Том 3. Пьесы 1862-1864

Пустыня прекрасная!

Меня многогрешную,

Как чадо свое, приими.

Любимая мать моя,

В пристанище тихое,

В безмолвные недра свои!

Стучится некто.

Отопри поди!

Здорова ли ты здесь?

Кажись, здорова.

Я прежде всех, и ладно; мы покуда

Поговорим с тобой да потолкуем.

Об чем бы нам? Давай о женихах.

Поговорим. Спасибо за заботу.

Пришел к тебе я сватом.

От кого же?

От Лыткина, у нас в ряду торгует,

Он пожилой и четверо ребят.

Ну, хорошо, мне пожилой-то лучше.

Да полно, так ли?

Только, Петр Аксеныч,

Ты попроси, чтоб он пообождал,

А отказать не откажи.

Ну, ладно.

Да чему же ты смеешься, Петр Аксеныч?

Я больно рад, что ты не отказала

Совсем ему; он человек нам нужный.

Вот видишь ли: деньжонки у него

В запасе есть, а на мирскую нужду

Он больно скуп, теперь в надежде будет,

Что за тобой приданое большое,

Так и для миру будет тороватей.

Какой шутник ты, Петр Аксеныч! право!

Ты шутишь-то! Ну, разве ты пойдешь

За Лыткина?

Кому судьба какая.

Как знать вперед, что будет.

А другого

Не хочешь ли? Велел Кузьма Захарьич

Поговорить с тобой о человеке,

Приятеле своем.

Кузьма Захарьич?

Ахти, беда!

Чего ты испугалась?

А кто таков?

Поспелов.

Эко горе!

Ни горя я не вижу, ни беды.

Покаяться уж разве, Петр Аксеныч!

Вот видишь ты: мое желанье было

Раздать казну, избавиться заботы

По мужниной душе — его добро,

Пусть за него и молятся сироты —

Да в келейку, на тихое житье.

Не думал я, ушам своим не верю.

Такая ты веселая, все шутишь,

Смеешься с нами, парней молодых

Не обегаешь…

Что же их бояться?

Подумают — горда. Греха-то больше;

А пусть болтают да смеются вдоволь,

Побалагурим, да и разойдемся,

Вот и беда и горе: обещала

Вдовой остаться, Божьей сиротой.

А отказать боюсь: Кузьма Захарьич

Рассердится, и Алексей Михайлыч

Во гнев взойдет и будет злобу мыслить,

И выйдет только грех один. Уж лучше

Скажи ему, что я душевно рада,

Пусть думает, что я его невеста,

Хоть обману, да в мире поживем.

А Лыткину?

Я не хочу обидеть

И Лыткина. Скажи, чтоб подождал,

Обману нет, вперед нельзя ручаться.

Гостей веду. Идет Кузьма Захарьич.

Один или ведет кого-нибудь?

Какие-то незнаемые люди.

Покорно просим, гости дорогие.

А ты поди да принеси медку!

С гостями, уж не осуди!

И, что ты!

Иван Кувшинников, из Балахны,

Начальный человек; а это Гриша

Лапша, из Решмы, тоже воевода.

Ну, вот спасибо за таких гостей!

Прошу садиться!

Ты, Кузьма Захарьич,

Садись вперед.

Вы гости, я здесь свой.

Лапша, садись.

Нет, мне не подобает.

Садись, я за тобой.

Ну, вот и ладно.

Тебе вперед.

Не местом, человеком.

Медку пожалуйте, честные гости!

У нас так все с хозяйки начинают.

Нет, батюшка, уволь! Пила довольно.

Неволить не могу, я не указчик

В чужом дому.

Уж просим обо всей!

Григорий… Как по отчеству, не знаю…

Петрович был.

Покорнейше прошу!

Уж мне-то пить ли?

Пей!

Оно как будто

Нескладно мужику-то?

Не осудим!

Желаю здравствовать на многи лета!

Кузьма Захарьич!

Больше не просите!

Ну, как угодно.

Кушай, Петр Аксеныч.

К тебе с поклоном, Алексей Михайлыч!

Не откажусь, до сладкого охоч.

Послушать бы теперь, Кузьма Захарьич,

Твоих речей. Сладка твоя беседа.

Да речь-то у меня одна все, Марфа

Борисовна.

Ее-то нам и нужно.

Ну, так начнем! Москва разорена?

Разорена.

Так ей и оставаться?

Как можно!

Что ты!

Сохрани Господь!

Москва нам корень, прочим городам?

Известно, корень. Что и говорить!

А если корнем основанье крепко,

Тогда стоит и древо неподвижно;

А корени не будет — прилепиться

К чему?

Ну, что уж!

Господи помилуй!

Москва — кормилица, Москва нам мать!

Кормилица и мать.

Родная мать.

А разве дети могут мать покинуть

В беде и горе?

Мы не покидали.

Ты сам ходил с Алябьевым по Волге

И по Оке, и воры вас боялись.

Мы с Репниным ходили и к Москве,

Да воротились оттого, что ладу

Бог не дал воеводам. Грех на них!

А вот теперь и воевод-то нету:

Пожарский ранен, Ляпунов убит.

Осиротела Русь! Ни воеводы,

Печальника о нас, сиротах бедных,

Ни патриарха, ни царя. Как стадо

Без пастыря, мы бродим, злому волку —

Губителю добыча.

Бить волков!

Кувшинников

Известно, бить! Уж будет, потерпели!

Мы топоры и косы отточили,

Которые об них же притупили.

Душа кипит, давно простору просит,

И руки чешутся.

Зачем же дело

Откладывать? Благословясь, да с Богом,

Не мешкая!

Отложишь поневоле.

Что скоро, то не споро, говорят.

Ты правду молвил. Не такое дело,

Чтоб торопиться.

Надо рассудить

Да поразмыслить.

Думать — ваше дело.

Что есть у нас? Ни войска, ни казны,

Ни воеводы. Прежде нужны деньги;

Сберем казну, и люди соберутся,

Стрельцы, казаки. Всякого народу

По свету белому довольно бродит

Без дела и без хлеба; рады будут

Трудом себе копейку заработать.

Не все же грабить! Надо душу вспомнить!

А воеводу миром изберем.

Кого излюбим, тот у нас и будет.

Казна всего нужнее.

Верно слово.

Где взять казны?

Собрать, Кузьма Захарьич.

Да много ли сберешь! На разговоры

Все тороваты, а коснись до дела,

Так и попрячутся. Не то что денег,

И тех, что посулили, не найдешь.

А ты не обижай, Кузьма Захарьич!

Не обижает, дело говорит.

Вот все, что есть, возьмите, коли нужно.

Душа святая! О тебе нет речи!

Твои достатки и тебя мы знаем.

Ты все отдашь, и я отдам, и он, —

Все будет мало. С чем тут приниматься!

И только что обидим мы без пользы

Самих себя, а делу не поможем.

Кто нас послушает! В бедах и в горе

Сердца окаменели. О себе

Печется каждый, ближних забывая.

Так что же делать нам, Кузьма Захарьич?

Себя забудь и дел своих не делай!

Проси у Бога разума и слова,

Сухим очам проси источник слез!

На улицу, на площадь, на базары,

Где есть народ, туда и ты иди!

Высокая апостольская доля —

Будить от сна своих уснувших братий

И Божьим словом зажигать сердца!

Когда увидишь, что сердца и народе

Затеплятся, как свечи пред иконой,

Тогда сбирать казну на помощь ратным!

Сбирать людей на выручку Москвы!

Пошли, Господь, в моем дому начаться

Великому и праведному делу.

Хозяюшка, прощай! Пойдем, Аксеныч!

Пора идти на воеводский двор,

Сбирают нас и выборныих старост

О грамоте подумать патриарха

И рассудить, что делать, что начать.

Ступай вперед, я мигом за тобою.

Хозяюшка, прости.

Прощенья просим.

За угощенье!

Ну, уж не взыщите!

Чем Бог послал.

За ласковое слово!

Напредки не забудьте!

Ваши гости!

Ты, Алексей Михайлыч, на дорожку

Медку не хочешь ли?

Пожалуй, выпью,

Да не об меде речь! Мне слаще меда

Твой разговор.

Какой проказник! Право!

Я говорил.

Ну, что ж она сказала?

Сказала-то? Она сказала: люб.

Ну, люб, так ладно! Вот спасибо, Марфа

Борисовна! Сказал бы я словечко

Еще тебе; боюсь — не прогневить бы.

Как не грешно тебе! Да чем же можешь

Ты прогневить меня!

Своей любовью.

Ах!.. Нет… я, право… Что тебе смотреть

На гнев мой! Что же, разве что дурное

Ты говоришь! В любви обиды нет!

Благодарить тебя за это надо.

А по рукам когда?

Да вот что, милый:

То нездоровится, то дела много

По дому, знаешь. Как-то все не время…

Поверишь ли, с ног сбилась от заботы.

Мы лучше уж немного подождем.

Ты не печалься, Алексей Михайлыч!

Голубушка! Зачем себя ты губишь?

В твоей поре тебе бы только ласку!

Тебя бы целовать, да миловать,

Да крепко к сердцу прижимать!

Ну, будет!

Мы после как-нибудь поговорим.

Не до того мне, Алексей Михайлыч!

Так голова с чего-то разболелась,

Уж и не знаю. Лучше не тревожь.

Прощенья просим!

И меня прости.

Господь с тобой!

Бог даст, коль живы будем,

Увидимся.

Ну, как не увидаться!

Какие речи! Господи, помилуй!

Не слушать бы! А как же их не слушать!

В миру живешь, с людями; по-мирски

И надо жить, — все видеть и все слышать.

Куда бежать от суеты мирской?

О юность, юность, молодое время!

Куда бежать мне! Господи, помилуй!

Вот грамоту прочли от патриарха,

А толку что! О деле позабыли,

Про земскую беду помину нет,

И что у них на Минина за злоба!

Кузьме и рта разинуть не дают.

Ругательски ругали. Дьяк Семенов

Озлобился, и не уймешь, а Биркин,

Кажись, его зубами бы загрыз.

Наместо дела, ссоры да отписки:

Пошлем в Казань, казанцы к пермичам.

Гонцы гоняют, дело не спорится.

Наслушались мы вдоволь разговору

Сегодня. Сыт ли ты, Иван Иваныч?

По горло сыт. От ваших разговоров

Завяли уши.

Ну, Кузьма Захарьев,

Спасибо за науку! Угостил

Нас, дураков, разумными речами,

Так и сидели все, развеся уши,

Да слушали.

Ну, как его не слушать,

Он всех умней! Ишь краснобай какой!

Не помню я, что говорил; быть может,

Кого обидел словом. Не вините;

Не сам я говорил, кровь говорила.

Обидеть не обидел, грех сказать;

А насказал довольно, не уложишь

В большой мешок.

Да кто же виноват?

Мы сами дали волю, так и слушай!

А он и рад.

Да кто же запретит

Мне говорить?

Да всякий, кто постарше.

За веру православную стою,

Не за дурное что. Молчать нельзя мне.

Ведь ты еще не воевода! Скажут,

Чтоб говорил — так говори что хочешь;

А скажут: замолчи! — так замолчишь!

Не замолчу. На то мне дан язык,

Чтоб говорить. И говорить я буду

По улицам, на площади, в избе,

И пробуждать, как колокол воскресный,

Уснувшие сердца. Вы подождите,

Я зазвоню не так. Не хочешь слушать,

Я не неволю: не любо — не слушай;

А замолчать меня заставить трудно.

Я не свои вам речи говорил:

Великий господин наш, патриарх,

Велит нам быть в любви, соединенье

И промышлять, как душу положить

За веру. Нас с тобой Господь рассудит,

Кто прав, кто виноват. Вы не хотели

Послушаться; смотрите, не пришлось бы

Вам каяться.

Послушаться тебя!

Чего ты захотел! Ты будь доволен,

Что слушали, молчать не заставляли.

Да из избы не выгнали тебя.

Знать, им не жаль ни крови христианской,

Ни душ своих. Какая им корысть!

Самим тепло, а братию меньшую

Пусть враг сечет и рубит, да и души

Насильным крестным целованьем губит.

Просил я их со многими слезами,

Какую ни на есть, придумать помощь, —

И слышать не хотят. Не их, вишь, дело!

Так чье же?

Не надейтеся на князи!

И вправду. Нам теперь одна надежда —

На Бога. Помощи откуда ждать!

Кто на Руси за правду ополчится?

Кто чист пред Богом? Только чистый может

Святое дело честно совершить.

Народ страдает, кровь отмщенья просит,

На небо вопиет. А кто подымет,

Кто поведет народ? Он без вождя,

Как стадо робкое, рассеян розно.

Нет помощи земной — попросим чуда;

И сотворит Господь по нашей вере.

Молиться надо! В старину бывало,

Что в годы тяжкие народных бедствий

Бог воздвигал вождей и из народа.

Возможно ли, чтоб попустил погибнуть

Такому царству праведный Господь!

Вон огоньки зажглись по берегам.

Бурлаки, труд тяжелый забывая,

Убогую себе готовят пищу.

Вон песню затянули. Нет, не радость

Сложила эту песню, а неволя,

Неволя тяжкая и труд безмерный,

Разгром войны, пожары деревень,

Житье без кровли, ночи без ночлега,

О, пойте! Громче пойте! Соберите

Все слезы с матушки широкой Руси,

Новогородские, псковские слезы,

С Оки и с Клязьмы, с Дона и с Москвы,

От Волхова и до широкой Камы.

Пусть все они в одну сольются песню

И рвут мне сердце, душу жгут огнем

И слабый дух на подвиг утверждают.

О Господи! Благослови меня!

Я чувствую неведомые силы,

Готов один поднять всю Русь на плечи,

Готов орлом лететь на супостата,

Забрать под крылья угнетенных братий

И грудью в бой кровавый и последний.

Час близок! Смерть злодеям! Трепещите!

Из дальнего Кремля грозит вам Минин.

А если Бог отступит от меня

И за гордыню покарать захочет,

Успеха гордым замыслам не даст,

Чтоб я не мнил, что я его избранник, —

Тогда я к вам приду, бурлаки-братья,

И с вами запою по Волге песню,

Печальную и длинную затянем,

И зашумят ракитовы кусты,

По берегам песчаным нагибаясь;

И позабудет бросить сеть рыбак

И в тихом плёсе на челне заплачет;

И девка с ведрами на коромысле,

Идя домой извилистой тропинкой,

Оглянется с горы и станет слушать

И, рукавами слезы утирая,

Широкие измочит рукава;

Бурлаки запоют ее под лямкой

И балахонцы за своей работой

Над новою расшивой, с топорами.

И понесется песня, и прольется

Из века в век, пока стоит земля.

О Господи! Грешу я; мал я духом,

Смел усомниться в благости твоей!

Нет, прочь сомненья! Перст твой вижу ясно.

Со всех сторон мне шепчут голоса:

«Восстань за Русь, на то есть воля Божья!»

Спаси меня! Я влез в беду такую,

Того и жди в застенок поведут.

Ты не бывал, так страсти-то не знаешь,

Я раз висел на дыбе под кнутом

И с той поры застенок обегаю.

Не дай Господь и недругу и другу.

За что ж висел?

За добрые дела.

Ты приюти меня к себе до ночи,

А ночью я за Волгу убегу.

О, горе мне! Велико окаянство

Беспутного Павлушки!

Провинился

Ты в чем же, друг?

И вымолвить боюсь.

Послал меня Иван Иваныч наспех,

Куда, к кому, тебе не надо знать.

Проездил я без мала три недели

И с грамоткой вернулся нынче утром,

Да хмелен был, идти к нему боялся.

На грех стрелец-приятель подвернулся,

В царев кабак мы с ним и завернули,

Винца купили, разговор пошел.

Я хвастать-то горазд, язык мой — враг мой.

Болтаю я, что в голову придет,

И грамотку кажу — мол, вот где сила!

Откуда ни возьмись Кузьма Захарьич,

Хвать за ворот и грамотку из рук.

Ударюсь я бежать, давай Бог ноги.

Хоть в грамоте не писано, откуда,

К кому и от кого, да сам расскажешь.

Как приведут на исповедь в застенок.

Никак, Иван Иваныч? Схорониться!

Заметно мне, что в Нижнем что-то зреет.

Все замолчало, как постом великим;

На всем какое-то говенье видно;

Бледнеют лица, а глаза сияют.

Но что же может сделать этот люд?

Пойти к Москве нестройною оравой

И умирать иль разбегаться розно

От польских латников. Пускай идут,

Попробуют, а нам просторней будет.

А если здесь не тяга, я в Казань;

Там Никанор Шульгин — большой приятель.

Да что ж он держит моего холопа,

Павлушку!

Вот он! Как же ты посмел,

Не показавшись, по городу шляться?

Все пьянствуешь! Когда домой вернулся?

Сегодня утром.

Что ж ты не явился?

Об двух ты, что ли, головах, бездельник!

Ну, мы сочтемся дома. Подавай

Мне грамоту скорей.

Она пропала.

Не может быть?

Кузьма Захарьич отнял.

Повешу я тебя без разговору

За воровство твое! Скрывайся лучше!

Хоть Никанор и пишет осторожно,

Без имени, а приведут на пытку,

Расскажешь все, к кому и от кого.

Беги скорей, покуда не схватили,

Исчезни ты и с потрохом, бездельник!

Замешкаешь, так прикажу холопам

Поймать тебя и в Волге утопить.

Не побоюсь: своя рубашка ближе.

Тебя убить греха большого нет.

Давненько не видались.

Шесть недель.

Как время-то идет!

А что?

Да скоро.

Не больно-то! Мне эти шесть недель

Не за год, не солгу, а за полгода

Никак не меньше показались.

Что так?

Да разве ты не знаешь?

Ах, голубчик!

Я думала, что ты уж позабыл!

А ты б и рада?

Да не то что рада,

А все не время, некогда подумать.

Об чем тут думать, голову ломать!

Кто ж за меня подумает?

Все я же,

И за себя и за тебя.

Какой ты

Догадливый! Спасибо, что избавил

Меня от тяжкой думы, от заботы!

Сиротским делом сходим на могилку

Родителям почившим поклониться,

А там, как водится, честным пирком

Да и за свадебку.

Не долго думал,

А хорошо сказал.

А нешто худо?

Ты лучше знаешь.

Значит, так и быть,

По-моему?

Да ну уж, ладно, ладно.

Ты помолчи пока, мой друг сердечный!

Зачем молчать? Кого же мы боимся!

Что прежде времени молву пускать!

Не к спеху дело, погодим немного.

Да я боюсь, ты спятишься назад.

Зачем мне пятиться! Какая стать!

Ну, чем ты не жених? Собой красавец,

И развеселый, и такой удалый!

Других таких не сыщешь. Из-под ручки

На женихов таких невесты смотрят.

Все шутки у тебя. Мне не до шуток!

Тебе забава — мне кручина злая.

Я, точно подкошенная трава,

Без ветра-вихоря, без солнца вяну.

Ну что на улице за разговоры!

Немало дней у Бога; потолкуем

И после, без помехи, на досуге.

Ступай себе! Вон, видишь, из собора

Татьяна Юрьевна идет. Прощай!

Мы положили третью деньгу брать

От денег, и с товару тоже.

Мало.

И те с трудом, а больше не сберешь.

Я знаю.

Тяжело одним. Помогут

Другие города.

Плохая помощь!

Мне ждать нельзя. Мне Бог велел идти.

Смотрите на меня! Теперь не свой я,

А Божий. Не пойдет никто, один

Пойду. На перепутьях буду кликать

Товарищей. В себе не волен я.

Послушайте!

Сегодня поздней ночью,

Уж к утру близко, сном я позабылся,

Да и не помню хорошенько, спал я

Или не спал. Вдруг вижу: образница

Вся облилася светом; в изголовье

Перед иконами явился муж

В одежде схимника, весь в херувимах,

Благословляющую поднял руку

И рек: «Кузьма! иди спасать Москву!

Буди уснувших!» Я вскочил от ложа,

Виденья дивного как не бывало;

Соборный благовест волной несется,

Ночная темь колышется от звона,

Оконницы чуть слышно дребезжат,

Лампадки, догорая, чуть трепещут

Неясным блеском, и святые лики

То озарялися, то померкали,

И только разливалось по покоям

Благоуханье.

Слава в вышних Богу!

Но кто же старец? Рассмотрел ли ты?

Угодников ты подлинники знаешь.

Где батюшка?

Что надо? Что случилось?

Гонцы от Троицы живоначальной,

От Сергия-угодника пришли.

От Сергия-угодника? И старец,

Явившийся мне, грешному, был Сергий.

Перст Божий! — Божья воля! — Чудеса!

Еще от нас Господь не отступился.

У них письмо отца архимандрита

И келаря.

На воеводский двор

Ступай, Поспелов, прямо к воеводе!

Оповести его!

А вы сбирайте

Дворян, детей боярских, и голов,

И сотников стрелецких и казацких,

И земских старост, и гостей, и всяких

Людей служилых к воеводе в дом.

А ты, Нефед, домой! Веди гонцов!

Как есть с дороги, так пускай и идут.

Теперь в последний раз, друзья, пойду я

Боярам, воеводам поклониться.

Господь поможет. — Он тебе поможет. —

Молиться будем! Господа умолим.

Здорово ли доехал?

Ничего.

Ну, молодец же ты, Роман Пахомов!

Хвала и честь тебе! Чай, отдохнуть

С дороги-то захочешь?

Да когда уж!

Велели к вам заехать, да в Казань.

Уж отдохну, вернувшись из Казани.

Все собралися?

Все.

Читай, Василий!

Сначала тут, как водится, все власти

Казанские и весь народ помянут:

Татары, черемиса, вотяки

И прочие.

«Не раз мы вам писали

О нашей гибели и разоренье;

И снова молим вас: не позабудьте,

Что вы родились в православной вере,

Святым крещением знаменовались.

Сего-то ради положите подвиг

Страданья вашего за ваших братий!

Молите всем народом христианским

Людей служилых быть в соединенье

И заодно стоять против врагов

И всех предателей хрестьянской веры.

Вы сами видите, что всем близка

От тех врагов конечная погибель.

В которых городех они владели,

Какое разоренье учинили!

Где Божьи образы и где святыня?

Не все ли разорили до конца

И обругали наглым поруганьем!

Попомните и смилуйтесь над нами,

Не мешкая, идите в сход к Москве!

И положите подвиг пострадать

Для избавленья православной веры!

Казною и людями помогите!

О том вас молим много со слезами

И от всего народа бьем челом!»

Вели списать ты список слово в слово,

А грамоту отдай свезти в Казань.

А что ответим?

Знают воеводы

Про то, а наше дело будет — слушать.

Послушаем.

Мы рады бы идти,

Да нас походы разорили вовсе.

Давно ль ходил князь Александр Андреич.

И я ходил; без дела не сидели!

Казны да войска просят. Где ж нам взять?

Поищем, так найдем.

А где найдешь ты?

Промеж себя найдем; сберем, что можем.

Да много ль денег?

Сколько ни на есть!

Уж это наше дело.

Доброй воли

Я не снимаю с вас. Сбирайте с Богом!

Ну, может быть, кой-что и соберете;

Что ж делать будете?

Тебя не спросим.

Наймем людей служилых да стрельцов,

Да и пошлем к Москве.

Без воеводы?

Как преж того водил Андрей Семеныч,

Так и теперь ему челом ударим.

Я не пойду, устал.

Андрей Семеныч!

Ты вздумай, если нашим нераденьем

Московскому крещеному народу

Конечная погибель учинится,

Иссякнет корень христианской веры,

И благолепие церквей Господних

В Московском государстве упразднится,

Какой ответ дадим мы в оный день,

В день страшного суда?

А кто порукой.

Что наше войско враг не одолеет,

Что врозь оно не разбежится, прежде

Чем мы Москву перед собой увидим?

Не хуже нас ходили воеводы!

Со всех концов бесчисленное войско

Шло под Москву громовой черной тучей.

Да не дал Бог; все розно разошлись.

Так как же хочешь ты, чтоб с горстью войска

Я шел к Москве! Мне с Господом не спорить!

Мы все на Бога. Сами виноваты,

А говорим: «Бог не дал». Да за что

Ему и дать-то нам! Такое дело

Великое как делалось, сам знаешь.

Когда-то соберутся да пойдут,

Как точно через пень колоду валят.

А соберутся, — споры да раздоры:

Да не о том, кто первый помереть

За Русь святую хочет, — разбирают,

Кто старший, набольший, кто чином больше,

Кто стольник, видишь ты, а кто боярин.

Другой боярин-то, гляди, в Калуге

Боярство-то от вора получил.

Да ты не осердись, Андрей Семеныч!

За что сердиться! Правду говоришь.

А там и говорят, что не дал Бог.

Что за корысть великим воеводам

За дело земское стоять до смерти!

Им хорошо везде. С царем повздорил,

Так в Тушино, — там чин дадут боярский;

Повздорил там, опять к царю с повинной.

И все они, прости меня Господь,

Для временные сладости забыли

О муке вечной. Им ли нас спасать!

Что правда — правда. — Что греха таить!

Кому ж стоять теперь за Русь святую,

Кузьма Захарьев?

Тем, кто больше терпит,

Кто перед Богом не кривил душой.

Когда народ за Русь святую встанет —

И даст Господь победу над врагом.

Нам дороги родные пепелища,

Мы их не променяем ни на что.

Нам вера православная да церковь

Дороже всех сокровищ на земле.

За умножение наших прегрешений

Господь казнит. Мы знаем все и терпим,

Так не грешно ли против Божьей воли

Нам восставать? Не лучше ли смириться?

Господь не век враждует против нас

И грешнику погибели не хочет.

Враг одолел, творя его веленье,

Смирились мы, и нам Господь пошлет

Победу на врага и одоленье!

Мне следу нет идти, пускай другие.

Ты не пойдешь, мы без тебя пойдем.

Позволь мне завтра кликнуть клич к народу;

Что соберем, с тем и пойдем к Москве.

По деньгам глядя, принаймем казаков.

Не знаю, что Андрей Семеныч скажет,

А я б тебе и думать не позволил

Сбивать казаков своевольных в город.

В Казани их пущают понемногу,

Так человек десятка два, не больше,

В тебя не влезешь. Говорят, чужая

Душа — потемки. Может, ты затеял

Какую смуту аль измену всчать!

Чего не знаешь, ты б не говорил.

Я вот и знаю, да молчу. Ты лучше

Смотрел бы на себя, а не корил

Поклепом злым людей, себя честнее.

Тебя с собой я не зову к Москве;

Тебе и в Тушине тепло бывало.

Я про тебя скажу такое слово,

Что ты язык прикусишь.

Князь Василий

Андреевич, при нас такие речи

Он говорит. Возможно ли терпеть!

Ты видишь, терпит.

Замолчи, Кузьма.

Я замолчу, да уж и он не скажет

Ни слова больше, головой отвечу,

Так я скажу. Я замысел твой вижу.

Не смуту — нет! — ты смуты не затеешь,

Ты от казны попользоваться хочешь,

Чужой копейкой поживиться, вот что!

Вы все барышники!

Очнись, Василий

Семенович! Ты старый человек!

По дурости ты это говоришь

Или по злобе на меня — не знаю.

Нет, я души своей не продавал

И не продам. Душа дороже денег,

Мы знаем твердо, ты не позабыл ли?

Мы тем живем, что Бог в торгу пошлет;

К поборам да к посулам не привыкли;

Ты будь покоен, сам я не возьмусь

Ни собирать, ни соблюдать казну:

Мы старикам дадим на сбереженье,

Уж только не тебе, ты не взыщи!

Не в тягость служба, коли дело Божье

Да земское.

А много ли собрать

Мекаете? Вам это дело ближе,

Виднее.

Прикажи нам кликнуть клич,

Тогда увидим.

Много не сберете.

Что Бог пошлет, и тем довольны будем.

Василий княж Андреич, прикажи!

Все просите?

Все просим. — Все как есть.

Ну, кличьте, с Богом!

Соберешь алтын

За гордость за свою.

Не ошибись!

Благодарим тебя, Василий княж Андреич,

Что ты позволил нам к народу кликнуть

И собирать казну на Божье дело!

За что бы, кажется, благодарить!

Свои мы деньги соберем, положим

Свои труды; да ведь другой, пожалуй,

И помешал бы нам, а ты велишь.

Так уж тебе спасибо и за это!

Князья, и воеводы, и бояре,

И все честные люди, посудите

Своим умом и разумом великим

Мою простую речь! Не обессудьте,

Что я, помимо старших, затеваю

Такое дело! Я слуга Господень.

Сегодня ночью преподобный Сергий

Мне, грешному, явился, и велел он

Будить народ и поспешать к Москве.

Когда я близким стал про это чудо

Рассказывать, в тот самый час гонцы

Явились с грамотой архимандрита.

И мнится мне, что сам угодник Сергий

Ее прислал. Бояре, воеводы!

Я чудо Божье утаить не смел

И вам поведал все как перед Богом,

И слушать и не слушать ваша воля;

А мне одно: служить я буду Богу.

Пока исполнится завет Господень,

Пока кремлевские увижу стены.

Иди, иди к Москве, Кузьма Захарьич!

Тебя Господь поддержит, укрепит…

И мы по силе, по́ мочи поможем.

Поможем все тебе! — Поможем все!

А грамоту снесите к протопопу,

Чтоб завтра за обедней прочитал.

Велите в колокол большой ударить,

Чтобы народу собралось побольше.

А где свинцу да пороху возьмете?

Без огненного бою как соваться!

Займем в Казани, там в остаче много.

А не сберешь ты войска, что тогда?

Один пойду.

Один — не ратник в поле.

Ты не один пойдешь, и мы пойдем.

Посадские, торговые помогут

Вам деньгами, а мы все головами.

Мы все идем с тобой, Кузьма Захарьич.

Служилые, воинские мы люди,

Мы по приказу шли и умирали.

Велят — иди и голову клади;

Теперь без зова я иду, охотой!

Уж умирать, так за святое дело!

Тебя Господь своим сподобил чудом;

Иди же смело в бой, избранник Божий!

И нас возьми! Авось вернется время,

Когда царям мы царства покоряли,

В незнаемые страны заходили,

Край видели земли, перед глазами

Земля морским отоком завершалась

И выл сердито море-окиян.

Довольно бражничать! Теперь есть дело:

Точить оружие, в поход сбираться!

И с Богом! Только жаль, что вас не много.

Да разве враг нас одолел числом?

Он одолел нас Божьим попущеньем.

Не силой силен враг, а Божьим гневом,

Не войска нужно нам, а благодати.

Велик Господь, владыко херувимский!

Прибежище и сила наша в нем!

Его рука дала врагам победу,

Его рука притупит их мечи.

Давид и мал, да сильного свергает.

Не много храбрых вывел Гедеон.

Самсон все войско костью побивает.

От гласа труб валится Ерихон.

С большой ордой побить врага не диво.

Во мнозе Бог! И в мале Бог!

Аминь!

Из таборов к нам помощь. Вот Коломна

С своим полком.

А вот еще подмога!

С дворянами спешит сюда Пожарский.

Кричите: «Сергиев!» Святое слово

На помощь нам и на беду врагу.

За Сергиев! За Сергиев! Дружней!

Пусть пешие залягут по дорогам,

А конные держитесь у острога.

Мы Климентов острог опять отбили.

И молодцы!

А вы-то что такое!

Богаты вы пришли из Ярославля

И помогать казакам не хотите!

И наги мы, и голодны, и босы,

И умирать все нам же!

Полно, друг!

Грешно тебе! Ты видишь, я не прячусь.

С утра дерусь, кольчуги не скидая,

Москву-реку переходил два раза

На помощь вам. Вы сами-то недружно

Встречаете врага. Вы здесь, в остроге,

С поляками деретесь целый день,

А половина в таборах за пьянством,

Играют в зернь у Яузских ворот.

Безбожные! Вас келарь Авраамий

Из таборов погнал святой иконой.

Он был и здесь с иконой.

Мы послали.

Он нам служил молебен у Ильи,

Как вы бежать хотели от острожка

И гетмана с запасом пропустить.

Да, правда! Он-то нас и удержал.

Ну, воины! Монахи вас храбрее!

Не ссориться! Не храбростью считаться

Сошлись мы здесь, а помогать друг другу.

Поди, Баим, по сторонам дороги

Расставь своих в крапиве и в кустах.

И бейте из пищалей по обозу,

Коль повезут. По ямам и оврагам

Ты положи засаду!

Эй, за мной!

Рассыпаны и наши по дорогам.

Лежат во рвах, проезды берегут.

Никак, бегут? Чужие или наши,

Не разберешь.

Коломна с казаками

Назад бежат.

Погони не видать.

Другие атаманы подоспели

На выручку. Вот драка заварилась.

Эх, горячо! Робята, отдохните!

Умаялись. Челом тебе, князь Дмитрий

Михайлович. Спасибо, что пришли.

Горячий бой кипит. Боюсь, чтоб наши

Не побежали в таборы опять.

Прости меня, надежа, князь Димитрий

Михайлович, за речь мою! Ты храбрый,

Искусный вождь, а я простой мужик.

Вот речь моя какая: с поляками

Мы бьемся целый день с утра до ночи

Лицом к лицу; они ловчее нас,

Привычнее, и нам не состоять

От напусков черкасов, угров, немцев.

Мы попусту людей лишь только тратим

И к ночи вовсе выбьемся из сил,

А той порой они с запасом в город

И подойдут — и нам Кремля не взять.

Затянется опять осада на год.

Пусти меня, я счастья попытаю,

Попробую их сзади обойти,

Отрезать им обратную дорогу,

От Крымского двора зайти. Увидишь,

Что гетман бросит сам свои обозы,

В свой старый стан, к монастырю Донскому,

Покинув все, спасаться побежит,

А в ту пору всей ратью вы и гряньте.

Коль силы нет, нам ум дает Господь.

Ступай, Кузьма, бери кого ты хочешь.

Хмелевского возьму, Поспелов с сотней

Пойдет со мной, охотники найдутся.

У Крымского двора всего две роты.

Мои готовы, мигом соберутся.

Дети боярские

И нас возьми с собой, Кузьма Захарьич.

Мне сотни три, а больше и не надо.

Ступай, Кузьма, дай Бог тебе счастливо!

Простимся, князь.

Охота есть большая

Служить земле родной. Господь поможет,

Вернуся жив, так ладно; не вернуся,

Так лихом ты меня не помяни.

Благая мысль пришла Кузьме; я верю,

Что Бог ему поможет. Он задумал

Такое дело, что вождям искусным

И в голову не приходило прежде.

Все дело-то задумали вы ладно.

Простой мужик, а сколько войска набрал,

Богатого и платьем и казной.

Не то что мы, голодная голутва.

Не надивлюсь, где денег вы набрали,

Кажись, уж Русь разорена дотла.

Пора бы вам увидеть, догадаться,

Что в честном деле помогает Бог.

Вам хорошо — сполагоря живется,

У вас кормы и жалованье ратным,

А мы живем день за день, точно птицы,

Сегодня сыт и пьян, и слава Богу,

А завтра сам как хочешь промышляй.

Не грабил бы, неволя заставляет.

За что теперь мы бьемся?

За Москву.

Кому она нужнее? Нам, казакам,

Москва не мать, а мачеха. Для вас же

Стараемся, так вы и заплатите

За службу нам.

Мне келарь Авраамий

Уж сказывал, что вы просили денег.

Он хочет вам от Сергия прислать

Оклад с икон и ризы дорогие

В залог за службу в тысячи рублях.

Оклад пропейте, ризы износите!

Довольны ль вы?

Греха не побоятся,

Возьмут залог, а лучше бы не брать.

Эх, горе нам! Ты, князь, за что серчаешь?

И в казаках не все равны. Не мы ли

Третьёводни на выручку пришли,

Как гетман вас погнал с Девичья поля?

Да разве ты?

Я в первых был, за мною

Другие атаманы. За спасибо,

Не за корысть, мы выручили вас.

Как звать тебя?

Коломна, Афанасий.

Прости меня, Коломна, ты в обиду

Не ставь моих речей! Тебе спасибо!

Не для меня, для Бога ты старался,

И Бог тебе заплатит. Вы, как братья,

Спешили к нам на выручку, другие ж

Ругали нас из-за Москвы-реки.

Про них и речь, а о тебе ни слова.

К хорошему дурное не пристанет,

А про воров нельзя не говорить.

Пойдемте-ка, с острога мы посмотрим,

Не видно ли, что делает Кузьма?

Куда еще? Довольно! Здесь, у храма.

На паперти меня и положите!

Я здесь умру. Попа теперь не сыщешь.

Я во грехах своих покаюсь вам.

Грехи мои великие: я бражник!

И умереть я чаял за гульбой.

Но спас меня Господь от смерти грешной.

Великое Кузьма затеял дело,

Я дал ему последний крест с себя;

Пошел за ним, московский Кремль увидел,

С врагами бился так же, как другие,

И умираю за святую Русь.

Скажите всем, как будете вы в Нижнем,

Чтобы меня, как знают, помянули —

Молитвою, винцом иль добрым словом.

Ты мученик, тебя Господь простит.

А потому ты, ежели за веру,

Сейчас на небеса.

И беспременно.

Поверь ты мне, Баим!

Послушай! Помер!

А добрый был, прими его Господь!

Пальба и пыль от нас, а не на нас.

К монастырю Донскому! Гетман дрогнул.

Скорей коня! Теперь настало время

Ударить враз. Не выдадим Кузьму.

Сбирайте сотни! На конь, и за дело!

Живее на конь!

Мы за вами разом.

Откуда ты, Поспелов? Ранен?

Ранен.

У Крымского двора мы конных сбили.

С испугу те ударились бежать

И пешую свою стоптали роту.

Ходкевич сам, увидя нас в тылу,

Екатерининский свой стан покинул,

К монастырю бежит со всею силой.

Кузьма Захарьич по пятам за ним,

Лишь я отстал: скакать не стало силы.

Молись! За мной!

От родины далеко,

Без помощи, среди чужих людей

Я встречу смерть. Прощайте, золотые

Мечты мои! Хотелось бы пожить

И выслужить себе и честь и место

Почетное. Обзавестись хозяйкой

Любимою, любить ее, как душу,

Семью завесть и вынянчить детей.

Да не дал Бог — судьба не то судила,

Судила мне лежать в земле сырой,

Похоронить и молодость и силу

Вдали от стен родного пепелища!

В глазах темно, то ночь ли наступает,

Иль смерть идет, не знаю.

Боже, душу

Прими мою и упокой в селеньях

Где праведные…

Уж никакое зелье

Поднять тебя не может, Божий воин.

Ты две зари носи ее на ране

А это жуй поутру, не молясь.

Откуда ты? Сам Бог тебя послал.

Ты кто, старик?

Я странный богомолец.

По таборам хожу; обет я принял

Болящих чад безмездно врачевать.

Открыты мне травы целебной силы,

А кем и как, то знаю я один.

Мне жизнь мила, перед тобой не скрою.

Ты будешь жив, твоя болезнь не к смерти.

Лицо твое светло, и жилы бьются.

Кому не жить, тот темен, как земля.

Мы все земля, и если наше тело

Темнеть начнет, так, значит, в землю хочет.

Ты ослабел от ран, и много крови

Ты истерял… Произволеньем Божьим

Растет трава, названьем «девесил»,

Недаром ей прозвание такое,

В ком силы нет, — прибавит девять сил,

Настой ее тебе на пользу будет,

Хлебни его! А рану ты завяжешь.

Плечо твое уязвлено железом.

Кто бродит там? Знакомое обличье.

Да это наш, из Нижнего. Ты — Павлик

Из биркинских? Ты был в бегах?

На время,

Не ужился с Кузьмой, — мы нравом разны,

От грубости его я убежал.

У вас за малость попадешь в застенок,

А я висеть на дыбе не люблю.

В Казани был у Шульгина, там лучше,

Простей живут. Недавно был и в Нижнем

Не надолго. Вот в таборы попал,

В подьячих я у князя Трубецкого.

Что Нижний наш?

Стоит на том же месте.

Ругают вас и Минина Кузьму.

Ограбили народ, наговорили

С три короба: «Идем на Божье дело!» —

А полгода гуляли в Ярославле

И тратили добро мирское даром.

У нас с тобой ума не хватит, Павлик,

Судить бояр и Минина Кузьму.

А в Нижнем ты знакомых не видал ли?

А кто твои знакомые? Я знаю

Наперечет весь Нижний, всех собак,

Не только что людей.

Ну, Петр Аксеныч?

А что ему! Живет да богатеет

На старости неправым барышом.

Не верю я, он честно жил доселе,

Не стать ему под старость начинать

Неправдой жить.

Не верь, тебе же лучше!

Я не свое: что люди, то и мы.

Не слышал ли чего-нибудь о Марфе

Борисовне?

Постой-ка, погляжу я,

Да ты, никак, Поспелов Алексей

Михайлыч, Кузьмы благоприятель?

Ну, он и есть. Ты сватался за нею?

Не отопрусь.

Ну, видно, надоело

Ей ждать тебя иль разлюбила, что ли,

Я ваших дел не знаю. И хотел бы

Порадовать тебя хорошей вестью,

Да нечем, друг. За Лыткина пошла.

За Лыткина Василья?

Да, а что же?

С чего же ей за Лыткина нейти?

Не хуже он дворян малопоместных;

И завсегда при ней; а вас гоняют

Из края в край; ты дома-то и году

Не проживешь с женой; нужда какая ж

Ей за тебя идти, подумай сам.

Поспелов опускает голову на грудь.

Поди от нас! Недобрыми вестями

Ты скорбь ему навел. Печаль болезни

Помощница. Больному утешенье

На пользу лишь, а скорбь ему во вред.

Совсем умрет, потеря не велика.

Не пожелай и недругу ты смерти!

Мы все равно у Бога на счету.

На эту боль я зелья не имею.

Она идет от сердца молодого

И помыслов: забвение и время

Врачуют в нас сердечную тревогу.

Садись в седло и в таборы ступай

Теперь тебе покой и отдых нужен.

За все добро Господь тебе заплатит

И за меня, честной отец.

Прости!

Уж только б мне до Нижнего добраться

Привел Господь да увидать ее.

Припомню ей, как я ее увидел,

Как полюбил, спознал тоску-злодейку!

Как я за ней по улицам широким,

По мелким переулочкам ходил,

Чтоб только в очи заглянуть украдкой!

Припомню, как сидели, говорили

Мы в липовом покойчике ее.

Припомню, как сулила, обещала

Любить меня и быть моей женой.

Как только время даром протянула,

Как провела меня — и обманула!

Припомню все! Суди ее Господь!

Враги бегут, покинувши обозы.

Остановить погоню! С нас довольно

На этот день одной победы. Можем

Поспешностью испортить дело наше,

И наша радость обратится в скорбь.

Теперь Москва у нас в руках. С надеждой,

Истомлены трудом, сиденьем долгим,

Болезнями и хлебным оскуденьем,

Голодные враги со стен глядели

На гетмана и чаяли подмоги

И ратными и коренным запасом.

На их глазах мы гетмана разбили.

В Кремле сидеть им долее нельзя,

Иль умирай голодной смертью. Скоро

Увидим мы московские соборы —

И совершится очищенье Руси

От недругов. И начал это дело,

И совершил его не вождь искусный,

Не силою, а смелым дерзновеньем

И замыслом мясник нижегородский

Кузьма Захарьев, Минин, Сухорук.

И замысел и силу исполненья

Мне дал Господь, ему же подобает

Хваление и присно и вовеки.

Мое одно — одна любовь святая

К родной стране — я сын ее, любовью

Сыновнею горит душа моя!

Услышал я, что кровью и слезами

Исходит Русь, что брат встает на брата,

Что Бог забыт, что гаснет пламень веры,

Оставлен храм, кощунством оскверненный,

Что села жгут и грабят города,

Покинуты дымящиеся домы,

И человек в лесу таится зверем,

Что стон и плач сирот и горьких вдов

Как дымный столб к поднебесью восходит.

И плакал я один за всю Россию,

Всю скорбь ее на сердце износил.

И плакал я, прося в слезах у Бога

Не почести, не власти, нет! Просил я

Сподобиться России быть слугою,

Отдать ей все, отдать ей жизнь свою,

От бед и зол и недругов очистить,

Конец слезам увидеть, успокоить —

И в ней Господне царство обновить.

Нет, мало, нет, любовь моя хотела

Увидеть Русь великою, богатой,

Цветущею привольем на свободе,

Работных чад в поту за тучной жатвой,

И русла рек, покрытые судами,

И правый суд по мирным городам,

И грозный строй несокрушимой рати

На страх врагам, завистливым и гордым,

И на престоле царства милость.

Но жизни срок короток, но дано

Нам в этом мире полного блаженства.

Мы видели начало избавленья,

А остальное пусть увидят внуки.

С утра в ряды мы стали боевые

И кончили победой трудный день.

Заходит солнце, главы золотые

Горят огнем, открытые сердца

Несутся в тишь благодарить Творца,

Из наших душ несется гимн хвалебный,

Идемте в таборы служить молебны!

Что часто ты глядишь в окно-то, Марфа

Борисовна? Тебе кого бы ждать!

Сиротка ты, ты горя не видала,

На смертный бой родимых отпуская

И каждый час болея здесь об них,

И радости за то тебе не будет

Родных своих здоровых увидать.

Хоть тяжело прощанье с милым мужем,

Да ждать его приятно, а дождешься, —

Так радости и счастью меры нет.

А ты у нас отшельница…

От миру

Не вовсе я отстала. Было время

Тяжелое, не до мирских утех;

Нужна была молитва наша Богу,

И я жила затворницей, из кельи

Не выходя; теперь пора другая,

Теперь грешно печалиться, все рады,

И я опять живу в своем дому.

Одна живешь, что проку?

Как же быть-то!

Да замуж бы тебе.

Да за кого же?

Все прежние знакомые ушли

Москву спасать, иные там побиты,

А кто и жив, так слуху нет про тех.

А новым мне знакомством заводиться

Не хочется. Про старое вспомянешь,

Толь хорошо бывало, к новым людям

Мне привыкать уж поздно.

Да, бывала

Веселая беседушка у нас,

И люди-то хорошие все были,

Вот Алексей Михайлыч запропал,

И слуху нет.

Я слышала недавно,

Да верить ли, не знаю.

Что? А больно

Он тосковал и плакал по тебе.

Ты что ж не шла?

Дала я обещанье

Великое не думать о мирском,

Пока Господень гнев не утолится.

А ну, теперь?

Теперь другое дело,

И от тебя скрывать я не хочу,

Ни за кого, кромя его, не выду,

А за него и рада б, да нельзя.

Знать, сиротой и оставаться.

Что же

Ты слышала?

Вчера в дворе гостином

У Лыткина, — ведь тоже мой жених, —

Я встретила знакомого Павлушу,

Он из дьячков, из беглых, говорят,

У Биркина служил, писать проворен,

Потом в Москве, в стану у Трубецкого.

Так сказывал, что Алексей Михайлыч,

Когда дрались у Крымского двора,

Один из всех поворотил коня

И в таборы назад бежал со страха.

И с той поры и стыд и укоризна

Ему от всех — и стал людей дичиться.

И бражничать, и будто — страшно молвить

По кабакам валяется в ярыжных.

Вот горе-то!

А можно ль было думать?

Не верь людям, ни за что оболгут,

А я так жду своих, пришли мне вести,

Что тотчас после царского венчанья

И муж и сын вернутся. Потрудился

Кузьма Захарьич мой, пора на отдых.

Другую ночь во сне его все вижу, —

Так скоро быть ему,

Дай Бог дождаться,

Порадуюсь я радости чужой,

Коль нет своей.

Ах!

Что ты испугалась?

Сюда идут.

Да кто идет, чудная?

Ну, все ли подобру и поздорову

Вы жили здесь? А мы вас поминали.

Здоровы-то здоровы, да тоскуем

Об вас-то больно. А мой-то где ж?

Замешкались в дороге — завтра будут.

За весточку спасибо, буду ждать.

Ну, что же ты не спросишь о знакомых?

Да не о ком.

Уж будто?

Право слово!

Спросил бы я, да что себя тревожить,

Печаль-тоску на сердце наводить!

Ты спрашивай!

Изволь! Здорова ль Марфа

Борисовна живет за новым мужем?

Да ты, никак, рехнулся? Дожидалась

Тебя она. А если мне не веришь,

Спроси у ней, коль хочешь, я покличу,

Она у нас.

Родная ты моя!

Покличь ее, давно-то не видались,

Взглянул бы я хоть глазом на нее.

Поди-ка ты! Что прячешься-то, Марфа

Борисовна, твой суженый приехал.

Здоров ли ты?

Теперь здоров.

А прежде?

Я ранен был, да Бог помог, а пуще

Все тосковал.

О чем?

Все по тебе.

О чем же мне? Не заставляй божиться,

Поверь и так.

Я верю, что божиться,

Голубчик мой!

Ну, вот и дождалась,

А мне так ждать до завтраго, голубка.

Я обманул тебя, сегодня будут.

Чай, к вечеру?

Приехали, идут,

Встречай, поди!

Отцы мои родные!

Ах, батюшки! Бежать хоть приодеться,

Да хлеба-соли взять, на стол поставить.

За батюшкой послать — служить молебен.

Я много горя натерпелся, Марфа

Борисовна, пора узнать и радость.

В последний раз тебе я поклонюся,

Скажи ты мне, ты хочешь ли моею

Женою быть и с честными венцами

На головах и с радостью на лицах

По соболям войти в мой дом просторный,

Жить-поживать и в холенье и в неге

И за любовь до гробовой доски

Делить и радость пополам и горе?

Прошла беда, прошло то время злое,

Когда любовь казалась мне грехом.

Теперь пора веселая настала,

В миру пожить охота, и любовью

Готова я ответить на любовь.

Послушай, мой желанный! Я по правде

Скажу тебе: ты люб мне, я другого

Хозяина себе и не желаю.

Челом тебе! Откладывать не будешь?

Откладывать и торопить не буду,

Как хочешь сам.

Я мешкать не люблю.

Да ты опять меня не обманул ли?

А ты гляди!

Нефед бежит, Нефед!

Вернулись мы, родимая, здоровья

И радости тебе несем.

Сыночек!

А где же сам?

На улице с народом.

Узнали все и обступили с криком.

Кто за руки берет, кто обнимает,

Ступить ему ни шагу не дают,

По старостам скорей гонцов послали,

Хотят его честь честью, с хлебом-солью,

У нашего крыльца встречать. Аксеныч

На старости торопится сюда ж.

Ты, матушка, всей радости не знаешь:

Наш новый царь — пошли ему здоровья,

И счастия, и радости Господь —

Пожаловал отца дворянством думным.

Кузьма Захарьич думный дворянин?

Поместье дал ему: село большое,

К нему в придачу восемь деревень

И дом в Кремле, с избой приказной рядом.

Идут, идут!

Благословенно буди

Пришествие твое, спаситель Руси!

Ты нам родной, тебя вспоила Волга,

Взрастил, взлелеял православный мир,

Ты честь и слава русского народа.

Потоль велика русская земля,

Поколь тебя и чтить и помнить будет.