Том 4. Стихотворения, 1930-1940

С министра-вора взятки гладки:

Ему подносят шоколадки

И, как гласит газетный слог,

Дают свободу «под залог»

Затем, чтоб после приговора

Снять и залог с большого вора.

   Но вот бедняк стянул пирог,

И суд к нему безмерно строг.

Вот судят как, любуйтесь, нате,

В одном американском штате:

Чуть не грудных детей шатанье,

Ребячий труд, самопитанье…

И уверяют нас вруны,

Что это значит – процветанье

Сверхбуржуазнейшей страны!

Борьба с безнравственностью! Браво!

А на кого сия гроза?

Кто? Не поповская ль орава

Косит налево и направо

Свои блудливые глаза?

Но на курортах особливо

Отцы ведут себя блудливо.

Так, что пришлось в конце концов

Спасать курорты и купальни

(Ведь это все-таки не спальни!)

От блудодействия отцов.

В любом поповском вертограде

На складе

Ворох чепухи:

«Кто побывал в христовом граде,

Тому простятся все грехи!»

Кто не поверит этой чуши,

Тот есть безбожный маловер.

Американские чинуши –

Греха простимого пример.

Бунты рабочих, забастовки –

Вот непростимый грех! А тут…

Намылят жуликам головки

За то, что были так неловки…

И повышение дадут!

Так, безработные отряды

Кой-где возводят баррикады.

На языке скажу своем:

У них строительный подъем!

Смекает стан фашистов злобный,

Что даст ему подъем подобный,

И в тыл геройскому труду

Шлет полицейскую орду.

Но обладаем мы приметой,

Уже проверенной вполне, –

Исход победный тяжбы этой –

На пролетарской стороне!

«Но, но, но, ты, разледащая!

Надорвала жилы все!

Эх, работа распропащая

На аршинной полосе!»

Растрепала баба косыньку,

Разомлела от серпа.

Вышла баба жать полосыньку

И нажала… три снопа!

Рядом пахоть – не аршинная!

Трактор весело гудит.

Чудо-силушка машинная

Пашне, явно, не вредит.

Урожаи диво-дивные!

Не узнать: не та земля!

Вот что значит: коллективные,

Обобщенные поля!!

Он – тракторист военной школы,

И землемер он не худой:

Сметает межи, частоколы

Красноармеец молодой!

На бранном поле воин грозный,

Сейчас грозит он кулаку,

Сейчас работник он колхозный,

Помощник брату-бедняку!

С какою возволнованно-нежной любовью

Рабочий, крестьянин, кузнец и поэт

Посмотрят на этот, окрашенный кровью,

Комсомольский билет!

С ним рядом – билет командира-партийца.

Он знал, куда метить, наемный убийца,

Оставивший пулей просверленный след:

Ущерб нанося пролетарскому строю,

Он сердце пронзил командиру-герою

И – хранимый у сердца – партийный билет!

Час грозный придет, и наш залп орудийный

Прогремит не однажды злодеям в ответ

За этот простреленный пулей, партийный,

Покрашенный кровью комсомольский билет![1]

ГПУ во вчерашней публикации

Разоблачило махинации

Рабоче-снабженческих дельцов,

Высокопробных подлецов

Белогвардейского сплава!

Честь ему и слава!

Разоблачение «заготовителей».

Раскрытие «организации вредителей

Рабочего снабжения»

Стоит выигранного сражения.

Вредители проиграли войну.

Они – в плену!

ГПУ работает отменно!

Советский страж – на должной высоте!

Но вредители, скажем откровенно,

Тож не плелись у событий в хвосте.

Их активность значительна

И поучительна!

Их ловкость тож не мала:

Удалось нам раскрыть не попытку,

А свершенные многократно дела,

Причинившие нам немало убытку,

Убытку не только материального –

У идейно-вредительского крыла

Еще и работка была

Порядка политико-социального:

«Контрреволюция движется! Движется!

Мы – у власти! Гоп-ля!!»

Уж тянулася к власти интеллигентская жижица,

Кондратьевско-громанская сопля!

Просчитались, однакоже, стервы.

Подвели их мясные консервы!

Консервы, поистине! Да!

«Пролетарская, ясно, еда!»

«Гас-с-с-па-да,

Попробовать, х-ха, не хотите ли?»

Смеются вредители.

Вредят и в ладоши от радости хлопают:

«Товарищи слопают!»

«Ах-ха-ха!»

«Ах-ха-ха!»

«Грязь!» – «Кишки!» – «Требуха!»

«Дерьмо, извините, воловье!»

«Все сожрут на здоровье…

Виноват, на погибель свою!»

«Даешь-ш-ш-шь кан-с-с-серь-вы!» – «Даю!!»

И давали действительно,

Ухмыляясь язвительно,

Колбасную гадость –

«Собачью радость»,

И консервы с зубами,

Губами,

Кишками,

Глазами…

«Кушайте сами!»

Чудо-консервы! Советский патент!

Ел их рабочий, пролетарский студент,

Работницы-матери, малые дети

Ели консервы проклятые эти,

Дрянь и мерзость застуженную,

Получившую кличку заслуженную:

«Прощай, молодая жизнь!»

Пусть же нынче вредительский стан содрогнется:

Кличка эта сегодня на него обернется!

Беспощадным ответом на его «заготовки»

Будет краткая речь пролетарской винтовки:

«Прощай белогвардейская жизнь!!»

Сверкает хищный глаз. Оскалены клыки.

Последний, острый взмах вредительской руки,

И – нет вредителя! Его настигла кара.

Его пронзила и сожгла

Неотразимая стрела

Молниеносного удара!

Знай, враг, шагающий к вредительской меже:

Наш часовой – настороже!

Гниль тонкоствольная испуганно трясется:

   «Нет, этой скоростью немыслимо идти!»

      Локомотив истории несется

         По генеральному пути.

Тринадцать станций, лет – каких! – остались сзади.

      Разгон велик. И машинист – гроза.

Гниль в страхе мечется: «Спасите!»

                    «Бога ради!»

         «Ах, бога ради!»

         «Где тормоза?»

«Ай, где-то звякнуло!»

         «Ай, где-то прогремело!»

Гниль бревнышки сует на рельсы очумело.

«Тринадцать!» Роковой для суеверов год.

…Суровый машинист уверенно и смело

Пронзает взором даль и – развивает ход!

Каждый день по утрам мы

Читаем телеграммы,

Приносящие нам вести

Из страны насилия и мести,

Насилия Чаи Кай-ши и империалистских гадов,

Мести красноармейских китайских отрядов.

Газета «Норд Чайна дейли ньюс»

Пишет открыто: «Не таю-с!

Таить невозможно:

Положение тревожно.

Растут красные войска.

Несмотря на все старание,

Красная опасность столь же велика,

Даже больше, чем ранее!»

Да, нечем газете утешаться:

Красная опасность не хочет уменьшаться.

Беднота заодно с красными частями.

Неприятно делиться такими вестями?

«Дагун-бао», газетка другая.

Коммунистов ругая,

Понять все же кое-что старается,

До сути дела добирается:

Что ж эта газета набралася совести?

Иль преподнесла нам какие-либо новости?

Она не знала ранее,

Что средь китайской бедноты сплошное

                    вымирание,

Что жизнь ее – роковая западня

Не со вчерашнего дня,

Что мы жуткие детали

Чуть не в нашем детстве читали:

Вот и весь разговор.

Какая бездна хладнокровия

В ученом европейском муже!

Но разве с тех пор

Социальные условия

Не сделались хуже?

И разве они

В наши дни

Чужды Европе, все ужасы эти?

Матерями в Европе не убиваются дети?

Разве ужасу этому Европа чужда?

Разве не заставляет нужда

Безработные гибнуть семейства?

Сколько лжи, лицемерья, злодейства,

Какие преступные фигуры

Прикрывают «гуманность» буржуазной

                    культуры.

Разве не несколько дней лишь назад

Весь фасад

Вечерней берлинской газеты –

Каждый день приносит такие сюжеты! –

Не был поистине страшен?

Не был «шапкой» такою украшен:

Да, утопила!..

Малютку!..

Сынишку!..

Резвого шалунишку!..

Утопила сама!..

Сошла, бедняжка, с ума!..

Целый год без работы…

Изнурили нужда и заботы…

Голод…

Холод…

Зима…

Жалость к ребенку рассудок убила.

Мать родная сама

Родное дитя утопила!..

. . . . . . . . . . . . . . .

Товарищ! Европейский рабочий, читай:

Заливаемый кровью рабочих Китай,

Китайской нуждой изнуряемый,

Европейскими пушками усмиряемый,

Это – прообраз европейской судьбы,

Пролетарской судьбы,

Если б сердце рабочих к борьбе охладело.

Нет отдельной китайской революционной борьбы,

Есть борьба за общепролетарское дело!

К игрушкам дооктябрьским, детки,

Тянулись долго ваши предки,

Чтоб их схватить, потеребить,

Все изломать и истребить

И с кучей старенького хламу

Забросить в мусорную яму.

   Был для рабочих и крестьян

От них один сплошной изъян:

Все эти страшные игрушки

В руках имели войско, пушки,

Кнуты – у каждой по кнуту –

На трудовую бедноту,

И беднотою, как хотели,

Они играли и вертели.

   Конец всей этой злой игре

Был в большевистском Октябре:

Народ встряхнулся, встрепенулся,

К игрушкам подлым дотянулся

И так тряхнул их – пыль столбом!

Теперь посмотримте в альбом.

Вот это – царь,

Глава всей банды.

Он только знал

Слова команды:

«Рас-се-я,

Смир-р-р-но!..

Стой!.. назад!»…

Большой дурак,

Хоть и усат.

Игрушка важная – сановник.

Народных бед и слез виновник,

Бездушный злобный бюрократ

Держал в руках весь аппарат.

Митрополит.

            Служитель божий,

Колдун брюхатый, толсторожий,

Дурил народ,

             морил постом,

Глушил кадилом

              и крестом.

Помещик.

          Вид высокородий.

Владелец множества угодий.

Считая мужика скотом,

Всегда стоял над ним с кнутом.

Капиталист.

            Заводчик. Туша.

На все способный ради куша.

Рабочих гнул в бараний рог.

Под ним – завод,

               не то – острог.

Купец.

       Был твердым старовером.

Жирел обвесом и обмером.

Над бедняком чиня разбой,

Рычал: «Терпи, Христос с тобой!»

Судья.

        Безжалостный. Бесчестный.

Был приговор его известный:

«Кто против барской кабалы,

Того навеки в кандалы!»

Жандарм.

          Тюремщик и убийца.

Шпион, свирепый кровопийца.

Пес, охранявший царский строй

Своею подлою игрой.

Городовой.

            Такой-то части.

Фундамент главный царской власти.

Везде – торчал, рычал, стращал,

Держал, тащил и не пущал.