Тихий омут и бестолочь

Глава 11. Ассоль

Марина проснулась от мягких прикосновений губ к волосам и запаха, который всегда обожала.

— Вставай, солнце, завтрак проспишь, — прошептал Костя, воруя поцелуй с ее чуть приоткрытых губ.

— Ммм, — протянула Марина. — От тебя пахнет кофе.

— Поторапливайся, а то все выпьют, — посоветовал Кос и вылез из палатки, позволив девушке одеться одной.

Иванова протерла глаза, села, огляделась в поисках одежды. Ее вещи лежали рядом. Марина натянула джинсы и майку с длинным рукавом, проигнорировав толстовку и куртку, так как стало значительно теплее. Зашнуровав ботинки, она двинулась на запах кофе.

Народ действительно уже рассосался, но Костик кивнул ей к столу, где в Маринкиной тарелке стыла каша, а в чашке дымился кофе.

— Спасибо, — улыбнулась она Бирюкову.

— Не за что, — подмигнул Кос. — Но тебе придется мыть посуду. Сони всегда в этом деле крайние. Я не смог отмазать, уж прости.

— Не вопрос, — улыбнулась девушка, принимаясь за еду.

— Я с мужиками за дровами пойду, — отчитался Костя. — Справишься без меня?

— С посудой-то? — приподняла бровь Марина. — Даже не знаю…

— Не скучай, — подмигнул Бирюков и ушел.

Девушка не без сожаления проводила глазами его удаляющуюся фигуру. Она принялась уничтожать остатки завтрака, уверяя себя, что глупо скучать по Косте, который вернется меньше, чем через час. Но все равно скучала. Закончив с едой, Марина занялась ведром из-под каши, которое ее немного отвлекло от мыслей о Косте, но все же она постоянно вспоминала ночные поцелуи и обещание перед сном. Она даже порадовалась, когда девочки позвали ее помочь с обедом, потому что становилось слегка неудобно от собственного воображения и предвкушения грядущей ночи. За работой и легким девчачьим трепом ей слегка полегчало.

Погода баловала туристов. Солнце грело сильнее, чем в день прибытия, и Марина даже сбегала в палатку, чтобы сменить обувь и майку. Возвращаясь на «кухню», она наткнулась на Митьку, который топал со стороны пляжа, блестя мокрыми волосами и не менее мокрым торсом.

— Как водичка? — поинтересовалась Марина.

— Прохладная, — чуть повел плечами Митька. — Надо бы костерок замутить.

И он принялся разводить огонь. Марина чуть косилась на него, припоминая обаятельного мужика, с которым пару раз трахалась Наташка. Девушка только сейчас поняла, что тогда он был не такой подтянутый, даже, наверное, слегка опухший. В те времена, лет пять назад, от него буквально за километр несло пороком и неприятностями. Марина не отговаривала подругу от интрижки с Токаревым только потому, что была уверена: Наташка не дура, она переспит с ним и успокоится. Так и вышло. Но сейчас в нем что-то неуловимо поменялось. Не только внешность. Может глаза?

— Двигай попой, Мариныч, помогать буду, — влез на скамейку Митька, отвлекая от шпионских подглядываний за ним.

— Помогай, я не против, — кивнула девушка.

— Прям ностальгия, — хохотнул Токарев, мастерски раздевая ножом картошку.

Марина аж глаза выкатила, так виртуозно и шустро он чистил картофан. Наверное, в два раза быстрее, чем она.

— Ты в армии что ли служил? — предположила она.

— Не-а, бог миловал. В смысле, откосил.

— А откуда такие навыки?

— Жизнь заставит, еще не так раскорячишься, — процитировал Митька «Особенности национальной охоты».

Марина окинула его недоверчивым взглядом. Как-то смутно она представляла Токарева, раскоряченного жизнью. Напротив, он всегда производил впечатление баловня судьбы, которому удача, деньги и бабы сами шли в руки.

— Стройотряд? — предположила Марина снова.

— Мимо.

— Врожденная ловкость рук?

— Ты не отвяжешься, да? — зыркнул на нее Митька без тени улыбки на лице.

— Любопытно просто, — пожала плечами Марина.

— От любопытства сдохло известное животное, — поддел Токарев. — В Мумбаи я год жил, начистился там овощей и фруктов в промышленных масштабах.

— Зачем? — совсем запуталась девушка.

— Зачем жил или зачем чистил? — снова хохотнул Митяй, но как-то не весело.

— И то, и другое.

— Чистил, потому что платили. Мало, но платили. А жил… Ну, там прикольно, — только и пожал плечом Миттен.

Марина долго смотрела на него, пытаясь представить вполне благополучного мужика на душной кухне индийского кафе или ресторана. Выходило не очень хорошо. А потом ее осенило.

— Салун ДТ тебе принадлежит? Это ты Костин друг, который куда-то пропал?

— Выходит, что я, — кивнул Митька. — Была в ДТ?

— Мы там обедали как-то. Твоя сестра там управляющая, да?

— Ирка, ага.

Повисла неловкая пауза, и Токарев счел за лучшее разрядить атмосферу, напомнив:

— Ты чисти, давай, не филонь.

Марина потупилась, снова обратив все внимание на картошку. Но она все равно исподтишка поглядывала на Митю. Он сосредоточенно чистил овощи, не улыбался. Марина вдруг осознала, что посерьезневший Токарев сразу стал выглядеть старше.

— Сколько тебе лет, Мить? — снова не сдержалась девушка.

— Сорокет стукнул.

— Ого, я думала, ты Костика ровесник.

— Не стареют душой наркоманы, — только и хмыкнул он в ответ.

— Не женат?

— А ты с какой целью интересуешься? — мальчишечья улыбка снова озарила его лицо, молодя Митьку лет на десять.

— Вы с Бирюковым два сапога лапти, — закатила глаза Марина.

— В каком смысле?

— Бестолочи.

— Кто меня звал? — вырос, как из-под земли, Костик, воруя чищеную морковь из миски.

— Руки, — треснула ему по пальцам Марина, отбирая кусочек овоща.

— Мои руки желают тебя обнять, красавица.

Марина не сразу поняла, с какой стати он так воспылал к ней на людях при белом дне, но на всякий случай увернулась. И не зря. Костик был весь потный, грязный, даже в волосах застряли сосновые иголки.

— Даже не думай, — Марина сделала два шага назад, пытаясь быть серьезной, но не смогла, хихикнула.

— Да ладно, лесоруб заслужил дозу обнимашек, — наступал Кос.

Спасли Марину остальные лесорубы, которые, усмехаясь, ломанулись в сторону пляжа.

— Ладно, ночью разберемся, — отступил Бирюков и поспешил за мужиками к воде.

Посмеиваясь, Иванова вернулась на свой пост чистильщика, благо Митька времени не терял, уже все дочистил и начал резать.

— Значит, ты меня бросила ради Костика, да? А я чутка примерз ночью. Искал тебя, но нашел только одеяло в сумке. Печаааль, — валял дурака Токарев, стараясь не возвращать разговор к своей персоне.

— Ты, Митюша, храпишь так, что хочется задушить. Радуйся, что я просто свалила, — Марина не удержалась, взъерошила его короткие кудри.

— Даже не знаю, что сказать, — скорчил обиженную моську Митька. — Спасибо, наверное.

— Бестолочь, — снова фыркнула Марина и отправилась к костру, чтобы засыпать картошку в суп.

Она в очередной раз поймала себя на мысли, что в этой компании ей легко и приятно. Девчонки сплетничали, немного издеваясь над мужьями, Митька делал вид, что он всецело на их стороне, кивая и понося сильный пол на все лады. Марина давно уже не улыбалась так много и искренне, аж челюсть свело и щеки заболели. Когда вернулись купальщики, в лагере закрутилась движуха. Ставили новую порцию шашлыков, развели второй костер для чайника, рубили принесённые дрова, готовили снасти для завтрашней рыбалки.

Костик был занят мясом и мангалом. Марина периодически помешивала суп, украдкой на него косясь. Он сидел на корточках, нанизывал куски на шампур, куря без рук, чуть щуря глаза от дыма сигареты. Его волосы были влажными после купания, на спине играли мышцы. Девушка не могла не любоваться им. Костя нравился ей и в суете урбании, а здесь она просто не могла прекратить пожирать его глазами. И, наверное, Марина была бы счастлива от одного своего присутствия рядом с ним, если бы не навязчивая, мерзкая мысль, что постоянно всплывала в ее мозгу: «Такой классный мужик, и не мой».

Обед опять плавно перетек в ужин. Кос натаскивал Марине на тарелку мяса, приговаривая:

— Ешь, ешь, скоро перейдем на тушенку и рыбу, это последняя свинья в радиусе ста километров.

Иванова хихикала и ела, благо, было обалдеть как вкусно. Но самое интересно началось, когда село солнце, и все собрались у костра. Кто-то притащил гитару и вручил ее… Косте. Бирюков картинно закатил глаза, что-то поворчал исключительно ради приличия, провел пальцами по струнам, подтянул их, а потом запел.

Марина едва не свалилась с бревна, услышав его глубокий, пробирающий до самых печенок, тихий баритон. Какие-то песни она слышала первый раз, каким-то даже подпевала. Она хихикала, когда он корчил рожи, исполняя «Слепили бабу». Марина обожала и знала наизусть «Перевал». Девушка любила Васильева, и, видимо, Костя — тоже, потому что «Сплина» он пел много. «Иди через лес», «Пой мне еще», «Двое не спят», «Приходи», «Романс», «Маяк».

Костя прерывался только, чтобы глотнуть вина и покурить, и снова клал пальцы на струны. Его просили спеть что-то определенное, но он не всегда исполнял заказы. И Марина видела, что Бирюков просто кайфует от гитары, костра и общей атмосферы. Она сидела прямо напротив и уже не тайком, а совершенно открыто любовалась им сквозь пламя костра. И Костя улыбался ей, тоже не находя сил отвести глаз. Чуть замешкавшись между песнями, он снова смочил губы вином и, игнорируя очередной поток просьб, запел:

Напишу-ка глупенькую песню

Для постылых якобы друзей,

Пусть себе смеются до упаду

От моих безграмотных идей.

Народ захлопал, но никто не подпевал в голос, лишь губами шептали слова:

Все смеются, я доволен тоже:

Я нагородил им темный лес,

Этим лесом я отгородился как забором,

Чтоб никто мне в душу не пролез.

Не хочу, чтоб на порез вчерашний

Кто-то сыпал перец или соль,

Чтобы кто-то обнимал меня за плечи:

"Где твоя прекрасная Ассоль?"

Это была Костина любимая песня. Ребята никогда не мешали ему ее петь. Наверное, друзья чувствовали, что в этом тексте Чижа Бирюков видит самого себя. Балагур и весельчак, клоун и рубаха-парень хранил в своей широкой душе много пустоты, которую должна была заполнить его прекрасная Ассоль. Но то ли девочки перестали верить в Алые паруса, то ли сам Кос никак не дотягивал до Грея. Поэтому и пелось у него так пронзительно и откровенно. Поэтому ему никто никогда не мешал рассказывать в этой песне о себе.

А для Марины это было откровение. Она не могла отвести взгляда от льдистых глаз Костика. Ей было и сладко, и больно слушать его исповедь. Непрошенные слезы грозили вырваться на свободу, и, чтобы не прослыть истеричкой, девушка поспешила удрать.

— Я спать, — бросила она, убегая к палатке.

Марина слышала позади тихий перебор и смешок Токарева, который как всегда разрядил атмосферу:

— Ты просто рок-звезда, Костян.

У костра все засмеялись, но Ивановой веселее не стало. Она на автопилоте порылась в рюкзаке, сбегала почистить зубы к умывальнику-бутылке, сняла обувь, переоделась в мягкие треники и майку для сна, залезла в спальник. В Костин спальник. Возиться со своим она не хотела, понимая, что глупо обособляться. Но все же девушка трусливо надеялась, что Коса не скоро отпустят, и он не станет приставать к ней спящей. Зря.

Буквально через десять минут Бирюков начал возиться у палатки. Марина прикинулась, что заснула. Он тоже прогулялся к умывальнику, а потом залез внутрь, светя тусклым фонариком.

— Спишь, солнце? — тихо поинтересовался Кос.

— Нет, притворяюсь.

— Я так и думал.

Он залез к ней, и Марина с легким волнением осознала, что из одежды на нем только трусы и майка.

— Ай, ай, — взвизгнула она, чувствуя, как холодные ладони пробираются ей под пижаму.

— Погрей, я замерз, — выдохнул Кос ей в губы, прежде чем накрыть их своими.

Девушка ответила на поцелуй, ойкая и вздрагивая от холодных прикосновений. Но ведь он согревал ее вчера, и Марина посчитала своим долгом оказать любезность в ответ. Она не сопротивлялась, когда Костя потянул вверх ее майку и вниз штанишки, не возражала, пока ладони становились из холодных прохладными, теплыми и наконец горячими. Ей было так хорошо, так приятно отдавать свое тепло, накаляться в ответ на чувственные поглаживания, растирания, распаляться от поцелуев, задыхаться от возбуждения. Костины губы блуждали по ее телу вслед за руками. Лаская, вспоминая ее кожу на вкус, ее изгибы наощупь.

— Ты похудела, — проговорил он, подминая девушку по себя, нависая сверху. — Такая худенькая стала.

— Боишься раздавить? — чуть улыбнулась Марина.

— Немного. Постараюсь осторожно.

Кос не прекращал ласкать ее, его дыхание сбилось, боксеры натянулись, и он все настойчивее прижимался своим возбуждением к Маринкиному паху. И тут в ней последний раз колыхнулось сомнение.

— Костя, нет… — отвернулась она от его поцелуя.

— Не говори мне нет, солнце, — прохрипел Кос, ища ее рот в темноте, попадая губами в шею, щеки, нос. — Я так скучал по тебе. Не отпущу больше никуда.

— Я не могу. Ты не можешь. Кристина…

Костя замер, прекращая попытки завладеть ее губами. Марина упиралась ладонями ему в грудь, чувствуя, как в одночасье напряглись все его мышцы под ее пальцами.

— Мы дважды занимались с тобой сексом. Так? — уточнил и одновременно напомнил он стальным голосом.

— Так, — кивнула девушка, полагая, что глупо отрицать правду.

— Ты, кажется, тогда была замужем, правильно? — продолжил он тем же тоном.

— Правильно, — она зажмурилась, чувствуя себя лицемеркой.

— Я хоть раз напомнил тебе о твоем муже? Когда ты сама целовала меня. Когда говорила, что хочешь меня. Когда стонала, признаваясь, что тебе безумно хорошо со мной, — зло шептал Костя.

— Нет, — выдохнула Марина, закрыв глаза руками, борясь со слезами изо всех сил.

— Я надеялся, ты окажешь мне ответную любезность, — выплюнул он, скатываясь в сторону, раскрывая спальник, включая фонарик. — Очевидно зря.

— Куда ты? — пискнула Марина, разглядев сквозь пальцы, как он одевается.

— Курить, — рявкнул Кос и вылез из палатки.

Она услышала удаляющиеся шаги и закусила губу изо всех сил. Лежа одна в нагретом ими обоими спальнике, Марина отчаянно пыталась понять себя, свои желания, свои пределы. Тогда, после корпоративки, ей не мешала Костина девушка, ведь она так отчаянно нуждалась в его поцелуях, его ласках, сексе с ним. И похоже, что у Кости с Кристиной сейчас тоже не все гладко, если в данный момент она, а не Малинина, греет замерзшего Бирюкова. Если он нуждается сейчас именно в ней.

Марина стала рыскать по палатке в поиске своих вещей, но остановилась, услышав голоса. Митька желал спокойной ночи Тимофеевым, чья палатка тоже была недалеко от них. Шаги, шорох, снова шаги. Глухой звук, словно что-то ударилось об дерево. Шаги и шорох прямо возле их палатки. Легкий запах табака.

— Кос, ты чего тут делаешь? — Митька.

— Курю, не видишь?

— Вижу.

— Чего ж спрашиваешь?

— Вдруг ты глюк.

— Иди в жопу, Мит.

— Я лучше спать. В жопе, кажется, уже занято. Тобой, — хохотнул Токарев.

— Мудак, — почти беззвучно ругнулся Костик под аккомпанемент чирканья зажигалки.

Марина наконец нашарила майку, решив не терять время, она запахнула одеяло, сунула ноги в ботинки, вышла на улицу.

В стороне догорал костер, у которого сидели лишь несколько самых стойких. Костик курил, привалившись к дереву, отпивая вина из пластикового стаканчика. Девушка присела рядом с ним на корточки, тихо позвала:

— Пойдем спать.

— Не хочу спать, — мотнул головой Бирюков, отчаянно стараясь не пересекаться ней взглядом.

— Тогда просто пойдем в палатку, пожалуйста.

Кос опять упрямо мотнул головой.

— Не хочу.

Марина забрала у него стакан, хлебнула, забрала и сигарету, которую затушила в вине. Она раскрыла одеяло, уселась верхом на Костю, укутывая их обоих, целуя его пьяные губы со вкусом дыма.

— Марииииш, — заскулил он не в силах сопротивляться ее близости, теплу, поцелуям.

— Пойдем, — снова позвала она, — Мне холодно без тебя.

Кос послушно встал за ней следом, нырнул в палатку, а потом и в еще теплый спальник. Он не возражал, когда Марина сняла майку с него, с себя, не сопротивлялся, пока она тянула вниз его штаны, не отодвинулся, когда она прильнула к нему. Но и не делал движений навстречу. Иванова понимала, что должна извиниться, но чисто женская упертость не позволяла ей признать собственную неправоту. Она все искала лазейки, подходящие слова, но, в конце концов, только придумала сказать:

— Я ушла от Стаса после того, как мы переспали. Утром.

Это слабо, но смахивало на оправдание и извинение одновременно.

— Я догадывался, что так оно и было, — ответил Костя через несколько секунд томительной тишины, еще немного помолчал и добавил: — Тебе станет легче, если я скажу, что расстанусь с Кристиной, как только вернусь?

Марина открыла рот, глотнула воздуха, закрыла рот и опять уронила челюсть.

— Ты не должен, — выпалила она. — В смысле… Я не знаю. Это не обязательно. Наверное…

— Я уж сам разберусь, что должен, а что нет, окей?

Марина кивнула ему в грудь, потерлась носом о кожу на шее. «Действительно, разберется сам», — подумала девушка, погладив пальчиками мягкие волоски на торсе. Она скользнула руками ниже к животу, вернулась вверх, растирая плечи и спину, и прошептала:

— Я тоже очень скучала.

Она прижалась губами к плоскому соску, лизнула, прикусила, вырвав у Кости из горла тихий стон.

— Чертовки злюсь на тебя, — оповестил Костя, но при этом наконец положил руку ей на талию, чуть сжимая, притягивая ближе.

— Знаю, я сама на себя злюсь.

— Марин, — Бирюков погладил ее большим пальцем по щеке, — поцелуй меня.

И она поцеловала. Извиняясь и отдаваясь. Марина легла на спину, утягивая Костю за собой, чтобы он снова был сверху, чтобы продолжил с того места, где она так глупо прервала его. Она целовала, лаская его рот томно и сладко, нежно и трепетно, страстно и ласково. И получала от этого колоссальное удовольствие. Ее руки порхали по широким плечам, гладили спину, а бедра стремились навстречу, вперед, выше и вверх.

— Хочу тебя, Кос. Так хочу тебя, — шептала девушка, нетерпеливо потираясь об него, стаскивая боксеры, приподнимая попку, чтобы он избавил ее от трусиков.

— Солнышко мое, — только и прохрипел Бирюков, проникая в нее резкими нетерпеливыми толчками.

Марина вскрикнула, и тут же ее рот попал в плен поцелуя.

— Тише, девочка, тише, — взмолился Костя ей в губы, хотя сам едва сдерживал громкие стоны. — В палатке такая хреновая звукоизоляция. Можно сказать, никакая.

Иванова не сдержалась, хихикнула:

— Не все ж Токареву белок распугивать своим храпом.

— Застебут утром до смерти. Тот же Токарев, — пообещал Костя, тоже улыбаясь. — Мне то пофиг, я за тебя волнуюсь.

— Я постараюсь быть тихой, — покивала Марина.

— Я постараюсь, чтобы ты очень сильно старалась, — и он снова накрыл ее губы своими, набирая темп.

Хоть Костя и пообещал стараться, но желания устраивать громкий трах марафон у него не было совершенно. Он просто двигался, удерживая темп, который то чуть наращивал, то сбавлял, немного дразня, заставляя Марину просить больше, сильнее, глубже. Ему нравилось просто быть в ней, чувствовать горячую, влажную, тесную плоть, проникать в нее, сливаться с ней, тонуть в ней. Он чуть приподнимался, удерживая себя на руках, наращивая амплитуду толчков, опускался снова, прижимаясь к Маринке всем телом, чтобы чувствовать, как возбужденные острые пики сосков трутся о его грудь. Ему нравилось, когда девушка обнимала его ногами за пояс, стараясь двигаться навстречу, встречать его на полпути. Он растворялся в ее теле, тонул в тихом омуте, увязал с головой и не хотел обратно. Почувствовав, как ее стенки стали сокращаться, а тело напряглось, Костя стал потихоньку отпускать и себя, позволяя оргазму забрать его туда, где уже была Марина. Он немало удивился, когда девушка оттолкнула его, нырнула вниз. Кос не успел толком ничего сообразить, как уже кончал ей в рот, прикусив кулак, чтобы не закричать на весь лагерь.

— Это что еще за фокусы? — наехал Костя, задыхаясь.

— Проглотила, — гордо оповестила его Маринка, хихикнув. — Чего пачкать спальник?

— Ну ты даешь, — продолжал офигевать Бирюков. — Давай возвращайся.

Он потянул девушку вверх, чтобы поцеловать.

— Предупреждай в следующий раз. Я чутка перетрухал от неожиданности.

— Хорошо, — пообещала Марина, подставляя ему губы, улыбаясь довольно.

Костя не без приятного удивления осознал, что ему мало одного раза. Маринка так сладко прикусывала его губы, подставляла грудь его рукам, чуть потягивала пальцами волосы на затылке. Бирюков уже через пять минут возбудился заново. Он сел, увлекая Марину за собой, усаживая девушку на себя верхом. Она чуть заерзала, отстраняясь.

— Куда ты? — не понял Костя, придвигая ее обратно к себе вплотную.

— Опять? — с каким-то странным оттенком нервозности спросила Марина.

— Снова, — хохотнул Кос. — Запрыгивай.

— Нет, подожди… — снова отползла она.

— Я от твоих нет скоро пятнами пойду, — опять начал сатанеть Бирюков.

— Я просто… — Марина вдруг вся прижалась к нему, избегая прикосновений лишь в одном месте, самом интересном. — Просто тут такое дело…

— Марин, говори, как есть.

— Я не предохраняюсь, Кость.

— Почему? — брякнул Костя первое, что пришло в голову.

Этого вопроса Марина как раз и боялась. Она отстранилась, начала бормотать:

— Я должна была тебе сразу сказать. Нам не стоило без защиты… Может, завтра у кого-нибудь попросим… Хотя вряд ли, конечно, но все же…

— Господи, замолчи на минутку, женщина, — попросил Бирюков, приложив ей к губам палец. — Ты вроде таблетки пила. У тебя что-то со здоровьем?

Марина потупилась, противоречиво желая все ему рассказать и просто отказаться говорить.

— Солнце, расскажи мне. Ты же знаешь, мне можно все рассказать.

Она знала. Вспомнив, как приятно было выговориться тогда в курилке, Марина решилась быть честной и сейчас. Тем более, что эта откровенность спасала ее от витиеватого вранья. Да и Костя, будучи, может, не самым моральным человеком на свете, но беспредельно честным, заслуживал того же по отношению к себе.

— Я хотела ребенка, Кость. Поэтому перестала принимать гормональные.

Бирюков сглотнул, но все же задал вопрос, который всплывал по логике автоматом:

— И от кого ты хотела ребенка?

— Я просто хотела ребенка. Но у меня был только один парень…

— Экстремальный гид? — догадался Кос.

— Да, Кирилл.

— И вы…?

— Не мы. Я. Я ему врала, хотела тайком залететь.

— Марин… — выдохнул Костя, теряясь от такого откровения.

— Да, вот так вот. Только ничего у меня не вышло… Уже, наверное, и не выйдет, — она не удержалась, всхлипнула.

Бирюков прижал ее к себе крепко-крепко, зажмурившись от переполнявших эмоций.

— Не смей так говорить, слышишь? Все будет хорошо. У нас все получится. Поняла меня? — требовал он ответа, хотя сам не особо понимал, что говорит.

— Кость, я…

— Ты поэтому фокус с глотанием отмочила?

— Ну… да.

— Бог ты мой, ну что за дурочка.

— Я не хочу с тобой так… С тобой по-другому, — заикалась она, дрожа в его руках, путаясь в словах и мыслях.

— И не надо, солнце. Ни с кем так не надо. Это нечестно.

— Я знаю.

— Пообещай, что не будешь.

— Не буду, обещаю.

— Вот и умница.

Кос расцеловал залитое слезами лицо, продолжая шептать, успокаивать, нежно поглаживать, уговаривая не плакать, притягивая к себе все ближе и ближе. Очень скоро всхлипы перешли в стоны, слезы высохли, и Марина сама льнула к нему, подставляя ищущим губам лицо, шею, плечи.

— Коооос, — протянула она, вздрагивая от каждого прикосновения его рта к своей коже.

— Иди сюда. Иди ко мне, — просил он, снова чуть приподнимая ее.

— Но…

— Не думай, Марин. Я подумаю за нас обоих, ладно? Просто позволь любить тебя.

Услышав его последнюю просьбу, девушка прогнала сомнения и опустилась, сливаясь с Костей воедино. Она позволила ему. Да и себе тоже. Дважды. Спальник все же запачкали. Дважды. Вопрос о предохранении больше не поднимался.