Лошади уже стояли у крыльца: одна — для Макиавелли, две — для его слуг. Пьеро спрыгнул с мула и, отдав поводья слуге, вслед за дядей прошел в дом. Макиавелли ждал их, нетерпеливо расхаживая по комнате.
— Не будем терять время, — сказал он, коротко поздоровавшись с вошедшими.
— В путь.
По щекам Мариетты катились слезы. Особой красотой она не отличалась. Правда, Макиавелли женился на ней не из-за ее красоты. Мариетта была из почтенной состоятельной семьи и принесла ему солидное приданое, да и на холостяков его возраста смотрели косо.
— Не плачь, дорогая, — успокаивал ее Макиавелли. — Ты же знаешь, я скоро вернусь.
— Тебе нельзя ехать, — всхлипнула Мариетта и, обращаясь к Биаджо, добавила: — Он не готов к такому длительному путешествию: плохо себя чувствует.
— Что с тобой, Никколо? — озабоченно спросил Биаджо.
— Старая болячка. Опять что-то с желудком. Но тут уж ничем не поможешь.
— Он обнял Мариетту: — До свидания, моя радость.
— Ты будешь мне писать?
— Обязательно, — улыбнулся Макиавелли. При улыбке с его лица исчезало обычное сардоническое выражение, и оно становилось даже привлекательным. Макиавелли поцеловал жену, погладил по щеке.
— Не сердись, дорогая. В случае чего обращайся к Биаджо. Он всегда поможет тебе.
Пьеро, войдя в комнату, так и остался у дверей. Никто не обращал на него внимания. И хотя его дядя был едва ли не самым близким другом Макиавелли, Пьеро почти не встречался с ним раньше. Сейчас юноша воспользовался случаем, чтобы получше разглядеть своего будущего господина. Среднего роста, Макиавелли казался выше из-за своей худобы. Коротко стриженные черные волосы, словно бархатная шапочка, обрамляли его голову. Маленькие, очень подвижные темные глаза сверкали над запавшими щеками. Длинный нос нависал над тонкогубым ртом. Задумчивое, настороженное, даже суровое выражение лица. Несомненно, он не из тех, кто позволяет смеяться над собой.
Видимо, почувствовав изучающий взгляд Пьеро, Макиавелли повернулся и вопросительно посмотрел на юношу.
— Это Пьеро? — обратился он к Биаджо.
— Да. Его мать надеется, что ты позаботишься о нем, проследишь, чтобы он не попал в беду. Макиавелли сухо улыбнулся.
— Анализируя неблагоприятные последствия моих ошибок, он, без сомнения, поймет, что добродетель и трудолюбие ведут кратчайшей дорогой к успеху в этом мире и к блаженству в мире ином.
Они тронулись в путь. По брусчатым улицам Флоренции лошадей пустили шагом, а миновав городские ворота, перешли на легкий галоп. Предстояла дальняя дорога, и всадники не хотели попусту утомлять лошадей. Макиавелли и Пьеро скакали впереди, двое слуг — чуть сзади. Все четверо были вооружены. Флоренция не воевала с соседями, но в государстве было неспокойно: за любым поворотом могли встретиться мародерствующие солдаты-наемники. Макиавелли молчал, погруженный в раздумье, а Пьеро — от природы не из робких, — глядя на сосредоточенное, хмурое лицо своего спутника, заговорить не решался. Несмотря на осеннюю прохладу, стояло чудесное утро. На душе у Пьеро было радостно. Хотелось не молчать, петь от восторга, задавать миллион разных вопросов. А они ехали и ехали. Солнце поднималось все выше, прогревая осенний воздух. Макиавелли так и не проронил ни слова, только время от времени жестом показывал, что надо перейти на шаг.