Толковый тариф. Два письма Николаю II

Глава II. Таможенные тарифы России

На моем веку много мне приходилось заседать и присутствовать при рассмотрении множества жгучих вопросов русской жизни. Но, говорю с полной уверенностью, ни разу я не видел такого собрания, как тарифная комиссия 1890 года, в котором люди с такой охотой, с полным сознанием того, что они делают, накладывали на себя, ради общего блага, столько тяготы — не на то, что они производят и продают, а на то, что они только покупают. Большинству участников не перепадет ничего, кроме лишних расходов от предлагаемых и защищаемых тарифных ставок, а многие торговцы и промышленники защищали такие ставки, которые прямо заставляли их платить сотни тысяч рублей. И притом все обходилось без той горячки и без следа того охвата предвзятой мыслью, которыми, кажется многим, только и можно объяснить забвение личных интересов. Вчерашний и даже завтрашний фритредер, и тот при разборе не абстракта, а частного вопроса, какие только и разбирались в тарифной комиссии, становился на сторону протекционизма. А тут — требовавший высокой пошлины узнавал, что и без нее ввоз мал и его увеличения не предвидится, и охотно сразу отступал, потому что видел во всем собрании полное желание послужить на пользу своей страны, не вдаваясь ни в одну крайность. Я знаю участников комиссии, которые сперва просто едва себя сдерживали, видя, что дела поворачиваются не в ту сторону, которую они считали единственно правильной, но и они, успокоившись, вдумавшись и узнав кое-что такое, чего прежде в расчет не принимали, убеждались, что в конце концов дело направляется в сторону, единственно возможную или возможно наилучшую. Сам я, войдя в дело после внимательного изучения, должен был во многих случаях переменить свое мнение, узнав много такого, что не имел сперва в виду. Но так как всякий таможенный тариф, по самой сущности этого дела, должен быть временным и будет требовать еще и еще улучшений и приспособлений, то и в тарифе, выработанном в комиссии, достигали не какого-нибудь абстракта, а только правильного направления таможенной нашей политики. И можно быть уверенным, что если впредь будут следовать тому же пути, который намечен в мерах, предложенных тарифной комиссией 1890 года, то скоро промышленный рост России, поколебленный тарифом 1868 года, возобновится и приведет к тому, что Россию признают настолько же способной к заводско-фабричной деятельности, насколько она всеми считается способной и приноровленной к сельскохозяйственной. Но, оставляя до следующей главы соображения, относящиеся к этому предмету, я закончу теперь остальную историю последнего пересмотра тарифа.

В первых числах декабря 1890 года кончились заседания тарифной комиссии, а в последних уже пошло первое представление выработанных статей тарифа, относящихся к химической промышленности, в Государственный совет. Всего в 14 вновь составленных записках включен весь тариф. Каждая записка содержит обзор рассматриваемой промышленности, проект новых статей, статистические данные до самого последнего времени и мотивы предлагаемых изменений. Дело так представлено, что рассмотрение здесь пошло сравнительно скоро. В семи заседаниях департамента государственной экономии в апреле и начале мая разобран статья за статьей весь тариф, и в конце мая он уже прошел чрез общее собрание Государственного совета, т. е. был подготовлен к высочайшему утверждению, которое и последовало 11 июня 1891 года с тем, чтобы новый тариф начал действие с 1 июля 1891 года.

Таковы внутренний смысл и внешняя история нового тарифа. Остается только ждать его плодов. Но понять смысл статей, их отношение к жизни России и ее судьбе не так просто, как может показаться сначала. Эта книга назначается именно для того, чтобы разобраться в этом предмете тем, которые захотят и будут иметь волю и силу принять участие в предстоящем промышленном движении отечества. Тут корень не только внешнего благосостояния, как личного, так и общего, но и внутреннего благополучия, потому что истинное участие в промышленности составляет вид труда, полезного как для себя, так и для других. В этом деле сходятся альтруизм с эгоизмом, их кажущееся противоречие исчезает; и я даже думаю, что люди, ныне решающиеся посвящать свою деятельность развитию русской горной, заводской и фабричной деятельности, скорее могут быть названы альтруистами, потому что эгоистам легче обсуждать и осуждать, чем действовать, легче резать спокойные купончики, вместо того чтобы рисковать капиталом и работой, а в крайнем случае уже лучше занимать старые покойные места и положения вместо новых промышленных забот и необходимости быть среди рабочего народа. Настоящим эгоистам — без беспокойных производительных занятий — уж лучше следовать классическим образцам, для которых шаблон уж давно выбит и всюду готов.

Для того чтобы ныне действующий тариф, равно как последующее изложение и руководящие мысли этой книги, еще более уяснились, мне необходимо остановиться на формуле, господствующей у нас еще и поныне и особенно ясно выраженной Тенгоборским, по которой будто бы нам необходимо держать низкие тарифы на иностранные товары и ввозить их к себе уже для того, чтобы иметь возможность сбывать свой хлеб. Предполагается так, что иностранцы будут у нас покупать наш хлеб тем охотнее и тем больше дадут за него, чем больше сбудут нам своих не хлебных товаров: угля, железа, машин, тканей, всяких галантерейных товаров и т. п. Факты общие и частные и соображения самых разнообразных свойств заставляют меня считать, что такая формула совершенно неверна ни с практической, ни с теоретической стороны дела. Но тут есть встреча мнений, а потому должно говорить подробнее. Для ясности поставлю положения, которые и постараюсь развить.

1) Сколько-либо развившаяся торговля между странами с различными видами преобладающих производств никогда и нигде не стремится к выравниванию вывоза со ввозом, хотя самый первичный вид торговых отношений с малоизвестными странами стремится к этому уравниванию.

2) Ввоз и вывоз данной страны или ее чисто торговый баланс, т. е. не считающий денежных и долговых обязательств, может быть выгодным и прочным как при равенстве, так и при преобладании вывоза или ввоза.

3) Сбывать свой хлеб в промен на товары, подобные каменному углю и железу, России долго нельзя, невыгодно и очень опасно.

4) Не сбывая хлеба, Россия, при развитии в ней всяких видов промышленности, будет не только иметь прочный курс al pari, но и развивать свое благосостояние равномернее, прочнее и для себя выгоднее.

В этих четырех положениях заключается часть сущности моих соображений, касающихся торгово-промышленных отношений России, а потому и ее тарифа. Вследствие этого, не вдаваясь во многие подробности, я все же разовью эти исходные положения с некоторой обстоятельностью, стараясь, однако, избегнуть абстрактов, т. е. по возможности оставаясь на почве действительности.

Годовые торговые обороты в миллионах рублей

1827-1831 гг.

1849-1853 гг.

Из России

В Россию

Баланс

Из России

В Россию

Баланс

Великобритания

28

19

+9

46

26

+20

Голландия и Бельгия

3

1

+2

7

4

+3

Франция

3

3

0

7

8

-1

Германия (с Ганзою)

6

8

-2

7

15

-8

Австрия

3

3

0

5

3

+3

Балканский полуостров

6

3

+3

6

5

+1

Италия

2

1

+1

4

3

+1

Испания и Португалия

1

4

-3

1

3

-2

Швеция, Норвегия

и Дания

4

1

+3

3

2

+1

С.-А. С. Штаты

3

4

-1

2

9

-7

Все остальные

1

0

+1

5

1

+4

60

47

+13

93

78

+15

1) Начну с России и с книги Тенгоборского. В конце «Etudes sur les forces productives de la Russie » (1885, т. IV, р. 468 et 474) своего обширного и капитального исследования автор делает свод средних годовых торговых оборотов России с главнейшими другими западными государствами для периодов 1827-1831 и 1849-1853 годов. Воспроизводя этот свод, мы подводим и баланс, но ограничиваемся лишь миллионами рублей, потому что большей подробности в этих числах не надобно.

Отсюда уже видно (табл. на стр. 352), что возрастание торговых оборотов двух стран может происходить или чрез единовременный рост ввоза и вывоза с сохранением баланса (например, Франция, Италия, Голландия и Бельгия и т. п.), или с его возрастанием (Англия), или с его уменьшением (Германия), т. е. определяется вовсе не торговым балансом стран, а относительным спросом в них различных товаров. Поучительно сопоставить теперь несколько данных из следующих десятилетий. Для ясности беру те же страны и в том же порядке. Данные почерпнуты из таможенных отчетов, беря случайные годы или их совокупность.

Годовые торговые обороты (по всем границам) в миллионах рублей

1862 г .

1872-1876 гг.

1888 г .

Из России

В Россию

Баланс

Из России

В Россию

Баланс

Из России

В Россию

Баланс

Великобритания

82

36

+46

134

121

+13

280

101

+179

Голландия и Бельгия

11

7

+4

27

13

+14

86

11

+75

Франция

11

11

0

33

23

+10

59

14

+45

Германия (с Ганзою)

31

41

-10

111

187

-76

183

123

+60

Австро-Венгрия

6

7

-1

24

23

+1

27

15

+12

Балканский полуостров

7

8

-1

13

27

-14

39

8

+31

Италия

3

6

-3

7

11

-4

27

7

+20

Испания и Португалия

1

3

-2

6

2

+4

Швеция, Норвегия

и Дания

6

2

+4

14

4

+10

29

7

+22

С.-А. С. Штаты

1

1

0

1

12

-11

20

-20

159

122

+ 37

364

421

-57

736

308

+428

Отсюда очевидно прежде всего, что в первый промежуток (от 1862-го до 1872 года) отпускная торговля России удвоилась, но тогда же увеличился ввоз, и притом с громадной убылью в выгодности баланса. Тогда торжествовали те, которые утверждали, что сбавятся пошлины и торговля увеличится вся, наш отпуск умножится, и России будет очень и очень выгодно3. На баланс же советовали не смотреть, потому что все богатейшие страны, с Англии начиная, ввозят более, чем вывозят (об этом скажу далее). Но опыт следующих лет, когда стали прибавлять таможенные оклады, показал, что вывоз может удвоиться вовсе без соответственного возрастания ввоза, потому что в 1888 году ввезено много менее, чем в 1872-1876 годах, и баланс стал положительным. Это относится, в сущности, ко второму нашему положению, а по первому приведенная таблица показывает, что все государства Европы без исключения и вся их совокупность могут брать более, чем получать, в отношении к некоторой стране, например России. Англия же, Голландия, Бельгия, Швеция, Норвегия, Дания и (почти всегда) Италия все время брали, берут и будут брать больше, чем мы спрашиваем от них, потому что наши продукты иного рода, чем этих стран, и нам без ихних обойтись легче, чем им без наших. И все это понятно даже теоретически.

Но прежде чем объяснить явление, еще утвердим его хотя одним данным для другой страны. Такой способ достижения настоящей правды предписывается современными научными методами. Хоть факт и ясен из данного наблюдения, а все же для уверенности лучше его еще больше закрепить, чтобы стоял тверже, чтобы «резоны» его не шатали и не выламывали с надлежащего места, куда его ставит изучение. Резонер ведь скажет мало ли что, и воспитанная на классическом пошибе мысль соблазнится резоном, если не предвидеть хотя бы того, что уже слышится издали. У нас часто говорят и пишут, например, что наши таможенные отчеты далеки от действительности, что запись товаров по странам произвольна и условна, что одна контрабанда, таможенными отчетами не регистрируемая, извращает все, что Россия — страна особенная и т. п. Все это легковерными принимается, повторяется и, как аристотелевское понятие о том, что тяжелое тело падает скорее легкого, даже пишется в назидание и защищается без простой справки с действительностью и без самостоятельности проверяемого суждения. А потому русский пример подтвержу английским. Умножить мог бы и кучей других, но остерегусь нагружать фактами, потому что главный путь достижения должного состоит не в одном собрании фактов, а в комбинации их с выводами и соображениями, для которых и есть польза в собирании данных.

У меня под рукой свод данных Соединенного Королевства в книге, часто мною цитируемой: «The Statesman's Year-book for 1890» (by S. Keltie). Беру один 1888 год, потому что другие на него очень похожи (табл. на стр. 355).

Отрицательный баланс Великобритании, однако, не столь велик (154 млн. ф. ст.), потому что в число ввоза входят все ввезенные товары, а в число вывоза — только те, которые или добыты в королевстве, или в нем обработаны — на заводах и фабриках. В 1888 году на 64 млн. ф. ст. вывезено товаров иностранных, не переделанных в стране, а потому торговый баланс в сущности будет равен 298-388= -90 млн. ф. ст. Статистические данные, которыми я располагаю, не дают распределения этого вывоза на 64 млн. ф. ст. по странам. Но хотя 90 млн. ф. ст. менее 154, однако составляют величину, близкую к сумме всего нашего вывоза и ввоза.

Миллионы фунтов стерлингов

Из Англии

В Англию

Баланс

Россия

5

26

-21

Германия

16

27

-11

Франция

15

39

-24

Голландия и Бельгия

15

42

-27

Испания и Португалия

б

14

-8

Италия

6

3

+3

Австрия

1

2

-1

С.-А. С. Штаты

29

80

-51

Швеция, Норвегия, Дания

6

18

-12

Турция, Греция, Румыния

7

10

-3

106

261

-155

Торговые обороты Велико-

британии с ее колониями

и владениями

84

87

-3

Оборот со всеми другими

государствами всех частей

света

44

40 |

+4

Вся торговля 1888 г .

234

388

-154

Как для России в 1888 году все почти отдельные балансы и общий баланс положительны, так здесь все они отрицательны. Следовательно, растет ли торговый оборот или нет, отпускает ли страна преимущественно фабрикаты или сырье, все равно равенства отдельных балансов по странам нет и к нему торговля не стремится. Но это и понятно. Покупают не там, где продают, а где дешевле, а продают не туда, откуда везут, а там, где есть спрос и цены выше. Анализируя это, легко дойти до того правильного вывода, что торговый баланс отдельных стран не стремится к уравниванию — по мере изучения страны и по мере увеличения сношений, — а наоборот. Корабль, отправляющийся в малоизвестные отдаленные края, забирает с собою товары, ими спрашиваемые и, конечно по возможности, дешевые; выменивает их на продукты страны и ценит эти продукты сообразно с ценой сбытых им товаров, но, конечно, насчитывая свои барыши. Оттого видим, что торговля Англии со всеми странами, кроме особо перечисленных, представляет почти равенство цен ввоза (40. млн ф. ст.) и вывоза (44 млн. ф. ст.), а в частных примерах это еще виднее: например, с Явы Англия привозит почти на 3 млн. ф. ст., а отправляет туда на 1 1/2 млн. ф. ст.; в Перу отправляет на 1 млн. ф. ст., а получает оттуда на 2 млн. ф. ст. Очень часто будет и обратное явление, но и тогда выгоды предпринимателя и страны могут оставаться теми же, только фрахтовые расходы падут больше на привозные товары, чем в том случае, когда вывоз компенсируется ввозом. Купцу все равно, где и на чем ни заработать: на ввозе или на вывозе, а потому он отправит в страну и пустой корабль (с балластом), если может купить так дешево груз кораблю, что, придя домой, этот груз продастся с оплатою фрахта в оба конца. И обратно он готов уйти пустым, если сбудет привезенный товар так выгодно, что фрахт в оба конца оплатится. И чем торговля развитее между странами, чем страны ближе друг к другу, чем больше дело касается перевозки товаров дешевых и особо надобных странам, например хлеба, угля, соли, керосина и т. п., тем указанный случай встречается чаще. Он будет все чаще и чаще повторяться в дальнейшем будущем, по мере развития специальных производств. Так, например, для перевозки угля, для нефти, хлеба и т. п. выгоднее всего особо приноравливать корабли, назначать их для перевозки лишь в один конец. Это результат специализации, разделения труда, и ведет это не к убыткам, а к особым выгодам, потому что все приноравливается к должному предмету торговли — от матроса до трюма. И чем шире торговля, тем случаи неравенства веса и цены груза должны встречаться чаще. Самую крупную торговлю ныне мы имеем с Германией. Вес всех приходящих из нее в Россию товаров (по германским отчетам) в 1888 году — около 1 1/2 млн.т. (483 747 т. нетто; каждая тонна около 61 пуда), а из России вывозится в Германию более 3 млн. т (3 022 312 т), а цены вывоза и ввоза также далеко не одинаковы, как выше видели. То же самое, например, в отношении Англии к Северо-Американским Соединенным Штатам: из них ввозится на 80 млн. ф. ст., а отправляется только на 29.

2) Если же отдельные торговые балансы стран не стремятся к уравниванию, а напротив того, по мере развития торговли и промышленности, стремятся к неравенству, то очевидно, что то же должно относиться и к общей сумме торговых балансов как по весу (числу кораблей или вагонов), так и по стоимости. Этот логический или арифметический вывод подтверждается и числами, ранее сего приведенными, в виде суммы балансов отдельных стран. Так, для России за последнее время и цена, и вес вывоза много превосходят ввозные, а для Англии хотя масса вывоза больше массы ввоза (часть кораблей приходит пустыми, много лишних уходит с углем), но ценность ввоза больше цены вывоза. В таком же неравенстве торговых балансов (по весу, объему и цене) находятся и все прочие страны. Да иначе, судя по предшествующему, и быть не может. Если есть страны с постоянным отрицательным балансом, то должны быть страны и с постоянным положительным балансом. Постоянный отрицательный (т. е. такой, при котором ввоз более вывоза) баланс Англии, зависящий от того, что она накопила капиталы и ввозит к себе проценты на них, уплачиваемые за ввозные излишки, этот отрицательный4 английский баланс существует и может компенсироваться возрастанием положительного русского баланса. Этот последний выгоден для нас, потому что у нас еще много платежей за границу за старые долги. И отрицательный баланс Англии ей выгоден — пока не превзойдет известной меры ее капитальных богатств. Нам приходится платить деньгами, а вместо этого мы можем платить продуктами или своей земли, или своего горного дела (например, углем, рудами, железом, нефтью или керосином и т. п.), и это ясно выгодно для нас. Англии же приходится получать деньгами, а она получает товарами, что и ей небезвыгодно. Но нам перейти в английское положение — значит разоряться, и англичанам в наше — тоже разорение, потому что денег тогда там накопилось бы так много, что все бы страшно подорожало.

Здесь является один вопрос, без разрешения которого дело осталось бы темным и в своей темноте давало бы возможность ложным толкованиям. А именно спрашивается: может ли такое положение вещей быть длительным? Не станет ли беднеть страна, платящая за ввозимое дороже, чем за отправляемое, и не будет ли богатеть и пересиливать страна с выгодным для нее балансом? Не ведут ли вышеупомянутые неравенства к опасностям? Ответы даются разные, всего рассматривать мне не приходится по духу моей книги, но приведу свои ответы и их объяснения. Прежде всего должно ясно видеть следующее: вывозимый товар в своей цене не содержит перевозки, а привозимый содержит ее и еще торговую надбавку (страховую премию, учетный процент и проч.), а потому если бы вообразили даже идеальный случай действительного равенства торгового баланса, то и тогда бы из отчетов таможен о нем нельзя было бы получить прямого понятия. Страна, занимающаяся перевозкой, тем более выигрывает при данном балансе, чем дешевле перевозимые товары, что я подробнее разберу в одной из следующих глав, когда буду говорить о морских судах. Если цену вывозимого увеличить на всю ценность перевозки или как иначе (например, отнеся цены к некоторой промежуточной точке) уравнять ввозимое и вывозимое, все же баланс не будет нулевым не только потому, что цены изменяются по времени (например, во время фрахта от Одессы до Лондона цена хлеба может очень сильно измениться), но, главное, потому, что, кроме товаров, в торговом балансе означаемых, есть множество ценностей, переходящих из стран в страны, помимо таможенной регистрации и оценки. На первом месте здесь стоят деньги всякого рода. Известно уже, что запись ввоза и вывоза золота и серебра не может быть полной, а потому ее многие таможни вовсе уже перестали делать. Пересылаемые деньги должны быть считаемы как товар. Но — если ввоз и вывоз поправить и в этом отношении — все же равенства не будет по той причине, во-первых, что баланс относится к определенному сроку времени (в момент заключения баланса могут быть не произведены уплаты), а во-вторых, потому, что есть множество передач, совершенно не возмещаемых реальными ценностями. Так, государство или частное лицо может ныне занять, а через двадцать лет выплатить занятое; так, сын, друг или просто почитатель певицы может переслать ценность в виде денег или товара — без всякого вознаграждения, чем-либо могущего выражаться в балансе.

Над всем этим еще высится вопрос о цене и оценке. Вещество не пропадает, но оно из твердой формы легко и часто «портится», например переходит в трудно учитываемый, все страны омывающий атмосферный воздух, следовательно, на взгляд (или балансовый учет) и оно теряется, а потому и ценность имеет все шансы пропадать, ничем не вознаграждаясь. Корабль тонет, товар горит, хлеб способен гнить, всякая ценность назначается человеком и им вольно или невольно может создаваться или пропадать, исчезая для балансного учета. Счет «прибылей и убытков» еще не существует в торговых балансах. Отсюда уже следует, что страна с положительным или отрицательным торговым балансом одинаково может богатеть или беднеть, как бы продолжителен ни был для нее тот и другой вид баланса, даже исправленного на всю сумму денежного обращения между странами. Чтобы это стало очевидным, вообразим, подобно Тюнену (Das isolierte Staat, 1826), некоторую линию на земной поверхности от края в край материка и сочтем то, что проходит через эту линию в обе стороны, назвав их правой и левой. Пусть правая только высылает товары, от левой их не получая. Это не будет значить, что которая-нибудь из них богатеет, а другая беднеет. На правой могут быть дети, посылающие отцам, и отцы все посылаемое могут скушать, изводить в ничто, обесценивать, следовательно, богатеть не станут. Правым тоже от этого отношения, взятого само по себе, богатеть нельзя. Ценность если способна пропадать, то, значит, способна и создаваться. Налево от черты она пропадает, направо она создается. Налево живут на счет правых. И у правых, если они способны создавать ценности, есть все условия для того, чтобы независимо благоденствовать. Но может быть и иное, если правые отправляют то, что не возобновимо по воле или истощимо, как плодородие почвы или леса, надобные для того, чтобы страна не превратилась в пустыню. И если левые получаемое не изводят, а применяют для получения еще более широких условий жизни, тогда все выгоды прочного благоденствия будут на стороне левых. А потому все дело развития народной жизни вовсе не в том или ином балансе, не в том, что люди получают извне, а в том, как они трудятся над тем, что есть у них самих, хотя бы это было получено справа или взято из природы того места, где находятся люди. Богатеет страна или беднеет — зависит исключительно от ее отношения к тому, что она получает от труда над получаемым из своей ли природы или от иных стран. Но если человечество разделилось на государства с очертившимися границами, то данное государство будет сравнительно с другими богатеть тем скорее и очевиднее, чем оно больше разовьет в себе условий для трудолюбия. Можно было бы согласиться уничтожить деньги и многие другие людьми созданные отношения, если бы кто-нибудь изобрел средство увеличивать труд, т. е. произведение полезностей, без всяких условий для выражения относительного значения и самого количества потребляемого5. Странам и государствам вовсе не важно, прибывает ли в них золото или нет, а очень важно, прибывает ли трудолюбие и добыча полезностей из природы. Пусть направо от черты много золота, но все — от хлеба и жилья до книги, труда и лекарства — дорого, а налево золота очень мало, но все дешево, производимое прямо от природы трудом, народу ставшим привычкою; пусть направо и налево балансы будут какие угодно, все же в условиях жизни и благоденствия ее разность будет зависеть совершенно от других условий, чем баланс. Словом, всякий вид (+ или -) неравенства торгового баланса не имеет никакого существенного значения для государства. Англия переплачивает за привозимые товары противу отпускаемых, но переплата эта идет своим же кораблям, доставляющим товары, и Англия получает на свои капиталы со всех стран много выгод, не входящих в торговые балансы. Россия, получая больше за вывозимое, чем платит за ввозимый товар, от этого не выигрывает, если отправляемое есть ей надобный хлеб, если денежный ее избыток уходит на уплату процентов или если увеличившиеся деньги не распределяются за увеличенный производительный труд, а идут на увеличенное проедание или возвращаются с заезжими танцовщицами или певицами. Словом, не в торговом балансе дело, а в развитии труда. Баланс имеет свое важное значение для курса денег, для направления финансовой правительственной деятельности и для банкирских дел, которые по существу своему не относятся к предмету, нами обсуждаемому, а потому я остерегусь вдаваться в дальнейшее его рассмотрение, считая сказанное достаточным для разбираемого предмета.

3) Россия продает не избытки своего хлеба, а хлеб, ей надобный и могущий в ней найти свое применение и свое потребление. 220 млн. пудов ржи и пшеницы, вывозимых Россией, составляют в день менее 1/2 фунта на каждого русского, а всякий знает, что прибавка хлебной пищи в гораздо большем количестве была бы нелишней для громадной массы русского народа. Но не в этом одном дело. Для добычи хлебного экспорта распахивается все, что можно, хозяйство не улучшается, а только расширяется, а тут кроется важная опасность будущего времени, потому что народ прибывает, и ему надобно все более и более хлеба. Когда все распашется — или надо будет выселяться, или необходимо остановить размножение, или прекратить вывоз хлеба. Притом и чернозем не имеет бесконечной силы для производства хлеба, и он от 40-50 хороших жатв истощается. Словом, без ущерба стране впереди нельзя повторять того хлебного экспорта, который теперь делается. Надежда улучшить хозяйства, увеличить их интенсивность и урожайность неосуществима без заводов и фабрик, доставляющих не только удобрения и всякие снаряды, надобные в улучшенном хозяйстве, но доставляющих и спрос тем корнеплодам, без которых улучшение земледельческого хозяйства опять-таки немыслимо. А так как вывоз хлеба идет взамен ввоза угля, железа, машин, тканей и тому подобных изделий, могущих доставляться самою Россией, и так как переход от занятий, привычных русским людям, к делам иного рода не может быть скорым и непременно должен быть предвиден, то спрашивается: когда же будет время начинать то, что непременно необходимо начать? Откладывая в долгий ящик необходимое, всякий рискует, а тут дело касается всей страны. Вообразим, что с хлебным вывозом и с низкими пошлинами на привозные товары мы теперь будем обходиться, но хлебный вывоз непременно когда-нибудь должен сократиться, что же тогда-то будет? И не настало ли это время уже теперь и даже раньше сего? Словом: хлебный вывоз непрочен сам по себе, и опасно на основании его отказываться от возможности усложнения производительности страны развитием в ней переработки других ее ресурсов, ныне получаемых из чужих краев. Опасность увеличивается еще и множеством случайностей. Не говоря о войнах, достаточно сказать о неурожаях и о соперничестве теплых стран, производящих более дешевый хлеб. Сверх всего этого, России, как стране континентальной, далекой от морей, нельзя ни дешево вывозить свой хлеб, ни дешево получать иностранные товары, а всего более отвечает такой порядок промышленности, когда рядом с заводами и фабриками будет и хлебопашество, кормящее производителей того, что надобно для страны, кроме хлеба. Не говоря ни о чем другом, прогоны останутся в экономии. А они очень велики. Допустим, что средний пробег хлебу, вывозимому к портам, и товарам, в них ввозимым, равен всего 1000 верст и что за это по воде и по железным дорогам платится с пуда всего 10 коп. Тогда на 600 млн. пудов вывоза и на 200 млн. пудов ввоза (среднее за пять лет, 1884-1888 годы) на одном прогоне пропадает непроизводительно около 80 млн. руб. ежегодно, если обосновать дело так, чтобы хлеб вывозился за границу, а оттуда поступали другие товары. В одном этом уже есть свой важный расчет сравнительно с тем порядком, когда свой хлеб пойдет на свои же фабрики и заводы. Вообще же односторонность всякого рода, даже и хлебная, опасна для страны. Ее развитие, как рост организма, требует уже усложнения потребностей и усложнения производительности, потому что опасно при усложнении потребностей не давать им, по крайней мере, главного удовлетворения внутри самой страны. И здесь я считаю необходимым кончить развитие и защиту своего третьего положения, потому что и оно может отвлечь в сторону.

4) Но не значит ли все предшествующее, что рекомендуется по-китайски «довлеть» России собою? Не значит ли это — отказаться от участия во всемирной торговле? Ничуть. Предшествующее значит только, что следует переменить фронт действия, приумножая сельские промыслы горными, заводскими и фабричными. В этих последних, зачатых сперва для удовлетворения своих внутренних, уже существующих потребностей, найдется множество таких, которые не только ответят этому спросу, но и быстро перерастут его. Тогда, во-первых, продукты эти подешевеют в России, а во вторых, так или иначе, да вырвутся из России на мировой рынок. Это самое утверждал я про керосин, когда мы его выписывали от американцев, и вот не прошло пятнадцать лет, как дешевизна керосина в России превзошла всякие ожидания, повела к акцизному государственному доходу и к громадному вывозу, как подробно будет показано в своем месте. Теперь, посетив Донецкий край и видев его богатства на месте, я говорю то же про каменный уголь, про железо, про соль, про соду, а изучив положение производства многих других товаров, говорю то же самое про марганцовистый чугун, про канифоль и уксусную кислоту, про хлопок, про множество продуктов животного царства и про многое другое, для чего и назначается эта книга; ибо исстари была «земля наша велика и обильна». Приложится к этому обилию труд, и от обилия произойдет перепроизводство, а от него — дешевизна и заграничный вывоз. Он, этот вывоз «не хлеба», растет за последние годы и абсолютно, и относительно, как показано далее числами, и этот рост его идет без скачков, какие всегда имеет хлебный вывоз (от засух, червей и всякой невзгоды), идет ровно и верно. Купят, как покупают керосин, наш уголь, потому что он дешевле английского; купят наше железо, потому что покупают уже и наши железные руды; купят и соду, так как есть условия дешевейшего ее производства у нас, как нигде в мире; купят и все другое, что произведут и перепроизведут в избытке. А если многое разовьется — рабочие на тех делах спросят много хлеба и много разных товаров. Свое внутреннее потребление возродится, возрастет и отпуск, потому что труд увеличится. Не должно упустить из вида, что засуха, губящая хлеба, полезна для подземной работы, ее удешевляет, что черви не кушают угля и железных руд, что жучок и овражки не пользуются содой, что при отсутствии заработков на хлебной жатве — в годы неурожаев — перепроизводство и дешевизна горных, заводских и фабричных продуктов усилятся; словом, дополненное этими промышленностями целое хозяйство России уравняется, бедствия уменьшатся и богатство, с трудолюбием связанное, возрастет. Пойти все это может лишь исподволь, понемногу, ломки тут никакой не надо, надо только немного и в должной постепенности тарифом и всякими иными способами вызывать и помогать должному. Лет в двадцать настойчивых усилий Россия может достичь того, что не отправит ни зерна своего хлеба — оставит этот заработок неграм Африки; вывозить хлебный товар будет разве в виде муки лучших сортов, крахмала, макарон и тому подобных товаров, имеющих много большую ценность, чем зерно, а главную отправку будет получать от своих заводов и фабрик. Вывоз будет не меньше, а пожалуй, и больше современного, да и ввоз также, потому что разживутся люди, спросят всякой новинки и себе, и жене, и детям. Будущее столетие с помощью нового тарифа и мер, ему долженствующих отвечать, увидит Россию в новом виде — страной нормальной комбинации сельского труда с заводско-фабричным.

Мне не дожить до этого, но слова эти рано или поздно оправдаться должны.

Итак (возвращаюсь к исходу этой побочной вставки, стр. 250), господствующее у нас мнение, Тенгоборским ясно выраженное, о пользе низких тарифов для того, чтобы иметь сбыт русскому хлебу, не только неосновательно, т. е. построено на посылке, справедливой лишь для торговли, едва начинающейся в отдаленной стране, за какую нельзя считать нашу страну, но и прямо вредно для России, потому что не позволяет ей заменить свой маловыгодный (как будет подробнее показано в гл. 3) хлебный отпуск более выгодным отпуском других товаров, которые равномерно, без скачков и «страды», могут идти из России за границу. Распространение вышеупомянутого ложного и пагубного мнения столь велико, что я считал своим долгом остановиться на нем, излагая историю русского тарифа. Но не в этих общих соображениях и крупных цифрах я надеюсь найти главные опорные пункты для внушения иных исходных мыслей, а в рассмотрении отдельных частностей, к чему и приступаю, начиная с хлебных товаров, поставленных во главу русского тарифа. Разбирая хлебную, угольную, железную и другие потребности русского и других народов, я буду часто показывать, что на место хлеба может и будет отпускать от себя Россия, вступив в семью европейских народов, извлекающих полезности из всего доступного при помощи усиленного труда. Не деньги, всем векам известные, а созидающий и природу покоряющий усиленный и всеобщий труд составляет истинный девиз современного просвещенного мира. Из рабского дела он стал вольным, из злой необходимости стал чистым, любимым и всепобеждающим делом просвещенных людей. […] Меркантилисты кланялись из людских дел золотому тельцу, а ныне если пред чем людским преклоняется весь современный мир, свободно и сознательно покоряющийся божьим или естественным законам, то разве одному созидающему и всепокоряющему труду. Время златого тельца прошло, оно и не воротится, потому что вся сила, бесспорно, не в нем, а в труде; золото же должно спуститься на роль средства, и притом такого, которое всюду с успехом прячется в кладовые, заменяясь кредитом или доверием, а оно стремится лишь туда, где труд господствует, где он стал делом чистым и желанным, а не достоянием рабов или злою обязанностью бедняков. Полное торжество труда над золотом еще не наступило, но уже близко и видимо из того, что сила и богатство устремляются туда, где трудолюбие стало добродетелью, где ему отдаются лучшие люди и где перестали доверять одному бряцанию мечей, золота и слов.

Протекционизм и фритредерство, земледельцы и заводчики сходятся в том, что пришло время дать честь и место труду, понимаемому не как простое дело «рабочих», а как всеобъемлющее дело производства полезностей, начиная от семейных и хозяйских до государственных и общечеловеческих. При этом труд все более и яснее специализируется, потому что таким путем он становится наиболее производительным. Тут Адам Смит разобрал дело в корнях. А при специализации труда посредники неизбежны. Думающие обойти их ошибаются или бьют в пустоту, как те, которые ворчат на деньги. Задача сводится на определение того, кому же быть посредниками или при какой организации посредничества достигается наилучшее «распределение». Растущее, очевидно, должно усложняться. Но сложное решаемо и разрешится. Люди, научившиеся дифференцировать или видеть дело в его бесконечно малых составных долях, начинают постигать и сложение их в конкретные, конечные величины, т. е. научаются интегрировать, сперва над случаями простыми и легкими, а потом, понемногу, и для случаев сложных, на первый взгляд кажущихся просто неразрешимыми. Анализ есть неизбежный предшественник синтеза. Эпоха одного чистого анализа постепенно переходит в эпоху, усложненную синтезом; из облаков, бесконечно малыми величинами образованных, происходит и слагается реальный, плодотворный и конечный дождь, необходимый жаждущей почве, испарения которой и дали облака. Как при интегрировании прибавляется постоянное, так при синтезе жизни, вытекающей из ее анализа, приложится история как неизменное постоянное, и через это все предстоящее незаметно сольется в гармоническую эволюцию с прошлым и современным. Не предвзятый оптимизм, а сознательное отношение к жизни заставляет верить и говорить столь оптимистически.

Май 1891 г

Примечания

1. Но это отрицают лица, решающиеся у нас очень часто от имени науки говорить только о глубоком вреде, везде и всегда, будто бы причинявшемся протекционизмом. Не то чтобы я не хотел называть лиц, но не называю их просто по той причине, что мне стыдно за них, а особенно за ложную ссылку на науки, которые они эксплуатируют ради только красного словца. Но чтобы не остаться голословным, я цитирую для примера одну статью, подписанную полной русской фамилией в журнале, который мне, однако, совестно называть полным именем, равно как и подпись автора. Скажу загадкой. В названии журнала 14 букв, в фамилии автора 10 букв, год 1876, статья трактует о свободной торговле и протекционизме.

2Янжул. «Английская свободная торговля», II (1882), стр. 5.

3Увеличение вывоза в начале 70-х годов определяется прежде всего устройством железных дорог.

4Чтобы дать понятие об общем ходе английских торговых оборотов, привожу из вышеуказанного источника крупные цифры, присовокупляя к ним баланс. Все цифры даны в миллионах фунтов стерлингов:

Года

Весь вывоз

Весь ввоз

Баланс

Сумма оборотов

1880

286

411

-135

697

1881

297

397

-100

694

1882

307

413

-106

720

1883

305

427

-122

732

1884

296

390

-94

686

1885

271

371

-100

642

1886

269

350

-81

619

1887

281

362

-81

643

1888

298

388

-90

686

1889

313

427

-114

740

Если бы предположить, что средним числом от 10 до 20% стоимости товаров приходится за их перевозку и что перевозка вся идет на английских кораблях (что недалеко от правды, как увидим впоследствии — говоря о кораблях), то оказалось бы, что баланс Англии близок к нулю- Так важна ценность перевозки.

5Пишущим против денег, оставаясь последовательными, следовало бы писать и против всякой мены, всякого счета и расчета, против единиц меры, веса, теплоты, силы и т. п. Зачем считать? Ведь можно прожить и без счета. Цена, деньги — суть своего рода единицы для выражения меновых отношений. На мой взгляд, восстающие против денег только перефразируют: «веревка — вервие пустое». Да и существо их вожделений, очевидно, относится не к самой идее денег, а только к их распределению. Вопрос этот, правда, очень сложен, труднорешим, но понемногу, мирно и разумно он идет к решению, и множество путей — помимо простого уничтожения денег — ведет к желаемой цели, уже намеченной человечеством. Отношения между капиталом, землей, посредниками и трудом уже составляют предмет общих дум. Их объективного изложения и обобщения, к сожалению, еще нигде не видно. Ретроградам хотелось бы похоронить все это, радикалам — разрубить классически, как гордиев узел, но ни та ни другая крайность истории и действительности не отвечают, а потому здесь ряд недоразумений нарастал бы, а не разъяснялся, если бы понемногу не шли вперед. Победа, во всем мире видимая, разумного протекционизма над принципиальным фритредерством принадлежит, по моему мнению, к фазисам, показывающим, что человечество начинает распутывать, а не рубить сложные запутки, или гордиевы узлы, своего недавнего прошлого.