Тот, кто выходит из моря

Свинцового цвета волны неторопливо и осторожно трогали прибрежную гальку, как мать, ласково гладящая волосы спящего ребенка. Над самой линией горизонта висел медно-красный диск заходящего светила, неимоверно уставшего и теперь величественно спускающегося к воде, которая уже готова была зашипеть, принимая в себя небесный огонь. Интересно, не наскучило ли солнцу его занятие? Изо дня в день мотаться туда-сюда по небу… Так и озвереть недолго.

В стремительно сереющей вышине тосковала чайка. Крик чайки — вещь страшная, он заставляет поверить в вечное одиночество. И еще — в жестокую предрешенность. Это голос пророка и он опасен, очень опасен. Как там сказано у классика? «If thou hearest the cry of the gull on the shore, thy heart shall then rest in the forest no more». «Nevermore…» — добавил я от себя.

Я взглянул на часы. Дело шло к полуночи. И ни малейшего намека. Кроме… Кроме того странного чувства внутри, которое некоторые зовут интуицией. Однако после шести бессонных и бесплодных ночей здесь, на берегу, я все больше начинал склоняться к мысли, что никакая это не интуиция. А просто шило у меня. В одном месте. Но ради принципа я был готов и седьмую ночь провести на холодной и колкой гальке.

Чайка наконец успокоилась и улетела. Я остался один, наедине с початой пачкой сигарет, которая уже была приговорена к употреблению в течение ближайших шести часов. Правда, она об этом еще не знала, но ничего, это поправимо.

Я полез за зажигалкой, машинально тронув рукоять пистолета, покоившегося во внутреннем кармане куртки. Зачем я его с собой таскаю? Разве что ворон пугать. Против него вряд ли пригодится. Да и нужно ли?

Зажигалку я все-таки достал. С сухим щелчком родился язычок пламени и первая сигарета засветилась тусклым красным огоньком. Стоп-сигнал в ночи. Место посадки мы обозначим кострами. Ну, где ты там? Я тебя сегодня увижу или же твое существование — не более, чем бред уставшего от жизни человека?

Нет. Не бред. Бред таким не бывает…

Метрах в трехстах от берега вдруг вздулся огромный пузырь. И лопнул. То, что произошло дальше, полностью повторяло мои ночные видения. Но в голове при этом не укладывалось совершенно…

…Самый величественный и могучий из динозавров, когда-либо населявших Землю, моментально околел бы от стыда и зависти, имей он возможность созерцать открывшуюся мне картину.

Это трудно описать. Это надо было видеть.

Зверь выходил из моря.

Такой же, как в том сне, что мучил меня полгода без перерыва.

Семь голов, положенные технической документацией, были на своих местах. Десяти рогов не видно, но мало ли где у такого животного рога расти могут? Вода кипела, а Зверь медленно двигался к берегу.

Я вскочил, отшвырнув погасшую сигарету. Рука непроизвольно потянулась к внутреннему карману куртки. Дождался… Досиделся… Пришло оно, чудище обло, стоглаво. Правда, глав только семь, но кому от этого легче?

Ну и что мне теперь с ним делать, что?!..

Зверь не дошел до берега каких-то тридцать метров. Встал. Только сейчас я понял, что все это время смотрел ему в глаза. В огромные желтые глаза с вертикальной черно-зеленой щелью зрачка. Глаза той головы, что располагалась по центру. Остальные глаза были закрыты. А может, они и вовсе отсутствовали?

Тяжелый взгляд этих буркал был осмысленным! Меня изучали. И еще решали, что со мной делать.

Трудно сказать, сколько прошло времени. Мы стояли друг напротив друга я, взъерошенный и напряженный, и он — застывший монумент ночному кошмару. Только глаза жили, оставаясь при этом неподвижными.

Тишину разорвал крик. Это вернулась чайка. Ее стон вырвал меня из оцепенения.

— Ну что, так и будем стоять? — надсаживаясь, крикнул я.

И вдруг Вселенная взорвалась. Под сводом черепа загудел колокол, перед моими глазами бешеным роем завихрились искры. Я почувствовал, что теряю опору под ногами, но все прекратилось также внезапно, как и началось.

«Кричать не обязательно.» — раздался где-то внутри усталый голос — «Я и так хорошо тебя понимаю…»

Однако. Он еще и снизошел до разговора со мной. Экий вежливый попался Зверь. Только что я ему могу сказать?

— Вы… кто? — ничего более умного я придумать не сумел.

«А ты ждал кого-то еще? Кстати, можно на „ты“, я не обижусь».

Надо же, какое умное животное. С чувством юмора…

— Нет, я никого не ждал. — я помолчал и добавил. — И тебя тоже.

Зверь моргнул — впервые за всю нашу встречу.

«Странно… А мне показалось, что ты прямо-таки жаждал встречи со мной».

— Ну-у… — спорить было трудно. Жаждал ли я? После полугода кошмара, когда каждую ночь я просыпался в холодном поту от одного и того же сна я видел этот берег и Зверя, выходящего из моря — возжаждешь еще и не того. Дыма без огня не бывает, к тому же сны прекратились тогда, когда я приехал сюда. Значит, это было необходимо. А вот ждал ли я его самого, собственной, так сказать, персоной…

— Но мои сны…

«Твои сны — это плод твоего подсознания, не более. Именно оно желало встречи со мной. Твое истинное „я“. И ты подчинился, потому что не мог не подчиниться. Потому что ты этого хотел».

Ночной сеанс психоанализа. Попробуем его расшевелить.

— Ты знаешь, мне совершенно непонятна причина, по которой я здесь оказался. То есть понятно — сны, эта тяга к морскому берегу по ночам. Но что я тут делаю? И какое у тебя ко мне дело?

Почему я был так спокоен? Почему???

«Мне это неизвестно. И к тому же, это не у меня к тебе дело, а у тебя ко мне. Может быть, ты захотел увидеть себя?».

— Как это? — удивился я.

«Очень просто. Я — это ты».

Если бы это мудрое животное вылезло на берег и сплясало передо мной румбу, щелкая пастями наподобие кастаньет, я бы удивился куда меньше.

— П-поясни… — только и смог выговорить я.

Мне показалось или он усмехнулся? Да нет, вздор, рептилии не умеют усмехаться. Хотя разговаривать они тоже не умеют.

«Ты — человек. В каждом человеке сидит маленький Зверь. Маленький я».

— Ты — зло?

«Что такое зло?».

М-да. Говорят, что дьявол — лучший богослов.

— Ты против бога? — родил я совершенно детский вопрос.

Он опять усмехнулся?

«Что такое бог?».

Так. Оставим мракобесие, подойдем с другой стороны.

— Кто ты и что для тебя люди? Чего ты им желаешь — добра или зла?

«Я не желаю ничего. Они сами желают. Желают то… что желают. А я здесь совершенно ни при чем».

— Тогда зачем ты?

«Зачем кричит чайка? Зачем шумит море? Зачем светит солнце? Твой вопрос не имеет ответа. Я есть и я есть вы».

— Кто — мы? — в очередной раз удивился я.

«Люди. Все люди и ты в том числе. Я есть, поскольку есть вы. И покуда есть вы».

— Зачем ты выходишь из моря?

«Выхожу, когда меня настырно вызывают. Вот как ты. Надо же поговорить с человеком».

— Я не про это. Ты — тот Зверь, о котором сказано у…

«Да. И нет».

Этот доморощенный морской философ медленно начинал действовать мне на нервы, и без того измученные шестью ночными бдениями.

— Изволь выражаться яснее.

«Он похож на меня. Но и только. И между нами есть разница — мне не нужно выходить из моря. Я уже вышел. В переносном смысле, конечно».

— Хочешь сказать, что конца света никто не заметил? — рассмеялся я.

«Причем здесь конец света? Ты не забыл, что я — это вы, люди? Я вышел из моря давно, очень давно. Тогда, когда появился первый человек. Я — ваша истинная суть и я — ваша душа».

— Ты хочешь сказать, что моя душа — это семиглавый дракон?

«Душа у всех разная, но я есть у всех. Маленький или большой, но почти что у всех, и у тебя тоже».

— Зачем же тогда ты живешь?

«Я жду. Я жду того дня, когда последний Зверь в ваших душах умрет. Это будет не скоро. Очень не скоро. Если будет вообще. Глядя на вас, я все больше начинаю склоняться к мысли, что этого не произойдет никогда».

— А если произойдет?! — кажется, я кричал — Что будет, что?

«Ничего особенного. Я выйду из моря. Вновь».

Контакт разорвался — вновь ударили колокола и дикая боль стальным обручем стиснула голову. Когда боль прошла, мне предстала картина Зверя Уходящего. Я молчал, потрясенный услышанным и увиденным, а он уходил, уходил, медленно раздвигая темную вязкую воду, чем-то напоминавшую ртуть.

Холодное солнце по-прежнему висело у горизонта.

Я опустился на стылую гальку. Попытался закурить, но дрожащие руки ломали сигареты. Я отшвырнул пачку и достал пистолет.

«Я — это ты».

Медленно повернув оружие, я заглянул в ствол. Нарезы, закручиваясь подобно линиям судьбы, уходили внутрь, сливаясь там с облаком тьмы.

Омут.

Омут бесконечности.

«Может быть, ты захотел увидеть себя?».

— Нет… — прохрипел я, падая ничком. — Вре-ешь!..

«Душа у всех разная…»

Замолчи!

«…но я есть у всех».

Не смей!!!

«…и у тебя тоже».

Будь ты проклят!

«Я — это ты».

Убирайся в глубину!

«…и я — ваша душа»…

Когда я очнулся, на востоке уже колыхалось алое полотнище восхода. В руке я по-прежнему сжимал пистолет. Взглянув на него, я не смог удержаться и расхохотался во все горло.

Я убью тебя, Зверь. Черт, до чего же тугой спуск у этой хреновины!..

…Я внезапно проснулся, словно на меня вылили ведро холодной воды, и рывком сел на постели, не понимая ровным счетом ничего. Приснится же такое… За окном надрывалась автомобильная сигнализация и в такт ей захлебывалась в лае чья-то псина. Я бросил взгляд на замерший в углу письменного стола будильник. Мама моя, половина одиннадцатого утра! На работу же опоздал! Я принялся лихорадочно нашаривать босыми ногами тапки с целью вскочить и бежать по направлению к… Блин, какая работа? КАКАЯ РАБОТА? Я же третий день в отпуске! Рефлексы, будь они прокляты…

Я нашарил наконец тапочки, надвинул их и, шаркая ногами, поплелся к окну. Удрученно оглядев открывшийся мне пейзаж, я провел рукой по лицу и понял, что за время отпуска еще ни разу не брился. Непорядок. Заодно и зубы почищу, а то какой-то мерзостный привкус во рту после сна. Такого же мерзостного.

Я побрел к ванной, с третьей попытки включил свет, и, повиснув на кранах, сунул морду в раковину, пустив холодную воду. Умывшись и отфыркавшись как морж, я поднял голову, дабы обозреть свою физиономию в зеркале и застыл.

С той стороны на меня ехидно глядели прищуренные желтые глаза Зверя.