Том пятый. Драмы в стихах. Эпические поэмы

Итак, опять на бал? Ну вот что, милый зять,

С меня достаточно. Пора и меру знать.

Не для того вам дочь я отдал, в самом деле,

Чтоб вы который год мой хлеб задаром ели.

Я, старый олух, мнил: помощника найду.

И вот, гляди, нашел! Себе же на беду!

Да все мое добро прокутит он, похоже!

Попой, попой, зятек! Я петь умею тоже!..

Ничтожество, дурак и, без сомненья, — плут.

Играет, курит, пьет, фиглярствует, как шут.

Шатается всю ночь, полдня храпит в постели.

Князья да короли пожить бы так хотели.

Свалился дармоед на голову мою.

Что! Хвост поджал?..

Папа́, за ваше счастье пью!

Какое счастье тут! Ох, как на сердце тяжко…

Оставь его, отец!

Твое здоровье, пташка!

Здоровье! О, когда б меж вами мир настал…

Причина не во мне. Я сам от дрязг устал.

Но если он своих проделок не оставит,

Сам черт меня тогда мириться не заставит.

Он низостью своей меня вконец убил:

Не видит, кем он стал, не помнит, чем он был,

Забыл, что без меня погиб бы он с позором.

Не я ль платил его бессчетным кредиторам?

Но нет! Его ни стыд, ни время не берет.

Как был паршивым псом, таким он и помрет!

Он образумится.

Когда же? Нет с ним сладу! Софи

Он молод.

Ну, за все, что нам дает усладу!

Увещевал, бранил, советовал… И что?

Как о́б стену горох! Но я-то в доме кто?

Иль все, что двадцать лет я наживал помалу,

Вдруг запросто отдам безмозглому нахалу?!

Он мучает меня и скоро в гроб сведет…

Запомните, мой друг! Так дальше не пойдет!

Я значу кое-что! И мой «Медведь» по праву

Снискал — где ни спроси — заслуженную славу!

Мы перекрасим дом, — «Медведь» почистит мех,—

И вот — готов отель! Боюсь, не примешь всех,

Когда со всех концов повалят валом гости.

Возьмитесь же за ум и лодырничать бросьте,

Тогда свои дела поправим мы легко…

Ну, до отеля нам пока что далеко.

Лишь хуже б не было. Мечтания бесплодны.

Никто не едет к нам. Все комнаты свободны.

Что делать?.. Не сезон… Какой сейчас заезд?

Я рад, что номер снял хоть господин Альцест.

Да, да, прекрасный гость! Хотя отметить надо,

Что… гм… один баран — еще отнюдь не стадо.

К тому же ваш Альцест не зря приехал к нам…

Как?

A propos[1], папа́! Не довелось ли вам

Слыхать про новую, как говорится, моду:

Спешат в Америку, чтоб защищать свободу,

Зеленые юнцы и всякий прочий сброд.

Они должны весной отправиться в поход.

Ну, как же не слыхать? В пивных, как захмелеют,

Кричат, что головы своей не пожалеют.

Свобода или смерть! Гляди, какой порыв!

А утром ни один не выйдет на призыв…

Да знаю я таких! Кровь в дурнях колобродит.

Несчастная любовь совсем с ума их сводит.

И чтоб трагически обставить свой роман,

Под пулю лезет сам иной такой болван.

И все же, черт возьми, когда бы в этом войске

Нашелся человек, кто б написал по-свойски,

Что там и как… Узнать заманчиво бы…

Но

Письму сто лет идти…

Дойдет же все равно.

И тем не менее, проверить бы не худо,

Насколько далеко Америка отсюда…

Ну, буря улеглась. Газета помогла.

Не спорь с ним!

Хорошо, что я не помню зла,

Не то бы он свои оставил поученья!

Не мучь…

Когда-нибудь я выйду из терпенья!

Как смеет твой отец твердить мне всякий раз,

Что я бездельник, шут, что я в долгах увяз?..

Любимый, не сердись!

Меня он грязью мажет,

Но, чем я дорог ей, пусть дочь ему расскажет!

Ах, перестань ворчать!.. Передохни чуть-чуть…

Я вовсе не ворчу, а излагаю суть…

Да… Женщины — венец земного наслажденья!

Что твой отец?.. Старик достоин снисхожденья…

Ты… ты воистину мне послана судьбой.

Иль я не сознаю, сколь сладко быть с тобой?

Ведь я не каменный! Люблю тебя…

…и мучу!

Прости, но я сейчас опять устрою бучу!

Ведь мне известно все: Альцест тебя любил,

Пылал тобой и сам тобой любимым был.

Ах!

Впрочем, что же тут особенно дурного?

Коль деревцо цветет и дать плоды готово,

Кто ближе к деревцу, тот схватит первый плод,

А новые плоды созреют через год.

Но я тебя, мой друг, ни в чем не укоряю,

Я выше этого. Да! Выше! Уверяю!

Мне попросту смешно!..

Посмейся, дорогой!

Альцест меня любил… И как никто другой…

И вовсе не секрет, что и сама когда-то

К нему стремилась я, любила чисто, свято,

С душевным трепетом глядела на него.

Но что из этого? Что дальше?..

Ничего!

Я вовсе не сказал, что дальше что-то было.

Какая девушка однажды не любила?

Сердечко екает — волнение в крови.

Не сразу и поймешь, что это зов любви.

А там и поцелуй. Сперва вполне невинный,

Почти ребяческий. За фантами, в гостиной.

Но времечко бежит, и милое дитя

Вкушает поцелуй теперь уж не шутя.

Упреки матери?! Что за предубежденье!

Была честна в любви. Теперь чиста в паденье.

И смею утверждать, что счастлив будет муж:

Мол, восхитительна и опытна к тому ж!

О, что ты говоришь?

Будь все же справедлива.

Девице — поцелуй, как мне — ну… выпить пива.

За кружкой кружку пью, спешу еще налить,

А жажду все никак не в силах утолить.

Ну, хватит! Ты — моя. Спросить, однако, смею:

Тот, кто обласкан был сердечностью твоею,

Он долго странствовал?

Да года три…

Всего?

Но вот он снова здесь… Да-с…

Боже, что с того?

А то, что здесь торчит он целых две недели!

Как разговоры мне все эти надоели!

Неужто у тебя заботы нет иной?

Я правду знать хочу! Иль мы не муж с женой?!

Зачем приехал он?

Развеяться, наверно…

А если он влюблен в тебя неимоверно,

Ты сможешь устоять или уступишь вновь?

Не надо спрашивать… Долг выше, чем любовь.

Вот так!

Так или нет, но лишь одно смекни ты:

Супруг важней, чем все хлыщи и волокиты!

Ишь наловчились как сладкоголосо петь!

Но звук есть только звук. А что потом? Ответь!

Конечно, звук есть звук. Но, боже терпеливый,

Что утомительней, чем ты, твой тон сварливый?

О, без конца брюзжать, подкалывать, грубить!

Любви ты требуешь?! За что тебя любить?!

Что дал ты мне, скажи! Смотри, в каком я виде!

Ты разоряешь нас, и ты еще в обиде.

Все расползлось по швам. Мы держимся с трудом.

Доходов никаких. А ты что вносишь в дом?

Твоя жена должна трястись за каждый пфенниг.

А ты? Ты влез в долги, ты не считаешь денег.

Хоть пальцем шевельни, попробуй их достать.

Знай: коли муж дрянной, ему жена под стать…

Принарядить, развлечь, подластиться к ней стоит.

И пусть тебя тогда ничто не беспокоит!..

Пойди отца пройми…

Да кто его проймет?

Хотим немногого… А жизнь все жмет и жмет…

Я у него была… Он и не слушал даже.

«Поменьше б разъезжал твой Зеллер в экипаже!

Я ни гроша не дам!..» И принялся орать.

Выкручивайся сам: мне неоткуда брать.

Ты — муж?! Свою жену ты прокормить не можешь!

Ах, милое дитя. Ты зря себя тревожишь.

Мой друг мне даст взаймы…

Даст, коли он дурак.

Дружки приходят к нам обычно не за так.

Они надуть тебя спешат, наживу чуя.

Нет, Зеллер, дальше так терзаться не хочу я!

Да у тебя все есть!

Э, то, что есть, не в счет!

Не знавшим бедности всегда недостает.

Богатство балует, а счастье нас морочит.

Тот, кто имеет все, с годами больше хочет.

И что у женщин есть и барышень иных —

Наряды и балы, — мне не хватает их!

Я женщина! А ты стань чуток и участлив!

Тогда пошли со мной! Поверь: я буду счастлив…

Нет, главное — дела! Припомни фейерверк

На масленицу, он лишь вспыхнул и — померк.

Ступай себе, а я останусь дома снова:

Жена должна копить, муж тратить бестолково.

Опору верную во мне нашел отец.

А на тебя он зол. И разъярен вконец.

Живите ж, сударь мой, о ближних не заботясь,

Но денег с этих пор от нас вы не дождетесь!

Ах, поразвлечься мне дозволь в последний раз.

Так хочется на бал отправиться сейчас!

А с завтрашнего дня — без всякого обману —

Я сделаюсь иным: примерным мужем стану…

Вас просят…

Кто еще?

Мосье де Тиринетт.

Картежник?

Вон его! Скажи, что дома нет!

Он будет ждать.

Ну, что еще могло случиться?

Ах, это — тот?

Иду!

Он забежал проститься…

Конечно, кредитор… Все так пойдет и впредь:

Попойки… Мотовство… А я должна терпеть.

Ужель об этом я в девичестве мечтала?

Вот до чего дошла! Вот чьей женою стала!

Где годы прежние, когда вокруг меня

Вздыхали юноши, колена преклоня,

И взгляд ловили мой? А я, полна гордыни,

Стояла среди них, подобная богине,

И ведала, что им — наисладчайший приз

Мне в чем-то угодить, исполнить мой каприз.

Вот в том-то вся беда: коль недурна собою,

Как тотчас же спешат поклонники гурьбою.

Успех сведет с ума, соблазн обдаст огнем —

Попробуй устоять и не погибнуть в нем!

Так ловко лгать начнут, притворно клясться станут,

Но лишь поверишь им, они как в воду канут!

Да каждый мне шептал: «Поверь, я твой жених!..»

А под венец идти — нет никого из них!

Все верно! Поделом гордячке и придире!

Меж тем, мне стукнуло уже двадцать четыре…

Уж поздно выбирать. Вдруг Зеллер тут как тут.

Что ни скажи — он муж, хотя транжир и шут.

Так с этих самых пор затворницей я стала.

Поклонники б нашлись… В них только проку мало.

Одно мучение. Мне это не с руки.

К тому же умных нет, все больше дураки.

А если к умному вдруг воспылаешь страстью,

Не обернется ль ум коварством и напастью?

И все же без любви нам жизнь нехороша…

Но что сейчас таит в себе моя душа?

Альцест вернулся вновь, и в сердце — мука злая…

В иные времена с ним счастлива была я…

Любила я его… Ну, а теперь?.. Навряд.

А он? Задумчив, тих… Войдешь — отводит взгляд.

Быть может, обо мне и он вздыхает тайно.

И я боюсь его… Должно быть, не случайно.

Идет!.. Я вся дрожу… Нам быть наедине?..

Чего же я хочу?.. Как с ним держаться мне?..

Мое присутствие, простите, неуместно?

Наш дом открыт для всех. И это всем известно.

Так, значит, я теперь для вас один из всех?

Я думаю, Альцест, вам жаловаться грех.

О, бессердечная! За что меня казните?

Я очень занята… И тороплюсь… Пустите!

Куда же ты, Софи?! Софи! Ведь это — я,

Несчастный твой Альцест!.. Ты узнаешь меня?

Хотя бы выслушай! Иль все ушло, забылось?

О, горе, горе мне! Как сердце вновь забилось!

Стань прежнею Софи!

Ах, сжальтесь надо мной!

Я ухожу…

Софи! Я встречи ждал иной!

Прощайте же, Софи!.. А только что казалось:

Счастливый близок миг, Софи одна осталась,

Вбегаю к ней, меня слова привета ждут…

Ступайте же, Софи!.. Ах, в этом доме, тут

Любовь нас обожгла, страсть завладела нами,

Мы разговор вели влюбленными сердцами,

И в этой комнате, прильнув к моей груди,

Ты в верности клялась навеки…

Пощади!

Забыть ли вечер тот, дарованный нам богом?

Я весь пылал. Твой взгляд мне говорил о многом,

Дрожа, коснулся я зовущих уст твоих,

Восторг в моей груди доселе не затих.

Свидания со мной ты счастьем называла.

А ныне? Говорить со мной не пожелала.

Ищу тебя, зову, жду от тебя тепла…

Притворщица!.. Скажи, зачем ты мне лгала?

Я мучаюсь, а ты мои мученья множишь.

Софи тебе лгала? Ты так подумать можешь?

Ты высшей радостью, ты счастьем был моим,

Ты кровь мою разжег — жила тобой одним.

Нет, сердце, коим ты тогда владел всецело,

Не предало тебя; к тебе не охладело.

В беспамятстве меня напрасно не вини:

Альцест, люблю тебя, как и в былые дни.

О, светлый ангел мой!

Тс… Слышишь? Осторожно!

Ну, что за дом такой?! Нет! Просто невозможно!

Я две недели здесь… Проходят день за днем,

А все никак нельзя остаться нам вдвоем.

Ты любишь? Все равно — досада остается,

Коль даже говорить с тобой не удается!

Нельзя наедине побыть и трех минут:

То входит твой отец, то Зеллер тут как тут.

Что ж. Уезжать пора. Я ждать не в силах боле.

Достало б у тебя желания и воли!

Ты в прошлом, чтоб себя утехи не лишать,

Отваживала всех, кто мог нам помешать.

Ты хочешь или нет?

Что? Что?

Ты думать хочешь?

Придумай что-нибудь и мой отъезд отсрочишь.

Любимая! Легко все прежнее вернуть,

Коль место сыщется, где нас нельзя спугнуть.

Так вот… На маскарад твой муж идет. Для виду,

Как будто бы на бал, за ним я следом выйду.

Тебе откланяюсь, с отцом твоим прощусь

И через черный ход обратно возвращусь.

Здесь у меня ключи… И если ты позволишь…

Да ты с ума сошел!

А! Ты лгала всего лишь!

Как можешь ты вести о нашем чувстве речь,

Столь верным способом осмелясь пренебречь?

Не бойся ничего! И на свиданье скором

Тебя займет Альцест сердечным разговором.

Ну, решено! Меня ты нынче ждешь.

А что случись — тогда сама ко мне придешь.

Нет, это слишком!

А? Как?! Слишком?! Неужели?!

Проклятье! Я торчу здесь скоро две недели,

И понапрасну!.. Все!.. Уеду поутру,

Коль вам не прихожусь, как видно, по нутру.

Любимый! Подожди!

Мою ты видишь муку

И так безжалостна?! Я предпочту разлуку!

Вам спешное письмо. И важное, видать.

Бумага какова! И какова печать!

Вовнутрь бы заглянуть… Да трудно… Вот досада!..

Прошу, подайте счет! Мне срочно съехать надо…

Не позже, чем к утру…

Так быстро? Вот те на!

Вы едете? И в столь худые времена?

Надеюсь, ваша честь нам суть письма изложит…

Нет.

Ты его спроси. Он отказать не сможет.

Ты так решил, Альцест?

Не надо лишних фраз.

Альцест! Не покидай Софи на этот раз!

Ну что ж… Зависит все от вашего решенья.

Как поступить? Альцест — одно мне утешенье!

Нет! Не отдам его!

Но ты меня пойми.

Ведь у меня есть муж…

Тьфу, черт его возьми!

Да чтоб он околел! Была бы ты вдовою…

Мы в кои веки раз встречаемся с тобою,

И ты колеблешься?! Что ж. В полночь я приду…

Но рядом спит отец… Легко попасть в беду…

Так приходи ко мне! Какие тут сомненья?!

Не смеем мы терять бесценные мгновенья!

Надеюсь, нас теперь ничто не подведет.

Возьми мой ключ…

Зачем? Мой тоже подойдет.

Ты хочешь?

Да, хочу.

Чего?

Хочу свиданья.

Я остаюсь.

Что? Что?

Превыше пониманья!

Мне тоже невдомек…

Да?

Шляпа где?

Вот.

Что ж…

Желаю всяких благ.

Мерси… И вам того ж.

Adieu[2], мадам!

Прощайте!

Честь имею…

Сперва зайду к себе…

Он все смелее с нею.

Позвольте вам помочь…

О нет, спасибо!..

Ну,

Так ты идешь один или возьмешь жену?

Как?! Ты надумала?

Да что ты, я шутила!

Нет, нет! Я знаю, что ты в сердце ощутила!

Кто должен спать идти, наверняка не рад,

Когда при нем другой спешит на маскарад.

Но мы еще пойдем!

Я подождать готова.

Иди! Но только карт не смей касаться снова!

Приятных снов, папа́!

Иди спокойно спать.

Спи сладко…

Хороша!.. Да… Глаз не оторвать!..

Спи сладко, мой дружок!

Счастливо оставаться.

Вот чертово письмо! Как до него добраться?

Веселой ночки вам!

А вам — скорей заснуть!

Прошу вас за собой покрепче дверь замкнуть.

Не беспокойтесь…

Ну! Куда теперь мне деться?

От этой бестии не просто отвертеться.

Он явно сжульничал, но просит долг вернуть,

А не отдам — грозит мне голову свернуть.

В Альцестовых деньгах спасенье и — в отмычке!

Любить мою жену угодно этой птичке!

Я этого хлюста с трудом переношу.

Зато себя к нему я в гости приглашу.

А если попадусь?.. Я знаю, чем рискую.

Но как не рисковать, попав в беду такую?

Мне надо долг отдать, чтоб не был я побит.

Ну, Зеллер! Будь смелей! Гляди — все в доме спит…

А если погорю — избегну приговора:

Красивая жена не раз спасала вора.

Нет, храбрость иногда бывает ни к чему,

Полезней доверять сноровке и уму.

Один, вооружась ножом и пистолетом,

Выходит на грабеж, и холоден при этом.

Такому закричать: «Эй, кошелек сюда!»,—

Как тост произнести: «Здоровье, господа!»

Другой, как чародей, знакомый с чудесами,

Вас ловко разлучит с кольцом или с часами.

Начнете уличать, он скажет вам в лицо:

«Я взял у вас часы?! Я прихватил кольцо?!»

Но что мне до других! Ведь мне гораздо хуже:

Мой дух — увы — нетверд, а пальцы неуклюжи.

Однако в наши дни все воры, все крадут.

Доходы падают, расходы вверх ползут.

Но если уж ты здесь, то действуй, бога ради.

Ведь все убеждены, что ты на маскараде.

Софи, конечно, спит. Альцест сейчас в пути.

Удобнейший момент!.. Смотри не упусти!..

О, божество мое! Шкатулка дорогая!

Я равен королю, тобой располагая!

Отмычки, славлю вас за ваш высокий труд:

Любую из дверей мне деньги отопрут!

Когда-то я служил чиновником сверхштатно,

Но понял, что служить не так-то уж приятно.

Занятие сие — отнюдь не для души.

Сидишь себе, корпишь… А платят что? Гроши!

Все это не по мне… И вдруг поймали вора.

Улики налицо. Его казнили скоро.

Что судьям мелочи? Так много важных дел!

Отмычки брошены, я ими завладел.

Казалось бы, зачем? Ненужная вещица!

Но вот приходит миг — все может пригодиться.

И ныне…

Вот они! И сколько их, гляди!

В кармане — золото, а торжество — в груди!

Вот только бы не страх!.. Спокойней, ради бога!

Чу! Что такое?! Нет… Возьму еще немного…

Сюда идут!

Пропал!.. Уже не удеру!..

Сдается мне, сам черт ведет со мной игру.

Быть может, это кот?.. Нет, нет — не кот… А кто же?..

Он открывает дверь… Скорей…

Мой тесть! О, боже!

Ну и характерец! Чуть скверно поступлю —

Сам тут же мучаюсь и сам себя пилю…

Я в жизни бы не мог решиться на такое.

Да вот — письмо! Письмо мне не дает покоя.

В нем что-то важное! Какой-то в нем секрет!

А в наши времена поди, дождись газет.

Придут не ранее, чем через три недели.

И то, что ты прочел, уж все прочесть успели.

Будь юнкер я, меня б в министры возвели,

Курьеры мчались бы ко мне со всей земли.

Однако где письмо?.. Его нигде не видно.

Прийти сюда зазря? Нет, было бы обидно.

Эх, дурень! Бог газет, а он же — бог воров,

Который добр ко мне, к тебе весьма суров.

Но где письмо?.. Шаги! Кто там, хотел бы знать я!..

Меня почуял он?

Я слышу шорох платья…

Ну, я — не женщина.

Тьфу, дьявольский замок!

Софи! Моя жена! Ах, кто б подумать мог!..

Зачем она пришла?!

Как я могла решиться

Сюда войти?

Чтоб мне на месте провалиться!

Действительно — Софи!.. Ага! Здесь рандеву!

Хоть оторопь берет, я встречу не прерву.

Вот так доверишься любви неосторожно —

Заманит, завлечет…

От злости лопнуть можно!

Я вынужден молчать…

…и ты идешь за ней,

На тот обманный свет блуждающих огней.

Блуждай себе, блуждай! Окажешься в трясине…

Мне горше с каждым днем становится отныне.

Мой глупый муж всегда был не по нраву мне

И мерзок стал вконец по собственной вине…

Вот ведьма!

Сердца я ему не отдавала.

Им завладел Альцест…

Уж лучше б колдовала

Или варила яд!..

С тех нор душа моя

Пылала только им…

Будь проклята, змея!

Душа оттаяла, исчезли холод, скука…

Вот это исповедь! Для всех мужей наука!

Как он меня любил!..

В давнишние года…

Как был он мной любим!

Эх, глупость, ерунда!

За что, за грех какой безжалостной судьбиной

Я с ним разлучена, чтоб жить с тупой скотиной?

Скотина — это я. Вот и рога растут.

Что вижу?!

Что, мадам?

Как! Мой отец был тут?!

Свеча!.. Он знает все!.. О, что я натворила!

Ах, совесть мучает!.. Ишь как заговорила!

Откуда же свеча? Да кто тут что поймет?

Какой отец?! Ее сам дьявол не проймет!

Нет, всюду тишина. Весь дом молчит… Ни звука…

Любовь сильней, чем страх. Вот ведь какая штука…

Откуда же свеча? Семь бед — один ответ…

Отец уснул…

Уснул!

А вот Альцеста нет.

Ах, я вам покажу!

Люблю его и все же

Боюсь…

Как дьявола, его боюсь я тоже.

Я все свое добро, все золото отдам,

Когда бы сатана за ней явился сам!

О, сердце робкое! Ну, в чем ты виновата?

Кому же поклялась ты в верности когда-то?

Ничтожеству, лгуну, пройдохе, наглецу…

Все это обо мне?

С кем я пошла к венцу?

И если я терплю такого негодяя,

То вытерплю и ад, нимало не страдая.

Он сущий дьявол!

Как?! Нет, не могу снести

Подобной наглости…

Ты долго ждешь?.. Прости…

Да. Жду…

Дрожишь?

Ты знаешь, страшно стало.

Они уже на «ты»! Прекрасное начало!

Мне горько мучиться пришлось из-за тебя…

Прости мне этот шаг… Я мучаюсь, любя.

Софи!

Прости меня, душа полна смущенья!

Ты лучше у меня молила бы прощенья!

О нет! Зачем я здесь?.. Как это странно мне!

Чего ж тут странного?

Я, право, как во сне.

О, если бы во сне!..

Пойми мое мученье…

В сердечной жлобе таится излеченье.

Какая доброта! Сколь благороден ты!

Вздор! В суесловии не вижу доброты.

Ну, браво, браво!

Мне от этого лишь хуже.

Тебя увидевши, я думаю о муже.

Я добродетелью и честью дорожу…

Я знаю…

Как не знать!

И я тебе скажу,

Что и словечка бы сейчас не проронила,

Когда бы вся душа от боли не изныла.

Не вижу выхода: наш дом ко дну идет.

Муж прожигает жизнь. Нас разоренье ждет.

Меня не любит он, он слез моих не видит.

Они с моим отцом друг друга ненавидят.

Я тщетно их мирю… Знай, я держусь едва…

Бедняжка, может быть, по-своему права…

Мой муж! И не пойму порой его поступки!

Я объяснялась с ним, шла часто на уступки.

Напрасно! Каждый день все та же суета:

Игра, кутеж, долги… По горло им сыта!

Его забавы — вздор, его заботы мелки.

На что он тратит ум? На гнусные проделки.

Плутует, лжет, хитрит…

Прекрасный монолог!

Все перечислено: готовый некролог!

И жизнь моя была б совсем невыносима,

Когда б…

Когда?!

…тобой я не была б любима…

Да, я тебя люблю…

Я это сознаю.

Твое участие смягчает боль мою.

И нет другой мечты, лишь одного б хотела:

Всегда будь верен мне.

Вот как она запела!

Ведь сердце, что смогла тоска испепелить,

Способен только ты на свете исцелить!

Я исцелю тебя!

О, что за наважденье!

Ужель ко мне судьба не явит снисхожденье

И случай не спасет?

Мой друг!..

Нет! у меня

В ушах навязла их пустая болтовня!

Что́ дружба! Говорить им не о чем друг с другом

И пусть целуется со мной, своим супругом.

Любимая!

Мой друг! Итак, в последний раз

Мы поцелуемся… И я…

Уйдешь?

Тотчас.

Ты любишь и спешишь?

Да, я должна решиться

Уйти отсюда прочь, чтоб друга не лишиться…

Ах! К откровенностям располагает ночь.

Нам легче в темноте смущенье превозмочь.

Поверь, я ничего утаивать не стала.

Но я ведь женщина… Мне сдержанность пристала…

Доверчивость всегда опасности таит,

И кто в такую ночь, расслабясь, устоит

От дружеской любви, от чистого лобзанья?

Чем плохо другом быть?..

Смотри, какие знанья!

Прощай, Альцест! И верь, что ты всегда со мной.

Ну, кажется, гроза проходит стороной.

На этот раз спасен! Все хорошо в итоге!

А вот теперь — бежать! Живей! Давай бог ноги!

На что тебе роптать?.. Будь счастлив и цени,

Что ею ты любим, как и в былые дни,

Что тех златых времен волшебные порывы

Нас не покинули и в нас доселе живы…

Чего не думал я, готовясь к встрече с ней?

И вдруг увидел ту, кто мне всего родней.

Любовь открыла мне, познавшему блаженство,

Что значат красота, восторг и совершенство!

Все снова ожило, я вновь увидел свет

И вновь боготворю святыню прошлых лет.

Я полюбил опять. Негаданно, нежданно.

По чести говоря, все получилось странно.

Вынашивал давно я хитроумный план:

Высокомерный тон, насмешка, лесть, обман.

Но вышло все не так, я, право, зря старался,—

Расставив западню, я сам в нее попался.

Да, такова судьба. Запомни это впредь.

Что тщетно размышлять?.. Здесь надобно терпеть…

Вернемся к главному… Я должен ухитриться

Деньгами ей помочь. Не дать им разориться!

Проклятье! Мне ее невыносимо жаль.

Она страдалица. А муж какая шваль!

Но, к счастью, у меня есть золота немало.

Будь мне она чужой, и то бы горько стало.

К тому же я теперь осознаю сполна:

В ее страданиях есть и моя вина.

Так, видно, рок хотел. Здесь я бессилен, каюсь.

Но жизнь ей облегчить я все же попытаюсь.

Тьфу, дьявол! Что это?! В шкатулке денег нет!

Всего лишь несколько серебряных монет!

Где золото? При мне… Ключ здесь… Его я даже

С утра не доставал… Но кто здесь был? Когда же?!

Софи?! Нет! Да, Софи!.. Несу я жуткий вздор!

Быть может, мой слуга? Нет, нет, какой он вор?

Он спит уже давно. Он добрый, славный малый.

Но кто же? Кто же? Кто?! Да, случай небывалый.

Глаз не сомкнул всю ночь!.. И все из-за письма!

Нет, что-то здесь не то. Загадочно весьма.

А дальше так пойдет, совсем ума лишишься.

Нечисто поступив, нечистого страшишься.

Что? Боязно? Не лезь к чужому письмецу!

И все ж хозяину отеля не к лицу

Дрожать, заслышав стук, скрип, чье-либо хожденье.

Попробуй разбери, кто — вор, кто — привиденье!

Кому бы это быть? Альцест и зять ушли.

Слуга? Исключено. Служанки спать легли,

Но — стой! Я слышал сам: лишь утро заалело,

Дверь в комнате Софи открылась… Вот в чем дело!

Вот кто был призраком, кто в страх меня вогнал!

Да как же я ее походку не признал?

Куда она пошла? Чего тут думать даже:

Дай только женщине в чужие саквояжи,

Едва приедет гость, одним глазком взглянуть!

Эх, догадаться бы тогда ее вспугнуть!

И на смех бы поднять! И как бы в извиненье

Она бы то письмо сыскала мне в мгновенье.

Да, задним, говорят, мы все крепки умом.

Упустишь случай — вот и каешься потом.

Вообрази, отец!..

А «с добрым утром» скажешь?

Такое здесь стряслось, что и двух слов не свяжешь!

Что?

Деньги, что Альцест имел еще вчера,

Исчезли полностью…

Вот что творит игра!

Останешься ни с чем.

Да нет же, их украли!

Как?!

Да… Из комнаты…

Чтоб черти их побрали,

Воров!.. Но кто они?

Когда б я знать могла!

Итак, из комнаты?

Да, прямо со стола…

Когда?

Сегодня в ночь…

Еще недоставало!

Найдут мою свечу — тогда пиши пропало!

Смотри: смущен! Стоит он, что-то бормоча.

Неужто это — он?! Ведь там его свеча…

А если вдруг Софи?.. Мне, как отцу, лишь хуже

Она в долгах… Слыхал ее шаги к тому же…

Дурная шутка! И опасная притом:

Невольно тень падет на наш почтенный дом.

Да… Это и меня ужасно огорчает.

В конце концов за все хозяин отвечает.

Еще бы! Мне ль не знать?.. Дурная шутка, вздор.

Но если в доме вдруг и впрямь завелся вор,

То как его найти?

Ужасно! Нестерпимо!

Ей совестно…

Но все, однако, поправимо,

Коль деньги вор отдаст…

А! В нем проснулся стыд!

Коль деньги вор отдаст, судьба его простит.

А мы — кто он таков — не станем дознаваться.

Она!.. Иль мне всю жизнь бараном называться!

Ты славное дитя… В доверии моем…

Постой!..

О, боже! Он призна́ется во всем!

Софи, всегда со мной ты искренней бывала.

Я ничего от вас на свете не скрывала…

И смею полагать…

Как мне ни тяжело,

Ты дочь мне, ну, а то, что было, то прошло.

Ошибка свойственна порой и лучшим людям…

Впредь о случившемся мы вспоминать не будем,

Никто не знает, что ты в комнате была…

Как так?

Я рядом был и слышал: ты вошла.

Я убежал, приняв тебя за привиденье.

Да. Деньги у него. Не может быть сомненья.

А то, что это ты, я понял лишь сейчас.

Прекрасно, что никто не заподозрит вас.

Ведь я нашла свечу.

Ты?!

Я.

Невероятно!

Но как мы это все вернем ему обратно!

Да просто скажете: «Снимите с нас позор!

Все деньги в целости, по счастью, схвачен вор.

Соблазн его сгубил, поймите, бога ради!

Теперь он кается и просит о пощаде.

Он сразу все вернул…» И думаю, отец,

Альцест забудет все… Что? Неплохой конец?

Да. Замысел хорош. Сплетен весьма умело!

Ступайте же…

Пойду. Но за деньгами дело.

Они у вас.

Как, у меня?!

Их нет?!

Ты, что ль, мне их дала?

Мне странен ваш ответ.

Так у кого ж они?

Куда же вы их дели?

Ты шутишь!

Деньги где?

Да ты в своем уме ли?

Ты их взяла.

Я?!

Ты!

Как я могла их взять?

Вот так!

Я не пойму…

Ну, где тебе понять?

Как деньги отдавать — ты голову морочишь.

Ведь ты призналась мне. Чего теперь ты хочешь?

Нет, это чересчур! Кто признавался?! Кто?!

Вы сами в воровстве признались только что!

Вот что я заслужил за все свои заботы

О милой доченьке!.. Ты знать желаешь, кто ты?

Сама воровка ты!

Отец!

Тогда ответь:

Ты у него была?

Была!

Еще смотреть

Ты смеешь на меня невинными глазами?..

Была… Но что с того?!.

Как?!

Нынче утром сами

Вы были там…

Молчи! Иль вовсе разозлюсь

И в волосы тебе, негодница, вцеплюсь!

Ушла! Давно пора!.. Притворство не поможет.

А деньги у нее. Сомнений быть не может.

Вам, господин Альцест, должно быть, тяжело.

Я сам ошеломлен тем, что произошло.

И все ж покорнейше я вас просить посмею

Все в тайне сохранить, покуда не сумею

Найти виновного. Иль вмиг дурная весть

Пойдет по городу, мою пятная честь.

Знать, кем-то из своих совершена покража.

Не гневайтесь, Альцест! Отыщется пропажа.

Ну, а каков урон?

Сто талеров.

Беда!

Но сотня талеров…

Отнюдь не ерунда!

Я ими поступлюсь, не нужно возмещенья.

Мне только бы узнать виновника хищенья.

Нашлись бы денежки, и — кончен разговор.

Будь Михель он, будь Ганс — не все ль равно, кто вор?

Неужто мой слуга? Чтоб он дошел до кражи?

Нет! Ну, а если… Вздор! Не смей и думать даже!

Ах, сударь, зря ломать не стоит головы…

Я деньги вам верну…

Вернете?

Да. Но вы

Об этом никому ни слова не скажите…

Я все вам возвращу. Прошу вас, не тужите…

Ах, так! Вы знаете…

Что деньги будут, да…

Но кто, скажите, кто?

Не выдам никогда.

Прошу, скажите мне…

Нет, права не имею…

Что: кто-то из своих?

Я отвечать не смею.

Служанка?

Анна?! Нет! Не украдет вовек!

И, верно, не слуга?

Он честный человек.

Кухарка ваша?

Та при кухне бесконечно.

А поваренок Ганс?

Гадать так можно вечно.

Садовник?

За него ручаюсь головой.

А сын его?

Нет.

Кто ж?

Мой пес сторожевой!

Дай срок! Все выложить придется дурачине!

Что ж. Кем бы ни был вор, мне все равно отныне,

Коль деньги возвратят…

Ну вот!

Чуть не забыл

Ответить на письмо… Нет ли у вас чернил?

Я только лишь вчера письмо вручил вам это…

В нем нечто важное?

И требует ответа…

Нет большей радости, чем письма получать!

Поверьте, не всегда. Ведь надо отвечать,

Что к трате времени излишней вынуждает…

Иное письмецо с лихвой вознаграждает

За хлопоты… А то, что прислано сюда,—

Особо важное?

Об этом — никогда.

Не из Америки?

Я отвечать не смею…

Что — Фридрих? Молвите…

Нет, права не имею…

Волненье в Гессене? Народ…

Не стану лгать…

Где император? Там?..

Да, надо полагать…

На севере мятеж?

Не стану клясться в этом.

Секрет?

Гм… До поры останется секретом…

Несчастье?

Как сказать? В известной мере — да…

Зимою…

Гибельны для зайцев холода.

Такой суровый тон чем заслужил теперь я?

Пусть недоверчивый не требует доверья.

Но чем мне возвратить доверье, ваша честь?

Вы скажете, кто вор, я дам письмо прочесть.

Как видите, в обмен прошу совсем немного…

Ну, что: отдать письмо?

Отдайте, ради бога!

По правде говоря, я ждал другой цены…

Мне кажется, во всем условия равны.

А тайну унести готов с собой в могилу.

Как надо мной письмо взяло такую силу?

Но, может быть, Софи?.. На все махну рукой!

Как можно устоять, когда соблазн такой?

А! Слюнки потекли! Вот и дождался часа!..

Ну, наконец-то! Пес учуял запах мяса.

Осмелюсь доложить, что я за честь почту…

Клюет…

Ответить вам на вашу доброту.

Но я прошу… тотчас письмо мне в руки дайте.

Пожалуйста.

Так вот…

Ну?

Слушайте и знайте.

Вор…

Ну?

Мо…

Кто?

Софи!

Не может быть!

Ну, что ж…

«Высокороднейший…»

И это все не ложь?!

Я правды требую!

Она, она…

Мешает!

«К тому же…»

Это все меня ума лишает!

«Высокочтимейший…»

Она украла?! Нет!

О, ужас!

«Господин…»

Извольте дать ответ,

Как все произошло? Вы скажете?

Ручаюсь.

Когда?

Потом, потом!..

Ну, я всего дознаюсь!

«И благодетель…» Ну?.. «Нам Ваша доброта

Всегда сопутствует, и ныне неспроста

Вновь просим милости…» Хотел бы знать, за что же?

«Не сомневаюсь, Вы возрадуетесь тоже…»

Ага! Но дальше что?.. «И в этот светлый час

Мы перво-наперво подумали о Вас…

Нам ныне даровал господь шестого сына…»

Как?! «Мальчик родился до срока…» Ах, скотина!

«Младенец…» Утопить его! Четвертовать!

«На Вашу доброту мы смеем уповать».

Ей-ей, сейчас помру! Обжулил! Взял обманом!

Дожить до седины и быть таким болваном!

О, негодяй Альцест! Злодей! Обманщик он!

Я тотчас вышвырну его отсюда вон…

А я его считал хорошим, верным другом.

Мошенник мерзостный получит по заслугам!

Но бедная Софи! Теперь ей не помочь!

За глупое письмо я подло продал дочь!

Ты выжил из ума! Позору-то! Позору!..

Ночь! Деньги! Вор! Письмо! Нет! Удавиться впору!

На ком бы злость сорвать? О, если б кто-нибудь

Попался под руку! Не преминул бы вздуть!

Глумиться надо мной?! Вам захотелось драки?!

О, я бы показал вам, где зимуют раки!

Нет, я не выдержу!.. Ну хоть бы чертов сын

Слуга разбил бы здесь стакан или графин!

Я сам себя сожру! О, как я алчу мести!

А! Ты пылишь?! Так на! Прибью! Прибью на месте!

Он что, с ума сошел? Задам-ка стрекача,

А то, глядишь, и мне он всыплет сгоряча.

В него вселился черт! С чего б так бесноваться?

Пожалуй, я пойду… Пора ретироваться.

Нет, больше не могу! Спина болит, рука…

Как я вспотел!

Да так помрешь наверняка…

Папаша!

А! Мосье! Изволили явиться?

Я тут измучился, а он всю ночь резвится!

Сорит деньгами, пьет, хохочет, как дурак,

Не ведая, какой здесь, дома, кавардак.

А что стряслось?

Молчи. Уйди по доброй воле.

Ну что?

Альцест! Софи! С тобой делиться, что ли?..

Нет, нет…

Чтоб ты исчез, оставил этом дом,

А заодно с тобой и негодяй с письмом!

Беда! Все кончено! Сейчас, наверно, схватят.

Простишься с головой! Ужо тебе отплатят!

Ох, страшно! Ох, боюсь! Дознались! Я пропал!

Так даже доктор Фауст, поди, не трепетал

И Ричард Третий! Ой!.. Вот он, помост проклятый.

Меж двух столбов висит, качаясь, муж рогатый.

Украв добро, влачишь наитягчайший груз.

Беги же! Ну, скорей! Чего ты медлишь, трус?..

А может, ты еще вне всяких подозрений?

Альцест! Альцест идет!.. Попался! Нет сомнений!..

Какой мучительный с собой веду я спор!

О, божество мое, пред коим до сих пор

Восторженный Альцест с любовью преклонялся,

Чьей добродетелью, чьей святостью пленялся,

Моя любимая, мой ангел, верный друг —

Поверить не могу! — так низко пала вдруг.

Исчез мой идеал! Нет сладостной богини:

Всем прочим женщинам она под стать отныне.

Но чтоб так низко пасть! О, я сойду с ума!

И все же сердцем к ней привязан я весьма…

Нет! Малодушье прочь! И зря себя не мучай!

Как можно упустить такой счастливый случай?

Твоя прелестница, предмет мечты твоей,

Нуждается в деньгах. Так предложи их ей!

А коль сама взяла, то уж при первой встрече

О добродетели не может быть и речи.

Что ж… Духом соберись… Она придет… «Мадам

Нуждается в деньгах? Я вам охотно дам.

Сомнениям себя зазря не подвергайте

И, как своим добром, моим располагайте!»

Идет!.. Спокоен я… Зачем себе я лгу?

Она виновна. Нет!.. Поверить не могу!

Вы избегаете меня? Но отчего же?

Вам одиночество сейчас всего дороже?

То, что мне дорого, сам толком не пойму.

Нелишне иногда побыть и одному.

Как видно, вас всерьез пропажа беспокоит?

Об этой ерунде и говорить не стоит.

Я все-таки богат. Украли мелочь… Ах, —

Да, может быть, она и не в плохих руках.

Но ваша доброта смягчает нам страданье.

Я мог бы все простить за честное признанье.

Что это значит?

Что?

Не понимаю вас.

Я ваш старинный друг. Доверьтесь мне сейчас.

Пропали деньги. Что ж! Их не воротишь снова.

А знал бы, где они, то не сказал ни слова,

Тем более, что мне…

Как! Вам известно все?

Да… Ваш отец… Софи, сокровище мое…

И вы прощаете?

Что? Шутку? Несомненно!

Но я…

Поговорим с тобою откровенно.

Ты знаешь, что Альцест всегда живет тобой.

Мы — вместе, хоть навек разлучены судьбой.

Сердца у нас горят порывами одними.

А деньги и добро мое считай своими…

Я все готов отдать, твою любовь ценя.

Бери же! Но, Софи… как встарь, люби меня!

Что ни прикажешь ты, исполнить сердце радо.

Благодарю! От вас мне ничего не надо.

И что за тон такой? А! Понимаю вас…

Во мне ошиблись вы!..

Напротив, мне как раз

Открылись вы вполне. Я все осмыслил здраво.

Но для чего же вам неистовствовать, право,

Зайдя столь далеко?..

Столь далеко?!

Мадам!

О!

Вечно вас любя, я не решаюсь сам

Сказать об этом вслух… Нет, лучше не просите…

Что ж. Обо всем тогда отца спросите.

Он знает, видимо…

Что знает?! Шутки прочь!

Так что он вам сказал?

А то, что в эту ночь…

Что в эту ночь?..

Сказал… что вы… вы… деньги взяли.

О, боже мой!.. Да он уж не сошел с ума ли?!

Софи!

Посмели вы…

Софи!

В вас нет стыда!

Простите!

Вас простить?! За это?! Никогда!

Отец унизил дочь коварнейшим наветом.

И вы поверили, не усомнились в этом!..

Я раньше ни за что бы не открылась вам,

Ну, а теперь скажу… Да! Деньги взял он сам!

Вот наваждение! Как с мыслями собраться?

Здесь черту самому и то не разобраться.

Винят друг друга два честнейших существа!

Да тут с ума сойдешь! Все против естества!

Ведь сам давным-давно я их обоих знаю…

Подобных случаев и не припоминаю.

Загадка трудная — не разгадать ее.

Чем больше думаю, тем путанее все!

Старик отец! Софи! Нельзя поверить даже…

Вот Зеллер, тот и впрямь дойти бы мог до кражи.

Но — никаких улик, поскольку сей нахал,

Как все мы видели, отправился на бал.

Что, утомлен, поди, победою своею?..

С какой я радостью ему свернул бы шею!

А вот как раз и он!

Что слышно, Зеллер?

Ах,

Неважно… Музыка так и гремит в ушах.

А голова болит!..

Бывает после бала…

И много было дам?

Да… Чуя запах сала,

Мышь прибежит…

Ага… И танцы были там?..

Я лишь смотрел…

За тем, как ты танцуешь сам.

Как это может быть, чтоб вы не танцевали?

Что так произойдет, я сам не знал вначале.

А что ж произошло?

Болела голова.

Какие танцы тут, коль держишься едва.

Ах!

То, что зрел мой глаз, чему внимало ухо,

Могло меня лишить и зрения и слуха.

Болезнь ужасная. И наступила враз?

О нет! С тех самых пор, как вы в гостях у нас,

Я мучаюсь…

Беда.

Не вижу избавленья.

Я средство подсказать бы мог для исцеленья:

Примочки на голову.

Ишь подлец какой!

Не все так просто!..

О! Все снимет как рукой!

А впрочем, я скажу: вам поделом недуги.

Что б вам не предложить обиженной супруге

Пойти на маскарад?! Нет, почему она,

Как вечер настает, должна сидеть одна?

Ах, отпустить меня Софи всегда согласна.

Она и без меня обходится прекрасно.

Вы глупо шутите!

Шути тут, не шути,—

Гурман тотчас смекнет, где лакомство найти.

Что за цветистый слог?

Я говорю понятно.

Exempli gratia:[3] мне было бы приятно

Пить дома, здесь вино отменное вполне.

Но скряга-тесть ворчит. Вот — пью на стороне.

Позвольте…

Женолюб! Уж лучше помолчите!

Она — моя жена! Что вы еще хотите?

А муж ее каков, вам вовсе дела нет…

Что — муж! Или не муж! И что мне целый свет

Но если вы еще хоть раз сказать решитесь…

А если я спрошу, вы языка лишитесь…

Честна ль она?

Притом, здесь все же — мой очаг,

Хоть стряпает другой…

Да вы ей — худший враг!

Она красавица, чиста, как ангел божий,

Не знал я никого милее и пригожей…

Задорна, горяча и припасла — увы! —

Два украшеньица для мужней головы…

Вот мой удел. Еще у матери в утробе

Я предназначен был в мужья такой особе.

Эй, Зеллер!

Что?!

Молчать!..

Хотел бы я взглянуть,

Кто это там еще мне смеет рот заткнуть?

Будь мы не здесь — не стал бы с вами препираться…

За честь моей жены готов он насмерть драться!

Конечно!..

Что еще случиться может вдруг?

Проклятье!

Ну, так вот. Я знаю все, мой друг.

Но тихо, тихо… Здесь сравнение уместно:

Такие господа, как вы, давно известно,

Охотники срезать на поле колоски,

А мужу оставлять одни лишь сорняки.

Да как вы смеете? Ведь речь идет о чести…

О, у меня давно глаза на мокром месте,

Как если б нюхал лук…

Я к бредням не привык.

Что за намек такой, скажите напрямик!

Иначе силой вас заставлю отвечать я!

Того, что видел сам, как не могу не знать я?

Как это «видел сам»?

Глазами! Как еще?

Ха!

Да уймите же волнение свое!..

Но что вы видели? Что слышали?

Простите,

Я удаляюсь…

Нет! Куда же вы!

Пустите!

Я вас не выпущу!

Да он убить готов!

Так что ж вы слышали?!

Сужу с чужих я слов…

С чьих слов?!

Так… Некто…

Кто?! Молчите вы?

Ей-богу,

Он видел это сам…

Я подниму тревогу!

Кто это был?

Кто был?

Не мучайте меня!

Кто этот лгун, прохвост, подлец, разбойник?!

Я.

Так что ж вы видели?

Обычная картина.

Кто женщина? Софи. Кто кавалер? Мужчина…

Что было далее?

Вопросы не нужны,

Когда она и он друг в друга влюблены.

Что это значит?

Ах, неужто непонятно?

Ну?

Мне рассказывать об этом неприятно…

Яснее, черт возьми!

Я видел наяву…

Так говорите — что?

Там было рандеву!..

Вот это ложь!

Дрожит…

Откуда он разведал?

Смелей!

Кто-то нас, знать, выследил и предал.

О чем же вы?..

Ха-ха! О зрелище ночном!

Ведь я, признаюсь вам, присутствовал на нем.

Где?

В кабинете!

Как?! Не на балу вы были?!

Мне кажется, и вы куда-то уходили,

Но так и не ушли… Чего уж тут хитрить!..

Нет, шила, господа, в мешке не утаить!

Да уж не он ли вор? С него все может статься…

Не приведи господь с таким субъектом знаться.

Тьфу! Скверный человек!

Ужасно скверный! Да.

Не заблуждаются большие господа!

Вы сами обобрать, обчистить нас готовы.

Для вас законов нет, зато вы к нам суровы.

Не все ль равно, что красть: добро иль жен чужих?

Хотите вздернуть нас? А надо б вас самих!

Да как вы смеете?!

Да вот, представьте, смею,

Я, к сожалению, теперь рога имею.

In summa[4], повторить опять не премину:

Я деньги взял у вас, вы у меня — жену,

Как, взял у вас жену?!

Но я предполагаю,

Все началось давно…

Давно?

Я умолкаю.

На виселицу, вор!

Видать, забыли вы,

Что кой за что еще лишают головы.

Эй вы!

За лакомство поплатится обжора!

Гляди, какой юрист! Да вас повесят скоро,

Иль, в крайности, плетьми вас высекут, наглец!

Я заклеймен уже…

По-прежнему отец

Неумолим…

Софи не хочет повиниться!

Вот и Альцест!

Ага!

Сейчас все разъяснится.

Украла дочь!

Отец украл!

Сей разговор

Не нужен. Он украл!

Держись!

Как он?

Он — вор?!

Вы оба ни при чем.

На колесо! На плаху!

Ты?!

Гром и молния! Ей-ей, умру от страху!

Да я тебя…

Нет, нет… Минута тишины!

Тень пала на Софи, но без ее вины.

Софи пришла ко мне… Шаг смелый… Но меж нами…

Да что тут говорить! Вы все видали сами…

Итак, он рядом был. Ах, кто б подумать мог!

Но верность…

Я дрожал от головы до ног.

А — вы?

Тихонько к вам я в комнату пробрался.

Злосчастное письмо я раздобыть старался.

Но, господин Альцест, поставлю вам на вид:

От этого письма весь день меня тошнит.

Простите шутку… О, и перед вами каюсь,

Софи, в своей вине…

Альцест!

Не сомневаюсь:

Вы — чести образец, столь ревностно храня

Святую нравственность…

Он убедит меня!

А как же Зеллер? Что ж. Простим его?

Прощаю!

Ну как?

Впредь не воруй!

Не буду… Обещаю…

А что с деньгами?

Ох, заставила нужда.

Ведь кредитор меня грозил убить тогда.

Что было делать мне? Так и дошел до кражи.

Я заплатил весь долг. И мне осталось даже…

Дарю остаток вам.

Кажись, прошла беда!

Забудьте о былых проделках навсегда.

А если вдруг опять начнете все сначала,

То…

Виселица всех сегодня миновала.

Отец Юпитер! Страшная измена!

Минерва, дочь твоя,

С мятежным заодно,

Открыв ему источник жизни,

Одушевила все

Его созданья,

Его мирок из глины.

Они в движении, как мы,

И славословят все его,

Как мы тебя.

О, где же гром твой, Зевс?

Живут! И будут жить!

И жить должны!

Над всем, что только есть

Под необъятным небом

И на земле огромной,—

Везде владыка я.

Пускай червяк ничтожен, но число

Моих рабов он умножает.

И благо им, когда во мне отца признают,

Но горе им, коль захотят царю

Не покориться!

Всесильный, благостный отец!

Злодеям ты прощаешь преступленье.

Хвала тебе и честь

От всей земли и неба!

Пошли меня, чтоб возвестил я

Из праха вставшему народу

Твою, отец, и доброту и мощь!

Еще не время! В юном опьяненье

Те люди мнят себя богами.

Тебя не станут слушаться, ведь ты

Еще не нужен. Так позволь им жить!

Ты мудр и благ!

Взгляни, о Зевс,

На мир мой: он живет!

По своему я образу слепил их,

Людей, себе подобных,—

Чтоб им страдать и плакать, ликовать и наслаждаться

И презирать тебя,

Как я!

Смотри: деревья,

Они тебе нужны.

Как ты сумел

Подсечь их корни?

Вот этим острым камнем я подсек

Все деревца под самый корень.

Сначала сучья срежь,

Потом вот этот ствол

Вбей ровно в землю,

А этот ствол поставь напротив,

И сверху их свяжи ты,

Еще стволы — вот тут и там —

И сверху положи крест-накрест,

Потом клеть сучьями закрой

От верха до земли.

Перевяжи их и сплети,

Вокруг покрывши дерном,

А наверху — ветвей погуще,

Чтоб солнце, ветер, дождь

Туда не проникали.

Вот, милый сын, приют от непогоды

И жилище!

Спасибо, дорогой отец!

Скажи мне: могут жить все братья

В моем жилище?

Нет!

Ты дом себе построил, это — твой,

Но можешь разделить его,

С кем хочешь.

Кто хочет кров иметь, пусть сам построит.

Ты ни одной козы

Не смеешь взять:

Они — мои.

Вот как?

Вчера за ними день и ночь

Карабкался по горным кручам,

Изнемогал,

Чтоб их поймать живыми,

И сторожил всю ночь,

И запер их в загон

Из сучьев и камней.

Дай хоть одну!

Вчера и мне пришлось поймать козу;

Ее, в огне зажарив,

Мы съели с братьями.

Сейчас одна нужна мне,

А завтра вновь поймаем.

Не трогай коз моих!

Одну!..

Насилие! Ой, ой!

Что тут?

Козу увел грабитель!

Струится кровь из головы моей —

Ее разбил он

Этим острым камнем.

Возьми вон там лишай древесный

И положи на рану.

Отец мой, стало легче,

Кровь не сочится.

Иди, умой лицо.

А как с козой?

Оставь его!

Коль руку он на всех поднимет,

Все на него поднимут руки.

Еще вы не испорчены, о дети:

Близки вам труд и лень,

Жестокость, кротость,

Щедрость, скупость…

Вы с братьями своими схожи,

Сродни вы со зверями и богами.

Что, дочь, с тобой?

Как ты тревожна!

Отец мой,

Что я увидала!

И что почувствовала я!

Что?

О, Мира бедная!

Что с нею?

Неведомые чувства!

Ее в лесу я увидала — там, где мы

С ней часто для венков цветы срывали.

Пошла за ней,

И лишь с холма спустилась, вижу,

Как на траву

В изнеможенье клонится она.

По счастью, тут же близко был Арбар,

Ее он крепко сжал руками,

Чтобы не дать упасть ей,

Но — ах! — он с ней поник.

Откинулась ее головка,

Он целовал ее без счета,

Прильнув к ее устам устами,

Чтоб оживить своим дыханьем,

Мне стало страшно,

Я с криком подбежала

Мой крик привел ее в сознанье,

Арбар ее оставил.

Вскочив, она с потухшим взором

Мне кинулась на грудь,

Стучало сердце,

Рвалось на части,

Горели щеки,

И уста пылали,

Ручьем катились слезы.

Опять ее колени подкосились,

И я, отец, ее держала.

Ее горячие лобзанья

И страстный пыл вливали в жилы

Столь новые, неведомые чувства,

Что я в слезах, тревоге и смятенье

Покинула ее, и лес, и луг.

К тебе пришла, отец! Скажи,

Что потрясло ее, что с ней,

Со мной?

То — смерть!

Что это?

Дочь моя,

Ты много радостен узнала.

О, тысячи! Ты дал мне их.

Да, грудь твоя, Пандора, трепетала

При свете солнца,

В сиянье лунном,

И в поцелуях подруги милой

Блаженством полнилась твоя душа.

Невыразимо!

Что стан твой в пляске поднимало

Легко на воздух?

Радость!

Все существо мое тогда жило

Движеньями и пеньем,

В мелодии тонуло тело.

И под конец все разрешалось сном:

Боль, радость.

Тебе знаком был солнца жар,

Томленье жажды,

Быстрых ног усталость.

Ты плакала, овечку потеряв;

Колючкой ногу ранив,

Ты охала, стонала до тех пор, пока

Занозу я не вынул.

Да, в жизни есть и радости, отец,

И боль!

Своим ты сердцем чуешь,

Что много радостей еще

И много горя

К тебе придет.

О да! Стремится сердце вдаль,

Как будто никуда — и всюду.

Приходит миг, несущий исполненье

Всему: надеждам, чаяньям и снам.

Чего страшились мы, Пандора,

Вот это — смерть.

Смерть?

Когда из самой глубины

Ты ощущаешь потрясенье

Во всем, что скорбь иль радость приносило,

И сердце, в буре слез

Терзаясь, жаждет исцеленья,

И жар его растет,

И все в тебе звучит, трепещет, бьется,

И вдруг сознанье пропадает,

И видимое меркнет,

И ты никнешь,

И все кругом уходит в ночь,

И силою своих глубоких чувств

Объемлешь целый мир,—

Тогда и умирает человек.

Дай умереть, отец!

Еще не время.

Что ж после смерти?

Лишь все — желанье, радость, боль —

Сольется в вихре исступленья,—

Все успокоит сон блаженный,

И вновь проснешься ты помолодевшей,

Чтобы опять надеяться, желать, страшиться.

Закрой, Зевс, небеса свои

Завесой туч!

И, как мальчишка,

Сбивающий репейника головки,

Круши дубы, вершины гор!

Мою ты землю

Сгубить не можешь,

И дом, который я себе построил,

И мой очаг,

И мой огонь,

В тебе родящий зависть.

О боги, ничтожней вас

Не знаю никого под солнцем!

В бессилье жалком

Питаете величие свое

Вы скудным воскуреньем фимиама

Да вынужденным жертвоприношеньем.

Вы голодали б,

Когда бы не было детей и нищих —

Доверчивых глупцов.

Я был ребенком,

Ни в чем не разбирался.

И детские мольбы стремил

Я к солнцу, словно уши

Есть у него, чтоб слышать стоны,

И сердце, как мое,

Чтоб сжалиться над угнетенным.

Кто помог

Мне одолеть в борьбе титанов

И кто меня от смерти спас,

От рабства?

Не ты ль само,

Святым огнем пылающее сердце?

Не ты ли, победив,

Прославило по-детски

Сонливых жителей Олимпа?

Мне чтить тебя? За что?

Когда ты скорбь утешил

Обремененного?

Когда ты слезы вытер

Скорбью томимого?

И разве в мужа меня превратили

Не Время — могучий кузнец,

И не Судьба непреложная —

Владыки мои и твои?

Иль думал ты,

Что буду жизнь я ненавидеть,

В пустыню удалюсь из-за того,

Что воплотил

Не все свои мечты!

Как видишь, я творю людей

По своему подобью —

Мне родственное племя,

Чтоб им страдать, и плакать,

И ликовать, и наслаждаться,

И презирать тебя,

Как я!

Что за постель? Собакам спать!

Преступников на ней пытать!

Болит и зад и поясница,

Да и от мух нельзя отбиться.

Не примирюсь с такой дырой.

В моей пещере — сказ другой:

Резные кувшины с вином,

Сыры и крынки с молоком.

Одно: не повредить бы ногу.

Здесь молится мой олух богу.

В глазах рябит, глядеть тоска.

Лежать в кумирне дурака.

Уж лучше луковице буду

Молиться, не всплакну покуда,

Чем поверять свой жар сердечный

Фигурке, планке поперечной.

Ничто не ставлю выше себя!

Бог — это бог, я — это я.

Теперь бы ускользнуть, пока

Один… и — к черту дурака!

Что пригодиться может мне?

Не это ль полотно? Вполне.

Девчонки — тёком от меня.

Так спереди прикроюсь я.

А го́спода его сорву-ка —

Да в речку! Это ли не штука?

Я утомлен. Ну, зноен день!

А у ручья густая тень.

Здесь луг для пришлого возвел

Из трав пленительный престол,

И ветерочки тревожат слух,

Как шепот нежных потаскух,

В любовном трепете земля.

На флейте ей сыграю я.

Чу! Что за сказочный напев?

С реки или из-за дерев?

Так петь никто б у нас не мог.

Ты знаешь? Верно, это бог!

Пойдем посмотрим!

Я боюсь!

Всем сердцем — ах! — к той песне рвусь!

Друг! жизнь свою кому даришь?

Что орлим взором уследишь?

Земля — твоя. Взглянуть изволь:

Ты — властелин.

И вдруг — один,

И в сердце — боль!

Нет! Как он хорошо поет!

Меня он за душу берет.

Не ты ли песни свел с небес?

Растрогал скалы, реки, лес?

И тешит пенье не твое ль

Простор долин?

И вдруг — один,

И в сердце — боль!

Весь облик — горней красоты!

Ушей мохнатых не видишь ты?

В его глазах могучий свет!

Но быть его женой? О нет!

О девы с легкою стопой,

Зачем вам не побыть со мной?

Как ты пришел сюда? Открои!

Откуда я? — сказать не смею.

Куда? — ответить не сумею.

Не предрешен ли небесами

Час этой нашей встречи с вами?

Но все ж открой нам наперед,

Как звать тебя, каков твой род?

Я матери в лицо не знал.

Никто отца не называл.

Среди дерев и мшистых гор

Мне любо жить с давнишних пор.

Ненроследим мой путь далекий.

Не с неба ли наш гость высокий?

Но чем, о странник, ты живешь?

Да тем, что жизнью ты зовешь.

Мой этот непомерный свет.

Живу, куда направлю след.

Царю в лесах, среди долин,

Садов плодовых, морских пучин.

К тому же на стезе земной

Кто потягается со мной?

Я знаю свойства всяких трав,

И звезд известен мне устав,

И песнь моя живит людей,

Как хмель вина, как жар лучей.

О, верю! Надивилась ей…

Вот бы отца позвать! Постой!

О да!

А кто родитель твой?

Он жрец и праведный старик,

Богат умом и знаньем книг.

Да все про звезды да про травы…

Вот с ним бы свидеться вам, право!

Так позови ж его! Спеши!

Вот мы и вместе и в тиши.

Дитя мое, твой кроткий лик

Елеем в сердце мне проник.

Тебя лишь стоит увидать,

Как ноги не хотят держать.

Ты дышишь правдой и добром

И ангелу равна лицом.

Я только бедное дитя,

И этих слов не стою я.

Все счастье у меня в руках!

Сжимает сердце сладкий страх!

Оно страдало так давно,

Теперь блаженствует оно.

Так поняла ты сердца стук?

Нет! Но с тобой прозрела вдруг.

То вещим гнетом налита,

То вдруг так нищенски пуста,

Душа рвалась в простор: в лесах

Всей грудью продохнуть свой страх,

И боль, что мучила сначала,

Слезами крупными стекала,

И мир для взора исчезал!

О господин, ты все узнал!

И все, за чем тянулся дух,

В тебе, дрожа, познала вдруг.

Оставь! Молю! Мне страшно! А!

О, боже правый! Я слаба.

Здорово, странник! Прими привет!

Как уморительно ты одет!

Не я обычаи вводил.

И как ты бороду завил!

Мурлу служить — собьешься с ног.

Дитя, пойми, он родом — бог!

И ваш не столь обычен вид.

А, понял! Так тебе претит,

На голизну груди и лядвий,

На трепанность загривка глядя,

На ногти длинные — вдвойне?

Мне — нет!

Мне тоже нет.

Но мне!

Иначе — быстро прочь отсюда

И в роще выть с волками буду,

Когда позор свой выдавать

Вы будете за благодать,

Нарядов гнусное уродство

Мне в нос совать как превосходство.

Потребность в этом, говорят.

О, как тяжел мне стал наряд!

Потребность? Нет, презренный вздор

Вас разлучает с давних пор

С природой, а блаженство — в ней,

На воле жизнь, любовь полней.

Вы в рабство отданы давно,

Ничто вам вдосталь не дано.

Кто этот пламенный пророк?

Все тело жжет его урок!

Вы естество позабыли,

В робком рабстве застыли,

В душных кельях укрылись,

В скучных нравах зарылись!

Век златой без печали —

И во сне не видали!

Увы нам! Увы!

Когда, впервой вкусивший яви,

С земли подымаясь,

Ваш праотец веселье славил,

В блаженстве теряясь,

И, чувствуя родную грудь

Природы в первозданный час,

Не враждуя с небесами,

Богом был перед богами.

А вы? Куда привел ваш путь?

Радость где? Жалкие, скорблю о вас!

Увы! Увы!

Трижды блажен, кто б мог

Молвить: «Я есмь бог!»

Жил — ни в чем не плошал,

Кто б до́нага поскидал

Нарядов чуждый гнет,

Веков бремя, — и вот,

Не льстясь на побрякушек вздор,

Как облак свеж, впивал простор.

Встал — с пути не сбился,

Землей усладился,

Не мучился б, — словом,

Не жил на готовом.

Шатром будут дубы,

С коврами из трав.

Обедом — каштаны,

Сырьем, без приправ!

Рвите каштаны! О, к делу от слов!

Иль кто-нибудь вправе

Лишить этой яви

Достойных сынов?

Рвите каштаны! Отпрыск богов!

Судари чтимы,

В путь за моими

Зовами вслед!

Рвите каштаны! Радостен свет!

Черт возьми! Скажу, друзья,

Богомерзкого питья

До икоты отведал я.

И, к подземным подступив ходам

Скрытых познаний, вверьтесь моим словам!

Внемли, кому повем,

Как не-вещь, быв всем,

В глухой вражде стихии взметала

И силою силу, гневясь, побивала —

Без вражеских уз, без дружеских уз,

Все созидая, все разнимая.

Дальше. Внимаем!

Как пра-вещь прорвала свалку туч,

Ночь взрыв, пробежал луч,

Во все глубины проник —

И взыграл вожделений родник:

Разом стихии открылись,

Жадно друг в друга пролились,

Все проникая, всем проникаясь.

В нем бог глаголет, нам открываясь!

Как Любовь с Враждой пришли,

Все и всех в Одно сплели,

И Одно поет —

Мерно звучен его полет!

И сила в силе возникает,

И сила силу пожирает,

И гулко катится Оно,

Везде, во всем, во всех — одно,

Все обновляясь, все сохраняясь.

О, это — бог!

В его огне расплавляясь,

Душа обновилась.

Бог! Бог!

О, горняя милость!

Боже, как ты вещаешь, как взводишь брови!

Я гибну от любови!

К молитве!

Падай ниц!

Будь владыкой!

О великий И светлый!

Будь спасителем нам!

Ночь мрачная миновала!

Будь спасителем нам!

Проя́снились дни!

Мы твои!

О, навек твои!

А, гость мой! Не уйдешь теперь,

Неблагодарный, скверный зверь!

Да с кем ты?

Да с тобой, поверь!

Кто обобрал мое жилье?

Кто выкрал божество мое?

Ты, гнусный хромуля!

Как он мог?

Им опорочен наш светлый бог!

Тебя ничем не устыдить!

Казнить безбожника! Побить

Камнями!

Обождем чуток!

Я вам не зритель ваших склок.

Пусть кровь его, взлюбивший нас,

Течет вдали от божьих глаз!

Иду.

Но к нам вернись тотчас!

Вы в уме ль?

Несчастный, слов не трать

Преступника под стражу взять

И заключить в моем жилище!

Смерть злодею!

Он пощады не сыщет,

Чтоб примирить божество, что для нас

Высшую милость творило сейчас,—

Храм наш древний ему посвятим,

Жертвой кровавой его ублажим.

Так, так!

К святым подножьям

Злодея положим.

Преступленью —

Отмщенье!

Как смел он? как мог?

Да сгниет безбожник!

Да славится бог!

О добрый муж, прими еду свою

В последний раз.

Жена, благодарю

И слез не лью. Дай мне почить в покое.

Не первый раз душа в борьбе с тоскою.

Но дай мужаться в тишине.

Твоя печаль — горька вдвойне.

Как взять мне в толк, что крови жаждет муж?

Как этот бред вселился в столько душ?

В них — вера. Брось! Здесь плач не помогает.

Иль древний рок

Впервой с людским умом играет?

Убить тебя — в угоду зверю!

Зверь! Всюду чудится пророк

Тому, кто молвить хочет: «Верю».

Хоть и не первый мученик я,

Но по беспечности — первый, наверно.

С досужей блажью, со скверной

Людской я не бился,

Я из-за тряпки с ним сцепился,

Тряпки — о, боже! — в которой нуждался.

Господень лик, что мой покой хранил,

Вдобавок изверг прихватил.

Мой разум лжепророка раскусил.

У нас в дому раба обрел он в муже,

Его ж мохнатое величество к тому же

Во мне изволил Леду увидать,

Лужайкой счел мою кровать

Для резвых игр.

Могла ль другого ждать?

Презренного отвергла я. Но зверь

С бедняжкой Психеей дружит теперь,

Чтоб досадить мне. Клянусь богам —

Умру, а крови пролить не дам!

Уж к обряду готовят храм.

Вразумит беда хитрей быть,

Не отступлюсь от слова.

Лишь стоит мне поманить —

Дерзким дурнем завладею снова.

И что ж?

Когда поведут к закланью,

Сманю его укрыться в зданье

Священное, избрав предлогом

Величье, кротость чувств своих.

Тогда побуди их

Настигнуть нас с богом.

Боюсь…

Не знай забот.

Каждый, кто бой за жизнь ведет,

Тот могуч. Я верю. Тебе ль страшиться?

Коль нет, пусть казнь моя свершится.

Сын бессмертных! Дух палящий!

Гнев забудь!

Грешникам — грозой разящей,

Нам — благим покровом будь!

Пусть свершилось прегрешенье,

Ниц взгляни: вершим отмщенье,

Он ступил на смертный путь.

Смерть и ад — ему наградой!

Сын бессмертных, будь оградой

Верным детям! Гнев забудь!

Я прегрешенье олуху простил.

И что б ваш суд ни порешил:

Дурня прирезать иль оправдать —

Я не буду возражать.

О, как он свят!

Пусть гада казнят!

Я в храм отправлюсь переждать.

И смерть тому, кто вслед за мной

Шагнет в божественный покой!

Увы мне! Боги, сжальтесь надо мной!

Ваш приговор приму достойно.

Давно готовлюсь я почить спокойно.

Я жизнь свою не долгое ли время

Ничтожной мнил и скорбно нес, как бремя?

Пусть так! Слезою омраченный взгляд

Товарища, плач дорогой жены,

Детей беспомощных души не возмутят.

Мой дом и сад со мной должны

Погибнуть, жизнь мою глухую

Хранившие. Печалит лишь одно,

Что было столько тайн укрытых мне дано

Познать с таким трудом и — горе мне! — впустую,

Что все, чем я так тяжко жил,

Множество сокровенных сил

С моей душой покинут мир навек…

Он мне знаком, он дошлый человек.

Что дошлый? Бог разумнее всех.

Нам скажет ли? Вот что спросить не грех.

Вас более сотни. Но будь вас даже и двести,

Любому тайну открою на месте.

Всем — по тайне. То,

Что до всех доходит, — ничто.

Он нас одурачит! Все лжет!

Время не ждет.

О, дозволь тебе открыть

Эту тайну благую. И сможешь быть

Вовек, вовек блажен.

А в чем же тайна?

Про камень мудрых слыхал ли случайно?

Мы от народа

Скроемся тут же, у входа.

Безумный! Храм замкнуть!

В святилище? Гермес? За ним шагнуть?

Завет божества преступить?

Смерть! Смерть! Безбожника казнить!

Гибну! Гибну!

Это кто бы?

Голос жены!

Уймите вашу злобу

Хоть на малый срок.

Гибну, муж мой! Гибну!

Беда! Голос жены!

Смею ли верить?

Этого — богом звать?

Он зверь! Он зверь!

От вас, ду́рней, что и ждать!

Ослам, казалось бы, лишь честь в том,

Коль я, как Зевс, мой родитель, в былом,

Вам мудрость в дурью башку вгоняю

И блох из ваших жен вытрясаю,

Которых выколотить вы забыли.

Так пропадайте ж в дерьме и пыли!

Быть пастырем вам не берусь.

К смертным — душой подостойнее! — я спущусь.

Ты нам не бог! Ступай к другим!

А все же дева пошла за ним.

Под вашу сень, шумливые вершины

Священной многолиственной дубравы,

Как в храм богини, полный тишины,

Я и сегодня с трепетной душой

Вхожу, как в первый раз сюда входила,

Не поборов смущенья своего.

Немало лет меня здесь укрывает

Незыблемая воля божества,

Но я чужая здесь, как в первый год!

Ах, морем я разлучена с родными!

Стою часами на кремнистом бреге,

Томясь душой по Греции любимой,

И вторят волны горестным стенаньям

Одними лишь раскатами глухими.

Увы тому, кто вдалеке от близких

Жить обречен! Ему печаль сдувает

С молящих губ все радости земные

И вдаль относит помыслы его,

Под отчий кров, где для него когда-то

Луч солнечный блеснул на небе, где

Сплелся так тесно круг единокровный

Сестер и братьев милых за игрой.

С богами не тягаюсь я, но как

О доле женской не скорбеть душой?

И в доме, и в походах правит муж,

Он духом на чужбине не скудеет,

Добычей и победой упоен,

И славной смертью подвиги венчает.

Как узок слабой женщины удел!

Покорствовать суровому супругу

Ей честь и радость! Горе, если рок

Ее уносит в край чужой и дикий!

Меня Фоант, муж честный, держит здесь

В священных, но суровых узах рабства.

Как я стыжусь признаться, что служу

Лишь с тайным ропотом тебе, богиня,

Заступница моя! Всю жизнь отдать

Тебе я обещалась добровольно!

Как встарь, и ныне, строгая Диана,

Я робкие надежды возлагаю

Лишь на тебя, чья властная десница

Уберегла отверженную дочь.

О дщерь Зевесова! Коль славный муж,

Твоим веленьем — дочь отдать — смиренный,

Коль он, богоподобный Агамемнон,

Любимицу на твой алтарь принесший,

От стен поверженных державной Трои

С победою на родину вернулся,

Коль сберегла ему, как лучший клад,

Ты сына, и Электру, и супругу,

Так возврати же и меня родимым!

Спаси меня, как некогда от смерти,

От здешней жизни, этой смерти худшей.

Царь шлет меня сюда, чтоб передать

Тебе, Дианы жрица, свой привет!

Сегодня вся Таврида чтит богиню

За дивную победу над врагом!

Спешу, опередив царя и войско,

Всем возвестить о близком их возврате!

Достойно встретим войско и царя!

Богиня наша на благую жертву

От рук Фоанта взглянет благосклонно!

О, если бы и взор пречистой жрицы,

Достойной, почитаемой, твой взор,

Святая дева, просветлел однажды,

Нам добрый знак являя! Но полна

Душа твоя неизъяснимой скорби.

Напрасно мы доверчивое слово

Из уст твоих услышать ожидаем!

Нет! С той поры, как здесь тебя я помню,

Все тот же взор меня томит молчаньем:

Душа твоя железными цепями

Прикована ко дну твоей груди.

Так подобает сироте в изгнанье.

Себя ты называешь сиротой?

Чужбина разве родиною станет?

Чужбиной стала родина тебе.

И потому кровоточит душа.

На утро дней, едва сроднилось сердце

С отцом и матерью, с сестрой и братом,

Едва ростки, и радостно и дружно,

От вековых стволов под купол неба

Ввысь поднялись, — как поразило вдруг

Меня проклятье древнее: с родными

Рок разлучил меня, рукой железной

Порвав союз сердечный. Не вернуть

Ни дней веселых, ни благого всхода

Влечений первых. Пусть я спасена,

Здесь — только тень моя, и свежий цвет

Благоуханной жизни не воскреснет.

Когда себя ты столь несчастной мнишь,

Я назову тебя неблагодарной.

Я благодарна.

Нет, за благодарность

Совсем иную мы благотворим —

За ясный взор, в котором радость светит,

Признательность хозяину видна.

Когда судьбы таинственная воля

Тебя в наш храм нежданно занесла,

Фоант, как вестницу богов, с радушьем,

С благоговеньем чужестранку встретил,

И берег наш приютом стал тебе,

Столь гибельный для прочих чужеродцев.

До этих пор пришелец иноземный

Был обречен кровавой жертвой пасть

На ступенях пред алтарем Дианы.

Поверь, дышать — еще не значит жить!

Иль это жизнь, когда ее проплакать

Обречена я в храме, словно тень

Над собственной могилой? Как назвать

Мне светлой жизнью это прозябанье,

Где каждый день, в мечтаньях проведенный,

Меня к чреде тех тусклых дней готовит,

Что на Летейском бреге хор почивших

В самозабвенной горести влачит.

Без пользы жизнь — безвременная смерть.

И этот женский жребии стал моим.

Столь гордое собою недовольство

Прощаю я, хоть и скорблю душой,

Что этим жизнь веселья ты лишаешь.

Ты ль ничего в стране не совершила?

А кто рассеял скорбный дух царя?

Кто древний наш безжалостный обычай,—

Чтоб каждый пришлый в капище Дианы

Жизнь оставлял свою, — из года в год

Удерживает кротким увещаньем?

Кто пленников спасал от лютой смерти,

Им помогал на родину вернуться?

Не предпочла ль заступница Диана

Кровавым жертвам грозной старины

Твои молитвы? Не внимала ль им?

Иль вслед за войском в радостном полете

Победа не спешит быстрей, чем встарь?

Не лучше ли для каждого стал жребий

С тех пор, как царь, нас доблестно и мудро

К победам ведший, ныне стал доступен

И милости благодаря тебе,

Тем облегчивши долг повиновенья?

Иль это бесполезно — орошать

Сердца столь многих сладостным бальзамом?

Иль мало слыть целебным родником

Для обновленного тобой народа?

Иль мало здесь, на берегу жестоком,

Пришельцам благо и возврат готовить?

Содеянное, верь мне, так ничтожно

Перед обильем несвершенных дел.

Но прав ли тот, кто дел своих не ценит?

Презреннее, кто слишком ценит их.

И тот не прав, кто ценного не видит

И кто бесценным всуе увлечен.

Доверься мне, прислушайся к тому,

Кто был тебе всегда душевно предан:

Когда с тобою царь заговорит

Сегодня, облегчи ему признанье.

Меня страшишь ты каждым добрым словом!

Как часто я его бежала чувств!

Обдумай все, все взвесь и рассуди:

С тех скорбных пор, как царь утратил сына,

Немногих он доверием дарит,

Крамолы ждет и от вельмож ближайших,

В их сыновьях порой подозревает

Преемника! Царя пугает старость

Беспомощная, может быть, мятеж

Открытый и безвременная гибель.

И все-то, скифы, мы не говорливы,

А царь наш и подавно. Он привык

Повелевать и понуждать к делам,

Не знает он искусства речь вести

Издалека и доводить до цели.

Так не смущай царя непониманьем

Притворным иль уклончивым ответом,

А ласково иди ему навстречу,

Ужель угрозу торопить самой?

Ты сватовство царя зовешь угрозой?

Страшнейшею из страшных для меня.

Ответь доверьем на его призыв.

Пусть только прежде страх во мне уймет он.

Зачем таишь, откуда родом ты?

Затем, что тайна жрице подобает.

Перед царем и тайны не таят.

Не требуя признаний, царь душою

Своей высокой чует слишком ясно,

Что ты пред ним опасливо таишься.

И он в досаде, в гневе на меня?

Боюсь, что да. Он о тебе молчит,

Но по словам, случайно оброненным,

Сужу, что царь уже давно решил

Тобою овладеть. Так не бросай

Его назад в смятение! Не дай

В груди его созреть негодованью,

Чтоб слишком поздно не корила ты

Себя за глухоту к моим советам.

Как? Иль затеял царь, чего покуда

Никто, в ком честь жива, кому почтенье

К богам бессмертным охлаждает кровь,

Не смел помыслить? Как? У алтаря

Меня схватить и силой влечь на ложе?

Коль так, я воззову к богам, к Диане,

Богине стойкой! Пусть она отмстит

Предерзкому за поруганье жрицы

И, дева деве, помощь мне подаст.

Свой страх оставь! Не молод царь, и кровь

В нем не играет; не толкнет она

Его на путь греховный. В страхе жду

Иной жестокости от государя —

Он совершит ее без промедленья,

Ибо душою тверд и непреклонен.

Хотя б доверьем подари Фоанта,

Раз большего ему не в силах дать.

О, все скажи, что ведомо тебе!

Гадать не будем. Вот подходит он!

Ты чтишь царя, так долгу подчинись

И встреть его с доверием и лаской.

За кроткой женской речью честный муж

Идет охотно.

Хоть не знаю я,

Как следовать разумному совету,

Но поступлю, как долг велит: ему

На милости отвечу добрым словом.

И да удастся мне сказать Фоанту

Угодное, не порывая с правдой.

Дарами царскими да отличит

Тебя богиня! Радостной победой,

Богатством, славой дома твоего,

Осуществленьем праведных надежд!

Пускай за то, что ты радел о многих,

Тебя и счастье многим предпочтет.

С меня довольно и хвалы народной:

Мои деянья более другим,

Чем мне, на пользу. Тот счастливей всех,

Будь царь он или нищий, кто обрел

Благую долю под родимым кровом.

Ты скорбь душевную со мной делила

В тот час, как вражий меч меня лишил

Последнего, достойнейшего сына.

Покуда месть душой моей владела,

Пустыней не казался мне дворец.

Но вот, когда вернулся я с победой,

Их царство пало и мой сын отмщен,

Все во дворце мне сделалось постыло.

Ретивая покорность, что в любом

Я прежде взоре видел, омрачилась

Тревогами и тайным недовольством.

Все думают о будущем с тоской

И служат мне, бездетному, неволей.

Но вот иду я к храму, где не раз

Молился я богине о победах

И за победу чтил ее, а в сердце

Царит одно желанье, для тебя

Оно едва ли ново: я решил —

Себе на счастье и стране на благо —

Ввести тебя невестой в мой дворец.

Чрезмерна для безвестной, государь,

Такая честь! Изгнанница стоит

Перед тобой в смущенье. Ведь искала

Она лишь крова — и его нашла.

Что в тайну ты рядишь свое прибытье,

Таишься от царя и от людей,

Повсюду порицалось бы, поверь.

Наш берег пришлым страшен: так велит

Закон и осторожность. Но от той,

Кому приют мы дали, милой гостьей

Своей признав, от той, чьи дни текут

У нас и безмятежно и привольно,

Казалось бы, — за преданность и верность, —

Я вправе ждать доверья и любви.

Царь! Если я от всех таила имя

Мое — тому причиной лишь боязнь

Приют утратить. Если бы ты знал,

Кто пред тобой, какой главе злосчастной

Мирволишь ты, быть может, вещий страх

Твой дух высокий трепетом наполнил,

Не приглашал бы ты меня с собою

Престол делить, а из страны своей

Изгнал бы и, отвергнутую, бросил

До дня, как ей на родину вернуться

Из горестных скитаний суждено,—

В нужду и беды, что — увы! — повсюду

Изгнанников, скитальцев бесприютных,

Грозя рукой костлявой, стерегут.

Каков бы ни был приговор богов

Над пращуром твоим иль над тобою,

Я вижу ясно: с той поры, как ты

Живешь здесь на правах желанной гостьи,

Нас небеса не раз благословляли.

Так как же мне поверить, что приют

Главе преступной предоставил я?

Ты награжден за милость, не за гостью.

За милость к несчастливцам нет награды,

А потому в молчанье не упорствуй.

Об этом просит не бесчестный муж,

Моим рукам ты вверена богиней!

Как божеству, священна ты и мне!

Пусть боги явят знак: он для меня —

Закон. И коль на родину возврат

Тебе сужден, я року подчинюсь.

Но если этот путь тебе заказан,

Твой род рассеян по свету иль вовсе

Несчастьем небывалым истреблен,

Тогда по всем законам ты моя.

Откройся мне! Я слову буду верен.

Как трудно нам сорвать печать молчанья

С пугливых уст, открыться наконец

В том, что хранилось в тайне. Ибо, раз

Поведанная, тайна навсегда

Покинула глубины сердца, чтобы

Бредить иль врачевать, как бог пошлет…

Так знай же! Я из Танталова рода.

Как просто говоришь ты о величье.

Ты пращуром зовешь того, кто ведом

Всем на земле как избранник богов,

Когда-то милый им! Ведь это Тантал

Был Зевсом зван к совету и столу

Как равный гость! В его реченьях вещих

Отраду находили олимпийцы,

Как в мудрости оракулов святых,

Все это так, но боги не должны

Как с ровнею общаться с земнородным:

Он слишком слаб, чтоб голова его

От непривычной выси не вскружилась.

Предателем презренным не был он,

Но для раба велик, а для общенья

С бессмертными лишь человек. Так был

И грех его лишь человечен. Строг

Бессмертных суд! Поется в песнях: гордость

И вероломство от стола богов

Его низвергли в Тартар на мученья,

Потомки ж были прокляты его.

За их грехи иль за гордыню предка?

Стан мощный и пытливый ум титанов

Хоть и дарован вечными в удел

Его сынам и внукам, но сковал

Вокруг чела потомков обруч медный

Нещадный бог: терпенье, благостыню

Он скрыл от их дышащих гневом глаз.

Неистовы порывы были их,

Ни граней, ни удил они не знали!

Уже Пелопс, безудержный в страстях,

Сын Тантала любимый, приобрел

Убийством и предательством супругу,

Дочь Эномая — Гипподамию.

Двух сыновей родит она Пелопсу —

Фиеста и Атрея. С завистью

Следят они, как подрастает брат,

Отца любимец, плод другого ложа…

Их ненависть связует, и тайком

Они свершают грех братоубийства.

Убийцей царь клеймит свою супругу

И грозно требует вернуть ему

Любимца-сына. Гипподамия

Себя лишает жизни…

Ты молчишь?

Доверься до конца мне, говори!

Блажен, кто с чистым сердцем предков чтит,

Кто с гордостью о доблестях и славе

Их возвещает, радуясь в душе

Столь дивную, достойную чреду

Собой продолжить. Создает не сразу

Род ни чудовище, ни полубога.

Лишь долгий ряд достойных иль дурных

Дарует миру ужас иль отраду

Безмерную. Как только царь Пелопс

Преставился, Фиест с Атреем править

Страною стали. Долго не могло

Согласье длиться. Осквернил Фиест

Атрея ложе. Оскорбленный брат

Его изгнал из царства. Но Фиест,

Предвидя черный день, давно похитил

У брата сына и его тайком,

Как своего, растил в кругу родимом.

И, напоив его желаньем мести,

Во град Атреев тайно подослал

Убить царя — ему ж отца родного!

Был умысел раскрыт. К ужасной казни

Царь присудил несчастного, считая,

Что сына братнего казнит. Узнал

Он слишком поздно, кто пред мутным взором

Его замучен был. И, алча мести,

Он в тишине задумал совершить

Неслыханное! Кротким, примиренным

Прикинувшись, он изгнанного брата

С двумя детьми на родину призвал;

А там, схватив детей и заколов,

Ужасную и мерзостную пищу

На первом же пиру поднес Фиесту!

И лишь Фиест своей родимой плотью

Насытился, как грусть его взяла;

Стал спрашивать о детях, мнил, что слышит

Их голоса, их милые шаги

За дверью залы. Но Атрей со смехом

Метнул в него кровавой головою!

Ты в ужасе лицо отводишь, царь?

Так лик свой солнце отвернуло древний

И изменило бег своей квадриги…

Вот прародители злосчастной жрицы!

А сколько горестных мужских судеб,

А сколько дел безумных скрыла ночь

Под тяжкими крылами, разрешая

Лишь в жуткий сумрак всматриваться нам!

И ты их скрой в молчанье! Хватит с нас

Признаний страшных! Но поведай, как

Ты привилась на этом диком древе?

Атреев старший сын был Агамемнон.

Он мне отец. Но не стыжусь признаться,

Что видела в нем с ранних детских дней

Достойнейшего мужа образец.

От брака с Клитемнестрой родилась я,

Как первый плод любви, за мной Электра.

Царь правил мудро. Танталову дому

Был краткий мир дарован. Одного

Для счастья их недоставало — сына!

И вот едва желание сбылось

И стал расти меж двух сестер Орест,

Любимец, как нежданная беда

Над безмятежным домом разразилась!

Весть о войне достигла и таврийцев.

Для отомщенья за увод Елены

Вся мощь отважных греческих племен

К стенам троянским двинулась. Взята ль

Войсками Троя, увенчала ль месть

Их бранный путь? Не ведаю. Над ратью

Начальствовал отец. В Авлиде тщетно

Войска попутных ветров ждали. В гневе

На их вождя, Диана задержала

Спешащих в грозный бой, через Колханта

Потребовав дочь старшую царя.

Нас с матерью они в свой стан зазвали!

Схватили, положили на алтарь

Меня, злосчастную! Смягчилось сердце

Дианы. Кровь отвергши, унесла

Меня богиня, облаком укутав.

Здесь, в храме, я очнулась от забвенья.

Да, это я, я, Ифигения,

Атрея внучка, дочь Агамемнона,

Богини недостойная раба.

Почтенья большего я не воздам

Царевне, чем воздал уже безвестной!

Я повторю свою былую просьбу:

Доверься мне, поделим власть и счастье.

Как, государь, на этот шаг решиться?

Иль не богиня, спасшая меня,

Моей судьбой одна располагает?

Она меня снесла под этот кров

И, может быть, хранит здесь для отца,

Наказанного видимостью горя,

Чтоб скрасить старость скорбную его?

Как знать, не близится ль возврата час?

А я, ее путей не зная, дерзко

Себя свяжу, наперекор богине.

Молю о знаке — и тогда останусь.

Знак уже в том, что ты покуда здесь.

Не измышляй же робких отговорок.

Напрасно прибегаешь к многословью,

В них краткое лишь различаю: нет.

Не для отвода глаз я говорила,

Все сердце я открыла пред тобой!

Иль сам не видишь ты, как это сердце

К отцу и к матери, к сестре и брату

Навстречу рвется в страхе и тоске?

О, если б радость наш дворец микенский,

Где грусть-тоска еще лепечет имя

Мое, как при рождении младенца,

Венками разукрасила нежданно!

Дай мне корабль, я возвращусь к любимым!

Дай мне, воскреснув, милых воскресить!

Что ж, возвращайся! Сердцу подчинись!

Замкни свой слух для голоса рассудка

Холодного. Будь женщиной вполне!

Влеченьям уступи! Пускай играют

Они тобой, как утлым челноком!

О женщины, когда вас страсть пронзит,

Нет уз священных вас остановить

Обманщику по первому же знаку

Отдаться, бросив мужа и отца,

Но, коль в груди не разгорится пламя,

Напрасно будет праведно греметь

Увещеваний золотой язык.

Не забывай же, царь, о слове данном!

Иль так ты за доверье платишь? Все,

Казалось, ты услышать был готов.

К нежданному я не был подготовлен —

И в том моя ошибка: знал же я,

Что с женщиной иду я говорить.

Не порицай наш бедный женский род,

Не как у вас блестящи, но чисты

И благородны женские доспехи.

Верь, в этом деле я тебя правей,

В чем счастие твое, я знаю лучше,

Ты ж, ничего не ведая о нас,

Считаешь: этот брак нас осчастливит —

И в добром рвенье, с доброю надеждой

Ждешь от меня покорности немой.

Но боги мне решимость даровали —

Спасибо им! — отвергнуть этот брак,

Не освященный их святою волей.

Так сердце говорит твое, не бог!

Чрез наше сердце боги говорят.

А разве я не вправе им внимать?

Их тихий голос страсти заглушают!

Иль только жрицам внятен голос их?

Нас слушались цари спокон веков.

Сан жрицы и наследственное право

На Зевсов стол тебя роднят с богами,

А я дикарь лишь земнородный…

Так

Плачусь я за доверие к тебе?

Я человек. Ненужный спор оставим!

Я порешил: будь жрицей, как была,

Служи богине, избранная ею;

Мне ж да простится, что давно Диане —

Неправедно, не без упреков тайных —

Отказывал я в древних приношеньях.

Наш берег был злосчастен для пришельца.

Здесь исстари ему грозила смерть.

Лишь ты притворной ласкою своей,

В которой мне то дочери покорность,

То тихое влечение невесты

Порой так сладко грезились, как цепью,

Меня сковала, — и забылся долг!..

Ты совесть убаюкала мою!

Я ропота народного не слышал;

И вот толпа — все громче с каждым днем! —

Винит меня в нежданной смерти сына.

Я сдерживать кричащую о жертве

Толпу не стану больше для тебя.

Не о себе, поверь, я хлопочу.

Тот ложно судит о богах, кто мнит

Их падкими на кровь. Он переносит

На них свои же низкие влеченья.

Иль не спасла меня сама богиня?

Мое служенье любо ей — не смерть.

Нам не к лицу судить об освященных

Обычаях увертливым умом,

Их толковать по прихоти рассудка!

Твой долг исполни, я исполню мой:

Двух чужеземцев мы нашли в пещере

У берега. Едва ль они благое

Для нас задумали. Они — в цепях.

Да примет в их лице твоя богиня

Возобновленную отныне жертву!

Я их пришлю. Ты знаешь службы чин.

Ты, как прежде, дева-заступница,

Прячешь в тучах безвинно гонимых,

Силой ветра от грозного рока

Их уносишь через моря,

Через земные, дикие дали,

Чтоб укрыть их от умысла злого.

Ты, премудрая, видишь грядущее

И хранишь, что обрушилось в вечность,

И твой взор бодрит удрученных,

Словно луч ночного светила,

Здесь, над землею, бодро царящий.

Упаси мои руки от крови!

Не лишай меня мира и счастья!

Знаю, призрак случайно убитого

Будет невольного мучить убийцу,

В час недобрый его пугая.

Ибо бессмертные любят людского

Рода текущие в ночь поколенья

И охотно порой продлевают

Жизнь быстротечную смертным, охотно

Им дают небеса голубые

Лишний срок созерцать, упиваясь

Их красой с бессмертными вместе.

Тропою смерти мы идем с тобою,

И с каждым шагом боль души смолкает.

Когда молил я бога злобный хор

Ужасных мстительниц, меня теснящий,

Отбросить в Тартар, Феб, казалось, помощь

Мне обещал в святилище любимой

Его сестры, Таврической Дианы,—

Так понял я божественный оракул.

И вправду: беды кончатся мои

Здесь — вместе с жизнью бренной! — навсегда.

Не горько мне, кому стеснили дух

Бессмертные и омрачили разум,

С лучами солнца милого расстаться!

И если мне, как всем Атридам, смерть

В прославленном бою не суждена

И если я паду, как мой отец,

В крови, сравнявшись с жертвенным животным,

Пусть так! Уж лучше здесь, пред алтарем,

Погибнуть, чем, запутавшись в сетях,

Хитро сплетенных родичем-убийцей.

На время отступитесь, боги мщенья,

Что, как борзая свора, по следам,

Отмеченным неудержимой кровью,

С меня бегущей, гонитесь за мной!

Повремените! Я спускаюсь к вам:

Пусть солнце ни меня, ни вас не видит.

Земли зеленый радостный ковер —

Не для ночных чудовищ! Там, в Аиде,

Я отыщу вас: там единый рок

Нас свяжет, обреченных вечной ночи!

И лишь тебя, возлюбленный Пилад,

Моей вины безвинный соглядатай,

Так больно мне в страну печали звать

До времени! Жизнь или смерть твоя

Одни роднят меня с земной юдолью.

Нет, мой Орест, еще я не хочу,

Как ты, в страну почивших низойти,

Еще надеюсь путаной тропою,

Казалось бы, ведущей в сумрак ночи,

С тобой прорваться к жизни светозарной!

О смерти думать? Нет! Я чутко жду,

Не уготовлены ль совет и путь

Богами для счастливого побега?

Что смерть? Страшись ее иль будь бесстрашен,

Она неотвратима. Но, клянусь,

И в миг, когда нам кудри срезать руку

Поднимет жрица, о спасенье лишь

Я думать буду! От дурных сомнений

Очисть свой дух! Отчаяньем опасность

Ты лишь умножишь! Помни: Аполлон

Нам обещал в святилище Дианы

Душевный мир, и помощь, и возврат.

В оракулах нет двойственного смысла,

Как мнится удрученному уму.

Иль жизни темный полог не простерла

Мать надо мной с младенческой поры?

Во всем подобен славному отцу,

Я подрастал, и мой безмолвный взор

Ей и любовнику служил укором.

Как часто я, когда сестра Электра

Сидела у ночного очага,

К ее коленам робко припадал

И широко раскрытыми глазами

Глядел, как убивается сестра…

Все об отце она мне говорила!

Как жаждал я увидеться с отцом,

Быть в Трое с ним, обнять его в Микенах!

И день настал…

Пускай об этом часе

Ведут беседы духи полуночи,

А нас пусть дарят лучшие виденья

Минувшего отвагой для борьбы.

Богам угодно доблестных мужей

Служение на благо земнородным.

Ты доблестнее многих. Не хотели

Они тебя дать в спутники отцу,

Насильственно отосланному в Тартар.

О, если б я за край его одежды

Схватился и ушел за ним!

Знать, боги

Радели обо мне. Я и подумать

Не смею, кем я был бы без тебя.

Лишь для тебя, для близости с тобой

Я жил с младенчества, живу поныне.

Не говори мне о поре чудесной,

Когда твой дом приютом стал моим

И благородный твой отец любовно

Отогревал росток полузамерзший,

А ты, неугомонный сотоварищ,

Как легкий пестрокрылый мотылек,

Без устали вкруг темного цветка

Кружился, свет вливая в мрак душевный

И приобщая к радостям меня!

Там, позабыв о бедах, я с тобой

Порывам буйной юности отдался.

Лишь полюбив тебя, постиг я счастье.

Постиг я горе, лучше бы сказал!

В том и судьбы моей проклятье злое,

Что всюду, как изгнанник зачумленный,

В груди ношу я смерть и запустенье.

В какой бы край здоровый ни вступал я,

Тотчас же на цветущих жизнью лицах

Приметы вижу медленного яда!