Том 4

ДЕЙСТВУЮШИЕ ЛИЦА

Е л ь н и к о в А л е к с а н д р А н д р е е в и ч.

О л ь г а И в а н о в н а, его мать.

С е д о в И в а н И в а н о в и ч.

М а н е ч к а }

З и н а } его дочери.

Н а д е ж д а, жена Ельникова.

Р о д и о н, ее брат.

Г о р я ч е в а З и н а и д а А л е к с а н д р о в н а (Заинька).

К р а м и н В л а д и м и р И п п о л и т о в и ч.

В а л ь к а, мальчик.

В а с я.

М и х а и л М и х а й л о в и ч Б а с к а к о в.

Х у д а я с т а р у х а }

Т о л с т а я с т а р у х а }

Г о с т и } у Баскакова.

Г о р н и ч н а я.

Н е д е л ь с к и й.

В р а ч.

П о с ы л ь н а я.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Год 1943-й

В квартире О л ь г и И в а н о в н ы Е л ь н и к о в о й. Комната с старинным комодом и высоким сундуком. Передняя. Кухня. В переднюю выходят двери еще двух комнат. Вечер, в углу комнаты горит лампа под абажуром. Остальная часть квартиры освещена светом, падающим через кухонное окно из окон дома, расположенного напротив. Под лампой О л ь г а И в а н о в н а гадает М а н е ч к е на картах. С е д о в починяет радиорепродуктор.

О л ь г а И в а н о в н а. Легла карта ничего себе. Очень шикарно легла карта. Видите, какая красная и веселая. Можете смело перестать волноваться.

М а н е ч к а (углубленно). Четыре туза - исполнение желаний?

О л ь г а И в а н о в н а. Четыре? Да что вы! А я и не заметила смотрите, пожалуйста... Конечно, исполнение желаний, полное исполнение желаний... Ну, что же вам сказать, чтобы не соврать? В прошлом у вас разлука, удар, слезы... Это в прошлом, в прошлом! Видите сами, что позади... Предстоит вам известие из казенного дома - вот казенный дом! от военного короля.

М а н е ч к а. Плохое известие?

О л ь г а И в а н о в н а. Наоборот, червонное известие, радостное известие, чудное известие... А на сердце - марьяжный король.

М а н е ч к а. Знаете, Ольга Ивановна, мне иной раз кажется - уж лучше плохое известие, чем никакого.

О л ь г а И в а н о в н а. Ну, что вы, Манечка...

М а н е ч к а. Нет, правда. А то вот так ждешь, ждешь седьмой месяц, и чего ни придумаешь, особенно по ночам...

С е д о в. А вот ничего не придумывай, и все.

О л ь г а И в а н о в н а. Придумывать нехорошо. Придумываньем этим самым можно и беду накликать.

М а н е ч к а. Ну, Ольга Ивановна, я не такая суеверная.

О л ь г а И в а н о в н а. Эх, голубчик, станешь суеверной... Вы думаете, я до войны занималась этой ерундой? А как началось, да как уехал мой Саша на фронт, да как пошел у нас немец города брать, тут я эту науку и изучила. Приду из госпиталя с дежурства, чем отдохнуть, выспаться - сижу и картами шлепаю: для дома, для сердца...

Входит З и н а, слушает.

Всего бояться стала: зеркало разбил квартирант - жил у меня тут инженер с семьей из Киева - так даже поясница разболелась, верите слову? Думаю, обязательно будет несчастье!

З и н а. Было?

О л ь г а И в а н о в н а. Нет, слава богу, обошлось: даже было, наоборот, счастье, - тринадцатого декабря это случилось, помните, девочки, какой день?

С е д о в. Немцев отогнали от Москвы...

О л ь г а И в а н о в н а. Даже так, что с того разбитого зеркала пошли дела на поправку. Теперь, слава богу, конец завиднелся. Я даже заметила себе, что разбитое зеркало - к счастью... Манечка, не отчаивайтесь вы, голубчик, вот вам мое слово: дождетесь вы мужа, а я дождусь сына, муж войдет, вы ему деточку свою покажете, и счастье будет, и радость будет, и уж как мы эту радость будем теперь ценить, Манечка, верно?

М а н е ч к а. Какая я была... Ветреная, или глупая, или просто дрянь? Бывало, смотрю на него и думаю: есть лучше... могла выбрать повиднее, поласковее... не такого хмурого... Он хмурый был. Вдруг что-нибудь смешно ему покажется, он захохочет и сразу опять замолчит, насупится, грызет свою папироску... Войди он сейчас в эту дверь, да скажи: Маня! - и ничего больше не надо...

Молчание.

З и н а. Ольга Ивановна, расскажите про вашего сына!

О л ь г а И в а н о в н а. Чего ж особенного рассказывать...

З и н а. Ну, как чего особенного!

О л ь г а И в а н о в н а. Сын как сын...

С е д о в. Ольга Ивановна, у вас не найдется вот такой медной штучки, вот такой, не толще?

О л ь г а И в а н о в н а. Поищу... (Роется в ящике.)

З и н а. Расскажите, какой он знаменитый у вас.

О л ь г а И в а н о в н а. Знаменитый не для всех, а для тех, кто музыку уважает. Вон, Вася - тот и не знает, что есть на свете скрипач Александр Ельников.

З и н а. Ну, Вася! А вот папа знает. Правда, папа, ты знаешь?

С е д о в. Видал на афишах...

О л ь г а И в а н о в н а. Потому что культурный человек, жил в столице. Двести миллионов людей под одну марку не подгонишь. Но, конечно, Сашу знают многие. Особенно в Москве. Вот такая штучка подойдет, Иван Иваныч?.. Он в Москве и консерваторию кончал, и женился, и другой раз женился, а ко мне приезжал два раза всего, последний раз перед фронтом. Приехал усталый такой - дорога трудная была, много эвакуированных к нам ехало... Прости, говорит, мать, закружился в жизни, забывал тебя, а тебя одну, говорит, мне бы и помнить... На, говорит, тебе душу мою, оставляю на хранение. И оставил скрипку.

М а н е ч к а. Жалко, Зина, жили мы в Москве столько лет, и ни разу не послушали...

З и н а. Манечка, а я слышала. Я скажу, когда это было: в финскую кампанию. Ночь была, стужа - у-у-у! - я бежала домой откуда-то - от тети... И на Смоленской площади - пусто было, буран - и вдруг слышу, скрипка! Над бураном, понимаешь, над ночью, выше домов, выше всего скрипка! По радио. Я остановилась, слушала... Потом мне сказали, что это Ельников играл.

О л ь г а И в а н о в н а. Да, и по радио играл, как угодно. У меня целая папка громадная с газетными вырезками и портретами. Откровенно говоря, ни один портрет не похож, а все-таки приятно. А вот здесь (показывает карточку), здесь он как живой...

З и н а. А кто с ним?

О л ь г а И в а н о в н а. Жена.

З и н а. Не очень красивая.

О л ь г а И в а н о в н а. Хороший человек была. Тоже с ним играла: он на скрипке, она на рояле. Не сошлись характерами, разошелся, женился на другой.

З и н а. А другая - красивая?

О л ь г а И в а н о в н а. Красивая, бог с ней. Очень красивая. Тоже знаменитая: певица.

З и н а. Почему вы так говорите?

О л ь г а И в а н о в н а. Как говорю?

З и н а. Как будто вы ее не очень любите.

О л ь г а И в а н о в н а. Как можно не любить. Я ее и не видала, за что мне ее не любить? А почему-то все-таки душу - перед тем как на смертное дело идти - ей не доверил? Как об этом думаешь? (Помолчав.) Ему бы можно и не идти вовсе. Его не пускали. Орден у него за талант... Пошел и воевал на передовых позициях, в госпитале побывал - ну, уж теперь все слава богу. Да и рана, пишет, пустяковая, миловал бог...

Звонок. Зина отворяет входную дверь В а л ь к е.

В а л ь к а (с порога). Мама велела передать, что в шестом магазине дают мозги!

З и н а. Хорошо...

О л ь г а И в а н о в н а. Мальчик! Постой! Какие мозги?

В а л ь к а. Ну, какие? Обыкновенные.

О л ь г а И в а н о в н а. Телячьи, бараньи?

В а л ь к а. А я не в курсе... (Уходит.)

О л ь г а И в а н о в н а. Какой бестолковый мальчик. Это чей?

З и н а. А это Валька, кассиршин сын, в музыкальной учится. Тоже скрипач.

О л ь г а И в а н о в н а. Тоже скрипач?.. Главное дело: сообщает, когда уже магазин закрывается. Который там час?

З и н а. Поздно, Ольга Ивановна, уже без десяти девять.

О л ь г а И в а н о в н а. Придется завтра с утра. Саша обожал мозги в сухарях.

Входит в переднюю В а с я, отворив входную дверь ключом.

А кто там?

В а с я (из передней). Я. (Зажигает свет в передней и в кухне, моет руки.)

О л ь г а И в а н о в н а. Чай будешь пить, Вася?

В а с я. Не хочу.

О л ь г а И в а н о в н а. Врешь, будешь. (Идет в кухню, хозяйничает.) А Иван Иваныч мне радио починяет!

В а с я. Вот и прекрасно.

О л ь г а И в а н о в н а. Конечно, прекрасно. Любезный у тебя разговор, В а с я.

В а с я. Марья Ивановна дома?

О л ь г а И в а н о в н а. Дома.

В а с я. Почему на работе не была?

О л ь г а И в а н о в н а. А она с сегодняшнего дня в отпуску.

В а с я. Почему в отпуску?

О л ь г а И в а н о в н а. Вася ты, Вася. Почему в отпуску. Потому что в декретном.

В а с я. В декретном?

О л ь г а И в а н о в н а. С ней теперь надо осторожно. Ты вот, Вася, иногда хлопнешь маленько и выражаешься вслух, а это ей может повредить.

В а с я. Я не про нее выражаюсь.

О л ь г а И в а н о в н а. Мало чего не про нее. Все грубое, нехорошее может сейчас повредить. У нее и так на сердце тяжко, от мужа седьмой месяц ни строчки... (Манечка выходит в кухню.) Я говорю, Манечка, давайте накипятим полведра воды, да напьемся вместе, как одна семья.

М а н е ч к а. Не хочется. Я лучше лягу. Знобит меня как-то...

В а с я. Я, между прочим, что хочу сказать: мне такая большая комната абсолютно ни к чему. Вы, Марья Ивановна, ее забирайте к чертям.

М а н е ч к а. Спасибо, а вы где будете?

В а с я. А мне что надо? Переспать? Я в ванной могу. Ольга Ивановна, пустите ночевать в ванную?

О л ь г а И в а н о в н а. Вот, голубчик, скажу откровенно: чего не могу, того не могу. Ванна, говоря откровенно, не для того, чтобы в ней спать.

В а с я. Я не собираюсь в ней спать. Я бы сверху доски, а на доски тюфяк.

О л ь г а И в а н о в н а. А на тюфяк одеялишко. А на одеялишко шинель. А на подоконник окурки. И готово дело: не ванная, а холостяцкая ночлежка.

В а с я. Пожалуйста. Соблюдайте свою чистоту. Мне что, мне наплевать. Я хотел для Ивана Иваныча... Я чаю не хочу. (Уходит в свою комнату.)

М а н е ч к а. Обидели Васю.

О л ь г а И в а н о в н а. Чем же я-то его обидела?

М а н е ч к а. В ванную не пустили.

О л ь г а И в а н о в н а. Извините, не пущу. (Зина входит в кухню.) Ему вам в жертву себя принести хочется, а дело-то простое, как редька: пускай он Ивана Иваныча пустит к себе в комнату, а вы с Зиной и с ребеночком там останетесь. И ванной не лишимся, и будет прекрасно.

М а н е ч к а (устало). Да, будет прекрасно. (Уходит к себе в комнату.)

О л ь г а И в а н о в н а. А то вишь - в ванну ему понадобилось. Прыткий какой.

З и н а. Ольга Ивановна, а цветы ему подносили?

О л ь г а И в а н о в н а. Куда там! Надя писала - бывало, забрасывали цветами.

З и н а. Какая Надя?

О л ь г а И в а н о в н а. Первая жена. (Тушит свет в передней.) Вася, опять забыл потушить!

Г о л о с В а с и з а д в е р ь ю. К черту!

О л ь г а И в а н о в н а. Вася, Вася, деликатнее! (Идет в свою комнату.) Иди сюда, Зинуша, я тебе что-то покажу. (Приподнимает крышку сундука.) Вот она. Я ее на клубки шерсти положила, чтоб помягче ей... Чтоб нигде не давило, понимаешь? Это особенная скрипка, не простая, из государственной сокровищницы выдана. Она тоже у нас на карточку снятая. Лежит, как на облачке, моя Дорогая... Сашина душа! (Звонок.) А кто там? Спроси, Зинуша.

З и н а (у двери). Кто там?

Г о л о с Е л ь н и к о в а. Свои.

З и н а. Кто свои?

Г о л о с Е л ь н и к о в а. Отворите, пожалуйста.

Зина отворяет дверь. Входит Е л ь н и к о в. Он в штатском с заплечным мешком. Оглядывает переднюю. Заглядывает в кухню.

З и н а. Вам кого нужно?

Е л ь н и к о в. Вы здесь живете?

З и н а. Да...

Е л ь н и к о в. А Ольга Ивановна живет?

З и н а. Живет...

Е л ь н и к о в. Где она?

З и н а. У себя в комнате.

Е л ь н и к о в. Тут?

О л ь г а И в а н о в н а (на пороге). А кто тут?

З и н а. Вас спрашивают...

О л ь г а И в а н о в н а (поворачивает выключатель). Саша! (Обнимает Ельникова.) Сашенька!

Е л ь н и к о в. Только не плакать, мама, только не плакать...

О л ь г а И в а н о в н а. Родной мой, господи, не верится! Зинуша, милая... (Обнимает Зину.) Господи, да снимай же мешок... Иди сюда, здесь снимай. (Вводит Ельникова в комнату, помогает ему снять мешок.) Иван Иваныч, это Саша, Саша! Живой...

С е д о в. Разрешите... (Помогает Ельникову снять мешок; уходит, собрав инструменты.)

О л ь г а И в а н о в н а. Зинуша, скидывай чайник с плитки, к чертям, ставь суп разогревать! Саша, господи боже... Сядь, сядь, что ж ты стоишь! Сюда, в кресло, - так! Умываться будешь? Ванну прими... Зинуша, Зинуша!

Е л ь н и к о в (смотрит вслед Седову.) Что это за человек?

О л ь г а И в а н о в н а. Квартирант, радио мне починяет. Мы всё приказы теперь слушаем, тем живем... Зинуша!

З и н а (из передней). Что, Ольга Ивановна?

О л ь г а И в а н о в н а. Ванную нужно истопить. Вот видишь, Зинуша, пустили бы Васю в ванну с тюфяком - где бы он сейчас мылся?

З и н а. Затопить в ванной?

О л ь г а И в а н о в н а. Да, да, да. (Зина уходит.) Сейчас все будет, Саша, - ванна, яичница, суп, белье... Саша, а завтра зажарю тебе мозги в сухарях, в нашем магазине дают, с утра пойду, как нарочно, такая удача!.. Ноги, поди, устали? Со станции пешком, автобус не ходит... Всю войну не ходит... Разуть тебя?

Е л ь н и к о в. Не нужно. Сядь, мама, вот тут, я посмотрю на тебя.

О л ь г а И в а н о в н а. Ну на, смотри, смотри.

Е л ь н и к о в. Здорова?

О л ь г а И в а н о в н а. Как тебе сказать, Саша, здорова-то здорова, да не так, чтобы очень. Тучна становлюсь, и, знаешь, бывают боли в пояснице. Как начнет стрелять вот тут, и тут, и тут... Только и спасаюсь гомеопатической растиркой.

Е л ь н и к о в. Не помолодели мы с тобой.

О л ь г а И в а н о в н а. Об чем толк, Саша, не это главное. Мы и такие друг дружке милы, верно? (Молчание.) Сашенька, ты из госпиталя?

Е л ь н и к о в. Угу.

О л ь г а И в а н о в н а. Надолго?

Е л ь н и к о в. Совсем.

О л ь г а И в а н о в н а. Отпустили тебя?

Е л ь н и к о в. Отпустили...

О л ь г а И в а н о в н а. Ленточка. Что за ленточка?

Е л ь н и к о в. Красного Знамени.

О л ь г а И в а н о в н а. Хороший орден, старинный... Ну что ж, Саша, теперь и в тылу не стыдно побыть... Саша, а почему отпустили, ведь ты писал, что здоров?

Е л ь н и к о в. Я здоров. (Вася кашляет в своей комнате.) Что за люди у тебя?

О л ь г а И в а н о в н а. Квартиранты. По ордерам вселились, бог с ними. Ничего люди. Рабочие. Этот, что кашляет, наш здешний, а еще московская семья живет - отец и две дочери. Старшая дочь ребенка ждет, муж на фронте то же самое, младшая в десятом классе. Ничего, славные девочки, привязались ко мне... Сейчас у нас еще просторно, слава богу, а что было первые годы, столько эвакуированных - по десять душ в комнате. Теперь разъехались...

Е л ь н и к о в. Московские?

О л ь г а И в а н о в н а. И московские, и ленинградские, и украинские - все поехали в свои места. А ихний завод тут осел, да есть слух, что так у нас и останется, ну - и они останутся, должно быть. Я, знаешь, буду рада. Все не так одиноко жить...

Е л ь н и к о в. Этот старик - московский? Что вышел сейчас.

О л ь г а И в а н о в н а. Московский, да.

Е л ь н и к о в. Я в Москве его видел, значит.

О л ь г а И в а н о в н а. Да что ты! Вполне может быть.

Е л ь н и к о в. Я его помню. Он стоял в дверях, как в раме, и смотрел на меня так сурово... Где это было?

О л ь г а И в а н о в н а. Да может, Саша, тебе кажется? Он никогда не говорил, что встречал тебя.

Е л ь н и к о в. Не говорил?

О л ь г а И в а н о в н а. Ни разу.

Е л ь н и к о в. Он - кто?

О л ь г а И в а н о в н а. Вот не скажу тебе. По специальности слесарь, а черную работу не работает, и зарабатывает много.

Е л ь н и к о в. Где я его видел?

О л ь г а И в а н о в н а. Да ну, бог с ним. Чего ради ему смотреть на тебя сурово! Ты у меня все-таки погостишь, Саша?

Е л ь н и к о в. Я, мама, совсем приехал.

О л ь г а И в а н о в н а. Как, Саша, совсем?

Е л ь н и к о в. Ну - совсем.

О л ь г а И в а н о в н а. А в Москву?

Е л ь н и к о в. В Москву - нет.

О л ь г а И в а н о в н а. Здесь будешь жить?

Е л ь н и к о в. Здесь.

О л ь г а И в а н о в н а. Саша! Почему тебя отпустили? Увечье у тебя - какое? Почему ты не снял перчатку?.. Саша!..

Е л ь н и к о в. Покажи скрипку. (Ольга Ивановна достает из сундука скрипку в футляре, уходит. Ельников открывает футляр, смотрит. Ольга Ивановна плачет в передней.) Мама!

О л ь г а И в а н о в н а (возвращается). Здесь я, Саша.

Е л ь н и к о в. Спрячь. (Ольга Ивановна прячет скрипку. Слышен кашель Васи.) Он всегда так кашляет?

О л ь г а И в а н о в н а. Сашенька, он днем не бывает. Он только на ночь приходит. Но если тебя беспокоит, я ему скажу...

Е л ь н и к о в. У нас в роте один так кашлял. Катар горла, что ли... Мы его лечили картофельной ингаляцией. Наварим котелок картошки, откроем крышку, и он вдыхает горячий пар... Ничего, помогало.

З и н а (из передней). Ольга Ивановна, суп уже кипит.

О л ь г а И в а н о в н а. Кипит?.. Саша, ты поешь, покуда ванна согреется... Поешь?

Е л ь н и к о в. Хорошо, давай.

Очень далеко - в дальнем репродукторе - слышится скрипка. Молчание.

О л ь г а И в а н о в н а. Поешь, потом вымоешься, потом чаю попьем... Будем жить, Саша. Работать будем, музыку слушать будем... Верно, Саша? Будем слушать музыку. Саша, а где твоя жена?

Е л ь н и к о в. Надя? В Москве. Замужем.

О л ь г а И в а н о в н а. Нет, я про ту, другую...

Е л ь н и к о в. Мама, вот об этом совсем и никогда ничего, хорошо? Я к тебе пришел, потому что мне больше не к кому. Принимай сына! Безрукий к тебе пришел на твои руки опереться, на милые твои руки, мамочка...

Та же декорация. Глубокая ночь. Луна в окнах. О л ь г а И в а н о в н а лежит на кровати. На диване Е л ь н и к о в. Он зажигает спичку, смотрит на часы. Закуривает. Встает. Тихо открывает сундук, достает скрипку.

Почти беззвучно трогает струны смычком.

О л ь г а И в а н о в н а (садится на кровати). Который час?

Е л ь н и к о в. Половина четвертого. (Кладет скрипку на место.) Ты чего не спишь? Спи!

О л ь г а И в а н о в н а. Я спала как убитая. Слава богу, выспалась всласть. Старикам немного нужно сна... А вот ты опять глаз не сомкнул, по голосу слышу. Люминал нужно принимать. Немцы не убили, так бессонница убьет. Все люди спят.

Е л ь н и к о в. Между прочим, кроме Зины, никто не спит. Вася все время ворочается у себя. Иван Иваныч еще не приходил. Манечка в два часа ночи почему-то принимала ванну.

О л ь г а И в а н о в н а. Манечка принимала ванну?

Е л ь н и к о в. В общем, муравейник у тебя, мать.

О л ь г а И в а н о в н а (зажигает лампу, одевается). Я, Саша, всю жизнь прожила в муравейнике. На людях, милый друг, и горе легче, и веселье веселей. Мне одной в этой квартире, говоря откровенно, довольно тоскливо было. Только потому терпела, что надеялась внуков иметь. Думала - вы с Надей птицы перелетные, отдадите детишек мне, а я... Это неспроста она принимала ванну! (Идет в переднюю, ей навстречу выходит из своей комнаты З и н а.) Ну? Я к вам.

З и н а. Ольга Ивановна, зайдите, пожалуйста, мы с Манечкой ничего не понимаем.

О л ь г а И в а н о в н а. А почему не стукнули раньше? Я все равно почти не спала. Бестолковые...

Уходит с Зиной в комнату Седовых. Ельников садится к столу, пишет; насвистывает. В а с я выходит в переднюю; он несет бутылку и кружку.

В а с я (из передней). У вас почему свет?

Е л ь н и к о в. А у вас почему свет?

В а с я (переступает порог). Не возражаете?

Е л ь н и к о в. Допустим.

В а с я (ставит бутылку и кружку на стол). Не возражаете? (Садится.)

Е л ь н и к о в. Если бы я и возражал, это ни к чему не привело бы. Вы не скоро встанете с этого стула.

В а с я. Счастливое у вас существование. Завидую.

Е л ь н и к о в. Счастливое, да?

В а с я. За такой мамашей - как за каменной стеной. Ни за холодную воду... подано, принято... Моя жизнь абсолютно собачья. Знаете, сколько я заработал за этот месяц? Шесть тысяч. В газете портрет мой видели?

Е л ь н и к о в. Видел и поздравил вас, помнится...

В а с я. Директор столько не получает в получку, сколько я. А чем я закусываю? Морковкой! (Ест морковку.) Ха-ха! За свои шесть тысяч имею морковку... анекдот!

Е л ь н и к о в. Как же это так получается?

В а с я. Порядка нет. Черт разберет, куда расходятся деньги. Никакого порядка. Купил давеча колбасу - потерялась.

Е л ь н и к о в. Как потерялась?

В а с я. Черт ее знает, в комнате где-то потерялась... Надо жениться или не надо?

Е л ь н и к о в. По-видимому - надо.

В а с я. Десять тысяч!.. Чего там: сто тысяч женщин скажут - да. Вам понятно?

Е л ь н и к о в. Приблизительно.

В а с я. А мне ни одну из них за две копейки не нужно. Она мне сказала... Ну, что может сказать хорошая женщина? Я, говорит, люблю мужа; ты мне не говори... Дай, хозяин, чистый стакан, я тебе налью.

Е л ь н и к о в. Спасибо, не хочется.

О л ь г а И в а н о в н а (выходит в переднюю, стучится к Васе). Вася! Вася!

Е л ь н и к о в. Ты что, мама? Он здесь.

О л ь г а И в а н о в н а (входит в свою комнату). Нет, куда же он годится? Придется тебе сбегать, Саша.

Е л ь н и к о в. Куда?

О л ь г а И в а н о в н а. В аптеку, к телефону. Вызовешь скорую помощь. Она сама уже не дойдет.

В а с я. Кому скорую помощь? (Встает.) Марье Ивановне?

О л ь г а И в а н о в н а. Нет, нет, не годишься! Саша, беги, пожалуйста...

В а с я. Не сметь ходить! Я иду! Вы слышали? (Хватает Ельникова за плечо). Я иду!!

О л ь г а И в а н о в н а. Вася, Вася, не сходи с ума... Пусть идет, Саша, ничего... (Вася уходит.) Вишь, сразу отрезвел. Без пальто помчался по морозу, бедняга...

Стон из комнаты Седовых. Выбегает З и н а.

З и н а. Ольга Ивановна, ради бога! С ней что-то ужасное начинается!

О л ь г а И в а н о в н а. Ну да, ужасное... Ничего ужасного нет. Досидели... Ей еще с вечера надо было в больницу. (Идет в комнату Седовых. Зине.) А тебе там делать нечего, только ее пугаешь своим страхом! Сиди тут! (Уходит.)

З и н а. Александр Андреич...

Е л ь н и к о в. Дать вам воды?

З и н а. Мне? Зачем?

Е л ь н и к о в. Вы дрожите. Не нужно так бояться.

З и н а. А вы разве не боитесь?

Е л ь н и к о в. Нет.

З и н а. Да, потому что это не ваша сестра!

Е л ь н и к о в. Это рождается жизнь. Это не страшно. Это прекрасно, мне кажется.

З и н а. Видели бы вы Манечкино лицо, так не говорили бы, что прекрасно.

Е л ь н и к о в. Ей больно. Зато, когда все кончится, она будет очень счастлива... вероятно.

З и н а. Александр Андреич, а почему у вас нет детей?.. Александр Андреич, извините, я ужасная дура, что спрашиваю о таких вещах.

Е л ь н и к о в. Вы - маленькая девочка, которая хочет слишком много знать... У вас лицо измученное. Хотите, я уйду из комнаты, а вы прилягте.

З и н а. Зачем же вам уходить? Я могу и при вас. Только я не лягу. Разве можно сейчас спать, лежать, есть?

Е л ь н и к о в. Можно. Каждую секунду в мире рождаются дети, а люди спят, едят, воюют, любят...

З и н а (сонная). Дети - над всем, да? Над войной, над едой, над любовью? Над ночью, над домами? Как скрипка?

Е л ь н и к о в. Как вы сказали? Почему вы это сказали?

З и н а. Так...

Е л ь н и к о в. Странная девочка. (Молчание.) Вас зовут Зина, а можно называть Заинька.

З и н а. Почему Заинька?

Е л ь н и к о в. Хорошее имя, правда?

З и н а. Ничего. Только немножко игрушечное, по-моему. Вы сами его придумали?

Е л ь н и к о в. Нет...

З и н а. Так звали какую-нибудь вашу знакомую?

Е л ь н и к о в. Да, знакомую.

В переднюю, отворив входную дверь ключом извне, входит С е д о в.

З и н а. Папа! Иди сюда. Папа! У Манечки началось.

С е д о в (входит в комнату Ельниковых, садится). А где она?

З и н а. У себя.

С е д о в. Давно?

З и н а. Уже часа три.

С е д о в. Скорую помощь вызвали?

З и н а. Вася пошел.

С е д о в. Фу ты, понимаешь, а я, как нарочно, задержался на вторую смену... Ольга Ивановна у нее?

З и н а. У нее...

О л ь г а И в а н о в н а (входит). Кто пришел?.. Говорю ей - кричи, легче будет! - а она стесняется... (Роется в комоде.) Иван Иваныч, слава богу, что пришли, как бы не пришлось ее в карету на руках сносить... (Уходит.)

С е д о в (смотрит на стол). Васина сервировка. Давно он пошел?

З и н а. Нет, недавно.

Е л ь н и к о в. Я смотрю на ваше лицо, Иван Иваныч, и мне все кажется, что я вас видел раньше. Очень близко видел, а где - не вспомню...

С е д о в. Один раз мы с вами повстречались близко, это верно.

Е л ь н и к о в. Ну вот, я же знаю! Где?

С е д о в (не сразу). У Крамина, Владимира Ипполитовича.

Е л ь н и к о в (встает). Вы знали Крамина?

С е д о в. Я и теперь с ним переписываюсь.

Е л ь н и к о в. Он в Москве?

С е д о в. Да, конечно. Он и не выезжал из Москвы. Большим человеком стал.

Е л ь н и к о в. Он не мог не стать большим человеком.

С е д о в. Да, это совершенно верно. Фантазер, ах, какой фантазер... Он мог бы писать романы, знаете, про марсиан, и прочую такую историю... Если бы у него было время, конечно. Какие знания, какая память... Вся техника у него в голове разложена, как инструмент у хорошего мастера. Большое удовольствие работать с ним.

Е л ь н и к о в. Вы работали?

С е д о в. И теперь работаю. Скоро пятнадцать лет, как работаю по его заданиям.

Е л ь н и к о в. Я был у него один-единственный раз в жизни... И вы были там?

С е д о в. Да, как раз был там. Я бывал у него часто.

Е л ь н и к о в (помолчав). Он женат?

С е д о в. Нет, конечно. Нет, нет, Александр Андреич, он не женат. (Молчание.) Когда приступаете к работе, Александр Андреич?

Е л ь н и к о в. С понедельника.

С е д о в. Вот и хорошо.

Удары в дверь и отчаянный звонок. Седов и Зина бросаются отворять.

О л ь г а И в а н о в н а (выглядывает в переднюю). Это Вася! (Входят врач и Вася.) Доктор, - сюда, сюда пожалуйте! Скорее!..

Врач. Что значит скорее? (Уходит с Ольгой Ивановной в комнату Седовых.)

В а с я. Иван Иваныч!

С е д о в. Ну, что, Вася?

В а с я. Скоро, черти, приехали!

С е д о в. Да - скорая помощь...

В а с я. Я ждал внизу. Чтобы сразу их сюда... Быстро сварганилось дело!

С е д о в. Ты, Вася, молодец. Спасибо тебе.

Молчание.

В а с я. Неужели умрет?

С е д о в. Ну, что ты, понимаешь...

Крик из комнаты Седовых. Зина бросается туда. Ельников удерживает ее.

Е л ь н и к о в. Спокойно, спокойно...

З и н а. Что это? Зачем?

Е л ь н и к о в. Рождается человек.

В а с я. Неужели умрет?

Тишина. В тишине крик ребенка.

Е л ь н и к о в. Человек подает голос.

В а с я. Уже?!

О л ь г а И в а н о в н а (выходит). С новым вас соседом!.. Мальчик!..

С е д о в. Манечка что?

О л ь г а И в а н о в н а. Все отлично, все хорошо! Даже пальчики ему уже сосчитала. Ну, характер, скажу я вам!.. Не ожидала.

З и н а. Ольга Ивановна, мне можно теперь туда?

О л ь г а И в а н о в н а. Нечего, нечего! Сидишь и сиди! Ты девушка! (Уходит.)

З и н а. Как просто! И как удивительно... Правда, папа, удивительно?

С е д о в. Да. Был бы Николай дома - порадовался бы...

З и н а. Папа, скажи им, чтобы показали мальчика. Пойди туда.

С е д о в. Да вот видишь, не признают нас с тобой. Как я пойду? (Наливает из бутылки в кружку.) За здоровье внука! (Пьет.) Присоединяйтесь. За этого мальчика надо выпить - у него отец на войне.

Все пьют.

В а с я. Иван Иваныч! Вы понимаете, что она теперь мать? Мать! Святыня! В сто раз святее, чем была вчера!

С е д о в (заливается смехом). Да ты чего ликуешь, чудак такой, жена она тебе, что ли, вот чудак...

В а с я. Выпьем еще! Жертвую два пол-Федора ради такого дела!

С е д о в. Иди к черту. Иди теперь и выспись, дорогой человек...

В а с я. Иван Иваныч! Ни в одном глазу. Слушайте, до чего здорово, а? У Марьи Ивановны - и вдруг ребенок. По пяти пальчиков на ручках...

С е д о в. И на ножках. Иди, иди! Время хозяину дать покой. (Выпроваживает Васю.) Зинуша...

З и н а (с закрытыми глазами). Я подожду, пока покажут мальчика.

С е д о в. Александр Андреич, а вы без сна которую ночь? Легли бы да задали храповицкого, чего там!.. Александр Андреич, скоро в Берлине будем, скоро войне капут, народ радуется, - и вы ведь тоже этот путь в Берлин прокладывали, - ну бросьте вы это, голубчик!.. Не даром руку отдали, добровольно шли, значит, понимаете, что не даром... Вон зять мой, Николай, восемь месяцев ни слуху ни духу - ну, что же делать, что делать? Война...

Е л ь н и к о в. Это не то. Спасибо за утешение, но это совсем не то, не то...

С е д о в. Ну, тогда я не знаю...

Е л ь н и к о в. Вы думаете, я не сплю оттого, что мне плохо? Я не сплю оттого, что мне хорошо, Иван Иваныч...

С е д о в. Ну, как хотите. Очень рад. (Ольга Ивановна и врач выходят в переднюю.) Ну как там, доктор, все в порядке?

В р а ч. Чудный ребенок, чудная мать...

С е д о в. Опасности, значит, нет?

В р а ч. Что значит опасность? Только прекратите шум, пусть спят, что за разговоры по ночам...

О л ь г а И в а н о в н а. Большое вам спасибо, доктор! Очень вам благодарны! Извините за беспокойство!

В р а ч. Что значит беспокойство? (Уходит. Ольга Ивановна и Седов шепчутся у Манечкиной двери.)

З и н а (сонная). Когда-нибудь покажут мальчика?

Е л ь н и к о в. Как вы сказали? Заинька! Над бураном, над любовью, над войной?..

Зина спит.

Та же декорация. Зимний день.

Е л ь н и к о в и З и н а.

З и н а. И вам было ужасно жалко прежнюю жизнь!

Е л ь н и к о в. Об этом, к счастью, не думалось. Злость была, и желание добиться цели, и страх по временам, и хотелось есть и спать, а жалеть было некогда.

З и н а. Страшно все-таки, да?

Е л ь н и к о в. Как вам сказать? Не особенно, потому что человек во всяких условиях остается наблюдателем... как бы со стороны глядит на себя и на опасность... Настоящий ужас, такой, как вот в романах описывают, что пот выступает на лбу и замирает сердце, - такой ужас я почувствовал только тогда, когда пришел в сознание и увидел свою руку. В бинтах, толстую, неподвижную... Я не сразу понял; потом понял...

З и н а. Все-таки лучше, что не правая.

Е л ь н и к о в. Нет, хуже. Правой, я, может быть, мог бы водить смычком. (Молчание.) Потом ужас прошел. Довольно скоро прошло чувство ужаса. Но оно было, в сущности, не так тяжело по сравнению с тем, что теперь...

З и н а. Да, да, да.

Е л ь н и к о в. Вы же ничего не понимаете; зачем же вы говорите "да"? Вы думаете так: война и гибель, и холод, и изуродованная рука - все это было чрезмерно преувеличено, неправдоподобно, как сон. А во сне не бывает острого отчаяния. Вы так думаете.

З и н а. Да!

Е л ь н и к о в. А то, что сейчас, - думаете вы, - уже не сон. Война с ее фантастическими преувеличениями отодвинулась куда-то... Канонады нет, ходит трамвай, обедаем на скатерти... Действительность. И в этой действительности существую я с вот этой моей рукой и отдельно существует моя скрипка... И это самое ужасное. Так думаете вы.

З и н а. Вы ужасно правильно все рассказали!

Е л ь н и к о в. И отдельно скрипка... Это был мой самый счастливый день, когда я ее получил! Я тогда только что окончил консерваторию. Это было такое признание, такое благословение... Заинька! Будет еще такой день?

З и н а. Будет.

Е л ь н и к о в. Вы предрекли это так важно и убежденно, а ведь сами вы этому не верите, сознайтесь... Вы думаете: пусть мечтает, беспалый калека, не надо отнимать у него надежду. Ну, а вдруг он все-таки будет, этот день? Если это не обман, не бред, не галлюцинации от бессонницы?.. Война отодвинулась, с другого края земли я слышу ее... Вой и грохот, и рыданья, и стоны смерти, и ликованье победы... И над смертью и ликованьем... Самообман?

З и н а. Вы опять не спали всю ночь?

Е л ь н и к о в. Спал.

З и н а. Неправда.

Е л ь н и к о в. Ну - неправда, ну - не спал, почему это всех занимает?.. Слушайте: я не хочу видеть никого из прежних знакомых. Никого... Но одного человека я бы хотел встретить. С глазу на глаз. Глаза у него как льдины, голос ровный, тихий - но это маска. Самый горячий, самый бурный человек, какого я знал. Я бы ему сказал: богач, я так же богат, как ты!.. Только вот в чем вопрос: имею я право так сказать или нет? Вдруг все бред, мираж? Вдруг то, что я слышу по ночам, когда вы все спите, как мухи на потолке, - вдруг это в действительности безобразная какофония, и я нищий, беспалый инвалид, бывшая знаменитость, - убожество, мерзость!.. (Молчание.) Я не трус, но не знаю, решусь ли я проверить это. (Молчание.)

З и н а. Александр Андреич! Вы мне еще почти ничего не рассказали о школе.

Е л ь н и к о в. А что вам нужно о школе?

З и н а. Что вы им сегодня рассказывали?

Е л ь н и к о в. А, глупости! Это не интересно ни вам, ни мне, ни им!

З и н а. А все-таки?

Е л ь н и к о в. Была тема - влияние Бетховена на русских композиторов. Вам интересно?

З и н а. Мне - нет. Так ведь я не учусь в музыкальной школе.

Е л ь н и к о в. А я учился. И мне такие вещи были неинтересны. Я хотел играть Бетховена и русских композиторов. Я научился их играть. А кто на кого влиял, мне было наплевать.

З и н а (подумав). По-моему, вы совершенно не правы.

Е л ь н и к о в. Ах, по-вашему!.. Слушайте, девочка, вместо того, чтобы поучать меня, сослужите-ка мне службу: достаньте мне нотной бумаги. Только много. Очень много. В магазинах нет.

З и н а. Наверно, на толкучке есть.

Е л ь н и к о в. Вот вы сходите на толкучку и купите.

З и н а. Вдруг я не то куплю? Если бы вы пошли со мной...

Е л ь н и к о в. Нет, уж пожалуйста, вы сами. Я не умею ходить по толкучкам.

З и н а. Хорошо, я схожу. (Помолчав.) Сказать вам одну вещь?

Е л ь н и к о в. Что такое?

З и н а. Вы не обидитесь?

Е л ь н и к о в. Нет.

З и н а. По-моему, ужасно трудно быть вашей женой.

Е л ь н и к о в. Почему вы так думаете?

З и н а. Вот Васиной женой очень легко быть.

Е л ь н и к о в. Так в чем же дело? Выходите за Васю.

З и н а. Я, во-первых, не собираюсь. Меня удивляет, Александр Андреич, что вы смеетесь... Если хотите знать, Вася любит Манечку. Он ей уже восемь раз объяснялся в любви.

Е л ь н и к о в. Вы точно знаете, что восемь?

З и н а. Да, точно.

Е л ь н и к о в. А кто ведет счет - вы или Манечка?

З и н а. Мы обе. Нехорошо смеяться.

Е л ь н и к о в. Я не над вами, я над Васей.

З и н а. А над Васей еще хуже. Он страшно страдает.

Е л ь н и к о в. О, да! Это видно по его лицу.

З и н а. Знаете, Александр Андреич, по-моему, у вас нет ничего святого.

Е л ь н и к о в (смеется). У меня есть святое. Честное слово, есть. Только у нас с вами неодинаковые понятия о святынях.

М а н е ч к а (входит). Я на смех пришла. Угостите меня смехом.

З и н а. Это Александр Андреич угощает. Бесплатное угощенье, и очень дешевое.

Е л ь н и к о в. Ого! До чего по-взрослому... Заинька, покажитесь мне. (Берет Зину за плечи.) Я никак не пойму - вы большая или маленькая?

М а н е ч к а. Она маленькая.

З и н а. Я большая.

Молчание.

Е л ь н и к о в (полушутливо). Будем знать.

Входит О л ь г а И в а н о в н а.

О л ь г а И в а н о в н а. Колька спит?

М а н е ч к а. Укачала. Ольга Ивановна, я его вам дарю, берите. У вас он попищит с минутку, заведет глаза - и готов. А надо мной целый час издевался.

О л ь г а И в а н о в н а. Мамашино нервное состояние ему передается, вот и все, и ничего нет удивительного... (Манечка плачет.) Ах, господи... Нельзя так, вы ребенка кормите!..

М а н е ч к а (плачет). Я больше не могу ничего не знать, не могу, не могу. Его немцы замучили, он в плен попал, они его замучили...

О л ь г а И в а н о в н а. Манечка... Детка хорошая, ну перестань! Такой молодец, и такие глупости... Почему обязательно в плен? Какой сейчас может быть плен?

М а н е ч к а. Пускай похоронная, только узнать, что с ним...

О л ь г а И в а н о в н а. А вот я не желаю похоронную! Я тебе нагадала исполнение желаний, какая может быть похоронная!

Звонок. Зина отворяет. Входит В а л ь к а.

В а л ь к а. Здравствуйте! Мама велела вам сказать...

З и н а. Тише!.. Ну, что мама велела?

В а л ь к а. Что она взяла чересчур много, и вот она вам посылает вымя.

З и н а. Это - вымя?

В а л ь к а. Вымя.

З и н а. Почему оно какое-то серое?

В а л ь к а. Ну, уж это не по моей части. Зина! Вы получили мое письмо?

З и н а. Я никогда не видала, чтобы оно было такое серое... Я получила письмо и сожгла его в печке, к твоему сведению.

В а л ь к а. Положим, это неправда.

З и н а. Положим, правда.

В а л ь к а. Странно. Я только задавал вам вопрос, пойдете вы со мной в кино или нет.

З и н а. Чего ради я пойду с тобой?

В а л ь к а (холодно). Мама сказала, с вас за вымя семь рублей шестьдесят копеек.

З и н а (еще холоднее). Пожалуйста...

Входит п о с ы л ь н а я. Валька уходит.

П о с ы л ь н а я. Марья Ивановна Седова здесь?

З и н а. Здесь...

П о с ы л ь н а я. Телеграмма.

М а н е ч к а (идет в переднюю). От кого?..

П о с ы л ь н а я. А не знаю. Распишитесь.

Манечка расписывается, посыльная вручает телеграмму и уходит.

М а н е ч к а (тихо). Догони ее, Зина.

З и н а. Зачем?

М а н е ч к а. Дай ей... денег дай. Я всегда давала.

З и н а. С ума сошла! Читай телеграмму!

М а н е ч к а (вскрывает телеграмму; так же тихо). От Николая. (Садится на стул.)

З и н а (вырывает у нее телеграмму, читает вслух). Сообщаю адрес... Полевая почта... Телеграфируй здоровье... Подробности письмом... Манечка!

М а н е ч к а. Ну что, Зина? Ну, жив, и слава богу! А почему не писал девять месяцев? Свинство!

З и н а. Знаешь, Манька? Лучше молчи. Я тебя могу ударить! (Со смехом и слезами.) Ольга Ивановна, вы когда-нибудь видели такую сумасшедшую?

О л ь г а И в а н о в н а. Манечка? Что я говорила? Поздравляю, голубчик! (Целует.)

М а н е ч к а. Ольга Ивановна! Разве не свинство?

О л ь г а И в а н о в н а. Слушать не хочу!

М а н е ч к а. Свинство, свинство!

З и н а. Ударю!

М а н е ч к а. Знал, что я буду рожать, знал, знал! И молчал! (Другим тоном.) Колька пищит! (Уходит к себе, Зина - за нею.)

О л ь г а И в а н о в н а. Слава богу! Слышал, Саша? Радость-то у нашей солдатки.

Е л ь н и к о в. Слышал...

О л ь г а И в а н о в н а. И за нее, и за мальчика - слава богу!

Уходит в кухню. Ельников один. В дверь, которая осталась незапертой, входит Н е д е л ь с к и й. Это грузный старик в дорогой шубе.

Н е д е л ь с к и й. Александр Андреевич Ельников? Моя фамилия Недельский.

Е л ь н и к о в (не сразу). Сюда, пожалуйста. (Подает стул. Недельский садится.)

Н е д е л ь с к и й. Вам знакомо мое имя?

Е л ь н и к о в. Да. (Молчание.)

Н е д е л ь с к и й. Вы - мужчина. Вы хорошо вели себя на войне.

Е л ь н и к о в. Вы можете просто сказать: давайте ее сюда! - и я дам.

Н е д е л ь с к и й. Хорошо, давайте ее сюда!

Е л ь н и к о в (отпирает сундук, достает футляр со скрипкой, подает Недельскому).

Н е д е л ь с к и й (встает; он словно помолодел, стал быстр и ловок; он осторожно трогает струны, обдувает деку и, вскинув скрипку к подбородку, с силой опускает смычок; долгий чистый звук). Инструмент немного залежался.

Е л ь н и к о в. Немного...

Н е д е л ь с к и й. Я слышал ее. В тысяча девятьсот тридцать восьмом. Чистота тона, единственная, а? (Укладывает скрипку в футляр, достает трубку.) Вы позволите?

Е л ь н и к о в. Пожалуйста. (Подает огня.)

Н е д е л ь с к и й (курит с закрытыми глазами). Верная подруга, а?

Е л ь н и к о в. Я получил ее от государства, и государство имеет право...

Н е д е л ь с к и й. Нет, нет. Слишком грубо. Вы не так чувствуете. Хороших скрипок на свете меньше, чем хороших скрипачей. Вы отдадите ее потому, что вы мужчина.

Входит О л ь г а И в а н о в н а, останавливается в дверях.

Е л ь н и к о в. Я уже отдал.

Н е д е л ь с к и й. Она пережила с вами все. Успех, счастье. В ней жила ваша душа. Нехорошо, когда душа бездомна. Найдите ей новый дом. Тогда сами принесете инструмент.

Е л ь н и к о в. Не подойдет.

Н е д е л ь с к и й. Почему?

Е л ь н и к о в. Вам придется, возможно, долго ждать. Новые дома строятся не скоро.

Н е д е л ь с к и й. Но ведь музыка-то осталась, а?

Е л ь н и к о в. Я был творцом музыки, а не слушателем.

Н е д е л ь с к и й. Простите великодушно: мы, музыкальные крысы, называли вас исполнителем. Превосходный исполнитель чужих творений. Не обижайтесь: творец - это другое. Ваша душа обитала в этой коробке, так сказать, на чужих харчах. Обиделись?

Е л ь н и к о в. Нет.

Н е д е л ь с к и й. А вы обидьтесь. Спустите меня с лестницы. Ведь врет музыкальная крыса, а?

Е л ь н и к о в. Нет, не врет.

Н е д е л ь с к и й. Врет, врет. Все крысы врут. Один музыкант всегда прав. Он творец: создает бессмертное. Сколько ваших выступлений записано на пластинки?

Е л ь н и к о в. Не считал.

Н е д е л ь с к и й. Долго еще вас будут слушать. По радио, в граммофонах... Великая, оказывается, вещь - граммофон.

Е л ь н и к о в. Да, великая вещь... Как мы оформим передачу?

Н е д е л ь с к и й. Да что ж. Мы актик еще в Москве составили. Благоволите подписать. (Подписывают акт.)

Е л ь н и к о в. Все?

Н е д е л ь с к и й. Александр Андреевич. Желаете - пусть она пока у вас. Я приеду месяца через два.

Е л ь н и к о в. Подписано...

Н е д е л ь с к и й. Бумажка! Полежит в портфеле.

О л ь г а И в а н о в н а. Саша, ну зачем - простите, не знаю по имени-отчеству - зачем им другой раз утруждать себя? Сразу сделать, что должно быть сделано, - по крайней мере, с плеч долой, думки не будет. Позвольте, я ее, может, заверну в простынку?

Н е д е л ь с к и й. Не беспокойтесь; футляра достаточно. (Надевает шубу.)

О л ь г а И в а н о в н а. Позвольте, помогу вам... Вы же остерегайтесь в вагоне, не украли бы.

Н е д е л ь с к и й. Что вы. Мы с нею в отдельном купе. (Молча жмет руку Ельникову. Выходит в переднюю, Ольга Ивановна за ним.) Сын?

О л ь г а И в а н о в н а. Сын... (Недельский кланяется, уходит. Ольга Ивановна возвращается в комнату.) Саша! (Подбирает клубки шерсти, выпавшие из сундука.) Саша! Так нельзя. Я так не согласна. Можно подумать - покойника из дома вынесли...

Е л ь н и к о в. Постой.

О л ь г а И в а н о в н а. Не это главное, ты сам прекрасно знаешь, что не это... Сашенька! Живем, друг, и надо жить, и хотим жить...

Е л ь н и к о в. Постой. Минутку.

О л ь г а И в а н о в н а. Что ты слушаешь?

Е л ь н и к о в. Какая у нас акустика на лестнице; я не замечал... Слышишь, как он шаркает по ступенькам? Надо было проводить. Не догадались... Ему дай бог, чтоб семьдесят пять, а то все восемьдесят... (Засмеялся.) Музыкальная крыса... На втором этаже глуше. Сейчас дверь хлопнет... (Внизу хлопает дверь.) Как она хлопает, обратила внимание? Как лопнувшая струна.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Годы 1938 - 1940-й

Комната в квартире Е л ь н и к о в ы х в Москве. Много цветов. У рояля пюпитр с открытыми нотами. Н а д е ж д а - в переднике и платке подметает пол. Звонит телефон.

Н а д е ж д а (у телефона). Да? - Нет, еще не вернулся. - Право, не знаю. - Ведь он уже дал ответ. - Да, окончательный. - Ну, это зависит от точки зрения и от характера. - Что поделаешь, уж он такой. - Как хотите, только это бесполезно; я бы на вашем месте обратилась к другому. (Вешает трубку.)

Входит Р о д и о н, без сапог, заспанный.

Р о д и о н (садится в кресло, закуривает). Сволочи, раззвонились, спать не дают.

Н а д е ж д а. Ну, знаешь, довольно дрыхнуть: третий час.

Р о д и о н. Почему третий?

Н а д е ж д а. Потому что четверть третьего.

Р о д и о н. Чепуха. Не может быть.

Н а д е ж д а. Одевайся, сейчас Саша придет.

Р о д и о н. А где он?

Н а д е ж д а. Послала проветриться. Он от этой жизни желтый стал.

Р о д и о н. Какой?

Н а д е ж д а. Желтый.

Р о д и о н. Желтый?

Н а д е ж д а. Угу.

Р о д и о н. А какая у вас особенная жизнь? Голодаете, что ли?

Н а д е ж д а. Ложится поздно, встает поздно. На воздухе почти не бывает. Играет до изнеможения. Вечером концерт. Я прошу, чтобы не каждый вечер концерты, а он сердится. Знаешь, позавчера его заставили бисировать восемь раз! Сошел с эстрады - белый, как мертвец.

Р о д и о н. А сегодня желтый? Меняет, значит, оттенки. Это пройдет. Надоест каждый вечер. На бис будет выходить два раза, ну - три от силы. Сейчас, как говорится, на пороге славы... (Зевает.) Ну, понимаешь, угостили меня вчера...

Н а д е ж д а. Вижу.

Р о д и о н. Я пел соло - можешь себе представить?

Н а д е ж д а. Родька, бедный! Что ж ты пел?

Р о д и о н. Арию тореадора. Если очень попросишь, я тебе спою. По-братски.

Н а д е ж д а. Спасибо. Лучше иди умывайся.

Р о д и о н. Ты жесткий человек, Надежда. После Хасана ей-богу можно поваляться.

Н а д е ж д а. Ну, валяйся, валяйся. (Целует его.) Родька, какой ты смешной стал. Взрослый какой-то, колючий... Чертовски хорошо, что ты приехал.

Р о д и о н. Уже колючий?

Н а д е ж д а. Щеку об тебя оцарапала.

Р о д и о н. Надюшка, а когда я приехал?

Н а д е ж д а. Вчера. Утром.

Р о д и о н. Странно. А мне показалось, что я тут уже целую неделю. Хорошо в Москве. Только если ребята опять за мной придут сегодня, ты меня спрячь в шкап, что ли. А то это, конечно, очень приятно - тореадор под рюмочку, но я приехал, главным образом, по делу к одному человеку.

Н а д е ж д а. Военная тайна?

Р о д и о н. Я тебе скажу, если ты не шпионка. Знай, Надька, что твой брат - изобретатель. Что он изобрел - тебе все равно от него не узнать, хоть ты и не шпионка. Ну, а тут у вас есть один человек, знаменитый такой человек, Владимир Ипполитович Крамин.

Н а д е ж д а. Раньше я как-то не представляла себе, сколько людей в Москве. Сейчас я прямо растерялась. Каждый вечер в зале новые лица, сотни лиц, за кулисы приходят, знакомятся, приглашают... Военные, штатские, музыканты, критики, какие-то девочки с цветами, какие-то бухгалтера, обожающие музыку... Я завела алфавитную книгу - записываю, кого как зовут по имени-отчеству... Кто такой Крамин?

Р о д и о н. Просто себе - Крамин, Владимир Ипполитович. Не по вашей части, не по музыкальной... Сказали мне, что он доведет до дела мою мысль, потому что мне без специального руководства не выцарапаться... Так Сашка действительно выходит в знаменитости?

Н а д е ж д а. Ты слышал: с кинофабрики звонят. Уже третий день. Приглашают его сниматься в фильме. Он не хочет.

Р о д и о н. Почему в фильме, он же не актер.

Н а д е ж д а. А ему предлагают сыграть роль скрипача в... веселом доме.

Р о д и о н. Почему в веселом доме?

Н а д е ж д а. Какой-то фильм из жизни белогвардейцев, что ли. Саша страшно возмутился. Уже к телефону не подходит, а они все звонят.

Р о д и о н. Одним словом, все это вместе взятое называется славой. Наслаждение, а не жизнь.

Н а д е ж д а. Саша говорит, что слава привлекает только людей, у которых нет ничего за душой.

Р о д и о н. Врет. Кокетство. Слава - хорошая вещь. Что такое слава? Это когда тебя все знают и все хвалят. Чем плохо? Мне, например, было бы дьявольски приятно, если бы меня все хвалили. Следовательно - я жажду славы.

Шаги.

Н а д е ж д а. Саша пришел.

Входит Е л ь н и к о в.

Е л ь н и к о в. Безумный прожигатель жизни - проснулся?

Н а д е ж д а. Видишь, Саша, немножко прошелся - и сразу посвежел. Правда, Родя, какой он красивый, когда свежий?

Р о д и о н. Очень красивый. Между прочим, о прожигании жизни. Я у вас вчера завтракал и обедал, и хоть бы рюмку дали спиртного. Я отвык от такого квакерского режима. Поневоле пойдешь кутить на стороне.

Е л ь н и к о в. Позволь! А малага?

Р о д и о н. Малагу пейте сами. Вы бы мне еще клюквенного квасу поставили. Черти. Дальневосточного человека поят сиропами. Пуритане проклятые. Чтоб было мне натуральное солдатское питье, понятно?

Е л ь н и к о в. Это она меня бережет. От выпивки бережет, от простуды бережет, от женщин... Содержусь в вате, как недоношенный младенец. Велят идти гулять - иду. Велят не пить - не пью. Велят ни на кого не смотреть - не смотрю...

Н а д е ж д а. Все делается так, как ты хочешь. Ведь ты сам не любишь пить, ты говорил.

Е л ь н и к о в. Это я нарочно врал, когда хотел жениться на тебе... Надюша, я же шучу. Ты прекрасно понимаешь, что я шучу. Родя, ты не знаешь, кто она. Это мой друг, мой хранитель, мой аккомпаниатор, мой секретарь самый нужный мне человек на свете! Самый чистый, самый преданный...

Р о д и о н. Ой, как густо. Скажи: моя жена - и все в порядке.

Телефонный звонок.

Е л ь н и к о в. Надя, подойди! И если опять оттуда, скажи - нет. Я больше не буду с ними разговаривать.

Н а д е ж д а (берет трубку). Да. - Здравствуйте. - Кто это говорит? - Горячева? Сейчас спрошу. - Саша, тебя просит Горячева Зинаида Александровна, не знаю, кто такая.

Е л ь н и к о в. Первый раз слышу. (Берет трубку.) Алло. Здравствуйте. - А о чем мы будем говорить? - К сожалению, сейчас я... Ну, если пять минут, то... - Хорошо, я вас жду. Адрес вы знаете? Пожалуйста... (Вешает трубку.) Она звонит с автомата из соседнего дома. Сейчас придет. Родя, ты бы...

Н а д е ж д а. А что ей нужно?

Е л ь н и к о в. Говорит - по личному делу. Студентка консерватории. Очень срочно, говорит, нужно... Ты обратила внимание на ее голос, Надя?

Н а д е ж д а. Да. Конечно. Обратила.

Е л ь н и к о в. Правда, красивый? (Смеется.) Не буду, не буду. Красивый голос - только у тебя, Надюша... только у тебя!

Звонок. Родион вскакивает и убегает.

Н а д е ж д а. Я отворю. (Уходит и возвращается с Заинькой.)

З а и н ь к а. Здравствуйте, Александр Андреич.

Е л ь н и к о в. Здравствуйте...

З а и н ь к а. Это я вам звонила. Я - прямо к делу, ладно? (Берется за стул.) Вы позволите?..

Е л ь н и к о в. Да-да, пожалуйста...

З а и н ь к а (садится). Александр Андреич, почему вы не хотите играть для экрана?

Е л ь н и к о в. Ах, вот что...

З а и н ь к а. Разве вы не понимаете, что такое экран для артиста, даже такого крупного, как вы?

Е л ь н и к о в. Простите, если бы вы предупредили меня, о чем мы будем говорить...

З а и н ь к а. То вы бы меня не приняли. Я потому и не предупредила. Вы сердитесь? Вы очень сердитесь, что я пришла? Александр Андреич, миленький, ну хотите, ну - я стану на коленки... Александр Андреич, почему вы отказываетесь?

Е л ь н и к о в. Я затрудняюсь отвечать.

З а и н ь к а. Нет, отвечайте!

Е л ь н и к о в. Моя скрипка в...

З а и н ь к а. В публичном доме? Господи! Но ведь это же не на самом деле. Это же искусство. Вы действительно не понимаете разницы или только делаете вид?

Е л ь н и к о в. Все равно. Нет. Дом разврата - и в нем моя скрипка невозможно!

З а и н ь к а. Александр Андреич, а я в этом фильме играю девушку из вот этого самого дома. Посмотрите на меня хорошенько - ну, разве я похожа на такую девушку? У меня там такое ужасное, глупое имя, вроде Клотильды, а на самом деле меня все зовут Заинька, и правда же, я не похожа?..

Е л ь н и к о в. Совершенная правда!

З а и н ь к а. И я тоже не актриса, я певица... Подумайте, ну сколько человек вмещается в зрительный зал? Тысяча? Две тысячи? Пускай две тысячи. А с экрана нас услышат миллионы.

Е л ь н и к о в. Не думаю, чтобы это имело большое значение. По радио нас тоже слушают миллионы.

З а и н ь к а. Ах, это совсем не то! По радио только слышат. А на экране они увидят наши лица! И запомнят навсегда... Наши глаза, наши голоса... Не отказывайтесь, Александр Андреич!

Е л ь н и к о в. К сожалению, приходится огорчить вас...

З а и н ь к а. Я вижу вас на экране. У вас чудесное лицо для экрана. Подумайте, такие глаза и такая музыка - где? в этом страшном болоте! Все будут плакать. И ваша рука со смычком... И мой голос!

Молчание.

Е л ь н и к о в. Вы красноречивы.

З а и н ь к а. Александр Андреич, не говорите "нет". Александр Андреич... (Подходит к Ельникову.) Александр Андреич, милый!

Е л ь н и к о в. Уверяю вас, мне очень жаль разочаровывать...

З а и н ь к а. Так не разочаровывайте. Не нужно разочаровывать... Голубчик! Пожалуйста...

Е л ь н и к о в. Ну зачем вы так просите. Не надо...

З а и н ь к а. Почему не надо? Ну почему? Я ничего не понимаю. Почему вы отказываетесь от успеха, от славы, от больших денег, наконец?

Е л ь н и к о в. Потому что есть вещи дороже успеха и денег.

З а и н ь к а. И славы?

Е л ь н и к о в. И славы.

З а и н ь к а. Скрипка?

Е л ь н и к о в. Скрипка. Музыка. Не надо их в такое нехорошее место.

З а и н ь к а. Даже на экране?

Е л ь н и к о в. Даже. Ведь экран - наш?

З а и н ь к а (садится, грустно молчит). А мне что? Брать мне роль или нет?

Е л ь н и к о в. Подождите, пока подвернется другая.

З а и н ь к а. Мне не так легко ждать, как вам. Это большой шанс для меня.

Е л ь н и к о в. У вас будут другие шансы.

З а и н ь к а. Когда они будут!

Е л ь н и к о в. Не стоит торопиться.

З а и н ь к а. Ух, как вы это сказали! Как старый-старый старик. Нет, я не такая терпеливая. Я не согласна долго ждать. Я, Александр Андреич, буду играть эту Клотильду.

Е л ь н и к о в. Напрасно.

З а и н ь к а. Ничего не напрасно. Вот увидите. (Встает.) А вы пойдете посмотреть меня в кино?

Е л ь н и к о в. С удовольствием.

З а и н ь к а. А то пошли бы смотреть себя... смотреть и слушать.

Е л ь н и к о в. Нельзя!

З а и н ь к а. Я так мечтала - с вами!..

Е л ь н и к о в. Ну-ну-ну. Просто вас попросили - пойти и попытаться уговорить меня.

З а и н ь к а. Нет, честное слово! Это я сама. Набралась храбрости и пошла... Ужасно глупо. До свиданья, Александр Андреич.

Е л ь н и к о в. Я провожу вас...

З а и н ь к а (Надежде). Прощайте. (Уходит. Ельников провожает ее и возвращается.)

Н а д е ж д а. Саша!

Е л ь н и к о в. Что?

Н а д е ж д а. Я бы хотела отдать переплести эти ноты.

Е л ь н и к о в. Что отдать? Ах, переплести...

Н а д е ж д а. Брамса. В одну папку.

Е л ь н и к о в. Да, пожалуй. Да, конечно, очень хорошо в одну папку...

Входит Р о д и о н.

Р о д и о н. Свиньи!

Н а д е ж д а. Что случилось?

Р о д и о н. Пришла девочка, которую зовут Заинька, - одно имя чего стоит! - а эти черти надутые даже пальто не предложили снять.

Н а д е ж д а. Она сказала, что она на пять минут.

Р о д и о н. Стула не предложили. Скандал! Успей я побриться, обязательно пошел бы провожать, загладить ваш приемчик... Как фамилия Горячева?

Н а д е ж д а. Не помню.

Е л ь н и к о в. Зинаида Александровна Горячева.

Н а д е ж д а. Ты куда, Родя?

Р о д и о н. В адресный стол. Все равно разыщу.

Е л ь н и к о в. Можно справиться в консерватории или на кинофабрике, это проще.

Н а д е ж д а. Какой ты, оказывается, практичный.

Е л ь н и к о в. Я же для Роди стараюсь. (Смеется.) Ужасно забавная. Похожа на медвежонка в этой шубке. (Берет скрипку, настраивает.) Все-таки безобразие. Какая она Клотильда? С такими глазами - Клотильда? Детскими такими глазами...

Н а д е ж д а. Родя, подожди немного, сейчас обедать будем.

Р о д и о н. Не хочу!

Н а д е ж д а. Чего ты разозлился?

Р о д и о н. Надо быть людьми!

Н а д е ж д а. Родька, не фокусничай!

Р о д и о н. А ты не действуй мне на нервы! Ненавижу хамство, а особенно когда хамят знаменитости. (Уходит.)

Н а д е ж д а. Такой же сумасшедший, как прежде.

Е л ь н и к о в. Он прав; мы были не очень любезны.

Н а д е ж д а. Почему - мы? Это твоя была гостья.

Е л ь н и к о в (кладет скрипку). Не выношу этот тон у тебя. Тяжелый ты человек, извини. Я ни играть, ничего не могу, когда у тебя такой тон. (Хочет уйти.)

Н а д е ж д а. Саша!

Е л ь н и к о в. Ну? Ну?.. (Обнимает ее.) Ведь глупости, глупости, противно говорить...

Н а д е ж д а. Не говори!

Е л ь н и к о в. Что мне с тобой делать? Почему ты бываешь такая?..

Н а д е ж д а. Давай, Саша, обедать.

Е л ь н и к о в. Нет, погоди с обедом! Ты скажи: разве ты не видишь, я даже представить себе не могу, что кто-то другой рядом, не ты... Ты со мной всегда и везде... Не хочешь поцеловать?

Н а д е ж д а. Я тебя люблю.

Е л ь н и к о в. Вот и хорошо, люби. Только не мучай, ради бога, - я тебя тоже люблю!

Н а д е ж д а. Я - больше, чем ты.

Е л ь н и к о в. Любовь - не складчина по пятерке. У кого сколько есть, тот столько и дает. Лишь бы отдал все, ничего не утаивая.

Н а д е ж д а. Все рассмотрел: и глаза, и что на медвежонка похожа...

Е л ь н и к о в. Пойдем обедать!

Н а д е ж д а. "Мне очень жаль разочаровывать..." Тон! Тон!

Е л ь н и к о в. Самый обыкновенный вежливый тон.

Н а д е ж д а. Если бы она была рябая и горбатая, ты бы не говорил таким тоном.

Е л ь н и к о в. Не знаю. Думаю - точно так же говорил бы. Попробуй. Окружи меня рябыми, горбатыми, уродливыми... (Жестко.) Ты соображаешь, что ты делаешь? Я не могу играть после таких сцен! Ты приземляешь меня! Я хочу жить в музыке, думать музыкой; а ты принуждаешь меня думать черт знает о чем! Ты ремесленница, ты можешь открыть ноты и отбарабанить что угодно и когда угодно. Я не могу; и потрудись с этим считаться! (Уходит, закрывает за собой дверь.)

Надежда одна. Она подходит к двери, пытается отворить ее; дверь не отворяется. Надежда стучится; ответа нет.

Н а д е ж д а. Саша. Саша. Отвори, я что-то скажу. Саша! Не сердись! Родной мой, любимый, ну прости меня, дуру! Я не буду больше, Саша! Я не буду приземлять тебя... Саша, все как хочешь, только люби меня!

В доме М и х а и л а М и х а й л о в и ч а Б а с к а к о в а. Ряд комнат в перспективе. Много гостей.

Х у д а я с т а р у х а (в кружевном платье). Нынче - что за колоратура! Где вы найдете чистую колоратуру! Вот у Агнии Васильевны была колоратура.

Т о л с т а я с т а р у х а. А я, сказать по чистой совести, не выношу эту самую колоратуру. Как начнет она выводить свои рулады, у меня, батюшки мои, мурашки по спине...

Г о с т ь. От Агнии Васильевны - мурашки? Ну, я вам скажу...

Гул возмущения.

Т о л с т а я с т а р у х а. Я не лично про Агнию Васильевну, а вообще.

Б а с к а к о в. Катенька, не вульгарничай! Сегодня я тебе покажу Зинаиду Александровну Горячеву, тогда посмотрю, что ты скажешь...

Общее оживление.

Х у д а я с т а р у х а. Что ж Горячева. Слыхала я ее.

Б а с к а к о в. Не понравилось?

Х у д а я с т а р у х а. Мишенька, ну куда же ей против Агнии Васильевны? Ты певец, сам должен понимать. Выезжает на драматическом исполнении.

Б а с к а к о в. Я, милая, певец. И все-таки я не знаю и знать не хочу, на чем она там выезжает. Я только знаю, что ангелы божьи ликуют и завидуют, когда она поет. И у меня, старого дурака, слезы текут...

Х у д а я с т а р у х а. У тебя, Миша, вроде коллекционерской страсти. Каждый год, как еду к тебе на именины, так уж заранее знаю, что будешь угощать какой-нибудь молодой знаменитостью.

Б а с к а к о в. Нынче - двумя.

Х у д а я с т а р у х а. Горячева, а еще кто?

Б а с к а к о в. Ельников, скрипач.

Т о л с т а я с т а р у х а. Ну, этим не больно угостишь. Он, я слыхала, в частных домах не играет.

Б а с к а к о в. А вы его расшевелите, вдохновите, взволнуйте, чтоб ему захотелось играть!

Х у д а я с т а р у х а. Нынешних расшевелишь!.. Это мы, Миша, никогда ничего не жалели от щедрот своих, играли и пели, и танцевали простодушно на всяких именинах и свадьбах, а ведь нынешние - боги!.. Им нужно, чтобы их тысячи слушали! Спрашиваю одного такого мокрогубого: ты чего у меня отказался петь? У меня, говорю, и Федор Иваныч пел, и Агния Васильевна... А он говорит: прошу прощенья, но у вас, говорит, слишком много мягкой мебели, не тот резонанс, это во-первых, а во-вторых, говорит, у меня голос звучит только перед массовой аудиторией.

Г о с т ь. Невежа.

Т о л с т а я с т а р у х а. Подумайте, какой Цицерон.

Х у д а я с т а р у х а. Хорошо, говорю, дружок. Это все так, но Федор Иваныч и Агния Васильевна не гнушались моим резонансом, а похлеще тебя были певцы...

Г о р н и ч н а я (входит). Михал Михалыч, Ельниковы!

Входят Е л ь н и к о в и Н а д е ж д а.

Б а с к а к о в. Поздненько, поздненько... С работы?

Н а д е ж д а. Поздравляю, Михаил Михайлович...

Б а с к а к о в. Позвольте... (Знакомит.) Прошу вас... (Уводит Ельникова и Надежду в задние комнаты.)

Х у д а я с т а р у х а. Всегда при нем, как тень.

Т о л с т а я с т а р у х а. Караулит.

Х у д а я с т а р у х а. Не укараулит.

Т о л с т а я с т а р у х а. Пять лет прожили...

Х у д а я с т а р у х а. Бросит. Соблазнов много.

За сценой играют на рояле.

Т о л с т а я с т а р у х а. Это кто играет?

Х у д а я с т а р у х а. Тот безусый, в чужом фраке.

Т о л с т а я с т а р у х а. Люблю бывать у Миши. У него наслушаешься способной молодежи.

Входят Б а с к а к о в, Е л ь н и к о в и Н а д е ж д а.

Б а с к а к о в (уговаривает). Ну, хоть бокал шампанского!

Н а д е ж д а. Он не пьет...

Б а с к а к о в. Даже шампанского?

Е л ь н и к о в. Я пью. За ваше здоровье... За здоровье народного певца Михаила Михайловича Баскакова! Здравствовать вам и петь сто лет, Михаил Михайлович!

Б а с к а к о в. Спасибо... Спасибо, родной... Примите мою ответную здравицу: многая лета волшебному таланту вашему, Александр Андреич! Живите, здравствуйте, потрясайте наши души...

Г о р н и ч н а я (входит). Михал Михалыч!

Баскаков уходит.

Н а д е ж д а. Не пей больше, Саша.

Е л ь н и к о в. Почему?

Н а д е ж д а. Завтра не сможешь играть.

Е л ь н и к о в. Откуда ты знаешь?

Н а д е ж д а. Не пей...

Е л ь н и к о в. Ты запрещаешь?

Б а с к а к о в (входит). Зинаида Александровна Горячева! Владимир Ипполитович Крамин!

Входят З а и н ь к а и К р а м и н. Крамин малого роста, горбун; блестящая голая голова его лежит на плечах, как на блюде. Он передвигается на костылях, волоча ноги. Церемония приветствий и знакомства.

Б а с к а к о в. Александр Андреич Ельников...

Е л ь н и к о в. Мы встречались.

З а и н ь к а. Здравствуйте, скрипач, бежавший от публичного дома.

Б а с к а к о в. Как?

Е л ь н и к о в. Вы меня смущаете...

Н а д е ж д а. Мы тоже встречались. Я - сестра Родиона.

З а и н ь к а. Сестра Родиона?

Крамин (подходит). Крамин.

З а и н ь к а. Мой муж.

Е л ь н и к о в. Ельников...

Б а с к а к о в. Ну, теперь все в сборе! Милости прошу к столу. Вы, Заинька, самая поздняя птичка...

З а и н ь к а. Я прямо с концерта, Михаил Михайлович.

Б а с к а к о в. Чувствую, понимаю, благодарю... Можно надеяться или устало горлышко у соловушки?

З а и н ь к а. Для вас у меня всегда свежее горло.

Б а с к а к о в. Милости прошу к столу.

Уходят все. Заинька и Надежда остаются.

З а и н ь к а. Сестра Родиона?

Н а д е ж д а. Да.

З а и н ь к а. Вы меня проклинаете?

Н а д е ж д а. Мне жаль брата.

З а и н ь к а. Что же я могу?.. Мне тоже жаль. Но я заскучала с ним через две недели.

Н а д е ж д а. Этого я не понимаю.

З а и н ь к а. Да, не понимаете?.. А когда я скучаю, я не могу петь. Этого вы, конечно, тоже не понимаете. Где Родион, на Дальнем Востоке?

Н а д е ж д а. Да.

З а и н ь к а. Неужели не женился?

Н а д е ж д а. Нет. Ждет вас. Вы обещали приехать.

З а и н ь к а. Да, обещала. Я уже укладывала чемодан... В последнюю минуту у меня не хватило духу. Неужели ждет?

Н а д е ж д а. Он уверен, что вы оцените его привязанность и вернетесь.

З а и н ь к а. Трогательный человек... Он очень примитивный человек, ваш брат.

Н а д е ж д а. Он честный, любящий... как вы могли променять его на вашего теперешнего мужа? Родион такой интересный...

З а и н ь к а. Вы хорошо знаете моего мужа?

Н а д е ж д а. Нет, но...

З а и н ь к а. Мой муж интереснее вашего брата и, возможно, вашего мужа, хотя вам этого и не понять. Простите, ваше имя...

Н а д е ж д а. Надежда Петровна.

З а и н ь к а. Надежда Петровна, давайте не дуться друг на друга, хотя бы сегодняшний вечер.

Н а д е ж д а. Вам-то на меня за что дуться?

З а и н ь к а. О, вы считаете, что не за что?.. А вы помните, Надежда Петровна, как я к вам приходила? Я помню. Ах, глупая была девчонка, девчонку за глупость наказали презрением, девчонка ушла, как оплеванная... Но сегодня давайте не дуться - ради милого хозяина... Идемте!

Уходят. В задних комнатах расставлены столики под разноцветными лампами. Музыка. Танцуют пары. Танцуя, входят Е л ь н и к о в и З а и н ь к а.

З а и н ь к а (смеется). Вы разорвали мне платье... (Сажает Ельникова в кресло.) Все время наступаете на подол... Лучше посидим. У вас кружится голова?

Е л ь н и к о в. Немножко...

З а и н ь к а. Это хорошо, когда кружится голова. И чем сильнее, тем лучше. Выпейте еще. (Наливает ему бокал.)

Е л ь н и к о в. Пожалуй, больше не стоит...

З а и н ь к а. За глупую девочку, похожую на медвежонка.

Е л ь н и к о в. Откуда вы знаете, что я назвал вас медвежонком?

З а и н ь к а. До сих пор похожа?

Е л ь н и к о в. Нет.

З а и н ь к а. А когда была лучше - тогда или сейчас?

Е л ь н и к о в. Не знаю. Тогда мне хотелось улыбаться, глядя на вас, и потрогать вас кончиками пальцев.

З а и н ь к а. А сейчас?

Е л ь н и к о в. А сейчас мне хочется сказать вам дерзость.

З а и н ь к а. Скажите.

Е л ь н и к о в. Ужасную дерзость. Неслыханную.

З а и н ь к а. Все равно.

Е л ь н и к о в. Не скажу.

З а и н ь к а. А после того, как я ушла... тогда... медвежонок ни разу вам не снился?

Е л ь н и к о в. Снился много раз.

З а и н ь к а. Медвежонок был смешной. Но он знал, когда уходил, что будет сниться сухому человеку, который смотрел на него сверху вниз... Почему вы ни разу не пришли ко мне?

Е л ь н и к о в. Вы же молниеносно вышли замуж за Родиона! Потом так же молниеносно разошлись с ним, не успев сделать визита родственникам... А теперь вы замужем за этим человеком... Сказать дерзость?

З а и н ь к а. Да.

Е л ь н и к о в. Не могу представить себе вас с мужем.

З а и н ь к а (отходит от Ельникова). Тем лучше для вас.

Е л ь н и к о в. Но хотел бы быть на его месте.

З а и н ь к а. Тем хуже для вас.

Е л ь н и к о в. И знаете что? Я сказал дерзость - и мне не хочется просить прощенья.

Б а с к а к о в (входит). Заинька, Заюшка, деточка, не любезничайте с ним задаром, сей муж прославлен добродетелью... Ждем, матушка, просим, умоляем, изнемогли от нетерпения...

Уводит Заиньку. Ельников один. Заинька поет за сценой. Входит Н а д е ж д а.

Н а д е ж д а. Саша, поедем домой.

Е л ь н и к о в. Тише!

Н а д е ж д а. Поедем, Саша. Мне нездоровится.

Е л ь н и к о в. Поезжай.

Н а д е ж д а. Одна?

Е л ь н и к о в. Да, поезжай одна. Мне нельзя сейчас.

Н а д е ж д а. Почему тебе нельзя?

Е л ь н и к о в. Я должен просить прощенья.

Н а д е ж д а. Саша, я тебя прошу, как никогда в жизни не просила, уйдем!

Е л ь н и к о в. Сцены, сцены, заклинанья, мольбы - одно и то же пять лет, как надоело! Как я устал от тебя... (Встает.) Уезжай!

Уходит. Надежда одна. За сценой аплодисменты. Входит З а и н ь к а, за ней Б а с к а к о в.

Б а с к а к о в (в умилении). Заинька! Деточка! "Соловья"! Голубушка!

З а и н ь к а. Не могу... Потом...

Б а с к а к о в. Скупая, Заинька, скупая... Ну, спасибо, солнышко! За талантище семь грехов тебе прощаю... Дай тебе бог, Заинька, дай тебе бог!

Г о с т ь (входит). Михаил! Ельников будет играть...

Надежда встает.

Х у д а я с т а р у х а. Нет уж, дорогая, дайте-ка сегодня я ему поаккомпанирую...

Т о л с т а я с т а р у х а. Эк тебе, Михайла, в день ангела привалило...

Все уходят. Ельников играет за сценой. Заинька стоит в дверях, слушает. Надежда сидит, сжав руки. Входит К р а м и н, садится.

З а и н ь к а (обернувшись). Ты здесь... (Подсаживается к Крамину.) Ты понимаешь, что он играет?

К р а м и н (ласково). Нет, не особенно. Расскажи.

З а и н ь к а. Он просит прощенья. Он говорит: я не плохой, я хороший, я сам не понимаю, что со мной было, как я посмел так говорить с тобой... Он говорит: послушай, сколько во мне нежности, сколько ласки слышишь, сколько ласки, милая, прости меня! Я тебя люблю, я мечтал о тебе, горячей волной я залью твое сердце...

Кабинет Крамина. Книги, карты, модели. К р а м и н и С е д о в.

С е д о в. Одним словом, плашка - никуда. Вы скажите вашим молодым людям, чтоб рассчитывали точно.

К р а м и н. Кто дал заказ?

С е д о в. Этот новенький, как его? Петрищев?

К р а м и н. Петринцев?

С е д о в. Петринцев, да.

К р а м и н (в телефон). Техническое бюро. Петринцева. Товарищ Петринцев, я вызвал вас, чтобы предупредить, что вы уволены. Вы дали неправильный расчет диаметра плашки и заставили слесаря Седова даром работать всю ночь. Как угодно, жалуйтесь; но мы с вами больше не работаем. (Вешает трубку.)

С е д о в. Круто, Владимир Ипполитович...

К р а м и н. Посидите. Ведь вам не скучно со мной?

С е д о в. Как может быть скучно!.. Мне только показалось, что супруге вашей желательно, чтобы я скорее ушел.

К р а м и н. Ничего, посидите.

С е д о в. Она меня спросила, надолго ли я; я сказал - на минутку.

К р а м и н. А я вас задержу.

С е д о в. Она сказала, что желает поговорить с вами, а посетители не дают.

К р а м и н. Все это бредни. Послушайте, давайте лучше рассказывать сказки. Сказки с "если бы".

С е д о в. Новая сказка?

К р а м и н. Разве мы с вами когда-нибудь возвращаемся к старым сказкам?

С е д о в. Нет, Владимир Ипполитович, никогда не возвращаемся!

К р а м и н. Новая сказка с "если бы". (Подходит к карте.) Смотрите: вот здесь наша нефть, основные наши разработки нефти. Вот артерии, по которым кровь разбегается по телу: железные дороги и нефтепроводы. И вот Каспий. Срединное море. Теперь представьте себе, что некий агрессор напал на наш Советский Союз и перерезал вот эти артерии.

С е д о в. На этот раз, Владимир Ипполитович, как хотите, не могу себе ничего подобного представить.

К р а м и н. Почему?

С е д о в. Какой агрессор осмелится к нам полезть?

К р а м и н. Самый хищный из агрессоров, самый крупный и самый дерзкий.

С е д о в. Германия?

К р а м и н. Да. В компании с мелкими проходимцами.

С е д о в. Они не такие сумасшедшие. Они знают, чем это для них кончится.

К р а м и н. Нет, Иван Иваныч, они сумасшедшие. Именно сумасшедшие, а не фантасты. Фантасты - это я и вы. Я не пророк, не волхвую, я просто говорю: что было бы, если бы немцы прорвались вот сюда, заняли бы все это и перерезали бы пути нашей нефти?

С е д о в. Вы хотите сказать, что они займут Украину, Дон, Кавказ?.. Ну, Владимир Ипполитович!

К р а м и н. Я говорю: если бы. Как мы повезли бы тогда нашу нефть из Баку?

С е д о в. Нефтепроводы перерезаны?

К р а м и н. Нефтепроводы ведут в глубь территории, захваченной агрессором.

Пауза.

С е д о в. Если уж представлять себе такие невероятные вещи, что они у нас оттяпают вона какую территорию, так фантазируйте дальше: а что было бы; если бы они забрали и Баку?

К р а м и н. Можно и так. Но это тема уже для другой страшной сказки. Пока остановимся на первой: мы не подпустили немцев к нефти; Баку - наш; нам надо везти нефтепродукты - как можно быстрее и больше - на фронты и оборонные предприятия. Цистерн много, но Железная дорога перерезана. Цистерн много...

С е д о в. Что ж мы, по воздуху, что ли, пустим Цистерны?

К р а м и н. Это было бы замечательно, но, к сожалению, в ближайшие несколько лет неосуществимо. Другого выхода не предложите?

С е д о в. Пока не вижу...

К р а м и н. Что может делать цистерна? Она может катиться по рельсам.

С е д о в. И больше она ничего не умеет, ей-богу.

Крайни. Она может летать, если мы дадим ей крылья; но пока у нас нет таких крыльев... А вы представляете себе: летят цистерны... Тысячи крылатых цистерн. Закрыли солнце! Небо во мраке. Бензиновый ветер. Для каждой цистерны потребуется летный экипаж, это нерационально. Затем цистерна может плавать.

С е д о в. Может. Тогда она называется не цистерна, а нефтеналивное судно, и построить в короткое время столько нефтеналивных судов, чтобы заменить ими железнодорожные цистерны, почти так же трудно, как заставить цистерну летать без управления.

К р а м и н. Нет, не нефтеналивное судно, а именно цистерна, такая, как она есть. Если вы нальете в консервную банку керосина и запаяете банку и спустите ее на воду - поплывет банка?

С е д о в (заинтересован). Смотря сколько налить керосина.

К р а м и н. Ах, вот видите - смотря сколько керосина.

С е д о в. В соответствии с законом Архимеда.

К р а м и н. Совершенно верно. Так давайте цистерну наполним по закону Архимеда, чтобы она, черт побери, держалась на воде, и спихнем ее в Каспий с колесами и со всем, что у нее есть, чтобы долго не возиться!

С е д о в. Буксир?

К р а м и н. Любой паршивый каспийский пароходишка.

С е д о в (подумав). Абсолютно реально.

К р а м и н. И проходимцы останутся на бобах! Сказочка кончена, приступим к расчетам. Вы говорили о Баку. Если допустить, что агрессор захватит Баку... Это сложнее. Останется наша уральская нефть...

Входит З а и н ь к а.

З а и н ь к а. Иван Иваныч, у вас очень длинная минутка!

С е д о в. Да вот, задержался по делу, уж извините...

З а и н ь к а (Крамину). Мне надо поговорить с тобой.

К р а м и н. Я занят.

З а и н ь к а. И долго будешь занят?

К р а м и н. Боюсь, что долго.

З а и н ь к а. Ну, сколько?

К р а м и н. Пока мы с Иван Иванычем не решим, как мы с ним будем обходиться временно без бакинской нефти.

З а и н ь к а. Не верю!

К р а м и н. Чему не верите, Зинаида Александровна?

З а и н ь к а. Что ты занят.

К р а м и н. Я всегда занят, вы не заметили?

З а и н ь к а. Что тебе непременно сегодня, непременно сейчас надо решать вопрос о нефти?

К р а м и н. У вас, кажется, сегодня репетиция?

З а и н ь к а. Я и хотела до репетиции... поговорить.

К р а м и н. Разговор неизбежен? Нельзя обойтись без него?

З а и н ь к а. Ты считаешь, что можно обойтись?

К р а м и н. Я предпочел бы.

З а и н ь к а. А если я не могу?

К р а м и н. Ну, что же, придется немного подождать.

З а и н ь к а (сдерживаясь). Хорошо. Еще немного я подожду. (Уходит.)

С е д о в. Владимир Ипполитович, пошел бы я, право...

К р а м и н. Зинаида Александровна покидает мой кров. Сегодня, до репетиции. Ей хочется попрощаться со мной. Вы не очень спешите? У вас есть какие-нибудь личные срочные дела?

С е д о в. Особенно такого срочного ничего...

К р а м и н. Тогда побудьте здесь.

Молчание.

С е д о в. Я правильно понял? Вы разводитесь с женой?

К р а м и н. Жена разводится со мной. (Молчание.) Скажите - я вас не очень эксплуатирую?

С е д о в. Как это?

К р а м и н. Вы перерабатываете, работая по моим заданиям.

С е д о в. Я всегда перерабатывал. Никогда не умел работать от гудка до гудка.

К р а м и н. У вас остается мало времени для личной жизни. Нормальному человеку, вероятно, требуется много времени для личной жизни?

С е д о в. Ничего, мне хватает. Девчонки растут...

К р а м и н. Я попрошу вас побыть здесь, пока Зинаида Александровна дома.

С е д о в. Хорошо.

Молчание.

К р а м и н. Ваша жена ведь давно умерла?

С е д о в. Давно, одиннадцатый год. Зинка, меньшая, ее и не помнит.

К р а м и н. И вы больше не женились?

С е д о в. Нет, как-то не собрался.

К р а м и н. А если я как-нибудь приглашу вас съездить со мной на Луну - в ракете - поедете?

С е д о в. С вами хоть на полюс.

К р а м и н. Полюс - это домашнее дело, соседняя комната, только хуже отопленная... Нет, на Луну.

С е д о в. С удовольствием, как только девчонки станут самостоятельные.

К р а м и н. Они успеют стать самостоятельными, пока мы с вами закончим сборы. (Помолчав.) Все делается очень медленно. Удручающе медленно.

С е д о в. Действительно, возьмите хоть наше чертежное бюро, сколько приходится напоминать, звонить...

К р а м и н. Я не о том. Первоклассные вещи лежат недоделанными, только потому, что нам некогда. Возьмите хотя бы ракету Циолковского. Мы принуждены заниматься станками, пушками, цистернами, а ракета стоит в хвосте очереди. Но мы все-таки смотаемся на Луну, как говорят школьники.

С е д о в. Я думал насчет Луны. Страшновато, Владимир Ипполитович!

К р а м и н. Не рискнете?

С е д о в. Рискнуть-то я рискну, если с вами...

К р а м и н. Пугает полет?

С е д о в. Меня то пугает - вдруг мы обратно не улетим? Ну - машина испортилась, или тамошние условия не позволяют... тогда что?

К р а м и н. Тогда - смерть. Не все ли равно здесь или там?

С е д о в. Это вы сегодня говорите, что все равно, а в другой день ни за что не скажете, нет, нет, Владимир Ипполитович, не скажете!

К р а м и н. Вы уверены, что не скажу?

С е д о в. Совершенно уверен, Владимир Ипполитович. Какая к черту Луна! Вы, дорогой человек, с нами, людьми; вас интересует заставить цистерну плавать, вас интересует выдумывать, приказывать, писать - жить, одним словом... И вам надо, извините, чтобы от вас приходили в восторг.

Входит З а и н ь к а.

З а и н ь к а. Покончено с нефтью?

К р а м и н. С нефтью - да. Но у нас еще другие дела.

З а и н ь к а. Ты хочешь, чтобы я закрыла за собой эту дверь, не сказав ни слова...

К р а м и н. Разве не все слова сказаны? Что вы можете добавить?

З а и н ь к а. Я хотела бы, по крайней мере... Если ты ни за что не хочешь отпустить Ивана Иваныча...

К р а м и н. Иван Иваныч будет здесь. Он мне нужен.

З а и н ь к а. Хорошо; я буду говорить при нем.

К р а м и н. Пожалуйста.

З а и н ь к а. Ты смотришь на меня, как судья. Со своей высоты ты презираешь мою слабость. Ты должен понять: если мое сердце не живет во всю свою силу - я не могу петь! Пойми это и прости меня.

Молчание.

К р а м и н (с одобрением). Вполне литературно и сказано весьма мелодичным голосом.

З а и н ь к а. Как ты смеешь так разговаривать со мной!..

С е д о в (встает). Воля ваша, Владимир Ипполитович...

З а и н ь к а. Я любила тебя... Я - любила - тебя! Ты должен благословлять меня...

К р а м и н. Минуточку... (Седову.) Иван Иваныч, побудьте пока в соседней комнате. Я вас позову. (Седов уходит.) Ну-с? Продолжайте.

З а и н ь к а. Столько злобы! Столько злобы - против меня...

К р а м и н. Вам мало того, что вы сделали. Вы не хотите даже уйти без шума. Вам нужно наговорить на прощание кучу слов, принять трогательную позу, чтобы запечатлеть навеки свой образ в моей душе, выражаясь вашим лексиконом... Чтобы я, как ваш Родион, ваш первый муж, тащился мысленно за вами, куда бы вы ни отправились... Чтобы я тащился за вами всю жизнь, не нужный вам больше... чтобы я терзался, когда вы будете счастливы! Вот что вам нужно, Зинаида Александровна, вот весь смысл того, что вы делаете, вот для чего вы дышите, краситесь и поете. Без этого вам хоть повеситься. Вы ничего не знаете, ничего не любите, ничем не заинтересованы, кроме самой себя... Как можно уйти, не привесив к поясу мой скальп?.. А я не хочу быть скальпированным. Я не Родион. Вы находите, что это доказательство моей злобы. Мы не поймем друг друга.

З а и н ь к а. Раньше понимали...

К р а м и н. Когда человека, особенно такого непривычного, как я, гладит женская рука, человек невольно развешивает уши и слушает. И многое принимает на веру. А потом стукнут болвана палкой, и он начинает понемножку приходить в себя. Я пришел в себя. Продолжайте, если хотите. Но предупреждаю, что уши у меня заложены ватой, и ваш яд в них не просочится... Вы, кажется, хотите стать на колени? Подождите, я подложу подушку...

З а и н ь к а. Прощайте, Владимир Ипполитович.

К р а м и н. Прощайте, дорогая. Вот, давно бы так. Наилучшие пожелания. (Целует руку.)

З а и н ь к а. Скажите мне на прощание одну вещь.

К р а м и н. Все, что вам угодно.

З а и н ь к а. Зачем вы позвали Ельникова?

К р а м и н. Ах, вам все-таки стало известно, что я его позвал!

З а и н ь к а. Он сейчас у меня. Он пришел и сказал, что вы хотите видеть его. Он сказал, что если я не хочу, то он не пойдет к вам.

К р а м и н. Степень подчинения этого человека довольно велика. Поздравляю вас. Говорят, на него охотились многие женщины, но безуспешно.

З а и н ь к а. Вы не хотите, чтобы я была при вашем разговоре?

К р а м и н. Нет, дорогая, это не совпадает с моими планами.

З а и н ь к а. Хорошо. Все равно, что бы вы ему ни сказали, он не откажется от меня.

К р а м и н. Я в этом совершенно убежден.

З а и н ь к а. Я ухожу. Прощайте. (Уходит.)

С е д о в (в дверях). Теперь мне можно идти?

К р а м и н. Да. Благодарю вас.

С е д о в. За что, Владимир Ипполитович!

К р а м и н. Не понимаете?

С е д о в. Нет.

К р а м и н. Я цеплялся за вашу руку изо всей силы. До свиданья. Завтра вам протелефонируют точный диаметр плашки.

С е д о в. До свиданья. (Уходит, столкнувшись с Ельниковым. Пауза.)

К р а м и н. Прошу садиться. (Ельников садится. Молчание.) Курите?

Е л ь н и к о в. Благодарю, нет. Вы пожелали говорить со мной?

К р а м и н. Странно: скромный изобретатель, отшельник, совершенно неимпозантная фигура, приглашает к себе знаменитого музыканта, удачника, баловня счастья - сказочного принца. И принц спешит на зов и спрашивает смиренно: вы пожелали говорить со мной?.. Потому что у принца нечистая совесть... Да, я пожелал говорить с вами. У вас прекрасные глаза, Зинаида Александровна права. У вас очень человеческие глаза. Рассказать вам, что вы думаете? Вы думаете: вот сидит бедняк, у которого я, богатый человек, отнял последнее достояние... Нет, не возражайте!

Е л ь н и к о в. Я возражаю только против излишней чувствительности в нашем объяснении.

К р а м и н. Не бойтесь: чувствительности не будет. Но ведь вы действительно смотрите на меня как на нищего, у которого вы отняли последнюю копейку.

Е л ь н и к о в. Отказываюсь продолжать разговор в таком стиле.

К р а м и н. Как на нищего. И думаете, что вы богаты. Это заблуждение. Богат - я. А вы бедны, как принц, лишенный престола. Мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя мелким грабителем.

Е л ь н и к о в. Я не чувствую себя мелким грабителем.

К р а м и н. Нет, чувствуете. (Молчание.) Вы разрушили свой очаг. Оставили женщину у погасшего огня. А другого очага вы не создадите.

Е л ь н и к о в. Создам...

К р а м и н. Ничего не создадите, кроме кучи хлопот и неприятностей. Заниматься делом придется урывками: она возьмет все ваше время; потребует напряжения всех душевных сил. Вы будете бессмысленно утомляться и дисквалифицироваться. Отныне вы будете обслуживать бесконечно чуждый вам интеллект, мелкий, хищный и самодовольный.

Е л ь н и к о в. Вы не дисквалифицировались.

К р а м и н. Я - другое дело. У меня есть панцирь, которого нет у вас. Но и у меня был период рассеянья и утомления, пока я не понял, в чем дело. Сегодня с вами играют в девичью чистоту, завтра в развращенность. Что преподнесут послезавтра, гадаете вы, - и ни за что не угадаете. Я - и то не угадывал... Думаете, что игра красок от широты страстей? Ничего нет - ни красок, ни страстей. Череп, костяк, дряблые мускулы, расстроенные нервы и кожа, надушенная духами.

Е л ь н и к о в. Человек мелкий и самодовольный не может так петь.

К р а м и н. Может. Не знаю, как это получается, но может. Не судите по себе... И через два года вас бросят, как изношенную сорочку. Может быть, раньше. Родиона Петровича - это, кажется, родственник ваш? - бросили через две недели. Вот какое достояние вы получили.

Е л ь н и к о в. Для чего вы мне это говорите?

К р а м и н. Мне нравятся ваши человеческие глаза. Вам мало жизни, окружающей вас? Вам мало жизни внутри вас? Прекрасна живая жизнь! Для чего вы возитесь с мертвецом? Для чего сделали несчастной живую женщину у очага?

Е л ь н и к о в. Я люблю...

К р а м и н. Человек - Прометей, а не Дафнис.

Е л ь н и к о в (усмехнулся). Видимо, я Дафнис.

К р а м и н. А я - Прометей. Согласитесь, я богаче вас. (Ельников встает.) Гоните прочь мертвеца. Идите своей прекрасной дорогой. Я знаю, что вы сейчас от меня пойдете к ней и будете проделывать все, что полагается Дафнису. Но я предупредил вас по-братски.

Е л ь н и к о в. Вы очень откровенны. Позвольте и мне быть откровенным. Я ничего не понял из вашего разговора. И особенно мне непонятно - по-прежнему - для чего вы пригласили меня на разговор.

К р а м и н. Для того, чтобы вы не жалели меня, нищий принц.

Ельников кланяется, уходит. Крамин один. Звонит телефон на столе, звонит долго и настойчиво. Крамин неподвижен.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Год 1944-й

Огромное окно на площадке лестницы, в четвертом этаже. Слева и справа - лестничные марши. Весенний день. З и н а с книгой на подоконнике.

З и н а. Ток, сила которого не зависит от разности потенциалов, называется током насыщения... Насыщения? Ток, сила которого... (Вскочив, кричит в разбитую форточку.) Валька!

Г о л о с В а л ь к и. Я иду в магазин!

З и н а. Иди сюда!

Г о л о с В а л ь к и. Я иду в магазин!!

З и н а. Я ничего не слышу!

Г о л о с В а л ь к и. Я иду в магазин!!!

З и н а. Дурак. (Садится.)

М а н е ч к а поднимается по лестнице.

М а н е ч к а. Кто дурак?

З и н а. Валька.

М а н е ч к а. Почему дурак? Поцелуй меня.

З и н а (целует). Поцеловала.

М а н е ч к а. Еще раз.

З и н а. Еще письмо от Николая?

М а н е ч к а. Еще. Зинка, еду к нему, еду, еду...

З и н а. Как едешь?

М а н е ч к а. Еду к Николаю.

З и н а. Он не на фронте?

М а н е ч к а. Переведен в тыл.

З и н а. Почему?

М а н е ч к а. Не пишет. Только пишет, что там можно жить и чтобы я ехала.

З и н а. Инвалид?

М а н е ч к а. Ничего не знаю. Еду.

З и н а. Если служит, хотя бы в тылу, значит, ничего страшного...

М а н е ч к а. Конечно. Зинка, а если бы даже без рук, без ног?..

З и н а. Ну, ясно. (Молчит.) Когда едешь?

М а н е ч к а. Вот, постираю все, возьму расчет и двинусь...

З и н а. С Колькой?

М а н е ч к а. С Колькой.

З и н а. Ольге Ивановне не оставишь? Эх, Манечка, совсем недавно была девчонка, а сейчас - большая, семейная... Куда-то такое едет от нас... И останемся мы с папой вдвоем...

М а н е ч к а. Зина. Ты не рассердишься?

З и н а. Нет...

М а н е ч к а. Не обидишься?

З и н а. Ну?

М а н е ч к а. Врешь, обидишься.

З и н а. Ладно, говори...

М а н е ч к а. Честное слово, Зинуша, он старый. Не годами, а какой-то он потрепанный... Неврастеник.

З и н а. Ты бы тоже стала неврастеником, если бы тебе такое.

М а н е ч к а. Может быть. Я ничего не говорю. Он, конечно, несчастный...

З и н а. Нет, он не несчастный!

М а н е ч к а. Как же не несчастный? Все его жалеют.

З и н а. Пускай не жалеют. Не их дело.

М а н е ч к а. Так ведь и ты жалеешь.

З и н а. Пускай я одна жалею. Я знаю, как надо жалеть.

М а н е ч к а. Зинка, Зинка... (Молчат.) Две жены у него было.

З и н а. Хоть двадцать.

М а н е ч к а. И обе его бросили.

З и н а. Обе. Какой ужас - обе бросили! Ни одна, ни одна не приняла... Ты подумай: в славе, в счастье - любили... А сейчас...

М а н е ч к а. Это он тебе рассказывал?

З и н а. Нет, Ольга Ивановна папе рассказывала.

М а н е ч к а. Тебе молоденького надо, ясного, веселого...

З и н а. Никого мне не надо. И хватит, вообще...

М а н е ч к а. Ты похудела. Он с тобой обращается, как со своей ученицей. Поедем со мной!

З и н а. Манечка... Разве это может быть, чтобы он мимо прошел и не оглянулся? Когда каждая моя жилочка ему кричит: остановись!..

М а н е ч к а. Бывает, что проходят. Ты возьми романы...

З и н а. Иди ты с романами!

М а н е ч к а. Вот и рассердилась.

З и н а. Я с тобой говорю серьезно, а ты про романы. Ты вон Васе голову крутишь - для чего это?

М а н е ч к а. Ничего я не кручу.

З и н а. Нет, крутишь. Цветы берешь от него. Это нечестно. Раз едешь к Николаю, зачем брать цветы?

М а н е ч к а. Я не прошу, он сам носит. И цветы там, подумаешь! Один раз принес подснежники...

З и н а. Хоть полраза.

М а н е ч к а. Тише. Идет. (По лестнице поднимается Вася.) Уже пообедали, Вася?

В а с я. Я не обедал. Я вас поискал, думаю, где вы? И решил тоже пообедать дома.

М а н е ч к а. Да дома-то у вас, небось, одна морковка?

В а с я. Нет, еще что-то есть. Селедка должна быть, кажется.

М а н е ч к а. Ну пойдемте, я вас покормлю...

В а с я (подает пучок фиалок). Поставьте в воду. Иду, вижу - продают; я и купил, просто так.

М а н е ч к а. Спасибо... Вася, а почему они такие мятые? Вы их, должно быть, несли в кармане?

В а с я. Ну, в кармане. Не на виду же нести.

З и н а. Вася! Манечка уезжает к мужу.

В а с я. Как - к мужу? На фронт?

З и н а. Он в тылу уже.

В а с я. Как, совсем уезжаете?

З и н а. Да. С Колькой, совсем. На днях, скоро. Постирает белье и поедет. И вообще, вы цветов не носите. Что она наряжаться стала и губы красить, это просто для своего хорошего настроения, потому что Николай нашелся. И все. (Углубляется в учебник.)

В а с я. Марья Ивановна. Нет, вы, правда, уезжаете?

М а н е ч к а. Да, Вася, милый. Нужно ехать.

В а с я. Да, конечно, нужно...

М а н е ч к а. Он там один...

В а с я. Один, да... Я тоже один.

М а н е ч к а. Это нельзя равнять. Вы человек холостой, найдете хорошую девушку, женитесь...

В а с я. Найду, конечно. И женюсь, безусловно... Но это будет не то.

М а н е ч к а. То, Вася, то самое!

В а с я. Нет. Не то самое. Конец, значит...

М а н е ч к а. Какой же конец, когда и начала не было...

В а с я. Конец дурацким фантазиям... Марья Ивановна! Вы мне поверите, если я что-то скажу? Марья Ивановна! Я все-таки очень, очень рад, что ваш муж нашелся, и что вы рады, и что вы будете вместе. Верите мне?

М а н е ч к а. Верю, Вася.

В а с я. И если бы между нами получилось что-нибудь такое... я бы вас тогда меньше уважал. Верите мне?

М а н е ч к а. Верю. (Молчат.) Пойдемте обедать, а то не успеем.

З и н а. Вася! Вы, Вася, по-моему, хороший человек. Извините, что я с вами грубо говорила.

В а с я. Ничего... (Уходит с Манечкой вверх по лестнице.)

З и н а. И здесь не дают заниматься. Ток, сила которого не зависит от разности потенциалов... (Вскакивает.) Валька!

Г о л о с В а л ь к и. Я уже иду!

З и н а. Я не слышу!

Г о л о с В а л ь к и. Я идууу!

З и н а. Орет, как сумасшедший. (Садится. Входит Валька с плетеной сумкой.) Почему ты сразу не явился, когда я тебя звала?

В а л ь к а. Я шел в магазин.

З и н а. Ты, кажется, помешался на магазине.

В а л ь к а. А я хотел взять печенки, себе и вам. А ее уже нет. (Опрокидывает сумку.) Пусто!

З и н а. Была печенка?

В а л ь к а. Была с утра.

З и н а. Я не знала... Почему ты всегда возишься то с мозгами, то с печенкой? Ты, наверно, плохо учишься.

В а л ь к а. Нет, ничего. Меня хотят послать в консерваторию.

З и н а. Так ты хорошо играешь?

В а л ь к а. Говорят...

З и н а. И можешь сыграть какие угодно ноты?

В а л ь к а. Какие угодно.

З и н а. Вот так, положить их перед тобой - и сыграешь?

В а л ь к а. Сыграю.

З и н а. А ты не врешь? Ну, хорошо. А нотную бумагу ты мне достал?

В а л ь к а. Опять нотную бумагу?

З и н а. Мне нужно.

В а л ь к а. Что вы с ней делаете, мне интересно.

З и н а. Тебе что - трудно сбегать на толкучку?

В а л ь к а. Сбегать! За шесть километров... Достаю, достаю...

З и н а. И еще надо достать. Обязательно, Валечка, надо.

В а л ь к а. А если опять не будет на толкучке?

З и н а. Другой раз сбегаешь.

В а л ь к а. Ладно. (Смотрит в окно.) У вас тут хороший вид. Знаете, сколько на солнце? Двадцать градусов.

З и н а. В Москве больше. В Москве уже трава зеленая. Мы, наверно, не будем жить в Москве.

В а л ь к а. Вам жалко?

З и н а. Не очень. Здесь тоже хорошо.

В а л ь к а. А я поеду учиться в Москву. В московскую консерваторию. А вы куда пойдете учиться?

З и н а. А я пойду... Вон по той дороге я пойду. Туда за Волгу, в лес. Ах, солнце разморило, до чего заниматься не хочется!

На площадку поднимается Е л ь н и к о в.

В а л ь к а. Здравствуйте...

Е л ь н и к о в. Что это вы здесь?..

З и н а. Я тут готовлюсь к экзаменам.

Е л ь н и к о в. Здесь сыро. Простудитесь.

З и н а. Ничего не сыро, вон как солнце нагрело...

Е л ь н и к о в. И грязно.

З и н а. Это просто паутина. В комнатах хуже: пеленки, примус.

Е л ь н и к о в. Это что - физика?.. А вы, Валя, почему не были сегодня в школе? Я думал, вы больны.

В а л ь к а. Александр Андреич, скажу по совести, не интересует меня ваш предмет. Я хочу играть, а теории эти разные...

З и н а. А посмотрите, Александр Андреич, как хорошо из окна. Какая земля большая, сколько дорог - и туда, и туда... А Волга!.. Можно по дорогам пойти, можно по Волге поплыть, далеко далеко... (Молчат.) Манечка уезжает к мужу. (Молчат.) Война кончится, попрошу папу, чтобы поехать на пароходе по Волге, так хочется...

В а л ь к а. Я ездил, когда был маленький.

З и н а. Маленькому не так интересно... Валька, вон твоя мама. Она тебя ищет. Определенно. Она тебе машет.

В а л ь к а. Ничего подобного, это не она.

З и н а. Определенно она! Иди! (Кричит вслед.) Не забудь про бумагу! (Валя уезжает вниз по перилам.) Вы не спали опять. У вас больное лицо.

Е л ь н и к о в. Заинька, раз и навсегда прошу не говорить об этом, надоело, наконец... (Уходит вверх по лестнице.)

З и н а (одна, тихо). Сердитесь. Вам нужно на кого-нибудь сердиться. Сердитесь на меня. (Целует свою руку.) Я вас люблю.

До поднятия занавеса слышится Третья баллада Шопена в исполнении фортепьяно. Занавес поднимается над уголком парка на берегу реки. Весна. Сумерки. Радиорепродуктор укреплен на дереве; передача Шопеновой баллады заканчивается. Е л ь н и к о в и З и н а.

Е л ь н и к о в. Нравится?

З и н а. Не особенно.

Е л ь н и к о в. Почему не особенно?

З и н а. По-моему, как-то слащаво.

Е л ь н и к о в. Слащаво?

З и н а. По-моему, да.

Е л ь н и к о в. Ни черта вы, девочка, не понимаете.

З и н а. Честное слово, по-моему, после Прокофьева и Шостаковича...

Е л ь н и к о в. Ах, после Прокофьева и Шостаковича! А что именно вам нравится у Прокофьева и Шостаковича? Ну? Назовите. Ну, что вы слышали Прокофьева?

З и н а. Вы, Александр Андреич, обращаетесь со мной, как будто я какая-то маленькая.

Е л ь н и к о в. Я спрашиваю: что вам нравится у Прокофьева и Шостаковича?

З и н а. Все нравится.

Е л ь н и к о в. Краем уха вы их слышали. И слышали, что их нужно уважать, потому что это передовая музыка.

З и н а. А вы их разве не уважаете?

Е л ь н и к о в. Та музыка, которую уважают, - плохая музыка. Хорошая - та, которую любят. Я многое у них люблю. Но Шопена, представьте себе, люблю больше. А вы о Шопене знаете только то, что он любил Жорж Санд.

З и н а. Ничего подобного!

Е л ь н и к о в. И так как вам еще не успели сказать, что Шопена тоже нужно уважать, то эта баллада кажется вам подозрительной. Еще бы! (Насвистывает тему баллады.) Слышите, сколько нежности - милая, я люблю тебя, слышишь, как я тебя люблю, горячей волной я залью твое сердце... Мда, для вас слащаво.

З и н а. Почему для меня? Вы меня какой-то такой себе представляете... (Молчат.) Александр Андреич, посидим тут немножко на лавочке, хорошо? (Садятся.) Чувствуете, какой воздух весенний? Я эти дни все хожу и слушаю; по-моему, если прислушаться хорошенько-хорошенько, то услышишь, как почки раскрываются... О чем вы думаете?

Е л ь н и к о в. Я тоже слушаю.

З и н а. Все о чем-то думаете...

Е л ь н и к о в. Свойство человека. Пока живет - дышит и думает, даже во сне.

З и н а. Я во сне ничего не думаю.

Е л ь н и к о в. Ну! Может быть, вам это только кажется?

З и н а. Нет, честное слово. Вам не холодно, Александр Андреич?

Е л ь н и к о в. Нет, а вам?

З и н а. Ну, мне!.. Вы потуже кашне накрутите. Красивое кашне у вас какое...

Е л ь н и к о в. Вам нравится?

З и н а. Ужасно!

Е л ь н и к о в. Кашне нравится, а Шопен не нравится. Ну, не обижайтесь, Заинька. Мне скучно, когда вы обижаетесь.

З и н а. Я вовсе не обижаюсь. И никакая я не Заинька, а Зина.

Е л ь н и к о в. Заинька - лучше.

З и н а. Вы считаете, что мне идет?

Е л ь н и к о в. Вам - больше, чем кому бы то ни было.

З и н а. Заинька... Представляется что-то такое мягкое, теплое... (Молчат.) Александр Андреич...

Е л ь н и к о в. Что?

З и н а. Вы по-прежнему слышите музыку, когда не спите? Скажите мне.

Е л ь н и к о в. Слышу.

З и н а. Вы ее записываете на этой нотной бумаге. Я знаю. Музыку записывают, как слова. Как это странно, что музыку записывают, как слова... Как ужасно, что вы не можете сами сыграть свою музыку. Не можете сказать вслух слова, которые написали... Какие это должны быть слова!

Е л ь н и к о в. А может быть, это лучше, Заинька?

З и н а. Вот! Вот! Это меня в вас больше всего пугает... Больше всего не нравится. Вы как будто решили, что вы уже только учитель, и больше ничего, на вечные веки... Какие-то рояли настраиваете... И шутите, а сами все думаете и не спите... Ведь другие могут сыграть вашу музыку, и вы услышите, и все услышат...

Е л ь н и к о в. А вдруг слова, которые я записал, косноязычны? И не потрясут никого, даже меня самого? Я вам уже говорил, что это, может быть, просто галлюцинации.

З и н а. Это не может быть!

Е л ь н и к о в. Ну, а вдруг?

З и н а. Тогда останетесь на вечные веки учителем.

Е л ь н и к о в. Только и всего?

З и н а. Подумаешь, какое несчастье! Тысячи учителей живут, и ничего... Даже были бы очень довольны, если бы ребята не так их мучили.

Е л ь н и к о в. Маленькая моя девочка, я боюсь... мне страшно... Лучше я буду немым.

З и н а. Лучше знать правду. И тогда выбирать что-нибудь. По-моему, какая бы это ни была правда, вы первым долгом положите голову на подушку и заснете спокойно суток на трое.

Е л ь н и к о в. Какая бы это ни была правда, я буду не спать и слышать музыку. (Насвистывает.)

З и н а. Посвистите еще. Вы очень хорошо свистите. (Ельников хохочет.) Почему вы смеетесь? Что с вами? Зачем вы смеетесь?

Е л ь н и к о в (со смехом). Заинька, я не над вами! Честное слово, не над вами! Просто, забавно вышло. Раньше мне говорили: вы хорошо играете... А теперь говорят: вы хорошо свистите... (Хохочет.)

З и н а. Александр Андреич, не надо так смеяться, я вас люблю!

Молчание.

Е л ь н и к о в. Вы уходите?

З и н а. Да...

Е л ь н и к о в. Не уходите. Сядьте.

З и н а. Зачем?

Е л ь н и к о в. Вы пришли сюда веселая, а уходите грустная, - я не хочу.

З и н а. По-моему, это вам безразлично.

Е л ь н и к о в. Сядьте! (Зина садится.) Знаете что?

З и н а. Что?

Е л ь н и к о в. Давайте немного помолчим.

З и н а. Хорошо. (Молчание.)

Е л ь н и к о в. Полагается говорить всякие вещи... Например, что вы наверное ошибаетесь... что вы это просто придумали, чтобы еще интереснее было жить... Ведь вам интересно жить?

З и н а. Да!

Е л ь н и к о в. Ну, а так еще интереснее, правда?

З и н а. Да...

Е л ь н и к о в. Вот... И еще многое можно сказать... Что я вдвое старше вас... Что я - вы знаете... Не хочу говорить. Пройдет некоторое время, вы сами все это скажете себе. А я только скажу, что благодарен вам от всего сердца. (Зина встает.) Уходите?

З и н а. Да.

Е л ь н и к о в. Но я же не хочу, чтобы вы ушли грустная и оскорбленная!

З и н а. Я не оскорбленная. Вы ничего не понимаете, Александр Андреич. Вы ничего не понимаете! Я думала, вы понимаете все на свете... Ну, да о чем мы говорим, просто смешно... Нет и нет. Ведь нет?

Е л ь н и к о в. Нет.

З и н а. Ну вот. По-честному. Я ужасная дура. (С новым выраженьем.) Александр Андреич! Когда вы будете понимать разные вещи, кроме музыки, вы меня как-нибудь известите; я за вас порадуюсь. (Идет и возвращается.) И если вам когда-нибудь захочется сказать "да" - вы скажите; я никогда не отвечу "нет"!

Уходит. Ельников один. Почти совсем стемнело. Входят С е д о в и К р а м и н.

Е л ь н и к о в. Владимир Ипполитович!?

К р а м и н (останавливается). А!..

Е л ь н и к о в. Вот встреча...

К р а м и н. Мир очень тесен.

Е л ь н и к о в. Я не знал, что вы здесь.

К р а м и н. А я знал, что вы здесь.

Молчание.

Е л ь н и к о в. Жизнь так же хороша, как была?

К р а м и н. Лучше.

Е л ь н и к о в. Лучше?

К р а м и н. Послушайте... (Садится на скамью.) Вы сказочник?

Е л ь н и к о в. В каком смысле?

К р а м и н. В самом обычном смысле. Конечно, вы сказочник, потому что вы музыкант. Нет ничего более волнующего, чем столкновение злой силы с доброй; все сказки на свете сложены об этом. В детстве я волновался: кто победит? Потом принял мудрость, что побеждает обязательно Добро. Нам с вами повезло фантастически: как раз в тот отрезок вечности, когда мы с вами имеем честь осмысленно существовать, Добро и Зло схлестнулись в битве, выходящей за пределы человеческого опыта; и сейчас мы участники в торжественнейшем апофеозе Добра, какой когда-либо видела история. Мы с вами помогли очистить мир от мракобесия и крови, чтобы живым людям легче было дышать и работать. Согласитесь, что такая удача выпадает на долю не каждого существования.

Молчание.

Е л ь н и к о в. Итак, мы удачники?

К р а м и н. Несомненно.

Молчание.

Е л ь н и к о в. Вы надолго?

К р а м и н. Нет, в командировку.

Е л ь н и к о в. Мы встретимся?

К р а м и н. Завтра я уезжаю.

Е л ь н и к о в. Жаль, что мы встретились только сегодня. Почему Иван Иваныч не сказал мне?

К р а м и н. Он не был уверен, что встреча со мной доставит вам удовольствие.

Е л ь н и к о в. Жаль...

Молчание.

К р а м и н. Потеря аппетита, бессонница, - или все уже в порядке?

Е л ь н и к о в. Бессонница.

К р а м и н. А больше всего удручает милосердие окружающих, не правда ли? Девушки предлагают любовь.

Е л ь н и к о в (усмехнувшись). Девушки предлагают любовь.

К р а м и н. Вы счастливее меня: вас не переводят через улицу. Когда переводят через улицу - это ужасно. Что вы делаете?

Е л ь н и к о в. Учу детей теории музыки.

К р а м и н. И успешно?

Е л ь н и к о в. Представьте - да.

К р а м и н. Хорошо; у нас маловато теории при обширной практике всякого рода... И все?

Е л ь н и к о в. Настройщик фортепьяно.

К р а м и н. Хорошо. (Встает.) Мне пора. Вам не интересно узнать, где сейчас Зинаида Александровна?

Е л ь н и к о в. В Москве, надо полагать.

К р а м и н. Нет, в пути - едет сюда. Я видел свежую афишу. Даст здесь два концерта. В гостинице сбились с ног - готовят номер для знаменитости. Пойдете к ней?

Е л ь н и к о в. Вряд ли.

К р а м и н. Непременно пойдите.

Е л ь н и к о в. Зачем?

К р а м и н. Из милосердия. Неужели вы лишите ее эффектного положения? Послушайте, это же для нее клад, она развернулась бы во всем блеске... Не будьте эгоистом, пойдите. Впрочем, она сама к вам придет.

Е л ь н и к о в. Она не знает, что я тут.

К р а м и н. Знает. О вас писали в печати. До свиданья. (Ельников подает ему руку. Левую. Прощаются.) Послушайте, ведь я был прав тогда? Она прошла, как скарлатина? Или еще шелушится?

Е л ь н и к о в. Затрудняюсь ответить...

К р а м и н. Просто по привычке кажется. Шелуха облетела, кожа чистая, а все представляется, что зудит... За эти годы вся шелуха с нас облетела... Желаю вам счастья! (Уходит с Седовым.)

Е л ь н и к о в (один, после молчания). Счастья?..

Декорация первого действия. Весенний день. Ольга Ивановна хозяйничает в кухне. Входит В а с я.

О л ь г а И в а н о в н а. А кто там?

В а с я. Я. (Заглядывает в кухню.) Телеграммы нет?

О л ь г а И в а н о в н а. Нет. Нет еще, Вася. Рано еще быть телеграмме.

В а с я. Думаете - еще не доехала?

О л ь г а И в а н о в н а. Доехать-то она доехала, откровенно говоря, да знаешь, Вася, пока они в себя немножко придут, пока насмотрятся друг на дружку, то да се, - тогда она вспомнит и даст телеграмму; не раньше.

В а с я (после молчания). Пусто стало. Без Кольки.

О л ь г а И в а н о в н а. Вася ты, Вася... Да, пусто. Уехал мой внучонок... Я вот тоже, мечтала внуков иметь. Надя не захотела. У нее свету в очах не было, кроме Саши, - не захотела детей, и все... Я считаю, что это ошибка с ее стороны. (Длинный капризный звонок.) Это Зина. (Отворяет, впускает Зину.) Ну что?

З и н а. Ну ничего.

О л ь г а И в а н о в н а. Сдала?

З и н а. Ну конечно, сдала. Ко мне никто не приходил?

О л ь г а И в а н о в н а. Нет. Ты что такая?..

З и н а. Есть хочу.

О л ь г а И в а н о в н а. Иди, ешь.

З и н а. Не хочу. (Уходит в свою комнату.)

О л ь г а И в а н о в н а (Васе). Видел?

В а с я. Куксится девчонка.

О л ь г а И в а н о в н а. Да... Хорошее дело - детишки в доме. Будь у меня внуки, я бы не тучнела. И поясницу бы так не чувствовала... Самые счастливые мои годы, Вася, откровенно говоря, это когда Саша был маленький. (Помолчав.) Его и тогда все любили. (Входит Зина, ищет что-то.) Занятный был такой...

З и н а. Это же ужас, что такое... Ну скажите, люди добрые, куда я ее положила?.. Александр Андреич еще не приходил?

О л ь г а И в а н о в н а. Нет. А тебе он зачем, Зинуша?

З и н а. Я хочу, чтобы он пришел в половине второго.

О л ь г а И в а н о в н а. Он и придет в половине второго. Он всегда приходит в половине второго... (Васе.) Помню, как научился букву "ры" выговаривать, так везде ее на место "лы" совал: не скажет лапа, а рапа; не лошадь, а рошадь...

З и н а. Рошадь... Рошадь, а у рошади четыре рапы... Вот как сейчас помню - держала в руках, а куда положила?.. Вот тут я стояла и держала в руках...

О л ь г а И в а н о в н а. Ты что потеряла?

З и н а. Заколку для волос. Ну, как я буду - так?.. (Встряхивает головой так, что прядь волос падает на лицо.) Ольга Ивановна! Ну, как я буду?.. (Обнимает Ольгу Ивановну, горько плачет.)

О л ь г а И в а н о в н а. Зина ты, Зина...

З и н а (громко сморкается). Это я просто так... Не обращайте внимания... Просто зашла в комнату, Колькина кроватка стоит пустая, Манечкина пудреница, мне стало грустно... (Вася уходит в свою комнату.) Папа едет в Москву, и я должна ехать...

О л ь г а И в а н о в н а. Вот твоя заколка, Зинуша Под полотенцем.

З и н а. Спасибо... Который час?

О л ь г а И в а н о в н а. Да уж второй, должно быть... Зинуша, милая ты моя...

З и н а. Я не хочу уезжать. Папа не понимает, говорит - в Москве жить - счастье... Почем он знает, где мое счастье? Кроме меня, ни один человек не может это знать, правда?

О л ь г а И в а н о в н а. Правда, Зинуша, правда... Ты же есть хотела, садись тут со мной, я тебе налью горяченького... (Звонок.) Я отворю.

З и н а. Нет, я. Это ко мне. (Открывает дверь и впускает Вальку. Валька приодет, в руке у него футляр со скрипкой.)

В а л ь к а. Здравствуйте.

З и н а. Ты пришел. Клади фуражку вот сюда и иди сюда. (Вводит Вальку в комнату Ельниковых.) Садись. Я ужасно боялась, что тебе не передадут записку, или что ты забудешь скрипку, или что-нибудь помешает...

В а л ь к а. Да, у нас экзамены, но в общем я пришел.

З и н а. У меня дело к тебе. (Из папки на столе достает рукопись Ельникова.) Ты можешь сыграть вот это?

В а л ь к а. Сейчас?

З и н а. Да, сейчас!

В а л ь к а. Сразу видно, что это написано не специалистом.

З и н а. Что ты этим хочешь сказать?

В а л ь к а. Неразборчиво. Это что, триоли?

З и н а. А я почем знаю?

В а л ь к а. Это фа или соль?

З и н а. Ты уж прямо скажи, что не можешь сыграть!

В а л ь к а. Я могу сыграть. Но я не буду играть, если вы будете так разговаривать со мной!

З и н а. Подумаешь!.. Миленький, ну сыграй, я тебя прошу!

В а л ь к а. Вот. Так со мной надо разговаривать. Так и быть, я сыграю.

З и н а. Постой! Который час?

В а л ь к а. Половина второго.

З и н а. Играй!

Валька играет. Ольга Ивановна выходит в переднюю, слушает. Вася отворяет дверь, слушает. Е л ь н и к о в входит, останавливается у двери, слушает. К голосу скрипки, за сценой, присоединяется оркестр. Валька опускает смычок. Молчание.

В а л ь к а. Кто это написал?

З и н а (надменно). Это написал знаменитый скрипач Александр Ельников, герой Отечественной войны.

Она видит Ельникова и протягивает ему руку. Открывается незапертая дверь, входят З а и н ь к а и Р о д и о н. Молчание. Зина, Валька и Ольга Ивановна уходят.

Р о д и о н. Здравствуй, Александр.

Е л ь н и к о в. Здравствуй, Родя.

Р о д и о н. Каков, Заинька?.. Ты выглядишь, брат, отлично. Лучше, чем бывало, верно, Заинька? Во всяком случае, не желтый... Только ты как будто немножко того... Как я, бывало, в холостяцкие годы, когда закачусь, бывало, в Москву, как после Хасана... Он как встрепанный, Заинька. Выпил немножко или только что проснулся?

Е л ь н и к о в. Только что проснулся. (Неловкое молчание.) Сядем.

Р о д и о н (садится). Мы ненадолго. Я - вообще на пять минут. Я проездом, только чтоб подцепить ее, ну и тебя повидать, конечно. Я сам давно наметил такой план - непременно как-нибудь повидать тебя, пожать руку... Ты знаешь за что. Я тебя раньше считал не очень мужчиной, ну, а ты... Можно мне пожать твою руку? (Не отпуская руки Ельникова.) Слушай, Саша. Я не красноречив, конечно, но я ей-богу порядочный человек, что б ты там не думал... Видишь, мы опять с нею. Я по-честному. Не думай, что я скотина, отнимаю и так далее. Я скажу то, что я думаю. При ней. По сути дела, я один ее люблю, по-настоящему, по-хорошему, ты понимаешь. Я ее полюбил еще в те времена, когда у нее за душой ничего не было, ни славы, ни настоящего уменья, ни проклятой этой повадки, которой она вам, дошлым мужикам, головы крутит... Была себе студенточка со способностями, и больше ничего. Вполне подходящая пара для такого простака армейского, каким я был... Не было у меня силы направить, удержать... А баба - у-у!.. Так ведь я из нее человека сделаю. Честное слово, сделаю. Напрыгалась - хватит! Детей мне будет рожать и кашу варить. Не смейся - будешь! Я теперь знаю, как это делается. Спуску поменьше давать, да своевременно принимать меры против разных фиглей-миглей, вот и все. Вся нехитрая наука... Она ведь неплохой человек. Уж если по всей совести, так это она меня надоумила вместе к тебе прийти. Давай, говорит, зайдем вместе, поговорим по-хорошему, объяснимся, все-таки, говорит, как-то так... Даже сказала попросим прощенья. Ну, я не считаю, что ты в этом нуждаешься, но все-таки, конечно... Саша, я ухожу. (Встает.) Видел в Москве Надежду, велела передать, что, одним словом, - привет, одним словом, велела передать. Ну, ладно, мне что, я передаю, что мне велено...

Е л ь н и к о в. Надя не простила меня.

Р о д и о н. Такие, брат, не прощают.

Е л ь н и к о в. Нет, иногда прощают. Я слишком обидел ее.

Р о д и о н. Может быть, тут даже не в обиде дело. Ты пойми ее все-таки: замуж она выскочила, конечно, в пику тебе, сгоряча, от обиды. Теперь ты ее зовешь... Ну а человека-то, того человека, так ей и бросить, как тряпку, за ненадобностью?.. Прикажешь бросить?

Е л ь н и к о в. Запутался я, Родион...

Р о д и о н. Да. И ее запутал. Не запутывай еще больше; оставь ее так, как есть... Жалко ее. Мне всех баб вообще жалко, которые мыкаются в жизни вздорно. Я и ее жалею, вот ее, ее... (Указывает на Заиньку.) Черт ее душу разберет, чего ей надо, чего она шатается от мужика к мужику... Я, вот, к одной прибился, к студенточке пустяковой, на медвежонка похожей, с тех пор никого мне не надо, хочешь - верь, хочешь - нет... (Заиньке.) Ты что смотришь так?

З а и н ь к а. Смотрю...

Р о д и о н. Изучаешь?

З а и н ь к а. Изучаю...

Р о д и о н. Сравниваешь?

З а и н ь к а. Сравниваю...

Р о д и о н. Саша, ухожу. Будь здоров, не поминай лихом, не приходи в отчаяние. Что, брат, делать, я вот тоже, например, не тем занимаюсь... Я ведь просился в свое время в летчики - не приняли! Не с твоим, говорят, ростом и весом летать; ходи по земле. А я, понимаешь, с детства видел себя в воздухе!! Хожу, ничего. Сперва страдал, потом привык. Дай тебе бог, как говорится, Саша... (Заиньке.) Я тебя подожду на улице.

З а и н ь к а. Хорошо.

Р о д и о н. Не забудь, пожалуйста, мне еще на вокзал.

З а и н ь к а. Я недолго. (Родион уходит.) Сядь около меня. Не хочешь? Все равно... Ты веришь, что мне все равно?

Е л ь н и к о в. Не знаю.

З а и н ь к а. Ты похудел, постарел... Ты стал еще красивее! Он грубый и плоский, как булыжник, правда?

Е л ь н и к о в. Нет.

З а и н ь к а. Все-таки я, вероятно, останусь с ним.

Е л ь н и к о в. Это очень хорошо.

З а и н ь к а. Тебе нравится?

Е л ь н и к о в. Я считаю, что для тебя это самое надежное убежище.

З а и н ь к а. Все мы хлебнули славы. А его слава - самая простая и самая прочная.

Е л ь н и к о в. Я не о том. Сердце у него - самое простое и прочное.

З а и н ь к а. Ты уже привык ходить по земле?

Е л ь н и к о в. Нет. Я никогда не привыкну.

З а и н ь к а. Он говорит - можно привыкнуть.

Е л ь н и к о в. Можно. Можно! Но я никогда не буду ходить по земле.

З а и н ь к а. Будешь летать?

Е л ь н и к о в. Буду летать.

З а и н ь к а. С подбитым крылом?

Е л ь н и к о в. Крамин летает.

З а и н ь к а. То - Крамин!..

Е л ь н и к о в. А это - Ельников.

З а и н ь к а. Как же ты будешь летать, мой чудесный?

Е л ь н и к о в. Не все ли тебе равно.

З а и н ь к а. Не скажешь?

Е л ь н и к о в. Нет.

Молчание.

З а и н ь к а. А мне говорили, что ты учишь детей в школе.

Е л ь н и к о в. Совершенно верно, учу.

З а и н ь к а. Ты учишь детей в школе.

Е л ь н и к о в. Да. Это очень приятно - летать и учить детей.

З а и н ь к а. Может быть... может быть... Ты гораздо, гораздо красивее стал!

Е л ь н и к о в. Очень рад.

Молчание.

З а и н ь к а. Почему я так бессильна? Почему я не могу сказать: возьмите мой голос, только оставьте ему его руки... руки мастера, руки творца... Как я молилась, когда узнала... Я не могла ответить на твое письмо, я могла только молиться... Я стала молиться с тех пор, можешь себе это представить?.. Эта дверь - на балкон?

Е л ь н и к о в. Да, на балкон.

З а и н ь к а. Балкон - на улицу?

Е л ь н и к о в. Да.

З а и н ь к а. Саша, хочешь, я выйду на балкон и брошу ему записку, чтобы он уходил? Саша... (Целует руки Ельникова.) Боже мой, боже мой...

Е л ь н и к о в. Я был на войне. Она меня научила понимать простые вещи: смерть - небо - хлеб - любовь... Я вот этого всего не понимаю больше. Извини.

З а и н ь к а (встает, тихо). Прости, что я цела и здорова, прости, что мой голос со мной! (Целует Ельникова. Входит Зина.) Прощай! (Уходит. Молчание.)

Е л ь н и к о в. Девочка моя...

З и н а. Ничего не говорите. Ничего я не видела, ничего не спрашиваю, ничего знать не знаю... Сяду с вами рядышком. И положу вашу голову вот так... Усните! Вам музыка приснится, чудесная-чудесная, ни на что не похожая, - ваша. Ее будут играть, и вы будете слушать и радоваться-радоваться. Спокойно-спокойно усните. Я буду с вами. Ни к кому не отпущу, никому не отдам вечно, милый мой, богатство мое, счастье мое...

З а н а в е с.

1945