Мы приложили уши к стене и стали прислушиваться; мы услыхали за стеной какой-то треск, потом шум, похожий на звук, когда кошка прыгает на пол с высоты, потом осторожное движение людей по комнате и, наконец, звуки от ударов колющими орудиями по чему-то мягкому. Все происходило в полном молчании, которое нарушил голос дона Хосе:
— Берегитесь! Постели пусты!
Минуту спустя были зажжены свечи. Мы увидели свет сквозь небольшие щели в деревянной стене и через эти же щели могли теперь наблюдать за действиями наших врагов. Кроме отца и сына, было еще четверо людей, вооруженных кинжалами и ножами. Дон Педро, высоко подняв свечу, старался заглянуть в каждый уголок комнаты, с неистовством повторяя:
— Куда они делись? Найдите их скорее и убейте!
Люди метались по комнате, но ничего не находили.
— Они ушли! — сказал дон Хосе. — Этот индеец, должно быть, чародей. Я это уже давно заметил!
— Они не могли скрыться, — настаивал дон Педро. — У всех входов поставлена стража, и ни одно живое существо не имеет возможности выскользнуть из дома. Ищите здесь, они куда-нибудь спрятались!
— Ищи сам, — сквозь зубы процедил Смит, — они, вероятно, узнали про тайный проход в часовню и прошли туда.
— Нет! — возразил дон Педро. — Я только что оттуда, и следов их там нет… Среди нас завелся предатель, это верно! Если я только узнаю, кто…
— Не привести ли собак? — предложил дон Хосе. — Они почуют их след.
Кровь застыла у меня в жилах, но дон Педро, к нашему счастью, отверг предложение сына.
— Что здесь смогут сделать собаки, когда мы обшарили всю комнату?! Отложим до утра, а на рассвете начнем поиски. Этих людей надо найти во что бы то ни стало! Если они ускользнут, то мы погибли. Уж и так мы едва отвертелись по поводу обоих американос, а теперь здесь еще злополучный инглезе!… Осмотрим еще чердаки и крышу.
Они ушли, оставив комнату в полной темноте. Мы вздохнули свободнее. Но опасность еще подстерегала нас, так как десять минут спустя отец и сын вернулись опять, но уже одни. Между ними произошел следующий разговор:
— Ты был без ума, Хосе, когда приглашал их сюда! Ведь ты знал, что я не хочу денег, связанных с жизнью белого.
— Я желал мести, а не денег!
— Хороша месть, которая угрожает нам всем смертью! Когда я завтра поймаю и расправлюсь с ними, то немедленно брошу эту страну и переселюсь подальше вглубь, где буду в большей безопасности. Я вовсе не желаю быть повешенным, как собака. А теперь нам надо не теряя времени заняться стариком-индейцем, потому что под воздействием вина я проболтался о нем англичанину. Я не думал, что он останется жив и сможет повторить мои слова…
— Да, сегодня ночью или никогда!
— А что если эти скоты не захотят говорить?
— Найдем какое-нибудь средство. Во всяком случае, будут ли они разговорчивы или нет, их надо сделать безмолвными… Теперь идем!
Прошел томительнейший в моей жизни час, когда в комнате раздались легкие шаги Луизы. Она подошла к нашей стене и тихо спросила:
— Вы здесь, господин мой?
— Да, Луиза! — ответил я.
Она нажала пружину и открыла дверь.
— Они все разошлись, но перед рассветом опять примутся за поиски. Вам поэтому нужно или скрываться здесь в течение, быть может, нескольких дней, или спасаться бегством сейчас же!
— Как можно выйти отсюда?
— Только одним путем, через часовню. Дверь в нее закрыта, но я могу показать вам место в стене, откуда настоятели наблюдали за монахами; если вы храбры, то там можно соскочить на пол и через окно в алтаре выйти на улицу. Собаки привязаны, но вы должны спешить, чтобы выиграть время!
— Хотя эта женщина и не говорит ничего, но я думаю, что мы найдем в часовне большое общество! — сказал я сеньору. — Дон Педро и его сын отправились беседовать с пленниками. Риск очень велик, но не лучше ли ему подвергнуться, чем ждать здесь?
— Да, это лучше! — ответил Стрикленд после минутного раздумья. — Лучше сразу действовать, чем чахнуть в этой дыре. К тому же мы прибыли сюда, чтобы встретиться с индейцем и, следовательно…
— А что скажет Молас? — спросил я своего товарища.
— Слова сеньора мудры, а мне совершенно безразлично, куда меня поведет тропа жизни: направо или налево, смерть все равно стережет меня!
Не без некоторого труда пролезли мы в потайную дверь и очутились в длинном проходе. Впереди шла Луиза, ведя меня за руку, остальные также следовали друг за другом. Женщина вся дрожала, так как между индейцами было поверье, что в часовне бывают привидения. Когда мы завернули за угол узкого прохода и очутились в окне среди стенных карнизов, Луиза остановилась как вкопанная, с ужасом глядя вперед и шепча заплетающимся языком:
— Матерь небесная! Привидения, привидения!
Она упала бы без чувств, если бы я не поддержал ее. Здесь проход был шире. Я показывал вам его, сеньор Джонс, еще в первое ваше посещение. Я осторожно пробрался вперед, за мною следовал сеньор Стрикленд, а за ним Молас. Могу поручиться, что ни один настоятель, наблюдавший отсюда, никогда не видел более страшного зрелища. Вся алтарная часть была освещена луной, светившей через высокое окно, и большим фонарем, который дон Педро держал в руках, но вскоре поставил на престол. Его свет осветил группу из четырех лиц: самого дона Педро, его сына, старика-индейца и молодую девушку. Оба пленника были привязаны к колоннам у алтаря. Девушка приковала к себе все мое внимание. Распущенные волосы окаймляли изможденное лишениями лицо, но лицо это было так прекрасно, от него веяло таким благородством, что сразу трогало за душу. Она была индианка, но таких я еще никогда не встречал в своем народе: цвет ее кожи был совершенно белым, а волосы черными волнистыми прядями спадали ниже колен. Все лицо озарялось ясным взглядом больших темно-синих глаз. При довольно высоком росте удивительная стройность еще сильнее подчеркивалась складками белого платья. Лицо Зибальбая вполне совпадало с описанием Моласа. Худое, длинное, с белыми волосами и бородой лицо, орлиный нос, высокий худощавый стан с какой-то царственной осанкой. Его одежда была разорвана, обнажив мускулистое тело, на руках и на открытой груди виднелись кровавые полосы, источник которых несомненно заключался в лежавшем на полу окровавленном биче. Учащенное дыхание и пот, струившийся с лица дона Хосе, показывали, кто был палачом старика.
— Этот мул молчит! Спроси у дочери, ведь не захочет же она подвергать отца новой пытке! — проговорил сын, обращаясь к отцу по-испански.
— Моя милая, — обратился к девушке дон Педро на языке майя, — не упрямься и пожалей своего отца! Скажи, где лежит золото?
— Дочь! Приказываю тебе до последнего дыхания хранить молчание!
— Замолчи, собака! — крикнул на него дон Хосе, закрывая ему рот рукой.
— Если бы я только могла терпеть муки вместо тебя! — воскликнула девушка, подаваясь вперед, но не будучи в силах порвать стягивавшие ее веревки.
— Не торопись, красавица, — обратился к ней дон Хосе. — И до тебя дойдет очередь, я сумею заставить тебя говорить и, если нужно, прибегну к силе. Хотя жаль, ты очень, очень хороша!
Девушка метнула на него взгляд, полный ужаса и ненависти.
— Что мы применим к ней? — спросил сын отца. — Раскаленный клинок? Передай мне, пожалуйста, твой нож… хорошо… А теперь, старый черт индеец, в последний раз спрашиваю тебя: где находится храм, полный золота, о котором ты говорил со своей дочерью в невидимом для тебя присутствии моего отца?
— Нет такого храма, белый человек! — спокойно ответил старик.
— В самом деле? Но как ты объяснишь, откуда у тебя золотые кружки, которые мы захватили в твоем жилище? Откуда у тебя этот нож, осыпанный драгоценностями?
И он указал на большой кинжал, действительно очень ценный, с рукоятью из литого золота, который он держал в руках.
— Он был дан мне одним другом! Я не знаю, где он его получил!
— Неужели? Я постараюсь помочь твоей памяти… Отец, погрей острие клинка, а я тем временем немного отдохну и расскажу нашему гостю, как мы им воспользуемся!
Он близко подошел к старику и что-то сказал ему на ухо. У того в невероятном ужасе широко раскрылись глаза, потом голова поникла на грудь, и он весь осунулся. Если бы не веревки, то он упал бы на пол. До нас едва слышно донеслись сказанные им с глубоким вздохом слова:
— Разве белые люди — злые духи? Или на земле нет больше ни правды, ни справедливости?
— Нисколько, друг! — весело отвечал дон Хосе. — Мы добрые парни, но в нынешние времена трудно жить… Что же касается правды и справедливости, то и в этой стране есть законы, но они не относятся к некрещеным собакам-индейцам. Теперь в последний раз спрашиваю: отведешь ли ты нас на место, где много золота, оставив дочь здесь заложницей?
— Никогда! Пусть мы лучше испытаем сто смертей, чем выдадим тайну нашего народа таким людям, как вы!
— Значит, вы имеете тайны? — воскликнул дон Хосе. — Отец, готов нож?
— Еще минуту, — ответил дон Педро, поворачивая лезвие на огне. — Дай подогреть еще немного.
Вот что мы увидели и услышали.
— Пора нам вмешаться! — сказал сеньор, берясь за перила с намерением спрыгнуть вниз.
— Может быть, нижняя дверь открыта, — шепотом сказал я ему, удерживая за руку.
— Неужели вы хотите туда спуститься? — дрожащим голосом спросила Луиза.
— Разумеется! Мы должны помочь этим людям или умереть с ними, — ответил я.
— В таком случае, прощайте. Меня ожидает мучительная смерть, если меня увидят с вами, а у меня есть ребенок, для которого я должна жить. Будьте счастливы!
С этими словами она быстро исчезла в проходе, а мы без шума сошли по лестнице и действительно нашли дверь открытой. В это время дон Хосе подошел к Зибальбаю, держа в руке раскаленный кинжал.
— Смотри, красавица, как я буду крестить твоего отца в нашу христианскую веру. Я раскаленным лезвием начерчу на его лице знамение креста!
В это самое мгновение Молас схватил его сзади за руку и заставил бросить нож. Со своей стороны, я бросился к дону Педро и, обхватив его руками, сжал, как железным обручем, не давая ему сделать ни малейшего движения.
— При первом же слове вы будете немедленно убиты! — заявил им сеньор, поднимая оброненный доном Хосе кинжал и приставляя раскаленное лезвие к его груди. Послышался запах опаленного сукна, и Хосе стал молить о пощаде:
— Вы джентльмен и англичанин, вы не можете, как мясник, зарезать беззащитного человека!
— А вы сами собирались прирезать нас, как быков, в нашей комнате? Молас, отпусти эту собаку, но если он попытается бежать, то всади ему нож поглубже. Хосе Морено, у вас есть нож за поясом, у меня тоже. Я не хочу вас зарезать, но мы решим наше дело поединком, на этом месте и сию минуту!
— Сеньор, вы с ума сошли рисковать вашей жизнью подобным образом. Я собственноручно заколю этого негодяя!
— Они хотели убить нас, пусть умрут сами! — вставил Молас, но сеньор упорно твердил:
— Я буду драться на равных условиях!
— Хорошо! — ответил я и, обращаясь к Моласу, добавил: — Отпусти его, но держи нож наготове!
Хосе осмотрелся кругом, точно ища способа бежать, но перед ним был кинжал сеньора, а сзади нож Моласа. Последовала странная сцена при неверном свете луны и пламени фонаря, довольно ярко освещавших некоторые части часовни, прочее же оставлявших в совершенной темноте; странен был и самый поединок между этими представителями добра и зла. Первым стал нападать дон Хосе, стараясь нанести удар в голову, но в свою очередь сеньор Стрикленд, удачно увернувшись от грозившего удара, задел левую руку мексиканца, вызвав у него сильный крик боли. Тот стал отступать, пока не дошел до ступеней алтаря. Здесь ему поневоле пришлось остановиться и принять решительный бой. Я с напряженным вниманием следил за всеми перипетиями борьбы и с облегчением вздохнул, когда увидел, что другу удалось пронзить сердце своего врага и тот замертво упал к ногам индейской девушки, которую от так долго мучил. Здесь я должен сознаться в большой оплошности, которая наделала много бед и за которую я не перестаю себя винить. Я уже сказал, что крепко держал дона Педро, но по какой-то необъяснимой для меня причине, вероятно, под радостным впечатлением от победы друга, я несколько ослабил хватку, и мой пленник стремительно вырвался и побежал внутрь часовни. Я бросился за ним, но он уже успел достигнуть потайной двери и захлопнул ее перед моим носом. Со стороны часовни в ней не было ни ручки, ни ключа, и не было никакой возможности ее открыть.
— Бегите! — крикнул я, бросаясь к алтарю. — Он вырвался и теперь вернется со всеми остальными!
Сеньор видел все, что произошло, и поспешно разрезал веревки, связывавшие обоих несчастных пленников. Я вскочил на престол — да простится мне мое прегрешение — и с трудом, при помощи подсадившего меня Моласа, на руках подтянулся до окна, пролез через него и очутился по ту сторону часовни. Вслед за мной был подсажен Зибальбай, которого я не без труда протащил сквозь окно, так он был слаб и измучен. После него вылезла его дочь, — как выяснилось, ее звали Майя, — потом сеньор и, наконец, Молас, так что через три минуты после бегства дона Педро, все мы невредимыми стояли в саду около часовни.
— Куда же теперь? — спросил я, не зная, куда направиться. Майя внимательно, но быстро осмотрелась кругом и сказала:
— Идите за мной! Я знаю дорогу!
Мы быстро дошли до стены высотой в человеческий рост, за которой шла изгородь из кустов алоэ. Мы перелезли через стену и пробрались сквозь кусты, не без того, чтобы не порвать свою одежду и не поцарапаться, так как иглы были очень острыми. Таким образом, мы очутились на пашне, в открытом поле. Майя осмотрелась, определилась по звездам и решительно свернула в сторону видневшегося вдали темного леса.
— Куда? — остановил я ее. — Направо идет дорога в город, и там мы можем найти спасение…
— Чтобы быть арестованными в качестве убийц? — возразил сеньор. — Вы забыли, что Хосе Морено погиб от моей руки. В лучшем случае нас посадят в тюрьму, а отец явится грозным обвинителем. Нет, нам лучше спрятаться в лесу!
— Господа, — произнес Зибальбай свое первое слово, — я знаю в лесу укромное место, где мы можем найти себе временный приют. Это развалины старинного храма… Но скажите, кто вы такие?
— Вы должны меня знать, Зибальбай, — сказал Молас, — так как я тот посланник, который должен был привести к вам Держателя Сердца! — и он указал на меня.
— Этот человек — вы? — спросил старик.
— Да, и я много перенес, прежде чем нашел вас. Но теперь не время разговаривать. Проведите нас в более надежное место, так как мы подвергаемся большой опасности!
В подтверждение моих слов со стороны асиенды послышались частые выстрелы. Майя заняла место впереди, и мы ускоренным шагом дошли до леса. Вскоре выстрелы замолкли, и мы немного передохнули. На востоке начинался рассвет.