Том 10. Пьесы, написанные совместно

Ты, матушка царица, не горюй!

Побереги свои сокольи очи!

От горьких слез завянет красота,

Что с непогоды цветик.

Как не плакать!

Умучен князь Михайло…

Видно, доля,

Судьба ему такая!

Я молилась

И плакалась царю, он только в очи,

Передо всем боярством, мне смеялся

И с глаз прогнал. Я точно не царица

И не жена ему… Какой он лютый,

Безжалостный! Глядеть-то сердце мрет!

Трясутся все, а он на царском месте

Сидит и злобствует.

Побойся бога!

Грешно тебе! Ох, видит бог, грешно!

Ну, кто ж ему, царю, казнить закажет

Рабов своих! На то господня воля

Да царская…

Какая ж я царица,

Когда ни в чем мне воли нет! Ни просьбой

Не упрошу, не умолю слезами

Я мужа-государя! Я — царица,

А за родню просить не смей! Зачем же

И брал меня он в жены?

Что ты ропщешь

И господа гневишь грехом!

Молчи,

Не говори ты мне! Одна и радость,

За стариком живя, что род и племя

В богатство, в честь введешь с собой. Другие

Родных своих царицы выводили

В почет, в боярство; а моих казнят

Без милости и без вины.

В народе

Молва идет, что будто князь Михайло

Волшбой царя известь хотел.

Не верь!

Малютины всё выдумки, безвинно

Умучен князь!

А без вины казнен, —

Ему же легче, в божий рай пойдет,

За батюшку царя молиться будет

У господа. Слезами не поможешь,

А разгневить царя недолго. Полно!

Потешила б тебя, да чем, не знаю;

Коль ты велишь, покличу я слепого

Пахомушку: про храброго Егорья

Споет тебе. Сам царь изволит слушать

И жаловать его.

Не надо. Вот что

Скажи ты мне! Ты все-таки на воле

Хоть изредка бываешь, не видала ль

Кого-нибудь из наших ты, из близких,

Из костромских?

Андрея Колычева.

Когда его ты видела?

Вечорась

У Василисы.

Как он к ней зашел?

Не ведаю. Не родственник ли дальний,

А может быть, приятель с мужем, что ли,

Не разберешь, а близки.

Говорила

С Андреем ты о чем-нибудь?

Ну, как же!

Немало мы про старое болтали.

А про меня он спрашивал?

Еще бы

Не спрашивать про царское здоровье!

Он спрашивал тебя лишь о здоровьи

Царицыном?

А то еще про что же?

Теперь не то, что прежде, не в деревне,

Не в Костроме живешь. Какое дело

Спросить он смеет? До бога высоко,

А до царя далеко.

Вот судьба-то!

Ни угадать, ни миновать ее!

Я в девушках себе другого счастья

Не прочила, как за Андреем быть.

Я суженым его звала, о святках

Гадала я об нем, а по ночам

И плакала, случалось.

Что ты! Что ты!

А вот — царица я.

Никто как бог!

А знаешь ли, мне в ум приходит часто,

Что с ним была бы я счастливей.

Боже

Оборони тебя!

Тогда б я знала,

Что за любовь на свете. Молода я,

Без ласки жить легко ли, посуди.

Ахти, грехи!

Царь милостью оставил

Совсем меня.

Пошли мне Василису!

Ты, матушка царица, с Василисой

Не говори таких речей. Помилуй

Тебя господь, узнает царь, беда

Головушке: Андрея и себя

Загубишь ты, и нам не сдобровать.

Мне страшно здесь, мне душно, неприветно

Душе моей; и царь со мной неласков,

И слуги смотрят исподлобья. Слышны

Издалека мне царские потехи,

Веселья шум, — на миг дворец унылый

И песнями и смехом огласится;

Потом опять глухая тишь, как будто

Все вымерло, лишь только по углам,

По терему о казнях шепчут. Нечем

Души согреть. Жена царю по плоти,

По сердцу я чужая. Он мне страшен!

Он страшен мне и гневный, и веселый,

В кругу своих потешников развратных,

За срамными речами и делами.

Любви его не знаю я, ни разу

Не подарил он часом дорогим

Жену свою, про горе или радость

Ни разу он не спрашивал. Как зверь,

Ласкается ко мне без слов любовных,

А что в душе моей, того не спросит.

Придешь к царю с слезами и любовью:

От царских рук людскою пахнет кровью.

Мелентьева, ты здесь?

Тебе, царица.

За мной послать угодно было?

Да.

Приказывай, царица!

Я скучаю;

Сегодня так мне тяжко, так грустится…

Хоть ты мою тоску развей.

С чего бы

Кручиниться тебе! Живешь ты в радость,

Мы все тебя и чествуем и холим;

Забав тебе довольно, — пожелает

Душа твоя, и все тебе готово,

Чего во сне другая не увидит.

Каких забав! Не девка я, невеста,

Чтоб целый день нарядом любоваться

Да в стеклушко глядеть, черно ли брови

Подведены, румянено ль лицо.

Чего ж тебе недостает, не знаю.

Царь любит…

Так ли любят, Василиса!

Ты замужем была, тебя любили,

А может, любят и теперь…

Кому же

Любить меня!.. сиротку!

Как, скажи мне,

Тебя любил дружок?

Почем я знаю.

За стариком жила, потом он умер;

Я сиротой осталась.

Не любила

Ты мужа своего?

Кому что надо:

Один любви желает, а другой

Покорности.

Послушай, Василиса,

Вот третьи сутки я царя не вижу.

Он прежде без меня скучал. Намедни

Зашел ко мне, угрюмый, не надолго;

Прощаясь, мне сказал: «Ты с тела спала,

Я не люблю худых». Моя ль вина!

Не потолстеешь с горя. Мне завидно

На полноту твою глядеть.

Царица,

Смеешься ты над бедною вдовой.

Грешно тебе!

Мне вовсе не до смеха.

Тебе не мнится ль, что великий царь

На вдовушку убогую польстится?

Мудреного тут нет.

Да на кого же

Твою красу он променяет?

Полно!

Не любит он меня.

Смотри, качели

В твоем саду он выстроить велел.

Вон погляди!

Качели! Так ли любят?

Кого полюбишь, в чем тому откажешь?

А мне во всем отказ от государя.

Уж право, я не знаю, что сказать?

Чего ж тебе? Заморскую собачку

От немца он принять тебе дозволил.

Не верю я тебе, чтоб ты не знала,

Чего желает женская душа

От милого.

Скажи, так буду знать.

Такая ли любовь нам греет сердце!

Я знаю, помню, я сама любила.

Обмолвилась.

Любили и меня…

Кого полюбишь, все за тем и ходишь;

На миг один расстаться жаль…

Ужли?

Все в очи бы глядел да ждал приказу,

Чтоб поскорей исполнить. Вот как любят

Хорошие мужья хороших жен.

Уж этого, кажись, и не бывает!

И не дождаться бабам от мужьев

Такой любви.

Да если б он был мужем,

Да он бы все на свете сделал, только б

Утешить чем-нибудь меня.

Кто он-то?

Зачем тебе! Он умер. Я шутила,

Я в шутку речь вела. Забудь про это!

Забуду я, — какая мне нужда?

Да и тебе то помнить не годится.

Царица матушка, к тебе Григорий

Лукьянович Малюта! Приказал

Спросить тебя, дозволишь ли явиться

Ему пред очи царские твои.

Добро пожаловать. Зови!

Давно ли

Он позволенья стал просить! Бывало,

Ходил ко мне без спроса.

Ты останься.

Я, матушка, великая царица,

Пришел к тебе с повинной головою!

Ты гневаться изволишь на меня

За то, что я, холоп царя негодный,

Крамольникам потачки не даю.

Я государев пес, чутьем я слышу,

Кто друг ему, кто недруг; ты напрасно

За ворогов царя вступаться хочешь.

Я слышала, намедни ты в бояре

Просился у царя.

Так что ж, царица?

А он тебе ответил, что не хочет

Сажать тебя в бояре, что не стоишь

Ты этой чести.

Хоть и так, пожалуй.

Вот отчего ты на бояр и зол,

Что самому тебе попасть в бояре

Не удалось.

Что делать? Не по нраву

Пришлось тебе мое усердье, вижу.

На царской службе всем не угодишь.

Завистлив ты, твоим глазам завистны

Боярские заслуги. В поле ратном

За кровь свою и в думе за совет

Они почету добыли недаром;

Твоя какая служба? Стыдно молвить!

Как тать ночной, как придорожный вор,

С ножом, с дубьем ты ходишь. По заслуге

Тебе и честь. Их славные дела,

Их лики светлые тебе противны,

Что светлый день сове ночной.

Царица!..

Молчи, холоп! Не смеешь ты царицу,

Не выслушав, перебивать. Не в силах

За кровь князей, боярства и народа

Я мстить тебе — сам царь твоя защита;

Так выслушай ты от меня хоть брань

С горючими слезами вместе. Помни,

Что не всегда царь гневен, отдыхает

От казней он, — я часу подожду

Счастливого и ласками осыплю

Я батюшку царя, я угожденьем

Суровое в нем сердце размягчу

И на тебя тогда челом ударю.

Откуда прыть! Смотри-ка ты, пожалуй!

Была такая скромница, водою

Не замутит.

Гордыня обуяла;

Она спесива, а господь спесивым

Противится.

Обидно-то обидно,

А делать нечего, терпи, Григорий

Лукьянович, тебе не спорить с ней!

Она царица!

Знаем, что царица,

Покуда мне с тобою так угодно!

А я-то что, убогая вдова?

Уж вот во сне не снилось.

Василиса

Игнатьевна, ты не хитри со мною!

Царю, ты знаешь, Анна надоела,

Ему теперь другая приглянулась.

Другая? Кто ж?

Да хоть бы ты!

Помилуй!

Господь с тобой! Великий царь не слеп.

Ну, как же делу быть?

Она моложе,

Она меня красивей.

Ты красивей!

Не спорь со мной! Красе я цену знаю.

В совете царь тобою любовался,

Не мог отвесть очей; и разговора

Другого нет, лишь о тебе.

Вдова

Не царская корысть! Тебя, Григорий

Лукьянович, я попрошу оставить,

Не говорить таких речей; я честно

Жила до сей поры, — я обещалась,

По смерти мужа, век вдовой остаться —

И если ты еще хоть заикнешься,

Я в монастырь уйду. Наш царь женатый;

Невестой быть я не могу, к тому же

Не девушка, вдова я. Хоть и скажешь,

Что честная вдова — честнее девки,

Которая до свадьбы полюбила

Сердечного дружка…

Ужели Анна

Кого-нибудь до свадьбы…

Похвалялась

Сама сейчас.

Кого? Кого?

Не знаю.

Перед тобой мы с нею говорили,

Ты вдруг вошел и помешал.

Ты слово

Такое мне сказала, что не купишь

И золотом. Я вижу, надоела

Царю она; хоть малую вину

Сказать ему, и он ее прогонит

И в монастырь запрет. Мне имя нужно.

Мекаю я, кажись, не ошибаюсь…

Жила она у князя Михаила,

А у него был сын и, говорят,

Собою молодец. Она сказала,

Что умер тот, кого она любила, —

И этот был убит.

Ну, значит, он!

Твоя звезда восходит, Василиса

Игнатьевна. Царицей можешь быть;

Не позабудь и нас, своих холопей!

По гроб твои!

Уж я тебя просила

Не искушать меня, вдову, Григорий

Лукьянович. Тому нельзя и статься,

Чтоб я была царицей; ты напрасно,

Не обольщай меня.

Я рад служить,

И случай есть.

Не говори! Помимо

Меня невест найдется, — у бояр

Немало девок-дочерей.

Как хочешь.

А кто пойдет к царю с доносом?

Ты.

Убей меня, а не пойду.

Так кто же?

Постой, Андрей пойдет; он жил у князя

И в Костроме бывал, царицу Анну

С младенчества он знал.

Ты ко мне

Вели ему зайти, мы потолкуем.

Я научу его.

Ну, ладно! Мамка

Не знает ли? Не скажет ли она?

Тогда верней.

И правда. Мы догадкой

На князя Воротынского напали.

Покликать бы ее! Да вот она.

Мамка выходит из терема.

Сюда скорее, старая колдунья!

Колдунья! Я? Царицына-то мамка?

В своем ли ты уме? Проснись, кормилец!

Меня и царь Егоровной зовет.

Ужо тебе от матушки царицы

Достанется.

Аль ты меня не знаешь?

Ах! Батюшка!

Ну, сказывай скорее!

Мне некогда с тобою проклаждаться, —

Кого царица до венца любила?

Помилуй ты, кормилец…

Говори!

Кто знал ее? С кем чаще всех видалась?

Кто ближе был? Володька Воротынский?

Отец ро… одной… не погуби…

Старуха!

Всю истину сейчас же говори!

Не скажешь правды, вытяну из тела

Все жилья старые твои.

Григорий

Лукьяновнч!

Кого она любила?

Ей-богу, нет! Ты отпу… сти меня.

Покланяйся ты за меня! Спасите!

Денной разбой в царицыных хоромах!

Ты погоди кричать, еще не время.

Проклятая, молчи!

Ребята, живо!

Хитер ты, пес, а не хитрее бабы!

Царю по нраву я пришлась! Спасибо,

Что объявил. Челом тебе, Григорий

Лукьянович! Ты хочешь подслужиться

Царю нетрудной службою — посватать

Пригожую бабенку. За услугу

И за красу чужую хочешь милость

Добыть себе и на чужом добре

Барыш нажить. Так нет же, старый грешник!

Уж если мне судьба и доля вышла

Царицей быть, я сяду и сама.

Потом подумаю, не лучше ль будет

Держать тебя подальше. Два медведя

В одной берлоге не живут, им тесно.

Ахти, грехи! Куда теперь мне деться!

Пожаловал наш сокол ясный, царь,

Наш батюшка.

Чего ты испугалась?

Поди ко мне поближе, я не зверь,

Я человек, я раб греха и плоти.

Ты, грешница с лукавыми глазами,

С манящим смехом на устах открытых,

Чего боишься? Я тебя не на-дух

Зову к себе! За блудное житье

Эпитимьи не положу тяжелой.

Не постник я! Подвижников смиренных

Постом и бденьем испитые лица

Вам, грешным бабам, видеть тяжело;

Я также слаб своей греховной волей

И ежечасно помыслом нечист,

И разговором срамным согрешаю,

Как вы же, бабы молодые, — значит,

Тебе бояться нечего меня.

Царица здесь была перед тобою,

Она из саду только что ушла,

Я упредить ее пойду.

Поспеешь.

Тебя я в думе видел, ты давно ли

В царицыных покоях?

Я недавно,

Недели с две.

Тебе мои хоромы

По нраву ли?

С младенчества молилась

И грезила, чтоб царские палаты

Привел господь увидеть, послужить

Тебе, царю. Какой же больше чести

Рабе твоей покорной?

Ты вдова?

Вдовею с год.

Я чай, без мужа скучно?

О чем скучать, я мужа не любила.

За что, про что? Иль дурно жил с тобою,

Иль зол он был, иль стар и дряхл, как я?

Не то что стар, а сердце не лежало.

Ты с норовом, тебе не угодишь!

Я знаю вас, вы, бабы молодые,

На молодость и красоту завистны.

Что молодость! Кто силен, тот и молод;

Красавец тот, кто славен и могуч.

Меня бы ты могла любить?

Мне стыдно!

Не говори! Ай, стыдно!

Что за стыд?

Сказать, что не люблю — тебя обидеть,

Да и неправда; а сказать люблю.

Сказать тебе всю правду — грех большой:

И ты женат, и я вдова; так лучше

Не спрашивай.

Ты видела Малюту?

Малюту? Нет: на что мне твой Малюта!

Я утром в думе видела твой взгляд,

И этот взгляд прожег насквозь мне сердце.

Со мною бабы так не говорили;

Я полюбил тебя, ты мне по нраву.

Меня во грех ты ввел. Не спохватилась!

Вот грех какой.

Поди, поди к царице!

Поди, поди! Она жена твоя,

Она красивей, лучше нас, нарядней,

Поди, поди!

С тобой мне веселее!

Ты смелая!

Какая уродилась,

Уж не взыщи. Великий государь,

Ты грамотник: мне имя — Василиса;

А что такое Василиса, знаешь?

Царица!

Да? Ишь, как меня назвали!

Какая я царица, я раба!

Да что я, дура, так разговорилась, —

Поди к жене!

Я не пойду к царице.

А ты сама царицей хочешь быть?

Не искушай меня, великий царь,

Молю тебя!

Захочешь, так и будешь.

Красна Москва широкая! Далеко

Раскинулись концы ее! На солнце

Огнем горят кресты церквей, в Кремле

Красуются палаты золотые

Московского великого царя!

Ты, думушка, лети в высокий терем

Расписанный! Войду ли я в тебя

Не рабскою ногою, а хозяйкой,

На зависть всем боярыням московским,

Нарядами цветными красоваться?

Поблекнет их краса перед моею;

Красавиц-жен мужья свои разлюбят,

Как поглядят на красоту царицы!

Отдай ты мне свое цветное платье,

Отдай добром, не спорь со мной, царица

И не к лицу тебе кокошник царский,

Да и носить его ты не умеешь.

Опочивает царь. Скучать стал больно,

Утехи нет ему. Жена постыла.

Свой царский век царица доживает,

На смену ей жену другую нужно

Великому царю. Спасибо, случай

Помог беде; сама себя царица

Нам выдала, сама вину такую

На голову свою наговорила,

Что лучше не придумаешь. И любо!

А то поди придумывай вину

Да послухов ищи!

Андрей, послушай!

Ты помни все, что я тебе скажу,

И толком говори царю: у Мишки

Ты в Костроме служил, в девицах Анну

Ты видывал и слышал не однажды,

Что промеж них с Володькой Воротынским

Любовь была.

Освободи, Григорий

Лукьянович, заставь другую службу

Служить тебе!

Недаром говорили,

Что ты такой-сякой, что ты, бывало,

С крамольниками знался зачастую!

Смотри, Андрей!

Ты сам мне говоришь,

Что полюбил меня, за что ж ты хочешь

Мне на душу взвалить такую тягость —

Безвинную царицу загубить!

Ее душа-то чище голубиной

Пред господом!

Да ты в уме аль нет?

Опомнись, смерд! Кому ты говоришь!

Тебя к Малюте в службу не тянули;

Ты сам пришел ко мне, своей охотой,

А первой службы сослужить не хочешь!

И без тебя найдем, коль ты негоден.

Охотники найдутся! Только помни:

Кто служит мне, тот мой душой и телом;

Негодных слуг я не держу; иль режь,

Иль самого зарежут.

Я зарезать

Скорей возьмусь. Вели ты мне, Григорий

Лукьянович, повыточить острее

Булатный нож, пойти в ее покои

И, как овечку, приколоть ее.

Мне будет легче видеть, как трепещет

Под воровским ножом лебяжья грудь,

Чем клеветать и срамными речами

Безвинную позорить перед мужем.

Я рад служить, да только б не бесчестить

Иудинским предательством свой род.

Бесчестья нет на службе! Так ты мал

Перед царем великим, что какую б

Позорную и срамную послугу

Ты ни служил в утеху государю,

Все в честь тебе холопу!

Ты, Григорий

Лукьянович, не гневайся! Он молод

И глуп еще. Постой-ка, я два слова

Скажу ему, послушает, не бойся!

Наставь его на разум, Василиса

Игнатьевна! Он бабьего ума

Послушает, авось умнее будет.

Смотри же! Я теперь пойду к царю,

А ты в сенях пообожди. Покличу,

Так подходи к царю смелей, без страха,

И объяви, что сказано.

За что же

Вы губите царицу?

Вот за что:

Царю она, ты знаешь, надоела,

А царь еще не стар. На нас порою,

На слуг царицыных, на баб и девок,

Он смотрит так, что кто греха боится,

Так со стыда хоть провались сквозь землю

И каждый миг дрожи.

И на тебя?

А на меня всех чаще.

Неужели?

Чему же ты дивишься? Во дворце

Я никого не хуже; что ж за диво,

Что на меня заглядываться стал

Великий царь!

О господи!

Что, видно,

Не по сердцу тебе? Что делать, парень,

С царем не спорить.

Ты сама нарочно

В глаза ему без совести глядишь,

Сама к нему навстречу забегаешь,

Бесстыдная.

А разве худо дело?

Так бог с тобой!

Постой! Послушай прежде!

Хоть стоило б тебя за эти речи

С очей прогнать, да бог тебя простит, —

Сердиться-то не хочется. Я лучше

На ум тебя наставлю. Мы царицу

Развесть хотим с царем. Он будет рад

Хоть малую вину найти за нею,

Запрет ее, как Анну Колтовскую,

В монастыре и, не промедлив часу,

Возьмет себе жену шестую. Мало ль

Боярышень красавиц на Москве!

Утешится, как новою игрушкой,

Женой своей; от нас же, недостойных

Рабынь своих, взор царский отвратит.

Минуется мой страх, и на свободе

Могу тогда любить тебя. Ну, понял?

Ну, понял ты?

Все понял; все, что хочешь,

Исполню я. Прости мне, Василиса

Игнатьевна, безумные слова!

Я обомлел от страха, обезумел.

Почудилось мне, бедному, что старый

Тебя из рук моих, голубку, вырвал.

На первый раз вину тебе прощаю,

Уж так и быть; поберегись вперед

Гневить меня! Не ты ли мне божился,

Что мой приказ — закон. Ты не гордись!

Ты возмечтал, что красен ты, молодчик,

Разбойник, соблазнитель глупых баб!

Так знай, найдутся, если поискать,

Хоть не тебе чета, — поплоше будут, —

Да где уж нам, сиротам, бедным вдовам,

За красотой гоняться, — лишь бы только

Любил меня да слушал: вот что надо

Мне, сироте. Прощай, Андрей, голубчик!

О господи! Как тяжко, непривычно

Бесовскую личину надевать!

Несчастна ты, Васильчикова Анна!

Я знал тебя, у князя Михаила,

В его дому большом, девицей кроткой.

Дивились мы тогда твоей красе,

И тихому обычью, и глазам

Потупленным. Мне часто тихомолком

Болтали сенные девицы, будто

Вздыхаешь ты и слезы льешь по мне;

Но ты сама не только что словечком,

И взглядом ласковым не подарила

Меня ни разу. Смолоду мы глупы —

Несбыточному верим: я, бывало,

Подумывал у князя Михаила

Посватать Анну, да, спасибо, скоро

За ум взялся. Не нам, мизинным людям,

По княжеским домам невест искать,

Коль царь Иван берет невест оттуда ж;

То царский кус, не наш. Да не на радость

Попала Анна в царские палаты!

Пока любил тебя твой государь —

И слуги земно кланялись; минулась

Любовь царя — и слуги стали грубы,

И служат нехотя, и смотрят косо;

Не в радость им служить жене постылой,

Избыть тебя хотят. И скоротаешь

Ты дни свои в монастыре далеком.

Ты не жалей о царской доле! Лучше

В уютной келье. От любви и гнева,

От милостей и казней укрываясь,

Ты помолись за землю, за царя

И помяни меня в своих молитвах!

Не я твоей погибели желаю,

Твоя погибель прежде суждена.

Мой грех невольный. Я слуга царев:

Его беречь и тешить наше дело.

Чем грозному царю ты провинилась,

Не нам судить, но ты ему помеха,

И мы тебя не смеем пожалеть!

Не я, другой найдется и погубит

Тебя верней, чем я. Прости меня!

Мелентьевой она призналась?

Да,

Великий государь, и похвалялась…

Притворщица! Со мной и разговору

Не вдруг найдет, сидит, потупясь в землю,

Смиренницей такою смотрит, точно

Она овца, а я мясник.

Лишь имя

Не назвала; но верный твой слуга,

Андрюшка Колычев, нас надоумил.

Он жил у князя в Костроме и слышал,

И сам видал кой-что. И по приметам

Выходит так. Царица говорила,

Что милый друг был суженый ее,

Что за тобой она лишь горе терпит

И слезы льет. Что если б жить за милым,

За суженым, иную б жизнь узнала,

Советную, — что он ее любил

Не так, как ты, и что она любила

Сама его, и до сего дня любит;

Что умер он, а быть бы ей за ним!..

Не кто иной — Володька Воротынский,

Он в ту пору был под Москвой убит.

А жалко мне, что бабы не воюют, —

Послал бы я свою женишку Анну

На веретенный бой, чтоб с милым другом

Ей умереть одною смертью.

Нет,

Ошибся я в самом себе — я думал:

Пора моих греховных помышлений

Совсем прошла, что старческое око

Не соблазнит моей греховной плоти,

Что время мне в посте и покаяньи

Замаливать грехи минувших лет

И в черной ризе постника, в молитве

И день и ночь стоять на послушаньи

И слезы лить. Ошибся я, Малюта;

Еще грехов во мне гнездится много,

К духовной скорби сердце не готово.

Я увидал Мелентьеву, и вновь

Былым грехом мечта моя смутилась,

Былая страсть зажглась в моей груди!

От нас тафья и ряса не уйдут!

В монахи из царей попасть нетрудно.

Греха не бойся: мудрый Соломон

Набрал себе не шесть, а сотни жен.

Молчи! Я, трезвый, не люблю кощунства!

Последний грех, последний, а потом

Покаемся; ведь не сейчас над нами

Господень суд, покаяться успею.

Последний грех, я выкуплю его

Тяжелым послушаньем; я сегодня ж

Поклоны класть начну земные. Эй!

Позвать сюда царицу.

Колычева

Пошли ко мне!

Ты из каких людей?

Я дворянин

Из рода Колычевых, государь.

Ты в девках знал царицу Анну? Правда ль,

Что до венца Володька Воротынский

Был суженым ее?

Царица Анна

У Воротынских в вотчине жила,

Я раза два видал ее. Холопы

Несли молву, что молодого князя

Она к себе приворожила так,

Что в ней души не чаял, что, пожалуй,

Мол, женится на ней.

А что потом?

Великий царь, мы — маленькие люди;

Увидишь ли, что в княжеских светлицах,

Что в девичьих высоких теремах,

В широких сенях деялось?

И правда!

Не видишь глазом, так ушами слышишь.

Да я, что слышал, то и молвил. Знамо,

Что про бояр хорошего не скажут

Холопы их, а что случись дурного,

Так зазвонят, что в колокол. Негоже

И сказывать, что люди говорили

Про молодого князя.

Кликнуть мамку,

Она жила при ней, она расскажет

Про все дела, про девичьи забавы

Царицыны.

Я спрашивать пытался.

Ну, что ж она?

Да старая колдунья

Со страху, что ли, вовсе онемела;

Я попытал ее, кажись, легонько:

На дыбу вздел да раза два ударил, —

Она сквозь зубы что-то бормотала

И околела, не сказав ни слова.

Ни слова не сказала! Уж и ты

Пытаешь так, что старой не под силу;

В старухе еле держится душа,

А он ее на дыбу! Ты б поджарил

Легонечко, так все бы рассказала.

Ты повелеть изволишь, государь…

Смотри, Малюта! Кто бы мог подумать,

Что под таким смиреньем зло таится

И ненависть к царю и мужу.

Боже!

Великий царь, о чем ты говоришь?

Я слов твоих не разумею.

То-то!

Не разумеешь! Подними глаза!

Гляди на нас!

Могу глядеть я смело!

Смотри в мои глаза, ты в них увидишь,

Что я чиста перед тобой и богом.

Обманщица! Ты лжешь теперь глазами

И языком.

Великий государь,

Не мучь меня, скажи мне, в чем виновна

Перед тобой жена твоя…

Во всем!

Произнося обет перед налоем,

Ты солгала попу лукавым, женским,

Обманчивым, болтливым языком,

А сердцем лживым бога обманула!

Ты мне лгала своим лицом веселым

И детской радостью, что из девчонки

Заброшенной ты сделалась царицей;

Притворствуя, в своем холопском сердце

Ты о другом скучала в то же время!

Лукавая, ты ласк моих дичилась —

Ты мужа государя отдаляла

Стыдом своим притворным; а холопу

Без совести в девицах позволяла

Ласкать тебя.

Кому, кому? Когда?

Мне ложь гадка, притворство ваше бабье

Наскучило: потешь меня хоть раз,

Скажи всю правду в очи мне; послушать

Мне хочется, как будешь ты крушиться

И горевать, подпершись локотком,

На горькую судьбу свою злодейку,

На долю разнесчастную свою,

На мужа-старика, на ворчуна

Беззубого; как будешь вспоминать

Касатика, сердечного дружка,

Что долги-то осенни вечера

И темны зимни ночи вы сидели

И миловались, крепко целовались,

Да разлучили злые люди вас.

Какой дружок? Я никого не знаю.

Какой, скажи!

Володька Воротынский!

Володю я ребенком только знала:

Родными мы росли, потом на службу

Уехал он.

Ты лжешь! Эй, Колычев!

Скажи ты ей в глаза, что лжет она.

Колычев подходит.

Андрей! Андрей! Ты, князя Михаила

Слуга и милостник, — и ты посмеешь

Оклеветать его родного сына,

За родину страдальца, — и меня,

Безвинную.

Что люди, то и я!

Великий царь, мне, бедненькой сиротке,

Когда была в девицах я, могло ли

И в ум взойти, чтоб светлый князь, природный,

И знатного отца любимый сын

Польститься мог на девушку-сиротку

Безродную! Обычаем девичьим

Гадала я о женихах, как все.

Я суженым назвать не смела князя

В своих девичьих думах. Я гадала,

Я думала, что суженым мне будет

Не князь Владимир Воротынский. Где уж!

А разве вот Андрюшка Колычев.

Долой с очей моих! Ступай! Довольно!

Наслушался я вдоволь слов позорных

Для царского величья своего,

Для мужней гордости и чести. Прочь!

Очей моих ты больше не увидишь,

Теперь тюрьмой тебе твой терем будет;

Молись, сиди, замаливай грехи,

Пока другого места не найдется

Для грешницы. Я не хочу быть мужем

Тебе, жене развратной и бесстыдной,

За то, что ты сменять царя готова

На первого холопа! Прочь поди!

Прости меня, великий государь!

Что значат эти речи, Колычев,

Что Анна говорила: «Не Володька

Был суженым, был женихом желанным,

А Колычев Андрюшка». Говори!

Не знаю, что царица говорила;

В ее душе я не был, государь.

Не мало вин на мне перед тобою

И перед господом грехов великих, —

За те казни; а этой нет вины.

Вели ему поместного прибавить

Из вотчин Воротынского удельных

Да шубу дай.

Челом тебе за милость

Великую, великий государь!

Твой раб служить тебе, твоим веленьям

И праведному гневу твоему

Готов всегда. Я строгий твой приказ

Не побоюсь исполнить, если б даже

Касался он жены твоей виновной.

Виновной! Да! Она виновна, знаю.

Державный Генрих, аглицкий король,

Отец сестры моей Елизаветы,

Двух королев казнил. У нас другие

Обычаи. Заговорят в народе,

Митрополит что скажет! Агличане

Почета больше к королям имеют,

Чем вы к царям своим. Не только волю,

Они намек умеют понимать

И королевский взгляд — и так ведется

Во всех иных великих государствах.

Шута ко мне!

Я, дедушка Иван,

Давно тебя ищу по всем покоям.

Пляши и пой, вертись передо мною

И тешь меня сегодня!

Наше дело!

Кабы бабе молока, молока,

Была б баба молода, молода!

Кабы бабе киселя, киселя,

Была б баба весела, весела!

По всей Москве собрать пропойных пьяниц.

Приятелей, потешников моих!

С женой теперь я, с плаксой, развязался:

Былое надо вспомнить, надо встретить

Повеселее холостую жизнь!

Кабы бабе сапоги, сапоги,

Пошла б баба в три ноги, в три ноги!

Зайди ко мне сегодня после звона

Вечернего. Я буду дожидаться

И выбегу тебя встречать далеко,

И поведу за ручки в свой терем,

Хороший, милый мой дружок Андрюша!

Несчастлив царь на жен! Уж как здорова

Мелентьева была.

А что ж?

Хворает.

А что за хворь?

Не знаю; слышал мельком,

Прислужницы ее болтали, будто

Пугается.

Чего бы ей пугаться?

Чего? Грехи! Сказать-то страшно к ночи.

Ну, сказывай, коль начал.

Я, пожалуй,

Сказать непрочь, да только вы молчите,

Чтоб никому… пожалуй, головою

Поплатишься за новость.

Мы не скажем.

Ну, слушайте! Покойная царица

По терему ночной порою ходят.

О господи! Кто ж видел?

Я не знаю,

А говорят, что ходит.

Эко дело

Мудреное!

А разве не бывает.

Да сплошь и в ряд.

К чему ж: к добру иль к худу?

Какого ждать добра!.. Толкуют люди

Бывалые, что если где увидят

Покойника, так, значит, быть другому.

Не утаишь греха: еще не вышло

Шести недель, как Анна померла,

А царь уж взял себе жену другую.

До сорочин душа еще блуждает

По тем местам, где, заживо, грешила;

Ей до шести недель покоя нет.

Знать, новую царицу выживает

Покойница. Да лучше помолчать!

И то молчать! Не наше дело, братцы.

Что не видать Андрея Колычева,

Малютина любимца, аль услали

Куда гонцом его?

Он послан в Суздаль

Усопшую царицу хоронить,

В монастыре девичьем.

Уж пора бы

Назад ему вернуться.

За недугом

Замешкался он, видно. Что-то хворость

Одолевать Андрея больно стала;

Он с тела спал, в лице переменился,

Не пьет, не ест и бродит, словно тень.

Того гляди, уйдет в монахи.

Полно!

Не так глядит, чтоб в монастырь итти,

Скучает он, что одинок на свете.

Женить его, так он скучать забудет.

Потише вы! Сюда идет Григорий

Лукьянович, а с ним и Колычев.

Ты с похорон на свадьбу угодил;

Да только жаль, что не попал к началу,

Замешкался. Мы без тебя попойку

Отправили, а ты попал к похмелью.

Покончил все?

Покончил, схоронили. —

Над сиротой поплакала родня,

Поплакала игуменья, черницы,

Да братия убогая, да я.

За упокой и на помин царицы

Я жалованьем царским, хлебной дачей

Сестер и причт церковный оделил;

И корм давал, как водится, убогим

И всякому, кто с теплою молитвой

Пролить слезу ко гробу приходил.

Покончили, и ладно! Перестань же

Печалиться, всех мертвых не оплачешь!

Повеселей гляди, печальных лиц

Не любим мы, когда у нас веселье.

Не обессудь, я скоморохом не был

И не гожусь в потешники.

Плясать

И песни петь тебя мы не заставим.

А я тебе, мой государь, Григорий

Лукьянович, покланяться хотел

И милости просить твоей великой,

Чтоб за меня царю челом ударил.

Прошусь в монахи к Евфимию в Суздаль.

Отец родной, покланяйся, пожалуй,

За сироту.

Да ты в уме иль нет?

Покланяться царю и государю,

Сказать, что раб его служить не хочет,

Что жалованье царское и милость

Великую он ни во что не ставит!

Одумайся! Ты что? Червяк ползучий!

Кто вздумал, тот и растоптал ногой, —

И пропадешь без вести и помину!

По милости царя ты человек.

Великий царь своим орлиным оком

Призрел на нас, и мы живем, и дышим,

И движемся. И то велика милость,

Что живы мы; а если божья воля

И царская пошлет тебе на долю

Близ трона стать, царевы очи видеть, —

Тогда забудь себя и стань собакой

Послушною, и принимай равно

И царский гнев, и ласку с умиленьем!

Напрасно с нас собачьи хари сняли,

Мы псы царя. — По младости твоей

Я отдаю вину твою, но боле

И думать не моги о том, или будешь

Ты выкинут, как неключимый раб,

Из царского чертога, и повержен

В злосмрадную тюрьму, и будешь отдан

Мучителям. Ты в спальники поставлен,

Не всякому из княжеских детей

Такая честь. Ты скоро выйдешь в люди!

Ты близок был царице новой?

Близок.

Ну, что-нибудь да ждет тебя; ты знаешь,

Что близ царя…

Близ смерти.

Или чести.

Из спальников останься здесь один,

Хоть ты! А ты, Андрей, и остальные

В сенях стоять, беречь крыльцо. За мной!

Здорово, брат!

Ты мне скажи: царицу

Вы видите?

Нередко.

Что ж она?

Приветлива?

Властна превыше меры.

В ней кротости не видно; нам, сиротам,

Заступницей она не будет.

Где уж!

А любит царь ее?

По всем приметам

Она ему милей всех жен; по нраву,

Что поперек ему не молвит слова,

Не плачется за горьких, беззащитных,

Не тушит гнев его, а разжигает.

Поверишь ли ты чуду, сам Григорий

Лукьянович ее боится.

Будто?

Сам царь ее и нежит, и ласкает,

И ластится, как парень неумелый

На по́седках за девкою упрямой,

Что закрывает очи рукавом

И локтем прочь толкает.

Эко диво!

Вот погляди, быть может и сегодня

Случится с ней. Всего шестые сутки,

Как я хожу в ее опочивальню,

Как мы живем, как муж с женой, и диво!

Одну лишь ночь она спала спокойно,

А со второй во сне мятется духом,

Кричит, слова невнятные бормочет,

Пугается и, пробудясь внезапно,

Без памяти, с открытыми глазами,

Из терема сбирается бежать,

И говорит бессмысленные речи,

И все по чем-то жалится, и видит…

Такое видит, что сказать негоже…

Покойную царицу Анну видит.

Не порча ль то?

Не порча, а болезнь.

А как она зовется?

Paramirum

Зовет ее ночное прохожденье, —

Noctambulatio[1], иль недуг лунный.

А вылечить ты можешь?

Лунный камень

Врачи дают в такой болезни; если ж

Нечистый дух войдет…

Так в Василису

Ты думаешь, что лунный бес посажен?

Луна чиста, но в области луны

Витает бес…

А может он из гроба

Усопших вызвать?

Бес не может,

А может волхв, по-нашему, волшебник,

Пифия тоже, сиречь Пифонисса.

Эндорская пифия Самуила

Царю Саулу вызвала из гроба.

Но кто же мог вселить в нее недуг,

Чьим волшебством в ней бес посажен? Страшно

На свете жить, Бомелий! В час раздумья,

Ночной порой, мне душу страх объемлет.

Мерещатся мне замыслы и ковы

Боярские. В глубоких подземельях,

В глухих норах, в лесах непроходимых

Чаровники и вещуны гнездятся,

Несутся к нам их чары, злые порчи.

То умысел и злой навет бояр —

Крамольников.

Лихих людей, злодеев

Немало у тебя. Щадить не надо

Того, кто сам другого не щадит.

Кто милостей не ценит, тех не надо

И миловать, казни их, государь!

Смотри, смотри! Она идет. Спаси нас,

Заступница!

Поди ты прочь, поди!

Зачем за мной ты ходишь?

Слышишь, слышишь?

Зачем глядишь ты мертвыми глазами,

Закрытыми, мне прямо в сердце? Сгинь!

Исчезни ты! Исчезни! Да воскреснет!..

Тяжелый сон какой! Да расточатся…

Врази его…

Ну, видишь ты, Бомелий!

В ней раздражен тяжелой думой мозг.

Спасите! Ай! Она ко мне подходит!

Она стояла у моей постели

И за руки меня брала, она хотела

Увесть меня… а руки не успели

Похолодеть еще! Она, она!

Ну, слышишь ты! Тут видимая порча.

Я знаю их! Кого б ни полюбил я,

Сейчас они отнимут иль испортят:

И первую мою жену сгубили,

Испортили мою невесту, Марфу,

Испортили и эту. Их работа!

Великий царь, покличь ее к себе,

Ты назови по имени — очнется!

О, как мне страшно, страшно!

Василиса!

Ах, что со мной! Куда зашла я? Царь!

Вставай! Поди в свою опочивальню!

Царь-государь, я умираю, ходит

Она за мной, все ходит, защити!

Защиты у тебя прошу.

Царица!

Поди усни, я дам тебе лекарство.

Нет, я не буду пить, отравишь, немец!

Какие зелья ты варишь, я знаю.

Спасибо! Нет! Не надо.

Выдь, Бомелий.

Бомелий уходит.

Опомнись ты! О ком ты говоришь?

Кто гонится, кто ходит за тобою,

Безумная?

Она, царица Анна.

Она за мной приходит по ночам,

Манит меня к могиле. Государь,

Пусти меня, я съезжу помолиться

На гроб ее. Быть может, умолю

Слезами я и щедрым подаяньем

Усопшую, и, грешная, во гробе

Уляжется она покойно.

С богом!

Я не держу тебя. Пустому страху

Не очень ты вдавайся, — малодушен

Ваш женский род. Вот то-то, коротка

Душа у баб.

Нет, я не малодушна;

Недаром я жена твоя. Мне совесть

И память дел прошедших и грехов

Ни жить, ни веселиться не мешает;

Я весела весь день, а только ночью…

Вольно же ей в полночный час являться!

Уж это мне, помилуй, не под силу,

Тут женских сил нехватит! Ты скажи мне,

К тебе они приходят ночью?

Кто?

Убитые тобой: князь Володимир,

Михаило Воротынский, Евдокия.

Молчи! Язык тебе я вырву. К ночи

Заводишь ты такую речь. Накличешь!

Храни господь! Над нами крестна сила

Великая! Чур! Наше место свято!

Безумная! Да разве я убийца?

Я судия; по данной богом власти,

Караю злых, крамольных, лиходеев

И жалую покорных, верных слуг.

Всегда ль и ты караешь за вину?

Не гибнут ли, по вражьему навету,

Безвинные?

Поверь мне, Василиса,

Что я казню недаром, но ответа

Я никому не дам, а только богу.

Я милостив сегодня, но вперед

Гневить меня ты бойся! Это дело

Не бабьего ума.

Ну, вот и ладно!

Казни, кого ты хочешь, лишь с женою

В любви живи, люби меня и тешь,

Мой государь, Иван Васильич!

Время

И на покой! Поди в опочивальню

И спи себе.

Боюсь!

Чего бояться?

Немало баб с тобой.

От них защиты

Не будет мне, она придет опять!

Мы посидим с тобою здесь до свету!

Я женщина, мне страшно, пожалей!

Какой ты злой!

Я для тебя не мальчик,

Сидеть с тобой и забавлять тебя.

А коли стар, зачем же ты женился?

Молился бы по четкам.

Василиса!

Завистливы на молодое тело

Глаза твои, а угождать не хочешь

Жене своей! Так помни ж!

Василиса!

Ты что кричишь! Меня не испугаешь!

Мне выходцы из гроба только страшны,

А грозного царя я не боюсь.

Увижу я, как ты не побоишься!

Ужли убьешь?

Убью, не пожалею.

Убить убьешь, а лучше не найдешь,

Ты не шути со мною, Василиса!

Неровен час, — я на руку тяжел.

Я спать хочу.

Иди в опочивальню!

Я здесь усну. Покрой мне ноги.

Чем?

Сними кафтан с плеча.

Да ты в уме ли?

Иль хочешь ты, чтоб свет переменился:

Чтоб к ястребу, стервятнику, под крылья

Без страха жалась кроткая голубка?

Чтоб он своим кривым кровавым клювом

Ей перушки любовно разбирал?

А отчего б не так!

Эх, дура баба!

Не больно дура, не глупей тебя.

Иль для жены ты соболя жалеешь!

Эх, старенький, поди ко мне, присядь!

Не спорь со мной! За красоту и младость

Утешь меня, зови меня царицей!

Царица я?

Какая ты царица!

Невенчанной царица не бывает!

И не жена ты мне, жена шестая —

Полу-жена. Да разве мало чести

Тебе, рабе моей, что царской волей

Ты выбрана из тысячи, что взгляд мой

Властительский тебя из низкой доли

Достойной сделал ложа моего;

Что, вместо рабской службы царским женам,

Ты самому царю забавой служишь.

Раба твоя и божья, Василиса,

От радости, с такой великой чести,

С ума сошла и вовсе одурела.

Прости меня! Ты царь, я баба дура,

Что маленький ребенок я болтлива,

Моих речей хоть слушать ты не слушай,

А не гневись — хочу я быть царицей;

Почета я хочу и поклоненья,

Поцарствовать хочу, повеличаться.

Хоть день, да мой, а там хоть умереть, —

И умереть-то хорошо царицей.

И что тебе, царю и государю,

Терять слова, трудить себя напрасно!

Не сговоришь ты с бабой бестолковой!

Плюнь на нее и сделай по ее!

Потешь жену, что малого ребенка!

Потешишь, что ль?

Да ладно.

Ну, прощай!

Я сплю совсем.

Ну, спи, господь с тобой!

Красавица заснула сладким сном;

Прошел испуг, легко ее дыханье.

Ты, глупая, от сонного мечтанья,

От темноты пустой, от мертвецов,

Незлобивых, бескровных, бестелесных,

Ко мне бежишь искать защиты, к зверю,

К мучителю! Кругом меня трепещут

Все близкие, все ненавистью дышат,

Злорадно ждут и крестятся тихонько

В моем дворце, в углах, моим иконам,

Чтоб старые, дрожащие, больные,

Державные окостенели руки,

Которые держали в смертном страхе

Злодейские, крамольные их души.

Я одинок на дедовском престоле:

Ни родственной, ни дружней теплой ласки

Душа моя не знает, только совесть

Нечистая да страх суда господня

И день и ночь грызут меня. С тобою

Узнаю я покой души и ласку.

Люби меня и лаской молодою

Напомни мне жену мою Настасью!

Люби меня, и в сердце оскотелом,

Бог даст, опять откликнется былое,

Забытое и изжитое счастье.

Покличь-ка баб царицыных и девок,

Перенести ее в опочивальню

Побережней.

Постой! Я полюбуюсь

На красоту ее. Какая кротость!

Какой покойный, безмятежный сон!

Ужель меня лицо твое обманет?

Ужель под этой тишиной таится

Змеиное лукавство? Ложь и грех

Привыкли мы по лицам загрубелым

Угадывать. Под этим белым телом,

Под кроткою и ясною улыбкой

Ужель душа черна? Не дай, о боже,

Чтоб грех тебя попутал предо мной!

Мне будет жаль своей рукой окончить

Такую жизнь цветущую! Не верю,

Не может быть! Твоя душа чиста,

Как ясный день, как камень самоцветный.

Так нежно, свято улыбаться могут

Лишь ангелы небесные да дети!

Уста твои, как маков цвет, раскрылись

И шевелятся, точно поцелуем

Дарить меня ты хочешь, прошептать

Мне ласку. Ну, шепчи скорее.

Андрюша!

Голубчик мой! Прости меня, сгубила

Я молодость твою.

Царь, пораженный, прислушивается.

Хотелось мне

Царицей быть, но я не разлюбила

Тебя, дружок… А старого, седого,

Нет!.. Я любить не в силах… Ах, Андрюша!

Ах, милый мой! Люблю, люблю.

Малюта!

Я здесь.

Проснись, царица Василиса!

Где милый твой? Указывай!

Во сне я

Не назвала ль кого?

Живую в землю

Зарыть ее!

Ну, кайся перед смертью!

Ну, сказывай дела свои, винися

Перед царем, что ты царицу Анну

Невинную оболгала!

Винюсь.

Что извела ее…

Во всем винюсь.

Ты повинись и в том, что обещала

Любить меня и быть рабой навек —

И разом ты слугу и государя

В обман ввела. Великий царь, я мало

Служил тебе, вели мне сослужить,

От рабского усердья, службу!

Вели убить мне бабу-лиходейку,

Что заползла змеею подколодной,

Украдучись, в твой терем златоверхий!

Коль говоришь, что любишь, так люби, —

А не вертись; забудь обычай женский

Обманывать!

Вот славно, вот спасибо!

Андрюшка, ты слуга хороший! Только

Ты старому, мне, в слуги не годишься:

Недаром же тобою бабы бредят.

Мне, старому, в своем дворе, при женах

Молоденьких, держать тебя не след!

Румян, кудряв, лицом ты красен больно,

А женский род по-заячьи труслив,

По-кошачьи блудлив.

Возьми, Малюта,

И прибери Андрюшку Колычева

От наших глаз куда-нибудь подальше…

Хоть в тот же гроб, где Василиса будет!