Том II: Отряд

ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ. 26 декабря 1476 — 5 января 1477. Пропавшая Бургундияnote 107

— А теперь, — сказала Аш, — придется тебе распорядиться насчет моей казни.

Сквозь неплотно закрытые ставни в покои герцогини сочился свет — поздний холодный рассвет Стефанова дня. Промозглая сырость пробиралась под любую одежду, сквозняков не могли остановить ни ставни, ни занавеси.

— Ты уверена, что слышала их? — настаивала Флориан.

«НУЖНО ТОЛЬКО ВРЕМЯ, НАШЕ ВРЕМЯ ПОДХОДИТ…»

— Уверена! — Аш с силой стукнула рукой об руку, надеясь сквозь овчинные рукавицы почуять онемевшие пальцы.

— Ты уже кому-нибудь говорила? О том, что конец тасhiпа rei militaris ничего не значит?

— Нет. Не хотелось портить им праздник.

— Ах, это был праздник…— Флора выдавила слабую улыбку. — А я думала, ночная атака визиготов.

Она была бледновата и опиралась одной рукой на стену; лицо нелегко было разглядеть в серой предутренней мгле. Подол бархатной юбки волочился по голому каменному полу — соломы больше не осталось, не говоря уж о тростнике. Она еще не надела рогатый венчик, но вересковый крест висел на груди, почти скрытый складками распахнутого камзола и нижней рубахи. Поверх обычной одежды герцогиня накинула плащ из волчьих шкур, под тяжестью которого согнулся бы и мужчина.

— Выглядишь ты паршиво, — заметила Аш.

Уже достаточно рассвело, чтобы можно было разглядеть на стене роспись — богатую, как подобает в жилище правителей, — изображавшую фигуры людей и крошечный городок на вершине дальнего холма. Мужчины и женщины сцепили руки в хороводе: кардинал, мастеровой, рыцарь, купец, нищий старик, беременная девушка и король. Цепь плясунов возглавлял скелет, ведущий всех одним путем — к смерти. Флориан дель Гиз прижалась лбом к холодной расписной штукатурке и сквозь мех плаща потерла живот.

— Я полночи провела в сортире. — На лице высокой женщины отразилось воспоминание о бойне, заставившей ее напиться до бесчувствия. — Сегодня надо отослать моего брата обратно к Гелимеру. С ответом, который оттянет штурм хотя бы на день. А тут еще это…

Аш проводила глазами Флору, которая решительно отошла подальше от камина, где, у последнего горящего во дворце огня, притулились спящие служанки.

Она усилием изгнала из разума победный, неотвязный шепот Диких Машин, прошла следом.

— Нет, — Флориан вскинула руку. — Нет. Казнить тебя так же бесполезно, как и Фарис. — Ее лицо согрелось улыбкой. — Дурында. Сколько ты потратила времени, объясняя мне, почему ее не следует убивать. А как насчет тебя? В чем разница?

— В том, что я — не она.

— Да, я вроде вас и не путаю, — ехидно отозвалась нелепая фигура в плаще, кинув на Аш потеплевший взгляд. — У нее бы не хватило нахальства доставать меня полтора часа подряд.

— Но…

— Босс, заткнись!

— Я — не она, и мне не нужен каменный голем… — дрогнувшим голосом упрямо договорила Аш.

— Казнить Деву! Львицу Бургундии, Дижонскую Девственницу!..

— Чушь, чертями траханая!

— Я не виновата, это глас народа! — огрызнулась Флора. — В общем, я сказала. Ты нам нужна. Ты объясняла мне, что жизнь Фарис не имеет значения, потому что кровь Бургундии должна сохраниться на многие поколения, а не на одну короткую жизнь. В том числе и твою! Очень жаль, что уничтожение machina rei militaris не помогло. — Ее лицо застыло. — Видит Бог, как мне жаль Годфри. Однако. Ты живая нужна мне куда больше, чем мертвая.

— Ты хорошо подумала?

— Я не собираюсь приказывать, чтоб тебя убили, — Флора отвела взгляд. — И чтоб никаких глупостей насчет подставиться в бою!

Просторные герцогские покои вдруг показались Аш невыносимо тесными. Она задохнулась, бросилась к окну, обросшему изнутри ледяной коркой…

— Ты слишком рискуешь, — заговорила она, отдышавшись. — Город едва держится. Если ты погибнешь… Моя сестра нужна тебе, она много знает. А таких командиров, как я, — пруд пруди.

— Дева — всего одна. Аш, тут дело не в том, кем ты себя считаешь. И не важно, правда ли, что думают о тебе люди. Они в тебя верят, понимаешь?

Флориан подошла, встала рядом с ней в каменной амбразуре.

— Ты и не ждешь, что я прикажу вывести тебя во двор и отрубить голову. Ты прекрасно знала, что я этого не сделаю. И не надеялась услышать от меня совет покончить с собой. А пришла ко мне, чтоб я отговорила тебя от этого. Чтобы я приказала тебе жить дальше!

— Ничего подобного!

— Сколько лет я тебя знаю? — пожала плечами Флориан. — Как раз пять лет исполнилось. Брось это, босс. Я тебя, конечно, люблю, но не обманываюсь насчет твоих умственных способностей. Тебе надо, чтоб кто-нибудь взял на себя ответственность за то, что ты останешься в живых. И ты решила, я такая тупица, что не догадаюсь?

Ветер, ворвавшийся в щель, пробрался к телу сквозь овчинную накидку и броню. Платок, которым Аш обвязала стриженую голову под капюшоном, тоже не спасал от холода.

Она сказала:

— Может, потому-то я и не могу полюбить тебя так, как тебе хочется. Больно уж ты умна.

Флориан откинула голову назад и заржала так, что сонные служанки у камина подняли головы посмотреть, что случилось.

— Ты чего? — возмутилась Аш. — Ну, в чем дело?

— О, какая галантность! — хохотала Флора. — Что за рыцарство! О… да провались оно. Будем считать это комплиментом. Я начинаю сочувствовать своему братцу.

Аш недоуменно хлопала глазами:

— Да ты о чем?

— Не обращай внимания. — Флориан, блестя глазами, погладила изуродованную щеку Аш ледяными пальцами.

В этом холодном прикосновении не было страсти. Но в Аш откликнулось на него — заставило ее смолкнуть — странное нетелесное желание близости. Она вдруг вспомнила: «Агапэ. note 108 Годфри назвал бы это: агапэ. Товарищеская любовь. Мне хочется довериться ей.

Годфри я доверялась, и где он теперь?»

— Созывай-ка ты людей, — сказала Аш. — Надо им рассказать.

Пока Флориан давала указания скороходам, Аш соскребла иней с оконного стекла и выглянула наружу. Лимонно-желтое, мертвенное солнце едва поднялось над горизонтом. Остроконечные крыши Дижона отбрасывали бледно-голубые длинные тени. Долину за стеной густо выбелил иней. Длинные тени протянулись к западу от каждой палатки, дернового шалаша, флагштока. По ощетинившейся иголками изморози земле начали расхаживать люди: пехотные отряды подтягивались к стенам, за линией осаждающего войска проскакал галопом через реку небольшой конный отряд.

Развертывают силы? Или просто пугают?

Отсюда не видно усыпанного телами участка за северными воротами.

«Не думаю, чтоб они позаботились убрать трупы. С какой стати? Наверняка предпочли оставить у нас на виду, в надежде подорвать дух обороняющихся».

Неспешно двинулись к стене управляемые големами машины.

— Это еще не штурм, — догадалась Аш. — Он рассчитывает заставить тебя жаловаться, что они нарушили условия перемирия.

Она щелкнула пальцами, подзывая пажа. Мальчуган поднес ей чашу из белой осины. В чаше дымился подогретый сидр, долженствующий, по расчетам дижонских квартирьеров, заменить иссякшие запасы вина. Пока паж подавал напиток герцогине, Аш, радуясь теплу, обхватила ладонями чашку и снова повернулась к окну, кивнула на видимый вдали лагерь.

— Заполучив их командира, мы узнали много новенького, — бесстрастно заметила она. — В частности, мы знаем, что они могут позволить себе гонять коней галопом. Фарис сказала — фуража у них в избытке. Хотя я бы все равно не стала — земля тверже камня, мигом собьют ноги. — Она помолчала. — На месте Гелимера, если бы мой генерал перебежал к врагу, я бы сейчас вертелась, как бык, которому подпалили хвост, торопясь закрыть все слабые места. Так что мы выиграли немного времени.

— Господи, — вздохнула у нее за спиной Флора. — У меня в одном этом городе шесть тысяч мирных жителей. А что делается в стране? Я же герцогиня, мне полагается их защищать !

Аш оглянулась через плечо. Флора не пила, просто грела о чашку замерзшие ладони. У Аш забурчало в животе от запаха пряностей, и она поспешно отхлебнула из своей чаши. По телу пробежало тепло.

Аш хотелось обмять Флориан за плечи, но она только приподняла в салюте чашу и тепло улыбнулась.

— Я точно знаю, что делать дальше, — подмигнула она. — Сдаемся.

От холода перехватило дыхание, за плотно сжатыми губами заныли зубы, из глаз потекли слезы, застыли льдинками на изрезанных шрамами щеках. Аш заторопилась вдоль северной стены под жалкую защиту сторожевой башни.

— Ты права. — Флора говорила отрывистыми, короткими фразами. — Здесь никто… не подслушает. На таком ветру…

— Дикие Машины могут слышать меня…— Аш раздвинула примерзшие к зубам губы в усмешке. — Но кому они скажут?

— Плохое место… для военного совета.

— Лучше не бывает.

— Босс, ты рехнулась!

— Да… ваша милость! — Аш поправила меч на стальном бедре. — Тряси меня задом наперед, ну и холод!

Светлая кладка башни выросла над головами, уходя в бледно-голубое небо. За камни еще цеплялись несколько мертвых стеблей плюща, под навесными бойницами темнели старые гнезда ласточек. Вход охраняли люди Джонвилля: в руках пики, на куртках красные бургундские кресты. Они стояли снаружи, на ветру, глядя на свою герцогиню и капитан-генерала: похоже, от удивления парни забыли о морозе.

Аш неловко мотнула головой. Флора прошла за ней назад по стене, встала, укрывшись за зубцом, покосилась на протянувшиеся в пятистах ярдах от них линии визиготских укреплений.

— Никому… близко не подойти, — продолжала Аш. — Обстреливают главные ворота. Сюда не целят. Если станут менять прицел — мы увидим. Главное, здесь мы уж точно можем поговорить наедине.

— О сдаче Дижона? — недоверчиво предположила Флора, грея дыханием одетые в перчатки пальцы.

— А ты думала, я так шучу?

— Аш. — Флориан подняла голову. Ветер разрумянил нездоровую желтизну ее щек. Под носом висела прозрачная капля. — Я тебя знаю. Точно знаю, как ты поступишь — в данном положении. Когда ты попадаешь в… безнадежную ситуацию… беспомощна… тебе не на что рассчитывать… — ты атакуешь.

— Тьфу, пропасть! Ты и впрямь меня знаешь, — удовлетворенно согласилась Аш.

Позади них послышался лязг стали, грохот сапог. Аш обернулась. С улицы по узким ступеням поднимался Джон де Вир с десятком своих людей. Аш увидела, как он направил своих латников к башне и, не замедляя шага, зашагал по стене к ним.

— Мадам герцогиня. Милорд де Ла Марш намерен вскорости увидеться с вами. — Граф сжал руки в стальных перчатках. — Он весьма озабочен. Река к востоку от города замерзла.

Флориан, покосившись на Аш, спросила:

— Лед выдержит человека?

— Пока нет. Но мороз усиливается.

— Оно и заметно, — поморщилась Аш.

Под открытым забралом шлема едва виднелось лицо Джона де Вира. Разноцветную накидку он оставил своим людям, и сейчас осаждающие не могли узнать рыцаря, глядящего на их легионы блеклыми голубыми глазами. Аш в своих доспехах была так же безлика. Она посмотрела на закутанную в волчий мех Флору, надвинувшую на глаза капюшон.

— Не стоило бы подвергать ее такому риску, — она говорила о Флоре, словно та не могла ее слышать, — но в городе могут быть шпионы визиготов. Не хочется, чтоб нас подслушивали слуги или солдаты. Или еще кто. Ни нищие, ни городские сумасшедшие. Никто.

— Тут вы в безопасности, мадам. Ни один человек в здравом уме сегодня на стены не полезет.

— Ради любви Господа нашего, — стукнула зубами Флора, жалобно кутаясь в плащ. — Давайте заканчивать… скорей!

— Пройдемся. — Аш, скрываясь за выступами укреплений, двинулась к Белой башне, но обернулась на послышавшийся сзади крик. Часовые-бургундцы посторонились, пропуская на стену еще две закутанные в плащи фигуры.

В одной она по заляпанному свечным воском голубому плащу узнала Роберта Ансельма. Другая при ближайшем рассмотрении оказалась янычарским полковником Баязетом, побелевшим от холода, но сохранившим достаточно галантности, чтобы поклониться герцогине и пробормотать какую-то любезность.

— Полковник! — поразилась Флора и сердито оглянулась на Аш. — Хочешь дождаться де Ла Марша, или начнем наконец?

— Подождем.

Когда все двинулись дальше, Аш пристроилась к Роберту и кивнула на янычара:

— Спроси его, Роберто, в каком состоянии их кони.

Роберт секунду поразмыслил, сдвинув брови, и заговорил с турком.

Тот остановился как вкопанный, замахал руками, возмущенно выкрикнул что-то и, побагровев, продолжал вопить, не в силах остановиться.

— Ясно, по-турецки это значит: «Только не моих коней, чтоб вам пусто было!» — усмехнулась Флора. — Похоже, он решил, что мы собираемся их слопать.

— Я бы не отказалась! Роберт, скажи ему, вопрос серьезный.

Баязет угомонился. К тому времени, как они закончили объясняться на ломаном турецком, впереди показалась Белая башня и охраняющие ее часовые. Контрфорсы хоть сколько-то защищали от ветра.

У самой башни была свалена груда сорокафутовых досок — остатки сгоревшей надстройки. Часть конструкции свисала со стены. «Слабое место», — отметила про себя Аш.

— Он говорит, лошади в плохом состоянии, потому что их плохо кормили, — обратился к ней Ансельм и добавил, не меняя тона: — А могла бы получиться неплохая кормежка… для нас.

— Как он считает, могут они выдержать галоп?

— Нет.

Аш задумчиво кивнула.

— Что ж. Значит, не стоит рассчитывать выиграть скачку…

Теперь с двух концов стены за ними следили любопытные глаза. Аш покачала головой. «На месте этих ворчунов я бы тоже глаз не сводила с командиров, вздумавших устроить совет на городской стене. Помнится, при виде чего-то в этом роде мне всегда казалось, что начальство затевает особо дурацкое предприятие.

Сейчас-то я только и мечтаю, чтобы кто-нибудь взялся решать за меня».

— Не послать ли еще кого за милордом де Ла Маршем? — проворчал Роберт.

— Пока не стоит. Он, наверно, уже идет.

Турок показал куда-то за стену, бросил короткую фразу. Аш, проходя между двумя контрфорсами, взглянула в том направлении, но не заметила во вражеском лагере ничего заслуживающего внимания.

— О чем он, Роберт?

— Холодно, говорит… — Ансельм поежился, всем своим видом выражая согласие с этим утверждением. — Всюду, говорит, холодно и темно.

— Что?

Флора, шагавшая между Аш и Оксфордом, оглянулась на янычара.

— Спросите полковника Баязета, что он хочет сказать. И пожалуйста, Роберто, просто переводи мне его слова.

Аш заметила мелькнувшие внизу красно-голубые накидки и перебила:

— Вот, наконец, и Ла Марш.

Бургундец, знаком остановив своих людей в отдалении, уже торопился к ним по стене. Подойдя, он склонился перед Флорой дель Гиз.

Баязет, выслушав торопливый шепот Ансельма, ответил через переводчика:

— Нам, женщина-бей, некуда уйти.

— К чему это вы, полковник? — спросила Флора, обращаясь прямо к турецкому командиру. Слушая ответ, который переводил Ансельм, она не сводила взгляд с лица янычара.

— Полковник говорит, на пути сюда он видел «ужасные вещи». Дунай замерз. Поля покрыты льдом. Люди вмерзают в лед и остаются лежать там. Некому убрать тела. Всюду только тьма… — Роберт запнулся, уточнил что-то у полковника и закончил: — Отсюда до самой Далмации деревни покинуты. Люди укрываются в пещерах, сводят лес на дрова. Некоторые города тоже разобраны на топливо — костры горят двадцать четыре часа в сутки.

— А солнце так и не показывается? — спросила Флора Баязета.

— Говорит, нет. Он говорит, все озера замерзли. Во льду видны мертвые птицы и животные. Только волки жиреют. Да еще вороны. Кое-где им приходилось объезжать… — Роберт поджал губы. — Нет, не понимаю.

— Кажется, он упомянул шествия, — пришел на помощь Джон де Вир. — Многотысячные процессии, мадам. Кто сжигает евреев, кто, наоборот, спасает. Многие паломники направляются к Пустому трону. note 109 Но в основном они просто тянутся к границам Бургундии, повинуясь слухам, что здесь остался Свет.

Янычар что-то добавил. Роберт кивнул:

— Им пришлось отбивать продовольствие от посягательств беженцев.

Аш инстинктивно подняла глаза к небу и краем глаза заметила, что Флора повторила ее движение.

Небесную синеву постепенно затягивала дымка. Солнечный блеск с юго-востока отражался ослепительными бликами на крышах и шпилях города. Заморгав от порыва ледяного ветра, Аш тронулась с места. Мужчины двинулись за ней, но высокая женщина осталась стоять, где стояла.

Проследив ее взгляд, Аш обнаружила, что озирает ряды лагерных шатров, протянувшихся вдоль дорожек, каменные основания катапульт, ряды конских стойл, откуда слышалось ржание, и тысячи солдат, стягивающихся к гарнизонным кухням за утренним пайком.

— Ждут возвращения Фернандо. У нас осталось совсем мало возможностей для выбора, — проговорила Флора, — и все меньше времени выбирать.

Джон де Вир задержался рядом с ней и решительным движением звякнул перчаткой о перчатку.

— Мадам, — объявил он, — вы замерзли.

Не дожидаясь ответа, граф возвысил голос в могучем рыке, на какой способен только англичанин. Не прошло и минуты, как на стене показались двое из его отряда, тащившие на импровизированных носилках железную жаровню. Латники подбежали рысцой и сгрузили свою ношу перед графом Оксфордским. Один подсыпал углей — над мерцающим жаром поднялось горячее марево.

— Разговор не из коротких, мадам, — пояснил де Вир. — Секретность — дело важное, но еще важнее не заморозить свою повелительницу до смерти.

Утро было уже не ранним. Принесли горячий сидр и черный хлеб: все столпились под выступом стены, грея руки о теплые чаши и обсуждая возможности прорыва из города, лежащего между двух рек и окруженного пятнадцатитысячным войском с кавалерией и осадными машинами. Атака через застывшее русло? Прорваться и бежать — через пустынную местность, кишащую — как указал Ла Марш — визиготскими конными патрулями и разведчиками? Вывести герцогиню — отказавшись от всякой надежды на поддержку турков, Германии, Франции, англичан?

— От Эдуарда помощи ждать нечего, — мрачно заметил в этом месте Джон де Вир. — Йорк считает себя в безопасности под защитой Пролива. Я — это все англичане, которыми вы можете располагать, мадам герцогиня.

— Более, чем достаточно, — улыбнулась ему закоченевшая Флора, потягивая горячий сидр.

К четвертому часу утра note 110 солнце поднялось достаточно высоко, чтобы осветить земли за Дижоном: замерзшие реки, покрытую шатрами и марширующими отрядами долину, клубы дымков от мортир note 111, откровенно нарушающих условия перемирия, промерзшие холмы и леса, тянувшиеся к северу.

«Все это я уже слышала, — размышляла Аш. — Не раз и не два!»

Она плотно замкнула сознание, сознательно не прислушиваясь к своей душе. Глаза были заняты созерцанием бледного утреннего неба и острых крыш. Спину леденили порывы ветра — тепло жаровни едва касалось лица. И все же к внутреннему слуху то и дело прорывались глухие нечеловеческие голоса, шептавшие:

— …СКОРО, СКОРО, СКОРО…

— Я знаю, — вслух сказала она. Баязет и де Ла Марш так увлеклись спором (при посредстве Роберта Ансельма), что не сумели с ходу остановиться. Де Вир с любопытством покосился на нее.

— Мне знаком этот тон, — заметила Флора. — Ты что-то надумала!

— Может быть… дайте сообразить.

«Забудь о machina rei militaris. Забудь, что теперь не от кого ждать подсказки, если откажет собственный разум. Помни только, что ты занималась этим ремеслом всю жизнь».

Она соображала, решительно и точно, как в шахматной партии: «Если сделать так, произойдет вот что; тогда мы сделаем так, а они…»

Она поймала Флориан за локоть, сквозь толстые складки волчьего меха.

— Ага, кажется, придумала!

Герцогиня широко улыбнулась, подхватив без тени иронии:

— И обошлась без военной машины !

— Угу, без нее. — Медленное сияние расплывалось по лицу Аш, она не могла сдержать торжества. — Ага…

Флора поторопила ее.

— Ну, говори. Что придумала?

— Сию секунду… — Аш оперлась руками о парапет и перемахнула баррикаду из досок. Деревянный настил загудел под ее шагами — она промчалась до Сторожевой башни, вернулась назад, не обращая внимания на режущий лицо ветер, просунула голову в проем стены, осматривая протянувшуюся на сотню футов вниз кладку — нет ли где веревки или лестницы, движения… Ничего.

— Порядок, — она подтянулась обратно, выпрямилась. — Начнем с начала, не возражаете?

Она задыхалась от ветра, дрожала под плащом, но голос не потерял ни капли властности. Дождавшись молчаливого согласия Флоры, Аш продолжала:

— Ладно, вот мы, а вот, за стеной, добрых пятнадцать тысяч вояк. Люди Фарис. Да еще два свежих легиона Гелимера. И между ними — трения.

Де Вир и де Ла Марш дружно кивнули — как видно, обоим приходилось сталкиваться с самоуверенными свежими отрядами, присоединяющимися к измотанным трехмесячным сидением в грязных траншеях войскам.

— Пятнадцать тысяч, — повторила Флора сквозь прижатую к онемевшим от холода губам перчатку.

— А у нас — восемнадцать сотен бургундцев, триста восемьдесят в отряде Льва да пятьсот янычар. — Аш невольно .рассмеялась, взглянув на помрачневшее лицо герцогини. — Их расположение нам известно. Два легиона Гелимера — на севере, между реками. Люди Фарис большей частью по берегам — на западном и восточном.

Командиры бессознательно подтянулись ближе к ней, заслонив плечами от ветра. Джон де Вир, граф Оксфорд, задумчиво протянул:

— Мне приходило в голову, мадам, что атака через реку возможна. Янычары Баязета могли бы форсировать русло вплавь вместе с конями. Но ледостав положил конец этой идее, если только лед не окрепнет настолько, чтобы выдержать вес всадника.

— И что они стали бы делать, оказавшись на том берегу?

— В лучшем случае отрезали бы их второй эшелон.

Аш нетерпеливо кивнула.

— Ясно, это ничего нам не даст. Гелимер взбесится, но осаду не снимет да еще получит полное оправдание своему намерению втоптать нас в землю.

Турецкий полковник, перебросившись парой фраз с Ансельмом, заговорил громко. Роберт перевел:

— Вы серьезно рассчитываете прорвать осаду?

— Мы доедаем последние пайки. Среди городского населения распространяется зараза. Надо что-то предпринимать, пока у нас еще остались силы. — Аш протянула сразу обе руки, ухватила за плечи Флору и де Вира. — Нельзя терять перспективу. Оставим пока в покое нашу милостивую герцогиню…

— И тебя туда же, — не преминула отблагодарить Флора.

— …Что нам надо? Заставить Гелимера потерять лицо. Добиться, чтоб его покинули союзники — и перешли на сторону Бургундии. Нам нужно продемонстрировать силу. Нам нужна победа! — заключила Аш.

Де Ла Марш с недоверием уставился на нее.

— Победа?

— Смотрите! Подкрепления нам ждать неоткуда. Можно сдаться… или не сдаваться и ждать. Причем не слишком долго. Когда они ворвутся в город и начнется драка на улицах, мы положим их тысячами, но все равно проиграем. В любом случае Флориан ждет казнь. — Аш деловито продолжала: — Рассмотрим ситуацию. Снаружи — пятнадцать тысяч. У нас — две с половиной. У них пятикратное преимущество. — Она подмигнула Флоре. — Ты правильно догадалась. Нам остается только одно — атаковать.

— А я думала, мы сдаемся?

— А! Мы заявляем, что намерены сдаться. Отправим к калифу его эмиссара с просьбой подготовить формальную сдачу города и обсуждение условий, на которых мы отдадим ему Дижон. — Аш улыбнулась Флоре: — Соврем.

Лицо графа Оксфордского потемнело:

— Это против закона и обычая войны.

Оливер де Ла Марш кивнул.

— Верно. Это предательство. Но мои люди еще не забыли герцога Иоанна Sans Peur на мосту Монтре. note 112 Предательство не повредило французам: победителей не судят. Мы не в том положении, чтоб проявлять больше гордости, чем французы.

— В самом деле, положение отчаянное, — негромко признал Джон де Вир.

Аш фыркнула носом, скрывая смех, и высморкалась в полу плаща. Ветер пробирал сквозь шерсть, металл и кожу до самых костей. Аш неловко переступила с ноги на ногу, разминая закоченевшие ступни.

— Положение выглядит безнадежным. — Она блеснула зубами в усмешке. — В общем-то, так оно и есть. Таким его считает и султан, и король Людовик, и Фридрих Габсбургский… Представляете, что будет, если мы прорвемся? Один решительный удар — и Гелимер теряет всех союзников!

— А мы — собственные жизни! — поморщилась Флора. Она раскачивалась с носка на пятку, стараясь согреться движением. Аш пропустила выпад герцогини-лекаря мимо ушей.

— Большая часть их войска — легионы Гелимера — к северу от города. Между двух рек. Они могут подвести людей и сюда, но не мгновенно же… Так что нам придется иметь дело… не больше, чем с десятью тысячами.

— Ты готова всех прикончить, — подытожила Флора.

— Не всех. Всего одного. — Аш нацелила на герцогиню совершенно задубевший палец. — Вот послушай-ка. Что будет, если умрет Гелимер ?

Тишина. По лицу Флоры медленно расплылась понимающая усмешка.

— Гелимер… Ты хочешь, чтоб мы атаковали короля-калифа? Собственной персоной?

Оливер де Ла Марш подхватил:

— Фарис утверждает, что Лебрия, сменивший ее на посту командующего, способен только исполнять приказы.

— Они задолбаются с очередными выборами, — кивнул Ансельм. — Может, даже вернутся в Карфаген. Все амиры перегрызутся…

— Естественный претендент на корону отсутствует, — вставил Оксфорд. — Милорд Гелимер не из тех, кто станет терпеть подле себя других могущественных амиров. Он сделал все, что мог, чтобы лишить их влияния. Мадам, ваша идея хорошо продумана: лишив их командующего, мы не только избавимся от осады, но, возможно, и приостановим вторжение — на всю зиму, а то и навсегда.

— Друзей у них не найдется, — сухо добавила Аш. — Сможем полюбоваться, как заспешат подставить им ножку Фридрих с Людовиком. И султан не отстанет.

Выслушав перевод, Баязет согласился:

— Вполне возможно, женщина-бей.

Джон де Вир заметил:

— Но, мадам, лорд Гелимер — не глупец. Да, мы можем организовать вылазку достаточными силами, чтобы прорвать линию осады и убить его — но где он? В какой части лагеря? А может, он вообще имеет резиденцию в одном из окрестных селений? Он должен принимать во внимание возможность покушения на его жизнь.

— Он может принимать во внимание все, что угодно: если две с половиной тысячи человек прорвутся к нему — он пойдет на корм волкам. — Аш яростно тряхнула головой, задыхаясь на ветру, повысила голос, чтобы слышали все: — Слушайте. Фарис знает… Расположение войск… и постов. Она знала… все это ей должны были сообщать. Если мы начнем действовать раньше, чем все переменится… мы сможем заслать своих лазутчиков… и они вернутся живыми. Мы выясним, где устроился Гелимер, — а он не догадается об этом и не станет перебираться на новое место. Догадываюсь, что он сидит на северной стороне. Не может он оставить свое войско без присмотра.

— Зубы господни! — одобрительно высказался Джон де Вир.

Со стены были видны вражеские знамена, но штандарта Гелимера среди них не различалось. Любой их нескольких богатых шатров и хижин мог принадлежать ему. «Скорей всего, самый теплый», — не без зависти подумала Аш, вместе с Флорой, де Виром и Ла Маршем разглядывая северную часть визиготского лагеря.

— Придется поторопиться, — задумчиво проговорил Оксфорд. — Если он и там, быстро провести крупный отряд через северо-восточные или западные ворота будет нелегко. Даже невозможно. Они запрут нас в этом бутылочном горлышке.

— Я знаю способ, — сказала Аш.

Она говорила с уверенностью, заставившей всех забыть, что у доблестной предводительницы клацают зубы и что она мучительно дрожит на пронизывающем ветру. Поднимающееся солнце раскрасило золотом белые стены. Иней на бастионах и не думал таять.

— Я знаю способ вывести отряд, — повторила Аш, глядя на Флориан. — Сегодня Стефанов день, прошло двадцать четыре часа с тех пор, как Фарис перешла к нам. Что бы мы ни решили предпринять, важнее всего сейчас разведка. — Аш выдохнула облачко пара. — Не мог Гелимер закрыть все слабые места — но передвинуть войска просто обязан. Надо, чтоб он решил, будто в спешке нет нужды, потому что мы собираемся сдаться. А нам нужно время для подготовки. Причем так, чтоб он и не заподозрил, что мы нацеливаемся на него.

Флориан хихикнула, несколько хрипловато и придушенно, придержалась рукой за парапет.

— Мы нацеливаемся на него. Понятно. Окружены пятнадцатитысячным войском… так что самое время атаковать его предводителя! Вот это логика, босс!

— Правильная логика. По той же логике им нужна ты. Тело без головы не живет. — Аш помолчала. — Пойми, если мы на это пойдем, то все: победа или провал. Если вылазка сорвется, город они расколошматят вдребезги.

Герцогиня-лекарь не скрывая любопытства, спросила:

— И куда ты собираешься запихнуть на это время меня? В самое темное подземелье? Все равно выкопают.

— И город они атакуют обязательно, в ответ на нашу вылазку, — вставил Оливер де Ла Марш. — Не упустят случая бросить легион к воротам, пока мы деремся за стенами. Тогда нам конец, ее милость герцогиня погибнет… и все.

— Я и это предусмотрела, — ответила Аш. — Ну что, все согласны?

Безмолвный обмен взглядами.

В конце концов заговорила Флориан. Кутаясь в волчий мех, так, что почти не видно было серого, чумазого лица, она потянула носом и мрачно сказала:

— Нет, пока мне шесть раз не объяснят каждую мелочь. Не собираюсь покупать кота в мешке. И какое место в твоем плане отводится герцогине?

— Тут, — улыбнувшись, отозвалась Аш и кивнула янычару, — вперед выходит полковник Баязет со своей кавалерией. И… — Она обернулась к графу Оксфорду, — ваш младший брат, милорд. Надо поговорить с Джоном де Вир.

В отрядную башню она вернулась только ко второму часу пополудни и сразу вызвала к себе Людмилу Ростовную и Катерину.

— Сколько сейчас в отряде женщин-сержантов?

Людмила, нахмурившись, оглянулась на подругу.

— Точно не скажу, босс. Около тридцати, пожалуй. А что?

— Соберите их всех. И найдите запасные пики, сколько есть. У бургундцев тоже позаимствуйте. Джонвилль знает. Устроим начальное обучение.

Русская наемница нахмурилась еще сильней и недоуменно спросила:

— Для кого, босс?

— Для здешних горожан. Придется преподать им основы обороны стен.

— Зеленый Христос! Босс, какие из них солдаты? Они ничего не умеют. Будет бойня!

— Разве я интересовалась чьим-то мнением? — Аш выдержала суровую паузу и добавила: — Чем умирать без толку, когда город будет взят, лучше уж попытаться прихватить кого-нибудь с собой. Люди это понимают. Я хочу, чтобы вы показали им, за какой конец пики держаться и как не переколоть друг друга. Вот и все. Времени у вас — до вечера.

— Да, босс. — Уже повернувшись, чтобы идти, Людмила задержалась. — Босс, почему женщины?

— Потому что обучать придется дижонских мужчин и женщин. Может, ты не заметила, солдат, но они солдатню недолюбливают. Считают нас пьянчугами и бессовестными грубыми забияками. — Людмила послала ей ангельски-невинный взгляд, заставив Аш ухмыльнуться. — Так вот. Женщины убедятся, что другие женщины с этим делом справляются. А мужчины станут учиться, чтобы не дать бабам превзойти себя. Дошло?

— Да, босс. — Людмила удалилась, не переставая ухмыляться.

Аш проводила ее печальным взглядом.

Из горожан не сделаешь ополчения за один вечер: до первых двух сражений любое ополчение — просто толпа. Их перебьют.

И с жестокой честностью признала: «Лучше их, чем мужчин и женщин, способных сражаться. Те мне нужнее».

— Босс? — в дверь проскользнул Томас Рочестер. Часовые поспешно захлопнули створки за спиной, англичанина, чтоб не выпустить ни капли тепла, и все же снежный вихрь успел ворваться в щель и засыпал нетающим покровом плитки холодного пола. Томас проговорил:

— Вам бы лучше туда, босс. Турецкие янычары уходят из города!

— Отлично! — сказала Аш.

На стене над северо-восточными воротами Дижона было все так же холодно.

— Ну, держи свои долбанные пальцы крестиком, — проворчал Роберт Ансельм, пристроившись рядом с ней. Он намотал углы плаща себе на руки, а остальное плотно обернул вокруг туловища, не забыв натянуть капюшон на самый нос. Только и виднелся небритый подбородок.

От бледного вечернего солнца за бастионами протянулись длинные тени. Аш, заслонив глаза, смотрела на север, вслед всадникам под знаменем Красного Полумесяца, спешившим к по ничейной земле к линиям визиготских укреплений. Второй всадник, на одолженной у турок кобыле, вез желтое знамя с Синим Вепрем Оксфордов.

— Ну, если это не убедит их, что мы готовим сдачу, то уж прямо и не знаю!

Ансельм отрывисто хихикнул.

— Это точно. Последние союзники делают ноги. За спиной Аш, на площади перед северо-восточными воротами слышался звон сбруи и скрип кожаных седел; поступь множества тяжелых копыт по твердой, как железо брусчатке. Аш оглянулась вниз. Охряные накидки и остроконечные шлемы янычар который раз поразили ее своим единообразием. Немногочисленные англичане — дружина де Вира, его братья и виконт Бомон — выделялись на общем фоне благодаря своим бело-багряным накидкам.

Аш вдруг обессилела от дурного предчувствия. Она пробормотала:

— Не могу поверить, что мы на это решились. Я сейчас наложу в штаны. Роберто, пойди скажи им, что все отменяется.

— Поди ты, девочка! Идея-то твоя. — Ансельм откинул голову, оттянул капюшон, чтобы взглянуть на Аш, и ей открылось его помороженное белое лицо с красным носом. Лицо ухмылялось. — Не раскисай! Сама говорила — решительный удар!

Часовые стояли у входа на стену, вблизи на пятьдесят ярдов не было ни души, но Аш говорила шепотом:

— Тут не до шуток. Мы рискуем, Флориан! Рискуем всем!

Так же тихо, с рассудительным спокойствием, Роберт возразил:

— Не будь это так рискованно, визиготы бы разобрались, что к чему, не так ли? Увидели бы, к чему ты ведешь.

— Провались ты, — пробурчала Аш. — Дерьмо. О, зараза!

Тень от капюшона падала на лицо, но Аш все равно видела капли пота на лбу Роберта. Она шагнула вперед и облокотилась на парапет, высматривая всадников.

На солнце блеснул визиготский орел. Аш только тогда заметила, что забыла дышать, когда вздох со всхлипом вырвался из груди. Не больше двадцати человек: визиготские пехотинцы и всадники, шагом выдвинулись из лагеря на ничейную полосу.

— Говорила же я, не станут они стрелять в турок.

— Пока, — кивнул Роберт.

— Христос на Древе, да заткнись ты!

Ансельм дружелюбно заметил:

— Хорошо, когда есть на кого наорать. И, опершись на зубец рядом с ней, прищурился, разглядывая сблизившихся всадников. — Ну вот. Держитесь. Только не обделайтесь теперь.

Он явно обращался к турецкому и английскому парламентерам. Аш снова заслонила глаза рукой. Землю покрывал густой белый иней. В двух сотнях ярдах от ворот знамена Красного Полумесяца и Синего Вепря остановились: один из визиготских всадников под значком орла выехал им навстречу. Фигурки людей в седлах расплылись перед ее глазами.

— Стать бы блохой на этой лошади, — пробормотала Аш. — Что говорит баязетов войник, я знаю: «Бургундия вот-вот падет. Мой повелитель султан не доверяет герцогине. Нам пора вернуться в свою страну».

Ансельм медленно кивнул.

— He думаю, чтоб Гелимер рвался воевать с Турцией. Только не этой зимой.

Вдали за стеной продолжали перекликаться. Внизу на площади коротко заржала лошадь. Аш вздрогнула под порывом ветра, утерла нос плащом, ободрав мокрым сукном ноздри.

Визиготский всадник так близко подъехал к парламентерам, что Аш уже не могла различить отдельные фигуры — только пеструю группку под ярким шелком, развевающимся на фоне неба. Визиготские пехотинцы замерли под своим орлом.

— Я могу сказать, и что говорит милорд Оксфорд, — не глядя на Аш, заговорил Роберт Ансельм. Все его внимание было отдано сошедшимся за стеной людям. — «Я — граф-изгнанник. Дела Бургундии меня не касаются. Я намерен найти в Турции поддержку ланкастерской стороне».

— Звучит довольно разумно.

— Будем надеяться, милорд Гелимер тоже так думает. Аш опустила левую руку на рукоять меча:

— Что бы он там ни думал, а факт налицо: пять сотен довольно свежих войск покидает город, оставляя Бургундию качаться на ветру.

Ансельм смотрел на всадников.

— Пока что их не убили.

— Ты сам говоришь, Гелимеру ни к чему появление на границе армий Мехмета. — Ее пальцы крепко обхватили обвитую кожей деревянную рукоять. — Лучший способ удержать Мехмета от подобной дерзости — сравнять Дижон с землей. Он считает, что это будет сделано в любом случае, но предпочел бы не втягивать в это дело людей султана. Думаю, он не станет возражать, если и великий английский граф-воин уберется вместе с Баязетом…

— Дай-то бог, — горячо сказал Ансельм.

— Не понимаю, как я могла пойти на такой риск. Я, должно быть, с ума сошла.

— Ладно. Сошла, так и помалкивай об этом, — утешил Роберт Ансельм.

Аш решительно повернулась спиной к встрече на ничейной земле и, перейдя на другую сторону стены, склонилась над площадью. Ни роющихся в замерзшей теперь грязи свиней, ни тявкающих собак; и у голубятен не видно трепета белых крыльев.

Стройные ряды неподвижных турецких лучников. У самых ворот стоял виконт Бомон с братьями де Вир, державшими под уздцы боевых коней. Его смех явственно слышался в морозном воздухе. Аш поймала себя на неоправданном желании сбежать вниз и врезать весельчаку. Чуть в стороне держались сорок семь латников Джона де Вира, с вьючными пони, нагруженными остатками скарба. Братья Оксфорд, как и виконт, облачились в полные доспехи. Средние братья, Джордж и Томас, кажется, обсуждали, что делать со сломанной полосой набедренника младшего — Джона.

Аш смотрела на него: на юношу в блестящих латах, с мечом и кинжалом, пристегнутым к поясу, затянутому поверх куртки цветов семейного герба. Зимнее солнце блестело на серебристом металле, на яркой ткани белого с желтым и багряным цветов, на падающих на плечи тонких волосах спелой пшеницы. Шлем он держал под мышкой и смотрел поверх голов склонившихся к его юбке-набедреннику братьев.

— Быстро надень шлем, раздолбай тебя в душу, — прошептала Аш.

Конечно, он не мог слышать ее, стоящую в шестидесяти ярдах над мостовой. Джон де Вир сделал несколько сердитых шагов но скользким камням, досадливо звякнул рукавицей по пресловутому набедреннику, явно доказывая, что на такую мелочь нечего обращать внимание. Виконт что-то сказал, Джон горестно рассмеялся в ответ, поднял голову — Аш взглянула в лицо Флоры дель Гиз.

Роберт Ансельм тихо шепнул ей в ухо:

— Она пять лет сходила за мужчину в отряде наемников. Никому ее не раскусить, девочка.

Для женщины высокорослая, Флора в латах казалась почти мальчишкой. Она легко двигалась в отлично подогнанной броне. Высокие сапоги для верховой езды, подтянутые к полам камзола, скрывали то обстоятельство, что поножи Джона не подошли ей: редко найдешь двух человек с одинаковыми икрами, а в подгонке прилегающих частей доспехов нельзя допускать ни малейшей ошибки.

Взгляд герцогини быстро вернулся к Тому де Виру. Она сказала что-то, по-видимому, отпустила шутку: парень рассмеялся. Аш не знала, успела ли Флора заметить ее лицо.

— Я не верю, что мы решились на такое.

— Ну, хочешь, я запру тебя в нужнике, пока все не кончится? — утомленно вздохнул Ансельм.

— Может, так было бы лучше всего. — Аш с силой провела ладонью по лицу. Ремешки латных перчаток царапали обожженную морозом кожу. Она вздохнула, демонстративно повернулась спиной к Роберту и снова прошла к наружному краю стены. Посреди ничейной полосы все еще маячили три знамени.

— Люди видят то, что ожидают увидеть, — ровно проговорила она. — Будь ее лондонский английский потверже, мне было бы спокойнее.

— Слушай, — не выдержал Ансельм. — Ты сама сказала: Дижон падет. Это неизбежно. Мы ли атакуем или они возьмут стены штурмом, разницы никакой. В любом случае нам звездец. А мы все говорим да говорим.

— Я так и говорила…

— Будто меня нужно убеждать! — проговорил Ансельм с глубоким и ядовитым сарказмом. — Девочка моя, если она останется, она, считай, покойница. А так, она уезжает с пятью сотнями отличных парней, с которыми ни один черт не захочет связываться. По самым разнообразным причинам. Ты хочешь «безопасного варианта»? Такого не существует. Уже то неплохо, что Гелимер будет думать, что она все еще здесь, когда ее и след простыл.

— Роберто, утешитель из тебя хреновый.

«Во всей этой суматохе с переодеванием и подменой, во всей этой секретности, — подумала Аш, — я так и не успела попрощаться. Едри его в дышло…»

— Насколько далеко ты им разрешила зайти? — спросил Ансельм.

— Де Вир сам решит. Если. покажется безопасным разбить лагерь в дневном переходе, так и сделают. Визиготы не найдут ничего удивительного в том, что отряд султана выжидает, чем кончится осада, чтоб сообщить своему повелителю.

А если там покажется ненадежно, двинутся дальше на восток, к границе.

— А если там и вправду ненадежно?

Аш усмехнулась.

— Тебя там не будет, чтобы поволноваться! На месте Оксфорда я бы в этом случае рванула через границу к первому турецкому гарнизону. — Ее улыбка погасла. — По крайней мере, герцогиня у них останется.

Визиготский всадник развернул коня и галопом поскакал к траншеям. Турок-переводчик и Джон де Вир тоже двинулись с места, но только чтобы согреть замерзших лошадей, заметила Аш. Знамена обвисли — порывы ветра утихомирились. Белое дыхание вырывалось из лошадиных ноздрей.

— Вот он возвращается.

Они стояли с Робертом плечом к плечу на пронзительном морозе. Над укреплениями Дижона смеркался праздничный день святого Стефана. По пустынному небу, каркнув, пролетела одинокая ворона, нырнула к земле и подхватила с земли какие-то грязно-красные лохмотья.

Войник и Джон де Вир возвращались, осторожно выбирая дорогу между мертвыми телами. Приученные кони не шарахались, только кобыла Оксфорда грызла мундштук.

Руки Аш сами сжались в кулаки.

Казалось, прошли не минуты, а всего несколько секунд, и ворота Дижона открылись, выпуская турецкий отряд. Холодные мурашки поползли у нее по спине от загривка к поясу, и Аш коротко передернулась, прежде чем снова овладела собой. Том и виконт Бомон присоединились к Джону де Виру, ждавшему за воротами, младший брат вместе с Джорджем ехал следом в окружении домашней дружины.

Грохот отдавался сквозь стену, но Аш почти не заметила, как опускали решетку ворот.

Под ясным небом, в холодном и пронзительном зимнем сиянии, в чужой броне, Флора дель Гиз уезжала с янычарами султана Мехмета Второго прочь от Дижона.

Она везла шлем под мышкой, как все, проезжая с непокрытой головой сквозь легионы визиготов. Ничего женского не было в ее открытом лице.

Аш напрягала зрение, чтобы проводить ее взглядом, различить среди множества голов, но потеряла из виду раньше, чем они скрылись за визиготским лагерем, уезжая к уцелевшему мосту. Мосту надо льдом.

— Господи, — твердила Аш. — Господи…

Она повернулась к лестнице и с грохотом скатилась на площадь. Рядом с бургундскими часовыми осталась кучка ее командиров копий. Люди негромко переговаривались.

— Порядок, — улыбнулась им Аш, всем видом выражая непоколебимую уверенность. Что творилось у нее в животе, никого не касалось. — Теперь наш черед подтянуть задницы, ребята. Где мастер де Ла Марш? Выждем час — и посылаем к королю-калифу гонца, от которого он услышит именно то, чего ожидает.

Роберт Ансельм, не дав ей закрыть рот, поинтересовался:

— Да? И кто ж это будет?

— Если послать для переговоров о сдаче города не Фернандо дель Гиза, — с сожалением сказала Аш Оливеру де Ла Маршу, — Гелимеру это покажется подозрительным.

Солнце Стефанова дня утонуло в молочно-багровой дымке. С сумерками начался снегопад: мелкие хлопья проваливались в пустую тьму. Аш захлопнула ставни в герцогских покоях, на секунду прижалась лбом к холодному дереву, прислушалась к голосам, звучавшим в ней:

— …МАЛАЯ ТЕНЬ, СКОРО СТАНЕТ ПОДОБНА ДРУГИМ ТЕНЯМ, ПРИЗРАК; НЕБЫЛЬ, МЕНЬШЕ, ЧЕМ СОН…

Их сила вымывала ее, как течение быстрой реки. Лоб стал горячим и влажным — Аш сопротивлялась. Когда она выпрямилась, губы искривила легкая улыбка.

— Не сдаетесь, да?

— ЧУВСТВУЕШЬ, КАК РАСТЕТ НАША СИЛА?..

— …СКОРО, УЖЕ СКОРО…

Она отогнала страх, прошла через опустевшую комнату.

— Не покажется, если его заменит кто-либо, обладающий достаточно высоким рангом, — возразил стоявший возле камина де Ла Марш. — Я должен взять это на себя. Я — бургундец, капитан-генерал.

— Верно. Однако Гелимер способен подвергнуть герольда пытке, чтобы окончательно убедиться в его правдивости. Я испытала это на себе. — Аш спокойно смотрела в глаза героя Бургундии. — Кое-кто знает о наших планах слишком много, в том числе вы, и я тоже. Ни один из нас не годится. Разумнее послать Фернандо.

Если бы только он не потребовал перед уходом свидания со своей сестрой герцогиней…

И де Ла Марш, и Ансельм явно думали о том же, но даже здесь никто не решился выговорить этого вслух. Аш покосилась через просторные покои на фигуру в чепце с валиками и парчовом платье, дернула щекой.

— Думаю, Фернандо лучше не встречаться с герцогиней.

Джон де Вир выглянул из второго, еще не закрытого ставнями окна в темноту, скрывавшую крыши Дижона. Его лицо все еще хранило то самое выражение, с которым он взглянул тогда на брата, повторив убитым голосом:

— Вы хотите, чтобы я надел это?

— Уберите лампу или отойдите от окна! — зарычал на юного англичанина Ансельм и добавил, в ответ на удивленный взгляд Джона: — Хочешь поярче осветить им мишень, парень — ваша милость?

Джон де Вир поискал глазами слуг, никого не нашел и неловко затворил створки собственноручно. Ансельм дружески хлопнул его по бархатному плечу и отошел к огню.

— Слушайте, босс, — Роберт взглянул на Аш. — Гелимер знает, что вы не ладите со своим муженьком. Придушите Фернандо — и пошлите кого-нибудь другого с его трупом. Поясните, что вы уладили свои семейные дела. Мертвый Фернандо уже не станет болтать лишнего. А новый посланец отлично сможет вести переговоры.

— Я не хочу его убивать.

Эти слова вырвались прежде, чем она успела обдумать ответ. Ансельм странно взглянул на нее. Де Ла Марш, ничего не заметив, согласно кивнул.

— Он брат ее милости герцогини, мне бы не хотелось предавать его смерти без ее согласия.

Тоже объяснение…

— Если запереть его в тюрьму… — начала она.

Ансельм перебил:

— Сунуть «брата Фернандо» в тюрягу — значит вызвать неизбежные толки. Очень возможно, что у них в городе есть шпионы, которые не преминут донести, что он в последнее время не виделся с сестрой. И тогда дерьмо пойдет косяком. — Он уставил палец на Аш. — Плевать, что скажет док. Прикончить его, и все дела!

Ее окатило холодом сквозь скудное тепло камина. Аш потянулась, разминая занемевшие конечности, и сделала пару шагов по голым половицам. Их скрип пронзительно прозвучал в полной тишине.

— Нет.

— Но, босс…

— Принесите мне его облачение священника, — сказала Аш. — Трупов у нас хватает! Скажешь, нет, Роберто? Найдите тело подходящего роста и оденьте в рясу. Запихните в клетку и вывесьте на крепостной стене — желательно, чтоб это выглядело, как человек, умерший с голоду. А наш герольд может намекнуть Гелимеру, что я выяснила отношения с бывшим мужем… — Она прищурилась. — Хорошо бы немного попортить лицо. С них станется изобрести какую-нибудь штуковину вроде голема, способную различить лицо за четыреста ярдов.

Де Ла Марш кивнул.

— А самого Фернандо дель Гнза?

Аш перестала расхаживать, подняла голову.

— Посадите его с пленными. Вместе с Виолантой, Аделизой и Фарис. Фарис может пригодиться исповедник — других-то арианских священников у нас нет. Дадим ему возможность с ней поговорить.

Роберт Ансельм промолчал, просто коротко кивнул, но Аш перехватила взгляд, на который решила не отвечать. Помолчав, он все-таки открыл рот:

— И кого же ты намерена послать, чтоб ему прижгли яйца?

Аш побарабанила пальцами по стальному бедру.

— В идеале — персону достаточно высокопоставленную, и в то же время совершенно не осведомленную о наших военных делах.

Оливер де Ла Марш щелкнул пальцами.

— Знаю! Виконт-мэр Фолло.

— Ричарда Фолло? — задумалась Аш.

Ла Марш, с истинно-рыцарским презрением к человеку, который не сражается ради собственного удовольствия — или хотя бы ради славы, — передернул плечами.

— Дева, разве не очевидно? Он штатский. Более того, он известный трус. Если ему сказать, что мы готовы сдаться, он будет торговаться самым искренним образом.

Речь благородного рыцаря!

— Вы хотите сказать, никто о нем не пожалеет? — спросила Аш, с удивлением поймав себя на жалости к человеку, выбранному козлом отпущения.

— А этот толстый болван справится? — поинтересовался Роберт Ансельм, вызвав смех Ла Марша и презрительный оскал Джона де Вира.

С одной стороны, Ричард Фолло — самовлюбленный надутый скандалист. С другой — он мэр, горожанин, его семья еще жива; жалко терять своих людей, даже самых противных.

«Кажется, ты так рвешься спасти его именно потому, что он тебе не нравится…»

— Насчет высокопоставленных, — заметила Аш. — Догадываюсь, что он все же способен выболтать Гелимеру что-нибудь полезное. Оливер, вы не пошлете одного из своих герольдов назначить встречу между Фолло и… с их стороны, наверно, будет Санчо Лебрия?

Де Ла Марш кивнул и, поднявшись, направился к дверям.

— Где же… — Аш беспокойно забарабанила пальцами и вновь пустилась мерять шагами пол. — Где? Где Гелимер?

— Нашли! — сказала Аш.

Ей довольно было одного взгляда на лучащееся гордостью лицо Эвена Хью. Братья Тиддеры, облаченные в грязные визиготские туники поверх кольчужных рубах, выглядели не менее довольными собой.

— Пароль-то вы нам подсказали, босс, — кивнул уэльсец. — А на пехоту кто оглянется? Неплохо он там устроился. Получше вас, босс. Рабов полно, да еще те каменные слуги, и все такое. И жаровен хватает. Такая жара, что кожа на роже плавится. Первый раз по-настоящему согрелся за черт знает сколько времени.

Аш ущипнула себя за переносицу и посмотрела на него.

— Мы бы его достали, если б сумели. — Уэльсец не скрывал досады. — С охраной у них все в порядке. Кажись, его и в сортир дюжина стражников провожает! Не так легко было подобраться, даже чтоб убедиться, что это он.

— Лук? Арбалет? Аркебуза?

— Не-а. Ясно, почему ребята, кого мы посылали, до него не добрались. Охрана у него толковая. И не думай браться за оружие, где он расположился.

— И где же это? — нетерпеливо спросила Аш. «Только бы не на южной стороне, — заклинала она. — Только бы не пришлось переправляться через реку, пусть даже замерзшую».

Черные от грязи руки Эвена Хью развернули перед ней лист бумаги. Тиддеры склонились над его плечом. Уэльсец пробежался пальцем по черным линиям, очерчивающим городскую стену, русла рек на востоке и на западе и открытую с севера долину. Линии визиготского лагеря, прежде набросанные почти наугад, теперь были вырисованы уверенной рукой. Эвен Хью постучал пальцем по листу.

— Вот здесь, босс. Примерно на полмили к северу от северо-восточных ворот. Для нас это вверх по течению, на нашем берегу реки. Здесь вот мост, за линией укреплений. Они его пока не свалили. Поди, сидит там в расчете переправиться и свалить подальше в случае чего.

— У-гу, за мостом расходятся дороги на юг и на запад…

— Только уж мы его не отпустим.

Аш позволила себе улыбнуться разведчикам.

— Ежели он пустится в бега, придется гоняться за ним высунув язык. Молодчина, Эвен, и вы, ребята. Ладно. Придется послать еще кого-то, чтоб за ним приглядывали, — и будьте поосторожнее, у его арифов хватало времени переставить посты и сменить пароли. Но я должна знать, если король-калиф Гелимер вздумает переехать.

День двадцать седьмого декабря закончился. Дюжину раз в час Аш жалела об отсутствии Джона де Вира: ей не хватало его советов, но еще больше — его спокойной уверенности.

Отсутствие Флоры дель Гиз тревожило, как выпавший зуб.

— Активность во вражеском лагере. Переставляют людей, — доложил Ансельм.

— Они уже вернули нашего герольда?

— Фолло все болтает, — хладнокровно заметил Роберт. — Чем дольше это протянется, тем больше слабых мест успеет прикрыть Гелимер.

— Знаю. Но мы и не ожидали, что все решится мгновенно. Мы должны застать их врасплох: вырваться отсюда и сразу прорваться к Гелимеру. Иначе все бесполезно.

Двадцать раз за день она прошла весь Дижон от стены к стене: выслушивала рапорты, отдавала приказы, уточняла детали с Ла Маршем и Джонвиллем. После полудня Аш пыталась устроить себе короткую передышку, но почти сразу сорвалась с места: голова кружилась от гремящего в ней:

— ЧУВСТВУЕШЬ, КАК ХОЛОДАЕТ, ЖАЛКАЯ ТЕНЬ? ЧУВСТВУЕШЬ, КАК МЫ ВПИВАЕМ СИЛУ СОЛНЦА?

В коротких сумерках, которыми закончился день, новоявленный бургундский герольд побрел обратно через замерзшую грязь, отделявшую визиготский лагерь от города.

Наконец Ричард Фолло предстал перед Аш, ожидавшей с Оливером де Ла Маршем в дворцовой приемной, в окружении молчаливых дижонских купцов и ремесленников. На дубовом троне молча восседала герцогиня, с плотно закрытым вуалью лицом.

Мэр в сопровождении стражи прошел сквозь толпу запрудивших улицы беженцев. Почти каждый из них — одрябших от голода, с белыми кругами вокруг глаз, истощенных до предела — сжимал теперь в руках пику, вилы или, на худой конец, окованный железом посох.

— Ну? — вопросил Ла Марш с безмолвного согласия герцогини.

Ричард Фолло неторопливо поправил на груди цепь мэра и вздохнул.

— Все устроено, милорд. Мы сдаем город завтра, квахиду лорда командующего, Лебрии. Он желает, чтобы из города первыми вышли все лорды и магнаты, без оружия, и собрались на открытой полосе у северо-восточных ворот. Затем солдаты, безоружные, группами по двадцать человек. Их препроводят в место сбора пленных.

Аш услышала вопрос Ла Марша:

— Он гарантировал нам жизнь?

Но дальше не вслушивалась. Она смотрела на лица Роберта Ансельма, Анжелотти, Герена аб Моргана, Людмилы Ростовной: лица людей, услышавших ожидаемую, хоть и неприятную весть; по некоторым даже скользнула тень облегчения.

— Сдача назначена на четвертый час завтрашнего утра, — заключил Фолло. Его глаза напряженно выглядывали из тени глазниц. — Десять часов. Мы согласны, милорд? Нет ли другого выхода?

Аш с невозмутимым видом пропустила мимо ушей последние споры. В голове у нее засела одна мысль: «Ну, так. Все».

— Анжели, — приказала она. — Разыщи Джасси. Теперь мы знаем, когда начинать.

Ко всенощной стало слишком холодно даже для снегопада. Аш устало добрела по искрящимся изморозью камням мостовых до дворика отрядной башни и оказалась в толпе солдат, снаряженных к бою.

Факелы дымили и коптили на морозе. Она похлопала закоченевшими в латных перчатках руками. Все лица немедленно обернулись к ней. Аш глотнула ледяного воздуха, протолкалась в гущу толпы и занялась раздачей приветствий. Люди держались кучками, ночная тишина полнилась гудением голосов. Командиры копий проводили перекличку среди своих людей. Аш переговорила с пехотинцами, лучниками, латниками и оруженосцами — со всеми, кого знала хотя бы по имени, — и отошла к группе сержантов, собиравших отряды у дальней стены: копейщики отдельно, стрелки и аркебузиры отдельно. В широком пространстве среди каменных стен гремели приказы.

Рядом с ней шел знаменосец, и толпа послушно расступалась, пропуская командирский эскорт. Бросив несколько слов копейщикам и аркебузирам, задумалась: «Что-то упустила?» и сообразила: «Лошади!».

Не слышно было стука подков. Ни боевых коней в броне под цветными чепраками, ни вьючных — даже мулов нет!

Все отправились в отрядный котел, откуда сейчас долетал едва уловимый запах последнего завтрака.

— Генри Брант заначил пару бочек вина, — объявила Аш срывающимся на морозе голосом. — Перед рассветом каждому достанется по глотку!

Среди стоявших поблизости от нее послышались радостные восклицания.

Пройдя к дверям оружейной, Аш окликнула:

— Жан!

— Кончаю, босс, — улыбнулся ей из красноватого сияния горна Жан Бертран. В тени за его спиной в последнем приступе деятельности гремели молоты. Двое подмастерьев безостановочно выдавали готовые наконечники стрел.

Аш, оглушенная звоном кузни, несколько секунд постояла на пороге, отогревая лицо в потоке горячего воздуха. Один из оружейников выравнивал на наковальне помятый нагрудник: от раскаленного металла разлетались яркие искры. Голые руки с вздувшимися мышцами, блестевшие от копоти и пота, искусно и мощно поднимали и опускали молот. Аш вдруг представилось, как те же мощные руки и плечи напрягаются, обрушивая удар в лицо визиготского солдата. Может, всего через несколько часов.

Входя в башню, она отпустила эскорт лучников греться в кое-как отапливавшейся караульной, а сама тяжело потащилась вниз по ступеням в подвальный этаж.

Вонь кала заставила моргнуть и утереть заслезившиеся глаза. Из полумрака возникла Бланш с цеплявшейся за ее юбку стайкой малышни. Аш, прикинув навскидку, сколько голов, подумала: «Почти вся обозная мелочь» и кивнула детям.

— Занималась перевязками, — голос Бланш тоненько взвизгивал. Как и у остальных, щеки у нее запали, и глаза провалились глубоко в темные глазницы. — Все, кто держится на ногах, там, наверху, даже те, у кого плечо или рука в лубках. Для остальных я ничего не могу сделать: колодцы замерзли, даже напоить нечем.

Ряд соломенных тюфяков терялся во мгле. Уже больше двадцати четырех? Аш попыталась пересчитать хотя бы страдавших дизентерией. Тридцать? Тридцать один?

— Сжечи умер, — добавила Бланш.

Аш проследила ее взгляд. У стены иссохший смуглый мужчина заворачивал во что-то тело венгра — рваная мешковина, разглядела Аш, заменявшая, на худой конец, саван.

— Когда закончишь здесь, выходи на сбор, — приказала она. — Завтра разберешься.

Человек затянул узел, уложил покойника и поднялся. Лицо, там, где оно виднелось из-под давно не стриженых волос и бороды, было залито слезами. Он проговорил что-то — она разобрала только: «Убить долбанных визиготов» — и, спотыкаясь, полез вверх по ступеням.

— Постарайся им как-то помочь. Хотя вода нужнее тем, кому предстоит драться. — Аш смотрела на распростертые тела больных лихорадкой. — Если кто-то из них внезапно «поправится», отсылай их наверх.

Бланш с кривой улыбкой покачала головой.

— Хотела бы я, чтоб это в самом деле были симулянты…

Вернувшись в передний зал, Аш застала там целую толпу: Эвен Хью, Рочестер, Кампин, Верхект, Моулет и еще добрая дюжина. :

— Все к Ансельму и Анжелотти: они разберутся. — Она прошла мимо знакомых лиц к лестнице и убежала по крутым ступеням наверх. Стражник отодвинул кожаную занавесь. Паж подошел принять плащ с капюшоном, и оружие.

— Латы снимете, босс? — спросил он.

— Ага. Рикард поможет. К заутрене снова надо одеться. — Она помолчала, разглядывая мальчонку — лет десяти, как ей показалось. — Как там тебя зовут?

— Жан.

— Ладно, Жан. Разбуди меня за пол-отметки свечи до заутрени. Приведешь остальных пажей, прихватите еду и светильники.

Мальчик посмотрел на нее поверх мокрого грязного тюка овчины, сукна и оружия.

— Хорошо, босс.

Она закрыла глаза, как только он вышел; прислушиваясь к звуку его торопливых шагов на лестнице, неразборчивым голосам часовых, на мгновенье представила детское лицо, рассеченное широким наконечником алебарды.

— Босс…

От камина, где тлели красноватые угли, обложенные для просушки жалкими сырыми щепками, собранными по улицам, отодвинулась фигура Рикарда. Парень перерезал пропитанные воском шнуры, стягивавшие ее наплечники, и Аш снова закрыла глаза, на этот раз от усталости. Она чувствовала, как умелые рук снимают с нее тонкие пластины стали — словно булыжники. Когда Рикард освободил от брони бедра и ноги, она с наслаждением потянулась, приподнявшись на цыпочки, расправляя затекшие конечности, и, снова расслабившись, опустилась на всю ступню.

— Надо почистить, — заметила она, когда Рикард начал развешивать части доспеха на стойке. — Займись этим внизу.

— Если стану чистить здесь, шум не даст вам уснуть, что ли, босс?

Он уже перерос Аш на пол-ладони. Она заметила, что приходится задрать голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Пусть чисткой займется Жан. А ты сходи в Сен-Стефан, ладно?

Она отдавала указания не задумываясь, почти не слыша собственного голоса. Намалеванный на стене красно-желтый шеврон наплывал на нее из мрака, от дыма першило в горле.

— Скажи, чтоб меня не беспокоили, — добавила она и успела заметить его широкую, радостную улыбку, прежде чем парень отвернулся, унося тяжелые латы в главный зал.

Молод он еще для этого дела. Слишком молод для завтрашнего. «Черт, мы все слишком молоды для завтрашнего».

Она не стала тратить время на смену подлатника и штанов, откинула свисавшие с кольчужных вставок ремешки и плюхнулась, накинув старый подбитый мехом кафтан, перед пламенем очага. Положила на угли обломок доски и раздувала его, пока не разгорелся теплый огонек.

Согреваясь, Аш начинала чувствовать исходящий от ее тела запах застарелого пота. Она сонно почесала искусанное блохами тело под камзолом. «Договорилась до обалдения», — подумала она, все еще ощущая ступнями грубые булыжники мостовых и каменные ступени. Пересела на оставленный кем-то из пажей у камина тюфяк и все еще не отошедшими с мороза пальцами принялась яростно стягивать кожаные сапоги. Ее черные до колен рейтузы провоняли навозом.

«И все это может исчезнуть в одно мгновенье — каждый запах, каждое ощущение; та я, что думает об этом…»

Она потянулась к забытой у огня глиняной кружке, сняла крышку и понюхала содержимое. Тухлая вода. Может, с капелькой вина. Только теперь поняв, как хочет пить, Аш в два глотка осушила чашку и вытерла губы рукавом.

— Босс, — весело окликнул мужской голос из-за двери. Аш оторвала взгляд от язычка пламени. Даже этот слабый свет перебил ей ночное зрение, но голос стражника она узнала: один из итальянских стрелков Джованни Петро.

— Пропустите ее.

— Слушаюсь, босс, — и грубо добавил по-итальянски: — Выжмите суку досуха, босс.

Холодный сквозняк ворвался в щель приоткрывшейся занавеси. Аш потянулась за оставленным Рикардом поясом, устало застегнула его поверх полукафтана. Отполированная прикосновениями рукоять кинжала удобно легла в ладонь.

Женский голос спросил от двери:

— Аш? Зачем ты хотела меня видеть?

— Давай сюда. Здесь теплее.

Заскрипели дубовые половицы. Спотыкаясь в смутном свете тонкого фитиля и затухающих углей, придвинулась к камину человеческая фигура, принесла с собой резкий морозный запах и холод промерзшей одежды. Зазвенела железом, подняв руки, чтобы откинуть капюшон, и превратилась в Фарис — на лодыжках и запястьях тяжелые железные браслеты, соединенные короткими, грубой ковки цепочками.

Свет углей окрасил румянцем щеки, еще пухлые от приличного питания, и отразился в блестящих глазах. Аш молча указала ей место на полу рядом с собой. Визиготка огляделась и предпочла опуститься на окованный железом сундук, стоявший по другую сторону очага. Аш собиралась возмутиться, но передумала и только усмехнулась.

— А, все равно… Если найдешь там что-нибудь, кроме пауков, бери себе!

— Где?

— В сундуке с отрядной казной, — пояснила Аш, изучая сидящую напротив женщину. Свет играл на оковах. — По правде сказать, деньги теперь без толку. Что на них купишь? И даже в самые лучшие времена я не зарабатывала столько, чтоб хватило подкупить короля-калифа!

Фарис не улыбнулась. Она оглянулась через плечо в темную пустоту зала. Стены и балки были теперь невидимы, и окна в нишах угадывались только по стуку ставней на ветру.

— О чем ты хочешь говорить? — повторила женщина.

Аш повысила голос:

— Паоло?

— Да, босс?

— Вали этажом ниже. Меня не беспокоить.

— Слушаюсь, босс, — из темноты донесся смешок лучника. — Позовите нас с ребятами, когда закончите с ней — у нас для нее кой-чего есть!

Холодный воздух обжег лицо Аш; под мышками выступил пот. Память звучащих над ней мужских голосов, выражавших ту же презрительную усмешку, пронзила тело.

— Вы будете обращаться с ней по-людски или попробуете плетей — ясно?

После заметной паузы послышалось бодрое:

— Да, босс!

Аш медленно остывала.

Прислушалась. По лестнице звучали удаляющиеся шаги. Она снова взглянула на Фарис.

— Все, что ты могла рассказать, я узнала из рапорта Ла Марша. Ты здесь, потому что мне нельзя поговорить с ним, — она указала туда, где только что стоял Паоло. — Или с Робертом. Или с Анжелотти. Ни с кем из отряда. По тем же причинам я не могу поговорить с Ла Маршем или с бургундским епископом. Доверие… палка о двух концах. Вот так…

«Флориан уехала. И Джон де Вир с ней.

Годфри мертв».

—…поэтому — ты.

— Разве мы не все сказали?

Ее поразила глубина чувства в неправильном выговоре женщины. Аш пошарила среди чашек и тарелок, выискивая еду, которую должны же были оставить для главнокомандущей бургундской армии. Больше ощупью, чем взглядом, она откопала флягу, в которой еще булькала жидкость, и вытащила ее на свет.

— Мы вообще ни разу не говорили. Мы с тобой. Всегда мешало что-то еще.

Визиготка сидела как статуя. Вытертый кафтан покрывал ее мешковатый камзол и белые от холода руки. Почувствовав на себе взгляд Аш, она шевельнулась, протянула пальцы к теплу.

— Тебе следовало давно приказать меня убить, — наконец сказала она на карфагенской латыни.

Аш плеснула мутноватую воду в две более или менее чистые кружки и привстала на колени, чтобы протянуть одну Фарис. Женщина добрую минуту смотрела на нее, прежде чем неуклюже протянуть навстречу сразу две скованные руки.

— А герцогине, твоей женщине-мужчине, — добавила Фарис, — теперь следовало бы убить тебя.

Аш сказала:

— Я знаю.

Почему-то ее встревожила необходимость вести себя так, словно Флориан все еще в городе.

Огарок замигал и выпустил густую струйку черного дыма. Аш, не желая звать пажа, поднялась, морщась от боли в затекших ногах, и, прихрамывая, потащилась через комнату искать новую свечу-маканку и обратно — зажигать ее от огня в камине. Всего в ярде от огня стоял стылый холод.

От красного пламени волосы Фарис казались не серебряными, а красновато-золотистыми. «И мои, должно быть, мои тоже», — сообразила Аш. Грязь на лице в этом освещении казалась выпуклой. «Войди сейчас кто-нибудь, сумел бы он разобрать, где она, а где я?»

— Слишком уж много времени мы потратили, спасая друг другу жизни, когда обстоятельства этого не требовали, — усмехнулась Аш. — Флориан, ты, да и я… Хотела бы я знать, зачем?

Фарис ответила, словно давно обдумала этот вопрос:

— Потому что у моего квахида Лебрии один брат погиб на войне, а другой живет в Александрии, и еще сестра замужем за кузеном амира Чильдерика. Потому что бургундский лорд де Ла Марш через браки породнился с половиной Франции. А у меня только ты, а у тебя, Джунд Аш, только я. — Она помедлила и невыразительно договорила: — Аделиза, и Виоланта.

«Это и есть семья?» — спросила себя Аш.

— Я так и не смогла решиться убить тебя. Хотя должна была, — Аш вставила свечу в подсвечник и снова уставилась в огонь камина. — А Флориан… не смогла убить меня. Она рискнула тысячами жизней, чтобы спасти одну. Тысячами тысяч.

— Плохо. — Фарис быстро вскинула взгляд. — Я была не права. Когда ты во время охоты оказалась среди моих людей, я не хотела смириться с тем, что должен умереть один человек. Мой отец Леофрик, machina rei militaris — они могли бы сказать мне, насколько это неправильно, — и были бы правы.

— Ты это говоришь, но сама себе не веришь, верно?

— Верю. Иначе разве я могла бы посылать людей в бой? Даже если я побеждаю, люди-то умирают.

У Аш выступили слезы на глазах. Она закашлялась, отмахиваясь руками от тонкой струйки свечной копоти, подняла чашку, отхлебнула. Кисловатая вода смыла комок в горле.

«Люди-то умрут…»

— Как ты с этим живешь? — спросила Аш и вдруг тряхнув головой, рассмеялась. — Господи! Вальзачи спрашивал меня тогда в Карфагене: «Как ты живешь со своим ремеслом?», а я ответила: «Меня это не беспокоит». Меня это не беспокоит!

— Аш…

— Ты здесь, — резко проговорила Аш, — потому что я не могу спать. И напиться не могу — вина не осталось. Так что можешь, черт тебя возьми, посидеть здесь и ответить в конце концов: как я живу со своим ремеслом?

Она ожидала задумчивого молчания, но голос Фарис без промедления отозвался из тени:

— Если Господь будет к нам милостив, то жить с этим нам осталось недолго. Гелимер казнит тебя завтра утром, едва ты сложишь оружие. Я только молю бога успеть добраться до него раньше — или чтоб успел мой отец, лорд-амир Леофрик, — и убедить подождать с казнью герцогини Флоры, пока ты не будешь мертва.

Фарис склонилась вперед, в освященный пламенем круг; ее глаза спокойно смотрели на Аш.

— Ты могла бы, по крайней мере, послать меня к нему завтра рано утром. И молиться, чтоб он выслушал меня, прежде чем казнить.

У Аш вырвался короткий смешок. Она вытерла рукавом лицо и снова присела на корточки, покачивая в ладонях пустую чашку.

— Ты, стало быть, слышала, что мы сдаемся. Что с осадой покончено.

— Люди разговорчивы. И священники тоже люди. Фер… брат Фернандо говорил с монахами.

Аш, уловив запинку в голосе собеседницы, пробормотала себе под нос:

— Можно было ожидать! — И добавила вслух, не дожидаясь вопроса: — Плевать мне, что будет завтра! Пока еще не кончилось сегодня. И я хочу понять, как я живу, когда люди, которых я знаю… друзья… умирают.

— А что, — встрепенулась Фарис, — ты не собираешься сдаваться без боя?

Холод кусал за пальцы, колол иглами ступни, и Аш обрадовалась предлогу хоть ненадолго уклониться от пристального невеселого взгляда Фарис, скорчившись, чтобы снова натянуть скукоженные холодные сапоги. На мгновенье она словно в первый раз ощутила все это: слабое тепло нагретых огнем подошв, боль в сведенных мышцах, тупое сосание голода под ложечкой…

— Может, и не собираюсь, — отозвалась она, чувствуя, что ей не хочется лгать, пусть даже молчанием. «Да и все равно: все будет кончено раньше, чем ты успеешь проговориться кому-нибудь».

— Может быть, — повторила она.

Фарис аккуратно сложила скованные руки на коленях. Не отводя глаз от бледного подобия пламени, сказала:

— Ты ведь живешь, зная, что будешь убита на войне.

— Это другое дело!

— И в мирное время многое могло бы убить их: пьянство, чума, лихорадка, тяжелая работа…

— Я знаю этих людей… — Аш запнулась, начала сначала: — Я знаю этих людей. Многих знаю долгие годы. Я знала Герена аб Моргана совсем сопливым. Я знала Томаса Рочестера, когда он не понимал ни одного языка, кроме английского, и парни убедили его, что его имя по-фламандски значит «задница». Я встречала в Англии двух внебрачных сыновей Роберта — хрен знает, живы ли они теперь и вспоминает ли он о них! Он ничего не говорит, просто держится, и все. И эти парни на лестнице и внизу — чуть ли не всех я помню еще с Англии, с поля под Туксборо. Если я отдам приказ атаковать, они умрут.

Хладнокровно, словно и не была она пленницей, Фарис посоветовала:

— Не думай об этом.

— Интересно, каким образом?

Неуверенно, после секундной паузы, Фарис прошептала:

— Может быть, это не для нас. Брат Фернандо сказал…

— Что? Что он сказал?

— Он сказал женщине намного труднее быть воином, чем мужчине: женщина дает жизнь, и потому ей много труднее отнимать ее.

Аш схватилась за живот, поймала взгляд Фарис и закашлялась в приступе сухого пронзительного смеха. Визиготка прижала ладонь к губам, широко распахнула темные глаза и вдруг откинула голову и тоже взвизгнула.

— Он с-сказал…

—…да…

— Сказал…

— Да!

— Во дает! Ты сказала ему, какое дерьмо?..

— Нет. — Фарис утерла глаза краешком ладони. Брякнула цепь. Она не могла скрыть просветлевшего лица. Высморкавшись, она пояснила: — Не сказала. Я подумала пусть поговорит с моими квахидами, если я выживу. Они сумеют объяснить этому франкскому рыцарю, насколько легче мужчине, когда по нему стекает кровь и мозги лучшего друга…

Смех замер, не оборвался, но стих постепенно, когда две женщины задохнулись, глядя друг на друга.

— В том-то и дело, — сказала Аш. — В том-то и дело.

Визиготка вытерла лицо, ее пальцы скользнули по грязной, но гладкой коже.

— Со мной всегда был отец, или квахиды, или machina rei militaris — тебе было труднее, Аш. И все равно я видела, что война творит с людьми, с их сердцами, с их телами. Ты видела больше меня. Странно, что тебе все еще так больно.

— Но и для тебя они были не просто пешками на шахматной доске?

— Конечно, нет! — обиделась Фарис.

— А, ясное дело. Потому что если ты не видишь в них людей со всеми их слабостями, как ты решишь, на что они годны в бою? Ага, в том-то и дело. А мы что такое? Мы вроде каменного голема. Хуже. У него-то нет выбора.

Она откинулась, сцепив руки на коленях.

— Никак не могу привыкнуть, — сказала она. — Если задуматься, Фарис, ты, быть может, обязана жизнью тому, что я никак не могу привыкнуть. Может быть, я спасла тебе жизнь из обычной сентиментальности.

— А твоя герцогиня, она не убила тебя тоже из сентиментальности?

— Возможно. Откуда мне знать, в чем разница между сентиментальностью и… — Аш не договорила. Слово тяжело засело в ее мозгу. Даже про себя она не могла выговорить:

«…любовью».

— Проклятье, терпеть не могу осады! — воскликнула она, обводя глазами темный холодный зал. — В Нейсе под конец было достаточно паршиво, они там ели собственных младенцев. Знать бы тогда, в июне, что шесть месяцев спустя я окажусь по другую сторону стены…

Стальные звенья зазвенели, словно пролилась вода, когда Фарис соскользнула с сундука, чтобы усесться на пол и устало опереться на него плечами. Аш инстинктивно напружинилась, хоть и видела, что цепи — по ее же приказу — были укорочены настолько, что ими нечего было и думать задушить кого-нибудь.

Она машинально подобрала под себя ноги, и рукоять кинжала снова легла в ладонь; приподнялась на корточки, краем зрения удерживая сидящую рядом женщину — в том состоянии духа, когда малейшее движение служит сигналом обнажить оружие.

— Никогда не забуду, как увидела тебя в первый раз, — тихо проговорила Фарис. — Мне говорили — двойник, и все равно это было так странно. Среди франков… как вышло, что ты не знала, где родилась?

Аш дернула плечом.

Женщина продолжала:

— Я видела тебя в броне, среди верных тебе людей — тебе, а не твоему амиру или королю-калифу. Как я завидовала твоей свободе.

— Свободе? — фыркнула Аш. — Свободе! Господи помилуй!.. И зависть не помешала тебе отправить меня багажом в Карфаген, верно? Хоть ты и знала, что сделает со мной Леофрик.

— Вот. — Фарис нацелила на Аш тонкий грязный палец. — Вот. Вот в чем дело.

— В чем дело?

— Вот как ты с этим справляешься, — пояснила женщина. — Верно, я знала… и не знала. Тебе могли найти применение, оставить в живых. Так и в сражении — люди могут остаться в живых, не всех же убивают. Кто-то наверняка останется в живых. Тут главное — не признаваться себе…

— Но я признаюсь! — кулак Аш глухо ударил но тюфяку. — Теперь — признаюсь. Я не могу избавиться от этого… знания.

Треск расколовшегося уголька заставил ее подскочить, и Фарис тоже. Янтарная искорка вылетела за каминную решетку, быстро поблекнув и почернев на кафтанчике Аш. Она смахнула уголек на почерневшие камни у очага, покрутила носом, чуя запах прожженного бархата.

— Предположим, — заговорила она снова, — мы без боя не сдадимся. Предположим, меня гоняли в Генуе, и в Базеле, и в Карфагене, и через половину южной Европы, и, предположим, мне это надоело и я собираюсь хоть раз огрызнуться.

Фарис протянула ей деревянную чашу. Аш машинально подлила ей мутной воды. Женщина опустила глаза на скованные запястья и, держа чашу обеими руками, поднесла к губам.

— Понимаю. Завтра ты будешь драться, чтобы погибнуть, — сказала она холодно, с ноткой той властности, которая отличала ее, когда она, в полном вооружении, командовала своими армиями. — Так ты лишишь Ferae Natura Machinae плодов победы. Даже если у тебя есть и другая цель, я знаю тебя слишком хорошо, чтоб сомневаться, что тебе известен твой настоящий враг.

Аш выпрямилась, с болью разгибая затекшие мышцы. Тепло огня растаяло, деревяшка прогорела дотла. Она лениво задумалась: подкинуть дров или оставить на завтра? и тут же опомнилась: в любом случае беречь уж нечего.

— Фарис?..

Холод выстудил пальцы и уши, лизал рассеченные шрамами щеки. Она еще раз потянулась, теперь разминая занемевшую шею. Стол на козлах стоял поодаль от очага, одинокий огарок не в силах был осветить наваленные грудой бумаги, списки, наброски планов и карт на его дальнем конце. Кто-то — скорее всего, Ансельм — углем начертил прямо на досках контуры стены от северо-восточных до северо-западных ворот и расположение визиготской армии против этой части города.

— Самоубийство больше по твоей части: сдаться врагам в надежде, что тебя казнят. Если бы я считала это необходимым, я бы не стала сдаваться Гелимеру, а просто шагнула с вершины этой башни — четыре этажа до каменной мостовой. — Аш резко взмахнула руками.

— Но ты что-то задумала, верно? Аш… сестра… скажи мне. Я была у них командующей. Я могу помочь. «Все так и рвутся помочь. Даже она…»

— Я на твоей стороне, если это ради уничтожения Диких Машин. — Фарис поднялась на колени, ее чистое лицо казалось совсем юным. Она взволнованно добавила: — Король-калиф Гелимер не сможет командовать так, как я… вернее, как я, — с помощью machina rei militaris…

— Имея в распоряжении пятнадцатитысячное войско, можно обойтись без особого искусства.

— Но… ты могла бы выпустить меня в поле — не как командира, а в качестве твоего двойника…

— Я не нуждаюсь в твоей помощи. Мы уже выкачали из тебя все, что можно. Ты не понимаешь, Фарис.

— Чего?

Аш подвинулась вперед, села на край сундука, на таком расстоянии, что женщина, сидевшая теперь у ее ног, вполне могла бы при желании дотянуться и ударить утяжеленными цепью руками.

Глаза жгло. Она потерла их кулаками, чувствуя запах сажи на пальцах. Горячая тяжелая вода собралась на нижних веках и выплеснулась на щеки.

— Не понимаешь, что мне некому больше сказать, как мне страшно. Кому еще я могу признаться, что не хочу, чтоб моих друзей убивали? Даже если нам каким-то чудом и удастся победить, сколько моих друзей умрут за это?

Ее голос не дрожал, но слезы текли и текли. Другая женщина подняла взгляд и увидела в свете камина красное, залитое слезами и соплями лицо Аш.

— Но ты же знаешь…

— Меня уже тошнит от этого «знаю»! — Аш закрыла лицо руками и прошептала в мокрую потную тьму: — Я — не — хочу — чтоб — они — умирали! Чего тут, на хрен, не понять! Или мы завтра начинаем бой, и они умирают, или мы остаемся здесь, и они все равно умирают. Господи, чего тут не понять!

Что-то коснулось ее запястья. Она инстинктивно сжала кулак и резко отмахнулась. Костяшка ударила по железу. Аш выругалась, оторвала вторую руку от лица — глаза плохо видели сквозь слезы — и увидела, что сестра протягивает к ней открытые ладони.

Женщина в отчаянии пролепетала:

— Я не твой исповедник…

— Ты поняла. Ты это сделала — сама знаешь, что…

Фарис приподнялась, скованными руками за пояс и одежду притянула Аш к себе. Аш вдруг поддалась, соскользнула с сундука, тяжело шлепнулась на каменный пол, съежилась, припав к теплому боку Фарис.

— Я не…

Цепь натянулась, цепляя одежду. Аш поняла, что Фарис пытается обнять ее за плечи и, не справившись, крепко стискивает левую руку повыше локтя.

— Я понимаю… понимаю…

Ладони Фарис сжимали плечо, Аш чувствовала теплое, ласковое прикосновение ее тела.

— …He хочу, чтоб они умирали! — Аш задохнулась рыданием, замолчала, крепко зажмурив глаза. Горячие слезы пробивались из-под век. Фарис тихо приговаривала что-то на незнакомом языке.

Аш рывком наклонила голову и уткнулась носом в вонючее сукно ее камзола. Она громко всхлипывала, сжавшись всем телом, плача на плече сестры, пока не кончились слезы.

В городе не осталось часов, отбивающих время. Аш моргнула в темноте, распухшими больными глазами уставилась на подернутые серой золой угли.

В спокойном забытьи, визиготская женщина подле нее, с ее лицом, с ее волосами, с ее телом, не просыпалась.

Аш не шевелилась, молчала, сидела без сна… одна.

В комнату вошел паж Жан.

— Время, босс, — сказал он.

Третий день от Христовой Обедни, темный предрассветный час перед терцией.

— Идите с миром, — провозглашает отец Ричард Фавершэм, — и да пребудет с вами в сей день милость Божия!

Он и Дигори Пастон склоняются перед алтарем. Оба в кольчугах и шлемах.

Твердые камни под коленями вбивают металл в кости сквозь стеганые штаны.

Аш перекрестилась и встала: сердце стучит молотом, холод почти забыт. Рядом с ней поднялся на ноги Рикард: молодой мужчина в кольчуге и накидке цветов Лазоревого Льва, с побледневшим лицом. Он заговорил с Робертом Ансельмом, Роберт рассмеялся в ответ.

— Анжели, — она выудила его за локоть из цепочки тянувшихся за ворота аббатства людей. — Все готово?

— Хоть сейчас выходить. — Его лицо смутно белело под высокой аркой, но вот свет факела заблестел на золотых кудрях, высветил широкую бесшабашную усмешку. — Это безумие, мадонна, но мы это сделали!

— Всех предупредили?

Роберт Ансельм сказал, подходя:

— От всех командиров копий посланные доложились: все по местам на стене и у ворот.

— Мы почти… полностью развернули силы, — проворчал сотник Лакомб.

— Тогда… пошли, черт возьми!

Приближающийся рассвет подернул небо серой дымкой. Аш прошла по ледяным улицам, захлебываясь в докладах, отвечая двоим-троим за раз, рассылая людей… ее ум работал как машина, без перебоев и без чувств. Доложил о готовности гонец от де Ла Марша — как раз, когда Аш вышла на расчищенную от развалин площадку перед северо-восточными воротами Дижона.

Шлем она отдала понести Рикарду. Холод немедленно вцепился в открывшиеся щеки, выжал слезы из глаз. Аш, смаргивая мешавшие смотреть слезинки, бросала короткие приказы и, не оглядываясь, проходила между своими и бургундскими отрядами к подножию стены.

В нижней части стену освещало золотистое сияние факелов, невидимых снаружи. По ступеням наверх бесшумно передавали из рук в руки пушечные ядра. Аш уступила дорогу пушечной команде, волочившей по булыжникам восьмиствольную пушку-орган. Обитые железом деревянные колеса были заботливо обмотаны тряпьем.

Добравшись до ступеней, почти не замедлив хода, пушкари вздернули орудие, чтоб удобнее ухватиться за лафет, и на себе потащили наверх, на бастионы. За ними поднимались другие, несшие три массивные деревянные рамы катапульты.

Каждый звук отдавался звоном в онемевшем черепе. Приглушенные шаги, ругательства, тяжелое кряхтение тянувших на стену очередную мортиру людей… «Слышно там или нет? В такой тишине на морозе звук разносится далеко!»

— Скажите, чтоб держались потише! — она послала гонца, Саймона Тиддера, передать вдоль стен, а сама развернулась на каблуках и вместе со своим главным штабом начала быстрый обход стен от Белой до Сторожевой башни.

На пути оказалась толпа бургундских лучников и алебардщиков. Аш задрала голову посмотреть на верхушки крыш. Быстро светлеющее небо больше не было серым — на востоке его призрачная белизна окрасилась багровым.

— Сколько еще ждать, провались все на хрен? — горячий выдох застыл белым облачком. — Эти вот опаздывают! И сколько еще? Мы соберемся или нет?

— Нам нужен свет, чтоб видеть, что делаем, — возразил Ансельм.

— Но не нужно столько света, чтоб они видели, что мы делаем!

Томас Рочестер хмыкнул. Темноволосый англичанин снова нес ее личный штандарт: почетный пост, за который он возвратил Ансельму свое временное командование пехотой. То ли он сам, то ли кто-то из обоза аккуратно зашил прорех в его ливрейной куртке. Салад сиял свежей полировкой. «Всю ночь не спал. Никто из них не спал, готовились».

— Людей по местам! — Она выбранилась по-бургундски. — Туды вас в душу. Я на стену. Ждите здесь! — Она указала рукой на Томаса Рочестера под знаменем «Леон Аффронт».

Прыгая через две ступени, взбежала она на стену. Напомнил о себе потревоженный ожог на бедре. Аш тихонько замычала от боли. Над крышами хлестал восточный ветер, вырывал дыхание изо рта. Аш замедлила шаг, стараясь двигаться тихо, насколько это возможно в доспехах. На камне блестел густой иней, испещренный следами тяжелых сапог, прошагавших здесь несколько минут назад.

На бастионы упал луч света. Ярко выступили очертания зубцов и бойниц — высокий силуэт Сторожевой башни. Аш повернулась лицом к востоку. Между длинной полосой облаков и горизонтом пробивался желтый луч зимнего солнца.

«Только-только успеваем».

За зубцами, пригибаясь, молча подсчитывая, сколько выстрелов в запасе, стояли канониры в матерчатых куртках. Шлемы сложены у ног, чтобы не выдал блеск стали в предательском свете солнца, пробойники прислонены к стене. Другие команды откатывали орудия от бойниц, забивая в стволы порох, ядра и старые тряпки вместо пыжей. Дальше по стене слаженно трудились команды осадных машин, оттягивая деревянные каркасы смазанными жиром деревянными рычагами.

Справа от нее, за Сторожевой башней, на стене ни души.

— Ну-ну… — Теплое дыхание мгновенно застыло на губах.

Вдали, у маячившей справа Княжеской башни, снова видны суетливые кучки солдат.

На той стороне, за усеянной костями полосой, широко раскинулся между реками лагерь визиготов. Сердце подкатило к самому горлу: над костровыми ямами уже поднимались струйки дымов. За редутами и траншеями высохшим лесом топорщились древки орлов, вымпелов и знамен.

«Какое-то движение?..»

На мгновение вместо палаток и легионеров Седьмого Утики, Шестого Лептис Парвы и Третьего Каралис ей померещилось в разрастающемся утреннем свете огромное строение, пирамида, основанием которой служат безымянные рабы, выше — войско с его назирами, арифами и квахидами, еще выше — лорды-амиры визиготской империи, и, наконец, гордая башня, вершина всего — король-калиф Гелимер. И в ту же секунду она осознала, какая махина поддерживает это строение: инженеры, доставляющие припасы по замерзшим рекам; рабские государства Египта и Ибери, что выращивают пищу; купеческие флотилии, обходящие турецких корсаров, чтобы торговать в сотнях городов средиземноморского побережья, и в глубинах Африки, и в далеком Балтийском море…

«А мы что такое? Жалкие пятнадцать сотен, прикрывающие восемь или девять тысяч мирных жителей».

Аш отвела взгляд. Западное русло блестело белым льдом, твердым, как камень.

«Выдержит ли? Помоги, Господи…» Уцелевший мост скрывался за мириадами шатров и землянок визиготского лагеря. Расположение короля-калифа ничем не выделялось среди множества других жилищ: даже зная, где оно расположено, не удавалось отыскать его взглядом.

«Два часа назад он еще спал. Если успел проснуться и выйти… что ж. Мы продули».

Взгляд привлек блеск меди перед воротами. Големы. С метателями греческого огня.

«Единственное, что в нашу пользу — они не развернули силы. Может быть, еще даже не вооружились. Зараза, хотела бы я взглянуть поближе!

И в общей рукопашной они не смогут метать огонь».

Улыбка вышла кисловатая. Аш смотрела на восток: шатры, палатки, снова шатры: сотни, тысячи человек уже потихоньку зашевелились.

— Давай же, Джасси…

Холод пробрал до костей. Аш неуклюже развернулась, рысцой двинулась обратно. Каменные ступени скользили под ногами. Она моргнула, вернувшись в тень под стеной. Мышцы расслабились, а мочевой пузырь настоятельно напоминал о себе: она отогнала из мыслей и то и другое.

«По силам это мне?

Нет, это никому не по силам!

Ну и черт с ним…»

У подножия стены Аш поймала за локоть Ансельма.

— Пора. Все на местах?

— Замешкался бургундский отряд легкой пехоты.

— Вот засранцы трепаные! Надо начинать!

— Кроме них, все готовы.

— Ладно, где Анжели? — она углядела его в тени. — Давай, твои парни первые: начинайте! Не подведи!

Итальянец взлетел на стену.

— Ну, вот и все, — сказала Аш, глядя на Ансельма и не видя его лица. — Или каждый сделает все, чему нас учили, — или мы продули. Теперь уже ничего не изменишь.

«Если меня зацепят, пусть уж сразу насмерть: не хочу я оставаться калекой».

— Если меня собьют, принимай командование; а если и тебя, — сказала она, — тогда Тому придется. Де Ла Марш останется в запасе на случай, если мы все отправимся к черту!

Командирский отряд затопал с ней в ногу, когда она вышла к баррикадам. Замерзшие земляные валы скудно освещались масляными лампами. Аш поскользнулась, выругалась и услышала голоса прежде, чем разглядела: она вышла на передовую расположения отряда. Джон Баррен, Биллем Верхект и Адриан Кампин горячо обсуждали что-то.

— Нас сюда поставили, босс. — Биллем сплюнул, кивнув на массу людей в синем, сжимающих пики и алебарды. — Готовы двигаться. На таком холоде что угодно сделаешь, только бы не стоять на месте.

Чуть позади стояло еще четыре десятка с пиками. Броня собрана как придется, многие сняли латы с убитых. Аш разобрала в невнятном бормотании несколько шуток смертников, прощание и прощение обид, молитвы…

— Мы готовы, босс, — повторил Джон Баррен, кивая на переднюю линию отряда.

В тени Жан-Жакоб Кловетт и Питер Тирелл возились с шестифутовой дубовой дверью, сорванной с какого-то богатого дома. Искалеченная рука Тирелла скользила по дереву. Маленькая коренастая фигурка в саладе и платье с обрезанным подолом пристроилась позади него, подставив плечо. Женский голос выдохнул ругательство: Аш признала Маргарет Шмидт. Еще двое арбалетчиков подхватили дверь. Дальше Аш увидела несколько групп стрелков, тащивших длинные доски, двери, настилы и сорванные со стрельчатых окон ставни.

— Мы здесь, босс, — послышался рядом с ней голос Катерины Хаммель. Только торчащие над головами ее отряда шесты выдавали в них лучников.

За ними, в нарастающем холодном рассвете, Аш увидела вооруженных провостов Герена аб Моргана; десяток женщин из обоза, подоткнувших юбки, держащих в руках отточенные копья на ясеневых древках; Томаса Моргана с большим боевым знаменем Лазоревого Льва. И дальше — лица под боевыми шлемами:, знакомые лица, извивающаяся по мостовой колонна. Всего-то чуть больше трех сотен.

«Не хочу я вести туда этих людей».

— Выводи их, — бросила она Роберту Ансельму. — А мне надо еще дать пинка бургундцам.

Тишина раскололась.

Быстрая череда раскатов и взрывов, докатившаяся с восточного конца города, заставила Аш растянуть губы в диком оскале. Протяжный озноб прошел по телу. Земля под ногами содрогнулась от пушечных залпов, сквозь них Аш расслышала характерное «пламп!» катапульты.

— Давай, Джасси! Лучше поздно, чем хреново никогда!

Люди поспешно перестраивались, выходя на позицию; кто-то со звоном обронил алебарду, в рядах раздались насмешливые выкрики. Сержанты раздавали тычки и приказы, солдаты плевали на дрожащие ладони, чтобы придать окончательный блеск шлемам и пряжкам. «Сколько еще? — прикидывала Аш, вслушиваясь в грохот пальбы. — Сколько нам осталось?»

От длинной колонны бургундцев примчался капитан Джонвилль.

— Они подняли целый легион! — он обернулся за подтверждением к гонцу. — Вывели из траншей… думают, мы пытаемся прорваться через восточный мост… готовятся встретить там…

— Попались, мудаки! Отлично, теперь ждем. Пусть увязнут поглубже.

Аш мысленно отсчитала восемь мучительных минут, коротко кивнула, вышла вперед, к стене, и развернулась к колонне, встав между двумя передними шеренгами арбалетчиков. Бесформенные массы народу, каждая в сто человек. Отрядные вымпелы уже развеваются в смутном предрассветном полумраке, но так мало — едва ли дюжина. Пушкари на стенах, саперы в подкопах: даже при том, что каждый, кто мог удержаться на ногах, встал в ряды, здесь и тринадцати сотен не наберется. Дерьмо…

Она втянула в себя воздух, выкрикнула, перекрывая голосом далекие пушки бургундцев:

— Вот что мы делаем. Атакуем! Они нас не ждут. Они ждут, что мы сдадимся! Мы не сдадимся!

Гул голосов в нескольких ярдах перед ней. Одобрительный, взволнованный, кровожадный, испуганный — все сразу. Многие поглядывают на расчищенную площадку перед воротами: крысиная дыра, за которой поджидают уже, должно быть, освещенные солнцем рытвины и корни — полоса смерти.

Аш склонила набок голову — короткие серебряные пряди разлетелись на ветру, глаза горят — и не спеша оглядела ряды.

— Вы, чумазые негодяи, сами знаете, что делать! Убить Гелимера!

Подхваченный сотнями глоток крик эхом отдался от стены.

В доспехах и накидке с гербом, под знаменем «Леон Аффронте», которое поднял над ее плечом Рочестер, она проорала старый клич, знакомый и наемникам, и бургундцам:

— Нам нужна победа!

— Да!

— Не слышу! Я сказала: нам нужна победа!

— ДА!

— Убить Гелимера!

Волна возбуждения смыла все.

— Босс! — Рикард протягивал Аш ее салад. Она нагнулась, чтоб ему сподручнее было застегнуть наустник и пряжку ремня. Гул мортир, серпентин и органных орудий на востоке редел, становился отрывистым. Она подняла визор забрала, вскинула левую руку с коротким четырехфутовым чеканом.

От городской стены у нее за спиной раскатились глухие удары.

— Ну! Давай, Людмила!

Дружный треск ружейных выстрелов, дрожь чашки катапульты, с размаху врезавшейся в раму, — каждое орудие, аркебуза, пушка на стене у северо-восточных ворот сделала свое дело. Аш поморщилась от гула в ушах, почти не приглушенного шлемом.

«И это все, что у нас есть?»

Она выдохнула, почти не слыша собственного голоса:

— Анжели, давай!

Развернулась лицом к боевым колоннам., уже взвинтившим себя до того же чудесного «хрен с ним!», самоубийственного риска, который помог и ей самой забыть о ворчании сведенных ужасом кишок.

— Я знаю, вы не подведете, ребята! У вас мозгов не хватит признать себя побитыми!

К небу взметнулся громовой крик. Аш не враз разобрала звучавшее на десятке наречий: «Лев! Лев Бургундии! Львица!» и «Дева!»

Что-то дрогнула под ее ногами.

Лед, стянувший лужу грязи, раскололся. Пронесся глухой, долгий, разрывающий камни гул. Камни, щебень и балки градом посыпались с неба: люди, как один, пригнулись, встречая взрыв шлемами и щитами.

Аш подняла голову и забрало.

За расчищенной пустой полосой из каждой щели кладки стены от Сторожевой до Белой башни вырывались клубы пыли.

— Браво, Анжели!

Анжелотти и саперы: всю ночь подводившие мины, расширявшие подкопы под стеной и потевшие, таская на себе мешки с порохом, и молившиеся, чтоб пороха хватило…

Стена еще на миг застыла в неподвижности, и у Аш хватило времени подумать: «Если Анжели не рассчитал и рухнет на эту сторону, нам всем конец», и тут стена раскололась и упала…

Бесшумно и стремительно отвалившись… наружу. Промерзшая земля покачнулась так, что Аш едва удержалась на ногах. Выругавшись, восстановила равновесие. За пыльными вихрями, осыпаясь в ров, валялись обломки двух сотен ярдов каменной кладки. И только открытая полоса в пять или шесть сотен ярдов шириной отделяла их теперь от первой траншеи лагеря визиготов.

— Ну вот, — громко сказала самой себе Аш, над головами столпившихся солдат глядя в широкий пролом, — Дижон теперь беззащитен. Выбора больше нет.

— Святой Георг! — проревел у нее над ухом голос Ансельма.

Томас Морган, повыше вздымая львиное знамя, прокричал:

— Святой Годфри за Бургундию!

Аш проглотила комок в горле, набрала в грудь побольше воздуха и пронзительно гаркнула:

— Вперед!

Труба кричала прямо в ухо, прикрытое шлемом.

Щебень и осколки камней со скрежетом выворачивались из-под ног.

Грудь тяжело вздымалась, дыхание со свистом вырывалось из сухого горла, ноги топтали окаменевшие комья грязи — она бежала среди других латников, видя перед собой только ноги, мощно толкающие промерзшую землю.

Люди натыкались друг на друга. Знамя мелькнуло где-то слева. Она поскользнулась на покачнувшемся под ногой камне или кости, наклонилась к земле — чья-то рука подхватила ее под мышку и толкнула вперед, не задерживаясь ни на шаг.

На фоне неба впереди возникла высокая угловатая тень.

Аш не успела задуматься: «Что?», как тень осталась позади. Ее сапоги проскользили по обледеневшим доскам — она уже миновала их прежде, чем опознала выломанную дверь. По обе стороны от нее валились в мерзлую грязь доски, настилы и ставни. Проскочив самодельный мост, Аш успела бросить взгляд в глубину шестифутовой траншеи…

«Их траншея; первая линия обороны!»

Ансельм и Рикард протопали по мосткам следом за ней. От мешанины цветов рябило в глазах: красные косые кресты, синие с желтым накидки. По левую руку мелькнул изгиб длинного лука; людской гомон, крики медных рожков и звон оружия прорезал щелчок тетивы.

Аш врезалась на бегу в чью-то спину, отлетела назад, потратила мгновенье, отыскивая взглядом знамя и знаменосца — Рочестер все держался за ее левым плечом, и эскорт не отставал, — увидела вокруг множество прикрытых шлемами голов на фоне бледного неба — и («Вот оно!») — знамя Льва.

— Не терять знамени! — проорала Аш. — Вперед! Вперед!

Нога наткнулась на колышек палатки; она споткнулась на бегу; справа блеснул клинок, рубанул по бахроме сосулек на растяжке и запутался в веревках. Она пинком высвободила застрявший меч, не замедлив бега. Какое-то тело рухнуло ей в ноги ничком, руки закинуты над вороненым саладом, меч без ножен цепляет не защищенные сталью бедра.

Аш отпихнула упавшего, подхватила за локоть, подняла на ноги парня из копья Рочестера, взвизгнула:

— Вперед!

Ее окружали бегущие. За два фута ничего не видать за спинами людей. Труба прокричала слева. Решетку забрала залепила серая вуаль: полотно затрещало под ее клинком, кто-то рядом вспорол ткань алебардой: она услышала снизу придушенный вопль и, не задерживаясь, опустила чекан.

Рухнувшая палатка сползла ей под ноги. Над головой мигнуло окрашенное пламенем небо. Смоляной факел влетел в гущу легковооруженных пешников справа от нее, послышались крики, проклятия; факел бесполезно прокатился по мокрой парусине и потух в колдобине, забитой снегом. Люди рванулись вперед с удвоенной скоростью прежде, чем ее разум отметил: «Утоптанная земля: лагерная дорога!»

Латы звенели, люди, задыхаясь, бежали тяжелой рысцой, двое справа упали, и слева один…

Тощий копейщик в кожаной куртке опрокинулся ей под ноги. Аш повалилась ничком прямо на него. Парень вскрикнул. Под ее рукой, сжимающей чекан, что-то хрустнуло. Кто-то схватил ее за шиворот и вздернул на ноги — Ансельм? — а из паха копейщика торчала стрела, покачивалась, когда человек корчился с воплем, и кровь заливала его штаны и ладони.

— Не сбились? — выкрикнул Ансельм, топая рядом с ней с обнаженным мечом в руке. — Куда?..

Аш захлестнула паника. «Не в ту сторону?..»

— Вперед!

Откуда-то доносилось шипение, словно на раскаленный жир выплеснули воду. Общий шум прорезали крики. В легких застыла пустота, жадно требующая воздуха; ноги болели; влажное горячее дыхание мешалось с запахом железа внутри шлема.

Перед Аш вдруг открылось пустое пространство.

Она увидела утоптанную землю дороги, обломки луков…

«Отстаю, потому и пусто…»

Она заставила себя приналечь. Разрыв не уменьшался.

«Зараза, не могу…»

Решетка забрала потемнела. Аш вслепую шагнула, споткнулась, вскинула руку к глазам — пальцы стали мокрыми. Окровавленной перчаткой она вздернула салад, перекосив его набок, захлебнулась запахом. Прямо перед ней мелькали поднимающиеся и опускающиеся лезвия алебард; над их головами реяло широкое полотнище знамени Льва, и рядом — знамя Бургундии.

— Эй, там! — завопила Аш. — Слушать команду, чтоб вас!..

Кто-то налетел на нее сзади — то ли кто-то из людей Рочестера, то ли он сам. Аш неуклюже споткнулась, заскользила каблуками по льду и съехала к краю дороги, увидев поверх шлемов и султанов — визиготских! — дощатые стены барака. Вся свалка, в центре которой она оказалась, медленно оттеснялась вправо, уходя от чего-то слева от нее…

— …Стрелы, трах вас!

Жесткий толчок развернул ее голову вправо. Вывернутую шею пронзила боль. Перед глазами сверкнул наконечник копья. Чекан зацепился за что-то на подъеме… рука в стальных наручах мелькнула перед Аш, копье скользнуло по выпуклому наплечнику, и удар пришелся ей в грудь кирасы, развернув на пол-оборота. Аш высвободила свое оружие. Раздался женский визг. Визигот-копьеносец, оказавшийся в поле зрения Аш, упал к ее ногам.

Она вогнала шип чекана ему в икру, а латник в форме Льва опустил на открывшееся лицо свою палицу. Кровавые осколки зубов и костей лица брызнули ей на нагрудник.

Древко знамени, покосившись, ударило Аш по правому плечу. Тяжелое тело в броне ударило сзади: искалеченный визигот, приподнявшись на колени, цеплялся за пояс латника, вгоняя кинжал ему между ног. Фонтан крови…

«Нельзя было подпускать их так близко…»

Ее все теснили вправо. На обочине Аш чуть не упала: древко знамени, застряв между шлемом и наплечником, клонило к земле.

— Не… задерживаться!

Она рванулась и, высвободившись, развернулась налево. Том Рочестер подхватил соскользнувшее с плеча древко.

Их окружали со всех сторон визиготские белые ливреи и кольчужные доспехи.

Том открыл рот, крича ей что-то.

Клинок меча ударил его спереди по лицу, соскользнув вверх от наустника, и лицо скрылось под широкой струей крови.

Аш обеими руками сжала рукоять чекана, вбила короткий шип под поднятую руку визигота, пробив кольца кольчуги подмышкой. Удар отозвался в руке до самого плеча. Чекан не шел обратно, ей на руки хлынула кровь из развороченной раны. Подбежали люди в красно-синем, оттянули ее в сторону. Аш едва сумела удержать в руках рукоять… «Господи Иисусе, я смотрю не в ту сторону, меня развернуло… где же знамя?»

— Поднять ЗНАМЯ, так вас и так!..

«Будь на виду, двигайся, живи!..»

Сзади напирали люди. Против воли ее сносило все дальше вправо и вперед, по трупам, по спинам в прорванных кольчугах, по пробитым нагрудникам — нога, скользнув в луже крови, застряла между телами, щиколотка подвернулась…

«Зараза, знать бы, куда меня несет…»

Кое-как расчистив немного места вокруг себя и сдвинув назад шлем, Aш огляделась; небо черно от стрел. На лице застывал пот. Синее знамя с желтой головой льва поднималось…

— Босс! — срывающийся мальчишеский басок Рикарда перекрыл шум боя. Древко знамени Лазоревого Льва крепко зажато в его руке. Двое встали плечом к плечу рядом с ней. Форма Льва. Люди Рочестера, ее эскорт. Вот еще трое…

— Что застряли? В душу мать! Жмите вперед!

Она протолкалась к Рикарду, перехватила древко повыше его руки, вскинула вперед и кверху, проорала: «Вперед!» выпустила знамя и рукоятью чекана уперлась в спины, загораживавшие ей дорогу, нажала, приседая в усилии. Двое латников отскочили в стороны.

Впереди, над массой бургундских и визиготских шлемов, блеснул орел легиона. Знамя Льва вдруг качнулось назад, развернувшись в рывке.

Аш медленно отступала под натиском сражавшихся: на три шага, слыша вопли раненых, втоптанных в землю тяжестью окованных сапог. На ее доспехах засыхали красные потеки. Рикард всего раз неловко взмахнул мечом — кажется, никого не зацепив, солдаты перед ней опустили алебарды, уставив наконечники к врагу.

Напор ослабел.

Аш за плечо развернула Рикарда, подтолкнула вперед — «Зараза, где же Роберт?» — и опрокинулась навзничь на утоптанную землю.

Толпа бургундцев — цвета Лоэкта! — навалилась на нее. Аш втянула голову в плечи. По затылку шлема вскользь заскрежетала стрела. Кто-то, споткнувшись о ее тело, навалился сверху, за ним еще двое или трое. Один без шлема, вместе с вцепившимся в его слипшиеся от крови волосы визиготом. Кто-то кинжалом ткнул визигота в пах, тело тяжело обмякло, прижимая Аш к земле. Она сжатой в кулак рукой ткнула ему в лицо, почувствовала, как под стальным суставом лопнуло глазное яблоко, сквозь шлем и толстый подшлемник услышала его пронзительный визг. Тяжесть отвалилась, она с трудом поднялась на ноги.

«Господи, в седло бы. Не видно ни хрена!»

— Где мой долбаный штаб? — в голосе не было силы. — Рикард!. Знамя где? Надо двигаться, застрянем — нам звездец!

Она руками нащупывала дорогу, не оглянувшись на два коротких удара по кирасе, разгребая себе путь в густой мешанине тел. Впереди поднимались и опускались алебарды; она продвигалась туда.

— Вон оно! — Рикард с победным криком развернул ее за плечо. Аш наткнулась взглядом на зажатый в собственной руке меч — «Когда успела? И где чекан?» — и в десяти ярдах, забитых спинами сражавшихся, медленно продвигавшихся вперед, увидела полотнище с «Леон азур пассан гарде».

Открыла рот, чтобы выкрикнуть: «Здорово! давай туда!» и струя пламени полыхнула перед глазами.

В голове звон, онемевшими руками она пыталась нащупать под надвинутым саладом, что осталось от лица. Мгновенное беспамятство миновало; Аш увидела себя стоящей на краю дороги…

Перед ней земля была устлана телами, неподвижными или в корчах зажимающими руками лица. На каждом теле, поперек красных рейтуз, или блестящих кирас, или шлемов, выделялась угольно-черная полоса. Над телами стелился дым, тошная вонь жареного мяса. Рот наполнился густой слюной.

Два обгорелых неузнаваемых лица мелькнули перед ней, разинув в крике изувеченные губы.

Снова шипение: вода, выплеснутая на угли, только в тысячу раз громче. Чья-то нога лягнула ее под коленку. Она рухнула, жестко приземлившись на живот. Сбили, беззащитна! Кинжал отлетел в сторону, Аш в панике шарила по холодной земле, пытаясь подтянуть под себя ноги. Кто-то упал или наступил ей на спину, она ткнулась в землю шлемом, кто-то рядом выкрикивал ее имя.

Краем глаза заметила мелькнувшее белое.

Визиготский назир скорчился, заходясь в крике, рядом с ней, не пытаясь нанести удар, не замечая ее. Вся спина его обуглена дочерна и дымится.

Аш приподнялась на четвереньки. Кто-то перескочил через нее, и она снова вжалась в землю. Еще, еще — человек шесть или семь, в рейтузах и коротких камзолах со значками Льва, блестят на солнце плоские шлемы, в руках занесенные клинки.

Через их головы Аш увидела мраморный овал лица. Блеснула медь за каменным плечом. Низкий гул, словно тяга в камине. Вокруг падают тела, жар бьет в лицо, и она не успевает заслониться локтем. Обожженными глазами разглядела все же голема с наконечником медной трубки от бака с греческим огнем, медленно разворачивавшегося…

Двое со значками Льва припали к земле. Двое вскинули оружие — тяжелые боевые молоты, — и каменные руки голема откололись под ударами: левая в запястье, правая — у локтя. Наконечник трубки со звоном ударился в землю. Еще двое ударили сбоку, а удар алебарды подсек бронзовые сочленения коленей. Каменная туша запрокинулась назад, четверо добивали голема тяжелыми ударами молотов; их предводитель проревел:

— Одним меньше, вперед, вперед!

Аш узнала голос Герена.

— Босс!..

Чья-то рука развернула ее. Латник на голову выше других, в ливрее Льва. Голос Ансельма:

— Сюда! Эй, там, сюда!

Тяжелый одышливый бег; снова задержка в гуще отряда пеших латников и в небе, над головой Ансельма, штандарт Льва… неподвижный.

Неподвижный.

«Мы в дерьме, просрали, застряли…»

«О господи, их тут сотни. Конец».

Все мышцы тела свело судорогой. Она застыла как вкопанная в сумятице битвы, согнувшись вдвое. На мгновенье. Болело сведенное тело, плечи прострелило острая боль, все тело под броней — ключицы, бедра, колени — вспухло синяками. В ушах звенело. В глаз стекала струйка крови — Аш вскинула руку к лицу и увидела, что безымянный палец выбился из-под ремешка правой перчатки и торчит под прямым углом к ладони. Она не чувствовала боли перелома. Из-под внутреннего налокотника текла кровь, одна чашка наколенника пропала; вся левая сторона доспехов от наплечника до поножи была исцарапана и промята ударами стрел, которых она даже не заметила.

«Жаль, что нет бригандина: легче бы двигалась. В этой сбруе я и шага больше не выдержу.

Не могу драться. Сдохла».

Приглушенный шлемом голос Ансельма заорал:

— Держись, девочка!

Она попыталась отодвинуться, но через полшага снова застыла: вопли били в уши сквозь толстую обивку подшлемника. В руках, в ногах — неподъемная тяжесть.

Сражение отодвинулось на несколько ярдов от нее. Там раздавались крики, в невнятных воплях послышались слова, звучали все громче…

«Какого хрена?..»

Над головами людей что-то передавали из рук в руки к знамени, к Роберту Ансельму, который ткнул это что-то ей в руки, машинально сжавшие… визиготскую пику, покачнувшуюся под тяжестью. Аш, выругавшись от боли, перехватила другой рукой, отпустив меч болтаться на темляке, и подняла глаза взглянуть, что нарушило равновесие оружия.

Отрубленная голова. В длинных прядях бороды тяжело раскачивались золотые бусины.

— Гелимер убит! — выкрикнул голос Ансельма. Он ткнул вверх стальной, окровавленной по локоть рукой. — Гелимер убит!

Слева раздался взрыв криков.

— Надо это прекратить, — крикнула Аш, обхватив обеими руками древко копья — Надо… Они знают о его смерти?

— Знамя опущено!

— Что?

— Его знамя! Опущено!

— Пропустите… — Она шагнула вперед, к линии алебардщиков — старому отряду Джона Прайса, которым прежде командовал Караччи, — топорщившейся сзади древками. — Пропустите, туды вас оглоблей, вперед! Живо!

Спины раздались. Она плечом раздвинула крепкие бока, не выпуская из рук тяжелое копье. Роберт Ансельм и знаменщик держались на шаг позади. Ее протолкнули во второй ряд, и древки качнулись над ее плечами, а впереди замелькали истекающие кровью изогнутые лезвия и крюки.

— Гелимер мертв! — пронзительный крик ободрал горло. Отряд подался назад, смыкаясь вокруг нее с поднятыми алебардами. Дальше сверкнули в солнечном луче наконечники пик. Ряд визиготских воинов в кольчугах и пластинчатых доспехах, пестрящий всеми оттенками красного и оранжевого; лица снизу до глаз укрыты черной тканью; мечи и копья наизготовку.

Она всмотрелась — подадут ли назад — и только тогда осознала, что видит перед собой истоптанную землю и валяющиеся на ней тела. Рискнула оглянуться по сторонам, сквозь лес алебард: разрыв в несколько футов медленно расширялся. Видели, как опустилось их знамя… Она двумя руками вскинула пику к голубому небу. Отрубленная голова Гелимера показалась высоко над кишением тел: лицо ярко освещено солнцем, темнеет провал рта, от грубо перерубленного позвоночника тянется красный хвост и торчат кости.

— Король-калиф мертв!

Крик вынес весь воздух из груди. Аш покачнулась. Солдаты рядом с ней, раскрасневшиеся, задыхающиеся, с залитыми слезами лицами, подхватили:

— Король-калиф мертв!

С неба еще сыпались стрелы, слева кричали люди, перекрикивая лязг стали. Голоса сливались в хор, повторяя:

— Король-калиф мертв! Король-калиф мертв!

Руки задрожали; она судорожно стискивала пику со страшной головой. «Вы все ее увидите!»

Расширялся — теперь уж точно расширялся — просвет между рядами сражающихся, открывая землю с поваленными шатрами, опрокинутыми котлами, окровавленным тряпьем и телами, обхватившими ладонями головы. Или тела без голов. В пятнадцати футах впереди Аш отчетливо видела одного из назиров, дико оравшего что-то своему командиру. Ариф поднял голову, взгляд застыл на искаженном лице Гелимера.

С небольшого пригорка, на котором она оказалась, за поваленными палатками были видны шлемы новых сотен: рабы-копьеносцы, пешие визиготские рыцари, лучники; новые и новые ряды, стоявшие плечом к плечу над грудами палаточных полотнищ и разбитых строений, под испещрившими небо отрядными значками. Она опытным взглядом оценила: четыре с половиной — пять тысяч.

Одинокий дальний раскат расколол воздух. Какой-то канонир одним взмахом фитиля задел все восемь запальных отверстий органного орудия — стволы выпалили почти одновременно — с городской стены.

Слышно от города! Здесь больше не стреляют! В тот же миг справа завопили, послышался кашляющий рев греческого огня, клубы черного дыма взметнулись вверх.

— Король-калиф мертв! — снова выкрикнула Аш, разрывая горло каждым словом; слыша пронзительный ясный кларнет своего голоса несущегося над головами, пожарами, криками боли.

«Гелимер — мертв! Долой оружие!»

От возбуждения или от недостатка воздуха — только она снова покачнулась, прислонилась к плечу Ансельма. Он поймал Аш за стальной налокотник, поддержал.

Сердце трепыхнулось, ей почудилось, что весь мир затаил дыхание: ничто не могло помешать визиготским полчищам прокатиться через застывшие перед ними тринадцать сотен человек. «Ничто в целом мире», — метнулась в голове смутная мысль. Сквозь кровавую пелену перед глазами Аш глядела на голубое, как лед, небо и голову Гелимера на пике.

— Выйти из боя! — она выдавила из себя хриплый шепот, оттолкнула Ансельма. — Пошли к Моргану сказать: знамя остановить где есть!

— Понял!

За спиной Аш, передавая приказ, закричали командиры. Она не оборачивалась, дышала с трудом, глаза нестерпимо жгло. Она не видела знакомых гербов и, конечно, не видела «медной головы» Фарис, и знамя с крепостной решеткой Гелимера не показывалось больше, но за оставшейся ничейной полосой — «В тридцати футах?» — поднялось знамя с ярким треугольником: стилизованная гора Санчо Лебриджа.

«Он исполняет приказы».

Чьи теперь? Мертвеца?

— Король — мертв! — выкрикнула Аш. Голос сорвался. Ансельм силком развернул ее, указал. Войско прибывало каждой секундой. «Они займут все пространство за нами, отсюда до города». Знамя Лебриджа качнулось, застряв в людском толпище. «Сколько осталось секунд, прежде чем он начнет отдавать приказы?»

— Вон! — Ансельм указал рукой туда, где новые всадники подъезжали, осторожно выбирая дорогу среди обломков. Предводитель их, в золоченом шлеме, двигался под знаменем с зубчатым колесом в гербе. Черное зубчатое колесо на белом поле.

Aш сказала:

— Герб Леофрика!

Два знамени встретились. Послышались крики.

— Милорды амиры! — выкрикнула Аш. — Калиф Гелимер мертв!

В подтверждение своих слов она качнула пику с насаженной головой. Кровь и спинной мозг ярко блестели, стекая ей на латную перчатку.

Аш жадно глотала воздух, потея на морозе под своей броней, и тревожно глядела на всадников.

Тот, в золоченом шлеме, снял его, оказавшись среди людей в кольчугах и белых туниках. Это был Леофрик.

Пряди седых волос топорщились над его головой. Он тронул шпорой бок кобылы, направив ее прямо по головам мертвых и умирающих, подъехал поближе, так что Аш разглядела его нахмуренные брови. Он глядел на отрубленную голову, то ли в гневе, то ли морщась от утреннего света.

Солнце едва-едва оторвалось от линии горизонта. «Прошло ли пятнадцать минут со взрыва стены?»

— Леофрик! — окликнула его Аш. — Гелимер мертв. Он не помешает теперь уничтожить Дикие Машины!

Ветер подхватил ее слова, смешав со стонами раненых мужчин и женщин.

«Слышит ли он меня? — Аш испытующе вглядывалась в морщинистое лицо. — Безумен? Не безумнее, чем с самого начала?» А он отвернулся от нее, отрывисто приказав что-то, и один из его офицеров громко прокричал короткий приказ, и вымпелы отрядов двинулись к нему — в том числе и знамя Лебриджа.

— Вот как! Он принимает командование. Дьявольщина, он берет командование! — она в отчаянии топнула ногой. — Вот оно как!

Роберт Ансельм монотонно сыпал грязными ругательствами.

Разрыв между рядами слева от них снова смыкался. Аш взглянула вдоль аллеи раскачивающихся над головами людей алебард и пик. Люди в давке, не имея возможности рубить по щитам и скрещивать оружие, тыкали наконечниками в лица друг другу. Дружный клич визиготов: вымпел с Андреевским крестом за десять секунд отступил на десяток ярдов.

Это какой-то ариф выступает по собственной инициативе!

— Прикажи им держаться! — Аш крепко уперлась ногами в груду тел, крикнула в сторону Леофрика: — Прекратите бой! Сейчас же!

Арифы Лебрия кричали что-то. Сзади напирали, толкая ее на ощетинившиеся пики, Рикард задел ее плечом. Знамя Льва покачнулось. Низкий рык Ансельма: «Стоять!» раскатился над промерзшим лагерем и дальними рядами.

В двадцати ярдах ниже по склону справа раздался хриплый рев греческого огня.

— Христос! Еще?!

Голова Леофрика повернулась. Лорд-амир привстал на стременах, глядя через головы своих солдат. Послышался его властный крик. Аш прищурила распухшие больные глаза, снова услышала рев пламени: ряд визиготских шлемов качнулся на алебардщиков-бургундцев; люди падали, скрываясь из виду; значки на длинных шестах валились к земле; вспышка на мгновение ослепила ее.

— Они и своих жгут! — проскрежетал Ансельм. В толкотне вокруг Аш что-то изменилось, она обернулась: гонец в накидке с Андреевским крестом выдохнул: «…жгут всех…», офицеры, окружавшие Леофрика, кричали на бегу, отряды двинулись — и ничего… ничего… досчитала до тридцати…

Ничего. Греческий огонь затих.

У мертвецов нет друзей.

Может, найдется кто-нибудь, кто захочет отомстить за него…

Высокий голос выкрикнул что-то позади. Карфагенская латынь. Толчок вперед — Аш обеими руками сжимала древко с головой Гелимера, раскачивающееся, как корабельная мачта. Два шага вперед, три; ее несло к линии визиготской пехоты. Напор ослабел. Аш остановилась, глядя на уставленные в нее наконечники пик, на изогнутые луки с наложенными на тетиву стрелами…

Назир в пятнадцати футах от нее выкрикнул: «Стоять!»

Аш отклонилась назад, почти прижавшись губами к шлему Роберта:

— Еще гонцов… к командирам… стоять… только обороняться…

Рикард чуть отстал, и между двумя копейщиками она увидела пологий склон, уходящий туда, откуда они пришли.

«Господи, когда мы успели так продвинуться?

Совершенно не заметила подъема.

Господи…»

Узкие клинья истоптанной земли, парусина, покосившиеся подпорки шатров, обломки бревен, горшки — и сжимающие оружие люди, бегущие вниз по склону к Дижону.

«Если бы они не спали, успели развернуться…»

Морозный воздух сиял прозрачным светом. Ноздри вдыхали вонь дерьма и крови. За спинами ее бургундцев лагерь наполнялся огромной толпой визиготских легионеров; на солнце блестели неподвижные ряды щитов и копий.

На востоке суматоха и беспорядочные выкрики, но в северном лагере два свежих легиона вываливаются из бараков с дерновыми крышами: свежие пять тысяч в одном только Третьем легионе Каралис.

«Как покатят они на нас…»

Перед стенами Дижона на свободной полосе скапливаются люди в желтом и красно-синем. Чернеет широкий пролом. Блестит в тени сталь: серпы, вилы… Горожане Дижона. За грудами разбитого камня.

Она медленно перевела взгляд вверх по пологому склону, моргнула, подсчитывая: «Я не всех наших вижу! Не может быть, чтоб это — все, что от нас осталось!..»

Движение в рядах визиготов привлекло ее взгляд. Лучники раздались. В освободившийся проход вступали новые отряды в ярких ливреях. Высокий голос завопил им в спины на карфагенской латыни и на итальянском:

— Атака! Вперед!

— О, дерьмо, дерьмо…

Прозвенел рожок. Остолбеневшая, задыхающаяся, она покосилась по сторонам, видя на потных лицах ужас и отвращение; и вдруг кто-то громко расхохотался, показывая окровавленные зубы сквозь рассеченную щеку.

Аш щурила отекшие глаза. Перед ними не визиготы — цвета франков. Пехотинцы и лучники. Сплоченный ряд всадников в броне. И никто не движется, ни один человек не переступает невидимую границу первого ряда.

Голос, выкрикивавший карфагенские слова, оборвался забавным клохтанием. Не смешно…

— Смотрите! — изо рта кричавшего алебардщика вместе со словами брызгала кровь. — Вы посмотрите, босс!

Белое знамя Агнца Дей вспыхивало золотым шитьем, дальше блестел обнаженный меч Онораты Родьяни и корабль под полумесяцем Джоселина ван Мандера: франкские наемники Гелимера. На ее глазах к знаменосцу подъехал всадник в миланском панцире. Агнец Божий. Солнце вспыхивало на латной перчатке, сжимающей полосатое древко. Напевная итальянская речь долетела по ветру, но отдельных слов не разобрать.

Золотой значок на верхушке древка склонился к земле.

Железная рука всадника клонила знамя вниз; складки развернулись, ниспадая, коснулись кровавой грязи, и Золотой Агнец потерялся в легшей наземь груде шёлка.

Слезы застелили глаза. Вокруг взметнулась волна оглушительного ликования. Поодаль склонилось знамя отряда Родьяни, Монфорта, и наконец, наконец — синий с серебром корабль под полумесяцем; под дикие восторженные вопли знамена наемников падали в грязь.

Роберт Ансельм обрушил тяжелый кулак на ее наплечник.

— Он их отзывает!

Пронзительные рожки звали из лагеря, доносились с востока, сквозь продолжающуюся там перестрелку. Аш повернулась к Рикарду, сунула ему в руки тяжелую пику.

— Дай мне знамя!

Их руки столкнулись; ее сломанный палец в набрякшей кровью перчатке сорвался с древка пики, и Аш перехватила знамя «леон аффронт» левой рукой, подняла над головой и устало взмахнула.

Грохот пушек на востоке смолкал. Спустя долгую минуту отзвучал последний выстрел.

Леофрик проехал мимо бывших наемников Гелимера, мимо рядов пехоты Дома Леофрика. За ним следовало знамя Лебрия и значки остальных квахидов. Амир Леофрик придержал кобылу, наклонился, обращаясь к одному из своих командиров.

Ариф Альдерик выехал вперед:

— Мой повелитель говорит: «Мир! Мир между Карфагеном и Бургундией!»

Голос Альдерика звенел, ясно слышимый по крайней мере в ближайших частях визиготов и бургундцев:

— Амир Леофрик после гибели в битве Гелимера заявляет свои права на трон короля-калифа! Здесь нет других амиров его ранга. Это его честь и долг. Славьте короля-калифа Леофрика!

Ансельм за спиной у Аш высказался:

— А вот те хрен!

Легионы визиготов взорвались приветственными криками.

Альдерик выкрикивал:

— Джунд Аш, он в своем праве. Карфаген ратифицирует состоявшиеся здесь выборы. Принимаете ли вы мир, предложенный им?

— Провалиться мне… ДА!

Перед новым построением Аш окружил лес знамен и штандартов: Томас Моргай с золотым Львом в Лазури, де Ла Марш со своим знаменосцем, несущим герб Бургундского герцогства, «Леон Аффронт», отрядные значки; и люди в пробитых латах и рваных кольчугах, глядящие не на знамена — на пику, прислоненную к ее плечу и несущую видимую по всему полю отрубленную голову.

Она ничего не чувствовала.

— Сообщите Леофрику, где встречаемся. На полосе перед проломом в стене.

Ансельм кивнул, подозвал двоих из отряда Моргана и скрылся в рядах, отправившись к Леофрику.

Громкий гул облегчения, медленно доходящего до людей осознания победы, — он не в силах был пробиться сквозь стеклянный пузырь бесчувствия, окружавший Аш.

— Сделали! — Рикард свободной рукой сорвал с головы шлем. Его разгоревшееся юное лицо сняло. — Сделали! Эй, босс! Вы теперь возьмете меня в оруженосцы?

Низкие мужские голоса одобрительно заворчали. Вдруг толпа расступилась, темноволосый парнишка остался перед ней, преклонив колено, все еще сжимая полосатое древко знамени.

— А, чтоб тебя! — сказала Аш, улыбнувшись вдруг. Обожженную щеку засаднило. Ее окатила горячая волна. Она нащупала рукоять меча, болтавшегося на темляке, сжала ее и коснулась обнаженным клинком плеча Рикарда. — Будь у меня право посвящать в рыцари, я б это сделала. Считай, что получил повышение!

Со всех сторон неслись крики радости и облегчения. Люди чувствовали: все теперь как следует! Воины подняли юношу на ноги, похлопали по плечам. Аш не снимала шлем: рано.

— Жди здесь. — Она бесцеремонно сунула пику сержанту Рочестера, Элису, и протолкалась локтями сквозь толпу к западу, откуда видно было задние ряды. В голове застряло:

«Все лагеря одинаковы, где бы ни стояли».

Самозванный командир алебардщиков Караччи и Прайса поспешил пристроиться за ней в качестве эскорта.

— Виттелеши, — пропыхтел он, — командую этими парнями, с вашего позволения, босс.

— Командуй пока. — Еще одна широкая ухмылка сама собой расплылась по лицу. «Сделано! Сделано!» Щеки жестоко саднило.

— У вас лицо красное, босс, — озабоченно проговорил Виттелеши.

— Да ну?

— Кожа… —

Он быстро провел пальцем по собственной скуле.

— Ладно… — Прохладный пот горел в уголках глаз, разъедая опухшие веки.

Теперь ей было видно через задние ряды, через сложное строение с дерновой крышей — штаб Гелимера? — до самого моста.

— Хочу посмотреть, как у Джонвилля…

Ярко-красная кровь на льду.

Кровь на инее, покрывающем берега. Бесформенные комки под берегом отбрасывают черные тени в человеческий рост. Дальше, на льду, люди тащат мертвых, подбирают отрубленные головы, оставляя пятна на белизне. Из разбросанных ниже по реке трупов торчат обломанные пики.

Она пересчитала ряды, вытянувшиеся вдоль берега. Двадцать два.

Среди разбросанного оружия валяются костяные коньки.

«Займете позицию, удержите мост, не дайте Гелимеру бежать…»

К ней устало подошел сержант-бургундец.

— Где Джонвилль? — спросила Аш.

— Убит. — Сержант надолго закашлялся. — Убит, мадам капитан. И капитан Берже убит. И капитан Ромон.

«Это из командиров…»

Она повернула голову, глядя на лежавших к северу от моста, лежащих на холодной земле в неловких позах: разбросав руки, подогнув ноги… Алебардщики, лучники; без доспехов, в кожаных куртках или бригандинах, в легких шлемах. Глядела на лица, испачканные вытекшей изо рта кровью. Кровь успела застыть. Пятьдесят? Шестьдесят?

На земле рядом с еще не остывшим телом сидел человек, стонал, зажав руками живот. Полдюжины бургундцев возвращались через мост, поддерживая мужчин и женщин, вскрикивавших от боли при каждом шаге. Знаменосец Джонвилля так и не выпустил флаг, из-под поспешно наложенной повязки выше локтя сочилась кровь, ниже руки не было.

Шагнув назад, Аш чуть не споткнулась об отрубленную кисть руки.

— Виттелеши.

— Босс?

— Послать гонцов к амиру Леофрику. Скажите ему — наши врачи остались в городе. Пусть пришлет медиков из легиона.

— Но…

— Живо, Виттелеши. — Она снова повернулась к сержанту.

— Здесь вы командуете? — он кивнул. «Черт, значит, ни одного командира рангом выше в живых не осталось?» Она продолжала; — Чтоб не было никаких глупостей насчет «не дам себя увечить визиготскому лекарю»! Всех живых перевязать — и на носилки, как можно быстрей доставить в город. Несите в госпиталь аббатства.

— Да, мадам капитан, — бесчувственно отозвался сержант. Аш повернулась к Виттелеши:

— Пошли.

Отряды, уже строившиеся под своими значками, расступались, пропуская ее. Бургундцы, отряд Льва — все переговаривались негромко, и над рядами разносились только отчаянные вопли и стоны раненых, оставшихся на полосе между ними и легионами визиготов. Одна женщина блевала, приподнявшись на четвереньки: кровь стекала по ее лбу, шлем пропал.

«Дерьмо, кажется, Катерина Хаммель? Нет, кто-то из ее лучниц, хотя…»

Врачи визиготов со своими ассистентами уже выдвинулись из рядов легионеров. Несколько голосов встретили их враждебными криками. Медики склонялись над ранеными, одних оставляли и переходили дальше, к другим подзывали носильщиков.

Они не делали различий между своими и людьми Аш.

— Послать гонца в город. Пусть монахи придут помогут. Нет, я не уверена, что это безопасно. Скажите им, пусть сдвинут с места свои долбанные задницы. И женщин Бланш сюда.

Она поискала взглядом знамя де Ла Марша.

— Возвращаемся к городу. Той же дорогой, что вышли. Построение перед стенами.

Она прошла вперед мимо рядов бургундцев; следом Рикард со штандартом, Элис с пикой и Вителлеши со своими людьми. Ряды расступались перед ней. Очень редкие ряды! Аш обернулась назад, на свой маленький, очень маленький отряд, подумала: «Дерьмо, не могу поверить, что мы столько потеряли, не могли столько потерять!» и обнаружила, что уже вышла на край почерневшей земли, где даже от поваленных палаток остались только обугленные колья да раненые корчились на запекшейся грязи.

— Давайте сюда медиков, чтоб им…

Мимо нее проскользнула фигура в развевающейся одежде цветов Леофрика; под сандалиями хрустели угли и обгорелые кости. Капюшон упал, и Аш увидела доктора-женщину, которая строго отдавала указания своим помощникам на медицинской латыни.

«Я ее знаю…»

— Вы… — голос женщины прозвучал прямо перед ней. Она открыла глаза — не могла припомнить, когда закрыла их — узнала и лицо, и голос, сказавший: «Шейка матки практически полностью разрушена».

— Я дам вашему рабу глазную мазь, чтобы избежать отека век. Прямой огонь вас миновал, однако не следует пренебрегать…

— Пошла на х… — Аш оттолкнула женщину с дороги. Она остановилась снова, приметив в груде обугленных тел ноги в голубых рейтузах. Тело лежало так, что голова оказалась ниже ног, и был виден край желто-синей куртки, не тронутый огнем. По короткому приказу Виттелеши двое солдат перевернули почерневший труп. Помолчав секунду, он сказал:

— Капитан Кампин.

Под телом Адриана Кампина лежало почти не изуродованное тело его командира копья. Глаза Виллема Верхекта, не щурясь, смотрели прямо в яркое солнце: что-то, скорей всего, рука голема, пробило его тело вместе со стальным нагрудником и вывернуло на развороченный металл одно легкое. Аш сосчитала до десяти, не отводя взгляда, но черно-красный клок плоти не трепыхнулся, не вздрогнул.

«Со своей командой устранишь големов с их метателями огня».

— Проверьте, не осталось ли живых.

Солнечный луч показал ей слезы, текущие по грязному, морщинистому лицу Виттелеши.

— Выполнять, чтоб тебя… — слабо добавила она; и Виттелеши кивнул и, не переставая плакать, начал растаскивать хрустящие руки и торсы, разваливавшиеся в его руках, как пережаренные тушки птиц.

Штандарты Льва и Бургундии медленно спускались по склону над рядами отрядов, пересекли вторую выжженную греческим огнем просеку, и…

…в ее наколенник вцепились чьи-то пальцы. Аш опустила взгляд на обхватившую колено латную перчатку, по руке скользнула взглядом к лицу, неузнаваемому, если бы не Голова Льва на шлеме. Вместо рта — кровавый пузырь. Рядом с ним сидел, сжимая правой рукой отрубленную левую кисть, алебардщик. Белое лицо, как стеклянное, 6лестело испариной.

— Врачей! — заорал за ее спиной Виттелеши. — Лекарей сюда!

Штандарты приближались. Людям приходилось долго выбирать, куда опустить ногу. Земля на десять ярдов была скрыта под телами латников с ее значками. Некоторые еще шевелились, другие нет, но все были в крови. Аш отступила в сторону, и стальной носок сапога подцепил отрубленную по локоть человеческую руку.

Слабый голос позвал на помощь. Все еще не отрывая взгляда от изуродованного неузнаваемого лица — «это де Тревиль, это Анри, я помню его латы», — она попятилась, обернулась и увидела привставшего на колени арбалетчика Томаса Рочестера, Рико, который поддерживал своего командира.

— Босс, — окликнул ее Рико, — помогите мне с ним, босс. Я не знаю, что делать!

— Рикард, давай сюда долбанных медиков.

— Гонцов не хватает, босс…

Она неуклюже опустилась на промерзшую, залитую кровью и дерьмом землю. Протянула руку и замерла. Виттелеши присел рядом, с обрывком перепачканной кровью ткани в руках — оторвал от собственной накидки. Рико перехватил клок, бережно отер лицо откинувшегося на его плечо человека. Рочестер закричал. Его крик пронзительно прорезал все затихающие шумы над полем, закончившись чем-то вроде чихания с брызгами крови.

— Глаз! Его глаз! — запричитал Рико.

Он снял шлем с головы командира. Две черные овальные дыры выплескивали кровь на лицо Рочестера, заливая кольчужный ворот и нагрудник. От носа остался только обломок хряща. Из кровавого месива под правым глазом торчал белый осколок кости — отскочивший, как поняла Аш, от размозженного носа.

Отряды, спускавшиеся с пригорка, замедляли шаг, люди бросали на Рочестера сердитые или тупые взгляды, задерживали дыхание, чтобы не ощущать распространявшейся от него вони.

— Держи крепче. — Аш облизала губы. — Держи его неподвижно. Приложи сюда тряпку, промокай, чтоб не захлебнулся. Том. Том? Помощь идет. Мы тебя вытащим. Ёб… есть у кого вино? Или хоть вода?

По рядам передавали ее просьбу, люди ощупывали свои пояса, немногие встряхивали фляги — все, конечно, давно пустые.

— Сюда! — выкрикнул Рикард, размахивая знаменем и подзывая одетого в желтое человека, пробиравшегося из толпы легионеров. — Давай сюда!

— Дерьмо. — Аш развернулась на каблуках и зашагала дальше мимо поваленных палаток. Сзади послышалось пыхтение. Ее обогнал Рикард со знаменем. Он что-то говорил, но Аш не замедлила шага. Люди впереди расступились, и Рикард опустился на колени. Аш остановилась.

Два тела лежали рядом, среди грязной холстины поваленной солдатской палатки. «Здесь мы выбрались на дорогу, здесь сделали свое дело команды палаточников».

Маленькое тело лежало под рукой Рикарда. Он повернул его лицом вверх. Из-под не закрывающего лица салада выбились несколько прядей желтых волос. Из восьми или девяти проколов в бригандине текла кровь.

— Маргарет Шмидт, — сказал рядом мужской голос. Джовани Пьетро, лучник Паоло.

Он пожал плечами на ее невысказанный вопрос:

— Все, что от нас осталось.

Рикард поднялся на ноги, с побелевшим, покрытым испариной лицом, словно сам получил рану. Древко знамени бессильно склонилось ему за плечо.

— Это Катерина Хаммель, — сказал он.

Она хотела поправить, но поняла: он говорит о втором теле, свернувшимся в грязи как нерожденный младенец. Женщина застонала. Стрела пробила ей кольчугу под лопаткой.

Меч вошел в живот и торчал из спины. Окровавленные перчатки сжимали вывалившиеся внутренности.

— Еще жива. Врача сюда. — И, в ответ на взгляд Рикарда: — Кто знает?

— Нам нужно чудо! — горестно вскрикнул он.

Она с трудом сдержала просившуюся на лицо циничную усмешку, готовая заорать или расплакаться.

— Это нам не по карману…

Быстрым шагом обогнала марширующий отряд и вышла на ровную полоску земли перед траншеями. Она шла молча, с трудом передвигая ноги.

Здесь меньше трупов. Аш качнулась вперед, увидев знамена Леофрика, Ансельма, Фолло и горстку горожан, высыпавших им навстречу из-за уничтоженной стены.

— Осторожно! — заорал Рикард!

Нога опустилась на что-то мягкое. Аш покачнулась, поймала равновесие. Человек, на которого она наступила, вскрикнул и разрыдался. Из тела торчали стрелы с черным оперением. «Жив настолько, что еще может шуметь», — подумала Аш и тут узнала: Эвен…

Сухощавый маленький человечек в латах и ливрейной куртке казался коренастым. Изображение Льва скрывалось под кровавым пятном. Аш встала на колени, подсчитывая:

«Стрела в плече, стрела в лицо, две стрелы в бедре» — и проговорила:

— Эвен, держись!

— Дерьмо, босс, — простонал Рикард.

— Раз еще может орать, пронесет… — Ее рука, ощупывавшая и поглаживавшая раненого, застыла. Она неловко просунула пальцы под куртку и кольчугу и вытащила обратно — в густой горячей крови, вытекавшей из паха или из живота — она не сумела разобрать. — Найди кого-нибудь…

Рикард рванулся.

Аш продолжала всем весом зажимать рану, пока не подбежали визиготские врачи, потом смотрела, как его укладывают на носилки и кричала, чтоб несли прямо в госпитальную палатку. Встала, провожая взглядом остаток своего войска, уходившего через поспешно перекрытый мостками ров. С пальцев капала кровь.

В траншеях снова появились воины: визиготы тихо переговаривались, поглядывая на нее поверх кольчужных щитков на лицах. Мягкий чужой говор слышался в безветренном воздухе, отрывисто щелкали приказы назиров. Она чувствовала, сколько луков поднималось к плечам, сколько глаз переглядывались с мыслью: ничего не стоит подстрелить суку.

Аш протянула руку к Элису и приняла у него тяжелую пику. Щелястая дубовая дверь и пара ставен заскрипели под ее ногами, когда она переходила ров. Рикард не отставал.

«Да, мы прорвали осаду».

За стену, мостки через траншеи, сбить палатки, найти дорогу вглубь. А Гелимера должны были отыскать по знамени. Он не мог не поднять его, командуя в бою. Я знала, что он не выдержит и пустится в бега. И Джонвилль остановит его на мосту. И кто-нибудь из алебардщиков или пеших рыцарей убьет его. Я знала, что так будет.

Знала.

Зачем мне голос Льва?»

Аш оглянулась на видневшиеся из траншей лица визиготов. Она чувствовала себя, с реющим над ней знаменем Льва, средоточием их взглядов: вроде актера на подмостках балагана — со всех сторон видна.

Еще подтягивались прихрамывающие мужчины и женщины, молча вливались в строй. Только строй был не строй, а несколько жалких цепочек, замерших под своими флагами, и все вместе они не составляли и пяти сотен.

Пять сотен человек. Оглушенных. Словно это поражение, а не победа, небывалая, невероятная победа.

За державшимися на ногах подходили те, кому нужна была помощь: Питер Тирелль, закинувший руку на плечо Жан-Жака Кловета; Сен-Син, которого на скрещенных копьях несли двое латников; женщина-стрелок с залитыми кровью глазами — ее вели за руки. Следом еще двое слепых. Алебардщик — кровь стекает в сапог с отрубленных пальцев руки. Спотыкающаяся колонна раненых, в большинстве не потерявших оружия, тащивших его на плечах, двигалась прямо на Аш, так что спереди казалась неподвижной, только покрытые коростой клинки подпрыгивали над головами.

А дальше носилки с людьми, вытянувшимися лицом вниз, других несли без носилок, подхватив под колени и под мышки, перехватывая и покачиваясь под тяжестью мертвого веса. Кто-то лежит тихо, только кровь струится вниз, кто-то яростно, отчаянно кричит, вопит, визжит. Пятнадцать, двадцать, сорок, больше пятидесяти, больше ста. Монахи и визиготские лекари перебегали от одного к другому, быстро определяя диагноз, переходя к тем, кому еще можно помочь.

Земля вздрогнула под тяжестью подков. Визигот-лучннк на каштановом берберийце развернул коня в нескольких ярдах от нее.

— Милорд Леофрик ждет вас.

В голосе звучало боязливое почтение.

— Скажите… я иду.

Она не двинулась с места, пока сержанты не подошли с подсчетами. Рядом оказался Оливер де Ла Марш под своим огромным красно-синим штандартом; с ним несколько сотников: Лакомб, еще трое. Сен-Син, Каренси, Марль. «Все, что остались?»

— Мадам капитан? — голос Ла Марша осип и звучал глухо.

— Триста двенадцать бургундцев убито. Двести восемьдесят семь ранено. Наших…

Рикард, Виттелеши и Джовани Пьетро смотрели на нее.

— Наших девяносто два целы. Сто восемьдесят убито.

Итальянец сказал: «Дерьмо!» Рикард расплакался.

— И еще сто раненых. Из них примерно две трети ходячих. От Льва осталось меньше двух сотен, и то если повезет.

Дул светлый ледяной ветер. Аш неловко справилась с пряжкой перчатки, отстегнула щиток, прикрывающий правую ладонь, вправила на место за ремешок торчавший палец и снова туго затянула пряжку.

— Идем, — сказала она.

Перед Сторожевой башней земля на двадцать ярдов была покрыта золотыми коврами. Длинный стол окружали знамена, а подходя к нему, Аш почувствовала тепло разожженных чуть поодаль костров.

Она подняла взгляд над языками пламени к зимнему небу и почти столь же бесконечному осадному лагерю.

— Безумие.

Де Ла Марш понимающе кивнул, на лице, еще хранившем память о счете убитых и раненых, начала проступать улыбка.

— Но вы это сделали, мадам капитан, Дева Дижона! Вы это сделали!

С земли видны были только мантии и покрывала, да еще первый ряд остроконечных солдатских палаток. Несмотря на крики назиров и арифов, солдатня вывалила полюбоваться на огромный пролом в стене города. Тысячами.

Аш вдруг задрожала в своей душной броне, остановилась и едва собралась с силами, чтобы знаком приказать Рикарду передать знамя Джовани Пьетро и помочь ей отстегнуть душивший ее наустник. Рикард распускал ремни шлема. «Плевать. Либо мир, либо нет, и плевала я на всех убийц.

Мне все равно».

Холодный ветер хлестнул по затылку. Аш потянулась левой рукой к волосам, забыв про кровь на перчатке, и наткнулась взглядом на отражение своего лица. Рикард держал перед ней полированный шлем. Как раз на уровне шрамов скулы пересекла красная полоса обожженной кожи. Нижние веки отекли.

«Я — одна из девяноста двух, и это малость побольше простого везения».

К ней шагнул Роберт Ансельм. В нескольких шагах позади держался Ричард Фолло. Покрытый с головы до ног пылью виконт-мэр явно был не в себе. Он тихо смеялся, как видно, просто от восторга.

Аш знала, какая мысль заставляет так смеяться: «Мы живы».

Золотая ткань сминалась под ее железными сапогами. За столом уже сидели шесть или семь человек: в центре — Леофрик, по правую руку от него Фридрих Габсбург, по левую — французский эмиссар и с ним де Комин. Дальше Лебрия и еще какой-то квахид. За спинами сидящих стояли люди в латах. Черты одного юноши ясно говорили о его принадлежности к Дому Леофрика.

Аш позволила себе задержать взгляд на каждом лице — Фридрих Габсбург отметил ее взгляд улыбочкой — и вернуться к карфагенскому амиру Леофрику.

— Не совсем выжили из ума, стало быть? — философски рассудила она. — Я так и думала. Особенно после беседы с вашей дочерью. Однако помогло спасти жизнь, как я догадываюсь.

Теперь она широко ухмылялась — следствие перенесенного возбуждения и подъема. «Надо было велеть кому-нибудь отскрести мне латы». Запекшаяся кровь и грязь так и остались на стали, и вонь пробиралась сквозь одежду. Она стояла так, зашитая в железо: а каменные руки копали могилу. Человеческие тела лежали грудами на непробиваемом человеческими силами льду.

Воспоминание ударило ее горячей волной. Первый в ее жизни труп. Не такое величественное зрелище, как все эти отмытые добела тела под серым небом. Она убежала поиграть на летнем солнцепеке и на лесной прогалине, в ярком луче света, пробившегося сквозь зеленую листву, обогнув валун — огромный для ее роста, — едва не наступила на труп человека, убитого во вчерашней стычке.

Это была блестящая черно-зеленая бесформенная туша, ничем не напоминавшая человеческое тело, пока мухи, сплошь облепившие ее, не поднялись с тонким жужжанием в воздух.

«Словно на стену налетела, так я тогда остановилась! Но я тогда была другой».

Она снова вернулась в памяти на лишенный запахов двор собора, услышала поющие голоса аббата Мутари и аббата Стефана, увидела стоящего рядом с ней Леофрика. Его одеяние с золотой вышивкой выглядело тусклым и закопченным, визигот моргал на свету. Облачко белого пара висело у его губ.

Визигот в Дижоне. Мир там или не мир, а у нее в животе что-то перевернулось.

— Но почему здесь не темно? — ни к кому не обращаясь, спросил Леофрик. Она проследила его взгляд. За облаками не видно было даже бледного призрака солнечного диска.

— Насчет мирного договора… — Сырой холодный воздух жег лицо. — Я подумала, лорд отец, — нам, по-моему, следует заключить союзный договор.

— То, что творят Ferae Natura Machinae, Дикие Машины, несомненно, материально. — Леофрик начал шмыгать носом, ноздри покраснели от холода. — Если Бургундия, по твоим словам, сохраняет реальность, почему и здесь не исчезло солнце?

— Равноправный союз, — гнула свое Аш.

— Оригинал всегда лучше копии. Кажется, так говорят франки? Мы — бедные наследники римлян, прошлое всегда лучше вырождающегося настоящего… — Его взгляд мог означать, что ему хочется втянуть Аш в спор.

— Так Бургундия цепляется за прошлое? — сардонически пробормотала она.

Не желая понимать ее тона, Леофрик послал ей дружелюбную, снисходительную улыбку старшего.

— Не всегда. Мир с Карфагеном…

— Союз. Может, мы и не единственный народ, который переживет Дикие Машины, но мы — единственные, кто стремится их уничтожить. А мы, — твердо подчеркнула Аш, — именно это и намерены сделать.

Леофрик дернул плечом:

— Ну конечно, уничтожить. Ясно, что это сияние — не благой знак. Гелимер мертв. Господь явил свою волю в битве. Вокруг пирамид сам камень плавится, становясь могилой растений, зверьков, поглощая даже тела коней и людей. Нельзя приближаться: для их уничтожения пригодятся пушки вашего мастера канонира.

В военных вопросах Аш почувствовала себя дома.

— Когда приближаться станет не так опасно, можно попробовать петарды?

— Если станет. — Леофрик поглубже натянул длинный меховой плащ, взмахнул рукой, качнув посохом советника калифа. — Союз… Это стало бы признанием нашего отношения к Бургундии.

— Почему бы и нет?

От фасада собора доносился равномерный звон падающих пластов земли, слишком смерзшейся, чтоб рассыпаться на комки. Из обоих приделов звучали звуки погребальных месс — каждая из которых была ересью для аббата, читавшего другую.

Аш насупилась, припоминая его слова:

— Что вы хотели сказать про «оригинал»?

— Кто первым рассказывает историю? — вопросил Леофрик. — Кто бы то ни был, его история становится эталоном, и других судят по тому, сколь точно они передали детали оригинала. Но первый рассказчик сам себе судья.

Он снова остановил взгляд на лице Аш. Она видела в нем чистое волнение человека, обдумывающего свою теорию, не заботясь, кому принесет выгоду найденная истина: ему или другим. До сих пор все его эксперименты служили не ему — королям-калифам. Так это Леофрик? Король-калиф волей случая?

«Это человек, который готов был разрезать меня на куски, убить. И сделал бы это с радостью ».

— Я не простила тебя, — произнесла она, едва шевеля губами.

— А я — тебя. — И, в ответ на ее потрясенный взгляд: — Полувековой труд, а ты явилась и…

— …все испортила? — Ирония, или черный юмор, перевесили ее гнев.

— Изменила картину эксперимента, — он словно продолжал взвешивать что-то, говоря. — Возможно, всего лишь доказав, что еще существует круг неведомого.

— А… внутри этого круга?

— Дальнейшие исследования.

Ей вспомнился дом в Карфагене — не лаборатории и лечебница, но камера, и собственный вой, отзывающийся где-то эхом.

— Не хватит ли исследований?

— Нет. — Его лицо застыло знакомой надменностью — относящейся теперь не только к ней, но и к появившемуся рядом с Леофриком молодому человеку, вынырнувшему из кучки советников, в которой Аш заметила и доктора Аннибала Вальзаччи с его братом Джанпаоло, и Агнца Дей.

— Сиснандус, — негромко представил Леофрик. Сейчас Аш узнала его в одном из лиц, окружавших стол. Худощавый юноша. Очертания рта в точности как у Леофрика. Ничто не выдавало в нем бывшего командира войска Дома Леофрика, кроме одежды.

— Гонцы Дома Леофрика и Дома Лебриджи отбыли в столицу, — доложил он.

«Будь вежлива: этот парень — доверенный Леофрика в борьбе за власть, не то бы он не оставил Сиснандуса при себе, когда разыгрывал безумца.

Если, конечно, Сиснандусу известно, что это была игра».

По его на удивление подвижному лицу Аш не взялась бы определить, что думает юноша о внезапно вернувшемся здоровье лорда-амира и устраивает ли его положение главы Дома, в то время как Леофрик занят обязанностями короля-калифа.

Политика, сплошная политика. Она встретилась глазами с человеком, возглавлявшим эскорт Сиснандуса. Человек отвел взгляд. Гийом Арнизо: стыдится взглянуть ей в глаза после того, как отказался вернуться в Дижон. «И с ним надо будет поговорить, завтра или в ближайшие дни».

— Союз в весенней кампании. — Леофрик дохнул теплым паром, наблюдая за големами, которые уже сносили мертвых в могилу. — Французов, вероятно, смогу убедить. А не могли бы вы склонить к такому же временному союзу и турков? Договор ждет только подписи герцогини Бургундской.

Утро третьего дня января занялось ясное и очень морозное: земля стала тверже стали, так что даже подкованного коня можно было пускать только шагом.

— Есть ли необходимость забирать столько боеспособных людей только для того, чтобы проводить назад герцогиню? — спросил Оливер де Ла Марш.

Аш, на заемной визиготской кобыле, улыбнулась ему с высокого боевого седла.

— Ага! — жизнерадостно кивнула она.

— Вы берете чуть ли не три сотни ради того, чтобы встретить пять сотен конных янычар…

Аш оглянулась на отряд в сто десять человек, выстроившийся под штандартом Лазоревого Льва, и на бургундцев Лакомба:

— Кто поручится, что турки Баязета не развернутся направо кругом и не отправятся прямиком к Мехмету? Я страдаю обострением подозрительности. Пусть мир и держится — все равно мне неспокойно. Смотрите сами. Жрать нечего. За границами темно. Разбойники расплодились. Пройдет не меньше года, прежде чем в стране восстановится порядок. Что вы скажете, если я ее потеряю из-за нападения шайки бродяг?

Могучий бургундец кивнул:

— Пожалуй, вы правы.

Все четыре прошедших дня люди из сожженных окрестных сел и деревушек стекались к Дижону: все больше по мере того, как вести расходились по округе. Кто выбирался из пещер в известняковых обрывах, кто из лесов, но все голодные и давно забывшие само понятие честности.

Ла Марш добавил:

— И конечно, люди, принявшие на себя основной удар в сражении, заслужили честь проводить герцогиню домой.

«Со дня на день откладываю разобраться с этой чепухой насчет „Львицы“. Хоть бы успеть, прежде чем начнем планировать поход на юг…»

— Но… она? — Де Ла Марш покосился на ехавшую между двумя солдатами Фарис.

— Предпочитаю не терять ее из виду. Она ведь еще недавно командовала теми легионами, не забывайте. Ладно, что прошло, то прошло, но лучше не рисковать.

«Хоть я и сделала кое-что, чтобы заручиться ее содействием».

Чуть в стороне от толпы собравшихся у северо-восточных ворот горожан виднелась ряса Фернандо дель Гиза в окружении не теряющих бдительности пехотинцев. Он поднял руку, благословляя — то ли бывшую, то ли нынешнюю свою супругу.

Аш подняла глаза к небу:

— Светлых часов не так уж много. Мы вернемся в лучшем случае завтра — если найдем их сразу! А скорее ждите дня через три-четыре. Мессир Оливер, раз уж визиготы так расщедрились на продовольствие, напитки и дрова, не кажется ли вам, что стоит устроить праздник?

— О, капитан-генерал, Дева, разумеется, — Оливер де Ла Марш рассмеялся. — Хотя бы уж ради того, чтоб доказать правдивость моей любимой поговорки: свяжись с наемниками, и они пустят тебя по миру своим обжорством.

Аш проехала по восточному мосту мимо раскинувшегося на пригорке поста визиготских канониров. Она махнула рукой, пришпорила кобылку и, поскрипывая седлом, проскакала в голову колонны.

Дыхание замерзало прямо во рту. Обгоняя новых командиров копий, она приветственно окликала каждого, окутываясь облачками белого пара: Людмилу с Питером Тиреллом и Жан-Жаком Кловеттом, заменившими Катерину Хаммель; Виттелеши, шагавшего во главе алебардщиков Прайса; второго заместителя Эвена Хью, Тобиаса, возглавившего его копье. Коня Томаса Рочестера держал под уздцы сержант Элис — ослепший правый глаз был прикрыт повязкой, а еще сочившуюся сукровицей дыру на лице прикрывал вороненый стальной щиток. Нед Моулет и Генри ван Вейен ехали в суровом сознании своей новообретенной командирской власти.

Лица меняются, отряд остается.

Отряд со всех сторон прикрывали конные разъезды. Они проезжали мимо покинутых деревушек и пустынных полосок полей, сквозь перелески, протянувшиеся поперек дороги, в безлюдную глушь.

— Ты хоть знаешь, в какую сторону направлялся Баязет? — спросила Аш Роберта Ансельма. — Только бы не через Альпы: мне худо становится при одной мысли об этих подлючих перевалах!

— Говорил, будет уходить на север, по землям герцогства, — буркнул Ансельм. — Потом к востоку, в Вольные Графства, через границу Лонжо в Хот-Марн, и к северо-западу через Лотарингию. Все зависит от того, как сейчас в этих землях. Он сказал — если не получит вестей, что война окончена, направится в Страсбург, а потом срежет на восток в надежде наткнуться за Данубой на идущих к западу турок.

— И что говорили гонцы, далеко они забрались?

— За границу. Ушли в темноту. Теперь возвращаются с востока. — Ансельм ухмыльнулся. — Если кто из нас не потеряется, можем столкнуться нос к носу.

К концу дня с налившегося желтизной неба слетели первые снежные хлопья.

— Еще какие неприятности можно придумать? — пробормотала Аш, чувствуя, что врывающийся в щели забрала ветер леденит скулы.

— ДА, НЕПРИЯТНОСТИ, ХОЛОД…

— ХОЛОД ЗИМЫ, ХОЛОД МИРА…

— И ЗИМА ПОКРОЕТ ВСЕ, ПОКРОЕТ МИР…

В их голосах Аш послышалась паническая нота. Она подумала, но не стала говорить вслух: «Мы победили. Можете превратить христианский мир в царство льда, но мы победили. Леофрик теперь калиф. Подписываем договор — и на юг, по ваши души».

Она скакала на северо-восток, слыша звон упряжи сквозь пронзительный зимний ветер, — и улыбалась.

На следующий день они долго рыскали по заснеженной округе, пока не наткнулись на разъезд янычар, которые проводили их в сожженную и покинутую деревушку. Над погорельем господского дома и церквушки еще поднимались дымки. Снег покрывал виноградники на склонах холма.

Видно было едва на три-четыре шага вперед. Аш с Ансельмом, Анжелотти и бургундцем Лакомбом по рассыпающемуся каменному мостику переехала замерзший ручей. Из одиннадцати глинобитных домишек осталась стоять пара уцелевших. Их дерновые крыши прогибались под тяжестью снега.

Из высокой развалюхи показались двое. Один — в доспехах, под штандартом Синего Вепря; другой, сняв шлем, обнаружил песочную шевелюру и морщинистое лицо, расплывшееся в улыбке при виде Аш.

— С ней все в порядке, — еще издали крикнул он.

Аш спешилась, отдала шлем Рикарду и бросилась навстречу Джону де Виру, графу Оксфордскому.

— Мир!

— Ваши разведчики рассказали, — он прищурил голубые глаза. — А до того — плохой бой?

— Я начинаю задумываться, бывают ли хорошие бои, — отозвалась Аш и в ответ на понимающий кивок добавила: — Флориан?

— Вы найдете «брата Джона» на мельнице у очага… — И с ухмылкой пробормотал: — Зубы господни, мадам. Графа Оксфордского не отпихивают с дороги, словно какого-то простолюдина! Что такое с этой женщиной? Можно подумать, не видала она герцогини Бургундской!

Ночью снегопад прекратился. На следующее утро, пятого января, как только рассвело, колонна двинулась на юго-запад.

Аш ехала колено к колену с Флориан и говорила:

— Гелимер мертв.

Она позволила своему бывшему лекарю искусно втянуть себя в подробный рассказ о сражении и гибели друзей. Вскоре она уже в деталях описывала ранения и отвечала на точные продуманные вопросы о том, какие средства применили визиготские медики для лечения Катерины Хаммель, Томаса Рочестера и остальных.

— Теперь у нас мир, — закончила она. — По крайней мере, пока к Леофрику не подошлют убийц! Хоть несколько месяцев в нашем распоряжении, раньше не рискнут. До весны дотянем.

— Понадобятся годы, чтоб затянулись раны этой войны. — Флориан подоткнула под ляжки складки плаща, пытаясь защититься от ветра, который стал еще холоднее, когда перестал снег. — Я не могу оставаться их герцогиней. Разделаемся с Дикими Машинами, и с меня хватит.

Визиготская кобылка тихо фыркнула, жалуясь на липнущий к копытам снег. Аш наклонилась потрепать крутую шею под голубым чепраком.

— Не останешься в Бургундии?

— У меня нет твоего чувства ответственности.

— Ответственности?..

Флориан кивнула на едущих впереди Лакомба и людей Марля:

— Стоило им оказаться под твоим командованием, и ты уже чувствуешь себя за них в ответе.

— Какая чушь!

— Конечно, — вздохнула Флориан, скрывая усмешку. — Конечно…

Двумя милями дальше, в сгоревшей дочерна, заваленной сугробами древней дубраве на склоне холма, Аш придержала коня, завидев возвращающегося разведчика. Долговязый парнишка в стеганой куртке.

— Пропустите его.

Томас Тиддер задыхаясь, уцепился за ее стремя:

— Впереди военный отряд. Около тысячи, босс.

Аш сухо спросила:

— Чьи знамена?

— Не крысоголовые, — его юношеский голос неуверенно сорвался. — По большей части германцы. Главное знамя — орел, босс. Это император Священной империи. Это Фридрих.

— Возвращается восвояси, — вставил Роберт Ансельм.

— Н-да, пожалуй, это ему по дороге… — Аш выпрямилась в седле, глядя вдаль, потом оглянулась на извилистую тропу позади. Вокруг стояли глубокие сугробы. — Доедем до места, где будет пошире, оттянемся в сторону и пропустим.

— Быстро он распрощался с союзничками, а? — проворчал Роберт.

— Крысы бегут с корабля, мадонна. — Анжелотти направил коня поближе к ним. — У амира Леофрика ему нечего ждать добра. Отправился домой, заниматься мелкими интригами собственного двора.

— Роберт, поезжай назад, внуши Баязету, что его надо пропустить — нам ни к чему случайные стычки.

Через сотню ярдов Аш остановилась снова, поджидая своих: дружину де Вира и янычарский эскорт, отступивших по сторонам протоптанной тропы, которая сходила здесь за дорогу.

— Босс! — Роберт Ансельм вернулся вскачь. — Тревога. Разъезды не возвращаются. Уже пятнадцать минут нет вестей.

— Вот дерьмо! Ладно, объявляй тревогу… — Привстав на стременах, Аш обвела взглядом заснеженное пространство позади до линии, где смыкавшиеся стволы скрывали из вида тропу. Под ее взглядом две или три темные фигуры метнулись в укрытие. — Их передовые зашли в тыл! Трубить общую тревогу!

Над лощиной разнесся протяжный крик трубы: Аш услышала за спиной движение; отряд перестраивался, звучали отрывистые приказы. Ансельм ткнул пальцем вперед:

— Остановились. Высылают герольда.

«Бежать? Нет, они заняли лес вокруг. Прорываться вперед? Единственная возможность… Но Флориан!»

Парализованная сомнением, Аш смотрела на выезжавшего из рядов германцев герольда. Ветер был слишком слаб, чтобы разогнать подсвеченную розовым рассветную дымку и развернуть обвисшие сырые знамена. Лицо герольда показалось смутно знакомым — «Был в свите Фридриха под Нейсом?» — но визигота-квахида, ехавшего рядом с ним, она видела впервые.

— Выдайте женщину, — без предисловий потребовал герольд.

— О какой женщине речь? — Аш говорила, не сводя глаз с основного отряда. От тысячи до пятнадцати сотен. Кавалерия: европейские всадники в тяжелых доспехах и визиготские катафрактарии в чешуйчатой броне. Визиготы, по крайней мере, выглядят опытными воинами. Она разглядела значки орлов.

Свежие легионы: Третий Каралис и Первый Карфагенский. Легионы Гелимера!

И еще множество солдат-рабов, и немалая колонна германских рыцарей; лучников пока не видать…

— Женщину, именующую себя герцогиней Бургундии, — возгласил герольд пронзительным голосом, — каковую мой господин, император римлян, повелитель Германских земель, принимает ныне под свою опеку.

— Что-что? — задохнулась Аш. — Кем этот хрен себя воображает?

В ней говорили страх и отчаяние, но визиготский офицер пристально взглянул на ее и, качнувшись в седле, заставил развернуться свою гнедую кобылу.

— Он — мой повелитель Фридрих — был доселе верным вассалом славного короля-калифа Гелимера, а ныне принимает под свою руку халифат визиготской империи.

«Во дает!» — тупо подумала Аш.

— Фридрих Габсбург? — с недоверием переспросила Флориан и закашлялась в ладонь. — Фредерик вздумал участвовать в выборах на трон короля-калифа?

— Он же чужеземец, — возмущенно крикнул Роберт Ансельм квахиду. Аш не обращала на них внимания.

«Да, может пройти», — хладнокровно оценила она.

Оставшаяся в Дижоне армия разделилась сейчас на «да», «нет» и «может быть». «Да» — за Леофрика. «Нет» — те, кто остался верен Гелимеру, но у мертвецов редко остаются друзья. А «может быть» — те, кто выжидают, на чьей стороне окажется успех.

Эти парни, должно быть, бывшие клиенты Гелимера, которых он выдвинул на офицерские посты в своем легионе. А за Фридрихом они пошли, потому что…

— Выдайте женщину, — рявкнул легионер. — Не путайте лорда Фридриха с Леофриком. Леофрик слаб и вздумал заключить мир, когда победа была уже в наших руках. Милорд Фридрих, став калифом, решительно пойдет по пути, предначертанному предательски убитым Гелимером. Милорд Фридрих казнит эту женщину, Флору, называющую себя герцогиней Бургундии, чтобы сделать нашу победу окончательной.

Ансельм с почтительным ужасом прогудел:

— Каков сукин сын!

Розоватый туман на востоке посветлел — солнце поднималось. Блестел свежий снег. Дыхание выплывало из губ белыми облачками. Аш прикинула позиции: Баязет теперь слева от нее, Синий Вепрь де Вира справа. Она прищурилась, вглядываясь через пятьсот ярдов, отделявших ее от отряда Фридриха.

— Король-калиф Фридрих, — повторила она. — Да, если он убьет герцогиню, обернув дело поражением Бургундии, визиготы признают его великим героем империи, вполне может быть, и калифом. Да еще он отхватит солидный кус Бургундии. Большая часть достанется Луи Французскому, но и Фридрих в обиде не останется. А к тому времени как турки полезут через границу — его границу, — он уже подчинит себе войска да еще использует силы визиготов, и бояться ему нечего: погонит их как овец. Император Священной Римской империи и король-калиф. А всего-то и надо для этого — прикончить герцогиню Бургундии.

— Не могу поверить… — Флориан снова закашлялась, утерла слезящиеся глаза. Нос у нее заметно покраснел, и Аш на долю секунды захлестнула нежность к своему простуженному лекарю-герцогине. — Мелкие политические интриги! Фридрих не может не знать, что задумали Дикие Машины!

Аш пожала плечами:

— Очевидно, он в них не верит.

— Ты разбила визиготские легионы! Не может все сорваться из-за какой-то засады!

— Нет таких героев, которым не грозит глупая смерть в мелкой заварушке после окончания настоящей войны, — мрачно возразила Аш и добавила на солдатском жаргоне для Роберта Ансельма: — Прорвемся. Вы с милордом Оксфордом и Баязетом берите Флориан и уносите ноги. Доберетесь до Дижона — вышлете подмогу.

— Когда разберемся, кто теперь в Дижоне командует, — угрюмо поправил ее Джон де Вир и повернулся в седле, чтобы отдать распоряжения янычарам.

Аш, прикрывая его, дала шенкеля кобыле и выехала вперед, ближе к герольду:

— Возвращайтесь и передайте Фридриху, что он — лающий пес. Герцогиня под нашей защитой, а он может валить на все четыре стороны.

Визигот вскинул и резко опустил руку. Раздалось резкое гудение луков. Аш машинально пригнулась. Стрелы засвистели в гуще всадников. Герольд пришпорил коня и галопом ускакал к своему отряду.

Янычары, не раздумывая, бросились в атаку. Копыта пяти сотен коней взметнули вверх грязь, перемешанную с камнями и снегом. Брызги талой жижи застучали по шлему Аш. Она приподняла свой салад, вытерла лицо и выкрикнула: «Стройся!» Ансельму. Конные стрелки янычар натянули луки и выпустили стрелы на скаку, в то же время перестраиваясь так, что знамя Синего Вепря с Флориан дель Гиз оказались в самой середине их отряда.

«До нее им не добраться», — подумала Аш, видя, как атакующая колонна превращается в столпотворение: крики раненых лошадей, падающие люди и сбитые знамена.

Сквозь этот хаос она увидела, как расступились ряды стоящих против них воинов.

По истоптанному снегу и напрямик по сугробам зашагали вперед фигуры выше человеческого роста. Их движение казалось неторопливым, но они приближались с пугающей быстротой. Каменные подошвы уходили так глубоко в землю, что невозможно было представить их поскользнувшимися или упавшими. Красноватые лучи солнца блестели на их телах и в слепых глазницах.

Вот один протянул руку и снял человека с коня. Держа извивающегося турка за лодыжку, одной каменной рукой поднял и хлестнул его телом, как бичом.

Не менее двадцати карфагенских големов-гонцов надвигались тяжелой поступью, протянув вперед руки.

Аш заставила кобылу попятиться, взметнув грязные брызги, увидела рядом с собой Рикарда со знаменем. Сжалась всем телом, ожидая струи греческого огня.

Один из големов, с блестевшей за плечами медной цистерной, хлестнул ревущим пламенем в гущу атакующих. Строй турок рассыпался

«Всего один; греческий огонь у них кончается; — откуда взялись големы?»

Масса всадников пронеслась мимо нее, моментально скрыв из вида големов. Снова послышался кашляющий рев огня, закричали кони. Ее эскорт расступился, пропустив к Аш Баязета, дюжину турецких всадников и Джона де Вира, сжимавшего в латной перчатке поводья коня Флоры.

— Они прорвались, женщина-бей!

— Роберт! Рапорты разведки! Есть дыра, где можно отсидеться, пока гонец приведет помощь?

Ансельм указал рукой:

— Постройки на краю леса справа по склону. Разрушены, но можно укрыться.

— Флориан, тебе туда. Не спорить! — Аш выбросила себя из седла, с перепуганной кобылы, приземлившись не слишком удачно, но все же на ноги. Выхватила меч и указала, крича знаменосцу Лазоревого Льва: — Отступаем обратно к лесу!

Примчался Виттелеши. Алебардщики выстраивались за его спиной. Стрелы звенели о плоские шлемы. Кто-то с кряхтением нагнулся, чтобы обломить древко засевшей в икре стрелы. Рикард потянулся к поводу ее кобылы, знамя мешало ему. Аш сыпала короткими приказами, командиры копий кричали своим людям, они медленно-медленно пятились к лесу, отбивая германцев, прикрываясь строем алебард, отплевываясь визжащими болтами арбалетчиков Жан-Жака Кловетта.

— Хорошо, тесни их, не спешить… Пошли!

Она не сознавала ничего, кроме налившихся усталостью ног и необходимости бежать — быстро, в полной броне, по снегу, через заваленный обломками стволов и сучьями лес. Комья липли к подошвам, невидимые кроличьи норы грозили вывихом лодыжек.

Впереди нее неровным сбивчивым шагом бежали Флориан и два прикрывавших ее англичанина. Аш уже различала в просвете деревьев разрушенные серые стены. Рык Ансельма выстроил бегущих в неровную цепь, которая должна была одним концом зацепить пустую скорлупу стен. Аш рванула на другой конец цепи, к груде обгорелых мощных стволов, своим телом оттесняя людей к укрытию. Знамя все время держалось у нее за плечом. Рикард нес его — бледный, задыхающийся; а маленький паж Жан вел лошадей… Она остановилась с разлета, когда на склоне появились и стали наступать на цепь красные гранитные големы.

«Прорвут цепь, обойдут или зайдут в тыл через лес…»

— Аш! — кричал ей в ухо Рикард, отпихнувший Неда Моулета и Генри ван Вейена. — Аш!

— Что такое? — Она крикнула гонцу: — Скажите де Виру — арбалеты! Если броню пробивают, то и камень расколют! Рикард, что?

— Флориан!

Аш с усилием оторвала взгляд от схватки: от колеблющейся цепи, пятившейся вверх по откосу. Штандарт Лазоревого Льва развевался в середине линии — яркий ласточкин хвост. Питер Тирелль вставил древко в кожаную петлю пояса. Перед проломом каменной стены («Церковь», — решила Аш, заметив круглые арки оконных проемов) сгрудилась горстка людей. Ричард Фавершэм, Виттелеши, Джованни Петро.

— Она ранена! — вопил Рикард. — Ранена, босс!

— ВРЕМЯ. НАШЕ ВРЕМЯ.

Торжествующий рев Диких Машин в мозгу. Мощь их голосов заставила Аш покачнуться: она схватилась за плечо Рикарда, чтоб не упасть.

Парня скрыла тень, блеск его лат потускнел. Аш подняла голову.

Свет утреннего солнца уходил, как вода из расколотого кувшина.

В последнем гаснущем свете она успела разглядеть чернеющий от карабкающихся вверх людей заснеженный склон, знамя с орлом Фридриха Габсбурга — и знамя Сигизмунда Тирольского, при виде которого Аш на секунду горестно усмехнулась, припомнив Кельн: «Этот тип из чистой вредности выдал замуж меня за Фернандо», и еще одно знамя: зубчатое колесо, пересеченное косой полосой. Полдюжины загадок получили объяснение. Молодой человек, которого она видела с Леофриком за столом переговоров, — Сиснандус («Хотя мы так и не познакомились») и големы, украденные у Дома Леофрика.

Она споткнулась, налетев на Виттелеши, бросившегося обратно к цепи, и обнаружила, что цепляется за плечо Томаса Рочестера, торопливо стучавшего огнивом, скосив единственный глаз. Все содержимое его мешка валялось в снегу, кроме мешочка с огнивом и трутом.

— Фитили! — вопил он. — Факелы! Огня!

Аш прошла вверх среди оскальзывающихся людей, стремившихся к развалинам часовни. Где-то впереди во тьме возвысился голос, выпевающий латинские слова: Ричард Фавершэм. Аш протолкалась вперед, Антонио Анжелотти сунул ей в руку факел. Желтый отблеск лизнул его золотистые кудри.

— Аркебузы на левый фланг!

— Раздолбайте проклятых големов! Бейте их. Живей!

Она не замедлила шага, оставив разбираться с этими делами свой эскорт, перелезла через низкий фундамент и упала на колени рядом с Фавершэмом. Флориан лежала в том жалком укрытии, какое могли дать пятифутовые остатки стены. Аш отдала факел Рикарду, и тот сжал его вместе с древком знамени.

Флора была без шлема, кожа на горле ссажена. Черная кровь пропитала волосы над правым ухом. Аш торопливо стянула перчатку и коснулась перевязанными пальцами раны. Под пальцами что-то подалось. Женщина застонала.

— Чем это ее?

Джон де Вир, бледное лицо которого резко светлело под забралом, выкрикнул:

— Одна из этих штук! Джордж погиб. Оно вырвало милорда Бомона из седла. Нас спас мой брат, милорд Оксфорд. Оно ударило ее. Ударило. Сквозь шлем!

— Дерьмо! — Ей бы отлежаться несколько недель или даже месяцев, под заботливым присмотром священников, — глядишь, и выжила бы. Но не здесь, на открытом всем ветрам склоне, в чернильной мгле, когда рядом, за стеной бушует битва.

Томас Рочестер ввалился в круг света на утоптанный снег, наступив на ногу Ричарду Фавершэму. В руках он держал второй факел. В темноте прогремел мощный голос Ансельма, дальше вдоль линии Джон де Вир подхватил команду: «Держать цепь!»

Содрогание воздуха предупредило Аш: из темноты обрушилась лавина стрел. Она заслонила Флориан своим телом, замычав, когда стрела отскочила от наспинной пластины.

— Давайте ее в укрытие!

— Да нет здесь укрытия! — выкрикнул Ричард Фавершэм, перекрикивая звеневшие над самым ухом клинки. — Лучше этой стены ничего не найти, босс.

— Она умирает! — Джон де Вир, плача, упал на колени рядом с Флориан. — Мадам, это конец всему!

— Провались ты!

Рядом послышался хриплый вопль. Аш вскочила, рубанула по черной склонившейся через стену тени, и тело упало к ногам Ричарда Фавершэма. В спине его торчали четыре стрелы с бронебойными головками. У другого конца стены показалась фигура в пластинчатой броне.

Фарис с обнаженным мечом в руке шагнула в круг света вместе с Рикардом и его знаменем.

— Нас слишком мало, а големов слишком много. Трех мы разбили молотами, но клинками их не остановить… — Она резко осеклась, увидев распростертое тело Флоры дель Гиз. — Уста господни! Мертва!

Ричард Фавершэм прервал молитву:

— Умирает, мадам.

Фарис подняла клинок. Аш спокойно наблюдала за ней. Когда острие меча поднялось к щели ее забрала, тело невольно напряглось. Острые как бритва края и острие росли, надвигаясь.

— Нет времени извиняться, — сказала визиготка, поднимая меч обеими руками и занося над головой, готовая вложить в удар всю тяжесть тела.

В темноте прозвучал резкий удар. Меч качнулся в сторону, миновав Аш на целый фут. Фарис, вскрикнув, запрокинулась на спину. Аш с открытым ртом наблюдала, как она корчится на снегу.

— Иначе никак, — сказал Антонио Анжелотти, поднимаясь от дальнего конца стены. Аркебуза в его руках еще дымилась. В холодном воздухе распространился запах запального фитиля. Он подошел, нагнулся над месивом раздробленной плоти и костей, в которое превратилось правое колено женщины. — Дьявол, я целил в спину. Мадонна, делайте, что собирались. И поскорее!

— А что я собиралась? — тупо спросила Аш. Она не слышала ни собственного голоса, ни шума схватки за мучительным отрывистым визгом Фарис, раздиравшим черное утро. — Что я…

— Мадонна, — Анжелотти протолкался между Джоном де Вир, Рикардом и Томасом, сжал ее руку. — Теперь они заставят вас, Дикие Машины. Думаю, они уже говорят с вами. У вас что-то заготовлено на этот случай. Делайте же.

Она смутно видела, как Ричард Фавершэм прижимает к себе Флориан (герцогиня-лекарь казалась совсем маленькой на его широкой груди), как латники кинжалами перерезают ремешки, снимая стальные поножи с искалеченной ноги Фарис.

«Так я и не узнаю, сумела бы Флориан приказать убить меня сейчас?» Она отстранилась от Анжелотти, встала на колени, тронула золотистые волосы Флоры.

— Эта… — раздался за ее спиной звенящий голос Анжелотти. — Эта, Фарис, она считала себя орудием Диких Машин. А узнав, что это вы, что они могут овладеть вами и вы не в силах им помешать… что ж, с ее стороны было мудро попытаться убить вас. Но у вас же что-нибудь есть.

Она оглянулась через плечо и увидела, что аркебузы почти готовы для нового залпа. Бледный Рикард смотрел на них круглыми глазами; Рочестер выкрикивал приказы, не замечая, что делается на стороне, где он не видит; Джон де Вир задумчиво кивал каким-то своим мыслям.

— Делайте, — повторил итальянец, — не то я закончу то, что она начала. Я видел Дикие Машины в Карфагене. Я достаточно напуган, чтобы убить вас.

Аш покачнулась под напором новой волны внутренних голосов, отодвинулась от тела Флориан и повернулась лицом к Анжелотти. Слезы промыли белые дорожки на его закопченном пороховой гарью лице, она ясно видела их в свете факела. Он закусил губу. Стоял в десяти-двенадцати футах от нее — достаточно далеко, чтоб успеть выхватить длинный кинжал-фальконет, если пуля не достигнет цели.

«Он это всерьез, — подумала Аш, — и он прав».

— Да, у меня кое-что есть. Я сама это только что поняла. Ты убедителен, Анжели.

— Я напуган, мадонна, — упрямо повторил он. — Если вы сейчас умрете, еще остается у нас шанс переломить войну и уничтожить Дикие Машины. У нас будет время. Мадонна, что вы можете сделать? Можете сопротивляться им?

Новая волна слабости прокатилась через разум и тело.

Аш ухмыльнулась ему:

— Они овладели мной. Я не могу им помешать. Я ничего не могу сделать, — сказала она, — кроме как… говорить с ними. Это я еще могу.

Она сделала несколько шагов в сторону, к огромному поваленному алтарю. Факелы освещали резьбу на камне: четыре льва по углам, а в середине — вепрь под древом. Аш опустилась на колени в истоптанном снегу.

— Зачем? — вслух произнесла она. — Зачем вы это делаете?

Множество холодных голосов в ее мозгу сплелись в один нечеловеческий голос:

— ТАК ДОЛЖНО. СО ВРЕМЕН, ПАМЯТИ О КОТОРЫХ НЕ СОХРАНИЛА ВАША ЖАЛКАЯ ПАМЯТЬ, МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТАК ДОЛЖНО БЫТЬ.

Ее пронзила печаль.

Не своя, с ужасом осознала она, не человеческая печаль. Холодное бесстрастное сожаление.

— Почему так должно быть?

— У НАС НЕТ ВЫБОРА. РАДИ ЭТОГО СВЕРШЕНИЯ МЫ ТРУДИЛИСЬ ВЕКА. ДРУГОГО ПУТИ НЕТ.

— Ага, конечно. Просто потому, что вам захотелось от нас избавиться, — сказала Аш. В ее голосе звучала горькая насмешка, а лицо заливали слезы. Она почувствовала руку Анжелотти на своем наплечнике.

— Плохая война, — говорила она. — Только и всего. Плохая война. Просто вы хотите от нас избавиться.

— ДА.

В ней нарастало давление, побуждение к действию против ее воли. '

— Зачем?

— ЧТО ТЕБЕ ДО ТОГО, МАЛАЯ ТЕНЬ?

— Вы хотите нас уничтожить, — сказала Аш. — Всех. Так, словно нас никогда не было, сами сказали. Словно с начала времен не было никого, кроме вас.

— ТЫ НЕ СПОСОБНА ПОНЯТЬ, КАКИХ ЖЕРТВ ЭТО ПОТРЕБОВАЛО. ТЕПЕРЬ — ВРЕМЯ. БУРГУНДИЯ УМИРАЕТ. ТЕПЕРЬ…

— Я должна понять.

Аш вслушивалась. Ее душа, разум, тело корчились на заснеженных камнях. Во рту соленый вкус крови.

Она поняла, что давление отступило.

— НАМ ЖАЛЬ ВАС, — гремел в ее внутреннем слухе хор Диких Машин. — НО МЫ ВИДЕЛИ, К ЧЕМУ ВЫ ИДЕТЕ.

Ошеломленная, Аш переспросила:

— К чему?

Они пели в ее мозгу, горестный хор, печаль великих демонов ада:

— ПЯТЬ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ МЫ РОСЛИ. РАЗУМЫ, ОБРЕТАЮЩИЕ СВЕТ ВО ТЬМЕ. МЫ ОЩУЩАЛИ ВАШУ СЛАБУЮ СИЛУ, МЫ ДЕЛАЛИ ВЫВОДЫ. ОТ ГУНДОБАДА МЫ ПОЛУЧИЛИ ЗНАНИЯ О МИРЕ…

— Вот именно, — кисло пробормотала Аш сквозь забивший рот кровавый снег. Одновременно она сознавала, что Анжелотти стоит рядом с фальконетом наготове, что остальные отступили назад, потому что крики схватки приближаются, и что в ее мозгу гремят голоса:

— МЫ ОБЩАЛИСЬ С ВАМИ В ТЕЧЕНИЕ ВЕКОВ, МЫ НАБЛЮДАЛИ ВАС ДОЛЬШЕ, И МЫ ВЫЧИСЛЯЛИ…

— БЫСТРЕЕ МЫСЛИ, БЫСТРЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА…

— ВЕК ЗА ВЕКОМ МЫ ВЫЧИСЛИЛИ, К ЧЕМУ ВЫ ПРИДЕТЕ.

Голоса прозвучали как один:

— ВЫ СТАНЕТЕ ДЕМОНАМИ.

— Я видела войну, я сама воевала, — холодно отозвалась Аш, поднимаясь на четвереньки. — Я обхожусь без веры в демонов — повидала, на что способны обычные люди, да хоть я сама. Но это не дает вам права уничтожать нас.

— ВАШИ ДЕЛА — НИЧТО. ВСЯ ЖЕСТОКОСТЬ ВОЙНЫ, ВСЕ ЭТИ ВЕКА — НИЧТО В СРАВНЕНИИ С ТЕМ, К ЧЕМУ ВЫ ИДЕТЕ.

Стоя на коленях, с залитым слезами лицом, в темноте, она не могла удержаться от истерически смешливой мысли, прокравшейся в сознание:

«Я веду с демонами диспут о конце света. Диспут! Дерьмо…»

Она сказала:

— Может быть, более страшное оружие…

— ВЫ ИЗМЕНЯЕТЕ МИР, — тихо плакали в ее мозгу горестные голоса. — ТЫ, ГУНДОБАД, КАЖДЫЙ ИЗ ВАС. В КАЖДОМ ЕСТЬ ДОЛЯ БЛАГОДАТИ. ДА, МЫ САМИ ВЫВЕЛИ РАСУ, К КОТОРОЙ ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ, НО МЫ ЛИШЬ ОПЕРЕДИЛИ СОБЫТИЯ. В КОНЦЕ КОНЦОВ ВАША РАСА ПРИШЛА БЫ К ЭТОМУ САМА. В БУДУЩЕМ КАЖДЫЙ СТАЛ БЫ «АШ».

Она выдавила хриплым шепотом, изумленная:

— Не понимаю…

— ТЫ БЫЛА СОЗДАНА КАК ОРУЖИЕ. СИЛЬНАЯ. ТЫ ОБЛАДАЕШЬ СИЛОЙ ЛИШИТЬ МИР РЕАЛЬНОСТИ. ПОДОБНЫХ ТЕБЕ СТАНЕТ МНОГО. МЫ ПРЕДВИДЕЛИ ЭТО. ЭТО НЕИЗБЕЖНО. И ОРУЖИЕ БУДЕТ ИСПОЛЬЗОВАТЬСЯ — ПОКА, НАКОНЕЦ, В МИРЕ НЕ ОСТАНЕТСЯ НИЧЕГО НЕИЗМЕННОГО. МЫ ПЕРЕСТАНЕМ СУЩЕСТВОВАТЬ. МНОГИЕ ВИДЫ, СУЩЕСТВУЮЩИЕ В МИРЕ, ИСЧЕЗНУТ. ОСТАНЕТСЯ ТОЛЬКО ЧЕЛОВЕК-ЧУДОТВОРЕЦ, РАЗРЫВАЮЩИЙ В КЛОЧЬЯ ТКАНЬ МИРА. ОН БУДЕТ МЕНЯТЬ И СЕБЯ, И НЕ СТАНЕТ НИЧЕГО ПОСТОЯННОГО, ЦЕЛЬНОГО, РЕАЛЬНОГО: ТОЛЬКО БЕСКОНЕЧНАЯ ЦЕПЬ ЧУДЕС, ЦЕПЬ ПЕРЕМЕН. БЕСКОНЕЧНЫЙ ПОТОК ХАОСА…

Холоднее снега, в котором она стояла, Аш выговорила:

— Новые чудотворцы…

— В КОНЦЕ КОНЦОВ ВЫ ВСЕ СТАНЕТЕ ЧУДОТВОРЦАМИ. ВЫ СОЗДАДИТЕ ИЗ СЕБЯ РАСУ ЧУДОТВОРЦЕВ. МЫ ПРОГОНЯЛИ МОДЕЛЬ МИЛЛИАРДЫ, МИЛЛИАРДЫ РАЗ: РЕЗУЛЬТАТ НЕИЗМЕНЕН. НЕТ СПОСОБА ИЗБЕЖАТЬ ЭТОГО, ИНАЧЕ КАК ПОЛНОСТЬЮ СТЕРЕВ ВАС С КАРТИНЫ МИРА. СОЗДАТЬ МИР, В КОТОРОМ ВАС НИКОГДА НЕ БЫЛО, ЧТОБЫ ВСЕЛЕННАЯ ОСТАЛАСЬ УСТОЙЧИВОЙ И ЦЕЛЬНОЙ.

Все это вошло в сознание, как единое целое: слова лились так быстро, что ее понимание было не словесным. Перед Аш возникла целостная картина мира, где все течет, скользит, меняется, преобразуется во множество реальностей, каждая из которых столь же ненадежна, как все другие, пока не рассыпается структура, не распускается сама ткань мироздания, не исчезают основные понятия геометрии и симметрии. И нет ни одного разума, который был бы постоянен, осознавал себя как неизменную личность. Любой может быть изменен волей врага или друга, или в минутном приступе отчаяния.

— Так вот почему… — Аш заметила, что дрожит. Кровь испуганно билась в висках. — Вот зачем… Значит, просто уничтожить нас? И все дело?

— ТЫ НАШЕ ОРУЖИЕ. МЫ НАПРАВИМ ЧЕРЕЗ ТЕБЯ ЭНЕРГИЮ СОЛНЦА, СЕЙЧАС…

— ДАДИМ ТЕБЕ ВСЕ ВОЗМОЖНОСТИ, ОТКРОЕМ ВСЕ ВЕРОЯТНОСТИ, КАКИЕ СУЩЕСТВОВАЛИ КОГДА-ЛИБО…

— ИСКОРЕНИТЬ ТВОЙ РОД. СДЕЛАТЬ НЕБЫВШИМ ТО, ЧТО СДЕЛАЛО ВОЗМОЖНЫМ ЕГО БЫТИЕ, СДЕЛАТЬ ЕГО НЕВОЗМОЖНЫМ…

— ОБРУШИТЬ РОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В НЕВОЗМОЖНОСТЬ…

— СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО НЕ БЫВШИМ НИКОГДА.

Оно ворвалось в нее: знание, которым она не желала обладать.

— Я-то думала, вы просто хотите уничтожить нас, чтобы быть единственными!

— ЕСЛИ ВЫЖИВЕТ ТВОЙ РОД, ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ПОГИБНУТ — ХУЖЕ, БУДУТ ИЗМЕНЯТЬСЯ, ИЗМЕНЯТЬСЯ БЕЗ КОНЦА, СТАНУТ НЕУЗНАВАЕМЫ…

— Я думала…

Крики и грохот пробились к ней из внешнего мира. Глаза распахнулись, она увидела ноги пробегающего мимо человека, залитый кровью снег в кругу, освещенном факелами; услышала крики, приказы, вдохнула вонь мочи, крови, грязи; услышала вопль…

Рядом с ней упал человек: Анжелотти. Он тянулся зажать бедро, из которого крутой дугой била кровь — разрезана артерия.

— Дерьмо, — ее руки в густой крови, она пытается остановить поток.

— МАЛЕНЬКАЯ ВОИТЕЛЬНИЦА, ТЫ НЕ ЗАХОТЕЛА БЫ ВИДЕТЬ ВОЙНУ ЧУДЕС.

— Я никакую войну не хочу видеть! — Она нажала всем телом. Антонио Анжелотти поднял на нее измученный взгляд, мелькнуло перед глазами широкое плечо: Ричард Фавершэм накладывал повязку, бинт мгновенно набряк кровью — бедренная артерия? Или просто рассечена мышца до самого паха? Но так много крови, так быстро…

— МЫ ДАДИМ ТЕБЕ ДАР, КАКОЙ В НАШИХ СИЛАХ. В ИЗМЕНЕНИИ, КОТОРОЕ ТЕБЕ ПРЕДСТОИТ ВНЕСТИ В МИР, ПОГИБНЕШЬ ТЫ САМА. НО МЫ ДАДИМ ТЕБЕ СВОЮ СПОСОБНОСТЬ К ВЫЧИСЛЕНИЯМ. СОЗДАЙ СЕБЕ НОВОЕ ПРОШЛОЕ.

— Но меня же не будет! — она не отводила взгляд с лица Анжелотти, мягкая кожа его перепачканного лица постепенно разглаживалась. — Вы же хотите всех нас отправить к черту, вот и все ваше изменение!

— ТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ, ЧТОБЫ СОВЕРШИТЬ ЭТО ЧУДО.

Голоса машин в ее сознании смягчились:

— ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ДОЛЖНА СУЩЕСТВОВАТЬ, БЕЗ НЕЕ НЕ БЫЛО БЫ ТЕБЯ, СПОСОБНОЙ СОВЕРШИТЬ ЭТО. ОНА СТАНЕТ ПРИЗРАЧНОЙ ИСТОРИЕЙ, КОГДА ИСЧЕЗНЕТ И СТАНЕТ НЕВОЗМОЖНОЙ ВСЯ ВАША РАСА. ОДНАКО… ТЫ МОГЛА БЫ ВЫБРАТЬ СЕБЕ ПРИЗРАЧНУЮ ИСТОРИЮ.

— Непонятно!

— МЫ ДАДИМ ТЕБЕ СИЛУ ИЗМЕНИТЬ ЕЕ, СОЗДАТЬ НОВОЕ ПРИЗРАЧНОЕ ПРОШЛОЕ. СОВЕРШАЯ НАШЕ ЧУДО, ТЫ ИЗМЕНИШЬ ВСЕ, ЧТО БЫЛО, И СОЗДАШЬ НОВОЕ, НЕБЫВШЕЕ. ТЫ УМРЕШЬ В ОДНО МГНОВЕНИЕ С ОСТАЛЬНЫМИ, НО УМРЕШЬ ПРОЖИВШЕЙ ДРУГУЮ, НОВУЮ ЖИЗНЬ. ИЛЛЮЗОРНУЮ, НО ОНА СМОЖЕТ — МЫ НАДЕЕМСЯ, ЧТО СМОЖЕТ — ПОДАРИТЬ ТЕБЕ МГНОВЕНЬЕ ПОКОЯ ПЕРЕД НЕБЫТИЕМ.

Грудь сдавило. Черное утро пятого января тысяча четыреста семьдесят седьмого года. В темноте кричат и умирают люди. Холодно. Тяжесть растет. Аш хватается за голову, срывает шлем, стискивает виски обеими руками…

— НАМ НУЖНА ТОЛЬКО ТЫ, ТВОЯ КРОВЬ. НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ В ТОМ, ЧТОБЫ ТЫ ПРОЖИЛА ЭТУ ЖИЗНЬ ВОИНА. МЫ СЛЫШАЛИ МЫСЛИ РАЗУМА, ВСЕЛИВШЕГОСЯ В MACHINA REI MILITARIS, ТВОЕГО «ГОДФРИ МАКСИМИЛЛИАНА». ЧЕРЕЗ НЕГО МЫ ЗНАЕМ ТЕБЯ. СОВЕРШАЯ ЧУДО, ИЗМЕНЯЯ МИР, ТЫ МОЖЕШЬ ИЗМЕНИТЬ ЕГО ТАК, ЧТОБЫ В НЕМ БЫЛИ ТВОИ ЛЮБЯЩИЕ РОДИТЕЛИ, СЕМЬЯ, ЧТОБЫ ТЕБЯ ЛЮБИЛИ, НЕ ПОКИНУЛИ, — ДЛЯ НАС ЭТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ: ТЫ ВСЕ РАВНО СОХРАНИШЬ СПОСОБНОСТЬ СДЕЛАТЬ ТО, ДЛЯ ЧЕГО ТЫ НАМ НУЖНА.

Тяжесть в груди — это память.

Большая мужская рука, прижимающая к земле. Взрослое колено, втискивающееся между бедер. Рвущая тело изнутри боль: детские гениталии разорваны, искалечены.

Слезы хлынули по лицу.

— Неужели еще раз? Только не со мной. Не надо больше!

— НАМ КАЗАЛОСЬ, ЭТО ДОБРЫЙ ДАР. ТЫ МОГЛА БЫ РОДИТЬСЯ В СЕМЬЕ, КОТОРАЯ ЛЮБИЛА БЫ ТЕБЯ. СРЕДИ ОСОБЕЙ ВАШЕГО РОДА ЭТО НЕ РЕДКОСТЬ. ТЫ МОГЛА БЫ С НАШЕГО СОГЛАСИЯ ИЗМЕНИТЬ, ВЫЧЕРКНУТЬ ИЗ СВОЕЙ ЖИЗНИ НАСИЛИЕ, ГОЛОД, СТРАХ. И ТВОЯ СМЕРТЬ ПРЕРВАЛА БЫ МГНОВЕНИЕ, КОГДА ТЫ ПОЗНАЛА ЛЮБОВЬ.

Под ее ладонью вздохнул Анжелотти. Она почувствовала его смерть. Рука в пропитанной кровью перчатке потянулась погладить золотистые волосы, закрыть пронизанные голубоватыми прожилками мраморные овальные веки. Она почуяла вонь опорожнившегося кишечника. Ричард Фавершэм возвысил свой дрожащий голос, почти не слышимый за шумом сражения.

Аш сказала:

— Я не буду ничего менять.

В ее сознании смешались недоумение, печаль, сожаление: отчасти принадлежащие ей, но больше — машинам.

— Чем бы я ни была, — сказала она, — что бы со мной ни случилось — это то, что я есть. Я не променяю этого на призрачную любовь. Я…

Она погладила волосы Анжелотти:

— Я знала любовь.

Она встает, отступает назад, давая Ричарду Фавершэму пролить миро на лоб умершего. Ледяной жестокий ветер сушит слезы. На этот раз она не пытается отстранить печаль: смотрит на расплывающееся дрожащее пламя факелов меж разрушенных стен, на людей, осыпающих ударами гранитные тела машин — Роберт Ансельм топором высекает сноп искр из гранитного колена; Людмила Ростовная роняет лук, выхватывает фальконет, бьет с размаху; Джон Баррен и Джованни Петро рядом с ней, плечом к плечу; и лишенные век глаза голема вспыхивают в гаснущем свете факела.

Аш спокойно возвращается обратно к Ричарду Фавершэму, сжавшемуся под алтарем, обнимая Флориан дель Гиз. Рикард натыкается на ее плечо.

— В РАССЧИТАННОМ НАМИ БУДУЩЕМ ВСЕ БУДЕТ ИНАЧЕ; НЕ СТАНЕТ ЛИЧНОСТИ, НА КОТОРУЮ МОЖНО ПОЛОЖИТЬСЯ, НИЧТО НЕ БУДЕТ ДЛИТЬСЯ ДЕНЬ ОТО ДНЯ. И ТЫ ЖЕЛАЕШЬ РАСПРОСТРАНИТЬ ЭТОТ ХАОС НА ВСЕЛЕННУЮ, РАЗМЕРЫ КОТОРОЙ ТЕБЕ НЕ ДАНО ДАЖЕ ПОСТИГНУТЬ?

— Вот они!

В утренней тьме она не могла разглядеть толпы, только слышала взметнувшуюся со склона волну криков, да мелькнуло несколько спин. Пара алебардщиков, отступая, споткнулись о фундамент часовни. Потерявшая всадника лошадь — кажется, янычарская кобыла — задела ее, падая на щебень с переломанными ногами.

— Аш!

Рикард. Тащит куда-то. Аш приподнимается. Еще дюжина теней проносится мимо, в темноту.

— За Льва!

Пронзительный боевой клич над ее головой обрывается. Аш перекатилась, выпрямилась, звеня пластинами лат, развернулась, отыскивая глазами свое знамя…

…и успела заметить его падение. Рука Рикарда поднялась к голове, визигот с копьем опрокинулся навзничь через стену, кольчуга вспорота, Нед Моулет дважды опускает короткий меч-бастард, перепрыгивает заснеженный простенок и исчезает.

Знамя Лазоревого Льва легло на снег. Аш видела торчащую из шлема Рикарда короткую зазубренную щепку. Наконечник копья ударил, соскользнул, древко раскололось об ожерелье кирасы и белый, острый как бритва осколок дерева воткнулся в прорезь-глазницу салада. Черная в свете факела кровь выплеснулась вверх, залив белое дерево. Пальцы Рикарда скребли сталь. Он откинулся назад, упал, вскрикнув под шлемом, выгнулся дугой и затих.

— Рикард!

Она встала, посмотрела.

— Да… я… Если бы могла, если бы жила еще, я бы переменила это. Возвратиться назад и переиграть… да, люди станут делать это. Вы правы. По разным причинам… люди стали бы использовать Господню благодать, если бы обладали ею. Если чудо может возвратить умершего…

— И ТОГДА НЕ СТАЛО БЫ КОНЦА ПЕРЕМЕНАМ.

— Да.

Холод — с кончиков пальцев до подошв, от сердца к душе; холод не только от этой тьмы и резни в нескольких шагах. Факел освещает синего льва на желтом шелке; Томас Рочестер, с залитым кровью лицом, снова с натугой поднимает древко, вскидывает знамя. Аш с трудом делает несколько шагов, к лежащей у заснеженной стены Флориан. Ричарда Фавершэма нет.

— ТЕПЕРЬ ВРЕМЯ. ПОРА.

Она застыла, между горем и ночным кошмаром, между длящейся бойней и провидением будущего. Застыла.

Темно.

Она опускается на колени рядом с Флориан, неуклюжая в своей броне. Грудь женщины еще вздымается от тяжелого дыхания.

Аш в отчаянии умоляет:

— Зачем менять все? Почему не… — Она ощупью находит руку Флориан. Рядом еще одно тело, оставленное отхлынувшей схваткой: может, Фарис, может, еще кто…

«Ансельм удержит их, — думает она, — и де Вир выиграет бой. А может, и нет. Тут я ничего не могу сделать. Тут — ничего…»

Ее разум работает, как всегда работал в безнадежных ситуациях: это одна из способностей, которые дали ей успех в ее ремесле.

— Зачем изменять все? Почему не изменить одно ?— резко спрашивает Аш. — То, что вы заложили в меня, — способность творить чудеса, — заберите ее! Оставьте нас как есть, но лишите этого.

Горестные голоса в ее мозгу:

— МЫ ОБДУМЫВАЛИ ТАКОЙ ВАРИАНТ. НО ТО, ЧТО ВОЗНИКЛО КАК САМОПРОИЗВОЛЬНАЯ МУТАЦИЯ, МОЖЕТ ПОВТОРИТЬСЯ. ИЛИ В ГРЯДУЩИЕ ВЕКА ВЫ СУМЕЕТЕ ИЗОБРЕСТИ МЕХАНИЗМЫ, КОТОРЫЕ БУДУТ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА ПО ВАШЕЙ ВОЛЕ. И ЧТО МЫ СМОЖЕМ ТОГДА СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ПОМЕШАТЬ ВАМ? У НАС НЕ БУДЕТ ЧУДОТВОРЦЕВ, А МЫ — ВСЕГО ЛИШЬ КАМЕНЬ, НЕМОЙ, НЕПОДВИЖНЫЙ МЫСЛЯЩИЙ КАМЕНЬ.

— Вам не обязательно нас уничтожать…

— МЫ СОЗДАЛИ ОРУЖИЕ. НО КОГДА ТЫ ВЫПОЛНИШЬ СВОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, АШ, У НАС НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ ОРУЖИЯ, ПОТОМУ ЧТО ТВОЯ РАСА ИСЧЕЗНЕТ ИЗ МИРА. МЫ ДОЛЖНЫ СДЕЛАТЬ ЭТО СЕЙЧАС. У НАС НЕТ НЕНАВИСТИ К ТЕБЕ, МЫ НЕНАВИДИМ ТОЛЬКО ТО, ЧТО СОВЕРШИТ В БУДУЩЕМ ТВОЙ РОД — А ОН СОВЕРШИТ ЭТО, ЕСЛИ МЫ НЕ ЛИШИМ ЕГО БУДУЩЕГО. ПРОСТИ НАС.

— Я сделаю что-нибудь, — пробормотала Аш. Ее мысли неслись вскачь. Сила их потока закружила ее, в венах тонко запела кровь, и что-то сдвинулось в той части ее души, которая принадлежала не ей одной. Она почувствовала, что мозг готов взорваться, и поняла, что это их огромные интеллекты сливаются с ее разумом. Она ощутила могучую силу мышления.

— Я могу сделать это, — твердо проговорила Аш. — Выслушайте меня. Я могу стереть из истории самую возможность творить чудеса. Уберите все чудеса, какие случались в прошлом. Сотрите саму способность. Вы сможете развернуть передо мной всю историю человечества… все прошлое. .. и я это сделаю.

Она прижимает к себе теплое тело Флориан. Женщина еще дышит. Аш вскрикивает вслух, пораженная вспыхнувшей мыслью:

— Но тогда Флоре придется умереть?! Прежде чем я смогу что-то сделать?

— ЭТО ПЕЧАЛИТ И НАС…

— Нет, — говорит Аш. — Нет.

Смятенный хор голосов:

— ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПРОТИВИТЬСЯ НАМ.

— Вы вот чего не понимаете, — говорит Аш. — Я не сдаюсь!

Утро пятого января темно, как безлунная полночь. Может быть, прошло не больше получаса с тех пор, как Фридрих Габсбургский бросил войско в атаку? Бой продолжается и в этой чернильной тьме? Крики людей, вопли раненых, выкрики командиров… Или это только големы: тупые жестокие машины убийства, которые не замечают ее, скорчившуюся за стеной, когда все остальные бежали или убиты?

— Я не сдаюсь, — повторила Аш. — такой вы меня создали. Вам был нужен боец, даже если вы сами этого не понимали. Я умею жертвовать людьми, это мое ремесло. Но я никого не отдам без необходимости, пока еще есть выбор.

— У ТЕБЯ НЕТ ВЫБОРА.

Очень тихий голос проговорил:

— Никогда не любила городов. Мерзкие нездоровые места. Я подхватила дизентерию?

Глаза Флориан были открыты, но смотрели в пустоту. Еле слышные слова срывались с посиневших, почти неподвижных губ.

— Кто-нибудь… убьет тебя. Если я прикажу. Аш боялась шевельнуться, чтобы не потревожить лежащее у нее на коленях тело. Она сказала очень мягко:

— Не прикажешь.

— Я… черта с два. Ты разве не понимаешь — я люблю тебя, глупышка. Но я прикажу. Ничего другого не остается.

Аш приложила ладонь к щеке Флориан. «Я не умру, и я не сдамся».

В ее голове раздался крик Диких Машин, крик горя и торжества. Она почувствовала, как в нее вливается сила. Сила входила в нее помимо сознания, в самую глубину души, туда, где скрываются самые изначальные стремления, убеждения, движения тела…

— Я умею выжить и победить там, где не осталось надежды, — говорит Аш, криво улыбаясь. — Чем я, по-вашему, занималась всю жизнь?

— КАК СОЛДАТ…

— Задолго до того…

Она касается лба женщины-лекаря, ее прикосновение легче пуха, но когда пальцы продвигаются вверх, Флора напрягается и вздрагивает от боли. Кровь засохла в золотистых волосах и не течет больше, но Аш чувствует пальцами сильную припухлость. «Ей бы в госпиталь; оказаться бы сейчас в аббатстве…»

— Еще даже до тебя, — тихонько шепчет она раненой. — Давай, держись, будь умницей. Когда меня насиловали, когда отряд Грифона-на-золоте был перевешан до последнего человека, после сдачи крепости. Когда меня бросил Гильом. Когда я стала шлюхой, чтобы не умереть с голода. С тех пор. Держись. Все дело в том, чтоб держаться.

— ОНА УМИРАЕТ. БУРГУНДИЯ УХОДИТ.

— Времени нет. Не спорьте. — Аш просовывает руку под камзол Флориан, щупает холодную кожу, находит пульс. — Я уже видела такие ранения.

— ОНА ЕЩЕ ДЫШИТ…

— ЕЩЕ БЬЕТСЯ СЕРДЦЕ…

Давление в мозгу невыносимо.

— И я сотворю… свое чудо, а не ваше.

— НЕТ…

Вокруг, за стеной темноты, убивали друг друга люди. В панике или подчинив себе ярость. В трепещущем свете факелов мелькнул Роберт Ансельм, подхвативший штандарт Лазоревого Льва, когда Джон Баррен кубарем перелетел через стену. Пальцы, лицо, все тело онемело от холода. Бой продолжается.

— ТЫ НЕ…

Она ощущала в себе их силу. Она потянулась к ней той частью души, которой привыкла слушать голоса, и жадно впивала ее. Они сопротивлялись. Она ощущала их, их безграничный разум, мешавший ей.

— Ну, — зарычала Аш, — вы что, не поняли, она нужна мне живой! Она же Бургундия!

— ЭТО БЕСПОЛЕЗНО, — спорили Дикие Машины. — ЧТО ТОЛКУ УНИЧТОЖАТЬ СПОСОБНОСТЬ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА, ЕСЛИ СОХРАНЯЕТСЯ ВАША РАСА? ВСЕ ВЕРНЕТСЯ, А МЫ БУДЕМ БЕССИЛЬНЫ.

Аш чувствует, как история, прошлое и память, расплывается, изменяясь. Ее охватывает чувство пустоты, которую не может заполнить новое будущее, только собственная реальность.

Она тихо убеждает:

— Вам нужна самая природа Бургундии, чтобы чудеса не смогли вернуться.

От картин, проносящихся в мозгу, кружится голова. Дикие Машины разворачивают перед ней расчеты пяти тысячелетий, прошлое и настоящее.

И в сердце их — так быстро, что она не способна уследить мыслью, — вершится новый расчет.

Обеими руками — одной голой, другой — перевязанной (тупая холодная боль), Аш разрывает ворот камзола Флориан, прижимает ладонь к горячей коже и, не задумываясь, облизывает грязный палец, подносит его к ноздрям женщины, чувствуя на влажной коже легчайшее дуновение.

Говорит вслух:

— Бургундия нужна вам — в вечности.

Под ее коленями скопилась лужа талого снега. На штанах и башмаках кровь. Из темноты дует ледяной ветер, застилает слезами, слепит глаза. Вспыхивает, догорая, последний факел.

Аш подняла голову, увидела на снегу горящие брызги греческого огня и голема, перешагнувшего развалины стены и поднимающего наконечник трубки метателя.

Под наушники шлема пробился рев. Человек в латах с гербом Льва выскочил вперед, занес и опустил тупой набалдашник алебарды: брызнули осколки камня, струя пламени стекла из разбитой руки голема, лизнула гранитное тулово.

— За Льва! — проревел знакомый голос Роберта Ансельма.

Аш открыла рот, чтобы крикнуть. Голем взмахнул каменным обрубком. Роберт Ансельм тяжело рухнул лицом вниз в грязь. Бак с греческим огнем взорвался беззвучной бело-голубой вспышкой.

В ослепительной белой вспышке она увидела линию сражающихся за стеной часовни: силуэты луков и изгибы алебард: штандарт Льва, орлиное знамя Фридриха поодаль, толчею людей и каменных тел.

— Давайте, подходите, — выкрикнул мужской голос в коротком взрыве смеха, — если вы такие твердые!

От руин пролегла чернильная тень, дальше все было темно. Теперь над шумом боя повсюду слышались голоса, солдаты наперебой соревновались в насмешках.

— За Льва! — раскатился голос Ансельма. — За Льва!

Ее щеки коснулось горячее дыхание. Аш не повернула головы.

Краем глаза она заметила ступившую на камень лапу с огромными острыми когтями.

Пальцы больше не чувствовали биения сердца, влажный палец не встречал дыхания, но тело Флориан оставалось теплым.

Она закрыла глаза перед величием геральдического зверя, которого Божья Благодать — пролившаяся через мужчин и женщин отряда Лазоревого Льва — вывела из темноты.

— Сейчас.

Она тянется к ним, впивает их силу: золотое сияние солнца. Она чувствует, как начались перемены, которых уже нельзя остановить.

— Я не сдаюсь, — говорит она, прижимая к себе Флориан, — а если уж проигрываю, так стараюсь сохранить все, что возможно.

Момент изменения.

Она чувствует вес Флоры. Только теперь открывает глаза, смотрит на протоптанный след на старом опрокинутом алтаре, на заснеженные руины стен, узнает знакомые очертания.

Но лес моложе, и долина другая, и нет разбитых окон и деревьев остролиста.

У нее хватает времени улыбнуться. «Фортуна. Просто повезло».

И словно взрывается разум, безмерная мысленная мощь Диких Машин протекает сквозь нее, обволакивает ее, становится подвластным ей орудием. Она способна проделывать тончайшие вычисления — что должно стать невозможным, что материализовать, что оставить в потенции.

— Ну, теперь не подведи, — ее руки обнимают Флориан, ее ладони касаются Бургундии. — Давай, девочка! — и, тихо, в темноту: — В надежное место.

Она на миг задумывается неужели каждый священник, обладающий Благодатью, чувствовал то же, что она сейчас.

Любовь к миру, каким бы жестоким, горестным и горьким он ни был. Любовь к своим. Воля и желание защитить.

И тогда властным тоном командира она говорит:

— Пошли!

Она переносит Бургундию.

Расшифровка записи беседы профессора Дэвиса, мистера Дэвиса, д-ра Рэтклифа и мс. Лонгман.

Запись датирована 14/1/2001.

Место записи не определено, определяемые шумы соотносятся наиболее вероятно с приемной госпиталя. Оригинал пленки с записью не обнаружен. Пропуски и лакуны относятся к данной расшифровке.

ЛЕНТА ЗАПИСИ #####

Источник ####

№ ####

(Шумы пленки, звук. переключателя.)

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: (неразборчиво) …с фоточувствительной эпилепсией телевизор смотреть не следовало бы.

ВОГАН ДЭВИС: Верно, однако человеку, на шестьдесят лет выпавшему из времени, приходится. Признаться, я поражен. Прихожу к заключению, что с тридцатых годов вкусы населения деградировали. Самые низкопробные развлекательные программы, и ничего больше.

ПИРС РЭТКЛИФ: С вашего позволения, профессор Воган, представлюсь…

(Неразборчиво. Фоновый шум помещения.)

ВОГАН ДЭВИС: Так вы Рэтклиф. Должен сказать, не скоро вы собрались со мной повидаться. Судя по вашим предыдущим публикациям, вы кажется, склонны к некоторой строгости мышления. Могу я надеяться, что вы обошлись с моей работой с соответствующим пониманием?

ПИРС РЭТКЛИФ: Надеюсь, профессор.

ВОГАН ДЭВИС: Пока живешь, надеешься, доктор Рэтклиф. Кажется, я не отказался бы от чашки чая. Дорогая, вы не могли бы распорядиться?

АННА ЛОНГМАН: Я спрошу сиделку, можно ли это устроить.

ВОГАН ДЭВИС: Вильям, может быть, ты…

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: На меня не обращайте внимания. Мне вполне удобно.

ВОГАН ДЭВИС: Я предпочел бы побеседовать с доктором Рэтклифом наедине.

(Неразборчиво, комнатные шумы, голоса снаружи.)

АННА ЛОНГМАН: (неразборчиво) …кофе… в местном кафе. Вам подать трость?

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: Господи, не надо. Всего несколько шагов.

(Неразборчиво — открывается и закрывается дверь?)

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, я говорил с этой девушкой. Не будете ли вы столь любезны, чтобы сообщить нам, где вы пропадали в течение, насколько я понял, почти трех недель?

ПИРС РЭТКЛИФ: С девушкой? А! Анна говорила, что вы беспокоились обо мне.

ВОГАН ДЭВИС: Будьте любезны, ответьте на вопрос.

ПИРС РЭТКЛИФ: Мне он кажется несущественным, профессор Дэвис.

ВОГАН ДЭВИС: Черт подери, юноша, отвечайте, когда вас спрашивают!

ПИРС РЭТКЛИФ: Боюсь, я мало что могу сказать.

ВОГАН ДЭВИС: Подвергались ли вы в прошедший промежуток времени опасности для жизни?

ПИРС РЭТКЛИФ: Что? Чему подвергался?

ВОГАН ДЭВИС: Это абсолютно серьезный вопрос, доктор Рэтклиф, и я буду признателен, если вы отнесетесь к нему соответственно. В свое время я поясню свою мысль.

ПИРС РЭТКЛИФ: Нет. То есть… ну… нет.

ВОГАН ДЭВИС: Вы вернулись из своей археологической экспедиции…

ПИРС РЭТКЛИФ: Не «моей». Экспедиция Изобель, доктора Напиер-Грант, я хочу сказать.

ВОГАН ДЭВИС: Сплошные женщины. Несомненно, мы вырождаемся. Однако… Вы вернулись из Северной Африки: не попадали вы за это время в опасное положение или неприятные происшествия?

ПИРС РЭТКЛИФ: Если и попадал, то не заметил. Профессор Дэвис, я вас не понимаю.

ВОГАН ДЭВИС: Девушка сказала мне, что вы читали манускрипт Сибл Хайдингем. Что этот несколько вольный перевод — ваша работа.

ПИРС РЭТКЛИФ: Да.

ВОГАН ДЭВИС: В таком случае не нужно обладать большими умственными способностями, чтобы понять, что происходит! И вы удивляетесь, что я проявляю некоторую озабоченность судьбой коллеги?

ПИРС РЭТКЛИФ: Честно говоря, профессор Дэвис, вы не производите впечатления человека, который слишком внимателен к своим ближним.

ВОГАН ДЭВИС: Вот как? В самом деле, возможно, вы правы.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я не появлялся, потому что меня допрашивали…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Кто?

ЛИРС РЭТКЛИФ: Думаю, в настоящий момент лучше не уточнять.

ВОГАН ДЭВИС: Не случилось ли несчастных случаев с кем-либо из участников вашей экспедиции? Автомобильные аварии и тому подобное?

ПИРС РЭТКЛИФ: Экспедиции Изобель. Нет. Изобель бы мне рассказала. Не понимаю, какая тут связь с манускриптом Сибл Хайдингем?

ВОГАН ДЭВИС: Этот документ объясняет, что с нами происходит.

ПИРС РЭТКЛИФ: Да, расщепление истории… (неразборчиво) что вы писали в приложении ко второму изданию? Вы написали его?

ВОГАН ДЭВИС: О да, доктор Рэтклиф, написал. Оно было у меня в кармане, когда я отправился в Лондон. Будь у издателя побольше здравого смысла, он покинул бы Лондон на время бомбежек, однако…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Возвращаясь к теме… Вы читали манускрипт Сибл Хедингем, вы писали о расколе и о «первой истории»…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Да, и совершенно очевидно, что это необходимо срочно опубликовать! Я был очень близок к истине в моем издании документов, касающихся Аш. Из документа Сибл Хедингем мне стало ясно, что Бургундия была, так сказать, «перенесена» от нас. Перенесена на уровень существования материи, который для нас в настоящее время не наблюдаем — впрочем, может быть, уже добрались и до него?

ПИРС РЭТКЛИФ: Да, эксперименты в области физики элементарных частиц и теории вероятности проводились…

ВОГАН ДЭВИС: Вы пришли к тем же выводам, что и я. По-видимому, до «раскола» мы обладали способностью сознательно делать то, что другие формы жизни проделывают бессознательно.

ПИРС РЭТКЛИФ: Превращать невозможное и чудесное в реальность. В материальный мир. (Пауза). Но я не могу понять. Вселенная реальна, понятно, мы ее воспринимаем. Но вселенная неопределенна. Это известно еще с работ Гейзенберга, на субатомном уровне все расплывчато. Наблюдение влияет на ход эксперимента. Вы можете определить местонахождение частицы или ее импульс, но никогда — то и другое вместе. Там все не устойчиво, это не та реальность, о которой говорится в манускрипте.

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Пожалуйста, перестаньте метаться.

ПИРС РЭТКЛИФ: Извините. Но я это вижу, это устойчиво. Бургундия поддерживает нашу устойчивость. Что было неопределенно сегодня, будет столь же неопределенным и завтра! Она не дает прорваться неконтролируемой ирреальности. Хаосу. Может быть, наше существование и не совершенно, но оно постоянно.

ВОГАН ДЭВИС: Разумеется, прежде мы должны были обладать способностью сознательно нарушать подобную стабильность, устойчивость. Если взглянуть на историю двадцатого века, доктор Рэтклиф, — а я, по крайней мере, смотрю на его вторую половину глазами чужестранца, — вы неизбежно придете к заключению, что это далеко не лучший из возможных миров. Большинство человечества все еще живет в страдании. Но его реальность устойчива. Человеческие злодеяния ограничены пределом возможного. Нам есть за что испытывать благодарность!

ПИРС РЭТКЛИФ: Напрашивающийся пример. Я думал об этом. Что мог бы сотворить Гитлер над евреями, будь он чудотворцем, человеком, способным в буквальном смысле изменять ткань реальности? Все превратились бы в светловолосых арийцев. Еврейской расы не было бы вообще. Это похуже холокоста!

ВОГАН ДЭВИС: Какого холокоста?

(Пауза.)

ПИРС РЭТКЛИФ: Не важно. Кто-нибудь додумался бы использовать это в военных целях, выводить новые породы людей и использовать их как оружие. Как Аш, да, как Аш. Вероятностная бомба — похуже нейтронной.

ВОГАН ДЭВИС: Нейтронной? Нейтронная бомба?

ПИРС РЭТКЛИФ: Это… трудно объяснить… бомба, которая…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Резерфорд! Добился все-таки!

ПИРС РЭТКЛИФ: Да… нет… неважно. Смотрите.

(Пауза.)

ВОГАН ДЭВИС: Чрезвычайно интересный парадокс, вы не находите? Эта война, вследствие самой природы организованной мысли, потребной чтобы направлять ее, усиливает устойчивость рациональной реальности — и в то же время разрушения, причиненные ею, ведут к хаосу.

ПИРС РЭТКЛИФ: Это, видимо, она и поняла, верно?

ВОГАН ДЭВИС: Аш? Да, вероятно, так.

ПИРС РЭТКЛИФ: Знаете, я сам не мог понять. Пока до меня не дошло, что Бургундия по-прежнему существует, все еще делает свое дело. Она у нос в видовой памяти, в подсознании: исчезнувшая золотая страна. И в то же время она продолжает абсолютно подлинное, научно доказуемое существование на неком ином уровне реальности, и продолжает выполнять свою функцию.

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, вы сознаете, что может означать возвращение некоторых вещей?

ПИРС РЭТКЛИФ: Насколько я понимаю, кое-что могло сохраниться. Ни один процесс не совершенен, вселенная велика и сложно, а то, что сделала Аш и Дикие Машины… ничего удивительного, если отдельные свидетельства первой истории остались не подчищенными. Реальность обладает собственным весом, она постепенно выдавливает из себя аномалии: свидетельства превращаются в легенду, в миф….

ВОГАН ДЭВИС: Свидетельства манускриптов.

ПИРС РЭТКЛИФ: И находки… там статуя, здесь шлем… Слово Аш, приписанные другим персонажам. Это все мне понятно. Один раскол, что сделано, то сделано, а мы еще видим оставшееся, исчезающее у нас на глазах.

ВОГАН ДЭВИС: Ложная история, возникшая, чтобы заполнить пустоты (в которой, например, Карл Смелый гибнет после, осады — но под Нанси), включает в себя отдельные сохранившиеся осколки истории подлинной. Скажем, хроники, которые были бы составлены в семье дель Гиз после 1477 года.

ПИРС РЭТКЛИФ: Не существовавшие после раскола, но которые могли бы существовать, если бы не раскол. Свидетельства полутысячелетней давности, пробивающиеся в реальность сквозь трещины истории. И манускрипт «Фраксинус» тоже. Он вполне мог быть написан.

ВОГАН ДЭВИС: До, это все вполне ясно. Меня интересует, доктор Рэтклиф, осознали ли вы в данном аспекте значение появления документа Сибл Хедингем?

ПИРС РЭТКЛИФ: С позволения сказать, профессор Дэвис, вы очень напоминаете одного моего старого учителя. Он обожал ставить меня в тупик подобными вопросами.

ВОГАН ДЭВИС: А знаете, что мне кажется самым странным? Вы обращаетесь со мной с почтением, которое, по-вашему мнению, подобает оказывать старикам, но ведь для моего сознания, доктор Рэтклиф, вы старше меня!

(Неразборчиво: шум уличного движения — открыто окно? Шипение пленки. Пауза перед продолжением беседы.)

ПИРС РЭТКЛИФ: Находка документа Сибл Хедингем кажется более маловероятной. Аш могла бы написать его… нет, продиктовать кому-либо — уже после раскола, возможно, оставила его в Англии, где гостила у графа Оксфорда?

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, я намеревался предостеречь вас, и хочу сделать это сейчас. Существует возможное объяснение возвращению свидетельств. Я предполагаю, появление артефактов, существование которых чрезвычайно маловероятно, есть следствие того, что функция, выполняемая Бургундией, по тем или иным причинам иссякает.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я думал… я опасался… Да. Невероятные события, не имеющие рационального объяснения, непредсказуемые. Но… в чем причина? Почему именно теперь?

ВОГАН ДЭВИС: Чтобы ответить на этот вопрос, надо понимать, каким образом Бургундия делает то, что делает, а я, отстав на шестьдесят лет от современной науки, полагаю себя не вправе выдвигать теории. Все, что я могу сделать, если мне позволят, это предостеречь.

ПИРС РЭТКЛИФ: Извините. Да, пожалуйста… Так вы хотели сказать?..

ВОГАН ДЭВИС: То, что произошло со мной, произошло из-за манускрипта Сибл Хайдингем. Я наткнулся на него в замке Хайдингем в конце тридцать девятого года. Могу предположить, что он… возник там, так сказать… незадолго до этого времени.

ПИРС РЭТКЛИФ: Локальный прорыв волны вероятности. Артефакт становится реальным.

ВОГАН ДЭВИС: В точности как это случилось в Северной Африке несколько месяцев назад. .

ПИРС РЭТКЛИФ: Карфаген.

ВОГАН ДЭВИС: Я жил в доме своего брата, работая над вторым изданием, и занимался исследованиями в Оксфорде, интересуясь связью де Виров с Аш. Допускаю, что документ материализовался, если хотите, в замке Хедингем незадолго до моего появления там. Я украл рукопись…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая, возбужденно}. Украли!

ВОГАН ДЭВИС: Они не соглашались ни продать мне документ, ни позволить поработать с ним. Что же еще мне оставалось?

ПИРС РЭТКЛИФ: Ну, я… вам не следовало… Ну, не знаю.

ВОГАН ДЭВИС: Я украл манускрипт и прочел его. Я знаю латынь, позволю себе заметить, гораздо лучше вас. Было уже поздно включать документ в новое издание, поэтому я написал «приложение», в котором изложил основные выводы, и назначил встречу с лондонским издателем, чтобы передать ему этот текст. Я намеревался организовать новое, переработанное издание, включавшее бы этот документ, (пауза). Я попал под бомбежку. Бомба упала довольно близко. Я мог погибнуть, а мог и уцелеть. Но случилось третье: меня выкинуло из реальности в состояние потенциальной вероятности.

ПИРС РЭТКЛИФ: При чем тут манускрипт?

ВОГАН ДЭВИС: А вот при чем. Я предполагаю, что при превращении вероятных процессов в реальные возникает некое энергетическое поле, род излучения. Чем менее вероятен материализующийся объект, тем сильнее это поле.

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Это не может быть собственно излучением.

ВОГАН ДЭВИС: Вы позволите мне закончить? Благодарю. Что бы это ни было, некий субатомный феномен или энергия, я, несомненно, попал в поле его влияния. Я думаю, влияние тем сильнее, чем ближе по времени к материализации артефакта. Это влияние каким-то образом дестабилизировало мою собственную реальность. Разумеется, работая с документом, я не мог ничего заметить. Однако во время воздушного налета, когда состояние реальности стало неустойчивым, колебалось между двумя почти равновозможными состояниями — жить или умереть, — дестабилизация проявилась. Я оказался (и оставался) потенциальным явлением.

ПИРС РЭТКЛИФ: И вы хотите предостеречь меня… из-за того, что я побывал на раскопках в Карфагене.

ВОГАН ДЭВИС: Да.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я бы ничего не заметил. Невозможно определить… Анализы… Должны существовать тесты, определяющие…

ВОГАН ДЭВИС: Если произошло то, что я называю «заражением», вам может угрожать опасность.

ПИРС РЭТКЛИФ: Если эффект уменьшается с течением времени, я мог не… пострадать. Невозможно предсказать, да? Пока я не попаду в аварию, или не окажусь перед необходимостью принять какое-то переломное решение… То, что случилось с вами, может случиться и со мной. С Изобель, с остальными. А может и не случиться.

ВОГАН ДЭВИС: Надо надеяться, будут разработаны какие-то тесты, которые позволят определить. Я сам мог бы попытаться, но сознаю, что я уже не тот, каким был. Странное ощущение, стать из юноши стариком, лишившись возраста зрелости, (пауза). Я чувствую себя ограбленным.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я бы и не знал, да? Если заразился?

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф!

ПИРС РЭТКЛИФ: Простите.

ВОГАН ДЭВИС: Будем надеяться, с вами не произойдет ничего дурного, доктор Рэтклиф.

ПИРС РЭТКЛИФ: Это (пауза) некоторый шок.

(Длинная пауза. Фоновые шумы.)

ПИРС РЭТКЛИФ: Сейчас кое-кто проводит эксперименты в области вероятностных процессов: в очень малых масштабах. Меня допрашивали в двух правительственных департаментах. Американцы сняли меня прямо с корабля в Средиземном море. Прямо на Рождество! Я испугался. Несколько дней допроса. Они и сейчас за мной следят. Я понимаю, что выгляжу параноиком…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). В теории есть какие-нибудь достижения?

ПИРС РЭТКЛИФ: Коллеги Изобель, кажется, считают, что есть. Не думаю, что мне удастся переговорить с ними, не привлекая к себе нового внимания спецслужб. Мне вообще-то кажется… если вы правы… они должны знать… кто-то должен заняться вами. (пауза). И мной.

ВОГАН ДЭВИС: Я с радостью предоставлю себя для исследования, если это приблизит нас к истине.

ПИРС РЭТКЛИФ: Верно ли, что Бургундия не справляется больше со стабилизацией реальности? И почему именно теперь?

(Увеличение фоновых шумов. Входит врач #####; разговор на медицинские темы опускается. Звук закрывающейся двери; долгая пауза).

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво). … эти мелкие унижения, которые приходится терпеть от медиков. Не удивительно, что Вильям выбрал профессию врача. Доктор Рэтклиф, я понимаю, о каком событии говорится в манускрипте. В этом смысле, я знаю, что произошло с Бургундией.

ПИРС РЭТКЛИФ: (пауза). Откуда вы знаете? Да, можно предполагать, теоретизировать, однако…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Может быть, я единственный человек на свете, который может обоснованно утверждать, что знает.

ПИРС РЭТКЛИФ: Ваша история сохранилась в документации. Психиатрическая клиника, госпиталь.

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, вы-то знаете, что я говорю правду. Последние шестьдесят лет я пребывал… как бы это выразить?.. во вселенском хаосе вероятности. Бесконечные «может быть», пока видовое сознание человечества не выберет из них одно единственное, материализующееся в реальность. Для меня это было мгновение бесконечной протяженности вне времени. Я не теолог и не могу адекватно описать мгновение вечности.

ПИРС РЭТКЛИФ: (возбужденно). Что вы хотите сказать?

ВОГАН ДЭВИС: Пока я был в этом состоянии. Хотя слово «пока» не подходит, будучи связано с протяженностью времени. Но оставим это. Пребывая в состоянии потенциальной вероятности, я уловил в бесконечном хаосе возможностей иное состояние порядка.

ПИРС РЭТКЛИФ: На субатомном уровне? Вы видели…

ВОГАН ДЭВИС: Я увидел, что был прав. Меня это не слишком удивило. Видите ли, по моей теории, «кровь Бургундии», назовем это так, служила неким якорем или фильтром, предотвращающим любую возможность манипуляций на квантовом уровне. Любое так называемое чудо. И, равным образом, Идеальная Бургундия…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Солнце. Как насчет солнца?

ВОГАН ДЭВИС: Солнце…

ПИРС РЭТКЛИФ: Над Бургундией! Они не могли понять, почему… и я не понимаю… если Дикие Машины были реальны в том смысле, как мы это понимаем. Сложные силиконовые структуры могли копировать органическую химию, стать реальными существами… (пауза). Но тогда там было бы темно.

ВОГАН ДЭВИС: Ах, вот вы о чем. Понятно. Вы меня разочаровали, доктор Рэтклиф.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я разочаровал… вас (громко).

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво), …позволите продолжать? (пауза). Нет, я думал, что для вас это должно быть очевидно — как и для Леофрика, хотя он и выразил свое понимание в терминах своей культуры. Я предполагаю, что Ferae Natura Machinae вводили расщепление реальности на квантовом уровне — вызвав угасание солнца. Но в Бургундии Реальность сохраняется: Бургундия поддерживает первоначальное, более вероятное состояние. Мир за ее пределами физически реален, если вы настаиваете на некотором упрощении изложения — но это вторичная реальность. Бургундия же образовывает квантовый пузырь: она уже превращается в Идеальную Бургундию. (пауза). Доктор Рэтклиф?

ПИРС РЭТКЛИФ: И… О, я… И когда небо темнеет при смерти герцога…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Именно! Две не синхронизированные квантовые реальности пытаются объединиться. Дикие Машины, через Фарис, пытаются выбрать одну из них! Хотя, может быть, точнее было бы сказать: переплетающиеся реальности…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Дикие Машины насильственно вводят свою версию реальности, свою квантовую версию, но в Дижоне это не проходит, а потом, Аш… (пауза) Я должен был понять. Все реальности равноправны, все реальны — но некоторые менее возможны, их труднее материализовать, легче предотвратить…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Именно! Рэтклиф, я знаю, что сделала Аш. Она перенесла Бургундию…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Фазовый скачок…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Изменила на глубинном уровне, передвинула вглубь — или вперед, — туда, где реальность утверждается. Рэтклиф, вы должны понять. Она перенесла Бургундию и природу Бургундии, вперед — быть может, всего на долю секунды…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Перенесла… наносекунды…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Там, где возможное становится Реальным, там Бургундия! Я видел это. Вот что хранит нас, вот что сохраняет вселенную цельной. Природа Бургундии, действуя как якорь или фильтр…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Так что способность сознательно преобразовывать волну вероятности больше не может возникнуть, она слишком маловероятна…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). На протяжении веков после ее исчезновения, ни один историк не писал о Бургундии. После Чарльза Меллори Максимилиана мы начали вспоминать. Но мы не вспоминаем, мы воспринимаем. Мы улавливаем, что Потерянная Бургундия скрывается в нашем расовом подсознании как миф, но это потому, что она продолжает подлинное, научно доказуемое существование как часть нашей реальности, лишь на миг ближе к моменту «Будет».

ПИРС РЭТКЛИФ: Бургундия — еще здесь.

ВОГАН ДЭВИС: Подумать только, а я представлял вас человеком, наделенным некоторыми мыслительными способностями. Доктор Рэтклиф, Бургундия всегда была «еще здесь». Пойманная в вечное золотое мгновение, действующая как проводник, или регулятор, или поглотитель, простите за технические метафоры. Она фильтрует реальность в видовом подсознании. Она сохраняет нас в реальности. Так вам достаточно ясно?

ПИРС РЭТКЛИФ: Что вы видели? Что… (пауза). Как теперь там, в Бургундии? Я начинаю представлять, (пауза) Бесконечный двор, бесконечный турнир, охота. Может быть, война, где-то на лесных окраинах. Их война — ожившая метафора, отражение Невероятного, грозящего вторгнуться из-за рубежей.

ВОГАН ДЭВИС: Нет. Это не то, что я видел. В Бургундии нет времени. Она застыла в вечном миге жизни.

ПИРС РЭТКЛИФ: Аш, Флориан? Все остальные?

ВОГАН ДЭВИС: Странно, как вы сосредоточены на отдельных личностях. Вероятно, это свойство чистого гуманитария, не склонного к точным наукам. Мое восприятие фронта волны было более значительным. Однако я в самом деле улавливал излучение разумов.

ПИРС РЭТКЛИФ: Вы их узнали?

ВОГАН ДЭВИС: Вероятно, мог бы. Вероятно, это были люди, упоминавшиеся в манускрипте Сибл Хайдингем. Но вы не понимаете. Там ничто не длится, просто есть. Бургундия не направляет Реальность, она ничего не делает. Она есть, и в этом ее функция.

ПИРС РЭТКЛИФ: Своего рода ад. Для разума, я имею в виду.

ВОГАН ДЭВИС: Могу лично заверить, доктор Рэтклиф, что вы совершенно правы. То, что я испытал, был бесконечный ад. Или рай.

ПИРС РЭТКЛИФ: Рай?

ВОГАН ДЭВИС: В том смысле, что я непосредственно воспринимал Реальность.

ПИРС РЭТКЛИФ: Идеальная Бургундия — вот, значит, что вы имели в виду?

ВОГАН ДЭВИС: Бургундия существует среди Реальности, определяя ее. Она — единственная подлинная реальность, все остальное — ее несовершенная тень. Господи помилуй, да у вас Платона-то читают?

ПИРС РЭТКЛИФ: Платон не был физиком-теоретиком!

ВОГАН ДЭВИС: Подобные понятия сидят у нас где-то в подкорке видового разума. Они у нас в крови, глубже, чем фрейдовское «бессознательное». Может быть, ближе к Юнгу с его расовым бессознательным. Это уровень столь же глубинный и неконтролируемый, как трансмутация клеток тела. Не удивительно, что наше мифологическое сознание создает призраки и тени Реальности. Как-никак, мы еще помним Бургундию!

ПИРС РЭТКЛИФ: Теперь помним. В восемнадцатом веке почти не помнили, затем появилось первое издание Мэллори Максимилиана, потом вы, я, Карфаген, и…

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво, слабо).

ПИРС РЭТКЛИФ: (неразборчиво), …постепенно слабеет. Вы уверены в том, что видели? Прошло пятьсот лет, и Бургундия ослабела, перестала действовать? Так?

ВОГАН ДЭВИС: Да, я в этом уверен.

(Длинная пауза. Шипение пленки, шаги, открывается и закрывается дверь.)

ПИРС РЭТКЛИФ: Простите. Надо было пройтись.

ВОГАН ДЭВИС: Хаотическое плетение вселенной обладает своей силой. Возможно, со временем оно проникает в упорядоченную материю, несмотря на все усилия сохранить порядок.

ПИРС РЭТКЛИФ: Значит, все было напрасно? То, что она сделала?

ВОГАН ДЭВИС: Пятьсот лет, доктор Рэтклиф. Все это тянется уже пятьсот лет.

ПИРС РЭТКЛИФ: (возбужденно). Да нет! Нет, если ваше восприятие было истинным. Это было вечное, бесконечное мгновение. А теперь оно кончается. Теперь кончается! Теперь!

ВОГАН ДЭВИС: В этом смысле, верно. Ваши археологические открытия в Карфагене, эта рукопись, да и я сам, кажется, отношусь к тому же классу явлений. Все это следствия ослабления функции Бургундии. Несомненно. Другого объяснения не подобрать.

ПИРС РЭТКЛИФ: Эксперименты с вероятностной вселенной… в самом малом масштабе, но… не в них ли причина? Вам не кажется? Не мы ли их дестабилизировали? Сотрудники Изобель со мной все это не обсуждают, все эти правила секретности…

ВОГАН ДЭВИС: Для нас — лоток пяти сотен лет, для Потерянной Бургундии — мгновение. И это мгновение кончается. Правит вселенной бесконечный, непреодолимый хаос, доктор Рэтклиф. Он должен был взять свое.

ПИРС РЭТКЛИФ: Что будет, когда Бургундия окончательно сдастся? Конец закона причинности? Сползание в энтропию, в хаос, в чудеса?

ВОГАН ДЭВИС: В этом заведении проводят над пациентами интересную серию анализов. Однако в промежутках между ними у меня оставалось немало времени. Я посвятил его — вопреки убеждению Вильяма, что я не отрывался от телеящика — размышлениям о том, к чему приведет нас потеря Бургундии. Вероятно, я пришел к тем же выводам, что и вы.

ПИРС РЭТКЛИФ: Видовое сознание по-прежнему будет преобразовывать волну вероятности в предсказуемую реальность. Но со временем в нее просочится (без фильтра-Бургундии) столько неупорядоченного хаоса, что мы снова обретем способность манипулировать реальностью силой сознания — или технологии. И будут войны, войны, в которых Реальность запишут в число потерь.

ВОГАН ДЭВИС: В любой войне в списке потерь оказывается чья-нибудь Реальность, доктор Рэтклиф. Но вы правы, именно это и предвидели Ferae Natura Machinae. Бесконечный ирреальный мир, если хотите, война чудес.

ПИРС РЭТКЛИФ: Надо публиковать!

ВОГАН ДЭВИС: Вы намерены включить это в свое издание документов, посвященных Аш?

ПИРС РЭТКЛИФ: Когда это попадет в печать, никому уже не удастся игнорировать проблему. Необходимо расследование! Может, надо срочно прекратить эксперименты с вероятностью. А может, нужны новые эксперименты? Не можем ли мы усилить влияние Бургундии?

ВОГАН ДЭВИС: Прошу прощения, доктор Рэтклиф, но все это сочтут бредом сумасшедшего.

ПИРС РЭТКЛИФ: Мне все равно, пусть меня считают психом, лишь бы не допустить «войны чудес»…

(Открывается дверь, шаги, входят несколько человек.)

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: По-моему, на сегодня хватит.

ВОГАН ДЭВИС: По правде сказать, Вильям, я надеялся, что мне дозволят самому разбираться в состоянии собственного здоровья.

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: Врачи сделают это лучше, хоть и на пенсии, но еще не забыл клинической картины переутомления. Доктор Рэтклиф зайдет завтра.

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво).

ПИРС РЭТКЛИФ: (неразборчиво).

АННА ЛОНГМАН: Пирс, нам надо поговорить, мне надо срочно добраться до конторы. Некоторые дела с публикацией надо решить еще до уик-энда.

ПИРС РЭТКЛИФ: Профессор Дэвис… (пауза)…большая честь для меня. Я зайду завтра.

(Неразборчивые звуки: дверь, двигают кресла.)

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво). …публиковать как можно скорее. Необходима помощь научной общественности, (пленка повреждена) (неразборчиво) …продолжать исследования в мировом масштабе.

ПИРС РЭТКЛИФ: (неразборчиво), …не знаем, верно? Сколько нам осталось? До полного конца?

(конец пленки)

ОБЪЕКТ «ВОГАН ДЭВИС» ПЕРЕМЕЩЕН 02/02/01 В #### ГОСПИТАЛЬ ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШИХ ИССЛЕДОВАНИЙ И ДОПРОСА.