Том 5

Заладил ветер до утра.

Послал же черт нам жизнь такую!

Приятель! Чем болтать впустую,

Ломай валежник для костра.

Как я продрог!

Стучит зубами!

Ишь, неженка! А говорят,

Что пастуху сам черт не брат.

У турок бы звенеть цепями

Тому, из-за кого в горах

Я мерзнуть принужден.

И это

Ты говоришь в начале лета?

Авильская гора в снегах[1]

Навек застыла.

Несомненно

Зима, которую подчас

Клянут в долинах, здесь для нас

Была б весной благословенной.

Все это так, но мне меж тем

Прискучило ворчать и злиться.

Эх, глянуть бы хоть раз на лица

Тех сочинителей поэм,

Что жизнь пастушью воспевают!

У них все травка — что ни стих —

Да ручейки.

Амур[2] иных

Истомой летней одаряет

И в стужу, а другим весна

Лишь снится. К ним она в постели

И не заглянет.

Неужели

Любовь к богатству льнет?

Она

Услада тех, кто от безделья

И вечной праздности устал.

Вот всадник промелькнул у скал,

Поднявшихся за старой елью.

Уж не хозяин ли? Вглядись,

Лисено…

Тут по крайней мере

С полмили. Брось! Я не поверю,

Что зорче видит он, чем рысь.

Бьюсь об заклад, что это скачет

Наш Мендо на своей гнедой.

Вот пес его сторожевой.

Кобыла ржет.

Узнала, значит,

То пастбище, где с жеребцом

Резвилась.

Продан он соседу,

Ученому законоведу;

Пора ей позабыть о нем.

Зовет! Вот если б так же звали

Красавицы дружков своих —

Властителей потех ночных!

Поверь, зовут, и уж едва ли

Сильней воинственный свой пыл

Конь Сида проявлял,[3] завидя

Доспехов блеск, хоть в нем и Сиде

Один и тот же пламень жил.

Стреножь пока мою кобылу

И жди меня.

Своим глазам

Не верю!

Кто приехал к нам!

Вот гость!

Вдруг счастье привалило.

Наш Мендо!

Рад вам пожелать,

Друзья, удачи и здоровья.

Науку, что зовут любовью,

Устал хозяин изучать,

Раз предпочел ей эту стужу

И ветер.

Я люблю жену,

Ей верю и ее одну

Оставить не страшусь. К тому же

Ко мне дошел сторонкой слух,

Что на горе здесь рубит кто-то

Мой лес иль тешится охотой.

Тут у меня от злости дух

Перехватило. Гнев ужасный

Мной овладел. Я на гнедой,

Летящей огненной стрелой,

Сюда помчался, и… напрасно.

Ведь люди завистью полны,

И вот какой-нибудь пройдоха

Решил, что было бы неплохо

Меня от молодой жены

Отвлечь хоть ложною тревогой.

Но как над ним я посмеюсь!

Пришпорю лошадь и вернусь

Домой кратчайшею дорогой.

Нет, пусть красавица жена

Без мужа ночь пробудет эту.

Покрыла черную карету

Коростой ледяной луна.

Дождаться нужно вам, чтоб небо

Порозовело, расцвело

И увенчало бы чело

От сна воспрянувшего Феба,[4]

И мы отпустим вас.

Но как

Устроюсь я?

Вас не обделим —

Под плащ овечьих шкур настелим.

И мягче, чем любой тюфяк,

Земля окажется нежданно.

Такому ложу на войне

Завидовать, поверьте мне,

Могли б четыре капитана.

Я умолчу уже о тех,

Кому и на шелку не спится.

Одним успела в кости впиться

Подагра; карта, как на грех,

К другим приходит в это время…

А вы уснете крепким сном,

Взамен подушки вам набьем

Холстину перьями. (Не теми,

Чьим пением скрипучим всласть

Любой писака упивался,

А теми, с коими расстался

Петух, спеша в бульон попасть.)

И ветер вас баюкать будет,

А не костяшки, что, стуча,

Прочь гонят сон от богача

И кровь его то жгут, то студят.

Вы голодны? Эргасто! Нож

Точи и выбирай козленка.

По мне вот этот, с шерстью тонкой,

Вполне для вертела хорош.

Лисено! Пламя не погасло?

Ты позаботишься о нем

И на золе иль над огнем

Застывшее растопишь масло.

Хотите пить? У нас всегда

Хранится молоко в кувшинах.

Чуть отхлебнете — и в сединах

Заиндевеет борода.

Вино без всяких церемоний

Рассадит нас вокруг костра,

А там, проспав здесь до утра,

Вернетесь вы к своей Антоне.

Я вас порадовать хочу,

Чтоб вам не вздумалось, пожалуй,

Что скупо я иль слишком мало

За вашу преданность плачу,

Чтоб не сказали о невежде,

Что копоть от угля на нем

Чернеет до сих пор пятном

(Ведь угольщиком был я прежде,

И уголь-то отцу и мне

Принес со временем достаток),

Ответ мой будет прост и краток:

Друзья! На вашей стороне

Победа…

Долгий век олений

Живите!

Слово невпопад

Ты бросил. Ведь олень рогат,

А я… Хоть чужд я опасений,

Но помню, что жену зовут

У нас в Пласенсии Прекрасной,

А эта слава так опасна,

Что лучше уж быть зорким тут.

Так будьте долговечней башни,

Что эти скалы сторожит;

Чем паутина, что лежит

На позабытой плугом пашне;

Чем улей, бережным трудом

От непогоды защищенный;

Чем двадцать раз во время оно

Заложенный владельцем дом;

Как плющ, что обвивает стены,

Пусть вьется ваша борода;

Как знак земельный, навсегда

Здесь врытый, стойте неизменно

И крепче будьте, чем утес,

Нет — чем гранитное корыто,

Что вытесал для домовитой

Хозяюшки каменотес.

Живите дольше (тут уж сбиться

И смолкнуть время мне велит),

Чем затянувшийся визит

Глупца назойливого длится.

Не расплатиться мне вовек

С тобой за пожеланье это…

Но стук копыт раздался где-то

В лесу.

Какой-то человек

К нам скачет на коне.

Застала

Ночная мгла его в пути.

Уж не желает ли найти

Ночлег охотник запоздалый?

Он спешился, глядит вокруг…

Что этому сеньору надо?

Рад встретить вас.

И мы вам рады.

Охотились вы?

Да, но слуг

И с ними двух своих спаньелей

В лесу я потерял впотьмах.

Сосед — ученый! Он в гостях

У вас на прошлой был неделе.

Не тот ли, чья жена у нас

Слывет красивейшею дамой?

Ты не ошибся, Хиль, тот самый!

И он в лесу, в столь поздний час?

Бродить в лесу, в законах рыться

И поклоняться красоте?

Не эти склонности, так те

Помогут от забот укрыться.

Охоту вправе мы считать

Наукой королей исконной.

Пусть ищет он в лесу законы,

Иначе где ж их отыскать?

И не тревожьтесь, что он разом

Утратил двух поводырей,—

Тут скажутся еще сильней

Их тонкое чутье и разум.

Я, значит, вижу пред собой

Дон Леонардо?

Да, и случай,

Заставивший под этой кручей,

Окутанной зловещей тьмой,

Меня до полночи скитаться,

Вдруг надоумил к вам свернуть,

Чтоб вы мне указали путь.

Советую вам здесь остаться,

Чтоб снова не попасть в беду.

Метель ярится все сильнее.

Моя Эльвира! Как же с нею

В разлуке ночь я проведу?

И мне тоскливо без Антоны,

Моей красавицы жены,

Но там во мглу погружены

Тропинки горные и склоны,

А здесь мы, выпив молока

И сыру съев, вина нацедим,

Потом подстелят двум соседям

Овечьи шкуры под бока.

Не лучше ль так? Но не пристало

Мне спорить с мудростью самой.

Хоть преградить мне путь домой

Ни снежной буре, ни обвалу

Не удалось бы, но сейчас

Себя остаться принуждаю,

И если так я поступаю,

То знайте: только из-за вас.

Я полон к вам такой приязни,

Что был бы рад включить вас в круг

Друзей ближайших.

Что так вдруг?

Не кажется ль вам сообразней

Для дружбы ровню подыскать?

Ведь трудно столь различным людям,

Как вы да я, — хоть вместе будем

И есть, и пить, — друзьями стать.

Науки муж и пентюх темный,

Идальго и простой мужик —

Где общий мы найдем язык?

Нас разделяет ров огромный,

Я речь об овцах заведу,

Сеньор — о царственном величье,

Я — про свои дела мужичьи,

Вы — о взысканьях по суду.

У жизни для всего живого

Одно предначертанье — жить!

Жизнь может сблизить и сдружить

С ученым пахаря простого.

Ведь общность жизненных путей

Приводит к дружбе настоящей.

Ну что ж…

Чтоб видеться почаще

Могли мы, я жене своей

Скажу, чтоб с вашей подружилась.

Все, видно, к этому идет.

Козленок только вас и ждет.

Присаживайтесь, ваша милость.

Как быть мне? Ведь Эльвира там

Не спит в тревожном ожиданье.

Тем будет радостней свиданье.

Ученый лезет к мужикам!

Зачем? Ведь при твоих повадках

Похож, мне думается, ты

На тех, кто ради простоты

Чеснок ест в бархатных перчатках.

Что? Нет из-за меня покоя?

Ворчу все время и корю.

Но ты ведь стала мне родною,

И я как твой отец с тобою,

А не как свекор говорю.

Браню тебя не за наряды,—

Все женщины обновам рады,

Тут ничего плохого нет,

Но плохо, что за этим вслед

Приходят ветренные взгляды.

Грешит на суд суровый ваш

Пристрастьем к модам ваша дочка?

Где, в чем сказалась эта блажь?

А вот взгляни на твой корсаж

С серебряною оторочкой.

Хоть женщина, готов признаться,

Должна получше наряжаться,

И тут не скажешь ничего,

Но надо все ж соображаться

С достатком мужа своего.

Однако пряжки, так любовно

Украшенные бирюзой,

Что и средь утвари церковной

Сверкали б в праздник храмовой;

Иль вот на нитке золотой

Кораллы, что, как пламя, рдея,

Твою охватывают шею,

Иль туфли, на которых ты

Из бантов пышные кусты

Взрастила, замши не жалея,—

Совсем не для тебя!.. Пойми:

Твой муж не князь и не подеста,

Он из простого слеплен теста,

И между скромными людьми

Вы для себя ищите место.

А угольная пыль к тому ж

Так крепко въелась в наши руки,

Что хоть от злости занедужь,

Ее не смоет ни твой муж,

Ни сыновья его, ни внуки.

Тебя Прекрасной нарекла

Молва… Но будь такой же скромной

Ты, став мне дочерью приемной,

Какой в девичестве была.

Поверь: ты более мила

В крестьянском, просто сшитом платье,

В нем (таковы мои понятья)

Укрыта женщина от бед.

Так не сердись за мой совет,

Честь дочки должен охранять я.

Да хранит вас бог самих,

Добрый Санчо, хоть от желчи

Ваших въедливых советов,

Словно жимолость, увянет

Вскоре молодость моя.

Просите за все укоры

Вас простить. Но все прощают

Старикам их незаметно

Прочь умчавшиеся годы.

Кто же видел, чтобы старость,

Отягченная годами,

К легкой юности своей

Обращала бы лицо?

С кровью стынущей — ведь в ней

Гаснут жизненные соки —

И с душою, оскорбленной

Тем, что лишь объедки жизни

Доедать им остается,—

Злятся старики на всех,

Видя и не понимая,

Что готово закатиться

Солнце жизни их. Четыре

Жизненных поры подобны

Четырем животным. Вот что

Вам о них я расскажу: Человека от пяти

До одиннадцати лет

Несмышленышем, ягненком

Назову. И он проводит

Время в играх и забавах,

Прыгая, резвясь беспечно.

От четырнадцати лет

И до тридцати он схож

С благородным скакуном;

Ведь и этот — то гордится

Яркой праздничною лентой,

То по прихоти внезапной

Удила перегрызает.

В сорок — это лев, свирепей

Тех, что бродят по ущельям

Гор Албанских или рыщут

В дебрях Индии. Ваш возраст

Уж простите, что его

С отвратительным животным

Сравнивать принуждена я,—

Мне свинью напоминает.

Роется она в отбросах

Тупоносым грязным рылом,

Словно днем и ночью в них

Роет для себя могилу,

Вечно хрюкая, ворча,

Недовольная другими

И собою — оттого что

От нее малейшей пользы

Нет, покуда не вонзится

Нож в щетинистую шею.

Разве за двоих мужчин

Я, отец мой, вышла замуж?

Нет, за одного! А Мендо

Хочет, чтоб я наряжалась,

Хочет, чтоб была красивой,

Хочет, чтоб для глаз приманкой

Я была. Его ведь это

Больше радует, чем сердит.

Все от слова и до слова

Помню, что священник в церкви

Произнес, соединяя

Руку Мендо и мою:

«Днесь во славу Авраама,

Иакова и Исаака

Волею господней слиты

Ваши души воедино».

Но не помню, чтобы падре

Или те, что отвечали

На его слова, сказали,

Что отныне не должна я

Туфли с бантами носить

И запястья золотые.

Хоть с советами отца

Сын считается, не буду

Следовать им, так как мужу

Разонравиться боюсь.

Знаю: ленты и запястья

Ни прибавят, ни убавят

Добродетелей душе,

А ведь их мой муж во мне

Ценит более всего.

Но когда бы я носила

Туфли с пряжками из меди,

Иль тряпичные подвязки,

Иль чулки, как у монашек,

Или юбку, что покрышкой

Для кареты быть могла б,

И, хоть женщина я, больше

На сундук была б похожа,

То ушел бы от меня

Муж туда, где покрывает

Дорогое полотно

Тонкой выделки голландской

Кожу нежную как шелк;

Где душистой мазью щеки

Так пропитаны, что стали

Непрозрачными, как будто

Навощенная бумага,

И сквозь них не проступает

Бледность, если даже даме

В обморок упасть случится;

Где перчатки из янтарной

Замши руки облегают;

Где кокетливые челки,

Грация и хитроумье

Столь приятно раскрывают

Двойственность натуры женской.

Ради этого охотно

Муж со всем своим добром

Распростится и пинками

Из дому меня прогонит.

Знайте, свекор: чтоб мужчина

Женщину любил, ей нужно,

Чтобы тело у нее

Было мягким, словно шелк,

А душа подобна ртути.

Санчо! Вы всего превыше

Уголь цените, а я —

Золото любви, и всех

Я богаче, им владея.

Что ж, хоть пилюлей подслащенной

Не назовешь ответ такой,

Но в нем сказался разум твой.

Да! Вышла замуж ты, Антона.

Да! Мендо стала ты женой,

И всех обдать ты вправе стужей,

Кто сунет нос в твои дела.

Ведь с той минуты, как вошла

Ты в этот дом, на плечи мужа

Забота о тебе легла.

Но тугодум, я это знаю,

Мой сын. Пытался вам отец

Помочь, обоих наставляя,

Да впору вспомнил: «Я глупец,

Коль время попусту теряю».

Вам помощь Санчо не нужна,

Тебе и мужу власть дана

Решать самим, что вам пригодней,

Но знай: хорошая жена

Дарована рукой господней.

Невольно после слов его

Себя сомненьями источишь.

Биенье сердца моего —

Мой муж! Хочу лишь одного:

Такою быть, какой ты хочешь.

Лишь для тебя все эти ткани,

Но видишь ты: любовь мою

Тебе я также отдаю

В тот час, когда без одеяний

Я пред тобою предстаю.

Ах! Улицу окиньте взглядом!

Под вашим, госпожа, окном

Два солнца, золотым огнем

Лучась, сверкая, мчатся рядом.

Сеньор Энрике на гнедом!

Скакун его весь в брызгах пены,

И словно лебедь он летит,

Уздой играя драгоценной.

А на буланом кто сидит?

О, дон Фернандо несравненный!

В родстве, — но не об этом речь,—

С самим епископом сеньоры.

Куда скорей к ним ваши взоры

Должна их грация привлечь,

Сама их внешность, по которой

Легко приезжих в них признать.

Так не угодно ль приказать

Вам красоте своей чудесной

Взглянуть на них и показать

Себя в знак милости небесной?

Вот вновь пришпорили коней,

И пламени поток бурливый

Растекся по груди камней.

К балкону скачут, и, ей-ей,

Копыт израненных огнива

Хотят воспламенить ваш лед

Огнем любви неодолимым.

Да, смело он игру ведет,

Грозя и жизни, что течет

В спокойствии невозмутимом.

Твои слова не соблазнят

Меня приблизиться к балкону

Взглянуть, что делает влюбленный.

Ведь нет прямей дороги в ад,

Чем брошенный случайно взгляд:

В нем обещанье разговора,

Заговоришь — и станет скоро

Сеньору мало глупых слов.

Но честь моя не вступит в споры

С лукавым говором подков.

О нет! Я лучше предпочту

На рать соблазнов ополчиться,

Цепями закую ресницы,

На ключ замкну язык во рту.

Сеньору вздумалось влюбиться?

Пусть любит своего гнедого!

Но я…

Нет!

Не скажу ни слова.

Зачем мне трели соловья?

Я квочка, и привыкла я

Лишь к пенью петуха простого.

Тяжеловесный бык сильнее

Породистого скакуна.

Надежней палка и вернее

Свирели, хоть она нежна.

Но разве, взор метнув, жена

Уже свершает преступленье?

Остерегайся искушений!

Ведь глубь таинственная глаз

Бывала, и уже не раз,

Пучиною грехопаденья.

Юношей, как я уже

Вам рассказывал, закончив

Изучение наук,

Бакалавром Саламанки

Я вернулся в дом отцовский.

Люди в молодости склонны

К думам о любви. И вскоре

Ваш слуга был восхищен

Благородной красотою

И любезностью Эльвиры.

После множества прогулок

Под ее балконом, — их

Уподобил бы я танцу

С тысячами поворотов,

Прихотливых и внезапных,

Как сама любовь, — Эльвира

О моих узнала чувствах

И глазами подтвердила,

Что не прочь их поощрить.

Ей послания в стихах

Я писал. И хоть природа,

Говорят, творец бумаги,

Но стихи творит любовь!

Сквозь оконную решетку

По ночам мы говорили,

Коль ущербная луна

Нам потворствовала. Вскоре

В доме мы уже могли

Тайные вести беседы

До тех пор, пока не стала

Явною любовь, приняв

Облик слова. Ведь не может

Жар ее незримым долго

Оставаться, так же как

Яд в душе, огнем палимой.

Тут в Пласенсии о нас

Стали плохо говорить,—

Ведь любовь такое дело,

Что его все люди любят

Обсуждать и осуждать.

Мой отец хотел воздвигнуть

Замок счастья для меня,

Под замком добро свое

Все ж решив держать. Однако,

Видя, что огорчены

Этим родственники наши

(Ведь чужими-то глазами

На беду легко смотреть),

Счел намеренья мои

Нужным мой отец одобрить,

Выделил мне часть сыновью

Достоянья родового

И способствовал устройству

Брака моего с Эльвирой,

Так что весело и пышно.

Мы отпраздновали свадьбу.

В счастье жить вам!.. Но с любви

И с ее начала должен

Я начать и свой рассказ.

Буду рад его услышать.

Мой отец, что ныне занят

Лишь домашними делами,

Здесь, в горах, еще недавно…

(Но, быть может, не пристало

О столь низменных предметах

Толковать с ученым мужем?

Это ведь ничуть не лучше,

Чем на холст иль на рогожу

Нашивать парчу. Но, впрочем,

Чтобы время скоротать,

Можно ведь о чем угодно

Посудачить. Так что вы,

Даже будучи идальго

И законоведом, все же

Можете хоть малость скрасить

Скуку, слушая такого

Неуча, как ваш попутчик.)

Ну так вот, отец мой, Санчо,

Здесь в горах рубил деревья,

Сваливал потом их в яму

И сжигал, землей засыпав.

Я ж в корзинах, что сплетали

Мы из крепких прутьев ивы,

Уголь, выкопанный нами,

В город относил. Богатство

Этим способом нажив,

Мой отец в деревне нашей

Важным человеком стал.

В это время завелось

У меня знакомство в доме

Земледельца одного.

Это был отец Антоны.

Как-то в полдень я к нему

Заглянул и дочь его

Посреди двора увидел.

В каменной лохани, взбив

Пену мыльную, она

Простыни в тот час стирала.

Как ее изобразить мне?

Рукава рубахи белой

Закатав, Антона руки

Обнажила, и они,

Мраморные у запястий,

Утолщались постепенно,

Так что мог бы их сравнить

Со свечами, что из воска

Золотистого отлиты.

Пряди шелковых волос

Сетка стягивала туго.

Из-под узелков ее,

Где серебряные нити

С черными переплетались,

Выбегали две косы,

Золоту которых солнце

Позавидовать могло бы,

А сиянью глаз — все звезды.

Ожерелье обвивало

Шею, и она была

Перламутровой, как будто

Жемчуг здесь-то и родился.

Из-под рук Антоны брызги

Вылетали, и, хоть это

Лишь снежинки были, мне

Стрелами они казались.

Не подумал бы я сам,

Да и от других не слышал,

Что любовь стрелой из мыла

Может ранить человека

Сильного душой и телом.

Смахивая брызги пены,

Я сказал прекрасной прачке:

«Лучше бы ты убрала

Свой прозрачный лук, который

Снежною разит стрелою».

Заалевшись от смущенья,

Подняла глаза Антона.

Но, измазанные сажей

Щеки увидав, она

Усмехнулась: «Я слыхала,

Что любовь теперь в Гвинее

Поселилась. Так, должно быть,

Вы приехали оттуда,

Если взмылки показаться

Вам снежинками могли».

Вспыхнула моя душа!

И от нежных переливов

Голоса ее во мне

Так все сжалось, что и сьерру

Позабыл я. И уж после

Я, отмыв лицо, надел

Новый плащ, жилет и куртку

И короткие штаны.

Заодно купил и шляпу,

И в узорчатой сорочке,

Грудь которой украшали

Двадцать золотых шнуров,

Я два воскресенья в церкви

Не сводил с Антоны глаз.

А ко дню святого Хуана

Под окном ее цветник

Я взрастил и вывел охрой:

«Госпоже моей от Мендо».

Кровь во мне кипит, когда

Вспоминаю этот праздник,

На котором мы плясали,

На котором ей свои

Кастаньеты отдал я.

(Поневоле сокращаю

Свой рассказ, — уж виден город.)

Так мои страданья были

Сладостны, что я за них

Благодарен и сомненьям,

Разжигавшим их. К согласью

Мы пришли с отцом Антоны.

Наша свадьба началась

Празднеством, но мне оно

Горькой мукой показалось,

Так как не было, пожалуй,

Дня столь длинного и ночи

Столь короткой. Впрочем, я

И не спал в ту ночь. Бесчестье

На себя бы я навлек,

Если б вздумалось уснуть мне.

А когда заря явилась,

Жгучей завистью полна

К дивной красоте Антоны,

Я в раю из роз и лилий

Самого себя увидел.

Уголь перестал отец мой

Обжигать. Смерть унесла

И отца и мать Антоны.

За беду считать ли это?

Вам судить. Пошла иначе

Жизнь и у меня. Достаток

Мой велик: землей владею

И стада держу. Ни в чем

Не нуждаюсь я, однако

Мало этого мне, так как

Не могу моей Антоне

Королевства подарить.

Все ж то золото и ткани,

Что еще не преподнес ей,

Возмещаю я словами

Ласковыми и вниманьем —

Драгоценностями каждой

Честной любящей жены.

Приятно, Мендо, было мне

Узнать, что мы во многом схожи.

Любви и ваше сердце тоже

С моим подвластно наравне.

Не правы вы, себя считая

Неровней мне. Верней всего

Людей сдружает душ сродство.

И я, сеньор, так полагаю.

Но в дружбе человек порой

И пользу для себя находит.

Поверьте: вас облагородит

Общенье частое со мной.

Отец был угольщиком, сыну

Достались земли и стада,

Так пусть сотрет с вас навсегда

Следы угля герб дворянина.

Придется только изменить

Повадки ваши и обличье.

Но если кровь во мне мужичья,

То где ж другую мне добыть?..

Вот и мой дом. Надеюсь, вскоре

Соседа навестит сосед.

Был данью дружбы мой совет,

И следуйте ему, не споря.

За дружбу дружбой отплачу:

Деньгами удружу, пшеницей,

Но в кавальеро превратиться

В угоду вам я не хочу.

Родился пахарем, так, значит,

Прожить мне пахарем мой век.

И не заметит человек,

Как жизнь в нем все переиначит.

Послышался мне голос твой,

И сердце екнуло от счастья.

Кто к своему углу пристрастье

Питает, тот для всех чужой.

А будешь жить, не замыкаясь

В своей норе, — друзей найдешь,

А так как каждый друг хорош,

Сдружиться с Мендо постараюсь.

Добро пожаловать, сеньор!

Сеньора! Как глазам отрадно

Вас видеть вновь! Мглой непроглядной

Их истомили склоны гор.

Томили склоны их, иль склонны

Томиться вы у чьих-то ног?

Что это? Ревности упрек?

Заслужен он!

Душой, плененной

Эльвирой?

Будьте все ж добры

Сказать, где вы всю ночь томились.

Там, где уступы громоздились

Угрюмой и крутой горы.

Хоть я и не был ночью дома,

Но нет причин искать обман

В моих словах. Ночной туман,

Расползшись, сделал незнакомой

Всю местность. Растеряв собак,

К тому ж я и с дороги сбился,

В лесу полночи прокружился

И тут, уж сам не знаю как,

Вдруг на становище пастушье

Набрел. Там у костра сидел

Сосед наш. С ним идти хотел

Домой, но для меня радушье

Людское, вой метели, мгла

Камнями стали преткновенья.

Любовь рождает подозренья.

Я б заглушить их не могла:

Ведь с ними так она сроднилась,

Что ей без них не обойтись.

Мы по-приятельски сошлись,

И Мендо окажу я милость.

Он честен и душою прям,

И чистой преисполнен веры.

Недолог срок — и кавальеро

Он станет, коль захочет сам.

А вы, содействуя желаньям

И замыслам моим, должны

Подругой стать его жены.

Большим владеет состояньем

Сосед, и, судя по всему,

Вельможею он будет скоро,

Но все ж для этого опорой

Хочу я послужить ему.

И было б мне весьма приятно,

Когда б соседку навестить

Решились вы. Хоть, может быть,

Ей надлежало б к даме знатной

Явиться первой, но простим

Застенчивость столь скромным людям.

Причин выискивать не будем,

Считаю долгом я своим

Вам угождать во всем. Оказан

Мной будет дому их почет.

Услуга дружеская ждет

Ответной. Мендо я обязан.

Ко мне, как я уже сказал,

Он подошел с душой открытой.

Лишь от меня тут что-то скрыто.

Чего бы друг ни пожелал,

Все сделаю без промедленья

Ему в угоду. Хоть скромней

Не сыщешь дружбы, все же в ней

Душа отыщет утешенье.

О ревность, грешное дитя любви,

Ты, прячущая лик свой в покрывалах

Обмана, лжи, признаний запоздалых,

Бессонницей ночною оживи!

Ты — бешенство, кипящее в крови,

Ты — яд, таимый в смертоносных жалах,

Все ж истину в одеждах обветшалых

Разорванных грозою туч яви!

Зачем к сопернице ты своевластно

Влачишь меня, нашептывая мне:

«Взгляни ты на нее, она прекрасна!»?

Но я иду, как будто в страшном сне,

Чтоб руку ей с улыбкою бесстрастной

Рукою сжать, пылающей в огне.

Где ж хоть презрительное слово,

Взгляд, хоть надменный?

Ты костру

Дай разгореться.

Я умру

От равнодушья ледяного

Сеньоры знатной — ведь дана

Ей честь идальго быть женою.

Тут знатность ни при чем.

Но мною

Владеет страх, что вдруг она

Епископу сочтет резонным

Пожаловаться на меня.

Тогда не горячи коня,

Гарцуя вон под тем балконом.

Как достигается успех

В делах любовных? Некто третий

Свои закидывает сети,

Освобождая нас от всех

Тревог.

Решает сводник дело.

Эй, Мондрагон! Как распознать,

Кто третий?

Тут секрет опять:

Столь многие весьма умело

Себя за первых выдают,

Что спутаешься поневоле,

Обычно же на третьи роли,

Для первой устарев, идут.

Не обмануть законоведа,—

Все козни видит он насквозь.

Поверь: когда бы с ним пришлось

Вести мне тяжбу, то победа

Моей была б наверняка.

Но что труднее, чем добиться

Любви сеньоры?

Подступиться

К жене простого мужика.

Скорее все ж мужик презренный

В силки обмана попадет,

Чем тот, кто, словно в дверь, пройдет

Сквозь бриллиантовые стены.

А не подумал ты о том,

Что тот, кто знаньями напитан,

В себе уверен, и глядит он

На всех с открытым всем лицом?

А в неуче есть что-то бычье,

Он груб, упрям, он глуп как пень,

Но легче уж набросить тень

На солнце, чем на честь мужичью.

Коль в проницательных умах

Сомненья обитает гений,—

Как тысяча гласит суждений

Об этом в прозе и стихах,—

То можно ли питать надежду,

Что честь свою законовед

Дозволит запятнать, а свет

Догадки осенит невежду?

Ученый высоко парит.

Ведь он так мудр, так возвеличен,

Так смел!.. Он к бедам непривычен

И беззащитен от обид.

Мужик хитер. Он, как лисица,

Подвохов ждет со всех сторон.

Ему окажешь честь, и он

За честь жены уже страшится.

А шляпу снимешь перед ним,

Любезную проронишь фразу,—

Насупится он, чуя сразу,

Куда относит ветер дым.

Он мнителен, опаслив. Всюду

Подозревает он беду,

Хоть надобно иметь в виду,

Что все ж к Меркурию (тут буду

Ссылаться на свои дела)

Не расположена Киприда

И нанести ему обиды

Стремилась всюду, где могла.

Вот Марс[5] навеки из фавора

Не выйдет, и дарить нам вновь

Свою недолгую любовь

Крестьянки будут и сеньоры.

Но той, что с некоторых пор

Я верен, даже Анджелика

Уступит с радостью великой

То имя, что ей дал Медор.[6]

В соседстве с дамою твоею

Живет и божество мое,

Однако имени ее

Произнести я не посмею.

Молю я небо об одном —

Ведь божий промысел неведом,—

Чтоб Мендо стал законоведом,

А Леонардо мужиком,

Иначе счастья мне не знать.

Мне кажется, что ты увлекся

Случайным блеском парадокса:

Ученостью пренебрегать,

Невежественности бояться

Ты вздумал? Не смеши людей!

Сеньорам храбростью моей

Я дам возможность восхищаться.

Красавиц этих я для них,

Коль мне отсыпят куш приличный,

Пленю, и если, как обычно,

Вас не потянет на других,

То их, как двух овечек малых,

К вам приведу есть хлеб из рук.

Крестьян не знаешь ты, мой друг.

Не верю, чтоб околдовал их

Иль обманул хоть сам Мерлин.[7]

Нет? Так жену я заколдую,

А мужа превратить в простую

Овцу ей ровно миг один.

Ах, Мондрагон! Пусть хоть к балкону

Моя Антона подойдет!

Ах, Мондрагон! Пусть хоть кивнет

Красавица мне благосклонно!

Ах, Мондрагон! Заставь вступить

Ее хоть в разговор глазами…

Ах, Мондрагон! Когда б я даме

Мог нечто важное открыть…

Ах, Мондрагон! Тебе придется

Мужлана превратить в осла,

Чтоб мысль души моей не жгла,

Что человеком он зовется!

Ах, Мондрагон! Другой осел

Пусть будет слепотой наказан,

Чтоб он о том, чем мне обязан,

В своих законах не прочел.

Ох! Ах! Вот сколько Мондрагонов!

Тут дался бы в обман дракон,

Иль стал бы саламандрой он

В горниле ваших жарких стонов.

Но внешность изменить свою

Я должен. Дайте кой-какую

Одежду мне, и помогу я

Блаженству вашему в раю.

Пойду к красавицам и толком

Им объясню, чего мы ждем.

Сверкать ты будешь серебром.

Шуршать и бархатом и шелком.

Шелк! Бархат!

Выгодна игра?

Тогда красавиц убеди ты.

Я превращусь в чепрак, обшитый

Пластинками из серебра.

Нет, буду все такой же злою,

Хоть тут провалится земля.

Ты словно властью короля

Располагаешь надо мною.

Ведь глаз с тебя я не свожу,

А ночью, по тебе скучая,

Их не смыкал.

Сержусь, хоть знаю,

Что мужа этим рассержу.

Меня рассердишь? Но ведь лестной

Причиной вызван наш раздор —

Любовью! Что ж мне, кроме ссор,

Просить как милости небесной?

Вчера, услышав, что в мой лес

Наведываться стали воры,

Умчался я, когда ты горы

И побледневший край небес

Лучом позолотила рдяным,—

Ты, солнце!

Рассержусь опять!

Помиримся! Иначе спать

Уйдешь с лицом от слез румяным,

А это, что ни говори,

Дурным считают предвещаньем:

Вновь тучи будут одеяньем

Служить для утренней зари.

Но слушай: я на самом деле

В ущелье к нашим пастухам

Свернул. Заночевать я там

Решился, устрашась метели.

Наскучили б мне, как всегда,

Твои друзья своей беседой,

Но случай вдруг туда соседа

Привел.

Кого? Идальго?

Да.

Пустившись вместе в путь обратный,

Друзьями стали мы. Сеньор

Со мной вел долгий разговор.

Он человек достойный, знатный.

И разрешенья он просил

К нам привести свою супругу —

С женою познакомить друга.

Так вот кто мужа покорил!

От хитроумной в восхищенье,

Простушкою ты пренебрег.

Легко наряд красивый мог

Пленить твое воображенье.

Ты хочешь выше стать? Ну что ж,

Понятно это мне: ученость,

Богатство, роскошь, утонченность

В ее гостиной ты найдешь.

Ни роскоши, ни суесловья,

Ни ослепительных причуд

Ты, Мендо, не отыщешь тут,

Здесь только я с моей любовью.

Что говорить? Зачем? К чему?

Ты у сеньора адвоката

Слог перенял витиеватый

И важным стал. Ступай к нему,

Иль, чтоб сеньора не обидеть,

Его ты мною примани…

Дуришь ты.

На себя взгляни.

Вовеки счастья мне не видеть!..

А что, скажи, за счастье счесть?

Да то, что привела дорога

Сеньору к этому порогу.

Вам выпала большая честь!

В чем дело, объясни?

К вам в двери

Стучится дама, чей наряд

Тяжел, как заповедный клад,

А шлейф — с версту по крайней мере.

О господи! Не приведи

Такое блюдо мне отведать!

Меня вдруг вздумала проведать?

Антона! Что же ты? Иди

И гостью встреть как подобает.

Она пришла в недобрый час.

Где ж сядут дамы, коль у нас

Нет кресел, сам господь не знает.

Циновку расстели, Инес.

Вот только б даме не споткнуться…

Да постарайся улыбнуться!

Пришла? Так жди тогда чудес!

И впрямь чудесная картина:

«От ревности я вся дрожу».

Опомнись!

Гостью провожу

В сарай, коль в доме нет гостиной.

И там седло найди. Оно

Вполне подходит знатной даме.

Не то ль, что старыми штанами

Я залатал не так давно?

Сеньора в комнату к нам входит,

А ты так дерзко говоришь…

Что ж, стать двуличной мне велишь?

Вот ревность до чего доводит!

Никак себе я не прощу,

Что раньше вас не навестила

И долг приличья преступила.

Сейчас седло я притащу.

Вот язычок! С ним просто горе.

Откуда мне, крестьянке, знать,

Как вам, сеньоре, поступать?

Прошу мне кресло дать.

Сеньоре

Удобно будет на ковре?

Взгляните; судя по узору,

Алжирский он.

Красив! Но впору

Ему лежать бы на дворе.

Нет, лучше у корыта, в луже,

Чтоб спать на нем могла свинья.

Причесана ужасно я

И ведь еще, пожалуй, хуже

Одета.

Правда, ваш наряд

Мне слишком скромным показался.

Он мне от матери достался.

Но если человек богат

И стать сеньором благородным

Не прочь, пусть подражает он

Тому, кто таковым рожден.

Чтоб не был мой совет бесплодным,

Вы креслами обзавестись

Должны такими же, как наши.

Зачем? В толк не возьму я даже.

Без них никак не обойтись.

Нет, обойдусь. А то Антона

Вдруг возгордится, и тогда

Не вам, сеньор, а мне беда.

Но чувствует себя смущенной

Моя жена. У вас, сосед,

Ей даже негде сесть.

Коль скоро

К крестьянке в дом идет сеньора,

Ей надо знать, чего здесь нет.

Я б выпила глоток водицы.

Инес! Подай-ка яблок нам,

И груш, и дыню, ну, а там

И поросенок пригодится.

Хилоте! Принеси вина!

Где ж ключ от погреба?

У нашей

Хозяюшки.

Так будет чаша

Сеньоры до краев полна.

Но ключ ведь не мышонок юркий

И в норку улизнуть не мог.

Он на шнурке, но где шнурок?

Вот он! Сыграю с бочкой в жмурки.

Мой друг! Не принято гостям

Свинину подавать и груши.

Не принято? Но почему же?

Так мужики едят, а нам

Другое угощенье нужно:

Пастилки, вазочка конфет,

Желе прозрачное на свет,

Цукаты в корочке жемчужной.

Храниться должен про запас

В буфете и орех мускатный.

Но чем — мне просто непонятно —

Обидел поросенок вас?

Ведь перламутровое сало

Блестит не хуже, чем желе.

Люблю, чтоб утром на столе

Вино, как факел, запылало —

С вином живется веселей.

Где ж Хиль?

Он легок на помине,

Вот он, вот и вино в кувшине.

В стаканы нам его налей.

Нет, нет, я пить вина не буду.

Тогда я выпью за двоих.

Давно у богачей таких

Всю эту грубую посуду

Сменить бы серебро могло.

Крестьянская на вид невзрачней,

Но все ж дешевле и прозрачней

Обыкновенное стекло.

Отцу ведь и во сне не снилось,

Что в доме зазвенит оно.

Из фляги пили мы вино,

Одною миской обходилась

Моих родителей семья,

А я их племени и роду,—

Не постыжусь вино иль воду

Хоть из кувшина выпить я.

Хочу вам показать, сеньора,

Свой дом.

Пожалуйста, пойдем.

Нет никаких диковин в нем,

Картин иль тонкого фарфора,

Зато полным-полно утят

И кур. Не сосчитать и за год

Арбузов, тыкв и винных ягод.

В кладовых грудами лежат

Оливки, баклажаны, дыни,

Овечий сыр…

Скривила рот!

Инес! Что дома ест, что пьет

Такая важная гусыня?

Лишь сахарный сироп.

Она

Все ж улыбается так мило,

Как будто уксус проглотила.

Не захотела пить вина,

Нос отвернула от свинины.

Поторопилась встать…

Ведь ей

Обычно подает лакей

Подушку или там перину,

А тут батрак иль свинопас

Сесть предложил ей на рогоже.

Хоть и упрямец вы, но все же

Удастся убедить мне вас.

Пусть к мессе наши жены вместе

Пойдут в собор.

Как поступить?

Не знаю.

Вижу, что смутить

Успел вас столь нежданной честью.

Но у моей Антоны нет

Мантильи шелковой, в которой

Ей надлежит идти с сеньорой.

Купите — вот вам мой ответ.

Недорого мантилья стоит.

Не по карману мне цена.

К тому ж, став госпожой, жена

И надо мною власть присвоит.

Но без мантильи ей идти

Нельзя в собор с моей женою.

Пойдет с крестьянкою простою

Молитву богу вознести.

Со скупостью бороться трудно.

Я простоват и не учен,

Но в доме у себя умен,

А вы, сеньор, в нем безрассудны.

Я взбешена.

«Спокойный ум

Отринет ревности наветы».

Кто это говорит?

Поэты.

Легко болтать им наобум.

Скажи: коль не любовь, то что же

Уж столько месяцев под сень

Мужичьей кровли каждый день

Притягивает мужа?

Все же

Уместней тут о дружбе речь.

Ведь Мендо и рассудком здравым,

И честностью, и добрым нравом

Сеньора мог к себе привлечь.

О нет! Ты красоту Антоны

Магнитом этим назови.

Вот заблуждения любви!

Но то, что, ею увлеченный,

Он от жены отводит взор,

Догадке служит подтвержденьем.

Вы под каким-то наважденьем!

Все так же предан вам сеньор.

Как можно думать, что женатый

Любовью меньше дорожит,

Чем до венчанья?

Не дрожит

Он за нее, и страх утраты

Им не владеет. Разлюбил

Меня мой муж иль нет — не знаю,

Но, мирно счастьем обладая,

Кто бережно его хранил?

Любовь — на небесах орлица

И кляча на земле. Шажком

Она плетется, и хлыстом

Ее слегка приободриться

Заставишь. Все ж порой свернуть

Она на двор заезжий рада.

Тут ревности бичом и надо

Домой указывать ей путь.

Пусть этот хлыст хоть для острастки

Ваш муж на собственной спине

Изведает.

Но могут мне

Такие же достаться ласки.

Приправу острую найдет

В них ревность для себя, а с нею

Любовь покажется вкуснее.

Кто ж адвоката проведет?

Любая женщина, коль случай

Представится, а тут как раз

С вас, госпожа, влюбленных глаз

Не сводят. Так чего же лучше?

Кто? Тот сеньор?

У вас уже

Он заслужил благоволенье.

Когда б не сеяли смятенья

Такие шалости в душе,

То я не стала бы страшиться.

Но, как вино, проникнуть в кровь

Порою может к нам любовь.

Коль голове ты закружиться

Дашь от любви, то уж потом

И не очнешься.

Там, в прихожей,

Нет никого, но легче все же

Слону в чужой пробраться дом,

Чем мухе выпорхнуть оттуда.

Кого вам надо?

Здесь приют

Законов и наук?

Да, тут.

Где ж их оплот?

Я скоро буду

Его разыскивать сама.

Могли бы мы помочь, возможно,

Вам в вашем деле.

Слишком сложно

Оно для женского ума.

И все ж?..

Тому, кто все секреты

Юриспруденции постиг,

Принес я этот список книг.

В нем собраны все раритеты,

Все инкунабулы, весь цвет

Науки: Бартоло, Умбальдо,

Кретино, Кастратино, Сальдо,

Сатирус, Вирус, Годофред,

Валенций, Азинус, Болванус,

Сметанус. Курций, Корнишон,

Холерус, Спиритус, Ясон,

Коррупций, Унций, Унус, Канус…

Болтунус этот очень мил.

Вот перечень сокровищ краткий,

И все их сразу без оглядки

Сеньору я бы уступил.

Замысловато, да и странно

Звучат магистров имена,

Я предпочла бы каплуна

Всей их премудрости туманной.

Шум празднеств, яркий блеск огней

Всех этих книг милее дамам.

А тут забиты пыльным хламом

Все залы…

И мозги мужей.

Они, читая, в состоянье

И нас и заодно весь свет

Вмиг позабыть, и силы нет

Безумцев привести в сознанье.

Вот если б в списке я сейчас

Прочла бы: «Примавера, пряжки,

Духи, пурпурные бумажки

Для натиранья губ, атлас,

Дамаск, таби, гребенки, ленты,

Шелк, бархат с золотым шитьем,

Иль туфли с модным острием»,

То фолиантами студента

Забила б я свой книжный шкаф.

Все ж вами должен быть изучен

Весь этот каталог.

Он скучен,

Боюсь я, для магистра прав.

«Неужели долгий срок

Моего служенья даме

Не принес еще мне права

На короткий миг блаженства —

Встречу с нею? Ах, я знаю:

Только с виду вы добры,

Словно ангел, а на деле

Тигра вы жестокосердней

И безжалостнее льва.

Но дозволить мне молю

Пламенем любовных вздохов

Этот гордый снег расплавить.

О, когда же согласится

Выслушать меня сеньора,

Чтоб могла свои печали

Вам открыть душа, которой

Суждено любить вас вечно

И томиться безутешно!

Паутиною законов

Оплетенный дом не может

Рамой быть, достойной вашей

Красоты. Она должна

Не средь гор цвести угрюмых,

А в зеленых кущах сада.

Полон мужества, я жду

Ныне вашего решенья,

Чтоб отдать вам жизнь свою

Иль покорно встретить смерть».

Умбальдо сочинил все это

Иль Курций?

Кто б ни сочинил,

Но стоит выдумка чернил.

Изобретательней поэта

Любовь бывает.

Как хитер

Книгопродавец необычный!

Коль ждут ответа, неприлично

Молчать.

Вот будет рад сеньор!

Нет, чести я не запятнаю

В угоду ревности своей.

Бумаги принести?

Живей!

На помощь неба уповаю.

Сегодня первою взойдет

На нем в вечерний час Венера.[8]

Я поспешу. Ведь кавальеро

За письмецом слугу пришлет.

Как соль въедается в рубцы зажившей раны,

Так ревность бередит угасшую любовь.

Хоть ревность и глупа, но ей не прекословь,—

Где честь замешана, нельзя прощать обманы.

Любезный мой супруг, смятеньем обуянный,

Со мною говорит, надменно вскинув бровь,

И в сердце у него — я вижу вновь и вновь —

Уже другая страсть нашла приют желанный.

Но пусть запомнит он: кто на единый миг

Даст жалу ревности язвить других, тот вскоре

Увидит сам ее отравленный язык.

Лукавство женское, дай исцеленье горю!

Пусть будет весить месть лишь малый золотник,

Но горы чести я из-за нее проспорю.

Вот, госпожа, как я усердна.

Сейчас ему я напишу.

О чем?

Уверить поспешу,

Что я не столь жестокосердна,

Как думает сеньор.

Какие

Слова подскажет ревность ей,

Хоть и не вижу тут, ей-ей,

За мужем никакой вины я?

Но кто, в чужой явившись дом,

Свои порядки в нем наводит,

Нередко, в свой прийдя, находит

Все перевернутым вверх дном.

Идут к вам! Кто там? Ваша милость!

Что вы писали?

В стирку дать

Белье мне нужно, но опять

Со счета из-за вас я сбилась.

Моих рубашек шесть. Приметь,

Все новые. Шесть я вписала

Мужских.

Не дурно для начала.

Пусть так же все пойдет и впредь.

Двенадцать простынь. Семь пошире,

Для нашей спальни. Пять для слуг,

Скатерок столько же.

Мой друг!

А полотенца как?

Четыре.

Все записала я? Ах нет!

Еще передник Леоноры,

Два пеньюара и сеньора

Из тонкого пике жилет.

Вам о чулках напомнить смею.

Возьми, и прачке передашь.

А вам приснится ангел ваш?

Орландо будете вы с нею

Читать, иль сами, может быть,

Неистовствовать, как влюбленный,[9]

И чтить в ее лице законы,

Что вы успели позабыть?

Ее передник в пятнах сальных

Вам будет золотом литым

Казаться: ведь стянула им

Свой стан она — кумир хрустальный.

Латынью усладите слух

Той, что испанского не знает,

Зато, быть может, разрешает

Сгонять вам с пухлых ножек мух.

Напомнят ручки вашей милой

Сеньору снег или агат?

От кочерги они хранят

Следы, иль от валька, иль мыла?

Как говорит она: «чичас»,

«Не пяльте глаз», «сюды», «куды вам»?..

Достаточно ль красноречивым

Вы были? Иль прогнали вас?

А сколько приложить стараний

Пришлось вам, чтобы доказать,

Что Деций[10] не умел стирать,

А Курций взмылки взбить в лохани!

И пишут светочи наук

(Смотри в законе «Глаз подбитый»,

В разделе «Старое корыто»,

Параграф «Заскорузлых рук»),

Что может каждая крестьянка,

Хоть и грязна она сама,

Да и глупа, сводить с ума

Лисенсиата Саламанки.

Все опротивело мне так,

Что я… Да, твердо я решилась…

На что?

Не бойтесь, ваша милость,

Не смерть зову я.

Вот никак

Не ждал несчастья! Верьте слову,

Что вас люблю я! Жизнь отдам

За вас.

Что куропатка вам,

Когда под боком есть корова!

Я уважаю вас.

Увы!

Гордиться этим я не вправе.

Хоть высоко меня и ставя,

Как адвокат искусный, вы

Меняете, должно быть, мненья

Так быстро, что признать должна:

Весьма сомнительна цена

И ваших чувств и уваженья.

Но в этот дом меня ввела

Рука идальго.

И немало

Вам этим чести оказала.

Так я бесчестною была?

Текст Ульпиана непреложен![11]

Категорически вполне

Там сказано, что честь жене

Дарует муж…

Он безнадежен.

И это же подтверждено

И Цезарем, и Антонино,

Валентом, вплоть до Валентина,

Писавшими с ним заодно

«Достоинств кодекс»… В предисловье

К параграфу…

Я признаю

Из всех статей одну статью:

«Мы все уравнены любовью!»

Быть может, с некоторых пор

Она вам кажется неясной?

Нет, вам со мной вести опасно

В подобном тоне разговор.

Но кто изрек, что стали двое

Единой плотью?

Это глас

Всевышнего.

Тогда у вас

Нет преимуществ предо мною.

Коль сам господь мой адвокат,

То нет надежнее опоры.

Да, это правда, но сеньору

Губительный сжигает яд.

Ждет дон Фернандо дозволенья

Войти к вам.

Я весьма польщен.

Епископа племянник он.

Я на пути своих стремлений

Его встречаю. Ведь сочтет

Наш гость за долг свой непременный

Тотчас для моего кузена

Доходный выпросить приход.

Надеюсь, что и я услугу

Смогу сеньору оказать…

Чем вы весьма, должна сказать,

Обяжете свою супругу.

Прошу как милости меня

Считать, сеньор, своим слугою.

Нет, я, коль этой чести стою,

Служу вам с нынешнего дня.

Я вижу и алмаз, которым

Украшен этот дом.

Жене

Приятно слушать вас.

Не мне,

А лишь красноречивым взорам

Тут говорить.

Когда могла б

Вниманьем вашим хоть отчасти

Располагать…

Сочту за счастье

Повиноваться вам, как раб.

Вот кресло вам. Но чем такую

Честь заслужил я, что сеньор

Пожаловал к нам?

С давних пор,

Признаться, вам служить хочу я…

Но стула также ждет мой друг,

Студент, чья мудрость и прилежность

Прославлены.

Моя небрежность,

Что я заметил вас не вдруг.

Прошу вас сесть.

Весьма приятно

Мне место подле вас занять.

Заняв его, и вас занять

Хочу историей занятной.

Я приказаний жду от вас.

Все это так мне непривычно!

Я счастлив буду…

Все отлично!

Так начинайте.

В добрый час!..

Родился я, сеньор лисенсиат,

В Пласенсии. Родители мои

Честнейшие, почтеннейшие люди.

И вы, должно быть, их живой портрет?

Вот именно. Итак, в угоду им,

С грамматикой расправясь и латынью,

Священником я стал бы, если б не…

Какое «не»?

Обычное! Любовь.

И, видит бог, мне стыдно самому,

Что со святой стези меня (ведь все же

Я только человек) она свела.

Здесь в городе есть некая девица,—

Красивый носик, голубые глазки,

Как нитки брови, ротик с подворотню,

И мраморные зубки, ну, а пальцы —

Как зубья грабель. Говорят еще,

Что правая ее нога немного

Длиннее левой, ergo[12] эта правой

Настолько же короче, что вполне

Уравновешивает положенье.

Ног или дела? Я не понимаю.

Я, излагая факты, не берусь

Значенье тех иль этих толковать.

К закону обратимся. Утверждает

Он то, что каждый частный случай замкнут

В себе самом, и в то же время он

Вмещает весь предшествующий опыт.

Вместился к даме я в воскресный день,

Случившийся во вторник.

Что такое?

Ведь сказано, что вторник день тяжелый.

Да, не удержишь этот язычок

На привязи.

Как стройно, дон Фернандо,

И ясно ваш приятель излагает

Все pro и contra[13] тяжбы!

Я сказал вам,

Что это ум отменный.

Углубимся,

Однако, в дебри дела.

Не могли бы

Сильней и пламенней меня любить

Прелестницу хромую ни Калисто,

Ни Тулий, ни Парис, ни Калепино.[14]

Одну лишь книгу Калепино создал,

Но из шести, как помню, языков

Сплел для себя бессмертия венец.

Вот именно! Поэтому и я

Леплю стихи, как ласточка гнездо.

Но, к сожаленью, каждый стих мой в чем-то

Схож с ножками красавицы моей —

Тот недомерок, этот переросток.

Зачем усердствовать в искусстве, в коем

Природой лишены вы дарованья?

Ведь ibi repugnantia[15] — в законе

О том, что…

Все ж, сеньор, я стал поэтом,

Разбрасывая шутки мимоходом

Для лавров иль для степени ученой,

Ничуть не меньшим, чем все «Двадцать пять».

Но наилучшим я в моих стихах

Считаю то, что в них строка любая

Помоями и грязью обливает

Моих соперников. Ведь их стихи

Меня до исступленья доводили,

Мои же умиляли. Чтоб прослыть

Опасным острословом, я на людях

Кривил свой рот налево, отчего

Перекосилась рожа у меня

Направо.

Скажется ль на вашей тяжбе,

Что ту иль эту половину рта

Кривили вы?

Вот именно! И это

Мне кличку и дало Кривая Рожа,

Под коей я и стал известен всюду.

Что за животное!

Вам, дон Фернандо,

Осмелюсь затруднительный вопрос

Задать.

Я весь к услугам вашим.

Кто —

Студент иль дьявол ваш приятель?

Это

Поэт, ничуть не меньший, чем Вергилий,

По красноречию он Цицерон,[16]

А по уму…

Обыкновенный мул.

Вот именно, сеньор лисенсиат.

Зачем вокруг да около вопроса

Плутать, насилуя мое терпенье?

Увы! К прискорбью моему, не только

Терпенье ваше этому подверглось.

Но кто ж еще? Неужто ваша дама?

Нет, не совсем она, совсем не мною

Была насилием оскорблена.

Есть у епископа слуга, настолько

Со мною схожий, что самих себя

Мы друг от друга отличить не в силах.

А в доме дяди моего живет

Двойник мной обожаемой особы.

И мой двойник, хоть и не двойня мы,

Подверг насилью ту, что я по виду

С моей любимой мог бы спутать сам.

Из путаницы выпутаться силясь,

Слуга удрал, должно быть, мух ловить,

А женщина, чьи путы на себе

Ношу я, утверждает, что никак

Оковы эти не могли мне быть

Помехой в учинении насилья,

И, значит, я в нем виноват. Не спорю —

Я на слугу похож, но схожесть —

Еще не тождество, и потому

На торжище восторжествует правда.

Что легче тут найти — ее иль смысл?

Вот в этих поисках вам и придут

На помощь ножки дамы и длина их.

Но ваше доказательство хромает.

Вот именно! На две ноги! И это

Устойчивость ему и придает.

Измерив ноги у обеих дам,

Узнаете вы, кто из них моя

Прелестница. Потом вы убедитесь

Что я Кривая Рожа и понятно

Вам станет…

Кем совершено насилье?

Вот именно.

Да, казус небывалый!

Не правда ль?

Стыдно мне, что человек

Так непонятлив может быть.

Вы что-то

Сказали?

Сказанного не вернешь.

Вы хмуритесь?

О нет, сеньор! Я рада,

Что вам услугу оказать могу.

Поверьте: наивысшая отрада —

Пред чьей-нибудь любовью быть в долгу.

Но осторожность соблюдать вам надо.

Вы сердитесь на вашего слугу?

Вот тяжба! Не разделаешься с нею,

Не съездив за пандектами в Гвинею.[17]

Чем вас развлечь? Чем скрасить свой досуг

Вы любите?

Прогулками, охотой.

И карточной игрой?

Когда из рук

Заставит книгу выронить зевота.

Вот вам и случай.

В сад пойдем, мой друг,

Где тень листвы скрывает позолоту

Лучей дневных.

Нас тенью угостят.

Сыграем в «сотни».

Мавр им будет рад.

Но нет здесь Мендо, моего партнера.

За ним пошлите, чтоб сюда пришел.

К вам дон Энрике.

Он явился впору!

Чтоб ничего не уследил осел,

Сеньор его глазам заменит шоры.

Начнем игру.

Пусть подадут на стол

Нам всяких яств.

За этим неужели

Пришли мы?

Хочет увести от цели.

Родить ты вскорости должна,

Вот все тебе я и прощаю…

Неправду слушать не желаю.

Прошу: угомонись, жена!

Но нет ни скрытной и ни явной

Причины шум вам поднимать

И то единство расторгать,

Что из любви возникло равной.

Побойтесь хоть чужих ушей.

Пусть слышат все. Вдвойне я рада

Взывать и к небесам и аду

В безумстве ревности моей

Так что же, — объясни без крика,—

Нельзя войти мне к людям в дом

И выйти из него?

Вы в нем

Столь частый гость, как в вильянсико

Припев, что вьется между строк.

Права Антона!

Удружила

Ты тем, что Хилю разрешила

Мне бросить этакий упрек!

Предписывает воспитанье

Сеньоре, чтоб она все дни

(Ты с квочкою ее сравни)

Сидела сиднем на диване…

Ах, как лениво мнет она

Атлас, как ревность, ярко-алый,

Рукой, что сроду не держала.

Ни прялки, ни веретена!

В перчатках рук ее лилеи,

Белее свечек восковых,—

Так щедро умащают их,

Заморских мазей не жалея.

Вкруг шеи вьются кружева

Иль гофрированное чудо.

На них, как будто это блюдо,

Твоей сеньоры голова

Покоится так горделиво,

Как в раму вставленный портрет.

Войдешь — и перстень, иль браслет,

Иль цепь с эмалью молчаливо

Ей на подносе поднесет

Ее наперсница служанка

И веер развернет — приманкой

Чудесною янтарь слывет.

В таких делах я, что овечка;

В них лишь одно понять могла,

Что остаются без седла

Мужчины, если за уздечку

Дают тянуть себя. Но ты

Припомни, друг мой, две-три фразы,

От коих расцветают сразу

Сердца жеманниц, как цветы.

Вот разве что язык споткнется

И понесет: «Не трожь!», «Положь!»

Ведь угольная копоть все ж

С тебя вовеки не сотрется.

Не прикасайся к ней. Черны

От копоти твои ручищи.

Не пачкай ими ту, что чище

Снегов хрустальной белизны!

Молю, Антона…

Умоляя,

Своей вины не умалишь.

Моли, мели, я вижу лишь

Одно — что мужа я теряю.

Пусть поразит тебя господь!

Знай, что сразит его десница,

Коль что-нибудь со мной случится,

Твою же собственную плоть.

Ополоумели вы оба.

Вот грех…

Гость подошел к дверям.

Вас, Мендо, приглашаю к нам,—

Тут случай выдался особый,

И вам игра у нас в саду

Покажется вдвойне приятной.

Игра? В саду? Мне непонятно,

Что вы имеете в виду?

Лишь из простого сердоболья

О вашем благе хлопочу.

Вам, Мендо, предложить хочу

С Эльвирою быть парой в полье,[18]

И для Антоны есть партнер —

Весьма достойный кавальеро.

Принять ли это все на веру?

Кто он? Откуда?

Он — сеньор,

С епископом родством он связан.

Мы почитать его должны,

Но все ж на карту честь жены

Я ставить вовсе не обязан.

Хоть курица и не плоха,

Но сводится игра нередко

К тому, чтоб уберечь наседку,

Глаз не спуская с петуха.

Мне поддавки, подобно пыткам,

Внушают суеверный страх.

Возьмешь — ты как бы в дураках,

Отдашь — окажешься с прибытком.

Хоть полья в олье хороша,[19]

Но обжигаться не люблю я

И потому, на ложку дуя,

С ней расправляюсь не спеша.

Я знаю, что слывет Прекрасной

Моя жена, но сам глупцом

Прослыл бы, коль своим добром

И жизнью рисковал напрасно.

Тот, кто опаслив, огражден

От гибели и разоренья.

Какие низменные мненья!

На низменности я рожден,

И уж потом пошел я в гору.

Здесь уголь на горе я жег —

Его лучистый огонек

Мне золотым назвать бы впору.

Но от меня вовсю разит

Мужицким чесноком и луком,

И вдруг, быть может, с графским внуком

Играть мне в полью предстоит?

А хорошо, скажите, что ли,

Что курицу-бедняжку бьет

Любая масть? А тут вот-вот

Нестись моей придется полье.

Остаться, по всему видать,

Вам навсегда в крестьянской коже.

Моя — по мне. Вам лучшей тоже,

Чем собственная, негде взять,

Так, с вашего соизволенья,

Мы без Антоны, вчетвером

Сыграем в полью.

Что ж, пойдем.

Меня он вывел из терпенья.

Как утомляет тот, кто мнит,

Что может поучать соседа!

Скажу: отсюда до Толедо

Дорога меньше утомит.

Ответь мне: может ли ученый

Быть дураком, а умным тот,

Кто как чурбан себя ведет

С женой, им грубо оскорбленной?

Не редкость встретить мудреца,

Осилившего все науки,

А дашь ему лопату в руки —

Ухватит не с того конца.

Не раз империей огромной

Со славой властвовал простой

Солдат, и взмахом шпаги в бой

Бросал когорты книжник скромный.

Да, это так, но я-то все ж

Считаю: незачем с метлою

В чужие залезать покои,

Пока свои не подметешь.

Пусть это кой-кого обидит,

Но я, не тратя лишних слов,

Изображу тех дураков,

Что глупости своей не видят.

Мне обитателей всех стран

Придется вывести: испанцев,

Датчан, фламандцев, итальянцев,

Французов, немцев, англичан.

Есть дураки, чьи дарованья

Сравню с причудами франтих;

Они — рабы усов своих

И холят их, полны старанья.

Другие дураки с ярмом

Настолько свыклись, что расстаться

С ним и во сне они боятся:

Оно ведь стало их горбом.

Есть дураки, что так умело

Хлопочут о своих друзьях,

Что поневоле те в сердцах

Их поминают то и дело.

Иные дураки всегда

Надменны и высокомерны,—

Ну что ж, ведь глупость соразмерно

С величиной своей горда.

Дурак любезный, изобилья

Грошовых истин не тая,

Их сточенные острия

Вонзает в вас, как бандерильи.[20]

Есть дураки, что норовят

Вам угодить всем, чем возможно.

Доверьтесь им неосторожно,

И вас отравой угостят.

Есть дураки, что, вечно ноя,

Ждут сотни бед со всех сторон,

Как будто хоть одну их стон

Пройти заставит стороною.

Иной дурак узнает вмиг,

Что в мире происходит ныне,

Хоть отличить не может дыни

От брюквы иль сушеных фиг.

Иной дурак весь век хлопочет,

Чтоб не было ни у кого

Того, что нету у него

И что иметь он и не хочет.

Другой дурак, все, что не им

Написано, считая дрянью,

Не стоящею и вниманья,

Хоть с увлечением большим

Оно читается, грозится

Получше что-нибудь создать,

Хоть то, что в силах он зачать,

С уже рожденным не сравнится.

Его могу, и неспроста,

Сравнить с брюхатою старухой:

Хоть больше бочки будет брюхо,

А все равно в нем пустота.

Но в этом перечне победа

Останется за дураком,

Который, свой забросив дом,

Хозяйничает у соседа.

Но как же Мендо, не пойму,

Ты в список свой не внес, Хилоте?

Его вы вскоре там найдете.

Я верю счастью своему!

В саду, хоть час еще не поздний,

Уже вовсю идет игра,

Блаженства близится пора.

О сладость деревенских козней!

Что это значит?

Верный друг

Сюда пришел. Что, муж ваш дома?

Ведь я по делу…

По какому?

Зачем вам нужен мой супруг?

Я у него куплю гнедую.

На ней, я слышал, обогнать

И птицу можно.

Как? Летать

Вы любите?

Вот на какую

Кобылу метит! Чудеса!

На улицу ступай, будь другом!

Сюда пригнать велел я слугам

Моих гнедых, так ты овса

Подсыпь им.

Вот что значит чванство!

Остаться чистой кровь должна.

Кобыла и два скакуна

Гнедое создадут дворянство.

Ваш муж ушел на долгий срок?

Надеюсь, нет.

Молю я бога

Так удлинить его дорогу,

Чтоб за короткий миг я мог

Все высказать вам.

Коль другого

Нет времени у вас, то я

Послушаю…

Любовь моя!

Ты жизнь мне возвратила снова.

Вы шутите, а тут как раз

Вернется муж.

У нас на страже

Тузы, валеты и марьяжи.

Играет в полью он сейчас.

Повсюду все вкушают счастье,

И да поможет людям бог,

А я лежу у ваших ног,

Неистовой охвачен страстью.

Знать не желаю ничего!

Люблю я мужа, кавальеро,

И не дозволю браконьеру

В лесу охотиться его.

Так по добру да по здорову

Ступайте прочь!

Как груб такой

Ответ!

Но можно ль от простой

Крестьянки ожидать иного?

Сеньору по душе шелка,

Атласа гнущиеся складки,

Духи, янтарные перчатки,

Жабо и кружев облака —

Их у соседки вы найдете.

А тут что? Тесто да квашня.

Я к вам пришел…

И от меня,

Надеюсь, тотчас вы уйдете.

Хоть руку дайте…

Хиль! Внеси

Его в свой список.

Уши впишут

Туда, сеньора, так как слышат

Шаги хозяина вблизи.

Ну вот вам!

Не беда!

Все горе

Из-за того, что муж мой плох.

Хоть и застигли вас врасплох,

Утешьтесь все ж.

Чем?

Тем, что вскоре

Отсюда ноги унести

Вам сумерки дадут возможность,

Но соблюдайте осторожность,

Иначе вам их не спасти.

Прошу вас, спрячьтесь хоть за штору!

Лишь ради дамы, черт возьми!

Скорее! Мендо за дверьми!

О чем у вас шли разговоры?

О том, как вкусно олью есть,—

Ведь в полью шла игра.

Потерей

Я огорчен.

Вот не поверю!

Кто ж проиграл, что?

Друг мой — честь!

Вот как?

Под дубом, у веранды,

Играть мы сели вчетвером.

Вдруг чувствую, как под столом

Каблук, должно быть, дон Фернандо

Моей касается ноги,

К ней все смелее прижимаясь…

И ты, от злости задыхаясь,

Приревновал?

К ноге?

Не лги!

Где ж тут бесчестье?

Всем известно,

Что мог он шпорою своей

Шептать.

Перегонять коней

Во Францию не столь бесчестно.

Заслуживает плахи тот,

Кто преступил законы чести.

Мой грех страшней: ведь я о тесте

Забыла, и оно уйдет.

Ее к жене законоведа ревность

Слепою делает.

Вернее, сам

Он слеп, коль под ногами у себя

Не видит ног чужих.

Зато у вас

Глаза от страха велики. Виновна ль

Сеньора, если туфелькам ее

Нашептывал о чем-то под столом

Сапог сеньора? Нужно ж было вам

Подслушать эту тайну!

Чутким слухом

Мои лодыжки обладают.

Чем же

Они ему ответили?

Молчаньем.

Благоразумно. Впрочем, ваши ноги,

Как свойственно ревнивицам, и глупость

Могли б свершить тут.

Если уж зашла

Речь о ногах, то что же, коль не их,

Я вижу там?

Но это ваши туфли!

А шелковые черные чулки

Мои?

В сторонку отойдем!

Что скажешь?

Чуть вы ушли, явился дон Энрике.

Кобылу, что ль, приобрести хотел он,

Не знаю… Но, шаги заслышав ваши,

Он в страхе спрятался за штору.

Ты

Здесь был все время?

Да.

Мне и соседу

Беду приносят ноги. Что, скажи,

Нам делать с ними?

Посвятить святому

Антонию — его огонь их живо

Обуглит.

Я отсек бы их немедля,

Коль этим честь была бы спасена.

Сеньор мой! Глупо прятаться за шторой

Короткою, как женский ум, и глупо

В советники себе испуг брать женский:

Ведь, в ложном положенье из-за вас

Случайно очутившись, испугалась

Моя жена. Не принято у нас

Ни продавать, ни покупать коней

В отсутствии хозяина.

Ошибку

Я допустил. Дозвольте мне исправить

Ее своим уходом.

Вместе с вами

Я выйду, чтоб никто не мог болтать,

Что видел вас украдкой выходящим

Из дома моего.

Уж лучше ночью

Я тихо выпроводил бы его.

Нет, Хиль, пусть он поймет, что я все понял,—

Тогда, поверь, их милость не посмеет

Не только в дом войти, но мимо дома

Пройти хоть ненароком.

Но не надо

Сейчас допытываться у Антоны

Об этом деле.

Бог меня избавь

От мысли чем-нибудь ее тревожить!

Мне повезло…

Что я свободно

По вашим прочитал глазам.

И воспарил я к небесам

На крыльях тяжбы сумасбродной.

Да, мчалась выдумка моя,

А ваш успех за ней шел следом.

Подумать лишь! С законоведом,

С ученым, мудрым, как змея,

Ты, не щадя авторитета,

Посмел так дерзко говорить!

Будь я скромней, то раскусить

Успел бы вмиг он хитрость эту.

Но я был свыше вдохновлен

И не давал ему очнуться.

В дурацких враках захлебнуться

Страшась, лишь пасть разинул он,

Пришибленный и оглушенный

Фонтаном глупостей и врак.

Нет! Разгадать не мог никак

Маневров наших муж ученый.

Игру не хуже, чем слуга,

Вела, надеюсь, ваша милость.

И все ж успеха не добилась

Моя рука, зато нога

Куда счастливей оказалась.

Чего лишалась на столе

Рука, то под столом во мгле

Мне чьей-то ножкой возмещалось.

Средь всех, кому когда-нибудь

Любовь блаженство обещала,

Несчастнее меня, пожалуй,

Вам не найти. Пусть эту грудь

Пронзит кинжал.

О, дон Энрике!

О, дон Фернандо!

Ты в слезах.

Неужто вас повергли в страх

Крестьяночки объятья, крики,

Ее проснувшаяся страсть?

О если б было так!

Ты все же

Вошел к ней в дом?

Вошел, о боже,

Вошел и мертвым мог там пасть!

Ведь посредине разговора

Несчастная, на счастье нам,

Узнала мужа по шагам

И спрятала меня за штору,

Где гостя и нашел злодей.

И он убить тебя пытался?

Нет, он умнее оказался.

Честь защитив жены своей,

Хитрец признался, что расставил

Силки, чтоб я, в них угодив,

Стоял пред ним, дрожа, ни жив,

Ни мертв.

Да это просто дьявол!

Затем, как вежливый сосед,

Меня он проводил до двери.

А я, скажу не лицемеря,

Счастливей был.

Был или нет —

Легко тут можно обмануться.

Все рассказал при мне мужик.

В чужую тайну он проник?

Проник? Нет! Лишь соприкоснуться

Успел он с нею под столом.

Увы, не с ножкою сеньоры

Твои беседовали шпоры,

А лишь с крестьянским сапогом!

С крестьянским?

И мужлан хвастливый

Весьма такою честью горд.

А я-то думал, что… Вот черт!

И эта ножка все ж красива,

Вот разве что не так стройна.

Мы обманулись несомненно.

Пожалуй, вся любовь мгновенно

От этого остыть должна.

Не делай выводов поспешных.

Твоей Эльвиры муж со мной

Условился.

А муж другой

Красавицы нас ищет, грешных.

С ним, кажется, его отец.

Тебе, отец, я был обязан

Все рассказать.

Но, помни, связан

Ты тем…

Молчи! Вон тот храбрец.

Мы снимем шляпы перед ними.

Я весь дрожу.

Да что за вздор!

Так вот та ножка, что сеньор

Искал коленями своими.

Что скажешь?

Вежливы они,

И шляпы сняли так проворно!

Учтивость эта ведь притворна.

На дело проще ты взгляни:

Что шляпою сеньору стоит

Пыль предо мной взметать столбом?

Могилу он ее пером

Для чести земледельца роет.

Уж лучше тот, кто, встретив нас,

Проходит, шляпу сдвинув на бок,

Чем те, кому велит их навык

Снять с головы ее тотчас.

А мужику, как всем известно,

Я первым поклонюсь и сам.

Я рад, сынок, твоим словам,

Ты человек простой и честный

И здраво судишь обо всем.

Идти не так-то просто в гору;

Отыщешь в ком-нибудь опору —

И вверх идешь прямым путем.

Вельможа, что живет в соседстве

Со мною, гостем был моим.

Я вправе от знакомства с ним

Ждать благодетельных последствий.

Высоких почестей мне друг

Достичь поможет.

Вот ученый

Приятель твой. Я — уголь жженный,

Он — светоч знаний и наук.

Мы не подходим друг для друга,

Прощай!

Ну что ж, иди!

О чем

Беседовали вы с отцом?

Какую дать работу плугу,

Что предоставить бороне.

Возвыситься над этим надо,

В других речах искать услады,

Чтоб благородным стать вполне.

Да вот хотя бы, к слову скажем:

Как бедно ваш отец одет!

Ведь спор ведет уж много лет

Весь вид его с богатством вашим.

Пусть шляпу носит он с пером,

И плащ ему купите длинный.

Не превратиться в дворянина

Тому, кто торговал углем.

Так пусть уж мой отец, покуда

Он жив, останется кем был.

Стать пахарем мне бог судил,

И пахарем весь век мой буду.

Признаться, честь не велика,

Все же на одно сословье выше

Я стал, живя под той же крышей.

Вы как-то вроде паука

Иль рака движетесь, и это

От цели вас уводит в бок.

Скорей ползет наискосок

Тот, кто другим дает советы.

Поедет, по всему видать,

Ваш сын учиться в Саламанку.

А мой на поле спозаранку

Пойдет за бороной шагать.

Со смертью спор вести не властны

Ни плуг, ни меч.

На этом свет

Стоит.

Тогда и смысла нет

Усердствовать мне понапрасну.

Но если у Антоны сын

Родится, то вполне понятно,

Что крестным будет выбран знатный

Да и богатый дворянин,

Ну хоть Энрике… Он в почете

Большом в епископском дворце,—

Для всей семьи в его лице

Вы покровителя найдете.

Мои друг! Остановясь на нем,

Вы б тонкий разум проявили.

Я б оказался простофилей,

Впустив такого кума в дом.

Мальчишка бы тогда, наверно,

Как церкви ревностный вассал,

Христианином верным стал,

Зато жена моя — неверной.

Нет, по-иному я решил:

Хиль будет крестным.

Дворянину

Кого вы предпочли?

Причину

Я вам как будто объяснил.

С младенцем крестный должен все же

Затверживать молитвы вслух,

А в наставлениях пастух

Любого опытней вельможи.

И незачем вводить в семью

Того, кто — скажем между нами,—

Надумав обучать ногами,

Растопчет ими честь мою.

Хозяин! Радуйтесь, пляшите!

Я поздравляю вас с сынком.

Родился сын?

Вот как?

Пойдем

К нему!

Сперва мне разрешите

Жене об этом рассказать.

Каков малыш мой?

Просто чудо:

Глазенки бегают повсюду,

А губы каши просят дать.

А что жена?

Не вскрикнув даже,

Сыночка подарила вам.

Но кто же был при ней?

Я сам,

Как верный друг, стоял на страже.

Что там? Не флейта ли поет?

Здоров ли, крепок ли ребенок?

Большой и белый, как ягненок,

И он отца к себе зовет.

Играйте тут. Пусть музыка утешит

Мою печаль.

И песню спеть дозвольте.

Должно быть, Мендо спит. Теперь Антоне

Не до него.

Сбегу я, коль начнете

Пиликать и визжать.

Ваш слух не потревожим.

Ты прекраснее, Антона,

Всех прославленных красавиц,

Всех чудесных украшений

Королевского двора.

Как бы локоны искусно

Ни взбивали эти дамы,

Как бы дивно ни сверкали

Их улыбки и остроты,

Все достоинства их меркнут

Пред подобным совершенством.

Ты прекраснее, Антона,

Всех прославленных красавиц…

Здесь некому вас слушать. Лучше

Нам завтра сызнова прийти.

Где рано поутру встают,

Там спать идут, едва стемнеет.

Ты прекраснее, Антона,

Всех прославленных красавиц…

Будь проклята моя порода!

Уже сгустилась темнота,

И вонью скотного двора

Так напоен вечерний воздух,

Что хочется бежать отсюда.

Рожает, видимо, Антона,

Ей не до музыки сейчас.

Клянусь всевышним, эти роды

Меня в неистовство приводят.

Нас так же с улицы прогонят,

Как изгоняют сатану

И дух его из церкви божьей.

Ну если так, тогда уйдем,

Беды не дожидаясь. Лучше

Пока другие спеть куплеты.

Пока не родила Антона,

Мы позабавимся чаконой.[21]

Я все торрихи съем.

Тогда Хилоте

И я в убытке будем.

По-иному

Поступим: фишкой каждый для себя

Торриху пусть отметит, и кто первый

К своей притронется — съест все.

Нет, если всё от рук зависеть будет,

Начнется свалка.

Поровну уж лучше

Разделим сласти.

Иль в игру другую

Их разыграем.

Хоть бы в «небылицы».

Ты хочешь сплутовать. На небылицы

Вы, женщины, большие мастерицы.

Молчи! Доводится ведь и мужчинам

Солгать по тем или иным причинам.

Кто будет судьями?

Законовед

С супругою своей и наш хозяин.

Что ж, трое судей праведно рассудят.

Вы оказали мне большую честь.

Входите! Рада будет вам Антона.

Вам сотни наилучших пожеланий

От сердца приношу.

И мы вам также.

Явились впору вы. Забавный спор

У нас тут вышел из-за этих лакомств,

И судьями мы вас избрали: блюдо

Должно тому достаться, кто при всех

Сплетет получше небылицу. Впрочем,

Инес, как женщина, в подобном деле

Все преимущества имеет. Прежде

Чем в дом войти, послушайте.

Забава

Приятная.

Так начинай, Ториндо,

Скажу: я видел в небе два кувшина,

Летающих вкруг солнца; в них, как в тыквах,

Сидели музыканты и поэты,

Стихи читая, песнями звеня

И не завидуя друг другу, если

Кому-нибудь из них дукат бросали.

Вот чудеса!

Придумано отлично!

Еще скажу: я видел двух идальго,

Друг против друга шпаг не обнажавших,

И в королевстве побывал, в котором

Все должности доходные пустуют.

Ты выиграл! Но что Инес нам скажет?

Пять тысяч вьючных седел на осле

Я видела, но места там хватило

Еще на десять тысяч. И ученых

Счастливых видела я, и мужей,

Чужие тайны не сболтнувших женам,

И мудрецов, чьи волосы и время

Не в силах побелить, и дураков,

Рот раскрывающих лишь для того,

Чтоб честно в глупости признаться…

Ловко!

Прошу ее остановить. Иначе

Инес вам будет врать хоть до утра.

Ей это нипочем. Но я хочу

Развлечь вас всех не тем, что где-то видел,

А тем, что истины верней.

Мы ждем.

Вы, Мендо, — иудей, хоть в каждой церкви —

Изображенье вашего святого;

Сеньора славится распутством; вы,

Сеньор законовед, — карманный вор.

Молчи, скотина! Что за небылицы!

Ни слова правды в них. Нет лживей лжи.

Нет лживей — значит всех они сильней.

Я иудей?

А я карманный вор?

А я распутница?

О, всех убил, злодей!

Так, значит, мне достались все торрихи?

Да, ты обстряпал дело мастерски.

Я в дом войду проведать роженицу.

Где могу сеньора Мендо

Я увидеть?

Вы уже

Видите сеньора Мендо.

Дон Энрике де Миранда,

Крестный первенца (да будет

Герцогом он Мантуанским),

Просит, чтобы вы послали

Двух-трех слуг принять подарки,

Предназначенные им

Для прекрасной роженицы.

Передать прошу сеньору:

Крестным в доме у меня

Будет мой слуга Хилоте,

Что пасет моих овец,

А свои подарки может

Дон Энрике де Миранда

При себе оставить.

Боже!

Что за грубость!

Поспешу

Передать сеньору это.

В добрый час. А вам, сеньор,

Надо знать, что с той поры,

Как преподношеньем Евы

Был Адам в раю обманут,

Ей в отместку мы охотно

То и дело искушаем

Женщин теми же дарами.

Темным вы родились, Мендо,

И таким же темным вы

И умрете.

Будьте сами

Умным в доме у себя,

Как в своем я безрассуден.

Ума не приложу, как Леонардо

Из дома выманить, чтоб повидаться

С моей Эльвирой.

Я опередил

Твои желанья, пригласив его

Со мною на ночь в горы на охоту.

И так как ты, кузен мой дон Фернандо,

Родился под счастливою звездою,

То с превеликой радостью он тотчас

На это согласился.

Обними

Меня пять тысяч раз.

Какая ночь

Счастливца ждет, тогда как я, несчастный,

Ревнивца развлекая, должен буду

Скучать и зябнуть, более далекий

От радостей любви, чем антиподы

От жителей Европы!

Неудачен

Был твой маневр. Красавица не хочет,

Чтоб стал ты крестным первенца ее.

Надеюсь с божьей помощью смягчить

Крестьянки сердце способом иным.

Каким, однако?

Бархатной мантильей,

Обшитою парчой. В угоду мне

Твоя Эльвира выдаст мой подарок

За собственный. Мы этим усыпим

Мужичью подозрительность, а там

Пора придет — и тайну наконец

Узнает несравненная Антона,

Столь для меня желанная и столь же

Оберегаемая неусыпно…

Тем варваром, что хоть и не собака

На сене, но ее собрат достойный.

Залезть в хозяйский сад чужим не даст

Кто сам полакомиться в нем горазд.

Пусть к доброму концу идет

Счастливо начатое дело

И то, что днесь всего лишь тело,

Живую душу обретет,

Когда святой обряд крещенья

Свершат.

Не спятил ли наш дед

С ума?

Еще, пожалуй, нет.

Гляди, в каком он упоенье!

Вот залопочет в первый раз

Мальчишка, булькая губами:

«Де… Деда!» Тут-то вверх ногами

Захочет дед пуститься в пляс,

А я хочу совсем другого:

Чтоб день настал, когда вдвоем

С тобою в церковь мы пойдем,

И там об Аврааме слово

Священник наш средь тишины

Произнесет.

Все в божьей воле!

Зачем спешить мне?

Плох я, что ли?

Огнем горят на мне штаны.

Они — как солнце!

Обожжешься?

Хоть небо в облаках, ты все ж

Их полог, словно Зевс, прорвешь

И золотым дождем прольешься.

Вот в церковь крестные пошли.

Какая грустная картина:

Блистательному дворянину

И знатной даме предпочли

Ничтожных слуг!

И, несомненно,

На этом настоял супруг

Антоны.

Значит, Мендо вдруг

Принудил моего кузена

Почтительным и робким стать?

Лишь на себя тогда досадуй,

Но знай: любовные услады

Не суждено тебе вкушать.

Моя ж настойчивость заставит

Законника покинуть дом.

Умчась с тобой, он ночью в нем

Свое сокровище оставит,

Хоть и весьма им дорожит.

А был бы робким я, то вскоре

Разбились бы, как волны моря,

Мои желанья о гранит.

Поверь: приветливо встречают

Гостей, коль в доме торжество.

Ведь каждый рад, когда его

Со счастьем люди поздравляют.

Умилостивить может вдруг

Хозяйку гость, столь именитый.

Иди к ней! Иль себя вини ты,

Что счастье выпустил из рук.

Да, правда. На плечах готова

Удача смельчака нести,

Но разве может повезти

Тому, кто робости оковы

Влачит повсюду за собой?

Я отправляюсь на крестины.

Любовь твоей отваге львиной

Послужит верною звездой.

Весь розовый он, как цветок.

Скорее бархатисто-алый…

Ведь жизнь гвоздика даровала

Ему — твой это лепесток!

Навел наряд твой роженицы

На мысль…

Какую?

Стыдно мне…

Вот как! Такую, что жене

Румянцем бы пришлось залиться?

Уж так наряд тебе к лицу,

Что, право, нечего бояться

Еще раз в нем покрасоваться

На радость мужу и отцу.

Ведь говорят: вновь обращенный

Усердствует сильней других.

Сказался вновь в словах твоих

Крестьянский дух неугомонный:

Как жаждет горсточку зерна

Он превратить в мешки с мукою

И гроздий кровью золотою

Наполнить бочки дополна,

Так и взрастить детишек хочет

Он столько, сколько в улье пчел.

Хоть труд крестьянина тяжел,

Он об одном всегда хлопочет:

Достаток в доме должен быть,

А где достаток, там и дети,

Чтоб было для кого нам в клети

И сыр, и хлеб, и мед хранить.

Лишь бедняков знобит и летом

При мысли, как зимой дрожат

Их дети. Ну, а я богат

И в силах…

Полно уж об этом!

Моя сеньора в добрый час

Вам посылает поздравленья

И вашего соизволенья,

Чтобы служить вам, ждет от вас,

А для начала дар свой просит

Принять из снисхожденья к ней.

«Кто всех красивей и милей,—

Она сказала, — пусть и носит

Бесценный бархат и парчу,

Что ярче всякого алмаза».

Вот прелесть! Я еще ни разу

Такой не видела. Хочу

Взглянуть я, как накидка эта

Сидит на мне.

Э, нет, постой!

Хоть грех с твоею красотой

Равнять парчу иль самоцветы,

Но не забудь о том, что ты

Крестьянка. Подражаньем знати

Лишь насмешишь людей и кстати

Им повод дашь для клеветы.

Уж слишком эта вещь красива.

Верни ее, а мы, скажи,

Целуем руки госпожи.

Отвергнув дар столь неучтиво,

Сеньору оскорбите вы.

Мантилью, так как мы крестьяне,

Жене из красной грубой ткани

Куплю, чтоб не дразнить молвы.

Ты у сеньоры в услуженье?

Нет, у вельможи, что живет

В соседстве с нею.

Ну так вот,

По моему соображенью,

Накидку через слуг чужих

И посылать и брать зазорно,

Коль не хотят, чтоб бархат черный

Покровом стал для дел дурных.

Ведь если дашь себя укутать

В мантилью с головы до ног,

То можешь вдруг чужой сапог

С своею туфелькою спутать.

Жене простого мужика

Тяжелым должен поневоле

Казаться шелк, — не оттого ли,

Что тяжек он для кошелька?

И в той семье пойдут раздоры,

Где мягкой шерсти предпочтут

Ворс бархата и срока ждут,

Чтоб из крестьян пролезть в сеньоры.

А золотистая парча

Своим узором и ажуром

Внушает страсть иным натурам,

Влюбляющимся сгоряча.

Зачем мне это все? Мантилью

Ты господам своим отдашь.

Обидит их поступок ваш.

Еще обидней их засилье.

Не рассердилась ты?

Ничуть!

Я о мантилье не горюю.

А то скажи, и подарю я

Тебе получше что-нибудь.

Ведь нежность бархата — в усладе

Твоих объятий, а красой

Ты словно бархат золотой,

Ткачами вытканный в Гранаде.

Но лишь одно сравнить бы мог

Богатство с тем, что принесла ты…

Какое, хочешь знать? Ждет брата

Новорожденный наш сынок.

Прошу: меня в свои объятья

Укутай, мой любимый муж!

Вот и в мантилье я. К чему ж

Мне бархатная? Исполнить я —

Ты только мне их назови —

Готова все твои желанья.

Не золотом расшитой тканью

Прельстилась я, нет! По любви

Я вышла замуж.

Вам послала

Подушки эти и ковер

Сеньора.

Снова тот же вздор!

Уж тут браниться я б не стала.

Взять их на время — не беда.

Беды-то и боюсь.

Поздравить

Вас хоть теперь дозвольте. Я ведь

Не знала в точности, когда

Начнутся у друзей крестины,

И в гости к пиршеству пришла.

Но в том, что в церковь отнесла

Не я младенца, вы повинны.

Назвал мой Мендо крестных сам,

А слово мужа мне дороже

Всех просьб.

Относитесь вы все же

Не по-добрососедски к нам,

А муж ваш всех мужей упрямей.

Он до того не любит брать

Чужого, что не дал застлать

Ковром, который прислан вами,

Подушки, и сидеть на них

Не разрешает.

Так в опале

Не только мы, — в нее попали

И наши вещи! Что за стих

На вас напал? Моя попытка

Стать крестною отклонена,

Но тяготеет ли вина —

Да и какая — над накидкой?

Нет, лучше уж я утаю

От всех столь странные причуды.

Весьма признателен вам буду.

Я за невежливость мою

Сам на себя сержусь порою.

Болтай, мели — хоть невпопад!

Кто это?

Гости.

Очень рад!

Желанье вашим быть слугою

Меня к вам, Мендо, привело.

Ни я, ни мой кузен не знали

О дне крестин. В такой печали

Что нас утешить бы могло?

Лишь то, что встретили случайно

Мы праздничный кортеж. И вот

Мы тут.

Не знаю, как господ

Благодарить. Для вас не тайна,

Что я не слишком изощрен

Во всем, что требует придворный

Обычай.

Ваш слуга покорный,

Я этой встречею польщен.

Но мне и моему кузену

Не терпится увидеть мать

Счастливую и клятву дать

Ей в преданности неизменной.

Быть может, сесть благоволят

Сеньоры?

Тонкие манеры

Приметны сразу.

Кавальеро

Нас сотней милостей почтят.

С чужим добром как неспокойно

На сердце!

Зорче будь вдвойне

Супруг, коль удалось жене

И после родов столь же стройной

Остаться. Счастья всей душой

Желаю вам!

Служить готова

Сеньору за такое слово.

Нет, вы повелевайте мной!..

Но на столе нет угощенья.

Дозвольте эту пустоту

Восполнить мне…

За простоту,

А не за пустоту, прощенья

Прошу у вас, — ведь мы скромны,

А не бедны.

Хозяйке надо

Хоть вид подать, что гостю рада.

Для счастья сына вы должны

Привлечь к себе сердца сеньоров.

Так все же вам не удалось

Стать крестной?

Сколько здесь велось

Об этом деле разговоров,

Однако не был приглашен

И брат ваш…

Не был! Ну и что же?

Эх, если бы издал не позже,

Чем завтра, наш король закон,

Который всем давал бы право

Жить собственным своим умом!..

Что в обращенье мне таком,

Которое мне не по нраву?

Не дам себя я обольщать

Учтивостью их безупречной.

Начнется с дружбы все, конечно,

А приведет к чему? Как знать!

Хоть ум досужий изощрен их

Во всяких хитростях, но тот,

Кто для семьи своей живет,

Людей чуждаясь посторонних,

От бедствий оградит свой дом,

Хоть сквозь его проникнуть стены

Они стремятся дерзновенно,

Обвив их лестью, как плющом.

Молитесь своему святому —

Ваш сын, хозяин, окрещен.

Где ж крестный?

Вот!

При доме он,

Что ль, состоит?

Нет, здесь он дома.

Пусть с нами сядет на ковер.

Пора отдать мне сына все же.

И сяду! Нынче я вельможа

Ничуть не хуже вас, сеньор.

Тебя бы сразу съели взглядом

Все дамы…

Всех сеньор синклит.

Я словно сало, что лежит

С пирожными на блюде рядом.

Что ж угощенья я не вижу?

Эргасто, друг, распорядись!

Крестины, вижу, обошлись

Не дешево.

Эх, не обижу

Я поросеночка сейчас!

Хиль! Ждут тебя друзья в сарае.

Да, это верно. Там, я знаю,

Есть много мяса и колбас,

Вина, да и закуски разной,

И голод свой ты утолишь.

Французской девственнице лишь

Тут устоять бы от соблазна.[22]

Пойду-ка горло промочу.

Мой аппетит и впрямь несносным

Назвал бы я. Став нынче крестным,

Все время пить и есть хочу.

Не вправе вы уйти, оставя

Все общество.

Сеньор, молчок!

Уж вам-то вовсе невдомек,

Что вправе крестный, что не вправе.

Красавец! Божья благодать!

Я от мальчишки в восхищенье.

Мир и в сердцах благоволенье

Он будет в доме охранять.

Как поразительно в нем сходство

С отцом!

Черты его лица,

Полученные от отца

В наследство — признак благородства

И чести матери. Хотя

Мы все господних рук созданья,

Но все ж из страсти к подражанью

Природа жаждет, чтоб дитя

Напоминало нас во многом.

Да, да…

Как мать ни хороша,

Будь иначе, была б душа

Подвластна всяческим тревогам.

Сегодня на ночь в горы на охоту

Я приглашен, однако дон Энрике,

Крестинами прельстившись, позабыл,

Что мне напялить сапоги и шпоры

Велел. И вот я в поисках сеньора

Брожу по городу, а кавальеро

Тем временем дань воздает здесь чашам,

О сговоре запамятовав нашем.

Почтить желая вашу дружбу с Мендо,

По зову дон Фернандо в этот дом

Пришел я. Но не беспокойтесь. Сборы

Затянутся недолго у меня.

Так поздно в путь? Нет, образумьтесь, муж мой!

Расстаться здесь с Авророю,[23] а утром

С ней в поле встретиться — чего же лучше!

Идем, сеньор. Увидите, что мигом

Готовы будут слуги и собаки.

Прощай, жена! Хозяюшка, прощайте!

Ну что ж, тогда удачи вам!

Бог в помощь!

На целый век вам радостей от сына!

А я молчу, поздравив вас уже

Пять тысяч раз.

Идем, иль впрямь иначе

Упустим время.

Всякой вам удачи!

Мне кажется, что ваш супруг чрезмерно

Охотой увлекается.

Рассудок

Теряет он, лишь речь о ней зайдет.

И всякого беда такая ждет,

Кто чем угодно озабочен, кроме

Того, чтоб умным у себя быть в доме.

Всего разумней нам уйти. Ведь сколько

У вас забот…

Служить сеньоре будет

Мой муж, ее сопровождая.

Этим

Меня он оскорбит, а вас обидит,

В столь поздний час из дома отлучаясь.

И в силу этого и потому,

Что я подобной чести недостоин,

Останусь лучше дома.

Так прощайте!

Дозвольте вам сказать…

Сперва покинем

Крестьянский дом. Любое слово здесь

С угрюмой подозрительностью встретят.

Я отнесу сыночка в колыбель.

Что ж, отнеси, хоть будут в это время

Твоим рукам завидовать мои.

Пылают две гвоздики на его

Щеках…

Гвоздики?

Да, два поцелуя.

Уж если вас господня длань

Всегда столь щедро одаряет,

Что и солому превращает

В атлас иль шелковую ткань,

То пусть, полна благоволенья,

Она, храня вас от невзгод,

Мафусаилов век пошлет

Вам за такое угощенье.[24]

Да, столько бурдюков вина,

Груш, яблок, поросят и груды

Колбас, да и другие блюда

(Я позабыл их имена)

Уж кто-нибудь другой едва ли

На праздничный поставит стол.

Хорош был пир?

Он превзошел

Все, что когда-нибудь бывали.

Шипучий «Петушиный глаз»

Тяжел для век. В очках, пожалуй,

И то не разглядишь, усталый,

Где ты, где тень твоя сейчас.

В излишнем рвенье неповинный,

Я тоже малость пострадал,

Пригубил петуха и стал

Красней, чем гребень петушиный.

Батó наш, споря с петухом,

Кукареку выводит басом,

А Паскуаль в хлеву тем часом

Храпит в обнимку с кабаном.

Ториндо месит носом глину,

Поднять не в силах головы.

Так и должно быть, если вы

Крестины празднуете сына.

Клянусь вам: каждый, кто со мной

Стоял сегодня в церкви рядом

И видел, как смышленым взглядом

Нас всех окидывал герой,

Вам слово даст и не обманет,

Что мальчуган с таким умом

В своем селении родном

Священником наверно станет.

Воскликнул кто-то, увидав,

Как поднялась вода в купели

От парня: «Тут и в самом деле

Сидит мужчина», и был прав.

А свечку этот непоседа

С такою силой ухватил,

Что просто недостало сил

У крестной матери и деда

Отнять ее. Но не шучу:

Поп что-то брякнул по-латыни,

И проявился в вашем сыне

Могучий ум: вернул свечу

Он, услыхав язык священный.

Но крестная жеманный вид

Вдруг приняла и говорит…

Что?

«В дедушку он, несомненно!»

Я всем доволен, счастлив всем,

Да это и без слов понятно,

Но все ж осадок неприятный

В душе оставили меж тем

Два кавальеро, что, с собою

Тебя бок о бок усадив,

Пошли тебя наперерыв

Хвалить. Мне нет от них покоя.

А наш сосед зазвать их в дом

Спешит к себе, и дела нету

Ему, какие пируэты

Их ноги пишут под столом.

А у меня отыщут гости

Такие стулья, что на них,

Чуть что случись, безумство их

Себе переломает кости.

Горячность ваша им преградой.

Будь вы покладистей слегка,

То вместо одного бычка

Бродило б тут большое стадо.

Непрочь вы палку изломать

О дон Энрике, и от братца

Его вам тошно…

Рад стараться

Фернандо — даму провожать

Пошел, хоть только за минуту

Уехал муж…

Уехал?

Да!

Лавина дурака всегда

Подстерегает почему-то.

Зачем злословить? Может быть,

Лишь данью вежливости служит

Любезность эта.

Разве дружит

С учтивостью такая прыть?

Превратно судим мы о многом.

И жизнь у них и нрав иной.

Нет! Лучше клячей быть простой,

Чем знатным, но… единорогом.

Ты прав.

Совет такой я дам:

Чтоб у себя быть дома умным,

Соседством не пленяйся шумным

И не шуми без толку сам.

Все будет тайной…

Изъяви

Хоть сам господь желанье это,—

Ни тайн ненарушимых нету,

Ни хитроумного в любви.

Подвергнетесь ли пересудам

Вы, если вами приглашен

На ужин будет гость?

Но он

Привык к изысканнейшим блюдам.

Нет, поздно! Как теперь могу

Покинуть вас?

Что препираться?

Хозяин мой решил остаться,

Так незачем гнать и слугу.

Поверь, что моему сеньору

Одной довольно простыни.

Другая мне пойдет…

Взгляни,

Готов ли ужин, Леонора.

Надеюсь, откуплюсь я им.

Отужинав, я обещаю

Уйти…

Победу упуская?

Нет! Потешаться не дадим

Над нами дамам.

Дверь как будто

Внизу открыли.

Страх нагнать

На нас ты хочешь.

Вот опять

Шаги, а только за минуту

Подков был ясно слышен стук.

Ты, кажется, мой друг, в смятенье?

По дому бродит привиденье!

Боюсь, что это ваш супруг.

На лестнице он! За кроватью

Укройтесь.

А куда слуга

Пойдет?

Хоть к черту на рога.

Ола!

Зовет!

В свои объятья

Его примите.

Не могла

Я думать, что мой муж так скоро

Вернется.

Все ж я тут. Сеньора

Не спит? Так поздно?

Блажь пришла

Мне в голову: взглянуть, как тесто

На кухне месят. Но пора

И на покой.

Хоть до утра

Забыться бы… Себе я места

Не нахожу.

Как вас понять?

Увы, мой друг, вы не напрасно

Тревожились! Беды ужасной

Свидетелем пришлось мне стать.

Какой беды? С кем?

С дон Энрике!

Разбился он, помилуй бог?

Не в меру прыток был седок

И конь ему достался дикий,

А он, упрямясь, горячил

Коня, его все время шпоря,

И на глухой тропинке вскоре

Скакун, должно быть, наскочил

На друга павшего, который

Добычей сделался волков.

Гнедой тут в несколько скачков

Исчез во тьме, умчавшись в горы.

Когда ж в урочище лесном

Сеньор был найден, то, пожалуй,

Не нам, а падре надлежало

Уже заботиться о нем.

Устал я и сердит к тому же.

Так лучше уж я спать пойду.

Предчувствовала я беду,

Но вышло все гораздо хуже.

Да, вечер выдался плохой.

О честь! Ведь я не оскорбила

Тебя ничем! За что ж решила

Меня опасности такой

Подвергнуть ты? А, понимаю!..

Урок из этого извлечь

Должны мы: как тебя сберечь

Нам, женщинам, тобой играя.

Совет? Тебе?

Понять прошу:

Хоть я безумец, но своею

Я жизнью дорожу и с нею

Расстаться вовсе не спешу.

А мой сеньор? Помилуй боже!

Ведь он еще и не успел

Свершить греха, а лишь хотел

Погреховодить, так за что же

Он бездыханным должен пасть?

Пасть бездыханным? Отсидится

Сеньор за пологом из ситца,

О страсти намечтавшись всласть.

А стихнет в доме — и за двери

Обоих выпровожу вмиг.

Уж слишком тонок твой тайник,

В его надежность я не верю.

Не лучше ли кинжал найти

И тихо в спальню к ним прокрасться?

Вот глупости!

Лишь так удастся

Жизнь дон Фернандо мне спасти.

Тсс… Замолчи!

Потом увидишь,

Кто прав был. Плачь тогда, тужи!

Убив супруга госпожи,

Ее смертельно ты обидишь.

Ведь на нее падет позор,

И, незапятнанная кровью,

Сеньора жертвою злословья

Отныне станет.

Кончен спор!

Влагаю в ножны шпагу чести,

Но я, хоть меньше во сто крат,

Чем все сеньоры, виноват,

Погибну здесь на этом месте.

Чуть только шпагою проткнет

Законник моего сеньора,

Как тотчас же он без разбора

Подряд всех убивать пойдет.

Один сеньор «Двадцать четыре»[25]

Так именно и поступил,

За что увековечен был

В стихах, и в пьесе, и в сатире.

В них повествуется о том,

Что перебил он слуг, дуэний,

Подозреваемых в измене,

Незаподозренных ни в чем,

И попугаю там досталось:

За то, что вдруг он замолчал,

Мартышку поразил кинжал,

Хоть что-то вымолвить пыталась

Бедняжка.

Рот, болтун, закрой!

Вот спальня их.

Что там? Послушай!

Пес заворчал…

Нет, богу душу

Отдам. То смерть пришла за мной!

Тсс… Амадис рычит сердито,

Учуяв незнакомца там.

Угодно ль будет небесам

Нам даровать свою защиту?

А если нет, то знай: страшней

Того, что здесь случится вскоре,

Мир не видал еще.

Вот горе!

Рыдай, жестокая!

Ключей

Я слышу лязг.

Ревнивец двери

Закрыл. Пошел он падре звать,

Чтоб мог причастья благодать

Принять я и по крайней мере

По-христиански умереть.

А после вышвырнет он тело

В окно.

Чтоб утром налетела

Толпа на мертвеца глядеть?

А высоко ль окно?

Для труса

Все окна высоки.

Мой бог!

Куда ж мне спрятаться?

В мешок!

Мука иль шерсть в нем?

Не по вкусу

Тебе мука? Шерсть в этом вот.

А вдруг его сеньор твой схватит

И вытряхнет меня?..

Ну, хватит!

Сеньор сейчас сюда пойдет

И тут уж кутерьму такую

Подымет…

Шерсть хоть и мягка,

Мне здорово намнут бока,

И дух от встряски испущу я.

Говорят — и это верно,—

Что среди мужей ученых

Редко можно встретить храбрых.

Те, чьи речи льются плавно,

Запинаться начинают,

Если кровь пролить им нужно.

Но случилось так, что я,

Меньше всех на свете склонный

Зло во всем подозревать,

Должен был изведать эту,

Хоть не редкую, но все же

Наихудшую беду.

И к тому, кого считал я

Неотесанным и думал

Неразумной болтовнею

До себя возвысить, так как

Возомнил себя достойным

Быть зерцалом благородства,

Помощи просить иду,

Сам же я, увы, бессилен

За страшнейшую обиду

Отомстить. Должно быть, небо,

Проучить ты пожелало

И учености чванливость

И ума высокомерье.

Раз уж мне судьба велит,

Чтоб не к светочам науки —

К Бартоло иль, скажем, к Бальдо —

За советом я пришел,[26]

А к тому, кому я прежде

Сам охотно их давал,—

К мужику, что письмена

Острием выводит плуга,—

То придется терпеливо

Ожидать, что он мне скажет.

Эй, откройте!

Кто мог думать,

Что, в чужом пытаясь доме

Умничать, в своем безумцем

Окажусь?

Откройте, Мендо!

Кто стучит? Кого к нам в полночь

Бог несет?

Того, кто больше

На себе несет, чем в силах

Вынести. Открыв мне двери,

Убедитесь в этом.

Голос

Я узнал…

Хоть лучше было б,

Если б обознались вы.

Встань, жена! Сосед не стал бы

Попусту в такую пору

Нас тревожить.

Открывай

Двери. Я уже одета.

Рад пахарь выпустить тяжелое орало

Из рук, когда поля уже окутал мрак,

И, скудный ужин съев, насытясь кое-как,

Он с доброю женой ложится спать усталый.

Не за колечко ты, браслеты иль кораллы

Бываешь ласкою ее согрет, бедняк.

Ведь только колыбель ребенка да очаг —

Все радости ее, но, право, их не мало.

Зачем же модницам нашептывает лесть,

Что слава их — парчи узорчатой плетенье,

А гордость — золото, которого не счесть?

Но дамы знатные, пустясь на ухищренья,

За эту мишуру легко теряют честь

И лучшее свое теряют украшенье.

Простите, что так долго медлил,

Хоть и спешил вам услужить.

Но что случилось?

Если б горе

Не сжало горла мне, то я

В пространной речи обвинил бы

Того, кто столь самонадеян,

Что в дом чужой свои порядки

Хотел ввести. Но ограничусь

Одним лишь словом: я — злосчастный

Безумец, я — глупец, который

При всей учености своей

Во тьме невежества коснеет,

Тогда как вы — мудрец, вы, Мендо,

Ученый, хоть без всяких знаний,

И умный в доме у себя…

Вы плачете?

Нет, яд из глаз

Пытаюсь выплеснуть. Ведь доньей

Эльвирой, нет, верней, Еленой,

Я превращен в единорога.

Не все, но кое-что я понял.

Идем! Со мною аркебуза,

И пули в ней. Мы отомстим

Обидчику.

Идем, но прежде

Скажу вам, что произошло.

Слушайте же: мы и в горы

Не успели углубиться,

Как, с коня упав, разбился

Дон Энрике. Огорченный

Столь плохим концом охоты,

Я, домой вернувшись, лег

На супружеское ложе

И уж было задремал.

Вдруг я слышу: за кроватью

Кто-то застонал, как будто

Задыхаясь. Тут и пес

Заворчал. Тогда Эльвира

Стала клясть и пса и с ним

Заодно свою служанку.

Что же я, откинув полог,

Увидал? К стене прижатый

Нашим ложем, — нет, вернее,

Им раздавленный, — лежит

Человек, стеня от боли

И хрипя. И этот хрип был

Криком о моем бесчестье.

Как же поступили вы?

Тут, опасливости вашей

Позавидовав невольно,

Я вскочил, оделся наспех,

Щит и шпагу взял, готовый

Отомстить за оскорбленье.

Все ж, решив, что будет лучше

Вас позвать, я, уходя,

Запер дверь. Теперь обидчик

В дверь не выскользнет, а окна

Расположены высоко.

Мендо, знаю: близко к сердцу

Друга примете вы горе.

Мендо! Разума меня,

Пришибив, беда лишила.

Как, не знаю, с ней бороться,

И не знаю я, к кому,

Кроме вас, мне обратиться.

Друг мой Мендо! Как, однако,

Все изменчиво на свете,

Если в деле чести ждать

От крестьянина совета

Принужден ученый муж!

Кровь делает еще заметней

Пятно на чести. Утверждавший,

Что оскорбление любое

Она смывает, был неправ.

Убить? За этим ведь и позже

Не станет дело. А теперь

Доверьтесь мне. Я, взяв двух слуг,

Войду в ваш дом и хитрой речью

Всю правду у супруги вашей

Сумею выведать.

Хоть было б

Предложенное вами средство

И хуже, я найти другое,

Чтоб честь свою спасти, не в силах.

Идите! Я внизу останусь

Дверь дома охранять.

Когда бы

Ее всегда вы охраняли,

Тень не легла бы на нее.

Вам, добрый Мендо, вам вверяю

Я честь свою.

Но подымитесь,

Сеньор, с земли!

То пало наземь

Высокомерие мое!

Зачем нас подняли так рано?

Эй, Хиль! Не пахнет ли тут дело

Хорошей дракой?

Кто идет?

Хоть нынче и не карнавал,

Но хочет, видимо, хозяин

В дозор по городу послать нас.

Молчок, друзья! Тут кое с кем

Беда случилась кой-какая.

С дон Леонардо?

С ним.

Поспорим,

Что с призраком сеньор столкнулся

Лицом к лицу.

Да замолчи,

Осел!

Осел не я, а тот,

Кто и бревна в глазу своем

Не видит, но зато в чужом

Соломинку копытом ищет.

Я выпрыгну в окно.

Да! Чтоб разбиться

На тысячу кусков?

Ведь вы сосуд

Весьма непрочный.

Но куда мне скрыться?

Гнев варвара опасней.

Все сочтут,

Что справедлив он.

С этим согласиться

Я принужден, хоть справедливость тут

Как будто струсила, на срок столь долгий

Месть отложив.

Но ярость на осколки

И бронзу разобьет.

Идут сюда!

Спасайтесь!

Право, незачем, сеньоры.

Ведь я не для расправы и суда

Явился к вам.

Мне тяжело укоры

Выслушивать.

Но для чего тогда

Вы в спальне от супружеского взора

Пытались гостя спрятать в час ночной?

Не знаю за собой вины иной,

Как той, что из тщеславия пустого —

Причины стольких бед — впустила в дом

Фернандо. Хоть уйти он дал мне слово,

Но не сдержал его, любви огнем

Охваченный. Он страха никакого

Не чувствовал, покуда муж ключом

Не щелкнул. Тут идальго заметался,

Забрался за кровать и там остался.

Так нужно, чтоб исчез он как-нибудь!

Кто страж дверей?

Ваш муж.

Сеньор влюбленный!

В моей каморке вас могу замкнуть.

Тогда считайте жизнь свою спасенной.

А жертвы роль, надеюсь я, ничуть

Сыграть не трудно будет Мондрагону.

На душу тяжкий взваливаю грех.

Я спрячусь!

Этим вы спасете всех.

Я ничего еще не понимаю.

Сейчас все разъяснится. Хиль! Впусти

Сеньора.

А тебе препоручаю

Жену.

Иду.

А нам не по пути?

Стой здесь.

Стою и смерти ожидаю.

Коль вам удастся честь мою спасти,

То вам обязана я жизнью буду.

Нет, господу, — пусть сотворит здесь чудо.

Простите! Из-за всех тревог

Нашла я настежь вход открытым.

О честь! Твой приговор жесток:

Я должен, обнажив клинок,

Убийцей стать иль быть убитым.

Нет, нет, сеньор! Клинок в ножны!

Что? Не заслуживает мести

Постигшее меня бесчестье?

Хоть гневаться вы и вольны,

Но обстоятельства все взвесьте.

Войдя по вашей просьбе в дом,

Я здесь услышал об одном

Необычайном приключенье.

Надеюсь, ваша ярость в нем

Легко отыщет утоленье.

Был найден мною тот злодей,

Что здесь, притиснутый кроватью,

Стенал и смерти ждал своей.

Кто это? Тотчас должен знать я.

Соседа вашего лакей.

Здесь, в спальне, своему сеньору

Служил он?

Не об этом речь!

Пройдоха любит Леонору,

Лишь для нее он в эту пору

Сюда проник. Ее наречь

Поклялся он своей женою.

Не так ли?

Я всему виною!

Дозвольте ж мне прижать к груди

Красотку.

Слово за тобою.

Все это правда? Подтверди!

Сеньор! Вернулись вы так рано,

Что прятаться пришлось ему.

С испугу, что ль, уж не пойму,

Сюда попал он…

Как ни странно,

Я жертвой стал самообмана.

Вот участь женская! Взбредет

Что-либо в голову мужчине,

И ставится все это в счет

Той, что всех ангелов невинней.

Мужчина ведь не придает

Словам и клятвам женским веры.

Увидит чью-то тень во сне,

Ну хоть слуги, сказать к примеру,

И возомнит, что кавальеро

Проник в альков к его жене.

Счастливицы те, что от мира

Навеки отрешась, приют

Нашли в пустыне и живут

Отшельницами.

О Эльвира!

Нет, поздно!

Ради слез, что тут

Вы пролили, вас о прощенье

Молю. Ведь в то мгновенье сам

Не верил я своим глазам,

Хоть был мужчиной, а не тенью

И не игрою сновиденья

Виновник ярости моей.

Он только тень, но, не желая

Терпеть обид, я уезжаю

К моим родным.

Змеи страшней,

Да и опасней тень иная.