Точка отсчета

Глава 7

Косой дождь бил иголками в ветровое стекло. Я выключила радио, потому что не хотела больше никаких новостей — день принес их слишком много, и взвинченные нервы не обещали спокойной ночи. Дважды мне пришлось сбрасывать скорость до тридцати миль в час — мой тяжелый «мерседес»-седан расплескивал лужи, как спущенная на воду яхта. Выбоины на Уэст-Кэри-стрит превратились в маленькие озера, а пробивающиеся сквозь пелену ливня красные и синие огни напоминали о том, что спешить не стоит.

Часы показывали почти десять, когда я наконец свернула на подъездную дорожку, но сердце тут же сжалось от страха — сенсоры движения на двери гаража никак не отреагировали на мое приближение. Тьма окутывала дом, и лишь ворчанье двигателя и шум дождя не позволяли забыть, в каком мире я нахожусь. На мгновение меня охватило сомнение: открывать ли гаражную дверь или развернуться и уехать.

— Это просто смешно, — громко сказала я и нажала кнопку дистанционного управления.

Дверь не открылась.

— Черт!

Я переключила передачу и подала машину назад, совершенно не видя ни дорожки, ни каменного бордюра, ни даже живой изгороди. Попавшее под задний бампер деревце «мерседесу» не повредило, зато лужайка перед домом пострадала от моих маневров куда больше. В конце концов я таки выехала к переднему входу и с облегчением отметила, что таймеры все же сработали, включив лампы у двери и свет в холле. Что касается сенсорной сигнализации, то она, похоже, отключилась во всем доме. Успокаивая себя, я сказала, что ничего страшного не случилось и дело в непогоде, вызвавшей, по-видимому, короткое замыкание.

Открыв дверцу, я схватила портфель и в одно мгновение взлетела по ступенькам. За те несколько секунд, которые понадобились, чтобы открыть дверь, дождь промочил меня до нитки. Дом встретил молчанием, всколыхнувшим недавние страхи. Беспокойный световой зигзаг на панели у двери означал, что охранная сигнализация отключилась, возможно, по причине того же короткого замыкания. Впрочем, это уже не имело значения. Страх парализовал меня. Я стояла неподвижно в холле, стараясь вспомнить, где находится пистолет.

Вернула ли я «глок» в ящик кухонного стола или оставила в кабинете или спальне в дальнем конце дома? Ветер и дождь осаждали дом, стуча в каменные стены и барабаня в окна, и я напрягала слух, пытаясь расслышать за этим шумом другие, посторонние звуки, как, например, скрип половиц наверху или поступь шагов по ковру. В какой-то момент паника подтолкнула меня к действию, и я, выронив портфель, сорвалась с места и, промчавшись через столовую, влетела в кухню. Рванула на себя нижний правый ящик стола и едва не вскрикнула от радости, увидев «глок».

Вооружившись, я снова обошла весь дом, заглянула в каждую комнату. Убедившись в отсутствии непрошеных гостей, проверила распределительную коробку и щелкнула выбитыми предохранителями. После того как порядок был восстановлен, а сигнализация включена, я приготовила стакан ирландского виски «Блэк буш» со льдом и опустилась в кресло, дав нервам несколько минут на то, чтобы прийти в норму. Следующим пунктом стал звонок Люси в мотель «Джонсон». Там ее не оказалось, и я набрала номер ее квартиры в округе Колумбия. Трубку сняла Джанет.

— Привет, это Кей. Надеюсь, я никого не разбудила.

— Здравствуйте, доктор Скарпетта. — За время нашего знакомства Джанет так и не привыкла называть меня по имени. — Нет, никого. Я вот пью пиво и жду Люси.

— Понятно, — разочарованно протянула я. — Она, наверное, еще не вернулась из Уоррентона?

— Да. Вы бы посмотрели, что у нее здесь. Повсюду ящики, коробки. Просто разгром.

— Как вы себя чувствуете? Привыкаете к новой ситуации?

— Пока еще не знаю. — Мне показалось, что ее голос дрогнул. — Придется как-то приспосабливаться. Нам ведь это не впервые.

— Не сомневаюсь, что вы и на этот раз справитесь. — Я отпила виски. Мне и самой плохо верилось в сказанное, но все равно слышать человеческий голос было приятно. — Когда я была замужем — сто лет назад! — мы с Тони существовали как будто в совершенно разных плоскостях, но все равно находили время друг для друга. В каком-то отношении так даже лучше.

— Но вы все же развелись, — вежливо напомнила Джанет.

— Не сразу.

— Люси вернется не раньше чем через час, доктор Скарпетта. Что ей передать?

Я молчала, не решаясь выкладывать неприятное известие.

— Все в порядке? — спросила Джанет.

— Вообще-то нет. Вы еще, наверное, не слышали. Да и она, похоже, тоже.

Я коротко пересказала содержание письма Кэрри Гризен в газеты.

Джанет не произнесла ни звука.

— Я рассказываю об этом потому, что вам нужно быть готовыми ко всему. Вы можете проснуться завтра утром и увидеть ее письмо в газетах. Не исключено, что о нем сообщат уже сегодня в вечерних новостях.

— Вы правильно поступили, что рассказали, — тихо, так что я едва ее расслышала, ответила Джанет. — И я, конечно, передам все Люси, как только она приедет.

— Пусть, если не очень устала, позвонит мне.

— Я ей скажу.

— Спокойной ночи, Джанет.

— Нет, никакой спокойной ночи уже не будет. Эта дрянь столько лет портит нам жизнь. Так или иначе. Я сыта по горло ее гребаными фокусами! Извините.

— Ничего. Мне тоже приходилось пользоваться этим словом.

— Я же сама была там и все видела. — Она всхлипнула. — Эта стерва манипулировала ею как хотела. Люси ничего не могла ей противопоставить. Она же была еще ребенком, и ей бы следовало учиться в колледже, а не проходить интернатуру в чертовом Бюро. Я, конечно, и сама оттуда, но я же вижу. И они поступили с ней совершенно несправедливо, оставив фактически беззащитной.

От моего виски почти ничего не осталось, да и никаких запасов его не хватило бы, чтобы развеять тревогу.

— Ей только этого недоставало, — с внезапной откровенностью, которой я никогда раньше в ней не замечала, продолжала Джанет. — Не знаю, говорила ли вам Люси, скорее всего нет, но она уже почти два года посещает психиатра.

— Хорошо. Рада это слышать, — скрывая обиду, сказала я. — Нет, она не рассказывала мне об этом. Да и зачем?

Боль в сердце стала еще сильнее, и спокойный тон давался мне с трудом.

— Она даже хотела покончить с собой, — откровенничала Джанет. — И не раз.

Слезы подступили к глазам. Почему Люси ничего не рассказала мне? Почему не пришла за помощью?

— Я рада, что Люси обратилась к специалисту. Темные секреты были и есть даже у самых великих. Разумеется, с этим нужно что-то делать. Она принимает какое-то лекарство?

— Велбутрин. Прозак действует на нее не лучшим образом: она то едва ноги волочит, то вдруг предпринимает затяжной поход по барам.

— О! — вырвалось у меня.

— Стрессы, потрясения — ей это совсем ни к чему. Вы бы видели, какой она иногда бывает. Что-то выбивает ее из колеи, и тогда она неделями пребывает в депрессии. Как маятник, вверх-вниз. То несчастна, угрюма и пассивна, то активна и деятельна, как Майти-Маус.

Джанет прикрыла трубку ладонью и высморкалась. Мне хотелось узнать имя психиатра, но я боялась спрашивать.

— Доктор Скарпетта... — Джанет шмыгнула носом. — Я не хочу, чтобы с ней что-то случилось. Не хочу, чтобы она погибла.

— С ней ничего не случится. Обещаю.

Мы попрощались, и я еще какое-то время сидела на кровати, не раздеваясь, боясь того, что может принести сон. В голове царил хаос. Люси могла сделать мне больно, могла обидеть так, как никто другой, и понимала это. Она могла разбить мне сердце, и то, что рассказала Джанет, уже стало для меня сильнейшим ударом. Я вспомнила беседу с Тьюн Макговерн, ее сочувственные взгляды. Похоже, та знала о проблемах и трудностях моей племянницы больше меня самой. Неужели Люси доверила ей то, что не доверила мне?

Я ждала звонка, но она не позвонила. Около полуночи позвонил Бентон.

— Кей?

— Ты уже слышал? — с тяжелым чувством спросила я. — Слышал, что устроила Кэрри?

— О ее письме? Да.

— Будь оно все проклято, Бентон. Будь оно проклято.

— Я в Нью-Йорке, — сообщил он. — Вызвало Бюро.

— Что ж, это не так уж и плохо. Может быть, им стоило сделать это раньше. Ты же хорошо ее знаешь.

— К сожалению.

— Я рада, что ты там. Наверное, так безопаснее. Тебе это не кажется смешным? С каких пор Нью-Йорк стал безопаснее?

— Ты очень расстроена.

— Есть что-нибудь новое? Насчет того, где она может быть?

Я покачала стакан с растаявшим льдом.

— У нас есть зип-код ее последнего письма. 10036. Это Таймс-сквер. Дата отправления — десятое июня, четверг, то есть вчера.

— День побега.

— Вот именно.

— И мы по-прежнему ничего не знаем о том, как она сбежала из психиатрического центра.

— Пока не знаем. Как будто превратилась в луч и перенеслась через реку.

Мне было не до шуток.

— Нет, кто-то что-то видел, и, вполне возможно, кто-то помогал ей. Кэрри Гризен всегда умела заставлять людей делать то, что ей нужно.

— У ребят из профильного отдела много работы, — сказал Бентон. — Кэрри успела разослать письма во все крупные газеты, включая «Пост» и «Нью-Йорк таймс».

— И?..

— Для них это слишком лакомый кусок, чтобы вот так запросто выбросить в корзину. Охота на нее наделала немало шуму, Кэрри получила известность не меньшую, чем Унабомбер или Кунанан, а теперь она вдруг обращается к средствам массовой информации. Соблазн слишком велик. Черт возьми, они готовы опубликовать любую мелочь. Для них она — золотая жила. Вот увидишь, ее фотографии будут на обложках журналов, а Голливуд снимет о ней фильм.

— Не хочу ничего больше слышать.

— Я скучаю по тебе.

— Был бы рядом, не скучал.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, после чего я взбила подушку и подумала, не выпить ли еще виски. Идея эта, впрочем, так и осталась нереализованной, а я постаралась представить, что станет делать Кэрри. Все варианты так или иначе вели к Люси, потому что движущей силой ее поступков была зависть. Люси была умнее, одареннее, благороднее, она превосходила свою бывшую любовницу буквально во всем, и я знала, что та не успокоится до тех пор, пока тем или иным образом не присвоит эту вызывающую зависть красоту и не высосет из Люси всю ее жизненную силу до последней капли. Понимала я и то, что для достижения своей цели Кэрри даже не обязательно быть рядом. Мы все уже двигались к ней, как к некоей черной дыре, и сила ее притяжения была огромна.

Страх и беспокойство отравили сон. Мне снились разбивающиеся самолеты и промокшие от крови простыни. Сначала я была в машине, потом оказалась в поезде, и кто-то преследовал меня. Когда я проснулась в половине шестого, солнце уже возвестило о своем приходе величественно голубым небом, а на траве поблескивали лужицы. Захватив с собой «глок», я прошла в ванную, заперла дверь и быстро приняла душ. Выключив воду, прислушалась, не сработала ли охранная сигнализация, а потом проверила панель в спальне, лишний раз убедившись, что система включена. Иногда человек ничего не может с собой поделать, даже если полностью осознает параноидальность и иррациональность своего поведения. Мне было страшно.

Кэрри мерещилась мне в каждом встречном: в идущей по улице худощавой женщине в солнцезащитных очках и бейсбольной кепочке, в водителе, подъехавшем вслед за мной к шлагбауму, в бездомной женщине в бесформенном пальто, уставившейся на меня, когда я переходила Брод-стрит. Она могла оказаться панком с розовыми волосами и пирсингом, бесполым существом в странной одежде или вообще кем угодно, и каждый раз я напоминала себе, что не видела Кэрри более пяти лет, что не имею представления о том, как она выглядит, и, вероятнее всего, узнаю ее только тогда, когда будет слишком поздно.

Дверь гаража была уже открыта, и служащий похоронной конторы Блайли загружал тело в кузов сияющего черного катафалка.

— Хорошая сегодня погода, — сказала я мужчине в аккуратном темном костюме.

— Доброе утро, — рассеянно обронил он, не обращая на меня внимания.

Второй мужчина в таком же костюме выпрыгнул из кабины, чтобы помочь товарищу. Ножки тележки лязгнули о борт, кузов закрылся. Я подождала, пока они отъедут, и только потом въехала в гараж.

Часы показывали четверть девятого, и я заглянула к Филдингу.

— Как дела?

— Входите.

Филдинг просматривал книги на полках, и лабораторный халат с трудом удерживал в себе его мощные плечи. Жилось моему заместителю нелегко, ему редко удавалось найти одежду по размеру, потому что талия и бедра у него практически отсутствовали. Я вспомнила, как впервые увидела его на пикнике у меня дома, когда он в одних плавках растянулся на шезлонге. Изумленная и слегка смущенная, я едва отвела от него глаза, но не потому, что подумала о постели, а потому, что на мгновение оказалась захваченной столь редким примером откровенной физической красоты. Мне было совершенно непонятно, как можно найти время, чтобы поддерживать себя в такой великолепной форме.

— Полагаю, вы уже видели газету, — проговорил он.

— Письмо.

Настроение моментально испортилось.

— Да. На первой странице ваша фотография и ее старый снимок. Очень жаль, что вам приходится иметь дело с таким дерьмом. — Он отложил одну книгу и потянулся за другой. — Телефоны не умолкают с самого утра.

— Что у нас сегодня нового? — спросила я, меняя тему.

— Автомобильная авария на Мидлотиан-Тернпайк. Водитель и пассажир погибли. Ими занимается Димайо. Больше ничего.

— Достаточно и этого. Мне надо в суд.

— Я думал, у вас отпуск.

— Я тоже так думала.

— Нет, серьезно. Так продолжаться не может. Вы же собирались вернуться в Хилтон-Хед, разве нет?

— Меня ждет судья Баулс.

— Ха! — фыркнул Филдинг. — Он ведь не первый раз поступает с вами подобным образом, да? По-моему, ему доставляет удовольствие назначать судебные заседания на те дни, когда у вас выходной.

— Если что, у меня с собой пейджер.

— Попробуйте догадаться, чем займусь я. — Он показал на заваленный бумагами стол. — Ничего не успеваю. Так отстал, что, наверное, не обойтись без зеркала заднего вида.

— Ну, тогда не стану вас отвлекать.

До здания суда не более десяти минут пешком, и я решила, что небольшая прогулка не повредит. Утро выдалось ясное, воздух был прохладен и свеж, и я, повесив на плечо сумочку и сунув под мышку папку с бумагами, неспешно прошлась сначала по Лей-стрит, потом повернула на Девятую улицу и миновала полицейское управление.

Рассматривавшееся нынешним утром дело не представляло особенного интереса — речь шла об убийстве одного наркодилера другим, — а потому меня удивило присутствие на третьем этаже по меньшей мере дюжины репортеров, которые толпились у двери зала заседаний. Сначала я решила, что это Роуз допустила какую-то ошибку в моем расписании, и мне даже в голову не пришло, что вся эта компания явилась по мою душу.

Но едва я подошла ближе, как они устремились ко мне, нацеливая телекамеры, размахивая микрофонами и щелкая фотоаппаратами. Недоумение быстро сменилось злостью.

— Доктор Скарпетта, что вы можете сказать по поводу письма Кэрри Гризен? — спросил репортер первого канала.

— Без комментариев.

Я в отчаянии огляделась, отыскивая взглядом прокурора, вызвавшего меня для дачи показаний в качестве эксперта.

— Как вы прокомментируете ее заявление о существовании сговора?

— Между вами и вашим любовником из ФБР?

— Это ведь Бентон Уэсли, да?

— А как отреагировала ваша племянница?

Сердце как будто сорвалось и полетело вниз. Я отодвинула плечом настырного оператора, вошла в маленькую, без окон, комнату для свидетелей, захлопнула за собой дверь и опустилась на жесткий деревянный стул. Как можно было бездумно отправляться в суд, совершенно не предвидя чего-то подобного после публикации письма Кэрри? Чувствуя себя загнанной в западню, я открыла папку и принялась перечитывать отчеты и рапорты, представляя оказавшиеся смертельными входные и выходные отверстия. За этим занятием спустя полчаса меня и нашел прокурор штата. Мы поговорили несколько минут, после чего прошли в зал заседаний.

То, что последовало, стало продолжением начатого в коридоре. Пожалуй, еще никогда раньше мне не приходилось становиться объектом более бесцеремонного и грубого нападения.

— Доктор Скарпетта, — начал представлявший сторону защиты Уилл Лампкин, сражавшийся со мной в суде на протяжении нескольких лет, — сколько раз вы давали показания в качестве эксперта?

— Возражаю, — вмешался прокурор.

— Возражение отклоняется, — сказал судья Бауле, мой давний поклонник.

— Не считала, — ответила я.

— Но хотя бы приблизительно вы сказать можете? Более десяти раз? Более ста раз? Миллион?

— Более ста раз.

Я уже чувствовала его охотничий азарт, его жажду крови.

— И вы всегда говорили правду присяжным и судьям? — спросил Лампкин, расхаживая по залу с заложенными за спину руками.

На его румяном лице застыло ханжески-благочестивое выражение.

— Я всегда говорила правду.

— И вы не считаете зазорным или нечестным спать с человеком, работающим в ФБР?

— Протестую!

Прокурор вскочил со стула.

— Поддерживаю. — Судья повернулся к защитнику, но совсем не для того, чтобы остановить его. — Объясните, мистер Лампкин, с какой целью вы об этом спрашиваете?

— С удовольствием объясню, ваша честь. Мы наблюдаем здесь конфликт интересов. Хорошо известно, что доктор Скарпетта состоит в интимной связи по меньшей мере с одним сотрудником правоохранительных органов и что она оказывала влияние на два таких органа, ФБР и АТО, когда речь шла о карьере ее племянницы.

— Протестую!

— Протест отклонен. — Судья потянулся к стакану с водой. — Пожалуйста, мистер Лампкин, переходите к сути дела.

— Спасибо, ваша честь. — Лампкин отвесил Баулсу почтительный поклон. — Я лишь стараюсь показать, что в данном случае мы сталкиваемся с той же, уже известной, моделью поведения.

Четверо белых и восемь темнокожих присяжных вежливо следили за происходящим, переводя взгляды с меня на Лампкина и наоборот, как будто наблюдали за теннисным матчем. Некоторые хмурились. Один чистил ногти. Еще один, похоже, спал.

— Доктор Скарпетта, разве вы не пытаетесь манипулировать ситуацией в собственных целях?

— Протестую! Это травля свидетеля!

— Протест отклонен, — сказал судья. — Доктор Скарпетта, пожалуйста, отвечайте на вопрос.

— Нет, я не пытаюсь манипулировать ситуацией.

Лампкин, только и ждавший такого ответа, подошел к столу, за которым сидел его клиент, и поднял газету.

— А вот в статье, опубликованной в сегодняшней утренней газете, утверждается, что вы на протяжении многих лет манипулировали правоохранительными органами...

— Ваша честь! Я протестую! Это возмутительно!

— Протест отклонен, — холодно произнес судья.

— Здесь черным по белому написано, что вы вступили в сговор с ФБР, чтобы отправить на электрический стул невинную женщину!

Лампкин подошел к присяжным и помахал перед ними фотокопией статьи.

— Ваша честь, ради Бога! — воскликнул прокурор, лицо которого уже покрылось каплями пота.

— Мистер Лампкин, продолжайте, пожалуйста, — сказал судья Бауле, обращаясь к грузному толстяку.

Все, что я говорила о расстояниях и траекториях, о пораженных девятимиллиметровыми пулями жизненно важных органах и прочих деталях, смешалось для меня в одно размазанное пятно. Торопливо спускаясь по ступенькам лестницы и стараясь не смотреть по сторонам, я не помнила уже ни слова из своих показаний. Два надоедливых репортера попытались преследовать меня, но отстали через полквартала, поняв, что легче разговорить камень. Несправедливость произошедшего переходила все разумные границы. Кэрри дала лишь первый залп, и я уже выбита из строя. Что же будет дальше?

Войдя в здание морга через заднюю дверь и оказавшись в прохладном и тихом гараже, я на мгновение остановилась, потом открыла внутреннюю дверь и с облегчением увидела спешащего мне навстречу Филдинга. Судя по свежему халату, к нам только что поступил очередной клиент.

— Все в порядке? — спросила я, снимая и пряча в сумочку солнцезащитные очки.

— Самоубийца из Поухатана. Пятнадцатилетняя девчонка выстрелила себе в голову. Папаша запретил ей встречаться с приятелем. Вы ужасно выглядите, Кей.

— Легче пережить нападение акулы.

— Чертовы адвокаты. Кто на этот раз?

Он сжал кулаки, готовый обрушить их на моего обидчика.

— Лампкин.

— Вон оно что! Старина Лампкин. Вот уж проходимец! — Филдинг положил руку мне на плечо. — Ничего, все поправится. Правда. Надо просто постараться не думать об этом дерьме и делать свое дело.

Я улыбнулась.

— Знаю. Если понадоблюсь, буду в декомпозиционной.

Не хотелось, чтобы кто-то из подчиненных заметил мою подавленность и страх, а в таких случаях нет ничего лучше неспешной работы в одиночестве, требующей терпения и сосредоточенности. Я включила свет и закрыла дверь. Потом надела халат, натянула на руки две пары перчаток, подняла крышку бака и вооружилась деревянной ложкой. Череп вскрыли еще раньше, во время аутопсии, и теперь я осторожно вытащила из теплой жирной воды сначала свод, потом лицевые кости с кальцинированными зубами и положила их на застеленный непромокаемой скатертью стол для просушки.

Чтобы очистить кости от тканей, я всегда пользовалась деревянными депрессорами, отдавая им предпочтение перед пластмассовыми шпателями. О металлических инструментах не могло быть и речи, потому что они могут повредить кость и помешать обнаружению следов физического воздействия. Я работала очень осторожно, а в это время прочие останки скелета продолжали вариться в баке. Через два часа пальцы и кисти уже болели от напряжения. Время ленча давно миновало, да я и не думала о еде. Около двух часов пополудни я обнаружила зазубрину на кости чуть ниже височного отдела, где находился кровоподтек.

Некоторое время я с удивлением рассматривала странную отметину, потом подвинула лампу, чтобы получше рассмотреть то, что привлекло мое внимание. Зазубрина была ровная и узкая, не более дюйма в длину, и такая мелкая, что заметить ее мог лишь тот, кто искал. Похожую я видела всего один раз на черепах тех, кто подвергся скальпированию. Правда, в тех случаях повреждения обычно не относились к височной кости, но сейчас это не имело никакого значения.

Скальпирование нельзя отнести к хирургическим процедурам, так что возможно было все. Я не располагала какими-либо свидетельствами в пользу того, что с уоррентонской жертвы сняли скальп, но могла поклясться, что дело обстояло именно так. Голова найденной на пепелище женщины не осталась полностью неповрежденной, к тому же, если настоящее скальпирование предполагает снятие кожи с большей части черепа, в нашем случае речь вполне могла идти об одном локоне.

Прикасаться перчатками к чему-либо чистому я уже не могла, а потому обернула руку полотенцем и подняла заинтересовавшую меня кость. Потом отправила сообщение на пейджер Марино и еще добрых десять минут работала, ожидая, когда же он позвонит. Несмотря на все мои старания, других насечек или зарубок обнаружить не удалось. Это, конечно, ничего не значило, потому что из двадцати двух костей по меньшей мере треть просто-напросто сгорели. Не зная, что делать, я стащила перчатки, швырнула их в мусорный бак и уже достала из сумочки записную книжку, когда позвонил Марино.

— Черт возьми, где ты?

— В «Либерти валанс». Ем.

— Спасибо за то, что так быстро перезвонил, — раздраженно сказала я.

— Вот дела. Знаешь, твое сообщение заплутало где-то в пространстве, потому что я его только что получил. Какие проблемы?

До меня доносился фоновый шум: люди пили и ели, и, зная Марино, можно было с уверенностью предположить, что едят они вкусно, не заботясь о калориях и жирах.

— Звонишь по платному?

— Да. И между прочим, у меня сегодня выходной.

Он отпил что-то. Я могла бы поклясться, что это пиво.

— Еду завтра в Вашингтон. Обнаружилось кое-что важное.

— Охо-хо. Как мне не нравится, когда ты так говоришь.

— Повторяю, я нашла нечто интересное.

— Расскажешь, или хочешь помучить до утра?

Марино выпивал, и мне не хотелось говорить с ним о делах в такой момент.

— Послушай, ты поедешь со мной? Надо посоветоваться с доктором Весси.

— Это тот парень в Смитсоновском институте, который занимается костями?

— Да, я позвоню ему домой прямо сейчас.

— Ладно, я завтра свободен, так что могу составить компанию.

Глядя на кипящий бак, я уменьшила нагрев.

— В общем, можешь на меня рассчитывать, — повторил Марино, снова прикладываясь к кружке.

— Заезжай за мной в девять.

— Буду на месте ровно в девять.

Затем я позвонила доктору Весси в Бетесду. Трубку сняли после первого звонка.

— Слава Богу. Алекс? Это Кей Скарпетта.

— О! Как дела?

Люди, потратившие свою жизнь на что-то иное, а не на составление человеческих останков, могли принять доктора Весси за вечно пребывающего под кайфом, далекого от реального мира чудака. На самом же деле он был одним из лучших в мире антропологов, и я прибегала к его помощи не раз и не два.

— Будут намного лучше, если ты скажешь, что никуда завтра не уезжаешь.

— Так и есть. Завтра я, как всегда, на своем месте.

— Мне нужна твоя помощь. След на черепе. Ты слышал об уоррентонском пожаре?

— О нем, наверное, каждый слышал.

— Отлично. Значит, ты понимаешь.

— Я появлюсь к десяти. Имей в виду, на парковке свободных мест нет, — предупредил он и, не меняя тона, продолжал: — Мне тут недавно попался свиной клык с застрявшей алюминиевой фольгой. Наверное, жарили поросенка в одном из соседних дворов. Так коронер решил, что произошло убийство и какому-то парню выстрелили в рот. — Он откашлялся и что-то выпил. — Ребята даже медвежьи лапы принимают за человеческие руки.

— Знаю, Алекс, — сказала я. — Все по-старому. Ничто не изменилось.