Том 17. Джимми Питт и другие

Перевод с английского М. Лахути

Глава I ДЖИММИ ЗАКЛЮЧАЕТ ПАРИ

Главная курительная комната клуба «Ваганты» уже полчаса как начала наполняться народом и сейчас была почти полна. «Ваганты» — может, и не самый роскошный, но во многих отношениях самый приятный клуб в Нью-Йорке. Его девиз — комфорт без помпезности, и после одиннадцати вечера его занимают главным образом люди сцены. Все здесь молоды, гладко выбриты и увлечены беседой, а беседуют они на чисто профессиональные темы.

В тот июльский вечер все собравшиеся пришли сюда из театра. Большинство их составляли актеры, но было и несколько театралов, только что с премьеры последней новинки, из серии «переплюнуть Раффлза».[1] В том сезоне в большой моде были пьесы, чьи герои восхищают публику, пока находятся по ту сторону рампы, но становятся куда менее симпатичными, если встретишься с ними в реальной жизни. Вот и сегодня на премьере Артур Мифлин, в жизни — образцовый молодой человек, заслужил бурные аплодисменты, совершив ряд действий, за которые, будь они проделаны за пределами театра, его бы немедленно исключили как из клуба «Ваганты», так и из любого другого клуба. Одетый в безупречный вечерний костюм, он с приятной улыбкой на лице взломал сейф, украл ценные бумаги и драгоценности на крупную сумму и вслед за тем, нимало не смущаясь, удрал через окошко. В течение четырех актов он водил за нос полицейского сыщика и остановил целую толпу преследователей, угрожая им револьвером. Публика все это целиком и полностью поддерживала.

— Да, это настоящий успех, — заметил кто-то в клубах дыма.

— Эти пьески в духе «Раффлза» всегда имеют успех, — проворчал Уиллетт, игравший грубоватых папаш в музыкальной комедии. — Несколько лет назад никто бы не решился вывести на подмостки героя-жулика. А теперь, похоже, публика ничего другого и не желает. Хотя они сами не знают, что им надо, — закончил он уныло.

Возможно, Уиллетт был не совсем объективен — пьеса «Красотка из Булони», в которой он исполнял роль Сайруса К. Хиггса, чикагского миллионера, помаленьку сходила со сцены на скудной диете газетных рецензий.

— Я на премьере видел Джимми Питта, — сказал Рейке. Все живо заинтересовались.

— Джимми Питт? Когда он вернулся? Я думал, он в Италии.

— Должно быть, приехал на «Лузитании». Она вошла в порт сегодня утром.

— Джимми Питт? — переспросил Саттон из театра «Мажестик». — Надолго он уезжал? В прошлый раз я видел его на премьере «Аутсайдера». Это было месяца два назад.

— По-моему, он путешествовал по Европе, — ответил Рейке. — Бывает же везение! Я бы тоже не прочь.

Саттон стряхнул пепел с сигары.

— Завидую я Джимми, — сказал он. — Ни с кем другим не хотел бы поменяться местами, а с ним хотел бы. Человеку просто не положено иметь столько денег, разве только профессиональному олигарху. При этом здоров, как бык. В жизни ничем не болел страшнее кори. Ни единого родственника. Да еще и не женат.

Саттон, трижды женатый, произнес последние слова с особым чувством.

— Хороший он малый, Джимми, — высказался Рейке.

— Да, — сказал Артур Мифлин. — Да, Джимми хороший малый. Я его сто лет знаю. Вместе учились в колледже. Интеллектом он не блещет — не то, что я. Но малый душевный. Во-первых, он столько народу в свое время вытаскивал из глубкой финансовой ямы — больше, чем половина населения Нью-Йорка.

— Ну и что? — буркнул Уиллетт, которого вогнали в меланхолию невзгоды булонской красотки. — Легко играть в благотворительность, когда сам без пяти минут миллионер.

— Да, — с жаром возразил Мифлин, — но не очень-то легко, если сам вкалываешь в газете за тридцать долларов в неделю. Когда Джимми был репортером в отделе новостей, целая толпа кормилась за его счет. Причем постоянно, заметь, — не то, чтобы одолжить при случае доллар-другой. Спали на его диване, а утром садились к столу завтракать. Я просто из себя выходил. Все спрашивал, как он это терпит. А он говорит — им больше некуда идти. Он, мол, в состоянии их поддержать — и правда, как-то ухитрялся, хоть я до сих пор не понимаю, как он изворачивался на тридцать долларов в неделю.

— Ну, если уж он такой лопух, значит, и поделом ему… — начал Уиллетт.

— Эй, прекрати! — одернул его Рейке. — Нечего наезжать на Джимми.

— А все-таки, — сказал Саттон, — я рад, что он получил наследство. Невозможно держать открытый дом на тридцатку в неделю. Кстати, Артур, кто ему денежки-то оставил? Я слышал, дядя?

— Нет, не дядя, — сказал Мифлин. — Это, можно сказать, романтическая история. Один тип много лет назад был влюблен в матушку Джимми. Потом он уехал на Запад, нажил кучу денег и все завещал миссис Питт или ее детям. Когда это случилось, она уже несколько лет как умерла. Джимми, конечно, об этом обо всем ни сном ни духом, и вдруг приходит письмо от поверенного с приглашением зайти в контору. Он туда, сюда, а там — хоп! Примерно пятьсот тысяч долларов только и ждут, чтобы он их потратил.

К этому времени Джимми Питт окончательно вытеснил «Любовь медвежатника» из общей беседы. Все присутствующие были знакомы с Джимми, большинство — еще по газетным дням, и хотя каждый скорее бы умер, чем признался в этом, но все они были ему благодарны за то, что он относится к ним сейчас, когда в его распоряжении полмиллиона долларов, точно так же, как было при тридцати в неделю. Разумеется, богатое наследство не делает молодого человека прекрасней и благородней, но не все молодые люди это понимают.

— Странная у него была жизнь, — сказал Мифлин. — Чего он только не перепробовал. Знаете, он ведь выступал на сцене до того, как занялся газетным делом. Только в бродячих труппах, если не ошибаюсь. Потом ему надоело, он и бросил. Вот в этом вечная его беда. Не может остановиться на чем-нибудь одном. Учился в Йейле на юриста — недоучился. Когда ушел из театра, объехал все Соединенные Штаты, без гроша в кармане, брался за любую работу, какая подвернется. Пару дней проработал официантом, потом его выгнали за то, что бил тарелки. После этого устроился в лавку ювелира. Он, по-моему, большой знаток по части драгоценностей. Как-то раз заработал сотню долларов, продержавшись три раунда против Малыша Брэди. Малыш тогда проводил турне по всем Штатам после того, как отобрал титул чемпиона у Джимми Гарвина. Объявил награду в сто долларов тому, кто схватится с ним и протянет три раунда. Джимми это сделал не глядя. Он был лучшим среди любителей в своем весе — по крайней мере, я никого лучше не видел. Малыш уговаривал его всерьез заняться боксом, но Джимми в те времена просто не мог подолгу заниматься чем-то одним. Душа у него цыганская. Только в дороге он бывал по-настоящему счастлив, и теперь, видать, такой же, хоть и получил наследство.

— Ну, теперь-то он может себе позволить разъезжать по свету, — завел свое Рейке. — Мне бы такие денежки…

— А слыхали, как Джимми… — начал было Мифлин, но тут Одиссея Джимми Питта была прервана.

Открылась дверь, и вошел Улисс собственной персоной.

Джимми Питт был молодой человек среднего роста, но казался ниже из-за невероятной ширины и объема грудной клетки. Квадратный, чуть выступающий подбородок в сочетании со свойственной атлетам лихостью осанки и пронзительными карими глазами, словно у бультерьера, придавали ему агрессивный вид, но впечатление это было в высшей степени обманчивым. По характеру Джимми вовсе не был агрессивен. Не только глаза были у него как у бультерьера, но и такое же добродушие. А при случае могло проявиться и свойственное этой породе непреклонное упорство в достижении цели.

Его появление было встречено дружными приветственными криками.

— Хелло, Джимми!

— Давно вернулся?

— Давай к нам, садись. Тут места много.

— «Где он бродит, мой друг, нынче ночью»?

— Официант! Джимми, что будешь пить? Джимми рухнул в кресло и широко зевнул.

— Ну что, — спросил он, — как дела? Хелло, Рейке! Смотрел сегодня «Любовь медвежатника». Мне показалось, что я тебя там видел. Хелло, Артур! Поздравляю. Прекрасно подал текст.

— Спасибо, — сказал Мифлин. — А мы как раз говорили о тебе, Джимми. Ты, должно быть, приехал на «Лузитании»?

— На этот раз она не побила рекордов, — сказал Саттон. В глазах Джимми появилось нечто похожее на задумчивость.

— По мне, она пришла в порт слишком быстро, — сказал он. — Не понимаю, какой смысл нестись с такой скоростью, — продолжил он торопливо. — Так приятно, когда есть возможность насладиться морским воздухом.

— Знаем мы этот морской воздух, — пробормотал Мифлин.

Джимми быстро обернулся к нему:

— Что ты там лепечешь, Артур?

— Я ничего не говорил, — вкрадчиво ответил Мифлин.

— Что скажешь о сегодняшнем спектакле, Джимми? — поинтересовался Рейке.

— Мне понравилось. Артур был хорош. Вот только одного я понять не могу — откуда такое преклонение перед медвежатниками. По некоторым современным пьесам получается, что всякий преуспевающий грабитель становится национальным героем. Глядишь, скоро у нас Артур будет играть Чарлза Пейса[2] под радостные аплодисменты публики.

— Это естественное преклонение тупоумия перед изощренным интеллектом, — объяснил Мифлин. — Чтобы стать хорошим медвежатником, нужны мозги. У кого в голове не бурлит серое вещество, вот как у меня, например, тому нечего и надеяться…

Джимми откинулся на спинку кресла и проговорил спокойно, но веско:

— Любой человек со средним уровнем интеллекта может совершить ограбление.

Мифлин вскочил и начал жестикулировать, не в силах снести такого богохульства.

— Дружище, что за безумные…

— Даже я бы мог, — сказал Джимми, раскуривая сигару.

Ему ответил дружный хохот и общее одобрение. В последние несколько недель, пока шли репетиции пьесы «Любовь медвежатника», Артур Мифлин донимал завсегдатаев клуба «Ваганты» бесконечными разглагольствованиями о высоком искусстве кражи со взломом. Ему впервые досталась такая большая роль, и он проникся ею до глубины души. Он перечитал массу литературы о грабителях. Он разговаривал с сотрудниками агентства Пинкертона. Он каждый вечер делился с собратьями по клубу своими воззрениями по сему поводу, расписывая, какая это сложная и тонкая работа — вскрыть сейф, пока слушатели в конце концов не взбунтовались. Естественно, «Ваганты» пришли в восторг, когда Джимми по собственной инициативе и явно без всякой подначки с их стороны в первые же пять минут разговора наступил великому знатоку воровской жизни на любимую мозоль.

— Ты-то! — воскликнул Мифлин с презрением.

— Я-то!

— Ты! Да ты даже вареное яйцо вскрыть не в состоянии, разве только если это яйцо-пашот, которое варится без скорлупы!

— На что спорим? — спросил Джимми.

«Ваганты» встрепенулись и насторожили уши. Волшебное слово «пари» в этой комнате неизменно производило электризующее действие. Все выжидательно воззрились на Артура Мифлина.

— Ложись спать, Джимми, — сказал воплотитель образа медвежатника. — Я тебя провожу, подоткну одеяло на ночь. Утречком хорошую чашку крепкого чая, и все как рукой снимет.

Общество откликнулось негодующим воплем. Гневные голоса обвиняли Артура Мифлина в слабодушии. Ободряющие голоса убеждали его не праздновать труса.

— Видал? Они над тобой насмехаются. И за дело, — сказал Джимми. — Будь мужчиной, Артур! На что спорим?

Мистер Мифлин взглянул на него с жалостью.

— Ты сам не знаешь, на что замахнулся, Джимми. Ты на полвека отстал от жизни. Ты воображаешь, будто грабителю для работы требуется только маска, небритый подбородок и потайной фонарь. А я тебе говорю, что ему необходимо чрезвычайно специализированное образование. Я-то знаю, я общался с настоящими сыщиками. Возьмем, например, тебя, жалкий червь. Обладаешь ли ты глубокими познаниями в химии, физике, токсикологии?..[3]

— Само собой.

— …электричестве и микроскопии?

— Ты раскрыл все мои секреты.

— Умеешь ли ты пользоваться автогеном, работающим на кислородно-ацетиленовой смеси?

— Я без него не выхожу из дому.

— Что тебе известно о применении анестезирующих средств?

— Практически все. Это, можно сказать, мое любимое хобби.

— Можешь изготовить «супчик»?[4]

— Супчик?

— Супчик, — решительно подтвердил мистер Мифлин. Джимми поднял брови.

— Разве архитектор сам формует кирпичи? Грубую предварительную работу я предоставляю своим ассистентам. Они готовят для меня супчик.

— Джимми тебе не какой-нибудь мазурик, — сказал Саттон. — Он ведущий специалист в своей области. Так вот откуда у него денежки! Я никогда не верил в эти байки о наследстве.

— Джимми, — произнес Мифлин, — не способен вскрыть даже детскую копилку! Даже банку сардинок вскрыть не сумеет!

Джимми пожал плечами.

— На что спорим? — повторил он. — Ну же, Артур, ты получаешь вполне неплохое жалованье. На что спорим?

— Пусть будет обед для всех присутствующих, — предложил Рейке, человек весьма хитроумный и всегда старавшийся обернуть к своей личной пользе любые происшествия, с какими сталкивался на жизненном пути.

Идею приняли с одобрением.

— Очень хорошо, — сказал Мифлин. — Сколько нас здесь? Раз, два, три, четыре… Проигравший оплачивает обед на двенадцать персон.

— Хороший обед, — вполголоса подсказал Рейке.

— Хороший обед, — согласился Джимми. — Отлично! Сколько ты мне даешь времени, Артур?

— Сколько тебе нужно?

— Предельный срок необходим, — сказал Рейке. — По-моему, такая резвая лошадка, как наш Джимми, справится с этим в два счета. Хоть бы прямо сегодня ночью. А что? Отличная погожая ночь. Если Джимми не сумеет совершить взлом сегодня — ну, значит, не судьба. Годится, Джимми?

— Великолепно!

Тут вмешался Уиллетт. Он весь вечер методично пытался утопить свои горести, и это уже становилось заметно по его выговору.

— Слушьте, — поинтересовался он, — а как Дж… жимми докаж… жет, что он это сделал?

Мифлин сказал:

— Я лично поверю ему на слово.

— Н… нич… чего себе! А ч… что ему м… мешает просто взять и сказать, что с… сделал, когда на сам… мом деле, м… может, и не сделал?

«Вагантам» сделалось неловко. Впрочем, решение оставалось за Джимми.

— Вы-то свой обед в любом случае получите, — сказал Джимми. — Какая вам разница, кто угощает?

Но Уиллет упрямо, хотя и несколько невнятно, настаивал на своем:

— Не в том д… дело. Дело в прнципе. Я гврю, надо, чтоб все по-честному. Вот гврю, и все тут.

— И это, безусловно, большое достижение, — сердечно откликнулся Джимми. — А «на дворе трава» осилите?

— Я это к тому гврю, что… Фокусник он, ваш Джимми! А я гврю… что ему ммешает взять и екзать, что сделал, когда на еммом деле не сделал?

— Не переживайте, — успокоил его Джимми. — Я спрячу под ковром латунную трубку со звездно-полосатым флагом.

Уиллетт махнул рукой.

— Этво дстатчно, — произнес он с достоинством. — Нсло-ва блше.

— О, придумал даже еще лучше, — сказал Джимми. — Я начерчу большую букву «Д» на внутренней стороне входной двери. Тогда любой желающий сможет на следующий день прийти и проверить. Ладно, я пошел домой. Рад, что мы обо всем договорились. Кому со мной по пути?

— Мне, — сказал Артур. — Пройдемся немного. В ясные ночи мне не сидится на месте. Становлюсь нервным, как кошка. Если не вымотаю себя физически, сегодня совсем не засну.

— Если ты думаешь, что я собираюсь помогать тебе довести себя до полного изнеможения, мой мальчик, ты сильно ошибаешься. Я намерен не торопясь дойти до своей квартиры и завалиться спать.

— И то дело, — сказал Мифлин. — Пошли.

— Ты с ним особо не зевай, Артур, — напутствовал его Саттон. — А то как даст по затылку мешочком с песком, да часики-то и свистнет. Это же переодетый Арсен Люпен. Уж ты мне поверь!

Глава II ПИРАМ И ТИСБА

Выйдя на улицу, приятели свернули в сторону центра. Они шли молча. Мифлин мысленно перебирал запомнившиеся подробности сегодняшнего спектакля: вначале волнение, затем подъем, когда почувствовал, что сумел завладеть вниманием зрительного зала, затем растущая уверенность, что его игра хороша. Тем временем Джимми погрузился в какие-то свои мысли. Они прошли уже приличное расстояние, когда Мифлин наконец заговорил:

— Кто она, Джимми?

Джимми, вздрогнув, очнулся от раздумий.

— Что такое?

— Кто она?

— Не понимаю, о чем ты.

— Все ты понимаешь! Кто она?

— Не знаю, — просто ответил Джимми.

— Не знаешь?! Ну, хоть зовут-то ее как?

— Не знаю.

— Разве на «Лузитании» не публикуют список пассажиров?

— Публикуют.

— И ты за пять дней не смог выяснить имя?

— Не смог.

— И этот человек воображает, будто он сумеет ограбить дом! — воскликнул Мифлин в отчаянии.

Они подошли к зданию, где во втором этаже располагалась квартира Джимми.

— Зайдешь? — спросил Джимми.

— Вообще говоря, я думал прогуляться до Парка. Говорю тебе, я места себе не нахожу.

— Зайдем, выкуришь сигару. Если так уж настроился одолеть сегодня марафонскую дистанцию, у тебя еще вся ночь впереди. Мы с тобой месяца два не виделись. Расскажи мне новости.

— Да нет никаких новостей. В Нью-Йорке никогда ничего не происходит. В газетах пишут о разных событиях, но это все неправда. Ладно уж, зайду. Сдается мне, из нас двоих как раз ты — человек с новостями.

Джимми начал возиться с ключом.

— Потрясающий взломщик, нечего сказать, — пренебрежительно заметил Мифлин. — Что же ты не пустишь в ход автоген? Ты хоть понимаешь, мой мальчик, что обязался на следующей неделе накормить роскошным обедом двенадцать голодных мужчин? В холодном свете утра, когда рассудок вновь утвердится на троне, эта истина дойдет до твоего сознания.

— Ничего я не обязался, — возразил Джимми, отпирая дверь.

— Только не говори, что ты всерьез нацелился попробовать.

— А на что еще, по-твоему, я нацелился?

— Да нет, это же невозможное дело! Тебя наверняка поймают. И что тогда ты будешь делать? Уверять, что это была просто милая шутка? А если тебя изрешетят пулями? Ты будешь выглядеть круглым дураком, взывая к чувству юмора разгневанного домовладельца, который тем временем нашпигует тебя свинцом из своего «кольта»!

— Что поделаешь, профессиональный риск. Тебе ли этого не знать, Артур. Вспомни, что ты пережил сегодня вечером.

Артур Мифлин с тревогой смотрел на своего друга. Он знал, до какой степени безрассудства способен дойти Джимми, если твердо решит чего-нибудь добиться. Оказавшись в ситуации «проверки на прочность», Джимми терял всякий разум и переставал воспринимать логические доводы. К тому же слова Уиллетта задели его за живое. Не тот человек был Джимми, чтобы спокойно снести обвинение в фокусничестве, и неважно, было оно произнесено в трезвом или пьяном виде.

Между тем Джимми извлек на свет виски и сигары, а сам откинулся на спинку дивана и принялся выдувать дымовые колечки, пуская их в потолок.

— Ну? — спросил наконец Артур Мифлин.

— Что — ну?

— Я просто хотел спросить: это молчание надолго или ты все-таки начнешь развлекать, развивать и просвещать своего гостя? Что-то с тобой случилось, Джимми. Помнится, ты был такой лихой, жизнерадостный малый, неистощимый на шутки и веселые розыгрыши. И где они теперь, твои подначки, твои резвые прыжки и ужимки, где эти песенки, эти вспышки остроумия, которые все сидящие за столом встречали единодушными взрывами смеха, если ты платил за угощение? Сейчас ты больше всего похож на глухонемого, решившего отметить День Независимости при помощи бесшумного пороха. Очнись, Джимми, не то я уйду. Мы же с тобой практически выросли вместе! Расскажи мне про эту девушку — ту, которую ты полюбил и по дурости своей ухитрился потерять.

Джимми тяжело вздохнул.

— Прекрасно, — безмятежно отозвался Мифлин. — Вздыхай, если хочешь. Все лучше, чем ничего.

Джимми сел прямо.

— Да, сотню раз, — изрек Мифлин.

— Это ты о чем?

— Ты собирался спросить, любил ли я когда-нибудь, верно?

— Не собирался, потому что и так знаю: не любил. У тебя нет души. Ты просто не знаешь, что такое любовь.

— Как тебе будет угодно, — покладисто согласился Мифлин.

Джимми снова откинулся на спинку дивана.

— Я тоже не знаю, — сказал он. — В том-то и беда. Мифлин посмотрел на него с интересом.

— Я тебя понимаю, — сказал он. — Вначале возникает как бы предчувствие, когда сердце трепещет в груди, словно птенчик, впервые пытающийся защебетать, когда…

— Да ну тебя!

— …когда ты робко спрашиваешь себя: «Неужели? Возможно ли это?» — и застенчиво отвечаешь: «Нет. Да. Кажется, так и есть!» Я переживал все это сотню раз. Общеизвестные начальные симптомы. Если немедленно не принять соответствующие меры, болезнь может принять острую форму. В таких вопросах полагайся на дядюшку Артура. Он знает.

— Ты мне противен, — ответствовал Джимми.

— Склоняю к тебе свой слух, — снисходительно сказал ему Мифлин. — Расскажи мне все.

— Да нечего рассказывать.

— Не лги мне, Джеймс.

— Ну, практически нечего.

— Уже лучше.

— Дело было так.

— Хорошо.

Джимми поерзал, устраиваясь поудобнее, и отхлебнул виски.

— Я увидел ее только на второй день путешествия.

— Знаю я этот второй день путешествия! И?

— Мы, собственно, даже и не познакомились.

— Просто случайно столкнулись, да-а?

— Тут, понимаешь, какое дело. Я, как дурак, взял билет второго класса.

— Что? Наш юный Рокфербильт Астергульд, мальчонка-миллионер, путешествует вторым классом?! С чего бы это?

— Просто подумал, что так будет веселее. Во втором классе более непринужденная обстановка, гораздо быстрее сходишься с людьми. В девяти случаях из десяти ехать вторым классом намного лучше.

— А это как раз оказался десятый случай?

— Она ехала первым классом, — объяснил Джимми. Мифлин схватился за голову.

— Постой! — воскликнул он. — Это мне что-то напоминает… Что-то у Шекспира… Ромео и Джульетта? Нет. А, понял: Пирам и Тисба!

— Не вижу ничего общего.

— А ты перечитай «Сон в летнюю ночь». «Пирам и Тисба, — сказано там, — разговаривали через щель в стене», — процитировал Мифлин.

— А мы — нет.

— Не надо цепляться к словам. Вы разговаривали через поручень.

— Да нет.

— Ты что, хочешь сказать, вы с ней вообще не разговаривали?

— Ни единого слова не сказали. Мифлин печально покачал головой.

— Безнадежный случай, — сказал он. — Я-то думал, ты человек действия. Что же ты делал?

Джимми тихонько вздохнул.

— Я обычно стоял и курил у загородки напротив парикмахерской, а она прогуливалась по палубе.

— И ты на нее таращился?

— Я время от времени поглядывал в ее сторону, — ответил Джимми с достоинством.

— Оставь эти увертки! Ты на нее таращился. Ты вел себя как самый обыкновенный уличный приставала, и ты сам это знаешь. Джеймс, я не ханжа, но должен сказать, твое поведение представляется мне разнузданным. Она прогуливалась в одиночестве?

— Как правило.

— Итак, ты любишь ее, да? Ты взошел на корабль счастливым, свободным и беспечным, а сошел с него угрюмым меланхоликом. Отныне в целом мире для тебя существует только одна женщина, и именно она потеряна для тебя навеки.

Мифлин глухо и мрачно простонал, после чего подбодрил себя глотком виски. Джимми беспокойно пошевелился на диване.

— Веришь ли ты в любовь с первого взгляда? — задал он идиотский вопрос.

Он был в том настроении, когда мужчина произносит слова, при одном воспоминании о которых впоследствии его бросает в жар бессонными ночами.

— Не понимаю, при чем тут первый взгляд, — заметил Мифлин. — По твоим же собственным словам, ты стоял и глазел на эту девушку в течение пяти дней без перерыва. За это время можно до того досмотреться, что в кого угодно влюбишься.

— Не могу себя представить ведущим оседлый образ жизни, — задумчиво проговорил Джимми. — Наверное, нельзя сказать, что ты по-настоящему влюбился, пока тебя не потянет к оседлому образу жизни.

— Примерно то же самое я и говорил в клубе буквально за минуту до твоего прихода и, между прочим, выразился довольно изящно. Я сказал, что у тебя цыганская душа.

— Черт возьми, ты абсолютно прав!

— Я всегда прав.

— Должно быть, это все от безделья. Когда я работал в отделе новостей, со мной такие штуки не случались.

— Ты не так уж долго проработал в «Новостях», не успел соскучиться.

— А сейчас у меня такое чувство, словно мне нельзя оставаться на одном месте больше недели. Вероятно, это деньги на меня так действуют.

— В Нью-Йорке, — сказал Мифлин, — полным-полно добросердечных граждан, которые охотно избавят тебя от такой обузы. Итак, Джеймс, теперь я тебя оставлю. Меня уже клонит ко сну. Кстати, надо думать, после прибытия ты потерял ту девушку из виду?

— Да.

— Что ж, в Соединенных Штатах не так уж много девушек — всего-то навсего двадцать миллионов. Или сорок? В общем, сущие пустяки. Только и надо немножко поискать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Мистер Мифлин с грохотом сбежал вниз по лестнице. Через минуту Джимми услышал, как его имя громко выкликают на улице, и подошел к окну. Мифлин стоял на тротуаре, задрав голову.

— Джимми!

— Что еще?

— Забыл спросить. Она была блондинка?

— Что?

— Она была блондинка? — заорал Мифлин.

— Нет, — рявкнул Джимми.

— А, темненькая? — проревел Мифлин, оскверняя безмолвие ночи.

— Да, — ответил Джимми и захлопнул окно.

— Джимми!

Рама окна снова приподнялась.

— Ну?

— По мне, блондинки лучше!

— Иди спать!

— Ладно. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Голова Джимми исчезла из окошка. Он уселся в кресло, которое раньше занимал Мифлин. Тут же вскочил и выключил свет. Сидеть и думать приятнее в темноте. Мысли его разбегались по разным направлениям, но неизменно возвращались к девушке с «Лузитании». Конечно, это нелепость. Неудивительно, что Артур Мифлин воспринял все как шутку. Славный старина Артур! Хорошо, что он сегодня имел успех! Но шутка ли это на самом деле? Кто там говорил, что острота, как острие иголки, не видна, когда направлена прямо на тебя самого? Расскажи ему кто-нибудь другой такую бестолковую историю, Джимми первый посмеялся бы. А вот когда сам оказываешься в центре романтической истории, пусть даже самой что ни на есть бестолковой, начинаешь все видеть под совершенно другим углом. Конечно, если говорить напрямик, это полнейшая ерунда. Джимми и сам это понимал. И все же в глубине души что-то подсказывало, что не совсем ерунда. И все же… Не приходит любовь вот так, в одно мгновение. Все равно как не может внезапно появиться на ровном месте дом, или пароход, или автомобиль, или стол, или… Джимми вздрогнул и выпрямился. Он чуть было не заснул, сидя на диване.

Подумал о кровати, но до нее было слишком далеко — черт знает как далеко. Тащиться через несколько акров ковра, а потом еще карабкаться по адовой лестнице. Да еще и раздеваться! Такое занудство — раздеваться. А красивое платье было на той девушке на четвертый день пути. Сшито на заказ. Джимми нравились платья, сшитые на заказ. Ему нравились все ее платья. Она вся ему нравилась. А он ей понравился? Трудно угадать, если у него ни разу не было возможности поговорить с ней! Она темненькая. Артуру больше нравятся блондинки. Дурень он, Артур! Хорошо, что он имел успех. Теперь он может жениться, если захочет. Если бы только не это вечное беспокойство, не это ощущение, что ему нельзя нигде задерживаться дольше чем на один день! Но пойдет ли она за него? Трудно сказать, они ведь ни разу так и не…

На этом Джимми уснул.

Глава III МИСТЕР МАКИКЕРН

Примерно в то самое время, когда раздумья Джимми плавно перешли в мир сновидений, некий мистер Джон МакИкерн, начальник полицейского округа, сидел и читал в гостиной своего дома на окраине города Нью-Йорка. Это был человек крупных масштабов. Все у него было крупное: руки, ноги, плечи, грудная клетка и особенно нижняя челюсть, которая даже в минуты покоя агрессивно выпирала вперед, а при малейшем волнении выпячивалась, будто таран у боевого корабля. В те дни, когда МакИкерн еще работал постовым, а дежурил он главным образом в бедных районах Ист-Сайда, эта челюсть славилась от Парк-роу до Четырнадцатой улицы. Молодые люди из трущобных кварталов мгновенно отвлекались от самой захватывающей драки, как только нижняя челюсть мистера МакИкерна появлялась вдали в сопровождении его же массивного туловища. Мистер МакИкерн не знал, что такое страх, и проносился сквозь бушующую толпу подобно восточному ветру.

Но была и другая сторона в характере этого человека. Строго говоря, была она так велика, что прочие его качества — и грозный боевой дух, и рвение в поддержании правопорядка, — можно сказать, служили ей лишь дополнением. Ибо амбиции МакИкерна по своим размерам могли сравниться с его кулаком, а по агрессивности — с его нижней челюстью. Он вступил в ряды полиции, имея в виду одну-единственную цель — разбогатеть, и добивался этой цели с бодрой целеустремленностью, такой же всесокрушающей, как и его могучая резиновая дубинка. Иные полицейские — взяточники от рождения, другие взяточниками становятся, третьим взятки навязывают чуть ли не силой. Мистер МакИкерн начал с первого, постепенно дорос до второго и вот уже несколько лет принадлежал к узкому, но процветающему третьему классу — классу тех, кто не выходит на ловлю взяток, а сидит себе в комфорте и позволяет приносить взятки себе на дом.

В своем стремлении к богатству мистер МакИкерн не допускал ненужной торопливости. Ему не нужны были пустячные суммы, какие по плечу любому нью-йоркскому полисмену. Цель его была значительно выше, и ради этого можно было подождать. Он знал, что скромное начало — это досадная, но неизбежная прелюдия всякого крупного состояния. Вероятно, капитан Кидд тоже начинал с малого. А уж мистер Рокфеллер — наверняка. МакИкерн был готов смиренно идти по стопам своих учителей.

У постового полицейского — невеликие возможности по части первичного накопления. Мистер МакИкерн в этих сложных условиях сделал все, что мог. Он не ждал, что доллары сразу повалят к нему батальонами, довольствовался одиночными лазутчиками. Пока не настало время ловить на удочку кита, не станешь брезговать и кильками.

Настойчивостью и упорством можно добиться многого, пускай и в малом масштабе. В те ранние времена наблюдательный взгляд мистера МакИкерна не пропускал ни уличных разносчиков, мешающих автомобильному движению, ни мелких торговцев, занимающихся тем же самым на тротуарах, ни владельцев ресторанчиков, по странному капризу не желавших закрывать свои заведения в час ночи. Исследования этих явлений природы приносили свои плоды. За сравнительно недолгий промежуток времени мистер МакИкерн сколотил три тысячи долларов — цену повышения в чин сержанта полиции. Очень не хотелось отдавать три тысячи за сержантские нашивки, но для успешного капиталовложения порой необходимы дополнительные затраты. Мистер МакИкерн «выложил денежки» и поднялся еще на одну ступень социальной лестницы.

Чин сержанта открыл перед ним новые горизонты. Способному человеку здесь было где развернуться. Мир словно вдруг наполнился филантропами, только и мечтавшими «сунуть ему на лапу» или оказать иные мелкие услуги. Мистер МакИкерн не ломался. Он позволял сунуть на лапу. Принимал он и прочие мелкие услуги. Вскоре он обнаружил в своем распоряжении пятнадцать тысяч долларов, из которых можно было оплатить любые мелкие причуды своего воображения. Любопытно также, что именно такая сумма требовалась, чтобы сделаться начальником округа.

Он стал начальником округа. И вот тогда-то мистер МакИкерн открыл, что Эльдорадо — не просто поэтическая выдумка, и что Земля Тома Тиддлера,[5] где можно прямо у себя под ногами подбирать золото и серебро, имеет вполне конкретное географическое местоположение, точно так же, как Бруклин или Бронкс. Наконец-то после долгих лет терпеливого ожидания он стоял, словно Моисей, на вершине горы, а перед ним расстилалась земля обетованная. Он пришел туда, где водятся Большие Деньги.

В настоящую минуту начальник округа просматривал записную книжечку, в которую записывал свои многочисленные и разнообразные капиталовложения. С первого взгляда было очевидно, что содержанием записей начальник премного доволен. Об этом говорила улыбка на его лице и благодушное состояние нижней челюсти. В книжечке упоминались такие предметы, как недвижимость, железнодорожные акции и десятки других источников дохода. Мистер МакИкерн был богатым человеком.

Соседи не подозревали о его богатстве. Он поддерживал с ними прохладные отношения, никого не приглашал к себе домой и сам ни к кому не ходил в гости. Мистер МакИкерн вел большую игру. Другие выдающиеся флибустьеры от полиции бывали довольны тем, чтобы считаться богатыми среди людей среднего достатка. Но мистер МакИкерн отличался наполеоновскими устремлениями. Он жаждал проникнуть в общество — и притом устремил свои взоры на общество английское. Кто-то когда-то установил интересный факт, навеки запечатлевшийся в полицейском мозгу, а именно — что Англию от Соединенных Штатов отделяют три тысячи миль глубокой воды. В Соединенных Штатах он будет всего лишь отставным начальником полицейского округа; в Англии — американским джентльменом с независимыми средствами и красавицей-дочерью.

Вот он, главный стимул всей жизни мистера МакИкерна: его дочь Молли. Безусловно, будь МакИкерн холостяком, его все равно не устроил бы удел скромного, но гордого полицейского, не берущего взяток; с другой стороны, если бы не Молли, собирая свою нечестивую дань, МакИкерн не чувствовал бы себя человеком, ведущим своего рода священную войну. С тех пор, как у него, в то время еще всего-навсего сержанта, умерла жена, оставив ему годовалую малышку, все честолюбивые планы мистера МакИкерна неизменно были связаны с Молли.

Все его мысли были о будущем. Нью-йоркская жизнь служила лишь подготовкой грядущего великолепия. Ни одного доллара МакИкерн не потратил зря. С тех пор, как Молли закончила школу, они жили вдвоем, тихо и непритязательно, в маленьком домике, который Молли обставила очень уютно и с большим вкусом. Соседи, зная его профессию и видя, как скромно он живет, говорили друг другу: вот в кои-то веки полицейский с чистыми руками. Они ничего не знали о том ручейке, что струился на его банковский счет неделя за неделей и год за годом, время от времени разветвляясь и охватывая все новые прибыльные каналы. Пока не пришло время для великой перемены, экономия была его девизом. Домашние расходы строго укладывались в рамки официального жалованья начальника округа. Все, что сверх, отправлялось на пополнение капитала.

Мистер МакИкерн с удовлетворенным вздохом закрыл свою книжечку и закурил очередную сигару. Сигары были единственной роскошью, которую он себе позволял. Он не пил, питался очень просто и невероятно долго ухитрялся носить один и тот же костюм, но никакая экономия не могла заставить его отказаться от курения.

Он сидел и думал. Было уже очень поздно, но спать ложиться не хотелось. В его делах наступил перелом. Уже несколько дней Уолл-стрит лихорадило, как это бывает время от времени. В воздухе носились противоречивые слухи, и в конце концов из этой сумятицы, подобно ракете, взвилась вверх цена неких акций, в которые была вложена основная часть средств мистера МакИкерна. Нынче утром он распродал все свои акции, и при взгляде на результат у него закружилась голова. Единственной четкой мыслью было: время наконец-то пришло. Теперь он мог в любой момент совершить великую перемену.

Он потихоньку ликовал, выпуская клубы дыма, и в этот момент отворилась дверь. В комнату гуськом вошли бультерьер, бульдог и позади всех — девушка в домашнем халатике и красных тапочках.

Глава IV МОЛЛИ

— Э, Молли, — удивился полицейский, — что это ты бродишь? Я думал, ты давно заснула.

Он обхватил ее огромной ручищей и усадил к себе на колени. Сидя так, она казалась меньше, чем была, на фоне его огромной туши. С распущенными волосами, болтая красными тапочками чуть ли не в полуметре от пола, она выглядела маленьким ребенком. МакИкерн смотрел на нее и не мог поверить, что прошло уже девятнадцать лет с тех пор, как доктор укоризненно приподнял брови, услышав отрывистое бурчание полицейского в ответ на известие о том, что родилась девочка.

— Ты знаешь, который час? — спросил мистер МакИкерн. — Два часа ночи.

— Зачем же ты так поздно куришь? — строго сказала Молли. — Сколько сигар ты выкуриваешь за день? Вот женишься, а жена не позволит тебе курить, что тогда?

— Нельзя запрещать мужу курить, лапушка. Это мой тебе совет, когда будешь выходить замуж.

— Я никогда не выйду замуж. Буду всю жизнь сидеть дома и штопать тебе носки.

— Хорошо бы, — отозвался он, крепче прижимая ее к себе. — Но когда-нибудь ты выйдешь замуж за принца. А сейчас беги спать. Поздно уже…

— Ничего не выходит, папочка, никак не могу уснуть. Несколько часов пыталась. Насчитала столько овец, что хоть плачь. Это все Растус виноват. Он так храпит!

Мистер МакИкерн сурово посмотрел на бульдога.

— Зачем ты держишь этих зверюг у себя в комнате?

— Да чтобы дюдюка ко мне не забралась, конечно! Разве ты не боишься дюдюку? Ну да, ты такой большой, тебе не страшно. Ты ее разом поколотишь. А они совсем не зверюги — правда, миленькие мои? Вы у меня ангелы, чуть не лопнули от радости, когда ваша тетушка вернулась из Англии, да? Папочка, они скучали тут без меня? Они чахли от тоски?

— Исхудали, как скелеты. Все мы.

— И ты?

— Ну да, можно сказать, и я.

— Тогда зачем ты меня отправил в эту Англию?

— Хотел, чтобы ты посмотрела, как и что. Тебе там понравилось?

— Мне было ужасно грустно без тебя.

— Но сама-то страна тебе понравилась?

— С ума сойти, как понравилась!

МакИкерн вздохнул с облегчением. Единственное препятствие, которое могло возникнуть на пути к великой перемене, не возникло.

— А хотелось бы тебе еще раз поехать в Англию, Молли?

— В Англию' Когда я только что вернулась домой1

— А если бы я тоже с тобой поехал?

Молли вывернула шею, чтобы лучше видеть лицо отца.

— В чем дело, папа? Ты о чем-то пытаешься мне сказать, а мне очень хочется узнать, о чем! Говори скорее, не то я велю Растусу, чтобы он тебя укусил!

— Да говорить-то долго не о чем, золотко. Пока тебя не было, у меня тут окупились кое-какие капиталовложения, вот я и надумал уйти в отставку, отвезти тебя в Англию и найти тебе в женихи какого-нибудь принца — если, конечно, тебе это по душе.

— Папа! Это просто удивительно замечательно!

— В Англии, Молли, мы начнем с чистого листа. Я буду просто Джон МакИкерн из Америки, а если кому-то захочется выяснить подробности, так я — человек, который нажил деньги, играя на бирже — и это, между прочим, правда, — ну, и приехал в Англию, чтобы их тратить.

Молли сжала его локоть. В глазах у нее блестели слезы.

— Папа, милый, — прошептала она. — Я знаю, ты все это делал ради меня. Ты трудился ради меня с тех пор, как я родилась на свет, ограничивал себя во всем, копил деньги, чтобы я потом могла весело проводить время.

— Нет, что ты!

— Это правда. — Она обернулась к нему, улыбаясь дрожащими губами. — Ты, по-моему, уже много лет не ел досыта. От тебя же кости да кожа остались! Ну, ничего. Завтра поведу тебя в ресторан и на собственные деньги закажу тебе самый роскошный обед, какого у тебя в жизни не было! Мы пойдем к Шерри, ты начнешь с первой строчки меню и будешь есть все подряд, пока не наешься как следует!

— Это возместит мне все страдания! А теперь, не кажется ли тебе, что пора баюшки? Не то испортишь этот чудный цвет лица, который у тебя появился от морского воздуха.

— Сейчас, еще чуточку погоди. Я тебя сто лет не видела! — Она указала на бультерьера. — Вот, гляди, как Томми стоит и смотрит во все глаза. Не может поверить, что я действительно вернулась. Папа, там, на «Лузитании», был один человек, у него глаза точь-в-точь, как у Томми, такие карие, блестящие… Он все стоял и смотрел на меня, совсем как Томми сейчас.

— Был бы я при этом, — гневно произнес отец, — я бы ему башку снес!

— Нет, не снес бы, потому что я уверена, это очень милый молодой человек. У него подбородок почти как у тебя, папочка. И потом, ты не смог бы до него добраться, он ехал вторым классом.

— Вторым классом? Так вы с ним не разговаривали?

— Не было возможности. Не станет же он кричать через загородку! Просто, когда я выходила погулять на палубу, он каждый раз там стоял.

— И пялился на тебя!

— Может быть, он не специально меня разглядывал. Скорее всего, просто смотрел, как корабль плывет, и думал о какой-нибудь девушке в Нью-Йорке. Вряд ли тут можно выискать любовную историю, папочка.

— И не надо, золотко. Принцы не путешествуют вторым классом.

— А может, он переодетый принц?

— Скорее комми, — буркнул мистер МакИкерн.

— Коммивояжеры тоже часто бывают очень симпатичные, разве нет?

— Принцы симпатичнее.

— Прекрасно! Лягу спать и постараюсь увидеть во сне самого-самого симпатичного. Идем, собачки! Хватит кусать мой тапок, Томми. Ну почему ты не можешь вести себя примерно, вот как Растус? А зато ты не храпишь, да? Ты скоро ляжешь, папа? Похоже, пока меня не было, ты тут засиживался допоздна и предавался разным порокам. Наверняка слишком много курил. Как закончишь эту сигару, о следующей до завтра даже не думай! Обещаешь?

— Ну, хоть одну…

— Ни одной! Я не допущу, чтобы с моим папочкой случилось то, о чем пишут в журналах. Ты же не хочешь, чтобы у тебя появились внезапные острые боли?

— Нет, моя хорошая.

— И чтобы тебе пришлось принимать какое-нибудь жутко невкусное лекарство?

— Нет.

— Тогда обещай!

— Хорошо, мое золотко. Обещаю.

Когда дверь за нею закрылась, полицейский начальник отбросил окурок и на несколько минут глубоко задумался. Затем вынул из ящичка следующую сигару, раскурил ее и снова погрузился в изучение записной книжечки. Было уже больше трех часов ночи, когда он поднялся к себе в спальню.

Глава V ТАТЬ В НОЩИ

Джимми не мог сказать, давно ли по комнате мечется пятнышко света, словно сильно увеличенный светлячок. Огонечек каким-то образом замешался в одно из его бессвязных сновидений, и на мгновение, еще не совсем проснувшись, он вообразил, будто все еще видит сон. Затем туман в мозгу рассеялся, и Джимми понял, что светлое пятно, медленно движущееся вдоль книжной полки, — самое что ни на есть настоящее.

Очевидно, человек, державший фонарик, пробыл здесь недолго, иначе он успел бы заметить кресло и того, кто в кресле этом сидел. По-видимому, неизвестный совершал методичный обход комнаты. Джимми бесшумно выпрямился в кресле и покрепче ухватился за подлокотники, приготовившись к прыжку. Тем временем луч света переместился с книжных полок на стол. Еще около фута влево, и он упадет на Джимми.

По направлению луча Джимми видел, что грабитель приближается к его стороне стола. Хотя Джимми прожил в этой комнате меньше двух месяцев, ее география отчетливо отпечаталась в мозгу молодого человека. Он знал с точностью до фута, где находится его ночной гость, а потому, когда стремительно вскочив, он рыбкой нырнул в темноту, это не был бросок наугад. Он имел вполне осознанную цель и при этом не был стеснен в своих действиях опасениями по поводу того, свободен ли от мебели путь к коленкам взломщика.

Плечо Джимми стукнулось о чью-то ногу. Руки моментально вцепились в нее и рванули. Послышался огорченный вопль, затем грохот. Фонарик пролетел через всю комнату и разбился о ребро батареи парового отопления. Владелец фонарика повалился на Джимми.

Джимми, в первый момент находившийся внизу, быстро оказался сверху, извернувшись всем телом. На его стороне было явное преимущество. Грабитель был мелкий, да еще и растерялся от неожиданности. Если при нормальных условиях он и был бы способен оказать какое-никакое сопротивление, то падение вышибло из него последние остатки боевого духа. Он лежал смирно и даже не пытался бороться.

Джимми приподнялся, дюйм за дюймом подтащил своего пленника к двери и, пошарив по стене рукой, нащупал кнопку выключателя.

Комнату залил яркий желтый свет, открыв на обозрение коренастого коротышку юных лет, явно трущобного происхождения. Первое, что бросалось в глаза, — копна ярко-рыжих волос. Поэт назвал бы этот цвет тициановским. Друзья и знакомые владельца шевелюры, скорее всего, называли его «морковным». Из-под буйно-пламенных кудрей на Джимми смотрело не такое уж отталкивающее лицо. Безусловно, оно не было красивым, но в нем присутствовал намек на скрытые зачатки веселого и добродушного характера. Нос, по-видимому, был сломан на каком-то этапе жизненного пути, и одно ухо сильно напоминало кочан цветной капусты, но ведь мелкие неприятности в этом роде могут случиться со всяким молодым джентльменом горячего нрава. При выборе одежды незнакомец, очевидно, руководствовался скорее личным вкусом, нежели тиранией моды. Черный пиджак с заметной рыжиной и серые брюки были украшены пятнами разнообразных оттенков. Под пиджаком — выцветший красный с белым свитер. На полу возле стола лежала мягкая фетровая шляпа.

Скроен пиджак был скверно, а выпирающий карман еще больше портил силуэт. Сразу поставив верный диагноз этой выпуклости, Джимми сунул руку в карман своего гостя и вытащил обшарпанный револьвер.

— Ну? — спросил Джимми, поднимаясь на ноги.

Как и большинство людей, он часто задумывался о том, как бы он повел себя, столкнувшись с грабителем, и всякий раз приходил к заключению, что самым сильным его чувством при этом было бы любопытство. Отобрав у посетителя револьвер, он теперь горел желанием вовлечь незнакомца в разговор. Жизнь взломщика — это было нечто, целиком и полностью выходящее за рамки повседневного опыта Джимми. Очень интересно познакомиться с мировоззрением грабителя. Заодно и поднабраться полезных сведений, весело подумал Джимми, вспомнив о своем пари.

Человек, лежавший на полу, сел и уныло потер затылок.

— Хы, — пробормотал он. — Я ж подумал, на меня дом рухнул.

— Нет, это был всего лишь я, — объяснил Джимми. — Прошу прощения, если ушиб. Вообще-то для таких упражнений лучше подстилать коврик.

Рука незнакомца вороватым движением двинулась к карману. Тут взгляд его упал на револьвер, который Джимми положил на стол. Внезапным хищным движением грабитель схватил свое оружие.

— Слышь ты, начальничек! — процедил он сквозь зубы. Джимми протянул руку: на ладони лежали шесть патронов.

— Зачем так волноваться? — спросил он. — Присядьте, поговорим о жизни.

— Эх, попал я, значит, — огорчился незнакомец.

— Долой меланхолию! — подбодрил его Джимми. — Я не собираюсь вызывать полицию. Можете спокойно уйти в любую минуту.

Незнакомец выпучил глаза.

— Я серьезно, — сказал Джимми. — А что? Я на вас не в обиде. Но если вы не очень заняты, я буду рад сперва немного поболтать.

Широкая улыбка расплылась по лицу грабителя. Когда он улыбался, то становился на удивление обаятельным.

— Хы! Ежели легавых звать не собираетесь, так я готов трепаться, пока куры не закукарекают.

— Только вот от разговоров пересыхает в горле, — заметил Джимми. — Вы, случаем, не трезвенник?

— Я-то? Да ты чё? Давай, наливай, начальник!

— Тогда вот в этом графине вы найдете вполне приличное виски. Угощайтесь. Думаю, вам понравится.

Мелодичное булькание и вслед за тем довольный вздох доказали правильность его предположения.

— Сигару? — спросил Джимми.

— Это можно.

— Возьмите сразу несколько.

— Я их живьем глотаю, — радостно сообщил мародер, сгребая в горсть добычу.

Джимми закинул ногу на ногу.

— Кстати, — сказал он, — пускай между нами не останется никаких тайн. Как ваше имя? Меня зовут Питт. Джеймс Уиллоуби Питт.

— Маллинз мое фамилие, начальник. Штырем кличут.

— Стало быть, так вы и добываете себе пропитание?

— Бывает и хуже.

— Как вы сюда проникли? Штырь Маллинз ухмыльнулся:

— Хы! Окошко-то открыто!

— А если бы окно было закрыто?

— Так я б его взломал.

Джимми пристально посмотрел на парня.

— А умеете вы работать с автогеном? — спросил он сурово. Штырь уже собирался отхлебнуть виски, но тут он опустил стакан и ошеломленно разинул рот.

— Чего?

— Автоген, работающий на кислородно-ацетиленовой смеси.

— Чтоб я пропал, — растерянно пробормотал Штырь. — Такого не знаем.

Джимми посмотрел на него еще строже.

— Можете изготовить «супчик»?

— Супчик, начальник?

— Он не знает, что такое супчик! — воскликнул Джимми возмущенно. — Боюсь, мой милый, вы ошиблись в выборе профессии. Взломщик из вас никудышный. Вы даже азов не знаете.

Штырь с тревогой смотрел на Джимми поверх стакана. До сих пор рыжий домушник был вполне доволен собственными методами работы, но неожиданная критика подорвала его уверенность. Ему приходилось слышать рассказы о мастерах своего дела, управлявшихся с жутко сложными техническими приспособлениями вроде тех, которые упоминал Джимми, — о взломщиках, чье короткое знакомство с чудесами науки доходило чуть ли не до фамильярности, кому новейшие изобретения были так же близки и понятны, как самому Штырю — родная фомка. Неужели перед ним один из этих избранных? Хозяин дома предстал перед Штырем в совершенно новом свете.

— Штырь, — сказал Джимми.

— Ась?

— Обладаете ли вы глубокими познаниями в области химии, физики…

— Да ну вас, начальник! Скажете тоже!

— …токсикологии…

— Чтоб меня!

— …электричестве и микроскопии?

— …девять, десять. Готово дело. Нокаут. Джимми печально покачал головой.

— Бросайте-ка вы грабежи. Это не ваше призвание. Штырь сконфуженно крутил в руках стакан.

— Вот я, например, — небрежно обронил Джимми, — собираюсь нынче ночью ограбить один дом.

— Хы! — Подозрения Штыря окончательно подтвердились. — Я ж так и подумал, что вы в игре, начальник! Вы ж это все до тонкости знаете. Я сразу заметил.

— Интересно было бы послушать, — сказал Джимми лукаво, словно разговаривая с умненьким ребенком, — как бы вы взялись за ограбление небольшого особнячка на окраине города. Я, как правило, работаю с более крупными проектами, к тому же на той стороне Атлантики.

— На той стороне?

— Главным образом, в Лондоне, — сказал Джимми. — Отличный город — Лондон, масса возможностей для квалифицированного мастера. Слыхали про ограбление Нового Азиатского банка на Ломбард-стрит?

— Не, начальник, — прошептал Штырь. — Ваша работа? Джимми рассмеялся.

— Полицейские тоже хотели бы это знать, — промолвил он сдержанно. — Возможно, вы ничего не слышали о пропаже бриллиантов у герцогини Хейвентской?

— Чегой-то?

— Расследование показало, — Джимми смахнул с рукава пылинку, — что грабитель воспользовался автогеном.

Штырь охнул от восторга, и больше ничто не нарушало тишину. Сквозь дым сигары было видно, как медленно расширились его глаза.

— Насчет того особнячка, — сказал Джимми. — Меня интересуют все подробности нашей профессии, даже в самых скромных ее проявлениях. Ну вот, скажем, если бы вы задумали ограбить дом в пригороде, какое время ночи вы бы для этого выбрали?

— Ну, я так считаю, лучше всего или попозже, вот как сейчас, или во время ужина, когда все сидят за столом, — ответил Штырь почтительно.

Джимми покровительственно улыбнулся и кивнул.

— И как бы вы стали действовать?

— Ну, поболтался бы вокруг дома, поглядел, может, найдется открытое окошко, — робко предположил Штырь.

— А если не найдется?

— Заберусь на козырек над крылечком, да оттуда в спальню, — ответил Штырь, почти краснея. Примерно так чувствует себя юноша, читающий свои первые стихи известному критику. Что может подумать о его неуклюжих потугах этот мастер-медвежатник, этот изощренный повелитель автогена, тонкий знаток токсикологии, физики и микроскопии!

— Как же вы попадете в спальню? Штырь поник головою.

— Фомкой сковырну задвижку, — прошептал он со стыдом.

— Фомкой сковырнете задвижку?

— Я по-другому не умею! — жалобно взмолился Штырь. Эксперт погрузился в молчание. По-видимому, он размышлял. Штырь смиренно заглядывал ему в лицо.

— А вы бы как действовали, начальник? — несмело спросил он наконец.

— А?

— Как бы вы сами за это взялись?

— Право, не знаю, — снисходительно ответил мастер. — Возможно, в данном случае и ваш способ мог бы сгодиться. Конечно, он примитивен, но с кое-какими поправками им вполне можно воспользоваться.

— Хы, начальник! Правда, что ли? — Ученик не поверил своим ушам.

— Можно-можно, — задумчиво хмуря брови, подтвердил мастер. — Очень даже можно им воспользоваться.

Штырь глубоко вздохнул, сам не свой от изумления и радости. Его метод удостоился одобрения великого человека!..

— Хы! — прошептал он. Точно так же он мог бы сказать: «Я и Наполеон».

Глава VI НАГЛЯДНЫЙ УРОК

Пускай холодный рассудок не одобряет пари, но есть все же нечто жизнерадостное и неотразимо привлекательное в том складе характера, который заставляет человека биться об заклад по всякому поводу, нечто от великолепной эпохи Регентства. В наши дни этот дух, похоже, утрачен в Англии. Когда мистер Асквит стал премьер-министром Великобритании, что-то не заметно было на Стрэнде согбенных фигур, катающих орехи по мостовой при помощи зубочистки. А когда он покинет эту должность, едва ли кто-нибудь из британцев будет ходить небритым до тех пор, пока партия либералов не вернется к власти. Ныне пристанищем пари стали Соединенные Штаты. Иногда человек бросается в спор, словно солдат на амбразуру, а заключив пари, считает его чуть ли не священным. Некоторые люди всю жизнь остаются мальчишками и безотказно реагируют на «подначку».

К этому типу людей принадлежал и Джимми Питт. По характеру он напоминал того персонажа комической оперы, который предложил даме руку и сердце, поскольку кто-то с ним поспорил, что он этого не сделает. С детства любой вызов, любая «подначка» действовали на Джимми, точно шпоры на скаковую лошадь. Когда он работал в газете, вся его жизнь, по сути, представляла собой длинную полосу препятствий. Такая уж это профессия. Статья ничего не стоит, если ее написание не связано с преодолением трудностей.

Когда газетный период в жизни Джимми закончился, все вокруг словно сделалось пресным. Джимми начал скучать. Это случалось с ним даже довольно часто. Он жаждал сильных ощущений, а их в жизни осталось так мало! Путь богатого человека абсолютно ровен и гладок и, судя по всему, ведет в никуда. Идее проникнуть со взломом в чей-нибудь дом он обрадовался, как ребенок, которого неожиданно угостили конфетой. Джимми подошел к делу с глубокой серьезностью, которая должна бы насмешить его самого, но почему-то вовсе не казалась ему комичной. Дело в том, что Джимми был из тех людей, что до краев переполнены жизненной энергией. Эта энергия обязательно должна на что-то расходоваться. Если бы Джимми вздумалось коллекционировать птичьи яйца, он и за это взялся бы с такой же сосредоточенной целеустремленностью.

Штырь сидел на самом краешке стула, ошарашенный, но счастливый. Голова у него шла крутом от нечаянной похвалы. Джимми посмотрел на часы: почти три. Внезапно его осенило. Боги посылают ему свои дары, отчего бы не принять даяние?

— Штырь!

— Ась?

— Не хочешь ли пойти со мной на ограбление, прямо сейчас?

На лице рыжего парня изобразилось почтение, граничащее со священным трепетом.

— Хы, начальник!

— Хочешь?

— Ясное дело, начальник!

— Или, лучше сказать, — продолжил Джимми, — не хочешь ли совершить ограбление под моим руководством? Строго говоря, я приехал сюда в отпуск, но такой пустяк — это ведь не настоящая работа. Видишь ли, Штырь, — объяснил Джимми, — ты пришелся мне по сердцу. Жаль видеть, как ты растрачиваешь себя на грубую, топорную работу. Задатки у тебя хорошие, их только нужно немного отшлифовать. Я займусь твоим обучением. Не для всякого бы я это сделал, но просто обидно смотреть, как способный человек пропадает почем зря. Я хочу увидеть тебя в деле. Поедем куда-нибудь на окраину, и вперед! Не волнуйся, работай спокойно, как будто меня вовсе нет рядом. Я не жду от тебя слишком многого. Не в один день Рим строился. Когда закончим, я разберу некоторые из твоих ошибок. Ну как, согласен?

— Хы, начальник! Шикарно! А я знаю такое местечко, просто персик! Легкотня, как нечего делать. Мне один приятель наводку дал. Это…

— Вот и отлично. Погоди-ка минуточку.

Джимми направился к телефону. До его отъезда из Нью-Йорка Артур Мифлин жил в отеле недалеко от Вашингтон-сквер. Скорее всего, он и сейчас там обретался. Джимми набрал номер. Ночной телефонист был его старинным знакомым.

— Алло, Диксон, — сказал Джимми в трубку. — Это вы? Это Питт… Питт! Да, вернулся. Как вы угадали? Да, очень хорошо съездил. Мистер Мифлин дома? Лег спать? Ничего страшного, соедините меня, ладно? Отлично.

Вскоре на другом конце провода раздался сонный, недовольный голос мистера Мифлина.

— В чем дело? Кой черт тут звонит?

— Мой дорогой Артур! Где ты только набрался подобных выражений! Во всяком случае, не от меня.

— Это ты, Джимми? Какого…

— Силы небесные, что же ты скандалишь? Ночь только начинается. Артур, насчет нашего маленького дельца — помнишь, по поводу взлома. Ты меня слушаешь? Не возражаешь, если я возьму с собой ассистента? Не хотелось бы нарушать условия нашего соглашения, но тут подвернулся один парнишка, очень хочет пойти со мной, поучиться кое-каким приемам. Он тоже профессионал. Разумеется, не такого класса, как мы с тобой, но вполне неплохой работяга. Он… Артур! Артур! Какие грубые слова! Как я понял, у тебя нет возражений? Очень хорошо. Только не говори потом, будто я смухлевал. Спокойной ночи!

Джимми повесил трубку и повернулся к Штырю.

— Готов?

— А обувку на резиновом ходу одевать не будете, начальник?

Джимми раздумчиво сдвинул брови, как бы находя долю здравого смысла в предложении новичка. Он сходил в спальню и вернулся, обутый в легкие лакированные ботинки.

Штырь нерешительно кашлянул.

— А пушка вам не понадобится? — отважился он поинтересоваться.

Джимми отрывисто рассмеялся:

— Для меня в работе мозги важнее пушки. Идем!

Невдалеке от дома им попалось такси, как это всегда бывает в Нью-Йорке. Джимми усадил Штыря на заднее сиденье, и машина тронулась. Для Джимми Нью-Йорк заканчивался в районе Семьдесят Второй улицы. Дальше начинался Средний Запад — настоящее раздолье для опытного медвежатника. Пригород представлялся ему отдаленной унылой местностью, дурно или вообще никак не освещенной, где изредка попадаются полусонные полицейские.

От такой роскоши, как поездка в такси, Штырь на несколько миль лишился дара речи. Оказавшись, по своим приблизительным расчетам, в достаточно удаленной части Америки, Джимми расплатился с водителем. Тот принял деньги с великолепной надменностью, свойственной всем таксистам на свете. У человека менее возвышенного могло пробудиться любопытство при виде двух пассажиров, настолько не совместимых между собой, но таксист закурил сигарету и поехал восвояси, не проявив к ним ровно никакого интереса. Можно подумать, ему каждый день приходилось возить джентльменов, одетых как для светского раута, в компании лохматых молодых людей в свитерах безумной расцветки, и все это в три часа утра.

— А теперь, — сказал Джимми, — мы пройдемся и осмотримся по сторонам. Выбор места за тобой, Штырь. Кажется, ты говорил, что знаешь подходящий дом? Это где-нибудь поблизости?

Штырь взглянул на номер улицы.

— Пройтись-таки придется, начальник. Зря вы отослали такси.

— А ты хотел подъехать прямо к двери? Очнись, мой милый!

Они двинулись на восток, удаляясь от Бродвея. Джимми слегка удивило, что эта вечная улица тянется так далеко. Раньше ему просто в голову не приходило поинтересоваться, что происходит с Бродвеем после Таймс-сквер.

Вдали от центра было потемнее, но все-таки слишком светло, по мнению Джимми. Впрочем, эти вопросы он оставил целиком на усмотрение своего спутника. Вероятно, у Штыря имеются свои методы соблюдения незаметности передвижений.

Штырь тем временем брел себе, и брел, и в конце концов остановился возле не такого уж маленького домика.

— Во, здеся! — объявил он. — Это мне один друган подсказал. Я и не знал, что он мне друг, а он взял да и навел меня на эту халабуду. Я думал, он зуб на меня припас еще с той недели. Мы тогда с ним поцапались, не помню уже, об чем. Я думал, он мне теперь устроит, а тут мы с ним случайно встретились, и он мне дал наводку на это местечко.

— Адово пламя, — пробормотал Джимми, — какое великодушие!

Одинокая капля дождя упала ему на макушку. В следующее мгновение дождь хлынул потоком.

— Вопрос решился сам собой, — сказал Джимми. — Теперь нам придется вломиться в дом хотя бы для того, чтобы спрятаться от дождя. Задело, дружок!

Очень кстати подвернулось окошко, расположенное совсем невысоко над землей. Штырь вытащил из кармана маленькую бутылочку.

— Что это? — осведомился Джимми.

— Патока, начальник, — почтительно ответил Штырь.

Он вылил содержимое пузырька на листок бумаги и крепко прижал бумагу к оконному стеклу. Затем извлек какой-то короткий стальной инструмент и резко стукнул по бумаге. Стекло треснуло почти неслышно. Бумага отделилась от окна, оставив неровное отверстие. Штырь просунул туда руку, открыл задвижку и тихонько поднял раму.

— Элементарно, — прокомментировал Джимми. — Элементарно, но вполне действенно.

Оставалось еще справиться со ставнями. На это ушло чуть больше времени, но в конце концов Штырь одолел их методами убеждения.

— Основы ты усвоил неплохо, — похвалил ученика Джимми. — А это, в конце концов, уже полдела. Каждому новичку я даю один и тот же совет: «Не спеши сразу бегать, сперва научись ходить». Для начала нужно освоить азы нашего искусства. Еще немного подучиться, и ты достигнешь приличного уровня. Ну что ж, полезай!

Штырь осторожно перевалился через подоконник. Джимми влез следом за ним, зажег спичку и отыскал выключатель. Они находились в гостиной, обставленной на удивление со вкусом. Джимми ожидал увидеть обычное уродство, но в этом доме все было подобрано великолепно, от обоев до самых мелких безделушек.

Тем не менее дело есть дело. Некогда стоять и любоваться на художественное оформление жилых помещений. Нужно еще вырезать на двери заглавную букву Д. Незачем тянуть, лучше уж покончить с этим побыстрее.

Джимми шагнул к двери, и тут где-то в глубине дома залаяла собака. К ней присоединилась другая. Соло превратилось в дуэт. От шума закладывало уши.

— Хы! — воскликнул Штырь.

Пожалуй, это замечание полностью отражало сложившуюся ситуацию.

Байрон говорит: «Отраден честный лай большого пса».[6] С точки зрения Джимми и Штыря, честный лай двух больших псов — это было немного чересчур. Штырь выразил свое отношение к происходящему, рванувшись к открытому окну. К сожалению, безупречно выполнить маневр не удалось. Как оказалось, пол комнаты был покрыт не ковром, а маленькими ковриками, разбросанными в художественном беспорядке, под ковриками же он был натерт до блеска. Штырь ступил на один из таких островков, и это его сгубило. Никакие мускулы не спасут человека в подобной ситуации. Коврик поехал. Ноги Штыря взлетели в воздух. Мимолетным метеором мелькнула рыжая голова, и в следующий миг Штырь приземлился на спину с грохотом, от которого сотрясся дом. Даже в эту критическую минуту в сознании Джимми успела промелькнуть мысль: сегодня у Штыря определенно неудачный день.

Между тем старания собачьего хора на втором этаже напоминали уже дуэт «A che la morte» из оперы «Трубадур». Особенно красиво вел свою партию пес-баритон.

Штырь со стоном сел. Природа одарила его черепом, состоящим из сплошной кости безо всяких примесей, и тем не менее падение слегка оглушило его. Глаза Штыря, совсем как у шекспировского поэта, «в чудном сне взирали с небес на землю, на небо с земли». Он осторожно запустил руку в свои пунцовые вихры.

На лестнице раздались тяжелые шаги. Песье сопрано вдалеке добралось до «ля» верхней октавы и держало ноту, в то время как второй артист выводил рулады в нижнем регистре.

— Вставай! — зашипел Джимми. — Кто-то идет! Вставай, идиот, не можешь, что ли?

Характерно, что Джимми ни на минуту не пришло в голову бросить упавшего и удрать в одиночку. Штырь был для него сейчас собратом по оружию. Оставить его в беде было так же немыслимо, как капитану — покинуть тонущее судно.

И потому, видя, что Штырь, несмотря на все уговоры, продолжает сидеть на полу, потирая себе голову и время от времени меланхолично восклицая: «Хы!» — Джимми покорился злой судьбе и остался стоять, как стоял, в ожидании, когда откроется дверь.

Дверь тут же и открылась, да с такой силой, как будто ее распахнул ураган.

Глава VII ЗНАКОМСТВО

Ураган, ворвавшийся в комнату, как правило, резко меняет положение вещей. Данный ураган передвинул скамеечку для ног, креслице, коврик и Штыря. Креслице, отброшенное массивным башмаком, ударилось о стену. Скамеечка для ног откатилась куда-то в сторону. Коврик смялся и заскользил по полу. Штырь с воплем вскочил на ноги, поскользнулся опять, упал и в конце концов достиг устойчивого компромисса, поднявшись на четвереньки, да так и остался в этой позе, моргая глазами.

Пока происходили все эти волнующие события, где-то наверху стукнула дверь, затем последовал быстрый топот и собачий вокал резко прибавил громкость. Дуэт приобрел уже поистине вагнеровское звучание.

В комнату рысью вбежал белый бультерьер, за ним, в качестве крайне нежелательного дополнения, трусил второй участник дуэта, массивный бульдог, удивительно похожий на крупного мужчину с крупной нижней челюстью, который и положил начало урагану.

Последовала, как сказали бы на театральном жаргоне, немая сцена. На заднем плане, придерживая рукою дверь, стоял человек с челюстью, на авансцене — Джимми, в центре — Штырь с бульдогом, едва не соприкасавшиеся носами, уставились друг на друга с обоюдной неприязнью. Слева бультерьер после короткой стычки с плетеным столиком замер в позе низкого старта, высунув язык и вращая глазами в ожидании дальнейших событий.

Домовладелец смотрел на Джимми. Джимми смотрел на домовладельца. Штырь с бульдогом смотрели друг на друга. Бультерьер оделял своим вниманием всех присутствующих поровну.

— Типичная сценка из жизни мирной американской семьи, — пробормотал Джимми.

Домовладелец свирепо сверкнул глазами.

— Руки вверх, уроды! — заревел он и выхватил гигантских размеров револьвер, настоящего мастодонта.

Двое грабителей удовлетворили его каприз.

— Позвольте, я объясню, — миролюбиво начал Джимми, на всякий случай поворачиваясь лицом к бультерьеру, который неторопливо двинулся в его сторону, весьма неубедительно делая вид, будто просто прогуливается.

— Замри, мерзавец!

Джимми замер. Бультерьер все с тем же рассеянным видом принялся исследовать его правую штанину.

Тем временем отношения между Штырем и бульдогом заметно осложнились. Первый из вышеупомянутых неожиданно взмахнул руками, и это плохо подействовало на нервы животного. Штыря, застывшего на четвереньках, бульдог еще мог худо-бедно стерпеть, но Штырь, изображающий семафор, пробудил в нем боевой дух. Бульдог угрюмо и задумчиво зарычал. В глазах его появилась целеустремленность.

Вероятно, именно это заставило Штыря бросить взгляд в сторону хозяина дома. До сих пор ему было недосуг оглядываться, но взгляд бульдога сделался ему настолько несимпатичен, что несчастный жалобно покосился на человека у двери.

— Хы! — возопил Штырь. — Так это ж начальник! Слышь, начальник, отозвали бы хоть собачку. Она мне сейчас башку откусит.

Домовладелец от удивления опустил револьвер.

— Так это ты, сатанинское отродье! — промолвил он. — То-то мне показалось, что я уже где-то видел твои пакостные рыжие патлы. Что тебе понадобилось в моем доме?

Штырь издал вопль, в котором красиво смешались возмущение и жалость к себе.

— Я этого шведа урою! — завывал он. — Я из него отбивную сделаю! Начальник, подставили меня. Я ж к нему со всей душой! Знакомый он мне, жирный швед, Оле Ларсен кликуха у него. Ну, поцапались мы с ним маленько на той неделе, я его приложил, а он, значит, и обиделся. Затаил, стало быть. А сам подходит ко мне, вроде как по-хорошему, говорит, у него на примете есть для меня работенка, не бей лежачего, только чтобы я с ним поделился пополам. Ну, я говорю, ладно, где это? А он мне номер этого вот дома. Говорит, там старушка живет, вдова, одинокая, у нее, мол, серебряных кружек и разного добра навалом, а сама как раз на юга уехала, в доме, значится, никого не будет. Хы! Я ж этому шведу навешаю! Ну, чисто подстава это, начальник. Он нарочно хотел меня с вами поссорить. Вот так вот все и было, начальник, верьте слову!

Крупный мужчина выслушал историю о данайцах, дары приносящих, не проронив ни звука, в отличие от бульдога, который все это время не переставал рычать.

Штырь тревожно поглядывал на зверя.

— Песика-то не отзовете, начальник? — намекнул он. Хозяин дома нагнулся, ухватил бульдога за ошейник и рывком оттащил назад.

— Точно такая же процедура была бы весьма полезна и этому игривому, добродушному созданию, — одобрительно заметил Джимми. — Разве только он вегетерианец — в таком случае можете не беспокоиться.

Крупный мужчина сумрачно уставился на него.

— А ты кто такой? — резко спросил он.

— Мое имя… — начал Джимми.

— Слышь, начальник, — вмешался в разговор Штырь, — это же медвежатник-ас!

— Да ну? — сказал хозяин дома, прикрывая дверь.

— Медвежатник-ас из-за океана. Верно говорю. С Лондону. Хы, ну он и крут! Расскажите ему про банк, и про те брульянты, что вы стырили у герцогини, и про этот, как его — автоген!

По мнению Джимми, Штырь повел себя несколько бестактно. Когда домовладелец с револьвером в руках застает вас у себя в гостиной в три часа ночи, не совсем разумно излишне выпячивать свои успехи на грабительском поприще. Хозяин дома о них и так догадается. В этот напряженный момент лучше постараться осветить неграбительскую сторону своей натуры. Можно, скажем, упомянуть о том, что в детстве вы регулярно посещали воскресную школу. Кстати процитируйте, что сказал приходской священник, вручая вам похвальный лист по богословию. Следует заронить в сознание домохозяина мысль о том, что если он отпустит вас, ограничившись предупреждением, ваши благие задатки возьмут верх и вы исправитесь, дабы избежать подобных сцен в будущем.

Вследствие этого Джимми был отчасти удивлен, обнаружив, что откровения Штыря не только не восстановили против него человека с револьвером, но, напротив, судя по всему, расположили в его пользу. Человек с револьвером смотрел теперь на Джимми скорее с интересом, нежели с осуждением.

— Ага, так ты мошенник из Лондона, вот оно что?

Джимми не колебался ни секунды. Если звание лондонского мошенника может служить пропуском в гостиные граждан в ночное время суток, а главное — пропуском на выход из оных без вреда для здоровья, то Джимми ни в коем случае не был намерен отказываться от предложенной роли. Он поклонился вместо ответа.

— Ну, так вот: теперь ты на этом берегу. Ты теперь в Нью-Йорке, усвой это раз и навсегда! Так что тебе придется пойти нам навстречу.

— Само собой, — воскликнул Штырь, радуясь, что обстановка разрядилась и можно перейти на милую сердцу деловую основу.

— Само собой, — любезно откликнулся Джимми. Он не совсем понял смысл слов домохозяина, однако дело явно шло на лад, так зачем же нарушать гармонию?

— Тот вон тип, — почтительно объяснил Штырь, — он у нас главный полицейский начальник. Начальник округа, — уточнил Штырь.

Во мраке забрезжил свет. Джимми удивился, как это он раньше не сообразил. Проработав год в одной из нью-йоркских газет, он успел познакомиться с некоторыми особенностями здешней полицейской практики. Теперь-то он понял, отчего так переменилось обращение хозяина дома.

— Рад с вами познакомиться, — сказал Джимми. — Надо бы нам с вами пообщаться как-нибудь на днях.

— Обязательно, — сказал полицейский со значением. Он был богат, богаче, чем когда-то мог надеяться, но он все еще пребывал на земле Тома Тиддлера и собирался воспользоваться этим на полную катушку.

— Я, конечно, не знаю, какие у вас тут, за океаном, методы, но все, что полагается, я всегда…

— Зайдете ко мне на службу. Штырь Маллинз покажет дорогу.

— Очень хорошо. Вы уж нам простите этот предварительный неофициальныйа визит. Мы, собственно, просто зашли переждать дождь, не что-нибудь такое…

— Да что вы говорите!

Джимми почувствовал, что обязан защитить свое достоинство. Этого требовала сложившаяся ситуация.

— Видите ли, — произнес он надменно, — как правило, я не трачу времени на подобную мелочевку.

— Он больше по банкам, — прошептал Штырь в экстазе. — Банковские сейфы прям живьем глотает. И брульянты у герцогинь.

— Признаюсь, у меня слабость к бриллиантам и герцогиням, — сказал Джимми. — А теперь, поскольку уже довольно поздно, нам, быть может… Ты готов. Штырь? В таком случае, спокойной ночи. Приятно было познакомиться.

— Зайдете ко мне на службу.

— Постараюсь заглянуть. Вероятно, я буду очень мало работать в Нью-Йорке. Я приехал сюда отдохнуть.

— Мало, не мало, — холодно возразил полицейский, — если вообще собираетесь работать, зайдите ко мне на службу, не то пожалеете, да поздно будет.

— Конечно-конечно. Я, безусловно, хотел бы выполнить все, что полагается. Но едва ли я стану прерывать свой отпуск. Кстати, еще одна мелкая подробность. Вы не возражаете, если я вырежу на вашей входной двери заглавную букву «Д»?

Полицейский вытаращил глаза.

— С внутренней стороны. Будет совсем незаметно. Просто маленькая причуда. Не возражаете?

— Да что вы мне тут… — начал полицейский.

— Вы меня неправильно поняли. Это просто такой способ расплатиться за обед. Я ни в коем случае не стал бы…

Полицейский ткнул пальцем в сторону окна.

— Вон отсюда, — рявкнул он. — Вы мне надоели, оба. И не забудьте явиться ко мне в кабинет!

Штырь, все еще глубоко не доверяя бульдогу Растусу, ухватился за это приглашение. Он выскочил в окно и скрылся в дружелюбной темноте еще прежде, чем полицейский начальник закончил фразу. Джимми медлил.

— Буду очень рад… — начал он и умолк.

В дверях стояла девушка, и девушку эту он узнал. Ее удивленный взгляд говорил о том, что и она его узнала.

В который раз с той минуты, как он вышел сегодня из своей квартиры в обществе Штыря, у Джимми появилось ощущение нереальности происходящего. Именно так все могло бы случиться во сне! Он заснул, думая об этой девушке, и вот она перед ним. Но один-единственный взгляд на человека с револьвером вернул Джимми на землю. Полицейский начальник ни в коем случае не был существом из мира грез.

Этот джентльмен стоял спиной к двери, и потому не заметил, что народу в комнате прибавилось. Молли тихонько повернула дверную ручку, а ее домашние тапочки ступали совсем бесшумно. Только увидев изумленное выражение на лице Джимми, начальник полиции обернулся к двери.

— Молли!

Девушка улыбнулась, хотя лицо у нее было белое. Ее успокоил вечерний костюм Джимми. Она не понимала, как он здесь оказался, но, по-видимому, все было в порядке. Она застала беседу, а не драку.

— Я услышала шум, ты пошел вниз, а я спустила собак, чтобы они тебе помогли, папа, — сказала Молли. — Потом немножко подождала и сама спустилась посмотреть, как ты тут.

Мистер МакИкерн был озадачен. Приход Молли поставил его в трудное положение. Разоблачить гостя как грабителя было невозможно — он слишком много знал. Полицейский только одного боялся в жизни — как бы дочь не узнала, какого рода денежные операции связаны с его профессиональной деятельностью.

Вдруг его осенило.

— К нам вломился воришка, милая, — сказал он. — Этот джентльмен проходил мимо и увидел его.

— Совершенно отчетливо, — подтвердил Джимми. — Ну и мерзкий же тип!

— Но он выскочил в окошко и убежал, — закончил полицейский.

— Очень шустрый, — сказал Джимми. — Я даже думаю, может быть, это профессиональный акробат.

— Он тебя не ранил, папа?

— Нет-нет, милая.

— Вероятно, испугался меня, — заметил Джимми небрежным тоном.

Мистер МакИкерн исподтишка нахмурился на него.

— Не будем вас задерживать, мистер…

— Питт, — сказал Джимми. — Моя фамилия Питт. — Он обратился к Молли: — Надеюсь, путешествие было приятным.

Полицейский выпучил глаза:

— Вы знакомы с моей дочерью?

— К сожалению, только издали. Мы оба были пассажирами на «Лузитании». Очень жаль, но я путешествовал вторым классом. Пару раз видел вашу дочь на палубе.

Молли улыбнулась:

— Я помню, я тоже вас видела… пару раз.

— Так вы… — взорвался полицейский. Запнулся и взглянул на Молли.

Девушка склонилась над Растусом и принялась почесывать ему за ухом.

— Позвольте, я провожу вас к выходу, мистер Питт, — отрывисто произнес полицейский.

Голос его прозвучал грубовато, но когда разговариваешь с человеком, которого с дорогой душой хотел бы выбросить в окошко, без грубоватости никак не обойтись.

— Мне, наверное, пора, — сказал Джимми.

— Спокойной ночи, мистер Питт, — сказала Молли.

— Надеюсь, мы еще встретимся, — сказал Джимми.

— Вам сюда, мистер Питт, — прорычал МакИкерн, распахивая дверь.

— Не беспокойтесь, пожалуйста.

Джимми подошел к окну, перекинул ногу через подоконник и беззвучно спрыгнул на землю. Потом обернулся и снова сунул голову в окно.

— А неплохо получилось, — сказал он приветливо. — Пожалуй, можно было бы заняться этим профессионально. Спокойной ночи.

Глава VIII В ЗАМКЕ ДРИВЕР

В те времена, когда жители Уэльса еще не научились расходовать излишек энергии на игру в регби, у них было в обычае разнообразить унылую монотонность будней другим способом. Когда повседневная рутина начинала угнетать валлийца, он собирал нескольких приятелей и вместе с ними совершал набег через границу, в Англию, к большому неудобству ее граждан. И вот для борьбы с этой вредной привычкой был выстроен в графстве Шропшир замок под названием Дривер. Потребность в таком строении давным-давно назрела. На время беспорядков замок превращался в безопасное прибежище. Со всех сторон сюда стекались люди, а когда разбойники уходили, потихонечку снова выбирались на свет Божий. За всю историю замка сохранились сведения только об одном случае, когда некий разбойник попытался взять крепость штурмом, но потерпел сокрушительное поражение. Приняв на голову половник расплавленного свинца, прицельно выплеснутый неким Джоном Капелланом (видимо, из числа духовных лиц, увлекающихся спортом), незадачливый вояка в поджаренном состоянии удалился в свое логово в горах, и больше о нем никто никогда не слышал. Но, судя по всему, он оповестил своих друзей о печальном происшествии; во всяком случае, в дальнейшем разбойничьи шайки старательно обходили замок стороной, и любой крестьянин, успевший переступить его порог, оказывался «в домике», так что его уже нельзя было осалить.

Таков был замок Дривер в стародавние времена. Со временем валлийцы стали спокойнее, подрастеряли былую воинственность. Древние крепостные стены высились все так же грозно, но только они одни и напоминали о прошлом. Сам замок превратился в весьма комфортабельное загородное жилище, которым номинально владел Гильдебранд Спенсер Пуант де Бург Джон Хэннесайд Кумби-Кромби, двенадцатый граф Дривер (Спенни — для близких друзей и родственников), белобрысый молодой человек двадцати четырех лет. На самом же деле всем здесь заправляли его дядя и тетя, сэр Томас и леди Джулия Блант.

Положение лорда Дривера было довольно щекотливое. Дриверов на протяжении всей истории рода никак нельзя было назвать бережливым семейством. Как только подворачивался случай потратить деньги каким-нибудь особенно безумным и бесполезным способом, очередной Дривер всякий раз хватался за такую возможность с азартом чистокровной борзой. Мыльный Пузырь Южных Морей поглотил двести тысяч фунтов полновесных дриверских капиталов, а остаток семейного состояния растранжирил до последнего пенни джентльмен спортивного склада, носивший фамильный титул в эпоху Регентства, когда клубы «Ватье» и «Кокосовая пальма»[7] расцвели пышным цветом и целые состояния улетали, словно дым, в течение одного вечера. К тому времени, как Спенни стал графом Дривером, богатство, хранившееся в семейных сундуках, составляло приблизительно один доллар и тридцать центов.

Тут в семейную историю Дриверов ворвался сэр Томас Блант. Сэр Томас был низенький, розовый, суматошный, упрямый человечек с невероятными способностями к торговле и честолюбием Александра Македонского. Пожалуй, это был один из самых ярких и цельных образчиков того класса миллионеров, что «пришел-в-Лондон-по-мосту-Ватерлоо-с-полукроной-в-кармане-а-теперь-посмотрите-ка-на-него». Тщательно ограждая свой мозг от любых мыслей, не связанных с наживанием денег, он продвигался по жизненной лестнице с мрачным и жутким упорством, для которого не существовало преград. К пятидесяти одному году он стал председателем компании «Универмаги Бланта Лимитед», членом парламента (безмолвным, словно восковая фигура, зато исправно радующим свою партию щедрыми пожертвованиями), и был посвящен в рыцари. Все это было хорошо, но он метил еще выше, и вот, встретив тетушку Спенни, леди Джулию Кумби-Кромби в тот момент, когда Дриверы переживали период сильнейшего финансового упадка, сэр Томас осуществил крайне выгодную сделку, женившись на этой даме, что позволило ему сделаться, так сказать, председателем фирмы «Дривер Лимитед». До тех пор, пока Спенни не уступит настойчивым требованиям председателя и не найдет себе богатую невесту, сэр Томас держал в своих руках семейный кошель и распоряжался решительно всем в доме, за исключением кое-каких мелочей, находившихся в ведении его жены, — перед нею сэр Томас трепетал.

Однажды под вечер, чуть больше года спустя после событий, описанных в предыдущей главе, сэр Томас у себя в комнате смотрел в окно, откуда открывался очень красивый вид. Замок стоял на холме, нижняя часть которого между домом и озером была нарезана широкими террасами. Само озеро с островком в центре и небольшим лодочным сараем на островке были похожи на кусочек волшебной страны фей.

Но не только красоты пейзажа влекли сэра Томаса к окну. Он глядел в окошко главным образом ради того, чтобы не смотреть в глаза своей жены. В эту минуту ему чрезвычайно не хотелось в них смотреть. Заседание семейного совета директоров происходило довольно-таки бурно, и леди Джулия, собственно и составлявшая весь совет в одном лице, совсем заклевала председателя. На повестке дня стоял вопрос об этикете, а в делах этикета сэр Томас чувствовал себя не слишком уверенно.

— Я тебе говорю, моя дорогая, — обратился он к оконному стеклу, — на душе у меня неспокойно.

— Чепуха! — отрезала леди Джулия. — Нелепость! Просто смешно!

Леди Джулия манерой вести беседу больше всего напоминала пулемет «Максим».

— Дорогая, а твои бриллианты?

— Мы и сами можем о них позаботиться.

— Зачем же беспокоиться? Вот если бы мы…

— Никакого тут нет беспокойства.

— На нашей свадьбе присутствовал детектив…

— Не будь ребенком, Томас. Детективы на свадьбе — обычное дело.

— Но…

— Ба!

— Я заплатил за это ожерелье двадцать тысяч фунтов стерлингов, — упрямо возразил сэр Томас.

Ему было проще оперировать финансовыми понятиями.

— Позволь спросить, уж не подозреваешь ли ты, что среди наших гостей могут оказаться уголовники? — осведомилась леди Джулия с ледяным презрением.

Сэр Томас выглянул в окошко. Даже самый суровый критик не нашел бы, к чему придраться в поведении обитателей дома, попавших в поле его зрения. Кто-то играл в теннис, еще кто-то — в гольф, остальные курили.

— Да нет, — признал сэр Томас.

— Еще бы! Нелепость, просто нелепость!

— А слуги? В последнее время мы наняли несколько новых слуг.

— С прекрасными рекомендациями.

Сэр Томас чуть было не намекнул, что рекомендации можно и подделать, но мужество ему изменило. Джулия иногда бывала так резка! Она даже не пыталась встать на его точку зрения. Сэр Томас имел наклонность воспринимать замок как очередной филиал «Универмагов Бланта». Как владелец универмагов он поставил себе за правило подозревать всех, и такой подход приносил великолепные результаты. В универмагах Бланта нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на чрезвычайно любезного детектива в штатском. Сэр Томас, хоть убей, не мог понять, почему тот же метод нельзя применить в замке Дривер. Как правило, гости, живущие в загородном поместье, не воруют имущество хозяина дома, но ведь и в магазине далеко не каждый покупатель тащит с полок товар. Тут дело в принципе, размышлял сэр Томас: будь готов на случай чего. Подозрительность сэра Томаса Бланта граничила с манией. Он вынужден был согласиться, что вероятность проявления воровских тенденций у кого-либо из гостей крайне мала, но вот слугам сэр Томас совершенно не доверял, кроме разве что Сондерса, дворецкого. Это же элементарная предосторожность — поместить в замке детектива из частного агентства на то время, пока здесь полно гостей. Сэр Томас необдуманно обмолвился об этом жене, на что леди Джулия ответила едкой и весьма нелестной критикой.

— По-видимому, — саркастически заметила леди Джулия, — ты станешь утверждать, будто этот человек, которого привезет с собой Спенни, тоже какой-нибудь преступник?

— А? Спенни хочет привезти с собой приятеля?

В голосе сэра Томаса не было слышно большого энтузиазма. Племянник не пользовался особым уважением дядюшки. Спенни смотрел на сэра Томаса со смутным опасением, как на человека, способного чересчур сурово отнестись к его маленьким недостаткам. Сэр Томас, со своей стороны, смотрел на Спенни как на юнца, за которым нужен глаз да глаз, не то он обязательно влипнет в какую-нибудь дрянную историю.

— Я только что получила от него телеграмму, — объяснила леди Джулия.

— Кто этот его друг?

— Он не написал. Просто сказал, что познакомился с этим человеком в Лондоне.

— Хм-м!

— И что означает это «Хм-м»? — строго спросила леди Джулия.

— В Лондоне можно познакомиться с довольно странными типами, — рассудительно отвечал сэр Томас.

— Чепуха!

— Как скажешь, дорогая. Леди Джулия встала.

— Что касается твоей идеи насчет детектива, это, конечно, полная нелепость.

— Безусловно, моя дорогая.

— Даже и не думай об этом!

— Как скажешь, дорогая.

Леди Джулия вышла из комнаты.

То, что за этим последовало, быть может, до некоторой степени объясняет секрет блестящих жизненных достижений сэра Томаса Бланта. Во всяком случае, здесь мы видим свидетельство целеустремленности, что является одной из важнейших составляющих успеха.

Не успела закрыться дверь за леди Джулией, как сэр Томас подошел к письменному столу, взял перо и бумагу и написал следующее письмо:

«Управляющему,

Детективное агентство Врагга,

Холборн Барз, Лондон, почтовый округ Восток-Центр.

Сэр,

в связи с моим предыдущим письмом от 28-го сего месяца буду рад, если вы немедленно пришлете ко мне одного из ваших лучших сотрудников. Организую, чтобы его встретили. Будьте добры предупредить его, чтобы он явился в замок Дривер под видом желающего поступить на место моего личного слуги. Я поговорю с ним сразу же по прибытии, приму на работу и дам дальнейшие указания.

Искренне ваш,

Т. Блант.

P.S. Жду его завтра вечером. Подходящий поезд отходит в 2:15 от Пэдцингтонского вокзала».

Сэр Томас перечитал письмо, добавил в одном месте запятую, вложил листок в конверт и раскурил сигару с видом человека, который может отступить, но не покорится никогда.

Глава IX ДРУЗЬЯ НОВЫЕ И СТАРЫЕ

Вечером того дня, когда сэр Томас Блант составил и отослал свое письмо в Детективное агентство Врагга, Джимми Питт зашел поужинать в ресторан гостиницы «Савой».

Если у вас есть деньги и соответствующая одежда, и вы не возражаете против того, чтобы вас выпихнули на улицу как раз, когда вы только-только начали по-настоящему веселиться, то немного найдется для вас занятий приятнее, чем ужин в гостинице «Савой» в Лондоне. Но Джимми, разглядывая толпу сквозь дымок своей сигареты, чувствовал, что этот мир, несмотря на блеск и суету, уныл и неинтересен, и что сам он в этом мире одинок.

С того развеселого вечера в доме полицейского начальника МакИкерна прошло немногим больше года. За это время Джимми объехал много новых мест. Им снова овладело беспокойное стремление к путешествиям. Кто-то при нем упомянул о Марокко, и две недели спустя Джимми уже был в городе под названием Фес.

Он больше не виделся ни с кем из главных действующих лиц ночной драмы. Тогда он возвратился домой, ступая по облакам, ликуя и поражаясь удивительному случаю, который позволил ему снова встретить девушку с «Лузитании» и даже говорить с ней, и внезапно сообразил, что снова потерял ее. Мало того, что он по-прежнему не знал ее адреса, он еще и понятия не имел, как ее зовут! Штырь все время называл полицейского «начальник», и больше никак. Кроме должности, Джимми не узнал об этом человеке ровным счетом ничего. Штырь скрылся и унес с собою ключ к разгадке тайны. Все новые знакомые той ночи исчезли из его жизни, развеялись, словно сон наяву. Что касается человека с револьвером, о нем Джимми ничуть не жалел. Он успел пообщаться с этим массивным персонажем около четверти часа, и этого с него вполне хватило. Неплохо было бы снова встретиться со Штырем, но Джимми переносил разлуку стоически. Оставалась девушка с парохода, и вот она-то так и стояла у него перед глазами все триста восемьдесят четыре дня, прошедшие со времени их последней встречи.

Из-за нее Нью-Йорк стал казаться перенаселенным городом. Джимми несколько недель нес вахту на всех улицах, где можно было надеяться ее встретить, в Парке и на Риверсайд-драйв. Ходил по театрам и ресторанам — все было безуспешно. Несколько раз он забредал в трущобный район Бауэри — не случится ли встретиться со Штырем? Рыжие головы попадались в изобилии, но ни разу не увидел он юношу, которого наставлял в искусстве кражи со взломом. Под конец общество «Вагантов» утомило его, и он снова пустился странствовать по свету. Завсегдатаи клуба сильно тосковали о нем, особенно та немалая их часть, кому вечно требовалось перехватить до субботы. Многие годы Джимми служил для этих бедолаг своеобразным банком, откуда они в любой момент могли снять необходимые средства. Им было очень обидно, что одна из редки:, натур, у которых в любое время суток можно стрельнуть пару долларов, пропадает без всякой пользы где-нибудь в Испании или в Марокко — особенно в Марокко, где, по рассказам, встречаются разбойники с прямо-таки нью-йоркской хваткой.

Они долго отговаривали Джимми от поездки. Они поминали Райсули и Кайда Мак-Лина.[8] Но Джимми было не остановить. Неотвязный овод тревожил его, не давая усидеть на одном месте.

Целый год он переезжал из одной страны в другую, каждый день заново убеждаясь в том, как верно говорил Гораций о путешествующих, что чувства не меняются с климатом, — и в конце концов, как всякий странник, оказался на вокзале Чаринг-Кросс.

Тут он попробовал взбунтоваться. Это вечное бегство бессмысленно, сказал он сам себе. Нужно остановиться и победить лихорадку, сжигающую его изнутри.

Две недели он вел эту внутреннюю борьбу и уже начинал подумывать об отступлении. Один тип за ланчем что-то говорил о Японии…

Наблюдая за посетителями ресторана, Джимми обратил внимание на столик неподалеку, за которым сидели трое: довольно хорошенькая девушка, величественная дама средних лет — по-видимому, ее мать, и худосочный молодой человек со светлыми волосами, немногим старше двадцати. Джимми заметил эту компанию из-за практически неумолчной болтовни молодого человека, то и дело прерывавшейся своеобразным пронзительным кудахчущим смешком. Когда и болтовня, и смех внезапно смолкли, Джимми невольно снова посмотрел в ту сторону.

Молодой человек сидел лицом к Джимми, и тот сразу заметил, что с юношей не все ладно. Он был бледен. Он что-то бессвязно бормотал. На лбу у него выступил пот.

Джимми поймал его взгляд. Выражение незнакомца было загнанное.

Учитывая время и место действия, причиной тут могло быть только одно из двух. Либо светловолосый молодой человек увидел привидение, либо он неожиданно понял, что у него не хватит денег расплатиться по счету.

Сердце Джимми дрогнуло при виде таких страданий. Он вынул из бумажника визитную карточку, нацарапал: «Не могу ли я чем-нибудь помочь?» — и передал официанту с просьбой отнести ее молодому человеку, пребывавшему на грани обморока.

В один миг белобрысый юноша подскочил к столику Джимми и лихорадочно зашептал:

— Послушайте, старина, это ужасно здорово с вашей стороны! Жутко неудобно получилось. Вышел из дома, а денег не захватил. Мне так неприятно… Вы со мной даже не знакомы.

— Не сыпьте соль на раны, — попросил Джимми. — Это не моя вина, а моя беда.

Он положил на стол пятифунтовую банкноту и потащил из бумажника другую со словами:

— Скажите, когда остановиться.

— Слушайте, спасибо вам огромное, — сказал молодой человек. — Я уже не знал, что и делать. — Он схватил со стола банкноту. — Завтра же верну. Вот моя карточка. А ваш адрес есть на карточке? Куда я ее… Фу, черт, она у меня в руке! — Снова включился кудахчущий смех, посвежевший и окрепший после краткого отдыха. — «Савой Мэншнз», правильно? Зайду завтра. Еще раз огромное спасибо, старина. Просто не знаю, что бы я без вас делал.

— Всегда рад помочь, — скромно отозвался Джимми.

Молодой человек порхнул к своему столику, унося добычу. Джимми посмотрел на оставшуюся у него карточку. На ней было написано «Лорд Дривер», и в уголке название известного клуба. Имя Дривер было Джимми знакомо. Все знали замок Дривер — отчасти потому, что это был один из старейших домов в Англии, но прежде всего потому, что уже много веков рекламой ему служили рассказы о жутчайшем привидении. Все слышали о тайне Дриверов, которую знают только граф и семейный адвокат и о которой рассказывают очередному наследнику в полночь, когда ему исполняется двадцать один год. Джимми встречалась эта история в газетах по всей территории Соединенных Штатов, от Нью-Йорка до какого-нибудь Мизервилля, штат Айова. Он с новым интересом посмотрел на белобрысого молодого человека, вместившего в себя ужасную тайну. Ходили слухи, будто бы наследник, услышав ее, никогда уже больше не улыбался, но на нынешнего лорда Дривера она, как видно, не слишком сильно повлияла. Его кудахчущий смех практически заглушал оркестр. Скорее всего, подумал Джимми, когда семейный адвокат закончил свой рассказ, белобрысый молодой человек прокомментировал его речь следующим образом: «Нет, правда, что ли? Послушайте, вот ведь черт побери, какие дела!».

Джимми уплатил за ужин и собрался уходить.

Была прекрасная летняя ночь — слишком прекрасная, чтобы сразу лечь спать. Джимми вышел на набережную и остановился, опираясь на парапет, разглядывая неясную таинственную массу зданий на том берегу, на стороне графства Саррей.

Должно быть, он простоял так довольно долго, витая мыслями где-то вдали, как вдруг прямо у него за плечом раздался голос:

— Послушайте, прошу прощения, не найдется ли у вас… Хелло! — Это был его белобрысое лордство граф Дривер. — Послушайте, вот ведь черт побери, мы с вами постоянно встречаемся!

Бродяга, спавший поблизости на скамейке, тревожно вздрогнул во сне от его кудахчущего смеха.

— Любовались на реку? — поинтересовался лорд Дривер. — Я тоже. Часто так делаю. Вы согласны, от этого вроде как бы становится как-то так… Ну, сами понимаете. В таком, ну знаете, духе… Даже не знаю, как это выразить.

— Сиропообразном? — подсказал Джимми.

— Я хотел сказать — поэтическом. Допустим, есть одна девушка…

Он умолк и стал смотреть вниз, на воду. Джимми такая задумчивость была близка и понятна — в его жизни тоже была одна девушка.

— Я их усадил в такси, — продолжил лорд Дривер, — и пошел сюда покурить, только спичек у меня не оказалось. У вас, случайно…?

Джимми протянул ему коробок. Лорд Дривер закурил сигару и снова устремил взор на реку.

— Потрясный вид, — изрек он. Джимми кивнул.

— Забавное дело, — сказал лорд Дривер. — Днем вода мутная и мерзкая. Прямо-таки угнетающее зрелище. А вот ночью… — Он помолчал и, минуту спустя, заговорил снова: — Послушайте, вы видели девушку, с которой я был в «Савое»?

— Да, — сказал Джимми.

— Потрясная девушка, — истово сказал лорд Дривер.

На набережной Темзы в предрассветный час не бывает посторонних. Любой человек, с кем вы заговорите — ваш друг, и если он готов слушать (а по здешнему этикету слушать он обязан), можете без стеснения излить ему душу. Именно этого от вас и ждут!

— Я жутко ее люблю, — сказал его лордство.

— С виду она очаровательная девушка, — сказал Джимми.

Помолчали, внимательно рассматривая реку. Где-то в ночи послышался плеск весел — полицейский катер совершал патрулирование.

— А она вызывает у вас желание поехать в Японию? — спросил неожиданно Джимми.

— А? — дернулся его лордство. — В Японию? Джимми внезапно перешел с позиции сочувственного слушателя на позицию доверительного рассказчика.

— Год назад я встретил девушку… всего-то один раз мы и встретились по-настоящему, а потом… Ну ладно! Словом, все это так на меня подействовало, я просто не мог нигде оставаться дольше месяца. Поехал в Марокко — без толку. Поехал в Испанию — тоже не легче. Вот на днях один малый говорил, Япония тоже довольно интересная страна. Я и думаю, не съездить ли?

Лорд Дривер посмотрел на бывалого путешественника с интересом.

— Мне этого не понять, — сказал он озадаченно. — Чего ради мотаться по всему свету? В чем проблема? Почему вам не остаться рядом с этой девушкой?

— Да я не знаю, где она.

— Не знаете?

— Она исчезла.

— Где вы ее видели в последний раз? — спросил лорд Дривер, как будто Молли была перочинным ножичком, который потерялся.

— В Нью-Йорке.

— А что значит — исчезла? Вы что, не знаете ее адрес?

— Я даже имени ее не знаю.

— Ну знаете, черт побери, что за дела! Вы с ней хоть разговаривали?

— Только один раз. Все это довольно сложно. В общем, она пропала.

— Ничего себе история, — сказал лорд Дривер, и Джимми с ним от души согласился.

— Похоже, — сказал его лордство, — мы с вами в одной лодке.

— А у вас в чем проблема? Лорд Дривер замялся:

— Да вот, просто я хочу жениться на одной девушке, а дядюшка мой желает, чтобы я женился на другой.

— И вы боитесь задеть дядюшкины чувства?

— Не то, чтобы чувства, а просто… а, ну его, слишком долго рассказывать. Я, пожалуй, пойду. У нашей семьи дом на Итон-сквер.

— Вы поедете или пешком? Если пешком, я могу пройти с вами часть пути.

— Отлично. Ну что, пошли?

Они свернули на Стрэнд и через Трафальгарскую площадь вышли на Пиккадилли. Пиккадилли в предрассветный час приносит в душу мир и покой. Какие-то люди поливали мостовую водой из длинного шланга. Плеск воды, льющейся на пересохшие деревяшки, ласкал слух.

У самого входа в Гайд-парк, справа от дороги, стоит небольшая закусочная для таксистов. От волнения и разговоров у лорда Дривера разыгралась жажда. Он предложил завершить эту ночь удовольствий чашечкой кофе.

— Я часто сюда захожу, когда я в городе, — сказал лорд Дривер. — Таксисты не возражают. Нормальные ребята.

Когда они открыли дверь, оказалось, что забегаловка почти полна. Внутри было жарко. Таксисты при выполнении своих профессиональных обязанностей успевают так надышаться свежим воздухом, что в частной жизни предпочитают обходиться без оного. Атмосфера забегаловки была насыщена разнообразными и противоречивыми запахами. В данный момент на первый план вышел жареный лук, хотя плиточный табак, будучи достойным соперником, не собирался отказываться от борьбы. Тонкое и вдумчивое обоняние могло бы также констатировать присутствие бифштексов и кофе.

В забегаловке происходил спор.

— Тебе, небось, не шибко охота попасть в Руссию, — произнес чей-то голос.

— Нет, я хучь щас в Руссью! — возразил таксист, похожий на сморщенную мумию, терпеливо дуя на блюдечко с кофе.

— С чего это тебе в Руссию захотелось? — осведомился его собеседник, заставляя вспомнить диалоги между массой Боунсом и массой Джонсингом.[9]

— А с того, шо там щас ходют по колено в кровищще! — ответствовала мумия.

— В чем, в чем?

— В кровишше! В кровишше, шоб я пропал! Вот потому-то я хучь щас в Руссью.

— Веселый парнишка, — рассудил лорд Дривер. — Послушайте, можно нам по чашечке кофе?

— Может, ну ее, эту Японию, поехать лучше в Россию? — задумчиво проговорил Джимми.

Им подали смертоносный напиток. Общий разговор продолжался своим чередом. Знатоки один за другим высказывали свои взгляды на внутренние дела России. Джимми получил бы от всего этого громадное удовольствие, не будь он таким сонным. Его спина уютно прислонилась к стене. Жара, стоявшая в закусочной, понемногу одурманила мозг. Голоса спорящих становились все слабее.

Он уже было задремал, как вдруг новый голос прорезался сквозь гул общей беседы и разбудил Джимми. Этот голос был ему знаком, равно как и своеобразный выговор.

— Прошу прощения, жентльмены!

Джимми поднял голову, стряхивая дремотный дурман. В дверях стоял оборванный молодой человек с огненно-рыжей шевелюрой и смотрел на посетителей закусочной с полуиронической, полу-вызывающей ухмылкой.

Джимми узнал этого человека. Это был Штырь Маллинз.

— Прошу прощения, — сказал Штырь Маллинз. — Не найдется ли на этом конкурсе красоты добрая душа, что угостит стаканчиком бедного сиротку? Жажда, понимаете ли, замучила. Только соблюдайте, пожалста, очередь, жентльмены.

— Закрой дверь, поганец, — неприветливо проговорила мумия таксиста.

— И давай, вали отсюдова, — прибавил политический противник мумии. — Нам здесь такие типчики ни к чему.

— Ага, значится, вы все ж-таки не мои давно потерянные братики, — расстроился новичок. — Вот ведь я же так и подумал, не то с лица были бы покрасивше. Спокойной ночи, жентльмены.

— Сказано тебе, закрой дверь! — рявкнула мумия с возрастающей суровостью.

Штырь нехотя шагнул за порог, и в этом момент Джимми встал и окликнул его:

— Одну минуточку!

Джимми еще ни разу в жизни не бросил друга в беде. То есть, строго говоря, Штырь, вероятно, не был ему другом, но даже просто знакомый всегда мог рассчитывать на Джимми в трудную минуту. А Штырь сейчас явно переживал именно такую минуту.

На лице трущобного юноши промелькнуло изумление и тут же сменилось деревянной неподвижностью. Он принял предложенный соверен, пробормотал невнятные слова благодарности и, шаркая ногами, вышел на улицу.

— Зачем вы дали ему деньги? — удивился лорд Дривер. — Он их пропьет, только и всего.

— А, он мне напомнил одного знакомого.

— Знакомого? Из цирка Барнума, должно быть, — сказал его лордство. — Ну что, пошли?

Глава X ДЖИММИ ПОДБИРАЕТ НА УЛИЦЕ ХРОМУЮ СОБАЧКУ

Когда Джимми остановился на пороге своего дома, от ночных теней отделилась черная фигура и, волоча ноги, приблизилась к нему.

— Это ты, Штырь? — спросил Джимми.

— Точно, начальник.

— Заходи.

Джимми провел его в дом, включил электричество и затворил дверь. Штырь стоял, моргая на ярком свету, вертел в руках помятую шляпу. Его рыжие волосы полыхали огнем.

Джимми незаметно рассмотрел его и пришел к выводу, что финансы у Маллинза на нуле. Костюм Штыря в некоторых довольно важных подробностях отличался от общепринятого одеяния светского человека. Да, трущобного юношу никак нельзя было назвать истинным денди. Шляпа у него была из мягкого черного фетра, по моде нью-йоркского Ист-Сайда. Выглядела она неважно, словно после бурно проведенной ночи. Черный фрак, лопнувший на локтях, весь в пятнах грязи, был застегнут на все пуговицы — видимо, с целью скрыть отсутствие сорочки, что, впрочем, удалось не вполне. Картину довершали серые фланелевые брюки и ботинки, из которых кокетливо выглядывали большие пальцы ног.

Штырь, кажется, и сам сознавал, что некоторые детали его туалета не порадовали бы издателя журнала, посвященного мужской моде.

— Извините за эту одежонку, — попросил он. — Мой лакей куда-то задевал чемодан с выходным костюмом. Пришлось взять что попроще.

— О чем разговор, Штырь, — сказал Джимми. — Ты прямо первый красавец. Пить будешь?

При виде графинчика глаза Штыря загорелись. Он опустился в кресло.

— Сигару, Штырь?

— А то! Псибо, начальник.

Джимми раскурил трубку. Штырь поначалу изящно прихлебывал виски маленькими глоточками, но затем отбросил смущение и единым духом прикончил стакан.

— Еще один? — предложил Джимми.

Широкая улыбка Штыря говорила о том, что эта идея ему по нраву.

Джимми сидел и молча курил. Он думал. Он чувствовал себя сыщиком, напавшим на след. Наконец-то он сможет узнать, как зовут девушку с «Лузитании»! Безусловно, это ему не слишком поможет, но все-таки. Может быть, Штырь даже помнит адрес того дома, куда они в тот раз вломились.

Штырь смотрел на Джимми поверх стакана в безмолвном восхищении. Квартира, которую Джимми снял на год в надежде, что постоянное жилище поможет ему удержаться на одном месте, была обставлена недурно, даже, можно сказать, роскошно. В глазах Штыря каждое кресло, каждый столик были овеяны романтикой — ведь все это приобретено на доходы от ограбления Нового Азиатского банка или от бриллиантов герцогини Хейвентской. Он онемел от преклонения перед человеком, способным извлекать такую громадную выгоду из профессии взломщика. Самому Штырю эта профессия позволяла заработать разве что на хлеб с маслом, да изредка — поездку в парк аттракционов на Кони-Айленде. Поймав его взгляд, Джимми заговорил:

— Такие вот дела, Штырь. Любопытно, как это мы встретились!

— Чума, — согласился Штырь.

— Не представляю тебя за три тысячи миль от Нью-Йорка. Отсюда ведь даже не знаешь наверняка, что машины все так же бегают взад-вперед по Бродвею.

В глазах Штыря появилась грусть.

— Я уж три месяца здесь. Думаю себе, пора навестить добрый старый Лондон. В Нью-Йорке больно стало неуютно. Полицейские совсем жить не давали. Ну, не нравился я им, и все тут. Я и свалил.

— Не повезло, — посочувствовал Джимми.

— Жуткое дело, — подтвердил Штырь.

— Послушай, Штырь, — начал Джимми. — Знаешь, я ведь тебя искал перед тем, как уехать из Нью-Йорка.

— Хы! Жалко, что не нашли! Вам помощь требовалась в работе, да, начальник? Банк или… брульянты?

— Да нет, не о том речь. Помнишь, как мы тогда вломились в такой домик на окраине. Где жил начальник полиции?

— А то!

— Как его звали?

— Кого, полицейского-то? МакИкерн его звали, начальник.

— Мак как? Можно по буквам?

— Без понятия, начальник, — бесхитростно ответил Штырь.

— Скажи еще раз. Сделай глубокий вдох, произноси внятно и раздельно. Как звонкий колокольчик. Ну?

— МакИкерн!

— Так. А где был этот дом, ты помнишь? Штырь наморщил лоб.

— Забыл, — признался он наконец. — Где-то такое на какой-то улице, вроде как в пригороде.

— Очень содержательно, — прокомментировал Джимми. — Попробуй еще разок.

— Я обязательно вспомню, начальник! Только не сразу.

— Значит, мне придется держать тебя при себе, пока это не случится. В настоящий момент ты для меня самый бесценный человек на свете. Где ты живешь?

— Я-то? В парке. Ага, там и живу. Шикарная одноэтажная скамеечка с видом на юг.

— Ну, если ты готов с нею расстаться, тебе больше не придется ночевать в парке. Можешь раскинуть свой шатер под моим кровом.

— Здесь? Правда, что ли, начальник?

— Если только мы не надумаем куда-нибудь переехать.

— Я — «за»! — объявил Штырь, вальяжно раскинувшись в кресле.

— Нужно тебе приодеться, — сказал Джимми. — Завтра сходим в магазин. С такой фигурой можно одеться во все готовое. К счастью, ты не очень высокий.

— По мне, так это несчастье, начальник. Был бы я малость повыше, смог бы поступить в полицейские, сейчас уже кирпичный дом имел бы на Пятой Авеню. У нас на Манхэттене полицейские лопатой деньги гребут.

— Кому и знать, как не тебе! — воскликнул Джимми. — Расскажи мне еще, Штырь. Должно быть, в нью-йоркской полиции многие наживаются на взятках?

— А то. Посмотрите хоть на старика МакИкерна.

— Хотел бы я на него посмотреть. Расскажи мне о нем, Штырь. Кажется, ты хорошо его знаешь?

— Я-то? А то. Он у них хуже всех. Жадный такой, только давай ему. Слышьте, а дочку его вы видели?

— Что такое? — резко спросил Джимми.

— Я один раз видал. — Штырь впал в лирическое настроение. — Хы! Вот это пташка — прямо персик! Да я бы ради нее все бросил! Молли ее кликуха. Она…

Джимми свирепо сверлил его взглядом.

— А ну, прекрати! — крикнул он.

— Что такое, начальник? — удивился Штырь.

— Прекрати! — повторил Джимми с яростью.

— Как скажете, — покорился Штырь в недоумении, смутно понимая, что его слова чем-то были неприятны великому человеку.

Джимми злобно грыз черенок своей трубки. Штырь, переполненный благими намерениями, сидел на краешке кресла, скорбно попыхивал сигарой и гадал, чем это он провинился.

— Начальник? — позвал Штырь.

— Что?

— Начальник, а вы чего тут делаете? Возьмите меня в игру, а? Вы все по той же части? Банки там, брульянты герцогиньские? Вы ж меня возьмете в дело, правда?

Джимми расхохотался.

— Я и забыл, что ничего не успел рассказать о себе, Штырь. Я ушел на покой.

Ужасная правда не сразу проникла в сознание несчастного.

— Слышь, начальник, это вы чего? В завязке, что ли?

— Вот именно. То самое слово.

— И брульянтов больше не тырите?

— Ни в коем случае.

— И с этим больше не работаете, как его… с автогеном?

— Я продал свой автоген, работающий на кислородно-ацетиленовой смеси, раздарил знакомым усыпляющие вещества и теперь собираюсь начать с чистого листа, вести жизнь почтенного респектабельного гражданина.

Штырь тихо охнул. Его мир рассыпался в прах. Та нью-йоркская прогулка с Джимми, медвежатником высочайшего класса, была лучшим, великолепнейшим воспоминанием в его жизни, и теперь, когда они снова встретились в Лондоне, Штырь мечтал о долгом и плодотворном сотрудничестве в области уголовно-наказуемой деятельности. Сам он вполне готов был ограничиться скромной ролью подручного. Довольно и того, что он будет работать с таким мастером! Он смотрел на несметные богатства города Лондона и повторял вслед за фельдмаршалом Блюхером: «Вот этот бы город пограбить!».[10]

И тут его кумир единым словом разрушил прекрасное видение!

— Выпей еще, Штырь, — сочувственно предложил бывший медвежатник. — Я вижу, это тебя потрясло.

— А я-то думал, начальник…

— Знаю-знаю. Такова трагедия нашей жизни. Мне очень жаль, но тут ничего не поделаешь. Денег у меня теперь куча, так зачем продолжать старое?

Штырь с вытянувшимся лицом сидел и молчал. Джимми хлопнул его по плечу.

— Не грусти! Откуда ты знаешь, может быть, жить честно тоже очень даже весело? Многие всю жизнь так живут, и ничего, еще и удовольствие получают! Ты бы тоже попробовал, Штырь.

— Я, начальник? Чего это, мне чтобы тоже честно?

— А то! Ты для меня единственное связующее звено… Мне совсем не хочется, чтобы ты вспомнил тот адрес на вторую неделю десятилетного срока в Дартмурской тюрьме. Штырь, сынок, я уж тебя не выпущу из виду. Буду следить за тобой, точно рысь. Мы вместе посмотрим мир. Возьми себя в руки, Штырь! Гляди веселей! Ну, улыбнись!

Штырь немного подумал и в самом деле улыбнулся, хотя и чуточку бледно.

— Вот это дело, — сказал Джимми. — Мы с тобою, Штырь, рука об руку вступим в светское общество. Ты будешь иметь потрясающий успех. Помни одно: выглядеть бодрым и жизнерадостным, причесывать волосы щеткой и не прикасаться к ложкам. Дело в том, что в высших кругах принято пересчитывать ложки после того, как уйдет последний гость.

— А то, — отозвался Штырь с полным пониманием разумности такой меры.

— А теперь, — сказал Джимми, — пора баиньки. Потерпишь одну ночь на диване? Истинно великодушный человек уступил бы тебе свою постель, но я не такой. Завтра добуду для тебя кровать.

— Мне-то? — воскликнул Штырь. — Хы! Да я целую неделю ночевал в парке. Мне и диван сойдет, начальник.

Глава XI ПОВОРОТ

На следующий день Джимми с утра пораньше отправил Штыря к портному, дав указание по дороге постричься, а сам сел за завтрак, совмещенный с ланчем, и тут к нему пришел лорд Дривер.

— Так и думал, что застану вас дома, — заметил его лордство. — Ну что, как дела? Завтракаете? Черт побери, а мне кусок в горло не лезет.

Внешний вид лорда подтверждал его слова. Потомок сотни поколений графов был бледен, и взгляд у него был рыбий.

— У меня сейчас гостит один парень… мы с ним сегодня едем в Дривер… познакомились в клубе… Харгейт его зовут — может, знакомы? Нет? Так вот, когда я вчера вернулся домой, он еще не спал, и мы сразились в бильярд… он паршиво играет, просто что-то страшное; я ему дал форы двадцать очков… до пяти утра играли. Чувствую себя кошмарно. До вечера бы не вставал, но нужно успеть к поезду в два пятнадцать. Единственный приличный поезд до Дривера.

Лорд рухнул в кресло.

— Жаль, что вы не в настроении питаться, — сказал Джимми, потянувшись за джемом. — Я-то, как правило, являюсь к столу в первых рядах, как только прозвучит гонг. В свое время мне приходилось завтракать стаканом воды и пакетиком птичьего корма. Это отучает привередничать. Видели утреннюю газету?

— Благодарю.

Джимми закончил завтракать и раскурил трубку. Лорд Дривер отложил газету.

— Послушайте, — заговорил он, — я вот из-за чего пришел. Какие у вас нынче планы?

Джимми, сказать по правде, вообразил было, что его друг зашел вернуть одолженные накануне пять фунтов, но его лордство ни словечком не намекнул на подобные материи. Позже Джимми узнал, что такие провалы в памяти, когда дело касалось финансовых обязательств, были основополагающей чертой характера лорда Дривера.

— Вы хотите сказать — планы на сегодня? — спросил Джимми.

— Ну, вообще на ближайшее будущее. Я вот о чем — может, отложите пока ту поездку в Японию, поедем лучше со мной в Дривер?

Джимми задумался. Япония, Дривер — какая, в конце концов, разница? Интересно будет повидать замок, о котором ему столько приходилось читать.

— С удовольствием, — сказал он. — А вы уверены, что это будет удобно? Вы, должно быть, не рассчитывали на лишнего гостя?

— Да что вы! Чем больше народу, тем веселее. Успеете к поезду в два пятнадцать? Нужно было мне, конечно, предупредить вас заранее.

— Ничего страшного. Я могу собраться за десять минут. Большое вам спасибо.

— Отлично! Поохотимся, и всякая такая штука. Да, и кстати вы умеете держаться на сцене? Я к тому, что у нас там затеяли что-то вроде любительского спектакля. Один человек по имени Чартерис непременно хотел устроить спектакль — он постоянно этим занимается. По-моему, полная бредятина, но его не остановишь. Вы что-нибудь такое умеете?

— Можете мне поручить любую роль, хоть императора Марокко, хоть Шум За Сценой. Я одно время работал в театре. Особенно мне удается передвигать декорации.

— Молодчина! Ну, пока. Не забудьте, два пятнадцать с Пэдцингтонского вокзала. Там и встретимся. А сейчас мне надо еще повидаться с одним деятелем.

— Буду ждать вас на вокзале.

Вдруг в голове у Джимми мелькнуло: Штырь! Чуть было не забыл! Ни в коем случае нельзя упускать из виду это дитя трущоб — единственное, что связывает его с домиком в окрестностях Сто Пятидесятой улицы. У себя в квартире трущобного мальчика тоже не оставишь. Перед мысленным взором Джимми мгновенно возникла картинка: Штырь, оставшись один в Лондоне, разворачивает бурную профессиональную деятельность на территории «Савой Мэншнз». Нет, Штыря необходимо пересадить на сельскую почву. Правда, Джимми сложно было представить Штыря в деревне. Как он будет скучать, бедолага! Но другого выхода нет.

Лорд Дривер упростил ему задачу.

— Кстати, Питт, у вас, конечно, имеется лакей или что-то в этом роде? Такой жуткий тип, который вечно забывает упаковать ваши воротнички? Его тоже берите с собой, естественно.

— Спасибо, — сказал Джимми. — Возьму.

Вопрос был улажен, и тут открылась дверь. На пороге возник предмет их беседы. С широкой горделиво-застенчивой улыбкой, держась необыкновенно скованно в одном из ярчайших твидовых костюмов, какие только можно увидеть за пределами театральных подмостков, Штырь постоял минутку, позволяя зрителям насладиться великолепием своего облика, затем шагнул в комнату.

— Ну как вам, начальник? — осведомился он радостно. Лорд Дривер в изумлении взирал на это многоцветное создание.

— Я практически ослеп, Штырь, — ответил Джимми. — Зачем ты это приобрел? У нас электрическое освещение имеется.

Штырь был переполнен новостями.

— Слышь, начальник, эта лавочка одежная — прямо чудо какое-то! Старикан-то сперва на меня посмотрел косо. «Что такое? — говорит. — А ну, выметайся!» А я сразу ему под нос пети-мети, что вы мне утром дали: организуйте мне, мол, пижонский костюмчик. Хы, он давай костюмы на прилавок метать, аж до самого горизонта! Я прямо вспотел, на него глядючи. «Выбирайте, — говорит. — Вы платите денежки, остальное — наша забота!». Ну, я и ткнул: этот, мол. Выложил денежки, и вот он я, начальник!

— Я заметил, Штырь, — сказал Джимми. — Тебя и в темноте будет видно.

— А чего, вам не нравится, начальник? — встревожился Штырь.

— Потрясающе, — сказал Джимми. — Рядом с тобой царь Соломон во всей своей славе будет похож на циркового велосипедиста.

— Ну, точно, — поддержал Штырь. — Прямо чума.

И явно не замечая лорда Дривера, все это время безмолвно его созерцавшего, дитя трущоб исполнило нечто вроде шаманской пляски, притопывая ногами по ковру.

Этого перегруженный мозг его лордства уже не вынес.

— До свидания, Питт, — сказал он. — Я пойду. Нужно еще повидаться с одним деятелем.

Джимми проводил его до двери.

Выйдя за порог, лорд Дривер приложил ладонь ко лбу.

— Послушайте, Питт, — сказал он.

— Да?

— Это еще что за черт?

— Кто? Штырь? А, это мой слуга.

— Слуга! Он всегда такой? Я хочу сказать, похож на какого-нибудь кошмарного комика из мюзик-холла. Еще и танцует! Слушайте, а на каком это языке он говорит? Я хорошо если одно слово из десяти понимал.

— А, это американский язык, бауэрийский диалект.

— Ну ладно, лишь бы сами-то вы его понимали. Мне не по зубам. Черт возьми! — хмыкнул он вдруг. — Дорого бы я дал, чтобы посмотреть, как он будет общаться со старым Сондерсом, нашим дворецким! У Сондерса манеры, как у герцога.

— Штырь его перевоспитает, — заверил Джимми.

— Как вы его зовете?

— Штырь.

— Ну и имечко!

— А что такое? Уменьшительное от Алджернон.

— Как-то он с вами больно фамильярно?

— Независимый дух. У нас в Америке все такие.

— Ладно, пока.

— До встречи!

На нижней ступеньке лорд Дривер остановился.

— Послушайте, я вспомнил!

— Поздравляю. А что именно вы вспомнили?

— Да я же все время чувствовал, что где-то уже видел эту физиономию, только не мог вспомнить, где. А теперь вспомнил. Это тот деятель, что заглядывал вчера в закусочную. Вы еще ему дали соверен.

Лицо Штыря красою не блистало, но было из числа запоминающихся.

— Совершенно верно, — сказал Джимми. — Я все ждал, узнаете вы его или нет. Дело в том, что этот человек одно время служил у меня в Нью-Йорке, и вдруг я наткнулся на него здесь, он явно нуждался в помощи, вот я снова его и нанял. Мне как раз нужен был человек приглядывать за хозяйством, Штырь для этого годится не хуже кого-нибудь другого.

— Понятно. Ловко я его опознал, а? Ладно, мне пора бежать. Всего хорошего! Два пятнадцать с Пэддингтонского вокзала. Там и встретимся. Если придете раньше меня, возьмите билет до Дривера.

— Отлично. До встречи!

Джимми вернулся в гостиную. Штырь, любовавшийся своим отражением в зеркале, обернулся с всегдашней широкой улыбкой.

— Слышь, начальник, это что за фраер? Не он с вами был вчера в тошниловке?

— Он самый. Мы с ним завтра едем в деревню, Штырь, так что будь готов.

— Полный вперед, начальник! Эй, это вы о чем?

— Он пригласил нас погостить в свое загородное поместье, и мы приняли приглашение.

— Чего? Мы оба?

— Да. Я сказал ему, что ты — мой личный слуга. Надеюсь, ты не в обиде?

— Не-а. Чего тут обижаться-то?

— Вот и хорошо. Что ж, пора укладывать вещи. Нужно быть на вокзале в два.

— А то.

— И еще, Штырь!

— Да, начальник?

— У тебя есть какая-нибудь другая одежда, кроме того, что сейчас на тебе?

— Не-а. Зачем мне два пижонских костюма?

— Одобряю твой суровый аскетизм, — промолвил Джимми, — но дело в том, что это у тебя городской костюм. Прекрасно смотрится в парке или на журфиксе у маркизы, но подходит исключительно для столичной жизни. В деревню нужно что-нибудь попроще, темненькое. Пойдем, я помогу тебе подобрать то, что требуется.

— А этот что, в деревне никак?

— Ни в коем случае, Штырь. Он вызовет брожение в умах поселян. В Англии таким вещам придают огромное значение.

— Делать им нечего, — с крайним недовольством пробормотал озадаченный последователь Красавца Браммелла.[11]

— И еще одно, Штырь. Ты меня извини, но когда мы будем в замке Дривер, тебе часто придется находиться в непосредственной близости от столового серебра и других подобных изделий. Могу я тебя попросить на время отрешиться от своих профессиональных инстинктов? Мы с тобой уже говорили на эту тему, но здесь вполне конкретный случай.

— Что, совсем нельзя поработать? — ужаснулся Штырь.

— Ни-ни, вплоть до ложечки для соли, — твердо ответил Джимми. — А сейчас кликни такси, поедем искать тебе дополнительную одежду.

Когда Джимми прибыл на вокзал в сопровождении Штыря, который выглядел ну почти совсем респектабельно в новом костюме из синей саржи (готовое изделие из секции «Для мужчин, маленькие размеры»), до отхода поезда оставалось еще четверть часа. Десять минут спустя появился лорд Дривер, а с ним некий джентльмен, приблизительно одних лет с Джимми, высокий, худощавый, с холодными глазами и тонкими, плотно сжатыми губами. Костюм сидел на нем так ловко, как это бывает у одного мужчины из тысячи. Собственно, костюм — лучшее, что в нем было. В целом облик этого человека наводил на мысль, что пищеварение у него скверное, а мысли — еще того хуже. В разговоре он практически не участвовал.

Это был Харгейт, приятель лорда Дривера. Лорд Дривер представил их с Джимми друг другу, но пожимая руку новому знакомому, Джимми не мог избавиться от чувства, что где-то уже его видел. Но где и при каких обстоятельствах, он вспомнить не мог. Харгейт, по-видимому, его не узнал, так что Джимми не стал ничего говорить об этом. Когда много странствуешь по свету, часто так бывает — встречаешь человека, его лицо кажется тебе знакомым, но без всякого контекста. Возможно, он просто столкнулся когда-то с приятелем лорда Дривера на улице. Но у Джимми было стойкое ощущение, что Харгейт участвовал в каком-то происшествии, которое в то время казалось довольно важным. А что за происшествие — неведомо. Джимми мысленно махнул рукой. Наверняка воспоминание не стоит таких усилий.

Продуманная раздача чаевых обеспечила троим путешественникам отдельное купе. Харкейт внимательно изучил вечернюю газету, после чего крепко заснул в уголке. Джимми и лорд Дривер, сидя друг напротив друга, рассеянно переговаривались.

Через некоторое время лорд Дривер завел речь о вещах довольно личного порядка. Джимми был из тех людей, с кем легко начинаешь откровенничать. Его лордство пустился в излияния по поводу некоторых фактов из жизни своей семьи.

— Вы не знакомы с моим дядей Томасом? — спросил он. — Знаете «Универмаги Бланта»? Так вот, Блант — это он и есть. Сейчас фирма стала акционерной компанией, но во главе все равно он. Женился на моей тетушке. Вы с ним познакомитесь в замке.

Джимми сказал, что будет очень рад.

— Спорим, что не будете, — откровенно возразил последний представитель рода Дриверов. — Жуткий тип, кошмар, да и только. Вечно квохчет, как курица. Просто спасу от него нет, я вас уверяю. Слушайте, мы же с вами друзья, зачем нам какие-то секреты? Он задумал женить меня на богатой.

— Что ж, звучит не так ужасно. Бывают хобби и похуже. А девушка какая-то определенная?

— Каждый раз разные. То к одной меня толкает, то к другой. Понимаете, девушки-то сами по себе неплохие… в большинстве, но я хочу жениться не на них, на совсем другой девушке. Вы ее видели, она была со мной тогда в «Савое».

— Что же вы не скажете об этом дяде?

— Он будет биться в истерике. У нее за душой ни гроша, и у меня тоже, только то, что он мне выдает. Конечно, это строго между нами.

— Конечно.

— Я знаю, все считают, что к титулу автоматически прилагаются и деньги, но это не так. Ни единого пенни. Когда тетя Джулия выходила замуж за дядю Томаса, вся наша страхолюдина была заложена и перезаложена. Вот, видите, какие дела.

— А вы никогда не думали о том, чтобы найти работу? — спросил Джимми.

— Работу? — задумался лорд Дривер. — Знаете, я бы не прочь работать, только чтоб мне провалиться, если я знаю, чем я мог бы заняться. Я ничего не умею. В наши дни везде требуется жутко специальное образование и так далее. Знаете что, я бы не прочь поступить на дипломатическую службу. Как-нибудь соберусь с духом и попрошу у дядюшки денег, сколько там нужно для начала. Мне кажется, я бы справился. Знаете, я вообще-то иногда довольно шустро соображаю, мне это многие говорили.

Он скромно кашлянул и продолжил:

— Тут ведь не только дядя Томас. Тетя Джулия тоже. Она почти такая же кошмарная. Помню, когда я был маленьким, она постоянно на меня цыкала. И до сих пор продолжает. Вот подождите, пока с ней познакомитесь. Она, знаете, такая женщина, что при ней всегда себя чувствуешь, как будто у тебя руки цвета помидора и размером с бараний окорок — понимаете, о чем я? А разговаривает, как будто кусается. Жуткое дело!

Облегчив душу, лорд Дривер зевнул, откинулся на спинку сиденья и вскоре задремал.

Приблизительно через час поезд, относившийся к поездке несколько несерьезно, то и дело застревавший на каких-то мелких, никому не нужных станциях и вообще бессовестно ленившийся, остановился у очередной крохотной станции. Доска с надписью большими буквами: «Дривер» показывала, что они прибыли к месту своего назначения.

Начальник станции сообщил лорду Дриверу, что ее светлость приехала встретить поезд в автомобиле и сейчас ждет у выхода.

У лорда Дривера отвисла челюсть.

— О, Боже! — воскликнул он. — Должно быть, приехала забрать вечернюю почту. Значит, она взяла маленький автомобиль, в нем на нас троих не хватит места. Я забыл сообщить, что вы тоже приедете, Питт. Отправил телеграмму только насчет Харгейта. Черт побери, придется мне идти пешком.

Его опасения оправдались. У выхода из станции стоял маленький автомобиль, явно рассчитанный не больше чем на четырех человек.

Лорд Дривер представил Харгейта и Джимми величественной, точно памятник, леди на заднем сиденье. Затем наступила неловкая пауза.

Тут подоспел Штырь, дружелюбно посмеиваясь, с журналом в руке.

— Хы! — сказал Штырь. — Слышь, начальник, тот тип, что настрочил эту статейку, видать, совсем деревня. Слышь, там у него один фраер нацелился стырить брульянты, а они у героини в ящике заперты. Так что, вы думаете, делает этот недоумок? — Штырь коротко и презрительно хохотнул. — Ни больше ни меньше…

— Этот джентльмен — твой друг, Спенни? — вежливо поинтересовалась леди Джулия, холодно рассматривая рыжие лохмы говорившего.

— Это… — Спенни умоляюще оглянулся на Джимми.

— Это мой слуга, — сказал Джимми. — Штырь, — прибавил он, понизив голос, — немедленно кыш. Линяй отсюда.

— А то, — сконфузился Штырь. — Это точно. Не по чину мне лезть в разговор. Извиняюсь, начальник. Извиняйте, господа. Извиняйте, леди. Я пешечком, по травке.

— Там виднеется что-то вроде тележки, — сказал лорд Дривер, показывая рукой.

— А то, — обрадовался Штырь и порысил в указанную сторону.

— Запрыгивайте, Питт, — пригласил лорд Дривер. — Я пойду пешком.

— Нет, лучше я, — сказал Джимми. — С удовольствием пройдусь. Приятно будет размяться. Куда идти?

— Вот спасибо, дружище! — сказал лорд Дривер. — Вы точно не против? Я терпеть не могу ходить пешком. Ладненько! Ид4.ге все время прямо.

Его лордство устроился на заднем сиденье рядом с тетушкой. Джимми увидел напоследок, как между ними завязался серьезный разговор. Спенни, судя по всему, не получал от беседы большого удовольствия. Трудно блистать в общении, когда знаешь, что собеседница твердо убеждена в твоем слабоумии. После долгого разговора с леди Джулией у лорда Дривера всегда появлялось ощущение, как будто его скрутили в жгут и завязали узлом.

Джимми смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду, а потом не спеша двинулся в путь. День и вправду был идеален для загородной прогулки. Солнышко раздумывало, считать ли, что сейчас еще день или уже вечер. В конце концов решило, что вечер, и умерило сияние своих лучей. После Лондона на сельской дороге было замечательно свежо и прохладно. Джимми невольно впал в благодушное настроение. Ему начало казаться, что единственное стоящее занятие на свете — поселиться где-нибудь в маленьком домике с огородиком и коровкой и вести пасторальную жизнь.

Дорога поражала почти полным отсутствием какого бы то ни было транспорта. Один раз Джимми попалась навстречу телега, другой — стадо овец в сопровождении приветливой собаки. Изредка из кустов выскакивал кролик, замирал, прислушиваясь, и нырял в живую изгородь на противоположной стороне дороги, мелькнув задними лапками и белым пятнышком хвоста. Но если не считать кроликов, Джимми был совершенно один в целом мире.

Мало-помалу в нем зародилось убеждение, что он заблудился.

Когда идешь пешком, трудно оценить расстояние, но Джимми был уверен, что прошел не меньше пяти миль. Должно быть, попал не на ту дорогу. Во всяком случае, он шел прямо. Прямее просто некуда. С другой стороны, возможно, граф Дривер забыл упомянуть какой-нибудь важный поворот — нечто в таком духе вполне сталось бы с дешевого суррогата, заменявшего его лордству мозги. Джимми присел на обочину.

Сидя на обочине, он услышал за поворотом стук копыт. Джимми поднялся. Наконец-то будет, у кого спросить дорогу.

Стук копыт приближался. Из-за поворота показалась лошадь, и Джимми с удивлением увидел, что она без всадника.

— Эй! — сказал Джимми. — Несчастный случай? Черт возьми, дамское седло!

Интереснее всего было то, что лошадь совсем не казалась норовистой. Она трусила легкой рысцой, как будто просто вышла сделать небольшой моцион по собственному почину.

Джимми поймал лошадь за узду и повел в обратную сторону, туда, откуда она появилась. Обойдя поворот, он увидел, что навстречу ему бежит девушка в костюме для верховой езды. При виде Джимми девушка перешла на шаг.

— Большое вам спасибо! — сказала она, приняв из его рук поводья. — Денди, ах ты вредное животное! Я сошла на землю поднять хлыст, а он убежал.

Джимми взглянул в ее раскрасневшееся, улыбающееся лицо и застыл, вытаращив глаза. Это была Молли МакИкерн.

Глава XII ЛИХА БЕДА НАЧАЛО

По характеру Джимми всегда отличался хладнокровием, но тут у него отнялся язык. Эта девушка так долго занимала его мысли, в глубине души ему уже начало казаться, что они давно и близко знают друг друга, и вдрут она явилась перед ним наяву, а не в мечтах, и Джимми, потрясенный, осознал, что на самом деле они практически не знакомы. Наверное, нечто похожее чувствуешь, когда у твоего старого друга случится амнезия. Как-то противоестественно начинать с нуля после всего, что вы пережили вместе.

Джимми охватила необъяснимая скованность.

— О, как поживаете, мистер Питт? — сказала Молли, протягивая руку.

Джимми чуть-чуть полегчало. Она вспомнила его имя, это уже кое-что.

— Как будто встречаешь человека, которого видела во сне! — сказала Молли. — Я иногда сомневалась, были ли вы на самом деле. Начинало казаться, что вся та ночь мне приснилась.

К Джимми вернулся дар речи.

— Вы совсем не изменились, — сказал он. — Ни капельки. Она засмеялась:

— Не так уж много времени прошло, правда?

Тупая боль кольнула Джимми в сердце. Для него прошли годы. А для нее он ничего не значит — всего-навсего случайный знакомый, один из сотни. А чего еще ты ожидал? — спросил он сам себя. Эта мысль принесла утешение. Мучительное чувство потери ушло. Он понял, что воспринимал происходящее в неверной перспективе. Он ничего не потерял — наоборот, заметно продвинулся! Он снова встретил ее, и она его помнит. Чего еще можно требовать?

— У меня в этот промежуток вместилось много всякого разного, — объяснил он. — Я, знаете ли, путешествовал.

— Вы живете в Шропшире? — спросила Молли.

— Нет, я здесь в гостях. По крайней мере, ехал в гости, но заблудился, уж и не знаю, доберусь ли туда когда-нибудь. Мне сказали идти все время прямо. Я шел все время прямо и вот, затерялся в снегах. Вы, случайно, не знаете, где здесь обретается замок Дривер?

Молли рассмеялась:

— Да я сама живу в гостях в замке Дривер!

— Что?!

— Видите, какой вы везучий, мистер Питт! Первый встречный оказался квалифицированным проводником.

— Вы правы, — медленно проговорил Джимми. — Я везучий.

— Вы приехали с лордом Дривером? Он промелькнул на машине, когда я только выехала кататься. С ним был еще какой-то человек и леди Джулия Блант. Неужели он заставил вас идти пешком?

— Я сам предложил. Мы все не помещались в машину. Как я понял, он забыл предупредить, что привезет меня.

— Да еще и дорогу неправильно сказал! По-моему, он очень рассеянный.

— Не без этого.

— А вы давно знакомы с лордом Дривером?

— Мы познакомились нынче ночью, в четверть первого.

— Этой ночью!

— Случайно встретились в «Савое», а потом еще раз, на набережной. Мы смотрели на реку, рассказывали друг другу горестную историю своей жизни, а утром он зашел ко мне и пригласил погостить.

Молли откровенно веселилась.

— Вы, должно быть, очень любите разнообразие! Наверное, постоянно куда-нибудь уезжаете?

— Да, — сказал Джимми. — Не могу усидеть на одном месте. Жажда странствий, как у того персонажа из книги Киплинга.[12]

— Ну, он был влюблен.

— Да, — сказал Джимми. — Был. Такая прилипчивая болезнь, знаете ли.

Молли метнула на него быстрый взгляд. Джимми внезапно сделался интересен. Она была в том возрасте, когда живут мечтами и догадками. Из обыкновенного молодого человека, разве что чуть более развязного, чем большинство знакомых ей молодых людей, он мгновенно превратился в нечто, заслуживающее пристального внимания. Интересно, какая она — та девушка, которую он любит? Рассматривая его в свете нового открытия, Молли нашла его привлекательным. Что-то необъяснимо расположило ее к нему. Впервые она заметила за его светскими манерами скрытую силу. Его непринужденность была непринужденностью человека, который пережил немало испытаний и нашел себя.

В глубине души у нее шевельнулось и еще какое-то чувство, которое она не могла проанализировать — чувство, немного похожее на боль. Оно смутно напоминало мучительное ощущение одиночества, какое Молли испытывала в детстве, в тех редких случаях, когда отец ее был очень занят и своим обращением давал понять, что ему сейчас не до нее. Нынешнее чувство было лишь бледным отражением тех страданий, и все же сходство было несомненное. Довольно грустное ощущение заброшенности, почти обида.

Миг — и его нет. Но оно было. Оно прошло по ее сердцу, как тень от облака проходит по лугу солнечным летним днем.

С полминуты Молли не говорила ни слова. Джимми не нарушал молчания. Он только смотрел на нее с мольбою в глазах. Ну почему она не понимает? Она должна понять!

Но глаза, смотревшие на него, были глазами ребенка.

Они все стояли и смотрели друг на друга. Лошадь, пощипывавшая коротенькую травку у обочины, подняла голову и нетерпеливо заржала. Это вышло у нее настолько по-человечески, что Джимми и девушка разом расхохотались. Предельный материализм лошадиной реплики разрушил чары. Это было шумное требование еды.

— Бедненький Денди! — воскликнула Молли. — Он знает, что дом близко и что пора обедать.

— Так мы недалеко от замка?

— По дороге далеко, но можно пройти напрямик через поля. Правда, они просто прелесть, эти английские поля и живые изгороди? Я их обожаю! Конечно, я и Америку тоже любила, но…

— Давно вы уехали из Нью-Йорка? — спросил Джимми.

— Мы приехали сюда примерно через месяц после того, как вы были у нас дома.

— Значит, вы совсем немного пробыли там?

— Папа заработал много денег на Уолл-стрит. Должно быть, как раз в то время, пока я плыла на «Лузитании». Ему хотелось уехать из Нью-Йорка, и мы не стали ждать. Всю зиму были в Лондоне, потом поехали в Париж. Там мы встретили сэра Томаса Бланта и леди Джулию. Вы с ними знакомы? Это дядя и тетя лорда Дривера..

— Успел познакомиться только с леди Джулией.

— Она вам понравилась? Джимми замялся.

— Видите ли…

— Я вас понимаю! Она здесь хозяйка, но вы же пока не поселились в ее доме. Так что сейчас еще есть время сказать, что вы о ней на самом деле думаете. Потом уж будете делать вид, будто она совершенство.

— Ну-у…

— Я ее терпеть не могу, — решительно объявила Молли. — По-моему, она злая и противная.

— Сказать по правде, мне она тоже не показалась женским вариантом братьев Чирибл. Лорд Дривер представил ей меня на станции. Она перенесла это мужественно, хотя и не без труда.

— Ужасно противная, — повторила Молли. — И он тоже — я имею в виду сэра Томаса. Знаете, бывают такие — суетливый, напористый человечишка. Они вдвоем совсем заклевали бедного лорда Дривера, я просто удивляюсь, как это он не взбунтуется. Обращаются с ним как со школьником. Видеть этого не могу! А он такой славный, добродушный. Мне так его жаль!

На Джимми эта тирада произвела сложное впечатление. Очень мило, что Молли так сочувствует угнетенным, но только ли сочувствует? Как зазвенел ее голос, как вспыхнули щеки — восприимчивая натура Джимми усмотрела в этом явные признаки более личного интереса к затюканному аристократу. Рассудок говорил, что глупо ревновать к лорду Дриверу. Он, безусловно, хороший малый, но его невозможно принимать всерьез. И в то же время в глубине души Джимми проснулась нерассуждающая, первобытная ненависть ко всем знакомым Молли мужского пола. Нет, не то чтобы он ненавидел лорда Дривера; наоборот, лорд ему нравился. Но едва ли такое отношение сможет сохраниться долго, если Молли будет и дальше так пылко предаваться сочувствию.

Впрочем, дружеская симпатия Джимми к отсутствующему лорду не подверглась слишком суровому испытанию. Следующие слова Молли относились к сэру Томасу.

— Хуже всего, — сказала она, — что сэр Томас так подружился с папой. В Париже они просто не расставались. Папа оказал ему большую услугу.

— Как так?

— Это случилось вскоре после того, как мы туда приехали. В комнату леди Джулии залез грабитель, и как раз никого не было дома, кроме папы. Папа увидел, что он заходит в комнату, заподозрил неладное и пошел за ним. Этот человек хотел украсть драгоценности леди Джулии. Он уже открыл дорожную шкатулку, где они хранились, и взял в руки бриллиантовое ожерелье, но тут папа его застиг. Ожерелье такое роскошное, ничего красивее я в жизни не видела! Сэр Томас говорил папе, что отдал за него сто тысяч долларов.

— Но ведь в отеле должен быть сейф для хранения ценных вещей? — сказал Джимми.

— Конечно, у них был сейф, но вы не знаете сэра Томаса. Он не доверяет гостиничным сейфам. Знаете таких людей — они всегда все желают делать по-своему, воображают, будто никто другой не сумеет лучше. Ему изготовили на заказ такую специальную шкатулку, и он только там хранит свои бриллианты. Естественно, грабитель открыл ее в один миг. Ловкий грабитель без труда справится с такой штукой.

— И что было дальше?

— А, вор увидел папу, бросил ожерелье и выскочил в коридор. Папа погнался за ним, но, конечно, не поймал. Тогда он вернулся, стал кричать и звонить во все звонки, поднял тревогу, но вора так и не нашли. Главное, что бриллианты остались целы. Непременно посмотрите на них сегодня за обедом. Это настоящее чудо! Вы хоть немножко разбираетесь в драгоценных камнях?

— Немного разбираюсь, — ответил Джимми. — Вообще-то один знакомый ювелир мне как-то сказал, что у меня талант в этой области. А сэр Томас, конечно, был безмерно благодарен вашему отцу?

— Просто на шею ему кинулся! Не знал, что и сделать для него. Понимаете, если бы бриллианты украли, леди Джулия наверняка заставила бы сэра Томаса купить ей еще одно такое ожерелье. Он ее до смерти боится, я уверена. Старается не показывать вида, но на самом деле боится. И мало того, что ему пришлось бы снова выложить сто тысяч долларов, так она бы еще и поминала это ему до конца жизни. Пропала бы его репутация человека, который никогда не ошибается и все всегда знает лучше всех.

— Но ведь вор добрался до драгоценностей, и спасла их чистая случайность — разве это не погубило репутацию сэра Томаса в глазах леди Джулии?

Молли весело засмеялась:

— Так она же ничего не узнала! Сэр Томас вернулся в отель на час раньше нее. Ух, как они суетились, чтобы успеть за этот час замести все следы! Сэр Томас вызвал управляющего, обратился к нему с целой речью, заставил поклясться, что тот сохранит тайну. Бедный управляющий был только рад пообещать, это ведь и для отеля дурная слава. Потом управляющий сделал внушение слугам, а они потом делали внушение друг другу, и все говорили одновременно. И мы с папой тоже дали слово, что никому не скажем. Так что леди Джулия до сих пор ничего об этом не знает. Наверное, никогда и не узнает. Хотя я, мне кажется, не удержусь и расскажу обо всем лорду Дриверу. Представьте себе, как он тогда сможет их прижать! Не будут больше его тиранить!

— По-моему, не стоит, — сказал Джимми, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучал ледяной холод.

Такая забота о лорде Дривере, безусловно, очаровательна и достойна всяческого восхищения, но она начинает немного раздражать.

Молли быстро взглянула на него:

— Неужели вы подумали, что я серьезно?

— Нет-нет, — поспешно ответил Джимми. — Конечно, нет.

— Еще бы! — возмущенно воскликнула Молли. — Я же дала слово, что не расскажу об этом ни единой живой душе!

Джимми хмыкнул.

— Ничего-ничего, — сказал он в ответ на ее вопросительный взгляд.

— Над чем вы смеялись?

— Ну, — смутился Джимми, — так, ничего… Просто, вы ведь только что рассказали об этом одной живой душе, правильно?

Молли порозовела. Потом улыбнулась.

— Сама не знаю, как это вышло, — объявила она. — Как-то само собой выскочило. Наверное, дело в том, что я знаю — вам можно доверять.

Джимми вспыхнул от удовольствия. Он остановился было, обернувшись к ней, но она продолжала идти вперед.

— Можно, — сказал Джимми, — но откуда вы это знаете?

Молли удивилась.

— Ну, как же… — Она запнулась, потом продолжала торопливо и чуточку смущенно. — Вот глупость какая! Знаю, и все. Вы разве не умеете разбирать по лицам? Я умею. Смотрите, — она показала рукой. — Вон, уже видно замок. Как он вам нравится?

Местность впереди резко пошла под уклон. В нескольких сотнях ярдов от них в обрамлении лесов высилась серая каменная громада, которая так отравляла жизнь валлийским спортсменам в сезон охоты. Замок и сейчас еще хранил слегка вызывающий вид. Заходящее солнце позолотило поверхность озера. Вокруг замка не было видно ни души — словно заколдованное сонное царство.

— Ну как? — снова спросила Молли.

— Потрясающе!

— Правда? Я так рада, что вам тоже нравится. Когда я на него смотрю, у меня всегда такое чувство, как будто я сама все это придумала. Очень обидно, когда люди этого не ценят.

Они двинулись вниз по склону.

— Кстати, — сказал Джимми, — вы собираетесь участвовать в знаменитом любительском спектакле?

— Да. А вы тот самый новый участник, о ком было столько разговоров? Лорд Дривер за тем и поехал в Лондон — найти недостающего актера. Человек, который должен был играть одну из ролей, уехал в Лондон, его вызвали по делу.

— Бедняга! — сказал Джимми. В эту минуту ему казалось, что во всем мире есть только одно место, где человек может быть хоть сколько-нибудь счастлив. — А что за роль? Лорд Дривер говорил, что им не хватает актеров. Что я должен буду делать?

— Если вы будете играть лорда Герберта — как раз на него не хватало актера, — то вам придется главным образом разговаривать со мной.

Джимми решил, что роли в спектакле подобраны великолепно.

В тот момент, когда они входили в холл, прозвучал гонг — сигнал переодеваться к обеду. Из двери слева вышли двое мужчин, рослый и коротышка, погруженные в дружескую беседу. Спина рослого показалась Джимми знакомой.

— О, папа! — воскликнула Молли, и Джимми понял, где он видел эту спину раньше.

Двое мужчин остановились.

— Познакомьтесь, сэр Томас, — сказала Молли. — Это Джимми Питт.

Коротышка бросил на Джимми быстрый взгляд — возможно, с целью выявить наиболее бросающиеся в глаза криминальные наклонности, но, видимо, не обнаружив таковых, стал очень приветлив.

— Рад, чрезвычайно рад с вами познакомиться, митер Питт, — сказал он. — Мы вас уже давно поджидаем.

Джимми объяснил, что заблудился.

— Конечно-конечно. Возмутительно, что вам пришлось идти пешком, просто возмутительно. Большая небрежность со стороны моего племянника, не предупредить нас о вашем приезде. Моя жена так ему и сказала еще в машине.

— Могу себе представить, — пробормотал Джимми про себя. Вслух он сказал, желая поддержать друга в беде: — Пустяки, мне и самому хотелось пройтись. Я ни разу не был за городом с тех пор, как приехал в Англию. — Он повернулся к рослому мужчине и протянул руку. — Вы меня, должно быть, не помните, мистер МакИкерн? Мы встречались в Нью-Йорке.

Молли сказала:

— Папа, помнишь, как мистер Питт тогда ночью прогнал нашего взломщика?

Мистер МакИкерн на мгновение онемел. На родной асфальтовой почве мало что может вывести из равновесия нью-йоркского полицейского. В тех милых сердцу краях вершиной деликатного обращения является хороший хук слева, а ловкий удар дубинкой представляет собой образец меткого ответа. Поэтому ни одному полицейскому на Манхэттене не приходится лазить за словом в карман. В иной обстановке мистер МакИкерн совершенно точно знал бы, как окоротить молодого человека, которого он с полным основанием считал матерым преступником. Но здесь были в ходу совсем другие методы. Среди азов этикета, которые он усвоил, вступив в более миролюбивую полосу своей жизни, главным было правило: «Ни в коем случае не устраивать сцен». Насколько он понял, сцен в изысканном обществе боятся как огня. Значит, придется обуздать свою натуру. Крепкий удар заменят медовые речи. Прохладное: «Да что вы говорите!» — вот самый энергичный отпор, допустимый в лучших кругах. МакИкерн осилил этот урок не без труда, но все же учение пошло ему на пользу. Он пожал руку Джимми и угрюмо подтвердил, что помнит их предыдущую встречу.

— Подумать только! Что вы говорите! — любезно прочирикал сэр Томас. — Так вы здесь среди старых друзей, мистер Питт!

— Старых друзей, — эхом отозвался Джимми, стараясь не смотреть в глаза отставному полицейскому, который в этот момент усиленно сверлил его взглядом.

— Прекрасно-прекрасно! Позвольте, я покажу вам вашу комнату. Она как раз напротив моей. Сюда, прошу вас.

В дни своей юности сэр Томас служил в универмаге администратором не последнего разбора. Легкий оттенок профессионализма до сих пор сквозил в его уверенных движениях. Ни в одной другой школе невозможно научиться той сдержанной учтивости, с какой он шествовал по лестнице впереди Джимми.

На первой же площадке они расстались с мистером МакИкерном, но Джимми долго еще чувствовал спиной его взгляд. Взгляд у полицейского был из тех, что способны заворачивать за угол, подниматься по лестнице и проникать сквозь стены.

Глава XIII С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ШТЫРЯ

И все же, переодеваясь к обеду, Джимми пребывал в восторженном состоянии. Он словно очнулся от оцепенения. Жизнь, еще вчера такая серая, тоскливая, сегодня была полна красочных оттенков и разнообразных возможностей. Люди, по необходимости или по собственному капризу много странствовавшие по свету, как правило, становятся в какой-то мере фаталистами. Джимми был оптимистическим фаталистом. Он всегда представлял себе Судьбу не как слепую раздатчицу случайных даров, то благих, то скверных, — скорее как некое доброжелательное существо, явно благоволившее к нему, Джимми. Подобно Наполеону, он верил в свою звезду. Случались в его жизни трудные периоды (особенно в то время, когда, как он рассказывал лорду Дриверу, ему приходилось питаться кормом для канареек), но удача каждый раз вывозила. Было бы просто невероятно подлой шуткой со стороны Судьбы после всего этого отвернуться от Джимми именно в ту минуту, когда перед ним возникло самое главное. Конечно, его представления о том, что есть в жизни самое главное, с годами менялись. Каждая новая вершина горной гряды под названием Упоительные Моменты ошибочно принималась им за самую высокую, но сейчас Джимми инстинктивно чувствовал: это — настоящее. К добру или к худу, Молли прочно вошла в его жизнь. В бурные годы, когда ему было двадцать с небольшим, он точно так же думал о разных других девушках, которых и вспоминал-то теперь с трудом, словно персонажей давно забытой пьесы. В каждом из предыдущих случаев выздоровление проходило для него быстро, хотя и болезненно. Сила воли и активный образ жизни помогали ему выздороветь, стоило только взять себя в руки и решительно выбросить из головы очередную девицу. Неделю-другую в сердце ощущалась мучительная пустота, и вот оно уже снова в порядке, подметено и прибрано к приезду следующих постояльцев.

Но с Молли все было по-другому. Джимми был не в том возрасте, когда влюбляются мгновенно и безоглядно. Он стал осторожен, как домовладелец, которого много раз обжуливали жильцы. Он сомневался, найдет ли в себе силы подняться, если случится катастрофа. В таких делах сила воли, как самый обыкновенный вышибала, с годами теряет свои профессиональные качества. Вот уже несколько лет Джимми не покидало ощущение, что следующего посетителя выгнать будет нелегко, а потому он невольно занял отчасти оборонительную позицию по отношению к противоположному полу. Молли разрушила его оборону, и Джимми убедился, что правильно оценил пределы своих возможностей. Методы, прекрасно действовавшие в прошлом, теперь были бессильны. На этот раз не теплилась в глубине души успокаивающая мысль, что есть на свете и другие девушки. Джимми даже не пытался обманывать себя. Он знал, что уже вышел из того возраста, когда мужчина способен влюбляться в самых разных девушек.

Нет, что бы ни было, это конец. Второй попытки не будет. Как бы все ни обернулось, он принадлежит ей.

В течение дня самый эффективный период работы мозга у мужчины — те краткие минуты, когда он намыливает себе физиономию, готовясь к бритью. Орудуя кисточкой, Джимми мысленно оценивал сложившуюся ситуацию. Пожалуй, в своих оценках он был излишне оптимистичен. Для него было вполне естественно рассматривать удачу как своего рода особый поезд, который доставит его прямой дорогой в рай. Ведь до сих пор судьба была к нему исключительно благосклонна! Совершив ряд чудес на самом высоком уровне мастерства, судьба привела Джимми и Молли гостить в одно и то же поместье. Как указал в следующую же секунду холодный рассудок, это было только начало, но Джимми, задумчиво бреясь перед зеркалом, вообразил, будто это конец. Только уже закончив бриться и завязывая галстук, он начал замечать препятствия на своем пути, и притом довольно-таки существенные препятствия.

Во-первых, Молли его не любит. И нужно признать, у нее нет ровно никаких причин полюбить его в будущем. Влюбленный мужчина, как правило, не обольщается по поводу собственной привлекательности. К тому же ее отец считает Джимми закоренелым грабителем.

— А в остальном все просто прекрасно, — произнес Джимми, хмуро глядя на свое отражение, и печально пригладил волосы.

В дверь осторожно постучали.

— Хелло? — откликнулся Джимми. — Да?

Дверь медленно приоткрылась, из-за нее показалась широкая улыбка, увенчанная копной рыжих волос.

— Хелло, Штырь. Входи. Что случилось? Оставшаяся часть мистера Маллинза вступила в комнату.

— Хы, начальник! А я думаю — ваша это комната или не ваша? Слышь, как думаете, на кого я сейчас налетел там, внизу, в коридоре? На старика МакИкерна, который полицейский! Верьте слову!

— Да ну?

— А то! Слышь, начальник, чего он делает-то в здешней малине? Я чуть с копыт не слетел, как его увидел. Верьте слову. До сих пор еще не очухался.

— Он тебя узнал?

— Еще как! Зенки выпучил, вроде как актер на тиянтере, когда коварные враги его прикончить норовят, и так это злобно на меня посмотрел!

— И?

— Я стою и не знаю, что со мной — то ли я опять на Третьей Авеню, или, может, стою на голове, или что вообще творится. Потом слинял потихоньку оттуда и сразу к вам. Слышь, начальник, к чему все это? Чего старик МакИкерн выпендривается в Англии?

— Все в порядке, Штырь. Не нужно так волноваться. Я все объясню. Он ушел на покой — точно так же, как и я. Он здесь один из знатных гостей.

— Иди ты, начальник! Это еще чего?

— Он ушел в отставку из рядов защитников правопорядка вскоре после нашей веселой встречи, когда ты резвился с бульдогом. Приехал сюда, проник в высшее общество. И вот мы снова собрались под одной крышей — очаровательное семейное сборище, можно сказать.

Штырь выразил свое изумление, разинув рот.

— Это, значит… — заикаясь, выговорил он.

— Да?

— Это, значит, что же теперь будет?

— Право, не знаю. Вероятно, мы скоро это выясним. Впрочем, волноваться не следует. Следующий ход за ним. Если он захочет высказать свои комментарии, вряд ли он станет стесняться. Скорее всего, просто возьмет и выскажется.

— А то! Как пожелает, так и сделает, — согласился Штырь.

— Я, например, вполне спокоен. Что касается лично меня, я с приятностью провожу здесь время. А как твои дела на нижнем этаже?

— Чума, начальник! Нет, правда, рехнуться можно. Там такой старый фраер, дворецкий, Сондерс его фамилие — ну такие длинные слова выдает, я прямо заслушался. Меня там мистером Маллинзом кличут, — объявил Штырь с гордостью.

— Вот и хорошо. Я рад, что у тебя все нормально. Не вижу причин, почему бы нам не жить здесь в свое удовольствие. Вряд ли мистер МакИкерн станет добиваться, чтобы нас отсюда выгнали, после того как я скажу ему пару слов — так, всего лишь кое-какие лирические воспоминания, но они могут его заинтересовать. Я испытываю глубочайшую симпатию к мистеру МакИкерну, — хотелось бы, чтобы она была взаимной, — но что бы он ни говорил, я отсюда не сдвинусь.

— Да ни за что, — поддержал его Штырь. — Слышь, начальник, у него, верно, капусты хоть залейся, если смог сюда втереться. Я-то знаю, откуда у него пети-мети. Точно говорю. Я ж и сам из нашего старенького Нью-Йорка.

— Тише, Штырь, это злостные сплетни!

— А то! — Штырь упорно продолжал развивать излюбленную тему: — Я-то знаю, и вы, начальник, знаете. Хы! Вот бы и мне поступить в полицию! Росту мне не хватило. Там ребята зашибают деньгу как надо. Нет, вы посмотрите на старикана МакИкерна! Денег у него столько, что хоть солить, а разве он их заработал? Пальцем не пошевелил с начала и до конца! А теперь посмотрите на меня, начальник.

— Я смотрю, Штырь, я смотрю.

— Нет, вы посмотрите на меня! Целый год вкалываешь, как проклятый…

— По тюрьмам сидишь, — подсказал Джимми.

— А то! Гоняются за тобой по всему городу. И что в итоге? После всех трудов ни шиша в кармане. Слышь, начальник, от такой жизни до того дойдешь…

— Что станешь честным человеком, — сказал Джимми. — Подумай об этом, Штырь. Исправься. Самому легче станет.

Штырь посмотрел на него с сомнением. Несколько минут он молчал, потом, видимо, следуя каким-то своим мыслям, сказал:

— Хороший здесь дом, начальник. Богатый.

— Бывают и хуже.

— Слышь, начальник, а может, мы…?

— Штырь! — строго одернул его Джимми.

— Нет, ну может правда? — уперся Штырь. — Не каждый день подворачивается такая малина. Тут же прямо делать нечего, только бери. Добро на каждом шагу без дела валяется, начальник!

— Охотно верю.

— Так ведь зазря же пропадает!

— Штырь, — сказал Джимми. — Я тебя предупреждал. Я тебе говорил: держи себя в руках. Не давай воли своим профессиональным инстинктам. Борись! Будь мужчиной! Попробуй как-нибудь отвлечься. Коллекционируй бабочек.

Штырь угрюмо шаркнул ногой.

— Помните брульянты, что вы потырили у герцогини? — спросил он мечтательно.

— Милая герцогиня! — пробормотал Джимми. — Ах, Боже мой!

— А тот банк, что вы очистили?

— Счастливые были деньки, Штырь.

— Хы! — откликнулось дитя трущоб. Помолчали.

— Деньки были нехилые, — вздохнул Штырь. Джимми поправил галстук, глядя в зеркало.

— Тут дамочка одна есть, — продолжил Штырь, обращаясь к комоду, — у ней бусы из брульянтов, аж на сто тыщ долларей потянули. Верьте слову, начальник. Сто тыщ долларей. Мне Сондерс наболтал — ну, фраер тот, у которого длинные слова так и лезут. Я ему: «Хы!», — а он: «Верно тебе говорю». Сто тыщ долларей!

— Да, я тоже слышал, — сказал Джимми.

— Так я схожу, пошукаю, где у ней заначка, а, начальник?

— Штырь, — сказал Джимми, — даже не спрашивай меня больше. Все это категорически противоречит нашему с тобой уговору насчет ложек. Мне больно тебя слышать. Немедленно прекрати!

— Извиняюсь, начальник. Но брульянты-то прямо чудо! Сто тысяч долларей, это вам не жук начихал! Это сколько по-здешнему будет?

— Двадцать тысяч фунтов.

— Хы!.. Вам одеться подсобить, начальник?

— Нет, спасибо, Штырь, я уже закончил. Можешь вот пройтись щеточкой по пиджаку. Нет, не этой. Эта для волос. Попробуй вон ту, большую, черную.

— Костюмчик у вас — шик-блеск! — заметил Штырь, на мгновение прервав свои труды.

— Рад, что тебе нравится, Штырь. П о-моему тоже, довольно стильно.

— Прямо чума. Извините, конечно. А во сколько он вам обошелся, начальник?

— Кажется, что-то около семи гиней. Если хочешь, могу посмотреть счет.

— Гинея, это чего? Больше фунта?

— На шиллинг больше. Что это ты ударился в высшую математику?

Штырь снова принялся чистить.

— Сколько шикарных костюмчиков можно было бы купить, — обронил он задумчиво, — ежели прихватить те брульянты! — Вдруг он оживился и взмахнул платяной щеткой. — Эх, начальник! Да что ж это на вас нашло? Ведь душа болит! Ну, давайте, начальник! Хоть скажите, в чем дело-то? С чего это вы вдруг вышли из игры? Эх, начальник!

Неизвестно, что ответил бы Джимми на этот страстный призыв. Ему помешал внезапный стук в дверь. Почти в ту же секунду повернулась дверная ручка.

— Хы! — воскликнул Штырь. — Полиция! Джимми приветливо улыбнулся.

— Входите, мистер МакИкерн, — сказал он. — Входите! Влюбленные встречаются вновь. Вы, кажется, знакомы с мистером Маллинзом? Закройте дверь, будьте так любезны. Присаживайтесь, и — «пришла пора подумать о делах».

Глава XIV ШАХ И ОТВЕТНЫЙ ХОД

Мистер МакИкерн стоял в дверях, тяжело дыша. Из-за долгого общения с преступным миром у отставного полицейского развилась подозрительность ко всем окружающим вообще, а в данную минуту мозг его пылал. И более доверчивого человека можно было бы извинить, если бы у него возникли сомнения по поводу намерений Джимми и Штыря. Узнав, что лорд Дривер привез домой случайного знакомого из Лондона, МакИкерн сразу заподозрил возможные скрытые мотивы со стороны незнакомца. По его мнению, лорд Дривер был как раз такого рода молодой джентльмен, в какого профессиональный мошенник должен бы вцепиться с криками радости. МакИкерн был глубоко убежден — с тех самых пор, как мошенничество оформилось в самостоятельную профессию, свет не видал еще человека, которого было бы так легко облапошить, как лорда Дривера. Когда же бывший полицейский узнал, что загадочный незнакомец — это Джимми Питт, подозрения его усилились тысячекратно.

А уж после того, как направляясь в свою комнату, чтобы переодеться к обеду, он столкнулся в коридоре со Штырем Маллинзом, умонастроение мистера МакИкерна можно уподобить состоянию человека, с глаз которого внезапно сорвали повязку, и он увидел, что стоит на самом краю зияющей пропасти. Джимми и Штырь вдвоем пытались ограбить его дом в Нью-Йорке. И вот они снова вдвоем в замке Дривер. Говоря напрямик, это обстоятельство показалось МакИкерну зловещим. Один джентльмен как-то заметил, что чует, где собака зарыта, и видит ее как наяву. Констебль МакИкерн учуял целую роту зарытых собак, и в глазах у него буквально зарябило от этих милых животных.

Первым его побуждением было немедленно броситься в комнату Джимми — но он основательно усвоил уроки Высшего общества. К обеду опаздывать нельзя, пусть хоть небо обрушится на землю. Поэтому он сперва отправился переодеваться, и непокорный галстук окончательно привел его в бешенство.

Джимми хладнокровно смотрел на него, удобно усевшись в кресле. Штырь, напротив, заметно смутился. Он поджал сперва одну ногу, затем другую, словно проверял, какая из них устойчивей, чтобы обдумать это на досуге и тогда уж сделать окончательные выводы.

— Мерзавцы! — прорычал МакИкерн.

Штырь, стоявший в этот момент на правой ноге и совсем уж было отдавший ей предпочтение, быстро переступил на левую ногу и слабо улыбнулся.

— Слышь, начальник, я вам больше не нужен? — спросил он шепотом.

— Нет, Штырь, ты можешь идти.

— Стой, где стоишь, рыжий черт! — резко скомандовал МакИкерн.

— Иди себе, Штырь, — сказал Джимми. Трущобный юноша с опаской покосился на могучую фигуру отставного полицейского, загородившую доступ к двери.

— Будьте так добры пропустить моего слугу, — сдержанно произнес Джимми.

— Стоять… — начал МакИкерн.

Джимми поднялся, обошел вокруг полицейского и распахнул дверь. Штырь пулей вылетел наружу. Он не был трусом, но не любил попадать в неловкое положение и к тому же считал, что Джимми справится с ситуацией без посторонней помощи. Он, Штырь, был бы тут только лишней помехой.

— А теперь можно спокойно поговорить, — сказал Джимми, снова расположившись в кресле.

Глубоко посаженные глазки МакИкерна сверкнули, лоб у него покраснел, но полицейский справился со своими чувствами.

— А теперь… — начал он и остановился.

— Да? — сказал Джимми.

— Что вы здесь делаете?

— В данный момент — ничего.

— Вы знаете, о чем я. Как вы оба здесь оказались, и вы, и этот рыжий черт, Штырь Маллинз? — Он дернул головой в сторону двери.

— Я здесь, потому что меня весьма любезно пригласил лорд Дривер.

— Я вас знаю!

— В самом деле, вам выпало такое счастье. Если учесть, что мы встречались всего лишь однажды, очень приятно, что вы меня помните.

— Что за игру вы затеяли? Что собираетесь делать?

— Делать? Ну, я буду прогуливаться в саду, знаете ли, возможно, немного поохочусь, буду смотреть на лошадей, думать о жизни, кормить кур… Вероятно, здесь где-нибудь имеются куры? Может быть, разок-другой прокачусь на лодке по озеру. Ничего больше. Ах да! Кажется, меня хотели еще задействовать в каком-то любительском спектакле.

— Обойдетесь без спектакля. Завтра вы отсюда уедете.

— Завтра? Но ведь я только что приехал, радость вы моя.

— Плевал я на это. Завтра же чтоб духу вашего здесь не было. Лучше бы сегодня, да уж ладно, даю вам время до завтра.

— Поздравляю, — сказал Джимми. — Один из старейших домов в Англии!

— Это вы о чем?

— Из ваших слов я понял, что вы купили замок Дривер. Разве нет? Если он все еще принадлежит лорду Дриверу, не кажется ли вам, что необходимо посоветоваться с ним, прежде чем вносить поправки в список его гостей?

МакИкерн пристально посмотрел на Джимми и произнес тоном ниже:

— Ах, вот как вы заговорили?

— Не понимаю, что вы имеете в виду. А вы сами как бы заговорили, если бы почти незнакомый человек приказал вам покинуть дом, который ему не принадлежит?

МакИкерн грозно выпятил массивную нижнюю челюсть. Этот жест, бывало, утихомиривал самых буйных обитателей Ист-Сайда.

— Видал я таких, — процедил он. — Меня на понт не поймаешь. Не будет тебе времени до завтра. Сейчас же выметайся.

— Зачем до завтра ждать, моя царица, владеешь сердцем ты моим сего-одня, — одобрительно пропел Джимми.

— Я разоблачу тебя при всех. Я все расскажу! Джимми покачал головой.

— Сколько мелодрамы, — вздохнул он. — Пусть небо рассудит нас с этим человеком! И так далее. Я бы на вашем месте воздержался. О чем, собственно, вы намерены рассказать?

— Будешь отрицать, что был ворюгой в Нью-Йорке?

— Буду отрицать. Не было ничего подобного.

— Что-о?

— Выслушайте меня, я все объясню…

— Объяснишь! — Бывший полицейский снова повысил голос: — Ты еще мне будешь объяснять, мерзавец, когда я поймал тебя в своей собственной гостиной в три часа ночи… ах ты…

Улыбка сошла с лица Джимми.

— Полминуточки, — произнес он.

Возможно, разумнее всего было бы подождать, пока буря истощит свою ярость, а затем спокойно рассказать про Артура Мифлина и достопамятное пари, закончившееся единственным его экспериментом по части грабежа со взломом, — но Джимми в этом сильно сомневался. Дело зашло уже слишком далеко для разумных объяснений, не говоря уже о том, что Джимми и сам начал сердиться. Наверняка МакИкерн ему не поверит, и что случится тогда, представить было трудно. Скорее всего, неприятная сцена. В худшем случае — мелодраматическое разоблачение в присутствии других гостей, в лучшем — только в присутствии сэра Томаса. Дальше в перспективе наблюдался сплошной хаос. История Джимми была и в самом деле довольно неправдоподобной, разве что ее подтвердили бы очевидцы — но очевидцы находились за три тысячи миль от замка Дривер. Хуже того, в гостиной у полицейского Джимми был не один. Человек, забравшийся в чужой дом на пари, обычно не берет с собой на дело профессионального взломщика, отлично известного полиции.

Нет, с разумными объяснениями придется обождать. Пользы от них сейчас никакой, а в результате, чего доброго, окажешься на всю ночь в ближайшем полицейском участке, не то и на несколько ночей. И даже если этого удастся избежать, во всяком случае, он вынужден будет покинуть замок — расстаться с Молли!

Джимми вскочил. Его осенило.

— Минуточку, — сказал он. МакИкерн остановился.

— Ну?

— Вы намерены рассказать им это? — спросил Джимми.

— Намерен!

Джимми подступил к нему вплотную:

— А намерены ли вы рассказать заодно и о том, почему вы не арестовали меня тогда?

МакИкерн вытаращил глаза. Джимми стоял перед ним, свирепо уставившись полицейскому в лицо. Трудно сказать, кто из них двоих был более разъярен. Полицейский побагровел, на лбу у него вздулись вены. Джимми, что называется, дошел до белого каления. Он был очень бледен и чуть заметно дрожал, словно натянутая струна. В таком настроении Джимми однажды разогнал полный бар забулдыг в Лос-Анджелесе при помощи ножки стула за две минуты с четвертью по часам.

— Намерены? — повторил он с нажимом. — Намерены? Рука МакИкерна медленно, словно нехотя, приподнялась,

задела кончиками пальцев плечо Джимми. У Джимми дернулся угол рта.

— Ага, — тихо сказал он, — давайте! Попробуйте только, увидите, что будет. Черт подери, только троньте меня, я вас по стенке размажу. Думаете, меня можно запугать? Думаете, если вы такой громила, так я уже и струсил?

Рука МакИкерна упала. Он инстинктивно почувствовал, что впервые в жизни встретил достойного противника, и даже более того. Полицейский попятился.

Джимми отвернулся, сунув руки в карманы. Не торопясь подошел к камину, прислонился спиной.

— Вы так и не ответили на мой вопрос. Или, может, вам нечего ответить?

МакИкерн быстро задышал и вытер вспотевший лоб.

— Если угодно, идемте сейчас в гостиную, — предложил Джимми. — Вы расскажете свою историю, я — свою. Любопытно, какая их больше заинтересует. Черт бы вас взял, — снова взорвался он, — что это, вообще, значит? Вы врываетесь ко мне в комнату, хамите и разводите пышные речи о разоблачении жуликов. Сами-то вы кто, скажите на милость? Вы хоть понимаете, что вы такое? Да бедолага Штырь — ангел по сравнению с вами! Он, по крайней мере, рискует. Он не облечен доверием по своей должности. А вы…

Джимми умолк.

— Вам не кажется, что пора убираться отсюда? — спросил он отрывисто.

МакИкерн, не говоря ни слова, повернулся и вышел.

Джимми рухнул в кресло, с трудом переводя дух. Вынул портсигар, но не успел зажечь спичку, как вдали раздался удар гонга.

Джимми встал и рассмеялся немного нервно. Он чувствовал, что весь обмяк.

— Боюсь, — проговорил он, — разговор с будущим папочкой прошел не самым лучшим образом.

Идеи посещали МакИкерна не часто. В жизни он полагался больше на мускулы, нежели на интеллект. Но в тот вечер за обедом к нему пришла идея. После беседы с Джимми он остался в бешенстве, но и в полной беспомощности. МакИкерн понимал, что руки у него связаны. Лобовая атака не сулила успеха. Выгнать Джимми из замка оказалось невозможным. Оставалось наблюдать. Полицейский никогда и ни в чем не был так уверен, как в том, что Джимми исхитрился напроситься в гости с преступной целью. Мотив вскоре стал очевиден — леди Джулия явилась к обеду в знаменитых бриллиантах. Ожерелье блистало всемирной известностью. Надо полагать, не было вора во всей Англии и на континенте, который не подумывал бы о нем в качестве возможной добычи. Однажды ожерелье уже пытались украсть. Это крупный куш и как раз вполне способен привлечь матерого преступника, каким МакИкерн считал Джимми.

Джимми с дальнего конца стола смотрел, как сверкают бриллианты на шее своей владелицы. Они были даже чересчур роскошны — в конце концов, это был не званый вечер, а просто неформальный обед. Бриллианты были не просто нанизаны на шнурок — это было колье, поражавшее какой-то даже восточной, варварской пышностью. За такую добычу грабитель рискнул бы многим.

Когда подали рыбу, разговор стал общим, но нисколько не рассеял впечатления, вызванного видом драгоценностей. Темой его были кражи со взломом.

Первым об этом заговорил лорд Дривер.

— О, послушайте! — сказал он. — Я и забыл рассказать, тетя Джулия, номер шестой вчера ограбили.

В доме номер шесть по Итон-сквер располагалась лондонская резиденция семьи.

— Ограбили! — воскликнул сэр Томас.

— Точнее сказать, в него забрался грабитель, — поправился его лордство, радуясь, что завоевал общее внимание. Даже леди Джулия замолчала и прислушалась. — Парень залез в окно чуланчика при кухне, что-то около часа ночи.

— И что вы предприняли? — осведомился сэр Томас.

— Ну, я… э-э… вообще-то меня в тот момент не было дома, — сказал лорд Дривер и торопливо продолжил: — Но что-то напутало грабителя, он удрал, так ничего и не успел похитить.

Наступившей паузой воспользовался молодой человек — как позднее узнал Джимми, это и был Чартерис, любитель театрального искусства.

— Кража со взломом, — изрек он, откинувшись на спинку стула, — это хобби для людей азартных и повседневный труд для стяжателей.

Он вынул из жилетного кармашка коротенький карандаш и быстро что-то черкнул на манжете.

У каждого нашлось, что сказать на такую животрепещущую тему. Одна молодая леди высказала мнение, что было бы неприятно обнаружить грабителя у себя под кроватью. Еще кто-то однажды слышал про одного типа, у которого отец выстрелил в дворецкого, приняв его за взломщика, и при этом разбил ценный бюст Сократа. У лорда Дривера в колледже был знакомый, чей брат сочинял тексты для песен мюзик-холла, и в одной из его песенок говорилось о том, что лучший друг взломщика — его родная мама.

— Жизнь, — провозгласил Чартерис, успевший за это время обдумать следующую свою реплику, — это дом, в котором все мы грабители. Мы приходим незваными, хватаем все, что плохо лежит, и удираем.

Он записал на манжете: «Жизнь — дом — грабители», — и убрал карандашик в карман.

— Этот брат моего знакомого, ну, о ком я сейчас рассказывал, — сказал лорд Дривер, — он говорит, что в английском языке есть только одна рифма на слово «ворюга», и это — «севрюга». Ну, если, конечно, не считать разные там «подруга» и «подпруга»…

— Я лично, — сказал Джимми, искоса глянув на МакИкерна, — скорее сочувствую взломщикам. В конце концов, они зарабатывают на жизнь тяжким трудом. Они трудятся, когда все остальные спят. Кроме того, взломщик — единственный образчик практикующего социалиста. Все говорят о перераспределении богатств; взломщик идет и осуществляет это на деле. Среди моих знакомых преступников самые приличные люди — это домушники.

— Я презираю взломщиков! — воскликнула леди Джулия так неожиданно, что красноречие Джимми оборвалось, как будто выключили водопроводный кран. — Если бы какой-нибудь взломщик явился за моими бриллиантами и я его застигла, а в руке у меня оказался пистолет, я бы его убила!

Джимми поймал взгляд МакИкерна и приветливо осклабился. Бывший полицейский уставился на него взглядом озадаченного, но крайне недоброжелательного василиска.

— Я принял все меры, чтобы у взломщиков не было возможности подобраться к твоим бриллиантам, моя дорогая, — не краснея, заявил сэр Томас. — По моему заказу изготовили специальный переносной сейф с особым ключом, — пояснил он, обращаясь ко всем присутствующим. — Очень хитроумное устройство. Взломать его попросту не в человеческих силах.

Джимми, у которого в памяти еще была свежа история, рассказанная Молли, не сдержал мимолетной усмешки. Мистер МакИкерн, внимательно за ним наблюдавший, заметил эту усмешку. Для него она стала новым доказательством зловредности намерений Джимми и его уверенности в успехе. Чело полицейского омрачилось. От напряженных раздумий он сделался еще более молчалив, чем обычно. Он понимал всю сложность своего положения. Чтобы воспрепятствовать Джимми, необходимо следить за ним, а как ты будешь за ним следить?

Только когда принесли кофе, МакИкерн нашел ответ на этот вопрос. Вместе с первой сигаретой пришла идея. В тот вечер у себя в комнате, прежде чем улечься в постель, МакИкерн написал письмо. Письмо было довольно необычное, но, как ни странно, почти слово в слово повторяло другое письмо — то, которое сэр Томас Блант написал не далее как утром того же дня.

Письмо было адресовано управляющему Частным Сыскным Агентством Додсона, Бишопсгейт-стрит, почтовый округ Восток-Центр, и говорилось в нем следующее:

Составление этого краткого, но богатого содержанием письма далось ему не без труда. МакИкерн был не из числа борзописцев. Но в конце концов он остался доволен своим произведением. Была в письме этакая суровая простота стиля, которая ему импонировала. МакИкерн запечатал конверт и сунул к себе в карман. На душе у него заметно полегчало. Такая великая дружба возникла у него с сэром Томасом Блантом на почве парижского эпизода с драгоценностями, что можно было уверенно рассчитывать на успех задуманной операции. Благодарный аристократ ни в коем случае не допустит, чтобы старый нью-йоркский друг его избавителя томился в деревенской гостинице. Сыщика немедленно переселят в замок, где он сможет самым пристальным образом следить за развитием событий, а Джимми ничего не заподозрит. Присмотр, в котором так нуждается мистер Джеймс Питт, можно будет смело доверить специалисту.

Мистер МакИкерн от всей души поздравил себя с замечательной выдумкой. Да уж, работы сыщику хватит: уследить сразу и за Джимми — на верхнем этаже среди гостей, и за Штырем — внизу, среди слуг.

Глава XV МИСТЕР МАКИКЕРН НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ

В первые несколько дней жизнь в замке вызывала у Джимми смешанные чувства, по большей части не слишком приятные. Судьба-покровительница, похоже, взяла себе небольшой отпуск. Прежде всего, в любительском спектакле ему все-таки пришлось играть не лорда Герберта, который практически все сценическое время разговаривал с Молли. Узнав от лорда Дривера, что Джимми когда-то профессионально работал в театре, Чартерис мгновенно решил, что роль лорда Герберта не дает достаточно простора для актерских талантов нового участника.

— Зачем это вам, дружище? — воскликнул он. — Мелкая роль комического придурка. По пьесе он просто-напросто бессмысленный остолоп.

Джимми принялся уверять, что сумеет стать бессмысленным остолопом не хуже всякого другого, но Чартерис был непоколебим.

— Нет, — сказал он. — Вы должны сыграть капитана Брауна. Прекрасная роль. Самая большая роль в пьесе. Столько роскошных реплик! Поначалу на нее назначили Спенни, и все мы с ужасом ждали самого кошмарного провала в истории. Ну, а теперь у нас есть вы — значит, все в порядке. Спенни — идеальный лорд Герберт. Ему достаточно просто быть собой. Успех обеспечен, мальчик мой! Репетиция после ланча. Смотрите, не опаздывайте!

И Чартерис умчался обрабатывать остальных участников спектакля.

С этой минуты начались страдания Джимми. Чартерис был молодой человек, в чьей душе страсть к театру пустила прочные корни. Для него ровно ничего не значило, что солнце светит, что на озере чудесно, что Джимми готов был бы платить пять фунтов в минуту за то, чтобы проводить с Молли хотя бы полчаса в день. Чартерис знал одно — к концу недели в замке соберется вся окрестная знать и мелкопоместное дворянство, а в труппе практически никто даже не выучил своего текста! Силком навязав Джимми роль капитана Брауна, режиссер-любитель дал волю своему рвению. Он проводил репетиции с таким энтузиазмом, что иногда ему почти удавалось добиться от своих доморощенных актеров более-менее внятного исполнения. Он сам раскрашивал декорации и оставлял их сушиться, и кто-нибудь непременно садился на них. Он прибивал над дверями подковы на удачу, и эти подковы падали людям на голову. Его ничто не смущало. Он трудился, не покладая рук.

— Мистер Чартерис, — с прохладцей заметила однажды леди Джулия после особенно энергичной репетиции, — совершенно неутомим. Он меня просто закружил!

Пожалуй, это был величайший триумф Чартериса — он сумел уговорить леди Джулию принять участие в постановке. Впрочем, прирожденному режиссеру любительских спектаклей любые чудеса по плечу, а Чартерис был одним из самых отчаянных режиссеров Англии. Рассказывали даже (поздним вечером в бильярдной), что он собирался ввести в пьесу комическую роль лакея специально для сэра Томаса, но из этого ничего не вышло — и не потому, что Чартерис был не способен при помощи гипноза вынудить хозяина замка взяться за эту роль, просто сэр Томас оказался напрочь лишен сценических талантов.

Усилиями не в меру ретивого режиссера Джимми пришлось работать в коллективе, и ощущение это ему совсем не понравилось. Сам он без труда справлялся с эпизодами, в которых его персонажу приходилось врать, но, к сожалению, у его партнеров с этим возникали большие трудности. После очередного «прогона текста» с участием взволнованных дилетантов обоего пола Джимми невольно приходило в голову, что с тем же успехом он мог бы поехать в Японию. В беспорядочной толпе репетирующих шансы хоть словом перемолвиться с Молли были исчезающе малы. Хуже того — ее это как будто нисколько не огорчало. Она была весела и, судя по всему, прекрасно себя чувствовала среди общей суматохи. Если даже как-нибудь случайно она встретит в толпе его горящий взгляд, уныло размышлял Джимми, то не придаст этому значения — в последнюю неделю у всех участников постановки глаза горели сумасшедшим огнем.

У Джимми начало складываться не лучшее мнение о любительских спектаклях вообще и о данном любительском спектакле в частности. На его взгляд, в преисподней, в отделении электронагревательных приборов следовало бы завести специальный мангал для поджаривания персонально того человека, который изобрел эту разновидность театральных игрищ, абсолютно не совместимую с истинным духом цивилизации. Каждый день, ближе к вечеру, он добросовестно проклинал Чартериса, не пропуская ни одного раза.

Еще одно его тревожило, — что никак не получается поговорить с Молли, — это, конечно, зло, но зло, так сказать, косвенное. Теперь же на смену ему пришло прямое зло. В разгар театральной лихорадки Джимми не мог не заметить, что Молли очень много времени проводит в обществе лорда Дривера. И мало того — он вскоре убедился, что сэр Томас Блант и мистер МакИкерн соединенными усилиями всячески способствуют такому развитию событий.

Решающее тому доказательство Джимми получил однажды вечером, когда посредством сложных интриг и подспудных махинаций, рядом с которыми достижения Макиавелли и Эйхлью казались робкими попытками неумелых новичков, ему удалось отделить Молли от толпы и умыкнуть, якобы ради благородный цели — помочь ему покормить кур. Как он и предвидел, при замке имелись куры. Они обитали в шумном и пахучем мирке позади конюшен. Держа в руках чугунок с несъедобным на вид кормом и ведя за собою Молли, Джимми Питт минуты полторы ощущал себя победоносным генералом. Трудно поддерживать романтическую беседу, когда в руках у тебя куриный корм в неудобном чугунном котелке, но Джимми уже решил, что эта часть прогулки будет по возможности краткой. Птичкам нынче вечером придется наскоро перекусить. А потом перемещаемся в более подходящую обстановку розового сада! До обеденного гонга полным-полно времени. Может быть, они даже успеют покататься на лодке по озеру…

— Эгей! — раздался голос.

У них за спиной с собственнической улыбкой на лице стоял его лордство граф Дривер.

— Дядюшка сказал, что я найду вас здесь. Чего ради вы сюда отправились, Питт? Этим, что ли, их кормят, кур? Знаете что, чудные ребята, эти куры! Я бы такую гадость и в рот не взял, хоть озолоти меня! По-моему, это отрава.

Граф наткнулся на взгляд Джимми и примолк. Этот взгляд остановил бы горную лавину. Его лордство порозовел и смущенно завертел пальцами.

— Ах, смотрите! — воскликнула Молли. — Одну бедную курочку другие не подпускают! Ей ни крошки не досталось! Дайте мне ложку, мистер Питт. Иди сюда, цып-цып-цып! Глупенькая, я ведь тебя не обижу. Я принесла тебе покушать!

Молли подступала к одинокой курице, курица нервно пятилась от нее. Лорд Дривер наклонился к уху Джимми.

— Я дико извиняюсь, Питт, старина, — лихорадочно зашептал он. — Не хотел идти. А что делать? Он меня погнал. — Его лордство оглянулся через плечо и быстро добавил, видя, что Молли возвращается: — Старикан стоит сейчас у окошка в своей комнате, подсматривает за нами в бинокль!

Обратный путь к дому совершался в молчании. Со стороны Джимми это было задумчивое молчание. Он усиленно Думал. Думал он и после.

Ему хватало пищи для размышлений. Джимми понимал, что лорд Дривер — глина в руках своего дядюшки. Они познакомились недавно, но уже было ясно, что природа, создавая его лордство, позабыла вложить в него хребет. Что дядюшка скажет, то он и сделает. С точки зрения Джимми, дело было плохо. Он уже знал о дядюшкином намерении женить лорда Дривера на богатой. А Молли — наследница своего отца. Неизвестно, сколько накопил мистер МакИкерн в процессе своего общения с преступным миром Нью-Йорка, но наверняка немало. Ситуация складывалась беспросветная.

Тут в душе Джимми родился протест. Не стоит отчаиваться раньше времени. Возможно, лорда Дривера заставят сделать предложение, но кто сказал, что Молли его примет? Джимми ни на мгновение не мог допустить, что ее привлечет знатность Спенни. Не такая Молли девушка, чтобы выйти замуж ради титула. Джимми попытался беспристрастно оценить прочие достоинства лорда Дривера. Он малый симпатичный и, видимо, вполне добродушный, насколько можно судить по такому недолгому знакомству. Этого отрицать не приходится. Но, с другой стороны, невозможно также отрицать, что его лордство, как сам он мог бы выразиться, ужаснейший осел. Он слабоволен. Никак не яркая личность. В целом, после этих раздумий Джимми повеселел. Никак он не мог себе представить, чтобы белобрысый пэр с успехом исполнил роль влюбленного рыцаря, как бы усердно сэр Томас ни подталкивал его в спину. Пускай толкает он умело, но никогда ему не сделать Ромео из Спенни Дривера.

Окончательно к этому выводу Джимми пришел однажды вечером в бильярдной, глядя, как его соперник играет послеобеденную партию с молчаливым Харгейтом. Джимми остановился посмотреть, скорее просто потому, что ему хотелось изучить лорда поближе — сама по себе партия не представляла собой ничего выдающегося. Строго говоря, трудно было представить себе более бездарную партию в бильярд. Лорд Дривер, давший своему противнику фору в двадцать очков, играл скверно, противник же явно был попросту новичком. И снова у Джимми появилось ощущение, что где-то он уже встречал Харгейта. Но, порывшись в памяти, он снова ничего не нашел. Да, в сущности, особенно и не задумывался об этом. Его гораздо больше занимало составление мысленного диагноза относительно лорда Дривера, который к этому времени в результате серии карамболей худо-бедно перевалил за сороковник и хоть на несколько очков да опередил своего противника.

Составив окончательное мнение го поводу его лордства и наскучив игрой, Джимми вскоре неторопливой походкой вышел из комнаты. За дверью он остановился на минуту, не зная, чем бы теперь заняться. В курительной играли в бридж, но Джимми не находил в себе тяги к бриджу. Из гостиной доносились звуки музыки. Он повернул было в ту сторону и остановился снова. В конце концов он решил, что ему сейчас не хочется вращаться в обществе. Хочется подумать. Выкурить сигару на террасе — вот что ему сейчас нужно.

Джимми поднялся к себе за сигарой. Окно в его комнате было открыто. Джимми выглянул, опираясь на подоконник. Почти полная луна ярко освещала двор. Джимми заметил какое-то движение в дальнем конце террасы, где была густая тень. Из тени медленно вышла девушка.

Со времен раннего детства Джимми не слетал по лестнице с такой скоростью. Рискованный поворот на первой площадке он преодолел в поистине самоубийственном темпе. Но судьба, как видно, пробудилась от спячки и вновь взялась за дело — Джимми не сломал себе шею. Несколько мгновений спустя он уже был на террасе, держа в руках накидку, которую успел прихватить в холле.

— Я подумал, что вам, должно быть, прохладно, — сказал он, запыхавшись.

— О, спасибо! — сказала Молли. — Какой вы заботливый! — Он набросил накидку ей на плечи. — Вы бежали?

— Просто довольно быстро спускался по лестнице.

— Что, испугались дюдюки? — засмеялась она. — Я вдруг вспомнила, как я ее боялась, когда была маленькая! Всегда бегом бежала по лестнице, когда нужно было подниматься к себе в спальню в темноте, если только не удавалось уговорить кого-нибудь, чтобы проводил меня туда и обратно и всю дорогу держал бы меня за руку.

С появлением Джимми она повеселела. Ее беспокоили кое-какие недавние события. Она вышла на террасу, чтобы побыть одной. Услышав шаги, Молли ужаснулась, думая, что сейчас явится какой-нибудь болтливый гость со своими никчемными разговорами. А с Джимми почему-то было легко. Он не нарушал спокойствия. Хотя они очень мало общались, что-то притягивало ее к нему — она и сама не могла бы сказать, что именно. Этому человеку она доверяла инстинктивно.

Они шли рядом и молчали. У Джимми в голове бушевали целые потоки слов, но он никак не мог ввести их в разумное русло. Он как будто вдруг утратил способность связно мыслить.

Молли ничего не говорила. Эта ночь была не для разговоров. Луна превратила террасу и сад в волшебную страну, окрашенную в черное и серебро. В такую ночь нужно было смотреть, слушать и думать.

Они медленно прошлись до одного конца террасы, потом до другого. Когда повернули, чтобы проделать все это во второй раз, раздумья Молли оформились в виде вопроса. Дважды она уже была готова задать его вслух, и каждый раз останавливалась. Это был невозможный вопрос. Она не имела никакого права спрашивать об этом, а он был не вправе отвечать.

Неожиданно у нее само собой вырвалось:

— Мистер Питт, что вы думаете о лорде Дривере? Джимми вздрогнул. Вопрос удивительно точно совпал с его собственными мыслями. Когда Молли заговорила, он как раз боролся с неудержимым желанием спросить ее о том же.

— Ах, я знаю, я не должна спрашивать, — воскликнула она. — Он ваш друг, и вы у него в гостях. Я понимаю! Но…

Она умолкла, не докончив фразу. Все мускулы у Джимми в спине напряглись и затрепетали. Но он не находил слов.

— Никому другому я бы не задала этот вопрос. Но вы — другое дело. Сама не знаю, что я этим хочу сказать. Мы с вами почти и незнакомы. Но…

Она снова запнулась, а он все еще не обрел дара речи.

— Мне так одиноко, — сказала она очень тихо, как будто про себя.

У Джимми в мозгу словно вдруг рухнула какая-то преграда. Мысли прояснились. Он шагнул вперед.

Огромная черная тень упала на белую траву. Джимми стремительно обернулся. Перед ним стоял МакИкерн.

— Я искал тебя, Молли, дорогая, — тяжело упали его слова. — Думал, ты уже легла.

Он обратился к Джимми в первый раз с их разговора в спальне:

— Вы нас извините, мистер Питт?

Джимми поклонился и быстрыми шагами направился к дому. У двери он остановился и оглянулся. Те двое так и стояли там, где он их оставил.

Глава XVI СВАТОВСТВО СЛАДИЛОСЬ

Молли и ее отец не пошевельнулись и не произнесли ни слова, пока Джимми пересекал короткую полоску дерна, заканчивавшуюся у каменных ступеней перед входом в дом. МакИкерн молча и угрюмо смотрел на дочь. Его крупное тело на фоне темной массы замка казалось еще больше в неверном свете. Молли почудилось в нем что-то зловещее, угрожающее. Ей вдруг захотелось, чтобы Джимми вернулся. Стало страшно, непонятно почему. Словно какой-то инстинкт подсказывал ей, что в ее жизни наступает решающий момент, и Джимми ей необходим. Впервые ей было не по себе в обществе отца. Молли с детства привыкла видеть в нем защитника, но сейчас он пугал ее.

— Папа! — вскрикнула она.

— Что ты здесь делаешь?

Его голос прозвучал напряженно, сдавленно.

— Я вышла на террасу, потому что мне хотелось подумать, папа.

Она думала, что хорошо знает все его настроения, но таким она никогда его не видела. Это вызывало страх.

— А он зачем тут взялся?

— Мистер Питт? Он принес мне накидку.

— Что он тебе говорил?

Вопросы обрушивались на нее один за другим, словно удары, не давая передышки. В ней шевельнулось слабое чувство протеста. Что она такого сделала, за что на нее нападают?

— Ничего не говорил, — ответила она немного резко.

— Ничего? Что это значит? Что он тебе говорил, отвечай!

— Он ничего не говорил, — повторила Молли дрожащим голосом. — Ты думаешь, я говорю неправду, папа? За все это время он не произнес ни одного слова. Мы просто ходили по террасе. Я задумалась, и он, наверное, тоже. Во всяком случае, он ничего не говорил. П-почему ты мне не веришь?

Молли тихо заплакала. Отец никогда не разговаривал с нею так. Ей было очень больно.

МакИкерн разом переменился. Увидев Джимми и Молли вместе на террасе, он от потрясения потерял контроль над собой. У него бмпи все основания для подозрений. Кйк раз перед этим он разговаривал с сэром Томасом Блантом, и тот сообщил ему некую новость, которая его встревожила. Вид Молли рядом с Джимми еще усилил впечатление от этой новости. Теперь МакИкерн понял, что вел себя грубо. В один миг он оказался возле дочери, положил тяжелую руку ей на плечо, поглаживая и утешая, как бывало в детстве. Ее словам он поверил безоговорочно, и от облегчения стал очень нежным. Рыдания понемногу утихли. Молли прислонилась к его руке.

— Я так устала, папа, — прошептала она.

— Бедненькая моя. Пойдем, сядем.

В конце террасы стояла скамья. МакИкерн подхватил Молли на руки, как будто она была ребенком, и понес ее туда. Молли тихонько вскрикнула.

— Я все-таки не настолько устала, что сама не смогу дойти до скамейки! — сказала она, нервно смеясь. — Какой ты сильный, папа! Если я буду плохо себя вести, ты мог бы меня отшлепать, чтобы слушалась, да?

— Конечно. И в угол поставить. Так что будьте осторожны, сударыня!

Он усадил ее на скамью. Молли дрожала, кутаясь в накидку.

— Замерзла, милая?

— Нет.

— Ты дрожишь.

— Это так, пустяки. Нет, не пустяки! — быстро проговорила она. — Не пустяки! Папа, обещай мне одну вещь.

— Конечно, а что такое?

— Никогда, никогда больше не сердись на меня так, хорошо? Я этого не выдержу. Правда, не выдержу. Я понимаю, это глупо, но мне было больно. Ты даже не представляешь, как больно.

— Ну что ты, хорошая моя…

— Ах, я знаю, это глупость. Но…

— Милая ты моя, да все ведь было совсем не так. Я сердился, но не на тебя.

— А на кого? На мистера Питта?

МакИкерн почувствовал, что зашел слишком далеко. Он хотел временно позабыть о существовании Джимми. Он собирался говорить совсем о другом. Но отступать было поздно.

— Мне было неприятно видеть тебя здесь наедине с мистером Питтом, милая. Я испугался…

Он понял, что нужно идти дальше. Ситуация было более чем неловкая. Ему хотелось намекнуть, как нежелательно для нее сближение с Джимми, в то же время не допуская самой возможности такого сближения. Не обладая гибким умом, он оказался не в силах справиться с этой сложной задачей.

— Не нравится он мне, — отрезал МакИкерн. — Он жулик.

Глаза Молли широко раскрылись. От лица отхлынула кровь.

— Жулик, папа?

МакИкерн понял, что зашел уже очень и очень далеко и оказался на краю пропасти. Ему до смерти хотелось разоблачить Джимми, но руки у него были связаны. Если Молли задаст тот самый вопрос, который Джимми задал тогда в спальне… Роковой вопрос, вопрос без ответа! Цена была слишком велика.

Он заговорил осторожно, ощупью отыскивая дорогу:

— Я не могу тебе всего объяснить, моя дорогая. Ты не поймешь. Не забывай, милая, там, в Нью-Йорке, мне по долгу службы приходилось встречаться с разными сомнительными типами… с жуликами, Молли. Я с ними работал.

— Но, папа, тогда у нас дома ты ничего не знал про мистера Питта. Ему пришлось назвать тебе свое имя.

— Я не знал его… тогда, — медленно ответил отец. — Но… но… — Он помедлил и вдруг выпалил: — Я навел справки… и кое-что выяснил.

Он позволил себе глубокий тайный вздох облегчения. Теперь он ясно видел путь.

— Навел справки? — повторила Молли. — Почему?

— Что — почему?

— Почему ты начал подозревать его?

Минутой раньше такой вопрос смутил бы мистера МакИкерна, но теперь это ему было нипочем. Он ответил легко и непринужденно.

— Трудно сказать, моя дорогая. Когда постоянно сталкиваешься с жуликами, начинаешь их узнавать по лицу.

— По-твоему, у мистера Питта… такое лицо? — спросила Молли тоненьким голоском. Лицо у нее разом осунулось. Она побледнела еще сильней.

МакИкерн не мог угадать ее мыслей. Неоткуда было ему знать, как подействовали на нее его слова. Они в одно мгновение показали ей, что для нее значит Джимми, и словно яркая вспышка, озарили тайну, скрытую в ее душе. Теперь она поняла все. Это чувство товарищества, инстинктивное доверие, желание опереться на него — все это больше не представляло для нее загадки; то были знаки, которые она легко могла прочесть.

И этот человек — жулик!

МакИкерн продолжал свою речь. Видя, что Молли верит ему, он воспрял духом.

— Вот именно, радость моя! Я таких встречал десятки. Они для меня — что открытая книга. На Бродвее их полным-полно. Приличное платье и любезные манеры еще не означают, что это честный человек. Я в свое время навидался элегантных проходимцев! Это поначалу я думал, что жулье обязательно с низким лбом да распухшими ушами. Нет, вот за кем глаз да глаз нужен — как раз всякие красавчики с таким невинным видом, словно они только и умеют, что танцевать котильон. Сразу видно, что этот Питт из них. Имей в виду, я не гадаю — я знаю наверняка. Я все про него знаю! Он у меня под наблюдением. Молодчик ведет какую-то свою игру. Как он сюда попал? Познакомился с лордом Дривером в лондонском ресторане. Да это же самый старый трюк на свете! Если бы меня случайно здесь не оказалось, он, небось, давно уже удрал бы с добычей. Он ведь приготовился. Видела тут рыжего ухмыляющегося урода? Говорит, его слуга. Слуга, как бы не так! Знаешь, кто это? Один из самых известных домушников у нас на родине. Во всем Нью-Йорке не найдется полицейского, который не знает, кто таков Штырь Маллинз. Этого одного было бы достаточно, даже если бы я ничего не знал про самого Питта. Чего ради честный человек станет держать при себе такого фрукта, как Штырь Маллинз, если только они не соучастники? Вот он каков, этот мистер Питт, моя дорогая. Потому я и расстроился немножко, когда увидел тебя с ним наедине. Постарайся поменьше с ним встречаться. Народу здесь много, не так уж трудно будет его избегать.

Молли сидела и смотрела в сад неподвижным взглядом. Поначалу каждое слово было для нее словно удар ножом. Несколько раз она готова была закричать, что не может больше этого слышать. Но постепенно на смену боли пришло глухое оцепенение. Молли безвольно слушала все, что говорил отец.

А МакИкерн говорил и говорил. Он оставил тему Джимми, находясь в приятной уверенности, что даже если в сердце Молли, как он подозревал, теплилось зарождающееся чувство, теперь оно наверняка умерло. Бывший полицейский завел речь о повседневных мелочах — о Нью-Йорке, о приготовлениях к любительскому спектаклю. Молли отвечало серьезно и сдержанно. Она все еще была бледна, и чуточку более наблюдательный человек, чем мистер МакИкерн, заметил бы в ней какую-то апатию. Больше ничто не говорило о том, что сердце ее родилось и было убито всего несколько минут назад. Женщины, как дикие индейцы, инстинктивно уползают умирать туда, где их никто не может увидеть; а Молли за эти несколько минут стала настоящей женщиной.

Вскоре в разговоре всплыло имя лорда Дривера. Вслед за тем наступила минутная пауза, которой воспользовался МакИкерн, только и ждавший удобного случая. Чуть помявшись, поскольку наступал трудный момент, а он был не вполне уверен в себе, бывший полицейский ринулся на прорыв.

— Я сейчас разговаривал с сэром Томасом, радость моя. — Он попытался сказать это как бы невзначай, и в результате получилось так многозначительно, что Молли с удивлением взглянула на него. МакИкерн смущенно кашлянул. Все-таки дипломатия — не самая сильная его сторона. А ну ее, будем говорить напрямик: — Он сказал, что ты сегодня вечером отказала лорду Дриверу.

— Да, отказала, — подтвердила Молли. — А сэр Томас откуда знает?

— Лорд Дривер ему сказал. Молли подняла брови:

— Я не думала, что он станет рассказывать о таких вещах.

— Сэр Томас — его дядя.

— Ах да, конечно, — сухо сказала Молли. — Я забыла. Это, безусловно, все объясняет.

МакИкерн посмотрел на нее с тревогой. Ему не очень понравились жесткие нотки в голосе дочери. Ни один доброжелатель не назвал бы его человеком с развитой интуицией, и теперь он, хоть убей, не мог понять, в чем дело. Для интригана он был, пожалуй, чересчур наивен. Он искренне считал, что Молли не подозревает, какими хитроумными маневрами был проложен путь к брачному предложению, которое лорд Дривер, заикаясь, выдавил из себя в розовом саду. Однако это не соответствовало действительности. Не родилась еще на свет женщина, которая была бы не способна разгадать мелкие хитрости двоих мужчин, по умственному развитию равных сэру Томасу Бланту и мистеру МакИкерну. Молли давно уже догадалась о благих замыслах этой достойной парочки, и это ее совершенно не радовало. Может быть, правду говорят, что женщина любит, когда ее добиваются; но она не любит, когда ее добиваются целой толпой.

Мистер МакИкерн, прокашлявшись, заговорил снова:

— В таких делах не следует торопиться, радость моя.

— Я и не торопилась. Во всяком случае, бедняжка лорд Дривер, по-моему, не считал, что я поторопилась.

— Ты могла сделать человека счастливым… — напыщенно начал мистер МакИкерн.

— Я и сделала, — промолвила Молли с горечью. — Видел бы ты, как он засиял! Сперва он не поверил такому счастью, но когда до него дошло, он чуть не бросился мне на шею. Из вежливости он очень старался делать вид, будто огорчен, но ничего у него вышло. Возвращаясь в дом, он всю дорогу свистел — фальшиво, конечно, но зато как весело!

— Дорогая моя, что ты хочешь сказать?

Молли в этот вечер сделала открытие, что у ее отца бывают неожиданные настроения. Теперь пришла его очередь сделать подобное открытие относительно своей дочери.

— Я ничего не хочу сказать, папочка, — ответила она. — Я просто излагаю то, что произошло. Он пришел ко мне с таким видом, какой бывает у собаки, когда ее тащат купаться…

— Ну, конечно, радость моя, он волновался.

— Конечно. Он же не мог знать заранее, что я ему откажу. Молли быстро задышала. МакИкерн хотел что-то сказать, но она заговорила снова, глядя прямо перед собой. Лицо ее было совсем белым в лунном свете.

— Он повел меня в розовый сад. Это, наверное, сэр Томас придумал? Антураж, конечно, самый подходящий. Розы были прелестны. Вскоре я услышала, как он хватает ртом воздух, и мне стало так его жаль, я просто готова была тут же и отказать ему, чтобы зря не мучился, но ведь невозможно отказать человеку, пока он еще не сделал тебе предложение, правда? Поэтому я отвернулась и стала нюхать розу. Тогда он зажмурился — я-то не видела, я стояла к нему спиной, но совершенно точно знаю, что он зажмурился и отбарабанил свою речь.

— Молли!

Она истерически засмеялась.

— Так и было! Он заранее вызубрил свою речь и теперь отбарабанил ее. Когда он дошел до слов: «Ну вот, понимаете ли, я, то есть, в том смысле, что, значит, в общем, ну, тут такое дело…» — я обернулась и утешила его. Я сказала, что я его не люблю. Он сказал: «Ну да, само собой». Я сказала, что он оказал мне большую честь. Он сказал: «Что вы, что вы» — и с таким страхом на меня смотрел, бедняжечка, будто все еще боялся того, что я могу сказать дальше. Но я его успокоила, он повеселел, и мы вернулись в дом, счастливые и беззаботные.

МакИкерн обнял ее за плечи. Молли вздрогнула, но не оттолкнула его руку. Он неуклюже-примирительно пробормотал:

— Радость моя, тебе просто померещилось. Конечно, он страдает. Да я сам недавно видел парнишку..

Тут МакИкерн примолк, вспомнив, что когда он в последний раз видел парнишку — а было это вскоре после обеда — парнишка с полнейшей безмятежностью жонглировал двумя бильярдными шарами и коробком спичек.

Молли перевела взгляд на отца.

— Папа…

— Да, моя дорогая?

— Почему ты так хочешь, чтобы я вышла замуж за лорда Дривера?

МакИкерн мужественно выдержал удар.

— По-моему, это прекрасный молодой человек, — сказал он, пряча глаза.

— Он довольно славный, — тихо произнесла Молли. Мистер МакИкерн изо всех сил старался удержаться. Он не хотел говорить об этом вслух. Если бы можно было, он бы намекнул. Но намекать он не умел. Жизнь, прожитая в той среде, где самым тонким из намеков является тычок резиновой дубинкой в ребра, не позволяет овладеть искусством иносказания. Приходится говорить напрямик или молчать:

— Радость моя, он все-таки граф.

МакИкерн заторопился прикрыть грубую наготу этой фразы благопристойным одеянием из слов.

— Молли, пойми, ты очень молода. Естественно, тебе не хочется смотреть на вещи с разумной точки зрения. Ты слишком многого ожидаешь от мужчины. Тебе хочется, чтобы этот парень был похож на героев твоих любимых романов. Когда ты малость подольше поживешь на свете, дорогая моя, ты поймешь, что все это ерунда. Замуж нужно выходить не за героя романа, а за человека, который будет тебе хорошим мужем.

Это замечание показалось самому МакИкерну таким содержательным и глубоким, что он повторил его дважды.

МакИкерн говорил и говорил, а Молли сидела совершенно неподвижно, не сводя взгляда с кустов. Он предполагал, что она слушает, но в любом случае он не мог остановиться. Момент и без того неловкий, а в молчании станет совсем уж невыносимым.

— Вот посмотри, например, на лорда Дривера. У молодого человека титул — один из древнейших в Англии. Он может пойти куда угодно, вытворять, что ему вздумается, за фамилию ему все простят. Но он этого не делает. Закваска у него правильная. Он не носится по свету…

— Дядя мало дает ему карманных денег. — Смешок Молли резанул ее отца по нервам. — Наверное, в этом все и дело.

Наступила пауза. МакИкерн сбился, и ему требовалось время, чтобы собраться с мыслями.

Молли обернулась к отцу. Жесткое выражение исчезло с ее лица. Она смотрела печально.

— Папочка, милый, выслушай меня. Мы с тобой всегда так хорошо понимали друг друга! — МакИкерн ласково погладил ее по плечу. — Ты ведь все это говорил не всерьез? Ты знаешь, что я не люблю лорда Дривера. Ты знаешь, что он просто мальчишка. Разве ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за настоящего мужчину? Мне очень нравится этот древний замок, но ты же не думаешь, что в таком вопросе это может иметь значение? Ты ведь это просто так сказал, про героя из романа? Я не такая дурочка, просто я хочу… Ох, я не знаю, какими словами это сказать, но разве ты сам не понимаешь?

Она смотрела на него с мольбой. Всего лишь одно его слово — может быть, даже и не слово, — и пропасть, что пролегла между ними, исчезнет, как не бывала.

МакИкерн упустил свой шанс. Он успел подумать, и все его аргументы снова выстроились в боевом порядке. С несокрушимым добродушием он двинулся маршем по намеченной дороге. Он был добр, проницателен и практичен, и с каждым его словом пропасть разверзалась все шире.

— Не нужно торопиться, моя дорогая. В таких делах всегда нужно хорошенько подумать. Ты права, лорд Дривер пока что просто мальчишка, но он вырастет. Ты говоришь, что не любишь его. Чепуха! Он тебе нравится, со временем будет нравиться все больше и больше. А почему? Потому, что ты можешь сделать из него все, что захочешь. У тебя, радость моя, сильный характер. Если за ним будет присматривать такая девушка, как ты, он далеко пойдет. Задатки у него хорошие, нужно только их выявить. Нет, ты подумай, Молли — графиня Дриверская! Во всей Англии, наверное, не найти титула лучше. А я-то как был бы счастлив, милая ты моя! Все эти годы я жил одной надеждой — увидеть, как ты займешь то положение в обществе, которого ты достойна. И тут — такая возможность! Молли, милая, не выбрасывай зря подарок судьбы!

Молли, закрыв глаза, откинулась на спинку скамьи. На нее нахлынула невероятная усталость. Она слушала отца как будто в тяжелом забытье. Ей не справиться. Их слишком много, они слишком сильны. Да и какая разница? Зачем бороться, почему не покончить со всем этим, ведь тогда ее оставят в покое. Больше ей ничего не нужно, только покой. Какая разница?

— Хорошо, папа, — сказала она безжизненно. МакИкерн запнулся на полуслове.

— Так ты пойдешь за лорда? — воскликнул он. — Ты согласна?

— Хорошо, папа.

Он нагнулся и поцеловал ее.

— Девочка ты моя родная, — сказал МакИкерн. Молли поднялась со скамьи.

— Я немного устала, папа. Я, пожалуй, пойду лягу.

Две минуты спустя мистер МакИкерн был в кабинете сэра Томаса Бланта. Пять минут спустя сэр Томас надавил на кнопку звонка.

Явился Сондерс.

— Скажите его лордству, — приказал сэр Томас, — что я прошу его уделить мне минутку времени. По-моему, он в бильярдной.

Глава XVII ДЖИММИ КОЕ-ЧТО ВСПОМНИЛ

Когда Джимми вернулся в бильярдную, партия между Харгейтом и лордом Дривером все еще продолжалась. На доске был выписан счет: семьдесят — шестьдесят девять.

— Хорошая игра, — сказал Джимми. — Чья очередь?

— Моя, — сказал его лордство и тут же смазал совсем несложный карамболь. Лорд Дривер был почему-то очень весел. — Харгейт просто на ходу подметки режет. Только что у меня было преимущество в одиннадцать очков, а тут он р-раз — и отыграл двенадцать за один ход.

Лорд Дривер был игроком того класса, где выиграть более десяти очков за один ход считается знаменательным событием, достойным всяческого почтения.

— Повезло, — буркнул молчаливый Харгейт.

Дня него это была длинная речь. С самой первой их встречи на Пэддингтонском вокзале Джимми не приходилось слышать, чтобы он произнес слово, состоящее больше чем из двух слогов.

— Ничего подобного, старичок! — великодушно возразил лорд Дривер. — Вы грызете удила, прямо как резвая двухлетка! Скоро я уже не смогу давать вам фору в двадцать очков из ста.

Он подошел к столику у стены и смешал себе порцию виски с содовой, напевая обрывки какой-то опереточной песенки. Не могло быть и тени сомнения, что в эту минуту жизнь для него прекрасна. Последние несколько дней, и особенно сегодня после полудня, лорд явно маялся. В половине шестого Джимми видел, как он слоняется по террасе, и подумал, что бедняга выглядит точь-в-точь как плакальщик на похоронах, а теперь, всего несколько часов спустя, он сияет, всему на свете радуется и чирикает, словно птичка.

Игра продолжалась ни шатко ни валко. Джимми уселся и стал смотреть. Счет рос медленно. Лорд Дривер играл плохо, Харгейт — еще хуже. Когда счет перевалил за восемьдесят, его лордству наконец-то начало везти. После серии удачных ударов его счет достиг девяноста пяти очков. У Харгейта благодаря ряду промахов соперника было к этому времени девяносто шесть.

— У меня сейчас инфаркт будет, — сказал Джимми, азартно подавшись вперед.

Шары расположились идеально. Даже Харгейт в такой позиции не мог не пробить карамболь. Он и пробил.

Даже при самой паршивой игре острый финал захватывает. Джимми еще сильнее подался вперед в ожидании следующего удара. Похоже было, что Харгейту пока еще рано праздновать победу. Хороший игрок, пожалуй, мог бы провести карамболь в той позиции, как легли на этот раз шары, но не Харгейт. Шары расположились почти на одной линии, причем белый был в центре.

Харгейт чуть слышно выругался, но делать было нечего. Он, не глядя, ударил по белому шару. Белый шар подкатился к красному, замер на мгновение и отлетел назад, попав ровнехонько по битку. Игра была окончена.

— Ох ты, черт! Вот это удар! — вскричал молчаливый Харгейт, на радостях сделавшись прямо-таки разговорчивым.

Тихая улыбка изобразилась на лице Джимми. Он вспомнил то, что так мучительно вспоминал всю неделю.

В эту минуту открылась дверь, и на пороге возник Сондерс со словами:

— Сэр Томас желал бы побеседовать с вашим лордством в библиотеке.

— А? Что ему надо?

— Сэр Томас не поделился со мной своими планами, ваше лордство.

— А? Что? Ну да. Что делать, до встречи, ребята.

Он прислонил кий к столу и надел пиджак. Джимми вышел вслед за лордом и притворил за собой дверь.

— Одну секундочку, Дривер.

— А? Привет! В чем дело?

— Игра была на деньги? — спросил Джимми.

— Э, да, черт возьми, действительно, на деньги. По пятерке. М-м, кстати, старина, у меня, видите ли, как раз сейчас временно такое дело… У вас, случаем, не найдется под рукой пятерки? Дело в том…

— Ну конечно, дружище, о чем речь. Прямо сейчас с ним и рассчитаюсь, да?

— Спасибо громадное, вы меня жутко выручите. Завтра же отдам.

— Спешить некуда, — сказал Джимми. — У меня в закромах еще имеются запасы.

Он вернулся в бильярдную. Харгейт отрабатывал карамболи. Когда Джимми открыл дверь, он как раз готовился пробить.

— Сыграем? — предложил Харгейт.

— Спасибо, что-то не хочется, — вежливо ответил Джимми.

Харгейт ударил по шару и промазал. Джимми улыбнулся.

— На этот раз не так удачно получилось, — заметил он.

— Да.

— А в тот раз вы отлично пробили.

— Повезло.

— Не знаю, не знаю. Джимми закурил сигарету.

— Вам случалось бывать в Нью-Йорке? — спросил он.

— Случалось.

— А бывали вы в клубе «Ваганты»?

Харгейт отвернулся, но Джимми успел увидеть выражение его лица и был им вполне удовлетворен.

— Не знаю такого клуба, — сказал Харгейт.

— Отличное местечко, — сказал Джимми. — Там собираются в основном актеры, писатели, ну, и так далее. Одна беда — они иногда приводят с собой довольно сомнительных друзей.

Харгейт промолчал с безразличным видом.

— Да, — продолжал Джимми. — Например, один мой приятель, Мифлин его зовут, в прошлом году привел с собой знакомого, записал его гостем клуба на две недели, и этот его знакомый порастряс наших ребят на бильярде уж не знаю на какие суммы. Старый трюк, понимаете ли. Водит-водит партнера, а под самый конец — хоп! Внезапный рывок. Конечно, раз-другой это может быть и случайность, но если человеку, который прикидывается новичком косоруким, под конец партии обязательно удается блестящий удар… Харгейт обернулся.

— Того деятеля вышибли из клуба, — сказал Джимми.

— Слушайте!

— Да?

— Это вы к чему?

— Скучная история, я вам надоел, — извинился Джимми. — Между прочим, Дривер просил меня рассчитаться с вами за эту партию, на случай, если его задержат. Вот, прошу.

Он протянул пустую ладонь.

— Получили?

— Что вы собираетесь делать? — спросил Харгейт.

— Что я собираюсь делать? — повторил Джимми.

— Вы знаете, о чем я. Если будете держать язык за зубами, поделим доход пополам. Хватит вам этого?

Джимми возликовал. Он знал, что по правилам на такое предложение следовало подняться с кресла, сурово закаменев лицом, и немедленно отмстить за оскорбление, но в подобных случаях он часто пренебрегал условностями. Столкнувшись с человеком, чей личный поведенческий кодекс не совпадает с общепринятым, Джимми прежде всего испытывал желание поговорить с ним, понять его точку зрения. К Харгейту он вовсе не чувствовал враждебности, точно так же как не чувствовал ее по отношению к Штырю при первом их знакомстве.

— А много можно заработать такими фокусами? — спросил он с интересом.

Харгейт заметно приободрился. Вот это деловой разговор!

— Кучу денег, — горячо воскликнул он. — Уйму просто. Я вам говорю, даже если поделить пополам…

— А не рискованно?

— Да нисколько! Изредка бывают неприятные случайности…

— Вроде меня, например? Харгейт усмехнулся.

— Тяжелая ведь работа, — сказал Джимми. — Приходится все время себя сдерживать.

Харгейт вздохнул.

— Это хуже всего, — подтвердил он. — Неприятно изображать неумеху, когда какой-нибудь молодой дурак снисходительно похлопывает тебя по плечу и воображает, что чему-то может научить. Я несколько раз чуть не сорвался, так и тянуло показать им, как по-настоящему играют в бильярд.

— У каждой интеллектуальной профессии есть свои недостатки, — сказал Джимми.

— Ну, в этой профессии они, по крайней мере, хорошо оплачиваются, — откликнулся Харгейт. — Так что, договорились? Войдете со мной в долю…

Джимми покачал головой:

— Пожалуй, нет. Вы очень добры, но коммерческие операции — это не по моей части. Боюсь, на меня вам лучше не рассчитывать.

— Что! Неужели вы всем расскажете…

— Нет, — сказал Джимми. — Не расскажу. Я не комитет по охране нравственности. Никому не скажу ни слова.

— О, ну тогда… — начал обрадованный Харгейт.

— Разумеется, — продолжил Джимми, — если вы не станете больше играть в бильярд, пока находитесь в этом доме.

Харгейт вытаращил глаза.

— Но, черт подери, зачем же я тогда… Нет, послушайте! А если мне кто-нибудь предложит сыграть?

— Сошлитесь на свое запястье.

— Мое запястье?

— Да. Вы его вывихнете завтра после завтрака. Очень неудачно. Просто не знаю, как это вас угораздило. Вывих не очень тяжелый, но никак не позволяет вам играть в бильярд.

Харгейт задумался.

— Все понятно? — спросил Джимми.

— А, ладно, — буркнул Харгейт. И тут же взорвался: — Ну, если только у меня будет возможность поквитаться…

— Не будет, — сказал Джимми. — Не обольщайтесь. Поквитаться! Вы меня плохо знаете. В моей броне нет ни единой щелки. Я рыцарь без страха и упрека, в современном варианте. Теннисон писал с меня своего Галахада. Моя жизнь настолько беспорочна, что самому противно. Но чу! Мы не одни. Во всяком случае, будем через минуту. Кто-то идет по коридору. Так вы меня поняли? Пароль — вывих запястья.

Ручка двери повернулась. Это лорд Дривер возвратился после разговора с дядюшкой.

— Хелло, Дривер! — сказал Джимми. — Мы тут без вас скучали. Харгейт пытался меня развлечь акробатическими трюками. Все-таки вы слишком неосторожны, Харгейт. Попомните мое слово, так и запястье вывихнуть недолго. Вы vx, пожалуйста, поберегите себя. Что, уже уходите? Спокойной ночи! Приятный малый Харгейт, — прибавил Джимми, когда шаги в коридоре затихли. — Эй, дружище, что это с вами такое? У вас подавленный вид. Лорд Дривер бросился на оттоманку и глухо застонал.

— Черт! Черт!! Черт!!! — высказался он.

Его остекленелый взор встретился с взглядом Джимми и тут же вновь бесцельно устремился в пространство.

— Да что случилось? — удивился Джимми. — Вы ушли, распевая, словно канарейка, а возвращаетесь, стеная, как заблудшая душа. В чем дело?

— Дайте мне бренди с содовой, Питт, будьте другом. Вот спасибо. Я в жуткой дыре.

— Почему? Что такое?

— Я обручен! — простонал его лордство.

— Обручен! Объясните толком. В чем проблема? Или вы не хотели обручаться? Кто ваша…

Он вдруг умолк. Страшное подозрение закралось к нему в душу.

— Кто она? — закричал Джимми.

Он схватил измученного пэра за плечо и безжалостно потряс. К несчастью, он выбрал именно тот момент, когда пэр пытался успокоить свои истерзанные нервы хорошим глотком бренди с содовой. В течение двух минут казалось вполне вероятным, что помолвка расстроится в связи с преждевременной кончиной последнего представителя рода Дриверов. Впрочем, когда долгий и мучительный приступ кашля закончился, его лордство был все еще жив и быстро шел на поправку.

Он с упреком смотрел на Джимми, но Джимми был не в настроении извиняться.

— Кто она? — повторял он нетерпеливо. — Как ее имя?

— Так ведь и убить можно, — проворчал выздоравливающий.

— Кто она?

— Что? А, мисс МакИкерн.

Джимми знал, что он ответит именно так, но потрясение не стало от этого менее сильным.

— Мисс МакИкерн? — повторил он, словно эхо. Лорд Дривер скорбно кивнул.

— Вы с нею помолвлены? Еще один скорбный кивок.

— Не верю, — сказал Джимми.

— Я бы тоже хотел не верить, — печально откликнулся его лордство, не замечая, что его реплика несколько грубовата. — Но, к сожалению, это правда.

Впервые с той минуты, как прозвучало заветное имя, Джимми обратил внимание на причудливое поведение своего счастливого соперника.

— Вы что-то не слишком радуетесь, — промолвил он.

— Радуюсь! Я бы на эту лошадь пятерки не поставил! Прямо скажем, я не готов прыгать от счастья.

— Тогда какого черта? В чем смысл? Что вообще происходит? Если вам не хочется жениться на мисс МакИкерн, зачем было делать ей предложение?

Лорд Дривер закрыл глаза.

— Друг вы мой дорогой! Это все дядя!

— Дядя?

— Я же вам рассказывал — помните, что он хочет меня женить? Да помните, мы с вами об этом говорили.

Джимми долго молча смотрел на него.

— Вы хотите сказать… — медленно проговорил он наконец. И умолк. Было бы кощунством произнести это вслух.

— Что, старина? Джимми прочистил горло.

— Вы хотите сказать, что решили жениться на мисс МакИкерн только потому, что у нее есть деньги?

Он и раньше слышал, что британские аристократы иногда вступают в брак именно по этой причине, но впервые такая мысль наполнила его ужасом. При определенных условиях мы становимся восприимчевее.

— Да я тут ни при чем, старик, — промямлил его лордство, — это все дядюшка.

— Дядюшка! Господи ты Боже мой! — Джимми в отчаянии стиснул кулаки. — Ты что же, позволяешь дядюшке командовать тобой в таком деле? Неужели ты такой… такой… студнеобразный… ползучий бесхребетник…

— Послушай, старик! — обиделся его лордство.

— Я бы тебя назвал вонючим трусливым скунсом, но это была бы грубая лесть. Не в моем характере нагло льстить человеку прямо в лицо.

Лорд Дривер, оскорбленный в лучших чувствах, приподнялся с оттоманки.

— Не вставай, — предупредил его Джимми. — Я за себя не ручаюсь!

Его лордство поспешно сел на место. Ему стало не по себе. Он никогда еще не видел Джимми в таком настроении. Сперва он был этим просто огорчен и разочарован, поскольку ожидал сочувствия. Но теперь дело приняло более серьезный оборот. Джимми расхаживал по комнате, как молодой и разъяренный тигр. Правда, в настоящую минуту их разделял бильярдный стол, но его лордство предпочел бы хорошую, прочную решетку. Он приютился в уголке оттоманки так же истово, как моллюск присасывается к скале. Разумеется, со стороны Джимми было бы верхом дурного тона наброситься с кулаками на человека, у которого он в гостях, но можно ли рассчитывать, что Джимми сейчас способен вспомнить о правилах этикета?

— Не представляю, какого дьявола она согласилась, — пробормотал Джимми словно про себя, внезапно остановившись и злобно глядя на графа через стол.

Лорд Дривер перевел дух. Сказано было, может, и невежливо, но это, по крайней мере, не грозило физическим насилием.

— Сам не пойму, старичок, — сказал он. — Странно все это, строго между нами. Еще сегодня…

— Что — еще сегодня?

— Она мне наотрез отказала.

— Ты сегодня уже делал ей предложение?

— Ну да, и в тот раз все прошло отлично. Она так мило мне отказала. Даже слышать не хотела об этом. Чуть было не засмеялась мне в физиономию. А вечером… — От мысли о собственной горькой доле голос его повысился до писка, — дядюшка вдруг вызывает меня к себе и говорит, что она передумала, ждет меня в утренней комнате. Иду туда, и она мне в двух словах объявляет, что все как следует обдумала и вся эта пакость снова на ходу! По-моему, это называется свинством. Я просто не знал, что делать, в смысле — надо ее поцеловать или нет…

Джимми яростно фыркнул.

— А? — растерянно переспросил его лордство.

— Продолжай, — процедил Джимми сквозь зубы.

— Понимаешь, я стоял перед ней, как дурак. В итоге просто сказал: «Ну, значит, такие дела» — или что-то в этом духе. Черт возьми, сам не знаю, что я такое ляпнул, и давай Бог ноги! Странно все это, очень странно. Я ведь ей на самом деле не нужен, это же видно. Ей до меня и дела нет. Знаешь, что я думаю, старик, — сказал он торжественно, — ее, скорее всего, тоже заставили. Должно быть, дядюшка с ней поговорил.

Джимми коротко рассмеялся.

— Дорогой мой, ты, как видно, считаешь, что твоему дядюшке никто не в силах противиться. А по-моему, он только на тебя так действует.

— Ну, не знаю, мне кажется, дело в этом. А ты что скажешь?

— Что тут говорить? Нечего, да и незачем.

Джимми плеснул в стакан виски и добавил самую чуточку содовой.

— Лихо ты это дело принимаешь, — заметил его лордство с легкой завистью.

— По особым случаям, — ответил Джимми и одним глотком осушил стакан.

Глава XVIII МЕТОД ЛОХИНВАРА

Вечером Джимми сидел у себя в спальне и курил последнюю сигарету' на сон грядущий, и тут в комнату вошел Штырь Маллинз. Джимми размышлял. Он был из тех людей, чьи способности лучше всего проявляются в критические моменты. Перед лицом неминуемой катастрофы он мобилизовал все ресурсы и ум его заработал с особой остротой. Новость, которую он узнал сегодня вечером, не изменила его намерений, но он понимал, что необходимо пересмотреть свои методы. Теперь нужно было все поставить на один-единственный бросок игральной кости. Образцом ему должен был стать не Ромео, а, скорее, юный Лохинвар. Джимми отказывался признать себя неспособным добиться чего угодно, если оно ему настолько необходимо, как Молли. Он также отказывался поверить, будто Молли в самом деле испытывает какие бы то ни было чувства к лорду Дриверу. Джимми подозревал, что тут не обошлось без козней МакИкерна, хотя эти подозрения нисколько не проясняли загадку. Молли — девушка с характером, не то, что его лордство, она не станет покорно слушаться старших в деле такого рода. Вся эта история поставила Джимми в тупик.

— Да, Штырь? — спросил он.

Джимми был недоволен тем, что его отвлекают. Он был занят своими мыслями и хотел, чтобы к нему никто не лез. Штырь, судя по всему, был чем-то взволнован.

— Слышь, начальник! Ни за что не угадаете! Знаете того типа, что явился сюда сегодня, — которого старикан МакИкерн приволок с собой из деревни?

— Гейлер? — сказал Джимми. — А что с ним такое?

В тот день в замке прибавилось гостей. Мистер МакИкерн пошел прогуляться в деревню и встретил старого знакомого по Нью-Йорку. Тот, осматривая достопримечательности Англии, добрался до Дривера и жаждал посетить исторический замок. Мистер МакИкерн привел его с собой, представил сэру Томасу, и теперь мистер Сэмюэль Гейлер занимал комнату на том же этаже, что и Джимми. Вечером он присутствовал за обедом — низенький человек с деревянным лицом, участвовавший в разговоре не больше, чем Харгейт. Джимми на него и внимания-то не обратил.

— Так что с ним такое?

— Он шпик, начальник.

— Кто?

— Шпик.

— Сыщик?

— Ну. Переодетый легавый.

— С чего ты взял?

— Взял! Да я их по глазам вижу, и по ногам тоже отличаю, и по всей повадке. Я вам легавого из тысячи сразу покажу. Шпик он, точно. Верное слово. Я видел, начальник, он на вас нацелился.

— На меня? Это еще почему? Ах да, конечно. Понимаю. Наш друг МакИкерн нанял его следить за нами.

— Точно, начальник.

— Конечно, ты мог и ошибиться.

— Ни-ни, начальник. Слышь-ка, он тут не один такой.

— Что, есть и другие сыщики? Такими темпами здесь, пожалуй, скоро будет аншлаг. А кто еще?

— Мордоворот внизу, в комнате для слуг. Я спервоначалу еще сомневался, а сейчас-то уже точно его раскусил. Легавый он, верьте слову. Личный холуй сэр-Таммаса — ну, этот второй мордоворот. Только никакой он не холуй. Приставлен смотреть, чтобы брульянты кто-нибудь не стырил. Слышь, начальник, что скажете, как вам брульянты?

— В жизни не видел такой красоты.

— Ага, это точно. Сто тыщ долларей потянули. Чума, верьте слову! Слышь-ка, а может, все-таки…

— Штырь! Я тебе удивляюсь. Да ты просто настоящий Мефистофель, Штырь! Если бы не моя железная воля, кто знает, на что ты мог бы меня толкнуть? Право, тебе следует осторожнее выбирать темы для беседы. Ты можешь дурно повлиять на такого, как я.

Штырь уныло переступил с ноги на ногу.

— Ну, начальни-ик! Джимми покачал головой:

— Это невозможно, друг мой.

— Да возможно же! — возразил Штырь. — Легкотня, как нечего делать. Я уже и в комнату эту сходил, шкатулку видел, где брульянты хранятся. Делов-то! Нам эти побрякушки взять, что пробку из бутылки вынуть. Не, слышьте, в этом доме вообще вещи прямо без присмотра валяются, только бери. Точно говорю, начальник. Во, гляньте, что я сегодня надыбал, а ведь вовсе даже и не старался. Они лежали, я и прибрал.

Он сунул руку в карман, а когда снова вынул ее и разжал пальцы, на ладони сверкнули драгоценные камни.

— Какого… — ахнул Джимми.

Штырь смотрел на свое сокровище любовно-собственническим взглядом.

— Да где ты их взял? — спросил Джимми.

— Там, в комнате одной. Ну, это какой-то из дам барахлишко. Делов-то, начальник. Как рядом никого не было, я и зашел, а они лежали на столике. Ни в жизнь такой легкотни мне не попадалось.

— Штырь!

— Ага, начальник?

— Ты помнишь, из какой комнаты их взял?

— Ясное дело. Которая самая первая на…

— В таком случае, послушай меня внимательно, шустрый мальчик. Завтра с утра, когда все пойдут завтракать, поднимись в эту комнату и положи камни на место, точно так, как ты их нашел. Все до одного, понятно? у Штыря отвисла челюсть.

— Взад положить, начальник?! — заикаясь, еле выговорил он.

— До последнего камушка.

— Начальник! — взмолился Штырь.

— Помни — все до единого. Точно так, как они лежали раньше. Ясно?

— Слушаюсь, начальник.

Голос Штыря был полон такой тоски, что разжалобил бы и каменное сердце. Дух Штыря объяла глубокая печаль. Солнечный свет померк для него.

Свет солнца померк и для многих других обитателей замка. Причиной тому была главным образом тень надвигающегося спектакля.

По количеству причиняемых неудобств мало что на свете может сравниться с завершающими репетициями любительского спектакля в загородном поместье. Атмосфера с каждым днем накаляется, настроение у всех беспокойное и подавленное. Режиссером-постановщиком, особенно если он же еще и автор пьесы, овладевает своего рода перемежающееся безумие. Он дергает себя за усы, если таковые у него имеются, если же нет — за волосы. Он что-то бормочет себе под нос. Время от времени у него вырываются пронзительные и отчаянные крики. Куда подевалась ласкающая душу учтивость, отличавшая его на ранних репетициях! Он уже не говорит с чарующей улыбкой: «Великолепно, старина, просто великолепно! Лучше некуда! Только давайте-ка пройдем эту сцену еще разок, если вы не возражаете». Нет, теперь он закатывает глаза и рявкает: «Еще раз, будьте любезны. Это никуда не годится! Если и дальше так пойдет, можно с тем же успехом совсем отменить спектакль. Что такое? Нет, не будет нормально в день премьеры! Так что повторяем еще раз, и соберитесь все, в конце концов!» Актеры с недовольным видом начинают сцену сызнова, а впоследствии при встрече разговаривают с режиссером холодно и натянуто.

Подготовка к спектаклю в замке Дривер как раз достигла этой стадии. Всем уже до смерти надоела пьеса, и любой без всякого сожаления отказался бы от своей роли, если бы не мысль о жестоком разочаровании, которое (предположительно) постигнет окрестную знать и мелкопоместное дворянство, если спектакль не состоится. Участники, с таким пылом сражавшиеся за самую лучшую, самую длинную роль, жалели теперь, что не согласились на «первого лакея» или «поселянина Джайлза»).

— Больше никогда в жизни не возьмусь ставить любительские спектакли! — чуть не плача, уверял Чартерис Джимми Питта. — Все плохо. Многие до сих пор еще не выучили как следует роли.

— Все будет нормально…

— Ох, только не говорите, что все будет нормально в день премьеры!

— Я и не собирался, — сказал Джимми. — Я хотел сказать, что все будет нормально после премьеры. Зрители быстро забудут, как все было отвратительно.

— Умеете вы утешить, нечего сказать, — проворчал Чартерис.

— Что толку беспокоиться? — сказал Джимми. — Если будете так себя изводить, раньше времени попадете в Вестминстерское аббатство. У вас начнется воспаление мозга.

Сам Джимми был одним из немногих, кто сохранил относительную бодрость духа. Он от души веселился, глядя на хитроумные маневры мистера Сэмюэля Гейлера из Нью-Йорка. Человек с рысьими глазами, получив от мистера МакИкерна задание вести слежку за Джимми, взялся за дело настолько основательно, что и младенец заподозрил бы неладное. Если Джимми после обеда отправлялся в бильярдную, мистер Гейлер был тут как тут, в полной готовности составить ему компанию. Если Джимми поднимался в неурочное время к себе в комнату за носовым платком или портсигаром, в коридоре ему непременно встречался мистер Гейлер. Сотрудники Частного сыскного агентства Додсона всегда добросовестно отрабатывали свой гонорар.

Иногда после таких встреч Джимми попадался на пути личный слуга сэра Томаса Бланта — второй из тех двоих, в ком опытный глаз Штыря разглядел отличительные признаки переодетого сыщика. Как правило, в такие минуты он находился где-нибудь рядышком, за углом, и при столкновении извинялся с чрезвычайной учтивостью. Джимми решил, что, должно быть, подозрение пало на него из-за Штыря. Штырь резко отличался от остальных слуг и наверняка сразу бросился в глаза детективу, приставленному приглядывать за ними. Сам же Джимми как работодатель Штыря удостоился слежки в качестве возможного сообщника.

Джимми очень смешило, что оба эти гиганта мысли так надрываются ради него.

Сам он все эти дни внимательно наблюдал за Молли. О помолвке пока еще не было объявлено официально. Может быть, новость приберегали к дню спектакля, когда в замке должно было собраться чуть ли не все графство. Момент самый подходящий. Джимми попробовал расспросить об этом лорда Дривера, и тот угрюмо пробурчал, что, скорее всего, так и есть.

— После представления намечается что-то вроде бала, — сказал он, — надо полагать, тогда все и произойдет. А потом уже не вывернешься. Раззвонят на целое графство, тут уж дядюшка постарается. Залезет на стол и прокричит про это дело во все горло, с него станется. Утром напечатают в «Морнинг Пост», и Кэти прочтет! Господи, всего два дня осталось!

Из этих слов Джимми сделал вывод, что Кэти — та самая девушка из «Савоя», о которой его лордство не сообщил никаких подробностей, кроме того, что она «потрясная» и без гроша за душой.

Всего два дня! Исход дела висит на волоске, как в битве при Ватерлоо. Джимми еще острее, чем прежде, сознавал, как много Молли значит для него. Минутами ему начинало казаться, что и она тоже это понимает. После того вечера на террасе что-то изменилось в их отношениях. Он как будто стал ей ближе. Что-то их связало. Прежде Молли держала себя с ним совершенно непринужденно, весело и открыто. Теперь в ее манере появилась непонятная сдержанность, словно что-то ее стесняло. Между ними возникла преграда, но то была уже не прежняя преграда. Джимми больше не был для нее одним из толпы.

Беда в том, что действовать приходилось наперегонки со временем. Первый день проскользнул впустую, за ним второй, и вот уже счет идет на часы. Настал последний день.

Даже мистер Сэмюэль Гейлер из Частного сыскного агентства Додсона не мог бы вести слежку так бдительно и неотступно, как Джимми в эти решающие часы. Во второй половине дня репетиций не было, участники труппы в состоянии нервного коллапса разной степени тяжести, как неприкаянные, бродили вокруг замка. То один, то другой привязывался к Молли с разговорами, а Джимми смотрел на них издали и проклинал их занудство.

Наконец она, бесцельно прохаживаясь, отдалилась от всех. Джимми выскочил из засады и последовал за ней.

Она шла к озеру. Весь день стояла ужасная, давящая жара. В воздухе пахло грозой. Озеро маняще поблескивало между деревьями.

Когда он подошел, Молли стояла у самой воды, спиной к нему. Она покачивала ногой плоскодонку, причаленную у берега. Когда Джимми заговорил, она вздрогнула — травянистая почва приглушила его шаги.

— Не хотите ли прокатиться по озеру? — предложил он. Молли не сразу ответила. Она заметно смутилась.

— Простите, — сказала она. — Я… я жду лорда Дривера.

Джимми видел, что она нервничает. В воздухе чувствовалось напряжение. Она отвернулась, глядя вдаль, через озеро, щеки у нее раскраснелись.

— Прокатимся? — спросил он снова.

— Простите, — повторила она.

Джимми оглянулся через плечо. С террасы спускалась долговязая фигура его лордства. Лорд Дривер приближался медлительной и несколько судорожной походкой. Совсем не так спешат на желанное свидание. Вот его заслонила группа лавровых деревьев на нижней террасе. Еще минута — и он покажется с другой стороны.

Мягко, но стремительно Джимми взял Молли двумя руками за талию, поднял в воздух и аккуратно усадил на подушки, уложенные на корме.

Затем и сам перепрыгнул в лодку, так что она закачалась, отцепил причальный конец, схватил весло и оттолкнулся от берега.

Глава XIX НА ОЗЕРЕ

В любви, как и в любой другой жизненной сфере, прежде всего нужно стараться быть последовательным. Трусливые колебания губительны. Следует выбрать для себя линию поведения, которая лучше всего подходит к вашему темпераменту, и твердо ее придерживаться. Если Лохинвар подхватил прекрасную деву и усадил перед собою на коня, значит, он и дальше должен действовать в том же духе. Не стоит впадать в заблуждение, полагая, будто, совершив такой подвиг, можно вернуться к прежней тактике робкого обожания. Первобытный человек, осуществлявший свои ухаживания при помощи дубины, не совершал такой ошибки и никогда не извинялся, если невеста принималась жаловаться на головную боль.

Джимми тоже не стал извиняться. Ему это просто не пришло в голову. Он чувствовал себя первобытным человеком. Сердце у него колотилось, в голове все смешалось, и только одна отчетливая мысль явилась ему в первые же секунды — давно нужно было это сделать! Так будет правильно. Схватить ее в охапку и унести, а дядюшки, отцы и набриолиненные аристократы пусть занимаются своими делами. Так будет правильно. Одни, вдвоем, в своем собственном маленьком озерном мире, где никто не помешает, никто не подслушает. Давно нужно было это сделать! Сколько драгоценного золотого времени он потратил, переминаясь с ноги на ногу в сторонке, пока разные никчемные типы донимали ее разговорами — и ведь наверняка совершенно неинтересными. Но в конце концов он поступил правильно. Теперь они одни. Она должна его выслушать. Ничего другого ей не остается. Кроме них, в этом новом мире нет ни души.

Он оглянулся через плечо на старый, покинутый мир. Последний из рода Дриверов вышел из-за лавров и теперь стоял у кромки воды, озадаченно глядя вслед уплывающей лодке.

— Между прочим, поэты иногда действительно умели сказать, — задумчиво промолвил Джимми, погружая весло в воду. — Например, тот тип, который написал: «Даль, вот что виду прелесть придает».[13] Дривер тоже вполне неплох, если смотреть на него издалека, через широкую полосу воды.

Молли, задумчиво глядевшая в воду, не подняла глаз, чтобы насладиться живописным зрелищем.

— Зачем вы это сделали? — тихо спросила она.

Джимми поднял весло, пустив лодку в дрейф. В тишине журчание воды у носа лодки звучало очень ясно и звонко. Весь мир, казалось, уснул. Солнце сияло во всю мочь, вода в озере пылала под его лучами. Горячий влажный воздух был насыщен электричеством в преддверии грозы. Личико Молли казалось маленьким и спокойным в тени широкополой шляпы. Джимми, глядя на нее, чувствовал, что поступил верно.

— Зачем вы это сделали? — повторила она.

— Так нужно было.

— Отвезите меня обратно.

— Нет.

Он снова взялся за весло, расширив полосу воды между двумя мирами, и опять отложил весло.

— Сперва я должен вам кое-что сказать.

Она не ответила. Он еще раз оглянулся через плечо. Его лордства не было видно.

— Можно, я закурю?

Она кивнула. Он тщательно набил и раскурил трубку. Дымок от трубки неторопливо поплыл в неподвижном воздухе. Они долго молчали. Поблизости плеснула рыба и снова шлепнулась в воду, рассыпав дождь серебряных брызг. Молли вздрогнула от внезапного звука и полуобернулась.

— Рыбка, — по-детски сказала она. Джимми вытряхнул золу из трубки.

— Почему вы это сделали? — спросил он вдруг, эхом ее собственного вопроса.

Она медленно зачерпнула рукой воду и ничего не ответила.

— Вы знаете, о чем я говорю. Дривер мне рассказал.

Она вскинула голову, на мгновение в ней словно пробудилось какое-то чувство, и тут же снова угасло раньше, чем она успела договорить.

— Какое у вас право… — Она смолкла и отвернулась опять.

— Никаких прав, — сказал Джимми. — Просто я прошу вас, скажите мне.

Она опустила голову. Джимми наклонился вперед, коснулся ее руки.

— Не надо, — сказал он. — Ради Бога, не делайте этого! Не надо!

— Я должна, — сказала она несчастным голосом.

— Нет, не должны. Это нехорошо.

— Должна. Разговорами тут не поможешь. Поздно.

— Нет, не поздно. Разорвите помолвку сегодня же.

Она покачала головой, по-прежнему машинально водя рукой по воде. Солнце затянула сероватая дымка, со стороны замка сгущавшаяся до тусклой черноты. Жара давила еще больше, гроза приближалась.

— Почему вы это сделали? — спросил он снова.

— Не будем говорить об этом. Пожалуйста…

На мгновение он увидел ее лицо. В глазах у нее стояли слезы. Увидев это, Джимми совсем потерял голову.

— Вы не выйдете за него! — закричал он. — Это же чудовищно! Я вам не позволю. Вы и сами все понимаете. Вы должны знать, что вы значите для меня. Неужели вы думаете, что я допущу…

В тишине глухо заворчал гром, словно задремавший великан что-то пробормотал во сне. Черная туча, нависшая над холмом, подползла ближе. Жара была удушающая. Посередине озера, в каких-нибудь пятидесяти ярдах от лодки, лежал островок, прохладный и таинственный в сгущающемся сумраке.

Джимми оборвал свою речь на полуслове и схватил весло.

С ближайшей стороны островка виднелся лодочный сарай — узкий ручеек, перекрытый дощатым навесом, где можно было уместить прогулочную лодку. Джимми завел туда каноэ в тот самый момент, когда обрушилась гроза, и развернул лодочку боком, чтобы можно было смотреть на дождь, хлеставший по озеру сплошными потоками.

Джимми снова заговорил, на этот раз чуть медленнее:

— По-моему, я полюбил вас сразу, как только увидел там, на пароходе. Потом я вас потерял. Потом каким-то чудом снова нашел и потерял опять. И снова нашел вас здесь, опять же чудом, но уж на этот раз я вас не потеряю. Вы думаете, я буду молча стоять и смотреть, как вас отнимает у меня этот… этот…

Он взял ее за руку.

— Молли, ведь вы не любите его! Если бы я думал, что любите, я не стал бы мешать вашему счастью. Я бы уехал. Но вы не любите! Не можете вы его любить! Он же ничтожество, Молли!

Он подался к ней, лодка сильно закачалась.

— Молли!

Она молчала, но впервые посмотрела ему прямо в глаза ясным и твердым взглядом. В ее взгляде Джимми прочел страх. Она боялась, боялась не его, чего-то другого, а чего именно — он не мог разобрать. Но в ее глазах сиял и свет. Свет этот затмевал страх, как солнце затмевает огонь, и Джимми притянул ее к себе и стал целовать, еще и еще, шепча какие-то невнятные слова.

Вдруг она рванулась прочь, дико отталкивая его. Лодка едва не черпнула бортом воду.

— Я не могу! — вскрикнула Молли, задыхаясь. — Не могу! Нельзя!

Он протянул руку, ухватился за поручень, идущий вдоль стены. Лодка пересталf раскачиваться. Он обернулся. Молли, спрятав лицо, всхлипывала тихо и безнадежно, словно потерявшийся ребенок.

Он потянулся к ней, но не решился прикоснуться. Он был совершенно оглушен.

Дождь стучал по деревянной крыше. В щели между досками капало. Джимми снял пиджак, нежно набросил ей на плечи.

— Молли!

Она подняла к нему мокрые глаза.

— Молли, любимая, что случилось?

— Я не должна. Нельзя.

— Я не понимаю!

— Нельзя, Джимми.

Он осторожно двинулся вперед, придерживаясь за поручень. Оказался рядом с ней и обнял.

— В чем дело, милая? Скажи мне. Она припала к нему, не отвечая.

— Ты же не из-за него волнуешься? Не из-за Дривера? Тут не о чем волноваться. Все будет очень легко и просто. Если хочешь, я сам с ним поговорю. Он знает, что ты его не любишь. И потом, у него в Лондоне есть девушка…

— Нет-нет. Не в этом дело.

— А в чем? Любимая, что тебя тревожит?

— Джимми… — Она запнулась. Он ждал.

— Да?

— Джимми, мой отец… он не захочет… отец… отец… он…

— Не одобряет меня? Она горестно кивнула.

Огромное облегчение охватило Джимми. А он-то вообразил… Он и сам не знал, что он такое вообразил — какоето громадное, непреодолимое препятствие, какую-нибудь всемирную катастрофу, которая навсегда оторвет их друг от друга. Он готов был расхохотаться от счастья. Так вот в чем дело, вот что за туча нависла над ними — мистер МакИкерн его не одобряет! Ангел с огненным мечом, охраняющий вход в Эдем, обернулся полицейским с резиновой дубинкой.

— Придется ему ко мне привыкнуть, — легкомысленно заявил Джимми.

Молли безнадежно смотрела на него. Он не понимает, не может понять. Как же сказать ему? Отцовские слова и сейчас еще звенели у нее в ушах. Он жулик. Он «ведет свою игру». За ним следят. А она любит, любит его! О, как же сказать ему, чтобы он понял?

Она теснее прижалась к нему, вся дрожа. Он снова стал серьезным.

— Милая, не расстраивайся так. Тут уж ничего не поделаешь. Он переменится. Когда мы с тобой поженимся…

— Нет-нет! Ах, как же ты не понимаешь? Я не могу, не могу!

Джимми побелел. Он с тревогой всмотрелся в ее лицо.

— Постой, любимая! Что это значит — ты не можешь? Неужели это настолько важно, чтобы… чтобы… — он искал слово, — тебе помешать?

— Настолько, — прошептала она.

Ледяная рука сжала его сердце. Мир рушился, разваливался на куски прямо у него на глазах.

— Но… но… ты же любишь меня, — медленно проговорил он, словно пытался найти ключ к загадке. — Я… не понимаю…

— Ты и не поймешь. Ты мужчина. Ты ничего не знаешь. Для мужчины все совсем по-другому! Он с детства знает, что рано или поздно должен будет уйти из дома. Для него это естественно.

— Милая, но ведь и ты не можешь всю жизнь прожить дома! Все равно, за кого ты выйдешь замуж…

— Это совсем другое дело. Папа никогда больше не захочет разговаривать со мной. Я никогда больше его не увижу. Он Уйдет из моей жизни, Джимми. Я не могу. Ни одна девушка не смогла бы вот так выбросить двадцать лет своей жизни, как будто их и не было. Я буду постоянно мучиться, сама изведусь и тебя сделаю несчастным. Каждый день сотня разных мелочей будет напоминать мне о нем, у меня не хватит сил бороться с этим. Ты не знаешь, какой он хороший, как он меня любит. Сколько я себя помню, мы с ним всегда были друзьями. Ты видел его только снаружи, со стороны, а я знаю, что на самом деле он совсем другой. Он всю жизнь думал только обо мне. Он рассказывал мне такое о себе, чего никто и не подозревает, и я знаю, что все эти годы он трудился только ради меня. Джимми, ты не сердишься, что я все это говорю, нет?

— Продолжай, — сказал он, крепче прижимая ее к себе.

— Маму я не помню. Она умерла, когда я была совсем маленькая. Так что мы с ним всегда были вдвоем — пока не появился ты.

Воспоминания о тех далеких днях толпились перед ней, пока она говорила, заставляли ее голос дрожать — полузабытые милые пустяки, овеянные волшебным ароматом счастливого прошлого.

— Мы с ним всегда были заодно. Он доверял мне, а я доверяла ему. Мы всегда поддерживали друг друга. Когда я болела, он сидел со мной всю ночь, и не одну — много ночей подряд. Однажды у меня была всего лишь маленькая лихорадка, но я вообразила, что ужасно больна, поздно вечером услышала, что он пришел, и позвала его, а он поднялся ко мне и сидел до утра, держал меня за руку. Только потом я случайно узнала, что в тот день шел дождь, он весь промок. Он мог умереть из-за меня. Мы с ним были верными партнерами, Джимми, милый. Я не могу огорчить его теперь, правда? Это было бы нечестно.

Джимми отвернулся, боясь, как бы лицо не выдало, что он чувствует. Он сходил с ума от иррациональной, нерассуждающей ревности. Он хотел, чтобы она принадлежала ему телом и душой, и каждое ее слово резало по живому. Еще мгновение назад он чувствовал, что она — его. Сейчас, в первую минуту потрясения, он казался сам себе чужаком, посторонним, без спросу ступившим на священную землю.

Она заметила его движение и инстинктивно угадала его мысли.

— Нет-нет! — закричала она. — Нет, Джимми, все совсем не так!

Их взгляды встретились, и у Джимми отлегло от сердца. Они сидели и молчали. Дождь, истратив основной запас своих сил, сыпался мягко и ровно. Среди серых туч над холмами проглянула бледная полоска голубого неба. Совсем оядом на острове запел дрозд.

— Что же нам делать? — спросила она наконец. — Что тут можно сделать?

— Нужно подождать, — сказал Джимми. — Все будет хорошо. Обязательно. Теперь нам ничто не может помешать.

Дождь перестал. Голубизна теснила серость и в конце концов совсем прогнала ее прочь. Солнце, низко висевшее на западе, снова ярко светило над озером. Воздух был чист и прохладен.

Джимми внезапно воспрял духом. Он разглядел ниспосланный ему знак. Такой и есть этот мир на самом деле — улыбающийся и приветливый, а не серый, как ему на минуту показалось. Он победил! Этого уже ничто не изменит. Остались какие-то мелочи. Как можно было хоть на минуту поддаться такой ерунде?

Джимми вывел лодку из укрытия на сверкающую воду и взялся за весло.

— Пора возвращаться, — сказал он. — Интересно, который час. Я бы хоть всю жизнь здесь провел, но, наверное, уже поздно. Молли!

— Да?

— Что бы ни было, ты разорвешь помолвку с Дривером? Хочешь, я ему скажу?

— Нет, я сама. Я напишу ему записку, если не встречу его до обеда.

Взмахнув несколько раз веслом, Джимми вдруг снова заговорил:

— Бесполезно! Я просто не могу удержаться. Молли, ничего, если я немножко спою? Голос у меня — не приведи Господи, но очень уж я счастлив. Постараюсь перестать, как только смогу.

Он громко и немелодично запел.

Молли тревожно смотрела на него из-под своей тенистой шляпы. Солнце зашло за холмы, блики на воде погасли. В воздухе чувствовался холодок. Громада замка нависла над ними, темная и угрожающая в неясных сумерках.

Молли пробрала дрожь.

Глава XX УРОК ИГРЫ В ПИКЕТ

Тем временем лорд Дривер, отойдя от воды, закурил сигарету и неспешным шагом двинулся на прогулку вокруг замка. Он был в обиде на весь мир. Изменнический побег Молли в лодке вместе с Джимми нисколько его не огорчил; у графа были другие заботы. Трудно сохранять безоблачную ясность духа, когда безжалостный дядюшка только что силой принудил тебя отказаться от любимой девушки и обручиться с другой, которая тебе абсолютно безразлична. При таких условиях жизнь представляется в довольно мрачном свете. К тому же лорд Дривер, хоть и не был склонен к самоанализу, невольно начал задумываться, не было ли его поведение самую чуточку недостаточно героическим. Он пришел к выводу, что, пожалуй, было. Конечно, начни он упираться, дядя Томас мог чертовски сильно осложнить ему жизнь. Вот в том-то вся и беда! Будь у него хотя бы, — ну, скажем, две тысячи в год собственного дохода — тогда еще можно было бы побороться. Но, черт побери все на свете, дядя Томас в случае чего может так урезать его содержание, что нельзя будет и носа высунуть из замка — сиди себе с каким-нибудь жалким фунтом стерлингов в кармане, да и того еще много!

Воображение лорда пасовало перед такой перспективой. Летом и осенью, когда можно охотиться, не так уж плохо пожить в родовом гнезде. Но круглый год! Лучше быть в столице с разбитым сердцем, чем с целым — в деревне в зимнее время.

— Ей-богу, — бормотал его лордство, — была бы у меня хоть пара… Да, черт побери все на свете, хоть бы пара тысяч в год! Я бы рискнул и попросил Кэти выйти за меня замуж, да, рискнул бы, черт меня раздери совсем!

Он продолжил прогулку, задумчиво попыхивая сигаретой. Чем больше он размышлял о своем положении, тем меньше оно ему нравилось. Во всей этой истории было одно только светлое пятно: с деньгами теперь станет малость полегче. Прежде вытянуть у дяди Томаса малую толику драгметаллов было все равно что вырвать коренной зуб у бульдога. Но уж теперь-то благодаря этой чертовой помолвке дядюшка, надо надеяться, слегка отпустит вожжи.

Его лордство как раз прикидывал, не удастся ли в минуту душевной разнеженности вытрясти дядю на приличную сумму, и тут на руку ему упала тяжелая теплая дождевая капля! В кустах зашлепало и зашелестело. Небо закрыли свинцовые тучи.

Лорд огляделся — куда бы скрыться. Бесцельно прогуливаясь, он достиг розового сада. В дальнем конце его имелась беседка. Лорд поднял воротник и побежал.

Приблизившись, он услышал, что внутри кто-то насвистывает в ритме похоронного марша. Тут хлынул дождь. Запыхавшийся лорд нырнул в беседку и увидел, что за маленьким дощатым столиком сидит Харгейт, и лицо у него крайне озабоченное, а на столе разложены карты. Харгейту так и не пришлось вывихнуть себе запястье. Пока он просто отвечал отказом на все приглашения сыграть в бильярд.

— Хелло, Харгейт, — сказал его лордство. — Вот это ливень, черт возьми!

Харгейт поднял взгляд, молча кивнул и вновь занялся картами. Взял верхнюю из колоды в левую руку, посмотрел на нее задумчиво, как будто решая, в каком месте на столе она будет лучше смотреться с художественной точки зрения, и в конце концов положил рубашкой вниз. Затем взял другую карту со стола и положил ее поверх предыдущей. При этом он не переставал страдальчески насвистывать.

Его лордство взглянул на своего гостя с досадой.

— Захватывающая игра, — заметил он язвительно. — Что это? Пасьянс?

Харгейт снова кивнул. На этот раз он даже не поднял глаз.

— Ну что вы сидите здесь, надувшись, как лягушка? — раздраженно сказал ему лорд Дривер. — Давайте поговорим о чем-нибудь.

Харгейт собрал карты и принялся рассеянно тасовать, по-прежнему насвистывая.

— Да перестаньте вы! — сказал его лордство. Харгейт кивнул и послушно положил колоду на стол.

— Послушайте, — сказал лорд Дривер, — это же скука смертная. Давайте хоть сыграем. Во что угодно, лишь бы время провести. Проклятый дождь! Так мы здесь просидим До обеда. Вы когда-нибудь играли в пикет? Я вас за пять минут научу.

На лице Харгейта появилось благоговейное выражение, как у человека, который только что своими глазами созерцал чудо. Долгие годы он изощрялся во всех мыслимых дипломатических уловках, чтобы подвигнуть того или другого молодого джентльмена на партию в пикет, и вдруг этот изумительный молодой джентльмен, истинное сокровище среди молодых джентльменов, сам предлагает обучить его этой игре! Счастье было слишком велико. Чем он заслужил такой подарок судьбы? Примерно так мог бы чувствовать себя утомленный бесконечными погонями лев, если бы очередная антилопа, вместо того, чтобы, как обычно, устремиться к горизонту, обернулась и по доброй воле сунула голову ему в пасть.

— Я… не прочь поучиться, — сказал он.

Харгейт внимательно слушал, пока лорд Дривер многословно объяснял ему основные правила игры в пикет. Время от времени он задавал какой-нибудь вопрос. По-видимому, он постепенно начинал усваивать общие принципы.

— Что значит «репик»? — спросил он, когда его лордство сделал паузу.

— А это вот что… — И его лордство продолжил свою лекцию.

— Ага, теперь я понял, — обрадовался неофит.

Игра началась. Лорд Дривер, как и следовало ожидать, выиграл у своего ученика первые два кона. Затем выиграл Харгейт.

— Теперь я уже вполне разобрался, что тут к чему, — сказал он самодовольно. — Игра-то совсем простая. Может, сыграем на интерес?

— Что ж, — медленно проговорил лорд Дривер, — если вам так хочется.

Он бы, конечно, такого не предложил, но, черт возьми, этот тип сам нарывается! Не его вина, если после одного-единственного выигрыша новичок возомнил, будто все понимает про игру в пикет. На самом-то деле пикет — такого рода игра, где выигрыш практически полностью зависит от умения игрока. Но… В конце концов, у Харгейта наверняка полно денег. Не обеднеет!

— Что ж, — повторил его лордство. — Сколько ставим?

— Что-нибудь скромненькое? Десять шиллингов на сотню?

Несомненно, тут его лордству следовало поправить новичка, объяснить, что десять шиллингов за сотню очков в пикете — далеко не скромная ставка. Он-то знал, что неопытный игрок за двадцать минут легко может проиграть и четыреста очков, а уж двести — обычное дело. Но он оставил все как есть.

— Очень хорошо, — сказал лорд Дривер.

Двадцать минут спустя Харгейт огорченно смотрел на листок, где записывались очки.

— Я должен вам восемнадцать шиллингов, — сказал он. — Заплатить сейчас, или уж потом разочтемся сразу за все?

— Может быть, на этом остановимся? — предложил лорд Дривер. — Дождь уже кончился.

— Нет, сыграем еще. Мне нечего делать до обеда, и вам, я думаю, тоже.

Совесть его лордства слабо трепыхнулась напоследок.

— Знаете, Харгейт, вам правда лучше бы остановиться. В эту игру можно проиграться в пух.

— Мой дорогой Дривер, — довольно холодно ответил Харгейт, — благодарю вас, но я сам могу позаботиться о себе. Разумеется, если вам не хочется рисковать, тогда, безусловно…

— О, ни в коем случае, — оскорбился его лордство. — Буду только рад. Но помните, я вас предупредил.

— Буду иметь это в виду. Кстати, пока мы не начали — может быть, поднимем ставки? Как насчет соверена за сотню?

Лорд Дривер никак не мог себе позволить играть в пикет по соверену за сотню, да и вообще не мог позволить себе играть в пикет на деньги, но после обидного намека, брошенного его противником, самолюбие не позволяло признать этот унизительный факт. Лорд Дривер кивнул.

Шестьдесят минут спустя Харгейт взглянул на часы:

— Пожалуй, пора переодеваться к обеду.

Его лордство в глубоком раздумье ничего на это не ответил.

— Позвольте-ка, вы должны мне двадцать фунтов, если не ошибаюсь? — продолжал Харгейт. — Надо же, как вам не повезло!

Они вышли в сад, полный роз.

— Как все благоухает после дождя, — разговорился Харгейт. — Дождик все освежил!

Его лордство, по-видимому, не слышал. Должно быть, углубился в какие-то свои мысли. Он был рассеян и задумчив.

— Еще успеем немного прогуляться, — заметил Харгейт, снова глядя на часы. — Я хотел поговорить с вами.

— А! — сказал лорд Дривер.

Выражение лица лорда не расходилось с его чувствами. Он казался задумчивым и в самом деле пребывал в задумчивости. Чертовски неудачно получилось с этими двадцатью фунтами!

Харгейт исподтишка наблюдал за ним. Его образ жизни требовал большой осведомленности по поводу образа жизни других людей, а потому он знал, что лорд Дривер неимущ и во всем зависит от дядюшки, обладающего чрезвычайно развитым хватательным рефлексом. На том и строил Харгейт свои расчеты.

— Что за человек этот Питт? — спросил он.

— Да так, мой приятель, — ответил его лордство. — А что?

— Я его не выношу.

— А по-моему, он неплохой, — сказал его лордство. — Собственно говоря, я точно знаю, что неплохой. — Это он вспомнил человеколюбивые поступки Джимми. — Почему он вам не нравится?

— Сам не знаю. Не нравится, и все тут.

— О? — равнодушно отозвался его лордство. Он был не в настроении выслушивать рассказы о чьих-то симпатиях и антипатиях.

— Слушайте-ка, Дривер, — сказал Харгейт. — Сделайте мне одолжение. Уберите Питта из замка.

Лорд Дривер в изумлении посмотрел на своего гостя.

— Э? — сказал он. Харгейт повторил.

— Я смотрю, вы тут наметили для меня целую программу, — сказал лорд Дривер.

— Уберите его отсюда, — жарко повторил Харгейт. Он тяжело переживал запрет на бильярд, испытывая Танталовы муки. В замке полно молодых джентльменов именно такого рода, с какими он привык работать, любой может стать легкой добычей, а он из-за Джимми вынужден стоять на приколе, словно отслуживший свое линкор. Есть отчего прийти в бешенство! — Заставьте его уехать. Вы его сюда пригласили. Вряд ли он собирается остаться здесь навсегда, правда? Если вы уедете, ему тоже придется собирать вещички. Вот что поезжайте завтра в Лондон. Подберите какой-нибудь предлог, это дело нетрудное. Он волей-неволей должен будет уехать с вами. В Лондоне вы отвяжетесь от него и вернетесь сюда. Так и сделайте.

Нежно-розовый румянец медленно разлился по лицу лорда Дривера. Он сделался похож на рассерженного кролика. В его организме был не такой уж большой запас гордости, но при мысли о той недостойной роли, что предлагал ему Харгейт, ее мелководные глубины взволновались до самого дна. Между тем Харгейт, продолжив свою речь, добавил последнюю каплю:

— Да, кстати о деньгах, которые вы проиграли мне в пикет, — сколько там было? Двадцать? Двадцать фунтов было, я не ошибся? Ну, так это все, считайте, аннулируется. С этим все будет в порядке.

— В порядке? — взорвался его лордство, порозовев до ушей, — в порядке, черт меня побери совсем? Я завтра же выплачу вам все до последнего забубённого пенни, и после этого вы сами можете выметаться, вы, а не Питт! Да за кого вы меня принимаете, хотел бы я знать?

— За болвана, если вы откажетесь от моего предложения.

— Знаете что, мне просто-таки хочется вас отколошматить!

— Не советую. Эта не та игра, где вы могли бы блеснуть. Лучше уж ограничьтесь пикетом.

— Если вы считаете, что я не смогу вам отдать ваши тухлые деньги…

— Считаю. Но если вы сможете — так тем лучше. Деньги мне всегда пригодятся.

— Может, в чем-то я и болван…

— Это еще мягко сказано, сердечный мой.

— …но я не подонок!

— Как вы разрумянились, Дривер. Сердиться полезно для цвета лица.

— А если вы думаете, что можете меня подкупить, так это самая большая ошибка в вашей жизни!

— Нет, не самая, — возразил Харгейт. — Самая большая ошибка была тогда, когда я вообразил, что у вас еще теплятся какие-то проблески интеллекта. Но если вам охота изображать героя подростковой мелодрамы — ради Бога. Я лично полагаю, что игра не стоит свеч. Но коль скоро обостренное чувство чести принуждает вас заплатить двадцать фунтов, очень хорошо. Вы сказали — завтра? Меня это вполне устраивает. Так и договоримся.

Он ушел, а лорд Дривер остался с тем приятным теплым чувством, которое испытывает слабый человек, раз в жизни проявив решительность. Он понимал, что теперь обязан держаться выбранной позиции. Деньги необходимо заплатить, и заплатить завтра же. В противном случае такой человек, как Харгейт, вполне способен устроить ему очень большие неприятности и не преминет это сделать. Долг чести! С этим не шутят.

Впрочем, лорд Дривер был абсолютно спокоен. Он знал, что может достать деньги, когда только пожелает. Это показывает, что нет худа без добра, помыслил он философски. Главное несчастье — помолвка — так сказать, нейтрализует меньшее зло, ведь смешно даже предполагать, что сэр Томас, добившись вожделенной цели, поскупится на такую пустячную сумму, как двадцать фунтов стерлингов.

Лорд Дривер направился к замку. Он ощущал в себе небывалые силы. Он показал Харгейту, из какого теста сделан! Он — Спенни Дривер, человек из железа, с ним лучше не шутить. Право, если подумать, это огромная удача, что он обручен с Молли. Иначе даже думать не хочется, как бы он подступился к дяде с просьбой выдать ему двадцать фунтов на оплату карточного долга.

В холле он встретил Сондерса.

— Я как раз ищу ваше лордство, — сказал дворецкий.

— А? Ну, вот он я.

— Совершенно верно, ваше лордство. Мисс МакИкерн поручила мне передать вам эту записку на случай, если сама она не успеет повидаться с вами лично до обеда, ваше лордство.

— Понял. Спасибо.

Он двинулся вверх по лестнице, на ходу разворачивая конверт. О чем еще эта девица ему пишет? Неужто ей вздумалось бомбардировать его любовными записочками и прочей подобной чепухой? Черт возьми, тяжеленько будет ей подыгрывать!

На площадке он остановился, чтобы прочесть письмо. После первой же строчки у него отвисла челюсть. Конверт спланировал на пол.

— Мамочки мои! — простонал лорд Дривер, судорожно цепляясь за перила. — Вот теперь я влип!

Глава XXI ГНУСНЫЕ ДАРЫ

Без сомнения, на свете существуют люди, устроенные таким образом, что, встретив благосклонный ответ на свои ухаживания, они не испытывают особо сильных эмоций. Царь Соломон, возможно, принадлежал к этой категории, и даже Генрих Восьмой со временем, должно быть, несколько пресытился. Но для среднего человека это событие связано с сильными и сложными переживаниями. Преобладает, пожалуй, ощущение некой ошарашенности. К нему примешивается облегчение, какое испытывает генерал, доведя до победного конца сложную военную операцию, или участник самоубийственной вылазки на вражескую территорию, поняв, что опасность миновала, а он все еще жив. Вслед за тем приходит непривычное сознание собственной исключительности. Мы и раньше подозревали свое превосходство над средними людьми, и теперь эти догадки неожиданно подтвердились. Наша грудь вздымается от самодовольства, и в целом мире нам больше нечего желать.

У некоторых людей к этому счастливому сплаву добавляется примесь опасения. Бывает даже, что нервное напряжение обрученности пробуждает в душе слабый намек на сожаления. Слышали, как некий влюбленный пастушок со стенаниями жаловался другу примерно в третьей четверти срока своей помолвки: «Она заставляет меня все время что-нибудь покупать. Вот вчера — два новых галстука!». Он словно вопрошал сам себя, достанет ли человеческих сил выдержать такие зверства.

Но какие бы трагедии ни омрачали завершающий период помолвки, начало ее, во всяком случае, озарено сиянием.

Переодеваясь к обеду и разглядывая свое намыленное лицо в зеркале, Джимми восторженно дивился совершенству лучшего из всех возможных миров.

Его не посещали сомнения. Он не верил, что сложные отношения с МакИкерном могут всерьез помешать его планам на будущее. На данный момент он вообще отказывался принимать во внимание, что на свете живет отставной начальник полиции. В мире, где находится Молли, нет места другим людям. Они не вписываются в картину. Их попросту не существует.

Пока Джимми благодушествовал, размышляя о том, как прекрасна жизнь, в комнату бочком пробрался этот нераскаявшийся флибустьер, Штырь Маллинз. Быть может, Джимми невольно читал на лицах окружающих отражение собственного лучезарного счастья — во всяком случае ему почудилось, что внешний облик и вся повадка Штыря выдают некое тайное ликование. Трущобный юноша прошаркал по ковру прямо-таки танцующим шагом. Лицо его сияло под огненно-рыжими кудрями.

— Ну-ну, — сказал Джимми. — И как же поживает нынче его светлость лорд Фиц-Маллинз? Штырь, ты был когда-нибудь шафером?

— А это чего, начальник?

— Шафер, на свадьбе. Который стоит рядом с женихом и держит его за шиворот, чтобы не сбежал. Вообще, за всем присматривает, всучает деньги священнику после церемонии, потом женится на главной подружке невесты и живет долго и счастливо.

Штырь помотал головой:

— Мне жениться ни к чему, начальник.

— Штырь-женоненавистник! Вот погоди, в один прекрасный день любовь проснется в твоем сердце, ты еще стихи писать начнешь.

— Не на таковского напали, начальник, — возмутилось дитя трущоб. — Мне девчонки без надобности. Не дурачок какой-нибудь.

Это уже было оголтелое кощунство. Джимми отложил в сторону бритву, от греха подальше, и попытался просветить погрязшего в невежестве Штыря.

— Штырь, ты осел, — сказал Джимми. — Много ты понимаешь! Будь у тебя хоть какие-нибудь мозги, ты бы знал, что женитьба — единственное, ради чего стоит жить. Зти мне тупоголовые холостяки, смотреть на вас противно! Сам подумай, была бы у тебя жена — какая жизнь! Вот выходишь ты на дело морозной зимней ночью, а дома тебя ждет горячий супчик, и тапочки уже согреты. А потом она присядет к тебе на колени, и ты ей расскажешь, как поработал сегодня, как застрелил полицейского, и вы вместе станете перебирать добычу… Уютно-то как! А может, по всему дому бегают маленькие Штырьки? Представь, ты влезаешь в окно, а они прыгают от радости, кричат: «Папка легавого замочил!» — трогательными тоненькими голосками. Мой крестник, белокурый Джимми Маллинз, получает десять центов за то, что утром бросил камень в переодетого сыщика. Тихое семейное счастье… Поверь моему опыту, Штырь, ничего нет лучше семейной жизни.

— Была у меня одна девчонка… — мечтательно проговорил Штырь. — Только не сладилось у нас. Вышла замуж за легавого.

— Она недостойна тебя, Штырь, — посочувствовал Джимми. — Такие безнравственные вертихвостки не для тебя. Найди себе хорошую, душевную девушку, которая будет считать твою профессию очень романтичной и восхищаться ею. А пока дай мне побриться, не то я опоздаю к обеду. Сегодня, Штырь, нас ждут великие дела.

Штырь оживился:

— Само собой, начальник! Вот я ж как раз про это хотел…

— Знаешь, Штырь, если бы можно было всю голубую кровь, что соберется здесь сегодня, вылить в один большой чан, хватило бы, чтобы открыть красильню. Но лучше не пробовать, им это может не понравиться. Кстати, ты с тех пор больше не видел… Что это я, конечно, видел. Я хотел сказать, ты разговаривал хоть раз с тем слугой, который, как ты думаешь, на самом деле сыщик?

— Ну да, начальник, я ж как раз про это…

— Надеюсь, ради его же блага, что он более профессионален, чем мой старый приятель Гейлер. Этот тип действует мне на нервы, Штырь. Он ходит за мной по пятам, как собака. Небось, и сейчас прячется где-нибудь в коридоре. Ты его не видел?

— А то! Начальник, я ж…

Джимми серьезно и внимательно посмотрел на Штыря.

— Штырь, — сказал он, — у тебя что-то такое на душе. Ты о чем-то хочешь мне рассказать. О чем же? Говори!

Радостное волнение Штыря выплеснулось наружу потоком слов:

— Хы, начальник! Здесь нынче такое творилось, аж башка трещит! Верьте слову! Слышьте, захожу я сегодня в гардеробную к сэру Томасу…

— Что?!

— Верьте слову. Вот перед самой грозой, как потемнело. Захожу я, значит…

— В гардеробную сэра Томаса! — перебил Джимми. — За каким…

Штырь слегка смутился. Улыбнулся широкой извиняющейся улыбкой и переступил с ноги на ногу.

— Я их загреб, начальник! — осклабился он.

— Загреб? Что загреб?

— Вот это.

Штырь сунул руку в карман и вытащил сверкающую гроздь — бриллиантовое ожерелье леди Джулии Блант.

Глава XXII КОЛЛЕГИ ПО РЕМЕСЛУ РАСХОДЯТСЯ ВО МНЕНИЯХ

— Сто тыщ долларей, — нежно прошептал Штырь, любуясь на драгоценные камни. — Я себе говорю — начальнику недосуг самому с ними возиться. Занят он очень, обхаживает разных важных шишек. Стало быть, надо мне за это дело взяться. А начальник-то как обрадуется, лишь бы только все было шито-крыто. Ну вот, пошел я, значит…

Дар речи вернулся к Джимми с такой силой, что его преданный ученик изумился. Весь ужас этой кошмарной ситуации подействовал на Джимми примерно так же, как прямой удар в область жилетки, но теперь, как мог бы выразиться Штырь, он малость отдышался. Пока он отводил душу, самодовольная ухмылка мало-помалу сползала с лица трущобного юноши. Даже в районе Бауэри, где у него было много весьма откровенных друзей, Штырю не приходилось выслушивать настолько язвительной оценки собственной ущербности, как в умственном, так и в нравственном отношении.

— Начальник! — запротестовал он.

— Это еще я изложил в общих чертах, — сказал Джимми, запыхавшись. — Я не в силах достойно охарактеризовать твои качества вот так, экспромтом — они слишком велики и необъятны.

— Начальник, да какая муха вас укусила? Вы что, не рады?

— Рад! — Джимми взмахнул руками. — Рад! Безумец! Да понимаешь ли ты, что ты наделал?

— Я их загреб, — повторил Штырь. Его интеллект с трудом воспринимал новые идеи. Ему все казалось, что Джимми упустил из виду главное.

— Когда на днях ты хотел взять те, другие камни, говорил я тебе — нельзя!

Штырь просветлел лицом. Как он и подозревал, начальник упустил из виду главное.

— Ага, начальник, говорили, а то как же! Но те же были мелкие камешки, дрянь одна. Ясное дело, зачем вам связываться с такой мелочевкой! А тут другое дело. Брульянты — прям конфетки. Сто тыщ долларей тянут.

— Штырь, — промолвил Джимми, мучительно заставляя себя сдерживаться.

— Ага?

— Послушай меня минутку.

— А то.

— Я знаю, вбить тебе что-нибудь в голову — практически безнадежная задача. Тут нужно специальное оборудование — сверло, отбойный молоток, взрывчатка и так далее. Но если по складам, может, что-нибудь и получится. Понимаешь ли ты, Штырь, красавец ты мой синеглазый, что в этом родовом гнезде чуть ли не через одного натыканы переодетые сыщики, и каждый, скорее всего, получил указания следить за тобою, словно ястреб? Или ты воображаешь, что твое незапятнанное прошлое послужит тебе защитой? Вероятно, ты думаешь, что все эти сыщики скажут про себя: «Ну-ка, кого же мы можем заподозрить? Уж конечно, не Штыря Маллинза, ему ведь и на ум не придет учинить такое! Нет, эта вещь никак не может быть у нашего миляги Штыря».

— Не, начальник, — радостно перебил его Штырь, — так и нету ее у меня! Ну точно, нету. Она же у вас, начальник!

Джимми посмотрел на Штыря с восхищением. В конце концов, если к нему привыкнуть, эта бредовая лихость мышления прямо-таки освежает и бодрит. Беда в том, что она абсолютно не пригодна для реальной повседневной жизни. В иной обстановке — скажем, на дружеской вечеринке в Блумингдейле, — трущобный недоросль вполне может быть душой компании. К примеру, приятные замечания вроде его последней реплики могут чудесно скрасить унылую монотонность психиатрической лечебницы.

— Дружочек, — сказал он с несокрушимой нежностью в голосе. — Послушай меня еще разок. Поразмысли! Раскинь мозгами! Неужели до твоего сознания так-таки не доходит, что в этом доме некоторые нехорошие люди усматривают между нами определенную связь? Не воображает ли, например, мистер МакИкерн, будто мы с тобой работаем в паре, как два родные брата? По-твоему, мистер МакИкерн не обронил словечко на эту тему, когда мило беседовал со своей дрессированной ищейкой, покуривая сигару? Думается мне, что обронил. И как ты, Штырь, намереваешься обмануть этого джентльмена-сыщика, который, позволь тебе напомнить, с самого своего появления в этом доме не отходит от меня дальше, чем на два ярда?

У Штыря вырвался неудержимый смешок.

— Ага, начальник, с этим-то все в порядочке.

— В порядке, говоришь? Ну-ну! С чего ты это взял?

— Слышь, начальник, легавый-то того… вышел из игры! — Развеселившийся Штырь улыбался от уха до уха. — Вот смеху-то, начальник! Хы! Чисто цирк! Слушьте. Они взяли да заарестовали друг дружку.

Джимми хмуро подумал, что был не совсем прав. Даже и в Блумингдейле такие шуточки не встретят теплого приема. Одиночество — удел гения. Штырь обречен идти по жизни, так и не встретив родственную душу, способную понять и разделить его мыслительные процессы.

— Ну точно, — посмеивался Штырь. — То есть, совсем даже наоборот.

— Да-да, конечно, — успокаивающе произнес Джимми. — Я понимаю.

— Тут такое дело, начальник. Один сыщик заарестовал другого. Они сцепились, один думает, что брульянты стырил тот, а тот — что этот, а они ж не знают, что оба сыщики, ну один одолел другого и… — на глазах у Штыря заблестели слезы чистейшей радости, — и запер его в угольном погребе!

— Что это ты мне рассказываешь? Штырь безудержно захихикал.

— Слышь, начальник, какое дело-то. Хы! Помереть, не встать! Как гроза началась, все потемнело, я в гардеробной шарю — где шкатулка, только ее заприметил, а тут — хы! Слышу, в коридоре шаги, тихенькие такие, и прямо к двери. Во я попал! Думаю себе, это какой-нить из сыщиков про меня допер, сцапать хочет. Я шасть — и спрятался за занавеску. Там занавесочка такая есть, сбоку. За ней костюмы разные висят, всякие шикарные шмотки. Я туда и стою, жду, что будет. Думаю, он войдет, а я попробую выскочить, пока он меня не разглядел. Темно же. Дам ему в зубы, он отключится, я и удеру.

— Да? — сказал Джимми.

— Ну, типчик этот дверь открыл, я уже хотел к нему рвануть, и тут из комнаты, что напротив, выскакивает другой типчик, и того, первого — в захват! Не, ну скажите, никакого цирка не надо! Верьте слову, лучше, чем на Кони-Айленде!

— Продолжай. Что было дальше?

— Они давай один другого мутузить. Меня-то они не видят, и я их не вижу, только слышу, как они по комнате шарахаются да молотят друг друга почем зря. Ну, потом один другого свалил, тот отрубился, хоть до десяти считай, а потом слышу — щелкнуло. Ну, это я сразу понял, что такое было. Один фраер другому наручники нацепил.

— Назовем их «А» и «Б», — предложил Джимми.

— Потом слышу — этот, ну, первый мужик, свет зажег, потому что темно же было, из-за грозы, и говорит: «Ага, попался! Я за тобой давно наблюдаю». Я голос-то узнал. Это был тот самый, который прикидывается, будто служит у сэр-Таммаса. А второй…

Джимми зашелся от хохота.

— Молчи, Штырь! Это выше сил человеческих! Неужели ты хочешь мне сказать, что наш высокоинтеллектуальный и трудолюбивый друг Гейлер, закованный в наручники, сидит сейчас в угольном погребе?

Штырь улыбался до ушей.

— А то! — сказал он.

— Это Божья кара! — объявил Джимми в восторге. — Господь его покарал. Человек не имеет права быть таким законченным ослом, как этот Гейлер. Это просто неприлично.

Временами преданный сотрудник МакИкерна вызывал у Джимми необъяснимую злобу. Гордость его была задета. Доходило до того, что Джимми жалел — почему он на самом деле не тот отчаянный разбойник, каким МакИкерн его считает. Никогда в своей жизни он не отказывался от вызова, а эта слежка была явным вызовом. За спиной неумелого шпиона Джимми всякий раз мерещилась самодовольная фигура МакИкерна. Будь в служащем агентства Додсона хоть какая-нибудь тонкость, Джимми смог бы его простить, но тонкости не было. В итоге многолетнего опыта у Штыря развилось своего рода шестое чувство в отношении представителей закона. Его не обманула бы и самая хитрая маскировка. Но Гейлера даже сам Джимми сумел бы разгадать.

— Продолжай, — сказал он Штырю. Штырь продолжил:

— Ну так вот, тот, другой фраер, который валяется на полу в наручниках…

— Словом, Гейлер, — вставил Джимми. — Неотразимый храбрец Гейлер!

— А то. Он, значится, сперва очень был занят, никак продышаться не мог. Пыхтел-пыхтел, а потом и говорит: «Ах ты, — говорит, — балда, ты чего творишь? Ну и наделал ты дел, нечего сказать». Ну, то есть, он это другими словами говорил, но по смыслу вроде того. «Я, — говорит, — сыщик. Сними с меня эти штуки!» Это он про наручники. Думаете, тот, другой фраер, который вроде слуги, шибко тут обрадовался? Не, ничего похожего. Ха-ха, говорит. В жизни, говорит, не слыхал такой дури. «Расскажи это своей бабушке! Я тебя знаю. Втерся в дом под видом гостя, а на самом деле нацелился на брульянты». На такие жестокие слова другой фраер, Гейлер, прямо жуть как разгорячился. «Сыщик я! — орет. — И в доме я по особому приглашению мистера МакИкерна, американского джентльмена». А тот ему опять пилюлю. «Расскажи это королю голландскому! Тоже мне, сыщик. Наглости у тебя, — говорит, — на десятерых». Гейлер ему: «Отведите меня к мистеру МакИкерну. Он за меня…» Поручкается, что ли?

— Поручится? — предположил Джимми. — Это значит — к сердцу прижмет и много хорошего скажет.

— Во-во, точно. Поручится. А я сперва не понял, к чему это он. «Поручится за меня», — говорит. Он-то думал, что выкрутился, а ничего подобного, потому что фраер в виде слуги ему говорит: «Еще чего! Стану я гоняться с тобой по всему дому, мистера МакИкерна искать. Посиди-ка ты в погребе пока, мил-сердешный друг, а там посмотрим, что ты запоешь, когда я доложусь сэр-Таммасу». «Лады! — говорит ему Гейлер. — Зовите сэр-Таммаса, я ему все объясню». А тот ему: «Ну нет! У сэр-Таммаса дел нынче много, обхаживать разных шишек, что приедут тиянтер смотреть. Не буду я его дергать да беспокоить, пока он не освободится. Так что давай, лезь в погреб!» Ну, они и ушли. А я — за дело, брульянты пригреб и бегом сюда. Джимми утер глаза.

— Слыхал ли ты, Штырь, что бывает на свете такая штука — высшее правосудие? — спросил он. — Вот это как раз оно самое и есть. Но в этот час веселья и общего умиления мы не должны забывать…

Штырь его перебил. Радуясь успеху своего рассказа, он поспешил указать мораль всей истории:

— Вот видите, начальник, получилось-то все к лучшему. Как заметят они, что брульянты тю-тю, — подумают, что их Гейлер свистнул. А про нас не подумают.

Джимми серьезно посмотрел на оратора.

— Конечно, — сказал он. — Да ты мыслитель, Штырь! По твоим же собственным словам, Гейлер едва успел открыть дверь снаружи, когда слуга на него набросился. Естественно, все подумают, что он взял бриллианты. Особенно когда их при нем не найдут. Человек, который способен вскрыть запертый сейф через запертую дверь, уж наверное сумеет припрятать добычу, катаясь по полу в драке. То, что драгоценностей при нем не окажется, окончательно изобличит его. А уж когда выяснится, что он на самом деле сыщик, все окончательно поверят, что он и есть грабитель. Знаешь, Штырь, тебя бы надо поместить в какое-нибудь тихое лечебное заведение.

Трущобный юноша затуманился.

— Про это я не подумал, начальник, — признался он.

— Ну еще бы! Нельзя же думать обо всем сразу. А теперь, будь добр, передай мне бриллианты, я их положу на место.

— Обратно положить, начальник?

— А что ты предлагаешь? Я бы тебя заставил это сделать, только, боюсь, для тебя это будет немного непривычно.

Штырь покорно отдал бриллианты. Начальник есть начальник. Он сказал — значит, так тому и быть. Но вид у Штыря был трагический и красноречиво говорил о загубленных надеждах.

Джимми взял ожерелье с легким замиранием сердца. Он был знатоком драгоценностей, и хорошие камни производили на него то же действие, что хорошая картина — на тонкого ценителя изящных искусств. Он пропустил ожерелье между пальцами, потом поднес к глазам и присмотрелся поближе.

Штырь наблюдал за ним с вновь проснувшейся робкой надеждой. Похоже, начальник колеблется. Может, взяв бриллианты в руки, он уже не найдет в себе сил с ними расстаться? Для Штыря бриллиантовое колье искусной работы представляло собой всего лишь эквивалент энного количества «долларей», но он знал, что некоторые люди, во всем остальном вполне нормальные, без ума от бриллиантов ради самих бриллиантов.

— Бусики-то — прямо конфетка, начальник, — пробормотал он, искушая.

— Н-да, в своем роде, — отозвался Джимми. — Пожалуй, мне не приходилось встречать такой тонкой работы. Сэр Томас будет очень рад получить их обратно.

— Так вы их все-таки положите обратно, начальник?

— Положу, — ответил Джимми. — Сделаю это перед началом спектакля. Самое удобное время. Одно хорошо — хоть ненадолго отдохнем от сыщиков.

Глава XXIII СЕМЕЙНЫЕ НЕУРЯДИЦЫ

Гильдебранд Спенсер Пуант де Бург Джон Хэннесайд Кумби-Кромби, двенадцатый граф Дривер, чувствовал себя как жаба, попавшая под борону. Он еще раз перечитал записку, но лучше она от этого не стала. Молли коротко и ясно сообщала о том, что разрывает помолвку. Она «считает, что так будет лучше». Она «боится, что это не принесет им обоим счастья». И ведь права, тоскливо подумал его лордство. Точка в точку его собственное мнение. В другое время он бы ничего лучшего и не хотел. Но почему непременно нужно было выбрать именно ту минуту, когда он намеревался под флагом помолвки убедить дядюшку расстаться с двадцатью фунтами? Вот ведь что обидно! Ему как-то не приходило в голову, что Молли ничего не знает о его беде. Он смутно ощущал, что она должна была догадаться об этом инстинктивно. Как уже говорилось выше, природа наделила Гильдебранда Спенсера Пуант де Бурга дешевым заменителем разума. То, что у него сходило за мозг, точно так же относилось к подлинному серому веществу, как растворимый кофе, идентичный натуральному, — к настоящему мокко. А потому в минуты волнения и сильного умственного напряжения его мыслительные процессы, как и у Штыря, развивались по своим собственным, ни на что не похожим законам.

Он перечитал записку в третий раз, и на лбу у него выступили мелкие капельки пота. Это ужасно! На картине, что развернулась перед его мысленным взором, не отразилась радость Кэти, потрясной девушки из «Савоя» без гроша в кармане, когда он предстанет перед ней свободным человеком. До этого было еще слишком далеко. Между ними, заполняя собою горизонт, воздвиглась устрашающая фигура сэра Томаса. Между прочим, удивляться тут нечему. Наверняка Персей при виде чудовища ненадолго позабыл про Андромеду, и средневековый рыцарь, бросаясь в состязание одиночников на турнире за улыбку прекрасной дамы, едва ли мог всецело предаться мыслям об этой улыбке, когда навстречу ему устремлялся закованный в листовое железо противник с копьем наперевес.

Вот так же и Спенни Дривер — когда все закончится, ему будут сиять милые глаза, но покамест для него был значительно важнее свирепый блеск выпученных глаз дядюшки. Случись разрыв хоть чуточку позже, ну хотя бы на один день! Современные девушки слишком импульсивны, и это его сгубило. Как он теперь сможет расплатиться с Харгейтом? А расплатиться нужно. Что-что, а это не подлежит сомнению. Иначе попросту невозможно. Лорд Дривер был не из тех людей, кто теряет покой и сон из-за долгов. Еще в колледже он завоевал сердца всех окрестных торговцев масштабами своих долговых обязательств. Нет, сам долг его не беспокоил. Беспокоили последствия. Он интуитивно чувствовал, что Харгейт по природе мстителен. Он поставил Харгейта на место, и тот выставил счет в двадцать фунтов. Если не заплатить, могут случиться разные вещи. Они с Харгейтом — члены одного клуба, а член клуба, который проигрывает в карты другому члену клуба и потом не платит, не встречает одобрения у распорядителей.

Деньги необходимо достать. Это неизбежный вывод. Но как?

В финансовом отношении его лордство напоминал пришедшую в упадок страну со славным прошлым. Было время (первые два года в колледже), когда лорд Дривер получал приличное содержание и купался в роскоши. В то золотое время сэр Томас Блант, что называется, только-только заступил в должность и сорил деньгами направо и налево, полагая, что коли уж прорвался в лучшие круги, то и вести себя следует соответственно. Целых два года после женитьбы на леди Джулии он придерживался этого прекрасного правила, давя в себе природное скупердяйство. Потраченные деньги засчитывались как капиталовложение. К концу второго года он уже прочно встал на ноги и начал изыскивать возможности сокращения расходов. Самой очевидной статьей расхода, обреченной на усекновение, стало содержание его лордства. Повод долго искать не пришлось. Существует на свете игра под названием покер, и если человек садится в нее играть, не умея при этом контролировать выражение своего лица, то даже самого щедрого содержания надолго ему не хватит. Лицо его лордства за игрой в покер напоминало поверхность тихого пруда, на которой даже легкий ветерок вызывает заметную рябь. Когда на руках у него оказывались плохие карты, лицо его выражало горестное отчаяние, заранее обещая противникам выгодный блеф. Если же ему приходила хорошая карта, в глазах лорда Дривера плескалась искренняя радость — весьма эффективный сигнал опасности для благодарных партнеров. Две недели увлечения покером закончились письмом дядюшке с немного печальной, но уверенной просьбой пополнить денежные фонды; и тут дядюшка возликовал и сказал: «Стоп». Выразив непримиримое осуждение такого порока, как азартные игры, сэр Томас изложил новые условия своих финансовых взаимоотношений с племянником, чрезвычайно тщательно продуманные, дабы морально нестойкий юноша ни в коем случае не мог больше поддаться соблазнам покера. Денежное содержание отменялось вообще, а вместо этого между родственниками было заключено соглашение. По этому соглашению его лордство мог получить деньги, когда только пожелает, но для этого требовалось денег попросить и указать, для какой цели они нужны. Если цель эта разумна, деньги будут выданы, если же она безрассудна — не будут. С точки зрения его лордства, у такой схемы был один серьезный недостаток: двое разных людей могут очень по-разному себе представлять, какая цель разумна, а какая безрассудна.

К примеру, двадцать фунтов по меркам сэра Томаса Блан-та — вполне разумная сумма на текущие расходы для человека, который помолвлен с Молли МакИкерн, но совершенно безрассудная — для того, с кем эта барышня разорвала помолвку. Именно эти тончайшие оттенки смысла и делают английский язык таким сложным для изучения иностранцами.

Его лордство весь погрузился в размышления, и только когда над самым его плечом раздался голос дядюшки, заметил, что рядом с ним стоит сэр Томас.

— Ну что, Спенни, мой мальчик, — сказал обладатель рыцарского звания. — Пожалуй, пора переодеваться к обеду. А? Как?

Он был, по-видимому, в прекрасном настроении. При мысли о том, какое избранное общество ему предстоит принимать у себя сегодня вечером, сэр Томас преобразился, словно по взмаху волшебной палочки, исполнившись добродушия и благожелательности. Было прямо-таки слышно, как внутри у него плещется и булькает млеко человеческой доброты. Какая ирония судьбы! Сегодня вечером преданный племянник мог бы свободно черпать из его карманов — при других обстоятельствах. О женщина, женщина! Из-за тебя нам заказан путь в райские сады!

Его лордство что-то невнятно пробулькал в ответ, торопливо засовывая злосчастное письмо в карман. Он вскоре сообщит дядюшке роковое известие. В ближайшее время… не сейчас, чуть позже… словом, вскоре!

— Роль не забыл, мой мальчик? — продолжал сэр Томас. — Нехорошо получится, если ты забудешь слова и испортишь пьесу. Так не годится!

Взгляд его привлек конверт, который обронил Спенни. На мгновение добродушие и благожелательность отошли на задний план. Суетная душонка сэра Томаса не терпела ни малейшей неряшливости.

— Ай-яй-яй, — сказал он, наклоняясь. — Что же это такое, разбрасывают бумажки по всему дому. Не люблю, когда мусорят.

Он говорил так, будто здесь играли в «зайца и гончих» и специально разложили на лестнице бумажки, символизирующие след. В такие минуты сэр Томас иногда жалел о прежних временах. В универмагах Бланта каждый служащий, уличенный в том, что уронил бумажку, должен был заплатить штраф в полкроны согласно правилу номер шестьдесят семь,

— Я… — начал его лордство.

— Э, — сэр Томас выпрямился. — Адресовано вам.

— Я как раз собирался его подобрать. Там… э-э… была записка.

Сэр Томас внимательнее рассмотрел конверт. Добродушие и благожелательность воцарились вновь.

— Женский почерк, вот оно что, — закудахтал он и плутовато посмотрел на обмякшего лорда. — Понятно-понятно. Какая прелесть, просто очаровательно! Девушкам непременно нужна романтика! Вы, молодые люди, чай, целый день строчите друг другу любовные записочки. Прелестно, просто прелестно! Ну что ты так засмущался, мальчик мой! Мне это очень нравится. По-моему, это очаровательно.

Тут определенно требовалась ответная реплика. Конечно, его лордству следовало сказать:

— Дядюшка, я не способен на ложь. Не могу даже промолчать, когда одно мое слово выведет вас из заблуждения. Содержимое этой записки совсем не то, что вы подумали. Там говорилось…

Вместо этого он сказал:

— Дядюшка, не дадите мне двадцать фунтов?

Таковы были поразительные слова лорда Дривера. Они вырвались сами собой. Он никак не мог их остановить.

Сэр Томас слегка растерялся, но только лишь на мгновение. Он вздрогнул, как человек, который гладил кошку и вдруг она его цапнула, но не сильно.

— Двадцать фунтов, вот оно что? — сказал он раздумчиво.

И тут млеко человеческой доброты могучей волной смело минутное недовольство. Сегодня был вечер, когда достойный получает заслуженную награду.

— Ну конечно, мальчик мой, конечно. Дать их тебе прямо сейчас?

— Да, пожалуйста, — ответил его лордство с редким для него пылом.

— Ну что ж. Посмотрим, что можно будет сделать. Идем со мной.

Он повел лорда Дривера к себе в гардеробную. Комната была просторная, как и почти все комнаты в замке. Одну стену целиком закрывала занавесь, за которой чуть раньше нашел пристанище Штырь.

Сэр Томас подошел к туалетному столику, отпер ящичек.

— Двадцать, говоришь? Пять, десять, пятнадцать… держи, мой мальчик.

Лорд Дривер неразборчиво поблагодарил. Сэр Томас в ответ на эти утробные звуки дружески похлопал племянника по плечу.

— Люблю такие вот милые пустячки, — сказал он. Его лордство вздрогнул.

— Я не стал бы у вас просить, — начал он, — если бы не…

— Милые пустячки вроде той записки, — продолжал сэр Томас. — Тут видно горячее сердце. У этой девочки горячее сердечко, Спенни. Чудесная девушка! Тебе невероятно повезло, мальчик мой.

Его лордство про себя согласился с ним, похрустывая четырьмя банкнотами.

— Постой-ка, мне уже пора переодеваться. Боже мой, как поздно! Придется поспешить. Кстати, мальчик мой, я хочу воспользоваться случаем и сегодня вечером объявить о помолвке. Момент самый подходящий. Как только закончится спектакль, я думаю. Короткая речь, неформальный экспромт. Просто предложу всем пожелать вам счастья, и так далее. По-моему, удачная мысль. Мне нравится. Что-то такое старосветское, незатейливое. Да.

Он отвернулся к туалетному столику и поправил воротничок.

— Ну-ну, беги, мой мальчик! И смотри, не опаздывай. Его лордство удалился, пошатываясь.

Торопливо переодеваясь в вечерний костюм, лорд Дривер непривычно много думал, но чаще всего приходила к нему одна мысль: как бы там ни было, с деньгами все в порядке. Двадцать фунтов он добыл. Когда дядюшка узнает правду, скандал будет колоссальный. Самое масштабное стихийное бедствие со времен землетрясения в Сан-Франциско. Но что с того? Он добыл деньги.

Лорд Дривер сунул банкноты в жилетный кармашек. Он будет держать их при себе и расплатится с Харгейтом сразу после обеда.

Он вышел из комнаты. Добравшись до лестничной площадки, он краем глаза уловил мелькание женского платья. По коридору ему навстречу шла девушка. Он остановился, пропуская ее на лестницу. Она ступила на площадку, и он увидел, что это Молли.

Наступила неловкая пауза.

— Я, э-э… получил вашу записку, — промямлил его лордство.

Молли посмотрела на него и вдруг расхохоталась.

— Вы же ни капельки не страдаете, — сказала она. — Ну вот ни чуточки, правда?

— Видите ли…

— Не увиливайте! Правда или нет?

— Понимаете ли, дело в том, что я…

Их взгляды встретились. В следующий миг хохотали уже оба.

— Нет, знаете, вы послушайте, — сказал его лордство. — Я к тому, что дело совсем не в том… Одним словом, слушайте, нам с вами ничто ведь не мешает остаться отличными друзьями?

— Конечно, ничто не мешает!

— Нет, правда, послушайте! Это потрясно. Значит, по рукам?

Они пожали друг другу руки. В этой лирической позе и застал их сэр Томас Блант, рысцой спускаясь по лестнице.

— Ага! — воскликнул он лукаво. — Так-так-так! Не обращайте на меня внимания, прошу вас, не обращайте!

Молли смутилась и покраснела — отчасти потому, что не любила сэра Томаса, даже когда он разговаривал нормально, а уж когда он говорил с лукавинкой, она его просто не переносила, но главное, она была в растерянности. Она побаивалась предстоящей встречи с сэром Томасом. С ним и всегда-то неприятно встречаться, а теперь, когда она расстроила планы, дорогие его сердцу, это должно было быть еще гораздо неприятнее. Молли гадала, как он себя поведет. Будет холодным и надменным или гневным и пламенным? В минуты пессимизма она предчувствовала долгую и тягостную сцену. Но чтобы он повел себя так, как сейчас — это было практически чудо. Молли не могла этого понять.

Один взгляд на лорда Дривера объяснил ей все. Злосчастный аристократ имел вид робкого ребенка, собирающегося дернуть за веревочку очень большую хлопушку. Он явно приготовился к взрыву.

Молли стало его искренне жаль. Значит, он еще ничего не сказал дядюшке! Ну конечно, когда бы он успел? Должно быть, Сондерс отдал ему записку, когда он шел переодеваться к обеду.

Но не было смысла длить агонию. Рано или поздно все равно придется рассказать сэру Томасу. Молли была даже рада возможности сказать ему самой. Она объяснит, что так получилось только из-за нее.

— Боюсь, тут небольшая ошибка, — сказала она.

— Э? — сказал сэр Томас.

— Я все как следует обдумала и поняла, что мы не… словом, я разорвала помолвку.

Выпученные глаза сэра Томаса еще сильнее полезли на лоб. Здоровый румянец на его лице сгустился до багрового оттенка. Вдруг он издал смешок.

Молли смотрела на него в изумлении. Сэр Томас нынче вечером вел себя что-то уж очень непредсказуемо.

— Понимаю, — просипел он. — Вы решили меня разыграть! Так вот о чем вы сговаривались, когда я спускался! Молчите, молчите! Если бы вы в самом деле разорвали помолвку, то сейчас не смеялись бы с ним вдвоем. Не обманете, моя дорогая! Я еще мог бы поверить, если бы не видел вас только что, но я видел!

— Нет-нет! — воскликнула Молли. — Вы ошибаетесь. Вы совершенно ошибаетесь! Когда вы нас увидели, мы как раз договорились остаться добрыми друзьями. Вот и все. Я разорвала помолвку еще раньше. Я…

Она заметила, что его лордство глухо захрипел, но не поняла, что это было предостережение. Она решила, что таким образом он подтверждает ее слова.

— Я сегодня написала лорду Дриверу, — продолжала она, — и объяснила, что ни в коем случае не могу…

Молли испуганно замолчала. При ее последних словах сэр Томас начал раздуваться, и теперь казалось, вот-вот лопнет. Лицо его посинело. Живому воображению Молли представилось, будто глаза у него медленно выдвигаются на стебельках, как у улитки. Из горла сэра Томаса рвались наружу какие-то странные звуки.

— Т-т-т-т-так… — заикался он.

Глотнул воздуха и попробовал еще раз.

— Так вот что… — выдавил он, — так вот что!.. Так вот что было в том письме, а?

Лорд Дривер, слабо улыбаясь, кулем привалился к перилам.

— А? — завопил сэр Томас во все горло. Его лордство конвульсивно дернулся.

— Э-э, да, — сказал он. — Да-да! Это там и было, знаете ли!

Сэр Томас уставился на племянника с невыразимой злобой. Молли озадаченно переводила взгляд с одного на другого.

Последовала пауза. За это время сэр Томас, по-видимому, отчасти взял себя в руки. Его посетила мысль о том, что семейный скандал на лестнице едва ли допускается приличиями. Он шагнул вперед.

— Идем со мной, — приказал он с ужасающим немногословием.

Его лордство в полной бесхребетности побрел за дядюшкой. Молли смотрела им вслед, недоумевая пуще прежнего. За этим что-то кроется. Сам по себе разрыв помолвки не мог так разгневать сэра Томаса. Он человек несправедливый, но все-таки не настолько, чтобы не понять, что на лорде Дривере нет вины. Тут что-то еще. Какая-то загадка.

В холле Сондерс в полной боевой готовности уже приладился ударить в гонг.

— Рано еще! — рявкнул на него сэр Томас. — Подождите!

В этот вечер по случаю спектакля обед велено было подавать раньше обычного. Сондерсу было сделано внушение о необходимости соблюдения строжайшей пунктуальности. Ценой немалых неудобств он обеспечил строжайшую пунктуальность. И вот… Но что поделаешь, каждому из нас в этом мире приходится нести свой крест. Сондерс не стал роптать на судьбу и с достоинством поклонился.

Сэр Томас провел племянника к себе в кабинет.

— Закрой дверь, будь так добр, — произнес он. Его лордство был так добр.

Сэр Томас утвердился спиной к камину в освященной поколениями классической позе пожилого британца: ноги расставлены, руки сцеплены за спиной под фалдами сюртука. Взгляд его прошелся по лорду Дриверу подобно лучу прожектора.

— Что скажете, сэр? — вопросил он.

Его лордство заметно привял под этим взглядом.

— Суть в том, дядюшка…

— Нечего мне рассказывать про суть! Я знаю, в чем суть. Я требую объяснений!

Он шире расставил ноги. Годы слетели с его плеч. Он снова был Томасом Блантом, простым владельцем сети универмагов, расправляющимся с нерадивым служащим.

— Ты знаешь, о чем я. Не о разрыве помолвки речь. Я желаю знать, на каком основании ты скрыл от меня содержание письма!

Его лордство отвечал, что как-то, знаете ли, не успел, просто к слову не пришлось. Он вроде и хотел сказать, но как-то, понимаете, — такие вот дела.

— К слову не пришлось? — взревел сэр Томас. — Да что ты говоришь! А зачем же тогда ты просил у меня денег?

— А, это… Я, э-э… они мне были нужны.

— Охотно верю! Для чего?

— Я… такое дело… я их задолжал.

— Ха! И как же это вышло, что ты их задолжал? Его лордство переступил с ноги на ногу.

— Ты играл! — загремел сэр Томас. — Я прав?

— Нет-нет, послушайте, ничего подобного. Это была не азартная игра, а коммерческая. Мы играли в пикет.

— Попрошу не играть словами! Ты проиграл деньги в карты, как я и предполагал, только и всего.

Он еще шире расставил ноги. Он еще огненнее зажег свой взгляд. С него вполне можно было рисовать иллюстрацию к книге «Путь пилигрима» — «Аполлион загораживает дорогу путникам».

— Итак, — проговорил он, — ты намеренно скрыл от меня содержание письма, чтобы обманным путем выманить у меня деньги? Молчать! — Его лордство что-то чуть слышно булькнул. — Намеренно! Ты поступил как… как…

В любой жизненной сфере найдется сколько угодно наименований для разнообразных злодеев. Выбор большой. Сэр Томас выбрал скаковую терминологию.

— Как последний «жучок»! — закончил он. — Но я не намерен этого терпеть! Ни на минуту! Я требую, чтобы ты вернул мне деньги здесь и сейчас. Если у тебя их нет при себе, пойди и принеси!

На лице его лордства отразилось сильнейшее ошеломление. Он был готов ко многому, но не к этому. Разумеется, он понимал, что его будут, как сказал бы он сам в школьные годы, «пилить» — это было неизбежно, и это он уже приготовился перетерпеть. Возможно, чувства его будут задеты, зато кошелек останется нетронутым. И вдруг такой кошмарный, совершенно непредвиденный поворот.

— Послушайте, дядюшка! — слабо запротестовал он. Сэр Томас величественным жестом заставил его замолчать.

Его лордство с тоской извлек из кармана свое убогое достояние. Сэр Томас взял деньги, фыркнул и двинулся к двери.

Сондерс опечаленной статуей все еще маячил возле гонга.

— Звоните! — приказал сэр Томас.

Сондерс повиновался со всем рвением охотничьего пса, спущенного со сворки.

— А теперь, — распорядился сэр Томас, — ступайте ко мне в гардеробную и положите эти банкноты в ящик туалетного столика.

Спокойный, ничего не выражающий, но все подмечающий взгляд дворецкого мгновенно определил причину инцидента. От него не ускользнули ни величаво распухший облик сэра Томаса, ни сходство лорда Дривера с проколотым воздушным шариком.

— Что-то тут неладно, — обратился он к своей бессмертной душе, поднимаясь вверх по лестнице. — Сдается мне, они здорово поцапались!

Более изысканные обороты речи Сондерс приберегал для публичных выступлений. Беседуя со своей бессмертной душой, он обычно позволял себе немного расслабиться.

Глава XXIV ОХОТНИК ЗА СОКРОВИЩАМИ

За обедом уныние окутывало лорда Дривера, словно плащ. Он был должен двадцать фунтов. Наличные фонды составляли семь шиллингов и четыре пенса. Он думал и думал. От раздумий на его розовых от природы щеках появилась интересная бледность. Сондерс то и дело возникал у него за плечом с магической бутылкой, безмолвно сострадая, — сэра Томаса он ненавидел, считая самозванцем, а к его лордству, сыну бывшего своего хозяина, испытывал прямо-таки отеческую привязанность. Спенни почти машинально снова и снова опустошал свой бокал, и вино, великий целитель, подарило ему идею. Получить двадцать фунтов от кого-нибудь из знакомых было нереально. А вот если разделить двадцать на четыре, то уговорить четырех щедрых вкладчиков внести по пять фунтов уже вполне осуществимо.

В нем снова пробудилась надежда.

После обеда лорд Дривер запорхал по замку, словно деятельное фамильное привидение. Первым встретился ему Чартерис.

— Хелло, Спенни, — сказал Чартерис. — Я тебя искал. Ходят слухи, будто ты влюбился. За обедом ты был похож на гриппозного. В чем дело? Бога ради, держи себя в руках, пока не отыграли спектакль. Не вздумай что-нибудь такое утворить на сцене. Ты хоть текст помнишь?

— Понимаешь, — с жаром отвечал его лордство, — тут такое дело. Возникли обстоятельства… Не одолжишь мне пятерку?

— На данный момент, — сказал Чартерис, — все мои богатства в этом мире равняются одиннадцати шиллингам плюс почтовая марка. Если марка может тебе пригодиться… Нет? Знаешь, многие великие состояния начинались с малого. Ну, как хочешь…

Две минуты спустя лорд Дривер продолжил свои поиски.

Путь берущего взаймы тернист, особенно если у него, как у Спенни, уже сложилась не лучшая репутация в плане возврата долгов.

Спенни в свое время успел одолжить небольшие суммы практически у всех своих знакомых мужского пола, а отдавал он их далеко не всегда. Была у него такая склонность — забывать, что он занял тут полкроны — уплатить за кеб, там десять шиллингов — расплатиться в ресторане. Не удерживались у него в памяти и более крупные числа. От этого у приятелей его лордства развилась некоторая настороженность, и в результате погоня за сокровищами с самого начала была обречена на провал. Ему дарили дружеские улыбки, умильно извинялись и заверяли в самом искреннем расположении, но денег не давал никто — кроме Джимми Питта.

К Джимми его лордство обратился одним из первых, и Джимми, находясь в том настроении, когда он готов был одолжить что угодно и кому угодно, без слова выдал требуемые пять фунтов.

Но что такое пять фунтов? Покров уныния и интересная бледность по-прежнему украшали Спенни Дривера, когда он поднялся к себе в комнату переодеться в кричащий твидовый костюм, в котором он должен был появиться в первом акте, воплощая роль лорда Герберта.

Вообще говоря, воровство — предосудительная привычка, однако нельзя отрицать, что при определенных условиях это великолепное решение финансовых трудностей, и не будь наказание столь неприятно, очень может быть, что кражи вошли бы в моду и завоевали широкую популярность.

Его лордство не сразу обратился мыслями к такому выходу из своих затруднений. Он никогда в жизни не воровал, вот и теперь поначалу не догадался. В каждом из нас сидит этот консерватизм. Но мало-помалу в его сознании забрезжила мысль о том, что другого выхода из создавшегося положения попросту нет, разве что пасть назавтра в ноги Харгейту и умолять об отсрочке — немыслимая альтернатива! Придется добывать деньги преступным путем. Заканчивая переодеваться в сценический костюм, лорд Дривер твердо решил, что больше делать нечего.

План его был прост. Где деньги, известно — в ящике стола в гардеробной сэра Томаса. Он сам слышал, как сэр Томас давал указания Сондерсу положить их туда. Пойти и взять их оттуда — что может быть проще? Все складывается удачно. Сэр Томас будет внизу встречать гостей. Путь будет свободен. Все равно что найти деньги на дороге!

Кроме того, размышлял его лордство, опустошая бутылку шампанского «Мумм», которую запасливо прихватил после ужина со стола для укрепления нервов, — на самом деле это совсем не воровство. Черт побери, дядюшка сам дал ему деньги! Они теперь его! Неплохо было бы заодно — он налил себе еще стаканчик эликсира — еще и поговорить по душам с этим сэром Томасом! Да, черт побери все на свете!

Он свирепо поддернул рукава. Британский лев пробудился от сна.

Первое преступление, как правило, совершается до ужаса дилетантски. Изредка, правда, бывает, что новичок подделывает чеки с уверенностью опытного мастера или открывает чужие дверные замки с изяществом эксперта. Но это все отдельные случаи. Большинству начинающих остро не хватает руководства. Спенни Дривер — типичный пример новичка. Ему даже в голову не пришло, что, как только сэр Томас хватится пропажи, начнется расследование, и сам он вполне может оказаться под подозрением. Из шампанского порой рождается доблесть, но благоразумие — никогда.

Спектакль начался в половине девятого пьеской для двух актеров. Зрителей рассадили по местам и кое-как установили тишину — успешнее, чем обычно бывает в таких случаях, поскольку прошел слух, будто вечер завершится неофициальным балом. Замок Дривер был построен исключительно удачно для подобных затей — в нем было достаточно места и масса укромных уголков для тех, кто не танцует, да к тому же еще просторная оранжерея, где составилась половина брачных союзов в графстве.

Спенни задумал обеспечить себе алиби, потолкавшись несколько минут в толпе, затем совершить грабеж, пока на сцене будет идти вступительная пьеска — в это время его отсутствия никто не заметит. А вот если он исчезнет позже, кто-нибудь может задуматься, куда он подевался.

Он рыскал среди гостей, пока все не расселись по местам, а потом шмыгнул в холл. Вдруг на плечо ему легла чья-то рука. Нечистая совесть превращает нас в трусов. Спенни прикусил себе язык и подпрыгнул в воздух на три дюйма.

— Хелло, Чартерис! — воскликнул он, едва дыша.

Чартерис был в несколько взвинченном состоянии. Репетиции сделали из него пессимиста, и теперь, когда настал миг премьеры, нервы режиссера совершенно никуда не годились, тем более что вступительный диалог должен был начаться через две минуты, а человек, любезно согласившийся суфлировать, необъяснимым образом пропал.

— Спенни, — сказал Чартерис, — куда это ты собрался?

— Что? Что значит — собрался? Я просто хотел пойти наверх.

— Ничего подобного. Ты сейчас пойдешь и будешь суфлером. Этот дьявол Блейк куда-то скрылся. Я ему шею сверну! Идем-идем.

Спенни, слабо упираясь, последовал за ним. На середине пьески вернулся официальный суфлер. Он сказал, что вышел на террасу покурить, а у него испортились часы. Оставив его обсуждать этот вопрос с Чартерисом, Спенни тихонечко удрал.

Однако за это время воодушевляющее действие «Мумма» успело сойти на нет. Британскому льву срочно требовался новый стимул. За ним он и отправился к себе в комнату. Когда он снова вышел оттуда, то чувствовал себя вполне готовым к предстоящему подвигу. Мелькнула у него мимолетная мысль — не будет ли уместно для начала спуститься к гостям и дернуть сэра Томаса за нос; но он отринул соблазн. Сперва дело, потом уж удовольствие.

Упругим, хотя и не совсем твердым шагом лорд Дривер поднялся этажом выше и, одолев коридор, приблизился к комнате сэра Томаса. Включив свет, он подошел к туалетному столику. Ящик был заперт, но Спенни в своем нынешнем настроении, как сама любовь, смеялся над замками и засовами. Он схватился за ручку и рванул, откинувшись назад всем телом. Ящик выскочил с грохотом, подобным звуку пистолетного выстрела.

— Вот так! — сказал его лордство, сурово качая головой.

В ящике лежали те самые четыре банкноты. Их вид разом напомнил лорду Дриверу все перенесенные обиды. Он отучит сэра Томаса обращаться с ним, как с младенцем! Он ему покажет!

Свирепо сдвинув брови, он вынул из ящика деньги и тут вдруг услышал у себя за спиной удивленное восклицание.

Лорд Дривер обернулся и увидел Молли. Она все еще была в том же платье, что и за обедом, глаза у нее стали круглыми от изумления. Минуту назад она шла к себе в комнату, чтобы переодеться для спектакля, и была уже в самом конце коридора, когда заметила издали, как его лордство с покрасневшим лицом и движениями ретивого скакуна выбежал из своей спальни в твидовом костюме дикой расцветки и прогарцевал к лестнице. После предобеденной встречи с сэром Томасом Молли все искала случая поговорить со Спенни наедине. Она заметила его подавленное настроение за обедом, и ее доброе сердечко страшно тревожила мысль, что он так расстроен по ее вине. Она видела, что дядя отчего-то рассердился на Спенни из-за ее слов о письме. Ей хотелось сказать ему, как она сожалеет.

Поэтому она пошла за ним. Его лордство все тою же походкой боевого коня взлетел по лестнице и скрылся из виду, пока Молли была еще только на середине пролета. Поднявшись наверх, она как раз успела увидеть, как он сворачивает в гардеробную сэра Томаса. Молли не могла понять, что ему там понадобилось. Она знала, что сэр Томас сейчас внизу, а значит, Спенни пришел сюда не для того, чтобы поговорить с дядюшкой.

Запыхавшись, но не сдаваясь, Молли последовала по его стопам и остановилась на пороге в тот самый миг, когда хлопнул пистолетный выстрел сломанного замка.

Молли растерянно смотрела на Спенни. Он держал в руке ящичек от туалетного столика, совершенно непонятно — зачем.

— Лорд Дривер! — воскликнула она.

Мрачная решимость на лице его лордства сменилась кривоватой, но приветливой улыбкой.

— Хорошо! — провозгласил он, быть может, немного неразборчиво. — Хорошо! Я рад, что вы пришли. Мы с вами друзья. Вы сами сказали… перед обедом… на лестнице. Очень рад, что вы пришли. Не хотите ли присесть?

Он гостеприимно махнул ящичком, приглашая Молли устраиваться в гардеробной, как дома. От этого движения одна банкнота выпорхнула из ящичка и упала, трепеща, у ног Молли.

Она наклонилась и подняла бумажку. Разглядев купюру, Молли растерялась окончательно.

— Но… но…

Его лордство одарил ее неописуемо доброжелательной улыбкой.

— Присядьте, — уговаривал он. — Мы же друзья. С вами я не ссорился. Вы настоящий друг. Дядя Томас — другое дело.

— Лорд Дривер, но что вы делаете? Я слышала шум…

— Открывал ящик, — дружески пояснил его лордство.

— Но… — Молли снова посмотрела на бумажку в своей руке. — Но это — пятифунтовая банкнота.

— Пятифунтовая банкнота, — согласился его лордство. — Совершенно точно. Их тут еще три.

Она все еще не понимала.

— Вы что же… воруете их?

Его лордство выпрямился во весь рост.

— Нет! — сказал он. — Нет, не ворую, что вы!

— А тогда…

— Такое дело. Перед обедом. Старикан меня обласкал. Не знал, как порадовать. Попросил у него двадцатку, и он дал. Все отлично. Потом — встретил вас на лестнице. Вы выпустили кота из мешка.

— Но почему? Неужели…

Его лордство с достоинством помахал ящичком.

— Вас не виню, — объявил он великодушно. — Не ваша вина: несчастный случай. Вы не знали. О письме.

— О письме? — повторила Молли. — Да, что там были за сложности с письмом? Я сразу поняла, что не надо было о нем говорить.

— Сложности, — подтвердил лорд Дривер. — Старикан решил, что это любовная записка. Не стал его разочаровывать.

— Вы ему не сказали? Почему? Его лордство вздернул брови.

— Хотел попросить двадцатку, — объяснил он просто. Даже под страхом смерти Молли не смогла бы удержаться от смеха.

— Не смейтесь, — обиделся его лордство. — Тут не шутки. Все серьезно. Задета честь.

Он взял три оставшиеся банкноты и задвинул ящичек на место.

— Честь Дриверов! — прибавил он, пряча деньги в карман.

Молли пришла в ужас.

— Лорд Дривер! — вскричала она. — Вы не можете! Вы не должны! Неужели вы на самом деле хотите забрать деньга? Это же воровство! Это не ваши деньги! Немедленно положите их обратно!

Его лордство торжественно погрозил ей пальцем.

— Вот тут-то вы ошибаетесь! Мои! Старикан дал их мне.

— Дал их вам? Тогда почему вы взломали ящик?

— Он их опять отнял, когда узнал про письмо.

— Значит, они вам не принадлежат!

— Не-ет, ошибка! Принадлежат. Моральное право.

Молли в волнении наморщила лоб. Люди такого типа, как лорд Дривер, будят в женщинах материнский инстинкт. Как мужчина, его лордство был исчезающе малой величиной. Он просто не шел в счет. Но как капризный ребенок, которого необходимо оберегать от бед, он с полным правом мог претендовать на внимание Молли.

Она заговорила успокаивающим тоном:

— Ну как же, лорд Дривер…

— Зовите меня Спенни, — попросил он. — Мы же друзья. Вы сами сказали… там, на лестнице. Все зовут меня Спенни, даже дядя Томас. Я дерну его за нос! — спохватился он, словно человек, внезапно вспомнивший о назначенной встрече.

— Хорошо, пусть будет Спенни, — сказала Молли. — Не надо этого делать, Спенни. Пожалуйста, не надо. Вы…

— Потрясно выглядишь в этом платье, — ни к селу ни городу заметил его лордство.

— Спасибо, милый Спенни. Только послушайте. — Молли как будто уговаривала упрямого ребенка. — Не нужно брать эти деньги. Положите их на место. Вот, смотрите, я кладу эту банкноту на место. Дайте мне остальные, я их тоже уберу в ящик. Потом мы ящик закроем, и никто ничего не узнает.

Она взяла у него из рук банкноты и положила их в ящик. Его лордство задумчиво наблюдал за ее действиями, словно осмысливая весомость ее аргументов.

— Нет, — сказал он вдруг. — Нет! Они мои! Моральное право. Старикан…

Молли мягко оттолкнула его.

— Да-да, я все понимаю, это просто безобразие, что вы не можете их взять. Но брать их нельзя. Как вы не понимаете, он же сразу вас заподозрит, как только увидит, что они пропали, и у вас будут большие неприятности.

— В этом что-то есть, — признал его лордство.

— Конечно, Спенни, милый. Как хорошо, что вы тоже это понимаете! Ну вот, они снова спокойненько лежат в ящике, а мы теперь можем спуститься вниз и…

Она замолчала. Дверь она закрыла еще раньше, но сейчас ее чуткий слух уловил в коридоре шаги.

— Скорее! — шепнула она, схватила Спенни за руку и потащила к выключателю. — Кто-то идет. Нельзя, чтобы нас здесь увидели. Сразу заметят сломанный ящик, и будет беда. Скорее!

Она толкнула его за занавеску, прикрывавшую вешалки с одеждой, и выключила свет.

За занавеской послышался приглушенный голос его лордства:

— Это дядя Томас. Я выхожу. Дернуть его за нос.

— Тише!

Она бесшумно скользнула за занавеску.

— Нет, послушайте! — завел было его лордство.

— Т-с-с!

Она сжала его локоть. Лорд Дривер утих. Шаги замерли у самой двери. Ручка медленно повернулась. Дверь открылась и закрылась опять, почти беззвучно. Шаги раздались уже в комнате.

Глава XXV ОБЪЯСНЕНИЯ

Джимми, как и его лордство, был отловлен в начале вступительной пьески и не мог вырваться до самого ее окончания. Леди Джулия представила его пожилому и крайне прилипчивому баронету, который недавно провел десять дней в Нью-Йорке, и удрать от него удалось не без борьбы. Баронет, вернувшись в Англию, опубликовал книгу под названием «Современная Америка и ее обитатели». Его чрезвычайно интересовала точка зрения Джимми по поводу мнений, изложенных в этом объемистом труде. Вступительная пьеса его нисколько не занимала, и Джимми потратил массу драгоценного времени, пока не спасся от баронета, сказав, что ему нужно переодеваться. Взбегая по лестнице, он на чем свет стоит клял великого специалиста по современной Америке и ее обитателям. Пока шла вступительная пьеса, сэру Томасу и в голову бы не пришло подняться к себе в гардеробную. Он, как и говорил сыщик-слуга сыщику Гейлеру, обхаживал разных шишек. Положить ожерелье на место — минутное дело. Если бы не приставучий баронет, все уже было бы позади. А теперь неизвестно, как пойдет дело. Кто угодно может зайти в коридор и увидеть Джимми. Только одно обнадеживало — едва ли бриллианты понадобятся владелице до окончания спектакля. К счастью, роль, на которую Чартерис уговорил леди Джулию, никоим образом не сочеталась с драгоценными украшениями.

Прежде чем спуститься к обеду, Джимми запер ожерелье в ящике стола. Там оно и до сих пор находилось. Как видно, Штырь сумел-таки побороть искушение и не стал воровать бриллианты вторично. Джимми взял колье и быстрым шагом направился в сторону гардеробной.

Он запасся карманным фонариком, который всегда брал с собой в путешествия. Войдя в гардеробную, Джимми закрыл за собой дверь, включил фонарик и осмотрелся.

Штырь подробно рассказал, где стоит шкатулка с драгоценностями. Джимми нашел ее без труда. На его непрофессиональный взгляд выглядела шкатулка довольно-таки неприступно, но Штырь, судя по всему, вскрыл ее без особого труда. Крышка была захлопнута, но когда Джимми попробовал ее поднять, она легко открылась, и стало видно, что замок сломан.

— Штырь делает успехи! — заметил Джимми. Ожерелье покачивалось у него в руке над шкатулкой, куда Джимми намеревался его уронить, когда у противоположной стены послышался шорох. Занавесь отдернулась, и из-за нее вышла Молли.

— Джимми! — воскликнула она.

Вообще-то нервы у Джимми были в хорошем состоянии, но при таком явлении он вздрогнул всем телом и сказал:

— Силы небесные!

Занавеска снова заволновалась; ее тянула и дергала какая-то неведомая сила. Из потаенных глубин донесся жалобный голос:

— Черт побери все на свете! Я застрял!

Еще разок всколыхнулась занавеска, и на свет выбрался его лордство — растрепанные желтые кудри торчком, лицо, что маков цвет.

— Головой зацепился за пиджак или еще что-то такое, — объяснил он, ни к кому в особенности не обращаясь. — Хелло, Питт!

Поначалу Молли, втиснутая за занавеску, удивленно прислушивалась к движениям человека, вошедшего в комнату. Недоумение ее росло. Происходило что-то непонятное. Свет в комнате так и не зажегся. Ей почудилось, что она слышит чье-то дыхание, потом блеснул луч фонарика. Кто это мог быть, и почему он не включил нормальное освещение?

Она напряженно вслушивалась. Какое-то время ничего не было слышно, кроме тихого дыхания. Затем раздался хорошо знакомый голос, Молли выбежала из укрытия и увидела, что Джимми стоит с карманным фонариком в руке над каким-то темным предметом в дальнем конце комнаты.

Прошла целая минута после первого удивленного возгласа Джимми. Оба молчали. Свет фонарика бил Молли в глаза. Она заслонилась рукой. Ей казалось, что они стоят так уже долгие годы.

Джимми застыл в неподвижности. Молли почему-то стало страшно. В тени за ярким лучом он казался бесформенным, нечеловеческим.

— Больно глазам, — сказала она наконец.

— Прости, — сказал Джимми. — Я не подумал. Так лучше?

Он отвел фонарик, чтобы больше не светить ей в лицо. Что-то в его голосе, в неловкой поспешности, с какой он отвернул фонарик, разрядило обстановку. Молли почувствовала, что первое потрясение проходит и она снова в состоянии связно мыслить.

Легче ей стало ненадолго. Зачем Джимми пришел сюда в такое время? Почему у него фонарик? Что он здесь делал? Вопросы сыпались, как искры из-под кузнечного молота.

Темнота действовала ей на нервы. Молли пошарила по стене, нащупала выключатель, и комнату залил электрический свет.

Джимми отложил фонарик и остановился в нерешительности. Руку с ожерельем он все это время держал за спиной, а теперь протянул вперед и молча встряхнул ожерельем перед Молли и его лордством. Хотя причины его присутствия в этой комнате с бриллиантовым ожерельем в руке были самые благородные, под изумленным взглядом Молли он чувствовал себя виноватым, как будто пришел сюда совсем с другими намерениями.

Его лордство, к этому времени слегка очухавшийся, заговорил первым.

— Послушайте, это, знаете ли, что за дела! — промолвил он не без волнения. — А?

Молли попятилась.

— Джимми! Ты… нет, не может быть!

— Похоже на то! — глубокомысленно изрек его лордство.

— Да нет, — сказал Джимми. — Я хотел положить его иа место.

— Наместо?

— Питт, дружище, — торжественно произнес его лордство, — как-то это слабовато.

— Дривер, дружище, — сказал Джимми. — Я понимаю. Но это правда.

Его лордство смягчился.

— Послушайте, Питт, старина, — сказал он, — тут не о чем беспокоиться. Мы здесь все друзья. Можете на нас положиться. Мы вас не выдадим.

— Замолчите! — вскрикнула Молли. — Джимми!

Она говорила с трудом, сдавленным голосом. Она ужасно страдала. Слова отца, сказанные тогда на террасе, снова обрушились на нее. Она словно слышала сейчас его голос, спокойный, уверенный. Он предостерегал ее, называл Джимми жуликом. В голове у нее как-то странно зашумело, комната вдруг начала расплываться перед глазами. Лорд Дривер что-то говорил, но его голос звучал как будто в телефонной трубке… А потом оказалось, что Джимми обнимает ее, не давая упасть, и кричит лорду Дриверу, чтобы принес воды.

— Когда такое происходит с девушкой, — с невыносимо всезнающим видом сообщил его лордство, — ей нужно разрезать…

— А ну, быстро! — сказал Джимми. — Неделю, что ли, за водой ходить?

Его лордство прекратил прения и намочил губку, но пока он нес ее через всю комнату, роняя капли на пол, Молли пришла в себя и принялась слабо вырываться.

Джимми усадил ее на стул. Ожерелье он уронил на пол, и лорд Дривер едва не наступил на бриллианты.

— Эй! — заметил его лордство, поднимая колье. — Полегче с ювелирными изделиями!

Джимми склонился к Молли. Ни тот, ни другой не замечали лорда, словно его тут и не было. Спенни был из тех людей, о ком легко можно забыть. Джимми вдруг озарило. Впервые его посетила мысль, что мистер МакИкерн мог намекнуть Молли на свои подозрения.

— Молли, милая, тут совсем не то, что ты подумала! Я все могу объяснить. Тебе лучше? Ты можешь слушать? Я все объясню.

— Питт, дружище, — возразил его лордство, — вы не поняли. Мы не собираемся вас выдавать. Мы…

Джимми не обратил на него внимания.

— Молли, слушай, — сказал он. Молли выпрямилась на стуле и сказала:

— Продолжай, Джимми.

— Я не собирался воровать ожерелье. Я хотел его вернуть. Штырь Маллинз — тот человек, который приехал в замок вместе со мной, — украл его сегодня перед обедом и принес мне.

Штырь Маллинз! Молли помнила это имя.

— Он думает, будто я грабитель, что-то вроде Раффлза. Я сам виноват. Все началось в Нью-Йорке, в ту ночь, когда мы встретились у тебя дома. Я как раз побывал на премьере пьесы под названием «Любовь медвежатника» — знаешь, одна из этих пьес про взломщиков.

— Отличная пьеса, — светским тоном вставил его лордство. — Ее показывали у нас в «Серкл». Я два раза ходил.

— Один мой друг, по фамилии Мифлин, играл в пьесе главную роль, и после спектакля мы в клубе заговорили о грабителях, он очень серьезно изучал искусство взлома, а я сказал, что ограбить дом может кто угодно. И как-то так получилось, что мы заключили пари, что я той же ночью заберусь в чей-нибудь дом. Бог знает, собирался я всерьез это выполнить или нет, но в ту самую ночь ко мне в квартиру залез грабитель, вот этот Маллинз. Я его поймал, мы разговорились, я щегольнул парой словечек на воровском жаргоне, которым научил меня тот актер, мой приятель, и Маллинз вообразил, будто я великий взломщик. И мне вдруг пришло в голову, какая будет отличная шутка, если я сейчас пойду с Маллинзом и залезу к кому-нибудь в дом, а потом посмеюсь над Мифлином. Я тогда не понимал, какой я был дурак. Ну вот, мы пошли и… вот так все это и получилось. А потом я встретил Штыря в Лондоне и привез его сюда.

Джимми с тревогой смотрел на Молли. Даже не будь у его лордства такого ошарашенного выражения, Джимми прекрасно сознавал, насколько надуманной кажется вся история. Он чувствовал это все время, пока говорил. Что уж тут скажешь — история звучала настолько неправдоподобно, насколько это вообще возможно.

— Питт, дружище, — сказал его лордство, качая головой скорее со скорбью, нежели с осуждением. — Это, знаете ли, не прокатит, старичок. И зачем было придумывать столько ерунды? Или вы не поняли — мы же совсем не против. Говорю я вам, мы здесь все друзья. Я всегда считал, что Раффлз — отличный парниша. Просто молодчина! Я никогда не стал бы упрекать человека за то, что он увлекается кражами со взломом. По мне, так это замечательное…

Молли оборвала его разглагольствования об этике джентльменского грабежа, вся вспыхнув от негодования.

— О чем вы говорите? — закричала она. — Вы думаете, я не верю тому, что сказал Джимми, до последнего слова?

Его лордство так и подскочил.

— Ну-у, не знаю, мне показалось, что это слабовато. Я хочу сказать… — Он встретился взглядом с Молли. — Ну ладно! — закончил лорд Дривер несколько неуклюже.

Молли повернулась к Джимми.

— Джимми, конечно, я тебе верю! Я верю каждому слову.

— Молли!

Его лордство смотрел и дивился. У него мелькнула мысль, что он упустил идеальную жену. Девушка, которая готова поверить любой белиберде… Эх, если бы не Кэти! Он даже загрустил на мгновение.

Джимми и Молли смотрели друг на друга и молчали. По их лицам его лордство понял, что о нем опять забыли. Он увидел, как она протянула к Джимми руки, и решил, что пора отвести глаза. Неловко все-таки! Он отвел глаза.

Еще миг — открылась и закрылась дверь, Молли ушла.

Лорд Дривер взглянул на Джимми. Джимми, судя по всему, все еще не замечал его присутствия.

Его лордство кашлянул.

— Питт, дружище…

— Хелло! — встрепенулся Джимми. — Вы еще здесь? Кстати… — Он с любопытством посмотрел на лорда Дривера. — Я как-то не подумал спросить вас раньше… Какого дьявола вы-то здесь делаете? Зачем вы сидели за занавеской? В прятки играли?

Его лордство был не из тех, кто при необходимости легко сочиняет запутанные и обстоятельные истории. Он поискал в своем воображении подходящие сюжеты, но быстро отказался от борьбы. В конце концов, чего стесняться? Он-то был уверен, что Джимми — один из коллег главного героя пьесы «Любовь медвежатника». Ему можно рассказать все. Он душа-человек, родственная натура, он поймет и посочувствует.

— Тут такие дела, — сказал лорд Дривер.

Весьма разумно заметив в виде предисловия, что вел себя, как осел, он коротко изложил суть последних событий.

— Что! — сказал Джимми. — Вы учили Харгейта играть в пикет? Дорогой вы мой, он играл в пикет лучше всякого профессора, когда вы еще ходили в коротенькой рубашонке. Он в этом просто гений.

Его лордство сильно дернулся.

— Как это? Разве вы его знаете?

— Встречал в Нью-Йорке, в клубе «Ваганты». Один мой приятель, актер, — тот самый Мифлин, я о нем только что говорил, — привел его как своего гостя. Он за пикетом деньги лопатой загребал. А там, между прочим, были тоже неплохие игроки. Неудивительно, что он оказался таким способным учеником!

— Но тогда… тогда… черт побери все на свете, он же тогда, выходит, чертов проходимец!

— У вас талант на короткие и емкие формулировки, — сказал Джимми. — Вы с первого раза совершенно точно его определили.

— Ни пенни ему не заплачу, черт возьми!

— Ну конечно. Если станет возражать, адресуйте его ко мне.

У его лордства гора свалилась с плеч. Действие эликсира в основных его проявлениях уже истощилось, и теперь он понимал то, чего не замечал, находясь в приподнятом настроении, — какое подозрение неизбежно нависло бы над ним, как только пропажа банкнот будет обнаружена.

Он утер пот со лба.

— Вот ведь черт! Сразу легче стало! Проклятье, я готов землю рыть копытом, прямо как резвая двухлетка! Послушайте, Питт, вы чертовски хороший человек.

— Вы мне льстите, — сказал Джимми. — Но я стараюсь.

— Послушайте, Питт, а эта ерундовина, вот что вы нам сейчас рассказывали — насчет пари и прочее. Вы что, честно хотите сказать, что это все правда? То есть, я… Черт! У меня идея!

— В интересные времена мы живем!

— Вы говорили, этого вашего друга, актера, зовут Мифлин?

Джимми не успел ответить — лорд Дривер вдруг оборвал вопрос.

— Черт побери! — пробормотал он. — Что там? Господи, кто-то идет!

Он юркнул за занавеску, точно кролик. Ткань едва успела перестать раскачиваться, как дверь открылась и вошел сэр Томас Блант.

Глава XXVI БЕСПОКОЙНЫЕ ВРЕМЕНА ДЛЯ СЭРА ТОМАСА

Для человека, чьи намерения были настолько невинны и даже благотворны по отношению к бриллиантам и их владельцу, Джимми находился в на редкость компрометирующем положении. Даже и при более удачных условиях нелегко было' бы убедительно объяснить сэру Томасу свое присутствие в его гардеробной. Сейчас же все осложнялось тем, что его лордство, исчезая за занавеской, отшвырнул от себя ожерелье, точно пылающую головешку. Второй раз за последние десять минут ожерелье упало на ковер. Джимми наклонился его поднять и только что успел выпрямиться, когда сэр Томас его увидел.

Обладатель рыцарского звания стоял в дверях, и лицо его выражало живейшее изумление. Выпученные глаза уставились на бриллианты в руке Джимми. Джимми даже стало его жаль — так мучительно сэр Томас искал адекватные случаю слова. Сильные эмоции вредны для людей такого типа, с короткой и толстой шеей.

Джимми по доброте душевной попытался прийти к нему на помощь.

— Добрый вечер, — сказал он приветливо.

Сэр Томас начал заикаться. Слова мало-помалу пробивали себе дорогу наружу.

— Что… что… что…

— Так его, давайте, давайте, — сказал Джимми.

— …что…

— Был у меня один знакомый в Южной Дакоте, страшно заикался, — сказал Джимми. — Он, когда разговаривал, грыз собачьи сухари. Они ему очень помогли — и питательные к тому же. А вот еще хороший способ — сперва сосчитайте до десяти, а потом быстро выпаливайте, что хотели сказать.

— Вы… вы мерзавец!

Джимми аккуратно положил ожерелье на туалетный столик, затем повернулся к сэру Томасу, заложив руки в карманы. Поверх головы рыцаря было видно, как колышутся складки занавеси, словно их волнует нежнейший ветерок. Очевидно, драматизм сложившейся ситуации не ускользнул от Гильдебранда Спенсера, двенадцатого графа Дривера.

Не ускользнул он и от Джимми. Ситуация была как раз в его вкусе. У него уже сложился план действий. Джимми понимал, что бесполезно пытаться рассказать правду рыцарственному дядюшке. Бесхитростной доверчивости в характере сэра Томаса было не больше, чем в жилах его — нормандской крови. Лондонец по рождению, в этом он сильно напоминал уроженцев штата Миссури.

Положение, по всему, складывалось безвыходное, но Джимми считал, что выход у него все-таки имеется. А пока он просто наслаждался происходящим. Забавно, все это почти в точности повторяло главную сцену третьего акта пьесы «Любовь медвежатника», в которой Артур Мифлин с таким успехом исполнил роль обаятельного взломщика.

Теперь и Джимми предстояло исполнить роль обаятельного взломщика в собственной трактовке. Артур Мифлин на сцене закуривал сигарету и чередовал дымовые колечки с остроумными репликами. Сигарета, конечно, пришлась бы очень кстати, но Джимми был готов блеснуть и без реквизита.

— Так это… это вы, вот оно что? — пропыхтел сэр Томас.

— Кто вам сказал?

— Вор! Мелкий жулик!

— Ну что вы! — возразил Джимми. — Почему мелкий? Если в здешних краях я мало известен, это еще не причина меня обижать. Откуда вы знаете, может быть, в Америке у меня громкая репутация? Может быть, я сам Бостонский Билли, или Сакраменто Сэм, или еще кто-нибудь. Давайте все-таки обойдемся без оскорблений в нашей дискуссии.

— Я вас давно подозревал! С самого начала, как только услышал, что мой идиот-племянничек завел в Лондоне дружбу с каким-то случайным человеком. Так вот вы кто такой! Ворюга!

— Я лично не обращаю внимания на такие вещи, — перебил его Джимми, — но, если вам когда-нибудь в будущем случится беседовать с медвежатниками, вы уж, пожалуйста, не называйте их ворами. Они ужасно обидчивые. Понимаете ли, между этими двумя специальностями — огромная пропасть, приходится считаться с кастовыми предрассудками. Допустим, вы — театральный режиссер. Как бы вам понравилось, если бы вас обозвали капельдинером? Улавливаете разницу? Вы можете задеть их чувства. Скажем, обычный вор на моем месте, скорее всего, применил бы грубую силу. Но по этикету медвежатника, если я не ошибаюсь, применение грубой силы нежелательно, разве что в самых крайних случаях. Я очень надеюсь, что у нас до этого не дойдет. С другой стороны, честность вынуждает меня отметить, сэр Томас, что вы у меня на мушке.

В кармане пиджака у Джимми лежала курительная трубка. Он надавил черенком на ткань, так что карман оттопырился. Сэр Томас с тревогой посмотрел на выпуклость и слегка побледнел. Джимми свирепо насупился. Насупленные брови Артура Мифлина в третьем акте вызвали бурное восхищение среди публики.

— Как видите, — сказал Джимми, — револьвер у меня в кармане. Я всегда стреляю через карман и плюю на счета от портного. Мой малыш заряжен, курок взведен. Он нацелен прямо на бриллиант в вашей булавке для галстука. Роковое место! Ни один человек еще не выжил после прямого попадания в булавку для галстука. Мой палец на спусковом крючке. Поэтому я рекомендовал бы вам не звонить в звонок, на который вы смотрите. Против этого есть и другие причины, я к ним перейду немного позже.

Рука сэра Томаса дрогнула.

— Если хотите, то звоните, конечно, — дружески продолжил Джимми. — Вы у себя дома. Но лучше все-таки не надо. На расстоянии полутора ярдов я стреляю без промаха. Вы просто не поверите, сколько раз я попадал с такого расстояния в стог сена. Я просто не могу промахнуться. Впрочем, я, пожалуй, не стану вас убивать. Будем гуманными по случаю нашей радостной встречи. Я всего лишь прострелю вам колено. Это больно, но не смертельно.

Он многозначительно вздернул черенок трубки. У сэра Томаса кровь отхлынула от лица. Рука его бессильно повисла.

— Отлично! — одобрил Джимми. — В конце концов, зачем вы спешите положить конец нашей приятной беседе? Я, например, совершенно не тороплюсь. Давайте поболтаем. Как продвигается театральный вечер? Имела ли успех вступительная пьеса? Вот погодите, пока увидите сам спектакль.

На генеральной репетиции по крайней мере три актера знали свои роли.

Сэр Томас бочком отошел от звонка, но это было временное отступление, навязанное ему требованиями момента. Он понимал, что нажимать на кнопку звонка было бы неблагоразумно, но, собравшись с мыслями, сообразил, что рано или поздно победа будет за ним. Лицо его снова приобрело обычный оттенок. Руки машинально двинулись к фалдам сюртука, ноги сами собой расставились. Джимми с улыбкой наблюдал признаки вернувшегося душевного равновесия. Он надеялся в скором времени снова поколебать это равновесие.

Сэр Томас взялся просветить Джимми касательно его перспектив:

— А как, позвольте спросить, вы собираетесь покинуть замок?

— Разве вы не дадите мне автомобиль? — сказал Джимми. — Но я пока еще не собираюсь уезжать.

Сэр Томас отрывисто рассмеялся.

— Да-да, конечно! Еще бы! Тут я с вами согласен!

— Два великих ума, — сказал Джимми. — Не удивлюсь, если окажется, что мы с вами на многое смотрим одинаково. Вот вспомните, как вы быстро разделили мою точку зрения на нажимание звонков. Но почему вы подумали, будто я намерен покинуть замок?

— Трудно предположить, что вам захотелось бы остаться.

— Напротив! В первый раз за два года я нашел место, где мне по-настоящему хорошо. Обычно мне уже через неделю хочется двигаться дальше. А здесь я мог бы остаться навсегда!

— Боюсь, мистер Питт… Кстати, имя, конечно, вымышленное?

Джимми покачал головой.

— Увы, нет. Если бы я хотел взять вымышленное имя, то выбрал бы Тревельян, или Трессилиан, или еще что-нибудь этакое. По-моему, Питт — фамилия не слишком авантажная. Был у меня когда-то знакомый по имени Рональд Чейлисмор. Везет же некоторым!

Сэр Томас гнул свое:

— Боюсь, мистер Питт, вы плохо понимаете свое положение.

— Да что вы говорите? — заинтересовался Джимми.

— Я поймал вас в момент попытки украсть ожерелье моей жены…

— Видимо, нет смысла объяснять вам, что я не крал его, а возвращал на место?

Сэр Томас молча приподнял брови.

— Нет? Я так и думал. Простите, я вас перебил…

— Я поймал вас при попытке украсть ожерелье моей жены, — продолжал сэр Томас, — и если вам удалось отсрочить свой арест, угрожая мне револьвером…

Джимми взволновался.

— Силы небесные! — Он пошарил у себя в кармане. — Да, этого я и боялся. Должен перед вами извиниться, сэр Томас, — сказал Джимми со сдержанным достоинством, извлекая из кармана трубку, — недоразумение произошло исключительно по моей вине. Сам не понимаю, как я мог так ошибиться? Оказывается, это был не револьвер.

Щеки сэра Томаса приобрели густо-багровый оттенок. Онемев от злобы, он свирепо глядел на трубку.

— Вероятно, волнение момента… — начал Джимми.

Сэр Томас его перебил. Воспоминание о собственной — ненужной, как выяснилось — трусости уязвляло его до глубины души.

— Вы… вы… вы…

— Сосчитайте до десяти!

— Вы… Не понимаю, чего вы пытаетесь добиться своим фиглярством…

— Как вы можете говорить такие жестокие вещи! — укорил его Джимми. — Это не фиглярство! Тонкий, изысканный юмор! Игра ума! Общение душ, как это принято в лучшем обществе!

Сэр Томас одним прыжком подскочил к звонку. Держа палец на кнопке, он обернулся, чтобы произнести финальные слова.

— По-моему, вы полоумный! — вскричал он. — Но больше я терпеть не буду! И так слишком долго позволял вам валять дурака. Сейчас я…

— Одну минуточку, — прервал его Джимми. — Я говорил, что есть и другие причины, помимо револь… то есть, трубки, чтобы вам не звонить. Одна из них состоит в том, что на звонок никто не ответит — все слуги сейчас заняты в зрительном зале. Но это не главная причина. Не хотите услышать главную, прежде чем начнете действовать?

— Я разгадал вашу игру! Не воображайте, что сумеете меня перехитрить!

— И в мыслях не было.

— Вы тянете время, рассчитываете удрать…

— Да я совсем не хочу удирать. Разве вы забыли, что через десять минут мне играть важную роль в великой современной драме?

— Говорю вам, я никуда вас не выпущу! Вы выйдете из этой комнаты, — величественно произнес сэр Томас, — через мой труп!

— Стипль-чез в закрытых помещениях, — пробормотал Джимми. — Забудьте о скучных вечерах. Нет, но вы послушайте. Послушайте, прошу вас! Я не задержу вас дольше минуты, а потом, если у вас все еще будет охота, жмите на звонок, хоть вдавите его на шесть дюймов в стену, если угодно.

— Ну? — коротко спросил сэр Томас.

— Вы предпочитаете, чтобы я постепенно подошел к сути дела, тактично подготовил вас к восприятию ужасного известия, или…

Рыцарь вынул из кармана часы.

— Я даю вам ровно одну минуту, — сказал он.

— Боже, придется поспешить! Сколько секунд у меня осталось?

— Если вам действительно есть что сказать, говорите!

— Очень хорошо, — сказал Джимми. — Всего два слова: ожерелье — подделка. Бриллианты совсем не бриллианты. Это стразы!

Глава XXVII ДЕКЛАРАЦИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ

Если у Джимми и оставались какие-то сомнения в действенности его сообщения, они наверняка развеялись при одном взгляде на лицо собеседника. Как угасают роскошные краски заката, сменяясь нежнейшим зеленоватым тоном, так багрянец на щеках сэра Томаса плавно прошел всю гамму оттенков — сперва тускло-красный, затем розовый, и завершилось все ровной бледностью. Челюсть у него отвисла. Плечи, расправленные в праведном негодовании, ссутулились и обвисли. В костюме появились совершенно неожиданные складки. У него был вид человека, которого затянуло в какой-то механизм.

Джимми это слегка удивило. Он надеялся остановить врага, привести его в разум, но не совсем же уничтожить! Было тут нечто непонятное. Когда Штырь вручил ему камни, Джимми наметанным глазом при первом же беглом взгляде заметил неладное. Простая проверка подтвердила его подозрения, и он с приятным чувством думал о том, что, если даже при нем найдут ожерелье, у него будет средство воздействовать на сэра Томаса. Леди Джулия — не та леди, которая спокойно стерпит известие о том, что ее обожаемые бриллианты — фальшивка. Джимми достаточно хорошо ее знал, чтобы быть уверенным — она немедленно потребует другое ожерелье, а сэр Томас не из тех щедрых широких натур, кто способен, не задумываясь, выбросить на ветер двадцать тысяч фунтов стерлингов.

Именно такие мысли и поддерживали в нем бодрость во время разговора, который в противном случае мог бы оказаться довольно тягостным. Он с самого начала понимал, что сэр Томас не поверит в чистоту его намерений, но был убежден, что рыцарь захочет любой ценой обеспечить его молчание по поводу поддельного ожерелья. Он ожидал бурного припадка гнева, яростного отрицания и десятка других возможных проявлений сильного чувства, но такого коллапса он никак не предвидел.

Из горла сэра Томаса вырывались странные булькающие звуки.

— Заметьте, имитация высшего качества, — сказал Джимми. — Этого у нее не отнимешь. Только когда ожерелье попало мне в руки, я что-то заподозрил. И то не сразу, а ведь оно было у меня прямо перед глазами.

Сэр Томас нервно сглотнул.

— Как вы догадались? — еле выговорил он.

Джимми снова удивился. Он ожидал, что тот будет все отрицать, шумно требовать доказательств, снова и снова твердить, что камни стоили двадцать тысяч фунтов.

— Как я догадался? — повторил он. — Если вы о том, что вызвало у меня подозрения — право, не знаю. Дюжина разных вещей. Ни один ювелир вам не скажет точно, как он распознает фальшивые драгоценности. Просто чувствует. Прямо-таки нюхом чует. Я одно время работал у ювелира, там и научился разбираться в драгоценных камнях. Но если вы имеете в виду, могу ли доказать свои слова, так это легко. Никакого обмана. Все очень просто. Смотрите сюда. Предполагается, что это бриллианты. Так вот, бриллиант — самый твердый камень. Его ничем нельзя поцарапать. А вот у меня маленький рубинчик из булавки от школьного галстука. Я точно знаю, что он — подлинный. Значит, по всем правилам, он не должен оставлять следов на бриллиантах. Вы следите за моей мыслью? Но он оставляет следы. На двух камушках из этого ожерелья остались царапины. Другие я не проверял, но если хотите, можно продолжить эксперимент. Да только незачем. Я вам и так скажу, что это за камни. Я назвал их стразами, но это не совсем точно. Вещество, из которого они сделаны, называется белый циркон. Из него очень просто изготовить подделку. Материал обрабатывают при помощи паяльной лампы. Думаю, вам не требуется подробное описание производственного процесса? В общем, происходит то, что под действием паяльной лампы материал преображается, как недужный под действием укрепляющего средства. У него прибавляется вес, появляется здоровый цвет лица и прочие замечательные свойства. Две минуты в пламени паяльной лампы для него, что неделя на морском курорте. Вы довольны? Хотя, если подумать, то вряд ли. Лучше сказать — я вас убедил? Или вы жаждете других проверок посредством поляризованного света и рефрагирующих жидкостей? Сэр Томас, шатаясь, повалился в кресло.

— Так вот как вы узнали! — сказал он.

— Вот так я и… — начал Джимми, и тут у него мелькнуло внезапное подозрение.

Он внимательнее всмотрелся в побледневшее лицо сэра Томаса.

— А вы знали? — спросил он.

Странно, что он раньше не догадался! Это во многом объясняет необычную реакцию сэра Томаса. Джимми смутно предполагал, не слишком задумываясь о подробностях, что ожерелье, которое принес ему Штырь, кто-то еще раньше подменил и украл настоящие бриллианты. Это часто случается. Но теперь Джимми вспомнил слова Молли о том, как бдительно сэр Томас берег и охранял это ожерелье, как часто леди Джулия его носила. Вряд ли у вора была возможность подменить камни. Никто не смог бы подобраться к ним на достаточно долгое время.

— Черт возьми, а ведь и правда, знали! — воскликнул Он. — Конечно, знали! Вот, значит, как все это вышло? Понятно теперь, почему вы так болезненно восприняли, что я тоже знаю.

— Мистер Питт!

— Да?

— Я должен вам что-то сказать.

— Слушаю.

Сэр Томас попытался собраться с силами. В его голосе снова зазвучала прежняя напыщенность.

— Мистер Питт, вы в трудном положении…

— Не беспокойтесь о моем трудном положении, — перебил его Джимми. — Думайте исключительно о вашем собственном трудном положении. Будем откровенны друг с другом. Вы влипли. Что собираетесь предпринять по этому поводу?

Сэр Томас снова восстал. Это была отчаянная попытка к сопротивлению человека, сознающего свою обреченность.

— Я вас не понимаю… — начал он.

— Не понимаете? — переспросил Джимми. — Я постараюсь объяснить. Поправьте меня, если я в чем-нибудь ошибусь. Я восстанавливаю события следующим образом. Женившись на леди Джулии, вы, так сказать, оказались перед необходимостью «держать лицо». Люди знали, что вы миллионер, и ожидали от вас каких-то выдающихся подарков для новобрачной. Вы же, будучи человеком разумным и экономным, начали задумываться, нельзя ли как-нибудь создать себе репутацию безмерно щедрого жениха, не слишком в то же время раскошеливаясь. Я прав?

Сэр Томас не ответил.

— Я прав, — сказал Джимми. — И вот, вполне естественно, вам пришло в голову, что тут было бы весьма к месту умело подобранное ювелирное изделие. Нужно только собраться с Духом и рискнуть. Получив в подарок бриллианты, леди вряд ли станет требовать поляризованного света, рефрагирующей жидкости и прочих радостей. В девяноста девяти случаях из ста она поверит вам на слово. Очень хорошо. Вы понеслись к ювелиру и поговорили с ним конфиденциально. Я предполагаю, что вы поначалу предложили стразы. Но ювелир, будучи человеком хитроумным, обратил ваше внимание на то, что стразы при носке быстро теряют товарный вид. Пока новые, они хороши, но чуть их поносишь, поверхность теряет свой блеск, притупляется огранка, возникают царапины. Услышав все это и приняв в соображение, что леди Джулия вряд ли станет хранить ожерелье под стеклом, вы отвергли стразы как чересчур ненадежные. Тогда добросердечный ювелир предложил вам циркон, отметив, как только что сделал и я, что после обработки паяльной лампой этот материал родная мама не узнает. Был бы ваш ювелир еще и антикваром, он бы непременно прибавил, что в восемнадцатом веке циркон вообще считали алмазом низшего сорта. Чего же лучше? «Пусть будет циркон, любезнейший!» — воскликнули вы, и все уладилось. Я прав? Заметим, что вы меня еще ни разу не прервали.

Неизвестно, ответил бы сэр Томас утвердительно или нет. Он уже открыл рот, как вдруг в дальнем конце комнаты всколыхнулась занавесь, и лорд Дривер вылетел из-за нее подобно пушечному ядру, одетому в твидовый костюм.

При его появлении у сэра Томаса напрочь отнялся язык. Откинувшись на спинку кресла, он молча таращил глаза на новое действующее лицо. Даже Джимми растерялся, хоть он и знал о присутствии его лордства за занавеской. Целиком сосредоточившись на своем поединке с рыцарем, он совсем позабыл, что у них имеется зритель.

Его лордство нарушил молчание возгласом:

— Черт побери!

Судя по всему, как Джимми, так и сэр Томас нашли это замечание вполне здравым и уместным. Во всяком случае, они оставили его без комментариев.

— Вы старый мошенник! — присовокупил его лордство, адресуясь к сэру Томасу. — И этот человек еще называл меня «жучком»!

В выпученных глазах рыцаря промельнула искра, но тут же угасла. Он ничего не ответил.

— Черт побери! — простонал его лордство, изнывая от жалости к себе. — Все эти годы я терпел от вас всякую чертовщину во всех видах и формах, а вы, оказывается… Боже ты мой, если бы я только знал!

Он обернулся к Джимми.

— Питт, старый дружище, — сказал он с чувством. — Я… черт побери! Я даже не знаю, что сказать. Если бы не вы… Вот мне всегда нравились американцы! Я всегда считал, что это зверски неудачно, что с ними тогда приключилась заварушка в этом… как его… ну, в каком-то там году. Если бы не такие деятели, как вы, — снова повернулся он к сэру Томасу, — не было бы той дурацкой истории с Декларацией независимости! Правда, Питт, старина?

Эта тема была слишком глубока, чтобы обсуждать ее вот так, мимоходом. Джимми пожал плечами:

— Во всяком случае, полагаю, сэр Томас не поладил бы с Джорджем Вашингтоном.

— Конечно, нет! Ну что, — Спенни повернулся к двери, — пойду вниз, посмотрим, что скажет по этому поводу тетя Джулия.

Дрожь прошла по телу сэра Томаса, словно от электрического разряда. Он вскочил на ноги.

— Спенсер! — воскликнул он. — Я запрещаю тебе говорить об этом хоть слово твоей тете!

— О! — сказал его лордство. — Запрещаете, вот как? Сэр Томас затрепетал.

— Она меня до самой смерти будет попрекать.

— Еще бы. Непременно приду полюбоваться.

— Остановись!

— Да-а?

Сэр Томас утер лоб носовым платком. Он был не в силах вынести встречу лицом к лицу с леди Джулией, узнавшей правду. Одно время он даже просыпался по ночам от страха, что она как-нибудь случайно обнаружит его невинный маленький обман, но дни шли, и его страхи мало-помалу отступили: отличное качество подделки обманывало и леди Джулию, и всех, кто видел камни. Но все же угроза неизменно маячила на самом краю его сознания. Даже в относительно спокойном состоянии жена вызывала у него легкую панику. Воображение сэра Томаса отступало перед мыслью о том, из каких глубин аристократического презрения и гнева может она зачерпнуть на этот раз.

— Спенсер, — сказал сэр Томас, — я настаиваю, чтобы ты ничего не говорил тете!

— Что? Хотите, чтобы я держал язык за зубами? Вы хотите сделать меня своим сообщником в этом грязном, низком обмане? Мне это нравится!

— Сильно сказано, — прокомментировал Джимми. — Ноблесс оближ и все такое. Кровь Дриверов закипает от одной мысли. Прислушайтесь! Слышите, как она бурлит?

Лорд Дривер сделал еще шаг к двери.

— Стой! — снова вскричал сэр Томас. — Спенсер!

— Да?

— Спенсер, мальчик мой, я тут подумал… Может быть, я иногда не очень хорошо с тобой обращался…

— «Может быть»! «Иногда»! Черт возьми, я бы на этих лошадок и пятерки не поставил! Хорошенькое дело, если учесть, что вы обращались со мной как с сопливым младенцем практически с тех пор, как мы с вами познакомились! Да вот хотя бы сегодня вечером, когда я попросил у вас несколько несчастных фунтов!

— Просто меня встревожило, что ты играешь в азартные игры…

— Азартные игры! А подсунуть тете Джулии фальшивые бриллианты, это, по-вашему, не азартная игра?

— Скорее уж, коммерческая, — тихонько вставил Джимми.

— Я много думал об этом, — сказал сэр Томас, — и если тебе в самом деле так уж нужно… Кажется, там было пятьдесят фунтов?

— Двадцать, — поправил его лордство. — Но они мне не нужны. Оставьте себе. Они вам понадобятся, когда начнете копить на новое ожерелье.

Пальцы лорда Дривера сомкнулись на дверной ручке.

— Спенсер, постой!

— Да?

— Нужно все обсудить. Не будем торопиться. Сэр Томас провел платком по лбу.

— Быть может, в прошлом, — заговорил он вновь, — наши отношения были не совсем… Это, безусловно, моя вина. Я только старался выполнять свой долг. Очень трудная задача — присматривать за молодым человеком твоего возраста…

От сознания перенесенной несправедливости его лордство стал красноречив.

— Черт побери все на свете! — завопил он. — На это я как раз и жалуюсь! Какого дьявола вам понадобилось за мной присматривать? Проклятье, да вы глаз с меня не спускали все эти годы, точно чертов полицейский! Вы срезали мое содержание на самой середине университетского курса, когда деньги были мне больше всего нужны. Вы заставляли меня выпрашивать у вас деньги всякий раз, как мне понадобится купить сигареты. Я, знаете ли, выглядел при этом круглым дураком! Знакомые жутко надо мной потешались. Мне здорово надоела эта проклятая история. Вы надо мной поиздевались всласть, теперь я хочу с вами поквитаться. Разве вы бы на моем месте не хотели, Питт, старина?

Джимми, которого так внезапно призвали высказать свое мнение, признал, что на месте его лордства тоже мог бы испытать минутное искушение сделать нечто в таком духе.

— Само собой, — сказал его лордство. — И всякий бы захотел.

— Но, Спенсер, дай же мне сказать…

— Вы отравили мне жизнь, — объявил его лордство, мрачно-байронически нахмурив брови. — Вот что вы сделали — отравили всю мою жизнь, черт побери! Я жил, как собака, занимал деньги у друзей, чтобы как-то выкрутиться. Я и у вас однажды занял пятерку, верно, Питт, старый дружище?

Если придираться к мелочам, то это случилось дважды, но Джимми не стал его поправлять, резонно заключив, что в памяти лорда не сохранилось воспоминаний о тех, первых пяти фунтах, которые Джимми ему одолжил в ресторане гостиницы «Савой».

— Не о чем говорить, — только и сказал он.

— Нет, я буду говорить об этом! — срываясь на крик, возразил его лордство. — Это лишний раз подтверждает мои слова! Будь у меня приличное содержание, этого бы не произошло! И потом, вы не хотите дать мне денег, чтобы поступить на дипломатическую службу. Почему вы мне в этом отказываете?

Сэр Томас взял себя в руки.

— Я сомневался, что ты обладаешь необходимыми для этого данными, мой дорогой мальчик…

Нельзя сказать, что у его лордства пошла изо рта пена, но было похоже, что это может случиться в любой момент. Волнение и всколыхнувшиеся в памяти прежние обиды, к тому же лессированные шампанским, которое лорд потребил за обедом и после, привели его в состояние духа, далекое от нормального. Его лордство совершенно утратил то непринужденное изящество, которым славится каста высшей аристократии. Он взмахнул руками и закричал:

— Знаю, знаю! Знаю, что сомневались! Вы думали, что я полный тупица! Говорю вам, мне это надоело! Еще вечно пытались женить меня на деньгах. Это унизительно, черт возьми! Не была бы мисс МакИкерн такой разумной, вы бы и ей отравили жизнь. К этому все шло. Надоело, говорю я вам! Я влюблен. Я люблю самую потрясную девушку в Англии. Вы ее видели, Питт, дружище. Правда, она потрясающая?

Джимми авторитетно подтвердил достоинства отсутствующей леди.

— Говорю вам, я на ней женюсь, если только она согласится!

Испуг, выражавшийся в каждой черточке рыцарского лица, заметно усилился при этих ужасных словах. Глубоко презирая лично носителя древнего титула, сэр Томас всегда испытывал сугубое почтение к имени Дриверов.

— Но, Спенсер! — буквально взвыл он. — Подумай о своем положении в обществе! Нельзя же…

— Можно, черт побери! Если только она согласится! К дьяволу мое положение в обществе! При чем тут положение в обществе? Если уж на то пошло, у Кэти отец — генерал. Ее брат учился вместе со мной в колледже! Будь у меня хоть пенни собственных денег, я бы сто лет назад попросил ее руки! И не надо беспокоиться о моем положении в обществе!

Сэр Томас слабо захрипел.

— Знаете что, послушайте, — твердо сказал его лордство. — Вот вам суть дела в двух кратких и веских словах. Хотите, чтобы я забыл про вашу маленькую шалость с поддельными бриллиантами — подтяните носочки и за работу. Для начала устройте мне должность при каком-нибудь консульстве. Это вам будет нетрудно. В Лондоне полно старикашек, которые были знакомы с моим папочкой, и они будут страшно рады сделать мне приятное. Я знаю, что во многом я настоящий осел, но на дипломатической службе это как раз и требуется. Там главное — уметь носить вечерний костюм с таким видом, как будто это для тебя дело привычное, да лихо танцевать. Это я как раз могу. И еще вы должны по-хорошему благословить нас с Кэти — если только она согласится. Пока мне больше ничего не приходит в голову. Ну как? Идет?

— Это черт знает что… — начал сэр Томас. Лорд Дривер подергал ручку двери.

— Безусловно, это ограбление, — успокаивающе заговорил Джимми. — Не хочется вмешиваться в семейные дела, но если вы меня спросите, я бы посоветовал раскошелиться, пока не загремели выстрелы. Теперь на вас нацелено кое-что пострашнее моей трубки. А обо мне можете не волноваться. Мое молчание обеспечено вам совершенно бесплатно. Только подарите мне любящую улыбку, и уста мои замкнутся навеки.

Сэр Томас рывком обернулся к нему.

— Что касается вас… — заревел он.

— Оставьте Питта в покое, — сказал его лордство. — Он чертовски хороший малый, Питт. Побольше бы таких. И не воровал он эту дрянь. Если бы как следует слушали, пока он вам объяснял, может, и не сидели бы сейчас в луже. Он же сказал, что пришел вернуть эту ерунду на место. Я все об этом знаю. Ну, так какой будет ответ?

Казалось, сэр Томас готов был отказаться. Но когда он уже раскрыл рот, его лордство открыл дверь, и дядюшка снова рухнул в кресло.

— Сделаю! — выкрикнул он. — Все сделаю!

— Хорошо, — удовлетворенно произнес его лордство. — Значит, договорились. Идемте, Питт, старина? Нам нужно быть на сцене примерно через полминуты.

Пока они шли по коридору, Питт заметил:

— Такие вот маленькие дискуссии могут служить отличным лекарством, если кого мучает мандраж перед выступлением. Готов поспорить, что вы сейчас в самой лучшей форме!

— Рою землю, как резвая двухлетка, — восторженно согласился его лордство. — Роль забыл напрочь, но это меня не волнует. Выйду на сцену, уж найду что сказать.

— Вот это правильно, — одобрил Джимми. — У Чартериса будет инфаркт, но это правильно. Все бы выходили с таким настроем, тогда любительские спектакли стоило бы смотреть. Смелее, Росций,[14] — ждут подмостки!

Глава XXVIII У СПЕННИ НАСТУПАЕТ МИГ ПРОСВЕТЛЕНИЯ

Мистер МакИкерн сидел и курил в бильярдной. Издали до него доносились звуки музыки. Более официальная часть вечера — театральная постановка — уже закончилась, окрестная знать и мелкопоместное дворянство исполнили свой долг, высидели представление от начала до конца, и теперь наслаждались жизнью в бальном зале. Все были довольны и счастливы. Спектакль имел успех не меньше любого другого любительского спектакля. Суфлер с самого начала полюбился публике. Особенный восторг вызывали дуэты суфлера и Спенни. Джимми, как и положено опытному профессионалу, уверенно и с блеском провел свою роль, хотя, подобно гончим из «Хижины дяди Тома», в одиночку ему приходилось трудновато. Но зрители были не в обиде. Зрители на любительских спектаклях вообще бывают необыкновенно гуманны и незлобивы. Теперь все было позади. Видели, как у Чартериса едва не начался припадок буйного помешательства, когда Спенни во втором акте подал не ту реплику, в результате чего действие неожиданно перескочило в акт третий. Партнеры его лордства смутно заподозрили неладное, но не могли понять, в чем дело, и еще минуты две продолжали сцену, к полному недоумению зрительного зала. Но все это понемногу забывалось. Чартерис отплясывал тустеп, и страдальческая гримаса понемногу сходила с его лица. Он даже начал улыбаться.

Что касается Спенни, его счастливая улыбка буквально ослепляла всех, кто ее видел.

С этою улыбкой Спенни и нарушил уединение мистера МакИкерна. Сколько бы удовольствия ни доставляли человеку танцы, наступает момент, когда необходимо помедитировать с сигаретой вдали от шумной толпы. У Спенни этот момент наступил после восьмого танца. Бильярдная комната показалась ему самым подходящим убежищем во всех отношениях. Едва ли кто-нибудь из танцующих устроился бы там посидеть в перерыве, и в то же время она была недалеко от бального зала, так что можно было услышать, когда начнется девятый танец.

Мистер МакИкерн радостно приветствовал вошедшего. В суматохе после представления он не успел поговорить ни с кем из тех, с кем поговорить ему больше всего хотелось. Его удивило, что в конце спектакля не прозвучало объявление о помолвке. Он надеялся, что Спенни сможет ему разъяснить, когда следует ожидать официального сообщения.

Спенни запнулся на пороге, увидев, кто находится в комнате. Именно в эту минуту ему не особенно хотелось общаться с отцом Молли, да еще и наедине. Но он рассудил, что в конце концов не несет ответственности за чьи бы то ни было разочарования, снова включил улыбку на полную мощность и шагнул в бильярдную.

— Зашел покурить, — пояснил он, чтобы завязать беседу. — Пропускаю следующий танец.

— Входите, мой мальчик, входите, — сказал мистер МакИкерн. — Я как раз хотел с вами поговорить.

Спенни пожалел, что вошел. Он предполагал, что МакИкерн уже знает о разрыве помолвки, но, по-видимому, это было не так. Весьма досадно. У Спенни мелькнула мысль о бегстве, но он отринул ее. В качестве номинального хозяина бала он обязан был сегодня станцевать невероятное количество танцев. Возможность покурить могла больше и не представиться, а курить лучше всего было в бильярдной.

Он сел и закурил сигарету, подыскивая какую-нибудь безобидную тему для разговора.

— Понравился спектакль? — осведомился он.

— Неплохо, — сказал мистер МакИкерн. — Кстати…

Спенни беззвучно застонал. Он забыл, что с помощью этого слова человек целеустремленный может любой разговор повернуть туда, куда ему нужно.

— Кстати, — сказал мистер МакИкерн, — я думал, что сэр Томас… Разве ваш дядюшка не собирался объявить…

— Ну, да, он собирался, — сказал Спенни.

— Может быть, он хочет сделать это во время танцев?

— Э-э… да нет. Дело в том, что… Он, знаете ли, вообще не будет ничего объявлять. — Спенни внимательно рассматривал тлеющий кончик сигареты. — Тут такое дело… Помолвка вроде как разладилась.

Возглас мистера МакИкерна резанул его лордство по нервам. Фу, как неприятно, когда приходится вести такие вот разговоры!

— Разладилась? Спенни кивнул.

— Мисс МакИкерн все обдумала, знаете ли, — объяснил он, — и решила, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Главное сказано! Ему сразу стало легче. Для него трудность заключалась в самом факте разговора на такую деликатную тему. Что новость может оказаться ударом для мистера МакИкерна, лорду как-то не приходило в голову. Он был молодой человек скромности необыкновенной, и хотя смутно сознавал, что его титул имеет определенную ценность в глазах некоторых людей, все же совершенно не мог себе представить, чтобы потеря такого зятя была способна кого-нибудь огорчить. Батюшка Кэти, пожилой генерал, считал его дураком и однажды во время приступа подагры так прямо и сказал об этом. Спенни считал такую точку зрения естественной для любого потенциального тестя.

А потому он продолжал курить в блаженном неведении, что рядом с ним бушует буря. Вдруг у него мелькнула мысль: пожалуй, он маловато проявляет эмоций для пылкого влюбленного, которого только что отвергли. Он наскоро попытался сообразить, не следует ли ему продемонстрировать мужественную скорбь, но решил, что это все равно у него не получится. Невозможно скорбеть в этот безумный, радостный день, лучший день во всем этом радостном году, день, когда он сокрушил силы зла, воплощенные в лице сэра Томаса! Лучше испробовать рассудительный подход — «давайте смотреть на вещи разумно».

— Ничего хорошего и не вышло бы, знаете ли, — сказал он. — Мы не подходим друг другу. То есть, я ведь во многих отношениях просто глупый осел, если вы понимаете, что я хочу сказать. Такая девушка, как мисс МакИкерн, не будет со мной счастлива. Ей нужен, знаете, деловой, энергичный малый.

Лорду казалось, что начал он неплохо — скромно, но без пресмыкательства. Он продолжал, ударившись при этом в философию:

— Понимаете, старина… то есть, я хотел сказать, сэр… понимаете, тут такое дело. Для женщин все мы делимся на два класса. Есть такие решительные, деловые ребята, и есть… э-э… другие. Ну вот, я как раз из других. Мой идеал семейной жизни — быть… ну, не то, чтобы под каблуком у жены, но… вы меня понимаете… словом, играть вторую скрипку. Мне нужна такая жена… — Тут голос его сделался нежным и мечтательным, — которая будет меня, знаете ли баловать, гладить по головке и так далее. Ну нет во мне вот этого: «Я в доме хозяин!» Мой стиль — безмолвное обожание. Спать на коврике у ее двери, понимаете ли, если она захворает, а утром — чтобы она меня там нашла и приласкала за то, что я такой заботливый. Вот примерно в таком духе. Трудно это выразить как следует, но вы меня понимаете. Если хочешь быть счастлив в браке, научись осознавать пределы собственных возможностей, так? Ну, вот предположим, мисс МакИкерн вышла бы за меня замуж! Черт возьми, да она через неделю соскучилась бы до смерти. Честно! Она тут не виновата. Ей нужен малый под стать, такой же энергичный.

Его лордство закурил следующую сигарету. Он был весьма доволен собой. Никогда еще идеи не маршировали у него в мозгу такими стройными рядами. Он готов был болтать хоть всю ночь напролет. С каждой минутой он чувствовал в себе все больше интеллекта. Когда-то он прочел в какой-то книжке о том, как у одной девушки (а может, у какого-то малого) наступил «миг просветления». Именно это происходило сейчас с ним. То ли из-за волнений сегодняшнего вечера, то ли потому, что он подстегнул свои мыслительные способности первоклассным сухим шампанским, этого он и сам не знал. Лорд Дривер знал одно: сегодня он великолепно владеет темой разговора. Даже жаль, что у него так мало слушателей.

— Такая девушка, как мисс МакИкерн, никого не станет гладить по головке. Если ее кто об этом попросит, она просто рассмеется ему в лицо. Ей нужен такой… Не стой на пути! Авто шестицилиндрового класса. И, строго между нами, по-моему, она его уже нашла.

— Что!

Мистер МакИкерн привстал из кресла. Былые страхи вновь нахлынули на него.

— О чем это вы говорите?

— Факт, — кивнул его лордство. — Только имейте в виду, я ничего не знаю наверняка. Как та девушка в песне: «Я не знала, просто угадала». То есть, я просто вижу, что они в большой дружбе, называют друг друга на «ты» и так далее.

— Кто?!

— Питт, — ответил его лордство.

Он сидел, откинувшись на спинку, и выдувал дымовое колечко, поэтому не увидел, какое лицо сделалось у МакИкерна и как тот впился пальцами в подлокотники кресла. Лорд продолжал свою речь с неугасающим энтузиазмом.

— Джимми Питт! — воскликнул он. — Вот это малый! Энергия в нем так и кипит! С таким не заскучаешь. Знаете, — сказал он доверительно, — в этой идее насчет родства душ все-таки что-то есть. Поверьте моему слову, дорогой ста… сэр. Например, есть в Лондоне одна девушка, мы с ней так замечательно ладим! Ну просто обо всем на свете думаем одинаково. Например, «Веселая вдова» на нее совсем не произвела впечатления, и на меня тоже. А ведь миллионы людей от этой пьески с ума сходили. И устрицы мы не любим — ни я, ни она. А все потому, что мы с ней родственные души. На каждом шагу, куда ни посмотри — везде та же история. Прямо удивительное дело! Даже начинаешь верить в это самое… ре-ин… как его? Ну, вы знаете, о чем я. Еще стихотворение такое есть. Как там? Когда ты была турум-тум-тум, а я был что-то там тудум… Жутко интеллектуальная штука. Я на днях читал. Так вот, я о том, что, по-моему, у Джимми Питта и мисс МакИкерн тоже что-то в таком духе. А вы не замечали, как они подходят друг другу? Это же видно невооруженным глазом! Не может быть, чтобы вам не нравился Джимми Питт. Отличный малый! Жаль, что я не могу вам рассказать, какую он тут штуку сделал, но есть причины… Можете мне поверить, он отличный малый. Вы бы с ним познакомились поближе. Он вам понравится. А, черт, музыка пошла. Мой танец. Я побежал.

Он вскочил и бросил сигарету в пепельницу.

— Пока, — сказал лорд Дривер с дружелюбным кивком. — Я бы еще посидел, да нельзя. Это у меня на сегодня была последняя передышка.

Он ушел, а мистер МакИкерн остался на растерзание бурным и разнообразным эмоциям.

Глава XXIX ПОСЛЕДНИЙ РАУНД

Не успело пройти и нескольких минут, как размышления мистера МакИкерна снова были прерваны. На этот раз вошедший был ему незнаком — смуглый, чисто выбритый. Он был не в вечернем костюме, а значит, не мог быть одним из гостей. Мистер МакИкерн не сразу сообразил, кто это такой, но потом вспомнил. Он видел этого человека в гардеробной у сэра Томаса Бланта. Это был слуга сэра Томаса.

— Позвольте сказать вам два слова, сэр?

— В чем дело? — спросил МакИкерн, хмуро глядя на него.

Он еще не совсем опомнился после философских рассуждений лорда Дривера. Мозг его словно бы заволокло какое-то темное облако. Если верить его лордству, некие события происходили у него за спиной. Мысль о том, что Молли могла что-то сделать тайком от него, была слишком непривычной, требовалось время, чтобы ее переварить. Он тупо смотрел на слугу.

— В чем дело? — повторил мистер МакИкерн.

— Прошу меня извинить, но я подумал, что следует поговорить с вами раньше, чем давать отчет сэру Томасу.

— Отчет?

— Я служу в частном детективном агентстве.

— Что?!

— Да, сэр. Агентство Врагга. Возможно, вы о нас слышали. В Холборне. Старинная фирма. Специализируемся на разводах. Вы наверняка видели наши объявления. Мы получили от сэра Томаса письмо с просьбой прислать сотрудника, и начальник направил меня. Я уже несколько лет работаю в этом агентстве. Как я понял, у сэра Томаса не было подозрений против какого-то определенного лица, мне просто поручили быть настороже и, так сказать, держать ухо востро. Мне здорово повезло, а не то бриллиантов ее светлости сейчас бы уже след простыл. Сегодня вечером я схватил виновного.

Он умолк и пристально посмотрел на бывшего начальника полиции. МакИкерн заметно взволновался. Неужели Джимми сделал попытку стащить драгоценности во время бала? Или Штырь?

— Послушайте, — начал он, — это был рыжий… Сыщик смотрел на него со странной улыбкой.

— Нет, он не был рыжий. Я вижу, сэр, вы заинтересовались. Я так и думал, что вам будет интересно. Сейчас я вам все расскажу. Этого человека я заподозрил сразу же, как только он появился в замке. И должен сказать, мне сразу подумалось, что появился он очень подозрительно.

МакИкерн вздрогнул. Ага, так значит, не у него одного возникли сомнения по поводу скоропалительного знакомства Джимми с лордом Дривером!

— Продолжайте, — сказал он.

— Я заподозрил преступный умысел, и мне подумалось, что сегодня — самый подходящий день для покушения на кражу, поскольку из-за спектакля в доме, так сказать, все вверх дном. И я не ошибся. Я весь день старался не отходить от бриллиантов, и вскоре, как я и ожидал, явился этот тип. Не успел он войти в дверь, как я его сцапал.

— Молодец! Не растерялся!

— Мы боролись, но я оказался сильнее, к тому же кое-что знаю о таких вещах, так что я быстро надел на него наручники, отвел его вниз и запер в погребе. Вот как все было, сэр.

Мистер МакИкерн испытал всепоглощающее облегчение. Если лорд Дривер говорил правду и Джимми в самом деле исхитрился очаровать Молли, само небо посылает спасение! С таким выражением, словно хотел сказать: «Ныне отпущаеши!» — он нащупал в кармане портсигар и протянул его сыщику. У мистера МакИкерна это был знак высшего благоволения — угостить сигарой из собственного запаса, своего рода обряд посвящения в рыцари, и удостаивался такой награды далеко не каждый.

Как правило, и принимали ее с должным почтением, но на этот раз события развивались несколько неожиданным образом. Открывая портсигар, мистер МакИкерн ощутил прикосновение к запястьям чего-то холодного и твердого, что-то резко щелкнуло, и подняв глаза, он в полном остолбенении увидел, что сыщик отскочил назад и смотрит на него со зловещей улыбкой поверх весьма грозного на вид револьвера.

Виновен человек или невиновен, но если ему надевают наручники, первая его реакция — попытаться их с себя снять. Это происходит машинально. Мистер МакИкерн рванул стальную цепь, так что жилы вздулись на лбу. Его крупное тело сотрясалось от ярости.

Сыщик с удовлетворением наблюдал за ним. Перед ним была вполне ясная картина: пойманный преступник бьется и корчится в оковах.

— Бесполезно, друг мой, — сказал сыщик.

При звуке его голоса МакИкерн очнулся. В момент первого потрясения в нем проснулся первобытный человек, не знающий, что такое самоконтроль. Он просто бессознательно пытался вырваться. Теперь же он снова стал самим собой.

Он гневно потряс скованными руками.

— Что это значит? — выкрикнул он. — Какого…

— Потише, — резко приказал сыщик. — Назад! — рявкнул он, поскольку МакИкерн сделал шаг вперед.

— Да знаешь ли ты, кто я? — загремел МакИкерн.

— Не знаю, — ответил сыщик. — Потому и надел на тебя браслеты. Ладно, не дури. Твоя игра проиграна. Не понял, что ли?

МакИкерн бессильно привалился к бильярдному столу. Он вдруг ослабел. Все было каким-то нереальным. Может быть, он сошел с ума?

— Вот так, — сказал сыщик. — Там и стой. Там ты не набезобразничаешь. Ловко вы это дело разыграли, ничего не скажешь. Встретил друга из Нью-Йорка, пригласил его в замок! Ловко! Нью-Йорк, это надо же. Он в Нью-Йорке бывал, как я в Тимбукту. Я сразу его раскусил.

В сознании МакИкерна забрезжила ужасная правда. Уверенность, что арестован если не Штырь, так Джимми, затмила ему разум. Только сейчас он начал догадываться, что речь могла идти и о мистере Гейлере.

— Что это значит? — закричал он. — Кого вы арестовали?

— А Бог его знает. Может, ты мне скажешь? Он ведь твой старинный приятель из Тимбукту. Гейлером себя называет.

— Гейлер!

— Он самый. И представь, что он мне тут заявил? Что он сам из той же профессии! Сыщик! Вот ведь наглость какая. Якобы ты его сюда вызвал!

Сыщик весело рассмеялся, вспоминая об этом.

— Так и есть, болван! Я его и вызвал!

— Ах, ты его и вызвал, вот оно что? А с чего это ты взялся вызывать детективов в чужие поместья?

Мистер МакИкерн хотел было ответить, но запнулся. Никогда еще он не понимал до конца глубокий смысл поговорки насчет из огня да в полымя. Чтобы оправдаться, он должен рассказать о своих подозрениях по поводу Джимми, а также о причинах этих подозрений. А сделать это — значит раскрыть свое прошлое. Сцилла и Харибда.

Капелька пота сбежала у него по виску.

— Ну, и что хорошего? — спросил сыщик. — Хитро, конечно, придумано, только вы не учли, что в доме может оказаться настоящий детектив. Тебя-то я стал подозревать, когда тот деятель начал мне про тебя сказки рассказывать. Сложил, понимаешь, два и два. Напарники, говорю сам себе. Слышал я про тебя, как ты навязался в друзья к сэру Томасу и все такое. Ловко, ловко придумано. Сперва сам в дом пролез, а там и приятеля протащил. Он побрякушки сворует и тебе передаст. Тебя-то уж никто подозревать не подумает, и все дела. Ну, честно — так оно у вас было задумано?

— Все это ошибка… — начал МакИкерн, и тут повернулась дверная ручка.

Сыщик оглянулся через плечо. МакИкерн молча и угрюмо смотрел на дверь. Только этого одного и не хватало — чтобы кто-нибудь стал свидетелем его унижения.

В комнату неспешным шагом вошел Джимми.

— Дривер сказал мне, что вы здесь, — начал он, обращаясь к МакИкерну. — Не могли бы вы уделить мне… Эй!

Сыщик спрятал револьвер в карман, как только услышал скрип дверной ручки. Незаметность была одним из главных принципов молодых людей из Детективного агентства Врагга. Но наручники не так легко скрыть. Джимми удивленно рассматривал запястья мистера МакИкерна.

— Это что, игра такая? — спросил он с интересом. Сыщик заговорил доверительным тоном:

— Тут такое дело, мистер Питт. Здесь, в замке, затевались кое-какие опасные игры. Сюда проникла целая шайка грабителей. Вот этот тип как раз из них.

— Что, мистер МакИкерн?!

— Так он себя называет.

Джимми стоило огромного труда удержаться и не спросить мистера МакИкерна, не пьянство ли толкнуло его на скользкую дорожку. Он только печально покачал головой, глядя на исходящего злобой арестанта. Затем взял на себя роль адвоката.

— Мне что-то не верится, — сказал он. — Почему вы на него подумали?

— Да я сегодня поймал его дружка, который называет себя Гейлером…

— Я его знаю, — сказал Джимми. — Он на самом деле детектив. Его пригласил сюда мистер МакИкерн.

У сыщика отвисла челюсть, словно от сильного удара.

— Что? — сказал он слабым голосом.

— Говорил же я… — начал МакИкерн, но сыщик слышал только Джимми. Им овладело тошнотворное предчувствие катастрофы. Он смутно начинал догадываться, что свалял дурака.

— Да, — говорил меж тем Джимми. — Не знаю, право, с чего он это взял, но мистер МакИкерн опасался, как бы кто-нибудь не украл бриллиантовое ожерелье леди Джулии Блант. Вот он и выписал из Лондона этого Гейлера. Возможно, поступок несколько бесцеремонный, но уголовно не наказуемый. Едва ли закон позволяет надевать за это наручники. А куда вы дели славного мистера Гейлера?

— Запер в угольном погребе, — уныло ответил детектив.

Мысль о предстоящем разговоре с неправильно понятым собратом по профессии его совсем не радовала.

— Что вы говорите! Заперли в угольном погребе? — отозвался Джимми. — Ну что ж, надеюсь, ему там хорошо. Он может вести слежку за тараканами. Но все-таки, наверное, лучше бы его выпустить. И, пожалуй, если вы извинитесь… А? Ну, как хотите, я просто предложил. Если кто-то должен поручиться, что мистер МакИкерн не занимается грабежами, так я могу. Он джентльмен со средствами, мы с ним знали друг друга еще в Нью-Йорке. Мы старые знакомые.

— Я не думал…

— А вот это, — сказал Джимми с дружеским участием, — если позволите сказать, главная ошибка у вас, у сыщиков. Вы никогда не думаете.

— Мне и в голову не приходило…

Детектив тревожно посмотрел на мистера МакИкерна. По некоторым признакам можно было предположить, что, оказавшись на свободе, бывший полицейский целиком посвятит себя безудержному разгулу насилия, причем главным участником этого действа будет некий переодетый сыщик.

Служащий детективного агентства вынул из кармана ключ от наручников и нервно повертел его в руках. Мистер МакИкерн придушенно зарычал. Сыщику этого хватило.

— Если не возражаете, мистер Питт…

Он услужливо сунул ключ в руки Джимми и сбежал. Джимми отомкнул наручники. Мистер МакИкерн принялся растирать запястья.

— Хитроумное устройство, — сказал Джимми.

— Я вам весьма обязан, — проворчал мистер МакИкерн, не поднимая глаз.

— Да не за что. Всегда рад помочь. Дьявольски ненадежная штука, косвенные улики, правда? Один мой знакомый на пари залез в чужой дом в Нью-Йорке, так хозяин того дома до сих пор считает его профессиональным грабителем.

— Что такое? — резко спросил МакИкерн.

— Почему я говорю «один знакомый»? К чему эта таинственность? Вы совершенно правы. Это звучит более драматично, но в конце концов вам нужны только факты. Очень хорошо. Я в ту ночь залез к вам в дом на пари. Вот вам чистая правда.

МакИкерн неотрывно смотрел на него. Джимми продолжал:

— Теперь вы спросите, а что же делал со мной вместе Штырь Маллинз? А Штырь залез в мою квартиру часом раньше, и я взял его с собой в роли проводника, философа и друга.

— Штырь Маллинз сказал, что вы английский взломщик.

— Боюсь, я сам ввел его в заблуждение. Я в тот день смотрел в театре премьеру пьесы о взломщике под названием «Любовь медвежатника», и опробовал на Штыре некоторые сугубо технические сведения, которые узнал от своего приятеля, он играл в спектакле главную роль. Я сейчас, когда вошел, сказал, что мы говорили с лордом Дривером. Совсем незадолго до того, как мы познакомились, он встретил в Лондоне этого самого актера, моего приятеля, а зовут его Мифлин, Артур Мифлин. Он сейчас в Лондоне, репетирует спектакль, который привезли из Америки. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что, если вы мне не верите, стоит только разыскать Мифлина — не помню, в каком театре пойдет эта пьеса, но это можно выяснить в одну секунду — и спросить его, он подтвердит мои слова. Вы довольны?

МакИкерн не ответил. Всего лишь час назад он готов был бы сражаться до последнего за свое убеждение в виновности Джимми, но события последних десяти минут сильно его потрясли. Он не мог так просто забыть, что именно Джимми вызволил его из крайне неловкого положения. Правда, теперь он понимал, что положение было не настолько ужасное, как ему показалось вначале. Невиновность мистера Гейлера можно было установить уже на следующее утро, отправив по телеграфу запрос в Частное сыскное агентство Додсона, но все же неприятности могли быть большие. Если бы не Джимми, пришлось бы провести несколько часов в крайне постыдных обстоятельствах, если не хуже. Все произошедшее невольно склоняло его в пользу Джимми.

Но укоренившиеся предрассудки трудно вырвать сразу. Бывший полицейский смотрел с сомнением.

— Знаете что, мистер МакИкерн, — сказал Джимми. — Я вас прошу, послушайте меня спокойно минуту или две. В сущности, у нас с вами нет ровно никаких причин вцепляться друг другу в глотку. Гораздо лучше быть друзьями. Пожмем друг другу руки и бросим цапаться. Я думаю, вы догадываетесь, зачем я вас искал?

МакИкерн не ответил.

— Вы знаете, что ваша дочь разорвала помолвку с лордом Дривером?

— Значит, он был прав! — проговорил МакИкерн как бы про себя. — Это вы?

Джимми кивнул. МакИкерн побарабанил пальцами по столу, задумчиво глядя на него.

— А Молли? — сказал он наконец. — Она…,

— Да, — сказал Джимми.

МакИкерн побарабанил еще.

— Не думайте, что мы хотели что-то провернуть у вас за спиной, — сказал Джимми. — Она сказала, что ничего не будет, если вы не дадите согласия. Сказала, вы всегда были партнерами, и она хочет поступить с вами по-честному.

— Правда? — жадно спросил МакИкерн.

— Я думаю, вы тоже должны поступить с ней по-честному. Я, конечно, не Бог весть что, но она выбрала меня. Поступите с ней по-честному.

Он протянул руку, но МакИкерн не заметил этого. Бывший полицейский смотрел прямо перед собой с каким-то странным выражением, какого Джимми никогда не видел у него раньше — загнанным, испуганным. Эти глаза странно контрастировали с жесткими, агрессивными очертаниями губ и подбородка. Он так сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели.

— Поздно! — крикнул он вдруг. — Я теперь уже хочу по-честному, да поздно. Я не стану мешать ее счастью. Но я ее потеряю! Господи, я ее потеряю!

Он схватился за край стола.

— Думаете, я никогда не говорил себе все то, что вы мне сказали в день, когда мы здесь встретились? Думаете, я не знал, кто я такой есть? Лучше всех знал! А она не знала. Я от нее скрывал. Потел от страха, как бы она случайно не открыла. Когда приехали сюда, думал, все, можно не бояться. А тут вы явились, и я увидел вас с ней рядом. Я думал, вы жулик. Вы были с Маллинзом тогда, в Нью-Йорке. Я ей сказал, что вы жулик.

— Вы ей сказали!

— Сказал, будто я точно это знаю. Я не мог сказать ей правду. Говорю, я навел справки в Нью-Йорке и все про вас выяснил.

Теперь Джимми понял. Загадка была решена. Так вот почему Молли согласилась обручиться с Дривером! На мгновение его захлестнул гнев, но он посмотрел на МакИкерна, и гнев утих. Он не мог злиться на этого человека. Все равно, что бить лежачего. Джимми вдруг увидел все происходящее глазами бывшего полицейского и почувствовал жалость.

— Понимаю, — медленно проговорил он. МакИкерн молча стиснул край стола.

— Понимаю, — повторил Джимми. — Вы думаете, она потребует объяснений.

Он на минуту задумался.

— Скажите ей все, — быстро сказал он. — Для вас же так будет лучше, скажите ей все. Идите сейчас и скажите. Да очнитесь вы! — Он встряхнул МакИкерна за плечо. — Идите сейчас и скажите. Она вас простит. Не бойтесь. Идите, найдите ее и расскажите все.

МакИкерн выпрямился.

— Пойду, — сказал он.

— По-другому нельзя, — сказал Джимми.

МакИкерн открыл дверь и попятился. Джимми услышал в коридоре голоса. Он узнал голос лорда Дривера. МакИкерн отступил еще на шаг. Лорд Дривер вошел в комнату под руку с Молли.

— Хелло, — сказал его лордство, оглядываясь по сторонам. — Привет, Питт! Ну что, мы все собрались, а?

— Лорду Дриверу захотелось покурить, — сказала Молли. Она улыбалась, но в глазах ее пряталась тревога. Она быстро взглянула на отца, на Джимми.

— Молли, милая, — хрипловато проговорил МакИкерн, — мне нужно с тобой поговорить.

Джимми взял его лордство за локоть.

— Пошли, Дривер, покурим на террасе. Они вышли из комнаты.

— О чем там понадобилось говорить старикану? — спросил его лордство. — Что, вы с мисс МакИкерн…

— Да, — сказал Джимми.

— Ого, черт возьми, дружище! Миллион поздравлений и все такое прочее, знаете ли!

— Спасибо, — сказал Джимми. — Сигаретку?

Через какое-то время его лордству пришлось вернуться к своим обязанностям в бальном зале, а Джимми остался сидеть на террасе, курить и думать. Было очень тихо. Среди плюща на стенах замка копошились воробьи, где-то вдали лаяла собака. В бальном зале снова заиграла музыка, она доносилась еле слышно.

В тишине звук открывшейся двери показался Джимми резким, как выстрел. Он поднял голову. Два силуэта нарисовались на фоне светлого прямоугольника, потом дверь снова закрылась. Две фигуры медленно двинулись вниз по ступенькам.

Джимми их узнал. Он встал. Он был в тени, и они не могли его видеть. Они шли вдоль террасы. Вот они уже совсем близко. Они не разговаривали, но в нескольких шагах от него они остановились. Чиркнула спичка, МакИкерн закурил сигару. В желтом свете огонька было ясно видно его лицо. Джимми взглянул, и на душе у него стало покойно.

Он тихонько отступил к цветущим кустам в дальнем конце террасы и, беззвучно спустившись на дорожку, тихонько вернулся в дом.

Глава XXX ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Американский лайнер «Сент-Луис» стоял в Императорском доке в Саутгемптоне, принимая на борт пассажиров. Непрерывный поток людей всякого звания поднимался по сходням.

Джимми Питт и Штырь Маллинз задумчиво смотрели на них, облокотившись о поручни палубы второго класса.

Джимми взглянул вверх, туда, где трепетал на мачте «Синий Питер» — флаг отплытия. Потом посмотрел на Штыря. Лицо трущобного юноши было бесстрастно. Он с отрешенным видом курил короткую деревянную трубку.

— Ну что же, Штырь, — сказал Джимми. — Шхуна твоя подхвачена приливом, так? Твой корабль стоит у причала. У тебя будут довольно любопытные спутники. Непременно обрати внимание на двоих симпатичных сенегальцев и на человека в тюрбане и необъятных шароварах. Интересно, они у него водооталкивающие? Было бы очень удобно на случай, если свалишься за борт.

— А то, — отозвался Штырь, глубокомысленно глядя на обсуждаемый предмет одежды. — Этот субчик дело знает.

— Интересно, что там пишут эти люди на палубе. Они строчат без перерыва с тех пор, как мы сюда пришли. Наверное, это репортеры светской хроники. На следующей неделе мы прочтем в газетах: «Среди пассажиров второго класса был замечен мистер «Штырь» Маллинз, жизнерадостный, как всегда». Жаль, что ты все-таки решил уехать, Штырь. Может, передумаешь и останешься?

На мгновение Штырь запечалился, но его лицо тут же вновь приобрело деревянное выражение.

— Нечего мне тут делать, начальник, — сказал он. — Нью-Йорк — мой город. Вы теперь женились, не нужен я вам. Как поживает мисс Молли, начальник?

— Отлично, Штырь, большое спасибо. Сегодня вечером мы отплываем во Францию.

— Странное было все это дело, — продолжил Джимми, помолчав. — Чертовски странное! Но для меня, по крайней мере, все устроилось к лучшему. По-моему, только ты один, Штырь, ничего хорошего для себя не получил. Я женился. МакИкерн так глубоко внедрился в светское общество, что его теперь разве что с динамитом оттуда выковырнешь. Молли… Ну, Молли-то как раз не сказать чтобы сильно выиграла, но, надеюсь, она об этом не пожалеет. У всех у нас в жизни что-то изменилось, кроме тебя. Ты снова возвращаешься на ту же тропинку… которая начинается на Третьей Авеню, а заканчивается в Синг-Синге. Почему ты уезжаешь, Штырь?

Штырь устремил взор на тощего молодого эмигранта в синем трикотажном костюме, которому в" этот момент исследовал глаз замученный наплывом пациентов корабельный врач, причем явно против воли исследуемого.

— Дела для меня нету на этом берегу, начальник, — сказал наконец Штырь. — Хочется чем-нибудь заняться.

— Улисс Маллинз! — воскликнул Джимми, с любопытством глядя на него. — Я знаю это чувство. От него есть только одно лекарство. Я как-то однажды говорил тебе, какое, но вряд ли ты захочешь его испробовать. Ты ведь не слишком хорошего мнения о женщинах, верно? Ты у нас стойкий холостяк.

— Девчонки! — огульно воскликнул Штырь, на чем и оставил эту тему.

Джимми раскурил трубку и бросил спичку за борт. Солнце вышло из-за тучки, на воде заиграли искры.

— Шикарные были брульянты, начальник, — сказал Штырь задумчиво.

— Ты все еще тоскуешь о них, Штырь?

— Мы бы легко их взяли, если б только вы не заартачились. Жуть как легко.

— Ты тоскуешь о них, Штырь. Я тебе скажу одну вещь, это тебя утешит в твоих странствиях. Только имей в виду, это строго между нами. Бриллианты были фальшивые.

— Чего?

— Обыкновенные стразы. Я сразу заметил, как только ты мне их дал. Все ожерелье и ста долларов не стоило.

Свет понимания засиял в глазах Штыря. Он расцвел улыбкой, как человек, которому все наконец-то стало ясно.

— А, так вот почему вы не захотели с ними связываться! — воскликнул он.