Только когда я смеюсь

Глава 14 Сайлас

Вечер выдался просто кошмарным. Боб просто спятил, он замучил Лиз своими нежностями, отнюдь не ограничившись одним поцелуем. Он нелепо переигрывал. Он дошел до того, что открыто объявил Спенсеру (молодому человеку из приличной семьи и отличными связями в городе), что мы затеяли махинацию. Я пытался взглядами остановить Боба, но каждый раз он отпускал в мой адрес какую-нибудь глупость, на которую я не мог достойно ответить, не выходя из своей совершенно непрошенной роли личного секретаря и мальчика на побегушках.

Я резко попрощался. Боб вел себя с преступной неосторожностью, но я знал, что на этот раз дисциплине подчиняться придется мне. Я только молил бога, чтобы глупая самонадеянность Боба не довела его до крайней нищеты, лишений или даже каторги, хотя, по правде говоря, очень боялся, что именно этим все и кончится.

На следующее утро мы, как всегда, завтракали вместе. И как всегда, Боб не удосужился прилично одеться. На нем был тот же самый халат, который я помню уже много лет, так как сам подарил его ему за ненадобностью. С тех пор я сменил уже три халата, но никогда не появлялся в них за завтраком. Я держал перед собой «Таймс», но не читал.

Солнце уже поднялось высоко. Не знаю, как долго я пролежал без сознания. Я сел. Вокруг ни шороха. Далеко в туманную бесконечность тянулась дорога через пустыню. Рядом бок о бок стояли три танка. Все сгоревшие. Один из них так раскалился, что сгорела краска, и он стоял теперь совершенно белый, как призрак пустыни. Тодди и Виллер лежали возле ближайшего танка. С первого взгляда было понятно, что оба мертвы. Труп Виллера очень обгорел. Я нашел глазами Брайана, своего сержанта. Он был почти без сознания, глаза широко открыты, форма изорвана в клочья. Он сделал мне знак рукой.

– Впереди танки, – тихо сказал мне. – Впереди танки, капитан. – Его, по всей видимости, раздражало, что я не реагировал. – Впереди танки! – очень громко закричал он.

– Да, сержант, – крикнул я не менее громко. – Я вижу их.

Он улыбнулся и затих. Нигде никакого движения от горизонта до горизонта, только обломки и куски разорвавшихся бензобаков.

– Вы сильно обожжены, Брайан? – спросил я.

– Только нога, сэр, – ответил он. – А вы?

– Меня, должно быть, просто отбросило волной, – сказал я.

Я лежал на самом краю до черна выжженного взрывом круга. Говорить было очень трудно.

– Я скоро вернусь, сержант, – медленно проговорил я. – Мне только нужно сначала немного поспать.

Я положил голову в тени почерневшего танка, почувствовал, как в ухо сыплется горячий песок, как он обжигает щеку, и закрыл глаза, но сквозь веки просачивался красный свет, добираясь до самого мозга. И я потерял сознание. Наверное, Брайан умер очень скоро.

Боб не просто ел, он жадно поглощал все, что попадалось ему на глаза, и болтал с головокружительной скоростью. Переворачивая страницу газеты, я услышал, как он говорит:

– И еще есть старый трюк с кабинетом управляющего. Ты приходишь в банк с полным ящиком бумажных денег и говоришь управляющему, что работаешь в какой-то дурацкой фирме и что тебе нужно передать эти деньги одному очень солидному клиенту. Нельзя ли воспользоваться кабинетом управляющего, потому что ты столько читал о всех этих налетах на банки? Управляющий смотрит на тебя и, понимая, что ты всего лишь неотесанный деревенщина, соглашается. Будешь эти кукурузные хлопья, Лиз? Тогда я сам их съем. Ты располагаешься за столом управляющего, а твой дружок приводит жертву. Ты расправляешь плечи, говоришь, что ты и есть управляющий, и получаешь деньги у этого придурка. А он-то думает, что вкладывает деньги в банк. Правда красиво?

Я раскрыл «Таймс» на страничке биржевых новостей и сказал:

– Кабинет управляющего банком – этот трюк стар как мир. Его часто использовали во время войны, только тогда говорили, что в твой банк попала бомба, поэтому ты просишь разрешения воспользоваться этим кабинетом. Это годится для мелких жуликов, но нам с нашими талантами не стоит размениваться на такие пустяки.

И я снова окунулся в чтение газеты.

Боб сказал:

– Ладно, тогда другой фокус. Ты находишь фирму, которая имеет дело с любыми видами металлов: оловом, медью или даже…

Тут его перебила Лиз:

– Ты можешь заткнуться хотя бы на минуту?

– А что я такого сказал? Я говорю по работе. Ты же всегда упрекала меня, что я проявляю недостаточно интереса к моей работе. Ты всегда говорила, что если…

– Пожалуйста, успокойся, – попросила Лиз Боба.

– В чем дело, дорогая? – обратился я к ней.

– Это все этот город, – сказала Лиз. – С самого начала нашей операции с Магазарией я чувствовала себя как в заключении.

– Конечно, это понятно, дорогая, но просто некоторое время нам лучше оставаться в гостинице как можно дольше.

– Но почему именно здесь, в этой гостинице? Я себя чувствую здесь такой заброшенной и одинокой!

Она ни словом не упомянула о наших планах насчет Спенсера, и я тоже молчал.

Боб вскочил, руками изображая рамку кинофильма, и заорал:

– У меня есть идея, С.Л. Сейчас канун Нового года. Сечете? Может, это одновременно ее день рождения? Я еще не знаю, но, кажется, что-то начинает вырисовываться. Она бедна, С.Л. Она бедна и одинока, у нее остались лишь воспоминания о былой славе и богатстве…

– Когда она была знаменитой певицей в нелегальном заведении времен Сухого Закона, – подсказал я. – И вот, мистер Толстосум из тех славных дней стучит однажды в ее дверь.

– Вы схватываете на лету, С.Л., – похвалил Боб. – Еще осталось что-то от вашей хваленой хватки. «Здравствуйте, мой старый мистер Толстосум из моих славных дней Сухого Закона», – говорит она.

Я толкнул локтем Лиз, и она подхватила:

– Здравствуйте, мой старый мистер Толстосум из моих славных дней Сухого Закона.

Боб сказал:

– Сегодня твой день рождения, Долли. (Это действительно ее день рождения, и сейчас станет ясно, что…)

Я продолжал:

– Да, это ее день рождения. Он ведет ее в зал, полный людей, толпящихся перед началом торжественного приема. На столе икра, шампанское и свежие цветы…

Вступает Боб:

– А высоко на стене – плакат «Крошка Долли – мечта Айдахо».

– С Новым годом! – кричат они и начинают хлопать.

Слабым голосом старого мистера Толстосума я произношу:

– Тебе больше не придется проводить скучные и одинокие дни взаперти в этой тесной клетушке. Твои друзья приветствуют твое возвращение на Бродвей. А сейчас, Долли, душенька, осчастливь своих старых поклонников и спой нам, как в былые времена.

– Наклоняйся, – скомандовал Боб, который бегал вокруг нас якобы с камерой, сопровождая каждый новый «кадр» победными выкриками творческого гения. – Немного ближе к камере. Головы ближе.

Тут подхватываю я:

– Аудитория скандирует: «Долли, пой».

Боб попытался выступить в роли толпы, жаждующей песен.

– Как в былые времена, Долли, – повторил я.

– Я не могу, – сказала Лиз.

Она уже вошла в роль. Мы с Бобом начали подпевать, и она, сбиваясь, запела:

– Крошка Долли, мечта, радость… Нет, нет. Не могу продолжать… – Она вынула платочек и вытерла слезу. Боб суетился вокруг, ловя крупный план. Лиз прохрипела: – Кажется, я забыла слова.

– Тогда, – сказал я голосом мистера Толстосума, – тогда твои друзья напомнят тебе. Крошка Долли, мечта и гордость Айдахо.

И Лиз запела вместе с нами.

– А кто это там за кулисами? – говорит Боб. – Я скажу вам кто! Ее девичья любовь, вот кто.

Я внес предложение:

– Это может сыграть Рок Хадсон.

Лиз сказала:

– И Гэри Грант может.

Боб добавил:

– Давайте будем смотреть правде в глаза, это сыграет даже Утенок Дональд.

Я задернул занавес.

– Меркнет свет, – фантазировал я. – И Долли остается в свете одного прожектора. – Я направил на нее свет настольной лампы.

– Теперь вступает оркестр. «Человек, которого я люблю», – объявила Лиз.

Мы с Бобом дали ей первые несколько нот. Она как-то взбодрилась. Когда Лиз запела, Боб сказал:

– Она смотрит на него со сцены. Он стоит за кулисами в тени, и вдруг выходит на свет.

– Рок Хадсон смахивает слезу, – добавил я.

– Гэри Грант смахивает слезу, – поправила Лиз.

Боб всхлипнул.

В эту минуту зазвонил телефон. Мы застыли на месте и некоторое время так и стояли, глядя друг на друга, пока Боб не предположил вслух:

– Это, должно быть, Спенсер.

– Может быть, – ответил я. – Но лично я в этом сомневаюсь.

Я подошел к телефону, но не сразу взял трубку. Наверняка мне не удалось скрыть отвращения в голосе, когда я объявил Бобу, что это его дружок Спайдер. Он спрашивал разрешения взять на полчаса наш «роллс».

– Хорошо, – разрешил Боб. – Ключи у швейцара. И передайте, пусть не оставляет мне на заднем сиденьи кучу заколок для волос.

Я передал эту остроту Спайдеру, который коротко поблагодарил и сразу повесил трубку.

– Это не твой новый приятель Спенсер, однако, – не преминул я напомнить Бобу.

– Еще позвонит, – упрямился Боб.

– Ты слишком самоуверен, – высказал я свое мнение по этому поводу. – Я лично подозреваю, что даже если вчера тебе и удалось увлечь его своей напускной искушенностью, то, поразмышляв над всем этим сегодня утром, он непременно оценит твою игру, если использовать терминологию театральных критиков как «немного чересчур».

– Ни в жисть, – отрезал Боб, даже глазом не моргнув. – Я вел себя именно так, как этот великосветский придурок Спенсер ожидал бы от сопляка пролетарского происхождения, которому привалило счастье получать два миллиона в год. И чем больше он будет размышлять, тем правдоподобнее ему все это покажется. Вот увидите, вот увидите. Я его прикончу.

– Ты по-настоящему ненавидишь Спенсера, – сделал я вывод. – Ты просто террорист! Ас классовой борьбы.

– Вот когда увидите, как полетят пух и перья, тогда и поймете, насколько я его ненавижу.

Я пытался как-то вразумить его:

– Что с тобой стало, Боб? Ты вдруг превратился в какой-то механизм, приводимый в движение динамо-машиной, системой передач и электроцепью. Вчера вечером ты набрасывался на Спенсера, как новоиспеченное средство борьбы с вредителями, не потому, что он простофиля, а просто потому, что он богатый молодой человек с речью, выдающей его законное среднее образование.

– Совершенно верно, – согласился Боб.

– Мы не боремся с вредителями, мальчик мой. Мы рыбаки. Пусть поплавок потанцует на поверхности, потом нырнет, потом опять появится. Получай удовольствие от созерцания воды и легкого намека на приближающийся дождь. Насаживай тщательно каждую наживку и никогда не спеши. И, что самое главное, мальчик мой, научись любить рыб. – Я через стол бросил взгляд на Лиз, она ответила мне улыбкой.

– Вы лицемер, – обозвал меня Боб.

– Может, и так. Но я никогда не презираю своих жертв, никогда. Ты все твердишь, что Спенсер глуп, но он обладает именно тем опытом и той проницательностью, которую хорошие учебные заведения дают людям его положения и воспитания. Ты слишком уж самоуверен, мальчик мой, умерь немного свой пыл. Дай мировым спенсерам пережить свои минуты успеха, славы и упоения властью. Дай всем и каждому все, чего алчет их душа. Ублажай их, очаровывай и успокаивай. И никогда-никогда не спеши.

– Но мне некогда! – закричал Боб.

Я швырнул ему через стол нож:

– Тогда бери эту штуку и найди себе какого-нибудь пьяного туриста в Сохо сегодня же вечером. Тебе никогда не играть в тонкие игры.

– Я заполучу Спенсера, – поклялся Боб. – Даже если это будет последнее дело в моей жизни.

– И такое может случиться, – сказал я, глядя на Лиз.

Боб только через несколько мгновений почувствовал натянутость обстановки и резко поднял глаза:

– Минуточку. Неужели вы оба считаете, что Спенсер не объявится?

Лиз робко проговорила:

– Ну, Боб, ты же так грубо сработал.

– Вот увидите, – пообещал Боб. – Вы больше не хотите тостов, Сайлас?

– Нет, – отказался я. – Я сыт.

Боба очень огорчило, что мы не верим в успех. Он подошел к телефону и сказал в трубку:

– Мистера Спенсера из Чартервакса. Просто позовите его к телефону, не объясняя, кто его спрашивает, понятно? Хорошо, спасибо.

Когда его соединили со Спенсером, он сказал:

– Послушайте, Спенсер, вы поняли, кто с вами говорит, правда? Пусть это останется между нами, хорошо? Так вы окажете мне эту маленькую услугу или нет? Прекрасно, теперь я вижу, что вы не совсем лишены здравого смысла. Прибыл главный кассир одного из Бейрутских банков. Но я слишком занят, чтобы принять его. И даже если бы не был так занят, за что я вам плачу такие деньги? Правильно? Я велел ему приехать в «Джордж», это такая забегаловка в Саутварке, в половине второго завтра. Я хочу, чтобы вы встретились с ним там. Он араб и не станет пить ничего алкогольного, так что вам это обойдется в несколько стаканов минеральной воды. В общем, разберитесь с ним. После этого доложите мне о встрече в «Новой Зеландии». Я только на прошлой неделе купил ее. Буду ждать вас в фойе завтра в три. Ага, ну, конечно, это в другом конце Лондона. Но я же объяснил вам. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о моем участии в этом деле. Именно за это я и плачу вам. И по правде говоря, я уже начинаю подумывать, что вы срываете слишком большой куш, Спенсер. Так что не вздумайте жаловаться, или вылетите в трубу вместе со своим капиталом. Ага. Угу. Забавно, вот так-то будет неплохо. И вам того же, Спенсер дружище. До скорого. – И он повесил трубку.

– Так что, он взялся за это? – отказывался верить я.

– Разумеется, – презрительно сморщился Боб. – Он самый настоящий дурак. И не знаю, чего это вы так суетитесь. Говорил я вам, Сайлас, стареете вы для таких проделок. – И он язвительно ухмыльнулся.

– А как быть с арабом? – напомнила Лиз.

– Вот Сайлас и переоденется в араба, – пожал плечами Боб.

– Никогда, – отрезал я.

– Я командую парадом, Сайлас, дружок, – нагло заявил Боб. – С этой минуты вы у меня на побегушках, и не забывайте об этом. Найдите себе какие-нибудь импортные тряпки поэкстравагантнее, немного подгримируйтесь, наденьте темные очки…

– Не глупи, – сопротивлялся я. – Он же видел меня вблизи и сразу же узнает.

– Делайте, как я сказал, – уперся Боб. – Наденьте настоящую арабскую одежду – головной убор и накидку. Эти парни из посольства натолкнули меня на мысль. За всем этим тряпьем совсем не видно было их лиц.

– И с каким акцентом мне разговаривать? – поинтересовался я, надеясь, что на этом все закончится.

– Ну, своим этим, барским, – решил Боб. – Арабский вариант английского языка для средних школ. Как раз подходяще для старшего служащего одного из крупнейших бейрутских банков…

Я перебил его:

– Я даже не знаю, какой самый крупный банк в Бейруте.

– Не важно, – парировал Боб. – Спенсер тоже не знает.

– Но он может навести справки.

– Так же как и вы, – не смутился Боб. – Готовьтесь к операции, Сайлас. Вы тысячу раз говорили мне, что к каждой операции нужно тщательно готовиться.

Спорить было бесполезно, и я согласился.

– Не нравится мне все это, – подытожил я. – А нельзя привлечь Лиз как третьего участника?

– Нет, нельзя. – Боб был категоричен. – Арабы не допускают женщин даже к домашней бухгалтерии, не говоря уже о должности главного кассира банка. Ее привлекать нельзя.

– А почему ты не сказал, что она твой секретарь? – поинтересовался я.

– По множеству причин, – уклонился от ответа Боб.

– Все ясно, – сказал я. – Это чтобы ты мог одновременно целовать ее в ушко и грубить мне.

– Ага, вот именно, – подтвердил Боб. – Теперь вы поймете, что испытывал я последние несколько лет, когда вы вдвоем развлекались. Вы всегда убеждали меня в том, что командование – это главное. Какова там военная аксиома – только командиру видны все аспекты сражения? Так?

– Да. Это Наполеон, – подсказал я, при этом испытывая непонятное удовольствие от того, что он запомнил мои слова. – Я не боюсь опасностей. Да и все это просто неудобства.

– «Первой обязанностью солдата является терпеть все тяготы и лишения. А потом уже идет храбрость». Тоже по-моему, Наполеон.

– Правильно, – подтвердил я.

Я даже не знал, огорчаться ли мне моему поражению в этом споре или радоваться открытию, что наконец-то мои речи начали приносить плоды.

Кафе «Джордж» в Саутварке оказалось старой зачуханной придорожной забегаловкой. Летом оно с утра до вечера кишело автобусными туристами, а зимой было в распоряжении местного населения – торговцев с фруктового рынка, что через дорогу, и работников клиники Гайс. Я подъехал туда на такси, чтобы как можно дольше оттянуть появление на людях. Выйдя из машины в своей длинной арабской накидке и непривычном головном уборе, близоруко щурясь через крошечные темные очки в золотой оправе, я сразу увидел Спенсера, направляющегося ко мне, чтобы представиться. Его сопровождала эта его маленькая подружка Рита.

– Меня зовут Спенсер, – тихо, но важно сказал он. Я кивнул.

Он добавил:

– Я первый заместитель мистера Аплярда, а это мисс Рита Марш.

Я разыграл величайший восторг и почтение.

– Мистер Аплярд – очень уважаемый человек в наших краях, – начал я.

– Неужели?

– А вы разве не знаете? – подозрительно осведомился я.

– Конечно, знаю. Конечно, знаю, – ответил Спенсер. – Его уважают во всем мире. Что пьете, старина?

– Здесь есть йогурт?

– Нет, – сказал Спенсер, не скрывая смеха. – Очень маловероятно. А как насчет стаканчика пива?

– Увы, – сказал я, подражая выражению Али. – Боюсь, моя вера не позволяет мне употреблять спиртные напитки. Может, кока-колу?

– Кока-кола будет, – одобрил Спенсер. Когда он взял напитки, мы уселись в самом дальнем уголке и Спенсер сказал: – А теперь к делу.

– Вы, англичане, приступаете к делу быстрее, чем у нас в Ливане, мистер Спенсер.

– Ну, так у нас принято. Прямо и по-деловому, так мы и стремимся действовать.

Я молча кивнул.

– Вас что-то смущает? – спросил Спенсер.

– Ваша подружка… – намекнул я.

– Не беда, – успокоил меня Спенсер. – Не берите в голову. Рита ничегошеньки в этом не понимает.

Рита уставилась на меня холодным взглядом. Мне даже пришлось отвести глаза.

– Начнем, – настаивал Спенсер.

Я заговорил.

– Я внимательно изучил поддельные бумаги, мистер Спенсер. Можете передать мистеру Аплярду, что это первоклассная работа. Я бы даже сказал, это произведение искусства, мистер Спенсер.

– Да, хорошо, – небрежно бросил Спенсер, видимо, желая показать, что он в курсе всех мельчайших подробностей.

– Проблем не будет. Кто предъявит их кассиру?

– Я, – жадно выпалил Спенсер. – Эту работу выполняю я. – Я внимательно посмотрел на него, и он добавил: – Разумеется, от имени мистера Аплярда.

– Естественно. И если вас нужно будет сопровождать в другие банки, можете воспользоваться моими услугами. Вы собираетесь получить деньги в десяти банках за полтора часа?

– Именно так.

– Я здесь записал, когда управляющие уходят на обед. Как видите, с одиннадцати до половины второго на рабочем месте находится только один из управляющих. Это обеспечивает то, что люди, которых мы… – Я тревожно оглянулся, чтобы убедиться, что нас не подслушивают и прошептал, прикрыв рот ладонью: – …отблагодарили, будут отвечать за работу банка в эти часы. Даже если кассир усомнится, наш человек подтвердит, что все в порядке. И в моем банке я сделаю то же самое. Вы поняли?

Рита не спускала с меня глаз, и я уже начал побаиваться, как бы она не разоблачила мой маскарад.

– Да, – сказал Спенсер. – Но разве заместители управляющих не рискуют?

– Наоборот, – заверил я. – Бумаги настолько тонко исполнены, что маловероятно, а то и вовсе невероятно, что кто-то усомнится в их подлинности. Поэтому, если все-таки… – я в притворном испуге воздел руки к небу, – …трагедия случится, вся ответственность ляжет на управляющего. И если будут приняты меры… Если, например, управляющего уволят…

– Тогда заместители получат повышение. Чертовски хорошо! Так вот в чем штука? Вы получите должность управляющего?

Я с достоинством кивнул.

Спенсер сказал:

– Так говорите, они хороши, эти фальшивки?

– Это просто шедевры, мистер Спенсер. Совершенно потрясающие.

– Уже назначен день операции?

– Четырнадцатое число следующего месяца.

– Скоро.

– Все уже готово. Отсрочка будет лишь искушением судьбы, мистер Спенсер.

– По рукам. Четырнадцатое следующего месяца.

– Позвоните мне в Центральный банк Ливана в одиннадцать утра тринадцатого. Меня зовут Хамид. Позовите Хамида, себя не называйте.

– Дайте мне, пожалуйста, номер телефона.

– Лучше не записывать его. Узнаете номер телефона в Международной справочной. Закажите разговор заранее, чтобы не опоздать. В другое время не звоните, что бы ни случилось. Вам понятно?

– Да, именно так мы с мистером Аплярдом делаем бизнес.

– Мудро с вашей стороны. Я имею в виду вас обоих.

Спенсер снисходительно улыбнулся, но он все-таки не был дураком, и я очень опасался, что он разгадает план Боба до того, как выложит деньги.

Я сказал:

– По телефону я вам скажу, что мне нечего вам сообщить. Тогда вы садитесь на рейс «Олимпик Эрвейз» в двадцать два сорок пять тринадцатого числа и прилетаете из Лондона в Бейрут четырнадцатого в восемь двадцать пять. Вы останавливаетесь в отеле «Фенисиа», где для вас на имя Смита будет заказан номер. Мы в Бейруте привыкли к путешествующим инкогнито. Ровно в десять вы звоните мне в банк и я говорю: «Приезжайте немедленно». Вы берете с собой кожаный портфель с восьмьюстами тысячами долларов, которые даст вам мистер Аплярд…

– Которые я сам себе дам, – поправил Спенсер.

Я позволил себе сделать жест глубокого почтения и удивления.

– Будете ждать в моем кабинете в банке, пока я не принесу вам один миллион фунтов в обмен на первый пакет предъявительных документов. Если возникнут какие-то сомнения, а я не сомневаюсь, что ничего подобного не произойдет, я быстро все улажу. И если вы пожелаете, я смогу сопроводить вас в остальные банки. Я привлеку свои собственные банковские каналы для доставки… Вознаграждения. Иначе, боюсь, мои коллеги в других банках не захотят помочь. – Я сделал жест рукой. – Тогда это все.

Спенсер коснулся руки своей девушки, поднялся из-за стола, тем самым показав, что встреча закончена.

– В три у меня встреча с мистером Аплярдом, – сообщил Спенсер. – Если вы уверены, что это все.

– Все, – сказал я. – Теперь все будет зависеть от того, насколько вы и ваш, – краткий миг колебания, – партнер будете придерживаться расписания.

– Об этом не стоит волноваться, мистер Хамид, – заверил Спенсер.

– Не сомневаюсь, – ответил я.

– Может, вас подбросить? Мой «порш» ждет на улице, – предложил Спенсер…

Я внимательно вгляделся в его лицо, будто он пытался проникнуть в тайну, которую ему не полагалось знать.

– Отель «Савой», – наконец сказал я.

– Куда скажете, – ответил Спенсер.

Я посмотрел на Риту, которая не спускала с меня глаз с первой минуты моего появления. Теперь она позволила себе легкое подобие улыбки и вдруг подмигнула мне. Я отвел взгляд. Спенсер направился к своему открытому спортивному автомобилю. Мы все втроем втиснулись в него, причем Рита чуть ли не исчезла, акробатически свернувшись в узел за моей спиной. Он довольно плохо вел машину. Нам едва удалось избежать дюжины мелких столкновений, не успев еще переехать лондонский мост. Несколько раз он ввязывался в громкие препирательства с водителями грузовиков, один из которых крикнул:

– Можно было бы ехать поосторожней, когда везешь мамашу.

Это был намек на мой головной убор. Я промолчал. Около пятнадцати минут мы ехали в полном молчании, если не считать периодического обмена любезностями между Спенсером и другими автомобилистами. Наконец я сказал:

– Надеюсь, я все четко объяснил, мистер Спенсер.

– Вы предельно четко все объяснили, Хамид, старина, – небрежно бросил Спенсер. – Должно быть, очень увлекательно для вас. Гениальная идея, да? Он просто замечательный парень, этот мистер Аплярд, и при этом стопроцентный самоучка. То есть я и не могу предположить, что он учился в каком-то университете. Он неординарная натура, может, даже гениальная.

– При всем моем уважении к таланту мистера Аплярда я осмелюсь предположить, что здесь задействованы гораздо более влиятельные силы, которые используют его просто как инструмент.

– Что, черт побери, вы имеете в виду?

– Наверное, я сказал лишнее. Я не намеревался умалить гениальность вашего работодателя. Всем известно, что он очень влиятельная финансовая фигура в своем кругу.

– Запомните, Хамид, он мой партнер. Партнер, а не работодатель. И будьте добры пояснить, что вы имеете в виду.

– Спорами здесь ничего не добиться, мистер Спенсер, – сказал я. – А тем более ссорами. Но я уверен, мы оба знаем, у кого родилась идея, и даже более того, где изготовлены эти самые поддельные бумаги.

– На что, черт возьми, вы намекаете? – настаивал Спенсер.

– Вы не настолько наивны, насколько хотите казаться, – возразил я. – Ваш партнер, мистер Аплярд, получил фальшивые бумаги от людей, которые могут потратить неограниченную сумму денег и времени на подобные документы. Людей, которые не стеснены в средствах для печати, приобретения бумаги, краски и оплаты работы мастера, чтобы добиться необходимой точности. И, поверьте мне, они добились этого. Есть только одна категория людей, которые выигрывают, если свободной банковской зоне Бейрута будет нанесен удар по спекуляции и махинации с ценными бумагами и валютой. Особенно это касается спекуляции с фунтом стерлингов.

До Спенсера не сразу дошло то, что я сказал.

– Вы хотите сказать… – при этом он тихо присвистнул. – Вы хотите сказать, что британское правительство стоит за спиной Аплярда в этой махинации?

– Как я вижу, вы посвящены не во все дела вашего партнера? – иронично отметил я.

– Вы хотите сказать, что ему дали ценные бумаги… – Спенсер не закончил фразы, а снова присвистнул. – Все совпадает. Обед с премьер-министром… Вот почему он не учитывает стоимости бумаг. Он сказал мне, что вкладывает три четверти миллиона. Вот лжец. Теперь мне все ясно.

Я дал возможность Спенсеру обдумать мою теорию и сделать некоторые выводы, а затем сказал:

– Теперь вы понимаете, почему я настолько уверен, что все пойдет по плану?

– Еще бы, – ответил Спенсер. – Подумать только! Британское правительство подносит Аплярду на тарелочке десять миллионов фунтов. Невероятно.

– Вы не так сформулировали, мистер Спенсер. Ему дают только бумаги. Деньги дают ему наши бейрутские банки.

– Да, – согласился Спенсер. – Вы совершенно правы.

– Я прав, – кивнул я.

Спенсер резко свернул в узкую улочку, которая одновременно была задним двором отеля «Савой», и остановил машину у отеля, спереди удивительно напоминавшего радиатор «роллса».

– Жду вашего звонка тринадцатого числа, – попрощался я.

Он жал стартер, пока не оглушил меня звуком ревущего мотора.

– Об этом не волнуйтесь, – крикнул Спенсер. – Вы получите от меня сообщение. А пока держите рот на замке, иначе Аплярд вам уши оборвет.

– Правда? – переспросил я спокойно.

– Шутка, – ответил Спенсер и улыбнулся своей ослепительной улыбкой, став вдруг похожим на рекламу какой-то слишком дорогой вещи.

Я кивнул. Спенсер уже наверняка прикидывал, как получить свой мешок и обойти «тайный рычаг европейской финансовой политики». Идея не так уж плоха.

Рита небрежно махнула мне рукой на прощанье, и они умчались с оглушительным ревом. Я перешел на противоположную сторону, где меня ожидал шофер в моем «роллсе». Не успел я опустить автоматические жалюзи, как машина уже повернула на Стрэнд и направилась к Трафальгарской площади. Я откинул крышку самодельного портативного трюмо и включил свет за длинным зеркалом. Налив немного теплой воды в умывальник, разделся до пояса и начал с мылом смывать слой краски, затем, обильно смазавшись кремом, рывком содрал накладные усы и спиртом удалил остатки клея. Из гардероба я достал чистую рубашку и костюм, и к тому времени, когда мы выбрались из пробки на Трафальгарской площади, я был уже почти готов. Я снял туфли на платформе, которую скрывали мои длинные одежды, и надел пару практически без каблука. И благодаря небольшой сутулости, нажитой после многих лет канцелярской работы, я сделал Лонгботтома по крайней мере на три дюйма ниже араба Хамида. Довольный результатом, я налил себе стаканчик виски.

В «Новую Зеландию» я вошел через боковой вход, пройдя крытым переходом сквозь ларьки с книгами и цветами.

Боб был без пиджака, хотя день стоял довольно прохладный. Он надел темные брюки и белую рубашку с короткими рукавами и открытой шеей. В руке он держал блокнот, на котором был закреплен секундомер. Время от времени он делал какие-то заметки.

Они со Спенсером стояли возле доски объявлений, где жители «Новой Зеландии» могли получить информацию о времени начала балета и об опасностях, подстерегающих их со стороны мошенников. По-моему, когда я пришел, Боб как раз занимался тем, что читал Спенсеру вслух о проделках авантюристов. Я слышал, как он сказал, что не прочь сам сойтись один на один с каким-нибудь мошенником и как следует задать ему.

– Да, – серьезно соглашался Спенсер.

– А вот и Лонгботтом! – закричал Боб, завидев меня. – Сколько нужно времени, чтобы подняться на восьмой этаж и спуститься обратно?

– Я старался идти как можно скорее, сэр, – оправдывался я.

– Не рассказывайте сказок, – ворчал Боб. – Вы теряете хватку, Лонгботтом. Мне нужен Скороботтом.

Спенсер рассмеялся, чего я ему как-нибудь обязательно припомню. Он просто аристократический мужлан. Задумавшись о незаслуженной грубости Спенсера, я немного задержался с ответом. И воспользовавшись тем, что я немного наклонялся вперед, чтобы казаться ниже своего роста, Боб (с намеком на то, что я плохо слышу) сказал, чуть повысив голос:

– Я сказал Лонгботтом, что вы теряете хватку. – И затем, даже не удосужившись снизить тон, добавил: – Старый болван глух, как тетерев.

– Я не глухой, – возмутился я.

– Читает по губам, – беззвучно проговорил Боб Спенсеру.

– Я не читаю по губам, – рассердился я, прежде чем до меня дошло, что я только подыграл им.

Боб и Спенсер дружно расхохотались. Рита висела на руке Спенсера и пялилась на меня, как ласка. Она не смеялась.

– Эту оставьте здесь, – сказал Боб, тыкнул кончиком карандаша в Риту.

Спенсер шепнул ей что-то, и девушка без единого слова отправилась в зал.

– А где же документы? – обратился ко мне Боб. – Где телексы из Нью-Йорка, протокол сегодняшнего дневного совещания?

– Она еще не закончила печатать, – сказал я. – Через несколько минут все будет готово.

– Вот так, надо купить билет и идти пешком, – с отвращением проговорил Боб. – Ладно, я сам все возьму.

Волоча за собой Спенсера, он влетел в лифт, как только дверь со скрипом открылась. Я едва успел войти вслед за ними.

– Из вас чуть не сделали полуботтома, Лонгботтом, – сказал Боб.

Спенсер снова засмеялся. На пятом этаже, Боб вышел из лифта и прошествовал по коридору, будто здание и впрямь принадлежало ему, как он и говорил Спенсеру. Он наугад распахивал двери кабинетов и кричал:

– Вы сегодня видели Чарли Робинсона?

Работники смотрели на него непонимающе, на что Боб отвечал:

– Ладно, не надо, – и с грохотом захлопывал дверь.

Потом он отдал мне приказ:

– Уволить к черту этого работника, Лонгботтом. Он совершенно бесполезен.

После молниеносного налета на один из офисов Боб вернулся, размахивая листом с телексом, гласящим: «Можно начинать. Бумаги готовы к рассылке». Он дал листок Спенсеру, который прочитал депешу и сунул было ее в карман, но Боб остановил его:

– Отдайте, Спенсер, дружище. Это подлежит уничтожению. Да еще с обратным кодом! Вы меня до виселицы доведете.

Этого было достаточно, чтобы Спенсер уверился в том, что он собственными глазами видел запретный код, прежде чем вернул бумагу Бобу. Это был код компании с мировым именем, занимающейся выпуском правительственных ценных бумаг, денежных знаков и почтовых марок. Телекс был, конечно же, фальшивый, с поддельным обратным адресом. Боб прикрепил листок с телексом к своему блокноту.

Трудно сказать, что произвело на Спенсера большее впечатление – телекс или властное шествие Боба по служебным помещениям. И чем больше почтения выказывал Спенсер, тем больше расходился Боб. Одна из распахнутых им дверей вела в машбюро. Я заметил, что Боб удивился, но быстро овладел собой и крикнул:

– Всем поменять ленты! – На него уставились несколько десятков удивленных глаз. – Здесь будет полная реорганизация, – заявил он. – И начнем мы с борьбы за чистоту машинописи.

В конце коридора пожилая женщина расставляла чашки на подносе…

– Вы Глэдис, не так ли? – спросил Боб.

– Меня зовут Элис, – ответила женщина.

– Правильно, – не смутился Боб. – Глэдис работала на этом месте до вас.

Женщина заволновалась. Боб бросил сахар в три чашки и подал чай мне и Спенсеру.

– И еще печенье, – предупредил Боб. – Тогда я не буду больше пить чай сегодня. – Он отхлебнул из своей чашки. – На этой неделе чай уже лучше, чем на прошлой, – одобрил он и поощрительно похлопал женщину по плечу.

– Да, сэр, – ответила бедняжка, которая, ни разу в жизни не видевшая Боба до этой минуты, начала с тревогой подозревать, что страдает потерей памяти. В конце коридора открылась дверь и оттуда вышла машинистка.

– Мне нужно поговорить с мисс Шмидт, – пробормотал Боб.

Он поспешил по коридору и заговорил с девушкой. Бог знает, что он там плел, но, вернувшись, он объявил нам, что через пять минут должен присутствовать на совещании. Мы вдвоем подпихнули Спенсера к лифту, и я вошел туда вместе с ним. Когда мы входили, оттуда вышел важного вида человек. И прежде чем дверь успела закрыться, Боб сказал:

– К четырем в приемной директора. Им нужны визы в Аргентину и валюта…

Лифт уехал, а Боб остался выкручиваться из этого разговорного гамбита, что он сделал, представившись, как я полагаю, агентом бюро путешествий, который что-то принес для учреждения.

На Спенсера все это произвело неизгладимое впечатление, но когда я усаживал его в машину, он вдруг поинтересовался:

– Вы когда-нибудь встречались с этим парнем, Хамидом?

Рита, усевшаяся рядом со Спенсером, внимательно следила за моей реакцией.

– Да, – ответил я. – Встречался.

– Он чем-то похож на вас, – пояснил Спенсер.

– Никогда не замечал ни малейшего сходства, – отрицал я. – Вы хотите сказать, что я похож на араба?

– Немного, – улыбнулся Спенсер.

– До свидания, мистер Спенсер, – попрощался я.

– До свидания, Лонгботтом, – ответил тот, потрепал меня по голове, взял за мочку уха и повернул мою голову так, чтобы заглянуть мне в лицо. – Чуть-чуть похож на араба. – Он засмеялся, а Рита оставалась невозмутимой.

Я отпрянул от него, потирая мочку уха, а его белая спортивная машина с ревом растворилась в клубах дыма. От слез ярости у меня все поплыло перед глазами. Казалось, будто все вокруг сговорились унижать меня. Боб задевал меня каждую минуту, и этот Спенсер не преминул тут же последовать его примеру. Лиз спряталась от меня за спасительными головными болями и посещениями парикмахерской именно тогда, когда была мне больше всего нужна. Я пошел на север, не отдавая себе отчета, куда именно направляюсь, бродил среди прохожих и возле Пикадилли едва не попал под такси. Я услышал собственные рыдания, но остановиться уже не мог. И тогда понял, как повлияли на меня события последних нескольких недель. Если бы Боб потерпел неудачу, было бы не так обидно, но у него дела шли великолепно. У всех все было в порядке. И всех их я люто ненавидел.

Я мог бы устроить, чтобы Боб провалился. Его унижение стало бы для меня бальзамом. О боже! Что это со мной? Неужели всерьез захотел предать своего товарища? Отец убил бы меня за такие мысли. Так я бродил долго, думая обо всем сразу и не приходя ни к какому решению.

Я изрядно устал, присел и вдруг начал просить отца, чтобы он взял меня на руки. Тот ответил, что нам обоим лучше немного отдохнуть. И еще он сказал, что, если мы присядем на старое дерево на пять минут, я наберусь достаточно сил, чтобы идти домой пешком. Идти было меньше трех миль. Мы вдвоем уселись под огромной березой, чьи серебряные пятна напоминали мне седину отцовских волос. Мы сидели тихо, очень спокойно. Вскоре послышался гомон птиц. Наверное, они готовились спать, потому что темнело, хотя время было раннее.

Когда я уходил, мать пекла пирог. До сих пор помню его запах…

Я поднялся со старого пня и сказал, что уже готов. К отцовским штанам пристали куски папоротника и грибов. Он не заметил их, когда мы садились. И на моем пальто оказались пятна. Огромная береза тихо стонала на вечернем ветру, и я прислонился к ней.

– Я толкну ее, – сказал я отцу.

Он кивнул. Я толкнул дерево. Береза шевельнулась, заскрипела и с жутким стоном начала падать. Они падала, срывая по дороге ветки, с которых сыпались мелкие зеленые листочки. Треск эхом отдавался в темной листве. Я с криком бросился к отцу, испугавшись, что береза раздавит нас. Отец не шелохнулся. Вокруг нас на земле валялись мелкие обломки и листья.

– Я столкнул дерево, – сообщил я отцу, гордый и напуганный тем, что натворил, и пнул упавшее дерево. Древесина рассыпалась, как порошок. Внутри оказалось множество личинок жуков и тли.

– Оно уже давно мертво, – сказал отец. – Его сердце съели грибы и личинки.

– Оно было раз в шесть больше меня, – удивился я.

– Даже больше, – уточнил отец.

– Я не знал, что оно мертвое, – сказал я. – А с виду такое сильное и солидное. Казалось, оно никогда ни за что не упадет.

– Да, – согласился отец. – Никто не знал.

Бейрут. Ливан. Я прилетел туда среди недели, оставив Лиз и Боба завершать дела в Лондоне. Я шагнул с самолета прямо в сухое пекло дня. Яркое солнце обжигало глаза, пахнуло воздухом моей молодости. И немудрено, ведь именно здесь молодой человек, которым я когда-то был, умер однажды в сорок первом и родился заново, чтобы превратиться в седовласого ветерана, умело увиливающего и от чужих пуль, и от своих обязанностей. Может, здесь мне суждено снова умереть? Или же мне предстоит начать новую жизнь?

Улицы были такими, какими запомнились мне. Тележки со сластями и вой бездомных собак. Сверкающие американские машины, скользящие вдоль набережной в пыльной тени пальм. Мужчины в мешковатых шароварах, спорящие пронзительными голосами. Стриженная под ежик молодежь, полная энергии и знаний, потоком направлялась от здания Американского университета к продавцам прохладительных напитков и жадно приникала к стаканчикам с клубничным коктейлем. Запах специй, отходов и пустыни пробудил во мне воспоминания. Я вышел на Пиджен-Рок и пошел вдоль скал, наблюдая за смертельной схваткой морских волн с острыми черными утесами. Там где раньше были склады и где подавали краденые армейские пайки и домашнее виски, теперь появились роскошные виллы, обвитые плющом, покрашенные и увешанные гирляндами неоновых трубок.

Однако отель ничуть не изменился. Старая развалина возле порта, в котором папаша Кимон смеялся так оглушительно, что содрогались прогнившие половицы. Из моего окна были видны серые ржавые корабли. Они ухали и стонали, когда краны и крюки вонзались в их нутро и выкладывали изъятые внутренности вдоль причала, чтобы их оценили знатоки и торговцы.

Нужно было проделать некоторую подготовительную работу. Теперь, когда мне отведена роль бессловесного статиста в услужении Боба, забота о деталях целиком легла на меня.

За семьсот фунтов стерлингов я купил автомобиль «лендровер». Не так-то дешево, но мне нужна была машина в отличном состоянии. На машине стояли баки для воды и горючего, лопаты, подставка для ружей, стальные полозья на случай, если машина забуксовала, тяжелая лебедка, грубый компас, припаянный к крылу, и дополнительный бензобак. Я приспособил туда также радиопередатчик дальнего действия и четыре небольших рации для местной связи, выкрасил машину в самые яркие тона, потому что мне объяснили в бейрутском гараже, что это помогает найти машину с воздуха, если она потерпит аварию. Я приобрел также и обычное снаряжение: спальные мешки, одеяла, аэрозоль от мошкары, карты местности, палатку, которую можно пристроить к автомобилю, и крошечный японский генератор, который может давать свет и вырабатывать энергию для дрели или насоса. К сожалению, не обошлось без недоразумений. Часть подготовительных работ производилась на неподходящей колесной базе, и мне стоило больших трудов, чтобы убедить продавцов переделать ее, однако в конце концов они сдались, и, когда прибыли Боб и Лиз, все было готово. Бобу очень понравилось. Он ходил вокруг, поглаживая автомобиль, и восторгался каждой деталью.

В воскресенье мы отправились в горы через Зофар и Бар-Элиас. Погода была отменная, и мы мчались через сирийскую границу на Дамаск. Там мы пообедали и повернули на Бейрут во второй половине дня. На полпути между двумя горными хребтами мы свернули с главной дороги.

Я велел Бобу повернуть на заброшенную параллельную дорогу и, когда мы подъехали к повороту, незаметному с главной трассы из-за двух небольших деревьев, сообщил ему, что это и есть Рандеву Два.

– В случае чего встречаемся здесь, – сказал я.

Мы посидели там всего несколько минут, просто вдыхая запах разгоряченной земли.

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана, – произнес Боб. – Люди говорят, дальше нет ходить.

– Все это ваши древние племенные предрассудки, Уруанда, – презрительно рассмеялся я. – Мы найдем затерянные сокровища древних царей.

Боб повторил:

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить.

– Разве затерянное царство не будоражит твою кровь, Уруанда? Хоть ты и дикарь, но легенды о затерянных городах не могут не волновать тебя.

Боб твердил:

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить. – Он дважды хлопнул в ладоши, окинул взглядом пустынный пейзаж. – Смотри, хозяин, носильщики сбежали. Они верят в легенду о семиглавом питоне, который правит этой запретной землей.

– Это все бабские сказки, Уруанда.

Боб опять заладил:

– Люди говорят, это нехорошее место.

– Ты слыхал о древних сокровищах Королей Огненной Земли? Это рубины, бриллианты, золото, которое лежит тут – только руку протяни. Их много – целые горы. Бы будешь богатым-пребогатым. Богаче, чем тебе когда-либо снилось, Уруанда. У тебя будет много скота, жен и, может, даже собственный велосипед.

– Я иду с тобой, хозяин.

– Вот это сила духа, – сказал я и вышел из «лендровера» навстречу протянутой руке Боба.

На нас была походная одежда – шорты хаки и рубашки из суровой ткани. Солнце пекло, и мне оно казалось душем, обдающим тело, изгоняющим зиму, разогревающим суставы. На дороге не было машин. Много лет назад ее перекрыл оползень. Местные дорожные инженеры устали все время переносить ее и решили построить новую дорогу высоко наверху, по которой теперь мчались яркие машины и дымящие грузовики из Дамаска в Бейрут и обратно. Лиз расстелила на земле одеяло, сбросила одежду и осталась в купальнике. Она легла, вытягиваться в изнеженных позах, которые женщины обычно принимают и какое-то время устраивалась поудобнее, меняя позы, одна заманчивее другой, как ленивая домашняя кошечка. Воистину, великолепный день!

– Это лучше, чем аэропорт? – спросил Боб.

– Что угодно лучше, чем аэропорт, – ответил я. – Они еще помнят катастрофу Интра-банка. Когда рухнул Интра-банк, отголоски были слышны во всех уголках финансового мира. Правительство сразу потеряло популярность. Половина населения не могла выплатить свои долги из-за потери сбережений, а другая половина не платила долги, утверждая, что потеряла все свои сбережения. – Я помолчал. – Но, вероятнее всего, Спенсер будет молчать как рыба, – предположил я.

– Разумеется, – согласился Боб. – Именно поэтому я настаивал на долларах, чтобы он переправил их из какого-нибудь своего загашника в Швейцарии или на Багамах, или откуда бы там ни было. Он и не сможет никому пожаловаться на эту потерю.

– Все равно, – возразил я, – если только появится хоть малейший намек на мошенничество где-то возле банка, полиция мгновенно перекроет все границы. И первым делом они бросятся в аэропорты. Где же еще ловить покидающих страну? Мы же будем экспедицией, направляющейся в древний город, погребенный в песках пустыни…

– Вавилон, – подсказал Боб.

– Именно. Ты можешь даже для убедительности воспользоваться своей археологической нудотой. А когда мы доберемся до Дамаска, то бросим «лендровер» и сядем на самолет. Расписание у меня есть. Один замечательный Рейс на Калькутту дает нам большой запас времени.

– Покажите-ка мне канистры еще раз, – попросил Боб.

Канистры были специального образца для перевозки долларовых банкнот.

– Они будут готовы завтра поздно вечером, – сообщил я.

– Это и будет репетицией, – сказал Боб. – Или я что-то не так понял?

– Да, генеральной репетицией, – подтвердил я.

– Ну, вы знаете устав, – продолжал Боб. – Вы обязаны знать, старый болван, сами же его писали.

– Сам писал, – ответил я, – сам и буду нарушать.

– Нет, не будете, Лонгботтом, – усмехнулся Боб. – Я не ошибся, именно Лонгботтом. Вы потому так убедительно выглядите в роли секретаря, что вы стали секретарем, и притом не самым лучшим. Что, думаете, я не видел, как вы лакали виски из фляги, будто не можете и десяти минут обойтись без подбадривания? Думаете, никто не замечает, как у вас дрожат руки, и вы то и дело ошибаетесь? То «лендровер» с короткой базой, то канистры. Вы хоть что-нибудь в состоянии сделать правильно?

– Прости, Боб, – подыграл я, вовсе не желая ссориться. Это не входило в мои планы.

– Вот так-то, – сказал Боб и потер лицо руками. – Вы просто немного устали. Продержитесь только до следующей недели, а потом мы все сможем немного расслабиться.

Я ответил:

– Ты начальник.

– Никаких начальников, – демократично уступил Боб.

– Поедем обратно, я сам сяду за руль, – предложил я.

Через горы мы переезжали уже в сумерках. Бейрут горел под нами миллионами огней, а за городом в последних лучах заходящего солнца пылало море. Зрелище было неописуемое.

Я сидел за рулем «бедфорда», рядом со мной – Брайан, а рядовой Виллер и Тодди устроились сзади, рядом с запасным горючим. Было темно, и караванов, тянущихся к фронту, было почти не видно, не говоря уже о пеших арабах, которые брели посередине дороги, и не подозревая, что на них движутся машины. Канистры с горючим звякали и дребезжали за моей спиной, и Брайан все время озирался и вглядывался в ночь.

– Успокойтесь, сержант, – сказал я.

– За это можно попасть под трибунал, – волновался Брайан.

– Успокойтесь, – повторил я.

– Вы немного пьяны, – заметил Брайан. – Может, я сяду за руль?

– Успокойтесь, ради бога, – осадил его я и обогнул парочку «матильд», припаркованных у обочины.

– Десять лет, – не унимался Брайан. – И причем не гражданской тюрьмы. Десять лет военной тюрьмы возле Алекса. Двойной марш-бросок с полным снаряжением под палящим солнцем, и эти трусливые армейские лягавые, которые так и норовят пристрелить. Шепчут, что новозеландцы прибили одного из своих капралов, которого застукали на продаже армейского горючего.

– Это не армейское горючее, – поправил я. – Это бензин, который мы захватили у итальяшек. Мы с вами, и с Виллером и Тодди. Это наш бензин.

Брайан радостно улыбнулся.

– Я бы не рассчитывал на это оправдание, – сказал он и, высунувшись из кабины, крикнул: – Правда, Тодди?

Солдат, сидящий сзади, махнул рукой в знак подтверждения. Я нажал на газ. Нам предстояло проехать тридцать-сорок миль через пустыню до места, где нас ждал Кимон, торговец с черного рынка.

– Впереди танки, сэр, – заорал Тодди из кузова грузовика и со всей силы заколотил кулаками по крыше кабины. – Танки стоят! – кричал он, но было уже поздно.

На танках не горели огни. Мы на скорости миль пятьдесят врезались в стоявшие на дороге танки Шермана. До сих пор понять не могу, отчего вспыхнули баки с горючим.

Боб остановил «лендровер», мы вышли и постояли, любуясь пылающим закатом до тех пор, пока не исчезло солнце, а когда совсем стемнело, продолжили наш путь в Бейрут. Этим вечером мы нарядились и съели и выпили больше, чем полагалось бы. Впереди было три дня отдыха. Мы плавали и загорали, катались на водных лыжах и ездили в Библос и Три, и нам вместе было так хорошо, как никогда раньше.