Тихая гавань

7

В наступившем молчании обе женщины уставились на Лоренса, а тот стоял, потупив взгляд, с застывшим лицом. Он терпеть не мог сцен, особенно прилюдных. Не выносил, когда на него кричат женщины, и ненавидел, когда из него делают посмешище.

Ни один из этих номеров не проходил с ним дважды. Если кто-то устраивал ему сцену, он пресекал ее в корне, а затем исчезал. Если женщина повышала на него голос, он бросал на нее ледяной взгляд, а затем исчезал. Если чувствовал, что из него делают посмешище, исчезал тоже. У него был простой и верный способ избавиться от того, что ему не по нраву, — уйти. Причем уйти быстро.

Сейчас Лоренс впервые не знал, как поступить и что сказать. Ванесса лишь констатировала очевидное — как он может ей лгать? Настало время прекратить их отношения. Ему давно уже следовало порвать с ней: они не подходили друг другу, и надо было честно сказать ей об этом. Она бы без труда нашла себе другого — множество мужчин дорого бы дали за возможность обладать ею. Причем большинство из них даже не волновало бы то, что Ванесса холодна и эгоистична.

Лоренса всегда удивляло, как много его знакомых, женатых на холодных, эгоистичных женщинах, прекрасно себя при этом чувствуют. Жены были для них по преимуществу украшением, деловыми партнерами, а не близкими друзьями. Или же мужья и сами были холодными и эгоистичными, и их вполне устраивало подобное родство натур.

Ванесса наконец взвинтила себя до состояния ярости и принялась рвать и метать.

— Если бы я терпеливо дожидалась тебя дома, вместо того чтобы приехать сюда и своими глазами увидеть то, что тебя задержало, я бы никогда не узнала, что ты ведешь двойную игру, не так ли?

Прочтя признание на его лице, она продолжила развивать тему:

— Ты бы изобрел какую-нибудь ложь вроде жизненно важного телефонного звонка, который раздался как раз в тот момент, когда ты выходил из дому, или пробок на дороге, — и я бы осталась в неведении, да? Интересно, как часто ты обманывал меня в прошлом? Ты постоянно твердил, что очень занят на работе, но, полагаю, тебя занимали дела более личные.

— Я сожалею, Ванесса, — жестко проговорил Лоренс и заметил, что Мэй смотрит на него удивленно и встревоженно.

Она прошептала — так, словно Ванесса не могла отчетливо слышать каждое ее слово:

— Лоренс, объясните же… скажите, что она все поняла неправильно.

Он покачал головой с застывшим, надменно-обиженным лицом. Почему Мэй стремится вновь толкнуть его в объятия Ванессы? Он не собирался вымаливать прощение за то, в чем совершенно не раскаивался. Все происходившее между ним и Ванессой было ошибкой, и он был рад, что этому пришел конец.

Но тут Мэй, обращаясь к Ванессе, произнесла:

— Правда, вы ошибаетесь. Все не так. Лоренс, расскажите ей, пусть она увидит…

— Спасибо, у меня есть глаза, — едко проинформировала Ванесса. — Я вижу, не волнуйтесь. — Она вновь окинула их взглядом, и ее лицо выразило отвращение при виде беспорядка в одежде Мэй и голых ног Лоренса. — Очень хорошо вижу. Я не нуждаюсь в том, чтобы Лоренс рисовал мне диаграммы.

Мэй огорченно проговорила:

— Нет, вы не понимаете — это не то, что вы думаете!

Ванесса издала звук, напоминавший отчасти кошачье фырканье, отчасти змеиное шипение.

— Не могли бы вы не вмешиваться? Я разговариваю не с вами. Впрочем, можете его забирать. Если сумеете удержать! Но послушайтесь моего совета: не оставляйте вашу работу. Это лживый и лицемерный болтун, и не стоит думать, что он будет относиться к вам лучше, чем ко мне!

Повернувшись на пятках, она с высоко поднятой головой прошествовала к своему «мустангу», каждым ударом каблука словно припечатывая Лоренса к дорожке, села за руль, захлопнула дверцу и через мгновение скрылась за углом.

Она великолепный водитель, отстраненно подумал Лоренс. Правда, немного безрассудна. Но только тогда, когда раздражена. Беда в том, что она слишком часто впадает в раздражение. Рано или поздно попадет в аварию, если не будет осторожнее.

Мэй растерянно и вопросительно смотрела на него.

— Не позволяйте ей так уйти. Догоните ее!

— Как, прямо в халате? — Он пожал плечами. А затем по-детски задиристо добавил: — Кроме того, я не бегаю за женщинами!

— Она вас не интересует? — Мэй изучала его лицо. — Нет, очевидно, нет. На самом деле вас не интересует никто и ничто, за исключением вашего бизнеса, не так ли?

— Что ж, спасибо, — с горечью проговорил Лоренс.

Значит, она считает его холодным и эгоистичным. Да, возможно, когда-то он и был таким. До того как встретил ее. Она изменила всю его жизнь. Но он не мог ей этого сказать, не выдав своих чувств, не открыв душу, — чего делать не собирался. У него осталось еще немного гордости.

Мэй тихо произнесла:

— Я начинаю понимать, какой ущерб причинила вам мать, оставив вас. — Она перевела взгляд на дом, а затем опять посмотрела Лоренсу в глаза. — У вас красивый дом, но это всего лишь оболочка, а не человеческое жилье. И вы тоже оболочка, а не человеческое существо.

Его лицо стало еще бледнее, он вздрогнул, услышав такую характеристику. Но нет — он и виду не подаст, как жестоко она обидела его! Старые императивы, которые он усвоил еще в детском возрасте, вернулись: скрывай свои чувства, не позволяй никому догадаться, что ты несчастен или напуган.

С белым как мел лицом, на котором застыла надменность, он произнес:

— Прощайте, Мэй. — Если таким она себе его представляет, им больше не о чем говорить, — как не имело смысла говорить что-то Ванессе. Иногда слова не нужны, просто излишни.

Этот вечер он провел дома. Пока Марта готовила ему легкий ужин, Лоренс слушал по радио трансляцию выступления Орегонского симфонического оркестра и читал деловой еженедельник, хотя его мысли были далеки от того, что он видел перед глазами. Он снова и снова перечитывал одни и те же слова, не понимая их смысла.

— Надеюсь, вам это понравится, — сказал ему Скотт, внося в столовую первую перемену. — Марта не пополняла запасы, решив, что вы будете обедать в городе. Она собирается за покупками только завтра, поэтому соорудила что-то из того, что оказалось под рукой.

— Выглядит прекрасно, — равнодушно проговорил Лоренс, взглянув на поставленную перед ним тарелку.

Марта порезала ломтиками свежие груши, положив затем на них тончайшие полоски розовой ветчины, овечий сыр и грецкие орехи и полив все это нежнейшим соусом. Цветовое сочетание было великолепным, состав продуктов — необычным. Он попробовал — кажется, в соусе присутствует винный уксус? Что бы это ни было, вкус казался новым и оригинальным. Жаль, что у него нет аппетита. Однако чтобы пощадить чувства Марты, потратившей столько усилий, он должен все съесть — даже если подавится при этом.

Когда Скотт вернулся со следующим блюдом и с удовлетворением посмотрел на опустошенную тарелку, Лоренс сказал:

— Это было великолепно! Передайте Марте, что она гений.

На лице у Скотта было написано облегчение. Он убрал использованную тарелку и поставил перед ним другую.

— Она любит поэкспериментировать — вы же знаете. Это тоже что-то новенькое — ножка цыпленка с грибами, запеченная в фольге. А соус — сливки с базиликом. Вы же любите базилик.

Разве? — подумал Лоренс, тупо разглядывая сливочный соус с лиловыми вкраплениями. И вспомнил: о да, он его действительно любит.

— Вы с Мартой балуете меня, — сказал он, подумав, как часто в пору его детства они делали все возможное и невозможное, чтобы подать ему к столу любимые лакомства.

Лоренс отказался от десерта и попросил принести кофе в кабинет, решив перед сном пару часов поработать. Все равно он не заснет, поэтому какой смысл подниматься в спальню?

— Вам принести что-нибудь еще, сэр? — спросил Скотт, прежде чем оставить его наедине с кофе.

Подняв взгляд от документов на столе, которые приводил в порядок, Лоренс покачал головой.

— Нет, спасибо. Все было отлично.

Скотт медлил у дверей, и Лоренс, снова посмотрев на него, поймал заботливый и тревожный взгляд пожилого человека.

— Она очень славная девушка, сэр, — выпалил Скотт. — Добрая и отзывчивая, полная веселья, но серьезная внутри. Не то что та, другая. Мне и Марте она никогда не нравилась.

Застыв, Лоренс холодно произнес:

— Спокойной ночи, Скотт. — Он не собирался обсуждать с ним ни Ванессу, ни Мэй; у Скотта никто не спрашивал, что он о них думает.

Личная жизнь Лоренса не касается тех, кто на него работает. От них требуется только одно — чтобы они исполняли свои обязанности и не совали нос в чужие дела. Однако со слугами, знавшими его с детства, существовали определенные трудности — как и с миссис Райан — они полагали, что могут высказывать свое мнение, когда им заблагорассудится, и не выбирали при этом выражений. Им и в голову не приходило, что они фамильярничают!

Смутившись, Скотт бросил на него оскорбленный взгляд и удалился, не сказав ни слова. Лоренс почувствовал себя виноватым и в то же время раздраженным. Откуда это чувство вины? С логической точки зрения, он был прав: Скотту не следовало ничего ему говорить. Но после нескольких минут бессмысленного глядения в стену он поднял трубку внутреннего телефона и позвонил в квартиру прислуги.

Скотт почти сразу взял трубку. Его голос был ровным и вежливым:

— Да, сэр?

— Простите, Скотт, — сказал Лоренс. — Мне не следовало набрасываться на вас. Все дело в том, что я устал и раздражен.

— Все в порядке, сэр. — Голос Скотта потеплел. — Я понимаю.

Лоренс этого и боялся: что он слишком хорошо все понимает. И уж во всяком случае, не собирался позволять ему продолжить обсуждение, поэтому быстро попрощался и положил трубку.

Сосредоточься! — приказал он себе, глядя на разложенные бумаги. Погрузиться в работу — единственный способ забыть обо всем остальном; он понял это еще мальчиком. Но слова танцевали перед глазами, сливаясь в бессмысленный хоровод. В голове что-то кольнуло. Нет, это не обычная головная боль. Он положил палец на артерию в правом виске и закрыл глаза. Когда давление ослабило боль, он убрал руку, но боль опять вернулась. Пришлось отложить работу и отправиться в спальню.

Однако заснуть Лоренс не смог. Он долго ворочался с боку на бок, вставал, но ни читать, ни слушать музыку тоже не получалось. Единственное, о чем он был способен думать, — это о Мэй, о том, что чувствовал, держа ее в объятиях, прикасаясь к мягкому теплому рту своими губами, о том, как…

Как он сможет жить, потеряв ее?!

Не будь глупцом! — возразил он себе. Разве можно потерять то, что никогда тебе не принадлежало? Тяжело перевернувшись на другой бок, он застонал. Прекрати думать о ней, поспи немного, иначе наутро будешь едва живым!

Когда Лоренс наконец провалился в сон, тот тоже был заполнен горячими, неустанными мечтами о Мэй: он обнимал ее обнаженное тело, целовал ее, любил, получая такое удовлетворение, о котором наяву не стоило даже и мечтать.

Он проснулся от собственного крика и сразу же вскочил с кровати. В ванной Лоренс сорвал с себя влажную пижаму и бросил в корзину для грязного белья, затем принял долгий прохладный душ. Пробудившись после этого окончательно, он оделся, избегая смотреть на себя в зеркало ванной.

Лоренс прошел в кабинет и включил электрический чайник, который держал там, чтобы в любое время дня и ночи иметь возможность приготовить себе растворимый кофе. Потягивая черную горькую жидкость, он взялся за работу, которую не закончил накануне вечером.

Скотт появился в семь и разумно воздержался от комментирования того факта, что хозяин в такую рань на ногах, полностью одет и работает.

— Чудесное утро, не правда ли?

Лоренс этого не заметил, но, когда Скотт раздвинул шторы, неохотно посмотрел на голубое небо и яркое солнце. За окном царила весна, но в его сердце была зима.

— Завтрак, сэр? Чего бы вы хотели?

— Только свежего апельсинового соку. Я не голоден и хочу до ухода закончить работу.

— Вам нужно что-нибудь съесть… — начал Скотт, но, перехватив взгляд Лоренса, вздрогнул. — Хорошо, как вам угодно.

Когда он ушел, Лоренс позвонил в больницу. Но от ночной сестры ему удалось добиться только того, что его мать «в удовлетворительном состоянии».

— Когда я могу навестить ее?

— В любое время между десятью и двенадцатью или между половиной третьего и пятью.

Когда Скотт принес сок, а также свежесваренный кофе, Лоренс сообщил, что они отправляются в офис в восемь. И добавил, глядя в сторону:

— Я должен навестить мать, она в больнице.

Скотт чуть ли не поперхнулся.

— В больнице? Это серьезно? — Он казался искренне расстроенным.

— У нее был сердечный приступ, но я понял, что положили ее туда только из предосторожности. Я сейчас звонил в отделение, и мне сказали, что она в удовлетворительном состоянии. Но тем не менее я не могу навестить ее до десяти, поэтому сначала заеду в офис, а вы тем временем, если это вас не затруднит, зайдите в цветочный магазин и выберите букет.

Скотт кивнул.

— С большим удовольствием, сэр. Как это печально, что она заболела! Нам с Мартой всегда нравилась ваша мама. Она была как глоток свежего воздуха в этом доме. Нам было грустно, когда она уехала. И мы очень жалели, что она не взяла вас с собой.

Скотт ушел прежде, чем Лоренс успел посоветовать ему держать свое мнение при себе. Впрочем, возможно, он и не стал бы говорить этого. В конце концов, человек имеет право на свою точку зрения…

Когда он вошел в офис, миссис Райан была уже на месте и разбирала огромную гору корреспонденции. Она подняла глаза и окинула его оценивающим взглядом. Лоренс вдруг вспомнил, как в начале карьеры она каждое утро придирчиво осматривала его одежду, чтобы убедиться, что на нем белоснежно чистая сорочка, галстук, который она одобряет, до блеска начищенная обувь и идеально отглаженный костюм.

Впервые до Лоренса дошло, что по сути дела у него были две приемные матери — сначала Марта, потом миссис Райан. А разве он когда-нибудь говорил им, как благодарен за все, что они для него делают? Конечно нет. До этого момента он воспринимал их заботы как должное и даже не замечал, сколько сил они тратят на него.

— Доброе утро, — сказала миссис Райан, и ее тон предполагал, что она надеется, что таким оно и будет, если только шеф не в том же мрачном настроении, в каком пребывал вчера.

Лоренс постарался, чтобы его голос звучал бодро и жизнерадостно.

— Нам нужно побыстрее разобраться с неотложными делами, миссис Райан. Я должен снова уйти в десять. Есть что-нибудь достойное моего внимания в сегодняшней почте?

Ей явно было любопытно, чем вызвана подобная спешка, но она не задала ни единого вопроса и только протянула ему несколько конвертов, которые предварительно отложила в сторону. Когда с ними было покончено, Лоренс продиктовал несколько памятных записок и писем, прежде чем сделать необходимые телефонные звонки.

Было около десяти, когда он закончил последний разговор.

— Я не знаю, когда вернусь обратно, — сказал Лоренс, взглянув на часы.

— У вас ланч с японскими бизнесменами. Попытаться его отменить?

— Может быть. Где назначена встреча?

— В вашем клубе.

Он кивнул.

— Ах да, теперь я вспомнил. Узнайте, где они остановились, свяжитесь с ними и извинитесь. Скажите, что я встречусь с ними завтра, если их это устроит.

Миссис Райан сделала пометку в блокноте.

— А как быть с дневными встречами?

Лоренс заколебался. Он не собирался говорить ей о своих планах, но неожиданно передумал.

— У моей матери случился сердечный приступ, и ее положили в больницу. Я должен навестить ее и не знаю, в каком состоянии она окажется, поэтому не могу сказать, как долго там пробуду.

Выражение лица миссис Райан изменилось, она посмотрела на него с тревогой и симпатией.

— О, мне очень жаль… Это был не инфаркт?

— Кажется, нет, но я еще не видел ее. Это случилось только вчера вечером.

— Что ж, пожелайте ей скорейшего выздоровления.

Кивнув, он улыбнулся.

— Хорошо. Спасибо, миссис Райан.

Лоренс заметил удивленный взгляд секретарши и слегка покраснел: разве он не был всегда вежлив с ней? Скорее всего нет. Чтобы преуспеть в бизнесе, нужно быть твердым, а это подразумевает сосредоточение энергии, напряжение и безжалостность, что в свою очередь сказывается и на ежедневных отношениях с подчиненными. Возможно, эта твердость со временем превратилась в нечто, позволяющее держать подчиненных на расстоянии. Он должен что-то с этим сделать.

Выходя из офиса, Лоренс чуть не столкнулся с маленькой блондиночкой, которая при виде него издала писк ужаса и залепетала в свое оправдание:

— Простите, я опоздала… Я проспала, автобус ушел из-под носа…

— Скажите это не мне, а миссис Райан. Она занимается делами в офисе, — сказал Лоренс.

Проходя мимо, он все же улыбнулся ей, и это, как водится, еще больше напугало бедняжку. Ее глаза округлились, а рот произнес беззвучное «о».

Скотт уже успел обернуться и ждал его с большим букетом весенних цветов на заднем сиденье. Там были золотистые нарциссы на длинных стеблях, розовые и белые тюльпаны, пурпурные, желтые и белые фрезии. Их аромат заполнил машину. Если бы он не был так подавлен, цветы заставили бы его порадоваться жизни.

— Надеюсь, это то, что вы имели в виду? — встревоженно спросил Скотт, следивший за выражением его лица.

Выдавив улыбку, Лоренс кивнул.

— Великолепно! Спасибо, Скотт. Уверен, они ей понравятся. Не знаю, как долго я пробуду в больнице, поэтому предлагаю вам вернуться домой, когда вы меня отвезете. Обратно я поеду на такси.

Улицы были запружены машинами, и для того чтобы добраться до больницы, им потребовалось больше времени, чем предполагал Лоренс. Была половина одиннадцатого, когда Скотт остановился перед главным входом, обошел машину и открыл перед ним дверцу.

— Не передадите ли вы мадам наши наилучшие пожелания? Мои и Марты. Мы надеемся, что она быстро поправится, и с нетерпением ждем, когда снова увидим ее.

— Да, я скажу ей, — пообещал Лоренс.

И домыслил то, чего не сказал Скотт: они с нетерпением ждут, когда он привезет Эллин к себе. Когда Лоренс впервые увидел мать после разлуки, он мог бы поклясться, что такая возможность исключена. Как быстро все меняется в этой жизни! Как быстро можно привыкнуть к мысли, которая раньше отталкивала!

О, он до сих пор не знал, сможет ли простить ее, забыть о прошлом настолько, чтобы поселить в своем доме. Лоренс не собирался делать необдуманные шаги, для этого он был слишком осмотрительным. К тому же, если мать оставит дом Мэй, он больше никогда не увидит девушку. Эта мысль заставила его слегка устыдиться. Неужели собственные интересы для него превыше благополучия матери?

Когда-то, в своей прошлой жизни, он бы напомнил себе, что именно так поступила с ним она. Он бы подумал: она заслужила подобное отношение.

Сердечный приступ за одну ночь изменил все. Этим утром Лоренс испытывал совсем другие чувства. Он осознал необходимость позаботиться о будущем матери. Конечно, она может захотеть остаться у Мэй — ведь там такая чудесная компания: ее ровесники, не говоря уж обо всех этих детях и животных. Любой бы предпочел «Тихую гавань» его пустому, молчаливому дому. Но он должен предоставить ей право выбирать, пригласив жить к себе.

Лоренс нашел мать спящей. Руки лежали поверх белого казенного одеяла, а все тело было опутано каким-то проводами, подключенными к медицинскому оборудованию.

Сестра забрала цветы поставила их в вазу, а затем поманила его к двери, приложив к губам палец. Лоренс покорно пошел к выходу, морщась каждый раз, когда кожаные подошвы поскрипывали на начищенном до блеска полу.

— Вы можете подождать в коридоре, если хотите. Не исключено, что она скоро проснется. Состояние у нее удовлетворительное, единственное, что требуется, — это длительный отдых. Или, если хотите, можете вернуться сюда днем.

— С ней все будет в порядке? — взволнованно спросил Лоренс. — Я имею в виду… насколько серьезен был приступ?

— Достаточно серьезен, чтобы потребовалась госпитализация, а это означает, что ей придется внести некоторые изменения в свой образ жизни, о чем ей расскажет врач.

— Могу я с ним поговорить?

— Сейчас его здесь нет. Вы сможете побеседовать с ним после обхода, в пять часов. Это время вас устроит?

— Пять? Да, тогда я лучше заеду еще раз, днем. Если я понадоблюсь, здесь номер моего телефона. — Он написал его на клочке бумаги и протянул сестре.

Однако вместо того чтобы сразу покинуть больницу, Лоренс присел на стул в коридоре. Его била дрожь — очевидно, результат шока, полученного при виде матери, лежавшей в белой постели, маленькой и бледной, похожей на беспомощного ребенка. Она казалась такой больной! Может быть, она все-таки при смерти, несмотря на все, что говорит сестра?

Лоренсу стало так плохо, что он понял: ему не высидеть на предстоящих совещаниях. Поэтому он попросил разрешения у сестры позвонить миссис Райан и отменил дневные встречи.

— Да, сэр, я сейчас же этим займусь, — сказала она. А затем спросила: — Как чувствует себя ваша мама?

— Она под воздействием снотворного, мне не удалось поговорить с ней. Сестра уверяет, что все будет хорошо, но… — Он замолчал и сглотнул.

— Но — что? — поторопила его миссис Райан.

Он вздохнул.

— Но мне кажется, что выглядит она ужасно. Не ждите меня, миссис Райан.

Лоренс положил трубку, чувствуя странное головокружение. Боясь упасть, он добрался до стула и снова сел, склонив голову до колен и ожидая, пока пройдет слабость.

— Лоренс? Что случилось? Она не… — Голос Мэй звучал резко от нетерпения и беспокойства.

Он быстро выпрямился, от этого все перед ним закружилось, как в водовороте. Каштановые кудри, бледное лицо, огромные светло-карие глаза, казавшиеся почти черными из-за расширившихся зрачков. Лоренс заморгал. Сердце колотилось о ребра, кровь шумела в ушах подобно морскому прибою.

— В чем дело? Скажите мне.

Он наконец понял, чего Мэй так боялась услышать.

— Нет-нет, она не умерла, — поспешил заверить ее Лоренс. — Она спит. Я жду, когда она проснется.

Мэй с облегчением выдохнула и почти упала на соседний стул.

— Слава Богу! Когда я увидела вас в таком подавленном состоянии, я решила…

Он поморщился.

— Просто я почувствовал легкую слабость. — Поскольку она продолжала пристально смотреть на него, Лоренс поспешно добавил: — Сейчас все в порядке.

Мэй казалась самой весной в желто-зеленом платье, поверх которого был наброшен темно-зеленый пиджак. При виде нее Лоренс сразу воспрял духом.

— Сестра, кажется, считает, что мать чувствует себя хорошо. Но ведь они всегда так говорят, правда?

— Они не стали бы лгать, Лоренс. Если говорят, что хорошо, значит, так оно и есть.

— Пожалуй, вы правы.

Его пристальный взгляд опустился на ее стройные ноги, а затем еще ниже, на черные лодочки. Может быть, она так приоделась, потому что, навестив его мать, собиралась пообедать с Питером?

— На что вы смотрите?

Он резко ответил:

— Я и не знал, что на что-то смотрю!

— Нет, смотрите. Вам не нравится мое платье? Или это мои туфли заставили вас скривить губы?

— Конечно нет. И я не кривил губы. Все не так… То есть я хочу сказать, что не делал ничего подобного.

Лоренс понимал, что запутался, и усмехнулся. Такое уж воздействие она оказывает на него. Он всегда гордился умением контролировать себя. Куда же оно подевалось теперь? Нужно взять себя в руки.

В коридор вышла сестра.

— Я думала, вы уже ушли, — обратилась она к Лоренсу. — Честное слово, сейчас нет никакого смысла ждать. Почему бы вам не вернуться сюда днем?

Мэй встала.

— Как она?

Женщина дружески улыбнулась ей.

— О, здравствуйте. Ведь это вы привезли ее, да? Я вас помню. Сегодня ей гораздо лучше. Не думаю, что она у нас задержится дольше, чем на несколько дней.

— Чудесно! Что ж, тогда я зайду навестить ее позже.

Они вышли из больницы вместе. Лоренс хранил молчание. Он никак не мог придумать, что бы ей сказать. На улице Мэй посмотрела на него.

— Вас привез шофер? Он ждет где-то поблизости?

— Нет, я собирался взять такси.

— Я приехала на машине, могу вас подбросить.

— Я не знал, что у вас есть машина.

— Без нее мне не обойтись — особенно когда отправляюсь по магазинам. Чтобы сэкономить деньги, я покупаю оптом, поэтому на руках все не дотащишь, — объяснила девушка.

Она повернула направо и пошла через больничную стоянку. Лоренс потащился следом. Они остановились перед старым, очень потрепанным «фордом». Открыв водительскую дверь, она махнула рукой.

— Забирайтесь! Куда вам нужно? В офис?

Он сел на пассажирское сиденье, посмотрел на часы и увидел, что еще нет двенадцати.

— У вас назначено с кем-то свидание? — спросил Лоренс.

— Только с магазинной тележкой.

Сердце у него так и подпрыгнуло. Значит, она не встречается с этим мальчишкой!

— Позвольте мне угостить вас ланчем, — небрежно сказал он.

В ее голосе прозвучала насмешка.

— Совсем ни к чему, Лоренс, приглашать меня на ланч только из-за того, что я предложила вас подбросить!

Эта особа просто возмутительна! Почему бы просто не принять приглашение?

— Я приглашаю вас только потому, что хочу этого.

Она опустила золотые от солнца ресницы, скрыв за ними глаза, мерцавшие, словно вода между тростников.

— В таком случае — с удовольствием. Куда мы направимся?

Он назвал адрес. Не глядя на него, Мэй проговорила:

— Если я правильно поняла, мы едем к вам домой?

— Если вы не против.

Она вскинула ресницы, а затем вновь опустила их.

— Нет, если вы ограничитесь одним ланчем.

Мэй успела задним ходом вывести машину с того места, где она стояла, и, свернув налево, выехать со стоянки, пока Лоренс с потемневшим лицом переваривал ее слова.

— Что вы хотите этим сказать?

Она лихо влилась в почти непрерывный поток транспорта, чем немало удивила Лоренса. Мэй была хорошим водителем, и более осторожным, чем Ванесса, несмотря на молодость и недостаток опыта.

— О, перестаньте, — пробормотала она, глядя на дорога. — Думаете, я забыла о том, что случилось в вашем доме, до прихода вашей подруги? Ланч — да, секс — нет. Договорились?

— Вы очень доходчиво все мне объяснили еще вчера, — проворчал он. Его лицо стало жестким, на скулах выступили красные пятна. — Вы будете в полной безопасности, не беспокойтесь. Я не повторю своей ошибки.

Лоренс уже проклинал себя за то, что пригласил ее на ланч. Должно быть, он сошел с ума. Ведь она ясно дала понять, что он ей даже не нравится, не говоря уже о влечении. Быть с ней наедине, зная, какие чувства она к нему испытывает, — это больно, неловко, унизительно.

Его затопила горечь. Чем он это заслужил? У него было безрадостное детство с отцом, не проявлявшим к нему ни тени привязанности, и именно поэтому потребовалась почти половина жизни для того, чтобы впервые полюбить. Он не хотел рисковать, боялся, что ему могут причинить боль… И вот теперь, когда он все-таки влюбился, то выбрал совсем не ту женщину. Какая ирония судьбы! Она терпеть его не может, а он сходит по ней с ума, одержим ею, не в силах избавиться от ее образа ни днем ни ночью.

Все это напоминало дурную шутку!