Приложения
Фольклорные материалы
Частушки
Девичьи (Полюбовные)
Из колодца вода льется,
Вода волноватая.
Мил напьется, подерется,
А я виноватая.
* * *
— Дорогой, куда пошел?
— Дорогая, по воду.
— Дорогой, не простудись
По такому холоду.
* * *
Сидела на бочке.
Румяные щечки.
Люди скажут — «навелась».
Я ж такая родилась.
* * *
Милый ходит за сохой,
Машет мне косынкой.
Милый любит всей душой,
А я половинкой.
* * *
Рассыпься, горох,
По чистому блюду.
Я любила всех подряд,
Теперя не буду.
* * *
Полоскала я платочек,
Полоскала — вешала.
Не любила я мило́го,
Лишь словами тешила.
* * *
С гор потоки, с гор потоки,
С гор холодная вода.
Насмеялся дрянь-мальчишка,
А хороший никогда.
* * *
Ай, лед хрустит,
И вода льется.
Ты не думай, не гадай —
Дело не сойдется.
* * *
Ах, платочек-летуночек,
Обучи меня летать.
Не высоко, не далеко —
Только милого видать.
* * *
Милый пишет письмецо:
«Не потеряла ли кольцо?»
А я на толево пишу —
На правой рученьке ношу.
* * *
* * *
— Милая подруженька,
Чем ты набелилася?
— Я коровушку доила,
Молочком умылася.
* * *
Маменька ругается,
Куда платки деваются.
Сама не догадается,
Что милый утирается.
* * *
С крыши капала вода,
Милый спрашивал года.
— Скажи, милка, сколько лет,
Повенчают али нет?
* * *
Дайте ходу пароходу,
Натяните паруса.
Не за все дружка любила —
За кудрявы волоса.
* * *
Не тобой дорога мята,
Не тебе по ней ходить,
Не тобою я занята,
Не тебе меня любить.
* * *
На оконышке цветочек,
Словно бархатиночка.
Оттого милой не любит,
Что я сиротиночка.
* * *
Я свои перчаточки
Отдала Васяточке:
Я на то надеюся —
Пойду плясать, согреюся.
* * *
Я плясала, топала,
Я любила сокола,
Я такого сокола —
Ростом невысокого.
* * *
Скоро, скоро Троица,
Береза принакроется.
Скоро миленький приедет,
Сердце успокоится.
* * *
Милая сестрица,
Давай с тобой делиться:
Тебе соху, борону,
Мне чужую сторону.
* * *
Милая, духаная,
Соломой напиханая,
Лаком наведенная,
Скажи, в кого влюбленная?
* * *
Милый мой, хороший мой,
Мне с тобой не сговорить.
Отпусти меня пораньше,
Мне коровушку доить.
* * *
Плясала вприсядку,
Любила Васятку.
Теперя Васятку —
Под левую пятку.
* * *
Неужели сад завянет,
В саду листья опадут?
Неужели не за Ваню
Меня замуж отдадут!
Прибаски
I
(На растянутый лад, под ливенку. Поют парни.)
Разлюбимый мой товарищ
С одной ложки ел и пил.
С одной ложки ел и пил,
У меня милку отбил.
* * *
Девки крали, девки крали,
Шестьдесят рублей украли.
А ребята короли
С завода лошадь увели.
* * *
Я свою симпатию
Узнаю по платию.
Как белая платия,
Так моя симпатия.
* * *
Под окошком следа нет,
Видно, кони вымели.
А моей милашки нет,
Видно, замуж выдали.
* * *
Не стругает мой рубанок,
Не пилит моя пила.
Нас священник не венчает,
Мать совету не дала.
* * *
Я не сам гармошку красил,
Не сам лаком наводил.
Я не сам милашку сватал —
Отец с матерью ходил.
* * *
Наши дома работа́ют.
А мы в Питере живем.
Дома денег ожидают,
Мы в опорочках придем.
* * *
Дуют ветры, дуют буйны
Из куста орехова.
Ты скажи, моя зазноба,
С кем вчера проехала?
* * *
Погуляйте, ратнички,
Вам последни празднички.
Лошади запряжены,
Сундуки улажены.
* * *
Не от зябели цветочки
В поле приувянули.
Девятнадцати годочков
На войну отправили.
* * *
Сядьте, пташки, на березку,
На густой зеленый клен.
Девятнадцати годочков
Здесь солдатик схоронен.
* * *
Ты не гладь мои кудерки,
Золоченый гребешок,
За Карпатскими горами
Их разгладил ветерок.
II
(Плясовой лад, под тальянку. Поют бабы и девки.)
Ах, Ванька, туз,
Потерял картуз.
А я пол мела —
Картуз подняла.
* * *
Мой муж арбуз,
А я его дыня.
Он вчера меня побил,
А я его ныня.
* * *
Мельник, мельник
Завел меня в ельник.
Меня мамка веником:
Не ходи по мельникам!
* * *
Хоть бы тучка накатила
Или дождичек пошел.
Хоть бы милый догадался,
На вечерушку пришел.
* * *
Гармонист, гармонист,
Рубаха бурдовая,
Чрез тебя я, гармонист,
Стала нездоровая.
* * *
Мой миленок в Питери
Поступил в учители,
За дубовыим столом
Пишет серебряным пером.
* * *
* * *
А я нынче молода —
На лето невеста.
Ищи, мамка, жениха,
Хорошее место!
* * *
Пойду плясать,
Ногой топну.
Семерых люблю,
По одном сохну!
* * *
Рассыпься, горох,
На две половинки…
У попа жена помрет,
Пойду на поминки.
* * *
Опущу колечко в речку,
Что-нибудь да попадет.
Либо щука, либо лень,
Либо с милого ремень.
* * *
Дай бог снежку
Завалить стёжку,
Чтобы милый не ходил
К моему окошку.
* * *
Страданья
За страданье
Мамка бро́нит.
Побить хочет —
Не догонит.
* * *
Страдатель мой,
Страдай со мной.
Надоело
Страдать одной.
* * *
— Голубенок!
Возьми замуж.
— Голубушка,
Не расстанусь!
* * *
В небе звездам
Счету нету.
Всех любить
Расчету нету.
* * *
Ах, колечко
Мое сине.
На колечке
Твое имя.
* * *
Пострадала,
Ну, довольно…
От страданья
Сердцу больно.
* * *
Милый бросил,
А я рада:
Все равно
Расстаться надо.
* * *
Милый бросил,
А я — ево.
Ему стало
Тошней мово.
* * *
Ах, какая
Ночь темная.
До свиданья,
Знакомая!
* * *
Она моя,
Энта, энта.
Голубая
В косе лента.
* * *
Возьму карты —
Нет валета.
Мил уехал
На все лето.
* * *
Девки, стойте,
А я пойду.
Примечайте
Мою хотьбу.
* * *
Не страдай,
Король бубновый,
У меня
Страдатель новый.
* * *
Не влюбляйся,
Красавица,
Он картежник
И пьяница.
* * *
По заре
Далеко слышно,
Что Парашка
Замуж вышла.
* * *
Не боюсь
Тюремных за́мок,
Я боюсь,
Наставят банок.
* * *
Товарищи,
За что бьете?
Без меня вы
Пропадете.
* * *
За рекою,
За быстро́ю,
Монастырь
Девкам построю.
* * *
В монастырь
Хотел спасаться,
Жалко с девками
Расстаться.
* * *
Пойдем, милый,
Стороною,
А то скажут:
Муж с женою.
* * *
Пролетела
Про нас слава
До самого
Ярослава.
* * *
Гуляй, милка,
Нам все равно,
Про нас слава
Идет давно.
* * *
Куда пошел?
Чего делать?
Я ищу
Красивых девок.
* * *
Твои глаза.
Мои тожа.
Что не женишься,
Сережа.
* * *
Твои глаза
Больше моих.
Я — невеста,
Ты — мой жених.
Смешанные
Подруженька, идут двое.
Подруженька, твой да мой.
Твой в малиновой рубашке,
А мой в светло-голубой.
* * *
* * *
Пойду плясать,
Весь пол хрястит.
Мое дело молодое,
Меня Бог простит.
* * *
Дайте, дайте мне пилу,
Я рябинушку спилю.
На рябине тонкий лист,
А мой милый гармонист.
* * *
Ах, што ж ты стоишь,
Посвистываешь?
Картуз потерял,
Не разыскиваешь!
* * *
Я ходила по полю,
Мимо кони топали.
Собирала планочки
Ваниной тальяночки.
* * *
Пали снеги, пали белы,
Пали да растаяли.
Всех хорошеньких забрили,
Шантрапу оставили.
* * *
Ах, щечки горят,
Алые полыщут.
Не меня ли, молодую,
В хороводе ищут?
* * *
Ай, мать бро́нится,
И отец бро́нится:
— За каким же непутевым
Наша девка гонится!
* * *
А я чаю накачаю,
Кофею нагрохаю.
Поведут дружка в солдаты,
Закричу, заохаю.
* * *
Ах, девки, беда —
Тальянка худа.
Надо денег накопить
Да тальяночку купить.
* * *
Ах, сад-виноград,
Зеленая роща.
Ах, кто ж виноват —
Жена или теща?
* * *
Ай, мать, ай, мать,
Накой меня женишь?
Я не буду с женой спать,
Куда ее денешь?
* * *
Молодой мельник
Завел меня в ельник.
Я думала — середа,
Ныне понедельник!
* * *
Не трожь меня, Ванька,
Я попова нянька.
В коротенькой баске,
Голубые глазки.
* * *
Ах, лапти свей
И оборки свей.
Меня милая не любит —
Лихоманка с ней.
* * *
Я ли не поповна.
Я ли не духовна.
А кто меня поцелует,
Благодарю покорно!
* * *
Пускай хают, нас ругают,
Что отчайные растем.
А мы чайные-отчайные
Нигде не пропадем!
* * *
В эту пору, на Миколу,
Я каталася на льду.
Приходили меня сватать,
Я сказала: не пойду!
* * *
Ах, темный лес,
Подвинься сюда.
Я по этому лесу́
Свое горе разнесу.
* * *
Провожала Коленьку
За нову часовенку.
Провожала за ручей,
Я не знаю, Коля чей.
* * *
Чик, чик, чикалочки,
Едет мужик на палочке.
Жена на тележке
Щелкает орешки.
* * *
Уж я рожь веяла
И овес веяла.
Мне сказали — дружка взяли,
А я не поверила.
* * *
Никому так не досадно,
Как мне, горькой сироте:
Съел я рыбицу живую,
Трепещется в животе!
Николины притчи
Николин умолот*
Гнев Ильин, или так тому от Бога быть положено для опамятования людям и разуму, большая была засуха и сгорела рожь и овсы.
Кто побогаче, возили воду и поливали, и у тех на ниве еще кое-что уцелело, а у бедняков ничего — чисто поле.
Сидят мужики на кулишках,* о своей беде гуторят.
А шел с поля старичок-странник. Приостановился.
— Что это вы, добрые люди, пригорюнились?
— А видел, чай, на полях-то что деется! Неоткуда нам и помощи ждать.
Посмотрел старичок, головой покивал: пожалел, видно.
— А давайте, детушки, мне ржи горстку! — сказал старик.
А те и не знают, зачем ему рожь? Уж не подшутить ли задумал над ними старик: народ-то нынче всякий и над чужой бедой посмеяться радость себе найдет.
А другие говорят:
— Принесите ржи, может, наговор какой сделает.
И согласились. Кликнули ребят. Полное лукошко принесли.
Взял себе старичок ржи горстку.
— Проведите, — говорит, — меня ко всякому дому, мне посмотреть надобно.
Пошли, повели старика.
И ни одну избу не обошел старик — и везде на загнетках* у запечья по зерну клал. А к ночи ушел. Хватились покормить старика, а его уж нет нигде.
Так и легли спать.
Так и прошла ночь.
А когда на утро проснулись — и проснулась с ними горькая дума, — что за чудеса! — глазам не верят: рожь во все устья вызрела и в каждом доме, где положил старик зернышко, колос из трубы выглядывает, и на божницах лампадки горят перед Николою, а на поле посмотришь, залюбуешься, — колос к колосу.
Бог помиловал — уродил хлеб. И умолот был, не запомнят: по полтысячи мер всякий набил. Поминали странника-старичка, Николу Милостивого.
Свеча воровская*
Жил-был один человек, а время было трудное, вот он и задумал себе промыслить добра да недобрым делом: что у кого плохо лежит — не обойдет, припрячет, а то накупит дряни какой, выйдет купцом на базар и так заговорит ловко, так выкрутит, совсем тебя с толку собьет и втридорога сбудет, — одно слово, вор.
И всякий раз, дело свое обделав, Николе свечку несет.
Понаставил он свечей, только его свечи и видно.
И пошла молва про Ипата, что по усердию своему первый он человек и в делах его Никола ему помощник. Да и сам Ипат-то уверился, что никто, как Никола.
И однажды хапнул он у соседа, да скорей наутек для безопаски. А там, как на грех, хватились, да по следам за ним вдогонку.
Бежал Ипат, бежал, выбежал за село, бежит по дороге — вот-вот настигнут, — и попадает ему навстречу старичок, так нищий старичок, побиральщик.
— Куда бежишь, Ипат?
— Ой, дедушка, выручи, не дай пропасть, схорони: настигнут, живу не бывать!
— А ложись, — говорит старичок, — вона в ту канавку.
Ипат — в канаву, а там — лошадь дохлая. Он под лошадь, в брюхо-то ей и закопался.
Бегут по дороге люди и прямо по воровскому следу, а никому и невдомек, да и мудрено догадаться: канавка хоть и не больно глубока, да дохлятину-то разнесло, что гора.
Так и пробежали.
Ипат и вышел.
А старичок тут же на дороге стоит.
— Что, Ипат, хорошо тебе в скрыти-то лежать?
— Ой, дедушка, хорошо, — чуть не задохнулся!
— Ну, вот, видишь, задохнулся! — сказал старичок и стал такой строгий, — а мне, как думаешь, от твоих свечей слаще? Да свечи твои, слышишь, мне, как эта падаль! — и пошел такой строгий.
Каленые червонцы*
Шел мужик лошадь продавать и хвалился:
— Кого хошь обдую, и умника, и простого, и святого, кого хошь!
И только это сказал он, а ему старичок навстречу.
— Продай лошадку-то!
Посмотрел на него Кузьма, так, старик не из годящих и разговаривать-то с таким — время терять.
— Купи.
— А сколько?
— Сто рублей.
— Да что-ты, креста на тебе что ли нет? Конь-то твой был конь, да съезжен, десятки не стоит.
— Ну, и проваливай, — огрызнулся Кузьма, — не по тебе цена, не для тебя и конь! — и пошел.
И старичок пошел, ничего не сказал, да остановился, что-то подумал и уж догоняет.
— Уступи!
А тот молчит.
— Уступи, хоть сколько, — просит старик, не отстает.
И вот-вот двинет его Кузьма: надоело.
— Ну, ладно, коли уж так надо, бери сто! — сказал старик и высыпал ему на ладонь червонцы, а сам сел на лошадь и прощай.
У Кузьмы в глазах помутилось — червонцы!
И хотел он их в карман спрятать, а никак и не может с ладони ссыпать: пристали к ладони, не отлипают. Бился, бился, — а ничем не отдерешь, и жжет.
От боли завертелся Кузьма и уж едва до дому добрался.
И дома места себе не находит — жгут червонцы. Извелся весь. Уж кается, да ничего не помогает: жгут червонцы, как угли каленые.
И вот совсем обессилел и заснул.
И приснился ему сон.
«Иди, — говорит, — той дорогой, по которой шел продавать лошадь, встретишь того старика, покупай назад лошадь. Сколько ни спросит старик, давай».
Очнулся Кузьма. Чуть свет вышел на дорогу, — на свет ему поднять глаза трудно, и жжет.
А старик-то и едет.
Поклонился он старику.
— Продай, дедушка, лошадь-то!
Смотрит старик, не признает.
— Лошадку-то продай, дедушка, мою! — едва слова выговаривает несчастный.
— Десять рублей, — сказал старик.
— Бери сто.
— Зачем сто? Десять, — и поехал.
Кузьма стоит на дороге, в пору волком завыть.
Старику-то, видно, жалко стало, и вернулся.
— Ну, давай уж сто.
Обрадовался Кузьма, и в ту же минуту отлипли червонцы, так и зазвенели, каленые, о холодный камень. Нагнулся, собрал в горсть, глядь, а перед ним старичок-то, как поп в ризах.
— Батюшка, Никола Угодник!
А старик стоит, и так смотрит: броватый такой, а кротко.
— Прости, родненький!
— Ну, иди с Богом, да не обманывай! — сказал старик и как не было.
И червонцы пропали, только лошадь одна.
Частушки
Девичьи (Полюбовные)
Из колодца вода льется,
Вода волноватая.
Мил напьется, подерется,
А я виноватая.
* * *
— Дорогой, куда пошел?
— Дорогая, по воду.
— Дорогой, не простудись
По такому холоду.
* * *
Сидела на бочке.
Румяные щечки.
Люди скажут — «навелась».
Я ж такая родилась.
* * *
Милый ходит за сохой,
Машет мне косынкой.
Милый любит всей душой,
А я половинкой.
* * *
Рассыпься, горох,
По чистому блюду.
Я любила всех подряд,
Теперя не буду.
* * *
Полоскала я платочек,
Полоскала — вешала.
Не любила я мило́го,
Лишь словами тешила.
* * *
С гор потоки, с гор потоки,
С гор холодная вода.
Насмеялся дрянь-мальчишка,
А хороший никогда.
* * *
Ай, лед хрустит,
И вода льется.
Ты не думай, не гадай —
Дело не сойдется.
* * *
Ах, платочек-летуночек,
Обучи меня летать.
Не высоко, не далеко —
Только милого видать.
* * *
Милый пишет письмецо:
«Не потеряла ли кольцо?»
А я на толево пишу —
На правой рученьке ношу.
* * *
* * *
— Милая подруженька,
Чем ты набелилася?
— Я коровушку доила,
Молочком умылася.
* * *
Маменька ругается,
Куда платки деваются.
Сама не догадается,
Что милый утирается.
* * *
С крыши капала вода,
Милый спрашивал года.
— Скажи, милка, сколько лет,
Повенчают али нет?
* * *
Дайте ходу пароходу,
Натяните паруса.
Не за все дружка любила —
За кудрявы волоса.
* * *
Не тобой дорога мята,
Не тебе по ней ходить,
Не тобою я занята,
Не тебе меня любить.
* * *
На оконышке цветочек,
Словно бархатиночка.
Оттого милой не любит,
Что я сиротиночка.
* * *
Я свои перчаточки
Отдала Васяточке:
Я на то надеюся —
Пойду плясать, согреюся.
* * *
Я плясала, топала,
Я любила сокола,
Я такого сокола —
Ростом невысокого.
* * *
Скоро, скоро Троица,
Береза принакроется.
Скоро миленький приедет,
Сердце успокоится.
* * *
Милая сестрица,
Давай с тобой делиться:
Тебе соху, борону,
Мне чужую сторону.
* * *
Милая, духаная,
Соломой напиханая,
Лаком наведенная,
Скажи, в кого влюбленная?
* * *
Милый мой, хороший мой,
Мне с тобой не сговорить.
Отпусти меня пораньше,
Мне коровушку доить.
* * *
Плясала вприсядку,
Любила Васятку.
Теперя Васятку —
Под левую пятку.
* * *
Неужели сад завянет,
В саду листья опадут?
Неужели не за Ваню
Меня замуж отдадут!
Из колодца вода льется,
Вода волноватая.
Мил напьется, подерется,
А я виноватая.
— Дорогой, куда пошел?
— Дорогая, по воду.
— Дорогой, не простудись
По такому холоду.
Сидела на бочке.
Румяные щечки.
Люди скажут — «навелась».
Я ж такая родилась.
Милый ходит за сохой,
Машет мне косынкой.
Милый любит всей душой,
А я половинкой.
Рассыпься, горох,
По чистому блюду.
Я любила всех подряд,
Теперя не буду.
Полоскала я платочек,
Полоскала — вешала.
Не любила я мило́го,
Лишь словами тешила.
С гор потоки, с гор потоки,
С гор холодная вода.
Насмеялся дрянь-мальчишка,
А хороший никогда.
Ай, лед хрустит,
И вода льется.
Ты не думай, не гадай —
Дело не сойдется.
Ах, платочек-летуночек,
Обучи меня летать.
Не высоко, не далеко —
Только милого видать.
Милый пишет письмецо:
«Не потеряла ли кольцо?»
А я на толево пишу —
На правой рученьке ношу.
— Милая подруженька,
Чем ты набелилася?
— Я коровушку доила,
Молочком умылася.
Маменька ругается,
Куда платки деваются.
Сама не догадается,
Что милый утирается.
С крыши капала вода,
Милый спрашивал года.
— Скажи, милка, сколько лет,
Повенчают али нет?
Дайте ходу пароходу,
Натяните паруса.
Не за все дружка любила —
За кудрявы волоса.
Не тобой дорога мята,
Не тебе по ней ходить,
Не тобою я занята,
Не тебе меня любить.
На оконышке цветочек,
Словно бархатиночка.
Оттого милой не любит,
Что я сиротиночка.
Я свои перчаточки
Отдала Васяточке:
Я на то надеюся —
Пойду плясать, согреюся.
Я плясала, топала,
Я любила сокола,
Я такого сокола —
Ростом невысокого.
Скоро, скоро Троица,
Береза принакроется.
Скоро миленький приедет,
Сердце успокоится.
Милая сестрица,
Давай с тобой делиться:
Тебе соху, борону,
Мне чужую сторону.
Милая, духаная,
Соломой напиханая,
Лаком наведенная,
Скажи, в кого влюбленная?
Милый мой, хороший мой,
Мне с тобой не сговорить.
Отпусти меня пораньше,
Мне коровушку доить.
Плясала вприсядку,
Любила Васятку.
Теперя Васятку —
Под левую пятку.
Неужели сад завянет,
В саду листья опадут?
Неужели не за Ваню
Меня замуж отдадут!
Прибаски
I
(На растянутый лад, под ливенку. Поют парни.)
Разлюбимый мой товарищ
С одной ложки ел и пил.
С одной ложки ел и пил,
У меня милку отбил.
Девки крали, девки крали,
Шестьдесят рублей украли.
А ребята короли
С завода лошадь увели.
Я свою симпатию
Узнаю по платию.
Как белая платия,
Так моя симпатия.
Под окошком следа нет,
Видно, кони вымели.
А моей милашки нет,
Видно, замуж выдали.
Не стругает мой рубанок,
Не пилит моя пила.
Нас священник не венчает,
Мать совету не дала.
Я не сам гармошку красил,
Не сам лаком наводил.
Я не сам милашку сватал —
Отец с матерью ходил.
Наши дома работа́ют.
А мы в Питере живем.
Дома денег ожидают,
Мы в опорочках придем.
Дуют ветры, дуют буйны
Из куста орехова.
Ты скажи, моя зазноба,
С кем вчера проехала?
Погуляйте, ратнички,
Вам последни празднички.
Лошади запряжены,
Сундуки улажены.
Не от зябели цветочки
В поле приувянули.
Девятнадцати годочков
На войну отправили.
Сядьте, пташки, на березку,
На густой зеленый клен.
Девятнадцати годочков
Здесь солдатик схоронен.
Ты не гладь мои кудерки,
Золоченый гребешок,
За Карпатскими горами
Их разгладил ветерок.
(Плясовой лад, под тальянку. Поют бабы и девки.)
Ах, Ванька, туз,
Потерял картуз.
А я пол мела —
Картуз подняла.
Мой муж арбуз,
А я его дыня.
Он вчера меня побил,
А я его ныня.
Мельник, мельник
Завел меня в ельник.
Меня мамка веником:
Не ходи по мельникам!
Хоть бы тучка накатила
Или дождичек пошел.
Хоть бы милый догадался,
На вечерушку пришел.
Гармонист, гармонист,
Рубаха бурдовая,
Чрез тебя я, гармонист,
Стала нездоровая.
Мой миленок в Питери
Поступил в учители,
За дубовыим столом
Пишет серебряным пером.
А я нынче молода —
На лето невеста.
Ищи, мамка, жениха,
Хорошее место!
Пойду плясать,
Ногой топну.
Семерых люблю,
По одном сохну!
Рассыпься, горох,
На две половинки…
У попа жена помрет,
Пойду на поминки.
Опущу колечко в речку,
Что-нибудь да попадет.
Либо щука, либо лень,
Либо с милого ремень.
Дай бог снежку
Завалить стёжку,
Чтобы милый не ходил
К моему окошку.
Страданья
За страданье
Мамка бро́нит.
Побить хочет —
Не догонит.
* * *
Страдатель мой,
Страдай со мной.
Надоело
Страдать одной.
* * *
— Голубенок!
Возьми замуж.
— Голубушка,
Не расстанусь!
* * *
В небе звездам
Счету нету.
Всех любить
Расчету нету.
* * *
Ах, колечко
Мое сине.
На колечке
Твое имя.
* * *
Пострадала,
Ну, довольно…
От страданья
Сердцу больно.
* * *
Милый бросил,
А я рада:
Все равно
Расстаться надо.
* * *
Милый бросил,
А я — ево.
Ему стало
Тошней мово.
* * *
Ах, какая
Ночь темная.
До свиданья,
Знакомая!
* * *
Она моя,
Энта, энта.
Голубая
В косе лента.
* * *
Возьму карты —
Нет валета.
Мил уехал
На все лето.
* * *
Девки, стойте,
А я пойду.
Примечайте
Мою хотьбу.
* * *
Не страдай,
Король бубновый,
У меня
Страдатель новый.
* * *
Не влюбляйся,
Красавица,
Он картежник
И пьяница.
* * *
По заре
Далеко слышно,
Что Парашка
Замуж вышла.
* * *
Не боюсь
Тюремных за́мок,
Я боюсь,
Наставят банок.
* * *
Товарищи,
За что бьете?
Без меня вы
Пропадете.
* * *
За рекою,
За быстро́ю,
Монастырь
Девкам построю.
* * *
В монастырь
Хотел спасаться,
Жалко с девками
Расстаться.
* * *
Пойдем, милый,
Стороною,
А то скажут:
Муж с женою.
* * *
Пролетела
Про нас слава
До самого
Ярослава.
* * *
Гуляй, милка,
Нам все равно,
Про нас слава
Идет давно.
* * *
Куда пошел?
Чего делать?
Я ищу
Красивых девок.
* * *
Твои глаза.
Мои тожа.
Что не женишься,
Сережа.
* * *
Твои глаза
Больше моих.
Я — невеста,
Ты — мой жених.
За страданье
Мамка бро́нит.
Побить хочет —
Не догонит.
Страдатель мой,
Страдай со мной.
Надоело
Страдать одной.
— Голубенок!
Возьми замуж.
— Голубушка,
Не расстанусь!
В небе звездам
Счету нету.
Всех любить
Расчету нету.
Ах, колечко
Мое сине.
На колечке
Твое имя.
Пострадала,
Ну, довольно…
От страданья
Сердцу больно.
Милый бросил,
А я рада:
Все равно
Расстаться надо.
Милый бросил,
А я — ево.
Ему стало
Тошней мово.
Ах, какая
Ночь темная.
До свиданья,
Знакомая!
Она моя,
Энта, энта.
Голубая
В косе лента.
Возьму карты —
Нет валета.
Мил уехал
На все лето.
Девки, стойте,
А я пойду.
Примечайте
Мою хотьбу.
Не страдай,
Король бубновый,
У меня
Страдатель новый.
Не влюбляйся,
Красавица,
Он картежник
И пьяница.
По заре
Далеко слышно,
Что Парашка
Замуж вышла.
Не боюсь
Тюремных за́мок,
Я боюсь,
Наставят банок.
Товарищи,
За что бьете?
Без меня вы
Пропадете.
За рекою,
За быстро́ю,
Монастырь
Девкам построю.
В монастырь
Хотел спасаться,
Жалко с девками
Расстаться.
Пойдем, милый,
Стороною,
А то скажут:
Муж с женою.
Пролетела
Про нас слава
До самого
Ярослава.
Гуляй, милка,
Нам все равно,
Про нас слава
Идет давно.
Куда пошел?
Чего делать?
Я ищу
Красивых девок.
Твои глаза.
Мои тожа.
Что не женишься,
Сережа.
Твои глаза
Больше моих.
Я — невеста,
Ты — мой жених.
Смешанные
Подруженька, идут двое.
Подруженька, твой да мой.
Твой в малиновой рубашке,
А мой в светло-голубой.
* * *
* * *
Пойду плясать,
Весь пол хрястит.
Мое дело молодое,
Меня Бог простит.
* * *
Дайте, дайте мне пилу,
Я рябинушку спилю.
На рябине тонкий лист,
А мой милый гармонист.
* * *
Ах, што ж ты стоишь,
Посвистываешь?
Картуз потерял,
Не разыскиваешь!
* * *
Я ходила по полю,
Мимо кони топали.
Собирала планочки
Ваниной тальяночки.
* * *
Пали снеги, пали белы,
Пали да растаяли.
Всех хорошеньких забрили,
Шантрапу оставили.
* * *
Ах, щечки горят,
Алые полыщут.
Не меня ли, молодую,
В хороводе ищут?
* * *
Ай, мать бро́нится,
И отец бро́нится:
— За каким же непутевым
Наша девка гонится!
* * *
А я чаю накачаю,
Кофею нагрохаю.
Поведут дружка в солдаты,
Закричу, заохаю.
* * *
Ах, девки, беда —
Тальянка худа.
Надо денег накопить
Да тальяночку купить.
* * *
Ах, сад-виноград,
Зеленая роща.
Ах, кто ж виноват —
Жена или теща?
* * *
Ай, мать, ай, мать,
Накой меня женишь?
Я не буду с женой спать,
Куда ее денешь?
* * *
Молодой мельник
Завел меня в ельник.
Я думала — середа,
Ныне понедельник!
* * *
Не трожь меня, Ванька,
Я попова нянька.
В коротенькой баске,
Голубые глазки.
* * *
Ах, лапти свей
И оборки свей.
Меня милая не любит —
Лихоманка с ней.
* * *
Я ли не поповна.
Я ли не духовна.
А кто меня поцелует,
Благодарю покорно!
* * *
Пускай хают, нас ругают,
Что отчайные растем.
А мы чайные-отчайные
Нигде не пропадем!
* * *
В эту пору, на Миколу,
Я каталася на льду.
Приходили меня сватать,
Я сказала: не пойду!
* * *
Ах, темный лес,
Подвинься сюда.
Я по этому лесу́
Свое горе разнесу.
* * *
Провожала Коленьку
За нову часовенку.
Провожала за ручей,
Я не знаю, Коля чей.
* * *
Чик, чик, чикалочки,
Едет мужик на палочке.
Жена на тележке
Щелкает орешки.
* * *
Уж я рожь веяла
И овес веяла.
Мне сказали — дружка взяли,
А я не поверила.
* * *
Никому так не досадно,
Как мне, горькой сироте:
Съел я рыбицу живую,
Трепещется в животе!
Подруженька, идут двое.
Подруженька, твой да мой.
Твой в малиновой рубашке,
А мой в светло-голубой.
Пойду плясать,
Весь пол хрястит.
Мое дело молодое,
Меня Бог простит.
Дайте, дайте мне пилу,
Я рябинушку спилю.
На рябине тонкий лист,
А мой милый гармонист.
Ах, што ж ты стоишь,
Посвистываешь?
Картуз потерял,
Не разыскиваешь!
Я ходила по полю,
Мимо кони топали.
Собирала планочки
Ваниной тальяночки.
Пали снеги, пали белы,
Пали да растаяли.
Всех хорошеньких забрили,
Шантрапу оставили.
Ах, щечки горят,
Алые полыщут.
Не меня ли, молодую,
В хороводе ищут?
Ай, мать бро́нится,
И отец бро́нится:
— За каким же непутевым
Наша девка гонится!
А я чаю накачаю,
Кофею нагрохаю.
Поведут дружка в солдаты,
Закричу, заохаю.
Ах, девки, беда —
Тальянка худа.
Надо денег накопить
Да тальяночку купить.
Ах, сад-виноград,
Зеленая роща.
Ах, кто ж виноват —
Жена или теща?
Ай, мать, ай, мать,
Накой меня женишь?
Я не буду с женой спать,
Куда ее денешь?
Молодой мельник
Завел меня в ельник.
Я думала — середа,
Ныне понедельник!
Не трожь меня, Ванька,
Я попова нянька.
В коротенькой баске,
Голубые глазки.
Ах, лапти свей
И оборки свей.
Меня милая не любит —
Лихоманка с ней.
Я ли не поповна.
Я ли не духовна.
А кто меня поцелует,
Благодарю покорно!
Пускай хают, нас ругают,
Что отчайные растем.
А мы чайные-отчайные
Нигде не пропадем!
В эту пору, на Миколу,
Я каталася на льду.
Приходили меня сватать,
Я сказала: не пойду!
Ах, темный лес,
Подвинься сюда.
Я по этому лесу́
Свое горе разнесу.
Провожала Коленьку
За нову часовенку.
Провожала за ручей,
Я не знаю, Коля чей.
Чик, чик, чикалочки,
Едет мужик на палочке.
Жена на тележке
Щелкает орешки.
Уж я рожь веяла
И овес веяла.
Мне сказали — дружка взяли,
А я не поверила.
Никому так не досадно,
Как мне, горькой сироте:
Съел я рыбицу живую,
Трепещется в животе!
Николины притчи
Николин умолот*
Гнев Ильин, или так тому от Бога быть положено для опамятования людям и разуму, большая была засуха и сгорела рожь и овсы.
Кто побогаче, возили воду и поливали, и у тех на ниве еще кое-что уцелело, а у бедняков ничего — чисто поле.
Сидят мужики на кулишках,* о своей беде гуторят.
А шел с поля старичок-странник. Приостановился.
— Что это вы, добрые люди, пригорюнились?
— А видел, чай, на полях-то что деется! Неоткуда нам и помощи ждать.
Посмотрел старичок, головой покивал: пожалел, видно.
— А давайте, детушки, мне ржи горстку! — сказал старик.
А те и не знают, зачем ему рожь? Уж не подшутить ли задумал над ними старик: народ-то нынче всякий и над чужой бедой посмеяться радость себе найдет.
А другие говорят:
— Принесите ржи, может, наговор какой сделает.
И согласились. Кликнули ребят. Полное лукошко принесли.
Взял себе старичок ржи горстку.
— Проведите, — говорит, — меня ко всякому дому, мне посмотреть надобно.
Пошли, повели старика.
И ни одну избу не обошел старик — и везде на загнетках* у запечья по зерну клал. А к ночи ушел. Хватились покормить старика, а его уж нет нигде.
Так и легли спать.
Так и прошла ночь.
А когда на утро проснулись — и проснулась с ними горькая дума, — что за чудеса! — глазам не верят: рожь во все устья вызрела и в каждом доме, где положил старик зернышко, колос из трубы выглядывает, и на божницах лампадки горят перед Николою, а на поле посмотришь, залюбуешься, — колос к колосу.
Бог помиловал — уродил хлеб. И умолот был, не запомнят: по полтысячи мер всякий набил. Поминали странника-старичка, Николу Милостивого.
Свеча воровская*
Жил-был один человек, а время было трудное, вот он и задумал себе промыслить добра да недобрым делом: что у кого плохо лежит — не обойдет, припрячет, а то накупит дряни какой, выйдет купцом на базар и так заговорит ловко, так выкрутит, совсем тебя с толку собьет и втридорога сбудет, — одно слово, вор.
И всякий раз, дело свое обделав, Николе свечку несет.
Понаставил он свечей, только его свечи и видно.
И пошла молва про Ипата, что по усердию своему первый он человек и в делах его Никола ему помощник. Да и сам Ипат-то уверился, что никто, как Никола.
И однажды хапнул он у соседа, да скорей наутек для безопаски. А там, как на грех, хватились, да по следам за ним вдогонку.
Бежал Ипат, бежал, выбежал за село, бежит по дороге — вот-вот настигнут, — и попадает ему навстречу старичок, так нищий старичок, побиральщик.
— Куда бежишь, Ипат?
— Ой, дедушка, выручи, не дай пропасть, схорони: настигнут, живу не бывать!
— А ложись, — говорит старичок, — вона в ту канавку.
Ипат — в канаву, а там — лошадь дохлая. Он под лошадь, в брюхо-то ей и закопался.
Бегут по дороге люди и прямо по воровскому следу, а никому и невдомек, да и мудрено догадаться: канавка хоть и не больно глубока, да дохлятину-то разнесло, что гора.
Так и пробежали.
Ипат и вышел.
А старичок тут же на дороге стоит.
— Что, Ипат, хорошо тебе в скрыти-то лежать?
— Ой, дедушка, хорошо, — чуть не задохнулся!
— Ну, вот, видишь, задохнулся! — сказал старичок и стал такой строгий, — а мне, как думаешь, от твоих свечей слаще? Да свечи твои, слышишь, мне, как эта падаль! — и пошел такой строгий.
Каленые червонцы*
Шел мужик лошадь продавать и хвалился:
— Кого хошь обдую, и умника, и простого, и святого, кого хошь!
И только это сказал он, а ему старичок навстречу.
— Продай лошадку-то!
Посмотрел на него Кузьма, так, старик не из годящих и разговаривать-то с таким — время терять.
— Купи.
— А сколько?
— Сто рублей.
— Да что-ты, креста на тебе что ли нет? Конь-то твой был конь, да съезжен, десятки не стоит.
— Ну, и проваливай, — огрызнулся Кузьма, — не по тебе цена, не для тебя и конь! — и пошел.
И старичок пошел, ничего не сказал, да остановился, что-то подумал и уж догоняет.
— Уступи!
А тот молчит.
— Уступи, хоть сколько, — просит старик, не отстает.
И вот-вот двинет его Кузьма: надоело.
— Ну, ладно, коли уж так надо, бери сто! — сказал старик и высыпал ему на ладонь червонцы, а сам сел на лошадь и прощай.
У Кузьмы в глазах помутилось — червонцы!
И хотел он их в карман спрятать, а никак и не может с ладони ссыпать: пристали к ладони, не отлипают. Бился, бился, — а ничем не отдерешь, и жжет.
От боли завертелся Кузьма и уж едва до дому добрался.
И дома места себе не находит — жгут червонцы. Извелся весь. Уж кается, да ничего не помогает: жгут червонцы, как угли каленые.
И вот совсем обессилел и заснул.
И приснился ему сон.
«Иди, — говорит, — той дорогой, по которой шел продавать лошадь, встретишь того старика, покупай назад лошадь. Сколько ни спросит старик, давай».
Очнулся Кузьма. Чуть свет вышел на дорогу, — на свет ему поднять глаза трудно, и жжет.
А старик-то и едет.
Поклонился он старику.
— Продай, дедушка, лошадь-то!
Смотрит старик, не признает.
— Лошадку-то продай, дедушка, мою! — едва слова выговаривает несчастный.
— Десять рублей, — сказал старик.
— Бери сто.
— Зачем сто? Десять, — и поехал.
Кузьма стоит на дороге, в пору волком завыть.
Старику-то, видно, жалко стало, и вернулся.
— Ну, давай уж сто.
Обрадовался Кузьма, и в ту же минуту отлипли червонцы, так и зазвенели, каленые, о холодный камень. Нагнулся, собрал в горсть, глядь, а перед ним старичок-то, как поп в ризах.
— Батюшка, Никола Угодник!
А старик стоит, и так смотрит: броватый такой, а кротко.
— Прости, родненький!
— Ну, иди с Богом, да не обманывай! — сказал старик и как не было.
И червонцы пропали, только лошадь одна.
Стенограмма выступления Есенина на диспуте о пролетарской поэзии*
Мы очень многим обязаны тов. Богданову* — но его сочинениям по экономике. Но то, что я слышал сейчас в его докладе о поэзии, мне кажется очень шатким и не имеющим никакого основания. Во-первых, тов. Богданов требует от пролетарских поэтов, чтобы они были служителями Маркса,* чтобы они были изобразителями тех явлений, которые уже всем надоели. Им* не важен талант. Однообразность «Анны Карениной» Толстого проживет, может быть, сто лет. За тысячу лет до революции говорили, что наступит социалистический период и после него придет планетный период. Я сам читал роман тов. Богданова «Красная звезда». Стало быть, тов. Богданов не отрицает чувства в лице человека,* только считает ум выше поэзии.
И еще: ‹Мариенгоф› говорил,* что первичность по значительности ума принадлежит поэту, потому что поэт умеет давать мысль нераскрытой; это есть образ, который пойман внутренним или внешним явлением. Создавая новые образы, мы желаем вести к «новому». Мы базируемся на новом только по глубине ума и по изощренности его.
Я думаю, вы должны слушать этих своих учителей только там,* где они знатоки, и не слушать там, где они любят, но где не считаются.
‹26 января 1920›
Автобиография Есенина, записанная Розановым*
‹…› Я крестьянин Рязанской губернии, Рязанского же уезда. Родился я в 1895 году по старому стилю 21 сентября, по-новому, значит, 4 октября.* В нашем краю много сектантов и старообрядцев. Дед мой, замечательный человек, был старообрядским начетчиком.*
Книга не была у нас совершенно исключительным и редким явлением,* как во многих других избах. Насколько я себя помню, помню и толстые книги, в кожаных переплетах. Но ни книжника, ни библиофила это из меня не сделало.
Вот и сейчас я служу в книжном магазине,* а состав книг у нас знаю хуже, чем другие. И нет у меня страсти к книжному собирательству. У меня даже нет всех мною написанных книг.
Устное слово всегда играло в моей жизни гораздо бо́льшую роль. Так было и в детстве, так и потом, когда я встречался с разными писателями. Например, Андрей Белый* оказывал на меня влияние не своими произведениями, а своими беседами со мной. То же и Иванов-Разумник.*
А в детстве я рос, дыша атмосферой народной поэзии.
Бабка, которая меня очень баловала, была очень набожна, собирала нищих и калек, которые распевали духовные стихи. Очень рано узнал я стих о Миколе. Потом я и сам захотел по-своему изобразить «Миколу». Еще больше значения имел дед, который сам знал множество духовных стихов наизусть и хорошо разбирался в них.
Из-за меня у него были постоянные споры с бабкой. Она хотела, чтобы я рос на радость и утешение родителям, а я был озорным мальчишкой. Оба они видели, что я слаб и тщедушен, но бабка меня хотела всячески уберечь, а он, напротив, закалить. Он говорил: плох он будет, если не сумеет давать сдачи. Так его совсем затрут. И то, что я был забиякой, его радовало. Вообще крепкий человек был мой дед. Небесное — небесному, а земное — земному. Недаром он был зажиточным мужиком.
Рано посетили меня религиозные сомнения. В детстве у меня были очень резкие переходы: то полоса молитвенная, то необычайного озорства, вплоть до желания кощунствовать и богохульствовать.
И потом и в творчестве моем были такие же полосы: сравните настроение первой книги хотя бы с «Преображением».
Меня спрашивают, зачем я в стихах своих употребляю иногда неприличные в обществе слова — так скучно иногда бывает, так скучно, что вдруг и захочется что-нибудь такое выкинуть. А, впрочем, что такое «неприличные слова»? Их употребляет вся Россия, почему не дать им права гражданства и в литературе.
Учился я в закрытой церковной школе в одном заштатном городе, Рязанской же губернии. Оттуда я должен был поступить в Московский Учительский Институт. Хорошо, что этого не случилось: плохим бы я был учителем. Некоторое время я жил в Москве, посещал Университет Шанявского. Потом я переехал в Петербург. Там меня более всего своею неожиданностью поразило существование на свете другого поэта из народа, уже обратившего на себя внимание, — Николая Клюева.
С Клюевым мы очень сдружились. Он хороший поэт, но жаль, что второй том его «Песнослова» хуже первого. Резкое различие со многими петербургскими поэтами в ту эпоху сказалось в том, что они поддались воинствующему патриотизму, а я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму. Этот патриотизм мне органически совершенно чужд. У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов на тему «гром победы, раздавайся», но поэт может писать только о том, с чем он органически связан. Я уже раньше рассказывал вам о разных литературных знакомствах и влияниях. Да, влияния были. И я теперь во всех моих произведениях отлично сознаю, что в них мое и что не мое. Ценно, конечно, только первое. Вот почему я считаю неправильным, если кто-нибудь станет делить мое творчество по периодам. Нельзя же при делении брать признаком что-либо наносное. Периодов не было, если брать по существу мое основное. Тут все последовательно. Я всегда оставался самим собой. ‹…›
Вы спрашиваете, целен ли был, прям и ровен мой житейский путь? Нет, такие были ломки, передряги и вывихи, что я удивляюсь, как это я до сих пор остался жив и цел.
‹26 февраля 1921›
У Есенина (Беседа)*
Моя беседа с Сергеем Александровичем Есениным была одним из самых оригинальных интервью, какие когда-либо приходились на долю журналиста. С. А. сердечно беседовал со своим ближайшим соратником и интимным другом А. Б. Кусиковым, великодушно позволяя мне записывать из этой беседы все то, что могло представить общественный интерес, и отрываясь от беседы всякий раз, когда я просил у него разъяснений.
С. А. о России вообще говорит кратко.
— Я люблю Россию. Она не признает никакой иной власти, кроме Советской. Только за границей я понял совершенно ясно, как велика заслуга русской революции, спасшей мир от безнадежного мещанства.*
Зато охотно и много говорит талантливый поэт о русском искусстве, о его праздниках и буднях, о мельчайших и прозаических на первый взгляд подробностях его существования в России.
Есенин и Кусиков возглавляют, как известно, то литературное течение, которое обозначается не совсем отчетливым термином «имажинизма».
Имажинисты — выразители и дети своей эпохи. По словам Ленина, они «больные эпохой мальчики», по словам Луначарского — «аморальные типы».*
В настоящее время имажинизм — преобладающее течение русской поэзии. В одной Москве группа имажинистов насчитывает около 100 человек; провинция тоже «работает под имажинистов». Появились имажинисты сарты, узбеки, татары и киргизы.
Из наиболее выдающихся последователей этой школы можно назвать Н. Эрдмана,* Златого,* Надежду Вольпин,* Сусанну Мар* и др.
В живописи и скульптуре имажинизм представлен худ‹ожником› Г. Якуловым, скульптором С. Т. Коненковым, Б. Эрдманом.
Был момент, когда имажинизму угрожал раскол вследствие разногласий, возникших между группами Есенина — Кусикова и Вадима Шершеневича. Раскол удалось предотвратить — Шершеневич сдался, что и засвидетельствовал в публичном выступлении в Доме Печати и в «Жму руку кому».
Имажинисты отрицательно относятся к футуристам, в частности, к Маяковскому: «поэт с ограниченным дарованием», нашедший свое полное выражение в плакатном творчестве. Образцом последнего, по мнению Есенина, может послужить стихотворение «Моя речь в Генуе»,* помещенное в «Известиях»:
Спросили раз ханжу:
«Вы любите ли Нэп?»
«Люблю, — он отвечал, —
когда он не нелеп».
Много шуму наделала так называемая «чистка поэтов»,* предпринятая по инициативе Маяковского, который выступал в качестве прокурора искусства. Интересны характеристики отдельных поэтов, сделанные Маяковским. Анна Ахматова — дрянная, мыльная поэтесса, Брюсов — канцелярист, Бальмонт — «чирикало», Городецкий* — «серпом траву косит», Мариенгоф — «годен для гужевого транспорта», Белый — хороший прозаик и только Кусиков — настоящий поэт, а Есенину принадлежит первое место в поэзии, хотя он «представитель другой стихии».
О судьбах и работах художников С. А. сообщил много интересных сведений. Крученых дает уроки, Хлебников — перебивается с хлеба на квас, Клюев голодает в Вытегре. В. Каменский пишет* «Бульварный роман» в стихах (32 тысячи строк). С. Т. Коненков закончил несколько гениальных работ: «Стенька Разин», «Пастух», «Три бабы», «Нища братья», скульптурные портреты Есенина и Дункан.*
В живописи господствуют супрематисты* (Попова,* Родченко*) и конструктивный метод.* В театре отмечают выдающуюся постановку «Великодушного рогоносца» Кроммелинка под руководством Мейерхольда.*
Вышли новые книги: «Серапионовы братья»* (сборник произведений Зощенко, Никитина, Всеволода Иванова, Лунца, Слонимского), сборник «Конский сад»* (Есенин, Кусиков, Мариенгоф, Шершеневич, Грузинов, Эрдман и др.).
Шершеневич написал пьесу «Одна сплошная нелепость»,* которая готовится к постановке в Сафоновском театре (режис‹сер› Фердинандов), Мариенгоф закончил трагедию «Заговор дураков» из эпохи Анны Иоанновны.
В Госиздате вышел 3 изданием «Пугачев»* — Есенина, выходят его же «Избранные стихи».*
Любопытны материальные условия издательства в России. Гонорар за печатный лист составляет 60 миллионов рублей, издание книги в 5 печатных листов обходится в 5 1/2 миллиардов. Книжка А. Кусикова «Искандар-Намэ»,* стоившая 6 месяцев тому назад 50 тысяч рублей, стоит теперь 1 миллион 500 тысяч. «Пугачев» — Есенина, стоивший 25 тысяч, стоит 600 тысяч. Гонорар за строчку стихов колеблется между 200 тыс. и 1 миллионом. За последнее время Госиздат платит по 25 к‹оп›. золотом за строчку стихов, переводя на советскую валюту по курсу.
С. А. Есенин пробудет в Европе до октября, посетит Париж и Лондон,* откуда на аэроплане полетит с Айседорой Дункан-Есениной — в Америку.* Он подписал контракт с американским импресарио Гурок* — на ряд публичных выступлений.
‹Май 1922›
Заявление для американской печати*
Итак, мы на американской территории. Благодарность — такова наша первая мысль. Мы — представители молодой России. Мы не вмешиваемся в политические вопросы. Мы работаем только в сфере искусства. Мы верим, что душа России и душа Америки скоро поймут друг друга.
Мы прибыли в Америку с одной лишь мыслью — рассказать о сознании России и работать для сближения двух великих стран. Никакой политики, никакой пропаганды!
После восьми лет войны и революции Россия окружена китайской стеной. Европа, сама истерзанная войной, не обладает достаточной силой, чтобы снести эту китайскую стену. Россия во мгле,* но нам помогло ее бедствие. Именно во время голода в России Америка сделала щедрый жест.* Гувер* разрушил китайскую стену. Работа Организации американской помощи незабываема.
Прежде всего хотим подчеркнуть тот факт, что сейчас в мире есть только две великих страны — Россия и Америка.
В России налицо сильная жажда изучать Америку и ее добрых людей. Разве не может быть так, что искусство станет средством для развития новой русско-американской дружбы? Пусть американская женщина* с ее острым умом поможет нам в решении нашей задачи!
Во время путешествия сюда мы пересекли всю Европу. В Берлине, Риме, Париже и Лондоне мы не нашли ничего, кроме музеев, смерти и разочарования.* Америка — наша последняя, но великая надежда!*
Приветствуем и благодарим американский народ!
‹Сентябрь — до 2 октября 1922›
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги