Тоже нужное дело

Комнату еще наполнял зыбкий утренний полусвет, когда раздался стук в окно. Позвонков открыл глаза. За окном на перилах лоджии сидел большой белый аист, держа в клюве перевязанную лентой коробку из голубого картона.

— Выспаться не дадут, — зевнув, проворчала в своей постели Люся и повернулась на другой бок. — Является ни свет ни заря…

— Раз прилетел — значит, пора, — мягко возразил Позвонков. — Ты же знаешь: у них график, по минутам все расписано.

— Ну и вставал бы сам, — сказала Люся и, неожиданно приподнявшись, запустила в мужа лежавшим на тумбочке апельсином.

— Иди, иди, — молвил Позвонков, заслоняясь одеялом. — Нельзя заставлять его столько ждать. У него достаточно дел и без нас.

Точно в подтверждение этих слов, аист осторожно опустил коробку на стул в углу лоджии, подлетел к самому окну и деликатно, но настойчиво три раза постучал клювом в стекло.

— Ну и летел бы себе, — проговорила Люся, потягиваясь. — Положил — и лети дальше.

— Не понимаю, что с тобой сегодня? — удивился Позвонков. — Совсем, что ли, обленилась? Ты же прекрасно знаешь, что он не улетит, пока не получит заказ.

— Сам обленился, — сказала Люся, встав наконец с постели.

Накинув халат, она подошла к столу и торопливо написала что-то на тоненькой, как бумага, белой пластинке. Потом открыла дверь и вышла в лоджию. Позвонков, успевший натянуть тренировочный костюм, последовал за женой. Люся вложила пластинку в клюв пернатому посыльному, и аист, взмахнув крыльями, растворился в белом птичьем облаке, заполнившем, казалось, все окружающее пространство. От тонущих еще в утреннем тумане нижних этажей города-дома до уже золотящихся на солнце окон пятисотого этажа, — куда ни глянь, во всех направлениях летели, парили, спускались, взмывали ввысь тысячи белокрылых птиц. Был тот утренний час, когда дрессированные аисты доставляют в квартиры заказанные накануне завтраки, унося в клювах заказы на ужин.

— Значит, тоже собрался в дрессировщики? — повернулась Люся к мужу.

— Я?! — поразился Позвонков. — С чего ты взяла?!

— Напомнить тебе, куда посылают нарушителей монополии? — голос Люси вдруг превратился в раскатистый мужской бас. — Их посылают на птичник!.. Торопись: вот-вот нагрянет инспектор. Не успеешь замести следы дрессировать тебе аистов!

— Это ты — мне?! — Позвонков набрал воздуху, чтобы погромче возмутиться, и… проснулся в своем кресле перед пультом.

«Что за чертовщина, — подумал он, обводя еще не совсем прояснившимися глазами вырубленный в скале бункер. — И приснится же такое…»

Вокруг все было как вчера и позавчера, как все эти недели. Замершие стрелки приборов, погасшие табло, тлеющее, дремотное мерцание индикаторных кристаллов на стенах. Лишь панели связи и систем жизнеобеспечения переливались бодрыми зелеными и синими огоньками, да матово светился экран внешнего обзора. Словом, все, казалось бы, свидетельствовало о том, что там, в недрах астероида, работы давно приостановлены. Но подрагивающий пол бункера говорил о диаметрально противоположном: работа идет, быстрая и не прекращающаяся ни на минуту, — только неподконтрольная табло и приборам. И это означало, что он, бригадир пчел Позвонков, нарушает монополию…

Да, но Люся-то осталась на Земле и о его космических прегрешениях ничего знать не может. И никто из землян не знает. Ни одна живая душа, кроме Ула Свансена, две недели назад навестившего Позвонкова по пути с Ганимеда на Марс. Едва выйдя из своего патрульного планетолета, проницательный Ул понял, что происходит на астероиде, и задал бригадиру пчел хорошую взбучку. Но Позвонков знал: его однокашник по Лунным курсам — надежный друг и никому не проболтается. Тем более что Позвонков сам уже искренне сожалел о случившемся и дал Свансену слово, что нарушил монополию в первый и последний раз… И вот теперь этот странный сон, слишком похожий на предупреждение. Неужели — нейролуч? Обычной связью не воспользуешься сразу всем станет известно — и решил шепнуть нейроволнами прямо в мозг?

В общем-то не очень в это верилось. «Мыслепередача» с Марса сюда, в пояс астероидов, конечно, возможна: у Свансена, как и у всех патрульников базы, имеется на корабле надежный транслятор. Но сфокусировать нейролуч, направленный так далеко, можно лишь ценой огромного нервного напряжения. На такое решаются в самом крайнем случае. И уж если бы Ул решился, он бы, надо думать, предупредил друга прямо и недвусмысленно, а не через зыбкие сновидения…

На этом месте мысли Позвонкова прервал кристалл, багряно загоревшийся над дверью шлюзового коридора. Тяжелая дверь медленно, будто нехотя, открылась, и в бункер вошел Степаныч, оранжевый, как апельсин, пчел двухметрового роста. Прошагав к аккумуляторному стулу, он тяжело плюхнулся на него, звякнув спинными электродами, и зажурчал, замурлыкал, вкусно прихлебывая электричество. При этих звуках Позвонкову почему-то всегда вспоминалось детство в Камышлове, их квартира в первой городской стоэтажке, где на кухне вот так же уютно журчал-мурлыкал высокий белый холодильник. Но сейчас бригадиру пчел было не до воспоминаний.

— Как там с вакуум-пастой, Степаныч? — обратился он к своему оранжевому помощнику.

— Только что кончилась, — послышалось сквозь журчание.

— Кончилась?! — Позвонков не поверил своим ушам. — Да ведь позавчера еще была полная емкость!

— Вот, ягода-машина, опять вы удивляетесь, — Степаныч повернул голову и посмотрел на бригадира круглыми светящимися глазами. — Будто не знаете, что они уплетают ее за обе щеки.

— Малина, — по привычке поправил Позвонков и неожиданно икнул, ягода-малина. А с пастой все-таки странно. При всем их аппетите ее должно было хватить еще по крайней мере часов на двадцать. Уж не припрятывают ли они нашу пасту впрок, а?

— Вот, ягода-машина, что же я, по-вашему, не смотрю за ними? — обиделся Степаныч и отвернулся, погрузившись в процесс своего электропитания.

«Малина», — хотел было опять поправить Позвонков, но снова икнул — и махнул рукой. Если бы Степаныч был обычным серийным роботом, его можно было бы в два счета отучить от «ягоды-машины». Но оранжевый детина принадлежал к новейшему поколению роботов, представителей которого за высокий индекс разумности стали полушутя-полувсерьез называть «почти человек», сокращенно — пчел. И если уж Степаныч переиначил на свой лад подцепленное им где-то выражение (изготовленный в Луна-центре, он никакой малины, понятно, и в глаза не видел), — мало было шансов убедить его говорить иначе.

Массовый выпуск пчел до сих пор не удалось наладить. Рождались они медленно — нередко инженер-наладчик месяцами бился над «оживлением» своего детища. Потому и стало традицией называть новорожденного в честь его непосредственного создателя. В бригаде Позвонкова были и Джонычи, и Борисычи, и даже один Анна-Мариевич. Но сейчас все они спали в консервационной камере глубоким сном, покрытые толстым слоем вакуум-пасты. Бодрствовал один Степаныч…

«Расконсервировать? — размышлял Позвонков. — Привести па всякий случай в готовность, а пасту — в дело… Беспилотник приползет через сутки, — как раз должно хватить».

А икота между тем все усиливалась. Позвонков выдул два туба минеральной — никакого результата. Он уже потянулся было к ящичку с медикаментами, но тут вдруг подал голос Степаныч:

— Нет, ягода-машина, сдается мне, не простая у вас икота, определенно не простая.

Позвонков раздумывал лишь полмгновения. Схватив ручку, он торопливо принялся стенографировать свое икание. Точка… точка… тире… точка… тире… Так и есть, Ул шпарил по нейролучу открытым текстом! «И-н-с-п-е-к-т-о-р, — возникло на бумаге, — и-н-сп-е-к-т-о-р, и-н-с-п-е-к-т-о-р…»

Распрямившейся пружиной Позвонков взметнулся из кресла. Если бы на астероиде не действовала установка искусственного тяготения, он наверняка вознесся бы к самому потолку. Но установка исправно функционировала, и бригадир пчел, на ходу натягивая скафандр, подхватил под руку Степаныча и бросился заметать следы.

За три часа бурной деятельности он замел почти все, что поддавалось заметанию, — когда Степаныч вдруг принес опасную новость: к астероиду приближается корабль. Встревоженный Позвонков приник к локатору, но у него тут же отлегло от сердца — корабль оказался обычнейшим беспилотным грузовиком, явившимся почему-то раньше графика.

Едва небесная посудина пришвартовалась и была втянута магнитными лебедками в разгрузочный шлюз, бригадир пчел поспешил туда в сопровождении Степаныча и его только что разбуженных оранжевых собратьев. Первым делом Позвонков подлетел к контейнерному отсеку: ему не терпелось узнать, полностью ли выполнена заявка на вакуум-пасту. Но вместо желанных емкостей с пастой из откинутого люка на бригадира глянули насмешливые раскосые глаза. Ловкий прыжок — и фигурка в скафандре встала перед остолбеневшим Позвонковым. «Н. Пеунто, инспектор», — прочел бригадир на груди у гостя, пожимая протянутую руку.

Росту в инспекторе было метра полтора с небольшим — идеальные габариты для внезапных ревизорских налетов в тесных беспилотных грузовиках. И судя по лукавой улыбке на смуглом остроскулом лице, Н. Пеунто перенес этот не слишком комфортабельный рейс вполне нормально.

— Прошу ко мне в бункер, — пригласил Позвонков, постепенно приходя в себя.

— Не-е, — все с той же хитрой улыбкой помотал головой маленький инспектор. — Как говаривали мои предки на Ямале, — сначала оленей сосчитаем, потом чай пить будем… Что, что? — Он придвинулся к Позвонкову, которому даже в скафандре едва доставал до подбородка, и снизу вверх посмотрел в глаза так пристально, как только позволяли два слоя глассилита. — Уж не хотите ли вы сказать, что олешки тю-тю? Но следы-то все равно должны остаться… — Гость шутливо погрозил пальцем и уже без тени шутки приказал: — Прошу оставаться в бункере до моего прихода. Пчелы — за мной! Круто повернулся и зашагал к выходу из шлюза.

Он явился в светящийся всеми огнями бункер часа через полтора, когда Позвонков уже расстарался с ужином.

— О, как у вас тут вкусно пахнет! — инспектор, ставший без скафандра совсем миниатюрным, блаженно втянул воздух, разглядывая накрытый в жилом отсеке стол, посреди которого красовалось в прозрачной индукционной жаровне гусиное филе по-марсиански. — Как говаривали мои ямальские предки, — люблю культурно отдохнуть, а особенно отведать оленьей грудинки… — Он опустился на стул и поднял черные глаза на Позвонкова. — Ну так что, хозяин, будем признаваться?

— Это в чем же? — невинно полюбопытствовал Позвонков и тоже сел.

— В чем? Ну, во-первых, — инспектор загнул палец, — вы утаили от Комитета факт сверхрекордной производительности труда. На сооружение в недрах астероида миксера-накопителя для складирования метеоритного железа вам было дано четыре месяца, не так ли? А сейчас выясняется, что за каких-то пять недель сделано чуть ли не девяносто процентов…

— Ну уж, девяносто! — решил возмутиться Позвонков. — Установка первичного дробления — еще в чертежах. Магнитные тралы для рыбалки в этом самом метеоритном поясе — тоже не начинали монтировать. Выдолблена только сама полость, да и то не полностью…

— Кем же, позвольте полюбопытствовать? — И без того узкие глазки инспектора превратились в ехидные щелки. — Кем же выдолблена, если ваши труженики-пчелы лежали бай-бай? Вы, конечно, успели их поднять и расставить по рабочим местам, но полностью замести следы, увы, не хватило времени! — С этими словами инспектор выхватил из сумки нечто напоминающее длинный черный чулок и победоносно помахал им над головой.

Отпираться больше не имело смысла: функции этих чешуйчатых, отливающих металлическим блеском «чулок» были слишком хорошо известны — их натягивали та щупальца наподобие рукавиц…

— Охмурили они меня, — глухо проговорил Позвонков, стараясь не глядеть на гостя, проворно включившего свой «Дикто». — Прилетели и давай уламывать. Отказывался я, отказывался, да и не устоял… А потом вижу: и правда, куда быстрее у них получается… — Он помолчал и дипломатично предложил: Может, все-таки займемся сначала гусем, а после уж…

— Гусь — это даже символично, — кивнул инспектор, — поскольку вам теперь прямая дорога на птичник. Но займемся мы им немного погодя. Сперва скажите, сколько их было, этих шабашников?

— Ну зачем уж их так… — осторожно возразил Позвонков.

— Шабашники и хапуги! — инспектор пристукнул смуглым кулачком по столу. — Цивилизоидов, которые, сбившись в артели, шастают по окрестным мирам, высматривая, где бы поживиться, иначе не назовешь!

— Помилуйте, да какие же они хапуги? Работали вон как добросовестно, — и за что! — всего-навсего за вакуум-пасту. Даже жалко этих сладкоежек, честное слово. Лететь через такие бездны только для того, чтобы полакомиться нашей универсальной смазкой…

— Миф! — нетерпеливо перебил инспектор. — Только что закончился очередной сеанс связи с Унной, и на нем окончательно подтвердилось то, о чем в Комитете уже давно догадывались: вакуумпаста для них не лакомство, а средство от старости. По оценкам уннской Академии Бытия даже короткий курс питания пастой; увеличивает активное долголетие раза в полтора.

— Ну и пусть себе долголетствуют на здоровье!

— Кто?! — взорвался инспектор. — Ловкачи, которые ухитряются дотянуться до пасты через головы других?! Безответственные типы, подобные вам, маленький гневный палец нацелился в Позвонкова, — не только подрывают монополию Комитета в сфере межзвездных обменов, но и безжалостно бьют по коренным интересам рядовых цивилизоидов Унны. Да, бьют, ибо Унна, не имеющая собственного сырья для производства пасты, кровно заинтересована в ее планомерном импорте и справедливом распределении среди широких слоев, в то время как вы и вам подобные… — Инспектор махнул рукой и сошел с холмов пафоса в долины житейской прозы. — В общем, с вами еще разберутся. Но что годика два будете дрессировать аистов — это уж как пить дать.

— Аистов так аистов, — вздохнул Позвонков. — В конце концов тоже нужное дело. Попались бы только непонятливей… Но давайте все же займемся сначала гусем, а? А потом — куда денешься — дам вам полный отчет о сотрудничестве с этими гастролерами.