Люси еще раз обошла квартиру, проверяя, не забыла ли что-нибудь.
Все вещи хозяев на месте, их собственные – отправлены в Скайхилл или на склад. Все ненужное выброшено или отдано на благотворительность. Три чемодана в машине. Осталось присесть на дорожку по привычке. Больше она сюда уже не вернется. Как бы ни сложилось дальше, это будет другая жизнь.
Три года… Всего три.
И хотя большую часть времени они с Питером проводили в Скайхилле, только в этой квартире Люси чувствовала себя спокойно и уверенно. Не графиней Скайворт, а Люси Даннер. Просто женой Питера и мамой Джина. Вот уж о чем она никогда не мечтала, так это о полной обязательств жизни на виду. Но что делать, зачастую мы получаем вовсе не то, о чем просим. Она изо всех сил старалась привыкнуть, приспособиться. И как только показалось, что все потихоньку устраивается, жизнь снова круто переменилась.
Подхватив Джина (парень, да ты тяжелый какой уже!), Люси вышла из квартиры, закрыла дверь и спустилась вниз.
- Всего наилучшего, леди Скайворт, - сказал консьерж, забирая ключи.
Когда Лондон остался позади, Люси снова мысленно вернулась к событиям последней недели – а о чем еще думать, если впереди почти три часа монотонной дороги.
Тогда она сразу поняла: что-то случилось. Питер позвонил утром тридцатого октября, сказал, что они с Джонсоном выехали из гостиницы. И все. Тишина. Она звонила сама – телефон Питера был вне зоны доступа. Звонила Джонсону – с тем же результатом. Это означало одно из двух. Либо они остались в другом мире, либо…
Либо встретились с Хлоей. То, чего Люси больше всего боялась.
Первый вариант Питер вполне допускал.
«Переход может открыться и закрыться в любой момент, - говорил он. – Судя по тому, что мы знаем, это происходит каждый год по-разному. Или даже не каждый год. Может случиться так, что попасть туда мы попадем, а вот выбраться не удастся».
На этот случай Питер разработал целую инструкцию с множеством пунктов, хотя, как выяснилось позже, предусмотрел далеко не все. Что касается второго варианта – его он рассматривать в принципе не желал. Отрезал, что если вдруг погибнет, завещание у юриста, а инструкция все равно действительна. И больше к этой теме не возвращался.
Год в определенных обстоятельствах – это долго. Страшно долго. Но Люси готова была ждать, знай она, что с Питером все в порядке. Если он… если его не найдут где-то в окрестностях Лестера, впереди – год неизвестности. Жив или нет?
Первым делом Люси заявила в полицию об исчезновении мужа и Джонсона. Там быстро выяснили, что они зарегистрировались в «Рэтборо» двадцать девятого, переночевали, а утром тридцатого уехали на машине, оставив в гостинице вещи. Номер был забронирован на трое суток с возможностью продления, оплачены вперед одни сутки.
Приехав к Люси с вещами Питера и Джонсона, детектив осторожно поинтересовался, не считает ли она, что исчезновение как-то связано с Хлоей Эшер: наверняка уже разговаривал с Локер.
Люси только плечами пожала: вы полиция – вы и выясняйте. Зачем он поехал в Лестершир? Побывать в местах, как-то связанных с юношескими воспоминаниями, она не в курсе. Зачем взял с собой дворецкого? Без понятия, какие-то хозяйственные дела. Может, новые поставщики, может, купить что-то собирались.
Когда полицейский ушел, она, поколебавшись немного, позвонила Оливеру. Сыщик был занят, но обещал начать поиски при первой же возможности. Тут Люси могла быть уверена: если Питер и Джонсон пропали с этой стороны, Оливер их найдет – живыми или мертвыми.
Потом ей пришлось отбиваться от прессы, отвечать на звонки родственников и знакомых, попутно решая чисто практические вопросы. В первую очередь Люси не стала продлевать аренду на квартиру. Они с Питером и так не собирались этого делать, но сначала хотели подыскать подходящий дом. Теперь все откладывалось. Приехал Бобан, помог собрать вещи. Что-то отвез на склад, что-то в Скайхилл.
А в замке тем временем начался полный хозяйственный коллапс, чего Питер не предусмотрел. Вся стройная система, которая держалась на Джонсоне, рухнула в одночасье. Управляющий мистер Хардинг звонил Люси в панике: он согласился подменить Джонсона несколько дней, точнее, совместить, по возможности, обязанности управляющих замком и поместьем. Однако пришло время хозяйственных закупок, выплаты жалованья, что Джонсон осуществлял по сложной, только ему известной системе, и Хардинг совершенно растерялся.
Люси позвонила директору Академии дворецких, которую окончил Джонсон, и как могла обрисовала ситуацию. Увы, сказал тот, все выпускники при деле. Где искать нового дворецкого, Люси понятия не имела. Не в газету же объявление давать. Хоть самой звони поставщикам и выдавай персоналу зарплату.
А еще у Люси состоялся не слишком приятный разговор с личным бухгалтером Питера, который был крайне удивлен, что доверенности по счетам и прочим активам составлены на ее имя за неделю до исчезновения. Не хватало только, чтобы он известил об этом полицию. Впрочем, полиция все равно узнает, и там тоже удивятся. Вот и этого Питер не учел.
Утром Люси позвонила доктору Каттнеру, в двух словах обрисовала ситуацию и сказала, что чек пришлет чуть позже, как только получит доступ к счетам.
«Это как-то связано? – спросил отец Тони, помолчав. – Исчезновение Питера и то, что случилось с Тони и Светой?»
Пауза слишком затянулась. Аббатиса стояла, прикрыв глаза, и не шевелилась. Ни я, ни Тони не решались спросить, что она подразумевала, говоря: «вы уничтожили будущее обоих миров». Впрочем, по сравнению с тем, что мы никогда не вернемся в свое время, это было чем-то второстепенным.
- Тебе надо отдохнуть с дороги и поесть, - мать Алиенора повернулась к Тони (это имя оказалось в моих мыслях так, словно было там всегда). – Трапезная и спальня для паломников внизу. Справишься без моей помощи.
- Но… - попробовал протестовать Тони, однако аббатиса его оборвала:
- Мы поговорим позже!
Повернувшись, она шагнула в тень колонны и исчезла.
Тони бессильно сполз спиной по стене и сел на пол, уткнувшись лбом в колени. В этой позе было столько отчаяния, что я не решалась его беспокоить.
Это не стало неожиданностью. Мы отдавали себе отчет, что наш поход во Фьё может оказаться совершенно бесполезным, но все же отгоняли эти мысли: подумаем, когда придет время. Я изменила своему принципу просчитывать худший вариант и повела себя как Люська: происходит то, чего больше всего боишься, а значит, зависать на этом не стоит.
Черт с ним, с будущим. Мы уничтожили кольцо, и до того момента, как я окончательно переместилась в средневековый Скайхилл в теле Маргарет, прошел почти год. С миром ничего особенного не случилось.
Что такое будущее, в конце концов? Если подумать, его вообще не существует. Это просто вероятность. Прошлое невозможно изменить, потому что все уже произошло. Но будущего еще нет, и никто не знает, каким оно будет. Таким? Сяким? Эдаким? Каким-то да будет. Если бы будущее было материально и мы его убили, как сказала эта старая вобла, все остановилось бы в тот самый момент – в мастерской мистера Яхо. Поэтому не стоит забивать себе голову судьбами мира. Лучше подумать о том, что будет с нами.
Итак, мы остаемся в Отражении. Навсегда. Но что значит это «навсегда»?
Я – призрак. Или дух? Да какая разница? Некая нематериальная сущность. Мое тело находится на пять веков вперед, да еще в параллельном мире. Вполне живое тело. Что произойдет, когда оно умрет? Сейчас меня связывает с ним только Мэгги, это тоненькая, но все-таки ниточка между настоящим и Отражением. И если не станет моего тела, связь эта окончательно исчезнет. Останется ли мой дух в Отражении – или же уйдет туда, где оказываются после смерти все нормальные души?
А Тони? Возможно, и он связан с настоящим через Мэгги, но одновременно - с Отражением телом Маргарет. А Маргарет здесь осталось жить всего год. Что произойдет через год с телом, которое по плану должно лежать в склепе? Начнет разлагаться? Или Отражение списало его как непредусмотренную потерю, создав резервную копию? Может быть, в этом случае списанное тело проживет еще долгую жизнь? Но даже если так – рано или поздно оно все равно умрет. Что тогда будет с Тони? Сестра Констанс освободила меня от умирающего тела Мартина, поскольку никто не знал, что после его смерти случится со мной. Мы можем вернуться в Рэтби, и она точно так же освободит Тони от тела Маргарет. Даже, наверно, не стоит ждать. Сколько там еще осталось сестре Констанс – два или три года? Она умрет – и вернется на семьдесят лет назад, в Баклэнд. А мы останемся. Познакомимся с Дженни, племянницей сестры Агнес, потом с другими хранительницами…
И тут мне в голову (ладно, ладно, пусть не в голову, не суть) пришла совершенно безумная мысль.
Маргарет, став призраком, провела в Скайхилле почти пять столетий, поскольку не могла его покинуть. Мы с Тони не привязаны к какому-то конкретному месту. И если нам предстоит пребывать в Отражении призраками до скончания веков, что за нужда оставаться в Рэтби и вообще в параллельном мире. Мы сможем вернуться в свой мир, в Скайхилл. И каким бы странным образом ни текло здесь время, рано или поздно мы подойдем к той грани, где настоящее становится прошлым. К моменту нашего знакомства.
- Тони! – заорала я.
Он вздрогнул и поднял голову. Его глаза были красными и подозрительно блестели. Интересно, подумала я, насколько он жалеет, что отправился за мной? Что вообще со мной встретился?
- Потише думать нельзя? – поморщился Тони. – Как из пушки. Теперь я понимаю, почему сестра Констанс раскололась, когда ты вот так вопила ей прямо в голову.
- Послушай, я тут вот о чем подумала…
Я как могла попыталась изложить свои мысли, но Тони не дал мне закончить:
- Ты ошибаешься в главном, Света. Маргарет почти пятьсот лет болталась в замке призраком – да. Но только в настоящем Скайхилле. Допустим, мы действительно останемся здесь, после того как наши тела умрут. Да, нам ничто не помешает вернуться в наш мир и дождаться момента нашего знакомства. И что?
- А что, если мы как-то сможем?..
- Нет, не сможем. Во-первых, это как догонять едущего на параллельном эскалаторе. Когда подъезжаешь к тому месту, где он был десять секунд назад, оказывается, что он уже уехал вперед. Поэтому момент нашего знакомства…
- Тоже окажется глубоко в Отражении. Спасибо, Капитан Очевидность, - буркнула я. – Дебил все понял. Но ты же знаешь, что время здесь течет совсем по-другому.
- Иначе – это не значит, что быстрее, - не согласился Тони. – Тут все не…
- Если скажешь хоть слово про нелинейность, я буду орать тебе в мозг, - пообещала я.
- Интересно, как они тут заправляются? – проворчал Джонсон.
- Видимо, так же, как и мы. Вон там написано: «Сначала заправляйся, потом плати». Пистолет висит. На вид такой же, как у нас. Попробуйте.
Продолжая бурчать себе под нос, Джонсон вылез из машины. Питер вытащил из кармана аккуратно свернутые трубочкой банкноты и в который уже раз почувствовал себя мародером.
Десять стофунтовых бумажек они нашли в сигаретной пачке, спрятанной в ящике письменного стола под кипами счетов и прочих бумаг. Может, это был неприкосновенный семейный запас или личная заначка Ирвина. Забирая деньги, Питер чувствовал себя отвратительно, но деваться было некуда.
Пока Джонсон заправлял машину, он обошел с тележкой ряды супермаркета. Немного еды и воды, туалетные принадлежности, пакет сухого корма для овчарки, имя которой они так и не узнали, канистра молока, овощные и мясные консервы для Джереми. Расплатившись за продукты и бензин, он подумал, что деньги кончатся очень быстро. При здешнем уровне цен тысячи фунтов не хватит и на месяц.
- Хорошо, что мы поехали на моей машине, Джонсон, - сказал Питер, когда они оставили заправку позади. – В вашей места для живности не предусмотрены.
- У меня нет живности, милорд, - невозмутимо пожал плечами Джонсон. – Но да. В мой багажник и корги бы не поместились, не говоря уж о драконе.
От шоссе в лес сворачивала грунтовка. Проехав по ней немного, Джонсон остановился на укромной поляне. Питер обошел машину и открыл дверцу багажника.
Что бы он там ни говорил, дракону и собаке было тесно. Джереми свернулся в клубок, овчарка пристроила голову у него на боку. Оба посмотрели на Питера с укоризной.
- Вылезайте, ребята, - сказал он. – Разминка, оправка, ланч.
Овчарка, подумав, выбралась первой и, нервно побрехивая, отправилась обследовать кусты. Джереми вылез из машины, огляделся по сторонам, расправил крылья, встряхнул и сложил обратно. И только после этого медленно побрел за собакой.
С легким беспокойством Питер заглянул в багажник, но там было чисто, только валялись несколько ядовитых чешуек, которые он осторожно вытряхнул. Потом достал с заднего сиденья прихваченный в доме Лоры тазик и миску для собаки. В миску насыпал сухой корм, в тазике смешал консервы. Выглядела мешанина не слишком аппетитно, но готовить дракону кашу возможности не было.
Овчарка набросилась на корм с жадностью, Джереми посмотрел на миску с недоумением.
- Если не будешь капризничать, дружок, дам молока, - Питер показал дракону канистру. – Будь умником, ешь, пожалуйста.
Глубоко вздохнув, Джереми принялся за еду.
- Мне очень жаль, милорд, - сказал Джонсон, когда они съели по сэндвичу с мясом, запивая их чем-то вроде колы, - но собаку придется оставить.
- Где, в лесу? – возмутился Питер. – Тогда не надо было ее вообще забирать из дома. Отвязали бы и все.
- Зачем в лесу? Оставим у какой-нибудь деревни. Думаю, там ее подберут. Или хотя бы отправят в приют. Мы не сможем ее возить с собой, вы же понимаете. К тому же на нее нет паспорта.
Питеру было не по себе от мысли, что скажут через год Лора и Ирвин, если вернутся… нет, когда вернутся! Но он понимал, что Джонсон прав.
Он вспомнил, как проснулся на диване с раскалывающейся головой и не мог сообразить, где находится. За окном было темно, над столом горела лампа под оранжевым абажуром, Джонсон пил чай в компании круглолицей светловолосой женщины в синем платье.
- А вот и Питер проснулся, - развязно обрадовался Джонсон. – Давай с нами чай пить. Миранда, это Питер. А это Миранда, няня Присциллы. Я отдал ей записку Лоры.
Питер ничего не понимал. Джонсон выглядел совсем не Джонсоном, а… ну да, Адским Бомбеем. Разумеется, он знал, как зовут дворецкого, но старательно поддерживал иллюзию, что эта страшная тайна известна только Свете и Тони. Джемпер Джонсона валялся на спинке кресла, ворот рубашки расстегнут, рукава подвернуты, на ногах мохнатые тапки из овчины. Всегда аккуратная прическа волосок к волоску встрепана. И даже голос не узнать. Не говоря уже о манерах. И о какой записке речь?
- Добрый вечер, - пробурчал Питер. – Я… у меня голова очень болит. Простите. Мигрень.
- Да я уже поеду, - поднялась Миранда. – Спасибо за чай, Хэлли. Жаль, конечно, что все так вышло, но ничего не поделаешь. Будем надеяться, у Лоры все пройдет благополучно и они скоро вернутся. Я попозже попробую до нее дозвониться. А если нет, передайте ей, что буду рада помочь, когда понадобится.
Она попрощалась, накинула куртку и вышла. Хлопнула дверца, завелся двигатель, вскоре шум стих вдали.
- Что это было… Хэлли? – слабым голосом поинтересовался Питер, массируя виски.
- Прошу прощения, милорд. Но так, думаю, мне удалось ее убедить, что мы на самом деле друзья Локхидов, а не какие-то проходимцы. Что мы остались здесь, потому что сломалась машина, а мастер будет только утром. И чтобы заодно передать ей записку, потому что миссис Локхид до нее не дозвонилась.
- А откуда вы взяли записку, интересно?
- Пришлось устроить тут небольшой обыск. Нашел ежедневник миссис Локхид. В конце были телефоны. В том числе некой Миранды. И помечено «няня». Ну, я и написал ей записку.
- Ты абсолютно прав!
Тони вздрогнул. Мать Алиенора опять появилась из тени внезапно, словно темнота расступилась и она вышла из ее сердцевины.
- Я думала, вам понадобится больше времени. Конечно, я могла бы разъяснить, но мне нужно было, чтобы вы поняли все сами. Иначе… наверняка не поверили бы, так?
Не дождавшись ответа, она кивнула:
- Идите за мной.
Аббатиса поднималась по лестнице – так ровно, что казалось, будто не идет, а плывет над ступеньками. Пройдя по коридору, мы подошли к ее покоям, не слишком роскошным, но явно побольше и поуютнее обычной монашеской кельи. Здесь топился камин, горели свечи в подсвечниках, на столе стояла миска с фруктами, а на постели лежала пышная перина под богато расшитым покрывалом.
- Садись! – она указала Тони на скамью у стены и сама опустилась в кресло.
Тони послушно сел, а я устроилась у камина, чтобы наконец согреться. Мать Алиенора молчала, тишину нарушало только потрескивание поленьев в огне.
- Я сказала, вы никогда не вернетесь в свое время, потому, что вашего времени уже не существует, - наконец заговорила аббатиса. – На первый взгляд, оно никуда не исчезло. Люди по-прежнему живут, строят планы, думают о будущем. Но да – они больше не мечтают. Ты правильно подумала, - она повернулась в мою сторону. – Нет сияния – нет отражения. Отражение замерло в тот момент, когда вы уничтожили кольцо. Это был его последний миг. Дальше ничего нет. Пустота.
- Но я не понимаю, - подумала я, - почему мы не можем вернуться, если наше время все-таки никуда не делось? Что значит, его не существует? Впереди Отражения больше нет – это ясно. Но вы сами сказали, что люди там, у нас, живут – выходит, у них есть настоящее?
- То, что не может быть запечатлено, не более чем иллюзия, от которой не остается следа. Во сне вам тоже кажется, что вы живете настоящей жизнью, но это не так. Три кольца хранили единство мира. Кольцо Сияния, кольцо Отражения и кольцо Жизни, - она подняла руку, и астерикс вспыхнул яркой звездой. - В кольце Сияния была заключена частица превечного божественного света, который связывал воедино будущее, настоящее и прошедшее. Кольцо Отражения сберегает все, что происходит, для вечности. Когда два наших мира придут к своему концу и исчезнут, Отражение сохранит память о каждом их мгновении. А кольцо Жизни… без него не будет ничего. Даже того сна, в котором сейчас живут люди.
- Как-то это очень… не хочу сказать глупо, но странно, - заметил Тони. – Поручить сохранность мира каким-то кольцам, которые так легко уничтожить. Мы видели, как это можно сделать. Пятнадцать минут – и кольца нет. Все равно что построить дом, который обрушится, если потерять ключ.
- Изначально кольца Анахиты невозможно было уничтожить, - сказала мать Алиенора, и ее черный глаз блеснул так же, как астерикс.
- Но… - беспомощно промямлил Тони. – Но как же тогда?..
- Кольца невозможно было бы уничтожить, если бы мать Констанс не вступила в преступные сношения с врагом рода человеческого.
- С дьяволом? – ошарашенно спросила я.
- Христиане зовут его дьяволом, Сатаной, Люцифером. У персов он Ангра Майнью или Ариман. У других народов носит иные имена. Это неважно. Главное – суть. Он – тьма, вечный противник Творца. Что вы знаете об Ахура Мазде ?
- Ммм… - промычал смущенно Тони.
- Это… верховный бог у древних персов? У зороастрийцев? – не менее смущенно спросила я, потому что поленилась почитать о чем-то еще, кроме Анахиты.
- И у зороастрийцев тоже, - кивнула мать Алиенора. – Но это было гораздо позже. Заратуштра жил за тысячу лет до рождества Христова. А древняя вера персов уходит в такую глубину веков, что и представить трудно. И он не верховный бог, а единый. Как и у христиан. Точнее, бог один и един для всех людей. Просто в разное время и у разных народов в него верят по-разному. Вы можете сравнить сами.
Персы верили в мудрого и благого Творца, существование духовного мира и двух духов – Светлого и Темного. От выбора между ними зависит судьба человека в духовном мире. Помыслы и действия избравшего добро направлены на поддержание Аши – всеобщего закона мировой гармонии. В основе человеческой сущности лежат вера, совесть и разум, позволяющие отличать добро от зла. Когда мир придет к концу, силы добра во главе с Саошьянтом, Спасителем мира, должны сразиться с Ариманом и одолеть его. После этого весь телесный мир будет воскрешен для Последнего суда. Теперь вы понимаете, зачем нужно Отражение?
- Для воскрешения телесного мира, - прошептал Тони. – Души вернутся в Отражение. Но где они находятся сейчас?
- Этого не знает никто, - покачала головой мать Алиенора. – Да, Отражение – Книга Жизни, где записаны дела и слова каждого жившего на свете человека. В день Последнего суда души вернут в Отражение свои мысли и чувства, ибо нельзя судить дела без помыслов и помыслы без дел. Но если Отражения не будет…
Кто-то поскребся в дверь, в щель просунулся длинный тонкий нос. Писклявый голосок что-то спросил по-окситански. Коротко ответив, аббатиса встала.
- Мне надо поговорить с новой послушницей и отпустить ее опекуна. Ждите меня здесь, я скоро вернусь. Угощайся, - она шевельнула подбородком в сторону миски с фруктами. - Пока не захлебнулся слюной. А ты устройся поближе к камину и погрейся. Здесь не так сильно дует.
Скрипя зубами, Люси вынуждена была признать, что Эшли О’Киф – достойная замена Джонсону. Когда леди Скайворт спустилась в холл, персонал встречал ее, выстроившись в шеренгу, прямо как в кино.
- Здесь все! – отрапортовала Эшли.
- Спасибо, фрекен Бок, - буркнула Люси по-русски.
Она кратко известила прислугу о том, что произошло с Питером и Джонсоном – по официальной версии, разумеется, - представила всем нового дворецкого в обличье рыжей фурии и недвусмысленно намекнула, что никаких безобразий не потерпит. Персонал брызнул врассыпную, корги, удивленные непривычно суровым тоном хозяйки, - тоже. При этом Фокси попыталась подкатиться под ноги незнакомке, но та через нее попросту перешагнула, оставив собаку в полном недоумении.
Уже к вечеру жизнь в Скайхилле постепенно начала возвращаться в накатанную колею. Во всяком случае, обед, который Люси унесла в жральню, точно был ничем не хуже обычного. С утра прислуга летала бабочками и скакала белочками, повсюду шла генеральная уборка, а Эшли в кабинете Джонсона выдавала зарплату и занималась поставками. Люси пыталась придумать, к чему бы придраться, но так и не нашла повода. Эта рыжая зараза даже перчатки надела, когда за ланчем наблюдала за лакеями.
- Миссис О’Киф, с сегодняшнего дня за ланчем и обедом никаких слуг, если в доме нет гостей, - распорядилась Люси, отодвинув тарелку. – И возьмите на себя входящие звонки по местной линии. Не хочу больше выслушивать соболезнования и отвечать на глупые вопросы.
- Да, миледи. Может, отправить в бюро по найму заявку на личного секретаря?
- Упаси боже, - поежилась Люси, представив, что за ней по пятам будет ходить какое-то подобострастное чучело и совать нос в ее дела. – Лучше пригласите моего портного из Стэмфорда.
Впрочем, полностью от звонков отделаться не удалось. То ее донимал из Лондона бухгалтер Питера, то секретарша, которая не могла найти какие-то рабочие бумаги. Звонили из банка. Звонили детектив из Лондона и незабвенная Локер. Управляющий Хардинг являлся во плоти – трижды за день. Эшли тоже во плоти, но как привидение – внезапно и отовсюду. Всем Люси была нужна до зарезу и немедленно.
- Ну и заварили вы кашу, леди Маргарет, - едва ворочая языком, пробормотала Люси.
Портрет, мимо которого она проходила, направляясь в детскую, смотрел в мировое пространство и надменно молчал.
Уложив Джина, Люси вошла в свою спальню и села на кровать. Ей нередко приходилось ночевать здесь без Питера, отвоевывая место у корги, но впервые она почувствовала себя такой несчастной и одинокой.
- Как я вообще тут оказалась? – спросила она свое отражение в зеркале туалетного столика.
Если бы… если бы… Роберто! Если бы Роберто дал ей время решиться, если бы не тащил так настойчиво во Флоренцию знакомиться с мамочкой, сестричками и тетушками…
Всего-то четыре года прошло, а кажется, что это было в другой жизни. И все же… Люська, перестань притворяться! Как бы ни был во всех отношениях хорош Питер, признай, что от одной мысли о Роберто у тебя до сих пор начинает частить сердце и по всему телу от живота разливается предательский жар.
Потому что Роберто – это… это the best*. Это нечто за гранью разума. И струсила ты именно потому, что боялась влюбиться по уши. Боялась, мамки-тетки не одобрят, и начнет он разрываться между тобою и мамками, и ничего не выйдет, и это будет для тебя такой удар, от которого уже не подняться. Но даже и того краешка, которым это безумие захватило, было достаточно, чтобы Роберто заселился в твою память навсегда.
Люси с досадой встряхнула головой, вошла в ванную и включила воду. Кран с холодной водой и кран с горячей. Это была еще одна вещь, которую она категорически отказывалась понимать. Вот ведь душ с нормальным смесителем. И рядом традиционный допотоп: кипяток отдельно, ледяная вода отдельно.
Пока наполнялась ванна, Люси решила проверить почту. Открыла ноутбук, стоявший на столе в будуаре, просмотрела несколько мейлов и уже хотела выйти из программы, но заметила мигающий значок второго почтового ящика. Она не пользовалась им с тех пор, как уехала из России, но сохранила на тот случай, если захочет написать кто-то из старых знакомых.
Когда Люси перешла в другой аккаунт, ей показалось, что пол уходит из-под ног.
- Так не бывает, - прошептала она. – Такого просто не может быть.
В почтовом ящике было всего одно письмо. «Roberto Chiari», - значилось в столбце «Отправитель».
- Не буду читать! – зажмурившись, сказала Люси, потом открыла глаза, отправила послание в корзину и захлопнула ноутбук.
Она выскочила из будуара, словно письмо могло выбраться наружу и погнаться за ней. Стаскивая на ходу одежду и бросая ее на пол, влетела в ванную и закрыла дверь на задвижку. Сунула ногу в воду, взвизгнула – кипятка, как всегда, налилось больше, чем холодной воды.
Потом Люси лежала в клубах пахнущей лавандой пены, собирала ее в сугробы и отчаянно сражалась с воспоминаниями. Пока не поняла, что это бесполезно.
Познакомились они по ошибке. Девочка в турбюро, которая распределяла заявки на гидов-переводчиков, перепутала испанский язык с итальянским. Люси – тогда еще просто Люська – итальянского не знала и хотела уже звонить в бюро, чтобы срочно нашли другого переводчика. Но синьор Кьяри, молодой успешный бизнесмен, который приехал в Петербург на переговоры и хотел в свободное время осмотреть город с персональным гидом, ее остановил. Сказал, что достаточно хорошо знает английский и вообще рад этой ошибке.
- Почему я? И потом, не я ведь его уничтожила, а еврей-ювелир.
- Он был лишь инструментом, решение приняла ты, - покачала головой мать Алиенора. – Только прямой потомок может видеть призрак женщины, носившей кольцо, и разговаривать с ним. И лишь от этого призрака можно узнать о том, что кольцо нужно уничтожить. Дьявол… - она снова покачала головой и медленно опустилась в кресло. – Дьявол не имеет власти над человеком, в душе которого горит божественная искра. Если, конечно, человек сам не отдает себя во власть темных сил. Чем больше он творит зла, тем слабее огонь в душе, и тем легче дьяволу завладеть им. Но даже дьявол не может внушить мысль совершить что-либо противное человеку. То, что он никогда не сделал бы сам, по своей воле. Вот поэтому брат или отец Маргарет по дьявольскому наущению могли бы снять с ее мертвого тела кольцо, отрубив палец. Но они никогда бы не уничтожили его – ведь это против их жадной натуры.
- К тому же дьяволу выгоднее было держать кольцо там, где его всегда можно найти, - добавил Тони. – Чтобы тебе не пришлось разыскивать.
- И все-таки, почему я? У Маргарет было много прямых потомков.
Аббатиса уставилась своей черной дырой точно в то место, где я остановилась в своих хаотичных метаниях по покоям.
- Потому что другие потомки, как я поняла по твоему рассказу, либо были в родстве с ее убийцей, либо просто не появлялись в замке. И если до тебя никто не смог ей помочь, значит, сделать это могла только ты.
Логика выглядела какой-то до визга примитивной, но крыть было нечем. К тому же я вспомнила еще одну вещь, которая уличала во вранье сестру Констанс. Она сказала: я жалею, что отдала кольцо, может быть, стала бы призраком, и кто-то спас бы меня. Но у нее же не было детей? Или… были? Нет, точно нет. Тогда она не дожила бы до старости, умерла бы молодой.
- Вот же дерьмо! Прошу прощения! – Тони вскочил с кресла, страдальчески сморщившись. – Прошу прощения, мать Алиенора, просто…
- Что ты вспомнил? – она смотрела на Тони неподвижным взглядом, словно гипнотизируя.
- Питер… лорд Скайворт – он рассказывал, что побывал в вашем мире. Сразу после смерти своего деда. Он встретился с Лорой, сестрой той девушки, которой досталось кольцо. Кольцо Отражения. Узнал, что Присцилла выбрала любовь. И умерла после рождения ребенка.
- Это уже ничего не меняло, Энтони, - вздохнула аббатиса. – Все кольца стали уязвимыми, после того как Маргарет познала плотскую любовь, а в особенности – когда родила.
- Но Присцилла – она тоже стала призраком?
- Да.
- Но что, если?..
- Остановись, Энтони! – властно прервала его мать Алиенора. – Все мои ответы порождают еще больше вопросов. Мне пора на вечернюю службу. Я много раз читала эту книгу, - она указала на фолиант ссохшейся рукой со скрюченными пальцами, - но память стала подводить меня, и что-то, возможно, я уже не помню. Я слишком стара, и все же мне предстоит прожить еще шесть лет, пока не подрастет девочка, которую сегодня привез опекун. Ей я передам кольцо и свою власть над обителью. Она тверда в вере и не желает чувственной любви. Опекун постыдно домогался ее, но не смог с ней справиться. Она по доброй воле захотела стать госпитальеркой.
- Но мы можем сами прочитать книгу, - сказал Тони. – Я знаю латынь.
- Латынь? – усмехнулась аббатиса. – Взгляни.
Тони подошел к столу, на котором лежала книга, я тоже подобралась поближе.
- Открой, - сказала мать Алиенора.
Тони послушно раскрыл книгу на первой странице. Она была исписана вязью, похожей на арабскую.
- Это язык Авесты*. Самое раннее персидское письмо, специально созданное для записи Гат**. Поэтому я буду переводить вам то, что здесь написано. Но завтра. А сейчас вы можете пойти со мной на службу. Или отправиться отдыхать.
- Можно всего один вопрос, мать Алиенора? – спросила я. – Последний на сегодня?
- Хорошо, - кивнула она. – Спрашивай.
- Почему сестра Констанс сделала это? Почему поддалась дьяволу?
- Не представляю, – чуть помедлив, ответила аббатиса. – Возможно, не смогла смириться с тем, что ее жизнь будет бесконечно повторяться в Отражении. Хотя знала об этом, принимая кольцо.
- Знала? – удивилась я. – Она говорила…
- Разумеется, знала. Все хранительницы в полной мере осведомлены о том, что их ждет. Кроме Маргарет и тех, которые получили кольцо после сестры Констанс. Не сомневаюсь, им ничего не было о нем известно, только то, что оно магическое.
Мать Алиенора встала, церемонно наклонила голову и медленно вышла. Тони задумчиво поглаживал переплет книги.
- Знаешь, до меня только сейчас дошло, что кольцо на самом деле не дает никакого счастья в любви. В том смысле, что не подает на блюдечке принца на белом коне, - сказала я. – Просто некоторые, уверенные, что принц обязательно будет, принимают за него бродягу на облезлой кляче. И не удивительно тогда, что счастье оказывается таким коротким.
- Эта девушка, Присцилла… Питер говорил, она умерла от рака, - возразил Тони. – А Маргарет убили. К тому же Мартин всерьез хотел на ней жениться, уж ты-то знаешь. И, думаю, обязательно женился бы, если бы смог.
Собака как будто понимала, что ее хотят оставить, и жалась к Джереми, жалобно повизгивая.
- Пойдем, девочка, пойдем, - уговаривал Питер, чувствуя себя последней сволочью.
Дракон поднял голову и посмотрел на него с немым укором. И вопросом.
- Нам надо уехать далеко, - Питер не выдержал этого взгляда и начал сбивчиво объяснять: – У собаки нет документов. И… прости, но у нас почти нет денег. Твои хозяева случайно оказались в другом мире. И смогут вернуться только через год. Мы не можем бросить тебя одного, понимаешь? Мы оставим собаку в деревне. Кто-нибудь наверняка возьмет ее к себе. Или хотя бы позвонит в приют. Я надеюсь, здесь есть собачьи приюты? Есть? Ну вот… А когда Лора и Ирвин вернутся, они смогут ее забрать. Или мы сами ее заберем, когда поедем обратно.
Джереми тяжело вздохнул и посмотрел на собаку долгим взглядом. Та то ли взвизгнула тихонько, то ли всхлипнула и ткнулась носом в синюю чешуйчатую шею. Потом повернулась к Питеру и покорно позволила привязать к ошейнику веревку.
Они специально ждали, когда стемнеет и улицы деревушки, к которой подъехали, опустеют. Питер подвел овчарку к крайнему дому и привязал веревку к ограде.
- Прости! – наклонился, обнял собаку за шею и чуть не заплакал, когда та лизнула его в щеку. – Все будет хорошо, правда.
- Как будто ребенка обманул, - сказал он, глядя на бегущее под колеса шоссе.
- Что поделаешь, - не сразу отозвался Джонсон. – Будем надеяться, ее не обидят. А нам надо остановиться где-то на ночлег.
- Гостиницы нам не по карману. Тем более, с драконом. Будем ночевать в лесу, в машине. Я взял для нас теплые одеяла. И для Джереми тоже. Может, и не замерзнем.
Остановившись на укромной полянке, они разожгли костер и поужинали остатками купленных утром продуктов. Пока машина ехала, в ней было тепло, но ночью температура могла упасть ниже нуля, и Питер беспокоился, как бы Джереми не простудился. Он устроил в багажнике гнездо из одеяла, потом подумал и натянул ему на лапы две пары шерстяных носков. А на голову – белую детскую шапку с помпоном и завязками, которая случайно попала в пакет с теплыми вещами. В таком виде дракон выглядел совершенно по-дурацки, и Питер с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Мелькнула мысль, что это надо бы сфотографировать, но, во-первых, телефон разрядился, а во-вторых, кому показывать-то? Все равно ведь в другом мире эти фотографии исчезнут.
Утром Питер проснулся с жестокой ломотой во всем теле – спать в такой скрюченной позе ему давно не приходилось, наверно, со времен студенческих поездок в Шотландию. Джонсон тоже с кряхтением кое-как разминал ноги. Все вокруг было в инее, только-только начало рассветать.
Пока Джонсон разводил костер и грел воду, Питер заглянул в багажник. Дракон высунул из-под одеяла голову в шапке, потом все четыре лапы, словно намекая, что носки можно снять. Выполнив эту молчаливую просьбу, Питер потянулся развязать завязки шапки, но Джереми посмотрел на него пристально. По немому уговору между ними такой взгляд означал «нет», тогда как медленно прикрытые глаза наоборот – «да».
- Хочешь в шапке? – удивился Питер. – Ну ладно.
Он помог дракону выбраться из машины, и пока тот бродил по кустам, выложил в тазик остатки консервов. Поев, Джереми уставился на него долгим немигающим взглядом.
- Тебе что-то нужно? – спросил Питер и осекся.
Перед глазами возникла невероятной яркости и четкости картина: морской берег, пляж из крупной гальки. Галька… камни…
- Тебе нужны камни? – Питер почувствовал себя круглым идиотом.
Дракон прикрыл глаза.
- Зачем ему камни? – вполголоса спросил подошедший Джонсон.
- Не представляю, - пожал плечами Питер. – Но раз нужны камни, будем искать камни.
- Большие камни? – спросил он Джереми. – Не очень большие? Много? Несколько? Джонсон, несколько не очень больших камней.
Они побрели по поляне, выискивая камешки в пожухлой, прихваченной заморозком траве. Минут через десять перед драконом лежали шесть кусков гравия размером со сливу.
Джереми выгнул шею и открыл пасть, как кот, который приготовился блевать нализанной шерстью. Питер и Джонсон смотрели на него во все глаза. Из пасти вырвался язык зеленоватого пламени, который Джереми направил на камни. Гравий засиял, и когда пламя иссякло, по-прежнему продолжал сиять. Дракон издал клокочущий звук, словно прокашлялся, повернулся и медленно побрел к машине.
Джонсон протянул руку к сверкающему камню и тут же отдернул ее, обжегшись.
- Милорд, я не знаю, что это такое, - сказал он, прихватив слиток перчаткой, - но очень похоже на золото. Посмотрите.
- Джереми, это золото? – спросил Питер в спину дракона.
Джереми обернулся и прикрыл глаза.
- Я сказал ему, что у нас нет денег, - покачал головой Питер. – Ну и вот… Спасибо, Джереми!
- Денег у нас все равно нет, милорд, - вздохнул Джонсон. – И как превратить это золото в деньги, я не представляю. Но… можем кое-что попробовать.
К вечеру они приехали в Лондон. Питеру было очень любопытно посмотреть, похожа ли столица параллельной Англии на их Лондон, но Джонсон сурово заявил, что им сейчас не до экскурсий. По дороге он включил ноутбук и вставил в круглое гнездо сбоку маленькую штуковину, похожую на толстый короткий карандаш.