В ванной Томас разглядывал себя в зеркале – жалкий тип. Непохоже, что он собирается насладиться приятным вечером в компании семейства Линде. Он прибыл на Харё около шести часов. Час спустя его ждали на Сандхамне, а нужно еще побриться и принять душ.
Дом Томаса на Харё стоял неподалеку от моря. Родители купили его в пятидесятые годы, задолго до того, как летние дома в шхерах вошли в моду. И несколько лет назад выделили обоим сыновьям по участку.
На половине Томаса стоял старый сарай. Порядком потрепанный, но удачно расположенный почти у самой воды, с живописной развесистой березой неподалеку.
Такой домик идеально подошел бы семейству с детьми.
После ремонтных работ сарай превратился в симпатичный дом с большими окнами и открытой планировкой. На мансарде оборудовали спальню. Узкая дорожка от входной двери спускалась к причальному мостику, возле которого поставили садовую мебель, чтобы можно было посидеть вечером. Дом полностью поглощал все свободное время и деньги. Зато и получилось все так, как они хотели.
А потом семья распалась. Они не успели прожить здесь вместе и одно лето. Поскольку летний дом Томас унаследовал от родителей, дележ имущества не вызвал больших проблем. Пернилла получила квартиру в городе, а Томас участок на Харё. Это было так логично, естественно и справедливо.
И в то же время так невыносимо.
После развода Томас взял «двушку» в Густавсберге. Это казалось удобным, дорога до полицейского участка занимала всего двадцать минут. Но в Густавсберге он не чувствовал себя дома. Только здесь, на Харё.
Томас достал из шкафчика в ванной бритву и мыло и налил теплой воды. Положа руку на сердце, он не испытывал ни малейшего желания садиться в лодку и отправляться на Сандханм. Но Нора пригласила его несколько недель назад, и Томас не хотел огорчать ее отказом, тем более почти накануне ужина.
– Давай же, Томас, – говорила Нора. – Тебе не повредит немного развеяться на свежем воздухе. Нельзя же все время работать или торчать на Харё. Иногда нужно и с людьми пообщаться.
И она, конечно, была права, но боже, как тяжело ему это давалось…
Томас опустился за туалетный столик с бритвой в руке. Иногда самое трудное – сделать первый шаг.
Последние пятнадцать месяцев его жизни выдались такими, что Томас не пожелал бы подобного и заклятому врагу. Ночами он видел Эмили и мучился от собственного бессилия. А днем не решался идти на работу, потому что боялся показать коллегам свою слабость. Их с Перниллой брак распадался на глазах, и Томас ничего не мог с этим поделать.
После развода он еще долго избегал общества. Не то чтобы теперь ему были нужны другие люди, просто потребность в одиночестве всегда оказывалась сильнее.
Почти все дневное время он посвящал работе. Томас потерял счет вечерам, которые допоздна просиживал в полицейском участке. Но темные пустые коридоры действовали на него успокаивающе.
Одиночество исцеляло, хотя, если бы не коллеги, он вряд ли пережил бы это. Подъем с кровати каждое утро оборачивался мучительной борьбой с самим собой. Тем не менее Томас брал на себя все больше. Вызывался делать все, что только было можно. А потом часами сидел над протоколами и рапортами, как будто взял на себя обязательство так или иначе отметиться в каждом расследовании.
И боль стала отступать. Ее место занимала усталость, одолевавшая Томаса все больше. Он не знал, что с этим делать. Весь день был чем-нибудь занят, а вечером падал на кровать без сил.
Последние полгода он спал больше, чем всю предыдущую жизнь. Каждый вечер только о том и мечтал, чтобы лечь и забыться. И словно никак не мог насытиться этим бессознательным состоянием.
Только в апреле, когда вернулось солнце, Томас постепенно стал оживать. Долгими майскими ночами он отдыхал, наполняясь силами. День за днем, ночь за ночью – и дышать, к его собственному удивлению, стало легче. Но расстояние между ответственным полицейским, стремившимся несмотря ни на что выполнить свой долг, и просто Томасом Андреассоном, который всего-то хотел, чтобы его оставили в покое, не стало меньше.
Сейчас он сидел в ванной и пытался собраться с силами. До начала ужина оставалось совсем немного. Томас поднялся и взял флакон с жидким мылом. Сдержанно улыбнувшись своему отражению, провел бритвой по щеке.
Кики Берггрен оглядела гавань, на которую уже опускались сумерки.
Во рту все еще ощущался неприятно-терпкий привкус чая. Выходит, она не потянула даже на кофе, только на это мутное пойло.
Кики хотела было отдохнуть в номере, но была слишком возбуждена, поэтому уже через час встала. Надела куртку и спустилась в гавань. Ей нужно было что-нибудь выпить, желательно покрепче. Немного еды тоже совсем не помешало бы. Кики прошмыгнула по лестнице, стараясь не попадаться на глаза разговорчивому менеджеру. Ей было о чем поразмыслить наедине с собой.
Столики снаружи выглядели очень уютно, но приблизившись, Кики поняла, что все места заняты молодежью. Полуголые девицы в больших солнечных очках сидели рядом с раскрасневшимися парнями с маслянисто блестевшими зачесанными назад волосами.
Похоже, здесь в почете было розовое вино. Во всяком случае, на каждом столе лежал подстаканник со словами: «Think pink, drink pink»[11]. Кики вспомнилось «Матеуш Розе» – когда она училась в гимназии, это вино тянули в каждой подворотне. Кики поежилась. Оно и тогда-то не казалось ей особенно вкусным, что уж говорить о сейчас. А похотливых пьяниц Кики вдоволь насмотрелась на Косе. Сейчас все это было тем более ни к чему.
Кики огляделась в поисках альтернативы. В другом конце гавани находился отель «Сандхамн», выглядевший куда пристойнее. Кики развернулась и пошла к двери с вывеской «Паб».
Открыв ее, Кики оказалась в полной темноте, а, когда глаза адаптировались, разглядела просторное помещение с темными деревянными панелями на стенах и уютной атмосферой. За коричневой барной стойкой молодой человек с длинными волосами, убранными в «хвост», делал заказ. Вокруг, то там, то здесь, за вытянутыми столами сидели мужчины и женщины перед наполовину пустыми бокалами. Людей было мало. Темный зал – не то место, куда стремятся по-летнему одетые туристы в такую погоду.
За окном целая толпа терпеливо дожидалась, когда освободится место за столиком снаружи. Но то, что было внутри, подходило Кики гораздо больше. Ей требовалось некоторое время побыть в покое, да еще хоть чем-нибудь заесть отвратительный привкус во рту. На стене висела исписанная мелом доска с предложениями. Кики устроило бы любое из перечисленных, но она выбрала жаркое и большую кружку пива.
Взяв пиво, устроилась в углу, подальше от барной стойки. Сняла куртку и положила на стул рядом. Потом вытащили из сумочки зеркальце и расческу, которой несколько раз провела по длинным волосам. Сунув расческу в нагрудный карман куртки, по старой привычке нащупала в сумочке пачку сигарет, – прежде чем вспомнила, что в Швеции действует запрет на курение в публичных местах.
Краем глаза Кики заметила мужчину, который заказал у стойки пиво и, взяв бокал, направился в ее сторону. Кики улыбнулась. Это получилось у нее почти бессознательно, сказались долгие годы работы в казино. Собственно, парень ей сразу понравился. Возраст около сорока, худощав. Застиранная голубая футболка и джинсы, на ногах спортивные туфли. Волосы не мешало бы подстричь, но выглядели они чистыми. Кики вдруг захотелось с кем-нибудь поговорить. Когда их с мужчиной взгляды встретились, она облизнула губы и приоткрыла рот.
– Садись сюда, – Кики показала на стул рядом.
И приглашающе улыбнулась, когда он сел.
– Живешь здесь?
Он поднял глаза от пива и кивнул.
– Ммм… У меня на острове дом.
– Летний дом?
– Нет, я живу в нем постоянно. Я родился на острове и прожил здесь всю жизнь.
Он поднес бокал ко рту. Кики придвинулась ближе.
– Меня зовут Кики.
– Юнни.
Он протянул было руку, но потом раздумал и ограничился кивком.
– Чем занимаешься? – спросила Кики.
– Всем понемногу – столярничаю, рисую… так, помогаю туристам.
Юнни сделал хороший глоток и промокнул рот тыльной стороной ладони. Когда поставил бокал на стол, немного пива пролилось, но Юнни этого будто не заметил.
– Что рисуешь?
Кики интересовалась жизнью на острове. Кроме того, ей требовалось разогнать тягостные мысли.
– Разное. Пейзажи в основном.
Он смущенно хихикнул. Потом достал карандаш из заднего кармана, взял салфетку и несколькими штрихами изобразил Кики в профиль. Получилось потрясающе. Юнни удалось не только схватить черты ее лица, но и настроение. И всего-то за несколько секунд.
Он протянул портрет ей.
– Прошу. Можешь оставить себе.
– Как здорово… – искренне восхитилась Кики. – Это и есть то, чем ты занимаешься?
– Не совсем. Летом я больше плотничаю. В загородном доме всегда полно работы, а люди в отпуске хотят отдохнуть. Поэтому и платят хорошо. В общем, все в порядке.
Юнни криво улыбнулся, как бы в подтверждение своих слов.
К столику приблизилась блондинка с подносом. Поставила перед Кики тарелку и положила нож и вилку, завернутые в салфетку. Смотрелось, во всяком случае, аппетитно – поджаренное яйцо сбоку и много тертой свеклы. Официантка привычным движением приняла у Кики пустой бокал и приветливо улыбнулась:
– Хотите еще чего-нибудь?
Кики выжидательно посмотрела на Юнни. Тот выглядел довольным, немного смущенным, даже немного заинтересованным. В нем было что-то щенячье, и это импонировало Кики. Она перегнулась через стол, отбросив прядь с лица, и кокетливо улыбнулась:
– Угостишь пивом? Наверняка тебе есть что рассказать о том, как проводят на острове вечер пятницы. Я здесь впервые.