Товарищ Гитлер. Повесить Черчилля!

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Москва

(3 октября 1993 года)

— Хороший комментатор! Все понятно даже мне, хотя я русским языком владею не совсем хорошо!

Молодой парень, белобрысый, лет двадцати пяти, в черной спортивной куртке на молнии с эмблемой «Адидас» поднялся с кресла и сладко, как сытый и довольный кот, потянулся.

Солнечный луч отразился от серебряного значка в виде черепа, прикрученного на груди, под черно-красной ленточкой.

— Не прибедняйся, Курт, тебе не идет!

Андрей Родионов мотнул головою, не соглашаясь с давним приятелем, русская речь которого была хорошо понятна, намного лучше того немецкого, на котором он сам говорил.

— Давай пивка тяпнем за встречу?! Еще будешь?

— Я, я, — мгновенно осклабился Курт Майер и лихо, в один прием, вскрыл две бутылки «Жигулевского».

Они уже поглотили по литру, смотря увлекательный матч за третье место «Славянского Кубка», забыв про все на свете и отложив все расспросы на перерыв.

Майер весь чемпионат «проболел» в Петербурге, где свои матчи играла сборная Германии, а Родионов и так жил в Москве, где играла сборная России, в общежитии педагогического института, в котором учился.

И только Андрей собрался посмотреть по телевизору прямую трансляцию игры за бронзовые медали, как в комнату ввалился дружище «Панцер Майер», с которым он познакомился восемь лет назад в Братиславе, на таком же «Кубке», но не на матче, а в массовой драке с поляками.

Такая уж была традиция — гонористые паны задирали по очереди то немцев, то русских, но огребались от союзников, что всегда выступали плечом к плечу. С той поры переписывались, пару раз встречались, и отношения стали если не дружескими, то по крайней мере добрыми приятельскими.

Потом четыре года не виделись: оба отдавали свой воинский долг, один в панцерваффе, отчего и получил прозвище, а другой в пластунском батальоне.

— Вижу, танкистом служил?

Андрей ткнул пальцем в «тотенкопф» — такой значок ни один немец просто так не наденет, мигом за хиршу возьмут самозванца. Это у них в рейхе строго, сам видел, когда туда ездил.

— Панцер-гренадер, их бин… зовут у вас мотострелком.

— А Железный крест, — Андрей показал взглядом на ленточку, — в Африке получил, не иначе? Больше ваши нигде не воюют!

— Ага, в «Юго-Западной», или Намибии, как ее иначе называют. Африканесы на своих «рателях» в пустыню заехали, но мы им дали, как это — прикурить. Я с панцерфауста один сжег, вот крест и получил. Обер-лейтенант фон Люк представление написал, а дед у него знатный, до сих пор влиятелен — лучшим офицером самого фельдмаршала Роммеля был. Вот и уважили меня в рейхе. Прозит!

— Прозит! — Андрей поднял бокал и припал губами к пенному напитку, холодному и шипучему.

Хорошо-то как! Жаль, только закусить было нечем — холодильник пуст, а до стипендии два дня осталось. Повезло, что к полуфиналу еще деньги остались, и он купил ящик пива.

— Вижу, и ты здорово служил! — Курт показал на висящий на стене зеленый пятнистый берет с эмблемой в виде скрещенных казачьих кинжалов. — В пластунах?! Вы и егеря — элита, что в России, что в нашем вермахте. А форма где? Дай посмотреть?!

— В шкафу, и обычная, и полевая, я же казак на льготе, а потому все в наличии под рукою держать обязан!

Андрей указал на шкаф, и Майер, как и все немцы, чрезвычайно дотошный к воинской оснастке, живо рванулся к стенной дверце, открыл ее и, цокая языком, недолго рассматривал обмундирование. Вернулся к столу очень задумчивый, расстроенный даже, бросил на друга завистливый, однако восхищенный взгляд и поднял бокал пива.

Но продолжал стоять, игнорируя кресло, пришлось подняться и Андрею — выпить за воинское братство — дело святое. Тоста не произносили, хлобыстнули одним махом, не чокаясь, — помянули павших.

— Не хрена у тебя «иконостас», — прибеднялся немец насчет языка — сейчас ни малейшего акцента не было. Еще бы ему быть — в их школах русский изучают все поголовно десять лет и даже уроки на нем проводят. — Ты за что «Георгия» получил да Германский крест в золоте и с мечами?

— Ваххабиты в Омане немецких инженеров захватили, янкесы, сучьи дети, и за это заплатили. Мы освободили их всех, только трех пластунов потеряли в том бою, да мне отметину на всю жизнь оставили!

Андрей встал и, не стесняясь, чай, не баба, приспустил штаны — бедро уродовал длинный рубец осколочного ранения.

Дорогой ценою достался Георгиевский крест третьей степени, редчайшая по нынешним временам награда. Ее Сталин восстановил в сорок первом году, с введением патриаршества, а потому оставил прежнюю форму, только чуть большего размера, чем бывший царский солдатский крест.

Да и степеней имелось три, а не четыре, как прежде. Первая в золоте, вторая имела золотым лишь медальон в центре, а сам крест, как и третья степень, был изготовлен из серебра.

— Деды мои, все трое, как с этим крестом меня увидали, так в пояс поклонились. На хуторе не пройтись — кубанки старики снимают.

— Так гордись! Надо же, не знал, что пластунов в бой тогда бросили — вся Германия у телевизоров днем и ночью сидела. Награда у тебя редкая, и только во время войны дают! Это как мне Рыцарский Железный крест получить! — В голосе немца прозвучала неприкрытая зависть.

— Исключение сделали — наш Ирак ведь на военном положении, с саудитами воюем.

— А «звездочку» с медалью «отважной»?

— Евреям помогали их Израиль оборонять, никогда бы не подумал! Удружил нам Гитлер, ничего не скажешь…

— Ты фюрера не трогай!

— А я его и сам уважаю. Как Сталина. Я говорю, что удружил он с переселением иудеев в Палестину, хотя Иосиф Виссарионыч им землицу на Амуре отводил, под защитой казаков.

— Нашел дураков! — засмеялся Майер. — Чтобы евреи сами туда поехали, где волки хвосты свои морозят!

— Во-во! Вам, немцам, хорошо в Африке, а нам постоянная головная боль от этих постоянных арабо-еврейских разборок.

— Так и не лезли бы туда!

— Это у вас было спокойно, а англичане нам все нефтепромыслы в Баку бомбежкой подожгли полвека тому назад! Вот и пришлось моим дедам их оттуда вышибать. А разве казак отдаст то, что на шашку взял?! Вот и товарищ Сталин так же рассудил.

— А «железка» еще одна еврейская?

— Вот еще! Я ее только на смотры цепляю, раз приказом положено носить, а так в столе держу. Это иранская. Я второй год в персидской казачьей бригаде служил, самого шаха охранял. Вот и перепало.

— Давай тяпнем, а то скоро мяч гонять начнут!

— Прозит!

Приятели выпили пива — оба не курили, — табаком в Славянской Конфедерации не увлекались, с Гитлера пример брали, хотя Сталин являлся известным любителем трубки.

Но так получилось, что страны, входящие в «Славянское Содружество», принимали все меры, чтобы их народы были здоровыми, а это дает спорт, а отнюдь не папиросы с сигаретами.

Зато больницы почти пустовали везде, только старики сидели на диванах — с возрастом болячки всегда наружу вылезают. И экология нормальная, законы на этот счет приняты прямо драконовские — хоть Германию взять, хоть Болгарию.

— Гля, хохлы с поляками уже выходят, ну будет драка!

— На кону путевка на чемпионат мира, да еще отношения у них позабористей — сколько столетий друг друга лупцевали, за полвека такое не загладишь. Это мы договорились, спасибо Сталину и Гитлеру. Когда немцы с русскими друзья, все недруги только за челюсти хватаются!

Майер оскалился в предвкушении игры. Андрей же сумрачно покосился в его сторону. С немцами предстояло играть в финале, так что на чемпионат мира Россия уже автоматически попадала.

Хотелось выиграть, вот только как? Рейхсмашинне футбола сокрушала всех конкурентов играючи, на прошлом мировом первенстве один известный английский игрок так и сказал, что играют 16 команд, а побеждают всегда немцы!

— Вы тоже не подарок, — Майер словно прочитал его мысли, — прошлый раз в Екатеринодаре моя «Бавария» кое-как ноги унесла от твоей «Кубани». Лютые вы казаки, что в игре, что в бою!

— Ага, — согласился Андрей и довольно заулыбался — эту игру он смотрел по телевизору в госпитале. Дали дружищам прикурить от души.

Батя по телефону потом сказал, что станичники три дня не просыхали, благо жатва закончилась — четыре против одного сыграли, победа выдающаяся. «Кубань» потом в финале Кубка чемпионов Содружества киевское «Динамо» сокрушило, а та команда далеко не подарок, ибо походя австрийский «Рапид» разметала да югославский «Хайдук».

— У нас в «Кубани» только казаки играют, из трех миллионов можно выбрать!

— Так уж и одни кубанцы?! А Волков, насколько я помню, из Сибири!

— Сибирский казак, — поправил Андрей и замялся — Майер явно знал биографии игроков. — Ну, так…

— Так и говори, что с десяти миллионов казаков выбираете, а это всяко больше населения Австрии. Нас, немцев, всего сто миллионов да двадцать в Австрии и России живут. А русских двести, да еще сто инородцев — разве не так? Да еще украинцы с белорусами — из четырех сотней миллионов выбрать талантливых футболистов проще, чем нам. Вы на олимпиадах половину золота берете, в хоккей лет двадцать никому не проигрывали, канадцев лупцуете походя. Так что не завидуй нашим успехам в футболе, даже если завтра мы выиграем. Хотя… у вас очень сильная команда. Будет игра!

— Будет, — согласился Андрей. — На стадионе и посмотрим!

— У тебя билет есть?

— Есть, спасибо «Георгию». Надо будет только поменяться с соседями да рядом сесть. Думаю, не откажут — я форму надену.

— Не откажут такому герою, казаков у вас все уважают!

— Потому уважают, что нас хоть и мало, но служим все по четыре года, остальные же добровольно тот же срок. Потому каждый пятый в Российской армии казак. Полторы сотни полков выставляем, без малого двести тысяч — это половина от наших сухопутных войск. Без нас никуда!

— Ты еще заяви, что в ту войну шашками американские авианосцы рубили!

Майера, казалось, забавляла такая горячность приятеля.

— Чего нет, того нет, — успокоился Родионов, — на флоте и в авиации наших частей нет, хотя добровольно казаки там служат. А лоханкам американским, что они настроили, чтобы миром владеть, ваших управляемых ракет хватило за глаза. А потом и ядерной бомбы — сразу в сорок пятом мир заключили. Просто опередили мы их! Это им не японцев лупцевать!

— То во благо пошло, разве не так?! Они вам Сахалин за помощь отдали и острова Курильской гряды.

— И вы не внакладе остались, — подытожил Андрей и усмехнулся: — Они потом с англичанами почти тридцать лет из кризиса выбирались, доллар с фунтом ниже плинтуса рухнули. А мы золото в оборот пустили — рейхсмарку с червонцем до сих пор самой надежной валютой везде считают. Потому что мы победили не только в войне, но и в мире. Люди знают, где честность, а где лукавство злое в обманной обертке так называемой демократии.

Родионов замолчал, вспоминая деда, что сказал ему однажды: «Это благодаря Сталину, что одумался и народу власть в сорок втором отдал, партийных чинуш от нее убрав, как Гитлер в сороковом в Германии сделал. Настоящие Советы вернул — народ сам свои дела без указки решать стал. Казачий уклад всем даровал. Оттого мы сейчас так хорошо живем, ибо издревле люди все дела сообща решали, кто супротив мирского приговора попрет? Оттого и живем дружно, без злости и обид».

— Со мной дед приехал, «панцер Майер». Его так называют потому, что в танковой дивизии «Адольф Гитлер» с первых дней войны служил. С ним еще один дед — Готфрид Леске, пилотом люфтваффе был, Рыцарскими крестами оба награждены.

— И мои деды будут — Антон и Иван, специально приехали, им билеты и проезд Комитет ветеранов войны сделал. Так что хорошо посидим, они вина пару бутылей привезут, нашего, кубанского.

— Отлично, — Майер оживился, но тут же сник, глянув на пустую бутылку пива. — А сегодня куда после футбола сходим?

— Я тебя в Останкино свожу, у прудов пройдемся в форме, с девчатами познакомимся. Ты, надеюсь, свой мундир привез?

— А как же? Нас всех обязали только в обмундировании быть, чтоб все русские друзья видели, что мы не хухры-мухры, а люди заслуженные. Деньги — это не главное, а вот к наградам отношение совсем иное, ибо это не богатство, торговлей нажитое, а есть уважение и признание людское. О том и наши фильмы, это у американцев только денежные мешки в почете, продажное государство, да гниль одна!

«Немец, а как заговорил-то. Наш человек!»

Андрей с уважением посмотрел на Майера, перевел взгляд на телевизор — там вовсю начали гонять мяч — и подумал, что на пруды нужно сходить обязательно — их свинцовая гладь помимо воли так и притягивала его к себе.

И еще он чувствовал некую связь, но не понимал, откуда она взялась и что принесет ему в будущем, но в одном не сомневался — то, что его жизнь будет к доброму: еще нужно окончить институт, уехать в станицу, жениться на соседке, что, наконец, выросла и пришлась по сердцу, и учить детишек — всех, ибо в станице они свои поголовно, чужих не бывает, ибо настоящий казак всегда родич, если не по крови, то по духу.

— Жизнь продолжается, Курт! Нам еще нужно много чего сделать!