Токей Ито

Джек-понка

К северу от Найобрэры бушевала над прерией, поднимая песок и взметая снег, налетевшая с юго-запада буря. День еще только клонился к вечеру, но небо, скрытое стремительно проносящимися снежными тучами, почти не пропускало солнечный свет, и стемнело рано. Уже в двух шагах ничего толком нельзя было и разглядеть.

Метр за метром пробирался вперед маленький отряд из троих драгун и хорошо знающего местность проводника. Снег облеплял лицо, песок застилал глаза. Буря грозила вот-вот превратиться в ураган, и тогда всякое продвижение вперед сделалось бы невозможным. Резкий порыв ветра заставил отряд остановиться.

– Черт побери! – выкрикнул один из драгун громко, стараясь перекрыть завывания и стоны бури, так чтобы его мог расслышать проводник. – Долго нам еще?!

– Мы всего-то в каких-нибудь ста метрах от переправы. Эй, вы, хромые служивые, со своими колченогими клячами! – завопил в ответ разведчик. – А ну, вперед, вперед, я сказал!

Он пришпорил коня и погнал его дальше на юго-запад, навстречу буре, снежным вихрям и песчаной пелене. Трое солдат последовали за ним, не особо приободренные. Несмотря на холод, крупы лошадей блестели от пота. Кони выбились из сил после многодневной скачки.

Четверо всадников повеселели, когда перед ними открылось широкое песчаное русло реки. Они остановились на северном берегу. На противоположном, южном, берегу, между снежными и песчаными заносами показались очертания деревянных строений.

– Дьявол! Неужели мы на месте?

– Да! – ликуя, воскликнул проводник в кожаном костюме. Во время пути он испытывал страх куда больший, чем мог признаться драгунам. – Вон там Найобрэра и форт! Мы добрались!

Отряд вновь пришпорил коней, со свистом взмахивая кнутами. Кони, тяжело ступая, двинулись навстречу ветру, прямо по песчаным отмелям. Они перешли вброд реку с быстрым течением и поднялись по склону на южный берег, к палисаду, которым был обнесен форт. Над его кольями, окружавшими форт плотным кольцом, возвышались сторожевая башня и остроконечные крыши двух деревянных блокгаузов. С башни послышался резкий свист, которым часовой возвестил о прибытии отряда.

Драгуны с проводником доехали до ворот, расположенных на западной стороне палисада. Створки, заскрипев петлями, уже отворялись, пропуская их внутрь. Отряд проскакал во двор и остановился у передового пограничного поста. Драгуны и их проводник спешились. К ним подошли несколько человек в кожаной одежде, без шляп, с морщинистыми, исхудалыми лицами. Песок и снег клубились даже во дворе, защищенном палисадом, и всем приходилось прижмуриваться, едва различая товарищей в сумеречном свете. Прибывшие и гарнизонные солдаты, которые встретили их первыми, для начала заверили друг друга в том, что посылают к дьяволу окрестности, бурю, песок и снег, а также свою злосчастную долю в целом. Достигнув здесь полного единодушия, они отвели коней в загон, устроенный внутри палисада. После этого разведчика и драгун проводили в блокгауз побольше. Это была старая, длинная, низкая постройка без окон, снабженная лишь бойницами. Тяжелая дубовая дверь была навешена на восточной продольной стороне. Дом был сложен из просмоленных бревен и оттого казался еще мрачнее. Внутри находилось все, что требовалось небольшому по численности гарнизону пограничного поста: провиант, одеяла, деревянные столы, расставленные вдоль стен скамьи и выложенный камнем очаг, в котором слабо мерцал огонь. Питт-разведчик расстегнул ремень и снял широкополую шляпу.

Трое драгун отправились сообщить о своем прибытии командиру гарнизона, расквартированного на пограничном посту, который и фортом-то назвать можно было только из вежливости. Питт тем временем подался к своим товарищам, кавалеристам-наемникам, служившим на фронтире за жалованье и обыкновенно именовавшимся вольными всадниками. Один из них тотчас же узнал его и громко окликнул: «Питт с Изуродованным Носом! Вот это да! Как это тебя занесло к нам в глушь? Мы-то думали, ты прохлаждаешься в земле обетованной – на Миссури, в форте Рэндалл!»

Питт потопал ногами, чтобы согреться, сплюнул, шмыгая обезображенным носом, отер тыльной стороной ладони ноздри и опустился на скамью, стоящую вдоль левой поперечной стены дома.

– А где у тебя бренди, Билл, старина?

Ответом ему стал взрыв язвительного смеха.

– Что? Даже бренди нет? Я заплачу!

Питт не был пьяницей, но, когда дело доходило до бренди, частенько швырял деньгами, чтобы произвести впечатление на приятелей. Он извлек монету из одного из своих многочисленных карманов.

– Деньги можешь оставить при себе! Они нам тут ни к чему. Мы давным-давно осушили все до последней капли. Да и зачем нам бренди! Нам патроны подавай, патроны, дружище!

Питт забарабанил пальцами по столешнице. Он смертельно устал, промерз до костей и до этой минуты предвкушал, как согреется бренди.

– Дай по крайней мере чего-нибудь поесть, Билл Петушиный Боец!

Тот подтолкнул Питту консервную банку.

– …Это все?

– Все!

– Да я смотрю, вы тут не живете, а прозябаете!

– Пришлите нам уже пополнение, этак полсотни человек, вот тогда все переменится, и мы этих проклятых индейцев прогоним к чертям собачьим!

– Индейцев? Так вы с индейцами не можете справиться? – Питт выудил ножом из банки кусок солонины, жадно, но без удовольствия, проглотил и принялся критиковать товарищей дальше:

– Что вы за тряпки! Спрячьтесь лучше за бабушкиными юбками! Не могут справиться с индейцами! Мы пять дней скакали и ни одного не увидели!

– Но это не значит, что они не увидели вас.

– И сразу убрались! Стоит только где-нибудь показаться вольному всаднику из форта Рэндалл, и краснокожих как ветром сдует!

– Питт Безносый, дружище, разглагольствуй на манер полковника Джекмана сколько хочешь! Но я тебе одно скажу: нам бы парочку толковых и храбрых ребят да побольше патронов! А не то весной, с началом ледохода, нам придется уйти.

– Судя по вашему виду, так оно все и будет! В точности! Но мы вам поможем…

– Ждем не дождемся! Но одним хвастовством нам точно не поможешь.

– …так поможем, что у вас голова кругом пойдет. Мне поручено передать письмо вашему майору. Пусть хорошенько запомнит его содержание, хоть наизусть выучит.

– Так, значит, это тебе поручено передать письмо?

– Кому же, как не мне, я ведь скаут, вот все и подумали, что в нагрудном кармане моей куртки из лосиной кожи курьерское послание будет схоронено надежнее не придумаешь.

– Ага! Выходит, краснокожих все-таки немного побаиваются.

– Это не краснокожих побаиваются, это уважают бывалых бойцов с фронтира вроде меня. Так где мне найти майора Смита?

– Вон там, в комендатуре.

Питт поднялся с лавки. В дверях появился старший по званию драгун и, махнув рукой, велел Питту следовать за ним. Майор хотел немедля получить послание и принять рапорт.

Пока Питт с драгуном шли по двору к простому рубленому дому с возвышавшейся над ним сторожевой башней, снежные вихри пополам с песком снова принялись подталкивать их в спину и запорашивать глаза. Им пришлось крепко схватиться за ручку двери, чтобы, когда они будут отворять или захлопывать ее, порывом ветра ее не сорвало с петель.

В скудно обставленном кабинете, за дубовым столом, при свете лампы сидел майор в полном одиночестве. Он был занят работой и оторвался от дел, подняв глаза на вошедших. Питт был поражен. Майор явно еще не достиг преклонных лет, но уже совершенно поседел. Разведчик достал из кармана своей кожаной куртки послание, передать которое входило в его курьерские обязанности.

Майор Смит внимательно прочитал письмо и велел курьеру явиться к нему на следующее утро, чтобы немедленно отправиться с ответным посланием в форт Рэндалл.

Перспектива уже с рассветом двинуться в обратный путь опечалила Питта. Больше всего ему хотелось выйти из майорского кабинета с громкой бранью, и он повернулся было к двери, как вдруг майор, бросив на него взгляд одновременно удивленный и повелительный, приказал ему остаться.

Комендант перечитал полученное послание еще и еще раз. Затем он велел драгуну привести лейтенанта Уорнера и командира вольных всадников Адамса.

Через несколько минут драгун вернулся в сопровождении лейтенанта и вольного всадника. Питт не без интереса оглядел только последнего. Это был еще совсем молодой человек, среднего роста, коренастый. Судя по его широким, загрубевшим, мозолистым рукам, его можно было принять скорее не за стрелка, а за простого фермера. От копны белокурых волос и светлых глаз его загорелое лицо казалось смуглее, чем было на самом деле. Питт не мог решить, точно ли этого командира вольных всадников можно признать полноправным покорителем Дикого Запада.

Майор не встал из-за стола, но приосанился и устремил взгляд на лейтенанта.

– Лейтенант Уорнер! Адам Адамсон! В послании, которое мне только что вручили, содержатся несколько важных новых директив, с которыми надобно тотчас же ознакомить как наши регулярные части, так и вольных всадников. Вольные всадники пусть передают эту весть из уст в уста, так среди этих приграничных рубак сведения распространятся быстрее. Вам понятно, Адамс?

– Да.

Когда майор упомянул о нравах вольных всадников, Питт, не скрываясь, ухмыльнулся. Уж он-то мог бы куда подробнее и точнее поведать офицеру, что представляют собой его товарищи.

– Положение в корне изменилось, – объявил далее майор. – Наши вооруженные экспедиции подтвердили, что месторождения золота, обнаруженные два года тому назад на севере Черных холмов, нуждаются в промышленной разработке и могут принести большую прибыль. Поэтому уже принято решение проложить к центрам будущей золотодобычи железные дороги, боковые ветки главной железной дороги «Юнион-Пасифик», связывающей все крупные города. Это означает… Ну, что же это означает применительно к нашим военным задачам?

– Жалко, – проворчал Питт.

– Что вы сказали?

– Я только подумал, – пояснил бывший ковбой, а ныне скаут и курьер, – жалко, что золото теперь будут добывать на промышленных рудниках. Так маленькому человеку больше ничего не достанется.

– Замечание не имеет отношения к делу, поэтому можете оставить его при себе. Лейтенант Уорнер, что вы скажете?

– Это значит, что на нас возложена задача изгнать из указанных местностей мятежных дакота.

Именно такой ответ и желал услышать майор.

– Правильно. Гражданская война окончилась десять лет тому назад. Наши штаты расширили свои границы, их мощь возросла, но тысячи иммигрантов сейчас устремились к нам, а наша армия готова выполнять новые задачи. Предстоит освоение Дикого Запада. Отныне мы не будем драться с краснокожими столь недостойным образом, как это было при строительстве «Юнион-Пасифик», а в прошедшие два года – здесь, на Найобрэре. Дакота немедленно вышлют в устроенные для них резервации. Чинимым ими убийствам и поджогам положат конец. Их цивилизуют. Они наконец научатся работать.

Поначалу все четверо выслушали речь майора молча. Они ожидали, что в конце тот даст им какие-то практические указания. Когда пауза слишком затянулась, командир вольных всадников Адамс опять взял слово:

– Дакота обязаны явиться на отведенные им территории, которые не имеют права покидать, к тридцать первому января сего, тысяча восемьсот семьдесят шестого года. Но как индейцы, да еще с женщинами и детьми, посреди зимы успеют добраться туда в срок, даже если захотят? У них же нет ни железных, ни шоссейных дорог! Неужели нам не стоило дать им время и потерпеть?

Питт презрительно присвистнул, глумясь над таким проявлением сострадания.

Майор нахмурился:

– Адамс, мне по нраву свободные речи свободного человека, но сейчас ваши шутки выглядят неуместно. Правительство уведомило верховных вождей дакота о том, что они должны привести свое племя в резервации, а так как переселение отдельных групп слишком затягивается, мы поторопим их силой оружия. Нам поручено оттеснить в резервацию маленькие племенные группы в верховьях Платта и на Найобрэре. Таким образом, перед нашим здешним гарнизоном поставлена второстепенная задача, и, если индейцы окажут сопротивление, у нас здесь развернется второстепенный театр военных действий. А решит все битва, которая разыграется севернее, в Черных холмах. Но это не означает, что мы имеем право на отступление или промедление. Мы обязаны действовать.

Молодой Адамс сжал губы. Питт перестал насвистывать, заметив, что майор понял, кто именно нарушает столь неподобающим и непочтительным звуком всю серьезность этого момента.

– Есть еще вопросы? – осведомился он, однако уже исключительно для проформы. На самом-то деле майор хотел завершить обсуждение.

– Еще вопрос, – преодолев робость, произнес Адамс.

– Да, пожалуйста, – раздраженно бросил майор Смит.

– Всего несколько лет тому назад дакота заключили с нашим правительством договоры, согласно которым им «навеки» принадлежат охотничьи угодья от Черных холмов на юге до северного течения Миссури. Чего же тогда стоят наши клятвы?

Майор покраснел.

– Нас это не касается! – объявил он достаточно резко, чтобы сохранить лицо перед лейтенантом Уорнером и заставить замолчать собственную неспокойную совесть. – Дакота должны уйти в отведенные им резервации, а если откажутся, мы их расстреляем.

– А в какую резервацию надо отвести племенные группы, живущие на юге? – спросил Адамс.

Майор не осознал, что и этот вопрос Адамс задает не без задней мысли. Ему показалось, что он свидетельствует только о подобающем солдату интересе к деталям военной операции.

– Вот! – Комендант развернул лежавшую на столе сложенную карту и подвинул ее поближе к лейтенанту и Адамсу. – Вот, посмотрите на области, обведенные черными линиями. Дакота отступают туда, сдают оружие и учатся пахать землю и выращивать скот.

Питт нисколько не стремился посмотреть карту, так как все равно не умел читать условные знаки. Драгун совершенно равнодушно держался на заднем плане; помня о своей простой униформе, он полагал, что ему не стоит вмешиваться в подобные совещания с комендантом, высказывая хотя бы одну мысль.

– Территория резервации непосредственно к юго-востоку от Черных холмов – совсем рядом с нашим фортом, – пояснил далее Смит. – Туда мы загоним племенные группы с верховьев Платта и с Найобрэры. Ясно?

– Понимаю, – ответил Уорнер, на сей раз очень кратко. – Нам дадут подкрепление?

– Именно об этом я хочу ходатайствовать в обоих своих письмах, которые Питт завтра повезет в форт Рэндалл и в Янктон лично полковнику Джекману. Думаю, надо дать Питту сопровождающих, троих испытанных бойцов с фронтира, которые обеспечат ему надежную защиту, а в форте Рэндалл и в Янктоне на словах подтвердят нашу просьбу. Кого из своих людей ты можешь предложить, Адамс? Кто хорошо знает прерию, на кого можно положиться и кто отважится подать рапорт ясно и недвусмысленно?

– С вашего позволения, я поеду сам.

– Нет, ты нам нужен здесь. Не послать ли Джорджа?

– Уехал в разведку и до сих пор не вернулся.

– И давно он должен был возвратиться?

– Пять часов тому назад.

– Вы его искали?

– Во время пурги и песчаной бури это пустое. Если отправимся на поиски, это кончится только тем, что еще одного из нас подстрелят.

– Как это «подстрелят»? Откуда ты знаешь, что Джорджа подстрелили?

– Мне так кажется.

– А ты поменьше строй предположения, Адамс. Выходит, завтра утром на Джорджа мы рассчитывать не сможем. Кстати, а почему ты вообще посылаешь одного солдата? Разве я не дал приказ отправлять в разведку только по двое и по трое?

– Он должен был уехать на разведку вдвоем с Дейвом, но вы же знаете, майор, Дейв пошел за водой, упал в реку и больше не выплыл.

Питт напряженно вслушивался. Выражение его лица изменилось; он выпучил глаза, приоткрыл рот, опустив уголки губ, и вместе с изуродованным носом это придало ему сходство с недоверчивым бульдогом.

– Вы так до сих пор и не выяснили, куда унесло этого пьяного бездельника? – продолжал выспрашивать майор.

– Он не был пьян, майор, бренди-то у нас кончилось. Наверняка кто-то увлек его на дно.

– Может быть, рак? Или индеец? Адамс, вы все скоро начнете видеть призраков! – Сам того не замечая, майор заговорил более доверительным тоном. – Если не умеете зачерпывать воду из реки, то вам хватит и насоса во дворе. Ты что, не мог послать кого-нибудь с Джорджем?

– Нас тут всего-то горстка, и все куда-нибудь назначены, кто в дозор, кто в наряд.

– Понятно, что нам срочно нужно пополнение. Но пока тебе придется дать двоих-троих людей, чтобы сопровождали Питта по дороге обратно. Зато мы оставим себе этих троих драгун.

Казалось, лейтенант Уорнер очень доволен этим решением. Однако Адамс возразил:

– Такая замена никуда не годится, майор. Но если иначе не выходит, пошлем Билла Петушиного Бойца и Коротышку Джозефа.

– Согласен! – воскликнул Питт, хлопнув Адамса по плечу. – Я знаю обоих. Ребята что надо.

– Подозрительные личности, сброд с фронтира! – возразил майор. – В качестве конвоя сгодятся, в пути защитят, но в форте Рэндалл и в Янктоне они нас представят плохо. Может быть, предложишь кого-нибудь поприличнее?

– Ну если уж непременно хотите, возьмем Тома без Шляпы и Сапог.

«Надо же, по его мнению, это приличный человек», – подумал Питт, но вслух ничего не сказал, ведь он от природы был наделен неким талантом догадываться, как далеко может зайти, не навлекая на себя неприятностей.

– Странное прозвище. Вот уже несколько лет Том все-таки вроде бы одевается как положено. Он произвел на меня не худшее впечатление. Возьмем и его в охрану Питта.

Майор хотел на этом закончить обсуждение.

– И всем троим поехать вместе с Питтом? – еще раз переспросил Адамс.

– Всем троим. Это же задача первостепенной важности.

– Первостепенной важности! – как эхо, повторил лейтенант Уорнер.

– Что же, если надо, выполним.

Адамс смирился, впрочем заметно и несколько пренебрежительно пожав плечами.

Майор сказал, что все четверо свободны.

Питт распахнул дверь. Ветер ворвался в комнату, неся с собой песок. Питт вместе с драгуном поспешили перейти двор и снова укрыться в старом блокгаузе. Уорнер и Адамс двинулись за ними более медленным и размеренным шагом. Выходя последним, Адамс закрыл за собой дверь. Под облачным небом, в вихрях снега и песка, царила непроглядная ночь.

Внезапно лейтенант упал на колени. Адамс решил, что он оступился, бросился к нему и подхватил под руку, чтобы помочь подняться. Но Уорнер бессильно осел наземь. Молодой вольный всадник испугался, снова распахнул дверь и втащил бесчувственного лейтенанта в помещение комендатуры.

Майор Смит вскочил. Он быстро захлопнул дверь и схватил со стола лампу, чтобы осветить лежащего на полу лейтенанта. Отблеск света упал на его лицо. Глаза у него закатились. Когда молодой вольный всадник стал осматривать безжизненное тело лейтенанта, оказалось, что мундир его пронзен насквозь; кровь уже просачивалась через сукно. Удар кинжалом убил лейтенанта на месте. Адамс опустился на колени рядом с мертвым и закрыл ему глаза. Дома, на ферме, мать воспитала его в уважении к человеку и в строгих моральных правилах.

Стоя над убитым, майор и его молодой подчиненный какое-то мгновение молча глядели друг на друга. Потом Адамс, не дожидаясь приказа, распахнул межкомнатную дверь и по лестнице, ведущей на сторожевую башню, бросился через две-три ступеньки наверх, к наблюдательному пункту. Он хотел осмотреть сверху окрестности и приказать караульному Майку поднять тревогу.

Однако наверху Майк уже не стоял на часах. Тело его лежало на земле. Стрела пронзила его затылок, острие вышло через горло. Укрывшись за парапетом, Адамс закричал, изо всех сил стараясь перекрыть рев бури: «Индейцы в форте!»

Он снова сбежал вниз по лестнице, чтобы получить дальнейшие приказы от майора.

– Обыскать двор и здания!

Адамс кинулся к старому блокгаузу и поднял тревогу.

В непроницаемой тьме, под натиском ночной песчаной бури все солдаты без исключения предпочли бы остаться под защитой бревенчатых стен. Питт и Билл Петушиный Боец тотчас же сами назначили себя охранниками. Патроны и провиант нельзя было бросать без присмотра.

Остальные солдаты, следуя строгому приказу, неохотно высыпали во двор. Адамс присоединился к ним. Столпившись возле комендатуры, гарнизонное воинство перекрикивалось. Узнать друг друга можно было только по голосу или нащупав мундир либо кожаную куртку товарища. Во многих местах раздавалась беспорядочная стрельба. Всем было не по себе, в том числе самому Адамсу и коменданту. Обыскивая форт, солдаты успокаивали себя только тем, что их, мол, немало и напасть на них индейцы не отважатся. Прочесали каждый квадратный метр двора, перерыли сверху донизу все постройки. Все это делалось под непрерывный вой бури, среди песчаных вихрей. В форте воцарилась зловещая атмосфера, усугубляемая беспокойством и суматохой, и потому военные не могли правильно оценить положение и наблюдать за происходящим.

Однако затем все стихло. В гарнизоне не обнаружили ни одного индейца, ни один солдат не погиб от рук врага, ни одна горящая стрела не упала на крыши.

Наконец гарнизон собрался. Все принялись браниться, сначала вполголоса, потом уже не стесняясь. В качестве замены застреленному часовому Адамс послал на башню служившего в форте разведчика-индейца, который сдал свой пост как раз перед нападением и спал во время вражеского налета. У каждой бойницы по периметру частокола поставили дозорного.

На первый взгляд, в форте снова наступило спокойствие.

Тела обоих убитых, Уорнера и Майка, положили в большом доме, обернув одеялами. Адамс взял себе стрелу, которой был убит часовой на башне. В дальнем углу на длинной лавке сидели Билл Петушиный Боец и Коротышка Джозеф вместе с Питтом. Адамс подошел к ним.

– Все трое как на подбор! – сказал он, стараясь задушить в себе все теплые дружеские чувства. – Можете не разлучаться. Завтра утром поедете в форт Рэндалл с письмами майора.

– Кто, мы? – В этот вечер Билл Петушиный Боец и без всякого бренди говорил хрипло. – Чего это старику взбрело в голову нас послать? Ты же мне об этом ни словечком не обмолвился, Питт!

– Поручить такое можно только опытным бойцам, знающим фронтир как свои пять пальцев, – отвечал за Питта Адамс. – Солдатам, которые не побоятся доложить по всей форме даже в форте Рэндалл. Нам нужно подкрепление, вы же сами понимаете.

– Сейчас это и мне ясно, – проворчал Питт, покусывая верхнюю губу. – У вас тут точно не форт, а никуда не годное стойло. Но до сих пор не возьму в толк, как же это случилось.

– Как? Да проще простого, – сухо и раздраженно принялся объяснять Адамс. – Сначала они застрелили из лука часового на башне. Если хотите, убили подло, исподтишка, но таковы уж они, охотники на бизонов и снайперы из числа краснокожих! Вот, взгляните на древко стрелы! Какие на нем насечки?

Билл взял стрелу и повертел в руках.

– Так делают дакота, а точнее тетоны, что входят в племя дакота, а еще точнее оглала, что входят в племя тетонов, а точнее Медвежье племя, что входит в племя оглала, а еще точнее отряд Красных Оленей, что входит в Медвежье племя. Мне ли не знать эту компанию! Она мне больше десяти лет знакома[1].

– Когда застрелили часового на башне, двое или трое индейцев, наверное, перелезли через ворота, а если их было больше и они могли помочь друг другу, то и через палисад.

– Надо же! – возбужденно вставил Питт. – Чего только у вас тут не бывает!

– А что ты хочешь? Дакота чаще всего ростом под два метра и ловкие и проворные, как кошки! Если индейцу не помешать, через ворота запросто переберется! Как бы там ни было, краснокожий проник во двор и затаился, подстерегая жертву. Заколол лейтенанта Уорнера, хотя я шел всего в каких-нибудь четырех шагах за ним. Наверное, индеец нанес ему удар сбоку. А потом исчез, возможно ускользнул тем же путем, как и проник.

– Мог и меня пырнуть ножом, – задумчиво произнес Питт, – если бы меня снова не уберег отцовский амулет.

– Хорошо, когда тебя ни во что не ставят, это от всех бед спасет, – насмешливо добавил Билл.

– Песчаная буря длится целый день и целую ночь, а у нас трое убитых, – подсчитал Коротышка Джозеф, бросив злобный и раздраженный взгляд на Адамса. – Не надо было нам здесь окапываться. Индейцы всегда знают, где нас найти, а сами летают вокруг нас, как москиты, их не поймать.

– Трое убитых! – с озадаченным видом повторил Адамс.

– Ты забыл еще Джорджа! Прибавь и его!

– Может быть, его задержала буря.

– Адамс, не убеждай нас в том, во что сам не веришь!

– Так вот, значит, как они тут с вами обходятся, вшивые краснокожие! – протянул себе под нос Питт. – А вот нас за все время пути ни разу не потревожили. Даже как-то не по себе было.

– Да как же иначе! Все как полагается, – съязвил Коротышка Джозеф. – Индеец оказывает почтение господам из форта Рэндалл!

В глотках у солдат пересохло, настроение ими владело мрачное, и спали они беспокойно. Буря по-прежнему сотрясала стены домов и палисад. Адамс, завернувшись в одеяло, лежал рядом с Томом без Шляпы и Сапог. Том был уже далеко не мальчик. Борода у него поседела. Он то и дело ворочался во сне.

– Слушай, Адамс! – принялся он спустя час донимать своего молодого белокурого соседа.

– Ну что тебе?

– А я непременно должен ехать с вами завтра в форт Рэндалл?

– Старик приказал.

– Если мы и правда получим пополнение, то тогда еще куда ни шло! Уж я тогда сам примусь расписывать командованию, как нам нужны люди!

– Примешься-примешься, а пока помолчи!

К утру ветер стих. Тучи рассеялись, над заснеженной, засыпанной песком, замерзшей прерией воздвигся купол голубого неба.

– Нечего сказать, хорошая погодка для начала весны! – заметил Питт. Хотя ему позволили вернуться в землю обетованную, на Миссури, он был настроен говорить колкости.

Отворили ворота, и курьерский отряд из четверых всадников выехал из форта с посланиями майора. Они перешли вброд Найобрэру и повернули на северо-восток.

Джордж так и не вернулся. Все думали об этом, но никто не говорил вслух.

Всадники быстро пустили коней. Лошадям удобно было бежать галопом по земле, поросшей низкой травой. Стук копыт, столь привычный любому всаднику в прериях, глухо отдавался от промерзшей почвы. Высоко в небе парили ястребы. Напоминающая степь прерия, пустынная и глухая, широко раскинулась в утреннем свете. Поблизости нельзя было заметить ни дичи, ни всадников, ни следов. Проскакав примерно час, Питт и его провожатые остановились и с холма оглядели окрестности.

Билл Петушиный Боец показал на гребень соседней возвышенности: «Как вы думаете, уж не лежит ли там что-то?»

Не дожидаясь ответа, он сам ловко соскользнул с коня, проворно и быстро спустился с холма и взбежал на соседний. Там он обнаружил то, что смутно различил прежде. На траве, лицом вниз, был распростерт человек. Его кожаная куртка была проколота на спине и пропиталась кровью. Шляпа валялась рядом с убитым. Скальп был снят с темени. На куртке побежденного победитель вырезал ножом знак – четырехугольник.

Билл бросил убитого товарища. Он что есть мочи кинулся к троим своим спутникам, торопясь вскочить на коня, и, не говоря ни слова, рукой начертил в воздухе квадрат.

– Опять! – потрясенно воскликнул Джозеф.

– Да, опять, – проворчал Билл.

Он сам встревожился и еще более разозлился оттого, что его товарищ не скрывал страха.

– Что означает этот четырехугольник? – спросил Питт.

Он был здесь новичком и еще плохо знал местность и обычаи друзей и врагов.

– Знак, – пробормотал Джозеф. – Наверняка его знак.

– Да чей? – не отставал Питт.

– Заткнись! – оборвал его Билл. – Не хочу произносить вслух это имя. Когда прикончили его отца, я был среди убийц, и, может быть, он меня запомнил!

– Это он о Харри, – обрушился на Питта Коротышка Джозеф, – о Харри, о краснокожем подлеце, головорезе, вероломном убийце!

Питт и его охрана вскочили на коней, погнали их галопом, и со стороны их скачка походила на паническое бегство. Пока не время и не место было пускаться в долгие разговоры.

Однако потом, около полудня, когда четверо устроили привал и принялись жевать свои припасы, не разводя костра, Питт снова взялся за свое:

– А что это за Харри, которого ты назвал краснокожим подлецом? Метис?

– Чистокровный дакота! Ты таких, как он, поди, редко встречал у себя в форте Рэндалл, в земле обетованной, у вас ведь там тишь да гладь.

– Да ладно, я и в других краях бывал, да и в Рэндалле кого только не встретишь, там тоже всякий сброд ошивается. Выходит, Харри решил во что бы то ни стало вас убить?

– У него не только это на уме. Сам видишь: что он задумал, то выполняет мастерски!

– Проклятая свинья, подлец и предатель! – все-таки вмешался в разговор Билл, который поначалу не хотел говорить на эту тему. – Сперва служил разведчиком на строительстве «Юнион-Пасифик», потом обретался в Черных холмах, там коварно, исподтишка, убивал золотоискателей, а сейчас вернулся в свое племя и портит нам жизнь! Его собратья-дакота величают его Токей Ито. Этот преступник – тертый калач, он огонь, воду и медные трубы прошел. Наш майор не хочет в этом признаваться, но вот что я вам скажу: этот Харри Токей Ито командует своей горсткой людей куда лучше, чем майор – нами! Вот потому-то мы и терпим поражение!

– Ах вот оно что. – Питт затянулся погасшей трубкой. – Выходит, вам нужно не только пополнение, но еще и более молодой и энергичный офицер!

– Отстань от нас со своими молодыми офицерами. Ты же видел, что случилось с Уорнером! Его прикончили! Нет, лейтенанты нам ни к чему. Нам нужны люди, которые умеют ходить в разведку и стрелять. Мы должны превосходить их числом! Тогда хоть чего-то добьемся. Численное превосходство перевесит любую глупость.

– А Харри мы должны поймать! – добавил Коротышка Джозеф. – То-то я порадуюсь, если заживо сдеру с него кожу!

– Можешь и дальше об этом мечтать. Живым ты его никогда не возьмешь! – раздраженно съязвил Билл. – Куда тебе! Ни разу не видел, чтобы улитка поймала кузнечика!

Четверо всадников, отдохнув, снова собрались в путь. Они поскакали дальше на северо-восток, то рысью, то галопом. Погода им благоприятствовала. Если они и поеживались от холода этих последних февральских дней, буря, снег и песок все-таки их пощадили. Дичь почти им не попадалась. Следов индейцев не было заметно. Казалось, прерии еще не открыты человеком. Вокруг царила тишина. Когда ночь и второй день пути тоже прошли без приключений, всадники свыклись с мыслью, что им больше не грозит опасность, и утратили бдительность посреди этого безмолвного, пустынного простора. Если бы кто-нибудь захотел проследить за ними, то легко мог бы это сделать.

В последнюю ночь отряд проспал совсем мало. Он переправился через два почти пересохших ручья и поскакал так стремительно, что с рассветом достиг форта Рэндалл и реки Миссури. Теперь им встречались многочисленные следы, до них доносились самые разные звуки, и они вновь ощутили себя частью будничной, издавна знакомой жизни. По берегам великой реки трава на лугах пробивалась из-под тающего снега более густая и сочная, чем в песчаных степях. Громкие крики и шум множества голосов долетали до Питта и его спутников и из самого форта Рэндалл, и из расположенного поблизости укрепленного военного лагеря. Кони сами собой, без понуканий, пошли быстрее.

Несмотря на зимнее время и настоящую февральскую стужу, под стенами форта был разбит весьма многочисленный лагерь. В нем можно было увидеть белых – охотников, трапперов, бродяг, торговцев, но бóльшую часть его населения составляли индейцы, явившиеся сюда с вигвамами, женщинами и детьми и, по-видимому, устроившиеся надолго, чтобы продать добытую за зиму пушнину, а это требовало немалого времени. Большинство индейцев с первого же взгляда производили впечатление людей, которые восприняли самые поверхностные и скверные черты цивилизации. Они носили пестрые косынки, дрянные хлопковые рубахи, набрасывали на плечи дешевые шерстяные одеяла и смотрели на мир мутными, осоловелыми глазами. Уже в этот ранний час некоторые, казалось, успели напиться. Четверо всадников, расталкивая толпу, поскакали к форту. Кто не хотел попасть под копыта, поспешно убирался с дороги.

Сам форт, к которому прибыл отряд, оказался, как можно было судить уже по его внешнему виду, куда более обширным, просторным и хорошо укрепленным, чем пограничный пост на Найобрэре. В отличие от дикой, глухой местности, где правили ружья, стрелы и ножи дакота, здесь уже не чувствовалась атмосфера постоянной опасности. В каждом движении обитателей форта ощущалась уверенность, свойственная людям, которые осознают, что им ничто не угрожает. Отряд подскакал к воротам. Часовой лично знал Питта с Изуродованным Носом и тотчас же пропустил отряд нарочных внутрь. В стенах форта прибывшие восхитились орудиями, приведенными в боевую готовность. Нарочные сообщили о своем прибытии в караульне и приготовились ждать, ведь прискакали они рано утром. Однако на удивление скоро им было приказано явиться к некоему лейтенанту Роучу, и уже через несколько минут они стояли в жарко натопленной, уютно обставленной комнате, самый вид которой был им непривычен.

Молодой лейтенант сидел за письменным столом на стуле с подлокотниками. Он принял из рук Питта послание, адресованное коменданту форта Рэндалл, и, следуя приказу, без промедления его вскрыл. Пока лейтенант читал письмо, Питт успел хорошенько его рассмотреть. Почему-то с этим лейтенантом Роучем изуродованный Питт скорее ощущал некоторое родство, чем с неискушенным в житейских делах, исполнительным и усердным майором Смитом. Читая послание, лейтенант небрежно откинулся на спинку стула. Его мундир явно был сшит у частного портного и сидел безупречно. Волосы его были аккуратно разделены на пробор и напомажены, ногти – вычищены и ухожены. Что ж, значит, у этого лейтенанта есть слабости, которые хитрый маленький человек может использовать себе во благо.

Читая письмо майора, лейтенант скривил рот.

– Все ясно. – Он сложил послание. – Вам требуется подкрепление, патроны и дельный офицер. Где у вас второе письмо, адресованное полковнику Джекману в Янктон?

Питт послушно извлек из нагрудного кармана и это послание, на котором стояло сразу несколько печатей, и предъявил офицеру. Лейтенант взял его и покрутил в руках. Вскрыть это письмо он уже не решился.

– Вероятно, речь в нем идет о том же, – наконец заметил он. – Я все равно поеду в Янктон и лично передам послание полковнику Джекману. Что ж, хорошо! – заключил он. – Через несколько дней я буду обсуждать вашу просьбу с нашим комендантом и с самим полковником Джекманом и тогда поддержу вас.

Элегантный молодой офицер встал из-за стола, и ни Питт, ни его спутники из числа вольных всадников не ощутили потребности сказать хоть слово. Да и зачем? Вопреки ожиданиям, их миссия увенчалась успехом. Им тотчас же пообещали прислать подкрепление, о котором в форте на Найобрэре тщетно просили вот уже год. Чего еще хотеть нарочным? Их манили дни досуга и покоя, особенно после столь неожиданного, быстрого успеха. Питт, Билл, Джозеф и Том вышли от лейтенанта в наилучшем расположении духа. Денщик лейтенанта уже получил указание позаботиться о четверых посыльных.

– Господин лейтенант хочет к нам подольститься, – прошептал Том на ухо Биллу Петушиному Бойцу. – Не иначе как вознамерился выбить из седла нашего старого майора, честного служаку!

Но Билл, Питт и Джозеф нравственных сомнений Тома не разделяли.

– А нам-то какое дело? Главное, у нас на несколько дней есть еда, выпивка и табак. Роуч – наш человек.

– Даже если от него несет помадой. Пусть себе чудит.

Денщик лейтенанта оказался общительным, а гарнизонная жизнь, видимо, наскучила ему настолько, что он с готовностью занялся нарочными, прибывшими из глуши. Он набил их карманы папиросами и табаком, выдал им еды в изобилии, а бренди в умеренных количествах и наконец рассказал, как можно развлечься: именно в этот день за воротами форта должно было состояться соревнование по хоккею с мячом между командами индейцев из тех, что стояли там лагерем. Эта игра некогда зародилась среди индейских племен, живших в прериях, была очень любима, в особенности дакота, а играть в подобный хоккей индейские мальчики учились с самого детства. Комендант снизошел до того, чтобы назначить победителю денежный приз: так он надеялся разжечь дух соперничества среди «еще не до конца цивилизованных» индейцев и сделать для своего томимого скукой гарнизона желанное развлечение еще увлекательнее. В предвкушении хоккейного матча гонцов с Найобрэры вместе с их коллегой Питтом пока предоставили самим себе.

– А хорошенькое будет зрелище: толпы краснокожих в лохмотьях носятся туда-сюда по траве, – оценил перспективы игры Питт.

– А ставки мы сможем делать? – заинтересовался Коротышка Джозеф. – Если ставки не принимают, то я уж лучше пойду напьюсь.

Билл Петушиный Боец огляделся с вопросительным видом.

– Там, нет, вон там, – ты что, не видишь? Коротышка Джозеф, ты что, совсем ничего не видишь? Вон посмотри, двое с лотками, прямо в толпе! Вроде как принимают ставки!

Не сговариваясь, все четверо одновременно двинулись к стайке, собравшейся вокруг двоих рослых людей. Один из них, настоящий исполин, массивный, тучный, с жидкими волосами, уже принимал деньги от желающих сделать ставки. Однако внимание четверых нарочных привлек скорее не он, а другой взимающий ставки торговец, черноволосый, лет сорока: он громко рекламировал себя как надежную букмекерскую контору. Когда он открывал рот, становилось заметно, что он уже лишился всех зубов.

– Бен! – крикнул ему Билл Петушиный Боец. – Ах ты, беззубый, скользкий тип! Опять вышел на охоту?

– Как видишь, Ветеран Петушиных Боев. Хотите держать пари?

– Подскажи нам, Бен! – попытался Билл уговорить своего старого знакомца. – Дай наводящую подсказку! Какая команда победит?

– Откуда мне знать! Вам же делать ставки, не мне.

– Старый мошенник! – разозлился Билл. – Ты наверняка знаешь, на кого ставить, но нам не скажешь, чтобы барыш не потерять!

Все деньги, принесенные участниками пари в импровизированную букмекерскую контору, за вычетом процента в пользу устроителя состязаний выплачивались тем, кто поставил на победителя. Тем самым чем меньшее число участников поставило на победителя и чем больше было проигравших, тем выше по сравнению с изначальной ставкой оказывалась сумма, получаемая угадавшими.

– Подскажи нам! – попытался уже и Питт уговорить букмекера. – А мы за это передадим тебе привет из твоего любимого форта на Найобрэре, где ты так хорошо зарабатывал – всего-то каких-нибудь два годика тому назад!

– Форт до сих пор стоит, – добавил Том.

– Не мешало бы разок на него взглянуть! А нового трактирщика еще не пригласили?

– Какое там новый трактирщик, у нас и бренди-то пока нет!

– А, вот как, значит… Ну что ж, я выясню, как там обстоят дела. Ну а вы-то что? Будете делать ставки?

– А наводку дашь?

– Я и сам ничего не знаю!

Курьеры разозлились. Питт во время этого разговора внимательно обводил взглядом толпу.

– Идем! Вон там мой приятель, уж он-то будет получше этого беззубого мошенника!

Питт, за которым потянулись и его спутники, направился к маленькому человечку, закутанному в ярко расшитое покрывало. Тот, кажется, уже успел заметить Питта, и его живые черные глаза засияли при виде друга.

– Питт, мон ами, друг мой, обнимемся, дорогой!

– Луи Канадец! – представил его Питт своим спутникам. – Луи, у нас к тебе дело! – без отлагательств заявил он. – Принимаются ставки на победителя. Мы все бедняки, денег у нас в обрез, выигрыш нам еще как нужен. Подскажи, на кого ставить!

– Ставить? Вы хотите узнать, на кого ставить? Вам нужен совет? Дельный совет?

– Самый что ни на есть дельный, приятель! Давай сложимся и вместе поставим на победителя!

– Сложимся? О, Питт, дорогой мой, ты ручаешься за своих друзей?

– Конечно!

– Выходит, я вам подсказать, на кого ставить, – с восторгом согласился Канадец, говоривший на ломаном английском. – Пойдем, друзья мои! Я приведу вас к тому, кто точно знать, чем кончится игра! К капитану синих!

Маленькая компания снова отправилась в путь. Весь лагерь, разбитый у ворот форта, уже проснулся, и гонцы с Найобрэры вместе с Канадцем пробивались сквозь густую толпу.

Устроители состязания как раз вымеряли поле для игры. Друг против друга установили два вигвама, призванных изображать хоккейные ворота. У этих ворот уже собирались соперничающие команды. Резвый маленький канадец повел своих спутников к вигваму, поставленному с северной стороны. Среди игроков-индейцев, толпившихся у ворот и уже сжимавших в руках клюшки, выделялся огромного роста негр. Оживленно жестикулируя, он инструктировал свою индейскую команду.

– Эй, Бобби! – окликнул его Канадец. – Бобби!

Негр перевел взгляд на Луи и его спутников.

Том без Шляпы и Сапог, пораженный, широко открыл глаза.

– Кого я вижу!.. Это же… Это же…

Когда африканец услышал восклицание Тома, на его живом и смышленом лице на долю секунды промелькнуло странное выражение, словно он неприятно удивлен или даже глубоко напуган. Однако оно исчезло столь быстро, что четверо добровольцев, включая самого Тома, ничего не заметили.

Быстро овладев собой, негр протиснулся сквозь обступивших его игроков. Одним прыжком перемахнув через нескольких замешкавшихся зевак, которые оказались у него на пути, он подбежал к Тому, обнял бородача своими сильными руками и прижал к груди.

– И правда, Том без Шляпы и Сапог! Как же я рад тебя видеть! Том приехал! Том без Шляпы и Сапог! Том приехал в шляпе и в сапогах!

Бурно приветствуя Тома, негр так стиснул его в объятиях, что у того перехватило дух.

– Чапа Курчавые Волосы, – прохрипел он, – Чапа Курчавые Волосы! Только не раздави меня! Откуда ты взялся? Ты больше не…

Негр снова и снова целовал потрясенного, полузадушенного приятеля.

– Том, вот мы и встретились! Том обзавелся шляпой! Том обзавелся сапогами!

– А как же, а как же! – Том попытался вырваться из слишком тесных объятий своего порывистого друга. – А сейчас просто скажи мне…

– Том приехал! Том приехал!

– Да образумься наконец, Чапа Курчавые Волосы! – вскрикнул Том. – Ты меня сейчас задушишь!

Негр отпустил Тома и принялся дружелюбно разглядывать старого приграничного бойца.

– Том приехал!

Том поправил шляпу, перевел дух и спросил:

– Неужели это ты, Чапа Курчавые Волосы? Как ты сюда попал? Я-то думал, ты живешь в Медвежьем племени.

При этих словах Питт встрепенулся.

– Что-что ты сказал? Он – один из сыновей Медвежьего племени?

– В Медвежьем племени мы и познакомились, – совершенно невозмутимо пояснил Том. – Я как раз был тогда в плену у печально известного племени дакота-тетон-оглала.

– А сейчас? – по-прежнему недоверчивым тоном осведомился Питт.

– Том! Том! – снова и снова восклицал негр-атлет с дружелюбным видом. – Том, я больше не есть Медвежий Сын! Бобби никогда больше не быть Медвежий Сын! Нет, нет, нет!

– Почему же нет? – спросил Питт, все еще с сомнением в голосе.

– Бледнолицый незнакомец с коротким носом мне не верит? Но Том мне верить! Что видел Том в моем вигваме, когда быть у нас? Семь женщин! Семь женщин и бедного Бобби в придачу! Бобби спасся бегством!

Питт и его друзья рассмеялись.

– Все так, – подтвердил Том. – В этой пресловутой банде вдов и сирот хоть пруд пруди. Слишком много мужчин погибло и на войне, которой конца не видать, и на охоте, а голодных ртов по вигвамам не убавилось. Когда меня взяли в плен, мне тоже пришлось жениться на одной такой вдове. Но скоро я от нее сбежал! А ты, выходит, вырвался от своих семи бабушек, тетушек и племянниц, Курчавые Волосы. Мои поздравления! Значит, ты уже не Хитрый Чапа, а наш Бобби!

И они вновь бросились друг к другу в объятия.

– Может быть, перейдем наконец к делу, – потеряв терпение, вмешался Питт, который не забывал о ставках на матч. – Бобби, послушай, ты же капитан хоккейной команды, капитан синих?

– Все так, все так!

– И чего нам ждать? Твоя команда выиграет?

– Мне это устроить?

– Как это? Вы что, играете нечестно?

– Честно-честно, клянусь!

– А ты знаешь, как играют красные? Кто у них капитан? Он тебе знаком?

– Вон он стоит! Такой рослый, сильный индеец. Понка!

Все взгляды обратились к индейцу, стоявшему у противоположных импровизированных ворот. Он был высок ростом, строен и облачен в одеяния, сшитые из пестрой хлопчатобумажной ткани, впрочем небезвкусные. Его длинные, иссиня-черные волосы были заплетены в косы. Худощавое лицо расписано красками, нанесенными столь густым слоем, что его истинные черты уже нельзя было рассмотреть. За поясом у него виднелась рукоять револьвера. Другого оружия при нем как будто не было. В руке он держал палку, долженствующую заменять хоккейную клюшку. Тут же стояла его команда, состоящая из индейцев.

– Ну, что ты о нем скажешь? – не отставал Питт от негра.

– Не знаю, друзья мои, как будет играть Джек-понка. Если ему захочется играть хорошо, я буду побежден. Если ему вздумается играть плохо, я забью мяч в его ворота.

– Что значит «захочется», «вздумается»! Нам что, теперь еще ставить на капризы какого-то индейца?! Неужели никто не может приказать этому парню, как сыграть?

Атлет Бобби пожал плечами, подняв их чуть не до ушей:

– Никто не может ему приказывать! Джек-понка делает что хочет. Мне попросить у него наводящий совет?

– Должны же вы, капитаны, как-нибудь договориться! – предложил Билл. – А выигрыш потом разделим!

Негр покачал головой, показав в улыбке жемчужные зубы:

– Индейцы всегда такие упрямые! Но вы мои друзья! Я попробую поговорить с понка!

И потому вся компания, увеличившаяся уже до шести человек, отправилась вдоль края поля к команде противника.

Понка смотрел на приближающегося соперника и его спутников. Он слегка покачивал палкой, которую держал в руке. Иссиня-черная краска скрывала истинное выражение его лица. Однако в жесте его руки, поигрывающей клюшкой, в его осанке, во всем облике индейца, горделиво глядящего на противников вполоборота, читались подчеркнутая надменность и полупрезрительная снисходительность.

– Джек! – окликнул индейца Чапа Курчавые Волосы. – Вот пятеро почтенных джентльменов, они просят уделить им внимание! Они хотят поставить на одного из нас. Выиграть немного денег, немного повеселиться, прежде чем они вернутся назад на Найобрэру, – не мог бы ты дать им совет?

Понка перестал играть клюшкой и на мгновение замер. Питт посмотрел в его расписанное иссиня-черной краской лицо, неподвижную маску, скрывавшую даже глаза под опущенными веками. Внезапно по спине его пробежал холодок, и он невольно схватился за свой амулет. Однако он не успел поразмыслить о причине своего испуга, как вдруг индеец тихо ответил:

– Победит Бобби.

С этими словами он тотчас же отвернулся, словно забыв о шестерых, и принялся назначать игроков на матч.

Вольные всадники стали пораженно переглядываться.

– Быстро же мы добились своего! – заключил Коротышка Джозеф. – Здесь, в форте Рэндалл, все вроде бы идет как по маслу! Лейтенант принял прямо на рассвете, – подкрепление обещали сразу, – а сейчас дали наводящий совет без долгих просьб! А понка-то какой будет прок, если он даст тебе выиграть, Бобби?

Негр самодовольно улыбнулся:

– Джек-понка в хорошем настроении, а еще он друг Бобби!

– Это понимайте как хотите!

– Пойдемте скорее! Надо нам поторопиться! – прошептал Питт. – Мы будем всем говорить, что победит Джек-понка! Тогда, если мы поставим на Бобби, наш выигрыш вырастет. Бобби, ты просто золото! – Изуродованные ноздри Питта в этот миг придавали его лицу дружелюбное выражение. Он явно чуял деньги.

Шестеро с берегов Найобрэры разделились, чтобы без помех провернуть свое мошенничество со ставками. Незадолго до начала матча они снова собрались и сложили вместе все деньги, какие им только удалось достать. Луи Канадца избрали общим банкиром, распорядителем всего капитала. Бобби внес на удивление крупную сумму.

– Бобби Курчавые Волосы! – произнес укоризненным тоном пораженный Том. – Откуда это у тебя столько денег? Неужели промышляешь воровством?

– Том без Шляпы и Сапог, я просто немного тут наторговал.

– Быстро же ты научился этому ремеслу.

Собрав все ставки, Луи Канадец не отправился к Беззубому Бену, на которого разозлились его приятели, а передал все деньги Джонни, высокому толстяку с жидкими волосами, да к тому же перед самым началом матча, чтобы другие участники пари не могли подсмотреть и повторить их выбор.

Негр направился к своей команде, состоявшей из тридцати человек. Началась игра. От ударов маленький жесткий мяч летал над травяным полем. Игроки бегали быстро, двигались проворно. Искусно обходя друг друга, они отбирали друг у друга мяч. Бобби и Джек еще держались на заднем плане, однако знатоки уже поняли, насколько они быстроноги, ловки и осторожны. Толпа зрителей стремительно росла. Участники пари подбадривали игроков. Сначала из главных ворот вышли солдаты, а вскоре за ними последовали и офицеры. Один за другим военные присоединялись к зрителям, чтобы посмотреть на игру, разгоравшуюся с каждой минутой.

Все были чрезвычайно удивлены тем, как это Бобби и Джек набрали отменные команды из одетых кто во что горазд, оборванных, полупьяных индейцев, расположившихся лагерем вокруг форта. Когда зрители-индейцы увидели, как хорошо играют их собратья, в них тоже внезапно пробудилась племенная гордость. Из их рядов составилась группа добровольных распорядителей, которые не давали зрителям выбегать на большое поле.

Капитаны обеих команд превзошли самих себя и играли превосходно.

– Бобби! Бобби!

– Джек! Джек!

– Черт возьми, какая игра! – восхитился Луи Канадец. – Надо было и мне выйти с ними на поле.

После того как были забиты три первых гола и счет стал два – один в пользу красных, ни одна из команд на протяжении почти двух часов не могла забить мяч в ворота противника.

Правила предусматривали, что игра продолжается до наступления темноты. Около полудня устроили первый продолжительный перерыв. Счет по-прежнему оставался два – один.

Джек-понка исчез в самом начале перерыва, и потому именно Бобби сделался центром всеобщего внимания и вызывал всеобщее любопытство. Пораженным слушателям и усердным участникам пари он давал одно интервью за другим. Даже комендант и элегантный лейтенант Роуч не сочли ниже своего достоинства заговорить с «ниггером». Все обсуждали сильные стороны обеих команд. Бобби наперебой угощали сигарами и сигаретами, а он знай себе многословно и противоречиво распространялся об исходе матча, предсказывая то одно, то другое. Когда игроки, отдохнув, вернулись на поле, индеец тоже вовремя занял положенное место.

«Джек и Бобби, кажется, даже не вспотели! – с завистью произнес какой-то драгун. – Такое сердце и такие жилы, как у них, – просто подарок судьбы! Это как же им посчастливилось!»

Игра разгоралась с каждой минутой. Зрители встречали громкими криками бег игроков, каждый их поворот, каждый ловкий маневр. Комендант поставил на Джека, а лейтенант – на Бобби, так как Коротышка Джозеф открыл ему исход игры. Три часа спустя, когда команды не забили больше ни одного гола и устроители назначили перерыв, возбужденные зрители выглядели более утомленными, чем сами игроки.

Бобби поплясал на месте, чтобы размяться, и засмеялся. Он явно пребывал в хорошем настроении. Джек бросился на траву за воротами-вигвамом синих и таким образом скрылся из глаз неугомонных, без умолку болтающих зрителей. Однако Питт, завернув за ворота, не обнаружил там Джека. Он огляделся и тут только заметил индейца: тот совершенно спокойно выходил из ворот форта. Он курил сигарету, распространявшую приятный аромат.

«Где он только выпросил такую!» – мысленно позавидовал Питт. Никаких иных умозаключений по этому поводу он сделать не успел, потому что в это время как раз возобновили игру.

Джек передвигался по полю с поразительной быстротой и проворством, и уже в самом начале команда красных забила еще два гола. Комендант встретил их аплодисментами. Но потом Бобби и его синие сократили разрыв. Негр со своей командой неизменно играл у вигвама противника.

Арбитра на матче не было. Группа распорядителей сдерживала зрительскую толпу, но не смела указывать игрокам. Те судили игру сами. В финале проснулись страсти. Игроки стали набрасываться друг на друга с кулаками, и лейтенант Роуч заметно занервничал, когда возгласы борющихся за мяч команд переросли в боевые кличи. Однако Бобби и Джек не утратили хладнокровия. Явно действуя в полном согласии, они принялись растаскивать клубок сцепившихся игроков, словно разводя увлекшихся спортсменов-борцов.

С наступлением сумерек был забит последний гол. Бобби выиграл со счетом пять – четыре.

Раздались жидкие аплодисменты. Слишком многие зрители ставили на Джека и теперь испытали разочарование. Доля тех, кто выложил деньги за Бобби, составляла восемьдесят три к десяти. Шестеро из форта на Найобрэре с удовлетворением получили выигрыш; лейтенант тоже был доволен. Утомленные игроки потянулись к себе в вигвамы. Солдаты и офицеры вернулись в форт.

– Надо нам не потерять из виду обоих капитанов, – заметил лейтенанту комендант, когда они возвращались в крепость. – Пожалуй, из них выйдут недурные гонцы и скороходы.

Роуч, как положено подчиненному, выразил согласие с мнением воинского начальника, однако предложение коменданта, по-видимому, не пришлось ему по вкусу. Питт, напротив, решил всячески убеждать лейтенанта принять это предложение. После того как оба капитана обратились с речью к зрителям и Питт получил свой выигрыш, он утратил всякий страх перед индейцем.

Подхватывая крупные льдины, несла свои воды по широкому руслу Миссури. Мерцали звезды, дул ледяной ночной ветер. Лошади, стоявшие на привязи под открытым небом, в поисках тепла прижимались друг к другу. Солдаты отправились в свои казармы. Часовые опять стали внимательнее вглядываться во тьму. Лейтенант Роуч в ужасе осознал, что забыл запереть на замок свою комнату. Однако все, по-видимому, было на своих местах, пропала лишь одна из лучших его сигарет. Впрочем, возможно, он обсчитался прежде. Он принялся убеждать себя, что у него, когда он в последний раз выходил из комнаты, и в самом деле оставалось всего восемь сигарет, и вздохнул с облегчением.

На Джека обрушился град пренебрежительных и недовольных замечаний: он-де в финале играл небрежно и оттого-де вся его команда пала духом. Однако понка, казалось, не волнует ни приговор зрителей, ни мнение собственной команды. Он принял от Бобби в подарок еще несколько хороших сигарет. Приглашение Питта выпить с ними вечером он отклонил, объяснив, что устал и хочет спать. Денег за игру он не получил, так как вообще не делал ставок.

«Мрачный раскрашенный сыч!» – выразил Билл всеобщее суждение.

Питт оказался в своей стихии: он сорил деньгами, и хвастал, изображая важного господина, и потратил на бренди в салуне при форте весь свой выигрыш. После полуночи его вместе с тремя вольными всадниками с Найобрэры отвели на ночлег в казарму. Радуясь, что впереди у них несколько спокойных дней, все вскоре заснули и довольно захрапели, ненадолго забыв все ужасы прерии.

На исходе ночи, с рассветом, маленький отряд драгун уже садился на коней у ворот, готовый двинуться в Янктон. Вороного лейтенанта Роуча держал под уздцы Питт, уже и сам сидевший на коне. Первыми надлежало идти Джеку и Бобби. Питт, считавший, что ему, как курьеру, не подобает никакая дозорная служба, еще за завтраком убедил лейтенанта Роуча последовать совету коменданта и нанять в качестве скороходов и разведчиков и негра, и понка. Хотя на пути из форта Рэндалл в Янктон на Миссури отряду, по-видимому, не грозила никакая опасность, рапорты майора Смита вызвали у элегантного лейтенанта ощущение, что он находится на фронтире. Вот потому-то этим утром Роуч и прислушался к совету Питта.

Бобби Курчавые Волосы, атлетически сложенный дружелюбный негр, стоял рядом с Питтом, держащим в поводу коня лейтенанта, ожидая, когда же появится в воротах сам Роуч. Вот послышались шаги лейтенанта. Роуч весьма небрежно ответил на приветствие часовых и вскочил на своего вороного коня с легкостью, подчеркнувшей непринужденную элегантность всего его облика. Пришпорив вороного, он хлыстом для верховой езды подал обоим разведчикам знак бежать впереди отряда. В прежние времена таким жестом обыкновенно велели отправляться в путь рабам. В душе Боба тотчас же пробудились тяжкие воспоминания детства. У него вновь заныл рубец от удара хлыстом, и если бы лейтенант Роуч взял себе за труд взглянуть в лицо своего нового разведчика, то в этот миг различил бы на нем какое угодно, но только не дружелюбное выражение. Впрочем, подобная попытка прочитать что-то на лице понка осталась бы тщетной. Индеец с безразличным видом ждал, пока не покажется лейтенант. Он побежал впереди отряда еще до того, как Роуч дал знак хлыстом. Лицо индейца было заново расписано тщательно нанесенной черной, синей и белой краской. Если Бобби бежал с обнаженным торсом, то Джек надел поверх рубахи еще и пончо.

Джек возглавил отряд, а Бобби двинулся по его следам. Индеец со своими длинными, мускулистыми ногами был отличным бегуном, а Бобби ему ни в чем не уступал. Оба они выбрали темп, соответствующий быстрой лошадиной рыси, и могли выдерживать его на протяжении нескольких часов. Иногда они убегали далеко вперед, чтобы провести разведку местности, по которой придется проезжать отряду. Питт и Роуч были вполне довольны этими новыми скороходами и разведчиками.

Свежий утренний ветер овевал окрестные холмы.

Лейтенант Роуч наслаждался утром, пребывая в лучшем расположении духа. Он надеялся произвести впечатление на полковника Джекмана, который был дружен с его отцом. Кроме того, ему было поручено в Янктоне передать привет супруге его непосредственного начальника, миссис Джонс, и, наконец, Энтони Роуч знал, что встретится в Янктоне со своей невестой, дочерью майора Смита.

Янктон располагался в южной части территории Дакота, к северо-востоку от Миссури. Город этот был еще невелик, и лишь десять лет спустя у него появился шанс сделаться столицей нового, еще только образующегося штата. Состоятельные граждане, а также семьи, где муж или отец занимал чиновничью или военную должность, поселились в одном квартале. Здесь, в доме, рассчитанном на одну семью, как раз сидели за ужином две пожилые дамы и юная барышня. Заходящее солнце еще освещало своими лучами маленький сад с укрытыми на зиму клумбами. Оно проникало сквозь блестящие оконные стекла, а его отблески, скользя, играли на камчатной скатерти, серебряных приборах и белоснежном сверкающем фарфоре, стоящем на обеденном столе. Вокруг него и сидело упомянутое маленькое общество.

– Как же я рада, милая Кейт, что ты наконец увидишься со своим женихом!

Хозяйка дома, миссис Джонс, была полна, наделена здоровым аппетитом и сейчас пребывала в благодушном настроении.

– Как любезно с вашей стороны позволить мне встретиться с Энтони, – откликнулась юная барышня, не забыв передать соль другой пожилой даме, по виду куда более мрачной.

– Точно еще ничего не известно! – заметила эта вторая дама с сильно напудренным морщинистым лицом.

– Конечно, тетя Бетти, – ответила бледная юная барышня, – и я обещаю проявить стойкость, если меня постигнет разочарование и я не встречусь с Энтони.

– Стойкость более пристала мужчинам, Кейт, – попеняла ей тетушка. – Не вижу ничего предосудительного для молодой девицы в том, чтобы раз в кои-то веки и расплакаться, дав волю чувствам. Ты часто бываешь слишком холодна.

– Конечно, тетя Бетти, я подумаю о своем поведении.

– Кейт, не будь такой серьезной! – воскликнула толстая хозяйка дома. – Мистер Роуч захочет увидеть свою невесту радостной и веселой! И беззаботной! Если он не сможет приехать в Янктон, я велю заложить карету, и мы отправимся в Рэндалл!

– Ради бога! – покраснела от страха тетя Бетти. – Не можем же мы ехать по прерии!

– Этот участок пути совершенно безопасен, дорогая кузина, а поездка будет истинным наслаждением! У нас новая четверка, и мы полетим как на крыльях!

– Нет-нет, это было бы неприлично, дорогая кузина…

– Но, милая Бетти, мне и самой хотелось бы проехаться на новой упряжке и неожиданно нагрянуть к мужу в форт Рэндалл, то-то он удивится! Он и правда любит такие сюрпризы!

Дамы перешли к теплому пудингу.

Естественно, в разговоре наступила пауза, и тут тишину нарушил топот копыт, донесшийся с пыльной улицы. Кейт сидела лицом к окну и могла увидеть, что происходит снаружи. Это место она заняла, потому что лучи закатного солнца здесь особенно раздражали глаза и оттого обе старые дамы старались сюда не садиться. Сначала Кейт заметила на улице двоих скороходов, быстро промелькнувших мимо, а потом появился маленький отряд верховых под командованием лейтенанта.

Когда за окном, сидя верхом на своем вороном, немного наклонился и с улицы поприветствовал сидящих в комнате дам лейтенант Энтони Роуч, в глазах молодой девушки еще читался ужас. Кажется, лейтенантом овладело легкое замешательство, так как он не мог понять, уж не его ли появление так напугало его невесту. Обе пожилые дамы кивнули и все кивали и кивали, когда драгун и их лейтенанта давным-давно и след простыл.

К тому времени, как пожилые дамы вновь обратили на нее внимание, Кейт успела до некоторой степени овладеть собой.

– Как чудно! – воскликнула миссис Джонс. – Я сейчас же пошлю лейтенанту Роучу записку и попрошу его нанести нам визит!

Звонком она вызвала чернокожую служанку и дала ей указания.

– Кейт, – спросила она потом, – что тебя так напугало? Ты вдруг так побледнела!

– Ничего…

– Доверься мне, дитя…

– Пожалуйста, извините меня. Я веду себя так глупо. Когда отряд Энтони проезжал мимо, первыми пробежали два скорохода. Один из них был индеец.

– Здесь, на Миссури, такое нередко можно увидеть, – с легким раздражением в голосе произнесла хозяйка дома.

– Он был так раскрашен, что я испугалась.

– Индейцев следует от этого отучить! Варварский, языческий обычай, конечно! Дорогая Кейт, скажи жениху, чтобы он приказал своему подчиненному смыть раскраску, и тот сделает, как ему велели. «Магуа» больше нет. Подобные злодеи остались только на страницах романов мистера Купера! Неужели ты не рада увидеться со своим женихом, Кейт?

– Не могу описать словами.

– А когда же назначена свадьба?

Девушка нерешительно посмотрела на тетю Бетти.

– Еще не скоро, не скоро! – подчеркнуто произнесла та. – Кейт и Энтони всего год как помолвлены. Думаю, если помолвка продлится три года, это будет весьма уместно.

Кейт подавила вздох, и миссис Джонс сочувственно поглядела на нее. Девушке уже исполнилось двадцать. Давно пора выдать ее замуж, но, вероятно, тетя Бетти боялась потерять послушную бесплатную служанку. Кейт осталась бесприданницей в тысяча восемьсот шестьдесят втором году, во время восстания восточных дакота, когда ферму ее деда и бабушки с пшеничными полями и всеми постройками сожгли индейцы. Отец Кейт, майор Смит, не сделал карьеры, а состоятельная вдова, владелица мельниц тетя Бетти, требовала, чтобы будущая наследница прислуживала ей с утра до вечера. Все это хозяйка дома вспомнила, но вслух не проронила ни словечка.

Спустя час после беседы дам, происходившей во время ужина, лейтенант Энтони Роуч как на крыльях летел к маленькому домику. Он любезно извинился за то, что является с визитом в неурочный час, представился совершенно счастливым, изобразил радость от встречи с невестой, сделал пожилым дамам, в особенности тете Бетти, от которой ожидалось наследство, несколько приличествующих случаю комплиментов и поздоровался с Кейт. Взяв ее руку в свою, он почувствовал, как она холодна. Ему бросилось в глаза, что Кейт бледна и что у губ ее залегли первые едва заметные морщинки усталости и разочарования. Это не пришлось ему по нраву, ведь он хотел не только получить богатое наследство, но и видеть рядом с собой хорошенькую, жизнерадостную жену, которая не станет докучать ему капризами. Он решил выяснить, в чем причина ее бледности и холодности, и для этого заключил союз с миссис Джонс. Хозяйке дома удалось на несколько минут вывести, как на буксире, тетю Бетти в другую комнату, и жених и невеста смогли недолго побыть наедине.

– Когда мы поженимся? – тотчас же спросил Роуч. – Ты говорила с тетей Бетти?

– Да, конечно, – промолвила Кейт голосом несколько более низким и глубоким, чем тот, которым она обыкновенно говорила с тетушкой. – Она даст согласие на наш брак не ранее чем через два года.

– Это безумие! Вздор. Вот почему ты так бледна, теперь я понимаю. И что же нам делать?

– А ты сам не хочешь поговорить с тетей, Энтони? Ты красноречивее меня. Отец не стал бы возражать, если бы мы поженились прямо сейчас.

– Гм… Да, теперь я понимаю, что должен взять дело в свои руки. Твой отец не возражает? Отлично. Тогда… гм… Вы втроем приедете погостить в форт Рэндалл?

– Миссис Джонс не терпится туда поехать. Она хочет опробовать новую упряжку и сделать сюрприз своему мужу, неожиданно навестив его в форте.

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы эта поездка состоялась. Я со своими драгунами буду сопровождать вашу карету до Рэндалла. Из форта Рэндалл я через несколько дней отправлюсь сопровождать колонну с оружием к твоему отцу на Найобрэру. Кейт, поедешь вместе со мной? За благословением к твоему отцу? Тогда тетя Бетти уже не сможет чинить нам препятствий! А наследства за такой шаг она тебя не лишит.

– Энтони! Энтони! – Кровь бросилась девушке в лицо, она расправила плечи и выпрямилась. Ей ничего так не хотелось, как распрощаться с безрадостным существованием у богатой тетушки.

– А вот такой ты мне нравишься, Кейт! Что ж, решено! Разумеется, тетя Бетти ни о чем не должна догадаться. Не бери с собой в Рэндалл амазонку; поезжай как послушная племянница в карете с обеими пожилыми дамами – об остальном я позабочусь.

Тут дверь отворилась, и Роуч отступил на шаг. В комнату снова вошли миссис Джонс и тетя Бетти.

– Мистер Роуч! – произнесла хозяйка дома в своей энергичной, живой манере. – Надеюсь, вы убедили свою невесту принять мое приглашение и вместе с нами поехать в Рэндалл?

– И даже более того, миссис Джонс, я со своими драгунами буду сопровождать вашу карету в форт!

– Как же это благопристойно, как мило! Какая чудесная мысль! Не правда ли, Бетти?

– Недурно, – подтвердила та значительно более сдержанно, однако с явным облегчением.

– Кстати, – не удержалась от улыбки и миссис Джонс, – вы должны приказать своему индейцу-скороходу смыть краску. Он своей размалеванной рожей так напугал вашу милую невесту!

Роуч вежливо, но несколько принужденно улыбнулся:

– Кейт смелая от природы. Не сомневаюсь, что она быстро привыкнет к атмосфере Дикого Запада!

На следующее утро после этой встречи лейтенант в назначенный час отправился к полковнику Джекману. Он умел вести себя корректно, почтительно, но без излишнего подобострастия, и потому при виде лейтенанта с лица полковника исчезло недовольное выражение, сменившись более любезным и мягким. Роуч предъявил ему запечатанное собственноручное письмо майора Смита.

В кабинете полковника было очень светло, небо за окном, по-прежнему зимнее, не пятнало ни единое облако, и полковнику Джекману не потребовались очки, чтобы разобрать крупный и четкий, почти каллиграфический, почерк майора Смита. Однако, сколь ни приятным счел он внешний вид письма, содержание его нимало не удовлетворило.

– Опять эти вечные жалобы и просьбы! Я не слепой и не глухой. Но и майору Смиту пора бы наконец осознать, что от бесконечных повторений старая песня не сделается новее и не возымеет действия. Как же нам поступить, лейтенант Роуч? У меня есть приказ: загнать дакота в отведенные им резервации! Что ж, значит, мы загоним их в резервации! В том числе те маленькие банды, с которыми, как ни странно, не может справиться Смит.

– Конечно. Вы позволите поделиться одним предложением?

– Пожалуйста. В форте Рэндалл наверняка тоже об этом много думали.

– Разумеется. Сейчас мы можем пожертвовать некоторым числом рядовых в форте Рэндалл и перевести их на Найобрэру. Надлежит снабдить их соответствующим количеством патронов и провианта. С вашего позволения, я готов возглавить такой транспорт и остаться на Найобрэре, пока и в этом опасном месте не будет наконец наведен порядок.

– Браво, Роуч! Если бы все наши офицеры походили на вас! Вы очень напоминаете вашего отца, которого я высоко ценил. Я изложу ваши соображения в письме к коменданту Рэндалла. Да, еще вот что: как вы расцениваете причину наших постоянных неудач на Найобрэре? Виной тому слишком малая численность гарнизона или… гм… я хочу сказать… еще и недостаток осмотрительности и энергии со стороны коменданта?

– Полагаю, я не вправе судить об этом! – Роуч опустил взгляд на носки своих сапог. – Впрочем, должен признаться, когда до меня долетают обрывки разговоров простых солдат, рядовых и ополченцев, выясняется, что все они требуют лучшего руководства. Разве не безумие, когда нам объявляет войну вождь маленького племени, предводитель индейской банды, у которого в распоряжении людей явно меньше, чем у майора Смита, и когда такой краснокожий мерзавец становится притчей во языцех из-за непрерывно творимых у нас бесчинств, а мы со своей стороны только и делаем, что в лучшем случае тайком доставляем по прерии начальству слезные письма о помощи!

– Совершенно согласен с вами, Роуч, совершенно согласен! Кстати, я пригласил достойного, хорошо знающего Запад советника. Его зовут Фред Кларк. Воистину хитрый лис! Он предлагает укрепить форт, послать туда молодого, энергичного офицера, а потом, когда войдем в доверие к дакота, поймать этого краснокожего мерзавца… Харри, да, Харри, и тем самым лишить их предводителя. Раньше он служил у нас разведчиком. Мы можем повесить его за измену, если захотим.

– Отлично! Я самым тщательным образом обдумаю все, что здесь можно сделать.

– Хорошо. Я продиктую письма коменданту. Пожалуйста, вернитесь за ними через час!

Роуч удалился. Убедившись, что отошел достаточно далеко и полковник его теперь не услышит, лейтенант принялся насвистывать от удовольствия. Да и как иначе, если он расчистил себе путь к блестящей карьере!

– Через час, – сказал он поджидавшему его Питту, – мы получим все, что хотели! Через час с письмами полковника Джекмана ты отправишься назад в форт. Я сам вместе с драгунами вернусь позднее, спустя несколько дней. Мне поручено сопровождать супругу майора Джонса в Рэндалл!

– А кто будет сопровождать меня и письма, которые я спрячу в карман куртки из лосиной кожи?

Роуч предпочел не заметить его слишком фамильярный тон, ведь у него самого совесть была нечиста.

– Можешь взять с собой обоих скороходов, Джека и Бобби. Джека-то мне с дамами все равно не послать, их пугает его боевая раскраска. Они ждут, что индеец ее смоет!

С этими словами Роуч закашлялся, чтобы скрыть неуместный смех.

Питт довольно хмыкнул.

– Какое там, – протянул он. – Что свинья без грязи, что индеец без раскраски. Отними у него раскраску – он и сам не свой сделается, и всех изведет. Так, значит, я возьму с собой Джека и Бобби!

Через час все было выполнено согласно договоренности. Питту передали два письма, подготовленные со всем возможным тщанием, продиктованные писарю, подписанные полковником и снабженные множеством печатей; их ему, надежному курьеру, надлежало привезти в форт Рэндалл.

Питт пошел за лошадью. Оба скорохода переночевали в конюшне и готовы были снова двинуться в путь вместе с ним. Питт многословно поведал им, какого успеха добился лейтенант Роуч у полковника Джекмана и какого подкрепления могут теперь ожидать на Найобрэре. Бобби, как полагается, восхитился достижениями Роуча. Джек-понка, вероятно, либо мало что понял из рассказа Питта, либо совсем не интересовался происходящим в фортах, и, по-видимому, его совершенно не трогало, что Питт из-за проявленного им равнодушия счел его тупым и надменным.

По дороге сюда, из Рэндалла в Янктон, курьеры переправились через Миссури неподалеку от форта Рэндалл, сократив тем самым путь по излучине реки. Теперь Питт объявил, что хочет перейти реку прямо у Янктона, в объезд изгиба Миссури. Поскольку остальные сочли такой маршрут совершенно нецелесообразным и пустой тратой времени, он в конце концов признался Бобу, что хочет выполнить несколько частных поручений, данных ему на Найобрэре, и потому-то и выбрал длинный, неудобный путь. Скороходы ничего на это не сказали. Непонятно было, смирились они спокойно или роптали в душе; Питта это не волновало. Если лейтенант Роуч умел сочетать свои личные интересы со служебными, то почему бы не поступать так же маленькому человеку Питту, который ненадолго сделался сам себе хозяин?

Курьер с обоими скороходами поскакали на берег Миссури, чтобы переправиться через реку на пароме.

Пока нарочные находились в Янктоне, облик реки совершенно изменился, начиналось половодье. Глинисто-желтые воды бились о берега, поднимаясь все выше и выше. Ледоход угрожал всем, кто хотел переправиться на другой берег. Кроме того, на поверхности кружились водовороты, норовя увлечь на дно любое судно, отважившееся выйти на Миссури. Паровой паром уже пристал к восточному берегу. Паромщик курил. Оба его помощника, совсем еще юнцы, рослые, в синих штанах и полосатых фуфайках, устало потягивались. Казалось, никто и не собирается переправляться через реку.

Когда Питт с Бобом и Джеком прискакали на берег, отплытия уже дожидались двое пассажиров. Поначалу обе компании тихо стояли рядом на причале и сообща томились. Пассажиры, явившиеся первыми, привлекали внимание своим необычным обликом. Один из них был белый, другой – индеец. Оба они были одеты с чрезвычайным тщанием, белый – в ковбойский костюм, сшитый, впрочем, из дорогой мягкой кожи, а индеец, по обычаю своего племени, в кожаные леггины с бахромой вдоль швов, закрывающую их сверху, красиво расшитую кожаную юбку, а на шее у него красовалось драгоценное ожерелье. У обоих были благородные кони. Индеец вел в поводу вьючного мула.

– Н-да! – произнес наконец паромщик, посмотрел на пятерых, желающих переправиться через реку, и передвинул трубку в уголок рта:

– Кто из вас пойдет на верную смерть, кто хочет утонуть? Я – нет.

– Нам во что бы то ни стало нужно на другой берег! – выслушав его, вмешался Питт. – У нас воинский приказ!

– Свой приказ можете передать реке! – невозмутимо откликнулся паромщик. – Кто знает, вдруг тогда вода перестанет прибывать! – Он ткнул большим пальцем куда-то через плечо, за которым виднелся затор, образованный огромными льдинами. – Ваш командир оплатит мне покупку нового парома, а моей вдове – пенсию, если я утону?

– Хватит болтать! Нам срочно нужно переправиться на другой берег! – Питт думал о своих частных поручениях, от которых ему не хотелось отказываться.

Хорошо одетый господин достал бумажник.

– Сколько вы просите за переправу?

– Гм, ну что ж… – Паромщик назвал цену вдесятеро больше обычной. – Но это с каждого! – Добавил он, обводя глазами собравшихся.

Все невольно проследили за его взглядом, желая узнать мнение своих собратьев по несчастью. Каждый из ожидающих отправления по очереди испытующе посмотрел на других. При этом красиво одетый индеец, лицо которого не скрывала раскраска, казалось, вдруг испугался. Однако он не произнес ни слова, только отвернулся и стал глядеть на реку.

– Ну, давай! – принялся торопить паромщика Питт. – Бобби, ты получил выигрыш на ставках да еще часть приза за победу! Ты заплатишь за всех нас!

– Нет, нет, нет! Я ничего не платить. Я все пропить.

– Как – все пропил? Ты в своем уме?

– В своем, в своем уме!

– А в ближайшие дни вода будет спадать или, наоборот, прибывать? – спросил незнакомец паромщика.

– Только прибывать. В ближайшие две недели совершенно точно переправиться не удастся. Ни один лодочник и ни один рулевой, если отвечает за пассажиров, не пойдет на такой риск.

– Если ты отвечаешь за пассажиров, то готовь паром к отплытию! Я заплачу за всех нас, сколько ты просишь!

– А за лошадей? А за мула?

– Сколько ты хочешь?

– За одну лошадь как за четверых человек. С ними будет столько хлопот, что и этого окажется мало.

Незнакомец с бумажником выслушал все это совершенно бесстрастно. Всех удивила его невозмутимость, ведь у него были нежные руки, болезненные черты и седые, мягкие, ухоженные волосы. Он ничем не напоминал человека, привыкшего рисковать. Вероятно, какое-то желание или какая-то мысль настолько воодушевляли его, что он был готов подвергнуться опасности, всю глубину которой плохо себе представлял.

Пока он расплачивался, Питт перевел на паром своего гнедого, весьма довольный таким поворотом событий. Разместить лошадей и мула на корабле было нелегко, ведь они почуяли опасность. Индеец в драгоценном ожерелье держал под уздцы собственного пегого и серого в яблоках коня своего товарища. С трудом всех лошадей перевели на покачивающийся паром.

Между тем господин в ковбойском костюме заплатил паромщику. Боб помог ему зайти на паром. Сам паромщик и один из его помощников поднялись по сходням, развели пары, запустили лопастные колеса. Второй помощник отдал швартовы, одновременно с понка запрыгнул на паром, и они отчалили от берега.

Корабль сразу же начало сильно сносить. Пассажиры молчали, не желая обсуждать свое положение. Все наблюдали за рекой и стоящим у руля паромщиком. Тем временем на берегу собрались зеваки, желая посмотреть, как паром переправится через Миссури. Жители прибрежной полосы напряженно следили за тем, как корабль будет бороться с половодьем и с ледоходом.

Когда лошади и мул успокоились и плавание пошло своим чередом, седой господин любезно обратился к Бобби:

– Куда вы направляетесь?

– В форт Рэндалл.

– Ах вот оно что… – Господин переглянулся со своим спутником-индейцем. – Выходит, делаете небольшой крюк.

Паром начал вращаться. Река играла им как хотела. Рулевой помрачнел.

Паровая машина с трудом вывела корабль из водоворота. Паром вышел на стрежень и пересек его. Корабль уже подплывал к западному берегу, как вдруг на борту почувствовали сильный подводный толчок. Далее все происходило стремительно, внушая неподдельный ужас.

Руль заклинило. Потерявшее управление судно стало сносить назад, его развернуло. Внезапно оно застряло между льдинами и сильно накренилось. Вокруг него тотчас же скопились льдины, появились новые водовороты. С устрашающей силой обрушилась река на корабль, тщась преодолеть препятствие в своем течении.

Молодые помощники бросили котел и остановившуюся паровую машину. Задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, выбрались они на палубу. Паромщик по-прежнему что есть сил цеплялся за бесполезный штурвал. Наконец он вне себя закричал: «Спасайся кто может!»

Спасательных шлюпок на пароме не было.

Седовласый пассажир сорвал с себя крутку, чтобы удобнее было плыть. Сильная волна разнесла в стороны льдины, создававшие затор возле парома, накатила на палубу, обдав всех холодом и испугав, и унесла с собой кожаную куртку.

Боб снял единственный спасательный круг, находившийся на судне, и молча протянул его незнакомцу. Тот смутился, однако принял круг, надежду на спасение.

Питт больше не оглядывался, махнув рукой на товарищей. Он прыгнул в воду и поплыл. Некрепко привязанный мул последовал его примеру, вместе со своей ношей бросился в реку и поплыл вниз по течению. Боб и индеец в драгоценном ожерелье отвязали коней. Они хотели свести их с палубы в воду, но те начали поскальзываться, вырываться, становиться на дыбы, брыкаться и лягаться от страха. Понка, который все это время стоял в стороне, одним прыжком подскочил к ним. Взмахом руки приказав хорошо одетому индейцу позаботиться о седом господине, сам он вместе с Бобом занялся спасением коней. Седовласый со своим спутником-индейцем одновременно бросились в реку. Понка, задержавшийся на палубе тонущего судна вместе с Бобом, в полной мере показал свою силу и умение обращаться с лошадьми. Не прошло и минуты, как все три коня погрузились в воду. Сам Джек соскользнул в грязно-желтые волны и держался на воде поблизости от коней. Он не посчитал нужным снять с себя одежду, не сбросил даже пончо, которое мешало плыть.

Вместе с Бобом корабль покинули подростки, служившие, соответственно, машинистом и кочегаром.

Сам паромщик по-прежнему стоял у бесполезного штурвала; вода тем временем все прибывала и доходила ему уже до бедер. Он не выпускал из рук руль. На восточном берегу, от которого отплыл паром, росла толпа, зеваки жестикулировали и подавали ему знаки. Вероятно, эти люди еще что-то кричали, но на широкой реке голоса их были почти неразличимы. Водовороты закружились еще сильнее, поглотив корабль и капитана. Борющиеся с волнами не могли ему помочь, они едва спасались сами.

Питт первым доплыл до западного берега. Весь промокший, выбрался он на землю и огляделся в поисках остальных. Они были рассеяны по волнам Миссури. Джек держался возле коней. Незнакомцы плыли рядом, стараясь не расставаться. Казалось, индеец в драгоценном ожерелье и Боб поддерживают седовласого, чтобы его не увлекло течением. Подростки быстро догнали эту, последнюю, группу.

Питт бросился к тому месту, где подплывали к берегу кони. Ждать ему пришлось недолго, и вот уже испуганные лошади выбрались из воды и взбежали вверх по склону. Питту сразу удалось схватить под уздцы своего гнедого. Понка, еще не выйдя из воды, проворно вскочил на пегого, принадлежавшего незнакомому индейцу. Серого в яблоках он теперь схватил под уздцы. Ниже по течению Питт и Джек заметили мула, который, не потеряв поклажи, выбрался на берег и галопом поскакал на юг. Питт бросился за ним вдогонку.

Седой бледнолицый, его спутник-индеец и Боб тоже смогли спастись. Они выбрались из воды вместе с двумя подростками. Промокшие до костей, стуча зубами от холода, стали они взбираться вверх по склону. Мальчики кинулись к шалашу из коры, стоящему на высоком, крутом берегу. В это жилище, вероятно служившее паромщику временным пристанищем на случай непогоды, направились также оба незнакомца.

Понка и Боб остались вдвоем под открытым небом. Они собрали хворост, разожгли костер и разделись, чтобы обсохнуть и высушить одежду и оружие на ветру и у огня. Однако понка и теперь не снял хлопчатобумажной рубахи; он решил высушить ее прямо на теле.

Бобби оглянулся на шалаш и лошадей. Незнакомый индеец снова вышел и принялся досуха вытирать пегого и серого в яблоках, которые страдали от холода не меньше людей. Питт вернулся с охоты за вьючным мулом несолоно хлебавши. В тот самый миг, когда, казалось, он вот-вот схватит его, хитрое животное вновь бросилось в воду. Питт привязал своего гнедого к колышку и, промокший до нитки, скрылся в шалаше. Вскоре он вышел оттуда в сухой одежде. Явно присвоив рабочий костюм утонувшего паромщика, он размеренным шагом, не спеша, подошел к Бобу и остановился рядом с ним.

– Хорошенькое дельце! – Питт, широко расставив ноги, бесцеремонно стал рядом с приятелем. – Все промокло! Сейчас ни единого выстрела бы сделать не удалось! Но письма я спас. Они лежали в водонепроницаемом защитном конверте! Бобби, послушай, ты и вправду все пропил? Если нет, заплати тем мальчишкам сколько-нибудь за костюм, что сейчас на мне! Паромщик был их отцом. Господин с бумажником потерял все до гроша. Все его деньги остались в кармане куртки, которая сейчас плывет по Миссури. Поклажа и оружие пропали вместе с мулом! Только в Найобрэре или в форте Рэндалл этот мистер Моррис снова сможет связаться с банком! Теперь добраться туда нам будет легче, чем вернуться назад в Янктон через трижды проклятую Миссури!

– Заплати сам сиротам за все, что у них забрал! – возразил Боб.

– Да у меня больше ничего нет! Вечно у меня пустые карманы! На это злился еще мой старик, из-за этого я и на Дикий Запад подался. Ты что, хочешь научить меня экономить? Это маленькому человеку без пользы.

– Мерзавец же ты!

– Так могу я послать этих мальчишек к тебе, Боб, или нет?

– Посмотрим. Пусть приходят.

– Хорошо. Рад это слышать!

Питт ушел передать эту весть мальчикам.

Вскоре они явились к Бобу. Они были рослые, худощавые, мускулистые. Даже загорелая, обветренная кожа не скрывала их бледности.

– Ваш отец погиб, – сказал Боб. – Он сам выбрал свою судьбу. А где ваша мать?

– На том берегу, в Янктоне.

– У вас есть какой-нибудь другой корабль?

Подростки молча покачали головами.

– А у вашей матери есть работа?

– Она прачка.

– Сколько вам лет?

– Мне тринадцать, брату двенадцать.

– И что вы теперь будете делать?

– Поживем в шалаше, пока вода не спадет.

– А еда-то до тех пор у вас какая-нибудь есть?

Подростки молча покачали головами.

Боб обернулся к понка:

– Ну, что нам делать с этими бедолагами? Что им есть, пока они не вернутся к матери?

Джек не отвечал. По-видимому, он полагал, что такие вопросы двенадцати-тринадцатилетние подростки должны решать сами. Но Бобби не оставляла тревога.

– Эй, ребята! – крикнул он подросткам. – Далеко ли отсюда ближайшая деревня?

– В часе езды верхом.

– Такое расстояние вы и пешком сможете пройти. Я заплачу вам за костюм вашего отца, который сейчас на Питте, и еще кое-что добавлю. Купите себе поесть и найдете работу в деревне. А что не проедите, отдайте матери.

У младшего медленно скатилось по щекам несколько слезинок.

Боб открыл свой поясной кошель. Оказалось, что он не пропил ни пенни. Он дал мальчикам доллар. Они посмотрели на банкноту как на чудо. На эти деньги они могли прожить недели две, а если экономить да еще прирабатывать, то и дольше. Они не в силах были понять, как это ниггер без куртки мог быть таким богатым и щедрым.

– Ты тоже можешь посидеть в шалаше! – предложил старший.

– Под открытым небом мне уютнее. Вот какой у нас костер, на славу! Садитесь, погрейтесь с нами!

Подростки приняли его приглашение.

Из шалаша донесся странный звук, словно кто-то рыдал.

– Это богач, который потерял деньги, – сказал Боб.

– Он знает, что корабль не затонул бы, а паромщик бы не погиб, если бы не эти деньги, – откликнулся понка, который до сих пор, кажется, не произнес ни слова.

– Да, это правда. Никто не станет отрицать, что он виноват. Своими деньгами он лишил детей отца.

Боб погрустнел и стал ворошить костер, чтобы занять себя хоть чем-то.

– На дне Миссури покоятся уже сотни затонувших кораблей, – тихо сказал младший мальчик.

Боб кивнул.

– Да, это река злая, необузданная.

Он обернулся к Джеку. До того он неизменно говорил с понка по-английски, но теперь произнес на индейском языке, которым не владели и которого не понимали братья:

– Ты тоже узнал обоих незнакомцев? Это же Далеко Летающая Птица, Желтая Борода, Священный Жезл, который умеет писать картины, и его краснокожий брат Длинное Копье шайенн, которого он выкупил из резервации.

Понка кивнул.

– Боюсь, что Длинное Копье тебя узнал, – совсем тихо добавил Боб на языке дакота.

– Узнал по шрамам на голове, которые остались у меня с детства, после борьбы с орлом, – ответил Джек. – Но он будет молчать.

Они прервали разговор, потому что из шалаша снова вышел Питт и направился к ним.

– Ну, что мы решили? Трогаемся? Моему коню нужно пробежаться, а то он еще простудится после такого купания.

Боб и Джек молча поднялись на ноги.

– Художник сидит в шалаше и ревет из-за корабля, – сказал Питт. – Лучше всего будет, если он поедет вместе с нами в Рэндалл!

– Отдай ему сухой костюм, – посоветовал Боб, – тогда он сможет отправиться с нами!

– А я как же?

– А ты и в мокрых штанах потерпишь. В форте Рэндалл у него снова появятся деньги, и он тебя наградит!

– Недурная мысль! Согласен!

Так и случилось, что все спасшиеся вскоре тронулись в путь. Мальчики пошли на юг, в ближайшую деревню. Питт вскочил на своего гнедого, шайенн Длинное Копье – на пегого. Боб держал наготове серого в яблоках для художника, который последним вышел из шалаша.

Кони побежали галопом, оба скорохода широкими шагами кинулись во весь опор с ними вместе и не сбавляли темпа. Они больше не чувствовали холода.

Когда Питт, Боб, Джек и оба незнакомца добрались до форта Рэндалл, они сами, их одежда, кони и оружие давным-давно успели высохнуть. Только по бедному костюму паромщика, в который облачился художник, можно было предположить, что с ними произошло что-то непредвиденное.

Маленький отряд подскакал к воротам. Часовой сомневался, стоит ли впускать художника и его спутника-индейца, и потребовал у них назваться.

– Дэн Моррис и Длинное Копье шайенн.

Один вольный всадник по просьбе курьера Питта отправился к коменданту и спешно вернулся, сообщив, что Моррису и его спутнику рады в форте и что их тотчас же примут. Поэтому их обоих вместе с Питтом впустили в форт.

– И вы тоже идите со мной! – покровительственным тоном пригласил Питт обоих скороходов, Боба и Джека. – Вы же служили у нас, значит можете переночевать в конюшне.

Боб Курчавые Волосы вопросительно посмотрел на Джека-понка. Тот, казалось, не возражал, и оба приняли приглашение Питта. Прибывшие разделились. Питт проводил Морриса к коменданту. Длинное Копье с помощью скороходов отвел животных в конюшню. Индейцы и негр не обменялись ни единым словом. Когда лошадей разместили в стойлах, Длинное Копье удалился. Боб и Джек отыскали чистую солому и зарылись в нее в углу конюшни. Оба они сильно устали.

Это происходило еще ранним утром. Около полудня в конюшню снова явился шайенн Длинное Копье, посмотрел, отдохнули ли кони, и подошел к Джеку и Бобу.

– Далеко Летающая Птица, Желтая Борода, Священный Жезл хотел бы нарисовать Джека-понка.

– Бумагу и краски мул сейчас таскает на спине где-то на берегу Миссури, – ответил Джек. – Художник Моррис Желтая Борода желает, чтобы я вернулся и поймал мула?

Длинное Копье опустил глаза.

– Ты идешь или нет? – только и спросил он.

Понка, недолго думая, отвечал:

– Иду.

Быстрым движением он встал с пола и последовал за шайенном.

Длинное Копье провел понка через двор к деревянной башне, а потом на второй этаж. Когда он распахнул дверь, взгляду предстала светлая комната, которая могла служить караульней, но сейчас была отдана в распоряжение художника. Моррис сидел за столом. На нем была одежда с чужого плеча, сидящая скверно, однако сшитая из дорогой ткани. Он читал какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе.

Он поднялся, чтобы, как полагается, поприветствовать своего гостя понка, пригласил сесть, а когда тот занял предложенное место, Моррис и Длинное Копье тоже сели за стол. Моррис предложил индейцам табак. Понка и шайенн набили трубки. Когда они затянулись трубками, а художник закурил хорошую сигару, наверняка подарок коменданта, они не тотчас же приступили к беседе. Из окна комнаты открывался вид на всю территорию форта и далее, на холмистые окрестности. Все трое посмотрели в окно, а потом сдержанно, украдкой, поглядели друг на друга.

Художник взял маленький лист бумаги, написал на нем что-то и подтолкнул его понка.

Тот прочитал: «Харри Токей Ито». Он смял лист, высек огнивом искру и сжег записку.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил он художника.

– Мы никому ничего не скажем.

– Знаю. Иначе вы бы сейчас еще плавали в Миссури.

– Я просил тебя прийти.

Художник явно подыскивал слова, способные вызвать доверие у гостя, раскрашенное лицо которого скрывало любые чувства.

– Впервые мы встретились тринадцать лет тому назад. Тогда ты был мальчиком в вигваме своего отца Маттотаупы, прекрасного человека, с которым я познакомился у вас, дакота. Мы виделись еще раз или два. Твой отец был изгнан из племени; бледнолицые погубили его своим бренди, а ты, девятнадцатилетний, пошел к нам служить разведчиком. Теперь тебе двадцать четыре, и ты вождь своего племени. А что сталось с твоим отцом?

– Бледнолицый по имени Джим, этот лис, который называет себя также Фредом Кларком, убил моего отца и снял с него скальп. Мертвого он скормил рыбам.

Художник содрогнулся.

– Так вот как он встретил смерть.

Они вновь замолчали.

Художник передвигал туда-сюда один из листов, лежавших перед ним на столе. По-видимому, Моррис еще раз перечитал его.

– Может быть, это не имеет отношения к делу, – наконец, по-прежнему нерешительно, произнес Моррис, – но тебе стоит это прочитать. Ты что-нибудь знаешь о племени шехептин?

– Маленькое племя с северо-запада.

Индеец вновь раскурил погасшую было трубку.

– Мужественное маленькое племя. Они хотели уйти за границу, в Канаду, чтобы их не загнали в резервацию у нас, в Штатах. Посреди зимы они отправились в путь, по льду, сквозь метель, с женщинами и детьми шли они по горам. Когда они уже почти достигли границы, столь многие замерзли или бесследно исчезли, заблудившись, что вожди с оставшимися в живых беглецами решили сдаться. Здесь изложена речь вождя, которую тот произнес при капитуляции.

Художник подвинул индейцу лист.

Тот прочитал, медленно, затем еще раз, словно хотел выучить эту речь наизусть. Возвращая лист художнику, он сказал:

– Великий Отец бледнолицых в Вашингтоне и множество маленьких отцов, которые помогают ему править, – странные люди. Они напоминают всадников, которые осаживают коней, натягивая поводья, и тут же награждают их ударами плети. Ценой огромных усилий они удерживают краснокожих и мучают в резервациях.

– Ты знаешь, что уже месяц тому назад дакота должны были переселиться в новые резервации?

– Хау. Посреди зимы.

Казалось, Моррис думает, надо ли задавать еще один, явно волновавший его вопрос. Наконец он решился его задать:

– И как поступят дакота?

– Об этом тебе лучше спросить верховных вождей и Верховное собрание совета этого племени.

– Может быть, у тебя есть какой-нибудь вопрос к нам, Джек?

– Нет. Вот разве что вы объясните, по какому праву бледнолицые нарушают все договоры, которые торжественно клялись соблюдать?

Художник опустил глаза.

– Ты знаешь, – запинаясь, выдавил из себя он, – что я владею тотемом Тачунки-Витко, вашего верховного вождя, и что я никогда не убью и не предам ни одного дакота. Не знаю, намерены ли вы сражаться с нашей армией. Но если да, то вы потерпите поражение. Я не знаю…

– Но может быть, – спросил Джек-понка, которого и вправду звали Токей Ито и который принадлежал к племени дакота, – может быть, ты, Далеко Летающая Птица, знаешь, почему бледнолицые, сражавшиеся за освобождение негров из рабства, теперь изо всех сил стараются загнать дакота в большую тюрьму, которую они именуют резервацией? Может быть, ты знаешь, почему в резервациях они намерены обращаться с ними, как с умалишенными в сумасшедшем доме, не признавая за ними ни прав, ни свобод?

Художник воззрился на индейца.

– Хотя негры теперь и свободны, они все равно продолжают работать на наших фермеров и предпринимателей. Дакота хотят основать свое собственное государство и жить согласно принципам, от которых мало пользы хозяйству Соединенных Штатов.

– Выходит, люди должны жить ради вашей пользы или не жить вовсе?

– Джек, победители в Гражданской войне преисполнились жажды наживы и гордыни. Сегодня нами тоже правят железной рукой республиканцы, и гнет их почти невыносим. Может быть, когда-нибудь это изменится. Но вы до того не доживете.

– Далеко Летающая Птица, ты что-нибудь слышал о дакота из Миннесоты, которые четырнадцать лет тому назад ушли в Канаду?

– Они до сих пор живут на реке Сурис.

Индеец поднялся.

– Ты никогда не напишешь мой портрет, Далеко Летающая Птица. Я ухожу.

– Мы еще увидимся когда-нибудь?

– Не думаю.

Когда индеец уже взялся за ручку двери, художник еще раз его остановил.

– Джек, помнишь Генри Генри, инженера, молодого друга Джо Брауна, великого пионера «Юнион-Пасифик»? Вы наверняка встречались, когда ты служил у нас разведчиком.

– Припоминаю.

– Он здесь.

Индеец не выказал беспокойства.

– Генри едет на пограничный пост в верховьях Найобрэры. Он пропил свои деньги, карьера его пошла под гору, и теперь он хочет немного подзаработать. Через Черные холмы собираются проложить железнодорожные ветки «Юнион-Пасифик». Генри…

– Для Генри лучше было бы вернуться в восточные города.

– Ты его не пощадишь?

Индеец сделал вид, будто не расслышал этого вопроса. Он ушел, тихо затворив за собой дверь.

Художник Моррис сидел в светлой комнате, однако ему казалось, что вокруг него сгустилась тьма.

– Длинное Копье?

– Да?

– Я теряю друзей, которых ценю. Они готовы безжалостно убивать друг друга…

Тут художник испугался и умолк, услышав, как к двери приближаются по лестнице тяжелые шаги. Индеец уже успел уйти тихой поступью, совершенно бесшумно.

В дверь постучали, и тотчас вошел человек лет тридцати. Он с грохотом захлопнул за собой дверь.

– Моррис, у коменданта мы только и успели, что поздороваться! Какая встреча после стольких лет, это надо отметить! Вот смотри, я принес бутылку превосходного виски!

– Генри, не надо бы тебе снова привыкать к выпивке. Ты себя погубишь!

– Только сегодня, всего один раз! Только сегодня! На прощанье. Завтра я поскачу на погранпост Смита на Найобрэру. Для меня снова начнется жизнь на Диком Западе! Мой старый покровитель и учитель Джо Браун строит Норзерн-Пасифик, а я проложу железную дорогу к золотым приискам Черных холмов. Давай, составь мне компанию!

Моррис отпил маленький глоток. Длинное Копье отодвинул наполненный стакан.

– С кем ты поедешь в Найобрэру? – принялся обеспокоенно допытываться художник.

– С письмом полковника Джекмана и с двумя отменными скаутами, Бобом и Джеком. Питту надоели вечные скитания, он пока не торопится снова попасть в лапы к дакота.

– Лучше бы ты тоже не ввязывался в это дело. Брось, Генри, ради бога, брось!

– Да что с тобой, Моррис? Боишься нашего бывшего скаута Харри, который, по слухам, сейчас под именем Токей Ито во главе Медвежьего племени наводит страх на окрестности Найобрэры?

– Честно признаться, я боюсь за тебя, не скрою.

Художник испытал некоторое облегчение, оттого что с чистой совестью смог сказать хотя бы часть той правды, которую знал.

– Если бы здесь сейчас оказался твой старый друг Джо Браун, он стал бы предостерегать тебя точно так же, как я!

Генри опрокинул стакан.

– Каких только удивительных историй не рассказывают про нашего бывшего скаута Харри! На самом-то деле ничего особенного в этом юнце нет; я же его неплохо знал. Достаточно зарядить револьвер – и вот уже индейский вождь уткнулся носом в траву!

Моррис содрогнулся.

– Моррис, тонко чувствующий художник, если тебя посреди форта Рэндалл при одной мысли о Харри уже охватывает озноб, то отправляйся-ка лучше назад, прямиком домой! Ведь этим летом в прериях наверняка еще будет пожарче, чем сейчас!

– Хватит шутить, Генри! И ради всего святого, не езди в Найобрэру с двумя разведчиками, которых почти не знаешь! Подожди! Через две недели в форт Смита отправится отряд кавалерии, обоз с оружием и ополчение. Поезжай лучше с ними!

– Я же не младенец! Именно о прибытии этого обоза с оружием я должен известить пограничный пост на Найобрэре письмом, которое туда повезу.

– А вот это уже недопустимо! Частному лицу поручено исполнять должность курьера! Уму непостижимо, как легкомысленно мы иногда себя ведем!

– Чтобы тебя успокоить, могу сказать, что комендант дает мне двоих скаутов, принятых на службу в его гарнизоне! Кстати, у меня еще есть репортерские задания от нескольких газет и журналов! Я буду первым, кто напишет документальные репортажи о жизни на Найобрэре!

После этого Моррис перестал протестовать.

Генри рассмеялся и выпил три стакана виски.

– За будущую встречу!

– Надеюсь, все сложится хорошо.

Нервы у Морриса были напряжены. От волнения к горлу его подступила тошнота. Генри покачал головой, надул губы и попрощался.

Выходя из комнаты художника, Джек-Харри заметил в окне инженера, идущего по двору. Поэтому он не стал спускаться по лестнице, а, напротив, поднялся на один пролет. Как только Генри со стуком захлопнул за собой дверь, индеец бесшумно вновь спустился по ступенькам и стал прислушиваться.

Таким образом, он узнал, о чем говорили Моррис и Генри. Незадолго до того, как Генри вышел из комнаты художника, индеец выскользнул из башни. Он направился через двор в конюшню, где переночевал вместе с Бобби Курчавые Волосы. Оказалось, что негр по-прежнему сидит там, забившись все в тот же угол, и Джек-Харри присоединился к нему. «Завтра утром Генри поскачет в Найобрэру с письмом к Смиту, – сказал он на языке дакота. – Мы оба будем его сопровождать. Письмо не дойдет до адресата».

Боб ничего не возразил на это, ведь Генри в его глазах был ничтожеством.

Индейцу и негру как скороходам полагалось довольствие натурой. Бобби Курчавые Волосы уже получил сегодняшний паек для них обоих и теперь жевал кусок консервированного мяса, пока индеец обгладывал кость.

– Здесь, возле форта, начинается резервация для дакота. Это ее восточная оконечность, – внезапно произнес Бобби.

– А больше ты ничего не узнал?

– Да, есть и еще кое-что. Сейчас устраивают несколько резерваций, племя дакота собираются разделить на части и загнать в разные резервации. У форта Робинсон расширяют и достраивают бараки, где разместится агентство, управляющее резервациями. В будущем там поселится один из тех, кто станет приказывать воинам дакота. Здесь все уже пришли к согласию о том, как поделят между собой добычу. Майор Джонс выйдет в отставку и станет агентом в резервациях. Ему не придется больше жить в глуши; он поручит дела своему заместителю. Джонни, жирный «букмекер» с лысиной, хочет открыть салун при управлении. Энтони Роуч уже видит себя в чине капитана на посту военного командующего резервациями. Беззубый Бен мечтает снова превратить форт на Найобрэре в факторию, как только убедится, что мы на него больше не нападем! Но границы резерваций еще открыты. Пока одни только драгуны и вольные всадники будут объезжать верхом эти земли, чтобы загнать дакота в стойло и держать там под надзором.

– Границы видны на картах, но не в прерии. Важные господа все решили без нас. Если бы наши верховные вожди дали мне восемьдесят воинов, как я просил, то я во время хоккейного матча опустошил бы весь форт Рэндалл.

– Не сомневаюсь, тебе это по силам. Но восьмидесяти воинов у тебя не было, и потому ты только и сумел, что в перерывах прочитать несколько бумаг да похитить сигарету. Форт Рэндалл никуда не делся, как стоял, так и стоит. Брат мой, боюсь, что дакота совершили большую ошибку. До сих пор они охотились на бизонов. Бизонов становится все меньше. Однако дакота не научились разводить скот.

– А как поживает твой конный завод, Чапа Курчавые Волосы?

– Ты же сам знаешь. Двое жеребят сдохли, а воины говорят, что твой буланый жеребец, которого ты поймал диким, намного превосходит всех остальных мустангов.

– Чапа, не попробовать ли нам этим летом всерьез приручать бизонов?

– Нет, этим летом мы возьмемся за оружие; мне кажется, это неизбежно. Но что с нами будет?

– В резервации? – спросил индеец.

Он произнес это совсем иным тоном: утратив самообладание, уже не сдерживаясь, дав волю ненависти.

– В резервациях, которые отводит нам Великий Отец, мы не сможем жить самостоятельно, даже если научимся фермерствовать. Места там слишком мало, а бóльшая часть земель скудна и бесплодна. Но и охотиться на бизонов мы не сможем вечно. За последние два года поголовье бизонов уменьшилось вдвое.

Индеец в ответ только промолчал.

– Так как же быть? – спросил Курчавые Волосы.

– Мы должны сохранить свою свободу и чему-то научиться. Хорошо учится только свободный. Сейчас я снискал среди наших людей достаточно уважения, чтобы поддержать тебя и твои планы, как только завершится великая борьба.

Курчавые Волосы взял своего спутника за руку.

– Хорошо, ты произнес правильные слова. В детстве я был рабом. Мой отец бежал к вам, взяв меня с собой. Я не хочу снова попасть в рабство вместе с вами.

– Но никто не мешает тебе уйти, куда хочешь.

– Брат мой, то же самое ты мог бы сказать и о самом себе. Десять лет ты прожил вдали от своего племени. Два года тому назад ты вернулся, чтобы разделить с нами самую тяжкую часть борьбы и пройти с нами последнюю, самую трудную часть пути. Неужели ты думаешь, что я хочу убежать и забыть вас? Даже если бы захотел, я не смог бы вас бросить. Я люблю наши вигвамы, наших женщин и детей, я люблю своих друзей и соратников больше собственной жизни.

Все это Чапа Курчавые Волосы произнес очень тихо, устремив взгляд на дощатую стену конюшни, скрывая, как сильно он растроган.

Почти час друзья просидели молча.

С наступлением сумерек они вышли за ворота, потому что хотели провести ночь не в форте, а в индейском лагере, с игроками своих команд.

В то же время Генри сидел у себя в комнате, проверяя содержимое своего кошелька. Предстоящий вечер казался ему пустым и бесконечным. Как же ему убить время? Он констатировал, что если оплатить из этих же денег еще и приветственный вечер в форте Найобрэра, то на прощальный вечер в форте Рэндалл ему уже не хватит. Но неужели он обязан подсчитывать все до последнего пенни? Надо наслаждаться одним днем! Генри спустился вниз, побродил по двору и стал приглашать то одного, то другого. При той смертельной скуке, что мучила офицеров, инженер вскоре нашел немало желающих выпить за его счет.

Маленький пир начался после ужина и завершился незадолго до рассвета.

Генри понял, что нет смысла ложиться спать. Он собрал вещи. С серым лицом, терзаемый ознобом, страдающий от похмелья, смотрел он в окно своей комнаты на двор. Куда запропастился этот ниггер? Ага, вот раздался стук копыт! У этого парня, из которого он хотел воспитать себе слугу, проснулась совесть, и он все-таки привел Генри коня.

Молодой инженер, курьер и корреспондент вышел из здания и вскочил на лошадь. Быстрой рысью он подскакал по двору к воротам, и ему тут же отворили. Выл северный ветер, но погода стояла ясная, солнце светило ярко, купол голубого неба поднимался над холмистой прерией. Генри проскакал за ворота. От стойки отделилась длинная фигура, облаченная в хлопчатобумажную рубаху, вельветовые штаны и пончо. Черные, разделенные на пробор волосы были заплетены в косы, худое лицо расписано красками до неузнаваемости.

Взмахнув хлыстом для верховой езды, как прежде Роуч, Генри приказал обоим скороходам бежать впереди. Он пустил коня галопом и в своем мрачном расположении духа испытывал бессмысленную, жестокую радость оттого, что скороходам придется бежать наперегонки со скачущей во весь опор лошадью.

Однако, по-видимому, их это не утомляло.

Генри в седле казался более измученным и обессиленным, чем они.

Около полудня ландшафт изменился. Почва стала более песчаной, трава – короткой. Форт Рэндалл давно скрылся из глаз. Генри остановился на привал, чтобы перекусить. Голодные скороходы молча ждали поодаль.

После полудня индеец и негр показали, насколько серьезно относятся к своим обязанностям. Часто они осматривали окрестности, взбежав на какой-нибудь небольшой холм. Не единожды выбирали они извилистые пути по пересекающим прерию долинам, чтобы вместе с всадником оставаться невидимыми глазу. В сумерках они привели его на берег Найобрэры и посоветовали переночевать здесь.

Генри согласился.

– Разожги костер! – приказал он Джеку.

Человек в пончо отказался повиноваться бледнолицему.

– Мы не будем разжигать костер.

– Ты смеешь мне дерзить! Таким тоном говорил некогда Харри! Но эти времена для вас, индейцев, прошли навсегда. Поищи хвороста и разожги костер. За что тебе платят?

Тихо плескали речные волны, посвистывал ветер. Из норы выглянул голодный хомяк и тотчас же снова скрылся.

Генри стукнул о землю рукоятью хлыста.

– Ну, долго мне ждать?

– Сколько хотите.

Генри покачнулся. Охватившая его ярость побуждала его ударить индейца хлыстом по лицу. Но он остался в глуши, один на один со своими противниками, наступала ночь, а индеец не только хранил зловещее спокойствие – у него еще был револьвер. Теперь Генри подумал, что надо было приказать разжечь костер Бобби, однако ему не терпелось увидеть, как повинуется ему надменный индеец, и он уже не мог отступить.

А вот придумать какую-нибудь уловку, чтобы сохранить лицо, он мог.

– Эй ты, грязный краснокожий с размалеванной физиономией! Когда ты в последний раз умывался? А ну соскреби краску с рожи!

Индеец не ответил ему резкостью, как он ожидал. Он вообще не стал возражать, а достал из-за пазухи маленькую шкатулку и клочок кожи и начал тщательно стирать краску обрывком кожи, смазанным жиром. При этом он не торопился.

Генри был доволен тем, что второй его приказ выполняется незамедлительно. Он с интересом смотрел, как из-под нанесенной красками маски проступает человеческое лицо. Наконец индеец со всем возможным тщанием удалил последние остатки краски. Взошла луна; свет ее засверкал на речной глади и упал на лицо индейца. Стали различимы жесткие, резкие черты его исхудалого лица, на которое наложили свою печать усталость и страдания; на лице его застыло выражение одновременно дерзкое и замкнутое; это впечатление еще более усиливалось из-за игры лунного света и тени.

Генри уставился на индейца, сбросившего маску, и узнал его. У Генри отвисла челюсть, губы задрожали. Он выхватил револьвер из-за пояса. Однако, не успев нажать на курок, бессильно опустился на землю.

Тишину не нарушил ни один выстрел. Индеец встал и направился за кинжалом, броском которого сразил своего врага. Рукоятке обоюдоострого, заточенного ножа была придана форма птичьей головы. Дакота очистил нож, несколько раз вонзив его в землю, и убрал клинок в ножны. Револьвер Генри он передал Бобу Курчавые Волосы. Потом он взял себе бумажник Генри с письмом майору Смиту.

Индеец снял с себя одежду, скрывавшую его истинный облик, и в темноте вместе с Курчавыми Волосами закурил трубку.

Дакота ни разу больше не взглянул на убитого Генри. Его народ вел борьбу, в которой не нашлось места милосердию, и дакота не знал сострадания. Краснокожие и бледнолицые в равной мере с детства учили его убивать врагов и считать это своим долгом и подвигом. Он не стал снимать скальп с поверженного противника не потому, что гнушался этим обычаем, а лишь потому, что Генри позволил убить себя, не оказав сопротивления. Победив его, дакота не снискал славы.

– Что теперь? – спросил Чапа Курчавые Волосы своего вождя.

– Мой разведчик Ихасапа уже должен был ждать нас здесь поблизости с лошадьми и с новостями. Моим вестникам, которых я отправил к нашим верховным вождям Татанке-Йотанке и Тачунке-Витко и к вождям племен абсарока и пауни, пора бы уже вернуться.

– Ты веришь этим пауни, которые убили твою мать, когда ты был еще ребенком, и этим абсарока, против которых в юности сражался Татанка-Йотанка?

– Тем, кто откликнется на мой призыв, я готов верить. За прошедшие годы я встречал немало дальновидных и проницательных воинов даже среди врагов.

– Как хочешь. Не буду мешать твоим великим планам.

Дакота взбежал на самый высокий из ближайших холмов и завыл, подражая койоту. За полчаса он четырежды повторил этот условный знак.

Вскоре выше по течению реки появился верховой индеец. Он вел в поводу двух мустангов без всадников, причем одного удерживал с трудом. Буланый жеребец без седока становился на дыбы, бил копытами и стремился вырваться. Вождь взмахнул рукой, молодой воин отпустил коня, и тот галопом поскакал к своему хозяину, к которому привык и который поприветствовал его, тихо пропев какую-то мелодию. Второго коня молодой всадник передал Курчавым Волосам. Вождь потребовал, чтобы прибывший сообщил ему новые вести.

– Чтобы поговорить с тобой, сюда прибыл куда более великий, чем я, Токей Ито, – ответил молодой человек. – Наш верховный вождь Тачунка-Витко на одну ночь прискакал сюда с тремя воинами.

Стоило молодому индейцу произнести первое слово, как Токей Ито вскочил на коня.

– Веди нас к нему, Ихасапа!

Какие-нибудь четверть часа скачки галопом, и они прибыли на место. Соратники встретились в луговой долине. В лунном свете обступившие ее холмы отбрасывали глубокие тени. Здесь тоже не стали разжигать костер.

Когда трое вновь прибывших спешились, один из четверых индейцев, сидевших на земле, поднялся им навстречу. Облик его был столь же горделив и исполнен собственного достоинства, как и наружность молодого военного вождя, и одет он был так же. Судя по силуэту, выделявшемуся в слабом свете, черты у него были резкие, лицо – узкое, удлиненное. В мерцании лунного света их взгляды встретились. Они виделись впервые с тех пор, как Харри вернулся в свое племя. Прежде эти двое сражались друг с другом. В последнюю встречу мужчины, молодой и зрелый, сошлись в мирном единоборстве на большом летнем празднестве.

Примерно минуту они молча глядели друг на друга.

– Вот и ты, – произнес затем верховный вождь низким и глубоким, почти угрюмым голосом. – Ты прислал мне гонца. Ответ тебе я передаю сам. В ваши вигвамы прибудут шестьдесят воинов дакота. А еще шестеро воинов племени пауни во главе с вождем и пятеро племени абсарока со своим молодым вождем, которые знают тебя по прежним годам, вызвались сражаться рядом с тобой, и мы готовы на это согласиться. Все эти воины и вожди прибудут к вам в новолуние.

– Слишком поздно, – промолвил молодой военный вождь коротко и сухо, без упреков и жалоб. – Длинный Нож Смит в Найобрэре еще до новолуния ожидает шесть повозок с оружием, патронами и провиантом. Мы должны перехватить этот транспорт с оружием и Длинных Ножей, которые его сопровождают. Они ни в коем случае не должны попасть в форт на Найобрэре. Если наши братья, которые хотят воевать в наших рядах, опоздают, нам придется действовать в одиночку.

– Да, тебе не остается ничего иного, и полагаю, тебе это по силам. Вот уже два лета и три зимы ты паришь над Смитом и его людьми, как орел – над стадом охромевших антилоп. Не напрасно мы возлагали на тебя надежды. Сколько воинов у тебя наготове?

– Двадцать четыре человека из отряда Красных Оленей.

Токей Ито вновь обернулся к Ихасапе:

– А где сейчас стоят наши вигвамы? Где Четансапа?

– Мы уже перенесли вигвамы из горных лесов к Конскому ручью. Четансапа со всеми воинами, входящими в отряд Красных Оленей, разбил лагерь на полпути между нашей стоянкой и фортом майора Смита в ожидании твоих приказов. Он и его люди хотят воевать под твоим началом.

– Это отборные воины. Достаточно и этих двадцати четырех, если будем действовать быстро и осмотрительно! Скачи назад к Четансапе и передай ему, что я присоединюсь к нему через несколько дней. Чапа Курчавые Волосы, – продолжал молодой вождь давать указания, – ты останешься здесь и будешь выслушивать донесения разведчиков, которых мы завербовали в форте Рэндалл. Мы должны узнать, в какой именно день выступит в поход лейтенант с оружейным обозом. Я сам тем временем съезжу еще в Сен-Пьер; мой буланый домчит меня мигом.

Молодой вождь подошел к своему мустангу.

– Мне надо наведаться в форт Сен-Пьер, – повторил он верховному вождю. – Или ты дашь мне винчестер? Он понадобится мне в бою за оружейный обоз.

Когда Тачунка-Витко ответил, голос его прозвучал так, словно он украдкой улыбался:

– Я не могу дать тебе винчестер, Токей Ито, но в Сен-Пьер мы поскачем вместе.

Индейцы вскочили на коней. Ихасапа и Чапа отправились выполнять поручения, а молодой вождь тем временем погнал своего буланого галопом на северо-восток, бок о бок с Тачункой-Витко и тремя его воинами.

Вожди поскакали по прериям и глухим скалистым ущельям, где не встречались ни люди, ни звери. Никто не задерживал одиноких всадников. Их мустанги были неутомимы. Буланый жеребец молодого военного вождя застоялся и теперь резво, играя, летел по лугам и степям, где некогда и сам появился на свет, где была и его родина.

Индейцы скакали всю ночь и все следующее утро. Около полудня они сделали привал возле небольшого озера, скрытого от посторонних глаз кустарником и невысокими холмами. Они растянулись на своих одеялах, но не заснули, а ели и курили.

Теперь они могли спокойно разглядеть друг друга. Молодому вождю показалось, что за те четыре года, что они не виделись, его верховный вождь почти не постарел, но сильно изменился. На чертах его, прежде отмеченных храбростью и уверенностью в себе, ныне лежал также отпечаток решимости и ожесточенности, враждебности. Уголки его рта опустились; складки, сбегавшие к ним от крыльев носа, теперь залегли глубже. Если во время скачки Тачунка-Витко прищуривался, защищаясь от солнца, ветра и пыли прерий, то теперь широко открыл глаза и не таясь устремил взгляд на молодого товарища.

Он заговорил о том, что ночью, при первой встрече, обсуждать ему представлялось неуместным.

– Вачичун решили нарушить все свои клятвы и договоры, – сказал он. – Они лжецы. Но мы будем защищать прерию и свои права.

– Вы нападете на форты? С восьмьюдесятью воинами я бы опустошил Рэндалл.

– Мы не станем нападать на форты. Но как только завершим весенние охоты, как только зазеленеет трава, а солнце принесет тепло, мы соберем вождей и наших воинов на севере Че сапа[2] и на реках, впадающих в реку Желтых Камней. Мы предлагаем тебе принять участие в обсуждении наших планов, можешь спросить у своих людей, не хотят ли они сражаться вместе с нами, если Длинные Ножи не оставят нас в покое.

– Мы присоединимся к вам, как только захватим патроны и разделаемся с фортом Смита. Там я отомщу за убийство своего отца.

– Я знал, что ты об этом думаешь, мой младший брат. Татанка-Йотанка и я согласились бы тотчас же дать тебе шестьдесят воинов, чтобы они помогли вам захватить оружейный обоз. Но мне нужен отряд, чтобы выступить против генерала Крука на реке Роузбад[3], а остальные мужчины моего племени еще не готовы раскурить трубку войны. На исходе зимы женщины и дети голодают во многих вигвамах, и воины сначала хотят выйти на охоту. К тому же они помнят, что двенадцать зим тому назад ваш род самостоятельно прошел далеко на юг, и ожидают, что предстоящим летом вы снова вернетесь на север, в Че сапа.

– Понимаю. А что слышно о других племенах?

– Шайенны, которые еще свободны, хотят к нам присоединиться. Абсарока и сиксики не нанесут нам удар в спину. Длинным Ножам служат лишь отдельные изменники.

Молодой военный вождь опустил глаза, и кровь бросилась ему в лицо при мысли, что и сам он служил у врагов разведчиком. Кажется, Тачунка-Витко в этот миг тоже подумал о разведчиках и их печальной судьбе, потому что произнес:

– Я слышал о разведчике Тобиасе, который служит у Смита. Кто это? Нет ли у него другого имени?

– Шеф-де-Лу.

– А, Шеф-де-Лу![4] Установи за ним слежку.

На том беседа и закончилась. Поднявшись, индейские вожди окинули взглядом окрестные земли; именно в этой местности им предстояло жить в плену.

Они вскочили на коней и поскакали дальше. Они выбрали путь в объезд индейских стойбищ, разбитых в этих краях и уже подчинившихся бледнолицым. Они пересекали тропы, по которым проезжали отряды кавалерии и милиции, даже не подозревавшие, что за ними наблюдают индейцы, и их не заметил ни один вражеский разведчик.

На второе утро дакота достигли крупной фактории Сен-Пьер, расположенной значительно севернее форта Рэндалл. Здесь еще задавала тон торговля, а не война. Прибывшие не могли терять ни минуты и потому тотчас же привязали своих мустангов у лавки, куда хотел наведаться молодой вождь. Тачунка-Витко тоже вошел туда без промедления. Ни один неосведомленный не узнал бы его в простой одежде. Несмотря на ранний час, в просторном помещении магазина уже собралось множество индейцев и охотников, желавших обменять меха, добытые этой зимой, на оружие, порох, свинец и бренди.

Несколько скупщиков как раз оценивали товар. Хозяин лавки, маленького роста человек с лисьим личиком, тотчас же обратил внимание на молодого вождя дакота, потому что знал его по одной прежней продолжительной сделке, и немедленно разгласил новость: «К нам приехал Харри Токей Ито!»

Здесь молодому вождю ни к чему было скрываться. Бои на Найобрэре носили местный характер; до фактории Сен-Пьер оттуда доходили только недостоверные слухи. Однако и этих широко распространившихся историй хватило, чтобы обеспечить молодому вождю свободный доступ к хозяину лавки, которая служила одновременно и закупочной конторой. Тачунка-Витко и его спутники держались в тени.

Рослый дакота посмотрел сверху вниз на маленького человечка с лисьим личиком. В помещении наступила тишина; она свидетельствовала о высочайшей степени уважения, какое только могли оказать кому-нибудь торговцы.

– Что хочет купить великий вождь дакота в моем скромном магазине? Надеюсь, Харри Токей Ито останется не менее доволен, чем два года тому назад!

– Винчестер.

– Великолепно! Разумеется! Пожалуйста, вот ружье, которое я очень рекомендую…

Торговец поднял в воздух старое ружье.

– Винчестер.

– Не угодно ружье, заряжающееся с дульной части? У меня есть и заряжающееся с казенной части… Пожалуйста… Сейчас покажу…

– Винчестер.

– О да, конечно, оружие, достойное вождя! Охотничье ружье! Значит, вам нужно охотничье ружье!

– Винчестер.

– У нас в продаже самые разные модели. С нарезным стволом я бы сам не посоветовал. Нет, зачем же? Такое ружье…

– Винчестер.

– Могу предложить подержанные ружья в безупречном состоянии, вот эти отдам даже за шкурки, не угодно ли заплатить шкурками? Прославленное ружье…

– Винчестер.

– О да, как у полковника Коди, по прозвищу Баффало Билл[5]. Неудобный, за ним надо постоянно ухаживать, обращаться с ним трудно! Часто дает осечку. Да и в армии зарекомендовал себя не с лучшей стороны. Я бы его вождю не посоветовал! А вот превосходное охотничье ружье…

– Винчестер.

– Может быть, вам угодно заплатить в долларах? За двустволку, нарезную? Лучшую из лучших!

– Винчестер.

Присутствовавшие при этом торге и препирательствах начали ухмыляться. Только Тачунка-Витко и его спутники сохраняли серьезность. Маленький лавочник, задыхаясь, судорожно ловя ртом воздух, проговорил:

– Вообще-то, сейчас не разрешено… то есть на индейцев с винчестерами, вроде тех, что на вооружении в армии, смотрят косо… То есть я хочу сказать, если это только для охоты, не правда ли…

– Винчестер.

– Может быть, вам угодно… заплатить золотом? Охотничье ружье…

– Винчестер.

Молодой дакота повторял эти слова как автомат, одним и тем же ровным тоном, не выказывая ни нетерпения, ни гнева.

Маленький торговец отер пот со лба.

– Это же для охоты на бизонов, не так ли? Для охоты на бизонов! – От волнения он начал шепелявить. – Но самое практичное все-таки…

– Винчестер.

– Черт побери, сделаю все, что в моих силах, но точно ли великому вождю винтовка нужна прямо сейчас? В таком случае лучше всего…

– Винчестер.

Обступившие дакота и торговца зеваки расхохотались. Тачунка-Витко по-прежнему внимательно наблюдал за молодым вождем.

Тот открыл маленький кожаный кошелек, одна половина которого с изнанки была покрашена в зеленый, другая – в красный цвет, и выложил на прилавок доллары, все так же не говоря ни слова.

– Ах вот как, вождю угодно заплатить долларами… Выходит, я непременно должен… Мне следует…

Дакота молчал, с удивленным видом пристально разглядывая торговца.

– Дело в том, что мы заказали такую винтовку для начальника нашей фактории! Не знаю, имею ли я право ее отдать. Поставки всегда так медленно идут. Вождь мог бы добавить еще один доллар!

Молодой дакота постучал по прилавку двумя пальцами и произнес:

– Винчестер и триста патронов в придачу. У меня мало времени.

– Боже мой! Подождите секунду. Я позову начальника.

Но дакота взглядом пригвоздил торговца с лисьим личиком к полу. Хозяин лавки словно обмяк и пригорюнился под его взглядом. Он облизнул кончиком языка губы, точно во рту у него пересохло.

– Ну что же, если иначе нельзя, пусть будет так! Но я понесу большой-пребольшой убыток! Уж и не знаю, как его возместить! Выходит, я подарю винчестер великому вождю!

Он сходил в соседнюю комнату и вернулся с обещанной винтовкой и с патронами к ней. Это было хорошее оружие, и дакота впервые проявил беспокойство, глядя вместе с зеваками, как обращается с этим оружием хозяин лавки. Он взял винчестер у торговца из рук и стал оценивать, поигрывая с ним, как плотник – с топором, а каменщик – с молотом. Оружие для вождя племени охотников было привычным, давно знакомым рабочим инструментом.

Он зарядил винтовку, потом разрядил и сказал:

– Ты подаришь мне винчестер и патроны. Я подарю тебе доллары. Хау. Шесть патронов я возьму бесплатно, сделать шесть пробных выстрелов.

Не дожидаясь согласия торговца, дакота с заряженным ружьем вышел из магазина. Тачунка-Витко и его спутники последовали за ним. Индейцы двинулись по двору и вышли через открытые ворота на улицу.

Молодой вождь остановился на лугу.

– Во что мне прицелиться?

– В ствол березы, – предложил Тачунка-Витко.

Деревце отстояло от них на пятьсот метров.

– Прицелюсь в свищ от засохшей ветви и в темное место под ним, – принял самостоятельное решение молодой военный вождь.

Раздались пробные выстрелы. Один из воинов бросился к деревцу. Мастерство стрелка, проявленное при обращении с незнакомым оружием, поразило даже Тачунку-Витко, а ведь он несколько лет тому назад уже стал свидетелем того, как юный военный вождь попадает стрелой из лука в цель, отстоящую на триста метров: подобные непревзойденные стрелки существовали лишь в легендах.

Из фактории вышел торговец. Он подбежал к индейцам, крича и размахивая руками:

– Плати!

– Да, сейчас заплачу.

Дакота протянул ему условленную сумму денег.

– Великий вождь! – воскликнул низенький человечек. – Все правильно, ты заплатил мне сполна. Но ты расстроил мне всю торговлю! Теперь все в моей лавке хотят продать мне шкурки подороже и хают товар, который я предлагаю им взамен. Если хочешь и дальше торговать со мной так, как сейчас, то никогда не делай этого на глазах у других. Нет, ты не должен был со мною так поступать! Я потому пошел тебе на уступку, что два года тому назад ты уже побывал у меня с двумя своими людьми! А еще потому, что рад был увидеть тебя снова! А теперь что же будет?

– Что будет? О чем ты? – спросил дакота, по-прежнему не отрываясь от своего нового винчестера.

– Мою лавку ждет разорение! Я вел дела со многими индейцами. Сен-Пьер уже несколько десятилетий славится среди индейцев к востоку и к западу от Миссури. А сколько краснокожих друзей было у старого начальника нашей фактории! А сейчас всему этому разом придет конец.

– Почему же?

– Потому что вас загонят в резервации! Там с вами будут обходиться как с недееспособными, вас будут содержать как идиотов! Вы не сможете покидать территорию резервации. Вы больше не сможете охотиться и продавать пушнину! Отныне вам будет запрещено посещать факторию! Как только вас запрут в резервации, вы превратитесь в голодное стадо, а я разорюсь!

– В голодное стадо? – спокойно, словно бы безучастно, переспросил дакота.

– Да! Ты что, не знаешь, в каких условиях живут индейцы в других резервациях? Почвы там слишком скудные, вспахать их нельзя. Вам придется жить милостыней, дожидаться, когда вам пригонят скот или пришлют консервы… А какого качества еду вы получите, при том-то воровстве и продажности чиновников, что царит у нас повсюду, – нет уж, благодарю покорно!

– А почему ты не скажешь это вашему Великому Отцу белых людей, что правит в Вашингтоне?

– Отец и вправду велик, а Вашингтон от нас далеко, да и я человек маленький.

– Что ж, тебе виднее.

Торговец кинулся назад в лавку, чтобы не упустить ни одной выгодной сделки.

Пятеро индейцев стояли, держась рядом. Безмолвно размышляли они над тем, что им снова довелось услышать. Не говоря ни слова, вернулись они к своим коням. Тачунка-Витко первым вскочил на мустанга. Молодой военный вождь еще раз запечатлел в памяти облик и взор этого человека. Харри Токей Ито впервые увидел великого вождя двенадцатилетним мальчиком, когда еще носил имя Харка, и более не забывал это впечатление, которое даже в изгнании вселяло в него гордость за собственное племя. Сейчас начиналась великая война, величайшая борьба, которую когда-либо приходилось выдержать. Оба вождя были готовы защищать свою свободу даже в тяжелейших условиях. Далее рассуждать об этом было бессмысленно.

Мужчины распрощались. Тачунка-Витко со своими спутниками поскакал на северо-запад, а молодой военный вождь тем временем направился на юго-запад к своим соплеменникам. Почти без отдыха, почти без сна, почти без пищи Токей Ито на своем буланом преодолел далекий путь.

Тоненький, острый серп убывающего месяца стоял над прерией, ночь выдалась темной, когда всадник доскакал до военного отряда, ожидавшего его к западу от маленького форта, которым командовал Смит. Даже Четансапа, предводитель отряда Красных Оленей, не поверил, что его вождь смог вернуться так быстро. Токей Ито пустил своего буланого пастись на просторе и восстанавливать силы, а сам подсел к воинам, которые во мраке устроились на ночлег в долине посреди прерии. На близлежащих холмах выставили часовых.

Молодой вождь незаметно обвел глазами своих людей. Всех их он знал с детства: Четансапу, своего друга, который был на пять лет старше, Острие Копья – сына Чотанки, Сына Антилопы, Ихасапу и всех остальных. Вот уже два года, с тех пор как Харри Токей Ито вернулся в свое племя, эти люди шли за ним в бой. Он предводительствовал ими – иногда одним, иногда несколькими, иногда всеми, – устраивая множество дерзких нападений, в том числе последний налет, стоивший жизни лейтенанту Уорнеру. За два года, прошедшие с тех пор, как он взял на себя ответственность за Медвежье племя, не погиб ни один воин. Основное бремя борьбы вождь принял на себя. А Смит и его люди тем временем жили за частоколом, как в осаде. Однако вылазка, которую молодой вождь намеревался осуществить сейчас, была куда опаснее и труднее всех прежних.

Четансапа, высокий и худой, явился к своему вождю, и оба предводителя военных отрядов еще тихо поговорили друг с другом в наступающей ночи. Согласно донесениям разведчиков, оружейный обоз и сопровождающая его вооруженная охрана уже выступили в поход и находятся на пути к форту на Найобрэре. Члены Медвежьего племени собирались перехватить транспорт, прежде чем он дойдет до форта. Потом они намеревались с оружием, в котором отчаянно нуждались, прорваться мимо форта в свои охотничьи угодья. Вторая задача была не легче первой.

Кейт в прерии

Девушка услышала свой собственный предсмертный крик, а потом погрузилась во тьму.

Она не в силах была пошевелиться. От неизбывного ужаса ее словно парализовало, холодный пот, признак непреодолимого страха, выступил у нее на висках и на ладонях. Она не в силах была даже мыслить. Только постепенно до предела напряженные нервы позволили ей воспринимать окружающий мир, и ее сознание пробудилось. Она расслышала глухой шум, ощутила тряску и подпрыгивание.

Кейт поняла, что ей приснился невыносимый кошмар и что сейчас она пробудилась. Она глубоко вдохнула и почувствовала, что сердце у нее снова забилось. Онемение, сковывавшее все ее тело, прошло. Она решилась пошевелиться, села, схватилась за лоб и расправила платок, которым повязала грудь и шею. Вокруг царил мрак. Шум, тряску и толчки производил фургон, в котором она ехала. Она повернула голову к прорези между двух передних парусиновых полотнищ и выглянула наружу. На повозке не было фонаря. Широкие спины и широкополые шляпы кучера и конвойного она различала совсем смутно, как едва заметные тени. Кейт попыталась поискать глазами звезды, в надежде, что их свет прогонит мрачные воспоминания об ужасных картинах, представших ей во сне. Однако отверстие между полотнищами давало очень ограниченный обзор, и в ночном мраке она сумела разглядеть немногим более чем парусину и задние колеса первого фургона, который ехал перед ними.

Девушка прислушалась.

Все мулы, запряженные в шесть повозок, бежали равномерной рысью. Колеса подскакивали на бездорожной, поросшей травой земле, верховые конвойные развертывались цепью и снова возвращались к фургонам. Топот копыт и скрип колес сливались в какую-то странную ночную музыку, подобие глухого барабанного боя. Кейт удивляло, как уверенно катятся повозки во тьме. Она сама когда-то научилась править лошадьми и потому втайне сомневалась, что это ночное путешествие пройдет гладко. Но мулы не спотыкались. Эти животные и люди, среди которых она сейчас пребывала, жили в совсем других условиях и развили в себе совсем другие способности, чем те, что требовались для жизни в городе или на возделанной земле. Кейт сильнее ощутила дыхание прерии. Она глубоко вдохнула ледяной воздух, плывущий над бесконечными, поросшими только жесткой травой равнинами плоскогорья.

Девушке было тесно в фургоне еще и потому, что один из тяжелых небольших ящиков, когда повозка стала подскакивать на ухабах, сдвинулся с места и начал ездить туда-сюда оттого, что удерживавшая его веревка развязалась. Кейт знала, что в этих ящиках: патроны для гарнизона пограничного поста, к которому направлялась колонна. Девушка попыталась самостоятельно привязать ящик, но ей, с ее слабыми руками, с такой работой было не справиться. К тому же Кейт мешала двигаться длинная и широкая юбка, которую она надела, следуя моде того времени. Еще более, чем за прошедшие дни путешествия, она ощутила, что отважилась проникнуть в какой-то новый мир, к встрече с которым не готова и в столкновении с которым обречена на неудачу. Ее саму не удивляло, что ей приснился кошмар. Слыша сквозь сон, как ящик с патронами с грохотом ездит по фургону, она невольно, бессознательно вспомнила об ужасном зрелище, представшем ей недавно, и во сне ей привиделся страшный, в боевой раскраске, индеец, который убивал ее ножом.

Девушке нестерпимо захотелось услышать успокаивающий человеческий голос. Она выбралась вперед, на козлы, сколоченные из одной простой доски, и потрясла за плечо конвойного:

– Том!

Ее знакомый повернул к ней голову; его седая борода выделялась в мерцании звезд:

– Да, мисс?

– Том, который час? И где мы, собственно?

– Пожалуй, часов десять вечера, маленькая мисс. А где мы? Уже недалеко от Найобрэры!

– Надеюсь, скоро доедем до форта!

– Завтра, мисс Кейт, завтра доберемся. Вы уж до того не подведите нас, продержитесь как-нибудь!

– Постараюсь, вы бы только ящики свои привязывали получше. Тогда бы я хоть выспаться смогла!

– Что, опять какой-то ящик отправился гулять? Ну уж я его приструню!

Том проскользнул в фургон и закрепил ящик.

– Вот так. Теперь сможете поспать. Выше голову! Вы добрая, достойная девушка.

– Разумеется, мне бы очень не хотелось, чтобы мой отец и мой жених за меня краснели.

– Одного хотения тут мало, тут еще и умение надобно.

Услышав это критическое замечание, Кейт задумалась, а что же она умеет, чему успела научиться. Она родилась на ферме в Миннесоте, мать ее рано умерла. Ферма сгорела во время великого индейского восстания тысяча восемьсот шестьдесят второго года, когда Кейт была еще совсем маленькой. Тогда же погибла и ее бабушка, и с тех пор Кейт жила у тети в городе. Вышивать, играть на пианино, писать любезные письма, благопристойно одеваться и день за днем угождать требовательной пожилой даме с ее прихотями и капризами, – вот чему Кейт пришлось научиться, живя в доме тети Бетти, однако все эти умения и навыки здесь, в прерии, не могли ей пригодиться. Впрочем, отец, которого в последние годы постоянно переводили с одного пограничного поста на другой, приезжая навестить ее, к ужасу тети Бетти, научил ее править лошадьми и стрелять. Хотя сейчас все это представлялось Кейт полезным, управлять четверкой она не умела, да к тому же ни разу в жизни не целилась в человека. Но стоило ли предаваться печальным размышлениям на сей счет? Она сама должна справиться с ситуацией, в которой оказалась по собственной воле. По правде говоря, она не раскаивалась в принятом решении. Жизнь у тети Бетти сделалась для нее невыносимой.

Послышался свист. Кучера натянули поводья, заскрипели тормоза, и длинная вереница фургонов остановилась. Во тьме раздался голос: офицер приказал устроить привал на полчаса. Кейт подумала и решила на это время выйти, чтобы поразмяться. Том помог ей выбраться из повозки, и, ощупью находя путь, держась за мулов и за фургон, что ехал впереди, она двинулась к голове колонны. В темноте она то и дело оступалась, попадая в лужи талой воды, и спотыкалась о кустики густой травы.

До нее донесся негромкий разговор мужчин, сидевших на земле. Рядом с ними стояли верховые лошади и, опустив головы, щипали траву.

– Эй! – крикнула девушка, несколько раздосадованная тем, что на нее не обратили внимания раньше.

– Кейт! – откликнулся юношеский голос, и с земли поднялся человек в форме.

Оба на ощупь двинулись навстречу друг другу, пока не схватились за руки. Девушка почувствовала, как ее ведут куда-то, пока не ощутила под ногами расстеленные на земле толстые попоны. Она села на эти покрывала.

– Черт знает что, а не поездка! Ну что, нравится тебе? – спросил молодой лейтенант. – Мы еще о ней внукам будем рассказывать!

Кейт медлила с ответом. Непривычное окружение, в котором она находилась, мрак и воспоминание о кошмарном сне вселяли в нее тревогу. В городе она неизменно восхищалась самоуверенностью молодого офицера, но здесь, в глуши, его тон вдруг показался ей неуместным.

– Не знаю, – ответила она, пытаясь разглядеть, кто еще, кроме Энтони Роуча, сидел на земле неподалеку. В высоком человеке в мягкой фетровой шляпе она узнала Бена. Именно он чуть раньше выкрикнул приказ остановиться. Его голос нельзя было спутать ни с каким другим, ведь у него не было зубов, и оттого его бас всегда напоминал хрюканье. Он стоял во главе вольных всадников, откомандированных в помощь отряду драгун.

– А вы что думаете, Бен? – обратилась к нему Кейт.

– Да что только я не думаю, маленькая мисс.

Прозвище «маленькая мисс» уже подхватили все участники похода, никто теперь и не величал ее иначе.

– Да что только я не думаю, вот только вряд ли вам придется по вкусу хоть что-то из того.

Остальные, услышав слова вольного всадника, рассмеялись, и Кейт не понравился их тон.

– Вечером я не совсем поняла, почему нам надо ехать всю ночь, – сказала девушка, пытаясь выудить из вольных всадников хоть сколько-нибудь определенные сведения.

– Не всю ночь, барышня, – возразил Бен. – Около полуночи сделаем привал, построим укрепление, и вы сможете спать спокойно под защитой наших ружей.

– Вы так полагаете? Но мне кажется, у вас есть основания для особого беспокойства, Бен, ведь до сих пор мы всегда останавливались на ночлег уже с наступлением темноты.

– От вас ничего не утаишь, маленькая мисс! Что ж, тогда поведаю вам все как есть, без прикрас. В письме, которое Генри привез в форт, вашему отцу, майору приказывалось послать нам навстречу несколько солдат. Пускай даже мы и опоздали из-за того, что запряженная четверкой карета, в которой вы ехали, прибыла из Янктона позже назначенного срока, ребята с Найобрэры тем более давным-давно должны были бы уже с нами встретиться. Никак не возьму в толк, куда они подевались, а все непонятное вызывает у меня подозрения. Вот потому-то я и думаю, что надобно торопиться.

– Не накликивайте беду, не запугивайте друг друга, – одернул его лейтенант. – Нам совершенно нечего бояться!

– Ш-ш-ш! Тише! – зашипел вольный всадник и прислушался.

Кейт сделалось не по себе. На глазах у нее Бен бросился в траву и прижал ухо к земле. Лейтенант и остальные замерли, не говоря более ни слова. Спустя некоторое время беззубый командир вольных всадников встал.

– Двое. К нам скачут двое. Один на хромой лошади.

До Кейт дошел смысл его слов, но во тьме она не могла ничего ни рассмотреть, ни расслышать. Сердце ее сильно забилось. Кто это? Друзья или враги? Остаться ли ей у солдат в голове колонны или вернуться назад, в свой фургон, к верному Тому? Казалось, конвой забыл о ее существовании. Все напряженно вглядывались во мрак луговой долины, откуда должны были появиться возвещенные Беном всадники. Сам Бен держал винтовку наперевес.

Теперь девушка тоже могла расслышать стук лошадиных копыт, и он с каждой минутой приближался.

– А ну стой! – крикнул Бен.

– Тише, тише, – откликнулся кто-то грубым голосом. – Это же я, Билл, ваш друг и брат, Билл Петушиный Боец.

Из тьмы постепенно проступили призрачные силуэты двух всадников. Когда первый спешился и подошел поближе, она ощутила всепроникающий противный запах остывшего табака. Вторая лошадь хромала, как и предсказывал Бен, наездник безвольно покачивался в седле, не в силах более держаться прямо. Кейт, по натуре деятельная и сострадательная, решила, что мужчины должны немедленно прийти ему на помощь и снять его с лошади.

Однако Бен не проявил такого великодушия и сказал, обращаясь к одному лишь Биллу:

– Это ты? Не успели мы послать тебя на разведку, как ты уже возвращаешься! И кого ты с собой привез?

– Раненого.

– Ох! – невольно вырвалось у Кейт от волнения.

Но лейтенант Роуч, услышав ее возглас, снова вспомнил о своей невесте.

– Возвращайся в фургон, – грубо велел он. – Это зрелище не для юной дамы.

Девушка вскинула голову и, повинуясь какому-то безотчетному порыву, отказалась послушаться.

Тем временем Билл Петушиный Боец, по-видимому не без усилий, помог неизвестному всаднику сойти с коня. Когда Билл поставил его на ноги и отошел, раненый зашатался, судорожно тщась за что-то удержаться. Кейт содрогнулась, когда незнакомец в поисках опоры случайно схватился за ее плечо, словно слепой, не ведающий, что перед ним. Кейт показалось, что на нее внезапно набрасывается чудовище, представшее ей в кошмарном сне, и ей с трудом удалось не потерять самообладания и не вскрикнуть от ужаса. Ей тотчас же стало стыдно. «Это же человек, – мысленно одернула она себя, – несчастный, измученный человек!»

Жесткие пальцы, судорожно вцепившиеся ей в плечо, задрожали и разжались. Девушка вновь ощутила свою природную сострадательность. Обеими руками она обхватила покачнувшегося незнакомца, не давая ему упасть. Она почувствовала, что на нем суконный сюртук, и тут рослый незнакомец оперся на нее всем своим весом, и удержать его она не смогла. Руки ее дрогнули, и незнакомец опустился на траву. Вероятно, он был тяжело ранен или совершенно истощен от голода и жажды.

Бен склонился над ним. Девушка предположила, что теперь-то он поможет лишившемуся чувств незнакомцу, но тут для Бена, командира вольных всадников, видимо, нашлось кое-что поважнее.

– А ну, выкладывай! – напустился он на незнакомца. – Кто в тебя стрелял? Краснокожие псы поблизости?

Незнакомец только пробормотал что-то нечленораздельное.

Бен снова выпрямился.

– Тогда ты с ним поговори, Билл! – велел он разведчику, который привез незнакомца. – Ты у него что-нибудь выведал?

– Нет. Ему прокололи язык. У него рот полон крови. А из его сюртука вырезали ножом четырехугольник.

– Проклятье! – хором, не сговариваясь, воскликнули лейтенант и Бен.

– Проклятье! – повторил Бен.

Внезапно он понизил голос, как будто его охватил страх:

– Вы понимаете, что это значит?

– Краснокожие убийцы! – выругался Роуч. – Неужели это отребье и вправду бродит где-то поблизости?

– Он ничего нам больше не расскажет, лейтенант! – В тоне, которым Бен произнес «лейтенант», чувствовалась такая мера превосходства и презрения гордящегося своим опытом, испытанного приграничного солдата к новичку в прерии, какую трудно было и вообразить. – Вы сами-то пораскиньте умом!

Роуч предпочел не заметить иронию и ощупал одежду незнакомца.

– Кто бы это мог быть? Подумать только, в суконном сюртуке в прерии!

Командир вольных всадников Бен подошел вплотную к узкоплечему офицеру и, когда тот снова выпрямился, едва ли не угрожающе вырос прямо перед ним.

– Роуч, слушай внимательно, что я тебе скажу. Я объясню тебе, кто это в суконном сюртуке. Золотоискатель, чтоб мне провалиться на месте. А кто еще, расфуфыренный вот этак, поедет в направлении Черных холмов? Только самоубийца или золотоискатель, ясно же. Сейчас он молчит как рыба, и вот в таком виде они его к нам послали! Знаешь, кто поступает так в этих землях? Знаешь, кто преследует золотоискателей, как заклятых врагов? Медвежье племя, банда убийц, со своим главарем, нашим бывшим скаутом Харри. Четырехугольник – это его знак! Его, и ничей другой. Где найдете четырехугольник или увидите рукоять ножа, выточенную в форме птичьей головы, знайте, с кем имеете дело! Готов поклясться, это Харри, подлец, сначала лишил золотоискателя языка и только потом отпустил. Это Харри послал нам его в насмешку, будто объявляя нам войну!

– Бен, а ну замолчи! Ты бредишь!

Вольный всадник слегка поутих и заговорил уже спокойнее.

– Слушай, Билл, а где ружье этого бедолаги? Ты его стащил?

– Нет.

– Он что, так и ехал по прерии без ружья?

– Да.

– Что же, выходит, его оружие захватили дакота. Проклятая свора, чтоб их!

– Теперь нам надо решить, что делать, – настаивал Роуч, охваченный явным беспокойством.

– Что делать, лейтенант? Да то и делать, что собирались. Нельзя позволить себя запугать и тотчас же сдаться. Проедем еще немного, около полуночи остановимся, построим укрепление и сделаем привал на ночь. До полуночи ни один краснокожий на нас не нападет. Индейцы всегда выжидают, когда мы устанем и нас сморит сон, то есть этак до трех-четырех утра. До двенадцати мы в любом случае еще можем двигаться.

– Хорошо, будем ехать до тех пор, пока ты не решишь, что нам угрожает опасность. Чем ближе к погранпосту мы остановимся на ночлег, тем лучше.

Кейт тихо вздохнула и отвернулась, собираясь кое-как добраться до своего фургона. Лейтенант Роуч ею не занимался, потому что отдавал приказ сняться с лагеря. Но один из конвойных, до сих пор державшийся в тени, помог девушке. Это был довольно высокий, худой человек, и Кейт показалось, что она его узнает.

– Томас… А что теперь будет с раненым?

– Ну уж куда-нибудь его пристроим.

– Нельзя так грубо обращаться с людьми. Перенесите его ко мне в фургон.

– Если Бен и Роуч позволят.

– Само собой, они обрадуются, что я предложила свою помощь.

– Заботливая маленькая мисс! Что ж, подождите минутку.

Томас отошел от нее и вернулся к командирам колонны. Кейт услышала короткий спор, но смысл пререканий от нее ускользнул, потому что мужчины привыкли изъясняться между собой на приграничном наречии, некой смеси английского, французского и индейских языков, которую Кейт с трудом могла разобрать, только когда обращались непосредственно к ней.

Наконец Томас возвратился с еще одним конвойным. Кейт предположила, что этот второй – Тео, брат-близнец Томаса. Выполняя желание Кейт, они внесли в фургон тяжелораненого незнакомца, а затем в фургон села и она сама. Потом близнецы попрощались с ней. Им было приказано ехать впереди колонны и вести разведку вместе с Биллом.

Длинная колонна повозок вновь двинулась с места. По спинам мулов со свистом заходили хлысты кучеров, высокие колеса, подпрыгивая, покатили по густой траве. «Совершенно так же, как до привала, – подумала девушка, – и все-таки совсем по-другому». Прежде опасность только снилась ей. Сейчас она стала угрожать ей на самом деле. Она чувствовала себя чужой и беззащитной среди этих грубых людей, которым больше не доверяла, а при одной мысли о врагах-индейцах ее охватывал смертельный ужас. Заснуть она даже не пыталась. Она потрогала лоб и запястье безмолвного, тяжело раненного беглеца, которого уложили на солому. Пульс его бился слабо. Кейт ничего больше не могла для него сделать и занялась собой. Она достала кожаную кобуру на ремне, открыла ее и извлекла пистолет, проверяя, заряжен ли он, а затем с каким-то странным чувством снова спрятала оружие.

Она съежилась, прикорнув у передней прорези полотнищ, поближе к козлам, где сидели ее старый друг седобородый Том, исполнявший роль конвойного, и кучер. Широкая спина Тома, казалось, давала ей желанную защиту от ночного ветра и всевозможных напастей.

– Том, – произнесла она, снова моля о помощи.

– Не бойтесь, мисс.

– Том, скорей бы уж кончилась эта ночь! Она последняя, завтра мы должны доехать до форта.

– Само собой! Завтра будете у батюшки в блокгаузе, под защитой прочных стен! Они уже не раз выдерживали целый град ружейных пуль. По крайней мере, старому дому они были нипочем.

– Что значит «старому дому»? Выходит, вы бывали на посту?

– Это слишком сильно сказано. Новый пограничный пост я знаю только понаслышке. А вот в старом бревенчатом здании – его построил наш Беззубый Бен, подозрительный тип, он там содержал салун и торговал с трапперами и индейцами, которые так и ходили туда-сюда день-деньской, – да, бывал, еще бы мне старый-то форт не знать.

– Расскажите, расскажите еще, Том! – принялась заискивающе упрашивать Кейт. – Видите ли, когда я представляю себе блокгауз, мой страх немного отступает, а когда вы рассказываете, а я слушаю, время для нас обоих пролетает намного быстрее. А заснуть я боюсь, а то еще опять приснятся кошмары.

– Что ж, тогда и вправду надо немного побеседовать. Но только не о старом блокгаузе, о нем лучше не надо.

– А почему?

– Потому что слишком страшная выйдет история.

– Том, обойдемся лучше без страшных историй. Мне и без того не по себе. Но может быть, вы поведаете о себе что-нибудь правдивое, что-то, что меня чему-то научит?

– Вы такая серьезная, маленькая мисс! Как же вы мне, старой развалине, по нраву. Я таскаюсь по прерии за гроши и поневоле продаю свою шкуру на рынке. У меня за душой больше ничего нет.

Том оттаял.

– Но если бы я увидел вас не только сейчас, а два года тому назад, в тот вечер, который сам дьявол выбрал, чтобы сотворить самое черное злодеяние, – тогда бы что-то, может быть, сложилось иначе.

– Почему? Что произошло в тот вечер, Том?

– Тогда вам достаточно было бы только распахнуть дверь ко мне в лавку, мисс, только и всего…

– В лавку? Так, значит, вы не всегда были разведчиком и вольным всадником в прерии?

– Это точно, в молодости служил разведчиком на строительстве железной дороги, даже попал в плен к Медвежьему племени, а потом какое-то время жил с ними бок о бок в одном из их вигвамов. Узнал на себе, что такое песчаные бури и снежные метели. Мне все это надоело, я вернулся в город и открыл там маленькую лавочку. Вот прийти бы вам ко мне тогда, пусть даже с вашей гнусной тетей Бетти, вот спросить бы у меня какое-нибудь индейское одеяло или расшитый цветной шерстью кожаный пояс, вроде тех диковин, что так любят изящные дамы, – вот увидел бы я вас такую, вспомнил бы о своей дочери, которая немножко на вас похожа, – и не бежал бы снова в прерию, которую возненавидел, не стал бы уже в старости золотоискателем, не дал бы Красному Лису заманить себя в старый блокгауз… в проклятый блокгауз!

– Почему проклятый? – Кейт снова взволновалась, ей опять сделалось не по себе. – И кто такой Красный Лис?

– Почему проклятый… Гм, тогда придется поведать вам длинную историю. А кто же такой, собственно, Красный Лис, или Рыжий Джим, или Фред, или как бы там себя ни именовал этот бандит за всю свою жизнь? Кто он? Да если бы я сам знал! Тогда он внезапно появился у меня в лавке и навлек на меня несчастье. Было это два года тому назад, пасмурным зимним вечером. Жены моей уже не было в живых, дочь вышла замуж, и я сидел у себя в лавке в одиночестве, у печи. Покупателей у меня в тот день было мало, дела шли тогда неважно. Печь дымила, а у меня кончился табак, и вот как начал я от досады клясть все на свете, и после всех святых помянул еще и черта, и тут распахнулась дверь… и честно признаюсь вам, мисс Кейт, мне, глупому старику, показалось тогда, будто на пороге явился сам сатана, рыжеволосый, со сверкающими глазами, оскалив желтые зубы… Высокий и могучий, похлопал меня по плечу и принялся искушать обычными своими соблазнами, столь сладкими для бедняка: мы, мол, и золото найдем, и не сегодня завтра разбогатеем… Коротко говоря, я согласился, продал свою лавку. На исходе зимы, два года тому назад, примерно в то же время, что и сейчас, может быть, даже в тот же самый день, мы все собрались в блокгаузе, будь он проклят…

Том внезапно осекся и прижал руку ко рту.

Но теперь Кейт решила во что бы то ни стало выведать все до конца.

– Значит, вы собрались в здании блокгауза… – подхватила она фразу, которую не успел окончить Том. – И кто же, кроме вас, там был?..

Том сдался под ее натиском и продолжал:

– Я, некий Джордж и Билл Петушиный Боец, которого еще называют Кровавым Биллом, – вы его и сами знаете – и Коротышка Джозеф, он в фургоне, что идет перед нами, нанят конвойным кучером, а еще белобрысый Адам Адамсон – нет, в колонне с нами его нет. Адамсон был еще лучшим из нас. По слухам, сейчас служит вольным всадником на пограничном посту. Бедняга, хотел найти золото, чтобы выкупить ферму, которую у его отца отнимали земельные агентства, – да, он тоже был с нами, и еще несколько к нам присоединились, из тех, что собрал Красный Лис. Все мы ровно два года тому назад встретились в блокгаузе у Беззубого Бена, надеясь, что бандит Красный Лис поможет нам разбогатеть! В форте кого только не было. Большинства из них, наверное, сейчас уже нет в живых. Да-да, мстители не дремлют.

– Какие мстители, Том? – прошептала Кейт.

– Харри Токей Ито, он мстит за своего отца, старого вождя, которого они тогда закололи, потому что он не хотел показать им место, где залегает золото. Скальп с него снял Джим, Красный Лис, а рыбам скормили его мы.

– И вы там были? – в ужасе спросила девушка.

– Да-да, не только я: и Бен, и Билл Петушиный Боец, и Коротышка Джозеф, и Адам Адамсон… И было это ровно два года тому назад, день в день.

– И вы не помешали убийцам?

– Как же вы еще наивны, мисс Кейт!

– А какое наказание понес Красный Лис?

– Красный Лис? Его еще никто не арестовал, и никто не свершил над ним суд, а если его кто и казнит, то только Харри Токей Ито, сын убитого. Однако Лис теперь остерегается бывать на берегах Платта и Найобрэры. Его терзают угрызения совести.

– Но теперь вы все опять едете туда, в проклятый дом, где произошло убийство?

Кейт почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки.

– Не надо было мне рассказывать вам об этом, маленькая мисс. Эта история не для ваших ушей. Но вы правду говорите, мы, еще оставшиеся в живых, опять собрались вместе.

Молодой кучер на козлах, который только изредка вставлял слово, на сей раз разразился упреками:

– Могли бы открыть мне все это, прежде чем мы выехали из Рэндалла. Тогда бы я ни за что не согласился. Питт поступил умнее всех нас. Увильнул от похода и остался в Рэндалле!

Кейт сжалась в комочек, обхватив себя за плечи. Однако больше она не произнесла ни слова, и Том тоже снова погрузился в молчание. Но девушка продолжала напряженно думать. В мыслях она снова и снова возвращалась к блокгаузу, к которому шла колонна, и к индейцу Токей Ито, жаждавшему отомстить бледнолицым за убийство своего отца.

Кучер хлестнул мулов, и пронзительный щелчок кнута прозвучал словно внезапно раздавшийся выстрел. Молодой человек сильно забеспокоился после всего, что услышал из уст Тома.

– А ну, вперед! – крикнул он кучеру фургона, ехавшего перед ними. – Поскорее бы выбраться из этих чертовых прерий! А то у Харри Токей Ито не хватает еще нескольких скальпов, и он дорого бы отдал, чтобы завладеть ими вместе с нашим оружием!

Весенний ночной ветер все крепчал и с каждой минутой делался холоднее. Усталость овладевала людьми и животными, сковывая свинцовой тяжестью и движения, и мысли. У Кейт закрывались глаза, хотя еще не наступила полночь. Однако она боялась устроиться на ночлег в фургоне рядом с тяжело дышащим, хрипящим раненым, судьба которого пугала ее не меньше, чем рассказ Тома. Собравшись с силами, она села, опираясь спиной на козлы, где сидели Том с кучером. С каким-то странным чувством она вынула из кожаной кобуры пистолет, еще раз внимательно проверила, точно ли он заряжен, прицелилась и представила себе, каково это – выстрелить во врага. Если дело дойдет до настоящего боя, достанет ли ей хладнокровия прицелиться в человека? Убить человека – как это ужасно! Но можно ли и вправду считать индейцев людьми? «Они лишь кровожадные враги», – чуть слышно сказала себе Кейт, тем самым повторив фразу, которую с детства неустанно твердил ей отец. Из-за топота мулов Том не разобрал, что именно она произнесла едва различимо. Однако он, вероятно, заметил, как она что-то пробормотала.

– Ложитесь спать, мисс Кейт, – посоветовал он.

Кейт покачала головой и застегнула на талии ремень с кобурой. Ей не пришлось отвечать, потому что в этот миг вдоль колонны пронеслись галопом Роуч с Беном и донеслась пугающая команда: «Не спать! Не спать! Чтоб черт вас защипал, если заснете! Смотреть в оба! Быстрей, быстрей!»

Засвистели и захлопали кнуты, мулы побежали неровным галопом.

Роуч проскакал мимо фургона, в котором ехала Кейт, не оглядываясь, но Бен ослабил поводья, пустив свою лошадь рысью, склонился к прорези в парусине и тотчас же заметил пистолет в руках у девушки.

– Надо же, мисс, не иначе как приготовились к бою? Тогда и нам отступать не след. Если уж женщины проявляют такую смелость, то мы, грубые мужчины, должны считать за честь…

И тут друг за другом раздались пять выстрелов.

Бен умолк на полуслове. Кейт содрогнулась в смертельном ужасе.

Бен выронил поводья и, взметнув руки в воздух, навзничь упал с лошади. Лошадь понесла. Не издав ни звука, молодой кучер, сидевший рядом с Томом, тоже бессильно обмяк на козлах и скатился в траву. Глухой стук, произведенный упавшими наземь телами, никто не заметил среди шума, внезапно охватившего весь конвой. Вольные всадники стреляли из ружей и винтовок, драгуны – из карабинов, но одновременно раздавались вражеские выстрелы, и они, кажется, всегда попадали в цель. На глазах у Кейт передовые во главе колонны упали мертвыми. Пронзительные, причудливые боевые кличи перекрывали отчаянные проклятия драгун. Упряжные мулы, почти все потерявшие кучеров, от страха становились на дыбы. Передний фургон уже опрокинулся, и Кейт, проезжая мимо, в неописуемом ужасе увидела, как из темноты появляются индейские всадники.

Снова раздалась очередь из пяти выстрелов, и еще пятеро верховых конвойных упали с седла. Двое зацепились ногой за стремя, и лошади уволокли их за собой. Драгуны и вольные всадники в панике обратились в бегство и пали жертвой преследователей. Кое-где, на значительном расстоянии друг от друга, разгорелись отдельные кавалерийские поединки. На стороне бледнолицых никто более не отдавал приказы.

Фургон, в котором ехала девушка, по-прежнему двигался. Том схватил вожжи и сумел объехать опрокинувшуюся повозку, упавшую на песчаном холме, посередине склона. Он со свистом нахлестывал кнутом мулов и громкими криками понукал их, пустив галопом. Кейт инстинктивно укрылась между боковыми стенками фургона, зарывшись в солому. Теперь она больше не испытывала страха ни перед бесчувственным телом незнакомца, ни перед исходившим от него запахом крови и пота.

Пистолет она снова убрала в кобуру.

Казалось, запряженный четырьмя мулами легкий фургон вырвался из боя. Шум борьбы теперь остался далеко позади. Кейт преодолела первоначальный ужас и замешательство, пришла в себя и осторожно выглянула в прорезь между полотнищами, всматриваясь в ночную тьму. Отдельные всадники еще скакали мимо них бешеным галопом. Вновь прогремели выстрелы, но уже где-то вдали. Девушка вздохнула. Она снова опустилась на колени рядом с бесчувственным раненым. Всякий белый человек был для нее теперь утешением в опасности. Более всего она полагалась на Тома, который твердой рукой правил фургоном.

– Кейт! Сюда, ко мне! – раздался голос Тома. – Ко мне, на козлы, быстрее!

Том снова подстегнул мулов. Четверка понеслась галопом, повозку опять занесло, – казалось, она вот-вот опрокинется. Девушка с трудом выбралась к старику на козлы. Отсюда ей шире открылся вид на ночную прерию. Однако здесь, на козлах, ее мог увидеть и враг. Зачем старик позвал ее к себе? Ей стало страшно. Нервы ее напряглись до предела.

– Том!

– Кейт, держите вожжи! Вы умеете править повозкой? Поезжайте, да смотрите, ни за что не останавливайтесь! Все прямо и прямо, так доедете до форта, к отцу! Держите крепче! Речь идет о жизни и смерти!

Кейт схватила вожжи.

– Что случилось? Ты спрыгиваешь? Не надо! Долго я не продержусь!

– Держись, во что бы то ни стало!

Старик запнулся, его вырвало прямо девушке на руки, и она ощутила тепло. Она почувствовала, как по ее ладоням сбегает кровь!

– Кейт! Мне конец. Поезжай вперед! Осторожно, смотри на мулов, а не на меня!

На губах у Тома снова выступила кровь. Тут Кейт заметила, что в боку у него торчит стрела. Он пошатнулся и рухнул в траву.

Кейт, словно окаменев, сидела на облучке бросаемого из стороны в сторону фургона. Она судорожно сжимала в руках вожжи упряжки, стремительно уносившейся от опасности в непроглядную безлунную ночь. Повозка отчаянно неслась по долине, вперед и вперед, не останавливаясь! Мулы неутомимо бежали. Они тоже пребывали в страхе и растерянности и инстинктивно продолжали от испуга нестись галопом. Кроме как по дну долины, бежать им было некуда. Кейт могла бы и отпустить вожжи, во всем положившись на них.

Она ехала все дальше и дальше. Ее обдавало брызгами из луж, последний весенний снег скрипел под колесами. Фургон катился без передышки. Постепенно девушка ощутила некоторую уверенность. Мулы тоже успокоились и пошли рысью. Подгонять их длинным кнутом Кейт не могла, ведь ей приходилось держать поводья обеими руками. Потому-то мулы и бежали как им вздумается.

Девушка вновь собралась с мыслями. Как ей описывали дорогу? По луговой долине ехать до берега реки. Как только покажется Найобрэра, можно будет разглядеть и пограничный пост с его блокгаузами. Тогда она спасена. Спасена! Кейт с трепетом, не смея до конца надеяться, молила судьбу пощадить ее, уносясь мыслями к спасительному форту, которым командовал ее отец, майор Смит. Внезапно она, в мечтах устремившаяся к спасительному видению, словно отпрянула от него. Ведь в блокгаузе, к которому катилась сейчас ее повозка, был жестоко убит отец… того самого индейца, что напал сейчас со своими людьми на колонну. Неужели это он – тот заклятый враг, о котором говорили конвойные в ночные часы, перед нападением? Кейт почувствовала, что ее вот-вот снова парализует страх, и усилием воли заставила себя отвлечься от этих зловещих мыслей. Ей надо было следить за мулами.

Вдруг до нее донесся какой-то шум. Это был стук копыт! За ее фургоном скакали лошади. Неужели ее догоняют какие-то всадники? Друзья это или враги? Или это кони, потерявшие седоков, бесцельно носятся туда-сюда и, может быть, завидев фургон, по привычке решают держаться поблизости?

Мимо нее пролетели две лошади без всадников. Они проскакали галопом. Они чувствовали, что их преследуют? Когда стук их копыт затих, Кейт стала различать только грохот колес собственного фургона и по-прежнему доносившиеся откуда-то отдаленные выстрелы. По обеим сторонам долины, тесно обступив ее, тянулись холмы; эти холмы справа и слева пугали Кейт, ведь за ними легко могли спрятаться враги. Она вспомнила о Томе. Неужели сейчас снова беззвучно прилетит стрела, на сей раз избравшая целью ее?

Повозка все катилась и катилась, и никто не пытался остановить спасающуюся бегством девушку. Ей казалось, что прошло уже много времени. Разве по небу и по земле не разлился постепенно какой-то неясный утренний свет? Точно ли она едет уже много часов? Беглянке отчаянно хотелось, чтобы наступил белый день. Воспаленное воображение играло с ней злые шутки: ей казалось, будто она слышит плеск речных волн, приближаясь к переправе, за которой ждет маленький форт. Она прищелкнула вожжами, снова подгоняя мулов. «Отец, – думала она, – отец, если бы ты только знал!»

Неожиданно она вздрогнула, очнувшись от своих мыслей. Разве она снова не услышала стук копыт? Может быть, ей отпустить вожжи и схватиться за пистолет?

– Эй! – окликнул ее кто-то сзади.

– Это я! – ликуя, крикнула в ответ Кейт.

Ей показалось, что до нее донесся голос жениха.

Рядом с фургоном появился всадник, и Кейт поняла, что не ошиблась. Это был лейтенант Роуч. Шляпу он потерял, волосы его прилипли к потному лбу, лицо было искажено. Он возбужденно дергал поводья.

– Поезжай дальше! – крикнул он девушке. – Кажется, кроме нас, никого в живых не осталось. Я поскачу вперед, к погранпосту, и выйду тебе навстречу с подкреплением.

– Возьми меня с собой!

– Ты с ума сошла! Моему коню не снести нас обоих. Враг гонится за мной по пятам!

Лейтенант так пришпорил коня, что тот стал на дыбы и, робко сделав один прыжок, сорвался с места и скрылся в редеющем мраке.

– На помощь! – еще раз из последних сил крикнула Кейт.

Но всадник больше не обернулся.

Девушка растерянно глядела ему вслед, пока он не скрылся за ближайшим изгибом долины. Вскоре стих и стук копыт его коня.

Девушка стиснула зубы. Она снова начала, как могла, погонять мулов. Если она правильно поняла лейтенанта, весь конвой, сопровождавший колонну, перебит. А за Энтони Роучем, а значит, и за ней тоже гонится враг.

Проходили минута за минутой. Однако они таили в себе вечный, неизбывный страх.

На востоке медленно забрезжил рассвет. На западе потускнели последние звезды. Скудная, бесприютная и безобразная раскинулась степь под постепенно светлеющим небом. Сколько хватало взгляда, повсюду простиралась только бурая, пожухлая зимняя трава да снег, подтаявший за день и вновь замерзший от холода за ночь. Кейт поняла, что осталась одна, совершенно одна, в пустой, зловещей и жуткой прерии. Ее охватил страх.

Мулы внезапно заупрямились. Бесси, послушная Бесси, отказалась идти дальше. «Бесси, разве я всегда не угощала тебя хлебом? Бесси, пожалуйста, иди, прошу тебя, иначе нас догонят!» Кейт осознала, что произнесла это вслух, и испугалась собственного дрогнувшего голоса.

Степи, казалось, не будет конца и края. Повсюду, насколько хватало глаз, ее окружали песок и трава, трава и песок, и всю ночь, и сейчас, утром. Было что-то зловещее и жуткое в этой пустынной земле, не оживляемой ни единым деревом, ни единым кустом, ни присутствием человека или животного. Как же ей хотелось услышать человеческую речь! Кейт вспомнила о золотоискателе, лежавшем позади нее в фургоне. Но он тоже не издавал ни звука и не шевелился. Один раз она обернулась, чтобы взглянуть на него. Казалось, он умер. Лицо его покрывала мертвенная бледность, глаза закатились. Кейт осталась в этой глуши в совершенном одиночестве, она устала, пальцы ее замерзли и онемели, платье промокло от росы. Она дрожала от холода.

Словно черные пятна, кружились перед ее внутренним взором призрачные образы всадников, появившихся из ночной тьмы. Она знала, что это индейцы. «Бесси, ты же правая пристяжная, беги, тогда и остальные за тобой побегут!» Но мулы так устали, что могли идти только рысью.

Кейт прислушалась. В третий раз ей показалось, будто откуда-то сзади доносится стук копыт: какой-то всадник явно догонял ее фургон. Если бы ей только удалось успокоиться и унять бешеное биение сердца, которое она мучительно ощущала в висках! Она изо всех сил заставляла себя сохранять хладнокровие и прислушиваться.

Если она не ошибалась, то к ней опять приближался именно всадник, а не лошадь, потерявшая седока. Она ясно различала спокойный равномерный галоп. Девушка сама не отдавала себе отчет в том, почему внезапно надежда пересилила ее страх. Может быть, сама равномерность доносящегося звука отчасти успокоила ее до предела напряженные нервы. Кто так скачет, явно не спасается бегством. Кто так скачет, явно правит конем по своей воле и усмотрению. Всадник вот-вот должен был предстать перед Кейт.

«Стой!» – раздался оклик.

Девушка не знала этого голоса, однако тон вызывал доверие. Она попыталась последовать указанию незнакомца и остановить повозку. Однако мулы почувствовали слабость и неуверенность возницы, натянувшего вожжи. Они стали на дыбы, принялись лягаться и понесли. Сколько бы Кейт ни натягивала вожжи, все было без толку. Она поняла, что всадник догоняет ее фургон. В следующее мгновение он доскакал до мулов и предстал перед девушкой.

Кровь застыла у нее в жилах. Это был индеец. «Отец!» – пронзительно вскрикнула Кейт. Она выпустила из рук поводья, выхватила пистолет и выстрелила.

В тот же миг всадник-индеец с быстротой молнии увернулся, и пуля пролетела мимо него. Осадив коня возле двух головных мулов, он схватился за волочащиеся по земле поводья. Мулы и фургон тотчас же остановились. Кейт по-прежнему сжимала в руке пистолет. Индеец повернул коня, остановился и сверху вниз устремил взгляд на девушку. Кейт не решилась выстрелить во второй раз. На мгновение она встретилась с ним взглядом: ей показалось, что глаза его почти закрыты, и она уронила руку, сжимающую пистолет.

Хотя тогда она едва ли не теряла сознание, впоследствии она могла в мельчайших деталях описать тот ужасный миг. Сумрак рассеялся, светило солнце. Мулы стояли в упряжке, опустив головы; один тотчас же принялся пощипывать траву. Индеец по-прежнему сидел верхом на коне возле фургона. Конь его был буланой масти. Это был мощный, сильного сложения жеребец с темной гривой, в глазах его читалась норовистость и непокорность. На мустанге не было уздечки. Только на его нижней челюсти был закреплен свободно свисающий ременный повод. Всадник тем временем выпрямился. Все его одеяние составляла набедренная повязка, его смуглая гладкая кожа поблескивала. Через плечо по груди его наискось проходил ремень патронташа, не скрывающего глубоких шрамов на груди и под обеими ключицами. Черные волосы, заплетенные в косы, ниспадали на спину. За налобной повязкой из змеиной кожи красовались три орлиных пера. Рукоять ножа была искусно выточена в форме птичьей головы.

Кейт боялась еще раз посмотреть врагу в лицо. «Пощади!» – тихо произнесла она. По описаниям конвойных она узнала в индейце Харри Токей Ито.

Дакота не отвечал. Кейт почувствовала, как быстрым, уверенным движением он вырвал у нее из рук пистолет. Ей показалось, будто к ней прикоснулись каленым железом, – так она испугалась. Не оказывая ни малейшего сопротивления, она закрыла лицо руками, не желая более ничего видеть.

Однако, когда повозка у нее под ногами сдвинулась с места, а козлы, на которых она примостилась, стали накреняться, она невольно отняла руки от лица и вцепилась в дощатый облучок, чтобы не упасть. При этом она увидела, что происходит. Всадник верхом на мустанге схватил поводья мулов и развернул фургон, а это в узкой долине было не так-то просто.

Поставив фургон и мулов как требовалось, дакота сам немедленно спешился и перебрался в фургон. Он выбросил тело золотоискателя из повозки на траву, словно ненужный мусор, и сел на козлы рядом с Кейт. «Но!» – воскликнул он, понукая мулов. Они тотчас же послушались нового возницу. Он погнал их рысью, а потом и галопом, направив повозку в том направлении, откуда явился. Жеребец индейца, лишившись всадника, побежал следом за фургоном.

Девушка, съежившись, замерла на узкой доске сбоку от врага. Она неотрывно смотрела на серо-бурую спину Бесси, комкая в руках платок, обвивавший шею. В эти весенние рассветные часы стоял невыносимый холод, и Кейт отчаянно мерзла. Но одновременно она чувствовала, как по спине у нее сбегают струйки холодного пота, – так пугала ее возможная расправа.

В тишине безлюдной прерии прогремел выстрел, раздавшийся где-то позади фургона. Правый пристяжной мул упал, запутавшись в постромках, и растянулся без движения. Он был мертв. Мул, бежавший следом, встретив неожиданное препятствие, заупрямился, споткнулся и тоже запутался в упряжи. Фургон грозил вот-вот перевернуться. Кейт вскочила с козел. Она схватилась за парусиновое полотнище кузова, пытаясь хоть за что-нибудь удержаться, и изо всех сил прислушалась. Ее окрылила надежда. Кто же выстрелил? Неужели за ней вернулся лейтенант Роуч? Или это догоняет фургон один из сопровождавших колонну разведчиков, который сумел спастись от ночной резни? Девушка надеялась, что индеец бросит повозку и немедленно обратится в бегство, тем более что его конь был рядом с ним.

Однако дакота поступил иначе, чем хотелось и думалось Кейт. Он спрыгнул с фургона и бросился к упавшему мулу. Повозка и мулы по-прежнему скрывали его от неизвестного противника. Буланый исчез за ближайшим поворотом долины, сам позаботившись о собственной безопасности.

– На помощь! – пронзительно крикнула Кейт.

Дакота не пытался ей помешать.

Раздалось еще несколько выстрелов. Мимо фургона пролетело несколько пуль; одна задела заднюю ногу мула. Дакота с быстротой молнии выпряг из постромок переднюю пару мулов и, чтобы как-то выйти из положения, связал узлом вожжи двух задних. Теперь фургон снова мог ехать. Индеец опять запрыгнул на облучок и пустил двоих оставшихся мулов галопом. Сидя в это мгновение рядом с Кейт на козлах, дакота ощущал себя в полной безопасности, ведь преследователи не решатся стрелять по фургону, из которого до них наверняка донеслись крики девушки, призывающей на помощь.

Однако теперь нападающие изменили тактику. Даже своим неискушенным слухом, даже охваченная смятением и страхом, Кейт различила близкий топот копыт и поняла, что один из преследователей скачет прямо за повозкой. Он открыл огонь. То справа, то слева пули задевали парусину кузова. Тем временем второй всадник под прикрытием северного холма стал галопом догонять фургон.

Дакота бросил Кейт вожжи. «Поезжай дальше!» – приказал он ей; он говорил по-английски. Девушка повиновалась. Его властность, физическая сила и оружие исключали самую мысль о сопротивлении. Однако вожжи она держала, неловко вытянув руки, и не погоняла мулов. Дакота с винтовкой в руке проскользнул внутрь повозки. Раздался выстрел. Кейт не могла увидеть, что произошло, но услышала прямо у себя за спиной звук выстрела и содрогнулась от страха.

Конский топот позади фургона стих.

Дакота снова выбрался из повозки наружу, но не вернулся на козлы, а притаился за ними. Он снова сам взял в руки вожжи. Мулы мгновенно это почувствовали и опять понеслись галопом. Второй преследователь, скрытый северными возвышенностями, поднялся примерно на ту же высоту, что и фургон, и снова начал обстреливать повозку и мулов. Стрелял он не прицеливаясь, беспорядочно. Одна пуля пролетела также совсем рядом с Кейт.

Оба мула, запряженные в повозку, упали на землю. Один умер на месте, а Бесси выжила, она снова попыталась встать на ноги и оттого только еще больше запутывалась в постромках и вожжах. Повозка наехала на упавших животных, покачнулась, но, хотя и сильно накренясь, устояла на колесах. Кейт ощутила приступ дикого, иррационального, безумного страха, решив, что дакота из мести прямо сейчас убьет ее.

Однако он повел себя так, словно девушки и не было рядом. Издав пронзительный клич, он словно бросил вызов противнику и, перескочив через козлы, выпрыгнул из фургона, приземлившись между мертвым и живым мулом. Скрытый гребнем холма стрелок в ту же секунду прицелился; прозвучали два выстрела.

Кейт услышала, как пули попадают во что-то твердое. Индеец опустился на землю между мулами. Окровавленный, бессильно вытянув руки и ноги, лежал он между упавшими животными; Кейт не могла понять, собственная кровь пятнает его или кровь убитого мула. На соседнем холме появился убежавший было буланый. Видимо, его привлек пронзительный крик хозяина. Конь навострил уши.

С вершины холма раздались проклятия. Поскольку возле фургона и поблизости воцарилась тишина, Кейт стала прислушиваться к доносящемуся оттуда потоку брани. По тону она узнала Билла Петушиного Бойца, а в нескончаемой череде ругательств, которых она зачастую не понимала, отчетливо различила лишь несколько слов: «Краснокожая свинья… Еще всажу в тебя пару пуль, чтобы уж тем вернее прикончить, сдохни, тварь!»

Билл выстрелил еще раз, но, целясь издали, промахнулся и попал только в мертвого мула, за которым, полупридавленное безжизненным животным, лежало тело индейца. Второй мул, Бесси, испугался выстрелов и снова стал отчаянно пытаться встать на ноги. Он лягнул тело убитого индейца, снова поднялся и дернулся вперед. Но фургон не сдвинулся с места, и мул попятился. Легкая повозка, которая и так уже стояла накренясь и в которой оба ящика с патронами съехали набок, еще больше завалилась на сторону.

– Билл! Не стреляй! – крикнула Кейт.

Она подобрала свою длинную юбку и попыталась выпрыгнуть из двигающегося рывками, грозящего вот-вот перевернуться фургона, как это прежде сделал индеец. Она приземлилась на мертвого мула, потеряла равновесие и упала.

– Проклятая баба! – заорал с вершины холма Билл. – Убирайся!

Кейт поспешно поднялась. При этом она увидела мертвого дакота совсем близко, заметила рукоятку его револьвера, торчавшую из-за пояса, и вытащила его оружие.

– Браво! – заревел Билл. – Отлично! А ну, жми на курок, пали в него не щадя!

Девушка как во сне разглядывала чужое оружие. Руки у нее дрожали. Она снова перевела взгляд на индейца. Глаза у дакота были широко распахнуты, но Кейт он, казалось, не видит. Взгляд его был неподвижен, глаза словно остекленели и закатились.

– Он мертв! – крикнула Кейт Биллу, оставшемуся на холме.

Она опасалась выстрелить в мертвого. Это был уже второй покойник, которого ей суждено было увидеть за день; первым был золотоискатель, и ее потрясло, с каким равнодушием дакота, недолго думая, выбросил из повозки труп этого человека. Но теперь ей казалось, что она осквернит тело погибшего, выстрелив в него как в мишень, и рука у нее по-прежнему дрожала.

Она повернулась лицом к холму, на котором, затаившись, залег Билл, и спиной к мертвому мулу и убитому индейцу.

– Ты что, не можешь выстрелить? – напустился на нее Билл, вне себя от волнения и негодования.

Однако потом он, вероятно, сообразил, что Кейт не в состоянии спокойно и хладнокровно обращаться с чужим револьвером, а с другой стороны, что дакота, если бы был жив, не позволил бы слабой девице отобрать у себя огнестрельное оружие. Билл сам выхватил из-за пояса пистолет, взвел курок и большими прыжками стал спускаться по склону. Он был такой тучный и массивный, что, когда он поравнялся с Кейт, та невольно поспешно отпрянула, как перед несущимся быком, грозящим ее раздавить.

Билл стал на бегу палить из пистолета; дважды он попал в мертвого мула, а Бесси забилась в постромках, пока не оборвала их и не вырвалась. Теперь ничто не мешало ему прицелиться в индейца.

В тот же миг дакота вскочил на ноги. Билл выстрелил, но пуля только задела индейца. Один прыжок, и он оказался лицом к лицу с врагом. Последняя пуля ушла в воздух. Билл выпустил из рук пистолет и выхватил нож. Дакота едва успел увернуться от удара, отскочив в сторону.

Противники замерли друг против друга.

Спасаясь, Кейт снова взобралась на козлы, не забыв прихватить револьвер индейца. Задыхаясь от волнения, следила она за врагами, исход поединка между которыми должен был сейчас решить ее судьбу.

Дакота и Билл Петушиный Боец по-прежнему стояли, застыв неподвижно и лишь безмолвно меряя друг друга взглядом. Они хорошо знали друг друга и отдавали себе отчет в том, что им обоим предстоит жестокая борьба.

Билл широко расставил ноги, чтобы с легкостью повернуться в любую сторону, куда пожелает. Высокие сапоги, широкополая шляпа, плотная кожаная куртка лишь усиливали впечатление тяжести и массивности. На шее у него была повязана красная косынка, кончики которой выбивались из-за пазухи.

Казалось, почти обнаженный дакота защищен хуже, однако его, с его гладким телом, схватить было куда труднее, чем его противника; к тому же он был моложе врага и, несмотря на свои шрамы, куда более гибок. Индеец не сводил глаз с врага. Дакота тоже осознавал, что, отвлекись он от борьбы хотя бы на долю секунды, это может стоить ему жизни. В руке он сжимал кинжал.

Билл разразился бранью, чтобы подбодрить себя и нагнать страху на противника.

– Харри, – прошипел он, – хитрая тварь! Спрятался за юбками у девчонки! Ступай-ка лучше к бабушке домой! Убирайся к черту, пока мне не надоело!

Индеец не отвечал.

– До сих пор скорбишь по своему старику? – язвительно продолжал Билл. – Не моя вина, что Топ любил прикладываться к бутылке и попался под горячую руку Красному Лису. За это своди счеты с кем-нибудь другим, не со мной. Так что убери свой тупой ножичек и уноси ноги, если тебе дорога жизнь.

Индеец молча глядел на бледнолицего. Черты его оставались по-прежнему спокойны.

– Ты только на ручки свои посмотри, жалкий молокосос! – бранился Билл, с каждым новым залпом ругательств ощущая прилив уверенности. – Неужели ты своими нежными ручками хочешь побороть Кровавого Билла, Петушиного Бойца? Когда мы сшибемся в схватке, я не дам тебе пощады. Я вышел победителем из двадцати шести петушиных боев без правил, переживу и двадцать седьмой. Так что исчезни! Это хороший совет, последуй ему!

Изрыгая ругательства и чувствуя, как с каждым новым оскорблением, обрушиваемым на индейца, его уверенность в себе и в своих силах возрастает, Петушиный Боец добился успеха, о каком в это мгновение и не помышлял. Кейт успела устроиться на покосившихся козлах. Как только стрельба стихла, мул Бесси снова успокоилась, и девушка достаточно пришла в себя, чтобы держать в руках оружие. Она пробралась внутрь повозки и нашла на полу среди соломы свой пистолет. В первый раз столкнувшись с индейцем, она сделала всего один выстрел, поэтому у нее оставалось еще шесть патронов. Кейт ощущала свою вину в том, что индейцу удалась его хитрость, и хотела помочь Биллу, который хотя и претил ей своими бранными речами, но при этом ободрял ее своей уверенностью в себе.

Кейт прицелилась в дакота. Индеец стоял напротив своего противника не шевелясь, подобно бронзовому изваянию, и на расстоянии всего в несколько метров являл собой идеальную мишень. Девушка нажала на курок.

Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Пистолет был разряжен.

Кейт опустила руку.

– Вот сволочь, чтоб его! – выругался Билл, наблюдавший эту сцену.

Кейт поискала револьвер дакота, которым завладела раньше, сочтя его обладателя мертвым. Когда она взяла его в руки, индеец наконец снизошел до того, чтобы нарушить молчание.

– Девушка тебе не поможет! – произнес он тихо, но отчетливо, обращаясь к своему противнику. – Поэтому борись! Я и так уже потерял с тобой много времени попусту.

Кейт выстрелила, но в ту же секунду индеец снова бросился на Билла. Девушка не поняла, попала ли она, и если да, то в кого именно. На глазах у Кейт дакота перехватил руку Билла, сжимавшую нож, тот в свою очередь вцепился в занесенную с кинжалом руку индейца, они в ярости стиснули друг друга, упали на землю и дважды перевернулись. Потом они покатились по траве. Кажется, ни один из них не успел нанести другому смертельного удара. Девушка закрыла глаза. Она не хотела увидеть, чем завершится это единоборство.

Негромкий шум, сопровождавший схватку индейца и вольного всадника, хрипы и скрежет зубовный вскоре замолкли. Что же случилось? Кейт медленно открыла глаза: Билл и индеец, разжав смертельные объятия, стояли, как прежде, друг против друга с ножами в руках, подстерегая один другого.

На теле дакота виднелось несколько неглубоких кровоточащих царапин. Билл потерял шляпу, кончики его косынки перевернулись на спину и теперь торчали на затылке. Волосы от пота прилипли ко лбу.

– Иди к черту! – задыхаясь, выдавил из себя он. – Что вы тут обретаетесь, воровское отродье? Грязные крысы, вонючие, пьяные выродки. Смотри, отправлю тебя в твои вечные охотничьи угодья, чтобы ты тут не задерживался!

Кейт слушала Билла, но не решалась больше выстрелить в дакота.

– Это все пустые, ничего не значащие речи, и выходит, они недостойны мужчины.

Видимо, индеец заговорил только для того, чтобы отвлечь Кровавого Билла, ведь не успел он произнести последнее слово, как ловкой подсечкой сбил вольного всадника с ног, и Кейт скорчилась от ужаса, заметив, что дакота нанес-таки своему противнику роковой удар.

Снова наступила тишина.

Девушка не могла заставить себя бросить взгляд на поле битвы. Однако она внимательно прислушалась, и ей показалось, что кто-то что-то делает с мулами. Тотчас же фургон сдвинулся с места, словно его оттолкнули назад дышлом, и стал прямо. Кейт почувствовала, как кто-то запрыгнул на козлы и уселся рядом с ней. Она услышала, как по спине последнего оставшегося в живых мула захлопали вожжи. Раздался клич, которым понукают упряжных животных. Голос возницы показался девушке знакомым. Этот же голос чуть раньше произнес первое «стой».

Разум подсказывал Кейт, что, если индеец сейчас без помех завладел повозкой, Билл наверняка побежден и убит. Разум подсказывал Кейт, что дакота сейчас даже не смотрел в ее сторону. Индеец не схватил ее, не угрожал ей, не пытался загнать внутрь фургона. Он снова стал вести себя так, как будто ее рядом с ним не было. Все это подсказывал Кейт разум. Однако ее чувства и ее фантазия не хотели принимать эти очевидные факты. Воображение Кейт было всецело поглощено картинами тех ужасных мук, что неизбежно постигнут ее в ближайшем будущем, и страх сжимал ее в когтях столь крепко, что она не хотела ничего ни видеть, ни слышать. Безучастная, почти лишившаяся воли, сидела она в повозке, которой управлял индеец, и ясным утром ехала назад, тем же маршрутом, каким прибыла сюда ночью, спасаясь бегством. Ей уже казалось, что бегство это случилось давным-давно. Теперь судьба ее была решена. Она пребывала в плену.

Утреннее солнце проникало сквозь отверстие между полотнищами, рассыпало блики по соломе, оружию, одежде людей. После бессонной ночи Кейт ощущала смертельную усталость и голод. Однако она изо всех сил старалась не закрывать глаза и держаться прямо, сидя на козлах подпрыгивающего на ухабах фургона. Девушка могла рассчитывать только на самое себя, и это в ситуации, когда речь шла о жизни и смерти. Она бросила взгляд на вражеский винчестер, винтовку Билла, его пистолет и свой собственный, сложенные за облучком. Она могла бы еще раз попытаться освободиться, но знала, что подобная попытка смешна и обречена на неудачу. Кто же еще мог ей помочь?

Какое-то время тому назад индеец, снова засунувший за пояс револьвер, пустил мула Бесси шагом, но сейчас вновь принялся ее понукать. Буланый бежал рядом с повозкой.

Девушка тряслась на ухабах по степи в кренящемся то туда, то сюда фургоне и пыталась собраться с мыслями. Ее отец, единственный человек, который мог ее спасти, был далеко. Он и не догадывался, что случилось с дочерью. Он не знал, что она решила отправиться к нему вместе с оружейным обозом. Вспомнив об отце, Кейт невольно взяла себя в руки. Пусть даже с нею все кончено, она не хотела предстать в глазах своего губителя дрожащим от страха, молящим о пощаде существом. Она решила вести себя, как подобает дочери воина. Девушка начала внимательно рассматривать сидящего рядом с нею индейца. Отныне он распоряжался ее жизнью. Она хотела выяснить, не удастся ли вовлечь его в разговор.

Словно почувствовав на себе ее взгляд, индеец слегка повернул к ней голову.

– Вы дочь майора Смита, – сказал он, снова переходя на английский. – Это отец вызвал вас в форт?

– Нет.

– Не ехал ли в вашей колонне высокий человек с рыжими волосами и приросшими мочками ушей?

Кейт насторожилась.

– Нет, – сказала она, – Красного Лиса среди нас не было.

Индеец смерил девушку удивленным взглядом, а потом снова обернулся к мулу. Разговор был окончен.

Кейт попыталась составить себе ясное представление о том, что ее ждет. Индеец говорил с нею спокойно и деловито, всем своим поведением побуждая и ее спокойно и деловито обдумывать собственную судьбу. Что с нею станется? Обрывочные воспоминания об индейцах, слухи и сплетни об индейцах, отдельные впечатления от встреч с индейцами с лихорадочной быстротой сменяли друг друга в ее сознании. Она не боялась, что ее станут пытать. Женщин не подвергали пыткам. Но почему индеец, который правил повозкой, не убил ее тотчас же? Лишить ее жизни он мог бы с легкостью. Может быть, он смотрел на нее как на добычу? Какая судьба ждет ее в индейской деревне? Только бы не стать индейской скво. Отец непременно явится во главе своего отряда и освободит ее. Узнав о нападении на колонну, он наверняка немедленно выступил ей на выручку со своими драгунами. С этим придется считаться даже индейцу. Кейт еще раз незаметно покосилась на врага. В его манере говорить, в его движениях, в самом взгляде читалась уверенность и превосходство, внушавшее девушке не только страх, но и уважение, и постепенно она даже прониклась к индейцу чем-то напоминающим доверие. Может быть, ей еще удастся поговорить с этим дакота, может быть, она убедит его ее освободить. Вдруг он даже ожидает, что она станет просить о пощаде?

Кейт наконец решилась. Она хотела умолить победителя вернуть ее к отцу за выкуп. Но стоило ей собраться с мыслями, как ее вновь испугал оглушительный стук копыт. Он долетел с северо-востока, и едва она его различила, как показался и верховой отряд, производивший этот шум. Отряд состоял из семерых молодых индейцев, примчавшихся на пегих мустангах. Эти семеро всадников были на удивление похожи друг на друга. Жилистые и гибкие, как влитые сидели они на своих неоседланных скакунах. Туго стянутые волосы их были иссиня-черные, кожа смуглая. Щеки, руки и грудь их были расписаны красными знаками. Все молодые воины без исключения были вооружены каменными топориками-томагавками, ножами, луками и стрелами. Вероятно, они услышали выстрелы и потому бросились на помощь Токей Ито.

Увидев отбитую у бледнолицых повозку с патронами и своего соплеменника, как ни в чем не бывало сидящего на козлах и почти не пострадавшего от рук врагов, молодые всадники издали громкий ликующий клич. Перед самым фургоном они, резко натянув поводья, остановили мустангов, и те поднялись на дыбы. Чтобы исполнить такой верховой трюк, требовалось немало силы, ловкости, дерзкой уверенности в себе, и Кейт невольно восхитилась их искусством.

Индеец, правивший повозкой, крикнул, и на зов его явился буланый. Дакота схватил свою винтовку, одним прыжком перемахнул на спину коня и так, верхом, замер перед своим отрядом. По мановению его руки один из юных воинов начал рапортовать о чем-то на языке, которого Кейт не понимала. Вслед за тем вождь дал воинам какие-то указания.

После этого трое молодых людей крупной рысью погнали мустангов в сторону блокгауза. Остальные четверо спешились, выпрягли мула и сняли с фургона полотнища парусины. Их предводитель приказал Кейт выйти из повозки.

Она послушно слезла с козел. Смущенная, она ступила своими маленькими ножками прямо в лужу. Чепчик ее сбился на сторону, из-под него выбились локоны.

Четверо молодых индейцев стали выгружать патроны и оружие из фургона и навьючивать его на мула и лошадей. Они работали быстро, не отвлекаясь. Никто не бросил на девушку ни единого взгляда, хотя всем, возможно, было любопытно, какую же добычу захватил их предводитель. Кейт обратила внимание, что у каждого воина пучок черных волос украшен клочком звериной шерсти, выкрашенной в красный цвет, и вспомнила слухи, что участники некоторых воинских союзов якобы носят подобные опознавательные знаки. Может быть, члены одного из таких союзов и совершили нападение на транспорт с оружием.

Как только все захваченное вооружение нагрузили на вьючных животных, вождь снова отдал приказ, и молодые воины ускакали в северном направлении. Когда они скрылись из глаз, вождь обернулся к Кейт, которая, погруженная в свои мысли, по-прежнему стояла в воде:

– Пойдем!

Девушка невольно вздрогнула, осознав, что, если она вообще решится заговорить, сделать это нужно немедля. Вождь не позволил своим воинам увезти ее, он сам хотел взять ее с собой. В противостоянии с индейцем она могла рассчитывать только на себя. Трудно было не утратить самообладания, только что обретенного в муках; страх вновь обрушился на Кейт, как мощная волна. Она беспомощно перевела взгляд на опустошенный фургон, эту последнюю частичку мира, в котором она жила до сих пор. Повозка стояла с опущенными дышлами, словно предвидя свою печальную судьбу, обрекавшую ее сгнить в глуши, на этом самом месте. Кейт отвела глаза от этого безрадостного зрелища.

– Мой отец даст вам за меня выкуп, – с трудом выдавила из себя она, тщетно пытаясь уловить на непроницаемом лице индейца хотя бы тень эмоций. – В чем бы вы ни нуждались, мой отец все может дать вам.

Девушка заранее придумала эту фразу, однако та прозвучала куда более неловко и беспомощно, чем понадеялась она вначале, и она со страхом стала ждать ответа индейца.

Индеец же не мог удержаться от улыбки.

– Кажется, Кейт Смит невдомек, что ее отец и я – предводители враждебных отрядов. Моим воинам нужно оружие и патроны. Майор Смит – человек чести; он не даст нам добровольно ни пуль, ни ружей, даже в обмен на собственную дочь. Оружием мы завладеем сами. – И дакота показал на опустошенный фургон.

Кейт готова была разрыдаться, но проглотила комок в горле и не дала воли слезам, а чтобы тверже держаться на ногах и производить хоть сколько-нибудь достойное впечатление, вышла из лужи на сухой песок. Она не стала больше ни молить, ни убеждать, а просто сказала: «Делайте, как вам будет угодно». Произнося эти слова, она преисполнилась уверенности, что дакота не поступит с нею бесчестно.

Вождь подъехал к девушке, и не успела Кейт оглянуться, как он поднял ее к себе на коня. «Я решу, как быть с вами», – только и промолвил он. Индеец тронул коня пятками, и буланый поскакал по прерии на юго-запад, по направлению к реке: на ее южном берегу, как говорили, находился форт, которым командовал ее отец.

Кейт не догадывалась, какую судьбу уготовил ей индеец. Она старалась не задумываться об этом, иначе надежда, что ее желание исполнится и что дакота вернет ее отцу, таяла как дым. Всадник крепко держал ее левой рукой, а правой сжимал заряженную винтовку. Поводом, предназначенным только для того, чтобы осадить лошадь, он не пользовался; буланый повиновался всего лишь едва заметному нажатию ног. Шкура мустанга по цвету весьма напоминала оттенки поросшей травой земли. Темная грива развевалась по ветру. Длинный, вздымавшийся красивым султаном хвост был по индейскому обычаю высоко подвязан. Конь, хотя и нес двойную ношу, легко скакал галопом. Жеребец казался настоящим детищем степи, своей родины. Может быть, всадник поймал его диким и укротил? Кейт положила руку на холку коня, чтобы удержаться во время скачки и найти точку опоры. Почувствовав прикосновение чужой руки к своей шее, мустанг пришел в ярость. Он тотчас же хотел стать на дыбы и укусить девушку, и Кейт в испуге отпрянула. Всадник успокоил коня, а отчитывать девушку ему не понадобилось. Она получила хороший урок и отныне полагалась на крепкую руку всадника.

Дакота направил скакуна дальше, в сторону форта. Кейт немного успокоилась, в душе ее проснулась надежда.

Они снова поравнялись с местом, где ночью дакота нагнал фургон Кейт. Индеец пустил мустанга шагом и, кажется, стал разглядывать следы на земле. Даже Кейт смогла разобрать, что следы лошадиных копыт сбоку вели наверх по склону холма. Может быть, здесь спасались бегством из долины оставшиеся в живых конвойные, может быть, здесь поднялись на холм на своих быстроногих конях дакота, – этого, рассматривая следы, Кейт, разумеется, решить не могла, поскольку не отличала отпечатков копыт неподкованных коней от тех, что оставляли на земле подкованные. Однако индеец, вероятно, читал следы на земле как открытую книгу и сделал из увиденного свои заключения. Он снова пустил буланого галопом.

Слева от них тянулись в направлении реки возвышенности, постепенно делающиеся все более и более покатыми. В солнечном свете пышные белые облачка плыли по небу над заснеженными вершинами Скалистых гор, замыкавших горизонт на западе.

С приближением полудня, когда далекие горы заволокло дымкой, индеец прервал скачку. Несколько раз раздался крик коршуна, и дакота в ответ издал похожий клич. Спустя минуту-другую показались двое из молодых воинов, которых вождь выслал вперед. Кони их спотыкались, бока животных потемнели от пота, с узды летели хлопья пены. Осадив коней, юноши с красным клочком шерсти и с перьями ворона в волосах опустили глаза долу. У одного кровь стекала по плечу, другой казался изможденным и измученным. Вероятно, и он был ранен. Вождь сжал губы, так что рот превратился в узкую черту, и сурово устремил взор на вернувшихся ни с чем воинов. Один из молодых всадников выдавил из себя несколько фраз. Девушке показалось, что она разобрала одно-единственное слово – «Томас». Услышав его, она немедленно поняла, почему всадники возвратились в столь плачевном состоянии.

Вероятно, этим дакота было проучено перехватить разведчиков колонны, Томаса и Тео, которых послали выяснить, все ли спокойно по пути ее следования, и которые могли спастись во время ночной резни. Однако, судя по всему, это Томас и Тео отправили молодых воинов восвояси с окровавленными головами.

Вождь, кажется, задумался.

Кейт тоже предалась размышлениям. Если ее отец на пограничном посту узнал о случившемся от спасшихся разведчиков и, возможно, от лейтенанта Роуча, то отряд дакота оказывался в незавидном положении. Нападение на колонну дакота совершили в тылу форта, и теперь им придется уходить на запад в непосредственной близости от этой крепости, прорываясь мимо нее. Майор со своими драгунами мог отрезать дакота путь и вызвать их на бой. Кейт не знала, сколько именно индейских воинов участвовали в ночной вылазке, однако предполагала, что их было куда меньше, чем драгунов и вольных всадников, находившихся под командованием ее отца. Как поступят индейцы, если спасшиеся разведчики доложили об их планах в форте и теперь им грозит опасность?

Вождь ссадил Кейт с коня, развернулся и, пустив мустанга галопом, исчез с обоими своими молодыми воинами между поросшими травой холмами.

Кейт еще некоторое время слышала стук копыт трех коней, потом все стихло и вокруг воцарилось безмолвие и покой.

Что теперь?

Девушка опустилась на траву. Поблизости ничто не нарушало тишину, не слышалось ни выстрелов, ни конского топота, и потому она достала из кармана остаток сухаря и съела. Ей сильно захотелось пить, и она утолила жажду горсткой снега, собрав ее на северных склонах песчаного, поросшего травой холма.

Немного подкрепившись, она пошла по луговой долине, чтобы добраться до берегов Найобрэры и пограничного форта, гарнизоном которого командовал ее отец. Долго ли ей еще идти? Уж не заблудилась ли она? Если она заплутает, ей неизбежно грозит смерть от голода, а не то ночью она попадется в пасть волкам.

Как медленно продвигалась она вперед! Ей мешала длинная юбка. Многочисленные холмы были совершенно неотличимы друг от друга; прерия представлялась девушке одним огромным, зловещим лабиринтом. Она то и дело громко вскрикивала «Отец!» или «Спасите!». Наконец она взобралась на холм, чтобы сверху окинуть взглядом местность и снова позвать на помощь.

Вокруг раскинулась пустая, безлюдная, безучастная к ее страданиям прерия. Кейт стало не по себе.

Сколько же еще придется ей идти пешком?

Снова и снова, стоя на вершине холма, кричала она, обращаясь к безмолвной прерии.

Пока Кейт блуждала в глуши по бездорожью и звала на помощь с одиноких холмов, вождь с двумя своими воинами галопом скакал на северо-восток, все время оставаясь под прикрытием между длинными, протяженными складками ландшафта. Если противник и мог расслышать быстрый стук копыт, то разглядеть маленький верховой отряд, а тем более взять его на мушку ему было не так легко. От молодых людей, судя по перьям ворона в волосах, членов отряда Братьев Воронов и сыновьям Старого Ворона, вождь со всеми последними подробностями узнал, чем кончился ночной бой. До сих пор живым до форта добрался один лейтенант Роуч, который бежал с поля боя первым. Близнецы Томас и Тео все еще кружили где-то по прерии в поисках Кейт. Пока никто еще не отважился выступить из форта, чтобы дать отпор отряду дакота. Третий из молодых воинов, Ихасапа, не получил ранений и проводил разведку поблизости от гарнизона Смита.

Вождь повел воинов к холму, известному ему и его людям как особенно удобный наблюдательный пункт. В долине он и его спутники спешились. Младший из Братьев Воронов вызвался сторожить мустангов, а старший вместе с вождем прокрался на гребень холма, чтобы оттуда осмотреть окрестности. Оба они разглядели на юге реку и форт, а на северо-востоке своими зоркими глазами различили соплеменников, которые стремились как можно быстрее увезти захваченное ночью оружие. Вождь и старший Ворон вскоре заметили также девушку Кейт, которая, стоя на какой-то горке, отчаянно размахивала руками и призывала на помощь, а в нескольких милях от нее еще две движущиеся точки: это могли быть только вольные всадники Томас и Тео.

Ворон молчал. Он ждал, как оценит положение и что решит его вождь. Однако тот по своей привычке потребовал, чтобы сначала свое мнение высказал воин:

– Как по-твоему, что нас ждет и что нам делать?

– Сын Антилопы совершил ошибку. Ему надо было убить Роуча, этого трусливого койота. А он не убил его. Мы, Братья Вороны, тоже совершили серьезную ошибку. Нам надо было поймать Томаса и Тео. Но мы их не поймали. Они еще прочесывают прерию и рано или поздно явятся на помощь девушке, стоящей там на холме. Значит, нам будет нетрудно застрелить Томаса, Тео и девушку. Но Роуч добрался до форта и, наверное, уже доложил Длинному Ножу Смиту, что произошло. Не могу понять, почему Смит и его люди не трогаются с места и почему против нас снова не высылают разведчика Тобиаса. Он прискакал в форт и больше не выезжал оттуда.

– Наверное, Роуч сообщил обо всем Смиту очень путано и противоречиво, чтобы не признаться в своей трусости, – предположил вождь. – Вероятно, Смит не догадывается, что в нашем отряде всего двадцать четыре человека; после рапорта Роуча он решит, что дакота не менее двух-трех сотен, и придет в ужас. Вот потому-то он и не торопится покидать стены форта. Но в конце концов ему придется совершить вылазку за пределы крепости, чтобы напасть на нас и попытаться отнять у нас добычу. Что ты на это скажешь, Ворон?

– Отправляйся к нашим людям, вождь, зато пошли нам сюда Сына Антилопы. И он, и мы, Братья Вороны, совершили ошибки и должны исправить их сами. Мы убьем Томаса, Тео и девушку и вместе с Ихасапой станем кружить вокруг форта, своими стрелами не давая покоя Смиту и его людям и задерживая их вылазку.

– Я другого мнения. Ты и твой брат ранены тяжелее, чем я. Вы вернетесь к нашим воинам, иначе совсем лишитесь сил. Смита и форт я возьму на себя.

– Но в форте от пятидесяти до шестидесяти Длинных Ножей и у каждого винтовка или ружье!

– Зато я дакота.

Произнося эти слова, вождь вспомнил своего отца, из уст которого некогда слышал столь же гордый ответ.

– Ты приказываешь нам сделать, как ты сказал?

– Да, приказываю.

Ворон более не спорил. Хотя ему и нелегко было оставить своего вождя в одиночестве, он молча и быстро соскользнул по склону холма и передал весть своему младшему брату. Братья Вороны вскочили на мустангов, недовольные собой; они гадали, что предпримет вождь, чтобы обеспечить своему отряду отступление без потерь с захваченными патронами.

Буланый остался непривязанным. Все знали, что он никогда не убегает от хозяина.

Когда Братья Вороны, следуя приказу вождя, отправились в путь к своим соплеменникам, Кейт все еще стояла на холме, расположенном дальше к югу. Она тщетно звала на помощь так долго, что в горле у нее пересохло. Голос ее звучал совсем слабо и хрипло; руками она размахивала из последних сил. У нее дрожали колени. Ею овладел столь непреодолимый страх, что она не могла даже расплакаться. Без слез глядела она не отрываясь на пустую, безлюдную и бесприютную равнину, простиравшуюся между нею и Найобрэрой. Где-то там скрывается форт, форт, отец…

Но что это? Не долетел ли до нее какой-то шум? Не раздался ли человеческий голос? Или у нее уже начинается горячечный бред и голоса – это всего лишь галлюцинация? Нет! Это не сон, это происходит на самом деле!

Откуда ни возьмись к девушке бешеным галопом устремились двое вольных всадников. Лошади у них были пегие, масти почти одинаковой, одеты они тоже были почти одинаково, и носы у них были весьма характерные, одинаковые.

Ощутив прилив храбрости, Кейт принялась размахивать руками.

– Томас! Тео! – выкрикнула она еще хрипло, но уже ликующим тоном.

– Мисс Кейт, мисс Кейт! Да как же вы попали сюда, в эту глушь, совсем одна? – Близнецы остановили коней прямо перед девушкой.

Кейт глубоко вздохнула и поспешно объяснила, как это случилось.

Слушая ее рассказ, Томас и Тео без конца сыпали проклятиями, по обычаю ковбоев.

– Вот, значит, как… – промолвил Тео, когда Кейт замолчала. – Вот, значит, как… Вождь дакота, чтоб его, сам вез вас какое-то время сюда на мустанге! Наверное, хотел потребовать выкуп и на переговорах подольше задержать вашего отца. А потом…

– А ну быстрее, в форт! – занервничал Томас. – Девушку надо укрыть за палисадом! Одному Богу, а может, одному черту известно, но вдруг по крайней мере в блокгаузе мы будем в безопасности. Ведь Медвежье племя, после того что они опять учинили сегодня ночью, точно способны на все. Так что времени терять нельзя, вперед!

Томас посадил Кейт впереди себя на свою взмыленную, измученную лошадь. Его собственную кожаную куртку пятнали брызги крови, но Кейт не решилась спросить, откуда они взялись, а вольные всадники не торопились посвящать девушку во все подробности последнего боя.

Быстрой рысью поскакали оба они, везя Кейт по долине на запад. Они и сами удивлялись, что не пострадали в схватке, но приписывали это исключительно своей победе над двумя молодыми дакота, с которыми им довелось столкнуться.

Они обогнули последнюю вершину холма. Глазам беглецов предстала широкая лента могучей Найобрэры, воды в которой прибыло в последние дни из-за таяния снегов. На противоположном берегу виднелся сруб, пограничный пост с блокгаузами. Теперь вода поднялась до самой северной стены палисада, окружавшего здания форта. Высоко вздымалась в небо одна сторожевая башня. Раздался пронзительный свист: это дозорный заметил приближающихся к форту верховых.

Томас и Тео, которые везли девушку, доскакали до того места на северном берегу, где можно было различить переправу. На противоположном, южном, берегу уже показался молодой всадник, который выехал из форта, чтобы убедиться, что прибывшие не враги. На нем не было шляпы. Ветер трепал его светлые волосы. Он в знак приветствия махнул рукой, и Томас и Тео тотчас же с громкими ликующими криками и радостными жестами погнали своих пегих в реку. Даже на броде вода доходила всадникам до щиколоток, а Кейт осторожно подобрала длинную юбку.

Выбравшись на южный берег, все трое уперлись прямо в палисад. Всадник из форта помог девушке сойти с коня. Это был сильный, крепкий молодой человек. Когда он увидел перед собой девушку в длинной юбке, бледную и осунувшуюся после бессонной ночи, на лице его появилось удивленное и не очень-то почтительное выражение. Нервы Кейт наконец сдали. Она заплакала, хотя и стыдилась самой себя. Только вполуха она расслышала, как Томас и Тео живо приветствуют молодого всадника.

– Адам! Адам Адамсон!

– Томас! Тео! – откликнулся светловолосый Адамс со смешанными чувствами: он явно не только испытывал радостное удивление, но и был потрясен. – Да как же вы сюда попали? А впрочем, хватит об этом, позже переговорим. Вы еще и с краснокожими поцапались?

– Еще и с краснокожими поцапались? – недоуменно воскликнул Томас. – Да мы с этой юной дамой, пожалуй, единственные выжившие из всей нашей колонны. Фургоны, оружие, конвой – все пошло к чертям: что могли – украли, кого могли – убили. Это уже называется не «поцапались»! Еще кто-нибудь, кроме нас, сумел спастись?

Постепенно вокруг них стала расти толпа. Вольные всадники и солдаты высыпали из ворот, окружили вновь прибывших и хотели узнать подробности. Казалось, гарнизон форта уже был готов выступать в поход. Но сначала надо было расспросить вольных всадников обо всем, что случилось.

– Спасся еще лейтенант Роуч, – сообщил близнецам Адамс, провожая Кейт через ворота в форт. – Мне кажется, подозрительный он какой-то. Его показания противоречивы, он в них путается. Кстати, откуда вы взяли эту девицу?

– Это дочь вашего майора!

– Майор будет вне себя от радости, – сухо и иронично откликнулся Адамс.

Кейт слышала все эти речи словно в полусне. Она чувствовала, как ее даже не ведут, а скорее тащат, пока наконец не подтолкнули к двери дома возле сторожевой башни. Она очутилась в первой комнате, просто обставленной, с бревенчатыми стенами. Кто-то закрыл за ней дверь, и звуки снаружи стали доноситься приглушенно.

Кейт медленно собралась с силами. Прямо перед собой она увидела отца.

Майор, уже собравшись в дорогу, стоял у своего письменного стола; он успел надеть форменную шляпу с полями. Не поддаваясь всеобщему волнению и не выказывая ни удивления, ни каких-либо сентиментальных чувств, он поначалу глядел на дочь, не говоря ни слова.

– Кейт! Ты здесь! – произнес он наконец, проявив отцовскую любовь, к которой примешивалась изрядная доля неудовольствия, вызванного тем, что она помешала его военным планам.

– Да, отец.

Больше всего на свете Кейт хотелось броситься ему на шею, но майор держался натянуто, явно тяготился всей этой сценой и стремился поскорее закончить разговор. Он задал ей вопрос, в этот миг показавшийся девушке совершенно неважным:

– Как ты сюда попала?

Кейт проглотила комок в горле, а потом отвечала, тоже сдержанно, стараясь не показывать своих чувств:

– Отец! Многие дамы из офицерских семейств живут вместе со своими супругами или со своими отцами в фортах. Ты же сам написал мне однажды, что я могу к тебе приехать.

– Да, но не сейчас! Девочка моя, что же за глупости ты наделала! Ты прибыла вместе с оружейным обозом?

– Да.

– Кейт! Что же нам теперь делать? Идем!

Смит подал дочери руку, отвел ее в соседнюю комнату и закрыл за собой дверь.

Девушка села на походную койку, потому что ни стульев, ни кресел в комнате не было.

Майор в раздражении расхаживал туда-сюда.

– Кейт! Что за безумие тобой овладело! Как тетя Бетти могла тебе разрешить! Кто в колонне взял на себя ответственность за это? Неужели в форте Рэндалл до сих пор не догадываются… – Майор внезапно остановился. – Энтони Роуч, твой жених, здесь. Он не сказал мне ни слова о том, что ты поехала вместе с обозом. Но он же наверняка знал… не мог не знать…

Если до этого мгновения Кейт была бледна, то сейчас побелела как мел.

– Он просил меня поехать с ним. Отец, неужели он и вправду не упомянул обо мне?

Майор вздрогнул.

– Мы поговорим об этом позже, Кейт. А сейчас ложись, отдохни и не задерживай меня более. Меня ждут служебные дела.

И с этими словами майор ушел к себе в кабинет.

Кейт осталась одна. Поведение отца испугало ее, а молчание Роуча глубоко опечалило. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она стала прислушиваться к звукам, доносившимся из соседней комнаты. Судя по всему, майор получил от Томаса и Тео куда более точный и достоверный отчет о ночной вылазке индейцев, чем от Роуча. Слово взял Томас, и майору никак не удавалось заставить ковбоя выражаться кратко. Томас излагал события чрезвычайно пространно, словно сидел у костра на привале в прерии или где-нибудь в фактории, столь наглядно, с таким обилием деталей, что сам явно наслаждался своим рассказом, хотя у майора и выступила от нетерпения на лбу испарина. Насколько Кейт знала отца, тот только потому заставлял себя слушать Томаса, не перебивая, что каждое его слово, каждое замечание, каждая подробность свидетельствовали о том, что он по-простецки, безыскусно, без прикрас говорит хотя и неприятную, но правду.

Не успел Томас завершить свой рассказ, как Кейт овладело физическое и душевное изнеможение. Она опустилась на походную койку и, не заснув по-настоящему, погрузилась в забытье.

Придя в себя, она в первое мгновение не могла понять, где находится. Но почти тотчас же воспоминания о событиях прошлой ночи нахлынули на нее, ожив с новой силой.

Она снова прислушалась.

Сейчас в здании царила тишина. Из соседней комнаты, кабинета ее отца, тоже не доносилось ни звука. Кейт поднялась с постели. В каморке с походной койкой она особенно остро ощущала собственное одиночество и неприкаянность. Она прошла в соседнюю комнату. Однако там оказалось пусто, что только подтверждалось прежней тишиной. Девушка села за большой дубовый стол и выглянула в окно. Во дворе снова закипела жизнь. Раздался сигнал тревоги. Драгуны и вольные всадники стали строиться.

Кейт встала и подошла к окну. Она принялась рассматривать драгуна, который держал под уздцы рыжую кобылу ее отца. Она увидела, что белокурый молодой человек, встретивший ее и ее спутников, разговаривает с вольными всадниками, готовыми выехать за стены форта. Вдруг она заметила лейтенанта Роуча.

Волосы у него снова были аккуратно расчесаны и приглажены, униформа снова сидела на нем безукоризненно. Он тоже отдавал приказы скрипучим голосом. По-видимому, ему предстояло командовать строящимся взводом драгун. Девушка поняла, что происходит. Ее отец еще до ее возвращения хотел со всеми имеющимися в его распоряжении силами выступить в поход, чтобы перехватить похитителей и во что бы то ни стало не дать им прорваться с украденным оружием на запад, в их охотничьи угодья.

Внезапно от наблюдений и размышлений девушку отвлек стук в дверь.

– Войдите! – крикнула Кейт.

На пороге появился Тео. С дружелюбной и смущенной улыбкой он поставил на стол тарелку дымящегося горохового супа и подошел к окну, у которого стояла Кейт.

– Поешьте, маленькая мисс, это придаст вам силы!

– Спасибо. Большое спасибо. Суп еще слишком горяч. Скажите, мой отец выступает со своим отрядом, чтобы наказать похитителей оружия?

– Конечно! Сейчас уж индейцам достанется. Вы же видите, все идут в бой, весь гарнизон. Только двенадцать человек останутся защищать форт и вас.

– Да-да.

Внезапно Кейт почувствовала, что воспоминания последних часов обрушились на нее всей своей невыносимой тяжестью. Пытаясь бессознательно забыться, она вновь впала в некое подобие прострации. И вдруг снова вздрогнула.

– Там индеец!

– Не бойтесь, мисс, этот индеец совершенно безобидный, он прикован и носит христианское имя Тобиас. Ешьте, а то суп остынет.

Кейт послушно села за стол и помешала суп, хотя он уже и не был таким горячим.

– А зачем вы привязали индейца? – принялась выспрашивать она.

– Ну, он служит у нас в форте разведчиком. Мы его отправили на вылазку, проверить, все ли спокойно, он сказал, что да, а потом уверял, что не заметил дакота. Больше от него ничего не добьешься. Он даже майору не отвечает. Ждет заслуженной порки.

Кейт посмотрела в окно. Индеец, высокий и стройный, стоял, сгорбившись, потому что был прикован за руки к низенькому столбику. Его черные волосы были стянуты на лбу зеленой повязкой; на нем были вельветовые штаны, хлопчатобумажная рубаха и расшитый жилет.

– Лучше бы сняли с него рубаху, – посетовал Тео, – по голому-то телу будет чувствительнее. Только наш Адамс, которому поручили его наказать, не очень-то хочет брать на себя роль истязателя.

– А кто это – Адамс? – поинтересовалась девушка.

– Белобрысый, тот, что встретил нас у ворот. Простите, мисс Кейт, мне надо показаться во дворе!

Тео ушел. Кейт отставила тарелку с супом и вернулась к своим наблюдениям за происходящим во дворе.

В это время там как раз появился ее отец. По-видимому, он еще раз сам обозревал окрестности с вершины сторожевой башни, ведь он вышел из башни через дверь, ведущую непосредственно во двор. Быстрыми шагами прошел он к драгунам и вскочил на свою рыжую кобылу. Для всех это послужило сигналом к выступлению.

Привратник широко распахнул большие створки ворот.

В эту минуту со сторожевой башни вновь раздался предупредительный свист. Кейт узнала этот резкий звук. Несколько часов тому назад он возвестил гарнизону и их собственное приближение. Она смотрела на Адамса, который не сел на лошадь, а значит, вместе с еще одиннадцатью гарнизонными солдатами должен был остаться в форте. Светловолосый вольный всадник, задрав голову, крикнул дозорному:

– Эй, Джим! Что там?

– Прямо к нам скачет краснокожий! – прозвучало в ответ.

– Просто так скачет – как ни в чем не бывало?

– Да, как ни в чем не бывало, вроде как в мирное время или как парламентер.

– А он точно один?

– Совершенно точно.

Кейт увидела, как Адамс бросился к ее отцу. Майор, не спешиваясь, выслушал рапорт Адамса и его личные предложения по этому поводу с явным нетерпением.

Вольный всадник Адамс

– Предлагаю, – сказал Адамс, обращаясь к коменданту, осадившему лошадь у ворот, – предлагаю лично выехать навстречу этому краснокожему, прежде чем тот приблизится к форту.

Именно в эту минуту майор Смит предпочел бы, чтобы его не задерживали, однако согласился на предложение подчиненного.

– Хорошо, поезжай. Делай что хочешь, лишь бы мы не теряли времени и этот индеец не заметил, как нас мало и какие у нас планы. Смотри, выведай у него что-нибудь и, если сможешь, пристрели прямо в прерии. Да берегись, все эти дакота очень коварны.

Выслушав этот приказ, Адамс сделал кислое лицо, но не стал перечить, а тотчас же вывел из конюшни своего гнедого и выехал за ворота. Он пересек реку вброд и рысью проскакал небольшой отрезок долины, знакомой ему вот уже два года, с того самого дня, как он впервые проехал верхом по этой местности. Вскоре он завидел всадника, о котором сообщил дозорный на башне: тот скакал ему навстречу размеренным галопом. Вот индеец пустил коня шагом. Адамс остановился и стал ждать. Внимательно, с затаенным напряжением, оглядел он противника. Конь у индейца был буланый, с темной гривой и темным хвостом. Сам он, несмотря на весенний холод, был почти наг. За поясом у него виднелись нож и револьвер. Винтовку он вез в ярко расшитом кожаном чехле, словно и не ожидал никакой схватки. Черные волосы его были разделены на пробор и заплетены в косы. Повязка из змеиной кожи удерживала на затылке три орлиных пера. Индеец был высок ростом и строен, как и все представители его народа. Во всем его облике ощущалась скрытность и холодность, нежелание общаться с бледнолицым и надменность.

Адамс вздрогнул от удивления. Он узнал своего противника.

Если бы в это мгновение вольного всадника спросили, что он чувствует, тот затруднился бы ответить. За прошедшие два года он нередко вспоминал индейца, который сейчас осадил коня рядом с ним. Харри Токей Ито был опасным врагом. Он сражался за свою землю, за свой народ и стремился отомстить за убийство своего отца. Адамс не сомневался, что и он сам запечатлелся в памяти дакота как бывший пособник Красного Лиса.

Индеец спешился, и Адамс последовал его примеру. Дакота достал из-за пояса трубку, выбил искру и затянулся. Адамс закурил сигарету. Хотя майор велел ему не задерживаться, он не мог знать, что замеченный со сторожевой башни индеец – не кто иной, как вождь наводящего страх Медвежьего племени. Чтобы хоть что-нибудь выведать и хоть чего-нибудь добиться, Адамсу надлежало вести себя спокойно и вежливо.

Адамс молчал. Поскольку это индеец прибыл на переговоры, нарушить молчание первым полагалось ему.

– Приветствую белого человека, – начал вождь. – Я приехал спросить, почему белые люди селятся здесь, на землях дакота, и привозят сюда ружья, из которых будут в нас стрелять.

Адамс провел рукой по белокурым волосам.

– Черт побери, что мне ответить на это? Так уж получилось, что мы сюда переселились. Нас так много, а дома нам, беднякам, места нет. Мы голодаем и бедствуем, а потом садимся на большой корабль и плывем в свободную страну Америку. И думаем, что там нас ждет лучшая жизнь.

Дакота курил, лицо его оставалось непроницаемым.

– Вы не давали нам никакой земли, так почему хотите отобрать у нас нашу?

– Потому что вы со своей землей ничего не делаете. – Тут Адамс, фермерский сын, оседлал любимого конька. – Как поступаете вы с прериями и лесами? Да никак. Вы охотитесь, может быть, иногда сажаете кукурузу, там, где она хорошо приживается, да выращиваете рис, там, где бог пошлет, а в целом у вас все остается по-старому, глушь да дичь, заросли да чащобы. Но так не годится. Нужно взять в руки плуг, и возделывать землю, и выращивать скот.

Вождь опустил глаза.

– А ты так поступаешь?

Адамс покраснел.

– Мне пришлось уехать, – выдавил из себя он.

– И кто тебя прогнал?

– Компании, скупающие земельные участки… Они ничуть не лучше компаний, скупающих пушнину, которые ты знаешь по фронтиру. И те и другие только знай обманывают маленького человека.

– А откуда тут взялись эти торговые компании? Они что, тоже бедняки, которым дома нечего есть?

– Нет. Ты же сам знаешь, не напрасно же ты много лет жил среди нас. Торговые компании создают богачи, и они привозят деньги с собой. И тогда могут нас проглотить, как огромные акулы – крохотных рыбок.

– А это справедливо?

– Нет. Но что с этим поделаешь? Я хочу найти золото, чтобы заплатить за свою землю.

Последняя фраза вырвалась у Адамса помимо воли. Он тотчас же раскаялся в том, что ее произнес, но было уже поздно.

Лицо дакота в тот же миг ожесточилось и помрачнело, все черты его словно высекла из камня ненависть.

– Золотоискатели и захватчики земли!

Он затушил трубку, но не убрал ее и встал на ноги. Адамс тоже поднялся и тоже без лишних слов, потому что почувствовал, что любые объяснения и извинения теперь бессмысленны.

– Я хочу видеть майора Смита, – холодным и горделивым тоном продолжил дакота. – Я могу рассказать ему кое-что о колонне, которую мы победили и уничтожили.

– Ты хочешь вести переговоры с майором Смитом, вождь? – Адамс тщетно пытался разгадать непроницаемый взгляд своего противника.

– Я хочу видеть майора Смита, – повторил тот.

– Ты даешь честное слово, что приехал один и не станешь затягивать переговоры, чтобы дать своим людям время напасть на нас?

– Заверяю вас в этом.

– Хорошо. Тогда поедем вместе со мной в форт.

– Ты обещаешь, что меня потом не задержат?

– Да.

Адамс давно знал, что слову свободного индейца можно верить безоговорочно и что слово, данное индейцу, тоже надлежит держать. Поэтому сейчас он развернул коня и первым поскакал назад к пограничному посту; индеец последовал за ним. Майор наверняка уже устал ждать. Адамс и его спутник вновь пересекли реку вброд. Ворота были широко распахнуты. Когда оба они проскакали во двор, привратник не мог решить, как быть – оставить ворота открытыми или запереть. В конце концов он выбрал нечто среднее и полуприкрыл створки ворот.

Адамс соскочил с коня, чтобы подать рапорт коменданту. Смит спешился и стал рядом со своей золотисто-рыжей кобылой. Он перебил молодого вольного всадника на первом же слове:

– Адамс, где ты столько пропадал с этим краснокожим? Ты, верно, никогда не научишься выполнять приказы. Ты как был, так и остался батраком, а солдат из тебя никудышный. А еще пропустил краснокожего в форт, не завязав ему глаза? Ты что, хочешь, чтобы он все здесь разведал и передал своим собратьям?

Вольного всадника не смутили упреки.

– Господин майор! Все, что дакота может здесь увидеть, ему и без того уже года два как известно. Поэтому глаза ему можно не завязывать. Вы будете говорить с ним или мне увести его назад?

К Смиту и Адамсу подошел лейтенант Роуч.

– Это еще что за краснокожий пес? – шепотом спросил он. – У индейца отличный жеребец! Мне кажется, будто я его уже видел! Адамс наверняка знает, кого к нам сюда притащил.

Во время этого разговора индеец сидел верхом, неподвижный как статуя. Вокруг него образовалась пустота. Любопытные рядовые обступили его кругом, но близко подходить не отваживались.

Адамс испытывал глубокое отвращение к лейтенанту Роучу, хотя в этот день увидел его впервые.

– А как же, – отвечал Адамс непочтительно и нелюбезно, – еще бы мне не знать, кого я привел в форт.

– И кого же?..

– Вождя Медвежьего племени.

Смит и Роуч так и подскочили от негодования, а вместе с ними и обступившие индейца рядовые. К ним проник предводитель врагов!

– Адамс! – крикнул Смит. – Это же краснокожий бандит, тот самый, что убил уже многих наших людей, а сегодня ночью напал на колонну!

– Он самый, майор. Он хочет с вами поговорить. Думаю, он приехал на переговоры.

– Адамс, такого своеволия и глупости я от тебя все-таки не ожидал. Что значит «на переговоры»! Этот мерзавец уже предательски убил не одного нашего, похитил наше оружие и уничтожил наш конвой…

Смит повернулся к индейцу:

– Дакота! Ты напал на нашу колонну и вырезал наших офицеров и рядовых. Для нас ты бесчестный разбойник и убийца! И сейчас ты приезжаешь сюда с незавязанными глазами? Ты не воин, ты шпион! По нашим законам… шпионов ждет виселица.

Адамс мрачно посмотрел на майора. Как он мог такое сказать? Майор плохо представлял себе нрав и обычаи индейцев. Любой дакота ценил слово мужчины и никогда не нарушал его. Смерть на виселице считалась у индейцев ужасным позором. Даже угрожать повешением молодому военному вождю означало нанести ему оскорбление, которое не могло не привести его в ярость.

Глаза дакота угрожающе сверкнули.

– Майор Смит! Я приехал сюда открыто. В форт меня привел один из ваших людей. Я свободно уеду отсюда, как прибыл сюда, иначе вы негодяй, а не мужчина!

Кровь бросилась Смиту в лицо, на висках выступили жилы.

– Краснокожий пес! Ты не достоин того, чтобы с тобой обходились, как требует офицерская честь! Однако я поступлю так, как обязывает меня не данное тебе слово, а мои представления о долге. Если Адамс обещал тебе неприкосновенность… Адамс! Ты же обещал?..

– Да, разумеется, – упрямо отвечал тот.

– Что ж, значит, мы позволим тебе уйти, краснокожий. Я не терплю лжи и обмана. Уходи… Но в тот миг, когда выйдешь за ворота, мы объявим тебя вне закона и твоя жизнь будет в наших руках.

Вождь огляделся, как будто что-то соображая.

– Хорошо, – сказал он потом, – будь по-вашему. Я уеду отсюда свободно, как приехал сюда. В тот миг, когда я буду за воротами, поступайте со мной, как вам вздумается, и попытайтесь меня убить. Я сказал, хау!

Столпившиеся вокруг гарнизонные солдаты выразили свое согласие с решением коменданта и вождя. С их точки зрения, оно означало для индейца смертный приговор. Он просто выбрал пулю вместо веревки.

Адамс подошел к коменданту.

– Господин майор, – произнес он, – я совершил ошибку. Но то, что сейчас произойдет, уже настоящее убийство.

– Замолчи, вольный всадник Адамс. У краснокожего хватит мужества распорядиться собственной жизнью. Он сделал свой выбор, и баста!

Вольный всадник бросил взгляд на индейца, на лице которого промелькнуло насмешливое выражение. На миг дакота встретился глазами с белокурым Адамсом, и веки его едва заметно дрогнули, он чуть прикрыл глаза, словно говоря: «Предоставь это дело мне».

Адамс отошел в сторону.

В это мгновение раздались два выстрела. Адамс стремительно повернулся. Он еще успел заметить струйку дыма над дулом пистолета, который сжимал в руке майор. В нескольких метрах от майора замер с окровавленной рукой лейтенант Роуч. Его пистолет упал на землю, один солдат подобрал оружие.

– Я не дал совершиться клятвопреступлению, – произнес седовласый майор. – Лейтенант Роуч, вы же знали, что краснокожему обещана неприкосновенность, пока он не вышел за ворота!

Поднялся ропот, судя по которому, никто не стал на сторону лейтенанта. Роуч в ярости растолкал толпу и исчез в комендатуре. Задним числом Адамс восстановил для себя всю последовательность событий. Роуч коварно прицелился в индейца, но в тот миг, как он нажал на курок, Смит своим выстрелом выбил у него из руки оружие, поскольку иным способом не мог предотвратить нападение. Адамс возликовал. Все-таки майор был честный солдат, пускай даже и чудак с весьма странными взглядами.

Смит приказал открыть ворота. Часовой медленно распахнул створки, отведя их наружу. У ворот или тотчас за ними столпилось немало вольных всадников и солдат. Некоторые вскочили на коней, которых до сих пор держали под уздцы, и выехали за ворота, чтобы наверняка преградить путь индейцу. Несколько человек подались к бойницам, прорезанным в палисаде, но сделали это неохотно, только повинуясь особому приказу майора, так как полагали, что не смогут вести огонь из этих сторожевых постов, если случится перестрелка. По их мнению, краснокожий, если захочет уйти из форта живым, будет прорываться через ворота.

Вождь тем временем готовился к отступлению, однако смысл его манипуляций никто понять не мог. Винтовку в кожаном чехле он попытался привязать к волосяной петле, висящей на загривке у жеребца. Коню не пришлись по вкусу действия наездника. Он беспокойно вскинул голову, заплясал на месте, забил оземь неподкованными копытами и наконец попробовал укусить винтовку. Однако жеребцу это не удалось, повод не дал ему приблизить к винтовке голову, и потому он стал на дыбы и свечой замер на задних ногах. Всадник и конь явили собою зрелище, заставлявшее быстрее биться сердце всякого наездника. Мустанг закатил глаза, показав белки, и прижал уши. Он явно задумал недоброе.

Эту желанную, волнующую сцену гарнизон сопровождал криками «вот это да!», «смотрите!», «черт побери!». Все солдаты были недурными всадниками, а в мирное время многие из них подвизались ковбоями и умели объезжать диких лошадей. Когда они увидели, как мастерски управляет вождь конем, в душе их вместе со спортивным интересом пробудилось некое чувство товарищества, объединявшее всех наездников прерий. Без стремян, направляя мустанга одними ногами, как влитой сидел индеец на своем скакуне, который и становился на дыбы, и брыкался, и подпрыгивал, отрывая от земли все четыре ноги одновременно, и кусался, словно свирепый тигр.

Наконец, буланый бросился на землю и принялся кататься у больших ворот. Вождь вовремя успел спрыгнуть. Напружинив колени, ждал он того момента, когда жеребец, которому привязанная на загривке винтовка мешала кататься по земле, поднимется снова. И вот неукротимый дьявол вновь вскочил на ноги. Но в ту же секунду и наездник запрыгнул ему на спину.

Солдаты и вольные всадники ожидали, что теперь индеец попробует прорваться за ворота крепости. Все они прицелились. Однако мустанг помчался в заднюю часть двора. Выхода он там не нашел. Несколько раз он пролетел по кругу мимо сторожевой башни и блокгаузов. Казалось, конь более не подчиняется всаднику. Конь понес, и никто уже не сомневался, что он наконец попытается бежать через распахнутые ворота в прерию. Верховые вольные всадники, которые заняли позицию за воротами, сомкнули ряды, образовав тесную цепь, чтобы тем вернее задержать беглеца. Адамса также посетила мысль, не дававшая покоя всем остальным: а что, если вся эта только что разыгравшаяся у них на глазах сцена со становящимся на дыбы конем и усмиряющим его всадником на самом деле не что иное, как спектакль, который индеец замыслил только для того, чтобы неожиданно безумным галопом вылететь за ворота?

Солдаты прищурились, сузив глаза и держа пальцы на спусковом крючке винтовок.

Сверху, с башни, донесся крик, скорее смятенный возглас, чем членораздельный сигнал. Что прозвучало в нем: удивление, испуг, торжество или предупреждение? Вероятно, на заднем дворе что-то случилось. Стук копыт стих, возможно, и конь, и всадник упали на землю. У тех часовых, что, стоя у палисада, могли разглядеть задний двор, вырвался громкий крик, и одновременно за комендатурой снова послышался бешеный галоп. Жеребец вылетел из-за дома без седока! Как ветер пронесся он мимо гарнизонных солдат за ворота. Необузданный конь вытянулся всем своим сильным телом, оттолкнулся от земли и одним прыжком прорвал заградительную цепь вольных всадников. Те тотчас же развернули коней и бросились в погоню за буланым. В неистовой скачке, под несмолкаемый топот копыт, с лассо наготове мчались они за ним по пятам. Но ни одному лассо не под силу было поймать коня, превосходившего всех остальных быстротой. Не чувствуя на спине веса всадника, мустанг играл со своими преследователями и дерзко насмехался над ними, то замедляя бег, то снова бросаясь вскачь.

– Ослы, – проскрипел кто-то над ухом у Адамса, и тот, обернувшись, узнал близнецов Томаса и Тео.

С башни вновь донесся крик, тут же послышался выстрел и снова крик. Джим высунулся из своей бойницы, перевесившись так, что, казалось, вот-вот упадет.

– Берегитесь! – завопил он. – Индеец перемахнул через палисад и нырнул в воду!

Солдаты и вольные всадники, по-прежнему теснившиеся во дворе, взревели от ярости. Немногие часовые, расставленные у палисада, прицелились и принялись палить по реке, давая один залп за другим. По приказу майора те, кто преследовал мустанга в прерии, вернулись и стали искать индейца в реке. Адамс бросился по лестнице на башню к Джиму.

– Эй! – крикнул он. – Да что случилось? Как краснокожий вообще смог перебраться через наши колья?

Джим, паля по реке, в промежутках между выстрелами кратко, отрывисто стал докладывать:

– Вот ведь краснокожая бестия! Можешь поверить? Рухнул на заднем дворе вместе со своим чертовым конем, – я уж было подумал, сломал себе шею, и кричу, чтобы вы не выпускали коня, но вы же не слышите, – краснокожий одну минуту пролежал на земле как мертвый, – и тут вдруг вскакивает, разбегается, запрыгивает на колья, уж и не знаю, как пантера, обхватывает руками острия и перекидывается на обратную сторону, – стрелять мне еще нельзя, и все из-за майора с его чудными капризами, – а краснокожий бросается в воду за палисадом, – тут ему посчастливилось, что вода доходит до самых кольев. Но там неглубоко, – я сразу же выстрелил…

– И не попал?!

– Да как мне было попасть, приятель, если краснокожий все рассчитал и бросается в воду вплотную к кольям, так что мне его отсюда и не разглядеть? Винтовку-то, у которой ствол за угол загибается, еще не изобрели! Но, может быть, пуля оцарапала ему ступню или икру. Ну, мне так кажется.

Адамс окинул взглядом реку. В это время года она была холодна как лед, потому что пополнялась еще и талыми водами, и долго в ее волнах не мог выдержать никто, даже у дакота разорвалось бы сердце. Волей-неволей индейцу пришлось бы выбраться из реки, и вот в это-то мгновение его и надо было подстеречь. Но далеко ли уплыл он вверх или вниз по течению? Этого никто не знал. Индейцы славились как отличные пловцы и ныряльщики. Адамсу показалось, что дозор выставлен на слишком коротком участке берегов; надо было занять и прочесать куда более длинную прибрежную полосу вверх и вниз по течению реки. Впрочем, Адамсу не хотелось давать майору такие советы. Он был доволен уже тем, что комендант поставил на место лейтенанта Роуча, выстрелив ему в руку, и все же он втайне сердился и на Смита тоже. Старик по натуре был человеком незлым, однако его сковывала броня отживших взглядов. В последние два года Адамс снова и снова наталкивался на них, как на стену, снова и снова его отношение к майору менялось, переходя от симпатии к неприятию и наоборот. Сегодня Смит со своими представлениями о чести опять оказался между двух стульев, напрасно еще более ожесточив и без того ожесточившегося врага, но не сумев его обезвредить.

Пусть бы краснокожий спасся! Адамсу это пришлось бы по душе. Хотя и он вынужден был опасаться этого противника, именно он привел его в форт и потому ощущал свою ответственность за то, чтобы вождь не заплатил жизнью за доверие, которым проникся к белому человеку.

– Недурно краснокожий обвел нас вокруг пальца, и мы это заслужили! – заключил Адамс, выслушав рассказ Джима и вынеся приговор себе, своим однополчанам и командиру.

Потом он снова спустился по лестнице. По ней можно было выйти не только прямо во двор, но и в кабинет коменданта.

Войдя, Адамс застал там дочь майора, Кейт. Она по-прежнему сидела на скамейке у окна. «Жаль девушку! – подумал Адамс. – Если бы она только знала, какое это жалкое зрелище – в прерии в длинной юбке!» Он не собирался здесь задерживаться, но девушка сама с ним заговорила. Разумеется, она хотела узнать, что произошло.

– Краснокожий от нас сбежал, да и конь его тоже, – коротко ответил Адамс.

– Не понимаю, – откликнулась Кейт. – Неужели индейцы способны на большее, чем мы?

– Временами кажется, что так и есть.

– Я недавно присутствовала при разговоре моих друзей с генералом Бентином, – продолжала девушка, и у Адамса возникло чувство, что, упомянув о знакомстве с генералом, она хотела придать себе вес в его глазах. – Он назвал сиу величайшими воинами на земле.

– Что ж, значит, наверняка так и есть, и Бентин может в этом убедиться на собственном опыте. Насколько мне известно, он тоже поведет войска на земли дакота.

– Да, я слышала, он будет командовать одним отрядом.

– Да, командовать отрядом. Я тоже не имел в виду, что он станет сражаться сам, как рядовой. Хотя в прерии никогда не знаешь заранее, чем для тебя все обернется. Вот и бывает, что молодая дама в длинной юбке вдруг попадает к краснокожим охотникам за скальпами…

Кейт вымученно улыбнулась:

– Это моя длинная юбка вам так досадила? Это вы из-за нее так раздражаетесь? Мне она тоже не нравится. Но я не могла вызвать подозрения тети Бетти. Она не должна была догадаться, что я хочу поехать сюда вместе с колонной. Поэтому я не могла выйти в амазонке, чтобы не привлечь ее внимание, вот и сижу здесь сейчас в длинной юбке.

– Какая вы безрассудная, ваша тетя Бетти куда рассудительнее, – вынес приговор Адамс.

Еще не хватало ему развлекать избалованных молодых дам!

Кейт испытующе посмотрела на него:

– Я понимаю, что задерживаю вас, но, пожалуйста, ответьте еще на один мой вопрос. Вы сказали, «молодая дама в длинной юбке вдруг попадает к краснокожим охотникам за скальпами»… Индейцы снимают скальп и с женщин?

Адамс несколько минут мучился, не зная, сказать правду или нет, но в конце концов решил сказать. Так он мог дать волю своему раздражению.

– Женщин и детей краснокожие не скальпируют. Если вы им попадетесь, они вас скорее всего прикончат, но того, что с вас снимут скальп, можете не бояться. Кстати, это безболезненная процедура. Ведь кожу сдирают уже с мертвого. А если захотите когда-нибудь взглянуть на скальп, попросите вашего отца показать. Он собирает скальпы и продает за немалые деньги.

Кейт вскочила на ноги.

– Кто вы?

– Моя фамилия Адамс.

Девушка мучительно пыталась подобрать слова.

– Адамс… это неправда, такого не может быть. Мой отец – христианин.

– Отцы-основатели тоже были христианами, но тем не менее зарабатывали на скальпах. Индейцы скальпируют только мужчин ради славы. Мы скальпируем все живое ради денег. Неофициально, но частным образом, по своему усмотрению. Ваш отец ненавидит краснокожих, он говорит, что они убили его мать во время великой резни, учиненной дакота четырнадцать лет тому назад, в тысяча восемьсот шестьдесят втором в Миннесоте. С тех пор он мстит и никак не может утолить жажду мести. Потому-то и платит, когда ему приносят скальпы. Что ж, теперь вы знаете. Кстати, вы не доели гороховый суп. Приятного аппетита.

Адамс вышел из комнаты, предварительно вежливо попрощавшись. В конце концов, эта девица не виновата в том, что она такая дура. Ее неправильно воспитали.

Во дворе раздался новый сигнал строиться. Все вольные всадники и солдаты снова поспешили в форт. Майор Смит хотел выполнить свое первоначальное решение и выступить в поход со всем своим гарнизоном вдогонку похитителям оружия. Однако драгоценное время уже было потеряно. Сначала отряд надолго задержало в форте появление Томаса, Тео и Кейт, которых дакота намеренно не стал преследовать и отпустил на свободу, потом выступление в поход пришлось отложить из-за безрассудно-смелого вмешательства молодого вождя. Адамсу по-прежнему велели вместе с одиннадцатью рядовыми остаться на пограничном посту. О лейтенанте Роуче больше не упоминали. Черт его знает, куда он вообще запропастился. Адамс подозревал, что Роуч прокрался в спальню коменданта и улегся на единственную хоть сколько-нибудь удобную кровать, которая вообще существовала в форте.

Когда отряд под предводительством майора выехал за ворота и исчез за рекой в ложбинах прерии, Адамс сделал обход всего форта. Он расставил часовых возле бойниц палисада и на башне, сменил Джима и приказал Томасу и Тео сварить большой котел супа, разложив костер возле насоса. Дав необходимые распоряжения и все осмотрев, он сам направился к близнецам, которые уже налили воды в котел и принесли щепки для костра.

– Мяса нет? – недовольно спросил Томас, когда подошел Адамс.

– А солонина что, не мясо?

– Мы бы лучше сочных бизоньих ребрышек отведали!

– Бизоньи ребрышки вы уж себе сами добывайте, как только бизоны покажутся. Мы тут уже много месяцев ни одного бизона не видели. Не иначе как строители железной дороги перестреляли все стада бизонов.

Адамс закурил трубочку, наступило долгое молчание. Ни один из троих не хотел заводить разговор о том, что волновало их больше всего, даже больше, чем опасность, угрожавшая форту, который остался с таким малым гарнизоном.

– У тебя теперь хватит денег? – наконец напрямик спросил Томас.

– Нет, – опустил глаза Адамс.

– Выходит, уже поздно и твоему отцу придется уходить с фермы.

– Знаю. Это он вас ко мне послал?

– Нет, мы ушли сами, потому что жить стало не на что. Мы повстречали Красного Лиса, и он сказал, что ты застрял здесь.

– Ах вот, значит, кого вы повстречали. А он где обретается?

– Да везде и нигде. Но сюда он больше не сунется… так он сказал.

– Понимаю.

– У твоего отца точно рассудок помутился. Сказал, если заявятся к нему землемеры, начнет стрелять. Почему ты не вернешься домой, Адам Адамсон?

– К чему это обсуждать?

– Если дакота выстоят, то твой отец сможет сохранить ферму. Они не лишат его земли, ведь он им заплатил.

– Но им не выстоять, а если их изгонят из Черных холмов, то я, может быть, смогу найти там золото. До какого срока надо внести оплату?

– До осени семьдесят процентов. Но цена еще выросла, потому что власти окончательно решили строить железную дорогу Норзерн-Пасифик.

Адамс потушил трубку.

– Я должен раздать патроны.

Он достал большой ключ и направился к старому блокгаузу.

Пока Адамс разговаривал с двумя ковбоями и вольными всадниками у котла, где варился обед, Кейт сидела в одиночестве в кабинете коменданта. Сначала она послушно доела остывший гороховый суп. Потом прислонилась к стене и стала смотреть из окна на двор. Тем временем до нее донеслись какие-то звуки из соседней комнаты, спальни майора. Лейтенант Роуч, по-видимому, лежал на походной койке коменданта, и его осматривал фельдшер. Судя по долетавшим оттуда возмущенным возгласам лейтенанта, лечением он был недоволен.

Однако фельдшера, кажется, не очень-то беспокоила критика, которой подверг его чувствительный пациент. Напротив, он грубовато объяснил, что повязка держится прекрасно, и удалился. При этом он прошел через кабинет коменданта и поздоровался с Кейт.

– Не тревожьтесь, мисс! Через день-другой все заживет.

Кейт залилась краской. У нее на глазах ее отец прострелил руку лейтенанту Роучу, чтобы воспрепятствовать нарушению клятвы, и ей стало стыдно за жениха.

Может быть, лейтенант различил обращенные к Кейт слова фельдшера. Как только фельдшер вышел из кабинета, Роуч, постанывая, встал с койки и направился к Кейт. Рука его, замотанная бинтами, висела на перевязи.

– Как ты себя чувствуешь, Кейт? – осведомился он скорее вежливо, чем участливо, и уселся напротив невесты. – Кажется, ты уже пришла в себя.

Девушка отвечала не тотчас же. Она пыталась дать себе отчет в том, что испытывает к Энтони Роучу. Он был очень бледен, в чертах его читалась грусть и горечь. Еще вчера сердце Кейт переполняло бы сострадание и нежность. Но после всего, что произошло за последние полдня, Роуч стал внушать ей отвращение. Он бросил свою невесту в беде, он отрекся от нее, когда ей грозила смертельная опасность, а ее отцу пришлось выстрелить в Роуча, чтобы не дать совершиться предательству!

– Энтони! – Кейт задыхалась. От волнения у нее перехватило горло, и она с трудом могла произнести хоть слово. – Энтони!

– Что «Энтони – Энтони»! – повторил он, словно передразнивая ее. – Твой батюшка, Кейт, явно был не в себе, когда выстрелил в меня и тем самым позволил уйти коварному краснокожему убийце и преступнику!

– Энтони! Я запрещаю вам в моем присутствии говорить о моем отце подобным тоном! – отрезала Кейт, поднимаясь со скамьи.

– А, гляди-ка! Уж не хотите ли вы защищать честь своего отца со шпагой в руках? Для этого у вас достаточно задора.

– Своими насмешками вы меня не оскорбите, лейтенант Роуч.

– Настоящая майорская дочка! Ты больше меня не любишь, Кейт?

Девушка потупилась, но горделиво выпрямилась.

– Не знаю, Энтони. Я этого больше не знаю. Пожалуйста, дайте мне время подумать!

– Еще два года, как предложила тетя Бетти?

– Вы не понимаете меня, лейтенант Роуч.

– Да, недоразумений сегодня было довольно! Я дам вам время подумать, Кейт. Но ваш отец, который сегодня выстрелил в меня, будет настаивать, чтобы вы вышли за меня, несмотря ни на что. Вы же приехали сюда вместе со мной.

– Тьфу, лейтенант Роуч, вы мне отвратительны.

– Буду очень рад, если вы сумеете преодолеть свое отвращение у алтаря!

Кейт пошла к двери, не быстро, не поспешно, а медленно.

– Лейтенант Роуч, – произнесла она, – вижу, что не понимала себя саму, когда заключила с вами помолвку.

Девушка отвела глаза и медленно, так же как встала, вышла из кабинета во двор.

Выйдя на яркий свет, она остановилась. Она вполне отдавала себе отчет в том, что приняла решение, которое никогда не изменит. Кейт Смит не станет женой Энтони Роуча. Она почувствовала, как от столкновения с неизмеримой подлостью, которой были исполнены слова Роуча, в ее душе пробудилась какая-то спокойная, тайная сила, и положилась на саму себя. Даже хаос мыслей и чувств, лихорадочно, сумбурно сменявшихся в ее сознании, не мог лишить ее этой новой, только что обретенной уверенности в себе.

Энтони Роуч был подлец. А Кейт Смит была девицей, бабушка которой верхом, с ружьем в руке еще защищала собственную ферму. Даже тетя Бетти не смогла до конца вытравить в душе Кейт чувство собственного достоинства. Неужели Кейт и вправду могла убедить себя, что любит такого человека, как Роуч? Неужели она обманывала себя, неужели позволила очаровать себя льстивым комплиментам Роуча, чтобы бежать из плена, от тети Бетти?

Вероятно, так все и было. У нее словно пелена спала с глаз.

Кейт стала в одиночестве бродить туда-сюда по двору. Она прошла мимо индейского разведчика Тобиаса, которого так и не отвязали от столба. Он опустился на землю и устремил ничего не выражающий взгляд в пространство.

Сейчас, когда у нее словно открылись глаза, Кейт невольно сочувствовала всякому живому существу, которого так же, как и ее саму, кто-то обрек на муки. Поэтому она остановилась возле индейца и, желая оправдать перед самой собой, а может быть, и перед другими то обстоятельство, что обращается к индейцу, приговоренному к телесному наказанию, произнесла: «Тобиас, не упрямься, расскажи, как положено, все моему отцу, майору Смиту. Скажи с чистой совестью все как есть, ничего не скрывай. Мой отец всегда поступает справедливо».

Индеец не поднял на нее глаза и никак не дал понять, что вообще расслышал ее слова.

Кейт пошла дальше. Внезапно она замерла перед старым блокгаузом, о котором перед смертью поведал ей седобородый Том. Она двинулась к открытой двери и на пороге, не без умысла, столкнулась с Адамсом, неловко загородив дорогу молодому вольному всаднику, который как раз хотел войти в дом. Он остановился, и они оба, смутившись, избегали смотреть друг другу в глаза. «Какой старый дом, – произнесла Кейт, чтобы вообще сказать хоть что-то, приличествующее случаю. – С ним наверняка связана не одна любопытная история».

«Вот пристала как репей, – в свою очередь подумал Адамс, – как мне от нее отделаться? Я ей вроде уже достаточно нагрубил. А она богатая? Судя по платью, да. Впрочем, по слухам, у Смита нет большого состояния, напротив, он беден. Но может быть, ее выбрала своей наследницей тетя Бетти, а девица неосмотрительно впала у нее в немилость и лишила себя ее поддержки. Но может быть, тетя Бетти ее простит? Кто женится на Кейт, тот получит и деньги. А она хорошенькая… И молоденькая».

Адамс попытался представить себе, как он выглядит в глазах девушки. Он был не слишком высок, не слишком низок, силен и коренаст. Со своими густыми белокурыми волосами, темно-голубыми глазами и загорелым лицом он мог понравиться девушке, у которой в этот момент не было других поклонников. А вот согласится ли когда-нибудь на их брак Смит, уже другой вопрос. Но мало ли было на свете девиц, которые, преодолев всякое сопротивление близких, сумели настоять на своем и выйти за своего избранника? Хрупкая и бледная, Кейт тем не менее не казалась ни глупой, ни слабой. От пустой болтовни еще можно будет отучить ее потом, когда они поженятся. Так почему же нет? И разве не должен он, как исполняющий обязанности коменданта пограничного поста, хоть сколько-то позаботиться о молодой даме? В таких размышлениях Адамс не видел ничего дурного. Разве мог крестьянин вступить в брак, не рассчитывая получить за невестой деньги и имущество? О помолвке Кейт и лейтенанта Роуча он и не подозревал.

Потому-то светловолосый Адамс составил девушке компанию.

– Да, со старым домом точно связана история, – произнес он, развивая выбранную ею тему, – и история страшная. Я когда-нибудь поведаю ее вам, вечером, при свете лампы, если найдется время. В этом доме я познакомился с индейцем, который сегодня так восхитил вас верховыми трюками. Вы же его видели?

Кейт кивнула:

– И не впервые. Он был среди тех, кто напал на колонну.

Адамс резко обернулся к девушке:

– И правда, вы же при этом были! Вы уже все рассказали отцу?

– Он меня не расспрашивал.

– Настоящий военный! Ни за что не хочет слушать женщин! Но тогда расскажите мне. Вы узнали вождя во время налета?

Кейт сообщила все, что запомнила.

– Да что же вы молчали! – воскликнул Адамс. – Это все непременно должен услышать майор. А что касается меня… Выходит, со вчерашней ночи, после гибели Тома, только мы с Красным Лисом остались в живых…

– …Из тех, кто был там в ту ночь убийства, – закончила за него Кейт.

– Что вы об этом знаете?

– То, что рассказал мне Том.

– Он рассказал вам об этом! Значит, я буду немногословен. Мы стоим перед тем самым домом, где произошло убийство. Представьте себе, мисс Кейт: вечер, темно, вот этот старый блокгауз, что перед нами, внутри освещен только смоляными факелами. Представьте себе: там собрались сплошь лихие, отчаянные малые, трубочный дым так и застит глаза, и бренди разит так, что даже у двери не продохнуть. А слева, позади, на старой длинной скамье, вы увидите меня, Адама Адамсона. Именно там я сидел два года тому назад, наивный, уповая на перемены, мечтая о лучшей жизни. А за старым столом посреди комнаты расположился Топ, или Маттотаупа, как его называли по-индейски. Он пил, играл и проигрывал. Он совершенно опустился. Виной тому был бренди, им-то и погубил Топа Красный Лис. Разглядывая тогда Топа, я вдруг заметил, что кто-то опустился на скамью рядом со мной, и, присмотревшись, понял, что это молодой индеец. Это был Харри, сын Топа. Он не выпил ни капли, заплатил карточные долги отца и снова вышел. Мне тоже сделалось невмоготу в этой беспутной компании. Я вышел из дому на свежий воздух. Неподалеку я увидел Харри: одинокий, он замер неподвижно и беззвучно, как тень. Когда я хотел вернуться, он двинулся за мной. Я распахнул дверь, заглянул в освещенную комнату и окаменел. Я стоял здесь, на этом самом месте, где сейчас стоим мы с вами. На глазах у меня произошло убийство. Красный Лис ударил Маттотаупу ножом в грудь. За моей спиной стоял Харри, сын Маттотаупы. Когда я обернулся, оказалось, что он исчез, словно его поглотила ночь.

– Вы стояли здесь, на этом самом месте, – тихо повторила Кейт.

Потом она спросила:

– Как же могла случиться такая трагедия?

– Маттотаупу изгнали из племени, потому что он, по слухам, напившись, выдал бледнолицым тайну, где залегает в горах золото, а когда стал настаивать, что невиновен, его сын поверил ему и последовал за ним, хотя ему в ту пору едва исполнилось двенадцать. Целых десять лет скитались изгнанники, перебираясь с места на место, и носили у нас имена Топ и Харри. И только в ночь убийства Топ узнал, что действительно совершил предательство, по крайней мере отчасти. Красный Лис хотел заставить его выдать тайну до конца. Краснокожий отказался и бросился на Красного Лиса с дубинкой. Однако Лис опередил его, ударив ножом, и на подмогу ему кинулись его пособники. Маттотаупа погиб. А Харри вернулся к своим сородичам и стал воином и вождем Медвежьего племени. Он потерял отца и десять лет жизни. Судью, который призвал бы к ответу убийц его отца, ему не найти. Кто станет упрекать его в том, что он взял месть в свои руки?

Кейт заглянула внутрь дома.

– Странно…

Она запнулась.

– Что «странно», мисс Кейт?

– Да так, вспомнилось, – смущенно сказала Кейт. – В детстве, в Миннеаполисе, я однажды видела индейского вождя и его маленького сына, и мальчика звали Харри.

– Может быть, эти двое и вправду были Топом и Харри. За десять лет они где только не побывали, от Платта на юге до верховьев Миссури на севере. Мой отец, Томас и Тео тоже их знали. Некоторое время Топ и Харри прожили среди индейцев племени черноногих. Там-то Томас и Тео с ними и познакомились, когда Харри Токей Ито было лет двенадцать-тринадцать, и как послушаешь Томаса, веришь, что Харри ему до сих пор и вправду по душе. Позднее Топ и Харри служили разведчиками на строительстве «Юнион-Пасифик»; кто знает, как они еще зарабатывали на жизнь. Так или иначе, сегодня Харри Токей Ито – величайший воин на землях между Платтом и Черными холмами. Но не бойтесь. При свете дня краснокожие не нападают. Тут вы в безопасности, как в лоне Авраамовом.

– Хорошее утешение, нечего сказать, – саркастически произнесла Кейт. – До наступления ночи осталось всего несколько часов, а за темноту вы уже не ручаетесь, ведь так?

– Блокгаузы построены надежно, мисс, особенно вот этот старый. Не беспокойтесь, мы будем беречь вас как зеницу ока!

– Прошлой ночью конвой колонны мне тоже это обещал.

– И теперь, после всего, что пережили, вы мне не доверяете?

– Мой отец поручил вам меня оберегать, Адамс! Кстати, я не понимаю, почему дакота относятся к нам столь враждебно. Мой отец говорит, что мы предложили им хорошие земли, где они могли бы поселиться и научиться чему-нибудь. Но они никак не желают образумиться.

– Земли мы им предложили скудные и неплодородные, и почему бы им образумиться, мисс Кейт? Свободное существование в бескрайних прериях ведь куда лучше. Да, мне тоже казалось, что краснокожие не живут, а прозябают. Но, в сущности, им повезло больше, чем нам. Я бы тоже не отказался быть воином и охотником, дома только и делать, что валяться на шкуре, да еще бы мне прислуживала и угождала скво…

– Выходит, женщины существуют, чтобы прислуживать и угождать, да, Адамс?

– Не женщины, а краснокожие скво.

Этот ответ снова успокоил Кейт. Но вдруг она отпрянула от входа.

– Адамс! У вас завелись крысы?

– А почему вы спрашиваете?

– Там, внутри, что-то зашевелилось. И заскреблось.

Адамс вгляделся сквозь дверной проем в полусумрак старого сруба. Отдельные столы стояли так же, как два года тому назад, во времена Бена. У стены виднелась все та же длинная скамья. На полу были разбросаны одеяла, а в дальней половине комнаты – тюки сена. В задней стене была прорезана дверь, которая вела в маленькую пристройку, служившую форту одновременно арсеналом и кладовой.

– Заскреблось? Не иначе как мыши, мисс. Единственная крыса, которая здесь водится, – это я сам. Крыса с севера, с Миссури…

– Издалека же вы сюда перебрались! Выходит, вы повидали немало, и я заранее жду не дождусь того вечера, когда вы мне еще поведаете о своих приключениях. А теперь, пожалуйста, ответьте мне еще на один вопрос: что вы думаете о Тобиасе, прикованном к столбу? Он точно нас предал?

– Не думаю, да и майор, в сущности, тоже так не думает, а то бы мы этого индейца давным-давно пристрелили. Его наказывают только за то, что он никак не хочет приучаться к дисциплине и на вопрос, поставленный по-военному, не отвечает по-военному.

– Но ведь любой честный индеец – друг белых людей, не так ли?

– Любой честный… Гм, кто вам пришелся больше по душе: вождь верхом на буланом, который обвел нас вокруг пальца, или Тобиас, который сидит на цепи?

Кейт удивленно подняла на него глаза:

– По правде говоря… этот вождь. Я буду с нетерпением ждать, когда вы найдете время поведать мне ваши увлекательные истории.

Адамс довольно ухмыльнулся. А потом отправился в темный дом-пристройку за патронами. Большим ключом, который он принес с собой, он отомкнул межкомнатную дверь, положил ключ на бочонок, стоящий поблизости, и принялся искать два ящичка с патронами, которые собирался вынести из «арсенала». В комнатке без окон было очень темно, но Адамс, помня о бочонках с порохом, не хотел зажигать открытого огня. Это помещение он знал как свои пять пальцев, но в последний раз патроны выдавал не он, а тот, кто его заменял, явно все переставил, и Адамс не сразу нашел все, что нужно. Наконец он отыскал что хотел и собрался было назад. Он заметил, что Кейт по-прежнему стоит на пороге. Она ждала его! Это ему очень польстило. Но когда он намеревался взять ключ, оставленный на бочонке, его не оказалось на месте. Он еще раз посмотрел на Кейт, поискал, опять ничего не нашел и постепенно забеспокоился. «Черт возьми… да я же только что… или я сунул его в карман?» Адамс порылся в карманах штанов и куртки и так и не нашел ключа. Он обшарил другие бочонки и даже пол. Ничего! Ключ был большой, разглядеть его было нетрудно и в полутьме.

– Здесь что-то нечисто! – крикнул Адамс Кейт. – Ключ пропал!

– Может быть, у вас его украли?

– Как это «украли»? Здесь же никого не было, кроме нас двоих!

– А что так подозрительно скреблось вот только что?

– «Подозрительно»? – Адамс был напуган до глубины души. – Я думал, это мыши. Мисс Кейт, если бы здесь кто-то спрятался… В этом доме хранятся наши последние запасы патронов… Но я сейчас подниму тревогу и прикажу все как следует обыскать!

С этими словами вольный всадник бросился во двор, криками и свистом предупреждая гарнизон об опасности. Внезапно раздался пронзительный вопль – кто-то звал на помощь.

– Адамс! Адамс! Там привидение! – послышался звонкий голос Кейт.

За этими ее словами последовало что-то, напоминающее мощный взрыв, и Адамса отбросило взрывной волной. Он потерял сознание.

Придя в себя и снова ощутив, что может владеть своим телом, он почувствовал сильную боль в левой ступне, которую что-то придавило. Он хотел согнуть ногу, но это удалось ему не сразу. Зато от боли и усилий к нему полностью вернулось сознание. Он открыл глаза и снова ужаснулся.

Старый блокгауз горел. Над ним извивались желто-алые языки пламени, валил черный дым, скрывая ясное небо. Летели искры. Бочонки с порохом давно взорвались. В огне один за другим гремели «залпы» с каждым новым загоревшимся ящичком патронов. Северный ветер еще выше вздымал пламя. Огонь с наслаждением поглощал старое просмоленное дерево. Вот уже пламя перекинулось на комендатуру и сторожевую башню.

На глазах Адамса по двору в беспорядке носились его закопченные товарищи. Один из них нашел пожарный крюк и попытался обрушить горящие балки. Однако ему пришлось отступить: старый блокгауз, перед которым только что стояли Адамс и Кейт, было уже не спасти. Бочки с водой, всегда стоявшие в форте наготове на случай пожара, перевернулись, вода вытекла. Насос не работал. Бóльшая часть ведер осталась в старом блокгаузе, и добраться до них было невозможно.

Адамс услышал, как сыплют проклятиями его товарищи, а еще различил, что они зовут его. Он откатил в сторону балку, придавившую его ступню, и выпрямился. Зажмурившись от едкого пепла, так и норовившего запорошить глаза, он встал, хромая, побрел по двору и тут столкнулся с Томасом и Тео. Вместе с ними он вышел на берег реки, чтобы оттуда передавать по цепочке ведра с водой. Как только остальные гарнизонные солдаты увидели, что начата хоть какая-то борьба с огнем, то присоединились к Адамсу и близнецам. Кейт, во время взрыва оказавшаяся прямо перед блокгаузом, осталась невредимой. Она бежала от огня и теперь сидела у реки, потрясенная и потерянная. Она предложила свою помощь, сказав, что тоже может передавать ведра, но мужчины снова отослали ее прочь, ведь она была в длинной юбке, да и руки у нее были нежные.

Сторожевая башня запылала как факел и сгорела.

Мужчины в опаленной одежде, с разгоряченными лицами пытались хоть что-то вынести из комендатуры.

Луга вокруг еще не просохли от талой воды, и потому дальше огонь не мог распространиться.

Постепенно пламя само собой стало терять силу. Старый дом вместе с пристройкой сгорел дотла, башня и комендатура – в значительной степени, створки ворот сорвало с петель взрывной волной, целые участки палисада лежали на окрестном лугу. Все лошади разбежались, их и след простыл. Даже верный гнедой Адамса унесся в страхе.

Адамс пересчитал своих людей. Все одиннадцать вольных всадников остались в живых, хотя некоторые и получили ранения. Не хватало только Тобиаса, индейского разведчика, который был прикован к столбу.

Лейтенант Роуч неспешно прошел по засыпанному пеплом двору с недовольным видом. Кейт снова расположилась на лугу у реки. Направившись к ней, Адамс застал рядом с ней лейтенанта Роуча. Между двумя молодыми людьми, с первого взгляда невзлюбившими друг друга, тотчас же вспыхнул спор.

– Хорошо покомандовали, все защитили и сберегли, мистер Адамс! То-то майор порадуется, когда вернется!

– Это мое дело.

– Не иначе как курил на складе боеприпасов трубку, а, вольный всадник Адамс? Ты же последним входил в старый дом… перед тем, как взорвались бочонки?

– Я не курил в арсенале. Мисс Кейт может подтвердить.

– А не лучше ли не впутывать молодую даму в это дело? Настоятельно тебе советую и повторять не буду. Понял?

– Понял, но не согласился, – заключил Адамс.

Кейт обратилась к вольному всаднику любезно и удержалась от любых жалоб. Он принес ей несколько одеял, пощаженных огнем, а потом еще раз совершил обход разрушенного пограничного поста. Он хотел выяснить, что сталось с Тобиасом.

У столба индейца больше не было. Цепи бессильно повисли.

– А, ты про Тобиаса, – протянул Томас, который увязался следом за Адамсом, – это я его отпустил, чтобы он нашел майора и передал, что случилось. Такой краснокожий читает хорошо различимые следы даже ночью.

– Боже, что ты творишь! То-то майор удивится, когда получит такой рапорт.

– Он много чему удивится. Одним поводом для удивления больше, только и всего-то.

Адамс вздохнул и почесал себя за ухом.

– Все к черту… Форт сгорел, лошади разбежались… Будь моя воля, я бы сбежал, лишь бы не пришлось смотреть майору в глаза. Как это все случилось – не возьму в толк. Не иначе как кто-то тайно прокрался в дом и разжег огонь… Но кто? У меня украли ключ.

– Украли? – хором воскликнули Томас и Тео, который сейчас присоединился к брату и к Адамсу. – Кто бы мог украсть ключ? В доме ты был один. Все как раз вышли к нам за супом…

Адамс пожал плечами.

– Мы выставим дозор вон на том холме, – распорядился он, – ваше дело – его обеспечить. Краснокожие ведь даже на севере, в самих Черных холмах, узнáют, что здесь произошло. Дело дрянь. А еще к нам прибилась маленькая мисс, за которой только приглядывай!

Адамс покосился на Кейт. В глазах ее отца вольный всадник, который дал спалить весь пограничный пост, никак не мог претендовать на роль зятя.

Адамс вновь ощутил прилив уныния, которое уже охватывало его прежде, во время разговора с Томасом и Тео у насоса. Он ни на что не годен, вот разве за гроши подставлять лоб под пули. Зачем еще нужны на свете такие бедолаги! Индейцы вполне правы, что сопротивляются грабительской политике и не хотят отдавать свои охотничьи угодья. Но можно ли порвать все прежние связи и перебежать к индейцам? Нет, это тоже не выход. Адамс хотел снова пахать землю и выращивать скот. Но где? Как? У кого? Батрачить – тяжкий жребий, довольно он насмотрелся этого, глядя на Томаса и Тео, которые и к старости не нажили ни цента.

Адамс усилием воли заставил себя отвлечься от бесплодных унылых мыслей и подошел к Кейт. Лейтенант Роуч, носивший правую руку с забинтованной кистью на перевязи, намеренно стал так, чтобы тот не мог приблизиться к девушке.

– Ну, чего тебе? – обратился к нему лейтенант небрежным, оскорбительным тоном.

– Да вот хочу кое-что прояснить, – с трудом сдержался Адамс. – Мисс Кейт – единственная, кто может что-то знать. Мне надо с ней поговорить.

– Для тебя она не «мисс Кейт», заруби это себе на носу. Для тебя она «мисс Смит», дочь майора.

– Оставьте свои разглагольствования, лейтенант Роуч, – внезапно с напором произнесла Кейт. – Мой отец был вами чрезвычайно недоволен. Адамс! О чем вы хотели со мной поговорить?

Адамс шагнул к ней:

– Мисс Кейт! Вы тогда воскликнули: «Привидение! Привидение!» Что вы там увидели?

– Я увидела привидение! Высокую призрачную фигуру, она беззвучно проскользнула из заднего помещения в большой блокгауз и там словно сквозь землю провалилась.

– Привидение!.. А вы верите в привидения?

– С сегодняшнего дня верю. Человек не может двигаться так беззвучно! И вообще, как человек может провалиться сквозь землю?

– Вот и для меня это загадка.

– Загадки надо разрешать, – снова вмешался Роуч. – Откуда привидению было взяться в оружейной, если это не ты его туда впустил, Адамс? Ключ был у тебя, а кроме тебя, никто туда не входил.

У Адамса кровь схлынула с лица.

– Это мы можем обсудить завтра, лейтенант Роуч. У вас есть пистолет, вы сумеете нажать на курок и левой. Я со своей стороны готов дать вам удовлетворение.

– Я не намерен с тобой связываться, Адамс. Ты будешь отвечать перед своим командиром.

– Но никак не перед вами, Роуч.

Наступило напряженное молчание. Адамс подавил гнев и раздражение.

– Мисс Кейт, – продолжал он, – не могли бы вы еще раз сходить вместе со мной на пожарище, где стоял блокгауз, и показать мне то место, где, как вы говорите, призрак словно сквозь землю провалился?

– Да, конечно. Но не знаю, смогу ли я это место найти. В тот миг я была так взволнована, что плохо соображала.

Девушка направилась к форту в сопровождении Адамса. Роуч не пошел за ними.

Когда Адамс и Кейт остановились на пепелище, перед последними обугленными балками блокгауза, некогда принадлежавшего Беззубому Бену, к ним присоединились и остальные солдаты. Адамс попросил девушку стать на то место, где раньше висела дверь, и попытаться вспомнить, как все происходило.

– Кажется, справа, – произнесла она, – справа, у столов, у второго стола, возле поперечной стены, со стороны реки… Там пропало привидение.

– Оно пропало беззвучно?

– Почти беззвучно. Я расслышала только тихий звук, словно одна деревяшка стукнула о другую.

Адамс прислушался. Внезапно к нему вернулось почти истершееся из памяти воспоминание. А какой звук раздался два года тому назад, в этом самом блокгаузе, в ночь убийства, когда Красный Лис и Бен незаметно бежали с места преступления? Тогда тоже словно бы одна деревяшка стукнула о другую. Адамс подошел к месту, которое указала Кейт, и с помощью Томаса и Тео расчистил пепел, золу и мусор. Обследовав пол, трое солдат обнаружили участок с ровными круглыми краями, а постучав по нему, поняли, что под ним скрывается пустота.

Тео сгреб в сторону остатки мусора. Под слоем пепла показался большой круглый деревянный люк.

Солдаты принялись лихорадочно отрывать его от пола. Поднять его оказалось нетрудно. Когда Тео отодвинул его, под ним предстало отверстие, в котором поблескивала вода.

Солдаты и Кейт в задумчивости разглядывали неожиданно представшую им дыру.

– А самое гнусное, что мы ее нашли только сейчас, – наконец произнес Адамс.

– Думаешь, в нее может пролезть человек? И куда ведет этот колодец? – спросил какой-то заросший щетиной вольный всадник.

– Наверное, все-таки в реку… Надо бы это проверить… Думаю, это не грунтовые воды! Насосом мы качали воду с большей глубины.

– В реку? – засомневался Томас. – Послушай, до реки еще несколько метров, а просто так такой водовод не проложить, тут надо хорошенько поработать…

– А что, если кто-нибудь и поработал? Такой колодец – штука полезная, пригодится, если нападут краснокожие с горящими стрелами или, например, бочки для воды опустели и никто не решается и носа из дому высунуть.

– А блокгауз раньше тут стоял один?

– Один. Да и палисада при нем не было.

– Что ж, тогда я скорее готов в это поверить. Хорошо бы кто-нибудь туда нырнул и выяснил, можно ли по ней проплыть!

– Да, хорошо бы…

Адамс по очереди обвел взглядом своих подчиненных. Никто не изъявил желания нырнуть. Томас поискал по углам и вернулся с большим камнем, а потом обвязал его лассо и опустил в колодец. Оказалось, что глубина его составляет несколько метров.

– Гм.

Мужчины в нерешительности столпились вокруг отверстия. Уже наступил вечер. От Скалистых гор, громада которых вырисовывалась на западе, до постепенно темнеющего востока небо окрасилось всевозможными оттенками фиолетового. Речная вода поблескивала в колодце.

Тут подал сигнал дозорный на сторожевом холме.

– Возвращается майор с отрядом!

Глухой стук копыт большой кавалерийской части ощущался уже через пол. Немногим позже майор Смит со своими драгунами и вольными всадниками показался на противоположном берегу, пересек реку вброд и приказал отряду спешиться у разрушенного пограничного поста. Только присутствие майора или ярость, от которой перехватывает дыхание, помешала солдатам разразиться проклятиями, вероятно замершими у них на устах при виде сгоревшего форта.

Смит кратко спросил, что случилось, и Адамс, у которого на лбу от смущения выступила испарина, подал ему рапорт. Майор велел показать ему колодец. Потом он подозвал к себе разведчика Тобиаса, который вернулся вместе с отрядом. «Смотри – мы соединим несколько лассо и обвяжем тебя. Ты нырнешь в колодец и выяснишь, куда он ведет, а когда поймешь, что дальше не пройти, дернешь за лассо три раза, и мы тебя вытащим».

Вольные всадники связали лассо, и Тобиас повиновался приказу. Очертя голову нырнул он в воду и быстро исчез в колодце. Импровизированный канат непрерывно натягивался, а значит, индеец продвигался вперед. Через некоторое время «канат» провис, и Адамс, державший лассо в руках, почувствовал, как за него дернули три раза, требуя вытащить назад.

Сначала в отверстии показались ступни Тобиаса, потом из колодца выскользнуло все его смуглое тело. Плечи его покрывали ссадины, он кашлял и отплевывался, наглотавшись воды.

– Когда-то это был хороший туннель, – объявил он. – Ведет к реке. Сейчас забит песком. Трудно пробраться. Одно место очень узкое. Но призрак проскользнет всюду!

– Призрак! – гневно повторил майор Смит. – Неужели ты думаешь, Тобиас, что призрак… кто бы он ни был… Ты думаешь, через этот колодец пробрался дакота? Если речь идет о жизни и смерти или о том, чтобы спалить весь наш форт, враг на многое способен!

– Дакота без труда проберется. Он сильный и ловкий. Может долго выдержать под водой. Харри из реки по туннелю пробрался в дом, спрятался, поджег форт и снова через колодец ушел в реку.

– Без труда! – вскрикнул Смит. – Он без труда проберется в форт, а его краснокожие тоже без труда уйдут с нашим украденным оружием, пока мы тут сидим и думаем, какую штуку сыграл с нами их вождь. Этот мерзавец точно знал, зачем едет к нам в форт и зачем устраивает это представление. Только чтобы задержать нас, только чтобы не дать нам догнать его людей, которые с оружием прорываются в свои охотничьи угодья! Он от нас ушел, а мы стоим с пустыми руками перед разрушенным пограничным постом!

– Хау, – хмыкнул Тобиас, и комендант бросил на него свирепый взгляд.

Лейтенант Роуч спросил, не позволят ли ему высказать свое мнение.

– Разрешите задать вопрос? – начал он, скользкий, как угорь, упиваясь неудачами коменданта и пытаясь скрыть свое злорадство.

Смит кивнул.

– Адамс, – приступил он к расспросам, – насколько мне известно, ты уже бывал в этом блокгаузе, прежде чем здесь расквартировали гарнизон?

– Да, я приехал сюда за день до его прибытия.

– То есть в любом случае два года тому назад. И ты ничего не знал об этом колодце? Или ничего не сказал нам об этом?

Адамс отвернулся от Роуча и обратился к Смиту:

– Майор! Я ничего не знал о колодце. Наверное, до сегодняшнего дня он был очень хорошо присыпан землей. Но я помню, что в ночь накануне вашего приезда в этот дом два человека, а именно Красный Лис и Бен, исчезли отсюда. До сих пор я не мог взять в толк, как им удалось бежать. Теперь я понимаю, как они это устроили. Возведя это строение, Бен проложил себе путь к отступлению, сделал запасный выход, который одновременно служил и водоводом. Я только удивлен, что дакота о нем знал. Ведь тогда он не поймал этих двоих…

– Я только удивлен, что мы до сегодняшнего дня о нем не знали! – не унимался Смит. – Адамс, этим признанием ты лишь усугубляешь свою вину. У тебя было два года, чтобы догадаться, как отсюда удрали эти негодяи, два года ты спишь на этом полу и ничего не замечаешь? Ты тупой крестьянин, сколько раз я тебе говорил, а не солдат! Я раскаиваюсь, что доверил тебе пограничный пост, и вообще доверяю тебе в последний раз! Какая небрежность, какая безответственность, какое нежелание думать о важном деле! Ты виноват в том, что мы лишились форта!

– Тогда я могу уйти.

– Если бы у тебя была хоть капля чести, ты бы сказал, что искупишь вину ценой собственной жизни! Но у тебя жалкая крестьянская душонка!

Адамс промолчал, а Роуч поглядел на него с нескрываемой торжествующей насмешкой.

Тем временем наступила темнота. Над безлюдной, негостеприимной прерией одна за другой загорались, мерцая, звезды. Гарнизон принялся устраиваться на ночлег со всевозможными мерами предосторожности. На большом расстоянии от сгоревшего форта разместили тройное кольцо часовых. Теперь, когда от блокгаузов почти ничего не осталось, рядовые предпочитали спать возле своих лошадей. Для майора и для Кейт из одеял, которые забирал с собой отряд во время вылазки, в рабочем кабинете коменданта соорудили две постели. Там же сохранился тяжелый дубовый стол с обугленной столешницей и нижняя часть внешней стены. Поначалу Кейт отвели постель в погребе, находившемся под комендатурой; он был пощажен взрывом и мог считаться самым безопасным местом в форте. Но девушке сделалось не по себе в пыли, духоте, тьме и тесноте, и в конце концов ей тоже позволили спать под открытым небом.

Адамсу выпало нести караул глубокой ночью вместе с Томасом. Вот уже два часа они молча лежали рядом на песчаном холме к югу от разрушенного форта.

– Пора тебе покончить с военной службой, – вдруг сказал Томас.

– Лучше бы мне вообще со всем покончить. Я ни на что не годен.

Томас долго не отвечал.

– Слушай, – через некоторое время снова начал он, – а что, если мы все-таки найдем золото? То, что у нас отбирают ферму, в голове не укладывается. Нам придется платить.

– Замолчи. От твоих мечтаний о золоте у нас ни пенни не прибавится.

– Надо бы тебе снова вернуться на поле да на скотный двор. Вот где ты был бы лучшим. На ферме никто не мог с тобой сравниться.

Тут они замолчали, потому что их внимание что-то привлекло. На вершине ближайшего холма, южнее от них, показалась лошадь. Она вытянула шею и громко заржала.

Адамс и Томас заметили, как на других сторожевых постах воцарилось беспокойство, и по доносившимся оттуда крикам заключили, что их товарищи готовят лассо и намереваются подобраться к мустангу поближе. Некоторые отвязывали от деревянных колышков собственных коней, чтобы в случае необходимости броситься за мустангом в погоню. Но не успели они вскочить в седло, как произошло что-то, разрушившее их надежды. По лугам пролетела тень, едва различимая глазом, и вот уже на спине жеребца красовался всадник-индеец. Он поднял коня на дыбы, и тот, стоя на задних ногах и держа передние копыта на весу, замер на фоне ночного неба, являя на вершине холма необычайное зрелище, воплощение мужества и пренебрежения опасностью. Всадник взмахнул томагавком, словно приветствуя своих врагов. Затем он вместе со своим конем пропал, как призрак, в ночной прерии.

С десяток всадников бросились в погоню. Раздались выстрелы. Но пули улетели в пустоту, и майор приказал немедленно возвращаться, ведь после того, как противник расхитил их колонну и взорвал последний запас, пороха у солдат оставалось мало.

В эту ночь всем гарнизоном владело беспокойство и уныние. Никто не спал. Все так и ждали, какое еще безумство учинит бежавший вождь дакота. Адамс невольно вспомнил, что примерно такое же настроение царило в блокгаузе Бена после убийства Маттотаупы, отца Токей Ито.

Один за другим медленно шли томительные часы. Адамс и Томас вызвались нести дозор до утра, взяв на себя двойное время. Фермерского сына одолевали нерадостные беспокойные мысли. Напрасно пытался он сосредоточить все свое внимание на окружающей местности, откуда во тьме с легкостью могли пробраться к разрушенному форту враги. Когда он вспоминал, что он – последний оставшийся в живых из всей банды и что это его сейчас подстерегают мщение и смерть, его охватывало странное чувство. А точно ли он последний?.. Жив ведь и сам Красный Лис, убийца. Но он ускользнул и пребывает в безопасности. Здесь, на Наойбрэре, Адамс оставался последним золотоискателем. Он случайно обмолвился в разговоре с дакота, что еще не расстался с мыслью найти золото. Очевидно, теперь ему не стоило ждать пощады.

Адамс прислушался и попытался вглядеться во тьму. Однако ему открывалось куда меньше, чем могло бы предстать индейцу. Чтобы достичь совершенства в искусстве наблюдения и слежки, начинать надо было не в двадцать лет, а в два года.

Вокруг по-прежнему царила тишина, ничто не шелохнулось. Лишь травы клонились под ночным ветром.

– Возвращайся на ферму во что бы то ни стало, – внезапно снова начал Томас. – Тебе ведь невдомек, что за жизнь у батрака или у траппера, они же вечно по уши в долгах. А мы с Тео успели так пожить. Это непосильный труд и сплошные муки. Чтобы хоть как-то существовать, нужна земля и деньги.

– Замолчи! – оборвал его Адамс.

Но Томас не унимался.

– Если хочешь знать правду, Адам Адамсон, твой старик вышвырнул нас, а мы ведь десять лет на него батрачили. У него больше нет денег, ему приходится еще и скот продавать, чтобы собрать все до последнего гроша и так, может быть, расплатиться с долгами. Потому-то мы к тебе и приехали. Теперь ты все знаешь.

– А разве я могу вам помочь? Я ведь тоже нищий вроде вас.

– Тогда мы закроем рот и будем стрелять в краснокожих, пока сами не получим пулю. Мы сами не лучше краснокожих, все едино.

На том разговор и кончился. Адамс снова вспомнил о Токей Ито, которого все боялись и которого они поджидали здесь на посту. Адамс тоже опасался мести дакота, но не мог его ненавидеть.

Ведь Томас и Тео, бывшие охотники на бобров, а впоследствии ковбои, слишком часто рассказывали ему о Харри Токей Ито и Маттотаупе, слишком глубоко запечатлелся у него в памяти тот вечер, когда он впервые встретился с Харри, тот вечер, когда был убит Маттотаупа. Теперь Токей Ито сумел внушить уважение надменным «синим мундирам» и справить по отцу тризну, которую не скоро забудет всякий, кто стал ей свидетелем. Это до известной степени даже радовало Адамса. Токей Ито стремился отомстить за убийство и защитить свою землю. Так и подобало поступать мужчине; враждебность дакота к бледнолицым представлялась Адамсу естественной, а ненависть белых к индейцу – бессмысленной.

Наконец настало утро. Гарнизону пришлось обойтись без горячего завтрака. Все запасы провианта были уничтожены взрывом, и солдаты неохотно довольствовались скудным пайком, который захватил с собой отряд, совершавший вылазку из форта. Единственный, кому достался недурной завтрак, был Тобиас. Он наловил рыбы в реке. Кейт с некоторого расстояния завистливо наблюдала, как индеец запекает свою добычу в горячей золе. Однако Тобиас, который с готовностью поделился бы с любым дружественно настроенным индейцем, по отношению к комендантской дочери повел себя отнюдь не рыцарственно. Он один съел все до последней рыбки.

Девушка побрела дальше, и Адамс во всех подробностях мог рассмотреть, как она встретилась с братьями Томасом и Тео. Изможденные, с крючковатыми носами солдаты обрадовались ее приходу и тотчас же завели с Кейт разговор, как ей и хотелось. Адамс прислушивался, отыскивая пощаженные огнем балки и доски, из которых еще можно было сколотить какое-нибудь укрытие от непогоды. Плотницкому делу он был обучен.

– Выходит, есть нам теперь нечего? – осведомилась девушка у Томаса. – Что же нам делать? Но индейцы тоже живут в этой местности. Значит, здесь можно раздобыть какую-то еду!

– А вы разумно рассуждаете, – откликнулся Томас, обтесывая балку для Адамса. – Но здесь, в этих трижды проклятых краях, только и есть для пропитания что бизоны!

– Значит, вы будете охотиться на бизонов?

– Если их найдем… то да. Но их, как кур, не подозвать, они на «цып-цып-цып» не сбегутся. Бизоны себе на уме, да и где пастись, выбирают сами. Сдается мне, поблизости бизоньих стад сейчас нет.

– А что едят вождь и Медвежье племя?

– Надо же, какая вы настырная, пристали со своими вопросами, как репей! У индейцев есть еще зимние запасы, сушеное и мороженое мясо, но вот когда они все это съедят, а бизоны так и не покажутся…

– И что тогда?

– Тогда они устраивают бизонью пляску со своим шаманом: «Добрый дух, ниспошли нам бизонов, бизонов, бизонов, – бизонов, бизонов, бизонов ниспошли нам, Добрый дух». Так они поют день и ночь и еще пляшут.

– Это правда? Что за вздор!

– А разве вы никогда не молились: «Отче наш, иже еси на небесех, хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Вы просто повторяете эти слова, не вдумываясь, потому что вы не голодаете. А вот индейцы весной голодают.

– А если и это не помогает?

– Что ж, если бизоны не идут к индейцам, тогда индейцы идут к бизонам. Тогда они разбирают свои вигвамы и переселяются в другие места, и мужчины на своих быстроногих мустангах рыщут в поисках бизоньих стад… в собственных охотничьих угодьях, а если ничего не находят, то и в чужих. Тогда без кровопролития чаще всего не обходится.

Кейт на минуту задумалась.

– Что ж, жизнь у них тяжелая, – наконец произнесла она и посмотрела на Адамса, но тот отвел глаза. – Не могут построить себе постоянных жилищ, потому что вынуждены вечно странствовать со своими вигвамами вслед бизонам… Выходит, что не люди подчиняют себе животных, а животные – людей! Но мы не можем им уподобиться. Мы не можем прямо сейчас отправиться на поиски бизонов, рискуя, что тогда на нас нападут индейцы!

– Ваша правда, мисс Кейт, так поступить мы не можем. Надобно нам искать другой выход.

– Но какой?

Томас наморщил лоб:

– Майор уже приказал Роучу ехать с большей частью отряда назад в форт Рэндалл и попросить там новую партию провианта и оружия. Они там, само собой, сделают большие глаза, когда узнают, что с нами приключилось. Здесь останутся всего несколько рядовых. Им передадут весь запас провизии, что у нас еще имеется, им должно хватить, пока не доставим пополнение. Вы поедете с Роучем.

– Что я сделаю, вас не касается, – гневно вскинула голову Кейт. – Разумеется, я останусь с отцом.

– Можно подумать, он вам разрешит! – усмехнулся Томас.

– Лучше скажите мне, нет ли среди вас в гарнизоне портного?

Томас и Тео рассмеялись.

– Спросите кого-нибудь другого, мисс, мы не знакомы с отрядом. Хотите сшить себе амазонку?

– Почему бы и нет? Я уже об этом думала.

– Ах вот оно что! Значит, вы хотите здесь остаться? Вы не из пугливых!

– Не знаю. Но в любом случае не могу вернуться к тете Бетти после того, как от нее сбежала.

– Неужели она страшнее индейца?

Кейт сначала принужденно рассмеялась, но потом посерьезнела.

– В чем-то она страшнее индейца. Позапрошлой ночью я пережила нападение на нашу колонну, и, скажу вам честно, меня до сих пор охватывает дрожь, стоит только об этом вспомнить. Но здесь все по-другому. Это война, я понимаю, что могу погибнуть, хотя, конечно, надеюсь, что пуля пролетит мимо…

– Гляди-ка, вы уже научились говорить как старый покоритель Дикого Запада!

– Но тетя Бетти – не тот враг, что выступает против тебя в открытом бою. Она – воплощение скрытой злобы, не дающее тебе покоя с утра до вечера. Ведь у нас, Смитов, нет денег, а у тети Бетти есть, целое состояние, и она обращается со мной как с сироткой, из милости взятой из приюта. Я весь день каждым своим жестом, каждым своим движением, каждым своим словом должна показывать, как благодарна ей за доброту, и не переставая льстить ей, потому что она обещала оставить мне наследство. Томас, мне больше этого не выдержать, я больше туда не вернусь. Только представить себе, как я возвращаюсь к ней теперь, мучимая раскаянием, расторгнув помолвку… Нет, пусть уж лучше меня застрелит какой-нибудь дакота, а тетя Бетти завещает свои деньги на благотворительность. Такими унижениями зарабатывать себе приданое я не собираюсь. Ни за что. Никогда.

Щеки у Кейт раскраснелись. Адамс оперся на топор и пристально разглядывал ее, пока она произносила свой негодующий монолог. Так вот какова девушка, на которой он хотел жениться ради денег. «Стыдись!» – мысленно повторял он себе.

Кейт обернулась и тут заметила Роуча, который тихо подошел к ним несколько минут тому назад и наверняка слышал все, что она, не сдерживаясь, выпалила. Она резко, не сказав ему ни слова, отвернулась и пошла к лошадям.

Тем временем работа спорилась, и к полудню гарнизон успел разобрать бóльшую часть завалов и кое-как соорудить подобие некоего прибежища от непогоды. Роуч выехал из разрушенного пограничного поста вместе с бóльшей частью отряда.

С Кейт он попрощался холодно и безучастно. Она проводила его безмолвно.

Вместе с майором остались всего десятеро человек, в том числе Тобиас, Адамс, Томас и Тео. Кейт сумела настоять на своем. Теперь она, стоя рядом с маленьким хрупким человеком, разглядывала два расстеленных на земле одеяла, соображая, как бы выкроить из них костюм «коровьей пастушки», «ковгёрл». Ходить в длинной юбке ей больше не хотелось.

Майор обращался с Адамсом, словно ничего не случилось. Но крестьянский сын не так-то скоро забывал обиду. Он ограничивался лишь самыми краткими ответами и, демонстрируя свое честолюбие, всячески подчеркивал, что плотничает и строит куда лучше любого «синего мундира».

Под вечер второго дня в жизни маленького гарнизона произошло событие, вызвавшее изрядный переполох и заставившее побросать все дела. Тобиас доложил, что с юга к форту приближается всадник. Подавая рапорт майору, он описал этого всадника весьма и весьма точно. «Высокий и статный, рыжеволосый, с желтыми зубами. Мочки ушей у него приросшие. Верхом на пегом».

Услышав это описание, Адамс перестал жевать и замер. «Томас, – произнес он, – это Красный Лис, нет никаких сомнений. Взять хотя бы мочки ушей, по ним его легко узнать. Что тут делать этому головорезу? Наверняка есть какая-то особая причина, иначе бы он не отважился податься на Найобрэру».

Томас и Тео кивнули. От волнения щеки у Адамса порозовели. При мысли о том, что он неизбежно встретится с Красным Лисом, у него в душе заново ожили все надежды и разочарования последних двух лет.

Всадник, в котором все несомненно узнали Красного Лиса, галопом подскакал на своем мощном пегом коне к форту. К широкополой шляпе он приколол маленький белый флажок – в знак того, что прибыл сюда парламентером. Он осадил коня прямо перед носом Адамса, но никак с ним не поздоровался и огляделся в поисках солдата, который подержал бы под уздцы его коня. Найдя услужливого рядового, он бросил ему поводья и, ведя себя намеренно вальяжно и независимо, двинулся к майору.

Смит стоял посреди обугленных руин блокгауза, возле новой постройки, на месте бывшего двора. Он только что проинспектировал выполненные за день работы и теперь испытующе смотрел на незнакомца. Красный Лис был выше офицера на целую голову; его широкие плечи и весь его атлетический облик лишь усиливали общее впечатление превосходства, которое он дерзко, не таясь, демонстрировал майору.

– Кларк, Фред Кларк, – представился он Смиту.

Эта сцена разыгрывалась на открытом месте, и Адамс мог наблюдать ее во всех деталях. С этими словами Красный Лис вручил Смиту толстое письмо. Майор сухо кивнул, взломал печать и стал читать.

– Я знаю, что там, – громко произнес Красный Лис, когда майор вновь сложил послание. – Полковник Джекман приглашает Сидящего Быка и вождя Медвежьего племени Токей Ито на переговоры в ваш пограничный пост. Но что это? Для переговоров ваш форт больше не подходит. – И Красный Лис с язвительной усмешкой обвел взглядом развалины. – Не иначе как мой друг Харри постарался!

Майор нерешительно держал сложенное письмо в руке.

– Встречу надо назначать в другом месте, – наконец сказал он.

– Нет, – грубо ответил Красный Лис, словно говоря с равным. – Встреча состоится здесь. Форт надо отстроить заново.

Смит удивленно поднял брови. Каким тоном позволяет себе говорить с ним этот Кларк? Однако во всем его облике и поведении ощущалась уверенность и властность, которым офицер ничего не мог противопоставить. Авторитет майора, его чувство собственного достоинства основывались скорее на его служебном положении и чине, нежели на силе. Грубость и жестокость Красного Лиса, присущие ему от природы, ломали все рамки, сметали все условности, и Смит почувствовал себя перед ним совершенно беспомощным. Адамс понял это и следил за майором одновременно с сочувствием и презрением.

– Чтобы заново отстроить форт, нам потребуется время, потому что дерева поблизости мало, – продолжил тем временем Смит, словно докладывая вышестоящему.

Может быть, Красный Лис сделался доверенным лицом полковника Джекмана, и какому-нибудь незначительному майору стоило его остерегаться еще и по этой причине.

– Переговоры намечены еще не скоро, – решительно объявил Красный Лис. – Вы что думаете, можно вот так запросто выехать в прерию и сразу найти дакота? Это же как искать иголку в стоге сена…

– Вождь племени Сыновей Большой Медведицы Харри Токей Ито и Сидящий Бык… – задумчиво повторил Смит. – Они не стоят лагерем на одном месте подолгу. Чтобы передать им приглашение, на их поиски придется потратить недели.

– Что, поняли? Хорошо. Дам вам совет: поищите эту парочку неподалеку от Черных холмов. Там вы их скорее всего разыщете.

– Согласен. Фред Кларк, завтра вы поедете в Черные холмы передать им послание?

– Я? Я еще не рехнулся. Полковник Джекман дал мне совсем другие поручения. Пошлите Тобиаса, он говорит на языке дакота и уж как-нибудь смекнет, что там к чему.

– Послать краснокожего? По-моему, это слишком рискованно.

Смит вновь развернул сложенное письмо.

– Какой странный состав «индейской делегации», – произнес он. – Самый могущественный шаман во всем племенном союзе дакота и молодой военный вождь маленького рода? Неужели Сидящего Быка это не оскорбит? Неужели вместо второстепенного главаря разбойничьей шайки – Медвежьего племени – нельзя было пригласить влиятельного человека… Неистового Коня или Красное Облако?

– Что вы воображаете, сидя тут в руинах, – откликнулся Фред Кларк. – Неужели вы думаете, что к вам поедет Сидящий Бык? Его именем только хотят придать вес приглашению и завлечь сюда дакота. Все для того и задумано, чтобы сюда явился мой друг Харри, главарь Медвежьего племени. Вожди больших племен нам не нужны, мы ничего от них не добьемся. За столом переговоров должны сидеть вожди второстепенные. Мы их напоим и заставим подписать бумаги, согласно которым они уступят нам земли. Сразу десять палок одной рукой не сломать. А вот переломить поодиночке – пожалуйста.

– По слухам, Харри не пьет.

– Да будет вам, мне ли не знать краснокожих! С Харри я расправлюсь самолично, будьте уверены. Главное, чтобы он приехал.

Смит снова вложил письмо в конверт.

– Что ж, тогда напишу письма вождям и передам Тобиасу. А эти индейцы умеют читать?

– Велите написать их еще и рисуночным письмом. Тобиас им владеет.

– Но может быть, Тобиасу, чтобы найти вождей, потребуется несколько недель.

– Джекман тоже сможет прибыть только через несколько недель и, разумеется, только после того, как форт будет отстроен. Вы же не хотите, чтобы полковник зарылся тут в золу, как запеченная рыба?

– Полковник действительно прибудет лично? – только и спросил Смит, предпочитая не замечать язвительную насмешку. – В письме… Да, в письме значится, что полковник лично примет участие в переговорах. Что ж, тогда нам действительно придется поторопиться с постройкой.

– Отлично. Вот и договорились. Мне пора.

Такая спешка не могла не показаться странной. Но Адамса она не удивила. Его скорее поразило, что Красный Лис вообще отважился сюда явиться. Лис, по-видимому, полагал, что белый флаг защитит его от дакота, хотя и ненадолго.

Красный Лис сходил за своим пегим и подвел его к тому месту, где Адамс с Томасом и Тео делили скудный ужин.

– Приветствую! – бросил он Адамсу. – Все еще прозябаешь здесь в глуши? Не хочешь поискать работенку получше?

Адамс бегло взглянул на Красного Лиса, отрезал себе еще кусок твердой копченой колбасы, положил в рот и пожал плечами.

– Зачем? – спросил он, изо всех сил стараясь не показать собеседнику, какая буря негодования и истинной ненависти поднялась в его душе, когда он услышал слова «не хочешь поискать работенку получше». Да, все повторялось. Адамс еще в мельчайших подробностях помнил тот вечер в форте Сен-Пьер, когда познакомился с Красным Лисом. Тогда он попытался получить кредит у богатых торговцев, но не преуспел; раздосадованный неудачей, сидел он за стаканчиком бренди, и внезапно напротив него на скамье очутился Красный Лис. «Не хочешь поискать работенку получше?» В тот вечер Адамс присоединился к Красному Лису и принял решение вместе с ним и его бандой отправиться с Найобрэры в Черные холмы искать золото. Конец этому предприятию преждевременно положило убийство Маттотаупы. С тех пор Адамс скитался бесприютно, не зная, куда и голову приклонить.