Тихое оружие

Новое осложнение

К вечеру, когда огромное красное солнце село за горизонт, подрумянив перистые облака, все трое, усталые, задумчивые, вернулись домой.

Неподалеку, на лугу, они повстречали Артема и Милочку: мальчик пас на приколе Красавку, а девочка рвала цветы. Завидев родителей, она бросилась им навстречу, но, заметив сумрачные лица, повисла на руках у Нины.

— Артем, как Павлик? — спросила мать.

— Сережа с ним. Там и тетя Феня.

— Чего она?

— Не знаю. Какая-то чудная…

«Уж не случилось ли чего?» — забеспокоился Григорий Михайлович и прибавил шагу, обгоняя жену и «дочь».

На крыльце его встретила Феня, жена «дублера».

Она кивнула хозяйке, и обе отправились на огород. Пройдя по дорожке между гряд и посматривая на плети огурцов с желтыми цветочками, они о чем-то коротко поговорили. Затем женщина направилась к калитке.

Когда «отец» вошел в комнатку Нины, девушка заметила, что он чем-то взволнован. Закручивая козью ножку, Григорий Михайлович глухо промолвил:

— К «дублеру» больше не ходи.

— Что случилось?

— Они убрали «Северок».

— Куда?

— В поле. Феня вынесла его в рожь. Говорит, нависла угроза, они не могут совать свои головы в петлю.

— Кто им об этом сказал? И как же теперь будет? Выйди, «отец», я переоденусь.

— Погоди. Я сам схожу к Павлу: надо все выяснить. Ох, чуяло мое сердце… — проговорил Григорий Михайлович.

Анна Никитична торопливо стала собирать ужин для детей, а те, заметив, что родители и Нина чем-то встревожены, притихли и молча ели картошку с молоком.

Чтобы хоть немного успокоить себя, девушка села за швейную машинку. Но шитье не шло, и она сбила строчку. Стала поправлять — укололась иглой.

Тогда, прикрыв руки шитьем, начала готовить сообщение о подрыве бензосклада, но дважды ошиблась…

Все бросив, Нина вскочила со стула:

— Мама, да как же они посмели это сделать без нашего ведома?!

— Не горячись, не поднимай шума. Дождемся отца. Может, бог даст, все и обойдется.

Анна Никитична пошла укладывать детей, а Нина достала из-под матраца пистолет и, приспособив его под мышкой, села у окна, чтобы видеть подходы с тыла. А перед домом, на улице, сидел Артем: в случае опасности он должен был заиграть на губной гармошке «Лявониху».

«Отец» вернулся, когда уже стало темно. Лицо у него было в красных пятнах, руки и колени испачканы землей. Он сбросил с ног башмаки и, чтобы не разбудить детей, тихо попросил:

— Мать, дай другую обувь, а эту спрячь подальше. Очищая брюки, Григорий Михайлович проговорил:

— Еле нашел. Ну и запрятала…

— Как же мы теперь будем? И что же все-таки случилось?

— Я говорил с Павлом, Нина. Полицай Дуров шепнул им по-дружески, что он был в комендатуре и будто бы там упомянули об обысках сегодня ночью.

— А может, Дуров провокатор? Шепнул, а сам потом проследит?

— Кто его знает! — развел руками «отец».

— Конечно, береженого бог бережет, — проговорила Анна Никитична.

— Что же нам теперь делать? — недоумевала Нина.

— Переждем ночь, а утром решим, как быть, — сделал вывод Григорий Михайлович.

— Нет, ждать не будем, — возразила девушка. — Веди меня в поле сейчас же: я должна передать сведения в Центр.

— Днем будет лучше, Нина. А сейчас к дзотам уже пришли караульные. К тому же ночью обязательно нарвешься на патрулей.

Правота Григория Михайловича была очевидна, и Нине пришлось с ним согласиться.

В эту ночь взрослые почти не спали: вздрагивали от малейшего стука, прислушивались к различным шорохам.

Положив правую руку под мышку, где хранился пистолет, Нина всю ночь пролежала в неудобной позе и то и дело смотрела в окно, выходившее в огород.

В темноте ей постоянно чудилось, что к дому идут гестаповцы с собаками на поводках, окружают его и вот-вот ворвутся. «Буду стрелять до предпоследнего патрона…» — билась в голове мысль. А за ней другая: «Но как же тогда моя новая семья?»

Утром, только взошло солнце, а дети еще спали, Нина надела старенькое платье, повязала на голову платочек «шалашиком» и, взяв корзинку, сказала:

— Ну, отец, покажи-ка мне, где найти щавель.

— Вот и хорошо, — поддержала ее Анна Никитична. — А я вам из него зеленых щей наварю. Кстати, зайди на обратной дороге к брату Ивану и возьми у Нади в шитье сарафан.

Григорий Михайлович закурил, о чем-то раздумывая, а потом решительно сказал:

— Ладно. Пойдем, покажу. Только не лезь поперед батьки в пекло. И возьми нож.

Выйдя из дома, они направились на противоположный конец улицы. Бабы выгоняли из дворов на пастьбу коров и телят. Проходя мимо дома «дублера», Нина с неприязнью заглянула в его двор: Павел неспешно запрягал лошадь в повозку. И чего они устроили такую панику, еще больше усложнив ее работу?

Шли они по улице молча. Лишь один раз «отец» сказал:

— Я перенес рацию поближе к нашему полю и спрятал под можжевеловый куст. Во-он видишь его в овсе? Под ним. Да не смотри пристально… А по меже щавель растет. Не забудь набрать.

И, уходя, предупредил:

— Только ты долго не задерживайся — надо еще успеть щи сварить.

Обойдя свое небольшое просяное поле, Григорий Михайлович сорвал желтеющую зыбкую кисть и пошел к домику Ивана, что стоял неподалеку: понаблюдать из его двора за Ниной.

Девушка одна вышла к меже, на которой среди пырея рос щавель. Срывая свежие листочки, она все посматривала по сторонам. На поле, кроме нее, никого не было. Невдалеке по шоссе проходили военные машины.

Хорошо просматривались отсюда и два холмика — дзоты в тылу поселка. Но солдат около них не было видно. «А может, за мной кто-нибудь следит незаметно?..» — мелькнула тревожная мысль.

Наполняя корзину щавелем, Нина медленно приближалась к можжевеловому кусту. Белесые сережки овса гроздьями свисали вниз, нежные и скользкие на ощупь. Девушка сорвала одну гроздь, сшелушила на ладонь несколько мягких зерен и, бросив их в рот, высосала сладковатое молочко.

Обойдя можжевеловый куст, Нина опустилась около него на корточки и замерла. Пожалуй, со стороны ее совсем не видно. Девушка присмотрелась к сухой песчаной земле. Следы «отца» затерты: видно, маскировал. Да не очень аккуратно — торопился. А вот и условленный камешек — тут надо копать.

Поковыряв ножом, Нина разгребла мягкую песчаную землю, нащупала завернутую в клеенку рацию: свой «Северок». И батареи в чехле. Все как будто цело… Но не повреждена ли внутренняя проводка? Извлекая из земли рацию и отряхивая ее от песка, девушка осматривала ее, осторожно ощупывала, словно живую. Нет, вроде все в порядке…

Обматывая антенной ветки можжевельника, Нина поразилась тому, какие они эластичные, сильные. Их можно было пригнуть до самой земли, а они не ломались и стремительно распрямлялись снова. Этот куст показался девушке чудесным живым существом, которое охраняет ее от вражеских глаз и поддерживает.

Она надела наушники и стала нащупывать позывные радиосигналы: работает. Оглянувшись по сторонам, Нина вынула из-за пазухи листочек папиросной бумаги и стала быстро выстукивать ключом морзянку о подрыве бензосклада. О том же, что случилось с рацией, умолчала.

После того как простучала «перехожу на прием», получила ответ: «Благодарим, будьте осторожны, берегите себя». «Ох, мама! — вздохнула Нина, и слезы навернулись у нее на глазах. — Они там, в Центре, будто почувствовали, что мне сейчас очень тяжело…»

«Ну а что же теперь делать с «Северком»? Отнести под щавелем в корзине домой? Но этим я снова в случае обыска подвергну всю семью смертельной опасности. Вернуть в дом «дублера»? Не менее опасно. А что, если оставить здесь? Пожалуй, это будет вернее и для сохранности рации, и для работы…»

Но все-таки Нине жаль было оставлять рацию в поле. Все равно что расстаться с личным оружием. А что делать? И девушка, обложив ямку листьями щавеля, стеблями овса, осторожно опустила в нее рацию и батареи. Потом засыпала все песком и заровняла свои следы. Как будто ничего не заметно… Может, притрусить еще травой? Нет, лучше оставить так: под песочком менее заметно.

Осмотрев еще раз место, где был спрятан «Северок», и убедившись, что все сделано аккуратно, Нина выпрямилась и огляделась вокруг. Никого! Нет, вон какая-то баба с корзиной, наверно, тоже идет за щавелем.

Девушка неторопливо двинулась по травянистой меже. По пути она сорвала несколько васильков: «Милочке подарю!» А взглянув на свои руки, ахнула: все в зелени, в песке! А что, если кто-нибудь встретит и спросит, почему, мол, в земле копалась? Уж не клад ли искала?

Нина торопливо вытерла руки подолом и пошла, подняв голову, как будто была довольна тем, что набрала полную корзину щавеля.

Недалеко от нее, по шоссе, промчалась машина с солдатами. Один из них помахал девушке рукой и что-то крикнул веселое. Остальные рассмеялись.

Обойдя просяную делянку, Нина вышла в конец поселка, где стоял домик Ивана, и вспомнила, что Анна Никитична наказывала ей зайти к его жене Надежде и взять материал, чтобы сшить ей сарафан.

Хозяйка встретила девушку во дворе и приветливо затараторила:

— Ой, господи, в кои-то веки заглянула к нам! Заходи, заходи, милая, в хату.

Нина переступила порог и остановилась: за столом сидели шестеро ребятишек, мал мала меньше, и хлебали деревянными ложками кашу с молоком из одной большой миски.

— Все ваши? — удивилась девушка.

— Все мои.

Наклонившись к Нине, женщина прошептала:

— Большенький-то, Витя, правда, от первой жены Ивана. Да все равно как родной мне. Я их и не различаю. Одна стайка в одной закуте.

Нина сняла с Надежды мерку и, взяв кусок цветного ситца, ушла: ей не терпелось доложить «отцу», что с рацией все в порядке и что она передала сообщение о диверсии.

— Вот молодец! — воскликнула Анна Никитична, увидев девушку с полной корзиной щавеля. — Теперь нам на неделю хватит!

Радовалась она, конечно, не щавелю, а тому, что Нина вернулась и что все у нее обошлось благополучно.

Уединившись с «дочкой» в ее комнате, «отец» упрекнул девушку:

— Надо было принести «Северок» домой: никто бы тебя со щавелем не остановил.

— Другие рискуют больше, чем я, — сказала Нина, глядя прямо в глаза Григорию Михайловичу. — Без риска тут ничего не сделаешь.

— А как же дальше будет? — спросил «отец».

— А так и оставим пока, — ответила Нина. — Просто теперь каждый день буду ходить на прополку проса и сбор щавеля.

Девушка понимала, что это небезопасно, что не может, наверно, продолжаться долго. Но другого выхода у них пока не было.