Том 6. Пьесы 1871-1874

Откуда ты? Не с цепи ли сорвался?

Наташа, спрячь меня!

Да ты в уме ли,

Сердечный друг? Куда я спрячу? Яков

Кириллович, опомнись! Тотчас придут

Сюда твои родители.

Гляди,

Гляди в окно!

Чего?

Погони нет ли?

Придумывай еще! Кому-то нужно

Погоню гнать! Беда твоя известна:

Без времени сбежал с приказу — дело

На ум нейдет, сегодня праздник. Завтра

Придешь в приказ, присадят плотно, снимут

Кафтан с тебя; не бойся, не повесят.

Смотри сюда! Нарядно, хорошо?

И пяльчики, и зеркальце, кроватка

Тесовая и шитый положок.

А лучше-то всего, что никому-то

В уютный мой покой чик ходу нет.

Да здравствуй, что ль! Ах, глупый, и не видишь

Со страха-то, что ты один с девицей!

Стоит как пень; другой бы не зевал.

Целуй, пока помехи нет! Эх, парень!

Огнем ожгла. Ну, девушка! Да что уж

О девушках и думать, до того ли!

Досталось мне одно на долю: выть.

Пожалуйте, в светелочку войдите,

Прохладно в ней в полуденное время.

И Яков здесь.

Со службы отпустили!

Да ел ли ты? Чай, голоден?

Маленько

Перехватил. Покорно благодарствуй!

Не полный стол, а что-нибудь найдется.

Сытехонек по горло.

Ну, как знаешь.

Неволи нет, отказу и подавно.

Не осудить прошу на угощенье!

Сиротское…

Досыта угостила.

Чего еще!

И сыты мы и пьяны

Твоим добром сиротским.

Ну-ка, полно!

С чего тебе хмелеть-то? Угощала

Чем Бог послал.

Ну, знать, не от вина,

От твоего раденья захмелели.

Насилу встал от трапезы.

Присядь

На лавочку, а подремать захочешь,

Привалишься на изголовье.

Сяду,

Не сглазить бы, счастливый ноне день.

С утра еще я весел; к Артемону

Сергеичу ходил я на поклон,

Поздравствовать. Для радости великой

Окольничим пожалован; Татьяна

Макарьевна, велика честь. Другой бы

С ума сошел, за облаки вознесся,

А он так нет. Подьячим, мелкой сошке,

По-прежнему благоволит; холопы

Не гонят нас с боярского двора,

И за порог к нему ступаешь смело.

Не знаю, чем воздам ему за ласку

И милости его. Суди сама,

Не кто-нибудь — окольничий Матвеев

Пожаловал, за службу похвалил

В глазах других приказных, к окладному

Пообещал придачу.

Ишь ты, право,

Какая честь тебе.

Не все; послушай!

Про Якова, пожаловал, спросил:

Мол, учится ль он грамоте немецкой?

И похвалил его, и молвил так:

«Учился бы; не все бродить в потемках;

Ученье свет. Робят разумных мало;

А нужда в них. Отдай-ка ты парнишка

В сынки ко мне!»

Да что ты?!

Право, так.

С руками б я…

А я не спохватился.

Душонка-то холопская давно

Радехонька, а лживый язычишко

Упрямится, нескладное бормочет.

Не справлюсь с ним никак.

Грехи-то наши

Великие.

Боярин рассмеялся

На мой испуг: «Не бойся, говорит! —

Для Якова найдется дело лучше

Приказного письма. Дивиться будешь,

Своим глазам не верить».

Что ж за дело

Мудреное?

Не сказано про то,

А спрашивать не смел.

Оно вестимо,

Не сунешься, не свой брат.

Заикнися,

Замажут рот как раз.

Да и замажут.

Поклоны бью земные да молчу.

Махнул рукой боярин, значит: полно,

Не смей, дескать, боярских глаз мозолить

Поклонами холопскими; вставай!

Последний раз отвесил, да и с Богом

Бежать домой. От радости без шапки

До Гребенской, никак, бежал.

Да диво ль!

И думай вот, гадай по пальцам! Дал

Заботу нам боярин.

Он сказал бы,

Застал-то я накоротке; к царю

На званый пир родильный снаряжался.

Уж эта мне немецкая наука!

Дождемся с ней беды. Живут же люди

Без грамоты немецкой.

Не слыхать ли,

Не молвят ли чего у нас в Посольском,

Какую вам, робятам, Артемон

Сергеевич служить укажет службу,

На диво всем?

Не знаю, государь

Родитель мой, не чуть в приказе.

Много

Заводится порядков новых?

Много.

Царицына родня веселье любит:

В своем дому окольничий Матвеев

Заводится музыкой сладкогласной.

И во дворце тому же быть, Фанстаден

По трубачей поехал к иноземцам.

А по что их?

У прочих потентатов

Ведется так давно, и не пригоже

Дворцу стоять без музыки. Забавы

Великие для матушки царицы

Готовятся.

А нам-то что за дело!

Ни мы хвалить, ни мы судить.

Уж видно,

Доходчивы мои молитвы: будешь

В такой чести, чего не ожидаешь.

Молись еще! Молитвами твоими

Авось Господь избавит от напасти.

Чего же ты боишься?

Провиниться

Перед тобой, родитель. Не гневись

На глупое, робяческое слово!

Навяжут мне невесть какую службу:

По нраву ли придет тебе.

Не бойся.

Учись, служи и делай, что укажут

Одно блюди и помни: православным

Родился ты; обычай иноземский

Узнать не грех, перенимать грешно;

А паче их забавы, в них же прелесть

Бесовская сугубая.

Родитель,

Не гневайся! Мизинные мы люди,

Боярские приказы разбирать

Не смеем мы; велят плясать, запляшешь.

Еще б ты смел ослушаться бояр!

А стать плясать, тебе не угодишь.

Еще б ты смел отцу не угодить!

Служи царю, боярам покоряйся,

Безропотно, беспрекословно, рабски,

И чти отца да матерь!

Яков кланяется в ноги.

Вот, Татьяна

Макарьевна, родительскому сердцу

Не лестно ли такую зреть покорность

Сыновнюю! Когда тебе взгрустнется,

Иль пьян придешь домой, на что утешней

Поклоны их земные! Заставляешь

Поклоны бить и веселишься духом,

Что как-де ты ни мал, ни приобижен

От властных лиц, а детям, домочадцам

В своем дому и ты-де государь.

А что ж твоя красавица Наталья

Не кажется гостям? Диви б чужие!

А Якова стыдиться ей не след,

С ребячества знакомы.

Все ж зазорно

При людях-то. Видаются, поди,

От матери тихонько; при народе

Не вызовешь ее ни за что. Я звала,

Невестится, нейдет.

А приказала б.

Само собой, коль прикажу, придет.

Поди сюда, Наталья!

Хвастай, хвастай

Сынком своим! Я дочкой похвалюсь.

У матушки взращенное дитя,

Лелеяно и нежено на воле!

Бесстрашная росла, отцова гнева

Не видела грозы великой; все же

Нога моя захочет, и поклоны

Дочерние увидит. Поклонися,

Натальюшка, перед гостями земно

И матушку потешь!

Изволь, родная,

Покланяюсь; бесчестья мне не будет,

А только честь, что матушке своей

И государыне живу покорна.

Чего еще! За наше умоленье,

Послал Господь, живем изрядно. Дети

Покорствуют, трудами нажитого

Достаток есть, невпрожить нам. Ликует

Душа моя, и веселится дух мой.

Чего еще, ведь не рожна же!

Плачешь?

Заплакала, прости… Не утерпела…

От радости…

Да как и не заплачешь

На деток-то! Свои, а не чужие.

Легко отцам…

А нам-то каково!

Родили их…

Аль муки не видали?

Растили их…

Как око соблюдали.

Да полно вам!

Пылинки обдували.

Кормили их…

Куска недоедали.

И выросли…

Как яблочки наливны.

Да полно вам!

Не каменны сердца.

Так что ж бы вам, без дальней волокиты,

Чем плакать-то на них да убиваться

Неведомо о чем, за ум приняться!

Женили б их, покуда сами живы!

Не знатные бояре, с нас не взыщут,

Что наскоро, без сватов и без сборов…

Ах, батюшки!

Чего ты испугалась?

О рядной речь сперва, да по рукам

Ударимся; а после, для порядка,

Пошлем к тебе и свата.

То-то разве…

А то уж я… Да не люди мы, что ли?

Нельзя же так… дворяне… не сиротку,

Безродную, отецкое дитя

Хотите взять. Не знатные мы люди,

А все-таки хоть дрянь, да из дворян,

Не нищие. Меня бояре знают,

Царицына до нас доходит ласка,

Не крайность мне какая.

Не неволим.

Насильно мил не будешь. Это дело

Любовное: и приказать вольна,

И отказать вольна. За словом стало,

Да рядную покончить.

Я не прочь,

Отказу нет. Хоть дело не корыстно,

Да я-то не завистна.

Вот и ладно,

О рядной бы… да и покончить разом.

Хмельненька я, пожалуй, прошибешься,

Сулить добро под силу надо.

Ну, уж

Не скоро ты расступишься.

Не знаю.

Для дочери жалеть не стану; разве

Заломите, чего невмочь.

Не грабить

Пришли к тебе.

Как словно вы чужие,

Глядите врозь да жметесь по углам,

Сойтись рядком боитесь.

Как прикажешь?

На все твоя родительская воля.

Хоть пряничком его попотчуй, что ли!

Пожалуй-ка, отведай, не побрезгай!

Благодарю на угощенье сладком.

Да сладко, что ль?

Нешто себе.

Наталья

Не надо

Подслащивать? Тебе и пряник сладок?

И слаще ты не знаешь ничего.

Вперед всего о Божьем милосердье.

Отцовское у ней благословенье,

Исконное в ее роду.

Добро!

Покончена статья, теперь другая.

Из кузни-то не грех тебе прибавить.

Особенно низанья маловато.

Ссыпного есть в ларце. Глядите сами —

Окатистый и чистый.

Покажи-ка!

Торгуются, как лошадь продают.

Аль не любо?

Теперь какие спросы!

Возьмешь меня, не все ль тебе равно,

Охотой шла иль силой?

Ой, заспорят,

Поссорятся, боюсь.

Не обойдется

Без брани-то. На Кисловке недавно,

Из рядной-то, дралися смертным боем,

На улицу из дома выбивались;

Сошлись опять. Нельзя не спорить, дело

Торговое. Твои охочи взять,

А матушка не вдруг отдаст, копейка

Гвоздем у ней прибита.

Что смотреть-то!

Чего тут взять на поднизь!

Наберете.

Прибавите из своего.

Куда же

Беречь тебе? Дивлюсь. Одна всего-то,

А ты для ней жалеешь. Хоть бы серьги;

Полны ларцы, а ведь сама не носишь,

Давно уж ты с ушами повязалась.

Мои они, и воля в них моя:

Хочу — отдам, а то и подождете,

Никто меня заставить не волен!

Отдай теперь!

Не дам.

Упряма больно.

Какая есть; на старости меняться

Не стать для вас. Наталья! отойди

От Якова!

Да что ты, полно! Детки,

Не слушайте, уйдите в уголок!

Наталья подходит к Якову.

Не все ль равно: не чье, ее же будет,

Как мать умрет.

Теперь-то и рядиться.

Во младости милей наряды нам;

Пройдет пора, на что они!

Недолго

Прождет она.

И в животе, и в смерти

Господь волен. Господь прибавит веку,

Переживешь и дочь свою.

Другая

Обдержится старуха, веку нет,

Как дереву скрипучему.

Да что ты!

Никак, с ума сошел!

Годов полсотни

За срок живет, весь род перехоронит,

Детей, внучат, себе-то надоест.

И взмолится ко Господу старуха,

Что позабыл ее.

Беда родниться

С такой семьей завистливой! Охота ль

Себе назло молельщиков нажить!

Бесстыдница! Совсем прильнула к парню!

Не муж еще! По их речам безумным,

И не бывать, как вижу. Отойди!

Не трогай их! Пущай ведут беседу.

Не их вина.

Меня ругать-то надо;

А то прости, пожалуй! Ненароком

Сказалося; на хмельном не взыщи!

Ну, Бог с тобой.

Некстати молвишь слово,

Спохватишься, а воротить нельзя.

Вот грех какой ведется в человецех,

Что доброе и праведное дело

Не сладится, чтоб враг не помешал;

Мутит народ крещеный. Тьфу! Чтоб сгинуть

Проклятому.

А мы не поддадимся.

Ну, кузнь твою оставим. Ты б казала

Коробьи нам.

Не здесь они, в избе.

Идите ин, смотрите. Недостачи

Ни в чем у нас не будет, все с залишком.

Попался я, влетел в беду.

В какую?

Робею так, что не найду и слов,

Лишь вздумаю, душа уходит в пятки.

Рассказывай, полегчает авось.

Такая страсть, такая страсть!

Да молви

Хоть что-нибудь!

Язык-то прилипает.

Как кол во рту. Куда деваться?

Яков!

Не мучь меня, скажи!

Тебе известно

Житье мое проклятое: из дома

Ни в праздник мне, ни в будни ходу нет;

Украдкой я, как пес из подворотни,

На вольный свет гляжу. В приказе разве

Обмолвишься веселым словом; дома

Не смею рта разинуть; с постной рожей

Молчальником брожу, повеся нос.

Уж если я веселого лица

Показывать родителю не смею,

Боясь побой и ругани безмерной,

Чего мне ждать, когда узнает он…

О чем?

Крестись, Наташа! В скоморохи

Поставили меня. Ломают, учат

Скакать, плясать, вертеться, беса тешить.

Убьет тебя отец.

Убьет — не страшно;

Проклятия боюсь.

Куда ж деваться

Головушке твоей?

Хочу отбегать,

Спиной отбыть от службы. Оттерплюся,

И кончено. Отдуют батогами,

Все ж легче мне отцовского проклятья,

Душа-то мне нужнее, чем…

Вестимо,

А в службу взят неволей или волей?

Спросили нас, подьячих молодых,

Не хочет ли который обучаться

В аптекарской палате у Грегори

Какому-то неслыханному действу;

Охотники нашлись, и я за ними,

Да сдуру-то и продал душу черту.

Куда ж бежать тебе?

Куда придется;

Куда глаза глядят; хоть в омут с камнем.

Господь с тобой. Скрывайся здесь пока,

Ходи тишком. В моей девичьей спальне

Кому вдомек искать тебя.

А ну-ка

Увидит мать?

Увидит, только ахнет

И замолчит: находка не корыстна,

Похвастаться нельзя. А мне, хошь срам,

Да так и быть, парнишка молодого

Жалеючи, стыда не побоюсь,

А матушки родимой и подавно.

Дознаются, не быть тебе за мной.

Возьмусь за ум, так буду, не печалься.

У нас вверху, у мастериц золотных,

Обучишься уму — такая служба,

В котле кипим. Одна другой хитрее,

И все-то мы такие проидохи,

Что ты в Москве со свечкой не найдешь.

Никак, идут.

Ну, врозь да по углам.

Расходятся.

Ты где?

В углу. А ты?

В другом.

Не чуть ли?

Почудилось, аминь-аминь, рассыпься!

В чем служба-то твоя и как зовется,

Скажи ты мне на милость!

Как зовется,

Не знаю сам покуда. Действом либо

Игрой какой — мудреное прозванье.

А весело?

Да так-то хорошо,

Что, кажется, кабы не грех великий,

Не страх отца… Вот так тебя и тянет,

Мерещится и ночью.

Без крестов

Играете игру-то? Перед действом

Снимаете кресты-то?

Не снимаем.

Греха-то что!

Греха не оберешься.

Теперь идут уж вправду. Разойдемся.

Довольны вы?

Уж так-то мы довольны,

Сказать нельзя, по горло.

Слава Богу.

Запас велик, добра преизобильно.

А вы опять по сторонам. Сойдитесь,

Беседуйте! Произволеньем Божьим

У нас на лад идет.

Так по рукам?

Ударимся, благословясь. А надо б

С тебя еще черевью шапку взять.

На что она, черевья шапка?

Так уж

Задумал я.

Завистные глаза!

Наталья! прочь от Якова.

Постойте!

Уладимся. Детей-то пожалейте!

Не ссориться ж из шапки. Стойте рядом.

Греха-то вы, как вижу, не боитесь,

Из пустяков да ссора.

Я от шапки

Не отступлюсь.

А я не уступлю.

А я упрям.

А я тебя упрямей.

А мы и прочь.

А я и очень рада.

Даешь иль нет?

И думать позабудь.

Наталья, вон! Из спаленки ни шагу

Шагнуть не смей. Иль запереть тебя?

Да полно вам! Поговорите толком,

Безумные! Ей-богу, ну!

Не хочет,

И кончено. Какие разговоры!

Чего еще! Пойдем, жена, пойдем!

Простите нас!

Челом тебе, Татьяна

Макарьевна. Не обессудь, без зову,

За делом я к тебе. Кирилл Панкратьич,

Здоров ли ты? Анисья Патрикевна!

Не с вами ль сын? Не здесь ли Яков?

Здесь.

Так вот где ты! Где мед, и мухи там,

Заметим мы для переду! Отец,

Пугни его, гуляет от ученья,

Задуровал, от рук отбился.

Яков,

Кто бегает, того сажают на цепь

И больно бьют, — приказных батогов

Не миновать тому, а ты в придачу

Попробуешь родительских, домашних.

Родитель мой, уж лучше я…

Не слушай!

Иди, иди, не очень прохлаждайся!

Возись с тобой, а делу остановка.

Хорош жених Натальин! На веревке

В приказ тащат.

Робячье дело.

Видно,

Соскучился боярин о сынке.

Пойдем, жена!

Простите, Бога ради!

Уходят.

Ушли они?

Ушли, спесивы больно.

Ну, вот у нас и радость. Побранимся

Еще разок, другой и сладим дело.

Не шапка мне черевья дорога,

А уступать нельзя, не мой обычай.

Сначала их повадь, они запросят

Невесть чего. А вот теперь сойдемся

На малости; за малую прибавку

Ухватятся обеими руками.

Подай убрус и опашень, Наталья.

Куда же ты сбираешься?

К Абраму

Никитичу.

А по што?

Объявить

Про сватанье. Царица обещала

К приданому прибавку, коль найдется

Жених тебе хороший. Нам чего же

Искать еще! Велика милость Божья!

За старого не хочется отдать;

А Яков наш из молодых, да ранний,

Матвееву пришел по нраву. Ну, уж

Прибавлено, что взял в сынки, а значит,

Хоть сын — не сын, а все же на знати!

А по мужу жене почет.

Гляди-ка,

Счастлива я: один жених с двора,

Другой на двор.

А кто?

Василий Клушин.

Запри скорей!

Да он в сенях и пьяный.

Скажи, что мать ушла; а то пристанет,

Рассядется, и кланяйся, и потчуй

Несытую утробу! Наказанье!

Без матери пустить тебя не смею.

А где ж она?

В гостях, сегодня праздник.

Куда идешь! сказала, не пущу.

А ты меня попотчуй!

Чем прикажешь?

Березовым поленом?

Эка девка

Бедовая!

Уйди! Девичье дело,

Стыднехонько соседей.

Ничего.

Послушай ты…

Мое девичье дело…

Уйди путем.

Эх, молодость прошла.

Не выгнала б.

Мое девичье дело.

Возьму ухват…

Ну, Бог с тобой! Прощай!

А матери скажи, чтоб ожидала,

Что свата я хорошего найду,

Лопухина, боярина.

Неужто?

Ну, вот и все. Прощай покуда!

С Богом.

Натальюшка! Беда! Бежать скорее,

С добра ума к боярину с поклоном!

Не опоздать бы; забежит вперед

Подьячишка, наделает хлопот.

Смотреть за ним! Блюдите хорошенько!

А если ты вдругорядь имешь бегать

И своего безделья не отстанешь,

Сидеть тебе в палате на цепи.

Проведает боярин, на орехи

Достанется.

За первую провинность

Нигде не бьют.

Помилуют небось!

Не шутки ведь! По царскому указу

Комедию Есфирь готовим наспех,

Стараемся, из кожи лезем вон,

Чтоб угодить царю, лишь ты, паршивик,

Мешаешь всем.

И убегу опять.

Чего и ждать от дурака! Поучат,

Разок-другой отдуют батожьем,

Прибавится ума в тебе.

Не знаю,

Не пробовал.

Отведаешь, узнаешь.

И что тебе неймется! Наша служба

Веселая, работы нет большой.

Отца боюсь.

Ну, вот велика птица!

Проведает боярин Артемон

Сергеевич, что из его приказа

Подьячишка, в поруху воли царской,

От дела прочь сынишка отбивает,

Задаст ему.

Когда еще задаст,

А я за все про все, и здесь, и дома,

Побоев жди! Хоть в петлю полезай!

Житье твое нельзя хвалить.

Мое-то?

Мое житье, что встал, то за вытье.

Протер глаза, взглянул на солнце красно

И взвыл, как волк на месяц.

Полно плакать!

Несколько комедиантов

Не стыдно ль? У!!

Толкуйте! Вам живется

Сполагоря, и отдых есть, и радость

На праздничных гулянках, в песне звонкой,

В ребяческих забавах и во всем,

Чем жизнь робят красна; а мне веселье

Заказано.

Слезами не поможешь;

Что плачь, что нет — все то же будет! Лучше

Махни рукой, да покажи нам в лицах

Бытье-житье домашнее!

Отдайся!

Оставь его! Зачем мешаешь парню?

Ты видишь, он за дело принялся;

Пущай сидит да воет на досуге.

Потешь-ка, брат, приятелей!

Отстаньте!

Да ну его! Не хочет — и не надо.

А знатно ты рассказывал, бывало,

Животики со смеху надорвешь.

«Сидит отец, а ты стоишь».

Пристали,

Как банный лист, от вас не отвязаться.

Ну. вот: сидит отец в очках, читает,

А я стою поодаль, и, на грех,

Смутил меня лукавый, рассмеялся.

Отец очки снимает полегоньку.

«Чему ты рад, дурак? Аль что украл?

Не знаешь ты, что мы в грехах родились

И казниться должны, а не смеяться?

Не знаешь ты, так я тебе внушу.

Достань-ка там на гвоздике двухвостку!

Уныние пристойно отрочати,

Уныние, а не дурацкий смех,

Уныние, уныние…» И лупит

От плеч до пят, как Сидорову козу,

Без устали, пока не надоест.

И взмолишься, причитыванья вспомнишь,

И чешешься потом да унываешь,

Неведомо чему.

Яган Готфридыч.

Ты для чего убЕгал, Якоб Кочет?

Нехорошо. Ты думал, dummer Junge[1],

Что грех тут есть? Не думай так! Не надо.

У нас и Бог один, и грех один.

Я пастор сам, такой, как поп у русских;

Что я греху учу, сказать лишь может

Кто не учен, совсем не штудирОван.

И глупость есть невинные забавы

Грехом считать. Теперь тебя прощаю;

А будешь, мой голубчик, уходить,

Тогда себе достанешь… Что достанешь —

Узнаешь сам. Не будет хорошо.

Толкуй себе: не грех. Тебе уж кстати

В аду кипеть, а мне так нет охоты.

Ну, вы! Пошел, готовься начинать.

Das ist sehr schoen, dass Sie gekommen sind[2].

Здоров ли ты, Яган Готфридыч?

Очень

Благодарю за милость, понемножку,

И так, и сяк, Herr Лопухин!

Здорово!

Ну, что твои робята?

Потихоньку,

Не торопясь, идем подальше.

Дело!

А много ль их?

Тридесять человек.

И дельные робята есть?

Немножко.

А Кочетов? Мне Юрий говорил,

Что больно он к немецкому языку

Старателен и шел к тебе в науку

Охотой сам. Да годен ли парнишка

На что-нибудь?

Талант большой имеет.

Чему горазд?

Такой смешной.

Покажешь

Сегодня нам?

О да! Сегодня будем

Показывать смешную штуку. Начал

Готовить их для interludium[3].

Что делать, Негг окольничий, покуда

Своих смешных мы не имеем штук,

Из Киева достали. Без смешного

Никак нельзя, мой господин; наскучит

Материя одна без перемены.

Да только жаль, что нет свое; а надо

Свое писать смешное.

Нам смешного

Не занимать; и своего напишем,

Лишь волю дай. Гляди да слушай только,

С три короба насыплешь. Что другое,

Уж не взыщи, не вдруг у нас найдется,

А за смешным недалеко ходить.

Идя сюда, подьячего я встретил,

Как водится, для радости царевой,

Изрядно пьян. С великим челобитьем,

Как сноп, упал; да, прах его возьми,

Перепугал. Как что его скосило

У самых ног моих. Как боров пегий,

Валяется, являет о бесчестье.

Послушал бы, о чем он просит.

Что же,

Послушаем, вели позвать.

Эй, малый!

Шатается тут некакий подьячий

Из мастерской царицыной палаты,

Так приведи сюда!

А скоро ль будет

Комидия «Есфирь» готова?

Скоро,

Мой господин.

Для матушки царицы

Библейская Есфирь по сердцу будет.

О да, mein Herr, я понимаю. Можно

Показывать сегодня вам немного

Комидию «Есфирь», а только прежде

Proludium[4] покажем небольшое.

Какое же?

Цыган и лекарь.

Ладно.

Комидию для чести государской

Иметь давно пора, и речи нет.

Недаром же у прочих государей

При всех дворах она заведена.

Что можно взять, возьмем у иноземцев.

Чего нельзя — покуда подождем.

Абрам Никитич! Как ты полагаешь,

Для царской ли забавы лишь годна

Комидия? Для русского народа,

Для всех чинов и званий — от посадских

До нас, бояр, — немало пользы в ней.

Не стыд ли нам, не грех ли потешаться

Калечеством, убожеством людским!

На дураков смеемся; эко диво,

Что глуп дурак! А разве то умнее:

Сберем шутов, сведем их в кучу, дразним,

Как диких псов, пока не раздерутся,

И тешимся руганьем срамословным

И дракою кровавой. То ль забавы

Бояр, думцов, правителей земли?

А наших жен, боярынь, пированья?

Глядеть-то срам! От сытного обеда,

От полных чар медов стоялых встанут

Алёхоньки, как маковы цветочки,

По лавочкам усядутся рядком,

Велят впустить шутих, бабенок скверных,

И тешатся бесстыжим их плясаньем,

С вихляньем спин и песнями срамными.

И чем срамней, тем лучше, тем угодней

Боярыням. И сами бы пошли,

Да совестно, а плечи так и ходят,

И каблуки стучат, и громкий хохот

Дебелые колышет телеса.

А дочери, на те потехи глядя,

С младенчества девичий стыд теряют,

И с бабами и девками сенными

Без матери изрядно стерю пляшут.

Пора сменить шутов, шутих и дур,

Неистовства на действа комидийны.

Подьячего винят за пьянство; разве

Без чарки он, без хмельного питья

Найдет себе веселье? Вековечным

Обычаем указаны ему:

По праздникам попойки круговые

С задорными речами, с бранью, с боем

И на три дня тяжелое похмелье.

За что ж винить его! Иных приятств,

Иных бесед, речей и обиходов

Не знает он. А покажи ему

Комидию, где хитрым измышленьем

И мудростью представлены, как въявь,

Царей, вельмож, великих полководцев,

Философов дела и обхожденья;

И дум, и чувств изведав благородство,

Весельем он бесчинства не почтет.

Простой народ, коль верить иноземцам,

В комидии не действо, правду видит,

Живую явь: иного похваляет,

Других корит и, если не унять,

Готов и сам вмешаться в действо. Хочешь

Испробовать? Подьячему прикажем

Остаться здесь, на действо поглядеть.

Ну, что ж, изволь! А зашумит, так можно

И в шею гнать, боярин не велик.

Поди сюда, и снова без утайки

Рассказывай поряду, кто и как,

И чем тебя обидел.

Государь,

Абрам Никитич, милости боярской

Прошу твоей.

Проси.

Сиротским делом

Обижен я и, государь, являю

Перед тобой обиду.

На кого?

На Якова Матвеева, палаты

Царицыной закройщика.

А чем же

Обидел он тебя?

Сидел в палате

Сегодня я на месте, где садятся

Подьячие, а он, Матвеев Яков,

За поставцом сидел, где платье шьют,

И молвил мне: «Хорош бы ты подьячий;

Зачем-де пишешь, высуня язык?

Зайти тебе с затылка да ударить,

И ты себе язык откусишь». В том

И жалоба моя, и челобитье.

И лаял ты его, я чаю.

Лаял

Неистово. Ужли ж стерпеть?

Обида

Не малая.

Уж это ль не обида!

Какой еще! И как ты перенес?

Диковина, Василий.

Государь,

Абрам Никитич, смилуйся, пожалуй!

Еще чего не скажешь ли?

Боярин,

Вдовею я без мала пять годов;

Греха боюсь, от скуки упиваюсь.

А мне-то что? Женись!

Не раз сбирался —

Никто нейдет.

Уж я не виноват;

Недобрую себе ты нажил славу

Между невест.

Твое велико слово:

Посватаешь, пойдут. В твоем приказе

Невеста есть, из мастериц, золотных.

Посватаю, женю тебя, Василий!

Останься здесь, дождись меня в палате;

Смотри туда!

Гляди смирненько в оба!

Не прогляди смотри! А что увидишь,

Не сказывай!

Начать могу?

Хозяин

Не я, а ты в палате.

Начинаем.

Ciganus exit[5]. Яшка, выходи!

Чахбей, чахбей!

Охо, гого!

Молчи!

Чахбей, чахбей!

Когда ж люди видали,

Чтоб цыгане с голоду пропадали!

А уж я ныне того дождался,

До самого нельзя — вплоть домотался.

Такая, право, забота:

Работать не берет охота,

А бродишь день до вечера,

И украсть тебе нигде нечего.

Нашла на меня напасть,

Приходит с голоду пропасть,

И стал я без хлеба в тоске,

Как без воды рыба на песке.

Да что ж я сдуру стою да плачу,

Лягу-ка я спать наудачу!

Уж либо голод переспится,

Либо что съестное приснится.

Ну, как не так! Приснится, дожидайся!

Ложись, ложись!

Не надо говорить.

Молчи, гляди и слушай!

Замолчу.

Вот кой-что и хорошенькое приснилось,

Около губ ветчинное сало билось.

Я было за ним потянулся,

Да так ни с чем и проснулся.

Лягу на счастье сначала,

Не увижу ли опять сала

А увижу, так хвачу зубами,

Что твой кузнец клещами.

Ну-ка, еще, ну-ка, еще поближе,

Опустись маленько пониже!

Распропащая голова моя!

Doles?[6]

Да кака тут лиха болись?

Не ел, никак, две недели,

От того все черевья помлели.

Varia sunt mi medicamenta ad manus[7].

Знаю, что ты обманешь;

Да уж ты поверь мне, цыгану,

Мало стало проку от обману.

Знать, что обман плохо помогает,

Коли цыган с голоду пропадает.

Мне бы теперь кусок сала,

Вся бы моя боль в животе отстала.

О, quam pulsus est gravis![8]

Что ты меня давишь!

Вот чудак, щупает да в сторону плюет,

А что цыган голоден, того не чует.

Hic medicamenta[9].

Да не пойдет это в губы.

Говорит, что болят у него зубы.

Ubi dolor?[10]

Болят у него денте![11]

Ubi sunt instrumenta?[12]

Сядь-ка, брат, благо все готово.

Вот мне любезное слово.

Теперь-то я обеда дождался,

Слава богу, добрый человек попался.

Надо мне поплотней усесться,

Чтоб за все голодные дни отъесться.

Привалило счастье цыгану.

Господин лекарь, принимайся! а я держать стану.

Зачем держать? Стол подставьте,

Да печеное порося поставьте,

Да глядите издали, коли не видали,

Как люди поросят с костями едали.

Болтай еще! Порося ему дать!

Аль ты меня хочешь, что кобылу, взнуздать?

Quam dentes sunt lati![13]

Да что вы, черти прокляти!

Ессе habes![14]

Ай, ай, ай-ай.

Батюшки мои!

Ой, смёртушка! Ой, смерть моя приходит!

Сиди, сиди, молчи!

Да мочи нет.

Заткните рот ему тряпицей старой!

Ой, замолчу! Ой, смерть! Ой, замолчу!

Присядь-ка, мы еще дернем.

Да и так вытянули зуб с корнем.

Я думал, он от голоду полечит,

А он меня же калечит.

Знать, ума у тебя много,

Вздумал ты, жид тонконогой,

Коли зубов не станет,

Так и голод от человека отстанет.

От таких чертей лекарей

Бежать было цыгану поскорей.

Беги, благо ты парень вострый,

А то вытащит тебе зубы вдосталь.

Деньги где? Деньги заплати-ка!

Попробуй цыгана догони-ка!

Так вот тебе! Вот тебе! Получай!

Без денег больного не отпускай!

Ох! Много мне от тебя передачи!

Нечего делать, давать тебе сдачи.

По-русски вот как! Отведай мою закуску.

У меня и черту не бывает спуску.

Heu, heu!

Вот тебе гей! лекаришка!

Некрещеный лоб, паршивый паричишко!

Валяй его! Валяй! Вот так! Прибавь!

Прибавь еще!

Сиди!

Пусти-ка, немец.

Постой-ка, я пойду ему прибавлю.

Гоните вон его! Гоните в шею!

Изрядно, брат! Зело потешно видеть

Робят твоих.

Смешить горазды!

Очень

Благодарю.

Теперь Есфирь?

Сейчас.

Пожалуйте, войдите здесь в палату!

В минуту все у нас готово будет.

С добра ума убраться поскорее!

Потешно им, а мне веселья мало.

Смеются все, а у меня мурашки

По коже-то от пяток до затылка,

И волосы вздымает дыбом, словно

С загривка-то кто чешет. Убегу.

Отбегаюсь, хоть на цепь посадите,

Хоть режь меня. Парнишка молодой,

Душонка-то изныла. Мне ли тешить,

Ломать себя, чужую образину,

Цыганскую, жидовскую, чудскую,

Напяливать на облик православный,

Веселым быть и веселить других,

Когда в глазах зияет ад кромешный,

Над головой отцовское проклятье!

Кому Есфирь, а мне душа нужна.

Греха боюсь, уйду. Прощайте, братцы!

Ушел, ушел! Держите!

Не догонишь.

Держи его! Как вихорь полетел.

Ловить его! Ловить его бегите!

Что делать нам, mein Gott?[15]

Никак не можно

Показывать Есфирь.

О чем тревога,

И кто ушел?

Да Кочетов Яшутко.

Не в первый раз ему. Отца боится,

И бегает от дела.

Разве мимо

Отцовского согласья Яков взят?

Охотился, и взяли, государь.

Его печаль отца спросить, не наша.

Уж больно лют старик, ему забота

Лишь бражничать да сына теребить,

Как ястребу курчонка. Батогами

Пугнуть бы их обоих — то ли дело!

И Якову наука, и отец

Помягче б стал.

В уме ли ты! Иль мало

Ругают нас бояре, так и ловят

Поймать у нас хоть малую оплошку,

Царю донесть и делу помешать.

Без Якоба не можно и не будет

Комидия готова.

Постарайся!

Один ушел, другой и все уйдут,

И я уйду.

А ты сердит, я вижу.

Взамен его возьми другого!

Разве

Талент башмак, что можно их менять,

Один долой, другой надел?

Ну, как же

Помочь беде? Помехи, вижу, много

Со всех сторон: кто с умыслом, кто спросту

Мутит народ, по всей Москве разносит,

Что будто мы готовим государю

Бесовскую потеху. Не уймешь

Народную молву, пока не скажешь

С Постельного крыльца, что действо будет

Из Библии, Есфирь.

Да не нажить бы

Себе беду другую, горше первой!

Указывать на Мордохея будут,

Отыскивать Амана меж собой.

Парнишка ты сведи к отцу, скажи:

Не надо, мол, не плачьте, пошутили.

Нельзя, никак не можно мне без Якоб.

Другого нет, и нет, и негде брать…

Ну, как же быть, не знаю, право. Палкой

Медведей лишь к плясанью понуждают,

Людей нельзя.

Дозволишь молвить слово?

Ну, молви, что ль, скорее!

Государь,

Затеяно, так надо кончить дело;

Берясь за гуж, не говори: не дюж.

Ужли ж теперь, людей бездельных ради,

Ломать, бросать иль портить початое?

Ужли отстать от Якова? Да я

Возьмусь тебе, что Кочетов Кирило

И сам придет, и сына приведет

В палату к нам.

Схлопочешь, рубль за мною.

Рублем на рубль ответить мне немочно,

А голову кладу свою в поруки,

Что Кочетов-старик придет просить

И кланяться, чтоб только взяли сына.

Ну вот, не плачь, Яган.

Приспело время,

Пора идти к царю на званый пир.

Пожалуй-ка! Тебя Господь несет,

А я гляжу в окно да не узнаю:

Как словно ты, — опять же то мекаю,

Что виделись сейчас, зачем-де ей!

Ну, милости прошу.

Такое дело

Приспелося; без нужды б не пошла.

Само собой. За делом иль без дела,

А все же я радехонька.

С Кириллом

Панкратьичем повздорили за роспись

Маленько мы.

До брани не дошло?

А долго ли!

Да диво ль побраниться,

Лиха беда заспорить.

Не святые,

На всякий час не опасешься.

Нам бы

И спорить-то не для чего. Конечно,

Ведется так: нельзя не торговаться.

Ну, муж глава, при нем и я по нем;

А я тебе перечить бы не стала.

Для матери дитя всего больнее;

Тебе печаль Наташу замуж выдать,

Моя — сынка женить. Хоть поглядели б

На их житье. И радость-то одна

На старости: внучат скорей понянчить,

Коль Бог пошлет.

Я, так и быть, прибавлю

Тафтяную сорочку, рудо-желту.

Да вошвы есть на летник, по атласу

Червчатому шелки и серебро.

Совсем было про них забыла — стала

В коробьях рыть, нашла, так что таить.

Скупенька ты, а вот и расступилась

Для дочери. Да что и говорить:

Затеяли, так надо кончить дело.

Убытка нет тебе: такого зятя

С огнем ищи, так не найдешь, поверь.

Не матери б хвалить.

И не хвалила б.

У нас глаза не слепы — парня видим.

Дурным его не назовешь, из роду

Не выкинешь; а поискать приняться,

Так есть и лучше на Москве; не клином

Сошлась она. Да вот беда какая:

Искать-то мне не время; тороплюся,

Приходится сбывать Наталью с рук,

Послушай-ка! На Кисловке, бок о бок,

Сосед у нас, из нашего приказа

Подьячишка, — да, Господи прости!

Такой-то пес постылый! Наберется

Угару-то хмельного, колобродит

По всем дворам; а чаще всех ко мне.

И потчую, нельзя. По разговорам,

Как вижу я, присвататься он хочет.

Не Клушин ли?

Ну, он. А разве знаешь?

Кумой зовет — крестили вместе. Ходит

Частенько к нам и пить, и похмеляться.

Докучлив так-то часом, что не знаешь,

И выжить как. Чего ж его бояться?

Не отдавай! Не кто тебя неволит,

Не оторвет с руками.

Оторвет;

Сильна рука у плута. Подслужился

Боярину Лопухину и нашим

Боярыням верховым, казначеям.

Боярское для нас велико слово,

Велят отдать, не станешь спорить, выдашь

За пьяницу.

Ахти! Беда какая!

Ну, сватьюшка, еще ли ты не видишь

Любви моей? Другая набиваться

Стыдилась бы, а я вас упреждаю:

Не мешкайте!

Чего же дожидаться!

Хоть завтра же! Спасибо, что сказала.

Проснется муж, поговорим да с Богом,

Благословясь, и по рукам ударим.

А там, честным пирком… Уж так-то рада,

И слов тебе не вдруг найду… Ну, сватья,

В светелочку ко мне! На всей прохладе

Медку испить пожалуй, за любовь.

Единую. Жена не увидала б,

Храни Господь! Хоть в доме я глава,

А все-таки…

Закусочки пошарить.

А все-таки блюдуся шуму. Звонок,

Пронзителен их голос бабий.

Знатно!

Винца испить любезно скуки ради;

Да только жаль, что чарочка мала,

И потому вторично.

Вот и полно.

Теперь начну прохладно насыщаться

Премудростью чужой.

Где ни откроешь,

Словесный мед и пища для души.

«А дети аще небрегомы будут,

В ненаказании отцов живя,

Что согрешат иль злое что содеют, —

Отцам и матерям от Бога грех,

А от людей укор и поношенье,

В дому тщета, и скорби, и убыток,

А от судей соромота, продажа».

Премудрые слова отца Сильвестра!

А далее читаем: «Како дети

Спасати страхом». «Не ослабевай,

Бия младенца! Аще бо жезлом

Биешь его, на здравие бывает,

Казни измлада сына своего

И ребра сокрушай, покуда мал;

А вырастет — не дастся». Это правда.

Великий был мудрец отец Сильвестр!

Для сына я не пожалел жезла,

И вырастил стыдливее девицы:

Как рыба, нем пред старшим пребывает,

Родителя приказы принимает

В молчании, с поклоном исполняет.

На праздничных пирушках у родных,

Склоня главу, сидит, а очи долу

Опущены имеет. Глумотворства,

Веселия бежит. А наипаче

Учил его блюстися скоморохов,

Гудельников, сопельников, глумцов

И песен их бесовских; грех тягчайший

Сие бо есть. Могу хвалиться смело

Перед людьми, что Яков мой не знает

Мирских забав и всяческих соблазнов.

Хозяину и дому благодать

И мир!

Добро пожаловать, приятель

Особенный, Василий Фалалеич!

Присядь!

Сажусь. Хозяйка поздорову ль,

Кума моя, Анисья Патрикевна?

Старуха-то? Старуха ничего,

Кой-как плетется.

Яков понавык ли

Писанию приказному?

Под страхом

Родительским помалу навыкает.

Обучится, не вдруг же.

Ну, и ладно.

Все слава Богу, значит?

Слава Богу!

Ну, и восхвалим Бога!

И восхвалим

За милости его.

Ему во славу

Даров его употребим посильно

От лозного плода.

Да негде взять-то.

Подьячему вкушать не подобает

От гроздия. Копейки трудовые

В моей мошне дырявой шевелятся,

А не рубли, и нам о фряжских винах

И греческих и думать непригоже.

Простое есть.

Приказывай!

Поспеешь!

Приятелю душевно рад; понеже

Скудаюся давно беседой умной.

По-дружески прошу тебя, Василий,

Поговорим с тобой, покуда трезвы.

Диковина ль напиться! Мы успеем

Осатанеть. Не прочь и я от чарки,

Лишь не люблю безумного веселья.

Беседовать прохладно я желаю,

От разума и от писаний книжных,

О том, о сем, о суете житейской.

Вопросами друг друга испытуя,

Паришь умом над сей земной юдолью,

Красноглаголиво, преизощренно,

Витийственно свои слагаешь речи,

И мнишься быти новый Златоуст.

Люблю словес извитие и жажду

Его душой. Подьяческих пирушек

Не жалую; в них брань да уреканье,

Да пьяный шум, воистину бесовский.

Не мерзость ли, когда они вприсядку

Пускаются по целому десятку!

А я хмельной умнее.

Друг Василий,

Не похвались! Ума-то не теряешь,

Воистину; да на руку-то скор

И дерзостен бываешь в разговоре, —

Частехонько за бороду чужую

Имаешься, как за свою, без спроса

Иль, сохрани Господь, чем ни попало

По лысине огреешь.

В этом грешен.

Нечто, начнем. Рассыпать разговор

И я не прочь.

Вот мы заговорили,

Что милостив Господь до нас. Вопрос:

А милостей достойны ль мы Господних?

Ответ: никак.

А почему? вопрос.

Ответ: зане греха и всякой скверны

Содетели; живем скотоподобно

И пьянственно; а грех лихоиманья,

Грабительства, прижимки, волокиты

И всякого томленья православных

Первейший в нас; и мы ничем не лучше

Разбойников, сидящих по оврагам,

В темных лесах, под ветхими мостами.

Разбойников?

И татей полунощных…

Постой, постой! Я изловил тебя.

Еще вопрос, и сам ты повинишься.

Не первому ль новозаветный рай

Разбойнику отверзся?

Эко дело!

И вправду так. Винюсь. Скажи, пожалуй,

Из памяти ушло.

Кому ж и помнить

Разбойника спасенье, как не нам.

Нашлось ему в раю местечко, будет

И нам с тобой. В миру живем, приятель,

Не согрешить нельзя — питаться надо,

Кормить семью. Греха не убежишь,

В грехе рожден. А наше лихоимство

Велико ли? Обычная подачка

От воевод.

А те посадских грабят.

Такой черед от века предуставлен,

А то бы как мирская-то копейка

Из дальних стран России неоглядной,

Из Галича, из Вологды иль Перми,

До наших рук сиротских доходила!

Жена, войди! Василий Фалалеич

В гостях у нас.

Ах, куманек любезный!

Надумался, в кой-то веки. Легко ль,

Кажись, уж год тебя я не видала;

А Кисловка-то под боком у нас,

Не за морем. Не грех бы толконугься

Когда-нибудь куму проведать.

Видишь,

Дела у нас. Царица молодая

Повеселей живет. Ее дворецкий,

Абрам Никитич Лопухин, покою

Не знает сам, да не дает и нам.

Во всем дворце у всех теперь работы

Прибавилось; то новых нянек, мамок

Готовили, а вот теперь родины,

Так некогда, не обессудь.

Да полно

Виниться-то! Я рада, что пришел.

Поди-ка ты да принеси…

Уж знаю,

Чем потчевать. Не яства же сахарны

Поставить вам! И хлебом не корми,

Да дай винца.

Не то чтоб я любил,

А, видишь ты, у государя радость,

Так веселы и слуги. Погляди-ка!

Пьяна Москва от мала до велика.

Бояре пьют с почетом у царя,

Промеж себя дворяне, духовенство

И всякий чин придворный; а подьячий

Где потчуют его. И всякий пьет,

Где есть вино и где ему придется.

В такие дни и пьется как-то ходко,

Особенно за умною беседой

С приятелем.

Да что греха таить,

Захочешь пить, так радости найдутся.

Не первый год с тобой знакома, знаю

Обычай твой: до чарочки охоч.

И не запрусь, кума.

Не в осужденье

Слова мои. Пилось бы на здоровье!

Хозяева таким гостям и рады

Податливым; спесивый, право, хуже,

Поклонами замучает. Всю спину

Сведет тебе, не разогнешься после.

А ты не ждешь поклонов, и спасибо.

А, чай, тебе постами тяжело

Без пенного? повадка-то неволит,

А разрешенья нет. А кто привычен,

Так, слышала, ой-ой непереносно

Говенье-то.

Ну, что уж! Умираю.

А ведь грешишь, поди?

Не потаюсь.

Грешить грешу, да каюсь в окаянстве,

По тысячам поклоны отбиваю

Частехонько, все лестовки ошмыгал.

Да ты бы шла.

Иду. Затолковалась.

Сейчас велю подать. И у самой-то

В гостях сидит знакомая старушка.

Так у меня припасено. Сидите,

Беседуйте! Я гостью провожу

И к вам приду, присяду.

Друг любезный,

Про новости, какие есть, скажи!

И то хочу сказать тебе из свежих.

За здравие царя и государя

И матушки царицы.

Погоди!

Пожди, постой! Тотчас же по другой

За здравие царевича Петра,

Новорожденного!

На многи лета!

И новости теперь. Вдову, Татьяну

Макарьевну, из мастериц золотных,

Знавал ли ты?

Ну, как ее не знать.

И дочь ее, Наталью, знаешь?

Знаю.

А деньги есть у них?

Еще ль не быть!

Накоплено, и не прожить.

Наталья

На возрасте, и люди девку хвалят.

Так вот тебе и новость: я сбираюсь

Присвататься.

Недурно ты задумал,

Да поздно, друг.

Ничуть.

Поверь, что поздно.

И старше есть, да женятся. Завистно

Приданое. А сватовство ведется

Не женихом, а сватом; плох жених,

Да сват хорош, и ладно. Я Абрама

Никитича посватать попросил.

Я стар и вдов, а скажет только слово

Боярское — и люб и молод буду.

Да поздно, друг. Ищи себе другую,

Наталью нам оставь; сговорена

За Якова.

Я, чай, Василий Клушин —

Не Яков твой. Его за человека

Не всяк сочтет. Помеха не велика.

В подружье быть ему на нашей свадьбе

И то за честь великую.

За сына

Горой вступлюсь. Не тронь его.

Вступайся,

Недороги вы оба.

Ты велик ли?

Велик иль мал, а все ж не скоморох.

Уж врать так врать, Василий. Ври уж вдосталь!

Когда его видал ты скоморохом?

Сегодня, друг.

Кого же Яков тешил?

Матвеева.

Не лги! У Артемона

Сергеича холопы есть

Холопы

Холопами, и Якову есть место.

Да спьяну-то не только скоморохи,

Покажутся тебе и черти.

Ладно,

Покажутся, так открещусь!

Василий,

Не пустословь! Облай его, как хочешь,

Грабителем казны, церковным татем,

Убийцею, коль Бога не боишься,

Коль бес в тебя засел; а скоморохом

Не обзывай!

Кричи себе, пожалуй,

Не страшно мне ничуть.

Да где ж ты видел?

Скажи, злодей!

В аптекарской палате.

Дворцовую аптеку знаешь?

Знаю.

И там внизу потешная…

Не то.

Над царскою аптекой есть палата

Просторная; с великим береженьем,

Тихонько там, обычаем немецким,

Подьяческих детей и иноземцев

Немецкий поп потехе новой учит,

Комидии.

Немецкий поп?

Яган

Готфридович, Григорьев.

Боже!

Немецкий поп крещеных, православных

Подьяческих детей потехе учит!

Комидии.

О, Господи помилуй!

Немецкая потеха мудрена,

Не всякому под силу. Яков понял,

На диво всем дался.

Да в чем она,

Потеха-то немецкая?

Примерно,

Хоть Якова оденут чертом, лешим,

И выпустят ломаться на потеху.

Ах, ужас, страсть!

Ну, и крутись, как знаешь.

Не верю я лжецу. Уйди, исчезни!

Убью тебя, клеветника!

Я, друже,

Не виноват ни телом, ни душой,

У Якова спроси, не отопрется.

Не вижу я, не помню ничего.

О, Господи! Такое испытанье

Тяжелое! Не пережить его.

Тоска и стыд грызут меня. От сына

На голову седую поношенье,

Позор и срам. Змея в моей груди.

Прискорбно мне! Душа горит. Покоя

Не обрету вовек. Жена! Анисья!

Отец Сильвестр! Я прокляну его.

Ну, что у вас? Никак нельзя без крику!

Лишь выпили, и зашумели.

Ох!

Не спьяну я кричал.

А мы с Татьяной

Макарьевной и выпили, да тихо,

Не ссоримся, и пьяны, да умны.

Покончили дела, Кирилл Панкратьич.

С чего завял? Не вешай головы!

Сынка женю, Василий Фалалеич!

От радости не чуя ног хожу,

Вставай, отец, молиться Богу будем!

Сынка женить? А где сынок?

Вернется.

У дела, чай.

У дела? У какого?

Приказного.

Ну, вот ему неволя

В приказе быть, тянуть сызмала лямку

Отцовскую. Сынок-то лучше службу

Нашел себе.

Какую ж?

Скоморошью!

Анисья и Татьяна

Ай-ай! Ахти, беда!

Его ли надо?

Куда зашел, бесоугодник? С нами

Не быть тебе, служитель сатанин!

В покое сем иконы, и куренье

От ладана возносится почасту.

Молитвой я встречаю утро здесь,

Молитвой день мятежный провожаю.

Изыди вон! Изыди, окаянный!

Тебе вольно везде бродить; не смей

Вступать под кров родительский! На свете

Простор велик глупцам и скоморохам,

По смерти им одно готово место

С диаволом. И буди про…

Постой!

Молчи, старик! Не то своей рукою

Замкну твой рот, нечистый, богохульный!

Родительским проклятьем не шути!

Легко тебе, у пьяной браги сидя,

Над детищем безвинным потешать

Хмельную блажь свою; а жить на свете

Проклятому, подумай ты, легко ль?

Так знай же ты! Неправое проклятье

От грешных уст, до неба не дойдя,

Воротится назад в уста и свяжет,

Замкнет навек, и будешь нем.

Наталья,

Откуда ты взялась?

Господь послал.

А мы-то! Мы стоим…

Кирилл Панкратьич,

Не для того привел к тебе я сына,

Прислал его боярин не затем.

Возьми его! По царскому веленью

В аптекарской палате обучают

Подьяческих робят библейским действам,

Готовятся с великим поспешеньем,

Чтоб действовать перед царем «Есфирь»

В недолгий срок. Радея государю

И жалуя тебя не по заслугам,

А ради лет преклонных, Артемон

Сергеевич велел, чтоб Яков с теми

Робятами учился вместе. Яков,

Боясь греха и твоего проклятья,

Противен стал и бегает от службы,

Хвали его, а не брани, что волю

Отцовскую поставил выше царской.

Тебя ж, Кирилл, боярин похваляет:

«Что нынче-де таких благочестивых

Подьячих вряд сыскать, чтоб воле царской

Перечили — повиноваться власти

Грехом себе считали. Он-де знатно

Вперед других задумал в рай попасть».

Уйдите-ка покуда! После кликнем.

А боле мне, холопу, нет приказа?

Приказа нет к тебе, а челобитье,

Чтоб ты простил его, да грешных нас

И с Яковом.

Почесть ли за посмех

Слова его боярские?

Не знаю.

Клади в мешок, опосле разберешь,

А я сказал боярину: мол, старый,

Одумавшись, и сам придет просить,

Чтоб Якова опять в ученье взяли.

Смеяться ты над старым молоденек

И глуп еще.

Я воли не снимаю

С тебя, Кирилл Панкратьич; не снимай

И ты с меня! Твори елико хощешь;

А мне сказать никто не запретил.

Прощай!

Постой! Какая же Есфирь!

Когда робят чертями рядят?

Кто же

Сказал тебе?

Василий Фалалеич.

Вот я тебе ужо!

За что, помилуй!

Прости его!

Простить-то я прощу,

А все же страх внушить.

Ты что ж болтаешь!

Каких чертей ты видел? Агасфера

В величии, в парче и багрянице,

Есфирь в слезах, Амана, Мордохея.

Цыгана я лохматого…

Свяжите

Скорей его! Не ты ли к Агасферу

На трон полез? Прибить хотел? И в шею

Велел тебя погнать боярин.

Только

Не Агасфер, а лекарь из жидов…

Постой, скажи! По шее били?

Били.

Ну, вот тебе.

Царя на троне видел?

Да кто же мне глаза отвел?

Не знаю.

Во все глаза глядел, а не видал,

Не немец ли глаза-то отводил?

Все в бок меня толкал. Ни Агасфера,

Ни трона я…

Кому ты говоришь!

Мы трезвые, а ты с утра затмился.

Нет, вы его свяжите!

Ну, Василий,

Запутался, шальная голова.

Прощай!

Пожди часок! А что такое

Комидия?

Видал пещное действо?

Ну, вот, точь-в-точь. Особую палату

Поставят нам в селе Преображенском

И действовать прикажут ежедённо

В глазах царя.

Так вот что!

После действа

К руке пойдем.

А жалованье будет?

Великое. И есть за что. Поверишь,

Ночей не спим, забот, хлопот! Любезно

Житье твое, Кирилл Панкратьич! Можно

Сидеть тебе за чаркой, прохлаждаться,

Беседу весть, над Яковом мудрить:

Уму учить иль по головке гладить.

Уж ты его прости скорей!

Ну, Яков!

Вот книга-то! Вся жизнь как на ладони

Показана. Читай о скоморохах

И бахарях и казнись.

Ты сказал,

Что жаловать хотят робят?

Нельзя же,

Не даром же трудились.

По полтине?

Аль больше, чай?

Толкуй тут! по полтине.

Чего ж еще?

Полтина! Соболями!

Не всех равно: по делу, по заслуге,

А больше-то пожалуют отцов.

Прощай пока!

Постой!

Кирилл Панкратьич,

Ты Бога-то боишься ли? Затеял

Обманом жить. Сироты мы с Натальей,

А ты сирот выводишь из ума.

Смотри-ка, сплел какую небылицу

На Якова, что Артемон Сергеич

В сынки берет; а мы-то сдуру верим.

А вышло-то на деле, в скоморохи,

С холопами ломаться перед ним.

Уж вам бы так и брать ему под пару,

Женить его на дуре неумытой,

В покромошной, суконной телогрее,

С гремушками на кике; а не сватать

У честных вдов отецких дочерей!

Уж нечего, хорош жених!

Помилуй,

Какой жених! Молокосос, Татьяна

Макарьевна. Ну, мне ль чета! Примерно,

Как я теперь, в года вошел, как должно,

На степень стал и чертом не ряжусь…

А, ты опять заговорил.

Не хвастай!

Хорош и ты; а все уж лучше. Я-то,

Безумная, сокровище такое,

Красавицу свою, отроковицу,

Смиренницу…

Постой-ка ты, Татьяна

Макарьевна, с смиренством-то. Недавно,

И часу нет, как Якова нашли

В твоем дому, у ней в опочивальне,

У дочери-смиренницы. Я сам

Волок его у ней из-под кровати.

Ах, батюшки! Да как же ты?

Не помню,

Хмельна была.

Ах, срам! Не верьте ей!

Ни отроду хмельного в рот. Наталья,

Да есть ли стыд в тебе? Опомнись!

Парня

Хмельная ты пустила; иль не знаешь:

Хмельная вся чужая!

Что ж молчишь-то?

Да плюнь ему! Мол, полно завираться!

У матушки в дому живу, что в келье.

Честней, мол, нас на свете нет. Ты вот как

Скажи ему, бесстыжему.

Не знаю,

Хмельна была.

Да что же ты, срамница,

Куда глядишь? Аль вправду, что ль?

Не знаю.

Хмельна была.

Зарезала меня.

Ах, батюшки! Отцы мои родные!

Не мне людей корить, самой приходит

Кориться вам. Простите, Бога ради!

Возьмите с рук, избавьте от стыда!

Какой те стыд! За честь родня такая.

Ну, то-то же. Вот так-то лучше будет.

Ну, ловко ли?

Наташа молодец!

А я-то глуп, теперь лишь догадался.

Есть заповедь.

Какая?

Не зевай!

Прощай теперь. Живите поздорову;

А доброму началу добрый час.

Постой, забыл. Велел тебе боярин

Во вторник быть пораньше на Постельном.

А что сказать боярину, подумай,

Чтоб глупостью людей не насмешить.

Теперь начнем моленья и поклоны,

Благословясь, ударим по рукам.

Родители, возьмитесь за иконы;

Ну, детушки, валитесь в ноги к нам.

Кому жена, да радость, да веселье,

А Клушину в чужом пиру похмелье.

Чего-то ждут; бояре что-то шепчут

Между собой.

А нам какое дело!

У них свои, у нас свои заботы.

На то оно Постельное крыльцо,

Что всякий тут с своей печалью.

Ты-то

С какою же? Проситься в воеводы?

Куда уж нам? Не лезь в чужую душу,

Оставь меня! Я знаю, что мне надо.

Беглец пришел, глядите-ка, Яшутка.

А нас вчера боярин пирогами

Попотчевал торговыми.

На квас

Сыченый дал.

И ангельское платье

Пошить велел, чтоб действовать Товита.

Да что к нему пристали! Он не наш,

Особь статья. В овчарню возвратилась

Заблудшая овца — на радость дому.

Уйти бы нам отсюда!

Подождем

Боярина.

Да страшно показаться.

В глаза ему не взглянешь от стыда.

А ты молчи, за сына я в ответе.

Уж лучше мне сквозь землю провалиться.

Молчите вы! Идут бояре с верху.

Поди сюда, магистр Яган Грегори.

Грегори с поклоном подходит к преграде.

Яган Готфрид за все дела берется:

Магистр, и поп, и лекарь, и аптекарь;

И скоморох.

Нет, я не скоморох.

Так кто же ты? Потешник, шпильман, что ли,

По-вашему? Все тот же скоморох,

По-нашему сказать тебе, по-русски.

За что, Яган, шутов-то обижаешь?

Ну, как не грех! нашел кого обидеть!

Ведь, право, жаль! Тяжелый хлеб у них,

Горбом берут. Побои да увечья

За малую подачку переносят

И кормятся. А ты отнять задумал

Сиротский хлеб!

Я хлеб не отнимаю.

Шутов кормить еще вам долго будет.

Какой кто ум имеет, то и смотрит:

Комидии один, другой медведя,

Как пляшет он. Хороший танец! Славно!

Покажешь нам Есфирь, Юдифь, Товита,

А что ж потом? Одно ведь надоест,

И примешься неволей за скомрашьи

Потешные погудки.

Нет, mein Herr!

О, много есть написано у тех,

Которые живут от нас подальше.

И будем мы писать — материй разных

Найдем себе. И всякий там увидит

И жизнь свою, и что тихонько делал,

И что он сам один с подушкой думал.

А совесть кто свою забыл, не знает

Суда ее — он там свой суд найдет.

А кто же мне судьею будет?

Комик.

Ну, это, брат, в других землях ведется,

У нас не так.

А будет и у вас.

Коль есть у всех, и вам уйти неможно

От комика. В душе у человека,

В числе даров господних, есть один

Спасительный: порочное и злое

Смешным казать, давать на посмеянье.

Величия родной земли героев

Восхваливать и честно и похвально;

Но больше честь, достойно большей славы

Учить людей, изображая нравы.

Комидия в иных землях ведется,

На свете нам не мало образцов,

И стало быть, что недурное дело,

Когда она угодна государям

Таких земель, которым свет ученья

Открыт давно. И в нашем государстве

Комидию заводит царь великий

На пользу нам; народ ее полюбит

И доброго царя добром помянет.

Кочетов кланяется.

Ну, что, старик? Какое челобитье?

Сынка привел; возьми его, боярин!

Да будет он царев комедиант!