Торквемада

Но это сон!

Нет, явь!

Я принц!

Принц, граф, правитель

Над Бургосом!

Я!

Да! Над вами повелитель —

Лишь Фердинанд.

Вы всё сумели приобресть —

И власть и счастие!

Да! Это так и есть!

На донье Розе я могу теперь жениться!

И часу не пройдет, как это совершится.

Готовят ей венец, храм озарен огнем,

И наш епископ сам вас обвенчает в нем.

Мне приказал король, чтоб всё без промедлений

Свершилось в сей же час.

О, вы наш добрый гений!

Невеста здесь уже и ждет вас. А теперь

Я, Хиль де Фуэнтель, открою эту дверь

И дам дорогу вам. Пойдете вы к невесте

И, по обычаю, вернетесь с нею вместе,

Чтоб почести воздать и поблагодарить

Его величество. Король поговорить

Перед венчанием о чем-то хочет с вами.

Он будет ждать вас здесь.

Не лучше ль прямо в храме

Беседу с ним иметь?

Нет. Воле короля

Вы повинуйтесь, принц. Слова: "Согласен я" —

Произнесет король. К тому же, по закону,

Вассальную вы все ж имеете корону.

Пусть будет так…

Должны мы свято чтить закон.

Но мой отец…

Инфант.

А дед мой — значит, он…

Дед — я!

…он был король!

Да, принц. Под вашей властью

Держава расцветет, и будет мир и счастье,

Лишь верьте мне во всем!

Не знаю почему,

Вам доверяю, как себе я самому.

Вы любите меня! Нежданный избавитель,

В один прекрасный день явились вы в обитель

С распоряжением — о, как боялся я!—

Доставить ко двору и Розу и меня.

Какой-то западни страшились мы ужасно,

Но вот венчают нас! О, это так прекрасно!

И сердце я теперь вполне вверяю вам!

Располагайте мной! Вверяю небесам

Я вашу голову. Она благословенна.

Спасая вашу жизнь, себе я вскрыл бы вену,

Чтоб, словно Жан де Ретц, могли вы кровь испить,

А я бы в этот час, ликуя, мог следить,

Как кровь моя течет, от смерти вас спасая,

Как возвращается, пока я угасаю,

Жизнь к вам, о мой король, мой принц…

мое дитя!

Как добродетелен! Как радостен! Но я

И знать бы не хотел ни о каком секрете!

И я бы мог добро творить на белом свете

И всяческое зло сшибать одним щелчком…

Но бесполезен я, стелюсь, ползу ползком,

Я разве что тайком подслушивать умею.

Что ж; должность такова!

У этой галереи

Вас будет ждать король.

Войдите, принц.

Вас ждут

Гвардейцы короля, чтоб вам отдать салют.

Как затрубят в рожки, сейчас же вы войдете,

К его величеству графиню подведете

И, на колени встав, поклонитесь ему.

Король!

Иди сюда!

Когда я цепь сниму

И принцу протяну…

Да.

Стража здесь. Прекрасно.

Так вот, когда скажу ему я громогласно:

"Отныне рыцарь ты! Правь! Бог тебя хранит!" —

Пусть тут же караул оружье обнажит,

И принца этого вы в спину поразите.

Король, все ясно мне!

Вот, куколки, смотрите,

Что значит быть людьми!

Исполнен ваш приказ

О доставлении двух грубошерстных ряс.

Возможно, что они уже не пригодятся.

Ну, все равно…

Вон там должны вы дожидаться.

Останься, герцог, здесь.

Два способа — такой

Иль несколько иной — пусть будут под рукой!

Итак, он принц и граф! Венчанья час подходит.

И каждый миг — ступень, по коей принц восходит

К сиянию из тьмы. Еще один лишь миг,

И станет юноша могуч, счастлив, велик!

Невинное дитя, ты льешь свое сиянье

На деда гнусного! Какое ликованье

В душе у старика! О милосердный бог,

Ты мне, презренному, увидеть свет помог!

А! Вот и ты, маркиз!

Король мой!

Мне приятно

Поговорить с тобой!

Мне не совсем понятно,

Что значит этот стул со шпагою на нем?

Ваш предок Гарсия сидел на троне том,

А древний сей клинок над спинкою сиденья—

Эмблема власти.

Да, ведь здесь мои владенья.

Зависят жизнь и смерть от моего суда.

Вас двое.

Да, ты прав! Монах презренный…

Да!

Он мерзок, но велик. Покорны Торквемаде

Все. Даже вы, король.

И чудится при взгляде

На черную хоругвь, что это — черный дым

Костра, где жгут людей.

Маркиз, что надо им?

Добычи. Скажем так: почтенным гражданином

Себе вы кажетесь, но вас сочтут повинным

В печальной ереси, пусть даже вы о ней

И знать не знаете! В кругу семьи своей

Вы глупость брякнете, отнюдь не придавая

Значения тому; но глупость роковая

До инквизиции сама дошла тайком.

О! Ухо черное в ночи стоит торчком!

Из врат монастыря, с печальными псалмами,

Вот эти призраки идут двумя рядами,

И между них плывет хоругвь, черным-черна,

И медленно в толпу врезается она

И движется вперед, препятствий не встречая:

Все разбегаются, монахов замечая.

Вот инквизиция! Народ повержен ниц.

Все знают: вот рука, чьей власти нет границ

И через город наш угрюмое виденье

Вот так и тянется,

Как в данное мгновенье,

Без слов, без пения, и ночью так и днем,

Безмолвно-грозные идут своим путем.

Сидите дома вы, спокойно отдыхая,

Болтая и смеясь, в саду цветы, срывая;

Ласкаете детей, и этот череп вдруг

К вам в дверь врывается! О, сколько жертв вокруг!

Людей без счета жгут. Никто им не мешает.

Король церковников без меры возвышает!

Кто Торквемада? Чьи присвоил он права?

Ведь незаконного собора он глава!

Он с папой говорил и с буллой возвратился;

Ну, и достаточно — лик короля затмился,

Погас и почернел, а узурпатор-поп

В наикратчайший срок вознес ничтожный лоб

До уровня голов, увенчанных короной.

Король не слушает.

Молчит он, отвлеченный

Другими мыслями.

Я, к счастью своему,

Всегда твоим речам внимал. И потому

Хочу с тобою вновь сомненьем поделиться:

Событье важное должно сейчас свершиться…

Тем лучше, чем скорей оно произойдет!

Что будет? Юный тигр и престарелый кот!

Скажи, как поступить. Ведь я в тебе уверен!

А я уверен в том, что выполнить намерен

Он все внушения мои наоборот!

Благополучно ли политика идет?

Что наиболее устойчивое ныне

В Европе видишь ты?

О, лишь одной плотине

И выстоять! Король, плотина эта — вы.

Ведь только вы один не гнете головы

Пред мощью Франции. Но все же для удара

Есть уязвимый пункт, а именно — Наварра.

Но примечательно, что, видя зорче нас,

Со старым корольком, с д'Ортезом, вы тотчас

Управились, отняв инфанта молодого,—

И равновесие восстановилось снова.

В вас — сила, право — в нем! Могучий вы колосс,

Опоры точка — он! И разрешен вопрос!

Инфант у вас в когтях, как у орла орленок.

Он лишь и нужен вам! Расчет ваш очень тонок:

Он жив — и Франция молчит, ущемлена!

Как? Нужен только он?

Конечно, и она,

Инфанта юная.

Я мысль твою проверю…

Инфант необходим?

Конечно!

Ну, так двери

Сейчас раскроются, чтоб Санчо мертвым пал.

Мне Роза нравится. Никто не сочетал

Столь гордого чела со скромными устами

И с нежностью речей — очей такое пламя.

Чарует этот взор, как будто неземной.

А ножки! Умещу я их в руке одной.

А если задрожит, еще прекрасней станет…

Да что там говорить? Меня инфанта манит,

И Санчо — лишний.

Да.

Но должен я, король,

Отдать политике решающую роль.

Итак, к какому же прийти мне заключенью?

Не мимолетное ли это увлеченье?

Покуда рос огонь, я долго размышлял,

И вот, борясь с собой, я так себе сказал:

Черт! Хороша она, но пусть их брак свершится!

Наварра мне нужна! Без этого границы

Не будет у меня. Смирись, моя любовь!

Но что за грация! Взор чудных глаз каков!

А кожа какова! Но хватит этих бредней!

Король, неужто плод борьбы десятилетней

За юбочку отдать ты хочешь в миг один?

На север посмотри: французский властелин

Смеется над тобой. Нет! Женим их, бог с ними!

Дюранса и Адур^[31] окажутся моими!

Пусть люди про меня повсюду говорят,

Что я воистину великий дипломат!

Пускай! Но нет, но нет! В объятия другого

Она должна попасть! Я обезумел снова.

Долой соперника! Беру ее! Моя!

Иль скипетр — мой тиран, и лишь невольник я,

И сердце растерзать я должен в исступленье?

А где-нибудь вдали, на Рейне, Тибре, Сене,

Шпионы-короли лишь этого и ждут:

Мол, честолюбием объемся все ж я тут!

Дам сердцу я реванш! О, быть владыкой тяжко!

Мне дона Санчо жаль, но он умрет, бедняжка,

Вот здесь, у очага родного своего.

Страдать я не хочу. Мне жизнь не для того

Дана. Моя ль вина, что девушка сумела

Меня очаровать?

Нет!

Что мне Изабелла?

Хочу другой жены. А эта мне претит!

Ведь вправе я любить!

О, львиный аппетит!

Послушай! Я люблю и, значит, ненавижу!

Все вижу… монастырь, лужайку эту вижу…

Их детство… беготню, игру среди кустов…

О, как ревную я! Убить его готов!

И сердце яростью нарочно опьяняю,

И с ликованием в груди я ощущаю

Удары темные! Хочу, чтоб довелось

От гнева задрожать мне до корней волос.

Как это хорошо — расправиться с врагами,

Стереть их в порошок и растоптать ногами!

Я — бездна! Пусть же в ней потонет алькион!^[32]

Я поглощу его! Я зол! Я возбужден.

Безумец — кто со мной осмелится бороться!

Прочь! Санчо умереть за это и придется!

За что я мщу ему? За то, что он любим!

За то, что он красив! Я темен, нелюдим,

Противодействовать люблю и бушевать я,

Убийцы мне друзья, и Каины мне братья.

Да! Принимаю я холодный, сонный вид,

Но воля страшная внутри меня кипит,

Как будто бы вулкан, сокрытый под снегами.

Всегда внутри себя я ощущаю пламя.

Рычу, когда меня стараются смягчить.

Я бога сокрушу! Но как же с принцем быть?

Два только способа и есть для устраненья…

Два?

Да! Один из них — тягучий: заточенье;

Другой — стремительный и точный: умертвить.

Ведь все ж монастыря с могилой не сравнить.

Он глух, не больше, а она — глухонемая!

Захлопнется она, сознанье отнимая.

Тем хороша она, что в ней забвенье мук.

А что монашество? Ужасный этот круг

Буссолью мерзостной указан. В самом деле,

Раб черных папертей, состарится он в келье,

И изморщинятся прекрасные черты…

Гораздо лучше смерть. Как полагаешь ты?

Да.

Что я слышу?

Смерть. Вы правильно сказали.

Уж лучше умертвить.

Так что ж мне нашептали,

Что принц его дитя? Неверно это!

Сам

Я мыслю точно так!

Лгут много королям!

Я одобряю вас.

Так пусть умрет дон Санчо?

Да.

Что-то тут не так! Ведь он минутой раньше

Упорно толковал, что принц необходим

И если он живет, то я непобедим;

А вместе с ним умрет и на Наварру право!

С одной тут стороны французская держава,

С другой — империя! Нет, в этом что-то есть!

Предатель!

Целиком приятно Санчо съесть.

Но если тихо грызть? В моей он будет пасти

И там, в монастыре! Есть в этом сладострастье —

Смотреть, как тает он и гаснет с каждым днем,

Агонизирует… О мщении таком

Что думаешь?

Зачем идти путем окольным?

Уж лучше по прямой. Убить и быть довольным.

Хитрец! Ты до сих пор за дона Санчо был.

Ты это позабыл, а я не позабыл.

Двуличный! Озарен каким-то тайным светом!

Сговорчив неспроста. Таится что-то в этом.

Гнев хочешь распалить? Попробуй, распали.

Кровь…

Чем кровавее бывают короли,

Тем лучше служат им! Убить!

Успел предаться

Он Франции!

Но ты на принца опираться

Мне посоветовал. Опора он моя!

Залог могущества!

Нет, ошибался я.

Столь всемогущи вы, что вам ничья подмога

Не обязательна. И даже — помощь бога.

Убить!

Ты предан мне. Но слушай: ведь толпа

Не разбирается в политике, — тупа.

Легко разжалобить ее. Ударом шпаги

Принц поражен — и все сочувствуют бедняге,

Тем более что он — красавец. В смертный час

Оплакивают нас, а вот в темнице нас

Забудут навсегда. Мой милый, гнев нас губит!

Принц молод, а народ трагичных сцен не любит.

А вот в монастыре врага замуровать —

Совсем другой эффект. Прекрасно! Тишь да гладь!

Оттуда не сбежишь.

Нет! Служит без измены

Лишь гроб.

Убить…

К тому привыкли эти стены.

Предатель!

Ну, маркиз, с решеньем не тяни!

Трубачи! А вот идут они!

Король дон Фердинанд Кастильский! Пожениться

Хотят сей человек, дон Санчо, и девица,

С ним находящаяся; Роза имя ей.

Они ведут свой род от готских королей.

Она д'Ортез, а он граф Бургосский. И коли

Не будет этот брак противен вашей воле,

Я обвенчаю их. И, к вашим пав ногам,

Граф новобрачную и счастье вверит вам,

Поскольку вы — король, он — граф.

Свои права я

К ногам властителя смиренно повергаю.

Что за безумие, епископ! Под венцом

Увидеть ты хотел монашку с чернецом!

О повелитель мой!

Невинности обеты

Даны обоими. Тебе известно это?

И ты без ужаса кощунственный такой

Поступок совершить хотел своей рукой,

В творимой подлости не усомнясь нимало?

Но…

Король

Рясу на него!

Подать ей покрывало!

Свезти в монастыри. Не вместе! Разлучив!

Король!

Под ваш надзор!

О! Все-таки он жив!

Ее я вызволю. Из-под церковной стражи

Монашенки бегут.

Порой — монахи даже!

Побольше золота!

Изрядно.

Тридцать куч

По тысяче монет.

Да, довод сей могуч.

Монархиня скупа.

Зато монарх мотает.

На копях золотых интрига обитает,

А правда — в недрах шахт. На жизнь добиться прав

Мы можем у владык, им взятку только дав.

Да, бедный человек обязан быть богатым,

Чтоб избежать судьи и в мире жить с прелатом.

На подаяние для нищих королей

Не надо быть скупым. — Жид, уходи скорей!

Да через черный ход! Король ведь глаз не сводит

С меня.

Сеньор маркиз, ужасный час подходит.

Спасите наш народ.

Беда близка. Иди.

Жду помощи от вас!

Ее от денег жди!

Так мы, несчастные, получим дозволенье

Явиться во дворец, чтоб преклонить колени

Пред царственной четой?

Поздней, как я сказал.

Теперь — проваливай.

День ужаса настал!

Поможет ли король? Уже приговорили

Сто наших стариков к сожженью здесь, в Севилье,

А остальной народ изгонят из страны!

Да, для аутодафе костры возведены.

Король из города под вечер удалится?

Да. На день. В монастырь поедет он молиться.

Закон Тульгаса есть, старейший наш закон,

Что их величества, коль подданный казнен,

В прискорбный этот день, всему мирскому чужды,

В Триане молятся.

И не было бы нужды

Молиться, коль никто тут не был бы казнен!

Спасите нас, маркиз.

Ну, тише! Выйди вон!

Совсем не о твоей, не о жидовской шкуре

Сейчас я хлопочу. Иных волнений буря

Во мне свирепствует. Дон Санчо заточен!

Я слышу гул костра и погребальный звон,

И в содрогание меня приводит это.

Инфант противится, не признает обета,

И на костер его готовы возвести

Монахи злобные. Хочу его спасти!

Но как?

Без резких мер…

Итак, мы — перед крахом!

Но крах предотвратить руки единым взмахом

Король бы мог.

Костры! Людей там жгут живьем.

И об изгнании указ мы издаем.

Монах крадет народ у короля Кастильи.

Ну, выгнали орду; костер мы запалили —

Ты в этом видишь крах?

А, деньги!

От кого?

Евреи принесли.

А сколько тут всего?

На триста тысяч здесь! Все это преподносят

Вам тридцать городов.

Ах, так? О чем же просят?

Чтоб дали им покой.

Их просьба велика!

Покоя им не дам до той поры, пока

Жидовствуют они.

Примите это злато

И смилуйтесь. Народ покорный и богатый

Приносит этот дар! Ведь об одном лишь речь—

Чтоб сотню стариков от казни уберечь!

Как много!

Сто?

Да нет, совсем не в этом дело.

Как много просьб! А что мне скажет Изабелла?

А папа? Оба здесь! Та — зла, другой суров.

И требуют они костров, костров, костров!

Ну, кой-кого пожгут, — и ладно, на здоровье!

Что слышно?

Ничего. В Туделе жгут, в Кордове

И в Сарагоссе…

Ну?

Граф Рекезенс сожжен:

Святыми поклялся, — нетрезв в тот день был он!—

И инквизиция взяла его в Хероне

Без снисхождения к заслугам и короне.

И, так как не хотел отречься от него

Никто из близких, — всех сожгли до одного!

И заодно сожгли владенья святотатца,

И даже графский шут не мог в живых остаться.

Стать инквизиции доверенным лицом—

Вот что мне надобно! О молния и гром!

Начнем! Изжариться нет у меня желанья!

Вот кровь жидов, верней — продукт кровопусканья.

Золотоносный люд!

Избегну я костра!

Евреи же…

Жиды!

Жиды. Всё мастера,

В ремеслах знатоки… И эти люди молят

Сменить на милость гнев! Пусть им король позволит

Припасть к его ногам.

Чего они хотят?

Быть погребенными, где их отцы лежат,—

В отчизне, государь! Возьмите же без гнева

Их выкуп!

Если даст согласье королева,

То соглашусь и я. Позвать ее тотчас!

Они благословлять отныне будут вас.

Мне надо золота, а их молитв не надо.

Гнушаюсь!

Ваш отец и дед ваш были рады

Иметь их в подданстве. Ведь целый же народ

Невыгодно изгнать!

Довольно! Речь пойдет

Сейчас не про народ, а про девчонку эту.

Я заточил ее, но мне покоя нету!

Я брежу Розою, я позабыл про сон.

Нет, никогда еще я не был столь влюблен.

К чертям политику! Я целиком склонился

На сторону любви. Дон Санчо покорился?

Пострижен?

Нет.

Умрет! Ведь запер их не зря

Я в два соседние с дворцом монастыря,

Чтоб под рукой иметь. Я заточил красотку

В обитель Асунсьон, а принца — за решетку,

Сюда, к Антонию. Сам Хайме Рыжий тут

Сынка мятежного держал. Как постригут

Инфанта юного — возьму я донью Розу.

Но выпущен эдикт. Содержит он угрозу.

Какую?

Если кто — пусть даже вы — войдет

Насильно в монастырь и если посягнет

Там на кого-нибудь, то будет он объявлен

Богоотступником, и будет он поставлен

С убийцей наряду, и проклят…

Как!

Мне вход

Открыт всегда, везде. Король я. Час придет—

И Розу я возьму! Расчетливо, умело

Свой замысел вершу.

Иметь придется дело…

С кем?

С Торквемадою.

Но я король!

О да.

Но инквизитор он. Великий!

Не беда!

Он гневен.

Ну и что ж?

Он церковь воплощает.

Она легко берет, но туго возвращает.

Навел он строгости во всех монастырях.

Черница каждая, как и любой монах,

Под властью у него, и из-под этой власти

Не вырвать их силком. С ощеренною пастью

Вокруг монастырей он рыщет тут и там,

И паства вся его доверена волкам.

Король отнюдь не враг отцам благочестивым,

Но этот злой монах стал поперек пути вам—

Корону вашу он стремится ущемить!

Могу купить его.

Его не соблазнить!

Я укрощу его.

Попробуйте.

Я в силе

Дать людям все, о чем они бы ни просили!

Любые гордецы склонялись предо мной!

Чтоб справиться с попом, достаточно одной

Прелестницы…

Он стар.

Другой подход удастся:

Порфира, митра, сан…

Монашескую рясу

Предпочитает он.

Ну, золото тогда.

Остаться бедняком он хочет навсегда.

Да! Стар он, нищ… Могуч!

Соседствовать с огромной

Всесильной нищетой, смиренною и темной

И омрачающей мой королевский трон…

Вот спутник короля. Видать, мне равен он!

Нет, он сильнее.

Нет!

Ничем не откупиться:

Красотки, почести — все это не годится.

Но средство все-таки имеется одно.

Ты понял?

Не вполне.

А всех верней оно.

Теперь ты понял?

Нет.

Кинжал. Ведь эта сила

Арбуэса старика у алтаря сразила.^[33]

Каков же результат? Обратный он, увы!

Святым ведь стал Арбуэс! Хоть раздаете вы

Удары топора, чины, именья, злато,

Но церковь — жжет она кулак, в котором сжата,

И от гонения лишь крепнет. Поп убит —

И он бессмертным стал. Попов не истребит

Ничто. Из мертвецов в церковном облаченье

И зарождается вот это привиденье —

Поп! Кровь попов вечна и плодоносна кость.

На пастырях живых свою сорвем мы злость,

А мертвым — молимся. Подите истребите

Всех изуверов злых, а после устремите

Взор к небу чистому: увидите, что там

Полным-полно святых, каких угодно вам.

Знай только кланяйся да падай на колени.

Нет, государь мой, я от церкви в восхищеньи!

И, будет ли она царицей иль рабой,—

Последние слова оставит за собой.

Она — везде. Червя вы давите, а змеи

Ползут.

Она — болезнь, и я охвачен ею.

Ты прав! Идя на Рим, кто не был побежден?

Смириться надо мне.

Как! Согласился он?

Обычно он идет наперекор советам,

Противоборствует; и надобно при этом,

Чтоб он на север шел, толкать его на юг.

Увы, на этот раз он мне поверил вдруг.

Напрасно я хитрил! То было заблужденьем

Тут надо напрямик! Ну, ладно: стиль изменим.

Вы дали вырасти священнику тому,

И так разросся он, что равных нет ему.

Да, Торквемада…

Всей Испанией владеет!

Он здешним папой стал. И в когти он умеет

Забрать мгновенно все, чего хотели вы

Коснуться ноготком. Те дни прошли, увы,

Когда в монастыри входить вам удавалось

И церковь цепкая с добычей расставалась.

Мятежного попа повесить вы могли,

А нынче этот поп сильней, чем короли.

Что ваши палачи? Ничто. Ведь, если надо,

Всех судей короля осудит Торквемада.

Он ухмыляется! Сожжет его костер

Все ваши виселицы! Это, мой сеньор,

Неравная дуэль. Ему, а не другому

Принадлежит весь мир. Как жжет огонь солому,

Он может точно так испепелять людей.

Во всех дворцах введен устав монастырей,

Монашество у нас все глушит, как терновник.

Угрюмый изувер — он этому виновник.

Спасайтесь кто куда! Берет и смелых страх.

Смирились гордецы. И вот во всех концах,

Везде, от Кадикса вплоть до самой Тортосы,

Чем люди заняты? Они строчат доносы.

Маркиз Альфонс в тюрьме, и принц Вианский там,

И оба ведь они, король, кузены вам.

Инфант Тудельский взят. Повсюду скорбь и горе.

При дон Рамиро иль при донье Леоноре

Прекрасно жил народ, плясать и петь был рад.

Умолк невинный смех. Сегодня все молчат.

Нет роскоши. Пиры внушают подозренье.

Испания сейчас под трауром, в смятенье:

Был праздник — и угас. Король, ваш лес уйдет

На то, чтоб рос и рос смолистый эшафот.

И не хватает дров! А преступлений мнимых

Уже не отличить от подлинно творимых.

Теперь казнят за все. Свидетелей найдут!

Отцы своих сынов сегодня предают,

А сыновья — отцов! Коль ты случайно даже

Уронишь наземь крест, тебя сожгут сейчас же.

В любом движении, в любых твоих словах

Увидят смертный грех. Ужасный тот монах

В жестокость лютую сегодня превращает

Завет спасителя. За ересь почитает

В своем безумии любую мелочь он.

И будешь заживо ты на костре сожжен,

Коль вздумал размышлять, коль Соломоном клялся;^[34]

И если донесут, что с бесом ты шептался,

И если в постный день посмел ходить ты бос,

Иль знаки странные на ногти ты нанес,

На слишком пожилой ты женщине женился

Иль на молоденькой, иль в бегство не пустился

От подпоясанных ременным кушаком,

Иль мертвеца к стене ты повернул лицом,

Иль скатертью свой стол в субботу накрываешь,

На рождество осла из стойла прогоняешь,

Иль чаще, чем Христу, молиться вздумал, плут,

Отцу небесному, — за все тебя сожгут!

Произносить стихи, идя за гробом друга;

За дверью в темноте рыдать; иль без испуга

Бродить по пустырям и в тишине молчать;

Иль с утренней звездой рассветный час встречать,—

Все — преступление! Увы! Костры пылают,

Заря багровая все небо застилает.

Не кровь ли подданных по небу растеклась?

Так отберут, король, всю армию у вас,

И будет некого вам на врага обрушить!

Да что там говорить! Король не хочет слушать.

А слово бы сказал — и кончено! Но нет!

Испания в тюрьме! И в довершенье бед

Народ не знает вас, от короля далек он.

И вот сегодня здесь, сеньор, у ваших окон…

…Костер они зажгут, огромнейший костер—

И устремит монах свой похотливый взор

На корчи женщины, огнем костра объятой.

На четырех углах четверка черных статуй,

Пророки черные, — четыре их числом,—

Всем четырем ветрам поведают — о чем?

О чем заголосят четыре глотки сразу?

О! Человечиной набьют их до отказа!

В утробах каменных огня раздастся рев,

И будет дым валить из исполинских ртов.

Народы в ужасе, в тоске, в остолбененье:

Испания, и вы, и ваши все владенья

Растаяли в дыму, в зловещем треске дров

Меж этих призраков, меж статуй, меж костров!

Такому зрелищу в анналах нет примера.

Весь этот блеск рожден ужасным Кемадеро.^[35]

Под тенью палача король, увы, исчез.

Но церковь норовит извлечь свой интерес

Из этого.

А трон вам потерять не жалко?

Ведь вся Кастилия сегодня точно свалка

Для черепов людских! Ведь вопль по всей стране!

Вы тщетно боретесь. Вы нынче в западне.

Над всей Испанией висят паучьи сети.

Господь — звезда во мгле — через тенета эти

Чуть виден. Сатана ту сеть, где бьетесь вы,

За нитью нить тянул из чрева Еговы.

Ничтожный ум людской попал в тенета, бьется

В том уголке лепном, что церковью зовется.

Там в царские врата струится адский свет,

Чтоб содрогались в них ночь, страх, смертельный бред.

И человечество печальными очами

Глядит на сумерки. И мы не знаем сами:

Не этот ли Ваал и встарь душил людей?

Расти нельзя — грешно! Кто мыслит, тот злодей!

О гибель бытия! А людям жить охота!

Паук-священник сплел ужасные тенета,

И муху-короля опутать он сумел.

И все мы в ужасе! Кто думать бы посмел,

Что догм и ханжества гнуснейшее сплетенье

Опасно для орла? Но, всем на изумленье,

Попался и орел. Запутали орла,

И в пакостных силках трепещут два крыла.

Вот требник, библия, евангелье пред вами,

И вот погашено желаний ваших пламя,—

Любить и властвовать нет смелости у вас.

Имели гордый нрав — когда-то, не сейчас—

Владыки тверже гор и, как леса, косматы,

Но прахом все пошло. А было ведь когда-то!

Король взять женщину решил. Но, усмирен,

Он пресмыкается, рычать не в силах он.

Всесилен лишь монах, он правит всем на свете.

"Как смеют, — он шипит, — на свет рождаться дети?"

Всех взял он под башмак. Он до того могуч,

Что наши души сгреб и запер их на ключ.

Трепещут перед ним монашки и монахи,

И гнет он скипетры и шпаги держит в страхе.

Смерть источает он из-под нависших век.

Власть — вот вам цель его, а жертва — человек!

И целый мир покрыт его мертвящей тенью.

Он всю вселенную берет под наблюденье —

Ужаснейший шпион, приставленный творцом!

История еще поведает о том,

Что было веком тьмы вот это время злое.

Век рабства и огня! Чем он богат? Золою!

Когда наследницей Пелайева меча^[36]

Явилась кочерга в руках у палача,

Как звали короля? Он Торквемадой звался!

Ты нагло лжешь, маркиз! Владыкой здесь остался

Я, Фердинанд! Монах и папа — ни при чем.

Я тигр и лев! Я был и буду королем!

Чтоб это доказать, голов щадить не стану.

Иди и приведи надежную охрану.

В обитель Асунсьон отправиться изволь

И Розу вызволи! Будь смел, как сам король!

Приказ я напишу.

Вот! "Именем закона

Маркизу уступать во всем и неуклонно.

Что делает маркиз, то — воля короля".

Иди и выполняй. Повелеваю я!

О, радость мне доставь! Сумей туда ворваться.

Хоть растопчи их всех — заставь повиноваться;

А нет — дави, и жги, и обрати в пустырь

Проклятые места, где был тот монастырь!

А вдруг какой монах…

Убить!

Солдат…

В железы!

Возьми сто человек. Ведь есть головорезы:

Есть африканский полк. Крамолы выбей дух

Ты из обители.

Не из одной — из двух!

Хотя и ваш приказ… Но все ж есть риск…

Сейчас же

Иди!

Инфанту скрыть?^[37]

Конечно.

Но куда же?

В мой тайный сад. Вернусь я завтра и найду.

Ее — в саду?

О да. Хозяин я в саду!

А ключ?

Вот ключ. Их два. Я строго воспрещаю

Входить в мой тайный сад.

Один тебе вручаю.

А я тем временем беру себе другой.

Всесилен ты, монах! Я под твоей пятой!

Посмотрим — кто кого! И убедитесь все вы…

Ее величество Кастильи королева.

Все дело в быстроте. О прочем думай сам.

Иди и выполняй.

Ну, что угодно вам?

Посланцы от жидов, гонимых из Кастильи,

Покорно просят вас, чтоб вы их допустили

Пасть ниц пред вашими величествами.

Что ж,

Пускай войдут.

А ты немедленно пойдешь

В обитель Асунсьон.

Мне и в другую надо!

Иди!

Но…

Что?

А вдруг узнает Торквемада?

Монах? Но я — дракон, а он — червь земляной.

Владыка, правящий испанскою страной,

И вы, владычица, о королева наша,

Мы, вам покорные, мы, подданные ваши,

Босые, с вервием на шее и дрожа,

Вас просим, господин, и вас, о госпожа!

Над нами смертный мрак! Сожгут сегодня многих.

Изгонят жен, детей и стариков убогих.

Господь всевидящий — свидетель; мы пришли,

И наши стоны к вам возносим, короли!

Декреты против нас вы нынче возгласили.

Мы плачем. Прах отцов затрепетал в могиле.

Задумчивость гробниц ваш приговор потряс.

Сердечно преданы, мы почитаем вас.

Мы в тесноте живем, мы замкнуты, послушны,

Законы наши так просты и прямодушны,

Что и ребенок их запишет без труда.

А веселиться мы не смеем никогда,

И облагают нас какой угодно данью.

Нас топчат походя. Мы точно одеянье

С убитого врага. И все ж хвалу поем!

Но неужели есть необходимость в том,

Чтоб, на руках неся дитя свое грудное,

Быков, собак и коз гоня перед собою,

Во все концы земли Израиль убегал,

Народом кончил быть и лишь скитальцем стал?

Не прикажите гнать нас копьями, мечами,

И да отверзнет бог широко перед вами

Врата прекрасные. Избавьте от беды!

Теряем мы свои посевы и сады,

Исчезло молоко у женщины кормящей…

Ведь с самками живут и звери в дикой чаще,

И птицы счастливы в гнезде среди ветвей,

Имеет право лань кормить своих детей,

Позвольте же и нам остаться в наших нищих,

Почти невольничьих, ветшающих жилищах,

Но близ родных могил, здесь, под стопой у вас,

Слезами нашими покрытою сейчас.

О скорбь! Отверженье! Скитанья и лишенья!

Есть хлеб и воду пить нам дайте разрешенье—

И процветания добьетесь для себя.

О наши короли! Вас молим мы, скорбя,—

К нам милость проявить и не карать нас вечным

Злым одиночеством, блужданьем бесконечным.

Оставьте небо нам, оставьте кров родной,

Хоть горек, словно яд, хлеб, смоченный слезой;

И если пепел мы, так ветром вы не будьте.

Вот наша дань! Увы! На том не обессудьте!

Спасите, короли! Вас умоляем мы!

О, будьте же для нас не ангелами тьмы,

Но станьте ангелами белыми, благими.

Спасите! Праотцами вашими святыми,

Великодушными и храбрыми, как лев,

И усыпальницами светлых королев

Мы заклинаем вас! Инфанте мы Хуане,

Румяной ягодке, прелестному созданью,

Вручим свои сердца, печали и мольбы.

Монарх! Монархиня! Вершители судьбы!

Спасите!

Говорить здесь будем по секрету

Мы с королевою. Иди! И дверь вот эту

Снаружи охраняй. Тот, кто войдет сюда,

На плаху попадет.

Здесь тридцать тысяч.

Да.

Здесь чистым золотом все тридцать тысяч марок.

Но ведь проклятые, принесшие подарок,

Познали тайну звезд…

Здесь тысяч на шестьсот

Пиастрами. А коль вести в цехинах счет,

Мильонов двадцать здесь.

В цехинах?

Без сомненья…

Галера не вместит все это при обмене

На африканские безаны.

Да. Но жид

Весь озаряется, блестит, глаза слепит

И невидимкою становится, сжигая

Мизинчик мертвого младенчика…

Я знаю.

Галера целая?

Уверен я вполне.

И чистым золотом?

А серебром — вдвойне.

Коль в дуро счет вести, так два нагрузим судна.

Мутится в голове. Представить даже трудно!

Сеньор, помолимся.

Теперь пора в поход,

На Боабдиля в бой.^[38] Война — большой расход!

Коль первой умереть мне, государь, случится,

Вы поклянетесь ли вторично не жениться?

Я с этим золотом…

Клянетесь?

В чем? Ну да…

Победу одержу, и станет навсегда

Жемчужиной моей надменная Гранада!

А все-таки жидов мне в подданство не надо.

Взяв это золото, мы все-таки потом

Их выгоним.

И я подумывал о том.

Но как же в будущем? Обман — себе дороже.

Да, тридцать тысяч здесь. Все — вам!

И вам ведь тоже.

А больше взять?

Поздней!

Гранаду отберу.

Ублюдка подлого с лица земли сотру!

Жидов помилуем. Но мавров очень скоро

Изгоним.^[39]

Вот как…

Да!

На выбор — две Гоморры!

Берем ли деньги?

Да.

Итак, сведем на нет

Всех этих нехристей пугающий декрет:

Их от испанцев мы отнюдь не отделяем,

Костры запаливать отныне запрещаем,

Освобождаем всех…

Итак, решен вопрос.

За тридцать лишь монет был предан ты, Христос,

Но тридцать тысяч вновь за это получили

Иуды новые, правители Кастильи.^[40]

О небеса!

Жиды, придите взять Христа!

Отец!

Вещалось так! Вот королева та

И вот он, тот король, — христопродавцы!

Боже!

Отец, простите!

На колени!

Оба!

Вот

Здесь ты!

А здесь она! А между вас встает

Горою золото. Вот он, доход бесчестный!

Земные вы цари.

А вот он — царь небесный!

Целуйте землю. Вас обоих, наконец,

С поличным я поймал.

Простите нас, отец!

Мразь!

О святой отец, грехи простите наши!

Нет! Переполнилась долготерпенья чаша!

Антихрист! Ты пришел! Жиды возвращены,

И вот аутодафе в стране запрещены

По воле королей! И скипетр сей ничтожный

Затеял спор с крестом! И этот принц безбожный

К велениям Христа глухим изволит быть.

Властители! Хочу я вас предупредить,

Что только пап судить мы не имеем права,

А вы — лишь короли, и вам грозит расправа.

Пируете ли вы иль спите сладким сном,

Но строгую печаль и в королевский дом

Хоругвь священная внесет, когда захочет!

О! громом в небесах и ложный бог грохочет,

Но ненависть к нему питает вышний бог.

Прав только наш закон, а ваш закон убог.

Пшеница — мы; а вы лишь плевелы, не боле.

Великой жатвы дня еще дождется поле.

Еще мы терпим вас, но отреклись от вас,

И ваши имена бросаем что ни час

Мы прямо вниз, туда, в таинственные бездны,

Где вас мученья ждут, тоска и мрак беззвездный!

Чем вымощен тот путь, та черная тропа?

Умерших королей лежат там черепа.

Хоть сильными себя считаете вы сами,

Поскольку океан усеян парусами

И каждый лагерь ваш солдатами набит,

Но ясно видит бог, — он пристально глядит

Сквозь небо звездное на ход земных событий!

Так трепещите же!

Отец наш, пощадите!

Мы с королевою, отец, огорчены!

Содеянное зло исправить мы должны:

Прочь из Кастилии жидов мы изгоняем,

Монашество, и клир, и веру охраняем,

И разрешаем вам хотя бы в сей же час

Начать аутодафе.

Что? Стал бы ждать я вас?

Смотрите!

О восторг, о торжество, о слава!

Вот милосердие — ужасно, величаво!

Прощенье проклятым! Ведь сей костер земной

Там, под землей, в аду погасит вечный зной.

Путем сияющим ты души подымаешь,

Род человеческий ты к раю приближаешь,

О, слава пламени и дьявола позор,

Благословенный и спасительный костер!

Вот — милосердие! О, как ласкает пламя!

Свободны стали все, кто были тьмы рабами.

Прощенье! Благостность! Сиянье без конца!

Жизнь! Созерцание господнего лица!

Отбытье славное! Смерть лучшая на свете!

Жиды, еретики! Вы все мне точно дети,—

Я выпестовал вас. Ценой ничтожных бед

Блаженство куплено. Изгоев больше нет,

Нет больше проклятых. Для всех благословенье

Открылось в небесах. Какое пробужденье!

Вот торжество любви! Вот чудеса ее!

И можно позабыть страдание свое!

А, воет Сатана! Теряет подопечных!

Вой, вечный каторжник, в своих застенках вечных!

О, как он заскрипел зубами у ворот,

Когда я накрепко захлопнул адский вход!

За темной он стеной теперь один рыдает.

"Всегда" и "Никогда" — над ним слова пылают.

О, рану страшную я вылечить взялся.

Господень рай страдал; имели небеса

В утробе у себя болячку, ад горящий.

К той язве применил я свой огонь целящий.

В лазурных небесах остался лишь рубец;

На теле у Христа нет раны наконец.

Осанна! Сгинул ад. Все кончено. Страданья

Прекращены.

Огня державное пыланье!

О, угли, головни, сухих поленьев треск!

В горниле огненном рубинов алый блеск!

Сияй, пылай, костер! Пусть в звезды превратятся

Все искры, что в дыму пожарища клубятся.

Вне тел, как вне одежд, взлетают души ввысь

Из сей купели мук! Все рады! Все спаслись!

Эй, враг мой Сатана! Что скажешь?

Очищенье

Свирепым пламенем! Акт веры! Свет спасенья!

Под взглядом господа он, Сатана, и я —

Две двери разные, два мастера огня:

Он губит смертных, я их награждаю раем.

Мы оба палачи, но, муча, созидаем.

Он — зло, а я — добро; я — небеса, он — ад.

Я воздвигаю храм, а он разводит смрад.

И тьма дрожащая с нас не спускает взгляда.

Ах, я спасаю вас, возлюбленные чада!

В купели огненной плывет страданья крик,

Но только на один переходящий миг.

Хулите вы меня? Вы скажете спасибо,

Когда увидите, чего избегли, ибо

Я с вами точно так сурово поступил,

Как мог бы поступить архангел Михаил.

Вы белых ангелов увидите сегодня.

Там, над чудовищною этой преисподней,

Склонились ангелы и тешатся, глядят

В колодцы серные, в опустошенный ад.

И ненависти вопль едва успеет взвиться,—

Как захлебнется он, в песнь счастья превратится.

Ведь сам я мучился при виде ваших мук,

Щипцов, тисков, клещей и вывернутых рук.

И вот все кончено. Спасайтесь! Мчитесь вольно

В рай!

Гибни, Сатана! Потешился! Довольно!

Молили бога мы, и поддержал он нас.

Вне бездны человек. Через огонь сейчас,

Через крылатый дым вы радостно идете.

Бессмертный разум ваш спасен от бренной плоти!

От смертного греха освобождаю всех.

У всех есть свой порок, ошибки или грех;

Чудовище свое в любой натуре жило,

И крылья грызло ей, и свет ее гасило.

И ангел погибал. И дьявол им владел.

Теперь сияет все. И царственный раздел

Там, в ясности могил, перед Христом творится.

Дракон испепелен. Лети, душа, как птица!

Вы, ада пленники, из тьмы стремитесь ввысь!

Свобода вам дана! О вечность, изменись!

Учтите, мой отец: не кто-нибудь, а я

Вручил вам этот ключ от сада короля,

Я, Гучо, — короля, что выше упомянут,

Шут. Вот кто я таков! А что здесь делать станут,

Какой преступный акт здесь должен быть свершен,

Я не могу сказать: я не осведомлен.

Надеюсь я, что тут останетесь вы сами

И собственными всё увидите глазами.

Права церковные решил король попрать

И девушку одну у жениха отнять.

Вот все, что знаю я. Шутом служу, буффоном.

Смешу!..

Доносы — зло. Но хуже быть сожженным.

Прощайте! Выбрал я! Нет, мне не по нутру

В часы аутодафе блеск придавать костру.

Сверкая разумом, быть свечкой не намерен.

И вот ведь в чем вопрос: кому сейчас я верен?

Себе! И этого достаточно вполне.

И надо быть глупцом, чтоб разглядеть во мне

Аскета, мученика, хилого героя.

Нет, смерти я боюсь. И руки я умою.

К тому же холоден останется король,

Коль буду я гореть. Король могуч не столь,

Как этот старичок. Старик лишь пальцем двинет—

И на землю его величество низринет!

Нет! Шкура, черт возьми, мне дорога своя!

Я предал. Уцелел. И удаляюсь я.

Король! Ему грехи я отпустил — и что же?

О мерзопакостность!

Кто там в саду? Похоже,

Что к нам они идут. Насколько я пойму,

Их трое. Почему? Оставим "почему"…

Пускай все гибнет здесь, все рушится, но я-то

Спасусь!

Вот тайный сад! Убежище разврата!

Идут. Я скроюсь.

Ваш монашеский наряд

Днем был бы гибелен; но этот тайный сад

Безлюден, ночь темна. Свободны вы. О боже!

Не встречены никем, вы в сад вошли, я тоже.

Я шел другим путем. Я отослал людей,

Чтоб выдать вас не мог какой-нибудь злодей.

Но все ж я трепещу. Нам надо торопиться —

Одежду раздобыть, взять лошадей и скрыться.

Бежать вам следует, пока не встал рассвет.

Я крепко запер вход. Пока угрозы нет:

Король не явится — в отъезде он.

Всецело

Доверьтесь мне, о принц и вы, сеньора! Дело

Я сделал трудное, и все же спас я вас.

Для вас я шел на риск. И в жилы мне влилась

Отчаянная мощь. С монастырем проститься—

То был ваш первый шаг. Но скрыться за границу —

Пусть будет шаг второй. Не легок он, увы!

Но меры я приму — и все ж спасетесь вы.

Да, вся Испания в руках у Торквемады.

Он правит королем! Я, руша две преграды,

Взял два монастыря, и инквизитор мне,

Конечно, не простит. Здесь, ночью, при луне,

Мы в безопасности, на время же дневное

Нам следует искать убежище иное.

Сюда придет король. Мне следует найти

Кого-нибудь, кто вас укрыть бы мог, спасти.

Монах какой-нибудь тут был бы очень кстати —

Они, всесильные, теперь знатнее знати!

Но продают попы и тех, кто их купил.

Предатели они. О, как бы рад я был

Как можно поскорей к французам вас отправить!

Ведь я не смею вас в неведенье оставить,

Что инквизиция имеет замок свой

Отсюда в двух шагах. С церковною тюрьмой

Соприкасаются, к несчастью, стены сада.

Опасность велика. Вам где-то скрыться надо.

Иду на поиски. Господь, благослови!

Как вас благодарить?

О бедные мои!

Изгнанники мои! Придумаю я хитрость.

Иду. Вы ждите здесь.

О, как благодарить вас?

Как? Будьте счастливы — вот все, что я хочу.

Ах, от великого я счастья трепещу!

Живой, здоровою тебя увидеть снова—

Вот небеса! Но нет страданья боле злого,

Чем за тебя дрожать.

Не верю, чтоб не спас

Нас милосердный бог. Ведь он и сблизил нас.

Люблю!

О небеса! Ужель не будет чуда,

И ангела господь не ниспошлет оттуда,

Который бы тебя в тени своей укрыл?

Ужель нет ангелов, ужель у них нет крыл?

Нам предан верный друг. Вот в этом-то и чудо!

Увы, он сам дрожит. Опасности повсюду.

Кто ж все-таки придет, чтоб защитить тебя?

Я.

Я вас узнаю!

Старик!

Да, это я,—

Тот самый человек, приговорен который

Содомом к смерти был и был казнен Гоморрой.

Два неизвестные ребенка помогли

Из гроба выйти мне. Я гибнул. Вы пришли

И помогли тому, кто был уже в могиле.

Голубка и орел, вы свет мне возвратили.

Ах, вы меня спасли; теперь черед за мной!

Тот старец!..

Говорит мне ваших риз покрой,

Что оба связаны невинности обетом.

Вас видел и тогда я в одеянье этом.

Тогда я не был мертв, но жив был не вполне.

Как будто ангелы, вы снизошли ко мне,

И вы меня спасли. Тогда! А вот сегодня

Меня приводит к вам могущество господне.

На помощь звали вы, — я слышал этот крик,

Так богом послан был к дон Педро Доминик,

А к Фердинанду — я. Я шел, услышал вас я

Как видно, вы в беде. Какое-то несчастье?

Конечно, неспроста привел меня творец

В сей подозрительный, погрязший в зле дворец.

И ваши бедствия меня не удивили.

Господень промысел ведет нас всех. В могиле

Лежал я — вы пришли. Но вот и я пришел

И в темном логове вас, пленников, нашел.

Пропал бы я без вас, вы — без меня б пропали.

Я не предвидел вас, а вы меня не ждали.

И почему я здесь? И вы тут для чего?

Вы чудо! Диво я. А бог — творец всего.

Да, это тот старик!

Я здесь. Вы успокойтесь.

Я вижу западню. Но вы ее не бойтесь.

Я изучил людей — на то отшельник я.

Я вас люблю. Спасу я вас от короля.

Вы близки к королю?

Я — выше. Но над ним я

Не властен. Властен — бог!

Скажите ваше имя.

Я — Избавление. Я тот, кто увидал

Меж адом и землей зияющий провал.

Преследуют мои настойчивые взгляды

Угрюмых демонов. Я вижу бездну ада,

И урну я держу. Холодный пепел в ней,

Но гибелью грозит для адских он огней.

А кто такие вы?

В несчастье вы нашли нас…

Инфант я бургосский. Я Санчо де Салинас.

Инфанта я д'Ортез. Звать Розою меня.

Жених с невестой мы.

Насколько понял я,

Обет лишь только дан, и можно от обета

Освободиться вам… А как случилось это?

Заставил нас король. Нам удалось бежать.

Да, покаяния и вам не избежать;

Но все-таки король поплатится дороже.

О, этот Фердинанд! Как смел обитель божью

Он в королевскую преобразить тюрьму!

Ведь этого совсем не нужно никому —

Насильно постригать! Нет, дети, не грустите —

Свободны будете! Чего еще хотите?

Жениться!

Хорошо! Венчать я буду сам.

Отец мой!

Мертвым — рай, живым я счастье дам.

Вот так и я иду, смиренный и печальный,—

В одной руке несу я факел погребальный,

Но пальмы ветвь в другой. Я счастье вам дарю.

О, как я радуюсь, что с вами говорю!

Не знаю почему, но если здесь вы, рядом,

Не страшен мне король! И лишь под вашим взглядом

Я мог бы трепетать, коль трепетать бы мог

Хоть перед кем-нибудь. Быть может, вы — пророк?

В вас нечто высшее и некая угроза!..

Вы обвенчаетесь с инфантом, донья Роза,

Как некогда Рахиль с Иаковом. И я

Вам говорю, что все интриги короля

С господней помощью расстроятся. И верьте:

Спасу я вас, как вы спасли меня от смерти.

О, кто б вы ни были — епископ иль прелат,—

Спасибо вам, отец! Пусть вас благословят

За это небеса! О старец справедливый,

Я помню этот день, когда из-под земли вы

Нам голос подали. Я помню этот час…

Да, был чудесный день. Я помню как сейчас.

Была весна. Апрель. Мы шли, цветы срывая,

Ловили мотыльков. И помню все слова я,

Что говорили мы друг другу средь цветов…

И вечер наступил… И вдруг я слышу зов…

Зов умирающего где-то под плитою…

И ты сказал: "Зовет там кто-то под землею.

Спасем его!" Увы, не поддалась плита!

Когда бы не было железного креста…

Ты вырвал этот крест!

Торквемада в ужасе вздрагивает.

Вот именно! И стал он

Отличным рычагом. С усилием немалым

Я вырвал этот крест. Мы сдвинули плиту

И выручили вас благодаря кресту.

О! Прокляты они!

Обеими руками

Старался я поднять могильный тяжкий камень,

А Роза налегла на крест. И вышли вы

Из заточения!

Поруган крест! Увы!

Что святотатцев ждет? Бессрочный пламень! Боже!

Ведь и Голгофы тень на них упасть не сможет…

Придется им иметь дела не с королем,

А с вседержителем!

Уверены вы в том,

Что был крестом рычаг?

Уверен! Из могилы

В бурьяне он торчал. Я дернул что есть силы…

Поруган крест святой! Но все ж спасу я вас!

Мы скоро встретимся.

В печальный этот час

Мы без друзей, сеньор, без крова мы. Спасенья

От вас мы только ждем.

Да, в этом нет сомненья —

Спасу!

Помолимся! Нам милость шлет с небес

Господь. О, сколько он всегда творит чудес!

Как неожиданно надежд возникновенье!

Ведь правда, Санчо? Да? Чудесна ветвь спасенья.

Спасли мы старика, а он пришел сюда

И здесь спасает нас. Надейся! Верь всегда —

И не погибнешь ты. Ведь так?

Само собою!

Ему мы дали жизнь, он долг отдаст с лихвою.

Надейся, ангел мой. Ах, до чего я рад!

Иди сюда, иди! Мы вместе! Нет преград!

Вздохнем же наконец! Тень крыльев серафима

Усталого чела коснулась еле зримо,

И между звездами и нами чья-то длань

Простерлась.

Божья власть, хранить нас не устань!

А песню райскую ты слышишь?

Словно лира,

Звучит из темноты сегодня голос мира.

Ах, если встретить вновь друг друга довелось,

Все хочется сказать, о чем молчать пришлось!

Невысказанных слов бывает много-много:

О ярости людей, о милосердье бога,

О чем скорбела ты, о чем рыдала ты,

Какие хоронить пришлось тебе мечты.

О, разве выразишь все это, разве свяжешь?

Но вымолвишь: "Люблю!" — и все ты этим скажешь.

Мой друг! Когда меня запрятали туда,

В обитель темную, — казалось, навсегда

Надежда прочь ушла, и нити судеб рвутся,

Сердца расколоты, дороги не сойдутся.

Интрига короля мне сделалась ясна…

И что же? Стала я сильна, горда, нежна.

Пусть смерть, о, лучше смерть, чем гнить в монастыре том.

А я!.. Но все прошло. Пора забыть об этом.

Тверда одна любовь, и ей неведом страх.

Лишь сердцу жить дано. Все остальное — прах.

И мы поженимся! Зарю спасенья вижу!

Я верю в этого священника. Пойми же:

Он старый наш должник. Гляди — луна встает,

Темнеют кручи гор, сияют струи вод,

Огромнейших лесов я душу постигаю…

Все это — красота, великая, благая!

Блаженство и любовь, наполнив целый свет,

Приказывают: "Верь!" Вот господа ответ.

Душа невинная! Чего тебе страшиться?

Страданье — лилия. Лишь стоит ей открыться,

Как умиленный бог дарит ее слезой,

И падает слеза на лилию росой,

И ту росиночку надеждой называют.

Так наши жалобы до бога долетают

И трогают его. И посылает он

Незримых стражей нам. Я ими окружен,

И служат нам они. И что скажу еще я?

Любовь у нас в сердцах и небо голубое.

Надейся!

Кто-то нас идет освободить.

Ах, вера жизнь родит!

Жить — значит: полюбить!

Что я сказать хочу?.. Люблю!

Так подойди же,

Любимая, ко мне!

Еще, еще поближе!

Дон Санчо, мой король! Вы знаете, у вас

Великолепный лоб!

О Роза! Близок час—

И перед алтарем стоять мы будем снова.

Женитьба! Чудное, божественное слово!

Ведь правда — снизошел к людским мольбам господь.

Священна красота! Благословенна плоть!

О монастырский бред! Ночей бессонных пламя…

И — мужем сделаться! И этими руками

Тебя, о ангел мой, в объятия ловить,

И с поцелуями твои признанья пить,

И рай земной иметь взамен забот и долга.

И, — Роза, не красней, — но ждать уже недолго,

Когда появится и третий кто-нибудь

И нежным пальчиком вот эту тронет грудь…

Да! Мы — любовники, он — господин над нами!

И залепечет он медовыми устами:

"О мама!" — скажет он…

"Любимый мой отец!" —

Так пролепечет он, обняв тебя…

Творец!