Действующие лица:
Петя Перов — годовалый мальчик
Нина Серова — восьмилетняя девочка
Варя Петрова — семнадцатилетняя девочка
Володя Комаров— двадцатипятилетний мальчик
Соня Острова — тридцатидвухлетняя девочка
Миша Пестров — семидесятишестилетний мальчик
Дуня Шустрова — восьмидесятидвухлетняя девочка
Пузырева — мать
Пузырев — отец
Собака Вера
Гробовщик
Горничные, повара, солдаты, учителя латинского и греческого языка.
Действие происходит в 90-х годах.
На первой картине нарисована ванна. Под сочельник дети купаются. Стоит и комод. Справа от двери повара режут кур и режут поросят. Няньки, няньки, няньки моют детей. Все дети сидят в одной большой ванне, а Петя Перов годовалый мальчик купается в тазу, стоящем прямо против двери. На стене слева от двери висят часы. На них 9 часов вечера.
Годовалый мальчик Петя Перов. Будет елка? Будет. А вдруг не будет. Вдруг я умру.
Нянька (мрачная как скунс). Мойся, Петя Перов. Намыль себе уши и шею. Ведь ты еще не умеешь говорить.
Петя Перов. Я умею говорить мыслями. Я умею плакать. Я умею смеяться. Что ты хочешь?
Варя Петрова (девочка 17 лет). Володя потри мне спину. Знает Бог на ней вырос мох. Как ты думаешь?
Володя Комаров (мальчик 25 лет). Я ничего не думаю. Я обжег себе живот.
Миша Пестров (мальчик 76 лет). Теперь у тебя будет клякса. Которую, я знаю, не вывести ничем и никогда.
Соня Острова (девочка 32 лет). Вечно ты, Миша, говоришь неправильно. Посмотри лучше, какая у меня сделалась грудь.
Дуня Шустрова (девочка 82 лет). Опять хвастаешься. То ягодицами хвасталась, а теперь грудью. Побоялась бы Бога.
Соня Острова (девочка 32 лет. Поникает от горя, как взрослый малороссийский человек). Я обижена на тебя. Дура, идиотка, блядь.
Нянька (замахиваясь топором как секирой). Сонька, если ты будешь ругаться, я скажу отцу-матери, я зарублю тебя топором.
Петя Перов (мальчик 1 года). И ты почувствуешь на краткий миг, как разорвется твоя кожа и как брызнет кровь. А что ты почувствуешь дальше, нам неизвестно.
Нина Серова (девочка 8 лет). Сонечка, эта нянька сумасшедшая или преступница. Она все может. Зачем ее только к нам взяли.
Миша Пестров (мальчик 76 лет). Да бросьте дети ссориться. Так и до елки не доживешь. А родители свечек купили, конфет и спичек, чтобы зажигать свечи.
Соня Острова (девочка 32 лет). Мне свечи не нужны. У меня есть палец.
Варя Петрова (девочка 17 лет). Соня, не настаивай на этом. Не настаивай. Лучше мойся почище.
Володя Комаров (мальчик 25 лет). Девочки должны мыться чаще мальчиков, а то они становятся противными. Я так думаю.
Миша Пестров (мальчик 76 лет). Ох, да будет вам говорить гадости. Завтра елка и мы все будем очень веселиться.
Петя Перов (мальчик 1 года). Один я буду сидеть на руках у всех гостей по очереди с видом важным и глупым, будто бы ничего не понимая. Я и невидимый Бог.
Соня Острова (девочка 32 лет). А я когда в зал выйду, когда елку зажгут, я юбку подниму и всем все покажу.
Нянька (зверея). Нет, не покажешь. Да и нечего тебе показывать — ты еще маленькая.
Соня Острова (девочка 32 лет). Нет покажу. А то что у меня маленькая, это ты правду сказала. Это еще лучше. Это не то что у тебя.
Нянька (хватает топор и отрубает ей голову). Ты заслужила эту смерть.
Дети кричат: Убийца, она убийца. Спасите нас. Прекратите купанье.
Повара перестают резать кур и резать поросят.
Удаленная на два шага от тела лежит па полу кровавая отчаянная голова. За дверями воет собака Вера. Входит полиция.
Полиция.
Где же родители?
Дети (хором).
Они в театре.
Полиция.
Давно ль уехали.
Дети (хором).
Давно но не навеки
Полиция.
И что же смотрят,
Балет иль драму?
Дети (хором).
Балет должно быть.
Мы любим маму.
Полиция.
Приятно встретить
Людей культурных.
Дети (хором).
Всегда ль вы ходите в котурнах?
Полиция.
Всегда. Мы видим труп
И голову отдельно.
Тут человек лежит бесцельно,
Сам нецельный.
Что тут было?
Дети (хором).
Нянька топором
Сестренку нашу зарубила.
Полиция.
А где ж убийца?
Нянька.
Я пред вами.
Вяжите меня.
Лежите меня.
И казните меня.
Полиция.
Эй слуги, огня.
Слуги.
Мы плачем навзрыд,
А огонь горит.
Нянька (плачет).
Судите коня,
Пожалейте меня.
Полиция.
За что ж судить коня,
Коль конь не виноват
В кровотеченье этом.
Да нам и не найти
Виновного коня.
Нянька. Я сумасшедшая.
Полиция. Ну, одевайся. Там разберут. Пройдешь экспертизу. Надевайте на нее кандалы или вериги.
Один повар. Тебе нянька и вериги в руки.
Другой повар. Душегубка.
Полиция. Эй вы потише, повара. Ну-ну, пошли. До свиданья дети.
Слышен стук в дверь. Врывается Пузырев-отец и Пузырева-мать. Они обезумели от горя. Они страшно кричат, лаят и мычат.
На стене слева от двери висят часы, на них 12 часов вечера.
Конец первой картины
Тот же вечер и лес. Снегу столько, что хоть возами его вози. И верно его и возят. В лесу лесорубы рубят елки. Завтра во многих русских и еврейских семействах будут елки. Среди других лесорубов выделяется один, которого зовут Федор. Он жених няньки, совершившей убийство. Что знает он об этом? Он еще ничего не знает. Он плавно рубит елку для елки в семействе Пузыревых. Все звери попритаились по своим норам. Лесорубы поют хором гимн. На тех же часах слева от двери те же 9 часов вечера.
Лесорубы.
Как хорошо в лесу,
Как светел снег.
Молитесь колесу,
Оно круглее всех.
Деревья на конях
Бесшумные лежат.
И пасынки в санях
По-ангельски визжат.
Знать завтра Рождество,
И мы бесчестный люд
Во здравие его
Немало выпьем блюд.
С престола смотрит Бог
И улыбаясь кротко
Вздыхает тихо ох,
Народ ты мой сиротка.
Федор (задумчиво). Нет, не знаете вы того, что я вам сейчас скажу. У меня есть невеста. Она работает нянькой в большом семействе Пузыревых. Она очень красивая. Я ее очень люблю. Мы с ней уже живем как муж с женою.
Лесорубы каждый как умеет, знаками показывают ему, что их интересует то, что он им сказал. Тут выясняется, что они не умеют говорить. А то, что они только что пели — это простая случайность, которых так много в жизни.
Федор. Только она очень нервная, эта моя невеста. Да что поделаешь, работа тяжелая. Семейство большое. Много детей. Да что поделаешь.
Лесоруб. Фрукт.
(Хотя он и заговорил, но ведь сказал невпопад. Так что это не считается. Его товарищи тоже всегда говорят невпопад.)
2-й лесоруб. Желтуха.
Федор. После того, как я ее возьму, мне никогда не бывает скучно и противно не бывает. Это потому что мы друг друга сильно любим. У нас одна близкая душа.
3-й лесоруб. Помочи.
Федор. Вот сейчас отвезу дерево и пойду к ней ночью. Она детей перекупала и меня теперь поджидает. Да что поделаешь.
Федор и лесорубы садятся на сани и уезжают из леса.
Выходят звери: Жирафа — чудный зверь. Волк — бобровый зверь, Лев — государь и Свиной поросенок.
Жирафа. Часы идут.
Волк. Как стада овец.
Лев. Как стада быков.
Свиной поросенок. Как осетровый хрящ.
Жирафа. Звезды блещут.
Волк. Как кровь овец.
Лев. Как кровь быков.
Свиной поросенок. Как молоко кормилицы.
Жирафа. Реки текут.
Волк. Как слова овец.
Лев. Как слова быков.
Свиной поросенок. Как богиня семга.
Жирафа. Где наша смерть?
Волк. В душах овец.
Лев. В душах быков.
Свиной поросенок. В просторных сосудах.
Жирафа. Благодарю вас. Урок окончен.
Звери — Жирафа — чудный зверь. Волк — бобровый зверь, Лев — государь и Свиной поросенок совсем как в жизни уходят. Лес остается один. На часах слева от двери 12 часов ночи.
Конец второй картины
Ночь. Гроб. Уплывающие по реке свечи. Пузырев-отец. Очки. Борода. Слюни. Слезы. Пузырева-мать. На ней женские доспехи. Она красавица. У нее есть бюст. В гробу плашмя лежит Соня Острова. Она обескровлена. Ее отрубленная голова лежит на подушке, приложенная к своему бывшему телу. На стене слева от двери висят часы. На них 2 часа ночи.
Пузырев-отец (плачет). Девочка моя, Соня, как же так. Как же так. Еще утром ты играла в мячик и бегала как живая.
Пузырева-мать. Сонечка. Сонечка. Сонечка. Сонечка. Сонечка. Сонечка. Сонечка.
Пузырев-отец (плачет). Дернул же нас черт уехать в театр и смотреть там этот дурацкий балет с шерстяными пузатыми балеринами. Как сейчас помню, одна из них прыгая и сияя улыбнулась мне, но я подумал на что ты мне нужна, у меня ведь есть дети, есть жена, есть деньги. И я так радовался, так радовался. Потом мы вышли из театра, и я позвал лихача и сказал ему: Ваня, вези нас поскорее домой, у меня что-то сердце неспокойно.
Пузырева-мать (зевает). О жестокий Бог, жестокий Бог, за что Ты нас наказываешь.
Пузырев-отец (сморкается). Мы были как пламя, а Ты нас тушишь.
Пузырева-мать (пудрится). Мы хотели детям елку устроить.
Пузырев-отец (целуется). И мы устроим ее, устроим. Несмотря ни на что.
Пузырева-мать (раздевается). О это будет елка. Всем елкам ель.
Пузырев-отец (разжигая свое воображение). Ты у меня красавица и дети так милы.
Пузырева-мать (отдается ему). Боже, почему так скрипит диван. Как это ужасно.
Пузырев-отец (кончив свое дело, плачет). Господи, у нас умерла дочь, а мы тут как звери.
Пузырева-мать (плачет). Не умерла, не умерла, в том-то и дело. Ведь ее убили.
Входит нянька с годовалым Петей Перовым на руках.
Нянька. Мальчик проснулся. Ему что-то неспокойно на душе. Он морщится. Он с отвращением на все смотрит.
Пузырева-мать. Спи Петенька, спи. Мы тебя караулим.
Петя Перов (мальчик 1 года). А что Соня, все мертвая?
Пузырев-отец (вздыхает). Да, она мертва. Да, она убита. Да, она мертва.
Петя Перов (мальчик 1 года). Я так и думал. А елка будет?
Пузырева-мать. Будет. Будет. Что вы все дети сейчас делайте?
Петя Перов (мальчик 1 года). Мы все дети сейчас спим. И я засыпаю. (Засыпает).
Нянька подносит его к родителям, те крестят его и целуют. Нянька уносит его.
Пузырев-отец (жене). Ты побудь пока одна у гроба. Я сейчас вернусь. Я пойду погляжу не несут ли елку. (Выбегает из гостиной. Через секунду возвращается, потирая руки). А кстати и свечей подкинуть надо, а то эти уж совсем отплыли в Лету. (Низко кланяется гробу и жене и на цыпочках выходит.)
Пузырева-мать (остается одна). Сонечка, знаешь, когда мы поднимались по лестнице, надо мной все время летала черная ворона, и я нравственно чувствовала, как мое сердце сжимается от тоски. А когда мы вошли в квартиру, и когда слуга Степан Николаев сказал: Она убита. Она убита. — Не закричала беспросветным голосом. Так стало мне страшно. Так страшно. Так нелегко.
Соня Острова (бывшая девочка 32 лет) лежит как поваленный железнодорожный столб. Слышит ли она, что говорит ей мать? Нет где ж ей. Она совершенно мертва. Она убита.
Дверь открывается нараспашку. Входит Пузырев-отец. За ним Федор. За ним лесорубы. Они вносят елку. Видят гроб, и все снимают шапки. Кроме елки, у которой нет шапки и которая в этом ничего не понимает.
Пузырев-отец. Тише братцы тише. Тут у меня дочка девочка при последнем издыхании. Да впрочем (всхлипывает) даже уж и не при последнем, у нее голова отрезана.
Федор. Вы нам сообщаете горе. А мы вам радость приносим. Вот елку принесли.
1-й лесоруб. Фрукт.
2-й лесоруб. Послание грекам.
3-й лесоруб. Человек тонет. Спасайте.
Все выходят. Соня Острова бывшая девочка 32 лет остается одна. Остается ее голова и тело.
Голова. Тело ты все слышало?
Тело. Я голова ничего не слышало. У меня ушей нет. Но я все перечувствовало.
Конец третьей картины и I действия
На часах слева от двери 3 часа ночи.
Участок. Ночь. Сургуч. Полиция. На часах слева от двери 12 часов ночи. Сидит писарь и сидит городовой.
Писарь. У сургуча всегда грудь горяча. У пера два прекрасных бедра.
Городовой.
Мне скучно писарь.
Я целый день стоял затменьем на посту.
Промерз. Простыл. И все мне опостыло,
Скитающийся дождь и пирамиды
Египетские в солнечном Египте.
Потешь меня.
Писарь. Да ты городовой я вижу с ума сошел. Чего мне тебя тешить, я твое начальство.
Городовой.
Ей-Богу,
Аптеки, кабаки и пубдома
Сведут меня когда-нибудь с ума.
Да чем сводить отравленных в аптеки,
Я б предпочел сидеть в библиотеке,
Читать из Маркса разные отрывки,
И по утрам не водку пить, а сливки.
Писарь. А что с тем пьяным. Что он, все еще качается?
Городовой.
Качается как маятник вот этот,
И Млечный путь качается над ним.
Да, сколько их, тех тружеников моря,
Отверженных и крепостных крестьян.
Входят Становой пристав и жандармы.
Становой пристав. Все встать. Всё убрать. Помолиться Богу. Сейчас сюда введут преступницу.
Солдаты, слуги, повара и учителя латинского и греческого языка волокут няньку, убившую Соню Острову.
Становой пристав. Оставьте ее. (Обращаясь к няньке). Садитесь в тюрьму.
Нянька. Мои руки в крови. Мои зубы в крови. Меня оставил Бог. Я сумасшедшая. Что-то она сейчас делает.
Становой пристав. Ты нянька о ком говоришь. Ты смотри не заговаривайся. Дайте мне чарку водки. Кто она?
Нянька. Соня Острова, которую я зарезала. Что-то она сейчас думает. Мне холодно. У меня голова как живот болит.
Писарь. А еще молода. А еще недурна. А еще хороша. А еще как звезда. А еще как струна. А еще как душа.
Городовой (к няньке).
Воображаю ваше состоянье,
Вы девочку убили топором.
И на душе у вас теперь страданье
Которое не описать пером.
Становой пристав. Ну, нянька, как вы себя чувствуете. Приятно быть убийцей?
Нянька. Нет. Тяжело.
Становой пристав. Ведь вас казнят. Ей-Богу вас казнят.
Нянька. Я стучу руками. Я стучу ногами. Ее голова у меня в голове. Я Соня Острова — меня нянька зарезала. Федя-Федор спаси меня.
Городовой.
Некогда помню стоял я на посту на морозе.
Люди ходили кругом, бегали звери лихие.
Всадников греческих туча как тень пронеслась по проспекту.
Свистнул я в громкий свисток, дворников вызвал к себе.
Долго стояли мы все, в подзорные трубы глядели,
Уши к земле приложив, топот ловили копыт.
Горе нам, тщетно и праздно искали мы конное войско.
Тихо заплакав потом, мы по домам разошлись.
Становой пристав. К чему ты это рассказал. Я тебя спрашиваю об этом. Дурак! Чинодрал. Службы не знаешь.
Городовой. Я хотел отвлечь убийцу от ее мрачных мыслей.
Писарь. Стучат. Это санитары. Санитары возьмите ее в ваш сумасшедший дом.
В дверь стучат, входят санитары.
Санитары. Кого взять — этого Наполеона?
Уходят. На часах слева от двери 4 часа ночи.
Конец четвертой картины
Сумасшедший дом. У бруствера стоит врач и целится в зеркало. Кругом цветы, картины и коврики. На часах слева от двери 4 часа ночи.
Врач. Господи, до чего страшно. Кругом одни ненормальные. Они преследуют меня. Они поедают мои сны. Они хотят меня застрелить. Вот один из них подкрался и целится в меня. Целится, а сам не стреляет, целится, а сам не стреляет. Не стреляет, не стреляет, не стреляет, а целится. Итого стрелять буду я.
Стреляет. Зеркало разбивается. Входит каменный санитар.
Санитар. Кто стрелял из пушки?
Врач. Я не знаю, кажется, зеркало. А сколько вас?
Санитар. Нас много.
Врач. Ну то-то. А то у меня немного чепуха болит. Там кого-то привезли.
Санитар. Няньку-убийцу привезли из участка.
Врач. Она черная как уголь?
Санитар. Знаете ли я не все знаю.
Врач. Как же быть. Мне не правится этот коврик. (Стреляет в него. Санитар падает замертво). Почему вы упали, я стрелял не в вас, а в коврик.
Санитар (поднимаясь). Мне показалось, что я коврик. Я обознался. Эта нянька говорит, что она сумасшедшая.
Врач. Это она говорит — мы этого не говорим. Мы зря этого не скажем. Я знаете весь наш сад со всеми его деревьями и с подземными червяками и неслышными тучами держу вот тут, вот тут, ну как это называется (показывает на ладонь руки).
Санитар. Виноград.
Врач. Нет.
Санитар. Стена.
Врач. Нет. В ладони. Ну впускай же эту няньку.
Входит нянька.
Нянька. Я сумасшедшая. Я убила ребенка.
Врач. Нехорошо убивать детей. Вы здоровы.
Нянька. Я сделала это не нарочно. Я сумасшедшая. Меня могут казнить.
Врач. Вы здоровы. У вас цвет лица. Сосчитайте до трех.
Нянька. Я не умею.
Санитар. Раз. Два. Три.
Врач. Видите, а говорите, что не умеете. У вас железное здоровье.
Нянька. Я говорю с отчаяньем. Это же не я считала, а ваш санитар.
Врач. Сейчас это уже трудно установить. Вы меня слышите?
Санитар. Слышу. Я нянька, я обязана все слышать.
Нянька. Господи, кончается моя жизнь. Скоро меня казнят.
Врач. Увидите ее и лучше приведите елку. Ей-Богу это лучше. Чуть-чуть веселее. Так надоело дежурство. Спокойной ночи.
На лодке из зала отталкиваясь об пол веслами плывут больные.
С добрым утром больные, куда вы.
Сумасшедшие. По грибы, по ягоды.
Врач. Ах вот оно что.
Санитар. И я с вами купаться.
Врач. Нянька иди казниться. Ты здорова. Ты кровь с молоком.
На часах слева от двери 6 часов утра.
Конец пятой картины.
Коридор. Тут двери. Там двери. И здесь двери. Темно. Федор лесоруб жених няньки, убившей Соню Острову, во фраке с конфетами в руках идет по коридору. Ни с того ни с сего у него завязаны глаза. На часах слева от двери 5 часов утра.
Федор. (входя в одну дверь). Ты спишь?
Голос одной служанки. Я сплю, но ты входи.
Федор. Значит ты в кровати. Смотри-ка, я угощение припас.
Служанка. Откуда же ты пришел.
Федор. Я был в бане. Я мыл себя щетками, как коня. Мне там в шутку глаза завязали. Дай-ка я сниму фрак.
Служанка. Раздевайся. Ложись на меня.
Федор. Я лягу, лягу. Ты не торопись. Ешь угощение.
Служанка. Я ем. А ты делай свое дело. У нас завтра елка будет.
Федор. (ложится на нее). Знаю. Знаю.
Служанка. И девочка у нас убита.
Федор. Знаю. Слышал.
Служанка. Уже в гробу лежит.
Федор. Знаю. Знаю.
Служанка. Мать плакала, тоже и отец.
Федор. (встает с нее). Мне скучно с тобой. Ты не моя невеста.
Служанка. Ну и что же из этого.
Федор. Ты мне чужая по духу. Я скоро исчезну совсем.
Служанка. Куда как ты мне нужен. А впрочем хочешь еще раз.
Федор. Нет, нет, у меня страшная тоска. Я скоро исчезну словно радость.
Служанка. О чем же ты сейчас думаешь?
Федор. О том, что весь мир стал для меня неинтересен после тебя. И стол потерял соль и небо и стены и окно и небо и лес. Я скоро исчезну словно ночь.
Служанка. Ты невежлив. За это я накажу тебя. Взгляни на меня. Я расскажу тебе что-то неестественное.
Федор. Попробуй. Ты жаба.
Служанка. Твоя невеста убила девочку. Ты видел убитую девочку? Твоя невеста отрубила ей голову.
Федор.(квакает).
Служанка. (усмехаясь). Девочку Соню Острову знаешь? Ну вот ее она и убила.
Федор. (мяукает)
Служанка. Что, горько тебе?
Федор. (поет птичьим голосом).
Служанка. Ну вот, а ты ее любил. А зачем. А для чего. Ты наверно и сам.
Федор. Нет я не сам.
Служанка. Рассказывай, рассказывай, так я тебе и поверила.
Федор. Честное слово.
Служанка. Ну уходи, я хочу спать. Завтра будет елка.
Федор. Знаю. Знаю.
Служанка. Что ты опять приговариваешь. Ведь ты же теперь в стороне от меня.
Федор. Я приговариваю просто так от большого горя. Что мне еще остается.
Служанка. Горевать, горевать и горевать. И все равно тебе ничего не поможет.
Федор. И все равно мне ничего не поможет. Ты права.
Служанка. А то может попробуешь учиться, учиться и учиться.
Федор. Попробую. Изучу латынь. Стану учителем. Прощай.
Служанка. Прощай.
Федор исчезает. Служанка спит. На часах слева от двери 6 часов утра.
Конец шестой картины
Стол. На столе гроб. В гробу Соня Острова. В Соне Островой сердце. В сердце свернувшаяся кровь. В крови красные и белые шарики. Ну конечно и трупный яд. Всем понятно, что светает. Собака Вера, поджав хвост, ходит вокруг гроба. На часах слева от двери 8 часов утра.
Собака Вера.
Я хожу вокруг гроба.
Я гляжу вокруг в оба.
Эта смерть — это проба.
Бедный молится хлебу.
Медный молится небу.
Поп отслужит тут требу.
Труп лежит коченея.
Зуб имел к ветчине я.
Умерла Дульчинея.
Всюду пятна кровавы.
Что за черные правы.
Нянька нет вы не правы.
Жизнь дана в украшенье.
Смерть дана в устрашенье.
Для чего ж разрушенье
Самых важных артерий
И отважных бактерий.
В чем твой нянька критерий.
Федор гладил бы круп
Твой всегда поутру б,
А теперь ты сама станешь труп.
Входит, ковыляя, годовалый мальчик Петя Перов.
Петя Перов. Я самый младший — я просыпаюсь раньше всех. Как сейчас помню, два года тому назад я еще ничего не помнил. Я слышу собака произносит речь в стихах. Она так тихо плачет.
Собака Вера. Как холодно в зале. Что вы Петя сказали.
Петя Перов (мальчик 1 года). Что я могу сказать. Я могу только что-нибудь сообщить.
Собака Вера.
Я вою, я вою, я вою, я вою,
Желая увидеть Соню живою.
Петя Перов (мальчик 1 года). Она была непривычно неприлична. А теперь на нее страшно смотреть.
Собака Вера. Вас не удивляет, что я разговариваю, а не лаю.
Петя Перов (мальчик 1 года). Что может удивить меня в мои годы. Успокойтесь.
Собака Вера. Дайте мне стакан воды. Мне слишком.
Петя Перов (мальчик 1 года). Не волнуйтесь. За мою недолгую жизнь мне придется и не с тем еще ознакамливаться.
Собака Вера. Эта Соня несчастная Острова была безнравственна. Но я ее. Объясните мне всё.
Петя Перов (мальчик 1 года). Папа. Мама. Дядя. Тетя. Няня.
Собака Вера. Что вы говорите. Опомнитесь.
Петя Перов (мальчик 1 года). Мне теперь год. Не забывайте. Папа. Мама. Дядя. Тетя. Огонь. Облако. Яблоко. Камень. Не забывайте.
Отбывает в штанах на руках у няньки.
Собака Вера. (припоминая). Он действительно еще мал и молод.
Входят шамкая за руки Миша Пестров и Дуня Шустрова.
Миша Пестров (мальчик 76 лет). Поздравляю. Сегодня Рождество. Скоро будет щелка.
Дуня Шустрова (девочка 82 лет). Не щелка а пчелка. И не пчелка а елка. Поздравляю. Поздравляю. А что Соня, спит?
Собака Вера. Нет она мочится.
На часах слева от двери 9 часов утра.
Конец седьмой картины
На восьмой картине нарисован суд. Судейские в стариках — судействие в париках. Прыгают насекомые. Собирается с силами нафталин. Жандармы пухнут. На часах слева от двери 8 часов утра.
Судья (издыхая). Не дождавшись Рождества — я умер.
(Его быстро заменяют другим судьей.)
Другой судья. Мне плохо, мне плохо. Спасите меня.
(Умирает. Его быстро заменяют другим судьей.)
Все (хором).
Мы напуганы двумя смертями.
Случай редкий — посудите сами.
Другие все (по очереди).
Судим.
Будем
Судить
И будить
Людей.
Несут
Суд
И сосуд
На блюде.
Несут
На посуде
Судей.
(Пришедший к делу суд приступает к слушанию дела Козлова и Ослова.)
Секретарь (читает протокол).
Зимним вечером Козлов
Шел к реке купать козлов.
Видит шествует Ослов,
Он ведет с реки ослов.
Говорит Ослов Козлову:
Честному ты веришь слову?
Зря ведешь купать козлов,
А читал ты Часослов?
Говорит Козлов Ослову:
Чти Псалтырь, а к Часослову
Отношенья не имей.
Говорю тебе немей.
Говорит Ослов Козлову:
Тут Псалтырь пришелся к слову.
На пустырь веди Козлов
Чтя Псалтырь пасти козлов.
Говорит Козлов Ослову:
Я не верю пустослову.
На тебя сегодня злы
Погляди мои козлы.
Отвечал Ослов Козлову:
Ветку я сорву лозову
И без лишних снов и слов
Похлещу твоих козлов.
Отвечал Козлов Основу:
Ветвь и я сорву елову
И побью твоих ослов
Словно вражеских послов.
— Голова твоя баранья,
— Голова твоя коровья.
Долго длились препиранья,
Завершилось дело кровью.
Словно мертвые цветы
Полегли в снегу козлы,
Пали на землю ослы,
Знаменем подняв хвосты.
Требует Козлов с Ослова:
Вороти моих козлов.
Требует Ослов с Козлова:
Воскреси моих ослов.
Вот и всё.
Судьи. Признак смерти налицо.
Секретарь. Ну, налицо.
Судьи (мягко). Не говорите ну.
Секретарь. Хорошо, не буду.
Судья.
Начинаю суд.
Сужу
Ряжу
Сижу
Решаю
— нет не погрешаю.
Еще раз.
Сужу
Ряжу
Сижу
Решаю
— нет не погрешаю.
Еще раз.
Сужу
Ряжу
Сижу
Решу
— нет не согрешу.
Я кончил судить, мне все ясно. Аделину Францевну Шметтерлинг, находившуюся нянькой и убившую девочку Соню Острову, казнить-повесить.
Нянька. (кричит). Я не могу жить.
Секретарь. Вот и не будешь. Вот мы и идем тебе навстречу.
Всем ясно, что нянька присутствовала на суде, а разговор <про> Козлова и Ослова велся просто для отвода глаз.
На часах слева от двери 9 часов утра.
Конец восьмой картины
Конец 3-го действия
Картина девятая, как и все предыдущие, изображает события, которые происходили за шесть лет до моего рождения или за сорок лет до нас. Это самое меньшее. Так что же нам огорчаться и горевать о том, что кого-то убили. Мы никого их не знали, и они всё равно все умерли. Между третьим и четвертым действием прошло несколько часов. Перед дверями плотно прикрытыми, чисто умытыми, цветами увитыми стоит группа детей. На часах слева от двери 6 часов вечера.
Петя Перов (мальчик 1 года). Сейчас откроют. Сейчас откроют. Как интересно. Елку увижу.
Нина Серова (девочка 8 лет). Ты и в прошлом году видел.
Петя Перов (мальчик 1 года). Видел, видел. Но я не помню. Я же еще мал. Еще глуп.
Варя Петрова (девочка 17 лет). Ах елка, елка. Ах елка, елка. Ах елка, елка.
Дуня Шустрова (девочка 82 лет). Я буду прыгать вокруг. Я буду хохотать.
Володя Комаров (мальчик 25 лет). Нянька я хочу в уборную.
Няня. Володя, если тебе нужно в уборную, скажи себе на ухо, а так ты девочек смущаешь.
Миша Пестров (мальчик 76 лет). А девочки ходят в уборную?
Няня. Ходят. Ходят.
Миша Пестров (мальчик 76 лет). А как? Как ходят? И ты ходишь?
Няня. Как надо так и ходят. И я хожу.
Володя Комаров (мальчик 25 лет). Вот я уже и сходил. Вот и легче стало. Скоро ли нас пустят.
Варя Петрова (девочка 17 лет. Шепчет). Няня. Мне тоже нужно. Я волнуюсь.
Няня (шепчет). Делай вид, что ты идешь.
Миша Пестрев (мальчик 76 лет). Куда ж бы она с вами пошла.
Девочки (хором). Туда, куда царь пешком ходит.
(Плачут и остаются).
Няня. Дуры вы. Сказали бы, что идете на рояли играть.
Петя Перов (мальчик 1 года). Зачем ты их учишь врать. Что толку в таком вранье. Как скучно жить, что бы вы там ни говорили.
Вдруг открывается дверь. В дверях стоят родители.
Пузырев-отец. Ну веселитесь. Что мог то и сделал. Вот ель. Сейчас и мама сыграет.
Пузырева-мать (садится без обмана к роялю, играет и поет).
Вдруг музыка гремит
Как сабля о гранит.
Все открывают дверь
И мы въезжаем в Тверь.
Не в Тверь, а просто в зало,
Наполненное елкой.
Все прячут злобы жало,
Один летает пчелкой,
Другая мотыльком
Над елки стебельком,
А третий камельком,
Четвертая мелком,
А пятый лезет на свечу,
Кричит, и я, и я рычу.
Петя Перов (мальчик 1 года). Елка я должен тебе сказать. Какая ты красивая.
Нина Серова (девочка 8 лет). Елка я хочу тебе объяснить. Как ты хороша.
Варя Петрова (девочка 17 лет). Ах елка, елка. Ах елка, елка. Ах елка, елка.
Володя Комаров (мальчик 25 лет). Елка я хочу тебе сообщить. Как ты великолепна.
Миша Пестров (мальчик 76 лет). Блаженство, блаженство, блаженство, блаженство.
Дуня Шустрова (девочка 82 лет). Как зубы. Как зубы. Как зубы. Как зубы.
Пузырев-отец. Я очень рад, что всем весело. Я очень несчастен, что Соня умерла. Как грустно, что всем грустно.
Пузырева-мать (поет).
А о у е и я
БГРТ
(не в силах продолжать пение плачет).
Володя Комаров (мальчик 25 лет. Стреляет над ее ухом себе в висок). Мама не плачь. Засмейся. Вот и я застрелился.
Пузырева-мать (поет). Ладно не буду омрачать ваше веселье. Давайте веселиться. А все-таки бедная, бедная Соня.
Петя Перов (мальчик 1 года). Ничего, ничего мама. Жизнь пройдет быстро. Скоро все умрем.
Пузырева-мать. Петя ты шутишь? Что ты говоришь?
Пузырев-отец. Он кажется не шутит. Володя Комаров уже умер.
Пузырева-мать. Разве умер.
Пузырев-отец. Да конечно же. Ведь он застрелился.
Дуня Шустрова (девочка 82 лет). Я умираю, сидя в кресле.
Пузырева-мать. Что она говорит.
Миша Пестров (мальчик 76 лет). Хотел долголетия. Нет долголетия. Умер.
Нянька. Детские болезни, детские болезни. Когда только научатся вас побеждать. (Умирает).
Нина Серова (девочка 8 лет. Плачет). Няня, няня что с тобою. Почему у тебя такой острый нос.
Петя Перов (мальчик 1 года). Нос острый, но все-таки нож или бритвы еще быстрее.
Пузырев-отец. Двое младших детей у нас еще остались. Петя и Нина. Что ж, проживем как-нибудь.
Пузырева-мать. Меня это не может утешить. Что, за окном солнце?
Пузырев-отец. Откуда же солнце, когда сейчас вечер. Будем елку тушить.
Петя Перов. Умереть до чего хочется. Просто страсть. Умираю. Умираю. Так, умер.
Нина Серова. И я. Ах елка, елка. Ах елка, елка. Ах елка. Ну вот и все. Умерла.
Пузырев-отец. И они тоже умерли. Говорят, что лесоруб Федор выучился и стал учителем латинского языка. Что это со мною. Как кольнуло сердце. Я ничего не вижу. Я умираю.
Пузырева-мать. Что ты говоришь. Вот видишь, человек простонародный, а своего добился. Боже какая печальная у нас елка. (Падает и умирает.)
Конец девятой картины, а вместе с ней. и действия, а вместе с ним и всей пьесы.
На часах слева от двери 7 часов вечера.
1938
Так сочинилась мной элегия
о том, как ехал на телеге я.
их бесконечные аршины,
вином налитые кувшины,
весь мир, как снег, прекрасный,
я видел горные потоки,
я видел бури взор жестокий,
и ветер мирный и высокий,
и смерти час напрасный.
Вот воин, плавая навагой,
наполнен важною отвагой,
с морской волнующейся влагой
вступает в бой неравный.
Вот конь в могучие ладони
кладет огонь лихой погони,
и пляшут сумрачные кони
в руке травы державной.
Где лес глядит в полей просторы,
в ночей неслышные уборы,
а мы глядим в окно без шторы
на свет звезды бездушной,
в пустом сомненье сердце прячем,
а в ночь не спим томимся плачем,
мы ничего почти не значим,
мы жизни ждем послушной.
Нам восхищенье неизвестно,
нам туго, пасмурно и тесно,
мы друга предаем бесчестно
и Бог нам не владыка.
Цветок несчастья мы взрастили,
мы нас самим себе простили,
нам, тем кто как зола остыли,
милей орла гвоздика.
Я с завистью гляжу на зверя,
ни мыслям, ни делам не веря,
умов произошла потеря,
бороться нет причины.
Мы все воспримем как паденье,
и день и тень и сновиденье,
и даже музыки гуденье
не избежит пучины.
В морском прибое беспокойном,
в песке пустынном и нестройном
и в женском теле непристойном
отрады не нашли мы.
Беспечную забыли трезвость,
воспели смерть, воспели мерзость,
воспоминанье мним как дерзость,
за то мы и палимы.
Летят божественные птицы,
их развеваются косицы,
халаты их блестят как спицы,
в полете нет пощады.
Они отсчитывают время,
Они испытывают бремя,
пускай бренчит пустое стремя —
сходить с ума не надо.
Пусть мчится в путь ручей хрустальный,
пусть рысью конь спешит зеркальный,
вдыхая воздух музыкальный —
вдыхаешь ты и тленье.
Возница хилый и сварливый,
в последний час зари сонливой,
гони, гони возок ленивый —
лети без промедленья.
Не плещут лебеди крылами
над пиршественными столами,
совместно с медными орлами
в рог не трубят победный.
Исчезнувшее вдохновенье
теперь приходит на мгновенье,
на смерть, на смерть держи равненье
певец и всадник бедный.
1940
Где он стоял опершись на статую. С лицом переполненным думами. Он стоял. Он сам обращался в статую. Он крови не имел. Зрите он вот что сказал:
Прощайте темные деревья,
прощайте черные леса,
небесных звезд круговращенье,
и птиц беспечных голоса.
Он должно быть вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать.
Прощайте скалы полевые,
я вас часами наблюдал.
Прощайте бабочки живые,
я с вами вместе голодал.
Прощайте камни, прощайте тучи,
я вас любил и я вас мучил.
<Он> с тоской и с запоздалым раскаяньем начал рассматривать концы трав.
Прощайте славные концы.
Прощай цветок. Прощай вода.
Бегут почтовые гонцы,
бежит судьба, бежит беда.
Я в поле пленником ходил,
я обнимал в лесу тропу,
я рыбу по утрам будил,
дубов распугивал толпу,
дубов гробовый видел дом
и песню вел вокруг с трудом.
<Он во>ображает и вспоминает как он бывало или небывало выходил на реку.
Я приходил к тебе река.
Прощай река. Дрожит рука.
Ты вся блестела, вся текла,
и я стоял перед тобой,
в кафтан одетый из стекла,
и слушал твой речной прибой.
Как сладко было мне входить
в тебя, и сново выходить.
Как сладко было мне входить
в тебя, и сново выходить.
где как чижи дубы шумели,
дубы безумные умели
дубы шуметь лишь еле-еле.
Но здесь он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидел и море.
Море прощай. Прощай песок.
О горный край как ты высок.
Пусть волны бьют. Пусть брызжит пена,
на камне я сижу, все с д<удко>й,
а море плещет постепенно.
И все на море далеко.
И все от моря далеко.
Бежит забота скучной <ш>уткой
Расстаться с морем не легко.
Море прощай. Прощай рай.
О как ты высок горный край.
О последнем что есть в природе он тоже вспомнил. Он вспомнил о пустыне.
Прощайте и вы
пустыни и львы.
И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову. <И ту>т состоялась часть вторая — прощание всех с одним.
Деревья как крыльями взмахнули <с>воими руками. Они обдумали что могли и ответили:
Ты нас посещал. Зрите,
он умер и все умрите.
Он нас принимал за минуты,
потертый, помятый, погнутый.
Скитающийся без ума
как ледяная зима.
Что же он сообщает теперь деревьям. — Ничего — он цепенеет.
Скалы или камни не сдвинулись с места. Они молчанием и умолчанием и отсутствием звука внушали и вам и нам и ему.
Спи. Прощай. Пришел конец.
За тобой пришел гонец.
Он пришел в последний час.
Господи помилуй нас.
Господи помилуй нас.
Господи помилуй нас.
Что же он возражает теперь камням. — Ничего — он леденеет.
Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней радости.
Дубы сказали: — Мы растем.
Рыбы сказали: — Мы плывем.
Дубы спросили: — Который час.
Рыбы сказали: — Помилуй и нас.
Что же он скажет рыбам и дубам: — Он не сумеет сказать спасибо.
Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая. Река властно несущая свои волны. Река как царь. Она прощалась так, что. Вот так. А он лежал как тетрадка на самом ее берегу.
Прощай тетрадь.
Наприятно и нелегко умирать.
Прощай мир. Прощай рай.
Ты очень далек человеческий край.
Что он сделает реке? — Ничего — он каменеет.
И море ослабшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть. Имело ли это море слабый вид орла. — Нет оно его не имело.
Взглянет ли он на море? — Нет он не может.
Но — чу! вдруг затрубили где-то — не то дикари не то нет. Он взглянул на людей.
Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл. Он припоминал все как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т. е. он забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей смерти. Все эти шестерки, пятерки. Всю ту — суету. Всю рифму. Которая была ему верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин, который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем. Тут тень всеобщего лежала на всем. Тут тень лежала на всем. Он ничего не понял, но он воздержался. И дикари, а может и не дикари, с плачем похожим на шелест дубов, на жужжание пчел, на плеск волн, на молчание камней и на вид пустыни, держа тарелки над головами, вышли и неторопливо спустились с вершин на немногочисленную землю. Ах Пушкин. Пушкин.
Всё
<1941>