уме, ознакомившись со всеми фактами и этим письмом, не сможет решить иначе. Господи Иисусе, хотелось бы мне оказаться в офицерской столовой, когда они узнают эту новость! – Он повернулся ко мне, его глаза блестели. – Я знаю, как они поступят, Джейни, причем им будет плевать, что там будут говорить эти надутые паршивцы, которые занимаются политикой. Они отправят отряд гуркхов на этот – как вы его назвали? – перевал Чак, чтобы доставить тело старого солдата туда, где оно должно покоиться. Они похоронят его на военном кладбище в Горакхпуре, все честь по чести. Вот что они сделают, клянусь Господом!

И в этот момент я совершенно неожиданно и беззвучно заплакала. По моим щекам катились слезы, а майор Эллиот, испуганно посмотрев на меня, беспомощно спросил у Дэвида:

– Что случилось, Хэйуорд? Я сказал что-то не то? Дэвид с удивлением и уважением посмотрел на него, сунул мне в ладонь носовой платок и взял под руку.

– Напротив, майор, думаю, вы сказали именно то, что нужно. Благодарим вас за помощь, мы полностью на вас полагаемся. Действуйте, как вы считаете правильным.

В ту ночь я плохо спала и на следующий день никак не могла взять себя в руки, чтобы чем-нибудь заняться, однако вечером меня сморил сон, и утром я проснулась бодрая. Шок и первая буря эмоций, вызванные сногсшибательным открытием, прошли, я с облегчением почувствовала, что сделала для Сембура все, что могла. Его дело находится в отличных руках, я же могу сосредоточиться на Элинор.

До назначенного мною срока оставалось всего пять дней, и до сих пор от нее не было письма. В тот день я послала телеграмму с просьбой зарезервировать за мной место на пароме через пролив, а также место на Восточном экспрессе. Возвращение Элинор задерживалось уже на шесть недель, при этом она не объяснила, в чем дело, не ответила на мои озабоченные расспросы и вообще не упоминала о них в письмах.

Время от времени я пыталась представить, что могло побудить ее вести себя столь странно и писать столь загадочные, тревожащие меня письма, однако у меня не хватало воображения. Я только понимала, что дела идут не так, как надо, и не сомневалась, что Джейни Берр должна привести их в порядок.

Оглядываясь назад, я понимаю, какой самоуверенной дурой была. Элинор была сильным, независимым человеком, и мне передался ее нрав. Из-за того, что она научила меня, как вести дом, как выполнять для нее работу секретаря, организовывать поездки, писать деловые письма, помогать с книгами, я вообразила, что могу вообще все. Итак, я отправлюсь в Коринф и абсолютно самостоятельно выясню, что произошло, вызволю Элинор и привезу ее домой, вернув таким образом хоть малую часть такого воистину неизмеримого долга, который чувствую перед Элинор и всегда буду чувствовать.

Замечательная, могущественная Джейни Берр.

Мои глупые, тщеславные планы разбились через два дня, когда от Элинор пришло письмо, написанное на фирменной бумаге афинской гостиницы. Это безличное, сдержанное письмо ошеломило меня и напугало, хоть я и не могла в точности объяснить, чем именно.

"Дорогая Джейни!

Вчера мистер Вернон Куэйл и я поженились в здешней англиканской церкви. Через два дня мы выезжаем в Англию.

Мы предполагаем прибыть в Борнемут в понедельник двадцать девятого, трехчасовым поездом.

Пожалуйста, устрой, чтобы нас встретили, и отдай необходимые распоряжения с тем, чтобы мы могли поселиться в "Приюте кречета".

Искренне твоя,

Элинор".

Такое письмо я могла бы получить от совершенно постороннего человека.

Я поехала на Гусиный холм, провела там целый час, вновь и вновь перечитывая письмо и пытаясь что-нибудь понять, потом вернулась домой и предприняла жалкие попытки заняться делом в ожидании Дэвида Хэйуорда, с которым в этот день договорилась встретиться, чтобы обсудить мою поездку. Теперь поездка не состоится.

Когда приехал Дэвид, я была в конюшне, где чистила Нимрода и рассказывала ему о своих тревогах. Я показала Дэвиду письмо, он несколько раз его перечитал сначала с ошеломленным, а потом бесстрастным лицом. Подняв глаза, он вернул его мне и спросил:

– Вы понимаете?

Я покачала головой. Он положил руку на холку Нимрода и отвел взгляд.

– Ну, значит… вот и все.

Я прикоснулась к его руке.

– Мне очень жаль, Дэвид.

– Спасибо, милая Джейни. Полагаю, вы еще и обеспокоены.

– Да. Я почти испугана. В смысле, я боюсь за Элинор. Он пожал плечами и сухо улыбнулся.

– Не давайте излишней воли воображению. Возможно, мистер Вернон Куэйл весьма хороший человек. В противном случае, убежден, Элинор не вышла бы за него замуж.

– Но она так изменилась, Дэвид. Ее письма стали совершенно другими.

– Думаю, любовь часто заставляет людей вести себя странно. Возможно, она была настолько увлечена, что все остальное ушло из ее мыслей. Даже вы, Джейни. Но я уверен, что на вашем положении здесь это никак не скажется.

– Я об этом не думала. Я готова на что угодно, лишь бы Элинор была счастлива. У меня есть много недостатков, но, право, говорю вам это совершенно искренне, я никогда не рассматривала свое положение здесь как нечто само собой разумеющееся.

Он кивнул, продолжая рассеянно поглаживать Нимрода.

– Я так и не думал. Однако, не сомневаюсь, вы останетесь здесь с Элинор. Я слышал, как она говорила, что не сможет без вас обойтись, и в этом не было никакого преувеличения. Есть муж, нет мужа, вы ей нужны, Джейни.

Я надеялась, что Дэвид прав и что я буду нужна Элинор, но знай я, каким ужасающим образом воплотятся мои надежды, то ради самой Элинор желала бы другого.

Следующие два дня я была очень занята, потому что сделать предстояло очень много. Миссис Берке, Мэйз и служанки были, узнав новость, изумлены и встретили ее скорее с тревогой, чем с радостью. Я решила, что Элинор предпочтет остаться в собственной спальне, которая была достаточно велика для нее и ее мужа, и поэтому приказала перенести туда большую кровать и кое-что из мебели, стоявшей в старой спальне мистера Лэмберта.

Моя комната была по соседству с комнатой Элинор, и я решила, что будет лучше, если перееду в свободную спальню дальше по коридору, чтобы, во-первых, предоставить молодоженам больше уединения, а, во-вторых, моя старая комната могла понадобиться Элинор в качестве гардеробной. Хотя весенняя генеральная уборка была только три месяца назад, служанки заново навели чистоту, а старому Доусону и его помощнику я велела привести в порядок клумбы, подровнять лужайки и вообще сделать сад настолько красивым, насколько возможно.

После долгого обсуждения с миссис Берке я решила, что Элинор и мистер Куэйл будут рады отдохнуть от иностранной кухни, поэтому на ужин в день их прибытия мы приготовим ростбиф. Я также нашла время, чтобы субботним утром съездить в Борнемут и, сняв некоторую сумму с моего счета в тамошнем банке, купить прелестный серебряный набор для чая и кофе, изготовленный лондонским мастером Бенджамином Смитом почти восемьдесят лет назад. Это будет мой свадебный подарок Элинор и ее мужу.

К полудню в понедельник я сделала все, что могла в отпущенное мне время. После обеда я надела свои лучшие платье и шляпку, чтобы отправиться в Борнемут встречать Элинор. Сначала я хотела сама править ландо, потому что, по правде говоря, у меня это получалось гораздо лучше, чем у Мэйза или молодого садовника, который иногда исполнял у нас роль кучера. Однако мне подумалось, что мистер Куэйл может счесть, что для леди это неприлично, и в итоге на козлах оказался Мэйз, я сидела за его спиной, а молодой Уильям следовал за нами на двуколке.

Мы появились на станции за двадцать минут до прихода поезда. Я купила перронный билет и заставила себя с достоинством сесть на скамейку с зонтиком от солнца в руках вместо того, чтобы нервно ходить туда-сюда по платформе. В прошлый раз, когда Элинор возвращалась из-за границы, я была вместе с ней. Тогда нас встречал мистер Лэмберт. Сегодня все было по-другому.

Поезд, наконец, прибыл, опоздав не более, чем на минуту. Он пыхтел, светя огромными фарами, и мне вспомнилось, как я испугалась, впервые увидев подобное железное чудище. Потом я уже не думала ни о чем, кроме Элинор, стоя на цыпочках, вытягивая шею и по-идиотски волнуясь, что могу не заметить ее в толпе выходящих пассажиров.

Мое сердце подскочило, когда я ее заметила. Пышные рыжие волосы блестели, выбиваясь из-под зеленой соломенной шляпки, которую я помогала ей перед отъездом выбрать, и я почти бегом бросилась к ней через суетившуюся на платформе толпу. Краем глаза я заметила кого-то рядом с ней, но все мое внимание было устремлено к Элинор. Я выкрикнула ее имя.

– Джейни? – Ее лицо словно вытянулось, она прикоснулась пальцами к виску, как делают, когда пытаются что-нибудь вспомнить. Затем ее глаза вспыхнули, и она протянула ко мне руки. – Ах, Джейни! Джейни!

Мы обнялись, моя шляпа сползла набок, потому что Элинор была намного выше, чем я. Затем она отступила назад, держа меня за обе руки.

– О Джейни, как я рада тебя видеть. Я все время пыталась… пыталась вспомнить и твое лицо, дорогая, но у меня ничего не получалось. Все казалось таким далеким… Ларкфельд, "Приют кречета" и все здесь, правда. Все словно изгладилось из памяти… О! – она вздрогнула, и оживление внезапно исчезло с ее лица. Она почти виновато отпустила мои руки и как-то суетливо проговорила, полуобернувшись к человеку рядом с ней: – О, прости меня, Вернон. Это Джейни Берр, несомненно, я все тебе о ней рассказала. – Не глядя на меня, она добавила: – Джейни, это мой муж, Вернон Куэйл.

В первое мгновение я увидела пожилого человека, затем почти молодого, а потом почувствовала себя сбитой с толку и растерялась. У него были редкие, серебристо-седые волосы, череп казался слишком большим. Длинное лицо казалось странно гладким, серые, как галька, глаза глядели словно откуда-то издалека. У Вернона Куэйла были большие, оттопыренные уши, большой, чуть полуоткрытый рот, создававший впечатление, что он вот-вот по-дурацки улыбнется. Шляпу он держал в руках, а одет был в серебристо-серый, довольно скверно сидящий на нем костюм.

Время будто остановилось. Казалось, внутри меня раскручивается некая пружина. Мы стояли на перроне железнодорожной станции в английском городке на хемпширском побережье, но у меня было такое ощущение, словно я стою на краю пропасти. На первый взгляд в Верноне Куэйле не было ничего особенного, ничего, что могло бы вызвать тревогу. Недоброжелательно настроенный человек мог бы даже найти что-то клоунское в его наружности. Однако я была абсолютно убеждена, что никто, никто в целом свете, рассмотрев этого человека как следует, не расположен бы был смеяться.

Я почувствовала головокружение и внезапную опасность и содрогнулась. Пружина, раскручивавшаяся внутри меня, вдруг совершенно выпрямилась и, пронзив покровы памяти, открыла дорогу леденящему страху. Многие годы назад в Галдонге девушка-прорицательница заглянула в чернильную тьму и сказала что-то о Серебряном Человеке… о человеке без крови… о Пожирателе Душ. А позже, во время моей последней встречи с Рильдом, верховным ламой, он предрек мою встречу с женщиной в красном, "которая станет тебе другом, и через нее в твою жизнь войдет тот, кого ты должна опасаться, тот, кто будет твоим врагом, Серебряный Человек…"

Я знала, что сейчас он стоит передо мной. Да, он действительно кажется бескровным. Если лицо Элинор было покрыто легким загаром, Вернон Куэйл выглядел неестественно белым, что, однако, скорее наводило на мысль о недостатке пигментации, чем о плохом здоровье.

Одна часть моего сознания твердила, что я идиотка с не в меру развитым воображением, что серебристо-седые волосы мужа Элинор – отнюдь не причина считать, что он – исполнение странного пророчества, сделанного шесть лет назад полоумной девушкой и старым монахом на другом конце света. Однако в глубине души я была абсолютно уверена в том, что гляжу на того, кого прорицательница назвала Пожирателем Душ. И по мере того, как я глядела, мною овладевал ужас, я почти понимала, что она имела в виду. Я вспомнила, как сжался Рильд, обычно такой спокойный и безмятежный, и как он прошептал: "На всей земле, во всем мире воплощений никогда не видел я подобной силы".

Вернон Куэйл сказал:

– Добрый день!

По контрасту с наружностью голос у него был красивый, мягкий и сочный, но в нем не было ни грана тепла. Сделав небольшой реверанс, я ответила:

– Добрый день, и добро пожаловать в Ларкфельд, мистер Куэйл! Примите мои самые теплые поздравления и пожелания всего наилучшего.

Когда я протянула ему руку, он лишь слегка дотронулся до нее кончиками холодных пальцев, и тем не менее мне едва удалось сдержаться, чтобы, вздрогнув, не вырвать ее.

Элинор тихо стояла и глядела на мужа. Сердце мое заныло, потому что, казалось, ее совершенно оставили былая живость и энергичность.

– В багажном отделении у меня три чемодана, содержимое которых весьма важно, – сообщил Вернон Куэйл.

– Уильям позаботится о них, мистер Куэйл. Если они не уместятся в двуколку сразу, он сделает еще одну поездку, – я взяла Элинор под руку и предприняла отчаянную попытку выглядеть бодрой и приветливой. – О, какое счастье снова тебя видеть! Я сгораю от желания узнать все новости, посмотреть все твои рисунки и заметки. Тебе удалось обнаружить какие-нибудь редкие цветы?

Элинор слегка наморщила лоб, словно пытаясь вспомнить.

– Цветы? О, пожалуй, нет, дорогая. Я не могла много работать.

Когда мы сели в ландо, мое место оказалось напротив Элинор. Вернон Куэйл сел рядом с ней и взял ее руку. Мне хотелось надеяться, что то был жест любви, но по дороге из Борнемута в Ларкфельд он не сказал ей ни слова, просто вертел туда-сюда своей серебряной головой, и в его пустых серых глазах не отражалось никакого особого интереса. Я ждала, когда заговорит Элинор, но она сидела напряженно, со смущенным видом и только робко улыбалась, встречаясь со мной глазами.

Мне и в голову не могло прийти, что Элинор, моя Элинор, у которой такой твердый взгляд, такой боевой характер и такой острый язык, может вдруг предстать смущенной или запуганной. Чем дольше я на нее смотрела, тем более несчастной себя чувствовала. Каким-то образом на протяжении всей поездки домой мне удалось без остановки болтать о всяких пустяках, однако это была настоящая пытка.

Мы приехали в "Приют кречета", и на ступенях показались миссис Берке и другие слуги, вышедшие встретить хозяйку и нового хозяина. По идее, это должно было бы быть радостное, волнующее событие, однако все, кроме Вернона Куэйла, чувствовали себя неловко. Он равнодушно смотрел на слуг, которых одного за другим ему представляли. Гораздо больший интерес у него вызывал сам дом. Я хотела, чтобы нам подали чай в саду, а потом, на мой взгляд, Элинор пожелает принять ванну и пару часов отдохнуть перед ужином, но как только мы вошли в большой зал, Вернон Куэйл заявил:

– Я хотел бы осмотреть дом, моя дорогая.

– Разумеется, Вернон.

Стиснув зубы, я произнесла столь бодро, сколь могла:

– Не отдохнешь ли ты сначала, Элинор? Ты, должно быть, очень устала.

Вернон Куэйл смерил меня долгим взглядом, а Элинор торопливо проговорила:

– Нет-нет, дорогая, я вовсе не устала, спасибо.

В течение следующих двадцати минут мы совершили краткую экскурсию по "Приюту кречета". Мне показалось, что преимущественный интерес у Вернона Куэйла вызывает планировка относительно сторон света: выходит та или иная комната на север или на юг, а также достаточно ли обширен открывающийся из окон вид. Когда мы поднялись наверх, я рассказала о комнате, которую для них приготовила, но Вернон Куэйл заметил своим сочным голосом:

– Нам нужны будут отдельные комнаты, – и добавил, окинув взглядом большую спальню: – Несомненно, тебе это вполне подойдет, моя дорогая. А я займу выходящую на восток спальню по другую сторону коридора, – он посмотрел на меня. – Возможно, вы сумеете это устроить.

– Конечно, мистер Куэйл.

– Надеюсь, Вернон, одну из комнат ты вполне сможешь использовать как свой кабинет, – сказала Элинор. – Как ты видел, на первом этаже находятся мой кабинет, бывший кабинет моего отца и офис Джейни.

Она, похоже, сильно нервничала, а я готова была расплакаться. Ее муж ответил:

– Ни одна из них, Элинор, не годится. – А эта лестница ведет в комнаты прислуги?

– Не совсем, Вернон, хотя они находятся на том же самом этаже. Их комнаты находятся в двух крыльях здания, в каждом – отдельная лестница. Эта же ведет в помещение, которое мы называем "Круглой комнатой".

"Круглая комната" не сообщалась ни с одним из крыльев здания, и в нее можно было попасть только по лестнице, по которой мы сейчас поднимались. Эта комната была характерным образцом глупой изначальной планировки "Приюта кречета", и ее назначение было совершенно загадочным. В ней было четыре окна. Одно было широкое и глубокое и выходило на площадку позади здания. Три других, расположенные на равном удалении друг от друга, находились высоко под самым потолком и скорее напоминали прорези. Из них была видна только крыша. Мистер Лэмберт предполагал здесь какой-то просчет архитектора, потому что комната, в сущности, отнюдь не была круглой или даже просто симметричной.

Встав посредине чистой, но не обставленной комнаты, Вернон Куэйл медленно обводил ее взглядом. Он закивал головой, на его толстых губах появилось нечто вроде улыбки.

– Вот это отлично подойдет, – сказал он и посмотрел на меня. – Возможно, вы будете так любезны, что при первой возможности пригласите меблировщика.

– Очень хорошо, мистер Куэйл. – Внезапно я почувствовала, что должна уйти хотя бы на пару минут, потому что у меня больше не было сил видеть Вернона Куэйла и Элинор вместе. – Прошу извинения, мне нужно срочно отдать несколько приказаний, – произнесла я и ушла к себе в комнату.

Сняв шляпу, я позвонила Бриджит, велела ей позвать миссис Берке, проплакала пару минут, вытерла лицо влажной губкой и была готова к встрече с появившейся миссис Берке.

– Все ли в порядке с мисс Элинор? – спросила та. – Она вроде как не в себе, мисс Джейни. Мы все так и решили… То есть ну вовсе на себя не похожа.

Мы посмотрели друг на друга, и миссис Берке с пониманием кивнула.

– Будем надеяться, что она скоро придет в себя. Пока же мы должны приготовить отдельную спальню для мистера Куэйла.

Я объяснила ей, что нужно сделать, и когда она ушла, я для начала попрактиковалась перед зеркалом, чтобы проверить, получаются ли у меня еще любезные улыбки, а потом подошла к комнате Элинор и постучалась.

Она откликнулась, и я вошла. Элинор сидела за туалетным столиком, сложив руки на коленях. Несмотря на то, что день был теплый, она не сняла ни шляпы, ни жакета. Оглядевшись, я спросила:

– Где мистер Куэйл?

Она опустила глаза:

– Он в "Круглой комнате".

Я подошла к ней.

– Сними шляпу и жакет, дорогая, здесь тепло. Позволь мне тебе помочь.

Пока я откалывала булавки и снимала шляпу с ее прекрасных волос, она сидела с безжизненным видом, но затем вдруг схватила меня за руку и выдохнула:

– Не покидай меня, Джейни! Пожалуйста, обещай, что никогда меня не покинешь!

Я нервно вздрогнула, но тут же обняла ее и прижала к себе.

– Конечно, я тебя не покину, – страстно шептала я. – Никогда, никогда, никогда – до тех пор, пока буду тебе нужна. О, Элинор, в чем дело? Что случилось? Неужели?… – и тут я запнулась.

Я не могла спросить вчерашнюю новобрачную: неужели это муж превратил ее из смелой, уверенной в себе женщины в запуганную, робкую жену?

Еще мгновение она прижималась ко мне, затем вдруг вывернулась и встала. Голова ее была откинута, словно она прислушивалась, между бровями собралась морщинка.

– Что ты сказала, Джейни? – спросила она через минуту.

– Я спросила, что случилось?

– Что случилось?

– Да. Ты умоляла не покидать тебя и казалась очень расстроенной.

– Вот как? – она смотрела на меня с искренним изумлением. – Ах, дорогая, я теперь так странно себя веду. Извини меня, Джейни.

Я стояла в нерешительности, с ощущением, что пытаюсь преодолеть нечто, природу чего не понимаю даже приблизительно. Наконец я сказала:

– Я пойду и приготовлю чай, а потом принесу его сюда, хорошо? По-моему, миссис Берке уже его заварила.

– Хорошо, дорогая. Это будет очень мило, – равнодушно ответила Элинор.

Я вышла из комнаты, поглядев на ведущую в "Круглую комнату" лестницу, мимо которой проходила. С Элинор произошло что-то ужасное, сомневаться в этом не приходилось. Казалось, она едва ли отдает себе отчет в том, что делает и говорит, за исключением нечастых моментов просветления, вроде того, когда она умоляла меня не покидать ее. В тот момент передо мной была настоящая Элинор, глубоко несчастная и взывающая о помощи. Крошечные проявления подлинной личности Элинор встречались и в тех странных письмах, что я получала. Но по большей части она перестала быть Элинор Лэмберт, превратившись в… Я невольно отшатнулась от истины, но все же заставила себя посмотреть ей в лицо. Моя любимая Элинор стала до ужаса напоминать послушную куклу.