Торжество на час

Глава 26

— Да нет же, дай мне вон ту простую, отделанную черным шляпу, а не это легкомысленное сооружение! — в раздражении произнесла Анна. — Я, кажется, дважды за сегодняшнее утро говорила тебе, что еду в город на церемонию освящения нового цирка для бедных, а вовсе не собираюсь на бал-маскарад в Гринвич.

Анна опаздывала на торжественную церемонию, и все собравшиеся, во главе с Томасом Кранмером, наверное, уже заждались ее.

Скорее всего, она все-таки совершила ошибку, взяв к себе фрейлиной Друсиллу Гейнсфорд. Сначала с девушкой все было в порядке: она прекрасно танцевала, была начитанна и умела интересно рассказывать. Но в последнее время ее как будто подменили — она стала нерасторопна и крайне рассеянна.

— Что с тобою происходит, в конце концов?! — крикнула Анна, когда Друсилла, сидя на полу и пришивая оторвавшуюся жемчужинку к платью Анны, вдруг сломала иголку.

Друсилла не ответила, но ее голубые глаза наполнились слезами. И Анна, впервые внимательно посмотрев на девушку, увидела белое, как полотно, лицо и темные круги под глазами.

Анна не зря сама была фрейлиной несколько лет. Ее недовольство внезапно переросло в сильное подозрение. Она схватила Друсиллу за руку и рывком заставила встать с пола. Ее острый взгляд скользнул по фигуре девушки.

— Я надеюсь, ты не собираешься обрадовать меня сообщением о том, что беременна? — спросила она железным тоном. Это было бы совсем некстати, тем более что Анна сама потворствовала нежным отношениям Друсиллы и своего конюшего Джорджа Зуша.

Но Друсилла, не поднимая глаз, отрицательно покачала головой.

Анна отпустила безвольно повисшую руку девушки и облегченно вздохнула. Ее маленький двор и без того имел довольно сомнительную репутацию, а скандал такого рода испортил бы ее совсем.

— Тогда в чем дело? — резко спросила Анна.

Девушка залилась слезами.

— О, миледи, книга, которую вы мне дали…

— Книга?! — Ужас охватил Анну. — Ты хочешь сказать, Библия моего брата? О, Боже! Ты потеряла ее?

— Н-нет, еще хуже, — рыдала Друсилла.

Анна отбросила в сторону зеркало, которое держала в руке. Сейчас не было ничего важнее того, что говорила Друсилла.

— Но я предупреждала, чтобы ты никому не показывала ее и берегла как зеницу ока. Перестань ломать руки, Силла, и расскажи толком, что произошло. Ты же знаешь, что это запрещенная книга!

Девушка стояла перед ней, опустив голову.

— Я дала почитать ее моему жениху, — произнесла она с достоинством обреченного на гибель человека.

— Ты дала ее Джорджу Зушу, и он потерял ее. Так?

— У него забрали книгу.

— Украли?

О, Господи! Что может быть хуже? Дело касается ее брата, а охотников за еретиками при дворе хоть отбавляй!

— Ее забрал настоятель королевской капеллы, миледи.

Зная, что ее госпожа терпеть не может глупого лепетания, Друсилла старалась говорить спокойно и членораздельно. Ее испуганное лицо чуть порозовело. Мистрис Анна сердилась на нее, и не без основания, но, кажется, есть надежда, что она поймет то, что произошло.

— Мой жених. Джордж Зуш был так поглощен этой книгой, что не мог оторваться от нее. Он как раз читал историю о богаче и прокаженном. Джордж взял Библию с собой, когда пошел к вечерне, и там, прикрыв ее плащом, продолжал читать. А настоятель, наверное, увидел это. Джордж даже не заметил, когда все разошлись, и продолжал читать, пока настоятель не подошел к нему и не спросил, чем он так занят во время святой службы. И тогда уже было поздно прятать книгу.

— И настоятель забрал ее?

Друсилла с убитым видом кивнула.

— Он был страшно сердит, но в то же время как-то особенно взволнован, — дрожащим голосом сказала она.

— Еще бы ему не быть взволнованным! — мрачно заметила Анна.

Наушники кардинала только и ищут, чем бы скомпрометировать ее, а тут такая находка — ересь среди ее ближайшего окружения!

Когда Маргарэт Уайетт и Арабелла Савайл вошли, чтобы поторопить ее, она отпустила их, приказав прислать к ней Джорджа Зуша.

Видимо, молодой человек дожидался в передней, потому что не замедлил явиться. Он старался держаться мужественно, а увидев плачущую Друсиллу, подошел и взял ее за руку. Он был простым и милым парнем.

— Друсилла призналась, что ослушалась меня и дала тебе Библию милорда Рочфорда, — сказала Анна.

— Клянусь, миледи, это не так! — горячо возразил Зуш. — Я стащил книгу у нее с колен, и, хотя она дралась со мной, как тигрица, и кричала, что вы, миледи, не разрешили никому давать эту книгу, я все-таки отобрал ее.

Анна переводила взгляд с одного на другую. Щеки Друсиллы были теперь пунцово-красными. И Анна смягчилась.

— Ты взял книгу только для того, чтобы подразнить Друсиллу? — спросила она уже не так строго, вспомнив вдруг, как Уайетт когда-то стащил у нее цепочку.

— Она только и делала, что читала эту книгу. А для меня не находилось ни слова, ни улыбки. Поэтому я и отобрал у нее книгу. Я тогда не знал, что это за книга…

Зуш отпустил руку Друсиллы и подошел ближе. В его взгляде не было теперь ни страха, ни растерянности. Он смотрел куда-то поверх головы Анны просветленными радостными глазами и говорил не громко, но каждое слово шло от души.

— Я принес ее в свою комнату и стал читать. Я забыл обо всем. Вы поймете меня, миледи. Вы знаете, что эта книга переворачивает душу. Но я скорее умру, чем допущу, чтобы из-за меня пострадал дорогой вам человек. Вы были так добры к нам… Вы верите мне, миледи?

— Да, я верю тебе. — Повернувшись к Друсилле, Анна приподняла за подбородок ее опущенную голову. — А ты, должно быть, очень любишь его, если решилась обмануть меня, — улыбнувшись, сказала она с нежностью. — Ну и что разволновавшийся преподобный отец сделал с Библией? Как ты думаешь, Зуш? — спросила Анна, в то время как вернувшаяся Маргарэт в последний раз поправляла ее строгий серый наряд.

— Он немедленно отнес Библию милорду кардиналу, который наложил на нее п-проклятие, — запинаясь, ответил Зуш. Он был еще очень молод, и собственная вина казалась ему страшной и непростительной.

Но Анна резко повернулась, надменно вскинув голову.

— А кто такой этот милорд кардинал, чтобы проклинать слово Божие? — гневно воскликнула она.

Двери распахнулись, и вся ее небольшая, но блестящая свита появилась на пороге, готовая сопровождать ее в город. Друсилла, не в силах более переносить неизвестность, бросилась вслед Анне и припала к ее руке.

— Скажите, что вы намерены предпринять, миледи? — умоляюще спросила она.

Быстрая мыслями, Анна уже знала, что ей надо сделать, но она с видом глубокого раздумья взяла из рук дочери Норфолка молитвенник, букетик сухих пахучих растений и только тогда небрежно бросила:

— Пожалуй, я расскажу об этом королю сегодня вечером, когда он придет ужинать.

— Расскажете королю?! — с ужасом повторили оба виновника.

— Пока кардинал Уолси не сообщил ему сам.

Анна знала преимущества первого удара. Она легко рассмеялась и, проходя мимо, провела по чисто выбритой щеке Джорджа жесткими сухими веточками лаванды и розмарина.

— Вот увидите, и настоятелю, и кардиналу дорого обойдется эта книга!

А после ужина, когда Генрих попросил ее спеть, она устало положила голову ему на плечо и отказалась, умоляя ее простить: церемония освящения была слишком утомительной.

— К тому же, Ваше Величество так давно не услаждали наш слух своей игрой, — заметила она.

Генрих охотно согласился с ней. Он пересел ближе к камину и придвинул к себе арфу. Золотая отделка чудесного инструмента в сочетании с цвета спелой пшеницы шевелюрой короля составляли картину, достойную кисти художника. Сначала легко, как будто лишь пробуя, крупные пальцы Генриха заскользили по струнам. Но вот комнату наполнила прекрасная мелодия.

Молодые люди из свиты короля и фрейлины Анны, оставив свою смешливую болтовню, подошли ближе и стали внимательно слушать. Живя при дворе, они привыкли к хорошей музыке, но сегодня и для них был праздник — не потому, что на арфе играл сам король Англии, но оттого, что он был одним из лучших музыкантов своего времени.

Умея отличить подлинное признание от лести, Генрих был счастлив. Счастлив — ибо таковым делает человека красивое самовыражение. Счастлив — потому что неизменно любовь к этой странной и прекрасной женщине возвышала его.

Чувства переполняли его, просились наружу, и он запел. Это была его собственная песня, написанная давно, которую одинаково любили и во дворцах, и в домах простых людей. «О, западный ветер, где же ты, где?» — звучали знакомые слова, волнуя сердца.

И Уилл Сомерс, забыв о своих шутках и маленьком уродливом тельце, вдруг запел красивым контральто, замечательно гармонировавшим с голосом короля.

— Чудесно! — прошептала Анна, когда последние звуки замерли. — А теперь, Гарри, спой, пожалуйста, ту песню, что ты сочинил для меня.

Впервые она обратилась к королю так, как звали его дома, как он хотел, чтобы она называла его. Но до этой минуты Анна не могла произнести этого имени, потому что так звали ее первого возлюбленного, ее рыжеволосого Гарри.

Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. «Еще немного, милосердный Боже, задержи это мгновение, дай мне насладиться им с чистой душой, свободной от расчетов и лукавства», — молилась она про себя.

Генрих пел, с радостью исполняя ее желание. На этот раз он пел только для нее, и даже Уилл Сомерс не решился вступить со своей партией.

Любить всей душой, быть верной своей любви… Если бы жизнь предоставляла такую возможность! Но вместо этого — расчет за каждым поцелуем, за каждой лаской.

Анна сидела с закрытыми глазами, и по щекам ее текли слезы. Должно быть оттого, что она очень устала сегодня. Эти упрямые лондонцы не выказывали особого почтения к ней во время церемонии, считая, видимо, что она незаконно берет на себя исполнение обязанностей королевы Екатерины. А впрочем, стоит ли боязливо оглядываться на кого-то, когда судьба так благоволит к ней? Впереди у нее блестящее будущее, и любая женщина позавидует ей.

Она услышала аплодисменты и почувствовала руку Генриха на своей.

— Теперь твоя очередь, если ты уже отдохнула, — сказал он и затем воскликнул нежно и удивленно: — Возлюбленная моя! Ты плачешь?

Анна открыла глаза и, улыбнувшись, смахнула слезы. Пусть думает, что это он вызвал их, если ему приятно так думать!

— Ваше Величество знает, что в стихах я не могу соперничать с вами. Я лишь попытаюсь усладить ваш слух своим голосом, — церемонно ответила она, стараясь вернуться в настоящее. — Но не так давно мне довелось прочесть одну книгу, и в ней были стихи, которые я никак не могу забыть. Они достойны того, чтобы переложить их на музыку. Генри, ты не можешь сделать это для меня?

Он улыбнулся ей дружески-снисходительно.

— Все что хочешь, только бы угодить тебе. Дай только услышать стихи.

Анна выпрямилась и, наморщив лоб, как будто с усилием вспоминая, начала:

— «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою:

Ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность».

— Продолжай, — подбодрил он ее.

— «…Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал;

Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей».

Генрих хлопнул рукой по колену.

— Из этого можно сделать прекрасную вещь на два голоса! — воскликнул он. — В хоре Виндзорского собора есть замечательный тенор — Марк Смитон. Он может вести ту партию, где в стихах говорится о поющих птицах и цветах. А как там дальше?

— «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина…

Голова его — чистое золото; кудри его волнистые…»[31] Волнистые… — начала спотыкаться Анна, стараясь убедительно изобразить смущение. — Увы, я забыла, как дальше.

Генрих резко вскочил, так что стул отлетел в сторону.

— Ты должна вспомнить!

Анна умоляюще сложила руки и с отчаянием взглянула на него.

— По крайней мере ты должна знать, кто это сочинил, — настаивал он, нетерпеливо расхаживая по комнате.

— Король.

— Ах так!

— Я хотела сказать, что стихи достойны гения Вашего Величества, — улыбнулась Анна.

— Кто из королей? — спросил он с неожиданно вспыхнувшей ревностью. — Может быть, Франциск?

Несмотря на то, что Анна старалась рассчитывать и контролировать каждое слово и движение, она не удержалась от смеха.

— Нет, не Франциск. Этот человек умер задолго до того, как ты обратил на меня внимание. Стихи написал царь Соломон.

Подойдя ближе, Генрих озадаченно и серьезно посмотрел ей в глаза.

— Тогда они должны быть из Библии, — заключил он.

— Да, из Библии, — ответила Анна.

— Но в них говорится о любви мужчины и женщины, а Священное писание — это книга о Боге.

— Если вы, Ваше Величество, не верите мне, то можете посмотреть перевод сами.

— Я пошлю за книгой к Тиндлю, — нахмурившись, строго сказал Генрих.

Анна сразу же поняла, что произошел переход от обычного человека к величественному монарху, которого она боялась, как и все остальные его подданные. Теперь надо быть вдвойне осторожной и собрать все свое мужество.

— Нет необходимости делать этого, — заметила она как бы между прочим. — У кардинала Уолси имеется экземпляр книги. У него в доме.

Она еще не успела договорить, как почувствовала: Друсилла, Маргарэт и Джордж Зуш затаили дыхание, а Генрих застыл в немом изумлении.

— Уолси? — наконец повторил он недоверчиво. — Но он самый ярый противник перевода Библии на английский язык.

— И тем не менее, я знаю, что у него есть этот перевод.

Анна поднялась с кресла с неподражаемой грацией и встала перед королем так, чтобы он не смог уклониться от ее взгляда. «Как наш кентский пастух, — промелькнуло у наблюдавшей со стороны Маргарэт, — когда он пытается образумить взбесившегося быка».

— Прошу тебя, Генри, давай не будем лишать себя этого удовольствия. Пошли Зуша, моего конюшего. Он расторопный малый. — Анна бросила мимолетный взгляд на молодого человека, понимая, что теперь он ее раб навек. — Тогда я бы смогла показать тебе стихи, а ты бы подобрал мелодию.

Генрих не знал, как поступить.

— Тише, Нэн! Зачем всем знать, что ты читала ее? Это опасно! — сказал он, чувствуя себя явно неловко.

Ему самому страшно хотелось прочесть так заинтересовавшие его строки, но он должен был, хотя бы для вида, поддерживать кардинала в борьбе против «лютеранской ереси».

— Кое-что из Ветхого завета и Евангелия я уже читал, — заметил Генрих, не желая показаться менее сведущим в литературных вопросах, чем женщина. — Но просить у кардинала английский перевод для того, чтобы читать сочинения царя Соломона…

Анна не позволила ему долго пребывать в сомнениях. Ее мысль работала куда быстрее, чем его.

— Ты мог бы сделать из этих строк антифон[32], — сказала она с легким смехом. — Что может быть неприличного в антифоне? — Говоря это, она уже снимала с мизинца короля кольцо-печатку. Снимала, прикасаясь нежно, ласково… А сзади стоял верный Джордж Зуш, которому она и передала кольцо. — Держи, Зуш! Отнеси кольцо короля к милорду кардиналу. И хорошенько запомни все, что он скажет тебе.

Даже его сестра, Мэри Тюдор, не смогла бы столь ловко провести его, так что в конце концов получилось, будто он сам отдал распоряжение. Зуш, не теряя ни секунды, отправился в дом Йорков к кардиналу, а Анна постаралась отвлечь Генриха от лишних размышлений.

— Чтобы скоротать время в ожидании Зуша, будет ли мне позволено, Ваше Величество, развлечь вас забавной историей о том, как милорд кардинал выкрал эту книгу? — предложила она.

— Выкрал?!

— Да, стащил. У того, кого ты любишь, Генри.

— У того, кого я люблю?

— Во всяком случае, мне хочется надеяться, что любишь.

— Нэн, не говори загадками!

Очарованный ее кокетливыми соблазняющими взглядами, он привлек ее к себе. И когда придворные тактично оставили их одних, она с обезоруживающей откровенностью рассказала ему о том, как попала Библия в руки кардинала. Конечно же, она не упомянула, что книга принадлежит ее брату, так же как и не стала углубляться в то, насколько опасно это для нее самой. Королю была рассказана милая трогательная история о двух влюбленных, которым покровительствовала Анна.

— Я прощаю их, как простил бы и тебя, моя любовь, — сказал он, целуя ее. — Но если ты намерена быть хозяйкой своего маленького двора, постарайся быть строже с ними.

Анна не замедлила с ответом.

— И я попала как-то давно в такое же положение — когда мой двоюродный брат Томас, шутя, выкрал у меня цепочку, а потом поступил с ней так неблагоразумно! Но я была прощена, и еще тогда поняла, как ты великодушен.

Генрих ущипнул ее за щеку и, довольный, рассмеялся, действительно чувствуя себя щедрым и великодушным, как Бог.

— А еще я помню, — добавила Анна, — как Ваше Величество милостливо простили меня, когда мое неосторожное слово выдало нашу любовь на обсуждение всему Лондону. Я извлекла из той давней истории урок и теперь хочу оградить нас обоих от бестактности кардинала. Потому что, если он раздует скандал, связанный с моим окружением, это обязательно привлечет всеобщее внимание к личной жизни Вашего Величества.

Генрих нахмурился.

— Пусть только попробует поступить так неосторожно, — с угрозой проворчал он, легко поддаваясь настроению, которое создавала ему Анна.

Перед ними уже лежала Великая Книга. Генрих решительно открыл ее и начал читать.