Томек в Гран-Чако

XIII ГОРОД КОРОЛЕЙ

Томаш Вильмовский в задумчивости смотрел в небо, усеянное искрящимися звездами, среди них сиял Южный Крест. Вид самого знаменитого созвездия южного полушария всегда вызывал у Томека воспоминания детских лет, когда он, затаив дыхание, читал о необычайных приключениях путешественников в далеких экзотических странах. Мог ли он тогда мечтать о том, что когда-нибудь сам исходит многие девственные земли, где еще не ступала нога белого человека? Но ведь исполнились же самые страстные его желания! Он был охотником за дикими зверями, исследовал обычаи разных народов, с его мнением считались опытные географы и этнографы.

В детстве ему казалось, что далекие путешествия в неведомых краях представляют собой непрерывную цепь захватывающих приключений, ему не приходило в голову, что знаменитые первооткрыватели подвергали свою жизнь опасности прежде всего для расширения и умножения знаний о мире и его обитателях. Сейчас же Томеку уже был ведом горький вкус больших приключений… Полон дурных предчувствий, он поджидал отца, с которым они должны были отправиться на спасение друзей. Так что, хоть красивое созвездие и напомнило ему об исполнении мальчишеских мечтаний, душу его обуревало беспокойство.

Томек сидел на скамейке в гостиничном патио[55]. Посреди прямоугольного внутреннего дворика, окаймленного флигелями, тихо шумел фонтанчик. Было уже совсем поздно, но заботы не давали молодому человеку уснуть. Двое его старших друзей, товарищи по экспедициям, очутились в бедственном положении.

Томек птицей бы полетел им на помощь, а должен был сидеть и ждать отца, когда тот привезет деньги на снаряжение экспедиции. В задумчивости он даже не заметил вышедшей из отеля на патио жены. Салли присела на скамейку рядом с Томеком, прижалась к нему, тихо заговорила:

– Это духи испанских конкистадоров не дают тебе спать, Томек?

Томек стряхнул с себя задумчивость, посмотрел на жену, улыбнулся ей. Ей очень шла черная мантилья, или шаль, в манере элегантных дам Лимы, наброшенная на голову.

– Не было бы в том ничего удивительного, – ответил он не сразу. – Город королей[56], где мы сейчас находимся, почти четыре века назад построил пресловутый Писарро[57].

– О нем-то я и думала, вспоминая духов испанских конкистадоров. Сегодня утром мы с Наткой были в соборе[58] на Пласа-де-Армас, строить его начинал Писарро. Там у подножия алтаря мы видели его гробницу, она расположена между могилами архиепископов Лимы. Собор украшают великолепные картины, но больше всего нас восхитил великолепный Мурильо. Но я пошутила, вспоминая этих испанских духов. Я хорошо знаю, что тебя тревожит. Не расстраивайся ты так! Отец вот-вот появится.

– Только бы не было слишком поздно! – тяжело вздохнул Томек. – Вчера пришли плохие вести. В Монтании начались большие беспорядки.

– Кто тебе это сказал? – оживилась Салли.

– Вчера вечером я был у префекта департамента[59], он мне и сказал. Пока просил не разглашать, он ждет подтверждения. Но боюсь, что это правда. Смуга ведь предупреждал, что кампы готовят восстание.

– Томми, это действительно плохая новость! А почему только сейчас мне об этом говоришь?

– Не хотелось тебя заранее волновать. Господи, а если восстание уже началось, что теперь со Смугой и Тадеком? Волосы дыбом встают, как подумаю о них.

– Мы все за них переживаем, – грустно произнесла Салли. – Положение становится все серьезнее, но отменить экспедицию мы же все равно не можем.

– Естественно! Тут и говорить не о чем, – порывисто сказал Томек. – Какие бы ни стояли перед нами препятствия, а в установленный срок мы обязаны быть на границе Боливии с Бразилией. Только если кампа уже выступили, нам придется изменить маршрут.

– Томми, милый! Ты всегда найдешь выход из любого положения.

Лицо Томека прояснилось – вера в него Салли, ее похвалы неизменно доставляли ему удовольствие. Он привлек жену к себе и прошептал:

– Только бы отец приехал побыстрее!

– Он наверняка вот-вот появится в Лиме. Думаю, и Тадек со Смугой… – начала Салли и вдруг умолкла.

Ночную тишину разорвал глухой подземный грохот, земля заколебалась, как человек, охваченный внезапной дрожью. Слышно было, как со звоном бьются стекла. В кустах проснулись птицы, по всей околице залаяли и завыли собаки. Грубо вырванные из сна жители Лимы выбегали на улицу кое-как одетые, в ночных рубашках. Вокруг кричали, звали друг друга. Общее настроение ужаса усиливалось мрачным тревожным звоном колоколов.

На патио высыпали постояльцы гостиницы.

– Салли! Томек! – звала их Наташа.

– Мы здесь! – откликнулась Салли. Наташа и Збышек были уже рядом.

– Мы проснулись от того, что качается кровать. Услышали суматоху на улице, звон колоколов, беготню по коридору и скорей к вам, а у вас номер пустой! Вот и начали вас искать, – Збышек, говоря все это, одновременно застегивал рубашку.

– Томми никак не мог заснуть, и мы сидели на свежем воздухе, так было хорошо после жаркого дня, – объяснила Салли.

– А, вот почему вы полностью одеты, – догадалась Наташа.

– Землетрясение-то не очень сильное, но звон колоколов вызвал панику, – добавил Збышек.

– И тревога, и паника вполне понятны, – сказал Томек. – Ведь Лима расположена в тихоокеанской сейсмической зоне[60], большинство всех землетрясений, и нередко очень сильных, случается именно здесь. В Лиме каждый год по нескольку раз земля трясется то сильнее, то слабее, и как раз слабые землетрясения предваряют катастрофу. Именно так произошло, если мне не изменяет память, в тысяча семьсот сорок шестом году, тогда Лима лежала в руинах, а соседний порт Кальяо вообще был затоплен громадными волнами бушующего океана. Тысячи людей тогда погибли.

– Не хотела бы я постоянно здесь жить, – отозвалась Наташа. – Южная Америка такой беспокойный материк. В Манаусе я тоже чувствую себя, как на раскаленных угольях. Белые бесчинствуют, как волки, джунгли какие-то ненасытные, реки и те кишат ужасными тварями. Ненавижу насилие!

– А ты не преувеличиваешь, Натка? – вмешался Збышек. – Ты забыла, кто в Якутии застрелил царского агента Павлова?[61]

– Нет, не забыла! Убила негодяя, чтобы спасти благородного человека, единственной виной которого было то, что он желал свободы своей угнетенной отчизне. И я боролась за освобождение своей родины от царской тирании!

– Тихо, тихо! Опять начинается грохот, – прервала ее Салли.

Глухой, более слабый, чем в первый раз, грохот прокатился с востока на запад, земля дрогнула, но больше толчков не последовало.

– Собаки больше не воют, – заметил Томек.

– Видно, опасность миновала, раз так, пойдемте домой, Натка заварит чай, поговорим, – предложил Збышек. – Ложиться спать уже не стоит, скоро рассвет.

– Действительно, спать совсем расхотелось, – поддержал его Томек.

Наташа выпила чай, отставила пустой стакан, поднялась, подошла к широко распахнутому решетчатому окну. Звезды уже побледнели.

– Как спокойно и тихо на улице, как будто ничего этой ночью не произошло, – не скрывала она своего удивления. – Поражаюсь жителям Лимы, как они умеют, несмотря на постоянную угрозу, вести нормальный образ жизни.

– Не вижу в этом ничего удивительного, – не согласился Збышек. – Ко всему можно привыкнуть. Возьми хоть нас, поляков. Уж сто лет завоеватели стараются лишить нас народности, преследуют польский язык, повсюду шпики, патриотов вешают или ссылают в Сибирь, а мы все-таки не потеряли своего своеобразия. Расцвело подпольное образование, а приходит час, мы беремся за оружие и щедро платим кровавую дань, а повседневная жизнь тем временем идет своим чередом.

– Молодец, Збышек! – с энтузиазмом поддержал его Томек.

– Ой, господи, опять вы за свое! – возмутилась Наташа. – Я всего-то и сказала, что в Лиме отлично приспособились к естественным опасностям, а вы уж сразу о поляках. Восхищаюсь я, восхищаюсь вами не меньше, чем жителями Лимы.

Томек рассмеялся:

– Очень точное сравнение! Жители Лимы нравом напоминают поляков, такие же гостеприимные и легкомысленные, так же возносят до небес заслуги своего народа, его храбрость и с такой же легкостью теряют все свое достояние. И пороки у них те же – непунктуальные, много говорят и мало трудятся.

– История тоже была к ним немилостива, – добавил Збышек, – Во время селитряной войны[62] с чилийцами захватчики на какое-то время заняли Лиму. Чилийцы просто опустошили город, вывезли отсюда в Сантьяго массу ценных коллекций, экспонатов, тащили даже писсуары, а что не смогли увезти, уничтожили.

– Хватит нам о политике! – не выдержала Салли. – Светает уже. Чем будем сегодня заниматься?

– Я отправлюсь во францисканский монастырь, – объявил Томек.

– Ты же был там всего два дня назад, – удивилась Салли.

– Верно, но я хочу еще раз с ними поговорить. Францисканцы посылают миссионеров в восточные области Перу, на Укаяли, Пачитею и Амазонку. Кое-кто из них стал открывателем, пионером прогресса. От них можно многое узнать о тамошних племенах, стоит воспользоваться их опытом. А потом зайду к нашим друзьям – индейцам. Габоку каждый день допытывается, когда же в поход. И Динго уже весь истосковался в безделье, возьму его на прогулку.

– Томек, и меня с собой возьми, – попросил Збышек.

– Разумеется, я как раз сам хотел предложить. А чем займутся наши жены?

– Жены сначала немного поспят, – объявила Салли. – Потом пройдутся по Калле-де-Меркадерес. Денег на безделушки у нас нет, но я люблю глазеть на витрины французских магазинов. Там так много чудесных вещей! Где-нибудь пообедаем и будем вас ждать у Габоку и Мары. Все вместе пойдем погуляем с Динго. Согласны?

– Согласны, – сказал Томек.

Вскоре братья вышли из гостиницы. Стояла сухая пора года[63], и на голубом небе, на котором лишь кое-где виднелись перистые облака, сияло яркое солнце.

Несмотря на ранний час, на узких, мощеных улочках царило оживленное движение. Вьючные животные взбивали копытами облака пыли. К рынку ехали верхом молочницы, фляги с молоком свисали по обе стороны седла. Пекари везли на мулах большие кожаные торбы, наполненные хлебом и булками, а тамальерос развозили на ослах тамалес, свежие пирожки из кукурузной муки. Хватало и бродячих кондитеров, волокущих на головах громадные коробки со сладостями и мороженым. Грохот больших двуколок, запряженных в несколько мулов, мешался с криками бродячих торговцев, расхваливающих свой товар.

Открылись уже дешевые харчевни, их держали замбо или чоло[64], в них подавали чупа, местный картофельный суп с сыром и перцем, чичаррон, или свиные шкварки, секо де чиво – козлиное мясо, пожаренное с рисом.

– Пора завтракать, может, зайдем? – предложил Томек, соблазненный запахами готовящейся пищи.

– Лучше пойдем к моему знакомому макаке[65] на Пласа дель Моркадо, вот великолепный повар! Я люблю китайскую кухню.

Томек развеселился:

– Я вижу, ты быстро пустил здесь корни, знаешь уже местные прозвища. Только твой подопечный китаец не обрадовался бы, если б знал, что ты обзываешь его обезьяной.

– Это у меня случайно вырвалось, – признался Збышек. – Мне этот китаец нравится, порядочный, вежливый и трудолюбивый человек.

– Ну, так пойдем к нему.

Они шли не спеша по старой части города[66], построенной еще испанскими завоевателями. Узкие, мощеные, пыльные улочки пересекались под прямым углом.

На протянутых между домами проводах по обеим сторонам улицы висели над мостовой фонари, освещающие город вечером. В Лиме уже существовала канализация, в дома была проведена вода, в больших квартирах жители пользовались газом и ванной. Но еще до недавнего времени все нечистоты выбрасывали из домов прямо на улицы, где их съедали галлинасос, большие черные американские стервятники. Застройка старой части города была, по существу, непрерывна. Преобладали в ней одноэтажные, каменные дома одинаковой высоты, по их плоским крышам можно было переходить с одного здания на другое. В фасаде каждого дома имелись широкие ворота, по обеим их сторонам – по одному-двум зарешеченным окнам. Благодаря этому дома оставляли впечатление маленьких крепостей, но частые революции и бандитские нападения заставляли жителей Лимы обеспечивать свою безопасность.

Занятые разговорами, Томек и Збышек шли улочками, прилегающими к центру старой Лимы. Здесь среди одноэтажных домов появились и более высокие здания, их особая конструкция призвана была смягчить катастрофические последствия частых землетрясений. Первый этаж был сложен из кирпича, а стены второго из оштукатуренного, побеленного бамбука. Плоскую бамбуковую крышу сверху прикрывал еще толстый глиняный покров. В сезон дождей такие крыши достаточно надежно защищали от так называемого перуанского тумана, мелкого дождичка, но когда этот дождик переходил в дождь, вода попадала в квартиры. У более высоких домов второй этаж был окружен галереей, нависающей над тротуаром.

Томек и Збышек тем временем вышли на Пласа-де-Армас, бывшую центром Лимы. Здесь толпились здания в стиле колониального барокко, повторяющие испанские образы.

Восточную часть площади занимал монументальный собор с большим порталом, с двумя своеобразными башнями по фасаду и пышный дворец архиепископа. С севера площадь украшал Паласьо-де-Юбьерно, дворец президента, в нем, кроме его резиденции, размещались все министерства, полиция, казармы. Перед резиденцией главы государства несли караул молодые, темнокожие солдаты из почетной гвардии, они были облачены в парадные мундиры с красными пышными эполетами и шнурами на левой стороне груди. Томек и Збышек особо обратили внимание на сверкающие на солнце серебристо-голубые шлемы с высоким плюмажем.

Остальную часть площади занимали Портал-де-Ботоньерос, Портал пуговичников и Портал-де-Эскрибанос – нотариусов. Они были застроены двухэтажными домами с выступающими над улицей галереями, украшенными резьбой в мавританском стиле. Под галереями располагались магазины, меняльные конторы, квартиры. Внутри домов были патио, окруженные застекленными галереями и открытыми верандами.

Центр Пласа-де-Армас украшал фонтан XIV века, осененный вечнозелеными деревьями. От каждого угла площади отходило по две улицы. В северо-западном углу между двумя улицами на высоком постаменте стоял громадный памятник завоевателя Перу и основателя Лимы. Восседающий на скакуне каменный Франциско Писарро, в латах и шлеме, взирал на великолепный собор, в строительство которого почти четыре века назад он заложил первый камень.

Вскоре Томек и Збышек оказались в китайском квартале, на Пласа дель Моркадо. Збышек остановился перед харчевней, над которой красовалась вывеска «Фонда Чина».

– Ну вот мы и пришли. Давно пора уже позавтракать.

– Интересно, чем нас попотчует твой протеже, – пробурчал Томек. – В свое время один китаец угостил нас пиявками в сахаре.

– Вкусно было? – заинтересовался Збышек.

– Не знаю, я тайком подбрасывал их Тадеку Новицкому, он, не моргнув глазом, может проглотить любую пакость.

Они вошли в харчевню. Было еще довольно рано, поэтому пока оставалось несколько свободных столов. Из соседнего помещения, явно кухни, неслись соблазнительные ароматы. За чистым прилавком хлопотал щуплый человек с бледно-желтым лицом, с редкой порослью на щеках. Его голову оплетала длинная черная коса. Китаец был одет в темный, свободный халат, длинные черные штаны. При виде входящих он низко поклонился, сложив руки на груди и приветствовал гостей по испанскому обычаю:

– Как вы поживаете, господа?

– Спасибо, очень хорошо. А как вы, господин Чан Тунь? – ответствовал Збышек.

– Очень хорошо! А как поживает жена господина? – спрашивал китаец.

– Спасибо, отлично.

Окончив приветствия. Чан Тунь снова низко поклонился:

– К вашим услугам! – и проводил гостей к столу, стоявшему в нише недалеко от окна.

– Это мой брат, ловец зверей, я вам рассказывал, – обратился к нему Збышек. – А ему я рассказывал о вашей великолепной кухне, господин Чан Тунь. Что вы можете сегодня нам предложить?

Китаец низко поклонился Томеку и стал перечислять:

– Есть свежезажаренная жирная утка с яблоками, цыплята в маринаде, яйца консервированные в оливковом масле, рис со свининой в соусе, чоп-сью, чичаррон, чаншинь[67], рисовое вино, китайский чай, кофе.

– На завтрак лучше всего взять чоп-сью, – решил Збышек. – И тебе, Томек, советую.

– Хорошо, пусть будет чоп-сью, – согласился Томек. – В скором времени отправляемся в далекую экспедицию и не будет уже у нас возможности насладиться деликатесами господина Чан Туня.

– Охотничья экспедиция? Господа собираются отлавливать диких зверей? – поинтересовался Чан Тунь.

– Это совсем другое, – возразил Томек. – Нам нужно встретиться с друзьями на бразильско-боливийской границе, а затем мы вместе направимся в Манаус на Амазонке.

– В Манаус, как интересно! Неблизкий поход. А после этого куда отправятся досточтимые господа?

– Я работаю в Манаусе, в компании «Никсон-Риу-Путумайо», – объяснил Збышек. – Каучук, господин Чан Тунь! В Манаусе я и останусь, а брат с друзьями вернется в Европу, а потом, скорее всего, они снова предпримут какую-нибудь охотничью экспедицию.

– Интересно, очень интересно! – повторил заинтересованный Чан Тунь.

– Один мой родственник как раз намеревается поехать в Манаус. У досточтимых господ уже есть повар? Родственник хорошо готовит, он помогает мне по кухне.

– Господин Чан Тунь, это весьма опасная экспедиция, – серьезным тоном предостерег Томек. – Двое наших друзей находятся в плену у свободных кампов. Им нужна помощь… Это чуть ли не военный поход! Я достаточно ясно вам объяснил?

– Я все-все понял, досточтимые господа, – закивал китаец. – Сейчас подам чоп-сью.

И Чань Тунь исчез в кухне.

– Перепугался, мака… ох, прошу прощения, китаец, – негромко заметил Збышек, когда они остались одни. – Хотел было сэкономить брату оплату за проезд в Манаус. Они такие бережливые и практичные.

– Будь он поваром экспедиции, не только сохранил бы деньги, но еще бы и заработал, – сказал Томек. – А повар бы нам пригодился! Но я должен был сказать правду.

Чан Тунь вернулся из кухни не сразу.

В руках он нес большой поднос, а за ним, тоже с уставленным тарелками подносом, двигался второй китаец, одетый в серые штаны и черную блузу со стоячим воротником. В отличие от Чан Туня волосы его были коротко подстрижены и причесаны на европейский манер. Фасоном блуза, застегнутая спереди на светлые металлические пуговицы, на которых виднелись красные драконы, напоминала военный мундир.

Чан Тунь опустил тяжелый поднос на стол. Збышек и Томек удивленно рассматривали расставленные перед ними блюда. В салатнице прибыло своеобразное китайское блюдо чоп-сью, нарезанное кубиками тушеное мясо с мелко покрошенными овощами, рисом и приправами, тут же жареная утка с яблоками, заливная рыба, консервированные в оливковом масле яйца, соленый миндаль, два графинчика с чаншинь и рисовым вином и рисовые пирожные. Второй китаец тем временем расставлял тарелки, раскладывал вилки, ножи, ложки, неприметно окидывал гостей проницательным взглядом.

– Господин Чан Тунь, мы же заказывали только чоп-сью, – запротестовал пораженный Томек.

– Досточтимые господа, окажите мне честь, будьте сегодня моими гостями, – ответил, низко кланяясь, Чан Тунь.

– Приглашение от такого уважаемого хозяина – большая для нас награда, мы высоко это ценим, – поблагодарил Томек. – Но раз уж вы нас приглашаете, то будьте хозяином за нашим столом.

– Эту роль берет на себя мой родственник, By Мень, я досточтимым гостям о нем уже рассказывал, а я тем временем приготовлю настоящий китайский чай.

– Пожалуйста, садитесь, господин By Мень! – пригласил Томек, встал и подал китайцу руку.

То же самое проделал и Збышек. By Мень самолично обслуживал гостей, усердно потчуя их чаншинь. Томек поднял тост за благополучие хозяина, а когда услужливый By Мень налил в большие бокалы вино, Томек обратился к Збышеку:

– Ты когда-нибудь пил уже рисовое вино?

– Пока нет, – ответил Збышек, – но слышал, что это приятный, легкий, сладковатый напиток.

– Так только кажется, Збышек! – развеселился Томек. – Рисовое вино на вкус, как сладкая водичка, и вроде не ударяет в голову, но если чуть переберешь, встать от стола уже не сможешь, хоть будешь трезвым, как стеклышко, а ноги не идут.

By Мень деликатно усмехнулся, а Збышек рассмеялся и воскликнул:

– Благодарю, Томек, за предупреждение! Мы ведь сегодня идем в монастырь францисканцев.

– Ваш досточтимый брат говорил, что вы собираетесь в Манаус, – обратился к By Меню Томек, он сразу отгадал, по какому поводу Чан Тунь устроил им такое пиршество.

– Совершенно верно, досточтимые господа! Я уже несколько месяцев ожидаю подходящую оказию, – ответил тот.

– Несколько месяцев? – удивился Збышек. – Да ведь поездка в Манаус не настолько же трудна!

– Да, если человек располагает хорошим паспортом, дело лишь в деньгах, но не всегда так просто, – пояснил By Мень.

Томек окинул молодого китайца внимательным взглядом. Не походил тот ни на кули[68], ни на повара либо торговца. То, как он держался, с достоинством, вежливо, но без униженности, показывало, что он привык к предводительству.

– Мне кажется, вы были военным. Может быть, именно поэтому вы оказались в затруднительной ситуации? – поинтересовался Томек.

By Мень как будто не расслышал вопроса.

– Досточтимый Чан Тунь говорил, что досточтимые господа происходят из страны, которая утратила независимость.

– Совершенно верно, мы – поляки, – подтвердил Томек. – Нашу родину оккупируют враги, захватчики. Вот мой брат, как польский патриот, был сослан в Сибирь. Я помог ему бежать оттуда.

– Досточтимый Чан Тунь заверил меня, что я могу вам доверять, – приглушенным голосом начал By Мень. – Я принимал участие как офицер в боксерском восстании[69]. После того, как чужеземные армии подавили восстание, мне пришлось долго скрываться. В конце концов, мне удалось пробраться на судно, загружавшееся в Тянь-цзине углем. В Южную Америку я плыл кочегаром, а в Кальяо моряки помогли мне попасть на сушу. Мой родственник, досточтимый Чан Тунь, принял участие в моей судьбе, помог связаться с дядей в Манаусе. Дядя хочет, чтобы я у него работал, но я здесь на нелегальном положении, у меня нет паспорта.

– Я живу в Манаусе. А как зовут вашего дядю? – спросил Збышек.

– Досточтимого дядю зовут Тинь Линь, – ответил By Мень.

– А это не Тинь Линь «Криоло – оптовая торговля»?

– Именно так, досточтимый господин! Это и есть мой дядя.

– «Криоло»? Что это за фирма?

– Криоло – это название самых благородных сортов какао, производимых в Южной Америке, – пояснил Збышек. – Господин Тинь Линь – известный в Манаусе оптовик. Господин Никсон с ним дружит. Томек, помоги господину By Меню!

– Без документов это не так просто, но попробуем, – ответил Томек.

– Может, вписать господина By Меня в список участников экспедиции? С префектом я в прекрасных отношениях. Господин By Мень, а господин Чан Тунь говорил вам о цели нашей экспедиции?

– Говорил, досточтимый господин! Я и подумал, что могу вам пригодиться не только в качестве повара. Я – военный, принимал участие в битве за Тяньцзин[70].

– Значит, вы готовы рискнуть?

– Я пропадаю в Лиме. Дело не в деньгах. И мой дядя, досточтимый Тинь Линь, ждет меня.

– Раз так, готовьтесь в дорогу, – подвел итог Томек.

– Попробую уладить все формальности. В ближайшее время я вас извещу.