Топор правосудия

Глава 4

Антон подошел к двери и наклонился к замочной скважине. Втянув носом воздух, он почувствовал характерный запах сгоревшего пороха. Можно было ошибиться, но слова старика-ветерана ставили в размышлениях точку.

За дверью слышались шаги и торопливые движения. Словно кто-то таскал по дощатому полу тяжелые сумки и сносил их к входной двери. Струге прислушался. Работал один человек. А где же второй? Ах да… Этот запах…

Простояв под дверью еще несколько минут, Струге вдруг с ужасом подумал о том, что произойдет, если старик на самом деле побежал звонить в милицию. Братва в полосатом «УАЗе» прибудет на место уже через несколько минут.

– Вот черт… – пробормотал Антон и в растерянности стал осматривать дверь. Ничего особенного – коричневый, треснувший в нескольких местах материал указывал на то, что дверь деревянная и не является «задачей», которую обычно любил ставить перед органами правопорядка ныне покойный вор в законе Пастор. Одной из его любимых шуток была установка бронированной двери и маскировка ее под хлипкий лист фанеры, обшитый ватой и разорванным дерматином. Этакий кирпич, засунутый в резиновый мяч и оставленный посреди тротуара. Пастор-Овчаров постоянно переезжал, однако арсенал его шуток оставался неизменным. На памяти Струге было уже около десятка сотрудников СОБРа, которые после штурма квартир Овчарова доставлялись в больницу с тяжелейшими травмами ног.

Прислонившись спиной к косяку соседней квартиры, что была напротив, Антон обрушил на дверь всю тяжесть своих восьмидесяти килограммов веса. Дверь сухо треснула и отлетела в сторону. Путь вперед был свободен…

Свободен, если не брать в расчет тридцатилетнего, незнакомого судье мужика. Он стоял в конце короткого коридора и вынимал из-за пояса обрез.

– Тихо, тихо, родной… – протянул к нему руку Антон. – Не стреляй в папу. Если попадешь – меньше пожизненной «крытки» не дадут.

Увидев, что его слова дошли до сознания молодого человека, Струге на мгновение расслабился и потерял концентрацию.

«Кажется, – подумал судья, – контакт налаживается…»

Однако тут же ему пришлось закрывать голову от обреза. По всей видимости, после стрельбы стрелок не удосужился перезарядить обрез и теперь пользовался огнестрельным оружием как холодным. Проще – пытался забить своего противника «стволом», как муху. Отметив сей факт, Струге даже развеселился: противника, вооруженного мухобойкой, он не боялся.

– Что ж ты делаешь, варвар? – кряхтел он, уворачиваясь. – По живому-то человеку – да ружьем! Разве можно?

Улучив момент, он подсел, а когда выпрямлялся, ударил парня в голову. Несильно ударил, но тот покачнулся и слегка «поплыл». Однако, когда Струге, опустив руки, стал к нему подходить, противник сделал то, чего никак нельзя было ожидать от человека в состоянии нокдауна. Выждав, пока Струге подойдет к нему максимально близко, он ударил его ногой в колено и добавил сверху по затылку судьи. После этого молниеносно схватил один из баулов и крысой метнулся в образовавшийся свободный проход.

– Теряю квалификацию… – бормотал Антон, стоя на коленях и слушая, как по лестничным пролетам стучат каблуки Перца.

Перец. Это был он – Струге в этом уже не сомневался. Он лишь корил себя за то, что расслабился и дал возможность одному из друзей Семенихина убежать.

Поднявшись с пола и потирая ушибленный затылок, Струге быстро вошел в первую попавшуюся комнату. У батареи центрального отопления лежал Семенихин и смотрел на Антона уходящим взглядом.

– Что… вы… здесь… делаете? – пробормотал он в лицо присевшему возле него судье; из его рта пахло кровью и какой-то гнилью.

– Контролирую, как выполняется мой приговор. – Струге рванул Семенихина за ворот свитера. – Где дело, Олег?

– В «Женни» было дело…

– В каком Жене? Где уголовное дело? Не парь мне мозги, сынок! – Вынув из кармана телефон, Антон набрал «03».

– Я не хотел идти на это дело… – Синий виновато смотрел на судью и едва не плакал. – Перец попросил…

– Перец? А какое Перцу дело до дела Цебы? – Струге задавал вопросы раненому и параллельно отвечал на вопросы диспетчера «Скорой помощи».

Семенихин дернулся, его лицо исказила судорога.

– Холодно…

Струге знал, что это значит. Сидеть, опершись спиной на раскаленный радиатор, и уверять, что его знобит, может лишь человек, который находится в шаге от смерти.

– Дело, Олег! Где дело?!

Антон видел, как с глаз смертельно раненного Семенихина исчезает блеск, и они словно затягиваются какой-то синтетической прозрачной пленкой.

– Куда ты дел дело, черт тебя побери?! Отвечай!..

Но отвечать уже было некому. На руках судьи висел труп.

– Перец… – бормотал Антон, укладывая голову Семенихина на пол и закрывая ему глаза. – Он сказал: «Перец попросил». Вот ты и напросился…

Сумки!

Струге бросился в коридор и стал вытряхивать содержимое больших тяжелых баулов. Голубой, черный, золотистый мех, переливаясь миллионами искр, заиграл на полу убогого коридора.

– Вот что за «Женни»… – прошептал, задыхаясь от усердия, Струге. – Вот кто, оказывается, будучи оправданным, валит охрану и таскает в свою норку чужие норки!

Перерыв все сумки, он обнаружил целую охапку шуб.

– Да где же дело?!

Не в том ли бауле, который, убегая, Перец прихватил с собой?

Впору было отчаяться. Оставалась последняя надежда. Перец. До назначенного им же, Струге, первого процесса по делу Цебы оставалось две недели. Если он не сможет за этот срок отыскать папку, можно смело идти в кабинет к председателю облсуда Лукину, класть голову на плаху и признаваться в том, что он, Антон Павлович, эту многолетнюю схватку с Игорем Матвеевичем наконец-то проиграл. Вот порадуется старик!..

За окном послышался вой сирены. Антон, размышляя над ворохом шуб о своем будущем, совершенно позабыл о том, что к дому вызвана милиция, а он находится в квартире среди вороха шуб, взятых разбоем, сопряженным с убийством, а в соседней комнате лежит труп одного из преступников.

Лихорадочно соображая, на чем он мог оставить отпечатки рук, Струге оглянулся вокруг себя. Баулы были из числа тех, которыми торгуют на Терновском рынке вьетнамцы, – плетеная синтетическая мешковина. Оставить на них следы просто невозможно. Больше он ни к чему не прикасался. Но куда бежать? Куда можно убежать с четвертого этажа?

На пятый.

Антон обрадовался, когда увидел, что крышка люка, ведущего на чердак, не заперта на замок, а замотана алюминиевой проволокой. Но кто постарался замотать эту чертову проволоку на столько оборотов?!

Как бы то ни было, это был единственный способ избежать свидания с милицией.

– Это на четвертом этаже, – где-то внизу послышался знакомый Антону голос старика-ветерана. – Квартира направо!

Два последних оборота… Антон уже не чувствовал пальцев рук.

– А сколько раз стреляли? – Этот вопрос прозвучал уже между вторым и третьим этажами.

Если не успеть откинуть крышку люка сейчас, то потом вообще этого лучше не делать!

Сухо скрипнув заржавевшими петлями, люк откинулся внутрь, а в лицо Струге ударила волна затхлости, пыли и птичьего навоза. Антон занес свое крепкое тело наверх.

Крышка осторожно опустилась на старое место в тот момент, когда один из сержантов развернулся на лестничном пролете лицом к квартирам. Струге оказался проворнее на десятые доли секунды. Теперь Антону очень хотелось, чтобы этот сержант не обратил внимания на едва заметную пыль под лестницей люка и мокрые следы на ее арматурных ступенях.

Поднеся руку ко лбу, чтобы стереть пот, судья с изумлением понял, что сжимает в руке какой-то предмет. Перчатка?..

В его сжатой ладони была вязаная перчатка Перца, которую Антон в пылу борьбы нечаянно сорвал с руки разбойника. Так вот почему так долго распутывалась проволока на крышке люка! Он держал в руке перчатку.

Антон сунул ее в карман, согнулся в три погибели и двинулся к противоположному концу чердака. Там был люк, через который можно проникнуть в первый подъезд. Если он заперт более надежно, чем тот, который только что спас Антона, тогда… Тогда придется «зачалиться» здесь, с голубями, до вечера. Пока приедет прокуратура, пока будут выполнены все следственные мероприятия, пока опера совершат обход дома…

Пока наконец приедет «труповозка». И еще в течение часа после этого все равно нельзя высовывать с чердака даже кончика носа!

День для федерального судьи заканчивался просто замечательно. С утра из его кабинета похитили уголовное дело. Чуть позже он прокатился на ассенизаторской машине, а потом стал свидетелем убийства и нашел товар, взятый разбоем из мехового салона. Затем весь провонял дерьмом. Где это его так угораздило? Ах да… Он лазил по чердакам, спасаясь от милиции.

А сейчас он выходил из первого подъезда, гордо подняв голову и беспечно засунув руки в карманы.

Кажется, не заметили…

Обычный день рядового российского судьи подходил к своему концу.

Всю ночь Антон провел в мучениях. Надежда на то, что украденное Семенихиным дело можно будет отыскать по горячим следам, не оправдалась. Перец теперь наверняка знает о важности этого дела. У них с Семенихиным было много времени для того, чтобы обсудить план обмена его на твердую валюту. Если бы дело сам выкрал Цеба, отпущенный под подписку о невыезде, можно было не сомневаться, что пепел протоколов допросов, экспертиз, заключений и осмотров уже давно развеян с моста над Терновкой. Однако дело увел очень жадный человек, наркоман со стажем и просто нехороший человек. Вряд ли Семенихин сделал это исключительно из альтруистических побуждений, горя желанием спасти «братка»-соседа от неминуемой каторги. Это не тот тип людей. Семенихин крадет для того, чтобы продать и нажить денег. Наверняка к этому же типу относится и Перец. Лишившись в одночасье шуб и имея на руках одно лишь дело Цебы, он предпримет все усилия, чтобы получить компенсацию за нанесенный себе материальный ущерб.

Но когда и как он будет это делать? Семенихин не успел сказать даже фамилию Перца.

А это означает, что за сегодняшний день Антон не приблизился к своему спасению ни на шаг.

Жена Антона, Саша, поняв, что муж чем-то удручен, не стала его мучить расспросами. И в этом была права. Вряд ли Струге сейчас хотелось объяснять любимому человеку свое нынешнее положение. Придет час, когда он это сделает.

Утром он поднялся с постели в таком состоянии, как будто провел ночь в разухабистом запое. Путь на службу оказался самым долгим за всю его карьеру. Антону показалось, что он прибыл на службу лишь к обеду.

Но время до обеда растянется для него на неделю. А первым же испытанием будет вызов Николаева к себе.

– Виктор Аркадьевич велел передать вам, – сказала Алиса, едва Струге вошел в кабинет, – чтобы вы зашли к нему.

– Спасибо. – Антон разделся и направился по коридору.

Причина вызова оказалась ясна, едва он пересек порог кабинета председателя. У него вновь сидел господин Балыбин Вольдемар Андреевич. Если бы вчера он не вышел из кабинета перед Струге, Антон подумал бы, что он вообще отсюда не выходил. Шикарный костюм от Бриони Вольдемар Андреевич сменил на не менее шикарный от Рико Понти, а мокасины рыжие – на мокасины черные. Неизменной оставалась лишь заколка-»мигалка» чуть пониже узла галстука.

– Доброе утро, Антон Павлович! – приветствовал Струге Николаев. – Что-то вы плохо выглядите. Нагрузка, я понимаю…

Последняя фраза была явно лишней. Не нужно говорить о том, что известно каждому судье. Скорее, это было сказано для Балыбина. Ему-то явно не известно, какая у судей нагрузка. Впрочем, зачем ему это знать? Ему наплевать на это. Его сейчас интересует одно-единственное дело.

– Антон Палыч, дайте сигнал Алисе – пусть она принесет дело… – попросил Николаев.

– Зачем я буду давать Алисе сигнал? – посуровел Антон.

– Нам нужно полистать дело, оценить. Ну, Антон Палыч, не будьте ханжой.

Струге сел без приглашения за стол и тяжелым взглядом окинул президента филиала.

– Значит, так. Никаких сигналов я никому давать не стану. И никакие дела мы тут листать не будем. Это так не делается, Виктор Аркадьевич. При всем уважении к Вольдемару… Андреевичу, да?

– Да, Андреевичу, – подтвердил Балыбин.

– Так вот. При всем уважении к Андреевичу, никаких дел в его присутствии я листать не буду. И тем более подвергать их оценке. Но готов ответить на вопросы, на которые сочту нужным дать ответ. – Оценивая эффект, который произвела его тирада, Струге добавил: – И еще… Я не ханжа, Виктор Аркадьевич, не нужно так. А то я ведь могу и на вопросы не ответить.

Николаев очень хорошо понимал, что в своей фамильярности и мнимом панибратстве слегка перегнул палку. Лукин предупреждал, когда освящал приход Николаева к должности председателя Центрального суда:

– Не шути с этим парнем. Он тебе и без твоих шуток дел наделает. Не утрешься. Нужно сообща, Виктор Аркадьевич, сообща. Понял?

Николаев хорошо понял. И нынче, балансируя между Лукиным и Струге, иногда ошибался. Особенно обидным было то, что он видел – Струге все понимает.

– Ладно, – быстро согласился он. – Присутствие дела тут необязательно. Рядом с нами судья, знающий его как содержимое своего паспорта.

– Я вот, например, – заметил Балыбин, – ни одной цифры из своего паспорта не помню. Вчера Антон Павлович дело не читал, откуда же он может знать его сейчас?

После этих слов Струге с огромным трудом подавил в себе желание встать, взять этого кабана за кучерявый затылок и лобовой костью президента филиала сломать николаевскую столешницу. Этот фраер будет здесь юродствовать и определять правила поведения судьи? Встать или не встать?..

«Не встану», – усмехнувшись, решил Антон. Вместо этого он улыбнулся.

– Ну зачем вы так? Конечно, дело прочитано, раз за него просят уважаемые люди.

Балыбин, который не отрывал от Струге глаз, прекрасно понимал, что судьишка издевается. Когда Лукин выступил одной из подпорок при выдвижении его на пост президента филиала, он дал Струге очень короткую характеристику:

– Мутный тип. Держи, Вольдемар, ухо востро. Едва он уловит в тебе хоть слово лажи, тут же укусит. Понял?

Вольдемар Балыбин понял, что Струге укусит. А как держать с ним ухо востро – уяснил не совсем четко. И сейчас, рассматривая на лице судьи резиновую ухмылку, Балыбин понимал, что с его стороны совершен прокол и теперь следует ждать укуса.

– Так что, – между тем продолжал Антон Павлович, – спрашивайте. Обещаю, что над ответами долго думать не буду.

Николаев замялся, а президент филиала поморщился и поправил галстук. Струге подумал о том, что сейчас говорить. Все, что ему известно из толстого уголовного дела, это то, что обвиняемый – Цеба Артур Алексеевич. А еще то, что он является племянником президента фонда. Все.

«Эх, знать бы хоть, кто потерпевший! Да кто остальные участники, где дело было и размер ущерба…»

Антон спокойно улыбался и смотрел то на Николаева, то на Балыбина. То, что сейчас происходило в кабинете, по своим признакам полностью относилось к беззаконию. Двое судей это понимали очень хорошо, Балыбин же даже не догадывался. Ему казалось, что двое недоумков валяют ваньку, набивают себе цену, чтобы подороже продать свои дешевые шкуры. Сделав такой вывод, он спросил:

– Что реально угрожает Артуру?

Струге не думал и секунды.

– Разбой – преступление дерзкое, относится к категории тяжких; в среде уголовников вызывает невольное уважение к лицу, его совершившему. Так что издевательства со стороны сокамерников Артуру Цебе не угрожают. Теперь – что касается закона. Поскольку в разбое участвовала группа лиц по предварительному сговору, то Уголовным кодексом это квалифицируется как третья часть данной статьи. От восьми до пятнадцати с конфискацией имущества.

Антон, переводя дух, молил о том, чтобы в утерянном деле следователь предъявил всем участникам преступления именно то, что он сейчас выдал.

– Да какое тяжкое! – возмутился Балыбин. – Артур вообще в самом разбое не участвовал! Он на стреме стоял!

– На чем, простите, стоял? – уточнил Антон Павлович.

– На стреме!

– На чем? – снова спросил Струге.

– На шухере, – перевел на более понятный язык Вольдемар Андреевич.

– И что он делал?

Балыбин был взбешен.

– Понимаете, уважаемый судья, Артур стоял и следил за обстановкой. В случае опасности, он должен был подать сигнал, чтобы его друзья не попали в руки милиции. Теперь понятно?

– Теперь понятно. – Антон мотнул головой и откинулся на спинку стула. – Не понятно другое. По-вашему, это называется «не участвовал в разбое»?

– Он не грабил! – Вольдемар Андреевич налег своей мягкой грудью на стол. – Не пытал хозяйку квартиры утюгом и не вынимал из шифоньера эти чертовы пятнадцать тысяч долларов! Он просто стоял у входной двери внутри квартиры и даже не знал, что в ней творится!

Струге шумно выдохнул воздух.

– Знаете, Вольдемар Андреевич, вы сейчас рассуждаете, как наш инспектор по делам несовершеннолетних Федя Зубарев. Он ловит на улице стайку малолеток, приводит в отдел и задает один и тот же вопрос: «Что такое сборник карт?» Тех, кто ответит «атлас», он отпускает, а тех, кто скажет «колода», начинает склонять к даче показаний по неочевидным преступлениям. Вы позвольте уж мне, как судье, определять степень вины каждого из героев! И еще одна просьба. Займитесь своим делом и не пытайтесь оказать давление на суд. Не надо, ладно?..

– Я не пытаюсь оказать давление. – Было видно, что Балыбин слегка струхнул и сравнение с Федей Зубаревым ему не понравилось. – Я хочу лишь объяснить вам, что Артур даже руки на эту Григорян не поднял…

«Так, еще пара прокачек, и «белых пятен» в этом деле станет еще меньше…»

– А кто же, по-вашему, пытал хозяйку квартиры? Домовой? Или опоздавший на поезд в Лапландию Санта-Клаус?

– В деле ведь, блин, все есть! – прошипел, как гюрза, Балыбин. – Смуглов, который сейчас под подпиской, обыскивал квартиру; Перченков, который сейчас в бегах, жег утюгом эту… Григорян! А Артур, который не прикоснулся ни к деньгам, ни к утюгу, ни к Григорян, третий месяц парится в следственном изоляторе!! За что?!

– А вы не понимаете? – Антон насупился. – Странно, что гражданин, занимающий столь высокий пост, не видит в действиях человека состава преступления только потому, что человек является его родственником. Артур Цеба, Смуглов и Перченков составили план операции, по которому и действовали в отношении потерпевшей Григорян. Такое поведение квалифицируется как преступный сговор группой лиц. Это все четко и ясно прописано в деле. Обсуждать такие моменты более конкретно вне процесса я не имею права, Виктор Аркадьевич это знает. Но все же скажу, что я согласен со следователем, расследовавшим это дело. Как я убедился, преступление он квалифицировал правильно, виновность каждого определил четко.

– Вольдемар Андреевич хотел бы спросить, – словно переводчик, тактично вмешался председатель, – нельзя ли до суда изменить меру пресечения для Артура Цебы?

«Ай, молодца! – восхитился ловкостью Николаева Струге. – Знает ведь, что такие «кабинетные» просьбы я выполнять не стану, но все равно спрашивает! Молодец. Он хочет, чтобы я отказал. Чтобы именно я это сделал, а не он бы объяснял Балыбину, кем и каким образом подаются подобные ходатайства. Ладно, раз мне сделан пас, я его отыграю…»

– Я думал, у вас есть сильный адвокат, Вольдемар Андреевич. А у вас его нет. Наверное, поэтому Цеба в СИЗО, а Смуглов – под подпиской.

– Бред какой-то. – Лицо Балыбина пошло бордовыми пятнами. Он явно не рассчитывал на такой поворот в разговоре. – Я так понимаю, что говорить нам больше не о чем?

– Ну почему же?! – встрепенулся Николаев. – Наша беседа продолжается, Вольдемар Андреевич! Мы все прекрасно поняли, дело идет своим чередом. Главное – сохранять спокойствие. Антон Павлович – сильный судья и он сделает правильный вывод из нашего разговора. Правда, Антон Павлович?

– Воистину – так, Виктор Аркадьевич. У меня только один вопрос к Вольдемару Андреевичу. – Струге повернулся к готовому встать и уйти Балыбину и сделал кислую мину. – Неужели вы до сих пор не смогли сходить к Григорян, чтобы возместить моральный и материальный ущерб, а также попытаться уговорить ее сделать заявление, что она не имеет претензий?

Балыбин завертел головой, как филин.

– Так пытались же, – с надеждой в голосе произнес он. – И она согласна.

– Ну, уже кое-что. – Струге надулся, стараясь быть похожим на индюка. – А вы куда к ней ездили? На улицу Свердлова, где мать ее живет?

– Я понятия не имею, где ее мать живет, – удивился президент филиала. – Она дома постоянно живет. На Сакко и Ванцетти…

– А, на Сакко и Ванцетти! – Струге покачал головой. – В месте регистрации…

– Да нет, – уже спокойно возразил Балыбин. – Она зарегистрирована на Садовой. А на Сакко и Ванцетти она квартиру снимает. У нее с мужем рамсы какие-то…

Николаев забеспокоился. Он завертел головой, и Антон понял, что в его, Струге, проколе председатель пытается уловить какую-то причинно-следственную связь.

– Я могу быть свободен, Виктор Аркадьевич? – Струге поспешил встать. – У меня процесс через полчаса.

Конечно, Николаев был не против, но ему было непонятно, как такой грамотный судья, как Струге, мог дважды подряд ошибиться.

Антон вошел в кабинет, снял трубку и набрал номер телефона своего друга детства, Вадима Пащенко. Несмотря на то что тот трудился прокурором в Терновской транспортной прокуратуре, их отношения продолжали оставаться дружескими, хотя государство не очень поощряет подобные межведомственные связи. Их детство прошло в одном дворе, они вместе учились на юрфаке местного института и тянули лямку следователей в уже упомянутой транспортной прокуратуре; вместе ходили на футбол, болея за терновский «Океан», который уже двадцать лет подряд не мог выйти в первую лигу, играли сами в дворовых командах на первенство города, пили на трибунах пиво и помогали друг другу, чем могли.

Кажется, для Антона опять наступил момент, когда стоило позвонить прокурору. Суть просьбы была такова, что нужно было звонить именно старому другу, хотя звонок, скажем, в УБОП – знакомому начальнику отдела Александру Земцову мог принести более качественные результаты. Но только обращение к Пащенко могло остаться незамеченным для всех остальных. А этот довод перевешивал все остальные.

Узнать все о Смуглове, Перченкове и Цебе, чье дело передано для рассмотрения в Центральный суд. Теперь – второе. Кто такой Перец?

– Да, Вадим… – вздохнул Антон Павлович, повторяя свою просьбу. – Перец. И это все, что я знаю о фигуранте. Попробуй провести его через связь с неким Семенихиным…

Ниточка, которая связывала уголовное дело с Цебой, оборвалась сразу после смерти Семенихина. Труп Олега Александровича Семенихина обнаружен сегодня в снимаемой им квартире. Вот почему нужно было срочно отыскивать другой путь для поиска дела.

– У меня тут с делами, Вадим, полный перец…

Пащенко попросил два часа.

Значит, целых два часа не имело смысла сниматься с места. Антон успел провести запланированный процесс и собирался уже сесть в следующий, как Алиса пригласила его к телефону, сказав, что звонит «какой-то Пащенко».

Он обещал позвонить через два часа, а позвонил через полтора.

– Ручку с карандашом приготовил? Можешь отложить, они тебе не потребуются. Перец, проходящий в связи с Семенихиным Олегом Александровичем, это Перченков Виктор Владимирович, семьдесят восьмого года рождения. Ранее судим с отбыванием наказания в колонии общего режима за хранение наркотиков. Наркоман. В настоящее время находится в федеральном розыске за разбой за следственным отделом Центрального РОВД. Двое соучастников задержаны, в отношении него дело выделено в отдельное производство. Само же дело передано в Центральный районный суд и находится на рассмотрении у федерального судьи Струге А.П. Не хочешь встретиться, Антон?..